ГОЛУБОЙ ЛАБИРИНТ

Дуглас Престон, Линкольн Чайлд

Название

Голубой лабиринт

Original Title

Blue Labyrinth

Series

Pendergast #14

Серия:

Пендергаст#14

Edition Language

English

Перевод с английского языка:

Елена Беликова, Натали Московских

ISBN

1455525898 (ISBN13: 9781455525898)

Линкольн Чайлд посвящает эту книгу своей дочери Веронике

Дуглас Престон посвящает эту книгу Элизабет Берри и Эндрю Себастиану

1

Величественный особняк на Риверсайд-Драйв, между 137-й и 138-й улицами, выстроенный в стиле Боз-ар^[1], благодаря тщательному уходу сохранился в безукоризненном состоянии, хотя с виду он и казался необитаемым. В этот непогожий июньский вечер никто не появлялся на его лоджиях и эркерах, не мелькал в декоративных окнах, глядящих своим потертым от времени взглядом на реку Гудзон, а в помещениях за ними не вспыхивало ни одного желтого огонька внутреннего освещения. Единственным источником света был фонарь, что находился у парадного входа и освещал дорогу, ведущую к зданию. Желтое сияние от него также распространялось на въездные арочные ворота казавшегося заброшенным особняка.

Однако внешность может быть обманчивой — иногда преднамеренно. В данном случае — несомненно, преднамеренно, поскольку дом номер 891 по Риверсайд-Драйв был резиденцией специального агента ФБР Алоизия Пендергаста, а Пендергаст был человеком, который превыше остального ценил свое уединение.

Пендергаст расположился в кожаном кресле в элегантной библиотеке особняка и листал копию «Манъёсю» — старейшей и наиболее почитаемой антологии японской поэзии, составленной в период Нара^[2], примерно в 750-м году н.э. Пусть на дворе стояло лето, ночь выдалась ветреной и холодной, посему низкий огонь мерцал за решеткой камина. Маленький тэцубин^[3] стоял на небольшом столике рядом с ним, а покоившаяся подле него фарфоровая чашка с зеленым чаем опустела лишь наполовину. Ничто не нарушало концентрацию внимания агента. Единственными звуками в этой тишине были случайные потрескивания углей и раскаты далекого грома за закрытыми ставнями.

Вдруг из прихожей за дверью донесся слабый звук шагов, и вскоре в библиотеку вошла Констанс Грин, остановившись в дверном проеме. Ее фиалковые глаза и темные волосы, остриженные на старомодный манер, чуть скрашивали бледность ее кожи. В руке она держала стопку писем.

— Почта, — возвестила она.

Пендергаст склонил голову, медленно кивнув, и отложил книгу в сторону.

Констанс присела подле него и отметила, что сейчас он хотя бы чуть больше похож на себя — с тех пор, как вернулся со своего «Приключения в Колорадо». Констанс не скрывала, что ее беспокоило его душевное состояние в связи с ужасающими событиями, произошедшими с ним в прошлом году.

Она начала перебирать стопку писем, методично откладывая в сторону те, которые заведомо не заинтересуют ее опекуна. Пендергаст предпочитал не уделять свое внимание столь будничным вещам. Его дела вела старая и доверенная Новоорлеанская Юридическая фирма, давно служившая его семье и занимавшаяся оплатой счетов и управлением некой долей его необычайно большого дохода. На него также работала столь же почтенная банковская фирма в Нью-Йорке, которая управляла другими его инвестициями, фондами, и недвижимостью. И вся текущая корреспонденция доставлялась в почтовый ящик, который Проктор — шофер, телохранитель и верный помощник — блюл на регулярной основе. В настоящее время Проктор готовился на время уехать, чтобы навестить своих родственников в Эльзасе, посему Констанс согласилась взять на себя вопросы доставки корреспонденции.

— Пришло письмо от Кори Свенсон.

— Распечатай его, будь добра.

— Она приложила ксерокопию письма из «Джона Джея». Ее работа удостоилась премии Розвелла.

— Так и есть. Я присутствовал на церемонии вручения.

— Уверена, Кори сумела по достоинству оценить это.

— Увы, в весьма редких случаях церемония награждения представляет собой больше, чем обыкновенный парад банальностей и лживого заискивания — сплошной рефрен нарочито помпезной обстановки, — Пендергаст сделал глоток чая, вспомнив это мероприятие. — Эта церемония явно отличалась от всех прочих.

Констанс продолжила сортировать почту.

— Здесь письмо от Винсента д’Агосты и Лоры Хейворд.

Он кивком дал ей знак прочесть его.

— Это благодарственное письмо за свадебный подарок и за званый ужин.

Пендергаст склонил голову, и Констанс отложила письмо в сторону. Месяцем ранее, накануне свадьбы д’Агосты, Пендергаст устроил для пары приватный ужин, состоящий из нескольких блюд, которые он сам лично приготовил и к коим добавил несколько редких вин из своего винного погреба. Этот его жест крепче прочих убедил Констанс в том, что Пендергаст оправился от своей недавней эмоциональной травмы.

Она прочитала еще несколько писем, затем отложила в сторону те, которые вызывали интерес, а остальные бросила в огонь.

— Как продвигается проект, Констанс? — поинтересовался Пендергаст, наливая себе еще одну чашку чая.

— Очень хорошо. Не далее как вчера мне пришел пакет из Франции, Бюро Генеалогических Материалов в Дижоне прислало мне данные, которые я уже стараюсь сопоставить с информацией, полученной из Венеции и Луизианы. Когда у тебя будет время, я хотела бы задать тебе несколько вопросов об Августе Робеспьере Пендергасте.

— Большинство из того, что мне известно — лишь семейные истории, переданные из уст в уста: небылицы, легенды и страшилки, рассказанные шепотом. Буду рад поделиться с тобой большей их частью.

— Большей частью? Я надеялась, что ты расскажешь мне все.

— Боюсь, в шкафах семьи Пендергаст слишком много скелетов — фигуральных и буквальных — и мне следует держать их в секрете. Даже от тебя.

Она вздохнула и поднялась. Пендергаст вернулся к чтению поэтической антологии, а Констанс покинула библиотеку и, пройдя через дверной проем, выполненный из почерневшего от времени дуба, оказалась в зале приемов, уставленном музейными шкафами, содержащими в себе множество диковин. Главной особенностью приемного зала был деревянный стол длиной почти во все помещение. На ближнем конце стола лежало множество журналов, старых писем, страниц переписи населения, пожелтевших фотографий и гравюр, копий судебных документов, мемуаров, перепечаток из газетных микрофиш^[4] и других документов. Все располагалось ровными стопками. Рядом стоял ноутбук, и его экран светился неестественно ярко в столь темной комнате. Несколько месяцев назад Констанс взяла на себя обязательство подготовить генеалогическое древо семьи Пендергаста. Ей хотелось не только удовлетворить собственное любопытство, но и помочь Пендергасту не замыкаться в себе. Дело оказалось чрезвычайно сложным, часто приводящим в бессильное неистовство, но и столь же увлекательным.

В дальнем конце комнаты, за арочным проемом находилось фойе, ведущее к парадной двери особняка. Не успела Констанс занять свое место и приняться за работу, как раздался громкий звонок.

Нахмурившись, Констанс замерла. В доме номер 891 по Риверсайд-Драйв крайне редко принимали гостей — да и те редкие посетители никогда не прибывали без предупреждения.

Последовал стук. Затем еще один, сопровождаемый низким раскатом грома.

Расправив платье, Констанс прошла через длинный зал, миновала арку и вошла в фойе. Тяжелая парадная дверь была крепкой, без глазка, и Констанс помедлила. Лишь когда раздался очередной настойчивый стук, она отперла верхний замок, затем нижний и медленно открыла дверь.

Там, на пороге, освещенный светом фонаря, бросавшего желтый отсвет на парадный вход, стоял молодой человек. Его светлые волосы промокли и теперь клейкой массой липли к голове. Его лицо, несмотря на брызги дождя, обладало прекрасными чертами, типично скандинавскими: высокий лоб, точеные губы... Он был одет в льняной костюм, промокший до последней нитки и прилипший к его телу подобно второй коже.

Он был связан плотными веревками.

Констанс ахнула и потянулась к нему, но широко распахнутые глаза, словно не заметили ее жеста и продолжили не мигая, смотреть прямо перед собой.

Всего мгновение молодой человек стоял неподвижно, заметно качаясь в свете фонаря и вспышек молний, а затем начал падать, как срубленное дерево — сначала медленно, а затем быстрее и быстрее, прежде чем рухнуть через порог лицом вниз.

Констанс с криком отступила. Пендергаст мгновенно оказался рядом с ней, а следом за ним прибыл и Проктор. Пендергаст резко схватил Констанс за плечи и заставил ее отойти, быстро опустившись на колени перед молодым человеком. Он взял его за плечо, перевернул на спину, убрал волосы с глаз и прощупал пульс, который явно отсутствовал под холодной кожей его шеи.

— Мертв, — сказал он неестественно сдержанным голосом.

— О, Боже, — выдохнула Констанс, и собственный голос подвел ее, предательски дрогнув. — Это же твой сын, Тристрам...

— Нет, — ответил Пендергаст. — Это Альбан. Его близнец.

Несколько секунд он провел на коленях подле тела. А затем вскочил на ноги и с кошачьей грацией и быстротой исчез в ночи под завывание бури.

2

Пендергаст промчался по Риверсайд-Драйв и остановился на углу, осматриваясь по сторонам и сканируя широкое авеню, раскинувшееся в обе стороны от него — на север и на юг. Дождь продолжал лить сплошной стеной, свет исходил лишь от редких фонарей, стоявших вдоль улицы, пешеходов не было совсем. Примерно в трех кварталах к югу от себя зоркий глаз Пендергаста выхватил из-под завесы дождя автомобиль — последнюю модель черного «Линкольна Таун Кара». Подобные машины чаще можно было встретить на улицах Манхэттена. Номерной знак был явно преднамеренно убран, и для фотопленки нью-йоркских камер эта машина была подобна призраку.

Пендергаст побежал за ней.

Машина не набирала скорость, но продолжала ехать не спеша, минуя один зеленый светофор за другим и неуклонно уходя от преследования. Светофор загорелся желтым, затем красным, но «Таун Кар» продолжил движение, не замедляясь и не останавливаясь.

Пендергаст на бегу извлек из кармана мобильный телефон и набрал номер.

— Проктор. Подгоните машину. Я двигаюсь на юг по Риверсайд.

«Таун Кар» практически исчез из поля зрения, за исключением пары задних фонарей, маячивших за стеной ливня, но как только Риверсайд-Драйв сделала медленный поворот к 126-й улице, даже этот след испарился.

Пендергаст продолжал бежать, невзирая на полное отсутствие ориентира, его черный пиджак уже насквозь промок, а дождь нещадно хлестал его по лицу. В нескольких кварталах от себя он снова заметил «Линкольн», остановившийся на светофоре позади двух других машин. Пендергаст снова вытащил телефон и набрал номер.

— Двадцать шестой участок, — прозвучало на другом конце провода. — Офицер Пауэлл.

— Агент Пендергаст, ФБР. Преследую черный «Линкольн Таун Кар», номерной знак не опознан, движется на юг по Риверсайд-Драйв в сторону 124-й улицы. Водитель подозревается в убийстве. Нужна помощь в перехвате автомобиля.

— Десять-четыре, — произнес диспетчер по рации, и через пару секунд доложил агенту. — Наше подразделение находится в двух кварталах от вас. Держите нас в курсе о его местоположении.

— Нужна поддержка с воздуха, — требовательно произнес Пендергаст, продолжая свою безнадежную погоню.

— Сэр, если водитель — только подозреваемый...

— Сейчас он — цель номер один для ФБР, — резко оборвал ее Пендергаст. — Повторяю. Он — цель номер один.

Последовала небольшая пауза.

— Мы высылаем вертолет.

Как только он повесил трубку, «Таун Кар» резко вильнул вправо, объехав впередистоящие автомобили, ожидавшие зеленого сигнала светофора, заехал на тротуар, уничтожив несколько клумб в Риверсайд-Парке, и при этом, едва не увязнув в грязи, а затем направился вниз, к Генри-Гудзон-Паркуэй.

Все еще преследуя автомобиль, Пендергаст снова позвонил диспетчеру и обновил данные о его местоположении, а следом снова набрал Проктора. Агент промчался через парк, легко перемахнул через невысокую ограду, и, вытаптывая клумбы с тюльпанами, продолжил бежать за «Линкольном». Его взгляд выхватывал из потока фары автомобиля, маневрирующего по бульвару, в то время как до его чуткого слуха доносился визг его шин.

Пендергаст без труда перепрыгнул низкую каменную ограду и соскользнул вниз по насыпи, состоящей из кучи мусора и битого стекла, в попытке сократить расстояние между собой и машиной. Оступившись, он упал, но мгновенно вскочил на ноги. Грудь часто вздымалась, пропитанная дождем белая рубашка прилипала к телу. В следующий миг Пендергаст заметил, что «Таун Кар» выполнил U-образный разворот и теперь двигался прямо на него. Он потянулся к «Лес Баеру», но его рука наткнулась на пустую кобуру. Он быстро оглядел насыпь, затем — из-за полоснувшего по нему яркого света — был вынужден припасть к земле и откатиться в сторону. Как только машина проехала мимо, он поднялся на ноги, глядя вслед автомобилю, вливавшемуся в основной поток движения.

Спустя мгновение винтажный «Роллс-ройс» подъехал и затормозил у тротуара. Пендергаст открыл заднюю дверь и запрыгнул внутрь.

— Следуйте за «Таун Каром», — скомандовал он Проктору, пристегиваясь.

«Роллс-ройс» плавно набрал скорость. Пендергаст услышал позади слабый звук сирен — полицейские были слишком далеко отсюда и, похоже, безнадежно застряли в пробке. Из бокового отсека Пендергаст извлек полицейское радио. Погоня набирала обороты: «Таун Кар», лавируя в плотном потоке машин на скорости, приближавшейся к ста милям в час, продолжал мчаться вперед, даже когда въехал в строительную зону, где бетонные барьеры возвышались по обе стороны шоссе.

По полицейскому радио шли постоянные переговоры, и по ним Пендергаст понял, что в погоне за «Таун Каром» они с Проктором идут первыми. Вертолета до сих пор не было видно.

Внезапно далеко впереди в потоке мелькнуло несколько ярких вспышек, сопровождавшихся звуками выстрелов.

— Впереди перестрелка! — крикнул Пендергаст в открытый канал связи. В тот же миг он осознал, что именно происходит. Впереди машины неистово виляли влево и вправо под аккомпанемент новых выстрелов. Затем послышался грохот, посыпались осколки и обломки, когда на шоссе несколько машин врезались друг в друга, вызвав цепную реакцию и заполнив дорогу шипением шин, визгом тормозов и скрипом покореженного металла. Полагаясь на свой опыт, Проктор притормозил «Роллс» и попытался сманеврировать мимо цепочки аварий. «Роллс» по касательной задел бетонный барьер, из-за чего его бросило назад, и в него врезался автомобиль, который также зацепил заграждения. Послышался неистовый треск искажающегося металла. С заднего сидения Пендергаста бросило вперед, ремень безопасности частично остановил рывок. Начиная приходить в себя, он услышал шипящий звук, крики, неясные возгласы и удары новой цепочки аварий, начавшейся в дальнем конце потока машин. В конце концов, до его слуха донесся и звук крутящихся лопастей вертолета.

Стряхнув с себя битое стекло, Пендергаст изо всех сил попытался привести разум в порядок и отстегнуть ремень безопасности. Он наклонился вперед, чтобы осмотреть Проктора.

Водитель был без сознания, из раны на голове сочилась кровь. Пендергаст взял радио, чтобы позвать на помощь, но в тот же момент двери машины открылись, и парамедики потянулись к нему.

— Уберите от меня руки! — приказным тоном воскликнул Пендергаст. — Помогите лучше ему.

Агент освободился от ремня безопасности и вышел под стену дождя. Стоило ему подняться, как на землю снова посыпалось битое стекло. Он взглянул вперед мимо непроходимой путаницы машин, моря проблесковых огней и прислушался к крикам фельдшеров, полицейских и к шуму вертолетных лопастей.

След «Таун Кара» успел простыть.

3

Как выпускник кафедры антиковедения^[5] Брауновского университета^[6] и бывший активист организации по защите окружающей среды лейтенант Питер Англер считался не совсем типичным офицером нью-йоркской полиции.

Тем не менее, наличествовали в нем некоторые черты, которые роднили его с его коллегами: ему нравилось, когда дела раскрывались быстро и чисто, и нравилось, когда преступники оказывались за решеткой. То же неукротимое рвение, которое сподвигло его перевести «Историю»^[7] Фукидида со всеми подробностями Пелопонесской войны^[8] в свой выпускной год в 1992-м и предотвратить вырубку лесов секвойи в то же десятилетие, нынче помогло ему дослужиться до звания лейтенанта полиции, под командованием которого находился оперативный отдел. Для подобной должности в свои тридцать шесть он считался весьма юным. Англер организовывал свои расследования, как военные кампании, и каждый раз проверял, чтобы детективы, служившие под его началом, исполняли свои обязанности со всей возможной тщательностью и точностью. Результаты этой стратегии уже не раз служили Англеру поводом для гордости.

Однако по поводу нынешнего дела у него было плохое предчувствие.

Радовало хотя бы то, что все произошло менее суток назад, поэтому команду Англера не имели права обвинить в отсутствии прогресса. Его люди выполняли все точно по инструкции. Первые опрошенные помогли обозначить место происшествия, все показания были тщательно зафиксированы, некоторых свидетелей пришлось попросить задержаться до прибытия сотрудников технической экспертизы, которые, в свою очередь, скрупулезно осмотрели место происшествия, поговорили со свидетелями и собрали все необходимые улики. Команда Англера тесно сотрудничала с целой армией криминалистов, фотографов и судмедэкспертов.

Нет, плохое предчувствие было обосновано не сомнениями в качестве работы детективов. Тревогу навевала нетипичность самого преступления... а также личность отца погибшего, которым — словно по иронии судьбы — оказался специальный агент ФБР. Англер изучил копию заявления этого человека: оно было примечательно своей краткостью и полным отсутствием полезной информации. Пусть спецагента нельзя было упрекнуть в попытке помешать следствию, он все же демонстрировал удивительное нежелание пускать полицию в свою резиденцию — даже не позволил офицерам воспользоваться уборной. Официально ФБР не принимало участия в следствии по этому делу, но Англер готовился к тому, что ему придется делиться всеми материалами расследования со специальным агентом Пендергастом, если упомянутый Пендергаст этого пожелает. Однако пока что агент не изъявлял подобных желаний. На первый взгляд могло показаться, что они вовсе не хотел, чтобы убийца его сына был найден.

Вот почему Англер решил собственноручно расспросить спецагента. Встреча должна была состояться — он посмотрел на часы — ровно через минуту.

И ровно минутой позже агент появился в его кабинете в сопровождении сержанта Лумиса Слейда, личного помощника Англера и человека, отличавшегося изумительным умением слушать. Англер внимательно изучил своего посетителя: высокий, тощий, со светлыми, почти белыми волосами и светло-голубыми глазами. Черный костюм и темный галстук со строгим, неброским рисунком довершали этот странный, в чем-то даже аскетичный образ. Он не был похож на типичного агента ФБР. Впрочем, учитывая его места проживания — квартиру в Дакоте и настоящий особняк на Риверсайд-Драйв, который на вид казался заброшенным — Англер решил, что не стоит этому удивляться. Он предложил агенту стул, а сам устроился за столом. Сержант Слейд тихо прошел в дальний угол кабинета и сел там, позади Пендергаста.

— Агент Пендергаст, — кивком поздоровался Англер. — Спасибо, что пришли.

Человек в черном костюме слегка склонил голову.

— Для начала позвольте выразить мои соболезнования вашей утрате.

Агент не ответил. Он не производил впечатления убитого горем отца. Его лицо казалось непроницаемой маской, по которой ничего нельзя было прочесть.

Кабинет Англера отличался от большинства кабинетов лейтенантов полицейского управления Нью-Йорка. Конечно же, здесь тоже лежало множество папок с материалами дел, однако на стенах вместо привычных рамок с похвальными грамотами, фотографиями и медалями висело множество древних карт. Англер был страстным коллекционером античных карт. Как правило, посетители его кабинета немедленно обращали свое внимание на страницу из французского атласа публикации ЛеКлерка^[9] 1631-го года или на пятьдесят восьмой лист из британского атласа Огилби^[10], на которую были нанесены дороги от Бристоля до Эксетера. Или же на пожелтевший от времени хрупкий фрагмент Пейтингеровой скрижали^[11], скопированный Авраамом Ортелием^[12] — этот экземпляр был особой гордостью Англера. Однако Пендергаст не удостоил эту внушительную коллекцию даже мимолетным взглядом.

— Я бы хотел дополнить ваше заявление, если не возражаете. И для начала я должен предупредить, что буду вынужден задать несколько личных и, возможно, неудобных вопросов, за что заранее прошу прощения. Впрочем, учитывая ваш личный опыт работы в правоохранительных органах, я думаю, вы и так это понимаете.

— Естественно, — ответил агент. В его выговоре сквозил мягкий южный акцент со странной примесью чего-то жесткого, металлического.

— В этом преступлении присутствует несколько аспектов, которые, признаться, я с трудом понимаю. Согласно вашему заявлению, — Англер бросил короткий взгляд на отчет, лежавший на его столе, — ваша подопечная мисс Грин услышала стук в дверь примерно в двадцать минут десятого вечера. Когда мисс Грин открыла дверь, она увидела на пороге вашего сына, туго связанного веревками. Вы подоспели ко входу, удостоверились, что он мертв, и бросились в погоню за черным «Таун Каром», двигавшимся на юг по Риверсайд-Драйв. Во время погони вы позвонили в 911. Все верно?

Агент Пендергаст кивнул.

— Что заставило вас подумать — или, по крайней мере, предположить — что убийца находится именно в этом автомобиле?

— Это был единственный автомобиль на дороге на тот момент. Пешеходы в поле моего зрения полностью отсутствовали.

— Вы не задумались, что преступник мог найти укрытие в другом месте или убежать другой дорогой?

— Машина проехала несколько перекрестков, а затем вдруг свернула на тротуар, проехала по клумбе, въехала в парк и, нарушив множество правил дорожного движения, направилась на оживленную трассу. Поведение водителя убедило меня в том, что он хочет уйти от преследования.

Его сухая, немного ироничная манера вести диалог с каждой секундой все больше раздражала Англера.

Пендергаст тем временем продолжал:

— Могу я поинтересоваться, что так задержало полицейский вертолет?

С этим вопросом, в котором неприкрыто сквозила критическая претензия, раздражение лейтенанта лишь усилилось.

— Задержки не было. Вертолет прибыл через пять минут после звонка. Наши люди отреагировали быстро.

— Недостаточно быстро.

Стремясь вернуть себе контроль над ходом разговора, Англер заговорил более резко, чем хотел:

— Вернемся к самому преступлению. Несмотря на тщательную работу моей команды, моим людям не удалось найти свидетелей, кроме тех, что были на шоссе Уэст-Сайд, которые бы непосредственно видели «Таун Кар». В организме вашего сына не было найдено никаких следов наркотиков или алкоголя, а на теле не было обнаружено следов насилия. Он погиб от перелома шейных позвонков часов за пять до того, как вы его нашли — по крайней мере, по предварительному заключению судмедэксперта. Вскрытия еще не проводили. Согласно заявлению мисс Грин ей потребовалось около пятнадцати секунд, чтобы подойти к двери и открыть ее. Таким образом, у нас имеется убийца — или убийцы — которые отняли жизнь вашего сына, связали его — что было совершенно лишним действием, учитывая обстоятельства — подвезли его к вашему дому уже в состоянии rigor mortis^[13], позвонили в дверь, вернулись в «Таун Кар» и успели проехать несколько кварталов, прежде чем вы начали преследование. Как ему, или им, удалось двигаться так быстро?

— Преступление было безупречно спланировано и исполнено.

— Что ж, возможно. Но может, вы были настолько сильно потрясены — что совершенно нормально, учитывая случившееся — и поэтому отреагировали не так быстро, как указали в своем заявлении?

— Нет.

Англер обдумал этот краткий ответ. Он взглянул на сержанта Слейда — тот, как всегда, оставался молчаливым, как Будда — затем снова посмотрел на Пендергаста.

— Тогда перейдем к… хм, драматическому характеру самого преступления. Юношу связали веревками и поставили перед вашей входной дверью. Это заставляет задуматься о мафиозном характере убийства, и подводит к главному интересующему меня вопросу. Я снова заранее прошу прощения, если он покажется вам оскорбительным или неудобным, но... ваш сын состоял в какой-либо мафиозной группировке?

Пендергаст воззрился на Англера, и выражение его лица осталось совершенно непроницаемым.

— Я понятия не имею, участником чего мог являться мой сын. Как я указал в своем заявлении, мы с ним не были близки.

Англер перевернул страницу отчета.

— Криминалисты и мои люди крайне тщательно обследовали место преступления, которое было примечательно лишь отсутствием очевидных улик. Скажем прямо — не было найдено абсолютно никаких улик: ни косвенных, ни прямых, ни частичных — все, что мы нашли, это лишь тело убитого на вашем пороге. Но ни волосков, ни отпечатков, ни клеток кожи мы не обнаружили. Одежда вашего сына была новой, и подобную ей можно было приобрести где угодно, марки распространенные. Кроме того, перед тем, как одеть вашего уже убитого сына, его тело тщательно обмыли. На шоссе мы не нашли стреляных гильз, так как все выстрелы производились непосредственно из автомобиля. Другими словами, преступники представляли себе, как ведется следствие на месте преступления, и были исключительно осторожны, чтобы не оставить улик. Похоже, кем бы ни были эти люди, они знали, что делали. И мне любопытно, агент Пендергаст, выслушать ваше мнение как профессионала. Что бы вы могли сказать по поводу этого преступления?

— Лишь то, повторюсь, что оно было безупречно спланировано и исполнено.

— То, что тело оставили на пороге вашего дома, наводит на мысль, что преступники хотели оставить вам некое сообщение. У вас есть соображения, какое именно?

— Я не любитель строить предположения.

«Не любитель строить предположения». Англер более пристально взглянул на агента Пендергаста. Он опрашивал многих родителей, которые были опустошены горем после потери ребенка. Нередко они находились в состоянии шока или были слишком резки. Их ответы на вопросы часто оказывались сбивчивыми, были обрывочными или содержали путаные детали. Но Пендергаст не походил ни на одного из них. Казалось, что он полностью владел собой. И, похоже, он либо не хотел сотрудничать, либо совсем не интересовался ходом дела.

— Давайте поговорим о... тайнах вашего сына, — предложил Англер. — К слову, единственным доказательством того, что он приходится вам сыном, выступает только ваше заявление об этом. Он не проходит ни по одной базе данных правоохранительных органов: ни по CODIS^[14], ни по IAFIS^[15], ни по NCIC^[16]. У него нет свидетельства о рождении, водительского удостоверения, номера социального страхования, паспорта, записей об обучении или визы для въезда в нашу страну. В карманах у него тоже не было найдено никаких документов, идентифицирующих личность. Мы также проверили его ДНК по нашей базе данных, результат снова оказался нулевым. Все проведенные нами проверки говорят лишь об одном: ваш сын никогда не существовал. В своем заявлении вы указали, что он родился в Бразилии, и не является гражданином США. Но гражданином Бразилии он также не является, мы узнавали, и выяснили, что там о нем тоже нет никаких записей. Город, который, вы указали, в качестве места, где он родился и вырос, по-видимому, не существует — по крайней мере, официально. Никаких доказательств того, что ваш сын покинул Бразилию и въехал в нашу страну, тоже нет. Как вы все это объясните?

Агент Пендергаст медленно закинул ногу на ногу.

— Никак. Повторюсь — хотя я уже отметил это в своем заявлении — я знал о нем только то, что он существует. И даже этот факт стал мне известен всего восемнадцать месяцев назад.

— Именно тогда вы с ним и виделись?

— Да.

— Где?

— В джунглях Бразилии.

— А с тех пор вы хоть раз пересекались?

— Больше я не видел его и не общался с ним.

— Почему? Почему вы не попытались наладить с ним контакт?

— Потому что, как я уже говорил, мы с сыном не были близки.

— Но почему вы не попытались сблизиться с ним?

— Из-за личностной несовместимости.

— Вы можете хоть что-нибудь рассказать о его характере?

— Я едва знал его. Он наслаждался ведением опасных игр, и был настоящим профессионалом в вопросах издевательства и унижения.

Англер глубоко вздохнул. Столь скупые ответы ни капли ему не помогали.

— А его мать?

— В моем заявлении вы должны были прочесть, что она умерла вскоре после его рождения, в Африке.

— Все верно. Несчастный случай на охоте, — во всей этой истории тоже было нечто странное, но Англер не мог исследовать столько странностей разом. — Скажите... может, у вашего сына были какие-то неприятности?

— В этом я даже не сомневаюсь.

— Какого рода неприятности?

— Не имею ни малейшего понятия. Но уверен, что он был вполне способен справиться даже с самой худшей из неприятностей.

— Как вы можете утверждать, что у него были проблемы, если не представляете себе, какого именно рода были эти проблемы?

— Потому что у него были весьма сильные криминальные наклонности.

Они просто ходили вокруг да около. У Англера сложилось впечатление, что Пендергаст не только не желал помогать полиции поймать убийцу своего сына, но, вероятно, даже утаивал ценную информацию. Зачем ему это делать? Ведь не было никакой гарантии, что тело, найденное на пороге Пендергаста, вообще принадлежало именно его сыну. Интересно, что покажет последний анализ ДНК? Было бы полезно просто сравнить результаты с ДНК Пендергаста — по крайней мере, это представлялось возможным, поскольку данные о ДНК агентов ФБР находятся в свободном доступе.

— Агент Пендергаст, — холодно произнес Англер. — Я обязан спросить вас снова: у вас есть хоть малейшее подозрение, любая догадка, о том, кто мог убить вашего сына? Любая информация об обстоятельствах, которые могли привести к его смерти? Любой намек на то, почему его тело подбросили на порог вашего дома?

— В моем заявлении содержится все, что я мог сказать. Добавить мне нечего.

Англер отодвинул отчет. Что ж, это был лишь первый раунд. Он понимал, что разговор с этим человеком еще не окончен.

— Я даже не знаю, что кажется более странным — особенности этого убийства, отсутствие какой-либо реакции с вашей стороны или совершенно пустая биография вашего сына.

Выражение лица Пендергаста так и осталось непроницаемым.

— «О дивный новый мир», — процитировал он, — «где есть такие люди».^[17]

— «Тебе все это ново», — тут же продолжил цитату Англер.

В этот момент Пендергаст впервые за время всей беседы продемонстрировал намек на заинтересованность. Его глаза едва заметно расширились, и он взглянул на лейтенанта с чем-то вроде любопытства.

Англер наклонился вперед, облокотившись на стол.

— Похоже, пока что на этом мы закончили, агент Пендергаст. Но позвольте напоследок сказать вам следующее: вы можете не хотеть, чтобы это дело было раскрыто. Но оно будет раскрыто, раз уж я взялся за него. Я распутаю его до самого конца и в случае необходимости силой переступлю порог агента ФБР, не желающего сотрудничать. Это понятно?

— Меньшего я и не ждал, — Пендергаст поднялся и, кивнув Слейду, когда тот открыл перед ним дверь, покинул кабинет, не произнеся больше ни слова.

***

Вернувшись на Риверсайд-Драйв, Пендергаст быстрым шагом прошел через приемный зал в библиотеку. Подойдя к одному из высоких книжных шкафов, содержавшему в себе множество антикварных изданий в кожаных переплетах, он отодвинул деревянную панель и извлек из тайника лэптоп. Быстро пробежавшись пальцами по клавиатуре и введя нужные пароли, он вошел на сервер данных нью-йоркской полиции, после чего обратился к базе нераскрытых дел об убийствах. Набрав необходимые ключевые слова, он нашел результаты анализа ДНК убийцы, который терроризировал город своими жестокими убийствами в престижных отелях Манхэттена полтора года назад.

Несмотря на то, что он был зарегистрирован как авторизованный пользователь, данные были заблокированы, и их нельзя было изменить или удалить.

Пендергаст несколько секунд пристально смотрел на экран. Затем спешно извлек из кармана свой мобильный телефон и набрал междугородний номер в Ривер-Пойнте, штат Огайо. Трубку взяли после первого же гудка.

— Так-так, — послышался мягкий голос, — уж не это ли мой дорогой мистер Секретный Агент?

— Здравствуйте, Мим, — ответил Пендергаст.

— Чем могу быть полезен?

— Мне нужно удалить некоторые записи из базы данных полиции Нью-Йорка. Тихо и без следа.

— Всегда рад подложить свинью нашим парням в синей форме. Скажите мне, это имеет отношение к… — как же звучало то название? — операции «Лесной Пожар»?

Пендергаст выдержал паузу.

— Имеет. Но, пожалуйста, Мим, больше никаких вопросов.

— Не вините меня за любознательность. Впрочем, как скажете. У вас есть необходимые ссылки и номера?

— Дайте знать, когда будете готовы записывать.

— Я готов.

Медленно и отчетливо, не сводя глаз с экрана компьютера, держа пальцы на тачпаде, Пендергаст начал зачитывать цифры.

4

В половину седьмого вечера телефон Пендергаста зазвонил. На экране высветилось: НОМЕР НЕ ОПРЕДЕЛЕН.

— Специальный агент Пендергаст? — человек на том конце провода не представился и говорил он несколько монотонно, однако голос его показался отдаленно знакомым.

— Да.

— Я — друг в постигшей вас беде.

— Я слушаю.

Послышался сухой смешок.

— Мы уже виделись однажды. Я приходил в ваш дом. Мы встречались под мостом Джорджа Вашингтона. Я передал вам один файл.

— Конечно. Дело Локка Балларда. Вы тот джентльмен из... — Пендергаст остановил себя, прежде чем назвал место работы этого человека.

— Да. И вы совершенно разумно предпочли не произносить эти надоедливые правительственные акронимы во время телефонного разговора.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил Пендергаст.

— Вам следовало бы, скорее, спросить, чем я могу быть полезен для вас.

— Почему вы думаете, что мне нужна помощь?

— Три слова: операция «Лесной Пожар».

— Понятно. Где мы встретимся?

— Вы, разумеется, знаете, где находится стрельбище ФБР на Западной 22-й улице?

— Конечно.

— Через полчаса. Шестнадцатая секция.

Связь прервалась.

***

Пендергаст прошел через двойные двери длинного низкого здания на углу 22-й улицы и Восьмой Авеню, показал свое удостоверение ФБР женщине на посту охраны, спустился по небольшой лестнице, снова показал удостоверение инструктору по стрельбе, взял несколько бумажных мишеней и наушники, после чего вошел в галерею. Он прошел мимо первой секции, мимо агентов, стажеров, инструкторов по стрельбе, и, наконец, достиг секции номер 16. Между каждыми двумя отсеками стояли защитные звуконепроницаемые перегородки. Пендергаст заметил, что секция номер 16 и соседняя, 17-я, были свободны. Выстрелы из соседних секций были лишь частично приглушены звуконепроницаемыми перегородками, и Пендергаст, чей слух всегда отличался особой чувствительностью, спешно надел наушники.

Пока он выкладывал на полку перед собой четыре пустых магазина и коробку патронов, то почувствовал в секции чье-то присутствие. Высокий худощавый мужчина среднего возраста в сером костюме с глубоко посаженными глазами и чересчур морщинистым для его возраста лицом, остановился поблизости. Пендергаст сразу же его узнал. Похоже, его волосы слегка поредели с момента их последней встречи, состоявшейся четыре года назад, но в остальном он почти не изменился — все еще казался самым обычным человеком, хотя и окруженным ореолом некой загадочности. Он принадлежал к тому типу людей, мимо которых можно пройти на улице и не суметь дать их описание уже через несколько минут.

Мужчина не ответил Пендергасту столь же пристальным взглядом. Вместо того он вынул из своего пиджака «Зиг Зауэр P229» и подошел к секции 17. Наушники он не надел и сдержанным движением, все еще не глядя в сторону агента, сделал ему знак, чтобы и он, в свою очередь, их снял.

— Интересный выбор места встречи, — заметил Пендергаст, глядя в сторону мишеней. — Здесь обстановка не столь приватная, сколь была под мостом Джорджа Вашингтона.

— Часто можно добиться максимальной степени конфиденциальности в местах, явно не располагающих к этому. К примеру, здесь: мы просто два федерала, пришедшие попрактиковаться на стрельбище. Никаких телефонов, никаких микрофонов, никаких записывающих устройств. И, разумеется, при таком шуме никаких шансов, что нас подслушают.

— Инструктор по стрельбе запомнит, что агент ЦРУ появился на стрельбище ФБР — особенно, учитывая то, что ваши коллеги не привыкли носить скрытое оружие.

— Я воспользовался фальшивым удостоверением. Инструктор не вспомнит ничего особенного.

Пендергаст открыл коробку с патронами и начал загонять пули в обоймы.

— Мне нравится ваш пистолет. 1911-й, явно сделан на заказ, — отметил агент ЦРУ, посмотрев на оружие Пендергаста. — «Лес Баер»? Хороший вкус.

— Может, вы лучше расскажете мне, зачем мы здесь?

— Я наблюдал за вами с момента нашей первой встречи, — ответил агент ЦРУ, все еще не желая устанавливать зрительный контакт. — Когда я узнал о вашем вмешательстве в операцию «Лесной Пожар», то был заинтригован. Скрытая, но интенсивная слежка со стороны ФБР и ЦРУ — даже общими усилиями — не помогла обнаружить местонахождение Альбана. Он предположительно скрывался — или не скрываться — в Бразилии или в прилегающих к ней странах, плюс ко всему он свободно говорил по-португальски, по-английски и по-немецки, и считался чрезвычайно опасным.

Вместо ответа Пендергаст выстрелил в мишень, попав точно в красный крест посередине, и нажав кнопку регуляции расстояния на перегородке слева от себя, отодвинул мишень на полные двадцать пять ярдов. Его собеседник также начал стрелять по мишени — это была серая, напоминавшая по форме бутылку, фигура без каких-либо маркировок или меток. Вскоре стрелок 17-й секции отодвинул мишень на максимальное расстояние.

— И вот сегодня я получаю рапорт нью-йоркского полицейского управления, в котором вы заявляете, что ваш сын — известный как Альбан — был обнаружен мертвым прямо на пороге вашего дома.

— Продолжайте.

— Я не верю в совпадения. Именно из-за этого и попросил вас о встрече.

Пендергаст взял новый магазин и перезарядил оружие.

— Не сочтите за грубость, но я вынужден попросить вас как можно скорее перейти к сути.

— Я могу помочь вам. Вы сдержали свое слово насчет Локка Балларда и спасли меня от множества неприятностей. Я вам обязан. К тому же, как я уже упоминал, я следил за вами. Вы довольно неординарная личность. Вполне возможно, мы снова могли бы оказать друг другу услугу. Поработать вместе. Лично я в этом заинтересован.

Пендергаст промолчал.

— Можете быть уверены, мне можно доверять, — голос агента ЦРУ был приглушен звуками выстрелов. — Я столь же верен своему слову, сколь и вы. Любая информация, которую вы предоставите, не уйдет дальше моих ушей. А у меня взамен могут найтись ресурсы, к которым у вас в противном случае не будет доступа.

Через мгновение Пендергаст кивнул.

— Я принимаю ваше предложение. Что касается подноготной: у меня два сына. Они близнецы, о существовании которых я узнал только полтора года назад. Один из них — Альбан — является... то есть, являлся социопатом и убийцей самого опасного типа. Он — и есть так называемый «убийца из отелей», дело которого так и осталось нераскрытым в полицейском управлении Нью-Йорка. И я хочу, чтобы были приняты все меры для того, чтобы оно таковым и осталось. Вскоре после того, как я узнал о его существовании, он исчез в джунглях Бразилии, и я не встречался с ним и больше ничего о нем не слышал ровно до того момента, как он появился у моего порога прошлой ночью. Я, разумеется, догадывался, что в один прекрасный день он объявится... и что он спровоцирует своим появлением нечто катастрофическое. По этой причине я и инициировал операцию «Лесной Пожар».

— Но операция «Лесной Пожар» так и не увенчалась успехом.

— Так и не увенчалась.

Безымянный человек зарядил свое оружие, предварительно загнав пули в обойму, прицелился обеими руками, и выпустил в мишень весь магазин. Каждый выстрел достиг своей цели, оставив след на серой фигуре. Даже при наличии звуконепроницаемых перегородок звук оказался оглушительным.

— Кто знал, что Альбан был вашим сыном, до вчерашнего дня? — спросил агент ЦРУ, вынимая магазин.

— Небольшая горстка людей. Большая их часть — члены моей семьи или помощники по дому.

— И все же кто-то не только нашел и захватил Альбана в плен, но и убил его, оставил на вашем пороге, а после этого ему удалось скрыться почти незамеченным.

Пендергаст кивнул.

— Говоря по существу, преступнику удалось сделать то, чего не сумели сделать ФБР и ЦРУ, вместе взятые. Даже больше.

— Совершенно верно. У этого преступника весьма неординарные способности. Он и сам может оказаться работником правоохранительных органов. Вот почему я сомневаюсь, что полицейское управление Нью-Йорка сумеет добиться большого успеха в этом деле.

— Насколько я понимаю, Англер — хороший коп.

— Увы, в этом-то и проблема. Он достаточно хороший коп, чтобы стать значительной помехой в моем собственном расследовании по поиску убийцы. Лучше б он был некомпетентным.

— Поэтому вы и не пытались с ним сотрудничать?

Пендергаст ничего не сказал в ответ.

— У вас нет предположений, почему его убили или какое именно послание хотели вам оставить?

— В этом и состоит весь ужас: у меня нет ни одной догадки ни о посланнике, ни о послании.

— А что насчет второго вашего сына?

— Я договорился о том, чтобы за границей он постоянно находился под охраной.

Агент ЦРУ зарядил новую обойму в «Зиг Зауэр», всю ее выпустил в цель и нажал на кнопку, чтобы приблизить мишень.

— И что вы чувствуете? По поводу убийства вашего сына, я имею в виду.

Пендергаст довольно долго не отвечал. Затем:

— На сегодняшний день лучшим ответом было бы: я в смятении. Он мертв. И это хороший исход. Но, с другой стороны... он был моим сыном.

— Каковы будут ваши планы, когда — или если — вы найдете тех, кто за это в ответе?

И снова, Пендергаст не ответил. Вместо этого он поднял «Лес Баер» правой рукой, а левую завел за спину. Быстро — одним точным выстрелом за другим — он опустошил магазин, отправив все пули в цель, затем вставил новую обойму, переложил пистолет в левую руку, снова повернулся лицом к цели, на этот раз став вполоборота другой стороной, и опять — на этот раз еще быстрее — полностью разрядил обойму в мишень. После этого он нажал кнопку на панели, чтобы приблизить к себе своего мнимого изрешеченного врага.

В этот момент оперативник ЦРУ оглянулся.

— Вы просто порвали мишень. Даже стреляя с одной руки, из позиции стоя, и при этом поочередно воспользовавшись обеими руки, — как ведущей, так и ведомой. — Он сделал паузу, — я могу считать это вашим ответом на мой вопрос?

— Я просто воспользовался моментом, чтобы отточить свои навыки.

— Вам нет нужды их оттачивать. В любом случае, я немедленно задействую все свои ресурсы. Как только узнаю что-нибудь, сразу же дам вам знать.

— Спасибо.

Агент ЦРУ кивнул. Затем, надев наушники, он отложил «Зиг Зауэр» в сторону и начал заряжать обоймы.

5

Лейтенант Винсент д’Агоста ступил на первую широкую гранитную ступень главного входа в нью-йоркский Музей Естественной Истории. Поднимаясь, он взглянул на освещенный полуденным солнцем фасад. Это величественное здание занимало четыре городских квартала и было выполнено в неповторимом романском стиле. К сожалению, это место хранило очень плохие воспоминания лейтенанта... и то, что ему приходилось входить сюда снова, казалось злонамеренным поворотом судьбы.

Только предыдущей ночью он вернулся из двухнедельного путешествия — лучшего в своей жизни — из медового месяца со своей женой Лорой Хейворд. Они отдыхали на курорте Тертл-Бей, на легендарном северном побережье Оаху, загорая на раскинувшемся на многие мили диком пляже, плавая с аквалангом в бухте Килима и, конечно же, только сильнее сближаясь с друг другом. Это был, в буквальном смысле, рай.

Поэтому возвращение на работу этим утром — воскресным утром, ко всему прочему — и мгновенное погружение в ведение дела об убийстве лаборанта в остеологическом отделе музея стало для него весьма неприятным сюрпризом. И дело было даже не в том, что ему поручили дело сразу же по его возвращении, а в том, что это расследование должно было проходить именно здесь, а он очень — очень! — надеялся, что ему больше никогда не придется снова заходить сюда.

И, тем не менее, он был полон решимость раскрыть это дело и привлечь преступника к ответственности. Случай казался пустяковым, но он бросал тень на Нью-Йорк — случайное, бессмысленное, жестокое убийство бедного парня, которому не посчастливилось оказаться не в том месте и не в то время.

Д’Агоста остановился, чтобы перевести дух — черт, придется садиться на диету по прошествии двух недель, когда основными блюдами меню были пои^[18], запеченный поросенок калуа^[19], опихи^[20], хаупии^[21] и пиво. Мгновение спустя он продолжил свое неохотное восхождение по лестнице и миновал главный вход — необъятную Большую Ротонду. Здесь он снова остановился, извлек свой iPad и решил освежить в памяти детали дела. Убийство было совершено вчера вечером. Все первоначальные работы на месте преступления уже успели завершить. Первой задачей д’Агосты было снова расспросить охранника, который обнаружил тело. Затем у него была назначена встреча с руководителем отдела связей с общественностью, который — как это было принято в Музее — больше беспокоился о том, как нейтрализовать негативную реакцию в прессе, чем о том, будет ли раскрыто это преступление. В списке тех, кого следовало опросить, присутствовало еще около полудюжины имен.

Он показал свой значок одному из охранников, зарегистрировался, получил временный пропуск и прошел через отзывающийся эхом зал, мимо динозавров, до следующего контрольно-пропускного пункта. Его путь лежал к двери без каких-либо опознавательных знаков и уводил на нижние этажи через ряды лабиринтообразных коридоров к Центру Безопасности — д’Агоста сожалел, что слишком хорошо помнил эту дорогу. Когда он добрался до своего пункта назначения, в зоне ожидания его встретил одетый в униформу охранник. Он моментально вскочил на ноги, заметив приближение д’Агосты.

— Марк Уиттакер? — спросил лейтенант.

Мужчина отозвался быстрым кивком. Он был невысокого роста — около пяти футов — полный, с карими глазами и редеющими светлыми волосами.

— Лейтенант д’Агоста, убойный отдел. Знаю, вы через все это уже проходили, поэтому я постараюсь не отнять у вас больше времени, чем необходимо, — он пожал дрожащую, вспотевшую руку Уиттакера. На своем опыте д’Агоста успел убедиться, что частные охранники бывают двух типов: те, которые подражают во всем полицейским — чаще всего такие персонажи всегда чем-то озлоблены и легко идут на конфликт — или те, что сохраняют кроткий и мягкий нрав, и больше напоминают швейцаров у дверей, любая настоящая опасность пугает их до чертиков. Марк Уиттакер, без сомнения, был представителем второго типа.

— Мы можем поговорить на месте преступления?

— Разумеется, да, конечно, — Уиттакер, казалось, очень воодушевился.

Д’Агоста последовал за ним по другой длинной дороге, ведущей из недр музея в зоны, предназначенные для посетителей. Идя по извилистым коридорам, д’Агоста не смог удержаться от того, чтобы не взглянуть на экспонаты. Прошло уже много лет с тех пор, как он побывал в этом месте, но, похоже, музей не был склонен к разительным переменам. Они прошли по темному двухэтажному африканскому залу мимо стада слонов, откуда попали в залы народов Африки, Мексики, Центральной и Южной Америки. Далее следовал отдающий эхом зал, заполненный стеклянными витринами с птицами, зал экспонатов из золота, зал гончарных изделий... в этом причудливом месте направления, эпохи и времена сменяли друг друга: за скульптурами следовали текстильные экспонаты, зал копий, одежды, масок, скелетов, обезьян...

Д’Агоста обнаружил, что запыхался, и невольно задался вопросом: как, черт возьми, могло так получиться, что он с трудом поспевал за этим толстым коротышкой.

— Альков Брюхоногих моллюсков, — прочитал д’Агоста название выставки на медной мемориальной доске, стоявшей около входа. Уиттакер кивнул.

Д’Агоста в который раз показал свой жетон охране, нырнул под полицейскую ленту и жестом позвал Уиттакера за собой. Пространство за окном было темным, а воздух казался мертвым. Три стены были уставлены стеклянными шкафами, на полках которых покоились раковины брюхоногих моллюсков всех форм и размеров. Перед шкафами были установлены более низкие витрины, дополняющие многообразие гастроподов^[22]. Д’Агоста фыркнул. Должно быть, это самое непосещаемое место во всем музее. Его взгляд упал на королевскую раковину — розовую и блестящую. Она на миг унесла его в воспоминания о прекрасном вечере на Гавайях: еще теплый песок, впитавший тепло едва начавшего садиться солнца; Лора, лежавшая на песке рядом с ним; сливочные закручивающиеся барашки волн, щекочущих ноги...

Он вздохнул и неохотно вернулся в настоящее время, взглянув за одну из витрин, где виднелись меловые очертания и метки, а так же длинный ручей уже высохшей крови.

— Когда вы обнаружили тело?

— В субботу поздно вечером. Примерно в десять минут двенадцатого.

— А в котором часу вы пришли на работу?

— В восемь.

— Этот зал входит в территорию, которую вы осматриваете во время смены?

Уиттакер кивнул.

— Во сколько музей закрывается по субботам?

— В шесть.

— Как часто вы заходили в этот зал после закрытия?

— Когда как. Обход может составлять от полутора часов до сорока пяти минут. У меня есть карточка, которую я должен прикладывать к дверям с электронными замками, чтобы пройти дальше. Руководству музея не нравится, когда мы совершаем обход по одинаковой схеме.

Д’Агоста извлек из своего кармана план здания музея, который он захватил по дороге.

— Можете отметить свою траекторию обхода — или как вы это называете — на этой карте?

— Конечно, — Уиттакер достал из кармана ручку и провел на карте неровную кривую, охватив большую часть этажа, после чего вернул карту д’Агосте.

Лейтенант тщательно изучил ее.

— Не похоже, что вы ходите в этот зал.

Уиттакер на мгновение замер и замолчал, словно ища какой-то скрытый подвох.

— Ну, я не всегда сюда захожу. Просто здесь тупик, понимаете? Поэтому чаще всего я прохожу мимо.

— Что же заставило вас заглянуть сюда вчера после одиннадцати вечера?

Уиттакер потер лоб.

— Крови много натекло, она добралась до середины зала. Когда я посветил туда фонариком... его луч просто привел меня к телу.

Д‘Агоста вспомнил, сколько было крови на фотографиях следователей SOC^[23]. Реконструкция преступления показала, что жертва — старший лаборант по имени Виктор Марсала — был оглушен ударом по голове тупым предметом в этой тупиковой нише, после чего этого несчастного затащили под витрину, сняли часы, забрали кошелек и обчистили карманы.

Д’Агоста сверился со своим планшетом.

— Вы не заметили чего-нибудь странного вчера вечером?

— Нет.

— Никто не проспал смену? Не устраивал частных вечеринок, показов в IMAX или экскурсий после закрытия? Что-нибудь подобное вчера происходило?

— Ничего такого.

Д‘Агоста уже знал большую часть ответов на вопросы, и все же он предпочитал переспросить у свидетеля детали лично — на всякий случай. В докладе коронера говорилось, что время смерти наступило около десяти тридцати.

— За сорок минут до того, как вы обнаружили тело, может быть, вы заметили или услышали что-нибудь необычное? Турист, проворонивший закрытие или заявивший, что потерял что-нибудь? Может, кто-то из сотрудников музея находился здесь в неурочное время?

— Я не видел ничего странного. Просто здесь обычно ученые и кураторы работают допоздна...

— В этом зале тоже?

— Здесь было пусто.

Д’Агоста кивнул в сторону дальней стены, в которой располагалась дверь с красной табличкой «ВЫХОД».

— Куда ведет эта дверь?

Уиттакер пожал плечами.

— Это просто подвал.

Д’Агоста задумался. Зал Южноамериканского золота находился недалеко отсюда, но его не тронули, ничего не украли и не потревожили. Возможно, Марсала, закончив свою вечернюю работу, потревожил какого-нибудь бездельника, который решил прикорнуть часик-другой в этом отдаленном уголке музей, но д’Агоста сомневался, что вся эта история могла иметь такую экзотическую завязку. В этом деле необычным было только то, что убийце удалось выбраться из музея незамеченным. Единственным выходом для него был тщательно охраняемый контрольно-пропускной пункт на нижнем этаже. Стоит ли полагать, что убийца — из числа сотрудников музея? У лейтенанта был список всех сотрудников, работавших в ту ночь, и он оказался удивительно длинным. С другой стороны, музей был просто огромным, и персонала здесь насчитывалось несколько тысяч человек.

Он задал Уиттакеру еще несколько поверхностных вопросов, после чего поблагодарил его:

— Я собираюсь осмотреться здесь. Можете вернуться без меня, — сказал он ему напоследок.

Следующие двадцать минут он провел, осматривая зал и прилегающую территорию, регулярно сверяясь с фотографиями с места преступления на своем iPad’е, но ему на глаза не попалось ничего нового — похоже, следователями SOC ничего не было упущено, все существенные детали были обнаружены и отображены.

Вздохнув, д’Агоста вернул iPad в портфель и направился в отдел по связям с общественностью.

6

Присутствие на процессе вскрытия никогда не входило в список любимых занятий лейтенанта Питера Англера. И дело было не в том, что он не выносил вида крови — за свои пятнадцать лет службы он повидал достаточно тел: застреленных, заколотых, изрезанных, раздавленных машинами, отравленных, избитых, попавших под поезд. Не стоило упоминать и о его собственном ранении. К тому же, Питер Англер не был рохлей, и всегда был при необходимости готов достать свой пистолет и применить его — ему уже около дюжины раз приходилось это делать. Он привык иметь дело с насильственной смертью. Но ему становилось неуютно от того, как патологоанатом с клинической холодностью разбирал труп по кусочкам, — орган за органом — обрабатывал каждую деталь, фотографировал, комментировал... даже шутил. У Англера все это вызывало дискомфорт. Это, и, конечно же, запах. Но с годами он смирился с необходимостью присутствия на этом неприятном процессе и подходил к ней, как и ко всему остальному, стоически.

Однако в этом вскрытии было кое-что, что делало его особенно жутким. Англер побывал во многих прозекторских, но никогда не видел, чтобы за процессом вскрытия наблюдал отец жертвы.

В комнате присутствовало пять человек — живых: Англер, один из его детективов, Милликин, судебный патологоанатом, ответственный за вскрытие, его ассистент, сморщенный и сгорбленный, как Квазимодо, и специальный агент ФБР Алоизий Пендергаст.

Разумеется, Пендергаст присутствовал здесь неофициально. Когда он передал свою странную просьбу Англеру, первым побуждением лейтенанта было отказать ему. В конце концов, агент никоим образом не посодействовал следствию до сего момента. Но Англер несколько раз проверил Пендергаста и выяснил, что, хотя он был известен в Бюро своими нестандартными методами ведения дел, результаты его работы оказались весьма впечатляющими. Англер никогда не видел досье, которое бы одновременно было переполнено таким количеством похвал и порицаний. Поразмыслив, он, в конце концов, решил, что не стоит лишать этого человека доступа к процедуре вскрытия. К тому же, это был его сын. Вдобавок ко всему, у Англера было ощущение, что Пендергаст нашел бы способ присутствовать на вскрытии вне зависимости от его мнения.

Патологоанатом, доктор Константинеску, похоже, тоже знал Пендергаста. Константинеску больше походил на добродушного сельского врача, чем на судмедэксперта. Присутствие специального агента ФБР явно его взбудоражило, он вел себя напряженно и нервно, как кот, попавший в новый дом. Время от времени он бормотал в висячий микрофон свои медицинские наблюдения и комментарии, прерывался, бросал через плечо взгляд на Пендергаста и снова продолжал. Ему потребовался почти час на внешний осмотр, что было замечательно, учитывая почти полное отсутствие улик, которые можно было бы обнаружить, пометить или собрать. Удаление одежды, фотографии, рентгеновские снимки, взвешивание, тесты на токсичность, поиск различных отметин — все это, казалось, длилось бесконечно. Как будто патологоанатом смертельно страшился совершить ошибку или совершенно не желал продолжать работу. Помощник, который проявлял явное нетерпение, перекладывал инструменты и переминался с ноги на ногу. На протяжении всего процесса Пендергаст неподвижно стоял позади всех остальных. Медицинский халат, подобно савану, окутывал его. Серебристые глаза, перемещавшие свой взгляд с мертвого сына на Константинеску и обратно, смотрели непроницаемо и ничего не выражали. Сам Пендергаст хранил абсолютное молчание.

— Никаких явных внешних травм: ушибов, гематом, колотых ран или других увечий, — сказал патологоанатом в микрофон. — Первоначальное внешние обследование наряду с рентгеновскими данными указывает на то, что смерть вызвана повреждением шейных позвонков С3 и С4, что было достигнуто поперечным вращением черепа, вследствие чего позвонки были смещены, и наступил спинальный шок.

Доктор Константинеску отступил от микрофона и снова прочистил горло.

— Мы... эм... мы собираемся приступить к внутреннему обследованию, агент Пендергаст.

Пендергаст остался неподвижен, за исключением, может быть, малейшего наклона головы. Он был очень бледен — Англер никогда не видел столь бледного человека. Чем больше он узнавал этого Пендергаста, тем меньше симпатизировал ему. Этот человек был явно из тех, кого современная молодежь называла фриками.

Англер снова обратил свое внимание на тело, лежавшее на каталке. Молодой человек был в отличной физической форме. Глядя на крепкую мускулатуру трупа и черты — изящные даже после смерти — он вспомнил некоторые описания Гектора и Ахиллеса, вспомнил, как они были изображены на черной глиняной посуде.

Мы собираемся приступить к внутреннему обследованию. Недолго этому телу оставалось сохранять свою прежнюю красоту.

После кивка Константинеску, помощник принес осциллирующую пилу^[24] «Страйкер». Запустив ее, патологоанатом начал перемещать лезвие по черепу Альбана. Когда пила коснулась кости, послышался протяжный, ноющий звук, который Англер так ненавидел. Константинеску удалил верхнюю часть черепа. Что ж, это было необычно. В большинстве случаев мозг трупа удаляли последним — в основном все начиналось с Y-образного разреза. Возможно, дело в том, что смерть наступила от перелома шейных позвонков? Однако Англер чувствовал, что наиболее вероятной причиной нестандартного хода процедуры был еще один наблюдатель в комнате. Англер взглянул на Пендергаста. Специальный агент казался еще бледнее, чем обычно, а лицо его выглядело еще более непроницаемым.

Константинеску осмотрел мозг, осторожно удалил его, поместил на линейку и пробормотал еще несколько заключений в микрофон. Он взял образцы тканей, передал их помощнику, а затем, не глядя на специального агента, вдруг произнес:

— Агент Пендергаст... вы планируете хоронить его в открытом гробу?

На мгновение в прозекторской воцарилась тишина. Затем Пендергаст ответил:

— Гроба не будет, как и самих похорон. Когда работа с телом будет закончена, я сделаю все необходимые приготовления, чтобы его кремировали, — голос агента был холоден, как лезвие ножа, соскабливающее лед.

— Ясно, — Константинеску поместил мозг обратно в полость черепа, и замялся. — Прежде чем я продолжу, я должен задать вам вопрос. На рентгеновских снимках обнаружилось, что в желудке вашего... умершего содержится какой-то круглый предмет. При этом на теле нет никаких шрамов, которые бы указывали, к примеру, на старые огнестрельные ранения или хирургические процедуры. Известно ли вам о каких-либо имплантатах в теле... погибшего?

— Нет, — ответил Пендергаст.

— Хорошо, — Константинеску медленно кивнул. — Сейчас я сделаю Y-образный разрез.

Никто не произнес ни слова, и патологоанатом снова поднял осциллирующую пилу «Страйкер», и сделал первые надрезы на левом и правом плечах. Линии разреза встретились на грудине, откуда Константинеску разрезал грудину до лобка уже с помощью скальпеля. Ассистент вручил ему набор ножниц, и Константинеску отделил ими ребра и плоть, обнажив сердце и легкие.

Пендергаст за плечами Англера продолжал стоять неподвижно. По комнате начал распространяться знакомый запах, который оставался с Англером надолго, подобно вою осциллирующей пилы.

Один за другим Константинеску удалил сердце и легкие, осмотрел их, взвесил, взял образчики тканей, пробормотал свои наблюдения в микрофон и поместил органы в полиэтиленовые пакеты, в которых они должны были вернуться в тело по окончании работы — на финальной фазе вскрытия. Печень, почки и другие крупные органы подвергались той же процедуре. Затем патологоанатом обратил свое внимание на крупные артерии, разрезал их и бегло осмотрел. С внутренними органами он работал быстро, словно в противовес своей любви к длинным, затяжным комментариям и внешним описаниям.

Затем патологоанатом извлек желудок. После осмотра, взвешивания, фотографирования и забора образцов, Константинеску вооружился большим скальпелем. Эту часть Англер действительно ненавидел — осмотр содержимого желудка. Он немного отошел от каталки.

Патологоанатом навис над металлическим судном, в котором лежал желудок, работая над ним руками в перчатках, используя то скальпель, то длинные щипцы, которые ему подавал склонившийся близко к нему ассистент. Запах в прозекторской заметно ухудшился.

Внезапно раздался шум: что-то со звоном упало в стальное судно. Патологоанатом тихо ахнул. Он обратился к своему ассистенту, который передал ему новый пинцет. С его помощью Константинеску поднял со дна судна что-то округлое, переливающееся разными цветами. У этого предмета была странная форма. Это был синий камень — драгоценный камень.

Боковым зрением Константинеску заметил, что Пендергаст, наконец, отреагировал. Патологоанатом продолжал удерживать камень пинцетом, смотря на него и поворачивая из стороны в сторону.

— Так-так, — пробормотал он.

Он положил камень в пакет для улик и затем запечатал его. Как только доктор закончил со своей находкой, Англер заметил, что Пендергаст подошел ближе и внимательно присмотрелся к камню. В его отстраненном взгляде все еще нельзя было прочесть никаких эмоций, однако в них возник голод, нужда, которая почти оттолкнула Англера в сторону.

— Этот камень, — сказал Пендергаст. — Я должен его забрать.

Лейтенант не был уверен, что расслышал правильно.

— Забрать его? Этот камень — первая более-менее внятная улика, которую мы нашли.

— Именно. Вот, почему он мне необходим.

Англер нервно облизнул губы.

— Послушайте, агент Пендергаст. Я понимаю, тело, лежащее на этой каталке — ваш сын, и я понимаю, что вам нелегко. Но это официальное расследование, у нас есть правила определенных следственных процедур, которым мы должны подчиняться, а с такими незначительными уликами, как сейчас, вы должны знать, что это...

— У меня есть ресурсы, которые могут помочь. Мне нужен этот камень, я должен забрать его, — Пендергаст подошел ближе, направив взгляд на Англера. — Пожалуйста.

Англеру пришлось сознательно заставить себя не отступить перед напряженным взглядом Пендергаста. Что-то подсказывало ему, что секунду назад Пендергаст использовал слово, которое явно произносит довольно редко. Он помолчал мгновение, разрываясь между противоречивыми чувствами. Этот порыв убедил Англера лишь в одном — Пендергаст действительно хотел узнать, что произошло с его сыном. Ему вдруг стало жаль этого человека.

— Он должен быть зарегистрирован как улика, — ответил лейтенант. — Сфотографирован, полностью описан, каталогизирован, введен в базу данных. Вы можете пока выписать его из числа улик, но вы обязаны строго соблюдать протоколы и цепочки поставок. Камень должен быть возвращен в течение суток.

Пендергаст кивнул.

— Спасибо.

— Двадцать четыре часа, агент Пендергаст. И ни часом больше.

Но он обнаружил, что разговаривает со спиной агента. Пендергаст быстро направлялся к двери, а медицинский халат развевался позади него.

7

Отдел остеологии Нью-Йоркского Музея Естественной Истории являл собой бесконечный лабиринт комнат, спрятанный под широкими плоскими крышами, в который можно было попасть, лишь миновав массивные двойные двери в конце длинного коридора, идущего через офисные помещения на пятом этаже музея. Оттуда в отдел остеологии вел гигантский, медленно движущийся грузовой лифт, войдя в который д’Агоста обнаружил, что вынужден делить пространство с тушей обезьяны, растянувшейся на тележке. В этот момент он понял, почему отдел находится столь далеко от остальных помещений музея: здесь распространялась чудовищная вонь, которая может исходить — как бы сказал его отец — только от шлюхи во время отлива.

Грузовой лифт остановился, верхняя и нижняя двери открылись, и д’Агоста ступил в отдел остеологии, нетерпеливо потирая руки и осматриваясь. Его следующего свидетеля звали Моррис Фрисби, и он был председателем антропологического и остеологического факультетов. Д’Агоста не возлагал особых надежд на показания Фрисби: господин председатель только сегодня утром вернулся с конференции в Бостоне, поэтому во время смерти лаборанта его в музее не было. Однако юноша, который двигался сейчас навстречу д’Агосте, мог оказаться более полезным. Его звали Марк Сандовал, он работал лаборантом в отделе остеологии, который, как стало известно, недавно на неделю слег с летней простудой.

Сандовал закрыл за посетителем входные двери остеологического отдела. Он выглядел так, будто все еще болел: глаза были красными и припухшими, кожа лица — бледной, и он то и дело вытирал нос салфеткой. «По крайней мере», — подумал д’Агоста, — «этого парня не мучает эта жуткая вонь. Хотя, надо думать, он уже к ней привык».

— Я пришел на встречу с доктором Фрисби на десять минут раньше срока, — сказал д’Агоста. — Так что, может, пока позволите мне тут осмотреться? Я хочу увидеть, где именно работал Марсала.

— Ну-у, — Сандовал сглотнул и оглянулся через плечо.

— Какие-то проблемы? — осведомился д‘Агоста.

— Дело... — и снова взгляд через плечо. Голос молодого человека при этом зазвучал тише. — Дело в докторе Фрисби. Он не очень любит, когда... — не договорив, он умолк.

Д’Агоста сразу все понял. Без сомнения, Фрисби был типичным музейным бюрократом, ревностно охраняющим свою вотчину и смертельно не любящим публичность. Нетрудно было представить себе образ этого куратора: твидовый пиджак с тянущимся за ним запахом недокуренного табака в трубке, дрожащая от испуга бородка, неровно обработанная бритвой из-за спешки и волнения.

— Не переживайте, — успокоил д’Агоста молодого человека. — Я не назову профессору вашего имени.

Сандовал немного поколебался, но затем повел лейтенанта по коридору.

— Я так понимаю, Марсала с вами работал чаще и теснее, чем с остальными, — начал д’Агоста.

— Наверное, теснее он вряд ли бы с кем-то сработался, — молодой человек все еще выглядел напряженным.

— Он слыл не очень общительным, ведь так?

Сандовал пожал плечами.

— Я не хочу плохо говорить о мертвом.

Д’Агоста извлек свой блокнот.

— И все же расскажите мне о нем, что сможете.

Сандовал снова вытер салфеткой нос.

— Он был... ну, довольно жестким парнем, с ним трудно было поладить. А все дело крылось в, скажем так, затаенной обиде.

— Какого рода обиде?

— Ну, можно сказать, что он неудавшийся ученый.

Они прошли мимо чего-то, что показалось д’Агосте дверью в гигантский морозильник.

— Продолжайте.

— Он поступил в колледж, но не смог сдать органическую химию, а без нее ты, считай, труп, потому что, чтобы написать докторскую для Пи-эйч-Ди^[25], требуется знание и органической химии, и биологии. После колледжа он устроился сюда лаборантом. Он отлично работал с костями, но без ученой степени продвинуться дальше по карьерной лестнице он не мог, и это сильно било по его гордости. Он не любил ученых, которые постоянно раздавали ему указания. Быстро раздражался, и всем приходилось излишне с ним церемониться. Даже мне — притом, что я был тем человеком, кого Виктор в наибольшей степени мог назвать здесь своим другом. Но это ничего не значило.

Сандовал провел лейтенанта через дверь, расположенную слева. Д’Агоста оказался в комнате, в которой располагалось множество огромных металлических чанов. Прямо над головой висел целый ряд гигантских вытяжек, активно всасывающих воздух. Помещение явно было оборудовано мощной вентиляционной системой, но даже это не помогало — вонь здесь стала еще сильнее.

— Это комната мацерации^[26], — пояснил Сандовал.

— Комната чего?

— Мацерации, — Сандовал снова приложил салфетку к носу. — Как видите, основная работа здесь, в отделе остеологии, состоит в том, чтобы получить тела и отделить плоть от костей.

— Тела? В том числе и человеческие?

Сандовал усмехнулся.

— В былые времена и такое бывало. Иногда. Ну, знаете, некоторые ведь завещали свои тела медицинской науке. Теперь же нам поступают только тела животных. Более крупные экземпляры помещаются в эти чаны, наполненные теплой водой. Это не стерильный процесс. Если оставить образец в чане достаточно надолго, он размокает, разжижается, а когда вы его вытаскиваете, у вас остаются только кости, — Сандовал указал на ближайший чан, заполненный мутной жидкостью. — В данный момент здесь мацерируется горилла.

В это время в помещение вошел другой лаборант, кативший перед собой тележку с мертвой обезьяной.

— А это, — объяснил Сандовал, — снежная обезьяна из Зоопарка Центрального Парка. У нас с ними договор: все умершие там животные поступают в наш отдел.

Д’Агоста сглотнул подступивший к горлу ком. Запах сводил его с ума, и пряные жареные итальянские колбаски, которые он съел на завтрак, грозились вот-вот вырваться наружу.

— В этом и состояла основная работа Марсалы, — продолжил Сандовал. — Он контролировал процесс мацерации. А еще работал с жуками, само собой.

— С жуками?

— Сюда, — Сандовал вернулся в главный коридор, миновал еще несколько дверей, после чего привел лейтенанта в другую лабораторию. В отличие от комнаты мацерации, это помещение было заставлено небольшими стеклянными резервуарами, похожими на аквариумы. Д’Агоста подошел к одному из них, заглянул внутрь... и, громко выругавшись, отшатнулся прочь: внутри он увидел огромную мертвую крысу, над трупом которой копошились черные жуки, обгладывающие до костей плоть умершего зверька. Даже отсюда был слышен звук их жевания, и завтрак д’Агосты настойчиво подкатил к горлу.

— Жуки-кожееды, — объяснил Сандовал. — Плотоядные. Вот, каким образом мы отделяем плоть от костей мелких животных. Эти жуки оставляют скелеты аккуратно сочлененными.

— Сочлененными? — переспросил д’Агоста упавшим голосом.

— Ну, вы же, знаете, что кости ведь скрепляют вместе, монтируют их на металлических рамах, чтобы их можно было демонстрировать или изучать. Марсала заботился о жуках, наблюдал за принесенными образцами. Он же занимался и их обезжириванием.

Д’Агоста не стал расспрашивать подробнее, но Сандовал все равно объяснил:

— Как только от образца остаются только кости, скелет погружают в бензол. Хорошее вымачивание в бензоле делает его белым, растворяет все липиды, убирает запах.

Они вернулись в центральный коридор.

— Это и были его основные обязанности, — подытожил Сандовал. — Но, как я уже сказал вам, Марсала был гением по части скелетов. Поэтому его часто просили сочленить их.

— Понятно.

— Фактически, артикуляционная лаборатория была постоянным офисом Марсалы.

— Отведите меня туда, пожалуйста.

Снова утерев нос, Сандовал продолжил вести лейтенанта дальше по нескончаемому коридору.

— Здесь у нас находятся некоторые остеологические коллекции, — сказал он, указывая на дверь. — Коллекции костей, упорядоченные таксономически^[27]. А теперь мы входим в зал антропологических коллекций.

— То есть?

— Захоронения, мумии и ‘обработанные скелеты’ — мертвые тела, собранные антропологами — на полях индейских сражений, например — и привезенные в музей. Многое из этого было утеряно. В последние годы мы были вынуждены множество экспонатов вернуть индейским племенам.

Д‘Агоста заглянул в открытую дверь и увидел множество выстроившихся рядами деревянных шкафов со стеклянными дверьми, за которыми располагалось множество выдвижных лотков, к каждому из коих был прикреплен ярлык.

Миновав еще около дюжины складских помещений, Сандовал привел д’Агосту в лабораторию, уставленную верстаками и столами со столешницами из стеатита^[28]. Зловоние здесь стало заметно слабее. Скелеты разных животных крепились на металлических рамах и находились на разных этапах сборки. Несколько столов были придвинуты к дальней стене, и на них располагались компьютеры и различные инструменты.

— Это был стол Марсалы, — кивнул Сандовал.

— У него была девушка? — спросил д’Агоста.

— Этого я не знаю.

— А что он делал во время своих перерывов?

Сандовал пожал плечами.

— Он никогда не говорил об этом. Он вообще многого о себе не рассказывал. Знаю только, что эта лаборатория стала для него практически родным домом — он проводил тут множество часов. Мне показалось, что он вел не особенно активную жизнь за пределами музея.

— Вы говорили, что он был вспыльчивым парнем, с которым было трудно работать. Можете припомнить кого-то, кто мог особенно, скажем так, точить на него зуб?

— Ох, он все время вступал в какие-то перепалки.

— Какой-либо из этих случаев можно особо выделить?

Сандовал замялся. Д’Агоста ждал, держа блокнот в руке.

— Кое-что было, — наконец, выдавил Сандовал. — Около двух месяцев назад куратор маммалогии^[29] явился с образцами редких, почти вымерших летучих мышей, которых он нашел в Гималаях. Марсала поместил их в лотки с жуками-кожеедами и... облажался. Он проверял их не так часто, как следовало, и оставил слишком надолго. Это было совсем не похоже на Марсалу — похоже, его голова в то время была занята чем-то другим. Дело в том, что, если не вытащить образцы из лотков вовремя, они могут пострадать. Голодные жуки съедают хрящевую ткань, кости распадаются, а потом жуки доедают и скелет. Ученый, которому принадлежала эта коллекция, он... немного чокнутый, впрочем, как и большинство здешних кураторов. Так вот, он был просто вне себя. Наговорил Марсале кучу ужасных вещей при всем персонале отдела остеологии. Марсала тогда реально взбесился, но он ничего не мог поделать, потому что действительно сам был виноват.

— Как звали того куратора?

— Брикстон. Ричард Брикстон.

Д’Агоста записал это имя.

— Вы сказали, что голова у Марсалы в то время была занята чем-то другим. Есть хоть какие-то идеи, что именно это могло быть?

Сандовал задумался.

— Ну, примерно в то же время он начал работать с приходящим ученым над какими-то сторонними исследованиями.

— Это можно считать необычным?

— Напротив, здесь такое часто практикуется, — Сандовал указал на дверь в комнату, находящуюся на противоположной стороне зала. — Различные ученые частенько наведываются сюда и изучают кости. Они постоянно приходят и уходят. Сюда съезжаются ученые со всего мира. Марсала, как правило, с ними не работал — как я уже говорил, у него был тяжелый характер и все такое. Можно сказать, это вообще был первый ученый, с которым он проработал почти год.

— Марсала рассказывал, какого рода исследованиями он занимался?

— Нет. Но в то время он казался очень довольным собой. Как будто у него появился весомый повод для гордости, или что-то вроде того.

— Вы помните имя того ученого?

Сандовал почесал затылок.

— По-моему, его звали Уолтон. Или Уолдрон... точно не помню. Но он должен был зарегистрироваться, чтобы получить пропуск. Фрисби ведет список, так что у него вы сможете узнать его точное имя.

Д’Агоста оглядел зал.

— Есть что-нибудь еще, что я должен знать о Марсале? Что-нибудь необычное, странное или из ряда вон выходящее?

— Нет, — Сандовал высморкался в салфетку.

— Его тело было найдено в алькове Брюхоногих моллюсков секции Морских Обитателей. Можете предположить, что он делал именно в той секции музея?

— Он никогда туда не ходил. Кости — и эта лаборатория — это все, что его заботило. Туда ему было даже не по пути...

Д’Агоста сделал очередную пометку.

— Будут еще вопросы? — спросил Сандовал. Д’Агоста взглянул на часы.

— Где я могу найти Фрисби?

— Я вас к нему отведу.

С этими словами Сандовал вывел лейтенанта прочь из лаборатории, вернулся обратно по коридору и направился в сторону самой дурно пахнущей комнаты отдела.

8

Доктор Финистер Паден отступил на шаг от рентгеновской дифракционной машины, над которой он склонялся секунду назад, и тут же натолкнуться на чью-то незнакомую фигуру в черной одежде. Он резко отпрянул, развернулся и обнаружил, что смотрит на высокого мужчину, одетого в мрачный эбеновый костюм. Незнакомец словно материализовался позади него — он подобрался так неслышно, как будто скользил по воздуху, пока доктор был поглощен своей работой.

— Что за чертовщина!? — яростно воскликнул Паден, его маленькая, хрупкая фигурка буквально вся сотрясалась от негодования. — Кто вас сюда впустил? Это мой кабинет!

Человек никак не отреагировал на это замечание, продолжая смотреть на доктора глазами цвета белого топаза. Черты его лица оказались столь аккуратно выточенными, что можно было подумать, над его внешностью поработал сам Микеланджело.

— Послушайте, вы кто такой? — спросил Паден, стараясь восстановить свое кураторское самообладание. — Я здесь занят важной работой и не могу сейчас принимать посетителей!

— Прошу прощения, — успокаивающе мягким голосом произнес мужчина, отступая на шаг назад.

— Что ж... и вы меня простите за резкий тон, — отозвался Паден, несколько успокоившись. — Но вы действительно не вовремя. И, кстати, где ваш значок посетителя?

Мужчина опустил руку в карман пиджака и извлек оттуда коричневый кожаный бумажник.

— Это не значок посетителя!

Бумажник распахнулся, и внутри сверкнули голубые и золотые краски.

— О, — выдохнул Паден, внимательно глядя на удостоверение. — ФБР? Господи Боже.

— Меня зовут Пендергаст, специальный агент А. К. Л. Пендергаст. Могу я присесть?

Паден сглотнул.

— Полагаю, что да...

С удивительной грацией мужчина опустился на единственный стул, находящийся в кабинете — за исключением кресла самого Падена — закинул ногу на ногу и, похоже, приготовился остаться здесь надолго.

— Дело в убийстве? — осторожно выдохнул Паден. — Потому что меня даже не было в музее, когда это произошло. Я ничего об этом не знаю, да и жертву никогда не встречал. Кроме того, у меня нет никакого интереса к брюхоногим. За двадцать лет своей работы здесь я ни разу не бывал в том алькове. Так что, если именно это вы хотели...

Его голос мгновенно прервался, когда агент медленно поднял свою тонкую руку.

— Я здесь не по поводу убийства. Не желаете ли присесть, доктор Паден? В конце концов, это ведь ваш кабинет.

Паден не спеша расположился за своим рабочим столом, затем нервно сложил и снова развел руки, задаваясь вопросом, почему охрана не уведомила его о посетителе и надо ли ему сейчас звонить адвокату, прежде чем отвечать на вопросы агента. Хотя, впрочем, у него не было адвоката.

— Я и в самом деле прошу простить меня за столь внезапное вторжение, доктор Паден. Но у меня есть небольшая проблема, для решения которой мне требуется ваша помощь — неофициально, разумеется.

— Сделаю все, что смогу.

Мужчина вытянул перед собой сжатую в кулак руку. Как заправский фокусник, он медленно раскрыл ладонь, на которой покоился синий камень. Паден окончательно успокоился, поняв, что его просят об идентификации. Он взял камень и осмотрел его.

— Бирюза, — заключил доктор, повертев предмет в руках. — Драгоценный камень, — он поднял с рабочего стола ювелирную лупу, зажал ее глазом и присмотрелся к камню более внимательно. — Похоже, это натуральный камень, не стабилизированная бирюза^[30], не пропитанная^[31], не смазанная маслом или воском. Прекрасный образец камня необычного цвета и композиции. Я бы даже сказал — самый необычный образец. По моим оценкам, он стоит весьма внушительных денег — возможно, больше тысячи долларов.

— Что делает его столь ценным?

— Его цвет. Большая часть бирюзы — голубая, часто с зеленоватым оттенком. Но этот камень обладает необычно глубоким, темно-синим окрасом, почти в ультрафиолетовом спектре. Такие образцы, как этот, с несущей золотой матрицей, встречаются крайне редко, — он снял лупу и вернул камень агенту ФБР. — Надеюсь, я смог вам помочь.

— И в самом деле, вы мне помогли, — прозвучал мягкий ответ, — но я надеялся, что вы могли бы сказать мне, откуда именно он взялся.

Паден снова взял камень из рук Пендергаста и теперь изучал его чуть дольше.

— Что ж, этот образчик точно не иранский. Предполагаю, что он американский — если быть точным, с юго-запада. Поразительный глубокий лазурный цвет с золотой паутинкой. Я бы сказал, что, скорее всего, месторождение этого камня находится в штате Невада... альтернативными месторождениями могут быть Аризона или Колорадо.

— Доктор Паден, мне говорили, что вы — один из лучших экспертов мира по образцам бирюзы. И я уже вижу, что меня не обманули.

Паден склонил голову. Он никогда бы не подумал, что кто-то, представляющий правоохранительные органы, может оказаться столь осведомленным, вежливым и культурным, как этот человек.

— Но, видите ли, доктор Паден, мне нужно знать точное месторождение этого камня, — произнося эти слова, бледный агент ФБР смотрел на доктора очень проникновенным взглядом. Паден коснулся своей лысеющей головы.

— Что ж, эм... мистер Пендергаст, это существенно меняет дело.

— Поясните, пожалуйста. ...