Сергей Зверев Рыцарь ордена НКВД

В основе этой книги лежат воспоминания одного из легендарных контрразведчиков СССР генерал-лейтенанта Василия Степановича Рясного. Вместе с тем произведение носит художественный характер и не может восприниматься как исторический документ.

Глава 1 Басмачи и дехкане

– Ну выйди, поговорить надо. – В голосе пузатого басмача в халате и папахе из бараньей шкуры звучала безнадежная тоска вперемешку с тщетной надеждой.

– Мне и здесь неплохо, – беззаботно отмахнулся Василий Ясный, взирая на блюдо с пловом и прикидывая, как бы его одолеть.

– Ну сколько ты там сидеть будешь? – уже почти канючил толстый главарь банды.

– Хоть до глубокой старости. Спасибо хозяину этого благословенного дома за его великодушное гостеприимство…

Нарвался на банду секретарь райкома комсомола Ясный, когда в военной гимнастерке и галифе, на вороном коне, с наганом в кобуре метался по кишлакам, поднимая комсомольцев на подвиги, агитируя против баев и басмачей.

Похоже, в последнем кишлаке находился кто-то из вражеских пособников, потому что, когда комсомольский вожак скакал в направлении Теджена вдоль берега реки с таким же названием, его ждали. Десяток конных бандитов выехал прямо на него. Предводитель что-то заорал, взмахнув английским карабином. Но Ясный слушать не стал, а только пришпорил коня. Басмачи устремились следом. Грохнул выстрел, но пуля прошла в стороне. В него и не хотели попасть. Его хотели взять живым. И устроить показательную казнь комсомольца, столь убедительно смущающего умы не только молодежи, но и почтенных дехкан.

Место они выбрали хорошее. Справа река с камышами. Слева тянутся засеянные поля. Дальше виднеется кишлак, но туда проклятый комсомолец не двинет – знает, что поселение басмаческое, где каждый мужчина сам в банде или его родственники бьются с неверными. Оставалось жертве скакать в пустыню, а там его конь уступит горячим басмаческим скакунам. Или пуля догонит. Там у него шансов нет.

Ясный знал, что сдаваться нельзя. Насмотрелся, как обращаются басмачи с пленными. И еще знал, что будет биться до последнего. И оставит в барабане один патрон – для себя. Но пока он еще жив. И может победить.

И он сделал то, чего никак не ожидали преследователи. Пришпорил уже выдыхающегося коня и устремился в бандитский кишлак.

Обогнав немножко преследователей, он ворвался в кишлак. И припустил к самому богатому глинобитному дому, окруженному садом. Там, по идее, должен жить самый важный бай.

Василий спрыгнул с коня перед удивленными хозяевами дома, крикнул:

– Позаботься!

Сунул уздечку в руку чумазому пацану. И тут же рванул на порог с криком:

– Я ваш гость!

И вот теперь он уже третий день важно восседает, как бай, на ковре, вокруг него крутятся домочадцы хозяина-басмача, ненавидящие гостя всеми фибрами души. Чай, плов, фрукты – все это несут постоянно с видом «чтоб ты подавился». Но несут и находят силы улыбаться. Потому что гость священен. Его нужно кормить, защищать, не давать в обиду. Такова древнейшая и самая прочная традиция этих мест.

А бандиты сидят кружком у дома, облизываются, как голодные псы, перед носом которых машут куском мяса, но кусать не дают.

Время от времени басмачи предпринимали тщетные попытки уговорить русского шайтана выйти, поговорить с ними по душам, чтобы тот объяснил перспективы строительства советской власти. Но трюк был наивный – за порогом дома Ясный переставал быть гостем и превращался в неверную собаку.

Все это продолжалось уже третий день. Василия интересовало, сколько времени понадобится басмачам, чтобы забыть об обычаях. Это был вопрос жизни и смерти.

Несмотря на то что положение казалось безвыходным, как все молодые и горячие, он в свою смерть не верил. Был убежден, что жить ему долго, счастливо, и он своими глазами увидит тот мир, для которого не жалел крови и пота.

Василий Степанович Ясный родился в Самарканде в семье железнодорожного рабочего. Учился в Ашхабадском железнодорожном училище, когда грянула революция и пацанам сказали, что они могут принять участие в строительстве нового справедливого мира. В 1919 году в пятнадцать лет вступил в комсомол. И всеми правдами и неправдами добился призыва в Красную армию, ушел очищать Туркестан от белогвардейцев и английских интервентов. Как грамотного и молодого, его назначили писарем в Политотдел Первой армии, где он со знанием туркменского языка участвовал в формировании частей из туркмен, а потом и воевал вместе с ними на фронте. Когда закончились бои, его направили в Тедженский военкомат для участия в работе по советизации уезда, борьбе с басмачеством. Там он организовывал добровольные отряды милиции из коренной молодежи, бился с бандами, был заместителем командира отряда частей особого назначения по борьбе с бандитизмом. Руководил продотрядом, чтобы не дать умереть с голоду городам. А когда прошел в Ташкенте курсы комсомольских работников, его вызвал руководитель ЦК комсомола Туркестана и объявил:

– Назначаешься секретарем комитета комсомола в Тедженский уезд.

– Там же комсомольцев нет! – воскликнул Ясный.

– Как нет? А ты?

Так началась его беспокойная жизнь комсомольского агитатора и главаря. Это был его родной уезд – самый южный, засушливый и большой в Туркменистане. Там жило оседлое население с древними традициями, воспитанное веками покорностью баям и эмирам. Нужно было его встряхнуть. Показать новый путь. А вместе с тем решать вопросы земли, воды, восстановления хозяйства.

В Туркестане разгоралось басмаческое движение. В Бухаре бесчинствовали банды бывшего турецкого военного министра Турции Энвер-паши, которого басмаческие курбаши объявили главнокомандующим всеми освободительными силами Средней Азии. В Тедженский район банды приходили из Персии и пополнялись местными дехканами, многих из которых зазывали в свои ряды под угрозой смерти. Басмачи нападали на села, убивали советских работников, отрезали им головы и сдирали кожу.

В этих условиях Ясный бесстрашно мотался по всему уезду на своем верном коне. Находил сторонников. Создавал комсомольские ячейки. И честно заработал уважение друзей, союзников и ненависть врагов. Его много раз пытались убить басмачи. И сейчас были как никогда близки к этому.

– Ну выйди, поговорим. Мы тебя выслушаем, – опять заканючил главарь.

Даже жалко его стало. Ясный кинул на него взгляд в окно. И невольно залюбовался. Сколько видел басмачей в Туркестане, но туркмены – самые статные. Взять узбекского басмача – он тяжело тащится пешком, плечо сгибает увесистое английское ружье. А туркмены – бравые молодцы в халатах и шапках, на конях сидят так, как будто родились в седле. Просто загляденье. Одно плохо – они враги. Хотя бывает так, что враги становятся друзьями. Многие банды переходили на сторону советской власти, занимали места во властных структурах и бились с бывшими соратниками. Восток – тут все очень сложно. Традиции, родоплеменные связи, кровная вражда, ну, и дружба – тоже кровная. Все запутано и странно кажется со стороны, но тот, кто понимает эту землю, прикипает к ней всем сердцем.

– Я тут пока поживу, – крикнул Ясный в окно и принялся за плов.

Так много он не ел никогда. Хозяева выложили все запасы…

На четвертый день, когда горячее майское солнце было в зените и выжигало все вокруг, басмачи неожиданно заголосили, запрыгнули на лошадей и унеслись прочь. В кишлак въезжали конные красноармейцы, проверявшие сведения о шалящих в округе бандитах.

Ясный церемонно поблагодарил хозяев за гостеприимство. И вышел из дома.

У него было еще много забот…

Это был лишь один день из бесконечной череды, когда бурлит кровь, когда ты сроднился с риском. Когда тебя гонит вперед ощущение, что именно на тебе лежит ответственность изменить мир к лучшему.

Текли годы в бесконечной борьбе, в напряжении всех молодых сил. Ясного, действовавшего умело и надежно, бросали на новые участки работы. Ему было восемнадцать, когда он вступил в партию. И уже в качестве заместителя секретарей различных райкомов партии проводил земельную и водную реформы. Отвечал за продналог. Боролся с баями. Укреплял власть – иногда твердостью, иногда компромиссом. Но главное – всегда умел находить общий язык с народом. Он любил и понимал этих людей. Мудрых и наивных, добрых и жестоких. Доносил до них свою правду.

И с басмачами еще встречался не раз. Свист пуль, сабельная сшибка, секунда страха, а потом отчаяние боя – все это стало привычным.

Его лихость подчас толкала на авантюры. Однажды он стал источником международного скандала.

В 1926 году советская власть уже достаточно окрепла. Но снабжаемые англичанами оружием и снаряжением банды приходили в Туркмению с территории сопредельных государств, чинили расправы над неугодными, убивали сторонников новой власти и уходили.

Ясному было отлично известно, в каком приграничном городе базировались и подкармливались басмачи. После очередного их налета он собрал в одном городке сход местных жителей и задал вопрос:

– Долго терпеть будем? Граница – вот она. И кто удержит наш гнев? Ну как, дехкане?

Собрался приличный отряд. И пошли в Персию с вопросом – доколе. Пришлось пострелять и погромить немножко. Привели на народный суд оттуда нескольких басмачей. И налетов сразу стало меньше. Зато появилась дипломатическая нота о нарушении границы.

Вызвали тогда Ясного в ЦК компартии Туркменистана. Сдвинув сурово брови, допрашивал его сам первый секретарь Шаймардан Ибрагимов. А виновник скандала только пожимал плечами:

– Я тут при чем? Это же народный гнев. Эти бандиты надоели всем. Месть. Народные традиции.

– Говорят, тебя видели в толпе в Персии, – наигранно сурово давил первый секретарь.

– Меня? Ошиблись. Меня там не было.

Все прекрасно всё понимали. Первый секретарь знал специфику республики гораздо лучше МИДа и осознавал, что тут нужно отвечать силой на силу. Поэтому тихо спустил все на тормозах. А Ясный пошел на повышение. Стал членом ЦК. Рос уровень задач. Мелькали в диком калейдоскопе годы.

Он понимал, что ему не хватает двух вещей: семьи и образования. Его всегда тянуло к знаниям, поглощал их как губка, читал много, но нуждался в системном обучении.

Жену он нашел в 1928 году в Душанбе. Миниатюрная, красивая, очень умная, из рабочей семьи, Лена в свое время окончила гимназию. В царской России осуществлялась программа по выявлению одаренных детей среди низших слоев общества и бесплатному их гимназическому обучению. Так умная, охочая до знания девушка получила хорошее образование. Когда Ясный увидел ее, между ними сразу пробежала искра. Не раз он благодарил потом Бога за то, что тот послал ему такую верную, понимающую жену, ставшую надежной опорой большой семьи. В 1929 году у них родилась дочка.

С семьей сложилось отлично. А что делать с образованием? Ясный всегда интересовался историей, традициями Востока и твердо решил поступать в Московский институт востоковеденья имени Нариманова.

Нехотя, но согласие ему руководство ЦК дало.

«Строго секретно. ЦК КП(б) Туркменистана. Ашхабад.

Выписка из Протокола № 40 Заседания ЦК КП (б)Т от 20 июля 1931 года.

О характеристике т. Ясного В. С. для Института востоковедения.

Утвердить следующую характеристику.

Тов. Ясный Василий Степанович, член ВКП(б) с 1922 года, в Туркмении работает с 1921 года на ответственной комсомольской работе, на советской работе в качестве заместителя председателя райисполкома Серахского района, на партийной работе зав. орготделами ряда райкомов, заворгом Киркинского окружкома и в последнее время заворготделом наиболее крупного Барам-Алийского района. Четвертым и Пятым съездами КП(б)Т избирался в состав ЦК Туркменистана.

Дисциплинирован. Политически устойчив. Теоретически развит. Хороший растущий практически работник».

Казалось, все решено. Но в ЦК начали тянуть резину и не давать перевода.

Ясный уже успел сдать экзамены в Институт востоковедения. Выездную приемную комиссию удивило, что человек обладает приличными знаниями, хотя трудился на такой работе, которая не давала много времени для подготовки. Студенческая книжка, можно сказать, в кармане. А дальше – постижение скрытых тайн Востока. Сладостное предвкушение…

И все это было разбито в миг. Его вызывали в ЦК, и второй секретарь произнес:

– Институт Востока – это, конечно, хорошо. Только стране нужны руководители экономики, директора заводов. Принято решение о направлении вас в Промышленную академию имени Сталина.

Ну что же, приказы не обсуждаются. Ясный уже давно решил, что принадлежит не себе, а своему народу и партии. И готов был воевать, учиться, строить. Делать то, что нужно стране от него, а не ему от страны.

Глава 2 Дорогая моя столица

Встретились они на ступенях Промакадемии. Оба запыхались, потому что занятия должны скоро начаться, а опаздывать нельзя. Дисциплина почти что военная.

– Ты подготовил материалы к собранию? – на ходу, строго спросила Надежда Аллилуева.

Она вообще была строгая. Но вместе с тем компанейская. Очень трепетно относилась к участию в общественных мероприятиях. Они учились в одной группе. И друг друга уважали.

Василий Ясный знал, что она обычно доезжает на служебной машине с водителем до площади трех вокзалов. А дальше на трамвае или пешком до Ново-Басманной улицы. Чтобы не злословили за спиной что-то про больших людей, которые рассекают на служебном авто.

Конечно, все слушатели знали, кто она такая. Но по ее скромному поведению трудно было поверить, что это жена самого могущественного человека в стране – генерального секретаря ЦК ВКП(б) Иосифа Сталина. Поженились они еще в 1918 году.

– Вечером сделаю, – пообещал Ясный.

Он был профсоюзным организатором факультета, а она парторгом всей Академии.

– Смотри, не тяни. – Надежда толкнула дверь в аудиторию.

Это были последние дни занятий учебного 1932 года. Стоял июль, жаркий, хотя, конечно, с Туркменией не сравнить. Каникулы обещали много интересных открытий. В Харькове должен был состояться Шестой международный менделеевский съезд, и отличившиеся студенты факультета химии планировали принять в нем участие.

На занятиях по математике и неорганической химии у Ясного не слишком получалось сосредоточиться на теме. Настроение было отпускное.

Наконец занятия закончились. Слушатели группы остались обсудить насущные вопросы. Приятная суета перед каникулами.

В аудитории появилась обрадованная Дора Андреева. Она была женой члена Политбюро Андрея Андреева, и хозяйственники Промакадемии этим иногда пользовались, пытаясь через нее решить неотложные вопросы хозобеспечения учебного заведения.

– Смотрите! – Дора взмахнула новым номером многотиражной газеты Академии «Сталинец». – Про нас пишут!

– Ну-ка, дай посмотреть! – Ясный взял газету и вслух зачитал: – Лучшие ученики химического факультета. Надежда Аллилуева…

Сидящая за партой Полина Жемчужина – жена наркома иностранных дел Молотова – бросила острый взгляд на свою лучшую подругу. Вообще Полина всегда держалась несколько отстраненно и была самолюбива. Одногруппникам уже было известно о ее назначении руководителем треста «Жиркость».

Надежда, услышав свое имя, как-то окаменела, прикусила губу. Видно, что статья задела ее. И Ясный прервал чтение.

Сжав кулаки и смотря перед собой, Аллилуева стала глотать ртом воздух… И упала в обморок.

Все засуетились, забегали. Вскоре Надежда пришла в себя. Сухо сообщила, что с ней все в порядке. И вышла из аудитории.

Ее и раньше мучили сильнейшие головные боли, мешая сосредоточиться. И нервные ситуации провоцировали приступы боли. Сейчас она расстроилась, посчитав, что в газету ее поместили не за собственные заслуги, а как жену Сталина. Она очень болезненно воспринимала тот факт, что в ней видят прежде всего тень вождя, а не ценят за ее личные достижения. Она относилась к себе слишком строго. На самом деле она была добросовестным и трудолюбивым человеком, училась очень хорошо, обладала глубокими знаниями.

Ясный перевел дух. Застегнул свою офицерскую сумку с тетрадями. И вышел из аудитории. Его ждала летняя Москва. И каникулы. Хотя отдыха не будет. Будут общественные поручения и заботы. Но это дело нужное и привычное.

Москву он полюбил с первого взгляда. Огромный город, гораздо больше тех, что видел до сих пор. Великолепный древний Кремль. Извилистые узкие старые улочки. Деревянные окраины. Парк культуры с гипсовыми скульптурами. Особое очарование было во всем этом. И еще воодушевляло, что ты в центре великой страны, близок к людям, которые решают судьбы мира. Не то чтобы играло тщеславие, которого Василий был напрочь лишен. Но определенная гордость от осознания этого факта имела место.

Сперва ему с семьей определили комнату в студенческом городке Лефортово – крошечную, метров десять. Потом выделили помещение побольше – в общежитии Академии на Покровке, около гостиницы «Урал». Но бывал он там редко. Как всегда – ни отдыху, ни родным времени уделять не удавалось. Закрутила профсоюзная работа.

У Ясного был талант – упорядочивать все вокруг себя и двигать вперед. Принимал участие он и в работе парторганизации Академии, руководство которой Надежда Аллилуева приняла из рук Никиты Хрущева. Последний покинул Промакадемию в 1931 году и стал секретарем Бауманского райкома.

В Бауманском районе столицы партком Академии считался главной опорой райкома. И Ясному постоянно в числе других слушателей приходилось участвовать в районных партийных и хозяйственных мероприятиях, присутствовать на партконференциях и совещаниях. Члены парткома очень любили славословить в адрес бывшего соученика Хрущева. И Василий Калашников, в прошлом ответственный работник рабоче-крестьянской инспекции СССР, которому вскоре предстояло стать парторгом Академии, с гордостью говорил с трибун:

– Это стараниями дорогого Никиты Сергеевича изобличена группа перевертышей и пособников из Угланова. Можно сказать, раздавил гадину.

Действительно, Хрущев тогда проявил завидную энергию в борьбе с оппозицией. Николай Угланов с 1924 по 1928 год был секретарем Московского горкома, а в 1928–1930 гг. – наркомом труда. Рьяный сторонник Бухарина, он сделал ставку не на ту лошадку. А Хрущев на ту. И закопал Угланова с его окружением. Последний, правда, вымолил прощение, но в 1937 году его расстреляют. А Никита Сергеевич пробил себе путь наверх, и в итоге в 1932 году его назначили Первым секретарем МГК, фактически он стал хозяином Москвы.

На партконференции, глядя на лучащегося оптимизмом и энергией Хрущева, Ясный даже представить не мог, как крепко в будущем переплетутся их судьбы.

Промакадемия была на особом счету – подведомственная ЦК ВКП (б) и Высшему Совету народного хозяйства СССР. Слушателям группы из пятнадцати человек, куда попал Ясный, предстояло стать руководителями химических производств. Для преподавания привлекали лучших из лучших. Так, вел занятия и работал со студентами сам Николай Зелинский, величайший химик, человек громадного ума, создавший в СССР современную химическую промышленность. Возраст и погруженность в науку давали о себе знать – зачастую он был рассеян, ронял документы, опаздывал на встречи. Нашлись те, кто пожаловался на него Сталину. А тот хитро прищурился и сказал:

– Так вы выделите ученому специального человека. И пускай ходит за ним и все подбирает.

Ясный, любивший занятия у Зелинского, быстро стал его любимым учеником, которому тот пророчил большое научное будущее. Сложись судьба иначе, стал бы наверняка Василий академиком, руководил бы НИИ. Склонности к этому у него были явные. Но судьба – дама коварная.

Прошли каникулы. У Ясного начался новый учебный год. Суета с занятиями, партработой. Близилось важнейшее общественное мероприятие – пятнадцатилетие Великой Октябрьской революции. И колонна Академии по традиции должна была достойно показать себя на демонстрации. Значит, нужно изготовить транспаранты, передовые плакаты с надписями «Промышленная академия», решить организационные вопросы.

Ясный оглянуться не успел, как настало 7 ноября 1932 года. Утром радостные, с праздничным настроением слушатели и преподаватели собрались перед Академией на Ново-Басманной улице. И двинули колонной в направлении Красной площади.

Сначала Надежды Аллилуевой не было. Появилась она, когда колонна подошла к Земляному Валу. Она задорно улыбалась.

Вся группа веселилась, смеялась в светлый праздник. Бурную реакцию вызвало изобретение Хрущева – переносные туалеты. Это были кабинки-кибитки, которые ставились над открытыми по такому случаю канализационными колодцами.

Колонна дошла до Красной площади, там приобрела прямоугольную форму и бодро прошествовала мимо Мавзолея, с которого приветствовало демонстрантов руководство страны. Со стены ГУМа взирали огромные портреты Ленина и Сталина.

Зрелище было грандиозное. Прошла колонна ветеранов Гражданской войны в кожаных куртках. Прогромыхали гусеницами по брусчатке новые танки. Над головами с ревом проносились новейшие самолеты. Страна Советов демонстрировала свою мощь.

Праздник удался. Настроение у всех было отличное. Но впереди ждали тяжелые рабочие будни.

Рано утром 9 ноября в дверь комнаты общежития настойчиво постучали.

– Ну кто там? Спать не дают, – пробормотала сонно Елена Ясная.

Василий с неохотой поднялся. Приоткрыл дверь и увидел бледную как смерть секретаря парткома химфака Каспирович. Она негромко произнесла:

– Аллилуева скончалась. Острый аппендицит.

Ясному показалось, что земля уходит из-под ног. Как обухом по голове врезали. И на миг даже слезы навернулись. Дело не в том, что умерла жена вождя. Надежду в группе искренне любили.

В здании ГУМа располагалась канцелярия Верховного Совета СССР. На втором этаже в зале установили гроб. На прощание пригласили родственников и сокурсников по группе.

Пришли члены Политбюро Сталин, Молотов и Каганович. Постояли минут двадцать. Было видно, что Сталину очень плохо. Он весь опал с лица.

Потом через Красную площадь на Манежку торжественно несли гроб одногруппники покойной и сотрудники ЦК.

Охранники-чекисты на крышах ближайших домов чуть не околели от холода и начали шевелиться. Народ засуетился, заметив торчащие ружейные стволы сверху.

Сталин и члены Политбюро немного приотстали. И появились уже на Новодевичьем кладбище.

Церемония была короткая. Выступил Молотов с речью:

– Хороним друга товарища Сталина…

Ясный даже представить себе не мог, что в 1953 году будет вот так же стоять рядом с телом вождя. И будет организовывать его похороны…

Глава 3 Великий глад

Молчаливый водитель остановил полуторку. Ясный выпрыгнул из кабины, и грузовичок резво рванул вперед, взревев во всю невеликую мощь своего мотора.

Апрельский день выдался хмурым. Моросил мелкий противный дождь. В селе было жутковато. Поражали абсолютные пустота и тишина – ни голосов, ни лая собак. Только скрипели ворота под порывами ветра. Где тут МТС? Как ее найти?

Ясный подошел к забору перед вросшей в землю бревенчатой избой и крикнул:

– Хозяева! Эй, есть кто?

Ответа не последовало, и от этого стало еще более жутко. Он толкнул покосившуюся калитку. Зашел в избу. Огляделся.

И застыл как вкопанный, ощущая, как слабеют ноги. Прислонился к бревенчатой стене, чтобы не упасть.

В избе было четыре трупа – мужчина, женщина и двое детей. Истощенные настолько, что напоминали мумии.

Так неприветливо и страшно встретило Ясного село Лемешкино Руднянского района Сталинградской области.

Ему с трудом верилось, что еще недавно он был в многолюдной шумной Москве и получал в деканате Промакадемии бумажку.

«ВСНХ СССР

ПРОМЫШЛЕННАЯ АКАДЕМИЯ

Москва, ул. Ново-Басманная, дом 20

Настоящим удостоверяется, что тов. Ясный B. C. состоял слушателем Всесоюзной Промышленной Академии им. Сталина с 1931 по 1933 г. на Химическом факультете. Выбыл по мобилизации в МТС, не закончив 2-й курс. Им пройдены и зачтены следующие дисциплины:

 1. Диамат – вуд.

 2. Аналитическая химия – вуд.

 3. Физика – вуд.

 4. Неорганическая химия – вуд.

 5. Математика средняя – вуд.

 6. Политэкономия – вуд.

 7. Черчение – вуд.

 8. Немецкий язык – 48 час. предмет не закончен.

 9. Математика высшая – вуд., 140 час.

10. Техническая механика – вуд., 62 час.

11. Электротехника – 28 час.

12. Органическая химия – 28 час.

Директор Академии Каменский

Декан Химфака Климов».

Вообще Промакадемию мало кто оканчивал. Это был такой специальный резерв ЦК, который кидали в самое пекло… Или в голод.

Да, над страной распростерлась тень голода. То, что потом получит инфернальное название «голодомор». Что явилось его причиной? Недород? Недочеты в организации хозяйственной деятельности? Перегибы на местах, как на Украине, где голод спровоцировали национальные кадры неуемным желанием отчитаться? Это не так важно. Надо было спасать людей, деревню. И сделать так, чтобы подобное больше не повторилось никогда. И в этот прорыв кинули испытанные в боях и строительстве лучшие партийные кадры.

Было очевидно, что изменить положение в сельском хозяйстве могла только механизация села. Заработали уже тракторные заводы. Пошла в сельские районы техника. И предстояло внедрить ее.

В 1928 году на базе тракторной колонны имени Шевченко в Степном округе Украины была создана первая машинно-тракторная станция. В следующем году вышло Постановление Совета труда и обороны СССР о повсеместном внедрении этой практики. МТС являлись не только подспорьем крестьянам, но и ядром, вокруг которого вырастали колхозы, осваивались новые методы ведения хозяйства. Тысячи членов партии и комсомольцев были направлены на село. Но грянувший голод показал – опоздали. Надо было действовать быстрее и эффективнее. И на это направление кинули самые опытные кадры…

Кабинет в ЦК был длинный, чтобы человек, пока дойдет до конца, подумал и о себе, и о своем месте в жизни. Но хозяин кабинета, статный, с густыми черными усами, внимательными, проницательными глазами мужчина средних лет, был напрочь лишен чванства и высокомерия. Встал, приветливо поздоровался за руку с Ясным, предложил присаживаться.

– Дорогой товарищ, – сказал старый большевик Лазарь Каганович, недавно назначенный заведующим сельскохозяйственным отделом ЦК. – Политбюро ЦК партии рекомендует вас в Сталинградский край начальником политотдела МТС. Это приравнивается к секретарю райкома.

– Товарищ Каганович, мне доучиться совсем ничего осталось! – с отчаянием произнес Ясный.

– Сейчас вы там нужнее. Надо быстрей решать вопросы сельского хозяйства. Чемберлен нас ждать не будет!

И вот Ясный здесь. Добрался до райцентра Рудня, где ему толком никто ничего не смог объяснить. На попутке доехал до Лемешкино. И застал здесь сплошное кладбище.

Выйдя из ставшей могилой избы на улицу и глотая жадно воздух, он увидел медленно катящуюся по улице подводу с истощенным крестьянином.

– Где МТС? – крикнул Василий.

– Не знаю, где ихнее начальство, – пожал плечами крестьянин. – Вроде там было. Садись.

Столичный гость забросил чемодан и запрыгнул на телегу. А через пять минут спрыгнул уже перед МТС.

Станция представляла собой огороженную местами поваленным забором территорию, где стояло полуразвалившееся бревенчатое здание конторы, навесы и три ржавых трактора «Фордзон». Да, с этим район вряд ли поднимешь.

На входе в контору сидел пожилой сторож – страшно худой и бледный.

– Мне директора, – сказал Ясный.

– Да какой директор? – хрипло произнес старик, с недовольством и подозрением смотря на пышущего здоровьем круглощекого гостя. – Нет его. Был главный инженер. Да и тот сидит за вредительство.

Вспомнив остовы тракторов, Ясный решил, что тот за вредительство сидит, похоже, правильно.

Собрав оставшихся работников и ознакомившись с состоянием дел, Ясный осознал, что такого ужаса не видел никогда. Средняя Азия просто оазис по сравнению с этим. В селе Лемешково было триста дворов. И половина селян уже умерли от голода, а остальные еле дышали. Но на рефлексии времени не было. Надо было работать.

Перво-наперво он, добравшись до телеграфа, отстучал телеграмму начальнику политуправления Наркомзема Сомосу, где объяснил, что происходит. И достиг первоначального результата – из запасов страны пришло продовольствие и зерно для посевной.

А дальше началась повседневная работа. Встречи с партактивом, крестьянами, руководителями колхозов. Пошла техника. Приезжали из города комсомольцы, из которых создавались механизированные бригады. Прислали из Питера надежного коммуниста, из потомственных рабочих, на должность директора. Появился главный инженер. Заработали новая контора и ремонтные мастерские. И вот уже техника вся на ходу, не разваливается. И железные лошади с невиданным проворством перепахивают поля.

Ни дня ни ночи Ясный не видел. Поля, люди, техника. Ничего нельзя упустить. Начальник политотдела в ответе за все, в том числе за директора и главного инженера.

Зиму район пережил – больше смертей от голода не было. А на следующий год все как по волшебству изменилось. Выдался отличный урожай. Помогли техника и удобрения. Приезжал сам Андрей Жданов, принявший у Кагановича бразды правления в сельскохозяйственном отделе ЦК, и оценил:

– Да, дело вы большое сделали. Спасибо вам от имени всей нашей родной партии.

Система МТС продемонстрировала свою огромную эффективность. Прихлопнет ее уже Хрущев в конце пятидесятых в зуде реформаторства, что и явится одной из причин продовольственного кризиса, из которого СССР так и не выйдет.

В 1935 году Ясного назначили секретарем Лемешковского райкома партии. Работа сильно не изменилась – управление хозяйством и битва за урожаи, как и раньше. Зато теперь он смог перевезти семью. И стал по-настоящему счастливым человеком – у него родилась двойня, мальчик и девочка.

Работа была налажена. И у Ясного возникло предчувствие, что Москва его не забудет. Где-нибудь образуется очередной прорыв. И его придется опять затыкать.

Но представить не мог, что его ждет, когда вечером в феврале 1937 года на столе зазвонил телефон. На том конце провода был первый секретарь Сталинградского крайкома Иосиф Варейкис:

– Собирайтесь. Вы немедленно выезжаете в Москву по вызову в ЦК! Уже направлена телеграмма.

Телеграмма себя ждать не заставила – помощник положил ее на стол. И вместе с ней ворвался ветер перемен…

Через несколько дней опять любимая Москва. Ясному не верилось, что он вернется сюда. Но он здесь. Надолго ли?

Ему выделили койку в комнате на Рождественском бульваре. Эта гостиница предназначалась для партработников, которых ЦК мобилизовал на решение насущных вопросов – направить на Северный полюс или в степи Казахстана. Партийцы щелкали каблуками и соглашались на все. Отказы не принимались. Но немного посетовать на свою горькую судьбинушку не возбранялось.

Несколько дней Ясный провел в компании из двух десятков таких же откомандированных и не знающих, что их ждет. И вот долгожданный вызов – к заведующему отдела руководящих органов ЦК Георгию Маленкову. Тот курировал НКВД. И сердце у Ясного тревожно екнуло. Недавно за злоупотребления расстреляли наркома внутренних дел Генриха Ягоду, человека с большими амбициями. Поговаривали, что из преданных ему сотрудников тот создавал отряд для захвата Кремля. На его место поставили Николая Ежова. Ударно работали тройки, число репрессированных росло как снежный ком.

Маленков был полнолицый, улыбчивый человек с очень хорошо поставленной речью. Но глаза у него были строгие. Он уже проявил себя в очищении партии, по-простому, в репрессиях партийных работников.

Внимательно посмотрев на прибывших верных бойцов, он объявил, что органы НКВД избавляются от перерожденцев, близких к Ягоде. И партия решила направить их на этот участок. После чего приказал:

– Идите за мной.

Вся толпа во главе с завотделом ЦК пешком отправилась на Лубянку.

Нарком Ежов ждал их в своем просторном кабинете на четвертом этаже. Низкорослый, почти карлик, худощавый, с пышной шевелюрой, он обвел всех тяжелым взором человека, у которого вокруг одни враги, и объявил косноязычно:

– Вы облечены доверием пролетарского могущества!

И несколько минут накручивал всех по поводу засилья врагов, происков мирового империализма.

Ясному становилось все тоскливее. Отвертеться от назначения не получится. А участвовать в чистках он не имел никакого желания, хотя в какой-то мере признавал их необходимость и неизбежность. Но рано или поздно кому-то придется за все это отвечать.

Глава 4 СССР в ежовых рукавицах

– Тщательно, до мельчайших деталей продумывайте операции. Запомните: разведчики сыпятся на мелочах, – твердил лектор в кителе с ромбом в малиновых петлицах – майор госбезопасности, прохаживаясь по просторной комнате перед новоиспеченными оперативниками. – Помню один случай. В Берн был заброшен с заданием сотрудник ИНО ГПУ. А Швейцария – это такой заповедник разведок. Они там толкутся, друг с другом играют. И всех приезжающих в страну там тщательно проверяют. Негласный обыск в гостиницах – это нормально. Вот и осмотрели его вещи, пока он отсутствовал. А у него ботинки, шикарные, со скрипом. И на ботинках штампик «Хозобеспечение ГПУ». Вот вам и провал.

Вхождение в профессию в НКВД было отработано до мелочей. Сперва были курсы по специальным дисциплинам и законодательству. И перед Василием открылся фантастический, невидимый обывателю мир. Еще будучи в Туркмении, он сталкивался с методами НКВД. Но такого себе даже представить не мог.

НКВД досталось созданное еще при царе, отточенное до бритвенной остроты уже при советской власти оружие тайной войны – система агентурно-оперативной деятельности. Кромкой ее лезвия являлись агенты, осведомители, секретные сотрудники, то есть негласный аппарат, – те, кто, ведя обычную жизнь, подписывается передавать информацию о происходящем вокруг них в органы НКВД, они живут и действуют во всех социальных нишах, предоставляя сведения о всех сторонах бытия общества. Смертельным острием служат оперативные комбинации и внедрения. А ножнами – явочные и конспиративные квартиры, резидентуры, документы прикрытия, фальшивые имена и биографии, «легенды».

Практикантам демонстрировали специальную технику, которой в то время было немного, в основном фотоаппаратура. Их водили по конспиративным квартирам, которые на поверку оказались вполне обычными московскими квартирами, только расположенными, как правило, на первых и последних этажах, чтобы удобнее контролировать тех, кто появляется на лестнице.

Практикантов учили оформлять процессуальные документы, вести допросы. Через месяц им присвоили звание старших лейтенантов госбезопасности, что приравнивалось к майору рабоче-крестьянской Красной армии.

Ночь. Тесный кабинет на Лубянке. В центре – стул с допрашиваемым. Старший оперуполномоченный Березовский незамысловато и прямолинейно допрашивает валютчика:

– Говори!

– Да нечего мне говорить, – устало в который раз отвечает валютчик.

– Золотом торговал? За границу отправлял? Говори! Где золото? – Старший оперуполномоченный подходит сзади.

Молчание в ответ. И крик в ухо:

– Где золото?!

Так и не расколол. Но бить не стал.

Следующий этап вхождения в профессию – три месяца работы в службе наружного наблюдения, чьих оперативников называли «топтунами». Подобными навыками должен был обладать каждый сотрудник. Самая неблагодарная служба. Зной, холод, дождь – топчи улицы. В наружке постоянно не хватало народа. Как только оперативник осваивается, его уже нерачительно использовать на черной работе. Но и совсем неумех там держать не станешь.

«Топтуны» прилипали репьем к сотрудникам посольств. Три главные задачи – не упустить объект, отследить связи и не расшифроваться. Особенно проблемы были с контактами объектов. Народу в группе скрытого наблюдения ограниченное количество. А те же японцы любили фокусничать – выйдет секретарь посольства за порог и давай к советским гражданам приставать: «Как пройти в библиотеку, в пивбар?» Одному сувенирчик в виде коробки спичек даст, другого по плечу похлопает. И поди, узнай, может, агенту передал сообщение. Нужно установить личность контактировавшего и не упустить самого секретаря. Иногда подставляли контакты под милицейскую проверку документов. Или «укладывали в адрес» – то есть доводили до дома. Порой упускали основной объект, за что оперативников нещадно бранили.

Потом началась работа непосредственно в отделах. Располагались кабинеты на Лубянке, в главном здании, до революции являвшемся доходным домом страхового общества «Россия». Ясному сильно повезло, что попал он в отдел контрразведки. В самое его сердце – немецкое отделение. Главная задача – контрразведывательная игра с немецкими шпионами, действующими под крышей посольства. Хуже было то, что при каждом отделении работала особая группа, занимавшаяся высокопоставленными врагами народа – это была «Ежовская гвардия», зарекомендовавшая себя в громких делах.

Ясного удивило тогда засилье в НКВД выходцев с Северного Кавказа. Ему шепотом объяснили старшие товарищи: их держат за верность своему хозяину, жестокость и готовность на все.

Молодых сотрудников распределили по этим следственным группам. Ясный попал в группу замначальника отделения капитана госбезопасности Бечирбека Дзиова – человеку суровому и безжалостному. Пришлось участвовать в следственных мероприятиях в отношении арестованного посла СССР в Саудовской Аравии, легендарного знатока арабского Востока Карима Хакимова, заигравшегося в дипломатические игры и вызвавшего недовольство Москвы. Он будет приговорен к исключительной мере наказания и расстрелян в 1938 году, что приведет к разрыву дипотношений с Саудовской Аравией. Также отметился в деле по Владиславу Зеймалю, заместителю заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК, который тоже будет вскоре расстрелян по решению Военной коллегии Верховного суда СССР за участие в контрреволюционной террористической организации.

Была ли какая-то вина этих людей, что послужило причиной их ареста – этого Ясный так и не узнал. Он был на подхвате – принеси, подай, дело подшей и страницы пронумеруй. Его приглашали, уже когда Дзиов добивался признательных показаний, и необходимо было оформить их протоколом. Один из таких протоколов, подписанных Ясным, выйдет ему боком ровно через два десятка лет.

С работы молодые оперативники не вылезали сутками. Работали в наркомате по ночам. Ждали, что может появиться Ежов. У того была манера – околачивается незнамо где неделю напролет, а потом после полуночи заявляется на работу и устраивает разносы.

Боялись его как огня. Нарком занимал кабинет Дзержинского, подчеркивая, что является его преемником, хотя Феликс Эдмундович, скорее всего, расстрелял бы такого наследничка за его дела.

Было полтретьего ночи. Ясный сидел и нумеровал дело, уже законченное и подготовленное к рассмотрению Военной коллегией. В коридоре послышался шум.

Выглянув из кабинета, Ясный увидел, как обычно бушующего, Ежова. Тот заскочил в соседний кабинет с тремя сопровождавшими его мордоворотами. И с ходу начал с яростью и матюгами избивать допрашиваемого. Это была нормальная манера работы. Василий почел за лучшее затаиться от греха подальше в кабинете и не отсвечивать.

Для выживания в то время в наркомате нужно было быть бдительным и соблюдать меры предосторожности. Однажды по коридору вели одного из подручных Ягоды, так все, кто курил в длинном коридоре, как ошпаренные метнулись прочь. Старший опер Березовский буквально вдернул Ясного за рукав в кабинет и захлопнул дверь:

– Жить надоело? Он перед допросом глянет на тебя, запомнит. И потом выдаст под протокол – мол, еще один враг народа. Вместе англичанам продались.

Многие годы Ясный будет пытаться сформулировать свое отношение к перегибам тридцатых годов. В верхах шла ожесточенная борьба не просто за власть, а за выбор курса страны. Троцкисты мечтали сжечь СССР в огне мировой революции, бухаринцы – устроить эдакий тихий аграрный рай. Только Сталин обладал четким видением будущего – нужна мощная промышленная держава. Война с империализмом будет обязательно, Стране Советов не дадут жить спокойно. Практически с нуля создавать современную промышленность и армию – это без крови не бывает. Да и среди репрессированных ягнят не было. Выиграй те же троцкисты, крови пролилось бы куда больше, учитывая традиции их лидера. Но победил Сталин. И запустил паровой каток репрессий, который покатил вперед, набирая скорость. И пошло-поехало. Хочешь показать свою верность и не загреметь самому – выявляй больше врагов народа. Пошли планы на аресты. Лимиты арестов. Партийные списки на аресты. Ну и под шумок так легко свести счеты с личными врагами и недоброжелателями.

Но ведь было и немало людей, люто ненавидевших советскую власть, пробравшихся в ее учреждения и ставших ставить палки в колеса, – вскрывали же вполне реальные вредительские организации. Вросли в государственный организм многочисленные паразиты – мздоимцы, растратчики и разгильдяи. С ними рывок в будущее был невозможен. Чтобы не вести многолетние хозяйственные уголовные дела, их тоже пускали как политических. Ну а еще – западные разведки осуществляли массовые вербовки советских граждан. На это уж Василий вдоволь насмотрелся с первых дней работы в контрразведке.

Ясный быстро зарекомендовал себя перспективным оперработником. Благодаря опыту партийной работы в отделе его избрали парторгом. Через некоторое время направили в ЦК на совещание парторгов НКВД.

Вел совещание Маленков. Строгий, сосредоточенный, открывая мероприятие, он зачитал телеграмму Сталина всем органам НКВД:

– Вместо проявления пролетарской жесткости наблюдается неоправданный либерализм по отношению к врагам трудового народа.

Это был призыв раздвинуть рамки уголовного процесса, проще сказать – выколачивать показания. Однако на самой Лубянке этим никто, кроме нескольких осатаневших сотрудников, не баловался. В основном подследственные признавались под психологическим давлением в реальных, а иногда и мнимых грехах. Люди, которые имели все, вдруг оказывались никем, и многие не выдерживали, подписывали протоколы, даже не читая. Другие со злости и отчаяния начинали оговаривать всех подряд. Третьи возводили напраслину на как можно большее количество народу, наивно полагая, что всех не посадят и разберутся. ...