Приход Ночи

Великий ужас ожидает нас среди звезд, и только еще более великий может от него защитить. Так научили нас Повелители, и так они создали и хранили нас в голодной ночи. Но сила требует жертв, а Сарастус должен отплатить за нее сполна. Теперь каждый тринадцатый год, после восхождения Черной Звезды, наши Повелители спускаются с небес, и страшен будет их гнев, если подношение окажется недостойным.

Слепые и Связанные.

Откровения Истинной Ночи

Сарастус — еще один забытый мир, брошенный загнивать на задворках Империума. Жизнь мира-улья измерялась его продуктивностью, и, когда промышленные потоки иссякли, планета тихо исчезла с имперских карт. Вскоре после этого пришла тьма. Истинная Ночь коснулась Сарастуса трижды, и после каждого ее посещения планета все глубже проваливалась в трясину отчуждения. Четыре великих города-улья теперь пусты, их воля к жизни задушена десятилетиями страха.

Город Карцери, когда-то величайший, стал последним. Подобно огромному струпу на равнине, город превратился в черный зиккурат из ярусов, взгроможденных друг на друга. Его шпили безнадежно цеплялись за небо. Мануфакторумы стояли, жилые блоки превратились в приюты теней. Из миллионов населения осталось около ста тысяч, прячущихся в самых нижних ярусах, подальше от звезд. Правила ими железная рука пророков Истинной Ночи, но и они были так же полны страха, как их рабы, ведь для сохранения Сарастуса имели значение лишь те, кого приносят в жертву.

Для пророков, выбравших их, они были благословенными; для рабов, которые их отдавали и оплакивали, — просто вурдалаками. Ободранными, похожими на скелеты тенями с костлявыми лицами и голодными глазами. Большинство убивало по собственной прихоти, а многие к тому же лакомились мертвечиной. Заброшенные в самый высокий ярус улья, они охотились и убивали под открытым небом, пытаясь показать себя достойными тьмы. Когда на планету пала Истинная Ночь, самым старшим из них было всего тринадцать.

Судный день начался песней, глубоким жужжанием, которое расшевелило весь улей. Целый день жужжание становилось все интенсивнее и достигло пика, когда померкло солнце. Жужжание зарядило собой воздух, и, пока приближалась ночь, сама планета, казалось, задержала дыхание, будто притворяясь мертвой перед звездами. Но пока рабы дрожали, а священники бормотали молитвы, вурдалаки замерли в предвкушении. Это была их ночь!

Зов был то мучительным, то угрожающим и привел их к обнесенной стеной площади на самой вершине улья. Когда-то давно здесь жила элита Карцери, но сейчас лишь этим беспощадным юнцам доводилось проходить через осыпающееся великолепие ворот. Они шли — сначала ручейком, затем потоком. Ни один из них не смотрел на величественные лица, взирающие на них с притолок; они ничего не знали о прошлом, а волновало оно их еще меньше. Они пришли за Иглой, потому что сегодня Игла пела.

Взглянув на слегка дрожащий монолит, стоявший в центре площади, Зет снова почувствовал, как внутри его поднимается былое восхищение. Сколько раз он ни смотрел бы, Игла его шокировала и казалась творением иного мира. Это был огромный стержень почти шесть метров в диаметре, свитый из согнутых железных перекладин, густо усыпанных черными колючками. Один ее конец был зарыт глубоко в бетон площади, а второй вздымался угловыми витками в небо, исчезая среди облаков. Это клеймо звездных богов, поставленное на Сарастусе, и единственный друг Зета.

Большинство вурдалаков боялись Иглы, но его всегда влекло к ней. В первые ужасающие дни испытания Зет прятался в ее тени, находя силу в неистовых контурах. Вскоре после этого начались видения. Всего лишь недолгие вспышки, дразнившие воображение: густая тьма, отливающая темно-синим, — король в черных перьях, умирающий изнутри и снаружи, — вой охотника где-то высоко… До полной картинки всегда не хватало частей, но Зет знал, что Игла дала ему преимущество. Он достаточно увидел будущего, чтобы вырваться вперед в своей игре.

Растворяясь в песне Иглы, Зет вспомнил слова покрытого шрамами пророка: «Слушайте Иглу. Это их отметина и ваша мера. Придет время, когда вы услышите, как она поет, — и тогда будьте наготове, потому что Повелители уже близко. Заслужите их милость — и почувствуете на вкус звёзды, разочаруете — и позавидуете мертвым…»

Слабых пустят в расход, сильных заберут. Это простое обещание стало порочным стержнем души Зета. Он был готов к испытанию. Он желал его и с нетерпением ожидал, когда солнце скроется за горизонтом.

Как обычно, хозяева Сарастуса вернулись перед Сумерками. Их судно — рокочущий хищник с неровными острыми краями — разрезало звездное пространство, как зубчатый нож. На его оболочке темно-синего, практически черного цвета не было украшений или опознавательных знаков. Корабль был созданием теней, как и его экипаж.

Из укрытой ниши, где стоял командный трон, Вассааго наблюдал за миром, который он поработил. Мерцающие голографические отчеты окутывали его холодное и красивое лицо переплетениями света и теней, но не меняли выражения черных глаз. Он невозмутимо оценивал перспективы этого урожая. Умер еще один улей, а последний в скором времени ожидала такая же участь.

— Повелитель, я должен подготовиться к боронованию, — эти слова прозвучали на фоне нестройного электрического шипения, и Вассааго нахмурился, повернувшись к тому, кто парил возле него.

Колдун пришел к нему на службу всего столетие назад, и Вассааго продолжал считать его чужаком. Подданный заявлял, что когда-то был Астартес, но его движения больше напоминали Механикум. Рваные накидки полностью скрывали его внешность, и Вассааго ни разу не видел даже руки, которая появилась бы из этой бесформенной массы. Еще более странным было отсутствие чего-либо похожего на лицо. Возможно, тот грубый железный лист, который он носил, — всего лишь маска, но даже если это так — в ней не оставалось ничего хотя бы отдаленно напоминающего человеческое. Например, глаз… Жуткое создание, но за тысячелетия Вассааго насмотрелся и на союзников еще более странного вида.

— Не притворяйся, Езод. Я знаю, что тебя влечет твое драгоценное Черное Солнце, — поддразнил его Вассааго.

— Наши интересы совпадают. Аномалия поможет собрать самый лучший урожай.

— Да ну? Думаю, этот мир уже прогнил. Мы взяли всего шестерых новичков…

— И эти шесть оказались выше всяких похвал, — настаивал Езод.

Но внимание Вассааго снова вернулось к голографическим экранам, и через мгновение чернокнижник удалился. Наблюдая за этим созданием краем глаза, Вассааго знал, что его собеседник прав. Эти шесть и правда были выше всяких похвал. Может, на мертвых костях еще осталось мясо…

Корабль тайно преследовал улей, дрейфуя над ним на ночной стороне планеты. Когда солнце зашло, оболочка судна покрылась рябью от мерцающих вспышек энергии, а его главный дух забеспокоился. Древний хищник — уже не машина, но еще не демон — узнал эту планету и встрепенулся.

Согнувшись в атакующем отсеке среди вооруженных собратьев, Жара'шан чувствовал беспокойство корабля, угадывая его настроение в каждом моменте полета: неровном дрожании реактивных двигателей, гробовом молчании стабилизаторов, даже мигании лампочек… Старый дьявол чего-то боялся — впрочем, как всегда, когда они здесь охотились. Зверь был начеку, и Жара'шан иногда уставал от его скрытности, но продолжал верить в него. Во всяком случае, доверял он ему больше, чем своим осторожным, но кровожадным собратьям.

Спрятав глаза под шлемом, он взглянул на Хаз'тура. Массивный воин ухитрился расположиться по правую руку от Жара'шана — еще не оспаривая его авторитет, но уже заявляя на него право. Вожак с отвращением смотрел на тень наглеца. Броня Хаз'тура представляла собой волокнистую массу из наростов и шипов, которые пульсировали, живя собственной жизнью. Зловещий вид дополняли огромные костяные секачи, выпирающие из запястий. Обычно Хаз'тур не носил шлема, наслаждаясь ужасом, который его змеиные черты вселяли в жертв. Хотя по сравнению с Жара'шаном гигант был еще юнцом, он с усердием познавал варп. Кое-кто в когте поговаривал и о том, что Хаз'тур одержим демоном…

Жара'шан скривился. Как и все ему подобные, он тоже был знаком с варпом, но изменения, которые тот в нем вызвал, — чистые, точные… контролируемые. Те же необузданные извращения, которыми наслаждался Хаз'тур, приведут лишь к безумию и распаду. Если такая дрянь ожидает всех в будущем, то Долгая Война уже заранее проиграна.

Внезапно их поймали горячие струи течений Сарастуса, ударяясь о судно и подбрасывая его. Они входили в атмосферу, и традиция требовала обряда бодрствования. Жара'шан воскликнул, чтобы обратить на себя внимание Когтя:

— Братья, мы оседлали шторм, и шторм поселился в наших сердцах! — Он пропустил мимо ушей тихий смешок Хаз'тура. — Мы — хозяева бури и никогда не будем порабощены. Ищите глаз и покоряйте тайфун!

Заревев, Жара'шан изогнул тело в стилизованную позу и окаменел. Коготь быстро последовал его примеру — каждый воин застывал в собственном уникальном положении. Повиновался даже Хаз'тур, припав к земле, подобно животному.

Стремясь к полной неподвижности, они боролись с турбулентностью едва заметными движениями. Каждый знал: если он поскользнется или пошевелится, издаст даже малейший звук — это вызовет презрение всех остальных братьев. Их дисциплина наполнила Жара'шана огромной гордостью. Основой их ремесла было балансирование, позволявшее им скользить по краю варпа и не быть им поглощенными.

Подобно собранию жутких статуй из ночных кошмаров, молчаливые хищники ожидали прихода Ночи.

Ночь. Зет вздрогнул от одной только мысли. Не просто ночь, а Истинная Ночь. Скоро вся боль и ужас окупятся сторицей…

— Сейчас начнется резня. Валить отсюда надо, — прервал гнусавый голос Виво размышления Зета, и тот нахмурился.

— Собираешься нас бросить, Виво? — ядовито отозвался Зет.

Долговязый юнец побледнел. Он был самым слабым звеном в банде Зета, но все они на нервах. Тот театрально вздохнул:

— Послушай, Ночь наступает! И мы должны быть у Иглы. Так что давай дальше по плану, и я вас всех отправлю к звездам.

Покачав головой, Зет осмотрел площадь. Тут действительно становилось жарко. У Иглы сошлись сотни из разных банд: Бритвенники, Пожиратели Плоти, Темные Шрамы — все стояли плечом к плечу, прекратив свои разборки к приходу Истинной Ночи. Но Зет уже чувствовал в воздухе насилие. Высоко над ними грохотало небо.

Корабль сильно тряхнуло, и Хаз'тур почувствовал, как ускользает в пустоту. Только дьявольская концентрация спасла его в этот миг, и он зарычал про себя. Украдкой взглянул на Жара'шана, уверенный в том, что магистр Когтя заметил его ошибку. Хаз'тур не сомневался, что тот будет стыдить его после сбора, — только у глупца не появится такого шанса. Настроения банды менялись, и осколки прошлого вроде Жара'шана теряли свой авторитет. Банда уже тянулась к Хаз'туру, и когда придет время — никто не сможет его побороть. Свирепея от презрения Жара'шана, Хаз'тур давно хотел на него наброситься, но колдун требовал терпения.

Думая о мистическом знании, Хаз'тур вспомнил об открытых ему истинах. Он видел будущее! Грядущая резня без каких-либо оправданий, только ради собственной первозданной красоты, где его тело будет менять форму, когда только захочет, а Долгая Война станет Войной Вечной! Закипая от напряжения, Хаз'тур терпел бодрствование.

Притаившись за мутными облаками, корабль ощутил приближение зла. Его сенсоры ничего не чувствовали, не могла ничего вычислить и его испорченная логическая система — но оставалась абсолютная уверенность в какой-то неправильности. Камера, выложенная камнем, ныла, подобно пустоте во внутренностях, требуя внимания.

Укрываясь в своем святилище и паря, окруженный колдовскими защитами Езод тихо решил судьбу магистра Когтя и отбросил ненависть корабля. Подобно Жара'шану, судно было еще одним досадным элементом боевой банды, с которым следовало разобраться, но теперь его внимание поглощала текущая аномалия. На Сарастус возвращалось Черное Солнце, и сейчас необходимо было фиксировать каждую деталь и оценивать каждый нюанс. Несмотря на десятилетия, которые он посвятил этой тайне, он мало понимал ее природу, но захватывало его само обещание. Довольный тем, что его защита осталась в сохранности, колдун потянулся в пустоту, чтобы стать свидетелем невозможного.

Он прибыл с беззвучным криком — безумный, еще не выпущенный звук космоса, омраченный тенью другого. Сама реальность отпрянула, причинно-следственные линии хаотично смешались от присутствия незваного гостя. Защищаясь на каком-то базовом уровне, материя застыла у пролома, пытаясь заключить зараженное пространство в карантин. Реальность удержалась, и завоеватель был пленен.

Пленен, но не полностью изолирован. Заключенный в пузырь порядка, он выглядел как огромная черная звезда, источающая ядовитый свет.

Истинная Ночь пришла на Сарастус.

Стемнело сразу, но Зет все равно продолжал видеть площадь. Бледные лица, сверкающие клинки, серые амулеты просматривались неестественно четко. В высоком контрасте, до мельчайшей черточки — но обесцвеченные и лишенные тепла. Призрачный свет…

Кто-то начал хныкать, отозвался другой голос. Суеверный страх охватил толпу, подобно лесному пожару. Они хотели убежать, но их удерживала песня Иглы. Монолит стал ярко-белым, похожим на собственный негатив. Он сверкал от переполнявшей его энергии, между шипами пробегали разряды черных молний. Внезапно его песня превратилась в ужасный, пробирающий до глубины души вой.

Что-то начало ломаться внутри вурдалаков. Кто-то с растерянным криком ринулся вперед, раскинув руки, чтобы обнять металлическую сирену. Парнишку тут же затянуло в вихри возле монолита. Они поднимали его по спирали через лес колючек, которые рвали и обжигали тело. Уже недвижимый, он застрял где-то высоко, проткнутый одним из шипов.

Теперь в вихрь прыгнул второй парень, за ним — третий, четвертый. Скоро к смертельному танцу присоединились десятки жертв, бегающих вокруг Иглы и кричащих от радости, когда она начинала калечить их тела и души.

На Зета и его банду крик подействовал мягко, почти играючи. Он чувствовал: Игла хотела, чтобы он победил, хотела, чтобы он прорвался к звездам. Он не знал почему, и инстинкты подсказывали ему, что за это придется заплатить, но Зет решил разобраться с этим позже. Он и так в аду, терять ему нечего.

Вырвавшись из клетки собственной плоти, колдун направил свой дух на площадь и незримо парил над хаосом. Езод смотрел на кричащий монолит и переполнялся гордостью, вспоминая маленькое демоническое семя, которое он посеял здесь так давно. Освещаемое ядовитым светом Черной Звезды, питаясь от гниющего улья, оно превратилось в настоящего титана! К сожалению, став полезным инструментом для сбора, Игла толком не раскрыла секретов Солнца. Колдун пришел к выводу, что аномалия нарушала пространство на метафизическом уровне, буквально разъедая душу планеты, но сам механизм был ему совсем непонятен.

Он обратил внимание на подопытных и оценил масштабы резни. Бедные существа снова проявляли замечательную твердость духа. Пока один поддавался соблазну, еще трое пытались противостоять. Многие упали на колени, закрыв уши руками, чтобы заглушить песню. Другие стояли неподвижно, крепко зажмурившись и бормоча молитвы или проклятия, пытаясь сосредоточиться на чем угодно, кроме зова. Они подтверждали его гипотезу, что жестокость улучшала сопротивление к аномалии. Но даже при этом многие погибали, а лорд Вассааго ждал после этого сбора живую добычу. Сейчас разочаровывать его было бы неосмотрительно…

Езод с неохотой скомандовал монолиту отступить. Как всегда, тот сопротивлялся, и он укрощал его собственной волей, безжалостно заставляя его подчиниться. Сила Иглы со времени последнего сбора выросла в геометрической прогрессии. Она стала более враждебной, более загадочной, более похожей на творение Черного Солнца…

Постепенно какофония утихла, и Игла снова стала скучного, безжизненного серого цвета. Вурдалаки таращились на спящего монстра. Их лица освещал призрачный свет. В какой-то момент резни начался дождь, и теперь на площади слышались первые раскаты грома. Монолит продолжал безмолвствовать. Медленно, но уверенно толпа зашумела, сначала от облегчения, а потом пытаясь перейти к ликованию.

Зету было почти жаль их. Они подумали, что испытание пройдено, но оно только началось. Игнорируя радостные возгласы, он наблюдал за волнующимся небом.

В атакующем отсеке раздался резкий звонок, и люк открылся настежь. В камеру ворвался вихрь из дождя и ветра. Он напугал бы обычных людей, но для хищников стал наслаждением. Встрепенувшись от оцепенения, они поспешили к люку. Согнувшись под причудливыми парашютными рюкзаками, царапая когтями по палубе, они двигались в рваном ритме, бросками, изголодавшись по свободе.

Отпихнув в сторону дерзкого собрата, Жара'шан занял лидерскую позицию. Как магистр Когтя он имел право прыгнуть первым! Инстинктивно он осадил Хаз'тура, который тут же выпустил наружу острые когти, но остался позади, в тенях отсека. Жара'шан тихо зарычал от удивления. Его инстинкты были отточены безжалостными тысячелетиями, и он понимал, что что-то идет не так…

Внезапно он заметил, как выжидающе смотрят на него собратья. Они что, думают, он боится прыгнуть? От этой мысли его сначала прошиб ужас, а затем — всепоглощающее желание убийства. Он уже видел, как отсек превращается в пропитанную кровью бойню. Беспощадно усмиряя гнев, он повернулся и нырнул в бурю.

Хаз'тур устремился вперед, с удовлетворением отмечая, что остальные его пропустили. Они уже понимали, что банда принимает новую форму. Он с презрением оценил их незначительные, почти одинаковые мутации. Да, новая форма непременно нужна. Точнее, несколько! Гоготнув, он прыгнул вслед за вожаком.

Проносясь в свободном падении сквозь водоворот, Жара'шан умолял ветер избавить его от сомнений. Он широко раскинул руки. Ветер ответил ему, разворошив шишковатую плоть его брони и заставив выть от освобождения. Чувствуя себя единым со штормом, он ощутил на вкус то самое успокоение, которое признавал.

Падая, Хаз'тур разыскал взглядом черную точку вожака далеко внизу и свирепо усмехнулся. Во время бодрствования он получил команду, которую ему вкрадчиво нашептал колдун: магистр Когтя не должен вернуться со сбора.

Отметив верхушку монолита, пронзавшую облака, Жара'шан неохотно активировал реактивный ранец, чтобы уклониться. Это существо — порождение Черного Солнца, и доверять ему не стоит. Как и этому безликому подонку, который привел их к этой дороге… Чувствуя в голове ясность, которую принес ему шторм, Жара'шан внезапно понял, что убьет колдуна. Да будут прокляты все планы повелителя Вассааго, — как только они закончат с этим сбором, он вырежет раковую опухоль, поглощающую его банду. Удовлетворенно крякнув, магистр Когтя нырнул, стремясь к далеким шпилям.

Зет осторожно подошел к молчащему монолиту. Стая держалась в стороне, но Зет убедил себя, что ему бояться нечего. Он неуверенно потянулся к длинному шипу, похожему на кинжал, поколебавшись при мысли об останках его товарищей, сгоревших заживо наверху.

— Я тебе для чего-то нужен… Не для порции горелого мяса, а для чего-то другого. И я хочу… победить их, развоплотить и сбросить в бездну, кричащих и тонущих в собственной лжи. — Эти слова явились незваными гостями из темных и голодных глубин Зетовой души. Они были чуждыми, но до боли знакомыми. Истинные слова.

Ошеломленный, Зет попятился. Шип остался в руке. Вурдалак озадаченно на него уставился. Когда он его коснулся? Сначала потянулся, но потом замер в сомнении…

Додумать мысль ему не дал пронзительный вой. Доносясь из-под облаков, этот звериный клич обездвижил вурдалаков так же, как и зов Иглы. Зет тут же узнал его.

Высокий Темный Шрам с лицом, изборожденным следами от ритуальных ранений, улучил момент и воскликнул:

— Услышьте Полуночных Отцов и откройте сердца Истинной Ночи! — Голос был низким, глубоким и не выдавал его юных лет. — Мы выдержали Таинство Божественного Полосования, и теперь Повелители пришли к нам!

Зет увидел, что они ему поверили. Каким-то безумным образом он даже оказался прав. Тот крик из поднебесья послужил подтверждением. Все его видения были правдивыми. Повелители здесь!

— Все то, что вы видели тут на шпилях, — ничто! Там… — Темный Шрам указал на небо, — там лишь боль и смерть! Единственное, что вы должны у себя спросить: я охотник… или просто мясо?

А затем что-то материализовалось в небе, и проповедника не стало.

Поднимаясь обратно в облака с жертвой, аккуратно подвешенной между лопатками, Хаз'тур ликовал. Он жил ради этих моментов элегантного убийства и идеальных подношений Хаосу. Но в этот раз больше всего он радовался тому, что не дал магистру Когтя убить первым!

Крутясь в потоках ветра, он увидел, что за ним наблюдает Жара'шан. Они смотрели друг на друга, зависнув в воздухе, а тем временем вокруг них летали остальные. После этого оскорбления черта между наглостью и открытым вызовом была перейдена. Расплата неминуема. Оставался один вопрос: когда? Хаз'тур ждал, истекая слюной в предвкушении схватки. Выпустив когти, Жара'шан завел реактивные двигатели… и нырнул к площади.

Хаз'тур засмеялся, зная, что не страх руководит его соперником. Несмотря на тысячелетия во тьме, магистр Когтя все равно исполнял свой долг. В глубине души древний монстр оставался космодесантником.

Зет успел заметить промелькнувшие тени, когда из приведенной в замешательство толпы вырвали второго вурдалака. Он и глазом не успел моргнуть — сразу видна работа мастера. Третий нападающий немного замешкался, и Зет заметил что-то человекоподобное огромных размеров.

Повелитель Ночи. Это имя возникло у него в сознании, благоухая сладкими обещаниями. Он не знал, подарок ли это снова от Иглы или откровение кого-то более тайного, но его сердце пело. Узнав их игру, узнав их, Зет припал к земле возле монолита и продолжал наблюдать. Нападения не были случайными. Они забирали настоящих сумасшедших: исступленных Бритвенников, фанатичных Темных Шрамов, беспокойных Пожирателей Плоти… и всех, кто бежал к воротам. Выбраковывали слабых.

Взглянув на свою стаю, Зет поморщился. Они сбились в кучу и глазели на облака! Им требовалось прикрытие, но он не хотел рисковать, окрикивая замечтавшихся идиотов. Сейчас не время быть замеченным и не время отвлекаться. Его взгляд снова невольно вернулся к игре Повелителей Ночи. Она была прекрасна…

Взгромоздив еще одного убитого на наплечники, Жара'шан обдумал вызов Хаз'тура. Он был неизбежен, но все равно его удивил. Неужели его банда забыла, что миссия — прежде всего? Неужели они так низко пали? Повелители Ночи начали Долгую Войну, связанные клятвой низвести ту ложь, из которой слеплен Империум, — но теперь, наблюдая за своими алчными, кричащими собратьями, он не знал, что же объединяет их.

Волнуясь, Жара'шан снова обратил взгляд к юнцу, которого заметил прячущимся за монолитом. Худой, с лицом белее кости и прилизанными черными волосами, — но внимание привлекала его неподвижность. Он уже дважды помиловал его, убежденный, что тот прячется не из трусости. Нет, страха в нем не было — но не было и ярости или веры, которая часто ослепляла бесстрашных…

Осуждающе шипя, мимо пролетел собрат. Коготь устал от игры в тени, и их наглость разгневала его. Если теперь главным станет Хаз'тур, пойдут ли они за ним? Ведь не может быть, чтобы их верность — нет, боязнь магистра Когтя — так сильно пошла на убыль? Он горько добавил имя Хаз'тура в список жертв своей собственной жатвы, которую он проведет после этого задания. Прокричав команду, он ринулся из-под прикрытия облаков.

Толпа замолкла, увидев хищные черные силуэты, появившиеся из-за туч. Они стремительно кружили над площадью, пересечения их маршрутов были четко рассчитаны — летуны что-то писали на небе. Зет видел, как эти надписи возникают и исчезают, снова и снова. Призрачные изображения всего лишь следы реактивных двигателей — но восьмиконечная звезда продолжала держаться в небе. Зет отшатнулся, разрываемый ненавистью и страстным желанием, пытаясь пригвоздить себя к земле. Времени оставалось очень мало, а его стая неподвижно ждала на месте резни…

Внезапно Зет выскочил на открытое пространство с криком:

— На старт!

Это привлекло их внимание — плюс внимание всех сумасшедших, да и Повелителей Ночи тоже…

— Хотите жить — идите к Игле!

Не задавая лишних вопросов, Брокс и Керт рванулись к нему, но Виво презрительно ухмыльнулся:

— Да ты спятил, шеф. Игла — это ловушка! Мы попадем на звезды вместе с ангелами!

Он хитер, и у него наготове простые ответы. А издерганная толпа вполне может к нему прислушаться. У Зета волосы встали дыбом в ожидании безжалостных когтей. У него нет на это времени…

Повинуясь порыву, Зет уставился в глаза Виво, открыв в собственных ужасную темную страну, которую так недавно показала ему Игла. Виво увидел лишь отблеск правды, но она тут же разрушила его сознание. К тому времени, как его тело ударилось о землю, он успел умереть тысячу раз.

Паря над площадью, Езод уклонился от рикошета энергии черного света. Это был всего лишь отзвук, но концентрированное в нем зло почти рассеяло его астральную проекцию. Флегматично приписав растерянность любопытству, чернокнижник внимательно осмотрел площадь. Он заметил силу интеллекта в основе атаки, но внизу плескалась непроходимая трясина душевных мук. Анализируя поведение орущих, мечущихся животных, Езод почувствовал первые признаки беспокойства. Может ли действительно среди этих несчастных быть кто-то с такой силой интеллекта? Душа, концентрирующая силу Черной Звезды?

Зет не отрываясь смотрел на тело Виво. Внутри его боролись растерянность, ужас и… радость? Как он это сделал? И почему его это мучает, ведь было так хорошо? И почему он чувствует вкус крови?

Услышав внезапный говор толпы, Зет понял: они все почуяли кровь. Кровавый дождь. Подняв голову, он увидел, как откуда-то сверху льются черные ручейки. Зет тут же толкнул Брокса и Керта в тень Иглы, уже зная, что спасать остальных слишком поздно.

Без предупреждения ливень сменился адской бурей. На перепуганную толпу обрушились поблескивающие внутренности, изуродованные конечности и другие нераспознаваемые части тела, пока охотники забивали свою добычу. Они носились туда-сюда с воем и грубым стрекотом, поливая толпу кровавым дождем и спускаясь кругами все ниже. Вурдалаки в суматохе уклонялись и прижимались к земле, чтобы спастись от летунов, многие поскальзывались в кровавых лужах и сбивали с ног соседей.

Зет увидел, как над толпой рассекает воздух Повелитель Ночи, едва не задевая головы когтями. На его шлеме в форме оскалившегося волка уши были похожи на крылья летучей мыши, а глаза горели холодным огнем. Сквозь всеобщий хаос прорывался грубый шепот летуна: «Мы — тьма между звезд… Умрите за нас… Мы — обещание убийства в ваших сердцах… Убивайте за нас… Мы — истина за спиной лжи… Убивайте или умрите…»

Эти слова будто нашли какой-то рычаг, спрятанный в самых глубинах их душ. Сначала обезумели Бритвенники, размахивая грубыми пиками и колунами, после на неверных обрушились Темные Шрамы с костяными ножами. Те, у кого еще остался разум, защищались. Тени, Гвозди, Статики — все ополчились друг против друга во имя Истинной Ночи. И все это время Повелители Ночи летали над ними, насмехаясь, мучая их — но убивая тех, кто пытался убежать.

Наблюдая, как умирает его стая, Зет не чувствовал ничего.

Раскинув руки, Хаз'тур пронесся между парой улепетывающих вурдалаков, почти разрезав обоих пополам, превратив двоих в четверых. Он закрутился в воздухе — интересно, сколько их ноги будут бежать самостоятельно? Но они безжизненно упали. Эта сцена его мало повеселила, а кровь продолжала петь в унисон с неистовой толпой. Услышав, как магистр Когтя заканчивает свою тщеславную речь, Хаз'тур понял, что время настало. Сгорая от нетерпения, он рванул обратно в облака.

Наблюдая, как его противник летит в небо, Жара'шан поежился, однако новички требовали его внимания. Они дрались с поразительной жестокостью, но в очень немногих поселилась истинная тьма. Его мысли снова вернулись к тому странному тихому вурдалаку. В его неподвижности было что-то от их собственного ритуала бодрствования. Жара'шану стало интересно, выжил ли необычный вурдалак. Заинтригованный, хищник полетел к монолиту.

Зет увидел, как зловещая восьмиконечная звезда снова появилась в небе, горя удовлетворенным огнем, насыщенная кровью жертв. Узнав момент, который он уже предвидел, Зет прикусил губу, внезапно заколебавшись.

— С нами все будет в порядке, босс? — спросил его Брокс, вытаращив глаза. Этот детина никогда не отличался особым умом среди других членов стаи, зато был верным.

— Действуйте по плану, — сказал Зет. — Идите. Оба.

Нервничая, Брокс и Керт нырнули под укрытие Иглы… и исчезли. Зет знал: это поворотный момент. Сейчас он может ускользнуть, и Повелители Ночи об этом никогда не узнают. Придет рассвет, и он станет Королем Шпилей.

Но этот момент был упущен. Впрочем, времени все равно бы не хватило. Зет взглянул вверх и увидел там Повелителя Ночи в волчьем шлеме.

Вурдалак смотрел прямо на него. Когда Жара'шан подлетал к Игле, глаза парня безошибочно нашли его. Будто он ждал. Такое странное поведение остановило Жара'шана, и теперь они изучали друг друга, забыв про хаос, творившийся вокруг. Жара'шан пытался понять, как вурдалак связан с монолитом. Еще один отпрыск Черного Солнца?

Взгляд вурдалака вдруг устремился вверх — это предупреждение пришло лишь на миг раньше, чем Жара'шан услышал реактивные двигатели. Он с ревом обернулся — и когти Хаз'тура ударили его прямо в грудь. Головокружительный нырок мерзавца сбросил магистра Когтя с неба, жестоко пригвоздив его к площади. Три вурдалака, оказавшиеся под ним, превратились в кровавое месиво, а каменная поверхность треснула. Инстинктивно Жара'шан откатился вбок, прежде чем Хаз'тур, пытаясь достать его когтями, тоже свалился на площадь.

Ухитрившись удержать равновесие, Хаз'тур приземлился на ноги и помчался за противником, размахивая огромными костяными секачами. Не в силах восстановиться, Жара'шан лишь мог катиться дальше. Раздробленные кости его реберного панциря разрывали грудь, как битое стекло. Мгновенное промедление стоило ему скользящего удара по одному из наплечников. Броня уцелела, но этого хватило, чтобы затормозить его бегство. Хаз'тур тут же взобрался на него, ступив ногой на грудь и придавив его к земле.

— Твоя Долгая Война — ложь… — Голос мерзавца был хриплым от удовольствия. Слюна из пасти забрызгивала броню магистра Когтя. — И ты всегда был слеп, когда дело доходило до Истинной Ночи!

Когда противник начал опускать на него костяные секачи, Жара'шан активировал реактивный ранец. Взрывной рывок оторвал его от Хаз'тура, протащив между ног орущей толпы. Пытаясь справиться с агонией, он сцепил зубы и летел по камню, высекая град искр. Побитый реактивный двигатель скакал и ревел под ним, будто живой. Внезапно выхлопные дюзы выплюнули поток огня, обжегший его закованные в броню ноги и оставивший за собой дымный след. Он в отчаянии старался отключить питание, но измученный дух машины было не остановить. Пытаясь найти блокировочные клеммы, он уже знал, что спохватился слишком поздно.

Дерзкий маневр Жара'шана обрушил Хаз'тура на землю, сбив его с ног. Тот вскочил и услышал грохот взрыва, раздающийся по всей площади, а через миг заметил яркое сияние огня на фоне ночного неба. Его глаза заблестели от восторга. Хаз'тур запрокинул голову и громогласно проревел о своей победе звездам.

Радость прервалась колющей болью в бедре. Он обернулся, но нападавший уже мчался прочь. Его черный кинжал блестел от крови Хаз'тура. Трудно поверить, но это был всего лишь очередной вурдалак — еще худее, чем остальные, и болезненно-бледный. Взглянув назад, он холодно улыбнулся хищнику, прежде чем потеряться в бушующей толпе.

Издав звериный рык, Хаз'тур устремился за нападавшим, разрывая скопище, подобно волне разрушения, пробивая себе путь секачами, кулаками и зубами. Кто-то из вурдалаков пытался убежать, кто-то ополчался против него со своим жалким оружием, но все превращались в куски мяса и костей после столкновения с ним. А затем Хаз'тур вырвался из толпы, и соперник уже ждал его.

Он стоял менее чем в двадцати шагах, скрываясь у монолита, высматривая врага холодными и изучающими глазами. На краткий миг сквозь волну ярости в сознании Хаз'тура пробилась его уходящая в небытие рациональная часть, пытающаяся анализировать и задавать вопросы. Что это за существо? Да разве мог его жалкий клинок поцарапать броню хищника, не говоря уже о том, чтобы ее проткнуть? Он был богом по сравнению с этим червем, как же тот пустил ему кровь?

Будто почувствовав сомнения Хаз'тура, вурдалак указал на него, а затем медленно провел пальцем по собственному горлу. И исчез в тени монолита. Хаз'тур и глазом не успел моргнуть.

Не вурдалак, а призрак какой-то…

Шипя от раздражения, Хаз'тур прыгнул к тому месту, где существо находилось всего несколько секунд назад, пытаясь уловить его запах, высматривая темные закоулки Иглы, чтобы разглядеть скрючившуюся фигурку. Что за фокусы?

А затем он увидел их — холодные серые глаза, взирающие на него сквозь железную паутину. Внутри Иглы! Быстрее молнии Хаз'тур ударил в сплетение нитей — но призрака уже не было, он растворился в темноте. Пока Хаз'тур высматривал вурдалака в извилинах монолита, в его ярость на миг вплелась нотка восхищения. Да, тут полно прорванных дыр, в которые может пролезть этот червь, но какой дурак будет прятаться внутри машины-убийцы? Ответ пришел к нему, несмотря на ярость: тот, кто насмехается над хищником!

Момент — и он начал разрывать Иглу. Железо было твердым, но хрупким и быстро поддавалось его костяным секачам.

Сердцем Иглы оказалась пустая вертикальная шахта. Зет прикинул, что она тянулась через весь улей, а может, и дальше, но он забирался всего на несколько уровней вглубь. Продираясь сквозь ее искривленные внутренности, он услышал, как охотник пробивает себе дорогу вслед за ним. Мимо пролетали осколки металла, тут же теряясь в бездне внизу, и Зет вздрогнул от мысли, есть ли конец падению в эту тьму. Но он-то падать не собирался.

За последние годы он поднимался по этому маршруту бесчисленное множество раз, находя прорехи в сетке, ведущей к другим ярусам улья, конечно заброшенным. Однако в них еще многим можно было поживиться, а к этой ночи он подготовился хорошо.

Металл наконец поддался, Повелитель Ночи проник внутрь, и Зет ринулся по шахте, забыв обо всякой осторожности. Он успел заметить остальных, которые ждали его там, внизу, сгрудившись в камере с другой стороны паутины. Почти добежал…

Внезапно мимо него пронеслось что-то большое и темное. От неожиданности он чуть не упал. Предмет ударился о стену шахты где-то внизу с оглушающим лязгом и отскочил в темноту. Посмотрев туда, Зет увидел в глубине вспышку света. Мгновение спустя шахта задрожала от рева двигателя, а наверх пробился луч.

Безрассудно прыгнув во внутренности Иглы, Хаз'тур камнем свалился в бездну. Этот проклятый варпом призрак обманул его! Изо всех сил спеша наверх на реактивном двигателе, он пронесся мимо своего соперника, едва разминувшись с ним, когда тот проскользнул еще в одну дыру. Охваченный яростью, Хаз'тур вернулся к ней и превратился в ком из шипов. Включив двигатели на полную мощность, хищник бросился на железный барьер.

Грохот проникновения раздался в роккритовом коридоре, но бегущие вурдалаки не оглядывались. Мерцающие светосферы — не единственное, что они оставили в туннелях. Многие и многие годы они превращали это место в смертельную ловушку, и один неверный шаг мог убить их точно так же, как и когти охотника.

Прыгая по почти невидимой проволоке, Зет почувствовал, как его охватывает паника. Он планировал сильнее оторваться от своего соперника, но на такую физическую силу не рассчитывал. Внезапно все годы планирования и поисков показались ненужными, но он продолжал держаться за обещание Иглы. Он доберется до звезд…

Хаз'тур камнем устремился вниз, прорвав паутину и врезавшись в стену всего в тридцати шагах от начала маршрута. От удара раскрошился камень и затряслось все помещение. Хищник с ревом вылетел из образовавшегося кратера, осыпаемый градом осколков, и ухитрился приземлиться на лапы. Быстро, по-птичьему двигая головой, он оценивал территорию. Низкий потолок, серые стены, испещренные трубами, проходы со всех сторон… Значит, не ярус, а служебный уровень для обеспечения жизнедеятельности улья. Этот лабиринт узких туннелей и захламленных комнат даст преимущество его добыче и совсем не годится для его собственных размеров. Смышленый малыш.

Но он их уже почуял. Их трое, и они близко. Не в силах прыгнуть, не то что летать в замкнутом пространстве, он понесся к выходу… и земля уходила у него из-под ног. Заработали сверхчеловеческие рефлексы, он зацепился за самый край пропасти и выскочил, подброшенный реактивной струей. Взглянув вниз, он зарычал, увидев гнездо шипов, торчащих из мрака. Ловушка? Его керамитовая броня раскрошила бы несчастные шипы, как спички, но сама идея возмутила Хаз'тура. Они что, собирались охотиться на него?

После этого ловушки попадались часто. Неистовый бег Хаз'тура порождал новое нападение на каждом повороте туннелей. В основном это были вариации на одни и те же темы, грубо замаскированные ямы, падающие потолки или пружинные капканы, выпускавшие шипы или вращающиеся перекладины. Иногда попадалось и что-то уникальное вроде ливня из кислоты или потрепанного лазпистолета — но все это были неуклюжие игрушки ребенка, изображающего войну. Сначала инстинкты заставляли Хаз'тура избегать ловушек, но скоро он с упоением топтал их, смеясь, когда шипы разбивались о его броню, и браво пиная отлетавшие куски.

К тому времени, когда добыча появилась в поле зрения, настроение у него значительно улучшилось, и ему хотелось продлить охоту. На расстоянии тридцати шагов он начал дразнить их душераздирающим стоном, заставив обернуться одного из трех. Через несколько мгновений этот дурак напоролся на ловушку из гвоздей. Пробегая мимо, Хаз'тур обезглавил орущего беднягу, едва взмахнув рукой. Как и следовало ожидать, это был не тот призрак. Нет, тот призрак хитер, но его жизнь висит на волоске длиной всего двадцать шагов…

Весь в поту, с бешено бьющимся сердцем, Зет знал, что надолго их не хватит. Даже поскользнувшийся Керт не задержал охотника. Когда этот дурак проткнул сам себя, нечто темное внутри Зета порадовалось, отчаянно цепляясь за что угодно, чтобы отвратить от себя эти когти, только это нисколько не помогло. Теперь тень смотрела голодными глазами на Брокса, пытаясь подобрать угол и сбросить его со счетов…

Зет уже задыхался, а вурдалак, бегущий рядом с ним, дышал спокойно. Брокс — недалекий, но сильный. И очень верный. Этот идиот мог бы убежать вперед давным-давно, но все равно оставался с Зетом плечом к плечу, несмотря на того дьявола, что уже дышал им в затылок.

Пожертвуй дураком! Парализуй его! Эта мысль промчалась в мозгу Зета и шокировала его своей жестокой логикой. Что еще хуже: он знал, что может это сделать. Просто потянуться своим сознанием и сжать. Это так легко и разумно! Но Брокс — последний из его стаи…

Они завернули за угол, и Зет увидел, что их цель перед ними. Игра окончена! Уже так близко, но и охотник настигает…

Сделай это!

И они ворвались в старый склад генераториума, продираясь через наваленные железные бочки, стремясь к открытому люку на дальней стороне. Но тут сердце Зета упало. Они не смогут запереть взрывную дверь вовремя! Когда они окажутся снаружи склада, им придется повернуться и потянуть ее, чтобы закрыть. А это займет драгоценные секунды, которых у них уже нет… а если бы кто-то толкнул ее изнутри…

Зет взглянул на Брокса, и холодное существо внутри его зашевелилось.

Сейчас!

Примчавшись к складу, Хаз'тур увидел, как более крупное животное внезапно повернулось к призраку и бросило его в туннель. Порадовавшись их стычке, он рванул вперед. Его острый нюх почуял прометий. Прометий? Он ощутил, как под ним порвалась натянутая проволока.

Уходя на неверных ногах подальше от склада, Зет обернулся и увидел Брокса. Выражение лица у большого вурдалака было спокойным и пустым. Затем крышка люка захлопнулась, а взрыв прозвучал на миг позже. Он выгнул цельнометаллический люк и сбил Зета с ног. Сжавшись в комок, он еще долго лежал во тьме, пока земля не перестала дрожать. В голове кружились две мысли, борясь за его душу: «Я не делал этого… Я это сделал…»

Хаз'тур очнулся от невероятной боли. Каждый вдох отзывался у него в груди россыпью разбитого стекла, а ноздри вздрагивали от смрада горелой плоти. Оставшийся глаз сфокусировался на лабиринте трещин на потолке. Эти переплетения бетонных фрагментов что-то значили… Кроме того, у него не двигалась шея, да и все остальное. Едва дергались лишь когти на левой ноге. Этот призрак… Призрак убил его. Тот самый призрак, что сейчас глядел на него сверху вниз холодными серыми глазами. Он наклонился над ним — и за серым проскользнула тьма, теперь хищник смотрел в два маленьких черных солнца. На кратчайший миг Хаз'тура охватил страх — а затем опустилась тьма.

Когда Зет выбрался из Иглы, на небе появились полосы красного света, в котором купалась вся площадь. Куда ни глянь, везде лежали тела: Бритвенники, Пожиратели Плоти, Темные Шрамы — все похожие друг на друга, уравненные смертью. Выжившие испуганно сгрудились в кучу, почти такие же побитые и окровавленные, как мертвые. Их лица были неподвижны — они пребывали в шоке от того, что остались живы.

Хищники тоже находились здесь, замершие и молчаливые — будто окаменели от лучей солнца прямо там, где стояли, и превратились в темные статуи. Их вожак в волчьем шлеме лежал среди них. Его броня превратилась в оплавленное месиво, а сгорбленная поза говорила о мучительной боли — но он был жив. Это хорошо, подумал Зет. Ему среди них понадобятся союзники.

Его взгляд нашел другого — того, который решит его судьбу. Над мертвыми молча парило существо без лица, оборванные края его мантии почти не касались земли. Будто призрачная птица-падальщик, видящая смысл в кровавой бойне. Возле нее так же молча шел гигант в броне. Подол его соболиного плаща промок от крови растоптанных тел.

Колдун и Повелитель. Снова слова просто появились в мозгу Зета — вместе с пониманием, что к этим древним порождениям кошмаров лучше не приближаться. Они подойдут к нему сами, когда настанет время. Зет ждал, вперив взгляд в землю, запятнанную кровью. И наконец они пришли.

— Неужто мы выдавили из этого мира все до капли? — раздался сухой шепот Повелителя. — Забрали все… и это мелкое создание пережило жатву?

Колдун не ответил, но Зет внезапно почувствовал, как тот потянулся к нему щупальцами собственной воли…

Проникал к нему в душу… Пробивал все стены, словно бумагу… Подталкивал его к самому краю…

В отчаянии Зет взмахнул своим жертвенным подношением:

— Убийство… убийство за Истинную Ночь!

С его руки свисали кровавые ошметки разорванного лица Хаз'тура.

Повелитель остановил психическую атаку едва заметным жестом и наклонился вперед. Обескровленные, но красивые черты его лица походили на высеченные из мрамора, но испещренного тенями. Глаза же были безжизненного черного цвета.

— Говоришь, ты убил хищника? — В голосе не слышалось злости. Только невозможно древняя горечь, от которой почему-то становилось еще хуже. Если ответ будет хоть на волос дальше от идеального — его ничто не спасет.

— Он был… слаб, повелитель, — выдохнул Зет, ожидая смерти.

Под губительным взглядом мгновения превращались в мрачную вечность. А потом древний кивнул:

— Да. Слабость — единственный грех, который презирает эта Галактика. — Повелитель повернулся к колдуну. — Берем его.

— Это опасно. — Слова прорывались через электрическое шипение.

— Надеюсь, колдун. — В бесцветном голосе слегка угадывалась ирония.

— Лорд Вассааго, его сущность запятнана… элементом, влияние которого я не могу оценить.

Зет приглушил волну ненависти к этому мерзавцу без лица. Тот явно тоже почувствовал на себе касание Иглы и боялся — боялся той силы, которой он станет…

— Мы все запятнаны, Езод. — Зет чуть не поморщился от желчи в голосе Вассааго. — Именно поэтому мы должны идти дальше.

— Лорд, он непредсказуем, — настаивал Езод.

— Увидим, — ответил Вассааго, отвернувшись от обоих.

«Увидите», — пообещала Игла.

Идущий в огне

Жрецы Адептус Механикус утверждали, что телепортация происходит мгновенно, но в варпе ничего нельзя было определить точно, и особенно — время. Иногда «мгновение» растягивалось в восприятии переносимого субъекта, и он впадал в состояние фуги, которое могло длиться для него несколько секунд, минут или даже часов. Большинство телепортируемых переживали при этом безумный вихрь ощущений, рожденных их душами. Каждое из них исчезало прежде, чем удавалось осознать его смысл. Немногих путников посещали краткие озарения, которые распадались в конце переброски, словно летучие паутинки по осени.

Гаррану Бранатару этот переход принес только стыд.

Он снова шагал по окруженным храмами улицам Гаруды, и белый мрамор становился черным, обугливаясь в священном пламени родного оружия космодесантника. Гарран собственными руками смастерил тяжелый огнемет и улучшал его на протяжении многих лет, приближая к идеалу с преданностью настоящего искусника. Узы, связывающие Бранатара с оружием, были крепче кровных, ведь Саламандр отковал его в пламени своей души. Воина печалило, что сегодня он принижает это родство, направляя огнемет против недостойных врагов.

Запятнанные ужасом, имперские гвардейцы на Гаруде капитулировали перед ксеносами-налетчиками, терзавшими их мир. Они отдавали своих соотечественников в рабство чужакам или приносили людей в жертву, чтобы избежать той же участи. Презренные создания; и всё же Бранатар не гордился тем, что искореняет их. Гарран знал, что все боевые братья в отделении разделяют его пренебрежение, поскольку Саламандры прочесывали город с мрачной, сдержанной эффективностью.

— Эта работа не для Сынов Вулкана, — произнес ступавший рядом Атондар, — и уж точно не для Огненных Змиев.

Хотя лицо другого воина скрывал шлем, Бранатар ощутил, что его товарищ хмурится. Атондар, хотя и свирепый в битве, отличался редкостной добротой даже по меркам Саламандр — ордена, бережно соблюдавшего завет о защите Человечества. Некоторые боевые братья считали подобную чувствительность слабостью, но Гарран верил, что она возвышает Атондара, приближает его к идеалу их потерянного примарха.

— Мы выжигаем змеиное гнездо тех, кто сотрудничает с ксеносами, брат, — ответил ему Бранатар. — Со временем люди-червяки, что выживут здесь, могут стать драконами, почитающими Императора.

И в тот момент ситуация изменилась.

Когда Саламандры свернули на проспект, ведущий к базилике Гаруды, небо рассекли воспаленные полосы голубовато-зеленого света. Мгновением позже из многочисленных проломов выскользнула стая темных кораблей, схожих с хищниками глубоких морей. Их обтекаемые корпуса покрывали иглы; казалось, что суда сплетены из сломанных черных костей, усеянных шипами. Чужаки вернулись, чтобы собрать последнюю десятину…

Мгновение растянулось, а затем раскололось на тысячу зеркальных отражений воспоминания, и забытье телепортации сгорело дотла.

— Некоторым душам не найти искупления, — сказал Атондар за миг до того, как мир Гаррана растворился в белом свете.

Впервые Тамас Атондар произнес эти слова пять лет назад, перед своей гибелью.

Но смерть не заставила его замолчать.

Планету Сарастус окутывал саван вечной ночи. Тьма пришла на неё не по вине какой-то аномалии и не по законам космической геометрии, поскольку в форме, массе или орбите этого мира не было ничего необычного. Нет, над Сарастусом висело проклятие — старое и беззубое, если не считать пагубы абсолютного мрака. Впрочем, этого хватило, чтобы отравить душу планеты.

Карцерий, крупнейший из её городов-ульев, представлял собой приземистый зиккурат фабрик и жилых комплексов под куполами. Холодный и безмолвный, он умер не до конца. Существа, некогда бывшие людьми, рыскали в его районах и цеплялись за полужизнь, полную голода, ненависти и смутных воспоминаний о чем-то большем.

Именно последняя, самая жестокая напасть, приманила вурдалаков на крышу безымянного жилблока, когда они ощутили дрожь в имматериуме — ведь эти создания чуяли непокой, как мухи чуют разлагающуюся плоть. Какое-то время твари ползали туда-сюда по пустому пространству, выискивая неотступную неправильность, что привела их наверх. Некоторые поднимали затянутые катарактой глаза к искаженному небу, словно взывая к благословению бога, который был даже большим слепцом, чем они. Затем содрогания варпа усилились, и по стае пронесся трепет блаженного ужаса…

Сияние вспыхнуло среди вурдалаков подобно сжатой сверхновой. Несмотря на незрячесть, они отшатнулись и бежали от света, преследуемые вихрем истерзанного воздуха. Портал расчищал путь, прокладывая дорогу для чего-то нового.

Мгновением позже на фоне сияния возникли пять силуэтов. Они стояли неподвижно, будто железные статуи, пока вокруг них плясали энергоразряды, мимолетно отражавшиеся в линзах шлемов. Хотя существа были человекоподобными, среди обычных людей каждый из них показался бы великаном. Их доспехи покрывала черная краска — везде, за исключением наплечников, символы на которых одновременно объединяли и разделяли воинов. Если на левых виднелась стилизованная «I», выполненная в серебре, то правые различались по цвету и оформлению.

Внезапно портал угас, и незваных гостей накрыла тьма.

— Истребительная команда «Сабатина», переключиться на ночное видение, полный спектр, — прозвучала команда в шлеме Бранатара. Голос звучал четко и отрывисто, что выдавало в его обладателе человека, живущего настоящим моментом.

«Для караульного сержанта Катона Тандия телепортация всегда проходит мгновенно и безмолвно, — подумал Гарран. — Его душу не беспокоят тени».

Порой Бранатар завидовал простой вере командира отделения. Как и все воины Белых Консулов, Тандий почитал Императора не только как повелителя Человечества, но и как живого бога, предначертанность служения которому не вызывала сомнений. Немногие ордена Космодесанта столь всецело принимали Имперское Кредо, но Гарран считал, что подобная убежденность дарует несравненную ясность цели.

Три голоса подтвердили приказ Катона по вокс-каналу отделения. Два из них принадлежали проверенным боевым братьям, но третий был посторонним — технодесантником, которого ввели в состав «Сабатины» для этого задания. Саламандр нахмурился, не услышав никакой интонации в словах новичка. Никто, вставший на путь служения Омниссии, не оставался прежним, но этот воин по имени Анзаль-М636 звучал скорее как машина, а не человек. Гаррану встречались скитарии с большей индивидуальностью. Кроме того, технодесантник отличался от братьев по отделению своим снаряжением: хотя все они облачились в терминаторские доспехи, Анзаль-М636 выбрал более легкую силовую броню. Он глубоко модифицировал этот комплект, придав наплечникам и нагруднику угловатые, геометрически точные формы в знак благоговения перед Богом-Машиной. Его шлем представлял собой гладкий купол, рассеченный вертикальным визором, который сиял холодным светом. Из-за этого технодесантник походил на один из бездушных автоматонов Адептус Механикус.

— Саламандр? — настойчивый голос Тандия отвлек Бранатара от мрачных раздумий.

— Выполняю, караульный сержант, — произнес Гарран, включив оптику мысленным приказом. В его поле зрения возникла скалобетонная площадка, абстракция в серо-зеленых оттенках. На плоской поверхности виднелись неровности — обломки размером с крупный булыжник и глубокие трещины, в которые мог провалиться человек. Чудо, что крыша ещё как-то держалась.

Подняв взгляд, Бранатар рассмотрел высоко вверху расколотую оболочку купола, накрывающего этот район. Наметанный глаз космодесантника определил, что повреждения вызваны скорее обветшанием, нежели попаданиями снарядов. Следовательно, город погиб не в честном бою. Эта мысль обеспокоила Гаррана, но, как говорилось в инструктаже, Сарастус пал столетия назад. Его гибель, несомненно, не имела отношения к сегодняшнему заданию воина.

«Мы здесь из-за тех, кто пришел намного позже», — знал Саламандр. Инструктаж вышел размытым, но в этом факте он был уверен.

— Маяк телепорта оставлен без надзора, — указал Анзаль-М636. — Безопасность нашего плацдарма была нарушена.

В тоне технодесантника не прозвучало даже нотки беспокойства.

Бранатар перевел взгляд на устройство цилиндрической формы, притулившееся в нескольких шагах от отделения. Индикатор на релейной панели пульсировал белым сквозь фильтр ночного видения. Больше источников света на крыше не имелось.

— Построение «Эгида», — скомандовал Тандий. — Гаси маяк, Тысяча.

У караульного сержанта была привычка называть каждого воина по его родному ордену, отчего порой возникали довольно странные прозвища. Так случилось и с Анзалем-М636, получившим имя «Тысяча».

«Братство Тысячи», — подумал Гарран. Странное название для ордена Космодесанта, учитывая, что все они стремились поддерживать такую численность. Саламандру оно казалось таким же скучным, как и черная «М», служившая символом для товарищей технодесантника. Функциональным…

— Говорят, что в их братстве всегда насчитывается ровно тысяча воинов, — Икар Мальвуазен, будто прочитав мысли Бранатара, обратился к нему по закрытому каналу. — Зловещая история, не так ли, брат?

— Нелепая история, — ответил Гарран, разворачиваясь, чтобы прикрыть назначенный ему сектор наблюдения. Бойцы отделения рассредоточились вокруг него, следя по всем направлениям за происходящим на крыше. — Скажи ещё, что мы, Саламандры, умеем выдыхать пламя.

— О, брат, в этом я никогда не сомневался. А иначе как ты заработал эти сердитые красные глаза?

— Натрудил, присматривая за тобой, чертов ты придурок.

Несмотря на грубый ответ, Бранатар считал Ангела Сияющего своим другом. Катон Тандий и Севастин из Черных Крыльев были доверенными союзниками, но вне поля боя Саламандр не мог с ними сойтись. Товарищество с Мальвуазеном оказалось неожиданным, во многом из-за шуточек космодесантника, вызвавших у Ганнара раздражение при первой встрече. По правде, он вообще удивлялся, как настолько легкомысленный воин заслужил место в Карауле Смерти, но получил ответ на первом же совместном задании.

В Икаре Мальвуазене не было ничего легкомысленного.

— Доложи обстановку, Тысяча, — велел Тандий.

— Эффективность маяка телепорта составляет девяносто семь целых, три десятых процента, — отозвался Анзаль-М636. — Наше смещение при материализации было в пределах допустимых параметров.

Выпустив из латной перчатки змеящийся механодендрит, технодесантник подсоединился к устройству, которое использовалось телепортационной установкой корабля для триангуляции их перехода. Без маяка отделение могло материализоваться внутри плотной стены или высоко над поверхностью планеты. Оба варианта оставляли немного шансов на выживание, поэтому системы наведения были жизненно важными. Однако их требовалось устанавливать вручную — так куда же делся связной Караула на поверхности?

— Маяк пытались взломать? — требовательно спросил Белый Консул, явно разделявший беспокойство Бранатара.

— Маловероятно, — Анзаль-М636 выключил устройство. — Здесь…

— Приближаются многочисленные объекты, — перебил его Севастин. Если паранойя была добродетелью на войне, то Черное Крыло стоило назвать «святым битвы», поскольку он всегда первым видел угрозу. Если, конечно, ему помогало зрение, а не что-то иное.

Существа, будто саранча, лезли из трещин в крыше, подтягиваясь на нескладных руках и цепляясь почти столь же ловкими ногами. Бледная кожа этих обнаженных, безволосых тварей обтягивала уже не совсем человеческие скелеты — с неправильно сгибающимися суставами и черепами, вытянутыми к затылку, где они сужались и заострялись. Глаза созданий, походившие на сморщенные грибы белого цвета, утопали в орбитах позади вытянутых рыл, которые беспрестанно втягивали воздух. Размашисто подскакивая, обитатели города неслись к космодесантникам, порой на ногах, но так же часто на четвереньках. И всё же, несмотря на звериное поведение, они атаковали в полной тишине, если не считать скрежета когтей по крыше.

И это почему-то казалось самой нечеловеческой вещью.

«Мутанты, — с усталым отвращением подумал Гарран. Прежде Саламандр видел искажения людского облика, но такие вырожденцы ему ещё не встречались. — Уничтожить этот сброд будет милосердным поступком».

— Не стрелять, — приказал Тандий, — только оружие ближнего боя. Действуем быстро и тихо.

Варп-возмущение, которое возвестило о прибытии группы, продолжалось считанные секунды. Если удача была на их стороне, то истинный враг не засек переброску; открывать огонь значило дальше испытывать судьбу.

— Разделенные, мы выживаем, — прошипел Севастин, как делал перед каждым боем, даже самым незначительным. Бранатар предполагал, что это кредо его ордена, но, если так, оно было мрачным. Саламандр несколько лет сражался рядом с Черным Крылом, но ничего не знал о прошлом воина-затворника.

«Он тоже пришел в Караул Смерти в поисках прощения, — решил Гарран. — Прощения или забвения…»

Вскинув огнемет, чтобы не осквернить его нечистой кровью, Саламандр занес левую руку. В ней не имелось оружия, но тяжелая латная перчатка вполне заменяла оное. Сбоку от Бранатара вспыхнул свет — пробудился к жизни силовой меч Мальвуазена. Как и Гарран, он поработал над своим орудием войны, украсив его контрастной объемной резьбой по серебру и обсидиану, и теперь клинок Икара пел при каждом взмахе. Он был одним из лучших мастеров Ангелов Сияющих, искусников, равных которым не было среди Адептус Астартес.

— Veritas vos viribus! — продекламировал Тандий на высоком готике, когда мутанты врезались в Караульных Смерти, словно волна в несокрушимый утес. Когти и челюсти царапали и щелкали о прочный керамит, не в силах пробить броню или вцепиться в неё; твари молотили по доспехам кулаками, разбивая их в кровавое месиво. Бойцы отделения безжалостно отвечали на атаки, укладывая ничтожеств целыми рядами.

Бранатар орудовал кулаком, с равной легкостью круша черепа или пробивая грудные клетки. Вурдалаки были настолько хрупкими, что Саламандр едва ощущал их смерти. Казалось, он изгоняет призраков…

— Эта работа не для Огненного Змия, — в тон ему повторил Атондар.

Отбросив незваное воспоминание, Гарран сосредоточился на текущей битве — хотя её скорее стоило назвать резней. Будь у Бранатара достаточно времени, он в одиночку уложил бы всех этих вырожденцев.

Сражавшийся рядом Мальвуазен описывал клинком широкие, колышущиеся дуги и разрубал двух-трех мутантов за один взмах. С точки зрения тактики, он находился в своей стихии, но Саламандр знал, что его друга не радует столь примитивное занятие.

«После того, как мы разберемся с этим миром, Икар снова и снова будет расписывать нынешнюю сцену, — мысленно предсказал Гарран. — Неважно, каких ещё врагов мы встретим, запомнит он именно вурдалаков».

Караульный сержант Тандий бил врагов, беспрестанно читая псалмы. В сражении, как и в вере, Белый Консул отличался твердостью и самоконтролем: он наносил удары силовым кулаком, словно поршнем, и сопровождал каждое убийство бичующим словом.

Черное Крыло, напротив, врубался в ряды мутантов, чтобы забыться в вихре насилия; громоздкая броня стесняла его. Севастин кружил в стае, единственным молниевым когтем рассекая врагов на неровные куски, которые шлепались о доспех воина и порой прилипали к нему. Катону не очень нравился выбор оружия подчиненного, поскольку «Кодекс Астартес» называл оптимальным вариантом парные когти. Черному Крылу, однако, недостаток лезвий не мешал оставаться таким же смертоносным бойцом.

— Данная порода мутантов представляется стабильной, — заметил Анзаль-М636, — но в ней превышен допустимый для Империума уровень генетических отклонений. После завершения задания я буду рекомендовать полное истребление популяции.

Бранатар покосился на технодесантника. Новичок стоял неподвижно, сложив руки на груди, а многосуставная сервоконечность у него на спине жила собственной жизнью. Жужжащий манипулятор разил мутантов, словно металлическая кобра; из его наконечника-клешни выдвинулись два ряда ротационных ножей, которые рубили ломтями всё, к чему прикасались.

Мальвуазен зарычал в отвращении. Повернувшись, Бранатар увидел, что его друга оседлал вурдалак — обхватив ногами-спичками шлем космодесантника, тварь царапала линзы. Урод, должно быть, забрался на плечи сородичу и прыгнул оттуда, чтобы попасть на такую высоту. Полуослепший мечник размахивал клинком, одновременно пытаясь сбросить врага и не дать подобраться остальным. Икару ничего не угрожало, но сама унизительность ситуации, похоже, привела его в ярость. Замысловато вывернув меч, Караульный пронзил вырожденца прямым ударом снизу вверх. Труп загорелся и распался на куски вокруг окутанного энергией клинка, но другой мутант тут же прыгнул вперед и повис на правой ноге воина. Яростно топнув сабатоном, Мальвуазен раздавил одну из вытянутых конечностей гада, но по крыше пошла заметная дрожь.

— Осторожно, — без эмоций произнес Анзаль-М636, — это непрочное строение.

Теперь технодесантник сдвинулся с места и прорубался через толпу, чтобы оказаться подальше от взбешенного Ангела Сияющего.

— Икар… — начал Бранатар, когда Мальвуазен дернул ногой и сбросил вурдалака. Не успел Саламандр договорить, как мечник наотмашь ударил мутанта сверху вниз. Клинок рассек тварь надвое и глубоко вонзился в крышу; космодесантник взревел от ярости и принялся рубить существо, превращая его в рваные алые лоскуты и уничтожая покрытие под ним.

— Ангел! — заорал Тандий.

От расколотого участка скалобетона побежали расширяющиеся зигзаги трещин. Мгновением позже крыша разверзлась под Мальвуазеном, и воин обнаружил, что между его сабатонов проходит разлом. С изяществом, невероятным для столь громоздкого доспеха, Икар крутнулся вправо и поставил обе ноги на твердую поверхность.

— Вот уж сглупил, — сказал он Гаррану. Менее серьезный воин произнес бы это с ухмылкой, но в голосе Ангела Сияющего звучал только стыд.

«Нет, не стыд, — понял Саламандр, испытывавший облегчение. — Отчаяние».

— Я…

Мальвуазен не договорил, поскольку крыша провалилась под ним и космодесантник стремительно унесся вниз — осталась только неровная дыра. По всей поверхности здания прошла дрожь, отломился и рухнул ещё один огромный кусок покрытия. В расширившуюся дыру свалились три вурдалака, которые лихорадочно пытались уцепиться за что-нибудь.

— Необратимое разрушение постройки, — сделал прогноз Анзаль-М636.

Бранатар отступил, чувствуя, как скалобетонная плита под ним кренится к пролому. Он увидел, что технодесантник добрался до лестничного колодца на краю крыши, но остальные Караульные попались в ловушку. Тандий, наклонившись вперед, пытался пробраться через лабиринт разрушений, а Севастин опасно балансировал на качающемся обломке.

«Они не выберутся, — оценил обстановку Гарран. — Как и я».

— Истребительная команда «Сабатина», запустите спасательные системы брони, — проинструктировал их Брат Тысячи. — Если уцелеете, пробирайтесь на нулевой уровень.

— Он прав! — воксировал Бранатар. — Это единственный выход, братья!

Скатываясь к провалу, Саламандр прижал к себе огнемет и включил режим блокировки доспеха. Мускульные фибросвязки, устилавшие броню изнутри, расширились и плотно сжали тело космодесантника, когда он рухнул во тьму вместе с парой вурдалаков. Твари размахивали руками и ногами, но по-прежнему молчали.

«Десять футов… двадцать… тридцать…»

Гарран врезался в пол следующего этажа, будто стенобитный таран, прошиб его насквозь и полетел дальше. Благодаря гиростабилизаторам Бранатар падал ступнями вниз; дрожь от удара отдалась в ногах и позвоночнике.

— …dum spiro spero…— Саламандр услышал, как молится Тандий. Затем вокс-связь оборвалась: Белый Консул провалился на следующий уровень. И на следующий за ним.

«Бесславный способ умереть», — подумал Гарран.

— Недостойный сына Вулкана, — согласился Атондар из более глубокой ямы, которая поглотила Бранатара там, на Гаруде. Мука в голосе Саламандра не ослабела.

— Прости меня, брат, — произнес Гарран. А затем пол метнулся ему навстречу, будто железная волна, чтобы сокрушить на наковальне горя, и…

Бранатар взвыл, увидев, как падает Атондар — его другу оторвало ноги выстрелом из нечестивого оружия ксеносов. Рейдер эльдар, сразивший Саламандра, с визгом измученной гравитации пронесся над имперскими мстителями, пронзив ещё нескольких воинов копьями черного света.

— Иди! Закончи с этим! — крикнул Атондар, который подтянулся на одних лишь руках и привалился к стене. — Я удержу дорогу, брат.

Нынешний Гарран заставлял себя остаться рядом с раненым другом. На этот раз чужаки не захватят Атондара и не обдерут заживо. На этот раз Бранатар изменит судьбу.

Но беспощадная, всесильная длань прошлого уже толкала Саламандра вперед — вперед, к базилике, где прятались растленные правители Гаруды.

Уничтожить их было его основной целью. Его долгом.

И Гарран понимал, что кошмар продолжится точно так же, как в первый раз и все последующие. Вот только сегодня, когда Бранатар отвернулся, Атондар засмеялся ему в спину, дразня собрата чужим голосом

— Гарран!

Рыча, словно пойманный зверь, Саламандр пробивался обратно, напрягал мышцы в железной хватке истории — порченой истории — но она держала крепко, а голос судьбы насмехался над ним…

— Отключи блокировку, Гарран!

Караульный моргнул, узнал говорившего и машинально повиновался.

— Икар? — спросил он.

— Так меня называют, — без толики юмора ответил Мальвуазен.

— Рад видеть тебя, брат, — Бранатар глубоко вздохнул и пошевелил руками, ощутив, как ослабло давление брони. Его падение остановил ржавый остов какой-то древней машины, в котором Саламандр застрял по пояс. Милостью Вулкана огнемет остался цел, не считая нескольких мелких щербин.

— Как долго я был без сознания, Икар?

— Мы провели на этой планете меньше двадцати минут, — ответил Ангел Сияющий. — Ты и я приземлились в одном помещении.

Гарран фыркнул: по возвращению в ордены им вряд ли удастся поразить боевых братьев историей об этом десантировании.

— А что остальные? — спросил Бранатар. Авгур доспеха сбоил, и он не мог навестись на стоявшего в нескольких шагах товарища, не говоря уже об остальных Караульных.

— Севастин двумя уровнями ниже нас, — Мальвуазен помолчал, сверяясь с датчиками. — Технодесантник шестью этажами выше.

— Пошел длинным путем, — кисло произнес Саламандр, начиная выдираться из зажавших ему ноги обломков. — А что Кардинал?

Прозвище Тандию придумал Икар, но сейчас Ангел Сияющий встретил его гробовым молчанием. Гарран прервал попытки освободиться.

— Икар, где караульный сержант?

Мальвуазен не ответил.

— Икар!

— Он ещё падал, когда я потерял сигнал, — тихо проговорил воин.

Караульные в безмолвии спустились по осыпающимся, окутанным тенями коридорам жилблока. Ангел Сияющий погрузился в мрачные раздумья, и Бранатар не пробовал отвлечь его. Если Катон Тандий потерян, то груз ответственности целиком ляжет на плечи Мальвуазена.

«Всё ещё падал?», — задумался Гарран. Как такое возможно? Даже если ничего не остановило полет Белого Консула между этажей, здание уж точно не могло уходить в землю больше, чем на пару тысяч футов. Он не мог падать до сих пор…

— Ты ошибаешься, брат, — прошептал ему Атондар. — На павшем мире человек может падать вечно…

Севастин ждал их в огромном пустом атриуме на нулевом уровне, стоя на краю рваной раны в мраморном полу. При появлении товарищей Черное Крыло повернулся и указал в пролом.

— Караульного сержанта больше нет, — сказал он без всякого выражения.

Заглянув в пропасть, Бранатар нахмурился. После первых нескольких футов там начинался непроглядный мрак; чутье подсказывало Саламандру, что не Белый Консул пробил эту дыру при падении. Нет, она была здесь с тех пор, как тьма поглотила Сарастус.

«Поджидала Тандия?»

— Нельзя быть уверенным, — жестко произнес Гарран, не зная, спорит он с Севастином или с самим собой. — Ты видел, как он упал туда?

— Я ничего не видел, — ответил Черное Крыло, — но я знаю это.

Он поколебался.

— Моему ордену ведомы ловушки, что испещряют тьму среди звёзд.

— Мы вернемся за караульным сержантом, когда завершим задание, — заявил Бранатар с поддельной уверенностью. Повернувшись спиной к провалу, Саламандр оглядел атриум. Зал был усыпан обломками, как и все помещения, через которые они прошли, но с одним сюрреалистическим отличием: на полу валялись куски громадной статуи. Космодесантники стояли в склепе каменного великана.

— Они тут низвергли Императора, — тихо заметил Мальвуазен.

Взглянув на друга, Гарран увидел, что Ангел Сияющий изучает отбитую голову колосса. Она кренилась в сторону Караульных; царственные черты резного лица застыли в миг вынесения приговора. Памятник был грубой работы, — несомненно, фабрично-сервиторного производства, — но оригинал угадывался безошибочно.

«Да, — решил Бранатар, — это Он».

— Подобное осквернение обрекает нас всех, — мрачно проговорил Севастин.

— Возможно, истинное проклятье заключается в возведении монументов, которые тянут к себе осквернителей, — задумчиво ответил Мальвуазен. Его голос звучал отстраненно и напряженно, что совсем не нравилось Саламандру. — Возможно, мы обвиняем сами себя…

Слова космодесантника заглушил шквал помех. Одновременно с этим нашлемный ауспик Гаррана словно бы взбесился.

«Кровь Вулкана!», — выругался про себя Бранатар, решив сначала, что сбой тоже произошел из-за падения, но тут Черное Крыло резко взглянул на него и постучал по собственному шлему. Обеспокоенный Саламандр сосредоточился на белом шуме, и его постчеловеческая физиология начала справляться с помехами. Проходя фильтр Лиманова уха, какофония превращалась в низкий гул.

«Какие-то проблемы со связью, — предположил Гарран. — Где чертов технодесантник, когда он так нужен?»

И тут Бранатар замер. Что-то двигалось на дальней стороне атриума, возле разрушенного входа в здание: два шарика висели во тьме, будто призрачные побрякушки. Ещё одна пара возникла справа от них, другая — слева. Саламандр прищурился, чтобы откалибровать ночное видение, и за всеми тремя проявились очертания существ в капюшонах.

«Это глаза…»

— Берегись! — завопил Севастин, когда нечто спрыгнуло с гранитного лба Императора. Создание походило на металлический скелет с тонкими, сгибающимися назад ногами и слишком длинными руками, в которых мерцали парные клинки. Голову его обтягивала кожаная маска с выпуклыми защитными очками, под которыми находилась дыхательная трубка, чем-то схожая с хоботком насекомого.

— Разделенные, мы выживаем, — прошептал Черное Крыло, открывая огонь из штурмболтера. Масс-реактивные снаряды настигли противника в воздухе, изрешетили ему туловище и впечатали обратно в каменную голову. Соскользнув на пол, существо задергалось, будто сломанная марионетка в поисках оборванных ниточек. Крутнувшись на месте, Севастин поймал клинок второго атакующего между лезвий когтя; последовала вспышка столкнувшихся энергополей. Несмотря на аугметические конечности, враг не мог сравниться по силе с терминатором, и космодесантник отбросил его в сторону, одновременно вырвав меч из руки. Создание рухнуло наземь, но тут же вскочило на ноги и вновь понеслось на Караульного, раскрутив оставшийся клинок, словно лопасть винта. Воин обезглавил неприятеля короткой очередью, после чего тот, пошатываясь, шагнул прямо под удар силовым мечом Мальвуазена и рухнул с рассеченной грудью.

— Скитарии-ассасины, — проинформировал Анзаль-M636 по вокс-каналу. — Ксенариты зафиксировали наше вторжение.

Как понял Гарран, отсутствующий технодесантник подключился к его оптическому каналу, что разрешалось только командиру отделения. Бранатару это не понравилось, но сейчас было не время для споров.

— В пламя битвы! — взревел Саламандр, нажимая на спуск тяжелого огнемета. Оружие извергло жаркий поток в пару атакующих скитариев: их маски, как и покрытая язвами плоть под ними, мгновенно сгорели, обнажив почти человеческие с виду черепа. Тела киборгов из суперсплава выдержали напор огня, но фибросвязки в сочленениях расплавились и враги, повалившись друг на друга, превратились в единый погребальный костер искореженного металла.

Что-то рикошетировало от правого наплечника Гаррана. Второй снаряд раскололся о корпус его оружия.

«Глаза!»

Бранатар резко развернулся, выискивая ранее замеченные им фигуры в капюшонах. Противники держали дистанцию, но их стало уже пятеро. Поворачивая верхние части тел, враги наводили на Караульных длинные винтовки и совершали меткие выстрелы, которые не задевали кружащих рядом ассасинов.

— Скитарии-снайперы, — идентифицировал Анзаль-М636. — Тактика противодействия: наступать.

— Где ты, Тысяча? — спросил Гарран, раздраженный бесцеремонностью новичка.

— Приближаюсь к вашей позиции. Встречаю серьезные препятствия на маршруте.

— Почему тогда не спрыгнул, как все мы? — огрызнулся Бранатар, когда в него попал очередной снаряд. Он сомневался, что более легкая броня технодесантника так же хорошо выдержала бы падение, но не слишком переживал из-за этого.

Испепелив очередного ассасина, Саламандр двинулся к скитариям-стрелкам, чтобы накрыть их из огнемета, но враги заметили угрозу и начали отходить. Отступая, они поддерживали строй и сохраняли разрыв между собой и Гарраном. Проклятые твари шагали спиной вперед, но ни скорость их, ни меткость от этого не страдали. Казалось, что их движениями управляет совершенно иной разум. Видя их непреклонность, Бранатар внезапно понял, как мало он знает об армиях Адептус Механикус.

«Раньше у меня не было причин считать их врагами», — осознал космодесантник. Он заполнит этот пробел в знаниях после миссии. Для Караула Смерти каждый был потенциальным врагом.

Очередной синхронный залп обрушился на Саламандра. На этот раз все снаряды попали в нагрудник, и на визоре заморгали красные символы — предупреждение, что пробит внешний слой брони. Пока что доспех выдерживал атаки снайперов, но, если Гарран не доберется до них в ближайшее время, всё это плохо кончится.

Тонкий луч красного света, идущий откуда-то сверху, рассек тьму и юркнул в направлении стрелков. Изящно перепрыгивая между скитариями, он остановился на правой глазной линзе воина в центре. Мгновение спустя выпученный окуляр раскололся, а голова киборга дернулась назад. Винтовка выпала из безжизненных пальцев, и снайпер завалился на спину. Как показалось Бранатару, смертельный выстрел был бесшумным.

«Похоже, у нас тут союзник, — решил Саламандр. — Возможно, наш пропавший связной?»

Проследив за лучом до его источника, Караульный заметил пригнувшуюся фигуру на гигантской ладони памятника Императору. Каменные пальцы нависали над атриумом, опираясь на колонну правой руки, и напоминали растопыренные контрфорсы какой-то фантастической дозорной башни. По странной шутке гравитации отломанная конечность рухнула почти вертикально и стояла в неустойчивом равновесии.

«Слепая судьба или божественное провидение решило, что она упадет именно так? — задумался Бранатар. — Предвидел ли Он то, что происходит сейчас?»

Длинный ствол винтовки содрогнулся вновь, когда снайпер выстрелил ещё раз и свалил другого киборга. Скитарии заметили стрелка и открыли ответный огонь; из ладони полетели осколки гранита, а незнакомец нырнул в укрытие.

Гарран тут же воспользовался отвлеченностью противника. Грузно рванувшись вперед, он приблизился к выжившим снайперам и пробудил тяжелый огнемет. Поняв свою ошибку, скитарии снова начали отступать, отрывисто чирикая что-то на двоичном коде. Саламандр выпустил в них струю пламени, которая лизнула одеяние ближайшего стрелка и подожгла тяжелую ткань, а затем огонь перекинулся на следующего киборга. Через несколько секунд запылали рясы всех троих, но враги продолжали движение, беспрестанно пытаясь навести на Бранатара громоздкие винтовки. Космодесантник с уважением отнесся бы к их упорству, если бы оно рождалось из отваги, но Гарран знал, что у скитариев не было иного выбора. Их запрограммировали на бесстрашие.

— А что насчет Адептус Астартес? — спросил Атондар из разверстой могилы в душе Бранатара. — Когда ты в последний раз испытывал страх, брат мой?

Космодесантник растоптал голос, придя в ярость от такого богохульства. Этот окутанный тьмой мир обращал против Гаррана тени его собственного прошлого, но он был Саламандром и никогда бы не поддался чувству вины. Последний раз окатив пламенем догорающих снайперов, воин отвернулся от них.

— У нас нет ничего общего с этими рабами, — пробормотал Бранатар. — Мы сами выбираем, где сражаться.

Внезапно фоновый белый шум в его шлеме усилился вновь, прорвавшись через возведенные им преграды. Гарран сверился с датчиками брони, но ничего не обнаружил. Раздосадованный, он выбросил помехи из головы и сосредоточился на более важных делах.

Мальвуазен и Севастин сражались против последнего из ассасинов, трехрукого кошмара, что скакал между Караульных на иглоподобных ногах. Этот худой, как скелет, великан почти не уступал неприятелям в росте, хотя был далеко не таким массивным. Взмахи множества его клинков сливались в единый вихрь, когда скитарий блокировал удары врагов и наносил свои; затем киборг отскакивал, чтобы более сильные космодесантники не могли схватить его или толкнуть наземь.

«Они не работают вместе, — осознал Бранатар, наблюдая за боем своих товарищей. — Каждый хочет добиться победы для себя».

К сражению присоединился загадочный снайпер: он водил лучом целеуказателя, пытаясь навестись на ассасина, но лихорадочные пируэты создания не оставляли шанса на убойный выстрел.

— Технодесантник, — требовательно спросил Гарран, направляясь к схватке, — что это за штука?

— Ищу соответствие в базе данных, — ответил Анзаль-М636, после чего ненадолго замолчал. — Вероятная идентификация: ржаволовчий, компоновка «принцепс», но также имеются значительные аугметические и тактические усовершенствования. Примечательная работа.

Он снова сделал паузу.

— Внимание: помехи на твоей вокс-частоте указывают на присутствие подразделения скитариев-лазутчиков.

— Кого? — не понял Бранатар.

Ответ он получил мгновение спустя. Нечто, приземлившись на спину Саламандру, обхватило его за плечи тонкими ногами. Одновременно с этим шипение в шлеме резко перешло в визг, а оптику принялись терзать помехи. Гаррану тут же вспомнился вурдалак, запрыгнувший на шею Мальвуазену, но он знал, что этот незваный гость бесконечно опаснее. Караульный пару раз попробовал ударить врага кулаком, но доспех слишком ограничивал движения и киборг успевал увернуться. В ярости Бранатар попытался схватить одну из тощих ног, но не смог уцепиться за неё громоздкой латницей. Космодесантник начал молотить по металлической конечности, а какофония тем временем вгрызалась ему в череп.

— …рИйсСкий ЛазЗЗуУТЧиииКкк… — голос технодесантника исказился почти до неузнаваемости. — …ааУУУраАА нейРРооооПОмеехХ…

«Наездник» ударил Гаррана по шлему каким-то оружием, голову Караульного обвил энергетический ореол, и весь мир взорвался ослепительным сиянием. В носу Саламандра лопнули сосуды, он ощутил вкус крови. К ужасу своему, Бранатар почувствовал, что броня не реагирует из-за перегрузки систем.

— Вот нас и воссоединили, брат, — насмешливо заметила тень Атондара, пока обездвиженный Гарран наблюдал за схваткой впереди.

Сквозь мутную пелену он увидел, как ржаволовчий-принцепс сгибается и прыгает на Мальвуазена. Ударив Ангела в грудь остриями игловидных ног, киборг набрал скорость и снова взлетел над полом. Совершенный отскок перешел в почти отвесное падение на Севастина, такое быстрое и точное, что уклониться космодесантник не мог. Черное Крыло понял это и даже не стал пытаться. Завыв, он выбросил вперед коготь и бросился на вытянутые клинки ассасина, встретив рок с ледяной яростью родного ордена.

— Tenebrae… — c необъяснимой ненавистью прошипел Севастин, когда все мечи ржаволовчего пронзили его нагрудник. Клинки, заостренные трансзвуковой гармонией, глубоко вошли в тело космодесантника и вырвались из спины трезубцем смерти. Но и погибая, Черное Крыло принес погибель: его коготь прорезал туловище врага и уничтожил органический шар головы. Рука космодесантника безжизненно упала, однако доспех удержал мертвеца на ногах.

«Tenebrae?» — отстраненно подумал Бранатар, зрение которому застилали помехи. Последнее слово Севастина прозвучало, словно смертное проклятье. Что за «тьму» он так…

Мучитель Саламандра заверещал, когда его, будто пиявку, оторвали от воина. Отравляющий шум утих, и броня Гаррана без промедления вернулась к жизни. Извернувшись, он увидел, что технодесантник наконец-то воссоединился с отделением.

Анзаль-М636 стоял неподвижно и рассматривал извивающегося скитария, которого держал на отлете в сервоклешне. Лазутчик обладал таким же костлявым телом, что и ассасины, но его голова представляла собой купол вроде блюдца, со скоплением линз и антенной; ничего человеческого в ней не было. Киборг злобно изрыгал помехи, пытаясь достать противника потрескивающим тазером в правой руке.

— Я рекомендовал скрытое проникновение, — напомнил Брат Тысячи, — но ошибки вашего отделения привели к положительному тактическому результату.

Механодендрит воина метнулся вперед и пробил голову-купол пленника. Скитарий замер, переливы звуковой атаки умолкли вслед за тем, как бритвенно-острый инфошип пробуравил ему череп.

— Вхожу в невральную сеть, — доложил Анзаль-М636.

Бранатар не стал вмешиваться в диковинный ритуал технодесантника и отошел.

— Севастин умер хорошо, — произнес Мальвуазен, когда Гарран приблизился к их павшему товарищу. Ангел Сияющий сбросил поврежденный шлем, его длинные черные волосы прилипли к вспотевшей голове. — Это была геройская смерть.

— Бессмысленная смерть, — холодно поправил Бранатар.

— Саламандр прав, — раздался позади незнакомый голос. — Если бы вы сражались как братья, а не соперники, Черное Крыло остался бы в живых.

Гарран повернулся к помогшему им снайперу, не сомневаясь, что увидит неуловимого связного.

— «Караул — одинокое искупление», — для проформы сказал Бранатар.

— «Караул — искупление в единстве», — произнес незнакомец установленный отзыв-катехизис. У него был хриплый шепот человека, редко говорившего громко.

— Если бы ты держал позицию у маяка, оба моих брата остались бы в живых, — с вызовом заявил Саламандр.

— Скорее я бы погиб вместе с ними, — ответил снайпер, сматывая альпинистский трос. — Вурдалаки учуяли оставленные вами следы переноса. Вы приманили как минимум три разные стаи. А как ты видишь, брат, я не шагающий танк.

И действительно, на стрелке была легкая броня скаута. Керамитовые латы прикрывали ему грудь, плечи и колени, но остальное тело защищала только упрочненная кожа.

— Поэтому ты сбежал, — обвинил снайпера Мальвуазен, глаза которого сверкали во впадинах на точеном лице. Отвращение Ангела превратилось в нечто жуткое и осязаемое, но направлено оно было не на поступок связного, а на саму его суть.

«Чудовищную суть», — признал Гарран. Он не отрицал, что наследственные черты Саламандр — обсидиановая кожа и пылающие глаза — пугали людей, но ноктюрнцы возмещали это несказанным благородством, которое возвышало орден. Снайпер же был лишен добродетелей, сглаживающих впечатление от его внешности. Серая, будто дубленая кожа этого древнего создания плотно обтягивала длинное лицо с острыми чертами. На лоб здесь и там свисали длинные пучки белых волос, прикрывая запавшие, матово-черные глаза океанского хищника.

— Ты покинул свой пост, — сухо добавил Икар Мальвуазен.

— И выжил, — ответил стрелок, вешая трос на десантный пояс. Затем он ухмыльнулся, почувствовав омерзение другого воина, и обнажил изогнутые желтые клыки. — Ага, в моем ордене красавцев немного. В наших жилах ангельская кровь не течет.

Бранатар не услышал в словах незнакомца ни насмешки, ни особой злости. Новоприбывший просто поддерживал разговор.

— Похоже, ты не слишком гордишься сородичами, — предположил Ангел Сияющий. — Или, быть может, они не слишком гордятся тобой, Черный Щит?

На правом наплечнике снайпера не имелось символа ордена — его целиком покрывала черная краска. Это означало, что воин отринул свое прошлое и присягнул на верность одному лишь Караулу Смерти. Подобное деяние было почти немыслимым для космодесантника, и «Черную клятву» приносили лишь те, кого преследовали темнейшие тени.

— Гордость — забава дурачков, — ответил снайпер, ещё шире растянувшись в акульей ухмылке. — Мои братья решили, что я слишком мягок, и наши пути разошлись.

— Ты раньше работал с инквизитором Эшером? — спросил Гарран, следуя за неясной догадкой. Неуловимый представитель Ордо Ксенос, санкционировавший задание, не соизволил лично провести инструктаж для истребительной команды, но Черный Щит явно был плотнее связан с ним — или с ней?

— С того дня, как умер для своего ордена, Саламандр, — огрызнулся Черный Щит, впервые проявив искренние чувства. — Выслеживал этих еретиков-ксенаритов после того, как они откололись от кузниц Стигий и пустились в бега. На задании уже почти год, последнюю пару месяцев сижу в этом дохлом мире.

— Что ты знаешь о нашей цели? — надавил Бранатар.

— О Недежде Лем? — связной фыркнул. — Просто ещё одна магос, которая оказалась слишком жадной и переступила черту, проведенную Ордо. Все они там на Стигиях гребаные ксенариты, но по большей части соблюдают правила и держатся в тенях.

Снайпер пожал плечами.

— Бывает, в Звездах Ореола кто-то выскребает до дна зону раскопок ксеноархеотеха или сбитый корабль эльдар пропадает до прибытия отряда зачистки. Никто не задает лишних вопросов…

Мальвуазен пришел в смятение.

— Ты утверждаешь, что Ордо Ксенос закрывает глаза на ересь?

— Нельзя подвергнуть Экстерминатусу краеугольный камень Империума вроде Стигий, — невесело усмехнулся Черный Щит. — Даже в Имперском Культе нет таких психов.

— Где еретичка? — холодно уточнил Гарран, обеспокоенный поворотом беседы.

— В старом участке Арбитрес, шесть блоков к востоку отсюда, — отозвался стрелок. — Лем крепко заперлась, но солдат-шестеренок у неё маловато. Собирать ксенотех — опасное занятие.

Саламандр изучил связного, пытаясь заглянуть глубже уродливого облика.

— Ты что-то скрываешь, — сказал Бранатар.

Незнакомец молча встретил его взгляд черными глазами, лишенными как зрачков, так и эмоций.

— Готово, — сообщил Анзаль-М636. — Задерживаться нельзя: что видят скитарии, видят и их хозяева. Ксенаритам известно о нашем присутствии.

— Видимо, вы их разбудили, когда обрушили половину этого здания, — саркастически предположил снайпер. Повернувшись, он зашагал к портику. — Давайте займемся делом.

— Твое имя? — спросил Гарран.

— Хауко.

Черный Щит не спросил, как зовут других Караульных.

Крепость ксенаритов располагалась в пограничном районе самого нижнего уровня улья. Огромный купол накрывал весь участок, но к основанию многоярусного города лепились десятки таких же, и все эти десятки составляли только лишь дальние его окраины. В таких масштабах цитадель выглядела незначительной, но при этом оставалась по-своему грозной.

Приземистый бастион в центре пустой площади напоминал цельный куб. Его стены были укреплены железными пластинами на заклепках и усилены контрфорсами дозорных башенок на каждом углу. В главном фасаде имелись парные взрывозащитные двери, украшенные половинками шестеренки — символа Адептус Механикус. Буквально все остальные здания под куполом снесли, чтобы отделить твердыню Недежды Лем от остального улья.

— Ксенариты не сидели без дела, — с невольным уважением сказал Бранатар.

— Вот только сотворили они в итоге бездушное чудище, — насмешливо заметил Икар.

Братья-воины наблюдали за крепостью из осыпающихся развалин на границе площади, одной из немногих построек, уцелевшей после зачистки техножрецов.

— Я на позиции, — отрапортовал по воксу Анзаль-М636.

— Принято, — отозвался Гарран. — Черный Щит?

— Готов к охоте, — передал Хауко со снайперской позиции на крыше. — Уже помечены многочисленные цели в дозорных башнях.

— Принято, — Саламандр переключился обратно на технодесантника. — Тысяча, даю разрешение начинать. Да пребудет с тобой Император.

— Подтверждаю, — ответил бездушный голос. — Начинаю продвижение.

Бранатар проследил за тем, как Анзаль-М636 вошел на площадь вместе с пойманным им сикарийским лазутчиком. Часовые на башенках немедленно заметили пару, и многочисленные лучи целеуказателей метнулись к незваным гостям, подходившим к бастиону. Брат Тысячи не был вооружен, если не считать втянутой серворуки; кроме того, он снял шлем, демонстрируя уязвимость перед тазерным стрекалом скитария. Всем, кроме самых остроглазых наблюдателей, технодесантник показался бы пленником, а лазутчик — его стражем. Но в затылок ксенарита незаметно уходил механодендрит: Караульный был не в силах перепрограммировать солдата, поэтому держал его на коротком поводке. Опасная уловка, но истребительной команде приходилось хвататься за любой шанс.

— Технодесантника не просто так выбрали для этого задания, — предположил Мальвуазен. — Ты доверяешь ему, Гарран?

Саламандр фыркнул.

— На этом задании я не доверяю никому, кроме тебя, брат.

Икар помолчал секунду, размышляя над ответом.

— Мне тоже нельзя доверять, — наконец произнес он.

— Там, на крыше, ты вел себя… опрометчиво… — начал Бранатар, вспомнив, какая ярость охватила товарища.

— Я вел себя как безумец, — прошипел Мальвуазен. — Внутри меня что-то есть, брат. Порча, словно железный шип в моей душе.

Гарран не успел ответить — высокая двуногая машина с грохотом понеслась по внутреннему двору наперерез технодесантнику. В нижней части корпуса шагохода имелась ниша, где помещался сгорбленный сервитор, а в седле наверху сидел скитарий, облаченный в вычурную черную броню. Устройство зашагало по узкому кругу с незваными гостями в центре, всадник нацелился пикой в Анзаля-М636 и о чем-то спросил его «стража» на грубом двоичном наречии. Лазутчик отозвался на том же языке.

— Это нечистая планета, брат, — произнес Бранатар, наблюдая за диалогом. — От подобной порчи любой из нас приходит в неистовство. Твоя ярость была праведной.

Его друг не ответил.

— Икар…

С площади донеслось гудящее уханье, и скитарий-драгун поднял пику, очевидно удовлетворившись ответом. Развернувшись, всадник поскакал прочь и возобновил патрулирование, а нарушители двинулись дальше к цитадели. Когда они приблизились ко входу, взрывозащитные двери разъехались и оказалось, что на проходной стоит отряд техногвардейцев. Громоздкие пушки солдат сияли во мраке зловещей синью. Эти воины носили вытянутые к затылку шлемы, рассеченные узкими визорами, а их броню скрывали длинные одеяния до пят. Затем в караулке возник ещё один скитарий, выше остальных и с гребнем в форме веера на шлеме. Он безмолвно принялся изучать вновь прибывших.

Молчание затянулось.

— Этот раб не потерял чутье, — пробормотал Бранатар товарищу, внимательно наблюдая за высоким техногвардейцем. Очевидно, он был кем-то вроде командира. — Приготовься, брат.

Внезапно командир скитариев бросился на технодесантника с шестопером, но Анзаль-М636 предвидел атаку и взмахнул сервоклешней, отражая удар. Циркулярные пилы на тисках за считанные секунды прогрызли металл и кости, отхватив киборгу руку чуть ниже локтя. Одновременно с этим стоявший рядом лазутчик испустил завывающий вопль, который пронесся по ксенаритам в караулке, словно убийственное цунами. Враги почти по-человечески застонали от боли, когда их мышцы сжались в приступе гальванических судорог. Некоторые упали на колени и схватились за вибрирующие шлемы, остальные начали слепо размахивать руками, врезаться друг в друга или в стены, пытаясь спастись от звуковой пытки.

Невосприимчивым к ней, видимо, оказался только командир. Отшатнувшись от Брата Тысячи, он поднял уцелевшую руку с пистолетом, но Анзаль-М636 шагнул следом и выбил оружие. Не позволив скитарию отступить дальше, технодесантник быстро опустил клешню и сомкнул её на голове киборга. Шлем ксенарита смялся, и он хрипло завизжал, будто сирена.

Бранатар покинул укрытие ещё до того, как умер неприятельский вожак. Снеся одним ударом силового кулака трехметровый участок стены, Саламандр выбрался на площадь. Мальвуазен последовал за ним, меч Ангела вспыхнул, пробуждаясь к жизни. Лучи прожекторов мгновенно отыскали Караульных, и мгновение спустя началась стрельба. Скитарии вели огонь медленно, но верно, и снаряды с глухим стуком врезались в доспехи космодесантников. К счастью, тяжелого оружия у часовых не было, но с каждой пулей, отскакивающей от панциря, ауспик Гаррана фиксировал повышение уровня радиации.

Багровый луч снайперской винтовки Хауко метнулся у них над головами, и один из стрелков умолк. Затем целеуказатель скользнул к другой башенке; терминаторы отвлекали всех врагов на себя, позволяя снайперу спокойно делать свою работу.

— Не давай им закрыть двери, Тысяча! — взревел Бранатар по воксу, не отрывая глаз от входа. Анзаль-М636 прорвался вглубь караулки, и Саламандр слышал приглушенные звуки выстрелов, но захваченный лазутчик перестал вопить.

Мальвуазен что-то проворчал, когда пуля царапнула его по виску. Ангел прикрывал лицо растопыренными пальцами латной перчатки, но такая защита не отличалась надежностью. Гарран никогда не понимал, почему столь многие ветераны предпочитают сражаться с обнаженной головой, как будто война для них — какая-то игра.

— Икар, я говорил тебе надеть чертов шлем обратно,— пожурил он товарища.

— Одна из линз вырубилась после падения, — беспечно ответил Мальвуазен. — Не буду я сражаться полуслепым, брат!

Голос Ангела звучал почти жизнерадостно, словно битва избавила его от чувства вины.

Справа от Караульных раздалось хриплое яростное гиканье, и скитарий-всадник с трещащей энергоразрядами пикой в руке направил к ним скакуна. Из машины валили охряные клубы благовоний, её ноги, сгибающиеся в обратную сторону, с грохотом врезались в площадь наподобие поршней.

Бранатар и Икар вместе развернулись к врагу и встали бок о бок. Когда всадник приблизился, огнемет Саламандра зарокотал и Гарран призвал из его нутра пламенный ад.

— Мы воспарим на пылающих крыльях! — прокричал Мальвуазен.

А затем шагоход атаковал их, и на несколько прекрасных мгновений боевые братья достигли идеального единства в исполнении задачи, ради которой были сотворены.

Драгун повернул железного скакуна на Икара и нацелил копье в Бранатара, собираясь за один заход растоптать первого и пронзить второго. Разгадав его намерения, терминаторы остались неподвижными, будто статуи.

«Ждем… ждем…»

В последний миг Ангел Сияющий ринулся вперед и отпрыгнул с пути шагохода. Одновременно Мальвуазен взмахнул клинком наотмашь и парировал выпад пики, направленный в его товарища. Во вспышке света он начисто рассек копье; вверх по рукояти устремились энергоразряды. Тут же Саламандр выдохнул пламя и сначала испепелил рулевого сервитора, а затем направил пылающую струю выше, целясь в драгуна. Сильнее надавив на спуск огнемета, Гарран усилил напор прометия до максимума, чтобы достать врага на высоком седле.

Повинуясь, оружие изрыгнуло поток пламени, который врезался в киборга подобно управляемой комете и превратил существо в обожженную металлическую оболочку, полную растекшейся плоти и костей. Бранатар ухмыльнулся, когда шагоход с лязгом пробежал мимо, слепо унося погребальный костер своего хозяина. Пробив насквозь окружную стену, машина ускакала в темный город за ней.

— Хорошо поработали, брат! — произнес Саламандр и обернулся как раз в тот миг, когда голова Мальвуазена дернулась назад от меткого попадания.

Не выпуская меч, Ангел Сияющий упал на колени, постоял секунду и опрокинулся ничком.

— Икар! — взревел Гарран. Подступив к другу, Саламандр неуклюже перевернул его на спину, вновь проклиная тяжесть священной брони. На лбу Мальвуазена обнаружилась борозда, след от пули, которая содрала плоть, но всё же не пробила череп. Такое изменение траектории встречалось настолько редко, что выжившие после подобных травм считали себя счастливчиками. Бранатар, впрочем, сомневался, что рана Ангела благословенна.

Кожа вокруг неё уже подверглась некрозу, вызванному радиацией от пули. Казалось, что лоб Икара охватил шипастый венец.

— Брат? — глухо произнес Саламандр.

— Это ложь, — прошептал Мальвуазен. — Всё это ложь.

Ангел распахнул глаза; в них пылала истина, которую видел только он.

— Мы обвиняем себя…

Тут взгляд Икара затуманился и воин соскользнул в забытье.

— Вперед! Исполни свой долг! — потребовал Атондар. Слова призрака затянулись на душе Бранатара петлей безжалостного обвинения и потащили его обратно на Гаруду, от одного предательства к другому. Ноктюрнец почти видел, как церкви храмового мира разворачиваются вокруг него…

— Молчи! — взревел Гарран и закрыл глаза, не обращая внимания на пули, что врезались в его броню.

— Саламандр? — протрещал в воксе голос Хауко. — Тебе нужно двигаться дальше.

Осознание того, что Черный Щит наблюдал за его личным моментом, вонзилось в Бранатара подобно ножу, заставило мертвеца умолкнуть и рассекло нить отчаяния, которую он сплетал.

«Нет, — подумал Гарран, — это был не Атондар…»

— Он почти достал меня, — сказал Караульный.

— Не понимаю, — Хауко в кои-то веки пришел в замешательство.

— Этот проклятый мертвый город, — прорычал Бранатар. — В нем полно… полно…

Саламандр посмотрел на раненого Ангела Сияющего. Он ничем не мог помочь другу до конца задания.

— Я вернусь, Икар, — поклялся Гарран. Затем он развернулся и зашагал к бастиону.

— Тысяча! — позвал Бранатар, входя в караулку. Повсюду валялись скрюченные трупы скитариев, напоминавшие сломанных манекенов. Среди них нашелся и пленный лазутчик: его голова распустилась неровными лепестками, словно от внутреннего взрыва. Изучив тело, Саламандр подметил, что плазменный пистолет, который Анзаль-М636 спрятал под рясой ксенарита, исчез вместе с технодесантником.

— Тысяча, доложи о ситуации, — воксировал Гарран.

Ответа не последовало.

Он попробовал снова, но приемник упрямо молчал. Возможно, у технодесантника был поврежден вокс, но Бранатар подозревал, что Брат Тысячи не хочет отвечать. Караульному совершенно не нравилось всё происходящее.

Ноктюрнец переключил частоту.

— Черный Щит?

— Иду к тебе, Саламандр, — немедленно отозвался Хауко.

Гарран нахмурился: ему внезапно пришло в голову, что снайпер и Анзаль-М636 могут переговариваться по закрытому вокс-каналу. Оба были чужаками для «Сабатины», но что, если они знали друг друга?

В груди Бранатара всколыхнулась холодная ярость.

Низко зарычав, он пронесся через караулку и вылетел в дворик за ней. Открытое пространство напоминало маленькую коробочку в огромном ларце бастиона. Шкатулка с секретом… Клетка-головоломка…

Из подворья выходило множество дверей, вдоль стен зигзагом поднималась металлическая лестница, ведущая на верхние этажи. Вторгшемуся противнику понадобилось бы несколько дней на зачистку оплота наугад.

— Но ты точно знал, куда идти, верно, Тысяча? — пробормотал Гарран.

На дальней стороне площадки он заметил нескольких мертвых скитариев. Проплавленные воронки в нагрудниках, несомненно, были следами попаданий из плазменного оружия. Среди трупов лежала железная дверца, которую явно вырвали из прохода сзади.

Путь был ясен.

Идя по оставленному технодесантником следу разрушений, Бранатар преодолел лабиринт коридоров и оказался у широкого лестничного колодца, что вел на нижние уровни цитадели. Рядом со ступеньками имелся лифт, но только идиот пошел бы в такую ловушку во время охоты на беглого магоса. Истребительная команда «Сабатина» уже потеряла одного брата из-за падения в бездну, и Гарран, черт подери, не собирался повторять его судьбу.

— Саламандр, — воксировал Хауко, — я во внутреннем дворике. Твои координаты?

На этот раз промолчал Бранатар.

След из убитых скитариев оборвался тремя этажами ниже, но Караульный без промедления двинулся дальше. Он нутром чуял, что Недежда Лем скрывается в недрах своего бастиона. Черный Щит ещё раз попытался выйти на связь, после этого затих — возможно, догадался о подозрениях ноктюрнца.

— Тайны и ложь, Гарран, — с грустью прошептал Атондар. — Они сожрут Империум изнутри.

— Ты не ошибаешься, призрак, — согласился Бранатар.

Лестница перешла в узкую галерею, с которой открывался вид на круглый амфитеатр примерно в двадцати футах внизу. По периметру громадного помещения вздымались и опускались колоссальные поршни, со свистом испускавшие пар; их энергия питала таинственные машины цитадели. Пол зала скрывался под беспорядочно расставленными машинами и сплетениями покрытых изоляцией трубок. В центре всего этого располагалась большая платформа.

На ней располагалось скопление стеклянных цилиндров, похожее на набор гигантских склянок с образцами. Сосуды были укреплены металлическими кольцами, по которым через равные промежутки времени пробегали электрические разряды, озарявшие амфитеатр мерцающим голубоватым светом. По механическим дебрям бродили десятки сервиторов в рясах, с бесчувственным усердием занимаясь назначенными им делами. Никто из киборгов не обратил внимания на незваного гостя.

Гарран шагнул на движущийся пандус, соединявший галерею с платформой. Подъезжая к цели, Караульный мельком увидел великана в доспехах, который привалился к цилиндру на дальней стороне площадки. Хотя резервуары частично скрывали воина, это, несомненно, был Анзаль-М636.

— Тысяча? — воксировал Бранатар.

Саламандр не ждал ответа и не получил его.

Несколько секунд спустя он полностью разглядел технодесантника. Правая рука Караульного была отрублена в локте, сервоклешня безвольно свисала на грудь и циркулярные пилы вертелись вхолостую. Броню его пересекали глубокие борозды, из кирасы торчал обломок клинка.

Ласково включив огнемет, Гарран ступил на платформу и зашагал между стеклянных цилиндров. Он скривился, заметив нечеткие фигуры, которые плавали в мутной жидкости внутри резервуаров. Хотя сквозь неё нельзя было четко рассмотреть существ, при виде их крупных искаженных тел Караульный преисполнился глубочайшего омерзения. Чувство оказалось настолько мощным, что Бранатар неожиданно уверился в праведности своей миссии. Да, он сомневался в инквизиторе, отдавшем приказ на устранение, но не в цели. Жажда познания довела Недежду Лем до немыслимой ереси.

Она должна была умереть.

— Саламандр… — голос Брата Тысячи прозвучал слабым вздохом в канале связи.

Гарран осторожно подошел к безвольно лежащему технодесантнику. Верхняя часть татуировки с кодом «М636», нанесенной ему на лоб, исчезла вместе с куском бритого черепа. Хирургически точный разрез, прошедший через них, обнажил концентрические круги плоти, кости и серого вещества. Аугментические имплантаты искрили в живом сечении-чертеже мозга, будто расколотые высоковольтные опоры.

И всё же технодесантник каким-то образом оставался в живых.

Он уперся в Бранатара пронзительным взглядом, и Саламандр заметил, что у Анзаля-М636 не круглые, а угловатые, почти кристаллические зрачки.

«Аугметика или мутация? — задумался ноктюрнец. Внезапно глаза Караульного уставились на что-то за плечом Гаррана.

— Секутор… — прохрипел Брат Тысячи.

Саламандр машинально крутнулся на месте, одновременно выпуская пламя. Пылающий кнут стегнул создание у него за спиной, которое метнулось вперед, занося мириад клинков. Вокруг нападавшего вспыхнул мерцающий ореол: какой-то энергетический щит поглотил огонь и изверг его обратно безвредными пучками света.

Проклиная техноколдовство, Бранатар отступил, но продолжил замедлять врага непрерывным потоком пламени. Существо с трудом преодолевало огненный шквал, словно человек, плывущий против течения. Яркое сияние резко очерчивало его силуэт; вздымающаяся ряса окутывала врага с головы до ног, но Гарран рассмотрел под ней блестящий остов человекоподобного паука. Противник орудовал множеством бритвенно-острых механодендритов и размахивал мечами в руках. Создание нависло над Саламандром, сгорбившись под тяжестью громоздкого черепа. Лицо его представляло собой вертящуюся бронзовую шестерню, в центре которой уместилось змеиное гнездо инфошипов. Дополняли абстрактную картину светящиеся оптические имплантаты на спицах — с каждым поворотом маски включался новый спектр видения.

Это отродье — Недежда Лем? Бранатар знал, что жрец Адептус Механикус может как угодно изменять обличье, и неизвестно было, как далеко зашла с этим магос-еретичка.

— Недежда Лем, — бросил он вызов, — отступись во имя Ордо Ксенос!

Восьмеричная паутина глаз уставилась на Саламандра с отстраненным презрением, но киборг продолжил наступать молча. Он был грозным врагом, но двигался с явной хромотой и всё время забирал влево, как будто из-за несбалансированных ног. Две руки безжизненно повисли, и зажатые в них мечи волоклись по полу.

— Тогда огонь осудит тебя, еретичка! — взревел Гарран и увеличил напор прометия.

С последней вспышкой света защитный ореол твари схлопнулся, не выдержав атаки Бранатара. Пламя полностью охватило механикуса, сожгло его одеяния и обнажило адамантиевый каркас. Оказалось, что левую часть торса ему изорвало в клочья — почти точно в результате попадания плазмы. Очевидно, технодесантник не сдался без боя.

— Ты хорошо сражался, брат, — произнес Саламандр. Он впервые назвал так Анзаля-М636.

Гарран ударился спиной об один из цилиндров. Дальше отступать было некуда. С почти любовной точностью ноктюрнец изменил напор прометия в огнемете, пожертвовав дальностью и охватом ради большей мощности. Оружие бешено затряслось, пытаясь удержать под контролем пылающий ад.

— Я иду в огне, как огонь идет во мне, — нараспев произнес Бранатар, когда киборг подобрался вплотную. Враг сиял, раскаленный добела, что придавало ему почти сверхъестественный вид.

— Цель захвачена, — воксировал Хауко.

Луч света метнулся с галереи вверху и впился в один из вращающихся глаз механикуса. За этим последовал мощный треск, и оптический модуль раскололся вместе со спицей.

«Это не был обычный снайперский боеприпас, — решил Гарран, — но ведь и Хауко не обычный снайпер».

Испустив завывающий вопль ярости, киборг тут же переключился на галерею. Воспользовавшись моментом, Бранатар рванулся вперед, врезался в гиганта и с размаха ткнул ему в грудину стволом огнемета, который по-прежнему изрыгал пламя. На Саламандра обрушился вихрь клинков и пылающая буря, но воин не отступил и свирепо ухмыльнулся, когда его оружие перегрелось. Внутри огнемета что-то лопнуло, из ствола посыпались искры.

— На наковальню…

Взрыв разбросал противников с такой силой, что они взлетели над полом, словно пушинки. Гарран пробил стоявший сзади резервуар, содержимое расколотого сосуда хлынуло наружу вязкой, нечистой волной. Киборга разнесло на несколько десятков раскаленных добела фрагментов, которые осыпались на площадку, будто градины оплавленного металла.

— Достойный враг и хорошая смерть, брат, — рассудил Атондар, когда мир Бранатара сгорел и опустилась тьма.

Смерть пришла за ним в черной рясе, глаза её были такими же древними, как и нестареющее лицо, бледное, словно отбеленный череп. Она без всякого выражения изучала Саламандра, пока тот медленно выплывал из забытья.

«Атондар…»

Стиснув зубы, Бранатар приподнялся. Он лежал, распластавшись в обломках изолирующего резервуара, покрытый слоем разбитого стекла и слизи, но при этом относительно целый. Караульный прошептал благодарности древней терминаторской броне, которая спасла его далеко уже не в первый раз. Обернувшись, Гарран заметил ксеносоздание, вывалившееся из цилиндра. Оно валялось рядом с ним, это четырехрукое чудовище в экзоскелете, что поблескивал липкой синевой. По удлиненному черепу существа тянулись гребни, белесые глаза скрывались под широкими выступами, которые сужались, переходя в сплетение мускулистых придатков. Хотя тварь, очевидно, была мертва, Саламандр ощутил потребность сжечь её, почти такую же естественную, как в дыхании или пище. Он потянулся за огнеметом… и вспомнил о жертвенной гибели оружия.

— Я создам новое, — поклялся Бранатар.

— Стойкость твоего доспеха примечательна, — заметила женщина в черной рясе. — Скелет секутора был выполнен из чистого адамантия, но всё же не выдержал взрыв.

Она помолчала, что-то вычисляя.

— По моей оценке, его структурная целостность понизилась до 0,399%.

Взгляд Гаррана остановился на стилизованном знаке шестерни, вышитом на рясе незнакомки. Это был символ Стигий VIII.

— Лем, — прошипел он.

Бранатар поднялся, не обращая внимания на пронзившую его боль. Космодесантник понимал, что он изломан и сломлен, но сейчас это не имело значения. При виде чужацкого отродья Саламандр вспомнил о главной задаче — покончить со здешней ересью. Магос осталась на месте, когда Гарран занес над ней кулак; казалось, что она не вооружена и не имеет имплантатов, но Караульный знал о безграничных способностях техножрецов к маскировке. Это хрупкое с виду существо могло оказаться смертоноснее, чем её огромный телохранитель.

— Недежда Лем, — провозгласил Бранатар, — постановлением Ордо Ксенос…

— «Караул — одинокое искупление», — перебила она.

Услышав от магоса пароль-катехизис, Гарран ошеломленно замер.

— По-моему, лозунг завершается строчкой: «Караул — искупление в единстве», — продолжила Лем. — Не самый изящный каламбур, но я воспроизвела его верно, не так ли?

— Твои шпионы подслушали пароль! — прорычал Саламандр.

— Стой, брат, — произнес Хауко у него за спиной. — Это не обман. Именно она привела нас сюда.

— Объяснись, Черный Щит, — холодно ответил Бранатар, не опуская кулак.

— Магос биологии Лем — перебежчица, — сказал снайпер, обходя его. — Это задание по эвакуации, брат.

Недежда указала на труп чужака.

— В ходе исследования данной породы ксеносов я обнаружила… озадачивающие взаимосвязи. Моим долгом перед Омниссией было проинформировать Ордо Ксенос об угрозе. К несчастью, секутор Строчан отказался сотрудничать, а скитарии подчинялись ему, — магос вздохнула, совершенно по-человечески. — Он не был настоящим искателем знаний.

— Ты лжешь, — прошептал Гарран.

Женщина повернулась к Хауко, игнорируя занесенный над нею кулак.

— Выполнен ли мой запрос? Крайне важно, чтобы я продолжила изучение выживших образцов.

— Ордо отыскал для вашего заповедника подходящий захолустный мир, — ответил Черный Щит. Его развязный цинизм куда-то испарился. — Строительство комплекса уже началось. Инквизитор уверен, что оснащение базы превзойдет затребованный вами уровень.

— Приемлемо, — ответила Лем, после чего указала на Бранатара. — А эта переменная…?

Хауко посмотрел Саламандру в лицо.

— Миссия окончена, брат.

— Ты мне не брат, Черный Щит.

— Мы оба из Караула Смерти.

— Вы с технодесантником работали вместе? — надавил Гарран.

Черные глаза Хауко остались непроницаемыми.

— Отступись.

Бранатар помедлил, думая о братьях, которых принесли в жертву ради этой лжи. Выжил ли Мальвуазен? А Тандий, неужели он всё ещё падает в бездонные недра проклятого мира?

— Исполни свой долг, — прошептал Атондар, на этот раз без издевки. — Это путь, по которому ты должен пройти, брат. Путь истинного огня.

— Прости меня, — ответил Гарран, не зная, говорит ли он вслух. Уронив руку, Караульный отошел от магоса. — Расскажите мне об этой новой угрозе.

— Она засекречена, — отозвался Черный Щит, — но готов поспорить, что скоро ты о ней узнаешь, Саламандр.

Бранатар сдержал клятву, данную Икару Мальвуазену, но, когда он вернулся на поверхность, тело Ангела исчезло, как и сигнал его маячка.

— Икар?

Гарран не ждал ответа по воксу, но всё же продолжал вызывать друга, пока искал его, бродя туда-сюда по опустевшей площади, словно заблудившийся паломник. Возможно, Икар очнулся, будучи не в себе или отчасти утратив рассудок, и отправился в огромный некрополь за пределами купола. Или, быть может, воина утащила стая мутантов…

— Атондар! — во внезапном порыве закричал Саламандр, но его тень тоже исчезла.

Начиналась операция по эвакуации, и вскоре за ней должен был отбыть сам Караульный, но до тех пор он продолжал искать.

— Я создам новое оружие в память о вас, братья мои, — поклялся он потерянным товарищам. — Скую его из праведной ярости и огня.

Воображение Бранатара вдруг запылало возможностями. Он многое понял на этом задании — не в последнюю очередь то, что не помешает обзавестись запасным оружием. Ещё чем-нибудь, пригодным для очищения ксеносов пламенем.

Злобный и ненавидящий улей окутал тенями воина, что шагал по его улицам, попробовал на вкус мысли, изучил душу в поисках пути внутрь — но нашел лишь огонь.

Гарран Бранатар так и не отыскал Икара Мальвуазена, и больше они не встречались. Но много лет спустя Саламандр услышал истории, и были эти истории темны.

Ангелов Сияющих более не существовало.

К О Н Е Ц^[1] 

Без касты

Воин сидела во мраке, глядя в тускло мерцающие линзы лежащего в руках шлема. Вспоминала. Искала имя.Когда я завершила обучение и ступила на Путь Огня, я предстала перед командующим академии вместе с другими кадетами-шас'саал для Именования. Кто поймёт истинное имя воина лучше, чем мастер, выковавший из него живое оружие? Одних хвалили за стойкость, других — за ловкость или меткость, меня же назвали Дж'каара, "Зеркало", за способность понять, что лежит на душе у товарища.

— Ты — их сверкающее сердце, — сказал он. — Ты видишь и черпаешь их силу, троекратно отдавая её назад.

Он предсказал мой путь к величию, подтвердил то, что я уже знала сама, что я первая среди равных. Да, это была гордость, но заслуженная делом гордость — пусть среди Тау'ва женщина равна мужчине, немногие из нас сверкают ярко на Огненном Пути. Я мечтала затмить саму Тень Солнца.

Она нахмурилась, вспоминая ту невероятную заносчивость и цену, которую за неё заплатила. Воин вздохнула и провела по шлему мозолистыми пальцами. Он был с ней, когда она впервые ощутила неповторимо сладкий вкус войны.

Став шас'ла, я ринулась в свой первый бой с убеждением, что моё пламя не дрогнет на холодном ветру войны. Нашим врагом были бе'гел — зеленокожие звери, что расплодились на бескрайних просторах Галактики и часто вторгались на территорию тау. Эти жестокие уродливые существа жили ради битвы, впрочем, их подход был насмешкой над искусством войны: они толпами носились по полю боя, опьянённые собственной яростью. Мы кружили вокруг, заманивали их в одну смертельную ловушку за другой и истребляли благодаря непревзойдённой огневой мощи, а затем отступали прежде, чем орде удавалось задавить нас числом.

То было идеальное выражение кайона, свидетельство искусства войны тау… и моего понимания сердец, ведь пусть я и не была старшим офицером, товарищи всё равно следовали за мной, вдохновлённые примером и словами. И впрямь слова так легко давались мне, что наш шас'уи даже пошутил, что я, должно быть — подкидыш из водных!

Я не знала сомнений и страха, была уверена в своём месте в идеальной геометрии тау'ва, неприкасаема. И когда шас'уи пал, никто даже не удивился, что меня выбрали на его место. Я, юный ветеран, считала себя героем. Я была слишком молода, чтобы понять, что в лёгких победах нет ничего героического.

Она вздрогнула, когда прикоснулась к шраму. С отвращением. С почтением. Воин провела по незаметной трещине, шедшей от лба до щеки. От шрама остался лишь след, но от этого было не легче.

Ф'анк… Добос. По'гайя… Непримечательные миры и простые войны со слабыми, глупыми врагами, лёгкие победы, разжигавшие мою гордость.

Оба'рай…

Небольшая планета на окраинах Второй сферы расширения — невероятно прекрасный Оба'рай, чьи сухие равнины напоминали о прекрасном Та'у. Словно родной дом для нашего народа, ради такого можно было рискнуть.

— Здесь гуэ'ла, — сказал шас'о нашего кадра. — Их Империум заявляет права на этот мир, но его тень в регионе развеялась, их внимание приковано к далёкими конфликтами. Если мы ударим быстро и решительно, то Империум закроет на это глаза.

Гуэ'ла — "люю-дии"… Древние существа, воинственные и суеверные, но не глупцы и не дикари. Меня завораживала перспектива наконец-то встретить достойного врага. Возможно, даже заслужить звание шас'вре.

В ответ на неё глядел покорёженный шлем. Спрашивая. Обвиняя. Ремонт, грубый, но вполне достаточный, сделала она сама. Мастер из касты земли вернул бы ему совершенство, но совершенство стало бы ложью.

Колонисты гуэ'ла упорно сражались, но их тактика и технологии были примитивны по сравнению с нашими. Нас задержала лишь их прославленная Имперская Гвардия — подразделение, которому обещали отдать эту планету как дом, если они смогут её удержать. Шас'о дал им возможность сдаться, но на суровых условиях, и ответом стал плевок в лицо. Это встревожило меня, ведь гуэ'ла были достойными уважения врагами, но, когда я высказала свои сомнения шас'вре, он рассмеялся.

— Ты действительно веришь, что шас'о хотел, чтобы они сдались? Эта война требует не Открытой Ладони, а Смертельного Удара — чистой победы без осложнений.

Она кивнула своей изуродованной тени, соглашаясь, что именно тогда совершенство увяло, именно тогда расцвели сомнения… именно тогда её истинное имя стало ложью.

Гвардейцы дали последний бой в главном городе Оба'рай, укрепили стены и собрали многотысячное ополчение, но впустую. Наши команды невидимок проникли в бастион и точечным ударом уничтожили артиллерию, после чего солдаты оказались беззащитны против дальнобойных ракет и рельсовых винтовок. Мы сравняли город с землёй, не потеряв ни одного воина, но ни разу за время кошмарного обстрела имперцы не попытались сдаться. Мои товарищи смеялись, считая их глупцами, но я молчала.

Как я и ожидала, шас'о приказал пленных не брать. Прочёсывание развалин было опасной и грязной работой, и потому мы спустили на разрушенный город крутов, наши вспомогательные войска — хищных птиц, кровожадных и диких, но верных и превосходно подходящих для этой задачи. Но… Мысль об этих дикарях, бесчинствующих среди тел павших воинов, тяготила меня. Если слухи были правдивы, круты любили лакомиться плотью павших врагов…

Она больше не была сверкающим зеркалом, но осталась сильна, и будет служить Высшему Благу… не потому, что оно было совершенством, но потому, что остальное ещё хуже. И теперь, когда она отражала мрачную, неясную силу, возможно, ключом будет несовершенство.

Даже сейчас я не могу объяснить причину, но я нарушила приказ шас'о и повела отделение в развалины, солгала и сыграла на их доверии в поисках чего-то, чему не могла найти названия. Клубы чёрного дыма превратили город в сумрачный лабиринт, заваленный обугленными телами и корчащимися существами, которые не могли быть живыми. Мы молча их добивали. Это было милосердием, но я чувствовала инстинктивное отвращение воинов, их невысказанный вопрос: зачем? Они были моими ближайшими товарищами, теми, с кем я надеялась принести клятву та'лиссера, но я повела их в грязь, макнула лицом в резню, от которой мы, тау, предпочитаем держаться на расстоянии.

Зачем?

Мы шли всё дальше, а вокруг разносились стоны умирающих, изредка прерываемые довольным уханьем крутов. На городской площади мы наткнулись на стаю зверей, столпившихся вокруг груды трупов, и тогда я узнала, что слухи о наших союзниках были правдой. Один увидел нас и заклекотал, возя когтями и размазывая кровь по зазубренному клюву. Затем он склонил голову и насмешливо махнул лапой, словно приглашая нас присоединиться к пиру. Двух моих товарищей вырвало прямо внутри шлемов, и мы попятились, спеша убраться от наших мерзких союзников.

Голова кружилась от дыма и отвращения, когда я споткнулась о труп в дымящейся шинели и замерла. Глаза на обгоревшем до костей лице были широко раскрыты и смотрели прямо на меня. Странно, но его высокая фуражка осталась целой, хоть её край и пригорел к черепу.

Зачем? — хотелось спросить мне, хотя я не понимала, о чём спрашиваю.

Гуэ'ла, словно оживший от ненависти, бросился на меня, замахнувшись чем-то ярким, раскалённым и жужжащим. Я отпрянула, встретив удар ружьем, и оно разлетелось — всё тело содрогнулось от бури осколков. Я слышала дикие крики товарищей и выстрелы их карабинов, когда воющий цепной меч впился мне в шлем…

Воин протянула руку и прикоснулась к другому шраму, который не заживёт никогда — он проходил не по коже, не по костям, но стал знаком тьмы, которая всегда была внутри. Её товарищи убили ко'митз'ара за миг до того, как он убил её, и всё же слишком поздно. Потом они перестали быть её товарищами. Их и не будет. Изъян сделал её изгоем среди своего народа, лишил уз та'лиссеры, но превратил в нечто большее. Притаившаяся во тьме тау, в чьей душе притаилась тьма, наконец-то нашла для своей истины имя — Джи'каара, "Разбитое Зеркало".

Змеев заповедник

— НАЧАЛО ЗАПИСИ —

Мы движемся вслепую по тонкому лезвию ножа, который рассекает небытие. Оступись — и падёшь с пути. Иди прямо — падёшь вместе с ним. Тут есть, наверное, какая-то разница, но я уже стала в этом сомневаться. Но, тем не менее, останусь верна Высшему благу и предоставлю вам самим делать выводы из событий.

У меня мало времени, но даже на смертном одре следует блюсти положенный порядок. То есть, оставаться тау даже среди дикарей. Эта гнилая планета забрала у меня многое, но этого ей не отнять. Знайте же: я пор’уи Виор’ла Асхарил, дочь третьего потока из клана Кхерай. Я происхожу из септа миров, где благоразумие водяной касты затмила свирепость огненной, но всё же моя семья служит достойно Империи Тау со дня основания первых колоний. Как и я послужу своим последним докладом.

И потому начнём с начала. Пусть им будет серо-зелёная мгла, круглый год висящая над Фи’драа, моим новым миром. Не успела я сойти с трапа корабля, как планета заключила меня в свои жаркие, смрадные объятья и больше не выпускала. Моргая и давясь в густом тумане, я услышала грубые голоса и ещё более грубый смех, потом кто-то ткнул маску фильтратора мне в лицо — и я снова смогла дышать.

— Первый раз — будто тонешь, — произнёс мой спаситель, — потом станет легче.

Я не помню, кто это был, но он солгал: легче так и не стало.

— Ты явно нажила слишком влиятельных врагов для столь юной особы, Асхарил, — безо всяких преамбул заявил посол о’Сейшин, рассматривая меня с подушек своего парящего в воздухе трона. Его голос был мягок и в то же время полон энергии. Он наполнял просторный зал приемов, точно текучий шёлк: настоящее оружие в руках искусного оратора. Посол прислал вызов сразу после моего прибытия, так что я не успела привести себя в порядок и теперь чувствовала себя довольно униженно.

— Я не понимаю, почитаемый, — сердито возразила я, колеблясь между уважением и неприязнью к древнему старцу. Ему подчинялись все наши силы этой глухой планеты. Власть о’Сейшина служила доказательством превосходства нашей касты, но от посла смердело годами, прожитыми сверх естественного порога жизни для тау. Его старческая кожа стала уже тёмно-синей и с трудом скрывала жёсткие грани черепа, однако взгляд оставался по-прежнему ясным.

— Этот мир — конечная станция, — продолжал он. — Кладбище для сломленных воинов и забытых реликтов вроде меня, а не испытательный полигон для горячей крови молодых. Кого ты оскорбила, раз тебя отправили сюда, Асхарил? — Он улыбнулся, но глаза его выдали.

— Я следую дорогой воды, — ответила я, положившись на врожденное самообладание своей касты. — Моя кровь струится тихо и мирно, так что мой голос может плести…

О’Сейшин фыркнул, оборвав меня словно пощёчиной.

— Я слишком стар для словесных игр, девочка! — Он подался вперед, и с губ у него потянулась ниточка слюны. — Зачем ты явилась на Фи’драа? Кто тебя послал?

— Почитаемый… — Я запнулась, тщетно пытаясь оторвать взгляд от падающей словно в летаргическом сне слюны. — Простите, но я сама просила назначения сюда. Я проводила изучение языка и обычаев людей, — Я нарочно использовала слово, которым гуэ’ла называют себя. — На Фи’драа мне виделась наилучшая возможность углубить свои познания.

Посол глянул на меня с таким откровенным недоверием, почти нарочитым, словно мы с ним старательно играли в игру «кто кого обманет». Игру, в которой он привык выигрывать…

— Значит, ты хочешь испытать себя в деле, Асхарил? — Он снова улыбнулся, и на этот раз я заметила в его улыбке веселье, которое, однако, разделить у меня никакого желания не возникло. — Тогда не стану тебе препятствовать. Более того, у меня есть для тебя как нельзя более подходящее поручение.

Я так никогда уже не узнаю, почему о’Сейшин посчитал меня своим врагом с той нашей единственной и короткой встречи, однако посол оказался самой безвредной из всех бед, что ждали меня на этой планете.

О долгой борьбе Империи Тау с Империумом гуэ’ла за планету Фи’драа я распространяться не буду. Загадки опутывают ту войну? словно шепчущий дым, а я не успела о них почти ничего узнать перед тем, как о’Сейшин отправил меня в никуда. Я могла бы много рассказать о природе самой планеты, по ней я скиталась почти пять месяцев, однако удовольствуюсь лишь одной избитой истиной: что бы не говорили на вводных, это никак не готовит к тому, что ждёт на самом деле. Отнести Фи’драа к классу «мир джунглей» или «водный мир» — это всё равно, что облачить мертвеца в пышные одежды и назвать красавцем. Восемьдесят процентов поверхности планеты утопает в вязких, снулых океанах, которые перемешиваются с небом в беспрестанном круговороте испарений и моросящих дождей, окутывая всё кругом серо-зелёной миазмой, что проникает во все поры и самую душу. Континенты Фи’драа представляют собой колючую путаницу мегакоралла, забитого растительностью, которая выглядит — и пахнет — так, словно её выгребли со дна океана. Низкорослые деревья с мясистыми стволами и похожими на пузыри листьями соперничают с увядающими царствами грибов и колоссальными скоплениями анемон: и всё это душит друг друга, лезет друг через друга и просто растёт друг на друге — размножение в гонке с распадом столь быстрой, что её, кажется, можно заметить невооружённым глазом.

Худшее ли место на Фи’драа сектор О-31, я сказать не берусь, однако он явно занимает там не последнее место. Гуэ’ла называют его «Клубок» — название бесконечно более подходящее, чем наше сухое и рациональное обозначение, ибо нет ничего даже отдаленно напоминающего рациональность в этой зловещей местности. Вьющаяся спираль раскисших от воды джунглей, мрачное сердце самого большого и самого дикого материка планеты. Война его почти не коснулась, однако слухи преследуют его, точно дурные воспоминания: о полках, которых проглотило в полном составе прежде, чем они успели схлестнуться с врагом… О заблудившихся патрулях, которые ещё ведут войны постарше наших… И о древних тварях, спящих в глубине океанов…

Понятно, что я не придавала внимания всей этой чепухе. В мою задачу входило пролить свет здравомыслия на эту головоломку и «распутать Клубок» (как это красиво представил о’Сейшин). Я должна сопровождать фио’вре Мутеха, заслуженного картографа из земляной касты, который получил задание нанести эту область на карту. Тогда я решила — идиотка! — что мне оказана честь! И только потом, позже, увидев, как Клубок обматывается вокруг и сквозь себя, я поняла всю бессмысленность нашей затеи. И часто думала: не смеётся ли ещё надо мной о’Сейшин?

О характере земляной касты говорит многое тот факт, что Мутех воспринимал своё невыполнимое задание безо всякой злости. Крепкий тау в осеннем цикле своей жизни, он вечно ходил надутый и самодовольный, что меня постоянно бесило, однако к работе Мутех относился исключительно скрупулёзно. Его помощник Ксанти, тихий аутаку (спец по информации), говорил редко и никогда не встречался со мной глазами. По-моему, он предпочитал общество своего инфодрона из новоразумных всем остальным.

Четвертой и последней из стоящих упоминания была наша защитница и проводник шас’уи Джи’каара. Огненный воин и ветеран Фи’драа, она относилась к джунглям с чутким недоверием хищника, который понимает, что сам может стать добычей, и как у многих хищников-вожаков, у неё была собственная стая: десяток янычаров гуэ’ла с импульсными карабинами и в лёгкой броне. Все они были имперскими дезертирами, которых больше привлекли обещания лучшей кормёжки, чем идеология тау, и которые, несмотря на внешние атрибуты нашей цивилизации, так и остались варварами. Каждый вечер они играли в азартные игры, спорили и грызлись между собой, но никогда — в присутствии Джи’каары. Знай они, что я понимаю их язык, то следили бы за ним получше. И прислушиваясь к их грубым страстям и страхам, я дивилась, как столь приземлённый народ вообще вышел к звёздам.

Вместе мы вступили на Клубок: земля, вода, огонь и… грязь, следуя по его странным водным путям на паре престарелых «каракатиц». Раз в несколько дней Мутех замечал какое-нибудь «необычное место» и требовал остановки. После чего мы тратили целую вечность, описывая какой-нибудь невразумительный геологический феномен или древние руины. Пока картограф наносил данные на карты, а янычары патрулировали местность, джунгли потихоньку придвигались, следя за нами тысячью голодных глаз, которые как будто принадлежали одному зверю.

— Он ненавидит нас, — сказала как-то Джи’каара, застав меня врасплох: я пристально вглядывалась в зверя в ответ. — Однако нам рад и ждёт, когда мы потеряем бдительность.

— Это же просто джунгли, шас’уи, — возразила я, повернувшись к воительнице. — Они не способны мыслить.

— Врёшь, водичка, — ответила Джи’каара. — Видишь правду, но, как и все ваши, сама её боишься.

— «Все ваши»? — Я была поражена. — Мы с тобой одной крови. Мы обе тау.

Лицо Джи’каары скрывала бесстрастная маска боевого шлема с выпуклыми линзами, однако презрительную усмешку я ощутила.

По мере того, как наша экспедиция растягивалась и недели превращались в месяцы, я возненавидела всех своих спутников, но в особенности — Джи’каару. Я признаю место огненной касты в тау’ва, однако мне не давала покоя агрессия, сидевшая у неё внутри, точно сжатая пружина. Может быть, это было из-за неприятного шрама у неё на лице или её насмешливого презрения… Но, пожалуй, нет… Скорее всего, это было что-то более глубокое. Как и о’Сейшина, её затронула порча этого мира.

Порча. Столь иррациональный термин в устах тау. Он наверняка больше бы подошёл имперским фанатикам, которые осуждают всё непохожее уже из-за самой непохожести. Возможно, однако позже я начала подумывать, что фанатики подобрали очень верное слово.

Пора рассказать вам о Змеевом заповеднике.

— Что это? — Я попыталась разглядеть тёмный силуэт сквозь вуаль окружающей его растительности. В середине острова, лежащего перед нами, возвышалось нечто похожее на приземистое широкое строение, которое явно отличалось от всех тех, что мы встречали на Клубке прежде. Несмотря на мешающие заросли, его простые угловатые контуры прослеживались чётко, говоря об архитектурной строгости вопреки плавным очертаниям наших форм. Даже только увидев его с расстояния, я преисполнилась дурными предчувствиями.

— Ниррода не обманули, — заметил Мутех, опуская оптику.

Ниррода? Я вспомнила диких, облепленных грязью аборигенов, которых мы встретили несколько недель назад. Технически «аборигенами» их называть неправильно, так как местные федране произошли от колонистов гуэ’ла, которые покорили этот мир тысячи лет назад, а потом он, в свою очередь, покорил их. Примитивные вырожденцы, низкие и кривоногие, с огромными точно стеклянными глазами и раззявленным ртом, живущие среди дикой природы довольно разрозненными племенами. Все они непредсказуемы, но клан Ниррода, который двигался вдоль хаотичной аритмии Клубка, был печально известен своей воинственностью. Однако Джи’кааре знакомы их обычаи, и она выиграла переговоры для Мутеха, который обменивал яркие безделушки на обрывки знаний об их коварной стране. Один из обрывков и привёл нас сюда.

— Насчёт змеедрев не обманули точно, — кисло заметила огненная воительница. — Весь остров ими утыкан.

Поначалу я принимала лёгкое колыхание высокой, похожей на актинии, поросли, которая словно ковром покрывала остров, за действие ветра… Хотя ветра никакого не было… Теперь я взглянула на покачивающиеся отростки по-новому: у основания каждый был толще меня в талии, сужаясь к ребристому фиолетовому кончику, который кланялся в нашу сторону, точно пробуя наш запах на вкус.

— Они опасны?

— Их ожог смертелен, — с лаской в голосе ответила Джи’каара, — но растут они медленно. Этим, наверное, больше ста лет. Это строение…

— Явно возведено до войны, — с удовольствием перебил её Мутех. — Находку нужно тщательно осмотреть. — Что-то похожее на алчность промелькнуло на его широком лице, явив ещё одну грань порчи: жажду знать. — Огненный воин, прошу расчистить путь.

Джи’каара развернула роторные пушки нашей «каракатицы» вдоль леса, кромсая упругую как резина поросль на дымящиеся обрубки, которые больше походили на куски мяса, нежели на растение. Умирая, дерева издавали пронзительные звуки, их трели звучали неожиданно разумно.

— Плохой оказался заповедник, — со странной грустью произнёс Ксанти. Я удивлённо взглянула на помощника Мутеха. Тот поёжился, смущённый моим вниманием. — Так это место дикари называют: Змеев заповедник.

Потом янычары прошлись по останкам леса огнемётами, с хохотом обращая в пепел бьющиеся обрубки. Один громила перестал смотреть по сторонам — и похожий на кнут отросток, корчась в смертных судорогах, хлестнул его по лицу. Пару секунд спустя человек присоединился к растению в собственном танце смерти. Впервые я стала свидетельницей насильственной смерти, однако ничего такого не ощутила. Фи’драа уже изменила меня.

Лишённое покрова, строение оказалось почти совершенным в своей уродливости. Приземистый восьмиугольный массив, сложенный из серых плит, твёрдых как скала. Стены под наклоном сходятся к плоской крыше, которая выглядела достаточно крепкой, чтобы выдержать бомбардировку с воздуха, наводя на мысль, что это место могло быть чем-то вроде бункера. Обойдя его кругом, мы не нашли ни щелей, ни следов отделки, только глубоко утопленный в стену вход, куда легко мог проехать танк. Металлическая перегородка преграждала путь, на её изъеденной поверхности выступал строгий символ «I». Несмотря на свою простоту, знак излучал суровый авторитет, лишь усугубив мои тревоги.

— Мне не знакома эта эмблема, — задумчиво произнёс Мутех, проводя рукой по выпуклостям металла. — Ты что думаешь, пор’уи?

— Похоже на руну гуэ’ла, — ответила я. — Лингвистически она переводится как «сам, лично», но в таком контексте, вероятно, подразумевает обозначение какой-то группировки.

— Значит, гуэ’ла построили это место? — спросил Ксанти.

— О, я с абсолютной уверенностью могу предположить имперское происхождение, — ответил Мутех, явно довольный собой. — Хотя здесь не хватает помпезных украшений, присущих их архитектуре, но контуры и материал — явно имперские.

— Откуда взялись имперцы на Фи’драа до войны? — Ксанти, похоже, сам смутился от своего замечания.

— А почему им здесь не быть? — провозгласил Мутех. — За сотни лет имперцы побывали почти везде. Это древняя держава, которая горела желанием достичь звёзд за тысячи лет до того, как нам была явлена тау’ва. Однако, нельзя сказать, когда они впервые появились на этой планете. И зачем.

— У этого места мощь крепости, но нет логики крепости, — сообщила Джи’каара, впервые подав голос. — Стены прочные, но нет ни огневых точек, ни сторожевых башен.

— Возможно, они скрыты, — предположила я.

— Не забывай, это довоенный реликт, — укоризненно ответил Мутех. — Его построили не для того, чтобы удержать врага снаружи, а для того, чтобы уберечь секреты внутри.

— Какие секреты? — преданно спросил Ксанти.

— Такие, которые стоит хорошо прятать! — При мысли об открывающихся возможностях у картографа заблестели глаза. — Такие, которые стоит узнать для Высшего блага. — Он хлопнул по перегородке: — Открывайте!

Внешне никаких механизмов доступа видно не было, но инфодрон Ксанти обнаружил биометрический считыватель, встроенный в перегородку.

— Для гуэ’ла это довольно сложная система, — бормотал аутаку. Его лицо почти пропало среди пляшущих голограмм, которые проецировал дрон. Небольшая машина в форме тарелки парила возле двери, ощупывая механизм инфолазером и схематически перенося его туда, где с ним мог работать хозяин.

— Сомневаюсь, что смог бы обойти его, — говорил Ксанти, — однако похоже замок уже взломали… и довольно грубо перенастроили. — Он поднял хмурый взгляд. — Кто-то уже пробрался сюда до нас.

Несмотря на то, что замок был уже повреждён, к моменту, когда Ксанти синтезировал нужный ключ, уже опустилась ночь. Мёртвые шестерни со скрежетом ожили, и перегородка пошла вверх, стеная от повторного надругательства. Из тёмной утробы хлынул кислый запах плесени, настолько густой, хоть топор вешай. Несколько янычаров насмешливо фыркали, пока я, сдерживая рвотные позывы, неловко возилась со своей маской-фильтратором, однако сами заметно побледнели. Джи’каара резким движением заставила их замолчать, однако благодарности я не испытала. Герметичный шлем избавил её от вони, которую нам пришлось терпеть. Где уж тут равенство и справедливость?

Мы вошли в похожий на пещеру зал уже привычным порядком: дрон-стрелок Джи’каары полетел вперёд, янычары веером разошлись в стороны. Наши ручные фонари отбрасывали темноту прочь, однако та чёрной паутиной цеплялась за каждый угол и щель. Из темноты кругом проступали выгоревшие остовы транспортных амфибий и каких-то агрегатов, бросая тени на кладбище из бочек и ящиков, похожих на надгробия.

— Те, кто сюда пробрался, перекрыли путь к отступлению, — сообщила Джи’каара, оценив разрушения. — Уничтожили машины и запечатали выход на случай, если кто-то проскочит.

— Почему никто не сопротивлялся? — поинтересовалась я, — Тел не видно.

— Хороший вопрос, водичка.

На другом конце зала среди обломков покоился искромсанный люк, вырванный из пазов. Джи’каара опустилась на колено и провела пальцами по истерзанному металлу. Края люка лохматились острыми завитушками.

— Цепные мечи.

— Откуда ты знаешь?

— Зубья оставляют характерный след, — Джи’каара умолкла и глянула через плечо прямо на меня. — Их отметины… не спутаешь ни с чем. — Её голос прозвучал почти вызывающе.

— «Не спутаешь ни с чем»? — Точно по собственной воле мои глаза обратились к залатанному шраму на лицевом щитке её шлема — ране, которая точно в зеркале отражала разрез у неё на лице. И тут до меня дошло, как она познакомилась с этим оружием.

Дальше по коридору разрушения почти сошли на нет, однако гнетущее чувство не исчезло. Оно преследовало нас, пока мы проходили одно покинутое помещение за другим, уходя вглубь сооружения и прижимаясь друг к другу всё тесней.

— Группы поменьше могли бы охватить большую площадь, — протестовал Мутех. — Твоя осторожность нелогична, шас’уи. Это место давно мертво.

Но огненный воин не стал бы разделять наши силы, и я снова поразилась различию между нашими кастами. Мы работаем вместе ради Высшего блага, однако наши характеры расходятся. Мутех и Ксанти — создания рациональности, в время как Джи’каара жила чистыми инстинктами. Что же тогда я такое?

Я размышляла над этим вопросом, пока мы двигались дальше, проходя комнаты охраны и кладовые, пустой склеп общей спальни и столовую, где на столах по-прежнему ждала еда, затвердевшая до состояния камня и забытая.

— Оно застало их врасплох, — пробормотала Джи’каара, — и расправилось с ними очень быстро.

— Оно? — переспросила я. — Ты хотела сказать: захватчики?

— Нет… — Впервые её голос прозвучал обеспокоенно. — Нет, мне кажется, это что-то другое.

Первого мертвеца мы встретили на посту связи. Закутанный в тяжёлые алые одеяния, привалившийся к пульту вокса мумифицированный труп был похож больше на машину, чем на человека. Вместо лица у него была угловатая бронзовая маска, утыканная датчиками и явно приклёпанная к черепу. В бионической клешне был зажат пистолет, ствол был просунут в разбитую решетку рта. Верхушка черепа отсутствовала, превратившись в корону из осколков кости и электросхем.

— Он застрелился, чтобы захватчики не успели до него добраться, — заключила Джи’каара.

— Или потому что не успели добраться, — неуверенно предположила я. Джи’каара перевела взгляд на меня и подождала, пока я консультируюсь со своей интуицией. — Он единственный, кого мы нашли. Возможно, это чем-то отличает его от остальных.

— Он точно отличался от остальных, — со страстью вмешался Ксанти. — Судя по обширной бионике, это жрец механикусов и, вероятно, не из последних по статусу. В отличие от нас, спецы по обработке информации Империума стремятся слиться со своими машинами.

Страсть аутаку удивила. Внезапно я поняла, как мало знаю о своих спутниках.

Мы прошли вместе так много, но по-прежнему оставались незнакомцами. Что нас разделяло: наши касты или просто личные недостатки? С беспокойством я отложила этот вопрос в сторону и сосредоточилась на текущих событиях.

— Пожалуй, это он вызвал тех, кто сюда проник.

Джи’каара обдумала мою мысль.

— Пожалуй, водичка.

«И, пожалуй, я не такая дура, за которую ты меня держишь», — подумала я.

Опускной механизм на нижние уровни был уничтожен, а люк на лестничном колодце заперт изнутри, правда, для плазменных резаков это препятствием не было. За люком спиралью уходили в темноту металлические ступени.

Дрон-стрелок Джи’каары летел первым, опускаясь в пролёт, а мы шли по спиральной лестнице. Луч его прожектора пропадал в бездне внизу. По мере спуска стены начинали крошиться и осыпаться, всю влагу из них высосали серебристые прослойки грибка. Кое-где отвратительная грязь вспучивалась раковыми опухолями плодовых тел, но это были лишь высохшие пустышки, по-видимому, окаменевшие в процессе роста. Вонь стояла жуткая, и я крепко прижимала к лицу фильтратор. Мутех с Ксанти вскоре последовали моему примеру, а вот янычары терпели стойко, не желая показывать слабость перед Джи’каарой.

«Стараются, точно собаки перед хозяином», — подумала я.

Через равные промежутки мы проходили мимо входных створов на другие уровни, и я осознала, насколько огромное сооружение лежит под землей, точно закопанная гора, изрытая ходами и пещерами. Некоторые из входов были заперты, некоторые раскрыты нараспашку, но мы пропускали их все. Исследовать весь комплекс целиком заняло бы несколько дней, а ни один из нас не горел желанием здесь задерживаться. Поэтому мы шли дальше; нас всех подгоняло общее чувство, что ответы, которых мы ищем, лежат внизу. Но когда свет дрона наконец нащупал дно лестничного колодца, мы застыли на месте.

— Император сохрани! — ахнул один из янычаров, но никто не одёрнул его за этот атавизм.

Наш путь заканчивался в трупной яме. Десятки мёртвых тел грудами лежали внизу, искалеченные и переломанные немилосердной смертью. Стены вокруг были изрыты глубокими воронками, что говорило о сильной перестрелке, однако нельзя было сказать, пули это или цепные мечи, которыми мёртвые были очищены от грехов.

Очищены от грехов. Ещё одно выражение, которое плохо сочетается с тау’ва, но всё-таки это верный термин, ибо твари эти были нечистыми. Несмотря на раны и десятки лет разложения, было ясно видно, что гуэ’ла они напоминали только поверхностно. Иссохшая кожа туго обтягивала изуродованные кости, разрастаясь узловатыми пластинами на рёбрах и плечах. У многих были лишние суставы на ногах или похожие на длинные изогнутые лезвия выросты, торчащие из запястий. От лиц остались высохшие маски на удлинённых, почти звериных черепах; челюсти раздвинуты жёсткими языками с жалом на конце. Некоторые ещё носили обрывки одежды, однако большинство были обнажены.

Они сбросили одежду, точно ненужную кожу, когда их охватило изменение…

— Мы должны повернуть обратно, — решительно заявила я. В кои-то веки янычары были со мной согласны, и к моему удивлению — не только они.

— Асхарил права, — произнесла Джи’каара. — Этот склеп лучше оставить как есть.

Мутех заколебался. Он испытывал такое же отвращение, как и все мы, однако оставить тайну неразгаданной для него было всё равно что предать себя анафеме.

— Это неприемлемо, — заявил картограф. — Наш долг оценить, переложить в цифры и записать эту аномалию. Высшее благо требует бесстрашия. Неужели твоё бесстрашие тебя подводит, огненный воин?

Джи’каара окаменела. Между янычарами прокатилась волна напряжённости, и я увидела, как они неосознанно дёрнули оружием в сторону картографа. Даже Ксанти это заметил; его взгляд метался между спорщиками, на лице застыло почти комичное выражение растерянности. Лишь Мутех, казалось, совершенно не подозревал о грозящей ему смертельной опасности.

— Я пойду дальше один, — настойчиво продолжал он, — если ты боишься…

Я подумала, что после такого она его убьёт. Я попыталась вмешаться, вспомнить своё ремесло и сгладить разногласия, однако слова покинули меня прежде, чем я сумела их подобрать. Вместо этого Джи’каара нашла в себе резерв дисциплины, о наличии которого я и не подозревала.

— Огонь всегда идёт впереди, — сказала она и, не проронив больше ни слова, шагнула вниз, между трупами. И подписала нам приговор.

Мы шли за незваными гостями по следу разрушений через лабиринт мастерских и лабораторий, которые вскоре стало не узнать. Нити грибка, который сплошь покрывал стены, здесь вызрели, разрастаясь в цепкие, неприятные пряди, похожие на затвердевшие внутренности. Прежде чем застыть, эта штука обвила всё, придав строгой имперской архитектуре мягкость органических форм.

«Мы ползём сквозь больной труп», — думала я. Но что, если он не мёртв, а только вечно умирает? Я с трудом пыталась подавить эти нелепые мысли, цепляясь за ясность тау’ва, но в этой выгребной яме она казалась едва теплящейся, ложной надеждой.

Полусгнившие мертвецы грудились повсюду, отмечая путь, по которому шла их смерть. Изрубленные, разорванные, обугленные, они гибли толпами, пытаясь задавить вторжение массой, и я поймала себя на мысли: насколько смертоносны были те, кто их убивал. Какое существо может словно косой срезать этот ужас? Ответ мы нашли в разгромленном лазарете, где непрошенные гости понесли первые потери. Павший воин был почти похоронен под грудой мутантов, однако его фигуру невозможно было перепутать ни с кем. Живым он почти вдвое был бы меня выше и не сосчитать во сколько раз тяжелее. Возможно ли такое на самом деле?

— Космические десантники, — произнесла Джи’каара с чем-то напоминающим благоговение. — И там где один, будут и другие.

У меня перехватило дух, когда она подтвердила мои подозрения. Я изучала отчёты и изображения элитных воинов Империума, но они казались мне далёкой, почти мифической угрозой. Они были дурным сном, великанами биоинженерии, которых выводили с целью быть абсолютно безжалостными на службе своего мёртвого императора. Ходили слухи, что сотня этих чудовищ может покорить целую планету.

— Что они здесь делали? — поинтересовалась я, зачарованно глядя на мёртвого космодесантника. Шлем с заостренным, почти птичьим рылом скрывал его черты, но я могла вообразить себе лицо под маской: оно должно было быть воинственным и открытым, с кожей, похожей на жёсткую выделанную шкуру, с причудливым переплетением шрамов и татуировок — лицо, не просто вытесанное войной, но специально переделанное для неё.

Джи’каара сделала знак янычарам, и те растащили мутантов в стороны, откопав чёрную как пустота силовую броню. Странно, но его левая рука выглядела словно отлитой из серебра; плечевой щиток украшала стилизованная «I» с врезанным черепом. Ещё больше не к месту выглядел ярко-жёлтый правый наплечник. Несмотря на свирепый вид, понятия об эстетике здесь явно не хватало.

— Узнаю геральдику, — Джи’каара постучала по угловатому кулаку, изображённому на жёлтом наплечнике. — Имперские Кулаки — старые враги Империи Тау, но такой… — Она указала на серебряный наплечник. — Такой я раньше не видела. И они носят жёлтую броню, а не чёрную.

— Погоди, — сказала я, — этот второй символ… Разве он не похож на тот, который мы видели наверху у входа?

— Они схожи, — произнёс Мутех, разглядывая эмблему, — но врезанный череп — это существенное отличие. Возможно, между ними существует связь, однако поспешные допущения опасны…

— Разве это имеет значение? — спросил Ксанти. — Фанатики гуэ’ла все сумасшедшие. Всё, что они делают, не имеет смысла.

— Знай своего врага как себя, — произнесла Джи’каара, явно цитируя какое-то учение огненной касты. — Здесь какая-то загадка.

Однако в причинах смерти космодесантника никакой загадки не было: его нагрудник был вскрыт точно раковина, и один из мутантов практически забрался внутрь грудной клетки, прорубив внутренности воина.

— Империум послал своих лучших воинов, чтобы провести зачистку возникшего кризиса, — задумчиво пробормотала Джи’каара.

— Тем больше причин для нас уйти, — продолжала настаивать я на своём.

— Мы не можем, — Она шагнула прочь от погибшего великана. — Космические десантники не бросают своих павших.

— Я не вижу связи…

— Не видишь? Подумай, водичка.

— Я… — Понимание окатило меня словно ледяным душем. — Ты думаешь, что они проиграли.

— Что бы здесь не случилось… — произнесла она, обводя рукой мутировавшую орду, — мы должны удостовериться, что это закончилось.

След кончался на самом верхнем уровне подземного амфитеатра. Нашим фонарям с трудом удавалось обозначить огромное пространство, выхватывая отдельные детали, однако не имея силы охватить всё целиком. Создавалось впечатление колоссального улья, сотканного из серых прядей. Из углубления в центре зала поднималась белёсая куча. Толстые пряди грибка пробивались из её основания, умножаясь и мельчая по мере роста и проникая в каждую поверхность. Чем ниже мы спускались, тем яснее становилось, что мутанты приняли здесь последний бой, закрывая от врага сердце своего улья, однако космодесантники тоже гибли один за другим. Первый лежал двумя уровнями ниже, ещё сжимая цепной меч; головы у него не было. Как и его товарищ, десантник был облачён в чёрные с серебром доспехи, однако правый наплечник был совсем другим.

— Белый Шрам, — сообщила Джи’каара, указав на алый зигзаг молнии на белом поле. — Они с честью сражались на Да’лите.

— На Дал’ите были космические десантники? — Меня повергла в ужас мысль, что Империум так глубоко проник во владения тау.

— Они почти взяли Дал’ит, водичка, — неприветливо хмыкнула Джи’каара. — У вас в касте кое-какую правду замалчивают, чтобы ваши трусливые сердца не сжимались от ужаса.

Но несмотря на смысл слов, в её голосе не было злобы. Мы с ней пришли к чему-то вроде взаимопонимания, она и я. Меня больше беспокоило то, что моя собственная каста, вполне возможно, лгала мне. Возможно ли такое на самом деле? Воспоминание о старом интригане о’Сейшине утешения мне не принесло.

Мы продолжали спускаться. Джи’каара, останавливаясь у каждого павшего космодесантника, мрачно изучала его знаки отличия: синяя хищная птица на белом… Белый круг пилы на чёрном… Она не узнала ни тот, ни другой, но всё равно отдавала дань уважения: каждый из них погиб страшной и героической смертью в окружении разорванных врагов.

— Почему они носят знаки разных кадров? — спросила я, видя, что загадка их пёстрого братства не даёт Джи’кааре покоя.

— Знаки ори’де’на, — поправила она. — Космические десантники называют свои группировки «ори’де’на». — Я сморщилась от такого неуклюжего произношения слова гуэ’ла «орден». — И отвечу на твой вопрос, водичка: я не знаю. Это собратство противоречит всему, чему меня учили про таких как они. Космодесантники строго держатся своих кланов.

— Возможно, их заставили сражаться вместе, — предположила я. — Может быть, это наказание за какой-то проступок. Или, наоборот, честь.

Но ни одна из этих теорий не обнадёживала, особенно с того момента, как мутанты становились всё страшнее и страшнее. Некоторые уже не несли никакого сходства с гуэ’ла вообще, больше походя на отродье совершенно другой, абсолютно не-нормальной расы. По сравнению с несколькими тварями даже космодесантники казались маленькими. Громадные тела покрывали шипастые плиты внешнего скелета, которые выглядели достаточно крепкими, чтобы выдержать выстрел импульсного карабина. Все тела пестрели мехом из серебряно-серой плесени, однако нельзя было сказать, вырос ли грибок сверху или же пророс изнутри.

Внезапно Джи’каара остановилась, воззрившись на одного из зверюг покрупнее.

— Я знаю, кто это такие, — сказала она тихо.

— Это мутанты, — заявил Мутех, — явно результат каких-то неумелых имперских экспериментов…

— Это иге’мокуши, звери Безмолвного Голода, — произнесла Джи’каара. Название мне ничего не говорило и остальных явно поставило в тупик. Она кивнула, нисколько не удивленная: — Хищнический вид, с которым Империя Тау столкнулась совсем недавно. Эти отличаются от биоформ, которых показывали на ознакомительных занятиях, но многообразие заложено в их природе. Они — живые орудия, которые умеют владеть как формой, так и сущностью, превращаясь в то, что лучше всего подходит для достижения цели.

— Они враждебны Империи Тау? — тревожно спросил Ксанти.

— Они враждебны любым формам жизни, кроме своей собственной. Они словно саранча: живут только для того, чтобы жрать и размножаться, не оставляя после себя ничего, кроме праха и призраков. Говорят, Империум сильно пострадал от их вторжений.

Все замолчали. Вот ещё одна неприятная правда, которую скрыли во имя Высшего блага. За прошедшие несколько месяцев мои убеждения точно разъело, открыв обман, одержимость и ужас. Что ещё от меня скрывали?

Вниз… дальше вниз… Ещё мёртвые космодесантники… Сначала золотая звериная голова на тёмно-синем, потом ещё одна хищная птица, на этот раз красная на белом.

— Ты с почтением относишься к этим воинам, — сказала я, внимательно наблюдая за Джи’каарой.

— Я уважаю их силу, Асхарил.

Но я чувствовала, что её восхищение лежит глубже. Джи’каара была изгоем среди собственного народа, живя ближе к дикой природе Фи’драа, чем к мудрости тау’ва. В этих воинах наравне с силой её влекло их братство.

К тому моменту, когда мы достигли нижнего уровня, нашёлся восьмой космодесантник. Этот последний погиб, совсем чуть-чуть не дойдя до цели. Его броня была пробита в десятке мест похожими на лезвия выростами. Странно, но он продолжал стоять: его телу не давала упасть груда заваливших его трупов. Даже среди своих братьев он выглядел гигантом, однако были у него и другие отличия. В то время, как остальные только покрасили левую руку в серебро, обе его руки были серебряными — или скорее из какого-то более твёрдого металла. Его личная геральдика была чёрной, эмблемой служила стилизованная белая латная перчатка.

— Железная Рука, — сообщила Джи’каара. — Ещё один старый враг.

— Там, похоже, хранились образцы, — произнёс Мутех, указывая на пару опрокинутых прозрачных цилиндров, которые выглядели достаточно большими, чтобы вместить самую крупную тварь. Плети грибка обернулись вокруг, сжав цилиндры так сильно, что усиленное стекло треснуло.

— Эти дураки притащили Безмолвный Голод на Фи’драа, — прошипела Джи’каара. Я с изумлением услышала ярость в её голосе. Она говорила так, будто угрожали её родному миру.

— Так что, это место что-то вроде тюрьмы? — спросил Ксанти.

— Не тюрьмы, — ответил Мутех, прослеживая паутину трубок, идущих от цилиндров к ряду ржавых пультов. — Вспомни лаборатории, которые мы прошли. Нет, это исследовательский центр. Имперцы проводили здесь опыты над этими тварями. Наверное, искали способы общения…

— Империум не ищет общения со своими врагами, — сказала Джи’каара. — Они искали оружие.

— Но почему здесь? — поинтересовался Ксанти. — Или просто так совпало, что они выбрали Фи’драа?

— Многие из местных видов грибков смертельно опасны, — задумчиво произнёс Мутех. — Наверное, они пытались синтезировать патоген.

— А потом у них что-то сорвалось, — ровным голосом произнесла Джи’каара.

— Мы этого не знаем, — возразил Мутех. — Технические методы гуэ’ла пронизаны суевериями, но…

— Наследственные черты иге’мокуши оказались слишком сильны, — сказала я, подивившись собственной уверенности. — Когда имперцы заразили его… оно поглотило грибок…

Интуиция, я поняла. Я не принадлежу полностью ни к созданиям рациональности, ни к инстинктам. Я — нечто более утончённое, чем эти двое.

— Оно стало грибком, — закончила я. — А потом грибок поглотил их.

Мои товарищи уставились на меня, затем их глаза поползли по заражённому пространству вокруг. Джи’каара нарушила молчание первой.

— Обыскать космодесантников, — приказала она янычарам. — Собрать все гранаты.

— Что ты задумала, огненный воин? — требовательно спросил Мутех.

— Мы выполним задачу наших врагов, — Она показала на огромный гриб-пузырь в центре зала. — Иногда враг твоего врага ещё больший враг.

— Ты не сделаешь ничего подобного! — Мутех был потрясён. — Мы должны выяснить, что здесь открыли имперцы. — Он посмотрел на Ксанти в поисках поддержки, однако молодой специалист избегал его взгляда. — Аутаку!

— Прошу прощения, фио’вре, — несчастно пробормотал его помощник, — но что бы не нашли здесь имперцы… добра это им не принесло.

— Я обыщу этого, — сказала я и направилась к ближайшему космодесантнику.

— Надеюсь, ты знаешь, как выглядит граната? — с лёгкой издёвкой спросила Джи’каара. Потом ушла по направлению к верхним уровням.

— Трусы! — крикнул нам вслед Мутех. — Вы все предаёте Высшее благо!

«Нет, мы служим Высшему благу!» — с яростью подумала я. Даже если кое-кто из нас начал в нём сомневаться.

Подавив отвращение, я оттащила труп мутанта с выбранного мною воина, чтобы добраться до его поясного ремня. И вот тогда я услышала низкое гудение. Слабое, однако его источник нельзя было перепутать: доспехи космического десантника по-прежнему работали. С тревогой я уставилась в его архаичный шлем. Простая маска скрывала правую часть лика, но левая представляла собой мешанину бионики, собранной вокруг выступающего оптического датчика. Вблизи воин казался больше машиной, чем человеком.

Железная Рука, как Джи’каара назвала его…

— Фио’вре, нет! — Голос, неожиданно полный уверенной настойчивости, принадлежал Ксанти. Я оглянулась и увидела, что Мутех стоит возле гриба с лазерным скальпелем в одной руке и ёмкостью для сбора образцов в другой.

— Стой! — эхом откликнулась я, но скальпель уже опускался на крапчатую поверхность гриба. — Не тро…

Гриб взорвался как бомба.

Которой и был, поняла я, — споровой бомбой, спящей, но не мёртвой.

При взрыве не было ни огня, ни осколков, но ударная волна отбросила Мутеха через весь уровень, с сокрушительной силой швырнув его на пульты. Я видела, как отскочило его тело, за миг до того, как всё вокруг накрыл густой, бурлящий серый туман. Крепко вцепившись в маску фильтратора, я зажмурила глаза и скрючилась, прячась под Железной Рукой.

Когда споровое облако накрыло разошедшихся янычаров, те поначалу принялись ругаться, однако затем проклятия перешли в захлёбывающиеся вопли, когда лёгкие начали наполняться этой грязью. Я слышала, как несчастные мечутся вокруг, пытаясь избавиться от мучений. Кто-то вслепую открыл огонь, импульсы с шипением разрывали сгустившийся воздух. Ещё кто-то вскрикнул в последний раз, когда в него попал случайный выстрел.

Это была милость. Единственная милость, которая осталась на долю этих бедолаг…

Я рискнула выглянуть, когда один из них упал на колени неподалёку. Ядовитая метель превратила его в размытый, бьющийся силуэт, но я видела, как всё его тело неистово сотрясается, точно в приступе какой-то лихорадки, пробирающей до самых костей.

Не просто до самых костей. Эта дрожь доходила гораздо глубже.

Я услышала, как его плоть бурлит: его мускулы принимали новые формы, растягивая кожу в попытке удержать хаос под ней. Внезапно янычар закричал, выплёскивая кровь и споры, — его спина прогнулась внутрь под невероятным углом. Хребет сломался, затем резким щелчком приобрёл новый, сгорбленный и хищный, изгиб. Жуткие шипы выступили из позвоночника, торопясь догнать быстро удлиняющийся череп. Руки выстрелили вперёд в крошеве срубленных пальцев под давлением костяных серпов, выскочивших из запястий. Янычар снова попытался закричать, и его язык вырвался на волю, утолщённый и зазубренный, точно змея с жалом на конце.

«Выглядит так, будто внутри у него прорастает змеедрев», — сумбурно подумала я. Теперь в любую секунду новорождённый гибрид мог обернуться и увидеть меня…

— Фио’вре! Где вы? — позвал Ксанти, спотыкаясь в тумане. Его верный дрон парил рядом. Аутаку заметил меня и облегчённо поднял руку:

— Асхарил! Ты не ви…

Гибрид прыгнул. Движимый мощными двухсуставчатыми ногами, он молнией промелькнул в воздухе и врезался в аутаку прежде, чем тот его заметил. Костяные серпы метнулись вниз, пронзив плечи Ксанти и пригвоздив того к полу. Его пронзительный крик оборвался, когда язык зверя выскочил, точно выкидное лезвие, и пробил маску фильтратора. Его ноги конвульсивно дёргались, пока язык извиваясь пробирался по глотке, жаля и засеивая его спорами. Осиротевший инфодрон зачирикал в смятении — и взмах серпа швырнул его кувырком в мою сторону. Я прикрыла голову: тарелка врезалась в Железную Руку и опрокинулась рядом с несчастным писком.

Туман редел, споры оседали по всему помещению, точно мягко светящаяся пыль. В их тусклом свете я увидела, что ни один из янычаров не избежал превращения. Одни ещё проходили через последние мучения, но пятеро уже неслись к одинокой фигуре на самом верхнем уровне. Джи’каара стояла, опираясь на одно колено, и вела приближающихся гибридов на прицеле импульсной винтовки. Она выстрелила, однако избранная цель метнулась в сторону с ошеломительной быстротой. Я представила себе, как Джи’каара ругнулась: со злостью, но без страха. Никогда не боялась… Она выстрелила снова, затем сразу же ещё раз. Первый выстрел заставил цель отскочить прямо на второй. Заряд сбил гибрида на середине прыжка, и тот рухнул на пол корчащейся грудой. Не успела тварь вскочить, как третий выстрел расколол ей череп. Цель поражена, однако потеряно драгоценное время.

Пронзительно вереща, одна из тварей вскочила на тот уровень, где сидела Джи'каара, однако та не обратила на это никакого внимания, сосредоточившись на дальней цели. Но прежде, чем я успела крикнуть и предупредить её, из сумрака вылетел дрон-стрелок и изрешетил противника из спаренных стволов, почти разорвав тварь пополам. Вращаясь, тарелка ринулась к другому гибриду, плюясь огнём, однако зверь уворачивался, двигаясь рваными птичьими скачками, и приближался, перескакивая с пола на стену и обратно. В последний момент тварь подкатилась понизу и вскочила на ноги под тарелкой, уцепившись за край. Дрон провернулся, яростно паля и пытаясь сбросить противника, но тварь оказалась слишком сильной. Я представила, как примитивный логический центр машины оценивает вероятности и взвешивает возможности. Он нашёл ответ в какие-то секунды и взорвался, оставив от гибрида только обугленные ноги.

Больше времени следить за боем Джи'каары у меня не осталось. Тварь, напавшая на Ксанти, села на корточки, нюхая воздух. Жертва подёргивалась под ней в судорогах изменения. Я оглянулась, надеясь найти оброненное кем-нибудь оружие… проклиная себя за отказ взять его с собой раньше… отчаянно желая чистой смерти…

— Энергии… — Голос прозвучал словно хрип умирающей машины. Машины, которая говорила на имперском готике… Я подняла взгляд и увидела невозможное: Железная Рука склонил ко мне голову, его окуляр тускло светился красным, точно обречённое солнце. Под этим безжалостным пламенем вода обратилась в огонь — и я стала созданием инстинкта. Ухватив разбитый дрон Ксанти, я подтащила его ближе и, шатаясь под тяжестью, подняла к великану, точно подношение какому-то первобытному богу. Тяжесть была не только физической, но и моральной, однако мой путь выглядел чистым.

Галактика была заражена порчей, и порчу следовало вычистить…

Из шлема воина развернулся металлический усик, покачиваясь из стороны в сторону, точно слепая змея. Когда он уткнулся в дрона, его заостренный кончик с визгом терзаемого металла пробурил кожух машины. Через секунду змея превратилась в пиявку, зарывшись в нутро разбитой машины и начисто высосав всю энергию. Энергию, которая должна заново разжечь ненависть её хозяина.

Подлинную ненависть! ...