Нора Робертс Забирая жизни

Бесстыжи, как козлы, шальны, как обезьяны,

Как волк с волчихой, страстны…

Уильям Шекспир

Бесчеловечность человека к человеку

С печалью видим мы!

Роберт Бернс

Глава 1

Первого убили случайно. Почти.

Захотелось приличную тачку – просто приличную, даже не крутую – их собственный драндулет закашлял, подергался и испустил предсмертный хрип, как только они пересекли границу Оклахомы с Арканзасом.

Что делать дальше, придумала Элла-Лу. Она всегда отличалась смекалкой и воображением, а после встречи с Дэррилом поверила, что мечты сбываются.

Она тогда работала в ковбойском баре захолустного местечка Драй-Крик, которое многие величали «подмышкой», – располагалось оно на том узком клочке Оклахомы, что вклинивается в Техас. Грезы Эллы-Лу оставались грезами. Парень, с которым она жила, сын шлюхи Коди Бейтс, наградил ее фингалом, разбил губу и бросил валяться на земле у входа в означенный бар.

Элла-Лу чувствовала, что создана для доли лучшей, чем подавать пиво и ядреный виски ковбоям и их бабам с безжалостными глазами; чем подрабатывать, перепихиваясь в туалете и отсасывая в машине у мужиков, которые смердят перегаром и не загадывают дальше очередного рейса.

Лучшая доля вошла в «Ковбой и лассо» одним судьбоносным вечером в лице Дэррила Ройя Джеймса.

Элла-Лу с первого взгляда поняла – вот он! Тот, кто нужен, чтобы жить полной жизнью и превратить грезы в реальность.

Потом она рассказывала, что, когда он вошел в бутафорские салунные двери, от него исходило золотисто-алое свечение. На волосах плясали закатные отблески, а голубые глаза сияли, чистые, как озерная вода с открытки.

Она сразу все поняла.

Дэррил был другим – не чета завсегдатаям «Ковбоя и лассо», которые воняли хлевом и щипали за задницу.

После короткого и страстного брачного танца, когда Дэррил буквально пришпилил ее сначала к дверце туалетной кабинки, а потом к стене у выхода, он сказал ей то же самое.

С первого взгляда! Едва взглянули – полюбили! Строка из книжки. Шекспир, или, как он его называл, пройдоха Уилли. Дэррил почитывал его в колонии для несовершеннолетних техасского Дентона, куда угодил в шестнадцать лет.

В восемнадцать он вышел и попал прямиком в помощники к механику, бойфренду матери. Моторы слушались Дэррила, как других – лошади. Барлоу, который своими придирками доводил Дэррила до бешенства, говаривал, что, вкладывай он в работу столько же энергии, сколько в мечты куда-нибудь сдернуть, – стал бы миллионером.

Дэррил же никак не мог понять, зачем упахиваться до смерти, когда существует много других способов получить желаемое. Лучший из ему известных – позаимствовать у соседа.

И все-таки, опасаясь тюряги, он проторчал в ненавистном гараже три года – целую вечность!

А потом прикарманил шесть тысяч восемьсот долларов. Недоумок Барлоу выручил их за левые сделки и прятал у себя в кабинете в столе с двойным дном.

Кроме того, Дэррил разжился кое-каким оборудованием, запчастями и взломал витрину с ценным охотничьим ножом, рассчитывая загнать его по хорошей цене.

Собрал вещички, пока мать была на вечной каторге, обслуживая посетителей кафе за нищенскую плату и еще более убогие чаевые. Сунул в карман три тысячи двести баксов из кошелька, который она держала в жестянке с мукой. Всего выходило десять кусков.

Считая себя хорошим сыном, не тронул последние шестьсот сорок шесть долларов и приложил записку:

Спасибо, ма!

Целую, Дэррил.

Погрузил все в угнанный пикап и распрощался ко всем чертям с оклахомской Глушью.

В «Ковбой и лассо», а заодно и жизнь Эллы-Лу Дэррил вошел в свой двадцать первый день рождения.

Они решили, что это судьба, ибо стали друг для друга настоящей манной небесной.

Не прошло и суток, как она забросила в его машину рюкзак со своими сокровищами земными и села рядом.

Ехали быстро, сорили деньгами направо и налево, воровали в охотку и при всякой возможности трахались, как кролики.

К тому времени, как Дэррила арестовали в Талсе за попытку стянуть обручальное кольцо для любимой, – просадили все до последнего цента.

С учетом охотничьего ножа, Дэррилу дали четыре года и препроводили в тюрьму, на сей раз в Оклахоме.

Элла-Лу его ждала. Устроилась в бар, перебивалась, отсасывая у клиентов. Ни разу, ни за какие деньги не пошла дальше.

Однолюбка.

С рвением, не посрамившим бы святого отца во время воскресной мессы, она каждую неделю навещала Дэррила и на очередном уединенном свидании забеременела.

Дэррил читал Шекспира, ковырялся в моторах, компьютерах и прочей электронике и учился делать бомбы.

Иными словами, приобретал знания, которые пригодятся на свободе.

Элла-Лу назвала дочь Дарра, в честь Дэррила, и отвезла кроху в Элк-Сити к бабушке.

Застряла там на целых десять дней и чуть не сдохла от долгой разлуки с любимым. Зато бабуля успела привязаться к внучке, а отчим ослабил бдительность.

Зная, что мать не позволит отчиму натравить на нее полицию, Элла-Лу прихватила прабабкино серебро – оно досталось бы ей так и так, – бросила младенца и помчалась в Мак-Алестер, чтобы успеть к дню свидания.

Может, когда-нибудь им захочется оседлой жизни и они вернутся за дочерью. А пока надо жить и любить каждую минуту на полную катушку – как говорил Дэррил, что поделаешь, роковая любовь!

Ребенок в нее не вписывался…

Дэррил вышел через три с половиной года за хорошее поведение. Элла-Лу ждала его у ворот в облегающем белом платье и красных шпильках.

Только-только дотянули до мотеля, как платье уже полетело на пол, а туфли – к потолку.

Оба согласились, что на Мак-Алестер станут смотреть только в зеркало заднего вида, и провели ночь за сексом, закуской и игристым вином, которое Элла-Лу попятила в баре, где больше не будет ни работать, ни отсасывать.

Она хотела перебраться к Атлантическому океану, мечтала об огнях и шуме большого города, который так не похож на Оклахому.

Заявила Дэррилу, что их судьба – Нью-Йорк, единственный мегаполис им под стать, огромный и яркий.

И потому, когда машина зачихала, Дэррил пустил в ход навыки механика, а также запчасти, снятые с чужого авто на парковке, и продолжил путь на восток. Орало радио, рядом, словно продолжение его самого, свернулась калачиком Элла-Лу.

Несмотря на все старания, драндулет не выдержал расстояния и скорости и подох как собака.

Вот тогда у Эллы-Лу и родилась идея…

Дэррил кое-как убрал пикап с дороги, а она изучила данные бортового компьютера и решила попытать удачи на двенадцатом шоссе к югу от Бентонвилла.

Вытащила из сумки белое платье и шпильки, подкрасила губы и, наклонившись, расчесала пятерней длинные светлые волосы.

Ставку делала на мужчину, одинокого, – такой, завидев ее, не проедет мимо. Платье облегало крутые бедра и всю ее ладную фигуру, а волосы рассыпались по плечам, точно у сирены.

Элла-Лу рассмеялась и отпихнула Дэррила, который попытался схватить ее в охапку.

– Терпение, малыш, терпение! И не маячь у дороги. Какой-нибудь мужик наверняка остановится помочь!

– Если бы только помочь! Мать честная, Элла-Лу, ты заводишь, как черные кружевные трусики! У меня стояк!

– Вот и отлично. Женщина может остановиться, а может и нет. Две женщины – тоже не исключено, а двое мужчин – наверняка. В общем, кто его знает… Рано или поздно, малыш, мы своего дождемся!

Она провела пальцами по губам, потерлась бедрами о пах Дэррила, отчего тот застонал, и легонько подтолкнула его локтем.

– Чуть позже, милый. Смеркается, а люди охотнее помогают, пока светло. Спрячься в кустах. Как я прикинусь беспомощной, если рядом сильный красивый мужчина?

Место она выбрала удачно, даже слишком, – солнце уже садилось, а мимо не проехало ни одной машины.

– Может, я его еще заведу? – крикнул из кустов Дэррил. – Дотянем до города или мотеля, а там что-нибудь угоним!

– Нет-нет, Дэррил, все получится. Надо только… Машина! Дай мне время поиграть, а потом выходи и заканчивай как надо. Да, Дэррил?

– Конечно, ты же знаешь.

Она встала около пикапа, молитвенно сжав руки, и придала большим голубым глазам выражение надежды и страха.

Лицедействовать ей всегда нравилось.

Когда автомобиль – очень даже приличный – притормозил, Элла-Лу еще больше раззадорилась. Водитель опустил окно и наклонился к ней через сиденье.

– Поломались?

– Да, мистер!..

В годах, лет пятидесяти. Дэррилу нетрудно будет его вырубить, связать и оттащить в кусты.

– Взял и сломался! Хотела звонить брату – это его пикап, – но телефон не работает, или, может, я забыла оплатить. Вечно что-нибудь забываю…

– Заправиться-то не забыли?

– Нет, что вы! Генри, мой брат, залил полный бак. Генри Бим (так звали их историка в старших классах), из Фейетвилла. Не слыхали? Мне иногда кажется, его все знают.

– Я не местный. Дайте-ка съеду и посмотрю, что к чему.

– Спасибо вам огромное! Я уж и не знала, что делать! Да еще темнеет…

Он заглушил мотор блестящего серебристого авто. Элла-Лу предпочла бы красное, в тон туфлям, но и так сойдет. Попросил открыть капот. Она беспомощно засуетилась, и он сам потянул за рычаг в салоне.

На руке блеснули хорошие серебристые часы, под цвет машины. Вот бы Дэррилу такие…

– Тут, по-моему, серьезно. Я в грузовых не очень разбираюсь… Хотите, подброшу до Бентонвилла? Можете звякнуть брату с моего телефона.

– Спасибо! Никогда не знаешь, кто остановится – всякое бывает… – Она кинула взгляд в сторону кустарника и продолжила щебетать, чтобы заглушить шорох: – Мама от волнения уже, наверно, с ума сходит! До Бентонвилла – это просто замечательно! Она вас самолично поблагодарит, что доставили меня домой.

– Вы же сказали Фейетвилл…

– Что? А, ну, это Генри там…

Возможно, ее выдали глаза или незнакомец услышал осторожные шаги Дэррила, только он выпрямился и повернулся, как раз когда Дэррил поднял монтировку. Угодило по плечу.

Бросился на Дэррила, как черт из преисподней.

Все произошло стремительно – взмахи кулаков, кряхтение, возня. Думая только о Дэрриле, Элла-Лу крепко схватила монтировку, которую тот выронил.

Размахнулась, со всей силы врезала взбесившемуся доброму самаритянину по хребту и поняла, что ошиблась – его это не остановило. Второй раз прицелилась по ногам.

Одна подогнулась, Элла-Лу явственно услышала треск. Даже раненный, он все-таки обернулся и ударил ее наотмашь. Не успела она оправиться и заехать монтировкой по другой ноге, как, яростно вращая глазами, подскочил Дэррил.

– Женщину мою не тронь! Убью!

Оскалив зубы, Дэррил обрушился на обидчика. Элла-Лу едва успела отскочить, как мужчина потерял из-за ноги равновесие и с окровавленным лицом упал навзничь.

Ударился головой о передний бампер пикапа и потом об асфальт. Не раздумывая, она подскочила и со всей мочи дала ему монтировкой по лицу. Раз, другой…

Теперь он застыл, глаза на изуродованном лице были широко раскрыты. Кровь стекала и собиралась в лужицу под головой.

Элла-Лу тряслась всем телом и пыхтела, как паровоз:

– Он… он того?

– Вот хрень-то, вот хрень… – Пялясь на мужика, Дэррил вытащил из заднего кармана бандану и отер со лба пот и кровь. – Кажется, того.

– Мы его убили…

– Не нарочно. Но, черт дери, он тебя прямо по лицу! Никому не позволю бить мою девочку!

– Я боялась, что он встанет и опять на тебя кинется… Надо убрать его с дороги! Тащи в кусты! Шевелись, Дэррил, а то кто-нибудь увидит! Возьми бумажник, часы…

Она нашла в грузовике тряпку, обтерла монтировку и швырнула ее на заднее сиденье их нового авто.

– И одежду – тоже, малыш.

– На хрена?

– Пригодится. Да не стой ты!

Бросилась перетаскивать вещи из пикапа.

– Сваливай на заднее сиденье, потом разберемся.

Сердце в груди Эллы-Лу колотилось, руки тряслись, но двигалась она решительно и уверенно.

– Надо забрать все наше из пикапа, малыш, а еще вытереть баранку и везде, где могли остаться пальчики. Я это сама.

Она с рвением взялась за дело. Вскоре и Дэррил пришел на помощь – переносить из грузовика было особенно нечего. Через десять минут он уже сидел за рулем, а Элла-Лу – рядом.

– Не лихачь. Просто отъедем подальше.

Она крепилась милю, пять, десять… Через двадцать пять не выдержала.

– Съезжай, съезжай! Господи, да сворачивай же, Дэррил! Туда, в лесок!

– Укачало, крошка?

– Мы с тобой пахнем кровью!

– Ничего, ничего, теперь все хорошо, детка… – Он, трясясь по кочкам, съехал с дороги.

– Видел его лицо? Глаза слепые, и кровь отовсюду!

Ее лицо сияло, как солнце, в огромных глазах светились удивление и страсть.

– Мы его убили! Вместе!

Из бросило друг к другу. Секс у них всегда был жестким, бурным и стремительным, а сейчас, от запаха свежей крови и сознания, что они убили человека, стал совершенно звериным. В машине эхом отдавались стоны и крики.

Когда они кончили и пот склеил их тела, от белого платья остались одни лохмотья в пятнах крови, алой, как ее шпильки. Элла-Лу улыбнулась.

– Больше я торопиться не хочу. В следующий раз поиграем не спеша.

– Я тебя люблю!

– И я тебя, Дэррил. Никто до нас так не любил! Мы получим все, что захотим, будем делать что вздумается. С этого места и до самого Нью-Йорка!

Первое убийство, почти случайное, произошло жарким августовским вечером. К тому времени, как они прибыли в Нью-Йорк в середине января, на их счету числилось двадцать девять трупов…

Впервые увидев Нью-Йорк, Элла-Лу отреагировала так же, как при встрече с Дэррилом, – поняла, что они просто созданы друг для друга.

Колючий ветер гнал мусор, щипал лица прохожих, шипел и завывал, пробивая путь между домами из осыпающегося красного кирпича и щербатого бетона. Вся улица была измалевана граффити.

Печальные бледно-желтые лужицы света от уцелевших фонарей и фиолетовые тени… Вместе они напоминали зацветающие синяки.

Кто сюда сунется? Последняя шлюха, с лицензией или без, – укрываясь от холода и ветра, пока парень делает свое дело. Или нарик, которому позарез нужна доза.

Любой прочий, кто решит срезать путь, может с тем же успехом повесить себе на грудь светящуюся табличку: «Я здесь!» – для грабителей, насильников и кого похуже.

Ни одна из этих версий не подходила Дориану Куперу, поскольку он встретил судьбу-злодейку где-то в другом месте, а сюда его приволокли в целлофане и бросили, как истрепанные ветром и погрызенные крысами мусорные мешки рядом с поломанным устройством для переработки отходов. Злобный ветер, словно зубчатым ножом полосующий кожу, больше Дориану не страшен.

Лейтенант Ева Даллас нехотя натянула пониже лыжную шапку с дурацкой снежинкой. От пушистых перчаток решительно отказалась – и то и другое всучил ей холодным декабрьским днем мечтательный Деннис Мира.

Мелькнула мысль, что еще вчера она нежилась, практически голая, на горячем песке личного острова ее мужа Рорка, который лежал рядом, тоже практически голый.

Однако новый, две тысячи шестьдесят первый год вступил в свои права. Ева вернулась в продуваемый ветрами Нью-Йорк. И смерть – тоже.

Ева работала в отделе по расследованию убийств, и, пока обычные граждане досыпали последний сон в предрассветной темноте, она сидела над трупом, намазав голые руки изолирующей жидкостью и прищурив карие глаза.

– Н-да, вышибли из тебя дух, Дориан…

– Живет в Верхнем Вест-Сайде.

Детектив Пибоди, в розовом пальто, теплых розовых сапожках с меховой оторочкой и почти по глаза закутанная в пестрый шарф, переслала напарнице данные с карманного компьютера.

– Тридцать восемь лет, холост, живет один. Работает в Метрополитен-опера. Первая виолончель.

– Виолончелист из Верхнего Вест-Сайда на Меканикс-стрит? Грохнули не здесь. Кровавые мазки на одежде и коже. Странгуляционные борозды на запястьях и лодыжках, гематомы, следы борьбы суточной давности, а то и больше. Моррис скажет точнее.

– Порезы, колотые раны, ожоги, синяки… – Пибоди внимательно осмотрела труп более темными, чем у напарницы, глазами. – Много поверхностных, но…

– …много и серьезных. Связали, заткнули рот – уголки губ оцарапаны, – издевались часами. День, два – пока не надоело. А потом полоснули по животу. Умер от потери крови. Не сразу, помучился. – Достав датчики, Ева определила время смерти. – Мучения окончились вчера в двадцать два двадцать.

– А он в розыске, Даллас! Мать подала сегодня утром. Ну-ка… Ага, позавчера вечером не явился на работу и не отвечал на телефон. Вчера во второй половине дня пропустил пару в Джульярдской школе – он там преподает, – а вечером не пришел на концерт.

– То есть два дня. Свяжись с тем, кто принимал заявление, получи полный отчет. Надо сообщить ближайшим родственникам.

Немного распрямив спину, Ева изучала лицо жертвы. Из удостоверения личности на нее смотрел привлекательный полногубый блондин с зелеными игривыми глазами, длинными густыми волосами и выраженными скулами.

Убийца обкорнал шевелюру, оставив жалкие клочки и отвратительные маленькие раны, выжег на щеках черные ямочки. Белки глаз оплела красная паутинка сосудов. Однако главные усилия и фантазию преступник сосредоточил на теле. Ева подумала, что Моррис, главный судмедэксперт, подтвердит многочисленные переломы и разрывы внутренних органов.

– Кое-где ожоги маленькие и четкие, – заметила она. – Наверно, использовали специальный инструмент. А на руках… Видишь? Большие, размытые. Тушили сигареты или косячки. Виолончелист. Виолончель – это же скрипка такая?

– Э-э… – Пибоди показала руками в воздухе и поводила воображаемым смычком. – Да, вроде большой скрипки. Без рук не поиграешь. Ожоги, на правой сломаны четыре пальца, левая перебита тяжелым предметом. Сводили счеты? Волосы и нагота тянут на личную неприязнь.

Ева приподняла руку и посветила фонариком на пальцы жертвы.

– Частичек кожи под ногтями не видно… – Она передвинулась ближе к голове, осторожно приподняла ее, ощупывая череп. – Здоровая шишка!

– Сцепился с кем-то из знакомых. В смысле, на словах, – развивала мысль Пибоди. – Повернулся спиной – и противник в бешенстве саданул его чем-то тяжеленьким. А потом связал, заткнул рот и издевался.

– В бешенстве? Нет, тут другое. – Ева покачала головой и наконец встала. Кожаный плащ поднялся на ветру, захлопал по ногам. – Терпения и изощренности маловато. Не так, как у Жениха, например. Помнишь?

– Такое не забывается…

– Тот превратил пытки в искусство. Подходил к ним как к работе. А здесь скорее развлечение.

– Развлечение?

– Взбешенный человек, как правило, сразу и нападает. Взбешенный метит в лицо, особенно когда речь о знакомом.

Ева прикинула, что лицо пострадало меньше всего, как будто убийца специально оставил его относительно нетронутым.

Чтобы видеть жертву? Чтобы можно было узнать?

– Взбешенный не издевается два дня, – продолжала она. – Взбешенный и чокнутый – возможно. Хотя, опять же, логично ожидать больше следов от дубинки или кулаков. Гениталии повреждены, но не так, как сделал бы взбешенный друг или любовник.

– Мы все-таки проверим.

Ева повернулась к Мэдисон-стрит, потом посмотрела на север, в сторону Хенри-стрит.

– Была машина. Скорее всего, остановились на Мэдисон, там недалеко свалка. Рост жертвы – сколько там? – метр семьдесят пять, вес – семьдесят. Чистильщики определят, есть ли следы волочения. Вряд ли. В этом адском освещении ничего толком не разглядеть, но в любом случае убийца не слабого десятка. Или ему помогали. Посмотрим, что даст опрос населения.

Ева подняла глаза на темные окна домов.

– Посреди ночи, посреди зимы. Холодно, как у стервы между сисек!

– Правильно «у ведьмы».

– Это почему? А, не важно… – быстро добавила Ева. – И так и так глупо. Если ты ведьма, почему сиськи холодные? Я стерва, и еще вчера мои сиськи были очень даже теплыми.

– Славно отдохнули?

– Не отстой.

Голубое небо, лазурная вода, белый песок и Рорк. Да, не отстой…

Только отдых закончился.

– Вызывай чистильщиков, бригаду из морга и приставь к трупу парочку патрульных. – Ева поглядела на часы. – Сейчас давай к нему на квартиру. Какой смысл будить спозаранок мать с такими новостями…

Ева плотнее натянула на озябшие уши дурацкую шапку и обронила фонарь. Когда наклонилась, взгляд скользнул по телу, куда доставал луч.

– Постой! Это же… Очки-микроскопы!

– Что там?

– Скажу, если дашь очки.

Она опустилась на колени и передвинула левую руку жертвы.

– Твою мать! Чуть не проглядела!

– Что проглядела? – Пибоди достала из Евиного чемоданчика очки и надела ей на голову. Наклонилась.

– Сердце! Столько крови и гематом, что едва не пропустила. Моррис у себя, конечно, обнаружил бы, но в этом свете…

– Да что там?

– Вон, под мышкой! – Ева наклонилась еще ниже и приставила пальцы. – Около дюйма в длину и ширину. Аккуратное, как дорогая татушка. Внутри инициалы: «Д» и сверху «Э».

– «Д», наверно, Дориан.

– Не исключено.

Это, конечно, могло изменить версию.

– Все-таки любовник или отвергнутый воздыхатель? До смерти или после? Подпись или заявление? Края четкие. Убийца не торопился, работал тщательно.

– Маккуин вырезал на жертвах цифры, – припомнила Пибоди, – чтобы копы не сбились со счета. Может, все-таки подпись. «Э» развивает с жертвой болезненные, неадекватные отношения. А поскольку такие отношения ничем хорошим не кончаются, пускает в ход кулаки, связывает Дориана, затыкает ему рот, мучает, убивает и вырезает под мышкой сердце – свои инициалы поверх его.

Ева кивнула – неплохая теория. Достоверная и логичная.

– Прокатит.

– Может, это не первые такие болезненные и неадекватные отношения.

– И это в кассу… – Ева поднялась, сняла очки. – Пробьем по международной базе на похожие случаи. А сейчас поехали к нему. Не исключено, что там кто-нибудь знает его приятеля на «Э».

– Мать живет в том же доме, – сообщила Пибоди, когда Ева жестом подозвала полицейского, маячившего в конце улицы.

– Сэкономим время. Сначала – к нему, потом – к ней.

– И, кстати, тоже играет в оркестре. На виолончели-детке.

– У них есть детки?

– Шучу. Она первая скрипка. То есть маленькая виолончель…

– Будем считать, что смешно. Живут в одном доме, вместе работают. Наверняка знает этого «Э». И вообще его взаимоотношения с коллегами и любовниками.

Ева отвернулась, чтобы дать краткие инструкции полицейскому.

Поскольку опрашивать пока было некого – труп обнаружили патрульные роботы, – она села в машину и с невыразимым облегчением дала голосовую команду включить на всю катушку отопление.

С еще большим облегчением стянула с вихрастой головы шапку со снежинкой.

– Да ладно, ты в ней ужасно милая!

– Если бы я хотела быть милой, не пошла бы в копы. – Ева запустила пятерню в короткие каштановые волосы. – Адрес, Пибоди!

– Западная Семьдесят первая, между Амстердамом и Колумбусом.

– Далековато.

Пальцы Евы отогревались и покалывали.

Одна из команд, которую она освоила в невзрачном с виду, но нашпигованном электроникой автомобиле, который специально для нее заказал муж, – это как программировать бортовой автоповар на кофе.

Мелькнула мысль, что за чашечку настоящего кофе она сейчас, пожалуй, готова и убить.

– Включить автоповар, – начала она.

– Ура!

– Заткнись, Пибоди, а то не перепадет.

Автоповар включен. Что желаете, лейтенант Ева Даллас?

– Один черный кофе, один с молоком, в дорожных стаканах.

Минуту. Подать на переднее сиденье?

– Да-да-да, подать.

– Ух ты! – не унималась Пибоди. – Я думала, можно только на заднее. Класс!

Компьютер объявил, что заказ выполнен, и из-под приборной доски выехали два стаканчика.

– С ума сойти!

– С этим лучше не торопись… – Ева взяла стакан с черной крышкой, оставив Пибоди второй, с бежевой.

Кофе был выше всяких похвал, горячий и крепкий.

– До чего хорошо! – Пибоди обхватила стакан обеими руками.

– Не привыкай к кофе. Когда в следующий раз поедем на вызов ни свет ни заря, в минус три и жуткий ветер, то побалуемся. А так и не мечтай!

Пибоди только улыбнулась и сделала первый блаженный глоток.

– До чего хорошо! – повторила она.

Глава 2

Видно, за игру на большой пузатой скрипке платят будь здоров. Дориан Купер проживал в двухуровневых апартаментах тщательно отремонтированного белого кирпичного здания, которое уцелело в Городских войнах. Сверкая большими окнами, оно расположилось в фешенебельном квартале Верхнего Вест-Сайда.

Когда швейцар в классическом черном пальто поверх ливреи обратился к ней по званию и не стал издеваться над машиной без идентификационных знаков, Ева сообразила, что домом владеет Рорк. Швейцар по имени Фрэнк, очевидно, уже получил указания.

– Чем могу служить, лейтенант?

– Нам нужно попасть в квартиру Дориана Купера.

Круглое, почти ангельское лицо вытянулось.

– Этого я и боялся! Прошу, входите, а то ветер… Я слышал, что мистер Купер пропал. Полагаю, вы его нашли и новость неутешительная.

Ева шагнула в теплое фойе, разглядывая белый, в серых прожилках мрамор и вдыхая на удивление пряный аромат яркой охапки цветов в большой серебряной вазе на столе.

– Да, нашли. И верно – неутешительная.

– Миз Макензи, его мать, с ума сойдет! Жили душа в душу. Хороший был человек, скажу я вам. Непременно остановится, поговорит…

– Все его знакомые разделяли ваше мнение?

– Так сразу не скажешь. У него друзей много. Приходили и на вечеринки, и репетировать.

– Любовницы, любовники?

Фрэнк переступил с ноги на ногу.

– Любая информация поможет в поимке убийцы, – тронула его за руку Пибоди. – Любая!

– Понимаю, только сложно обсуждать жильца… У мистера Купера, по-моему, были и те и другие. Но ничего серьезного.

– Ясно. В последние две недели его кто-нибудь спрашивал? – осведомилась Ева. – Он с кем-то ссорился?

– Насколько мне известно, нет. При моей работе такое обычно мимо не проходит.

– Ладно, Фрэнк, спасибо. Получите нам разрешение на доступ в квартиру.

– Да. Шестой этаж, номер шестьсот, центральный вход. Поезжайте на первом лифте. Минуту, запрошу магнитный ключ…

– Не надо, у меня универсальный.

Кивнув, Фрэнк подошел к гранитной стойке и нажал пальцами. Загорелся экран.

– Коридорный робот в подсобке. Я ее так рано не включаю, у нас обычно тихо. Все, можете ехать, лейтенант.

Когда Ева и Пибоди направились к лифту, Фрэнк кашлянул.

– Мать знает?

– Осмотрим квартиру, потом поговорим с ней. Как вы заметили, час ранний. Никакого смысла поднимать ее ради таких новостей.

– Ее это убьет. Они друг в друге души не чаяли. Да вы сами знаете…

Ева кивнула, хотя и не знала, каково оно, когда мать в тебе души не чает.

«Поднимаемся на шестой этаж», – объявил компьютер, и лифт поехал вверх, доказывая, что Фрэнк даст сто очков форы любому роботу.

– Классный парень, душа компании, обожает мать, бисексуал, – рассуждала Ева. – Недурно для беглого опроса!

– У швейцара грустный вид, – заметила Пибоди. – Верный признак, что в расследовании ожидается много печального. К гадалке не ходи.

– Если потянуло на веселое, прощайся с отделом или вообще с полицией!

Перед ними открылся широкий коридор с благородным серым ковром и классической живописью на стенах. На резных столиках между квартирами красовались тонкие стеклянные вазы с белыми цветами.

Шестисотый номер занимал дальний от лифта западный угол. Роскошные апартаменты в роскошном здании. Да, подумала Ева, игра на большой пузатой скрипке неплохо кормит.

– Отличная система безопасности, – заговорила она в диктофон, – камеры, идентификация по ладони, дополнительное усиление дверей.

Она отключила все это хозяйство универсальным ключом и открыла правую створку двери. В прихожей немедленно загорелся приглушенный до десяти процентов свет.

– Удобно, но темновато, – заметила она и добавила громче: – Лампы на полную мощность.

– Ух ты! – Пибоди удивленно выпучила глаза. – Шикарно!

Классика, подумала Ева. Как раз то, что нравится Рорку. Насыщенные глубокие цвета, мягкие, засасывающие диваны и кресла с высокими изогнутыми спинками. Цветы в старых дорогих вазах и свечи в изящных канделябрах.

На стенах пейзажи – природа, город, море.

– Сначала осмотрим низ, деловую часть. Надо проверить компьютеры и телефон.

Ева пошла налево, Пибоди – направо.

За двустворчатыми раздвижными дверями оказалось просторное помещение буквой «Г», которое совмещало в себе гостиную, столовую и кухню.

Весьма солидную кухню, заключила Ева. Широкая плита, духовка, целых два автоповара и мили золотистой в крапинку рабочей поверхности. Как песок на пляже, подумала она, открывая наугад шкафчики и ящики.

Дорогая кухонная утварь, идеальный порядок.

В просторной, полностью затаренной кладовке обнаружился домашний робот, приятная коренастая женщина средних лет в сером платье и белом фартуке. Глаза смотрели безжизненно, как и положено спящему роботу.

– Эй, здесь робот! – Ева принялась искать, где у него кнопка.

– Гостевой туалет, обалденный музыкальный салон для гулянок высшего общества! Не меньше этой комнаты! – затрещала с порога Пибоди. – Фортепьяно, виолончель, контрабас, три скрипки, флейты-пикколо… Дай я!

Она обошла Еву и нажала у робота на затылке, под бубликом седых волос.

Голубые глаза ожили и повеселели. Расслабленный рот изогнулся в приветливой улыбке.

– Утречко-то какое! И чем могу вам служить, дамы?

Рорк от этого нарочитого ирландского акцента, наверно, содрогнулся бы. Или расхохотался. Его собственный вплетался в речь ненавязчивой мелодией. Ева ограничилась тем, что вскинула брови и показала жетон.

Веселые глаза отсканировали его и получили подтверждение.

– Что нужно блюстителям порядка от скромного робота? Лейтенант…

– Даллас, лейтенант Даллас. А это детектив Пибоди. Когда вас активировали последний раз?

– С удовольствием отвечу на все вопросы, только сначала проверю моего Дориана. Кабы не ваш визит, этот сорванец в такой час еще нежился бы в постели!

– Сорванец?

– Уж такой непоседа! И работает до седьмого пота, выступает. Если пришлось встать спозаранок, непременно захочет кофе. Могу и вам сделать чашечку…

– Кофе он не захочет. Дориан Купер мертв.

В глазах робота мелькнуло нечто вроде ужаса.

– Сбой в обработке информации. Повторите, пожалуйста!

В дело опять вмешалась Пибоди:

– Простите, как вас зовут?

– Мейв.

– Мейв, вынуждены с прискорбием сообщить, что прошлой ночью Дориан погиб. Примите наши соболезнования.

– Такой молодой и здоровый…

Голос и глаза выдавали искреннее горе.

– Погиб? Несчастный случай?

– Убийство. Пройдемте в комнату, – распорядилась Ева. – Нечего торчать в чулане.

– Его все любили. Простите, мне кажется, здесь какая-то ошибка…

– Никакой ошибки. Личность установлена.

Женщина-робот подошла к кухонной стойке и присела на табурет.

– Почему люди такие непрочные?

– Тайна, покрытая мраком. Когда вы в последний раз говорили с Дорианом?

– Минутку. – Глаза на мгновение обессмыслились, затем приобрели озабоченное выражение. – Господи ты боже мой! Записи показывают, что мой Дориан выключил меня шестьдесят два часа восемнадцать минут назад. Это он уже столько мертв?

– Нет, меньше. С тех пор никто вас не активировал?

– Нет.

Ева удивилась, что дежурный, принявший заявление, не допросил домашнего робота. Потом вспомнила, что в полицию обратились совсем недавно.

– Выключая вас, Дориан был один?

– Да. Он собирался на репетицию перед вечерним концертом. Сейчас идет «Жизель». Велел его не ждать. Сказал, что вернется поздно и сам разбудит меня утром, – шутник. После концерта думал поужинать с друзьями. Частенько так делал.

– Нужен полный список его друзей и гостей на вечеринках.

– Хорошо. Могу даже распечатать, если хотите. Или подключусь к любому компьютеру и запишу на диск.

– Не забудьте особо близких друзей, – прибавила Ева.

– У Дориана был широкий и бойкий круг знакомых. Веселые компании, музыкальные вечера. Иногда совсем интимные встречи, для одного-единственного.

Как и швейцар, домашний робот порой становится источником полезных сведений, подумала Ева.

– И кто-нибудь сердился, когда переставал быть тем единственным?

– Ни разу не слыхала. А я бы наверняка знала, мой Дориан со мной разговаривал, непременно поделился бы. В особо близкой дружбе, как вы выразились, он тяготел к тем, кто, как и он, далеко не загадывал. Он пока не был готов остепениться. Если Дориан работал, лейтенант, то работал до седьмого пота!

Мейв еле заметно вздохнула.

– Сколько часов я провела, хлопоча по хозяйству и слушая, как он играет! Даже оперу писал, в свободное время и под настроение!

– Ясно.

– Буду по нему скучать…

Ева снова подняла брови.

– Не то, что вы думаете. Не так, как у людей… Его мать заказала меня по образу няньки, которая ходила за ним в детстве и очень его любила. А он ее.

Странно, подумала Ева. С другой стороны, далеко не все создания из плоти и крови способны на искренность робота Мейв.

– В таком случае простите.

– Его матушка… Я могла бы ее утешить, если она пожелает. Они были так преданы друг другу!

– Мы у нее спросим. И пожалуйста, подготовьте список, на бумаге и диске. А сейчас нам с детективом надо осмотреть квартиру.

– Рада помочь. Скажите, лейтенант Даллас, почему люди убивают друг друга? Не могу обработать информацию.

– Никто никогда не сможет, – отозвалась Ева.

Она предоставила Пибоди телефон и компьютеры, а сама занялась хозяйской спальней на верхнем этаже.

Выдвинула ящик со «сладеньким». Как и ожидалось, он ломился от возбуждающих средств, секс-игрушек и презервативов. Все свидетельствовало о том, что в этой сфере Дориан придерживался широких взглядов и был не прочь экспериментировать. Небольшое количество препаратов, исключительно легальных, показывало, что на здоровье он не жаловался.

Куча дорогих средств для ухода за кожей, косметические аксессуары – заботился о внешнем виде. Внушительный платяной шкаф с одеждой самых разных стилей, от классического до гранж, – в моде вполне демократичен.

В шкафу нашелся маленький стенной сейф. Ева его открыла, провозившись минимум втрое дольше, чем потребовалось бы ее учителю по вскрытию сейфов Рорку, и осталась очень собою довольна.

Немного наличности, паспорт, скромная коллекция часов, запонки, ничего необычного, ничего из ряда вон.

Был наверху и небольшой кабинет. Она сразу сделала вывод, что Дориан занимался тут лишь самым необходимым: оплачивал счета, вел календарь репетиций, концертов, поездок и светских мероприятий.

Ничего любопытного не обнаружилось и в двух гостевых комнатах. Как и остальная квартира, они отражали вкус хозяина и редкий талант домашнего робота поддерживать чистоту и порядок.

– Мейв дала длиннющий список! – доложила Пибоди, когда Ева спустилась вниз. – Я ее деактивировала, она сама попросила. Повторила, что готова поступить в полное распоряжение миз Маккензи.

– Мы ей скажем. – Ева кинула взгляд на часы. – Можно прямо сейчас. Никаких звонков, сообщений на телефоне?

– Целая куча. Я пометила для отдела электронного сыска, хотя мне не попалось ничего подозрительного, никаких угроз, споров или признаков слежки. Говорил с друзьями, уславливался о встречах, заказывал провизию и вино для вечеринок. И по работе.

– Работе? – повторила Ева, когда они приглушили свет и вышли в коридор. – Кабинет для оплаты счетов и прочего у него наверху.

– Нет, я про музыку. В музыкальном салоне стоит компьютер. Сначала показалось, шкаф, а оказалось – маленький кабинет. Всякая музыка собственного сочинения, записи, которые надо послушать. Ничего, кроме музыки.

– Ладно. – Ева опечатала дверь. – Пусть ОЭС поковыряются в электронике.

Вряд ли оригиналы из Отдела электронного сыска что-нибудь нароют, но лучше перебдеть.

– Отправь запрос дежурному, который принял заявление о пропаже. Введи его в курс дела, получи полный отчет. Хотя на данном этапе сведений – кот наплакал.

– Слушаюсь.

– Мать в пятьсот восьмой?

Пока Пибоди отправляла имейл, Ева запросила в лифте пятый этаж.

– Что там по международной базе?

– Еще рано, мы послали запрос час назад. Они всегда зашиваются. Думаешь, это не первый?

– Зачем пытать двое суток музыканта? Личные счеты? Возможно. Кто-нибудь из единственных, которые перестали быть единственными, как выразилась Мейв. Или коллега, который хотел занять место первой виолончели. Или же Дориан обладал нужными кому-то сведениями. Версий пруд пруди. Только сердце мне подсказывает, что он не первый… Сколько в списке имен на «Э»?

– Эдвард, Элизабет, Эдгар, Элайза. Если навскидку. А так – больше, всего там человек двести.

Вышли на пятом этаже. Квартира Мины Маккензи находилась рядом с лифтом. Та же система безопасности, отметила про себя Ева и нажала звонок.

На камере видеонаблюдения вспыхнул зеленый огонек.

– Доброе утро. Чем могу служить?

Глубокий звучный голос с британским акцентом.

– Лейтенант Даллас и детектив Пибоди. – Ева поднесла к сканеру жетон. – Нам нужно побеседовать с Миной Маккензи.

– Одну минуту.

Щелкнули замки.

Еще один робот. Благородный джентльмен с копной темных волос и сединой на висках. Облачен в черную форму дворецкого.

– Входите, прошу вас. Миз Маккензи еще не спускалась. Я доложу.

Он провел их в гостиную, которую мать обставила в более современном, чем у сына, стиле. Та же классика, рассуждала про себя Ева, но больше гламура и лоска. Яркая живопись в основной гамме.

– Располагайтесь. Чего-нибудь желаете?

– Спасибо, только Мину Маккензи.

– Слушаюсь.

Робот направился к лестнице.

Как только он сообщит, что явились копы, она сразу догадается, думала Ева. Блеснет отчаянный лучик надежды, и все равно она поймет.

Ева почувствовала движение, вскинула глаза. Мина стояла на верхней ступеньке в кремовом шелковом пеньюаре. Струящиеся складки доходили до самого пола. Лицо, удивительное лицо, где на золотистой коже горели страстные глаза, отражало борьбу надежды с горем.

Быстро спустилась, держась за перила. Костяшки на руке побелели.

– Дориан!.. Прошу, не тяните, скажите сразу!

– Миз Маккензи, с прискорбием сообщаем, что вашего сына убили.

Она воздела руки, словно отгоняя слова, и медленно, как инвалид, опустилась в помадно-красное кресло.

– Вы уверены, что это Дориан? Абсолютно уверены?

– Да. Сопереживаем вашей утрате.

– Утрате? Какое неточное слово! То, что утратил, потерял, можно заменить. Магнитный ключ, сережку. Просто покупаешь новую…

Она покачивалась из стороны в сторону. На щеках сверкали слезы.

– Я знала, знала, знала! Не пришел на концерт. Раньше никогда не пропускал. Убеждала себя: нет, тут другое что-то… Что угодно, только не это… Не отвечал на телефон. Я умоляла подать весточку. Он не стал бы меня волновать, никогда! В полиции сказали, что надо подождать. Почему?

Пибоди села рядом, наклонилась.

– Иногда взрослый человек хочет побыть наедине с собой день-два, подумать…

– Не Дориан!

– Понимаю, миз Маккензи.

– Если бы приняли заявление в первый день, он остался бы жив? – В резком вопросе сквозило обвинение. – Займись вы этим сразу…

– Вряд ли. – Пибоди мягко, как она это умела, взяла руку матери. – Вряд ли. Соболезную вам, миз Маккензи. Хотите воды?

– Нет… – Она закрыла глаза, и по щекам скатились две слезы. – Джарвис, бренди!

– Да, мадам. Сию минуту.

– Мне нужен бренди, – повторила Мина, открывая глаза. – И несколько секунд, чтобы прийти в себя. А потом вы расскажете, что случилось, где он сейчас и как мне его увидеть. Мне надо увидеть сына!

– Да, миз Маккензи, не беспокойтесь.

Мина взяла у робота бренди, поднесла ко рту и медленно пригубила.

– Я справлюсь, справлюсь. Не при посторонних… – Голос ее дрожал. – Итак, что произошло?

– Миз Маккензи, может, пригласить к вам кого-нибудь из близких?

– Мне никто не нужен. Говорите!

– Миз Маккензи, – вмешалась Ева, присаживаясь на блестящий серебряный столик и в упор глядя в полные слез глаза матери, – то, что я вам скажу, тяжело слушать. Если есть кто-то, кому вы доверяете, после нашего разговора хорошо бы пригласить этого человека, чтобы не быть одной. Мы побеседовали с домашним роботом вашего сына. Хотите, активируем ее и приведем?

– Мейв… – Снова блеснула слеза, миз Маккензи глубоко вздохнула и покачала головой. – Нет, пока не надо. Эдгара. Эдгара Чемберлина, дирижера и моего любовника. Вчера вечером я попросила его уйти, а теперь…

– Джарвис, пожалуйста, сообщите мистеру Чемберлину.

– Лучше я сама, – поднялась Пибоди.

– Джарвис, дайте детективу его номер.

– Сделаем это в соседней комнате. – Пибоди махнула роботу.

– Я справлюсь… – повторила Мина. – Я сильная… Одна растила сына. Муж умер, когда Дориану было всего шесть. Поставила его на ноги, сделала карьеру. Силы мне не занимать. Говорите!

– Тело обнаружили на Меканикс-стрит. Вам знаком этот район?

– Не уверена.

– Нижний Ист-Сайд. Есть идеи, почему он мог туда отправиться?

– Нет. У него друзья в Гринвич-Виллидж, Трайбеке, Сохо… Дориан легко сходился с людьми. Я хочу знать, как он умер!

– Дождемся выводов судмедэксперта.

– Это же ваша работа. Вы знаете. Я мать, я имею право!

– Миз Маккензи, причину смерти определяет судмедэксперт. Осмотр на месте преступления дает основания предположить, что Дориан был связан. На теле многочисленные повреждения.

Мина еще раз неторопливо пригубила бренди.

– Его связали, чтобы мучить?

Да, заключила Ева, сильная женщина. И далеко не глупая.

– Возможно, и все-таки сначала Дориана должен осмотреть судмедэксперт. Точнее сейчас, к сожалению, сказать не могу. Среди знакомых вашего сына кто-нибудь на такое способен? Обиженный бывший любовник или коллега…

– Нет. – Мина прижала пальцы к межбровью, медленно вдохнула. – Нет. И я не просто отмахиваюсь от вопроса – его действительно любили.

– Он работал в Джульярдской школе. Может, разозлил студента?

– Насколько мне известно, нет. Дориан преподавал не ради денег. Ему доставляло удовольствие пестовать талант, смотреть, как он раскрывается. Никто из его знакомых не стал бы мучить и отнимать жизнь!

– Вы были близки. – Ева глядела Мине в глаза. В гостиную вернулась Пибоди.

– Да, очень.

– Тогда я спрошу: может быть, хотели насолить вам через сына? Тот же вопрос с другого ракурса, миз Маккензи. Обиженный бывший возлюбленный или коллега.

– О господи! – Она поставила бокал и сжала на коленях руки, чтобы унять дрожь. – Досадить мне? Я не знаю никого, кто на такое способен! Меня не все жалуют, случались и серьезные конфликты. Но клянусь, ни один из этих людей не тронул бы Дориана! Его любили даже те, с кем я не ладила. Мучить из-за меня!..

– Миз Маккензи, мы обязаны спросить, нужно учитывать любые варианты. – Пибоди снова присела. – Мистер Чемберлин уже едет.

– Благодарю…

– Ваш сын не упоминал какого-нибудь докучливого поклонника? Они же у него были, верно? – продолжала Ева. – Например, любители оперы, которым нравилось его творчество.

– Да. То есть я хочу сказать, было много почитателей его таланта, которые ходили на концерты, просили автографы…

– Иногда поклонник переходит границу. Воображает, что у него с кумиром особые отношения, и бесится, когда тот не отвечает взаимностью.

Мина снова сцепила руки и кивнула.

– Понимаю. Разумеется, у Дориана были поклонники. Молодой, привлекательный, одаренный. Играл на разных инструментах. Иногда выступал в клубах, особенно в межсезонье. Не с операми, конечно. Джаз, блюз… Некоторые специально ходили его послушать и ждали потом у служебного входа. Но, насколько я знаю, никто… Постойте! – Она выпрямилась. – В последние недели он рассказывал о девушке. Как же он ее называл?… – Мина прикрыла глаза. – Ангел Элла.

– Ангелла? А фамилия?

– Нет-нет, именно ангел… Она была такая чересчур правильная. И красивая… Однажды они ходили куда-то выпить. Дориан жаловался, что она битый час препарировала Вагнера с Моцартом. Она не музыкант, а композитор. Да-да, писала оперу. И очень, очень правильная. Дориан говорил, она явилась в клуб, где он играл джаз, а через несколько дней в баре выразила крайнее недовольство, что он разбазаривает время и талант на второсортную музыку. Рассердилась не на шутку. Он посмеялся, да и только.

– Элла, – повторила Ева. – Фамилию не знаете?

– К сожалению, нет. Он не называл. Упомянул вскользь за утренним кофе как курьез. Возможно, друзьям говорил.

– Проверим.

В дверь позвонили.

Пибоди встала, жестом остановив робота.

– Я сама.

– Я не хочу никого видеть, кроме Эдгара. Не хочу…

– Не беспокойтесь, – заверила Ева.

– Мне нужно к сыну, лейтенант! Простите, забыла ваше имя…

– Даллас. Я распоряжусь. Поеду туда прямо сейчас и все устрою. Им занимается доктор Моррис. Поверьте, он очень хороший специалист.

– Мина!

В гостиную ворвался мужчина яркой, импозантной наружности. Внушительного роста, поджарый, как гончая, и с такой же, как у робота, седеющей на висках гривой. Из-под черных дуг бровей поблескивали темно-карие пронзительные глаза.

Не обращая внимания на Еву, он упал на колени рядом с креслом Мины и заключил ее в объятия.

– Дориан! Дориан! Он…

Из груди Мины вырвался вопль. Она сдержала слово – справилась.

Глава 3

На улице Ева покорилась ветру и выудила из кармана дурацкую шапку.

– Мина продержалась дольше, чем я думала, – заметила Пибоди.

– Железная выправка. Сейчас – к Моррису, а потом займемся друзьями и коллегами. Надо потолковать с этим Чемберлином. Дирижер в оркестре – главный. Да, побеседуем…

Ева села за руль и бросила взгляд в боковое зеркало, выжидая момент.

– Ангел Элла…

– Остроумно, – отозвалась Пибоди. – Наверняка еще кому-то о ней рассказал. Надо разузнать, в каких клубах он обычно играл.

– Ангел Элла – это версия. – Ева вклинилась в поток машин, не обращая внимания на возмущенные гудки сзади. – Пишет оперу? Я думала, такие композиторы давным-давно вымерли.

– Пару лет назад ставили оперу-трэш. «Шум» называется. Я начала слушать на диске и тут же схлопотала мигрень. По-моему, обычные оперы до сих пор пишут.

– Она, во всяком случае, – да. И у ангела Эллы это точно не трэш. Выведывала мнение Купера о композиторах прошлого. Может, собиралась использовать его авторитет, чтобы пропихнуть свою. А мать спит с дирижером – еще один рычаг. Вот только Дориан несерьезен, играет во всяких сомнительных заведениях. Какое неуважение к ангелу Элле и высокому искусству! Мотив совершенно абсурдный, и все-таки… Убийства совершают по самым шизоидным причинам, – заключила Ева.

– А пытки?

– Поговорим с Эллой, посмотрим, насколько она сама шизоидная. Проверь, что есть на Эдгара, тоже имя на «Э». Может, Дориан мешал его отношениям с Миной.

– Или он на самом деле положил глаз на сына, а не мамашу.

– Детектив включила мозги…

– Ты же в опере бывала, да? – Пибоди запрашивала через карманный компьютер данные на Чемберлина.

– Дважды. И завязала. В следующий раз пойду, когда в преисподней ледяной дворец построят!

– А мне бы, наверно, понравилось… Хоть посмотреть. Костюмы, музыка, страсти, и все разодеты в пух и прах!

– Ага, ни хрена не понятно, и под занавес все как один покойники. Мне этого добра и на работе хватает!

– Я бы, наверно, пошла в итальянскую оперу. На итальянском – это так романтично…

– Смерть романтична?

– Ромео и Джульетта…

– Двойное подростковое самоубийство. Красиво, ничего не скажешь!

Пибоди мрачно уставилась в компьютер.

– Это романтическая драма.

– Ну да, трубадур и трубадурша, серенады…

– Дурочка.

Ева повернула голову, сурово прищурилась.

– Повтори!

– В смысле, трубадурочка. Не трубадурша. Прошу прощения.

– Один хрен! – Ева пожала плечами.

– Эдгар Чемберлин, – поспешно прочитала Пибоди, – шестьдесят два года. Дважды разведен, имеет в Лондоне тридцатилетнюю дочь. Дирижирует оркестром вот уже одиннадцать лет, до этого руководил Лондонским симфоническим. Проживает… Ха! В двух кварталах к югу от Дориана! Несколько раз привлекался по мелочи. Порча чужого имущества – расколотил альт. Ущерб возмещен. Выбросил пикколо в окно и грозился отправить следом музыканта. Умышленное нанесение телесных повреждений, обвинение снято. Опять телесные повреждения, условный срок и программа коррекции агрессивного поведения.

– Агрессия, вспышки гнева… – Ева покачала головой. – Причем вспышки внезапные. На нашего убийцу не похоже. И все-таки поговорить надо. Отбери имена на «Э», несколько для начала, пробей по базе. Запроси карту с местами проживания, чтобы нам лишний раз туда-сюда не мотаться.

– Будет сделано. Мать уверена, что никто из знакомых на такое не способен.

– Мать его любит и думает, что остальные тоже. По крайней мере, кто-то один его точно не любил, знакомый он или нет. Надо проверять.

Угрюмое свинцовое небо принялось плеваться снежинками, что, как Ева прекрасно знала, приводит у половины водителей к тридцатипроцентному поглупению и утрате навыков вождения. А следовательно, дорожная ситуация средней паршивости грозит перейти в откровенную свалку. Она прибавила газу, пробиваясь на юг и твердо решив опередить всеобщее помешательство.

Едва переступив порог морга, Ева затолкала шапку в карман.

Шаги эхом отдавались в белом коридоре – после праздников здесь царило затишье, как в промерзшей тундре. Впрочем, ненадолго.

Ева поймала взгляд Пибоди, которая повернула голову к автомату с горячими напитками.

– Там одна бурда! ...