Ричард Морган Черный человек

Эта книга посвящается памяти моей матери, Маргарет Энн Морган, научившей меня неукротимо и яростно ненавидеть ханжество, жестокость и несправедливость, презирать лицемерие, которое заставляет отводить взгляд или находить порокам удобные оправдания, если они бросаются в глаза сильнее, чем нам хотелось бы.

Я скучаю по тебе.

В серии «Звезды научной фантастики»

вышли:

Питер Уоттс. Ложная слепота

Питер Уоттс. Эхопраксия

Питер Уоттс. По ту сторону рифта

Йен Макдональд. Бразилья

Адам Робертс. Стеклянный Джек

Дэниэл Суарез. Поток

Грег Иган. Город перестановок

Джеймс Камбиас. Темное море

Сборник «Край бесконечности»

Тед Косматка. Мерцающие

Йен Макдональд. Новая Луна

Роберт Чарльз Уилсон. Хронолиты

Ричард Морган. Видоизмененный углерод

Richard Morgan

BLACK MAN

Печатается с разрешения издательства Orion при содействии литературного агентства Синопсис

Перевод с английского: Ольга Кидвати

В оформлении обложки использована иллюстрация Михаила Емельянова

Дизайн обложки: Марина Акинина

Представляется вероятным, что в наступившем столетии человеческое естество может быть модифицировано научными методами. Если так, то сделано это будет бессистемно и станет результатом сражений в той мрачной области, где борются за контроль большой бизнес, организованная преступность и скрытые части правительственных структур.

Джон Грей^[1] «Соломенные псы»

Для дискретного мышления «человек» – понятие абсолютное.

Никаких полумер нет и быть не может.

И вот это – источник многих зол.

Ричард Докинз «Капеллан дьявола»

Благодарности

Это было тяжело, и я обязан очень многим. Чтобы написать «Черного человека», я клянчил, заимствовал и крал, где только можно.

Поскольку роман научно-фантастический, начнем с науки.

Замысел о «модификации тринадцать» возник благодаря рассуждениям Ричарда Рэнгема^[2] о снижении человеческой агрессии, описанным в великолепной книге Мэтта Ридли^[3] «Натура через воспитание». Я весьма вольно обошелся с его идеями, и тринадцатые в том виде, в котором они предстают в книге, никоим образом не иллюстрируют мысли мистера Рэнгема или мистера Ридли. Эти господа предоставили мне трамплин – а в конечных безобразиях виноват я один.

Концепция искусственных хромосомных платформ тоже позаимствована, в данном случае – из завораживающей и слегка пугающей книги Грегори Стока^[4] «Переконструирование человека», которая, наряду с «Натурой через воспитание» и блестящими произведениями Стивена Пинкера^[5] «Чистый лист» и «Как работает разум», вдохновила большую часть моих фантазий относительно генетической науки будущего. Повторюсь, искажение или неверная трактовка этих выдающихся работ всецело на моей совести.

Хотя интуитивные функции Ярошенко и являются моим собственным изобретением, оно в немалой степени вдохновлено вполне реальным исследованием, проведенным в социальных сетях, описанным в книге Марка Бьюкенена^[6] «Маленький мир». А еще я обязан лично Ханну Райяниеми из Эдинбургского университета, уделившему мне время, чтобы объяснить (вернее, попытаться) квантовую теорию игр и ее потенциальное применение, что дало мне базис для Новой Математики и ее трудноуловимых, но далеко идущих социальных последствий. Я также должен поблагодарить Саймона Спэнтона, выдающегося редактора, который терпеливо помогал мне создавать техническую базу криокэппирования пассажиров во время перелета по маршруту Марс-Земля.

В политической сфере на меня сильно повлияли две очень глубокие и столь же депрессивные книги о Соединенных Штатах Америки: «Правая нация» Джона Миклтуэйта и Адриана Вулдриджа и «Что случилось с Америкой?» Томаса Франка, а также блестящая и чуть менее удручающая книга Сьюзан Фалуди «Одураченные». Они стали питательной средой для концепции Раскола и поднятых в «Черном человеке» гендерных тем, а Конфедерированная Республика (или Иисусленд) была вдохновлена знаменитым ныне мемом «карта Иисусленда», порожденным, если верить «Википедии», неким Дж. Веббом на форуме yakyak.org. Отлично, Дж.! Особая благодарность причитается также Алану Биттсу из книжного магазина «Бордерленд букс», который выслушивал за виски и шаурмой мои излияния и ссужал мне некоторое количество просвещенного американского мнения, которым я мог отшлифовать то, что у меня уже имелось.

Представлением о возможном будущем (и крайне превратно понятом прошлом) ислама я обязан Тарику Али^[7] («Столкновение фундаментализмов»), Карен Армстронг^[8] («Ислам. Краткая история от начала до наших дней») и отважной Иршад Манджи^[9] («Проблема с исламом сегодня»). Тут я тоже изрядно все исказил, и изложенное в «Черном человеке» положение дел порой может не иметь никакого отношения к тому, под чем подписались бы эти авторы.

И, наконец, я бесконечно благодарен всем, кто так терпеливо ждал, повторяя, что я могу не спешить.

Саймону Спэнтону – опять! – и Джо Флетчер из издательства «Виктор Голланц», Крису Шлюпу и Бетси Митчелл из «Дель Рей», моему агенту Кэролин Уитакер и, последним, но не по значимости, – всем тем доброжелателям, которые на протяжении 2006 года слали мне электронные письма с соболезнованиями, утешениями и поддержкой. Без вас этой книги не существовало бы.

Пролог: возвращение домой

Блистающая сталь, и еще раз, и еще…

Ларсен моргает и слегка шевелится на автоматизированной каталке, пока та ползет под световыми панелями и поперечными распорками потолка. Сознание, как и зрение, размытое, замедленное; она в верхнем коридоре. От каждой металлической балки отражается свет, переходит от легкого мерцания к яркой вспышке и обратно, пока она проезжает внизу. Она думает, что ее разбудили повторяющиеся сполохи. Или они, или ее колено, которое зверски болит, несмотря на привычный дурман сильнодействующих декантирующих препаратов. Одна рука покоится на груди, вжимаясь в тонкую ткань трико для криокэппирования. Холодящий кожу воздух говорит ей, что больше на ней ничего нет. Ужас дежавю прокрадывается внутрь вместе с пониманием. Она кашляет: в основании легких, из которых откачали воздух, еще осталось ничтожное количество геля. Она снова шевелится, бормочет что-то про себя.

…снова, нет?..

– Да, снова. Наследство от баклана, да, снова.

Это странно. Она не ожидала услышать чужой голос, который вдобавок говорит загадками. Обычно декантация – полностью механизированный процесс, запрограммированный так, чтобы разбудить пассажиров перед прибытием или если что-то пойдет не так…

Так ты теперь большой знаток криокэппирования, верно?

Вовсе нет – весь ее предыдущий опыт сводится к трем испытательным декантациям и одной реальной, во время рейса, в самом конце путешествия. Отсюда, по ее мнению, и дежавю. Но все же…

…больше, чем три…

…их не больше, не больше…

Она возражает сама себе запальчиво и почти истерично, ей это не нравится. Если бы она услышала подобные ноты в голосе другого, скажем в голосе испытуемого, то подумала бы об успокоительном, может, позвала охрану. Вдруг в голове легонько засвербело и похолодело – так бывает, когда осознаешь, что в твоем доме есть кто-то еще, кто-то, кого ты не звал. Или когда ни с того ни с сего возникает мысль, что ты, возможно, не в своем уме.

Это все из-за препаратов, Элли. Не обращай внимания, потерпи.

Блистающая ст…

Автокаталку слегка трясет на повороте вправо. По какой-то причине пульс начинает бешено частить – реакция, которую она, будучи одурманенной наркотиками, почти лениво определяет как панику. Дрожь подступающего несчастья, неизбежного, струится сквозь нее, будто холодная вода. Они разобьются, они врежутся во что-нибудь, или что-нибудь врежется в них, что-нибудь огромное и древнее, выходящее за рамки человеческого разумения, бесконечно кружащее в необитаемой ночи за пределами корабля. Космические путешествия небезопасны, даже думать об этом было безумием, а подписать контракт и полагать, что безрассудство останется безнаказанным, что она сможет вернуться домой целой и невредимой, словно из суборбитального полета через Тихий океан, да ты просто не можешь…

Забей, Элли. Это просто наркотики!

Потом она осознает, где находится. Боковым зрением видит складные паучьи лапки автохирурга, а каталка тем временем фиксируется в слотах на смотровой площадке. Приходит облегчение. Что-то не так, но хотя бы место правильное. «Гордость Хоркана» оборудована самой лучшей автоматизированной медицинской системой; КОЛИН делает технику на славу, она читала в «Колониальных новостях». Все бортовые искусственные интеллекты тщательно осмотрены и отремонтированы за пару недель до вылета. Слушай-ка, Элли, есть предел тому, что может пойти наперекосяк с криокэппированным телом, верно? Органические функции замедлены до предела, так что болезни, в случае чего, особо не развернуться.

Но паника и ощущение неотвратимой беды не уходят. Она чувствует их, как собака – конечность под анестезией: глухо, неотступно.

Она поворачивает голову на каталке и видит его.

Ощущение чего-то знакомого, теперь более острое, ударяет, как током.

Однажды во время поездки по Европе она зашла в Museo della Sindone, музей Святой Плащаницы в Турине, и увидела отпечаток измученного лика на ткани. Она стояла в полумраке по ту сторону пуленепробиваемого стекла, окруженная благоговейным шепотом верующих. Никогда и ни во что не верившая, Ларсен была сильно тронута жесткими линиями худого лица, смотревшего на нее из герметичной вакуумной камеры. Это было свидетельство человеческих страданий, которое совершенно не вязалось с заявленной божественной природой, и молитвы ему казались неуместными. Глядя на это лицо, поражаешься незамутненной упрямой стойкости органической жизни, передавшейся по наследству неотъемлемой, упорной способности не поддаваться, которой одарили нас долгие века эволюции.

Это мог бы быть он. Здесь, сейчас.

Он опирался на высокий угловой шкафчик, уставившись на нее, жилистые руки-канаты скрещены на костлявой груди (она может разглядеть ребра даже сквозь футболку), прямые длинные волосы свешиваются по обе стороны узкого лица, и оно кажется еще более худым от боли и какой-то жажды. Рот сомкнут в линию, вытравленную между острым подбородком и бритвенно-узким, костистым носом. Щеки под скулами запали.

Сердце в груди замедляет пульсацию, когда ее глаза встречаются с его.

– В чем… – С этими словами в ней вскипает ужасное понимание, чудовищное осознание того, что ее разум все еще старается избежать. – Дело в моем колене? В моей ноге?

Внезапно откуда-то находятся силы, она приподнимается на локтях и заставляет себя смотреть.

Взгляд вступает в борьбу с воспоминанием.

Пронзительный крик рвется из нее, продрав на мгновение окутавшую тело паутину наркотиков. Она не знает, как слабо звучит голос в пространствах операционной, внутри от крика разрываются уши, вместе с ним приходит знание, от которого темнеет в глазах и отключается разум. Она знает, что кричит не от того, что увидела.

Не от картины аккуратно перебинтованной культи, которой в двадцати сантиметрах ниже бедра оканчивается ее правая нога; не от этого.

Не от внезапно пришедшего осознания, что боль в колене – это фантомная боль в конечности, более ей не принадлежащей; не от этого.

Она кричит от воспоминания.

От воспоминания о едущей по тихому коридору каталке, мягком толчке и повороте в операционную, и потом, в наркотической дымке – о нарастающем визге дисковой пилы, резко изменившемся, когда та впилась в плоть, и слабое, подсасывающее шипение прижигающего лазера после этого. От воспоминания о недавнем прошлом и тошнотворного, до самых глубин души понимания того, что скоро все это случится снова.

– Нет, – хрипит она. – Пожалуйста.

Длиннопалая рука дружески давит на ее лоб. Сверху нависает лик с Туринской плащаницы.

– Тсссс… баклан знает, почему…

За лицом она видит движение. И знает, помнит, каким оно будет. Движение паучьих лапок разбуженного автохирурга, бесшумных, негнущихся.

Блистающая сталь…

Часть I Сквозь пламя вниз

Суровые уроки века сего в первую очередь научили нас необходимости постоянного надзора и эффективных ограничений и, следовательно, тому, что системы обеспечения правопорядка непременно должны осуществлять свою деятельность с безупречной принципиальностью и согласованностью.

Доклад Джейкобсена, август 2091 г.

Глава 1

Он наконец-то нашел Грея в лагере «Марс-Подготовительный» в Перу, совсем рядом с боливийской границей. Тот скрылся с помощью дешевой пластической операции и новой фамилии Родригес. Способ был неплохим и, пожалуй, выдержал бы стандартную проверку. Службы безопасности в подготовительных лагерях работали откровенно небрежно; правда в том, что там не слишком интересовались, кем ты был до того, как поступил. Существовали, однако, еще кое-какие следы, которые можно найти, если знаешь, где искать, а Карл Марсалис несколько недель искал с той методичной настойчивостью, которая уже стала походить на отчаяние. Он знал, что Грей где-то в районе Альтиплано, туда вел след из Боготы, да и куда еще, собственно говоря, бежать тринадцатому? Он все это знал, и знал, что след появится, и кто-нибудь о нем сообщит, что это только вопрос времени. Но он также знал, что все вводные программы ускорялись и урезались в связи с растущим спросом, поэтому время не на его стороне. Что-то должно было произойти, и скоро, иначе Грей уйдет, а Карл не получит вознаграждения.

Так что, когда застой кончился и сеть, которую он усердно забрасывал все эти недели, наконец принесла лакомые крохи информации, впору было запрыгать. Трудно не отбросить кропотливо выстроенную легенду, хотелось наплевать на репутацию в Агентстве, засунуть куда подальше его значок и арендовать самый быстрый комплект колес для бездорожья, который только можно добыть в Копакабане. Трудно было не рвануть через границу на всей доступной Агентству скорости, вздымая по пути к лагерю дорожную пыль и слухи, узнав о которых Грей, конечно, немедленно уйдет, если у него есть хотя бы какие-то связи с местным населением.

Карл не запрыгал.

Вместо этого он позвонил в пару мест и организовал себе поездку через границу с военными связистами на допотопной разведывательно-патрульной машине с выгоревшим на солнце логотипом Колонии на обоих бронированных бортах. Личный состав – перуанские кадровые военнослужащие, набранные в беднейших семьях приморских провинций и потом откомандированные в корпоративную службу безопасности. Они брали за перевозку чуть больше, чем обыкновенные солдаты-срочники, но салон машины был, по военным стандартам, просто шикарен и даже вроде бы оснащен кондиционером. В любом случае они были жизнестойкими и молодыми, из тех молодых, кто пока не слишком повидал западный мир и невинно радуется своему положению, которое дается тяжелыми физическими тренировками, и дешевому авторитету от формы цвета хаки. Все они широко улыбались гнилозубыми улыбками, и среди них не было никого старше двадцати. Карл счел их хорошее настроение признаком неосведомленности. Можно было смело держать пари, что эти дети понятия не имеют о стоимости, которую их высшее командование запрашивает у корпоративных клиентов за услуги субподряда.

Закупоренный в тряской, пропахшей потом утробе машины, погруженный в раздумья о своих шансах против Грея, Карл предпочел бы молчание. Он никогда не любил разговоров. Считал, что они сильно переоценены. Но есть предел молчанию, которое дозволено тому, кто едет без билета, так что он поучаствовал в поверхностной болтовне о решающем матче Аргентина – Бразилия на следующей неделе, вставляя в разговор минимум слов, чтобы только не показаться невежливым. Несколько замечаний о Патриции Мокатта и о том, целесообразно ли делать женщину капитаном команды, состоящей преимущественно из мужчин. Показатели каждого игрока. Сравнение тактик. Кажется, все шло неплохо.

– ¿Eres Marciano?^[10] – наконец задал неизбежный вопрос один из солдатиков.

Он покачал головой. Вообще-то он когда-то был марсианином, но эту долгую запутанную историю вовсе не хотелось рассказывать.

– Soy contable, – сказал он им, потому что иногда так себя и чувствовал. – Contable de biotecnologia^[11].

Они все заулыбались. То ли потому, что не считали Карла похожим на бухгалтера-биотехнолога, то ли потому, что не поверили, – он точно не знал. В любом случае, вопросов больше не было. Эти парни привыкли к людям, рассказы которых не соответствуют лицам.

– Habla bien el espanol^[12], – похвалил его один.

Его испанский был хорош, хотя последние две недели он в основном говорил на языке племени кечуа – произношение марсианское, но сам язык по-прежнему тесно связан с породившим его перуанским. На нем говорят почти все обитатели Альтиплано, и почти все из них – чернорабочие в подготовительных лагерях. И на Марсе до сих пор то же самое. Несмотря на это солдаты говорили по-испански. Не считая почерпнутого в сети и далеко не идеального аманглика, эти парни с побережья другого языка не понимали. Неидеальное состояние дел с точки зрения корпорации, но правительство Лимы было непреклонно, подписывая контракты с КОЛИН. Одно дело передать контроль гринго: фактически, такой одобренный олигархией исторический прецедент уже существовал. Но позволить обитателям Альтиплано стряхнуть с себя хватку прибрежных культурных традиций… ну это просто недопустимо. Слишком рискованно, учитывая былые, и весьма неприятные, исторические события. Вначале, шесть столетий назад, инки тридцать лет отказывались вести себя как подобает покоренному народу, потом – кровавая реприза Тупака Амару^[13] в тысяча семьсот восьмидесятом, маоисты «Сендеро Луминосо»^[14] жалкое столетие назад и совсем уж недавние мятежи familias andinas^[15]. Урок усвоили. Больше никогда. Испаноговорящие люди в форме и чинуши жестко настояли на своем.

Машина дернулась, подпрыгнула, и задние двери, висящие на петлях, тяжело распахнулись наружу. Внутрь ворвался резкий свет высокогорья, а вместе с ним – звуки и запахи лагеря. Теперь Карл слышал язык кечуа, его знакомые неиспанские модуляции, то тут, то там, вперемежку с рокотом работающих машин. Над шумами носился механический голос, ревевший на аманглике: «Задний ход, задний ход». Где-то играла музыка: певцы хуано^[16], наложенные на танцевальный ритм блад-бита. К всепроникающим запахам машинного масла и пластика примешивался аромат темного куриного мяса: кто-то жарил над углями на гриле антикучос^[17]. Карлу показалось, что он может различить вдалеке звук взлетающих вертолетов.

Солдаты повыпрыгивали наружу, волоча за собой снаряжение и оружие. Карл дождался, пока они выберутся, вышел последним и осмотрелся, укрывшись в шумной толчее. Машина остановилась на бетонном пятачке парковки напротив пары запыленных автобусов, идущих на Куско и Арекипа. Перед ним торчала ребристая ракушка автовокзала, а за ней растянулся, карабкаясь по склону, лагерь «Гаррод Хоркай 9» – сплошь прямоугольные кварталы из одноэтажных сборных халабуд. Через каждые несколько кварталов на столбах реяли белеющими сполохами флаги корпорации со сплетенными буквами «Г» и «X» в окружении звезд. Сквозь незастекленные окна автовокзала Карл заметил фигуры, одетые в комбинезоны с таким же логотипом на спине и на груди.

Сраные городишки компании.

Он забросил рюкзак в ячейку камеры хранения на автовокзале, спросил дорогу у уборщика в комбинезоне и снова вышел на солнце, оказавшись на улице, идущей вверх. Внизу, у подножия горы, блестело до боли яркосинее озеро Титикака. Он надвинул на глаза умные линзы защитных очков «Цебе», поправил потрепанный перуанский стетсон из кожи и стал подниматься по склону, идя на звуки музыки. Такая экипировка была скорее маскировкой, чем необходимостью, – кожа Карла была достаточно темной и толстой, чтобы не бояться солнца, а линзы и шляпа, вдобавок ко всему, отчасти скрывали черты его черного лица. Такие лица нечасто увидишь в лагерях Альтиплано, а Грей, пусть это и маловероятно, мог держать на автовокзале наблюдателя. Чем меньше Карл выделяется, тем лучше.

Пройдя пару кварталов вверх по улице, он нашел, что искал. Модульный дом в два раза больше соседских сочился блад-битовым ремиксом хуано сквозь забранные жалюзи окна и распахнутые двойные двери. Стены были оклеены шелушащимися плакатами с датами выступления местных групп, а дверь обрамляли два щита с закольцованными видеороликами, воплощавшими представления какого-то рекламного агентства Лимы о ночной жизни Карибов. Белый песчаный пляж с пальмами во тьме, гирлянды разноцветных огней. Облаченные в бикини criolla^[18] со знанием дела сжимали бутылки с пивом и покачивали бедрами под неслышную музыку в компании европейского вида кавалеров. Только у оркестра – черных, накачанных музыкантов, весело отжигающих на заднем плане в стороне от женщин, – кожа была темнее, чем у разбавленного водою виски.

Карл ошеломленно покачал головой и вошел.

Внутри блад-бит звучал еще громче, но это можно вынести. Крыша находилась на высоте второго этажа, и под пластиковыми стропилами не было ничего, кроме свободного пространства, поглощавшего музыку. За угловым столиком трое мужчин и женщина играли в карточную игру, где нужно было называть ставки, и, судя по всему, без труда слышали друг друга. Разговоры за другими столиками доносились как беспрерывное бормотание. Солнечный свет проникал в помещение сквозь двери и жалюзи. Он ярко освещал несколько плиток пола у входа, но не проникал вглубь, и если вы посмотрели прямо на свет, а потом отвернулись, все остальное, казалось, поглощала полутьма.

В дальнем конце собранный из проклепанных жестяных секций угловой бар в форме бумеранга подставил опору полдюжине пьяниц. Он располагался вдалеке от окон, холодильники с пивом у стены за стойкой слабо светились в полумраке. Распахнутая дверь вела в столь же тускло освещенную кухню, по-видимому пустую и заброшенную. Персонал был представлен только низкорослой коренастой официанткой indigena,^[19] которая понуро слонялась между столами, собирая на поднос бутылки и стаканы. Мгновение Карл пристально смотрел на нее, а потом направился следом за ней к бару.

Он нагнал официантку, когда та поставила поднос на стойку.

– Бутылку «Ред Страйпа», – сказал он на кечуа. – Стакана не надо.

Ничего не ответив, она прошла за стойку, толкнув откидную дверцу, и открыла стоявший на полу холодильник. Подцепила там бутылку и выпрямилась, сжимая свою добычу, точь-в-точь как criollas на рекламе снаружи. Потом с хлопком открыла пробку висящей на поясе заржавленной открывашкой и поставила пиво на стойку бара.

– Пять солей^[20].

При нем были только боливийские деньги. Он выудил пластину вафера КОЛИН и зажал ее меж двух пальцев.

– Карты принимаете?

Она одарила его долгим страдальческим взглядом и пошла за сканером. Он засек время в верхнем левом углу очков, а потом снял их. Они все равно подстроились бы под слабое освещение, но ему хотелось смотреть в лицо тому, что грядет. Облокотился на стойку бара лицом к залу, рядом бросил шляпу. Он очень старался выглядеть как человек, который не хочет ничего, кроме как устроиться поудобнее.

В теории он должен был отметиться у местного администратора «ГХ» по прибытии. Это прописанная в Хартии процедура. Обширный опыт, порой липкий от собственной крови, научил Карла на нее класть. Существовала целая динамично меняющаяся картина нелюбви к тому, что олицетворял собой Карл Марсалис, и она затрагивала все уровни проводки в человеческих мозгах. На верхнем, когнитивном, находились политики с изысканными манерами и светскими раутами, которые осуждали его профессию за аморальность. На эмоциональном располагалось универсальное социальное отвращение, идущее в комплекте с ярлыком «предатель». А еще ниже пульсировал ужас. Основанный на сухой терминологии Доклада Джейкобсена, но пикирующий в гормональный мрак инстинктов, редко признаваемый, но тем не менее головокружительный ужас того, что Карл, вопреки всему, и поныне один из них.

Но хуже всего в глазах корпораций Колонии было то, что Карл – ходячая плохая пресса. Плохая пресса и гарантированная дыра в финансах. Чтобы подготовить кого-нибудь вроде Грея к отправке в дальние края, Гарроду Хоркану приходилось вбухивать в его тренинги и биотехнологический меш несколько десятков тысяч долларов. Никому не хочется, чтобы инвестиции такого рода истекали кровью в пыли Альтиплано под вопли прессы о том, что лагеря КОЛИН охраняются из рук вон плохо.

Четыре года назад Карл отметился у администратора лагеря к югу от Ла-Паса, и его цель таинственно исчезла, пока он заполнял документы в здании администрации. Когда он вошел в хибару, на кухонном столе еще дымилась плошка с супом, в ней так и лежала ложка. Задняя дверь была открыта, как и пустой сундучок в изножье кровати. Этот беглец нигде больше не всплыл, и Карл вынужден был заключить и для себя, и для Агентства, что он теперь, по всей вероятности, на Марсе. Никто в КОЛИН не озадачился так или иначе подтвердить это, а Карл не стал утруждать себя вопросами.

Через полгода после этого Карл одним поздним вечером отметился у другого администратора, отложив заполнение бумаг на потом, и на выходе из офиса его встретили пять молодчиков с бейсбольными битами. К счастью, они не были профессионалами и в потемках только мешали друг другу. Но к тому времени, когда Карл вырвал биту у одного из нападавших и разогнал их, весь лагерь уже не спал. Улицу заливал свет карманных фонариков, новости стремительно распространялись: приезжий, вдобавок чернокожий, устроил беспорядки возле здания администрации. Карл даже не потрудился на глазах у любопытствующих пройти несколько кварталов и проверить дом, где должен был находиться тот, кого он ищет. Он уже знал, что никого там не найдет.

Что до последствий драки – они были столь же предсказуемыми. Прохожих было вдоволь, рядом пара зевак откровенно пялилась на потасовку, но свидетелей, способных дать полезную информацию, не нашлось. Человек, которого Карл отделал так сильно, что тот не смог сбежать, упорно молчал о причинах своего поступка. Администратор не разрешила Карлу расспросить его наедине и даже сократила допрос по медицинским показаниям. «У заключенного есть права, – твердила она медленно, словно Карл был туповат. – Вы и так сильно его избили».

Карл с рассеченной щекой, из которой все еще сочилась кровь, и по меньшей мере одним сломанным пальцем лишь смотрел на нее.

Теперь он являлся к администраторам только задним числом.

– Ищу старого друга, – сказал он официантке, когда та вернулась с терминалом, дал ей вафер КОЛИН и дождался, пока она проведет по считывателю. – Его фамилия Родригес. Очень важно его найти.

Пальцы официантки запорхали над клавиатурой. Она пожала плечами:

– Родригес – распространенная фамилия.

Карл вытащил одну из распечаток клиники в Боготе и отправил ее по стойке бара в сторону официантки. Изображение откровенно льстило клиенту клиники, демонстрируя, как он будет выглядеть, когда спадет послеоперационный отек. В реальности, коль скоро операция была из дешевых, новое лицо Грея, возможно, сошло бы за физиономию жертвы самосуда в Иисусленде. Но мужчина, улыбающийся с распечатки, выглядел вполне здоровым и в хорошем смысле непримечательным. Широкие скулы, большой рот, типичный америндский^[21] облик. Карл, всегда склонный к паранойе, в тот вечер заставил Мэтью перепроверить данные из клиники и удостовериться, что ему не попытались всучить какую-то левую модель из каталога. Мэтью поворчал, но послушался, возможно, просто чтобы доказать: ему это – раз плюнуть. Так что сомнений не было, сейчас Грей выглядел примерно так.

Мгновение официантка безразлично смотрела вниз, на распечатку, потом вывела на экране сканера сумму, и, конечно же, вовсе не пять солей. Она кивнула на другой конец бара, туда, где опирался на стойку грузный блондин, смотревший в стопку с таким видом, словно он ее ненавидит.

– Его спросите.

Рука Карла неожиданно взметнулась, ускоренная мешем, который он уже подзарядил сегодня утром. Он перехватил указательный палец официантки прежде, чем она успела нажать кнопку ввода, совсем чуть-чуть выкрутил его в суставе и почувствовал, как тот согнулся.

– Я спрашиваю тебя, – мягко сказал он.

– А я тебе отвечаю. – Если она и боялась, то не подавала виду. – Мне знакомо это лицо. Он выпивает тут с Рубио два, может, три раза в неделю. Это все, что я знаю. Теперь ты отпустишь мой палец, или мне придется привлечь к тебе чье-нибудь внимание? Может, известить охрану лагеря?

– Нет. Лучше познакомь меня с Рубио.

– Ладно. – Она наградила его уничтожающим взглядом. – Стоило просто попросить.

Он отпустил официантку и подождал, пока та проведет транзакцию. Официантка вернула ему карточку, кивнула и непринужденно пошла вдоль стойки со своей стороны, пока не оказалась напротив блондина и его стопки. Тот бросил на нее взгляд, потом покосился на присоединившегося к ним Карла, потом снова посмотрел на нее. Заговорил по-английски:

– Привет, Габи.

– Привет, Рубио. Видишь этого парня? – Она тоже перешла на английский. Говорила с сильным акцентом, но бегло. – Он ищет Родригеса. Говорит, что его друг.

– Вот как? – Рубио слегка перевалился и посмотрел прямо на Карла. – Вы друг Родригеса?

– Да, мы с ним…

И тут появился нож.

Потом, когда время вновь пошло в привычном темпе, Карл проработал этот трюк. На рукояти ножа была присоска, и блондин, судя по всему, прилепил его под стойкой, чтобы тот был под рукой, как только увидел, что официантка беседует с незнакомцем. Беспечная попытка Карла – друг, мол, Родригеса, да как жевсего лишь замкнула цепь. Эти двое были друзьями Грея. Они знали, что других у него нет.

Итак, Рубио выхватил нож и резко ударил Карла. Лезвие подмигнуло в слабом свете, вынырнув из полумрака под стойкой, рассекло куртку Карла и ткнулось в веблар – так называется генномодифицированная кольчуга-паутинка, дорогая штука. Но противник атаковал с такой яростью и ненавистью, что остановить его оказалось не так просто, и, похоже, у ножа была моно-волоконная кромка. Карл почувствовал, что кончик прошел сквозь кольчугу и впился в тело.

Все это не было в полном смысле неожиданностью, и Марсалис уже начал ответное движение, тем более что с вебларом можно позволить себе роскошь не прикрываться. Он обрушил на Рубио кое-что из таниндо — двойной короткий удар основанием ладони, сломал тому нос и здорово врезал в висок, отбросив от бара и свалив на пол. Нож скользнул наружу – противное ощущение металла в теле – и Карл крякнул, когда тот вышел из раны. Рубио извивался и крутился на полу, возможно, на пути к смерти. Для верности Карл пнул его в голову.

Все застыло.

Люди пялились.

Под вебларом он чувствовал, как течет по животу кровь из ножевой раны.

За спиной Габи скользнула в кухонную дверь. Тоже довольно ожидаемо: его источник сообщил, что она близка с Греем. Карл перемахнул стойку – свежеприобретенная рана отозвалась вспышкой дикой боли – и бросился за ней.

Через кухню – тесное, грязное помещение, где на газовой плите стояли почерневшие сковородки, а дверь так и распахнута после того, как в нее выскочила Габи. Пробираясь по узкому проходу, Карл зацепил пару ручек от посуды, все зазвенело и задребезжало. Он вывалился в переулок позади здания. По глазам неожиданно ударил солнечный свет. Прищурившись, он покосился влево, вправо и увидел официантку, пришпорившую вверх по склону. Их разделяло – на глазок – метров тридцать.

Неплохо.

Карл бросился за ней.

Когда началась драка, меш заработал по полной. Теперь он захлестнул Марсалиса, теплый, как солнце, и боль в боку ушла в область воспоминаний, осталось лишь отстраненное знание, что у него идет кровь. Зрение сосредоточилось на убегающей женщине, все остальное казалось размытым из-за яркого света. Когда Габи свернула влево и пропала из виду, разрыв между ними сократился примерно на треть. Достигнув поворота, Карл юркнул в другой проулок, такой узкий, что плечи почти касались домов. Некрашеные стены с маленькими высокими окошками, стопки листов строительного пластика и рамы из какого-то сплава выставляли свои острые углы, в грязи валялись пустые банки. Его ноги на миг запутались в остатках упаковочного полиэтилена. Габи впереди уже нырнула вправо. Он сомневался, что она хоть раз оглянулась назад.

Карл добрался до угла и остановился как вкопанный, подавив желание высунуться. Габи свернула на главную улицу, вымощенную вечным бетоном и запруженную людьми. Он присел на корточки, достал очки «Цебе» и выглянул из-за угла примерно на высоте человеческих колен. Чувствуя облегчение из-за того, что не надо щуриться от яркого света, он почти сразу выцепил в толпе бегущую фигуру Габи. Та оглянулась через плечо, но его не увидела. Это было не паническое бегство; глубокий вдох – и женщина быстрой трусцой поспешила дальше. Карл несколько секунд смотрел на нее, позволив оторваться на добрых пятьдесят метров, а потом скользнул на улицу и двинулся за Габи на полусогнутых, пригибая голову. На него странно посматривали, но никто с ним не заговаривал, и, что важнее, никто не делал замечаний.

У него было, он рассуждал с обеспеченной мешем трезвостью, около десяти минут. За это время новость о драке в баре достигнет ушей кого-то из администрации, и этот кто-то поднимет вертолет над прямоугольниками кварталов «Гаррод Хоркан 9». Если он не найдет Грея за это время, пиши пропало.

Тремя кварталами выше Габи неожиданно перешла улицу и остановилась у одноэтажного модульного дома. Карл видел, как она вынула из кармана джинсов матово-серый прямоугольник ключа-карточки и провела им по считывателю замка. Дверь открылась, и женщина исчезла внутри. Он слишком далеко, чтобы разглядеть табличку с номером дома или фамилией, но снаружи на стене, в подвесной корзине, растет кактус с какими-то желтыми цветами – сойдет за примету. Карл быстро дошел до ближайшего угла, скользнул в проулок между нужным домом и соседним и пробрался на зады. Там он обнаружил, что окно в ванной приоткрыто, поддел его и забрался на подоконник. Колотая рана отозвалась смутной болью, рассеченная мышца двигалась противоестественно. Он едва не спрыгнул в унитаз, но вместо этого приземлился чуть в стороне и, скривившись, опустился на корточки у двери.

Сквозь стену в палец толщиной доносились голоса, низковатые из-за акустики, но в остальном звучащие отчетливо. Звукоизоляция внешних стен в наши дни довольно неплоха, но если вы хотите того же от межкомнатных перекрытий, придется раскошелиться. «ГХ» точно не станет включать это в базовую комплектацию; улучшенную звукоизоляцию можно оплатить дополнительно, но здешний жилец, будь то Габи или Грей, явно этим не озаботился. Карл снова услышал женский голос, с акцентом произносивший английские слова, а потом и второй, который был знаком ему по аудиофайлам.

– Ты, сучка тупая, хер ли ты сюда приперлась?

– Я… ты… – Она запнулась от обиды. – Чтобы предупредить тебя.

– Ага, а он сядет прямо тебе на хвост, дура!

Удар плашмя, пощечина. Через стену Карл услышал, как сбилось ее дыхание, и больше ничего. Она была выносливой, или привыкла к подобному обращению, или и то и другое вместе. Карл нажал на дверную ручку, приоткрыл дверь и стал смотреть в щель. В поле зрения дергалась крупная фигура. Поднятая рука, жестикулируя, двигалась слишком быстро для того, чтобы понять, есть ли в ней оружие. Карл полез под куртку за пистолетом «Хааг». В комнате что-то тяжелое полетело кубарем.

– Он, может, прямо сейчас идет по твоему следу, может, для того и отпустил тебя. Манда пустоголовая, ты…

Пора.

Карл толкнул дверь и оказался перед ними в крошечной жилой комнате, устланной яркими коврами. Грей стоял вполоборота к нему, нависая над вздрагивающей Габи, которая, пятясь, опрокинула горшок с высоким цветком у входной двери. На ее лице, там, где ударил Грей, все еще краснел отпечаток ладони. В комнате были и другие растения, на полках – дешевая расписная керамика и иконы Пачамамы^[22], еще на одной полке – статуэтка какого-то святого (или не святого), в рамке на стене – испанская молитва. Они были в доме Габи.

Карл заговорил твердым спокойным голосом:

– Все, Фрэнк. Игра окончена.

Грей повернулся медленно, демонстративно, и, твою мать, да, у него было оружие, большой черный пистолет с целую пушку, чуть ли не вросший в правый кулак. Крошечная частица Карла, невосприимчивая к мешу и затопившему нервную систему бета-миелину, определила: бесчехольный «Смит и Вессон» шестьдесят первой модели, способен прикончить на раз. Модели больше сорока лет, но, говорят, такой ствол можно забросить в безвоздушное пространство, вывести на околоземную орбиту, дать ему там покружиться, подобрать, и он будет убивать живых тварей, словно его только что собрали на заводе. Впервые за долгое время Карл был благодарен за холодную тяжесть «Хаага» в собственной руке.

Холодная тяжесть не помогла, когда Грей ему улыбнулся.

– Привет, мужик из ООН.

Карл кивнул.

– Опусти пушку, Фрэнк. Все кончено.

Грей нахмурился, словно бы серьезно обдумывая сказанное.

– Кто тебя послал? Иисусленд?

– Брюссель. Пушку на пол, Фрэнк.

Но тот даже не пошевелился. Его будто поставили на паузу. Даже нахмуренные брови застыли. Может, нахмурились чуть сильнее, пока Грей пытался понять, как, черт возьми, дошло до такого.

– Я тебя знаю, так? – неожиданно сказал он. – Марсо, да? Парень, который выиграл в лотерею?

Пусть говорит.

– Близко. Марсалис. Мне нравится твое новое лицо.

– Да? – Рука со «Смитом» так и висела вдоль туловища. Карл хотел бы знать, есть ли у Грея меш. Если да, то Грей будет значительно быстрее, хотя скорость – не самая большая проблема. Проблема в том, что это повлияет на поведение Грея. – Старался вписаться в обстановку, знаешь ли. Deru kui wa utareru^[23].

– Я не согласен.

– Нет? – И медленная, угрожающая улыбка, которую Карл предпочел бы не видеть.

– Ты никогда не сможешь вписаться в обстановку, Фрэнк. Никто из нас не сможет, и в этом наша проблема. И у тебя кошмарное японское произношение.

Хочешь совет? Если соберешься поделиться народной мудростью, делай это по-английски.

– Не хочу. – Улыбка превратилась в широкую, похожую на трещину, усмешку. – Не хочу твоего совета.

– Почему бы тебе не опустить пушку, Фрэнк?

– Тебе весь список причин огласить, мудак?

– Фрэнк, – Карл не двигался, – посмотри на мою руку. Это пистолет «Хааг». Даже если ты меня пристрелишь, мне нужно всего лишь задеть тебя, пока я буду лететь на пол. Все кончено. Почему бы тебе не попытаться хоть что-то спасти?

– А ты свое спас? – Грей покачал головой. – Я не буду ничьим щеночком, мужик из ООН.

– Да повзрослей уже, Фрэнк, – неожиданная вспышка злобы в голосе удивила его самого. – Все мы чьи-то щеночки. Хочешь сдохнуть, шуруй прямо мне навстречу, дебил, я тебе помогу. Мне все равно заплатят столько же.

Грей заметно напрягся.

– Да уж готов поспорить, что столько же, сука.

Карл взял себя в руки. Он медленно, спокойно повел свободной ладонью.

– Послушай…

– Нечего тут слушать. – Невеселая ухмылка. – Я знаю свой счет. Три еврокопа, парочка из Иисусленда. Думаешь, мне не ясно, что это значит?

– Мужик, это же Брюссель. У них собственная юрисдикция. Ты не умрешь. Тебя сошлют, но…

– Вот именно, сошлют. Ты когда-нибудь жил в поселении?

– Нет. Но там не может быть намного хуже, чем на Марсе, а ты все равно туда собирался.

Грей покачал головой:

– Ну нет. На Марсе я буду свободен.

– Все не так просто, Фрэнк.

Габи с криком бросилась на Карла.

Бежать было не далеко, и она преодолела уже больше половины пути, подняв руки, растопырив пальцы и скрючив их, как когти, когда Карл ее подстрелил. «Хааг» издал низкий кашель, и пуля вошла ей в правую руку, ближе к плечу. Габи развернуло на сто восемьдесят градусов и швырнуло на Грея, уже поднимавшего «Смит». Пистолет выстрелил, крохотную комнатушку наполнил громовой треск, и стена у левого уха Карла взорвалась. Его оглушило, в лицо впились мелкие осколки. Карл неуклюже отскочил в сторону и выпустил в Грея четыре пули. Тот отлетел, как боксер, пропустивший несколько сильных ударов, врезался в дальнюю стену и, съехав по ней, замер сидя. «Смит» все еще был в его руке. Мгновение он смотрел прямо на Карла, и Карл, осторожно подойдя ближе, дважды выстрелил ему в грудь. А потом, по-прежнему со стволом наготове, внимательно наблюдал за глазами Грея, пока из них не ушла жизнь.

Биотехнологический счет закрыт.

Габи попыталась подняться с пола, но поскользнулась на собственной крови, которая текла широкой струей из раны у плеча по руке и по веселенькому ковру. Гильзы «Хаага» сконструированы так, чтобы оставаться в теле – стена за Греем не была повреждена, – но уж там-то раскурочивали все по полной программе. Габи подняла взгляд на Карла, снова и снова в ужасе покряхтывая.

Он покачал головой и сказал на кечуа:

– Схожу за помощью, – обойдя Габи, он подошел к входной двери и открыл ее.

Потом, в потоке льющегося снаружи света, он молча плавно развернулся и снова выстрелил в нее, на сей раз в затылок.

Глава 2

Конечно же, его арестовали.

На звук выстрелов немедленно примчался, взбежав вверх по улице, отряд охранников в бронежилетах. Бойцы притаились за углами дома и стоящими машинами, как жуки, только ростом с человека. Солнце поблескивало на тускло-синих панцирях и шлемах, сверкало на стволах коротких тупоносых штурмовых винтовок. И шума от них было не больше, чем от жуков, – по всей видимости, защитная экипировка и вооружение с клеймом «ГХ» снабжены микрофонами и наушниками для связи. Карл представил, как все это для них выглядит. Приглушенные, потрясенные голоса в наушниках. Картинка через гогглы.

Охранники обнаружили Карла на ступенях перед входной дверью. Он сидел, скрестив ноги, руки ладонями вверх. Это была одна из тех медитативных поз таниндо, что Карл узнал у Сазерленда, но он был занят чем угодно, только не медитацией. Сейчас действие меша прекращалось, и боль начала потихоньку возвращаться в раненый бок. Карл дышал и не шевелился. Внимательно смотрел, как отряд охраны подкрадывается к нему по улице. «Хааг» и удостоверение Агентства лежали в добрых четырех или пяти метрах от того места, где он сидел. Как только перед самым его носом возникла первая фигура в бронежилете со штурмовой винтовкой у плеча, он медленно поднял руки над головой. Парень в защитной экипировке тяжело дышал; черты его юного лица под шлемом и гогглами исказились от напряжения.

– Я генетически модифицированный лицензированный агент, – громко объявил Карл по-испански. – Нанят АГЗООН и работаю на них по контракту. Мои документы лежат вон там на улице вместе с моим пистолетом. Я безоружен.

Подтянулся остальной отряд, продолжая целиться в него. Всем бойцам было не больше девятнадцати лет. Прибыл командир – он выглядел чуть-чуть постарше – и взял ответственность на себя, хотя, судя по потному лицу, особой уверенности не испытывал, – не больше остальных уж точно. Карл сидел смирно и повторял одни и те же слова. Ему нужно было достучаться до них, прежде чем они войдут в дом. Нужно было добиться какого-то порядка, пусть заправлять всем будет кто-то другой. Под высокотехнологичной защитной экипировкой скрывались солдаты-срочники, точь-в-точь как те, с которыми он приехал в город. Большинство из них расстались со школой в четырнадцать лет, а некоторые даже раньше. Европейский Суд мог не значить для них почти ничего, а их отношение к ООН было в лучшем случае двойственное, но удостоверение Агентства, кусок пластика с голофото, выглядело весьма внушительно. Если повезет, оно будет учтено, когда солдатики обнаружат тела.

Командир отряда опустил ружье, встал на одно колено перед удостоверением и поднял его. Так и сяк покрутил голофото, сравнивая его с лицом Карла, потом поднялся и ткнул «Хааг» носком ботинка.

– Мы слышали стрельбу, – сказал он.

– Да, верно. Я работаю по делу АГЗООН и попытался арестовать двух подозреваемых, а они на меня напали. Оба теперь мертвы.

Солдатики принялись переглядываться, глаза на молодых лицах под шлемами заметались туда-сюда. Капитан кивнул двум бойцам, парню и девушке, те скользнули к двери и встали по обе стороны. Девушка закричала, предупреждая, мол, они заходят.

– Там живых нет, – сказал им Карл. – Правда.

Эти двое распахнули дверь, как положено по инструкции, нырнули внутрь и затопали из комнаты в комнату, выкрикивая совершенно излишние требования сдаться. Остальные ждали, по-прежнему направив оружие на Карла. Наконец в дверях показалась девушка из группы захвата со своей штурмовой винтовкой. Она подошла к командиру и зашептала ему на ухо. Карл видел, как темнело от злости лицо капитана, пока тот слушал. Когда девушка закончила рапорт, он кивнул и снял солнцезащитные очки. Карл вздохнул и встретил привычный взгляд. Все та же старая смесь страха и отвращения. Молодой человек уже снимал с ремня синюю пластиковую стяжку. Он ткнул на Карла, словно на что-то грязное.

– Поднимайся, ты, – холодно сказал он. – Руки за спину, мудила.

К тому времени, как петлю сняли, пальцы онемели, а плечевые суставы болели от попыток посильнее прижать запястья друг к другу. Его связали варварски туго, не помогло даже то, что он сжал кулаки: когда Карл расслабил руки, свободнее не стало. Он пытался разводить запястья в стороны, но стоило ему начать, как петля впивалась в тело. Только этих ощущений и не хватало – вдобавок к ножевой ране в боку.

Во время обыска солдатики заметили рану, но им интереснее было выворачивать карманы, чем заниматься лечением. Петлю с рук они тоже не сняли. Лишь бы он не умер в заключении, а на остальное плевать. В лагерном пункте правопорядка ему разрезали одежду; слабо заинтересованный медик прощупал рану, объявил ее поверхностной, побрызгал антибактериальным средством и заклеил. Никаких анальгетиков. Потом его оставили в слегка воняющем мочой пластиковом обезьяннике, а начальник лагеря следующие два часа притворялся, что у него есть более срочные дела, чем двойное убийство из огнестрельного оружия во вверенном ему лагере.

Карл провел это время, прогоняя в голове противоборство с Греем и пытаясь мысленно отыграть его так, чтобы Габи не погибла. Прикидывал позиции, вспоминал, что говорил, как развивался разговор. Он дюжину раз пришел к одному и тому же выводу. Только одним способом можно было наверняка спасти жизнь Габи, и способ этот заключался в том, чтобы, выйдя из ванной, немедленно пристрелить Грея.

Он знал, что Сазерленд был бы в ярости.

«Не существует такой вещи, как путешествия во времени, – снисходительно пробормотал как-то раз Сазерленд, – можно только жить с тем, что ты совершил, и стараться в будущем делать лишь то, с чем ты будешь жить счастливо. Так уж все устроено, ловец, смирись с этим».

Сразу за этим воспоминанием в голове всплыли другие слова, собственные.

Я не хочу больше этого делать.

Наконец пришли двое охранников без бронежилетов, оба – мужчины. Они вывели Карла из камеры, не сняв стяжку, и отконвоировали в маленький кабинет в другом конце охранной организации. На углу письменного стола сидел начальник лагеря. Покачивая ногой, он смотрел, как охранники, не церемонясь, освобождают руки Карла. Струя растворителя оставила на коже арестованного несколько жгучих капель, и вряд ли случайно.

– Я очень сожалею о случившемся, – сказал начальник по-английски и без видимых угрызений совести. Он был обычным – высокий белый мужчина сорока с чем-то лет в дизайнерской повседневной одежде, похожей на экипировку. Его – Карл знал благодаря предварительным изысканиям – звали Аксель Бейли, но он не представился и не подал руки.

– Я тоже.

– Да уж, очевидно, что ваше задержание неоправданно. Но если бы вы отметились у нас перед тем, как стали бегать по моему лагерю и играть в детектива, мы могли бы избежать множества неприятностей.

Карл ничего не сказал, он растирал руки и ждал боли, которая придет, когда восстановится кровообращение.

Бейли откашлялся.

– Да, мы удостоверились, что Родригес действительно был именно тем, кем вы говорите. Похоже, мы где-то прокололись с проверкой. В любом случае, в вашем ведомстве хотят, чтобы вы связались с ними и предварительно отчитались насчет стрельбы, но, так как мы, конечно же, не оспариваем их полномочия, на данном этапе от вас больше ничего не требуется. Тем не менее мне бы хотелось услышать, что вы подадите полный отчет в КОЛИН сразу же, как вернетесь в Лондон, и, конечно же, упомянете о нашем содействии. Если вы согласны, то вы свободны, и мы даже можем поспособствовать с транспортом.

Карл кивнул. Боль иголочками начала рисовать на его пальцах ветвящиеся узоры.

– Понимаю. Вы хотите избавиться от меня, пока об этой истории не пронюхала пресса.

Губы Бейли сжались в тонкую линию.

– Я отправлю вас вертолетом непосредственно в Арекипу, – сказал он без всякого выражения, – так что вы сможете полететь оттуда прямо домой. Считайте это жестом доброй воли. Ваш пистолет и удостоверение вернут, когда вы будете там.

– Нет, – покачал головой Карл. По мандату АГЗООН он и так мог, в теории, конфисковать для своих нужд вертолет. В теории. – Вы отдадите мне пистолет и удостоверение лично, прямо сейчас.

– Я вас умоляю…

– Пистолет «Хааг» – собственность АГЗООН. Хранить его, не имея специальных полномочий, незаконно. Идите и принесите его.

Бейли перестал качать ногой. Он на миг встретился взглядом с Карлом, видимо, уловил что-то в его взгляде, и прокашлялся. Кивнул одному из охранников, не скрывая, что знает его фамилию лишь по нашивке на нагрудном кармане униформы:

– Так, Санчес. Сходите за личными вещами мистера Марсалиса.

Охранник повернулся, чтобы уйти.

– Нет. – Карл вперился в Санчеса и увидел, как тот застыл с рукой на двери. Он знал, что это ребячество, но не мог остановиться и снова посмотрел на начальника. – Я сказал вам пойти и принести мои вещи.

Бейли вспыхнул и слез со стола.

– Послушайте, Марсалис, если вы не…

Карл накрыл болезненно гудящий кулак одной руки ладонью другой. Он сморщился. Голос начальника стих.

– Идите и принесите мне их, – мягко повторил Карл.

Возникла пауза. Все еще красный до корней тщательно подстриженных и уложенных волос, Бейли, задев его плечом, прошел мимо и открыл дверь.

– Следите за ним, – выходя, рявкнул он охранникам.

Карл увидел, как те обменялись ухмылками. Он еще немного потер кулак и переключился на другую руку.

– Так кто из вас двоих такой человеколюбивый, закапал меня растворителем для наручников?

Ухмылки исчезли, сменившись враждебной бдительностью, и холодное молчание стояло до тех пор, пока Бейли не вернулся с имуществом Карла и соответствующими документами.

– Засвидетельствуйте, что все на месте, – сказал он хмуро.

Вещи Карла были герметично упакованы охранниками в пластиковые пакеты, каждый предмет обмотан прокладочной лентой сантиметров сорок в ширину. Карл положил их на стол, размотал ленту и стал проверять, все ли на месте. Он указал на ключ.

– Это от камеры хранения на автовокзале, – сказал он. – Там мой рюкзак.

– Можете забрать его по пути на вертолет, – сказал Бейли и нетерпеливо подтолкнул ему бланк с описью вещей. – Мои люди вас проводят.

Карл взял бланк и положил его на стол, сорвал активационное покрытие с наклейки-голорегистратора в углу и склонился над описью.

– «Карл Марсалис, идентификационный номер s810dr576,– забубнил он привычные, обкатанные на языке от частого употребления слова, – код авторизации АГЗООН 31 гагат. Настоящим подтверждаю, что нижеследующий список является полным перечнем имущества, изъятого у меня охраной лагеря „ГХ”18 июня 2107 года и возвращенного мне в тот же день».

Он нажал на диск подушечкой большого пальца, заверяя документ, и толкнул его обратно по столешнице. Странное удушье охватило его, пока он читал текст документа, словно бы это его самого, а не его вещи герметично упаковали в прозрачный пластик.

Я не хочу больше этого делать.

Нет, не так. Он поднял глаза и увидел, какими взглядами смотрят на него два охранника и Бейли.

Я не хочу больше этим быть.

Итак.

Покинув лагерь на вертолете, они оставили позади озеро, предварительно заложив вираж над его блистающей голубизной, и сквозь мрачную красоту гор направились в Арекипу. Вертушки вроде этой были оснащены автоматизированными навигационными системами, которые в режиме реального времени обрабатывали спутниковые данные о рельефе и погодных условиях, и это означало, что вертолет практически летит сам по себе. Карл в одиночестве сидел в пассажирском отсеке и смотрел в окно на раскинувшуюся внизу местность, бесцельно сравнивая ее со своими воспоминаниями о Марсе. Сходство было очевидно – не зря же КОЛИН именно здесь воссоздавала марсианские условия, – но в конце-то концов тут была просто родная земля, дом, с небесно-голубым небом сверху, широким горизонтом большой планеты впереди и бременем полного g, действующего на кости.

«Мы не признаем суррогатов!» В голове замелькали лозунги из политических передач партии «Земля первым делом». «Не слушайте корпоративных обманщиков. Прочно стойте на Земле. Боремся за лучшую жизнь здесь и лучший мир сейчас».

В аэропорту Арекипы он воспользовался полномочиями АГЗООН, чтобы получить спальное место на ближайший рейс до Майами авиакомпании Дельта. Он предпочел бы суборбитальный перелет, но тогда ему пришлось бы вылетать из Лимы. Возможно, не стоило тратить время и силы еще на одну поездку. Теперь он, во всяком случае, хоть немного отдохнет. Ждать нужно было около часа, поэтому он купил безрецептурный кодеин, принял двойную дозу и догнался чем-то непримечательным из торговой точки франшизы «Мясная компания Буэнос-Айрес». Толком не чувствуя вкуса, он жевал общепитовскую еду на смотровой площадке, глядел на заснеженный конус вулкана Эль-Мисти и гадал, неужели действительно, совершенно точно, для него не существует иного способа зарабатывать себе на жизнь.

И правда. Поговори-ка с Зули, когда вернешься, спроси, не нужен ли ей портье, который выходил бы на работу в середине недели.

Кислая ухмылка. Начали объявлять его рейс. Он прикончил остывшие остатки пампасбургера «Оле», вытер пальцы и ушел.

Во время полета в Майами он плохо спал, терзаемый снами о тихих коридорах «Фелипе Соуза», в обморочном ужасе от того, что призрак Габи медленно плывет за ним в тиши низкой гравитации. Ее лицо спокойно, чудом не изуродовано смертельным выстрелом, мозг вязко сочится из дыры в затылке, которую сделала его пуля. Вариация на привычную тему, но ничего нового – очередная женщина, что скользит за ним по пустынному космическому кораблю, никогда не касаясь его, и шепчет, шипит в ухо среди мертвой звенящей тишины.

Он резко проснулся, весь в поту, от объявления пилота, что начинается посадка в Майами, и что вылет из аэропорта по соображениям безопасности закрыт, так что в обозримом будущем никакие пересадки производиться не будут. По поводу вариантов временного проживания следует обращаться…

Дерьмо.

Виргинский суборбитальный челнок был бы в небе над Лондоном уже через сорок пять минут после вылета из Майами. Карл отправился бы домой, успев предварительно заказать ужин в ресторане «Баннере», и лежал бы в собственной постели, в своей квартире на одной из обсаженных деревьями улиц Крауч-Энда. И проснулся на следующее утро попозже, а за окном пели бы птицы, и преломленный облаками солнечный свет просачивался бы сквозь яркую листву. Немного британского лета на реабилитацию – учитывая его ранение, Агентство не отказало бы – и между Карлом и удручающей обстановкой лагеря «Марс-Подготовительный» пролегла бы целая Атлантика.

Вместо этого он тащил свой чемодан по широким, ярко освещенным залам, между голоэкранами размером десять метров на два. Они внушали: думаешь, там только красные скалы и шлюзовые камеры? Подумай еще раз, а мы возьмем и пошлем победителей на Марс. Майами был трансамериканским транспортным узлом и, значит, транзитным центром всех компаний, участвующих в Колониальной Инициативе Западных Стран. Пару лет назад во время полета он прочел в одном из тех дурацких цветных журналов, что всегда к услугам пассажиров, статью некой сильно переоцененной журналистки, которая писала: «В настоящее время каждый седьмой пассажир в аэропорту „Майами-Интернациональный” летит по делам, имеющим прямое или косвенное отношение к Марсу и программе КОЛИН. И тенденция такова, что это число растет». Сейчас, скорее всего, это уже один из четырех.

Карл проехал сквозь залы на траволаторах и эскалаторах, все еще чувствуя легкое кодеиновое онемение. Он добрался до задворок терминала, где высилось новое здание отеля «Мариотт», взял номер с панорамным видом и заказал медицинское обследование. Все это Карл оплатил картой Агентства. Как контрактник он имел довольно ограниченный расходный аккредитив – работа по легенде в любом случае предполагала, что он будет расплачиваться пластиной вафера или наличными, а траты впоследствии возмещались ему в гонораре, – но на пару (в худшем случае) дней, пока он не вернулся в Лондон и официально не закрыл дело Грея, на счете была вполне себе кругленькая сумма.

Пора пустить ее в дело.

В номере он снял куртку и рубашку-веблар, свалил грязную одежду в кучу на полу и пятнадцать минут отмокал под горячим душем. Меш исчез, втянулся обратно в свое спинномозговое логово, и Карл превратился в каталог синяков, каждый из которых теперь давал о себе знать сквозь истончающуюся вуаль кодеина. Заклеенная рана в боку болела при каждом движении.

Он вытерся большим мохнатым полотенцем и уже натягивал самые чистые из своих ношеных парусиновых штанов, когда в дверь позвонили. Карл схватил футболку, опустил взгляд на рану и пожал плечами. Особого смысла одеваться нет. Он отшвырнул майку и направился к двери, по-прежнему голый до пояса.

Гостиничным врачом оказалась привлекательная молодая латиноамериканка, которая, видимо, интернатуру проходила в республиканской больнице неблагополучного района, потому что едва подняла ухоженную бровку, когда увидела ножевое ранение.

– Давно в Майами? – спросила она.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Это произошло не здесь. Я только что прилетел.

– Понимаю. – Однако ответной улыбки он не дождался. Она встала позади него и принялась нажимать длинными прохладными пальцами на кожу около раны, проверяя, хорошо ли та склеилась, причем делала это не слишком-то осторожно. – Так вы один из наших прославленных военных советников?

Он перешел на английский:

– Вот с этим-то произношением?

Ее губы чуть-чуть изогнулись, когда она снова обошла его и встала напротив.

– Вы британец? Простите, я думала…

– Забудьте. Я тоже этих ушлепков ненавижу. – Он не упомянул, что убил одного в прошлом году в баре Каракаса. Пока, во всяком случае, не упомянул. И снова перешел на испанский: – Ваша семья из Венесуэлы?

– Из Колумбии. Но там вечно одна и та же история – про кокаин, не про нефть. И так давно, еще с тех пор, как мои бабушка с дедушкой оттуда уехали, и это никогда не изменится. – Она направилась к своей сумке – та лежала на письменном столе – и выудила из нее портативный эхоскоп. – Вы не поверите, что иногда мне рассказывают двоюродные братья и сестры.

Карл подумал о мундирах, которые видел на улицах Боготы несколько недель назад. Об избиениях, свидетелем которых стал.

– Нет, поверю, – сказал он.

Она опустилась перед ним на колени и снова коснулась раны, на этот раз нежнее. Невероятно, но ее пальцы словно стали теплее. Она пару раз провела туда-сюда эхоскопом и опять встала на ноги. Он на мгновение ощутил ее запах. Когда это произошло, их глаза встретились, и она поняла, что Карл ее учуял. Это был краткий, яркий миг, а потом она вернулась к своей сумке. Извлекла из нее перевязочные материалы, откашлялась, подняла брови над широко расставленными глазами, думая о том, что сейчас произошло.

– Я мало что могу для вас сделать сверх того, что уже сделано, – сказала она несколько торопливо. – Те, кто вас заклеил, свое дело знали. Хорошая работа, должно зажить быстро. Они использовали спрей?

– Да.

– Дать вам болеутоляющее?

– Насчет боли все под контролем.

– Ну тогда я снова сделаю перевязку, если только вы не собираетесь принимать душ.

– Я его только что принял.

– Хорошо, в таком случае я могу идти…

– Не хотите со мной поужинать?

Теперь девушка улыбнулась по-настоящему и сказала:

– Я замужем, – и подняла руку с простым золотым колечком на пальце. – Я этим не занимаюсь.

– Ой, простите. Я не заметил, – солгал он.

– Ничего страшного. – Она опять улыбнулась, но в улыбке сквозило недоверие, а по голосу стало ясно, что она не поверила. – Вы уверены, что не хотите обезболивающих? Они полагаются в таких случаях, я выпишу минимальную дозировку.

– Нет, со мной все нормально, – сказал Карл.

На этом она собрала свою сумку, одарила его еще одной улыбкой и оставила одеваться в одиночестве.

Он вышел из номера.

Возможно, это неразумно, но им двигало воспоминание о докторше-недотроге. Ощущение ее пальцев на теле, ее запах, ее голос. То, как она опустилась перед ним на колени.

Роботакси повезло его от аэропорта на восток, курсируя по широким многополосным улицам. Большинство заведений было еще открыто – освещенные фасады манили, но казались странно далекими, будто огни прибрежного города для корабля на рейде. Он предположил, что дело в кодеине или что это действует меш. Некоторое время ему просто нравилось смотреть, как улицы проплывают мимо. Потом, когда движение на дороге стало плотнее, он вышел из такси в первом же месте, где свет казался особенно ярким. Проспект назван в честь героя возрождения Кубы, о чем напоминает бронзовая памятная доска на кирпичной стене углового дома. Из распахнутых дверей доносился ремикс классики Зекиньи и Рейеса, было видно, как загорелая плоть извивается на танцполе и выкаблучивается рядом со входом. Было тепло и душно, женская одежда сводилась к струящимся лоскутам шелка поверх купальников, мужчины разгуливали в полотняных или кожаных джинсах, с голыми торсами. Если говорить о цвете кожи, Карл неплохо бы сюда вписался – это в Майами ему нравилось, – но вот гардероб подкачал. Парусиновые штаны, самые легкие кроссовки из тех, что у него имелись, и футболка с картинкой «Купол Брэдбери-97». Он выглядел как какой-нибудь сраный турист.

Наконец, устав от беглых взглядов под названием «Это чужак», которые бросали на него оттягивающиеся по полной местные, он вынырнул из основного потока и погрузился во мрак клуба под названием «Пиканте». Это было убогое полупустое заведение, не похожее на его фантазии о сегодняшнем вечере так же сильно, как рекламные щиты перед баром в «Гаррод Хоркан 9» отличались от карибской реальности. На задворках сознания мелькали смутные картинки: он встречает докторшу из отеля – ладно, пусть очень похожую женщину – в неком сальса-баре, где огни танцпола отражаются от коктейльных бокалов и жемчужных зубов. Потом они переместились бы в другое место, более интимное, но столь же фешенебельное, с приглушенным светом, а потом – финишная прямая, ведущая к ней домой, где бы этот дом ни находился.

Свежие простыни на большой кровати, не обремененная условностями женщина, ее крики в судорогах оргазма. И постепенно наползающее удовлетворенное забытье, временный уют в ночном доме незнакомки.

Ну, приглушенный свет ты уже получил, с кислой ухмылкой признал он про себя. В «Пиканте» имелась пара светодиодных танцполов размером примерно с ванную комнату в его отеле, обыкновенная прямая стойка бара и настенное освещение, казалось подобранное таким образом исключительно из милосердия к горстке довольно явных проституток, которые сидели за столами, покуривая и дожидаясь приглашения потанцевать. Карл купил выпивку – за неимением «Ред Страйпа» пришлось согласиться на нечто под названием «Тореро», а потом пожалеть об этом – и устроился за стойкой поближе к дверям. Может, это была профессиональная осторожность, а может, его странно подбадривал вид улицы снаружи, создавая ощущение, что он не обязан тут оставаться, если ему вдруг не захочется.

Но примерно через час он все еще сидел у стойки, и тут она подошла и пристроилась рядом. Бармен возник напротив, протирая бокал.

– Привет. Сделай мне виски с колой. Побольше льда. Привет.

Последнее «привет», понял Карл, было обращено к нему. Он отвел глаза от осадка в очередной порции пива и кивнул, стараясь разглядеть ее в тусклом свете. Решить, на работе ли она.

– Непохоже, чтобы вы тут особенно веселились, – сказала женщина.

– Непохоже?

– Да. Непохоже.

Она не походила на докторшу из «Мариотта» – бледнее, черты лица резче, формы не столь округлые, а волосы, как бывает у метисов, не слишком ухоженные. И никакого обручального кольца, лишь вычурные серебряные на пальцах обеих рук. Лиф тоже будто бы сделан из металла, он охватывал ее чуть ниже подмышек, юбка, по контрасту темная, доходила до середины бедра, неизбежные высокие каблуки. Тугая, кофейного цвета плоть выставлена на всеобщее обозрение: бедра под юбкой, плечи и приподнятые корсажем груди, полоска живота с пупком между двумя не сходящимися как следует частями наряда – все это могло ничего не значить, обычный вид для уличной прогулки по такой жаре. Несколько чрезмерный макияж, пудра чуть-чуть скаталась на порах носа. Да, она на работе. Он прекратил притворятся перед самим собой, чуть помедлил перед принятием решения, как парашютист перед прыжком, и плюнул на все.

– Я только пришел, – сказал он. – Деловая поездка, до сих пор не расслабился.

– Правда? – Она склонила голову набок, повернулась к нему и закинула ногу на ногу. Юбка на бедрах задралась. – Хотите, немного помогу вам с этим?

Позднее, совсем в другом месте, уже избавленный от напряжения, словно оно было тугими кожаными брюками, которые невозможно снять самому, он лежал, откинувшись на изголовье кровати, и наблюдал за ее движениями в белой-белой смежной со спальней ванной. От изножья кровати до открытой двери в другую комнату было не более метра, но казалось, будто женщина ушла в параллельную вселенную. Она двигалась словно бы на громадном расстоянии от него; даже звуки в крохотной ванной – плеск и журчание воды, щелчки пудреницы, тюбиков и коробочек с тенями – были какими-то приглушенными, точно он смотрел сквозь толстое стекло тесного вивария какого-то инопланетного зоопарка.

Спешите видеть людей.

Вы сможете понаблюдать, как они спариваются в естественных условиях.

Лицо подернула гримаса, но она запряталась так глубоко, что мышцы лица почти не двинулись.

Посмотрите, как самка выполняет ритуал посткоитального спринцевания.

Он почувствовал очередной глубинный позыв встать с кровати, одеться и свалить. Здесь и вправду больше нечего делать. С его пластиной она разобралась сразу же, как они вошли, – провела ею по щели считывателя с той же холодной деловитостью, с которой позднее нанесла защитный слой спрея ему на вздыбленный член и вставила его в собственную щель. Затем Карл получил несколько базовых предоплаченных трюков – она посасывала собственные пальцы, пока он ее жарил, и стискивала груди, скача на нем верхом, – пару своевременно сменившихся поз и крещендо хриплых стонов, пока он не кончил. Теперь дерево за окном отбрасывало в свете уличных фонарей дрожащие желтоватые тени на стену и потолок затемненной комнаты, от опутавших его талию простыней шел солоноватый запах недавнего соития, а он внезапно ощутил себя старым, усталым и слегка приболевшим. Рана на боку снова начала ныть, и он подумал, что повязка могла сбиться.

Позыв достиг наконец его опорно-двигательной системы. Он сел и свесил ноги с кровати. Из параллельной вселенной ванной раздался звук спускаемой воды. По какой-то причине это заставило Карла заторопиться, и к тому времени, как женщина вышла, он уже отыскал брюки и сунул в них ноги.

– Уходишь? – глухо спросила она.

– Да, думаю, уже вроде как пора. – Он подобрал свою футболку на подлокотнике дивана и натянул ее на плечи. – Я устал, а тебе… ну, я думаю, у тебя же есть еще какие-то дела?

Молчание. Она стояла и смотрела на него. Карл услышал, как она сглотнула, потом – влажное хлюпанье, и со всей очевидностью понял, что она плачет в темноте. Карл застыл в неловкой позе, в наполовину надетой футболке, и уставился на нее. Хлюпанье превратилось в настоящий всхлип. Она отвернулась и обхватила себя руками.

– Послушай… – начал он.

– Нет, иди. – Ее голос был твердым, в нем почти не слышались слезы.

Профессиональная выучка, решил он. Но она была расстроена по-настоящему, если не считать, что горе она изображает куда лучше, чем экстаз во время секса. Он стоял у нее за спиной и смотрел на неприбранные волосы, туда, где они вились мелким бесом от влаги и жары.

Перед глазами возник раскуроченный затылок Габи.

Карл скривился и, поколебавшись, положил руку ей на плечо, опасаясь, что это покажется грубым фарсом после дешевой близости, которую он купил у нее двадцать минут назад. От его прикосновения она слегка вздрогнула и сказала:

– Я беременна.

Слова отрикошетили от стенки его сознания, и ему на миг подумалось: ослышался. Потом, когда она повторила, Карл убрал руку с ее плеча. Ведь совсем недавно она выудила из сумки баллончик спрея «Троян» с ловкостью циркачки, у которой завязаны глаза, и с такой же ловкостью обработала им Карла! Когда он наблюдал за этими действиями, то ощущал приятную успокаивающую уверенность, мол, он (идиотская ухмылка) в хороших руках. Теперь столь же идиотская часть его личности сочла себя преданной из-за признания в уже произошедшей ошибке, словно бы обвиняли его.

– Ну, – сказал он для пробы, – в смысле, ты же можешь… Сама понимаешь.

Ее плечи тряслись.

– Это Флорида. Здесь такое запрещено уже десятки лет. С этим надо в Штаты Кольца или в Союз, а этого моя страховка не покроет. Даже если я продам все, что у меня есть, денег будет недостаточно.

– А нет кого-то, кто…

– Мужик, ты что, не слышал меня? Это, блин, незаконно.

Появилось и окрепло ощущение профессиональной компетентности, того, что он в своей тарелке.

– Да законность вообще ни при чем. Я не об этом. Есть же места, куда ты могла бы пойти.

Женщина повернулась к нему лицом, смахнула ладонью слезы со щеки. Оставшиеся мокрые дорожки блестели в свете с улицы. Она фыркнула.

– Ага, пожалуй, ты мог бы туда пойти. Или дочь губернатора. Думаешь, у меня есть такие деньги? Или, может, ты думаешь, я рискну сунуться в какой-нибудь абортарий на задворках, а потом вернусь домой, истеку кровью или сдохну от сепсиса, потому что они слишком скупы, чтобы использовать качественные инструменты? Откуда ты, мужик? Медицина тут стоит херову кучу денег.

Он был готов послать ее подальше, и нужные слова уже вертелись на кончике языка. Это не его проблемы, он не подписывался на такое дерьмо. Но вместо этого он снова увидел, как разлетается на части голова Габи, и словно бы издалека услышал собственный тихий голос:

– Сколько тебе нужно?

«Шло б оно все! – В нем поднималась злость на себя и на эту женщину, и он перенаправил ее на северо-восток, на собственное начальство. – Пусть в этом сраном АГЗООН для разнообразия заплатят за что-нибудь стоящее. Они вполне могут это себе позволить. А этот кусок дерьма, ди Пальма, пускай делает запрос, если, мать его, осмелится».

Успокоив ее, Карл остановил поток слез и благодарностей, пока те не стали звучать неубедительно. Он объяснил, что для перевода денег на ваферы, которыми она может воспользоваться, нужен инфобункер, и что для этого, вероятно, придется вернуться в отель. Тут женщина сжала его руку, и он догадался, что она боится выпустить его из виду, что он передумает. Оказывается, она знает вполне надежный инфобункер всего в нескольких кварталах отсюда, один ее клиент из центра города регулярно пользуется этим местом. Она могла бы отвести Карла туда прямо сейчас, вот только одеться надо, много времени это не займет.

Улицы были почти пустынны, в такую пору обитатели полузаселенного района эконом-класса либо спят, либо кутят в центре. Витрины магазинов прятались за металлическими ставнями; ярко-желтые наклейки предупреждали взломщиков, что ставни под напряжением. Парочка баров до сих пор работала, и тусклые неоновые вывески над угловыми входами вспыхивали, как тщедушные городские маяки. Рядом с одним из них припаркованные автомобили и стену облюбовала стайка начинающих хулиганов, с угрозой поглядывавших на редких прохожих. Карл ощутил, как мягко, ненавязчиво ожил меш, но проигнорировал его и, избегая взглядов, приобнял девушку за плечи, чуть ускоряя шаг. Когда они прошли, он услышал, как парни обсуждают его на загадочном диалекте, смеси испанского и английского. Впрочем, чтобы понять сказанное, особого воображения не требовалось. «Ублюдочные туристы, поганые иностранцы трахают наших женщин». Известная жалоба. Он не винил этих ребят. Потом Карл с девушкой свернули за угол, и голоса заглушила музыка, льющаяся из распахнутого в жару окна, неуклюжий кубинский джаз – казалось, кто-то молотит по пианино кулаками.

Инфобункер напоминал архитектурную опухоль на стене какого-то нежилого здания и представлял собой безвкусный бетонный нарост – два метра в высоту и примерно столько же в ширину. Он был оборудован надежной дверью из танталовою сплава и зарешеченными лазерными панелями на крыше, которые отбрасывали вниз белый хрустальный свет. Карл шагнул в это сияние с нелепым ощущением, что он – артист, выходящий на сцену. Набрал на клавиатуре свой пароль, и вращающаяся дверь открылась. Старые воспоминания и полученный в Каракасе шрам заставили Карла пропустить девушку вперед и ударить кулаком по кнопке быстрой блокировки дверей, как только оба оказались внутри. Дверь снова повернулась.

Комплектация почти не отличалась от других защищенных модулей, которыми ему доводилось пользоваться по всему миру: считывающая радужку маска на гибком шнуре, широкий экран со встроенными динамиками по краям над устройством для приема ваферов, вырастающий из пола стул с сиденьем вдвое шире обычного, рассчитанный скорее на тучного посетителя, чем на воркующую парочку. В любом случае, девушка благоразумно осталась стоять, демонстративно отвернувшись от экрана. Она действительно бывала тут прежде со своими клиентами.

– Здравствуйте, сэр, – оживленно заговорил инфобункер. – Не желаете ли прослушать список доступных…

– Нет.

Карл приспособил над головой считыватель радужки, пару раз моргнул в линзы камер и подождал звона, подтверждающего опознание личности. От нечего делать он подумал, а что произойдет, если придется проделывать это с подбитым глазом.

– Благодарю вас, сэр. Вы получили доступ к своим счетам.

Он перевел средства на десять лимитированных ваферов, сообразив, что девушка не захочет довериться подпольной клинике настолько, чтобы авансом оплатить все услуги. Вручая ей ваферы в тесной кабинке, Карл понял, что не знает ее имени. Еще через пару секунд он понял, что и не хочет его знать. Она молча взяла ваферы, ее взгляд метнулся вверх, а потом вниз, отчего ему подумалось, что она хочет отблагодарить его, сделав минет прямо в бункере. Но потом она пробормотала благодарности так тихо, что Карл почти не расслышал, и даже призадумался, а не был ли он, в конце концов, еще одним больным на голову ушлепком с чересчур живым воображением. Он отпер замок, коснувшись считывателя подушечкой большого пальца, раздалось шипение сжатого воздуха, и вращающаяся дверь открылась. Вслед за девушкой он вышел на улицу.

– Давай, парень! Подними-ка свои шаловливые ручонки, чтобы я мог их видеть!

Этот вопль донесся слева, и с обеих сторон к нему метнулись люди. Меш радостно взыграл, пробуждаясь к жизни. Карл схватил чью-то руку, блокируя удар, и швырнул ее хозяина в сторону эха отзвучавшего крика. Кто-то споткнулся, послышались проклятия. Другой попытался с ним сцепиться, и даже не без кое-каких приемчиков, но… Карл сильно рванул книзу руку нападавшего и ударил того локтем в лицо, ощутив, как ломается нос. От боли его противник издал высокий визг. Карл сделал шаг, подставил нападавшему подножку и снова толкнул. Тот, что со сломанным носом, был побежден. Оставался второй, он снова наступал слева. Карл крутнулся (свирепая ухмылка, согнутые руки), увидел свою цель. Его враг был здоровенным, с покатыми плечами – исчезающий типаж, вроде профессионального рестлера. Карл сделал ложный выпад, а потом, когда противник повелся, пнул его ногой в живот. Всхлипывающее хрюканье, ощущение хорошо нанесенного удара; но здоровяк по инерции продолжил движение вперед, и Карлу пришлось отскочить в сторону, попутно разворачиваясь, чтобы его не сшибло.

Потом кто-то ударил его сзади по голове.

Карл слышал, как к нему приближаются, ощутил движение воздуха возле уха, начал разворачиваться, но слишком поздно. Внутри взорвалась чернота, испещренная крошечными-крошечными искрами. Его развернуло и выбросило обратно в хрустальный свет вокруг инфобункера. Зрение исчезло, потом вернулось вновь. Расплывчатый силуэт подошел и остановился над ним. Сквозь вальсирующие перед глазами цветные пятна Карл увидел наведенное на него дуло пистолета и перестал вырываться.

– Майами, полиция нравов, козлина. Лежи как лежишь, или я сделаю в твоей сраной башке еще одну дырку.

Конечно, они его арестовали.

Глава 3

6:13 утра.

Длинные пряди облаков на выполосканном предрассветном небе. Капли накрапывавшего ночью дождика все еще блестели на черных металлических панцирях челноков, от капель влажна была посадочная площадка из вечного бетона, и мелкие частицы влаги до сих пор наполняли воздух. Джо Дрисколл вышел из походной кухни, разведя руки в стороны, чтобы удержать равновесие, и держа в каждой по высокой саморазогревающейся фляге с кофе. Веки отяжелели от полудремы, которая накатывает к концу вахты. Он зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть.

Завыла сирена, словно включилось гигантское стоматологическое сверло.

– Ох, какого хера…

Мгновение он постоял в тоскливом неверии – а потом фляги ударились о бетон, а сам он смиренно побежал к складскому помещению. Сирены над головой перевели дыхание и снова начали раздражающий скулеж. Большие лазерные панели на притолоках ангаров замигали янтарно-желтым. Где-то слева за звуком сирен послышалось глубокое хриплое стрекотание турбин – заработали челноки быстрого реагирования. Не более полутора минут, прежде чем они наберут обороты. Еще две минуты на то, чтобы экипаж занял свои места, и они взлетят и повиснут и завертятся в упряжи, как собаки на слишком коротком поводке. А всякий опоздавший на борт может распрощаться со своими яйцами.

Джо добежал до дверей склада, как раз когда оттуда вылетела Здена, ее разгрузочный жилет с подвешенным шлемом был еще не до конца зашнурован, а в руках девушка держала автомат и приклад. Когда она увидела Дрисколла, ее губы растянула широкая славянская улыбка.

– И где мой кофе, Джо? – Из-за сирен ей приходилось кричать.

– Вон там на бетоне разлит. Хочешь, пойди да слижи. – Он сделал раздраженный жест. – Вот херня же, а? Сорок минут до смены, и тут начинается это говно.

– За это нам и платят, ковбой.

Она со щелчком вогнала на место приклад, зафиксировала его, сунула оружие в чехол на бедре и сосредоточилась на шнуровании разгрузочного жилета. Джо отодвинул ее плечом, проталкиваясь на склад.

– А нам платят?

Когда раздался сигнал тревоги, на складе закипела жизнь. Дюжина бойцов орала, проклинала устаревшее снаряжение, смеялась от напряжения лающим смехом. Джо хватал из неаккуратных кучек на стойке жилет, шлем, Т-образную маску, даже не пытаясь все это надеть. Опыт научил его одеваться в чреве челнока, уже над Тихим океаном. Он ухватился за ствол автомата, вертикально стоявшего в гнезде на стойке, немного повозился, не сумев вытащить оружие с первого раза, наконец освободил его и побежал к двери.

Сорок сраных минут, мужик.

Здена уже сидела на откинутом заднем борту челнока «Лазурь-1», в незакрепленном шлеме, без маски, и ухмылялась, пока он, пыхтя, подтягивался на руках, взгромождая на борт задницу. Она нагнулась к нему, чтобы перекричать визг турбин:

– Эй, ковбой, готов к рок-н-роллу?

Он никогда не мог понять, нарочно она говорит с «акцентом Наташи» или нет. Они работали вместе недостаточно долго: Здена с остальными новичками появилась тут только в конце мая.

Джо считал (а, согласно этикету, спрашивать не полагалось никогда-никогда) что она иностранка с трудовой лицензией, и с точки зрения закона у нее все в порядке, по крайней мере, не хуже, чем у него в последнее время. Впрочем, вряд ли она сиганула через ограду на границе, как когда-то он сам. Вероятнее, что девушка явилась с сибирского побережья или, может быть, с одного из тех русских плавучих заводов, что гораздо южнее; из-за них в Штатах Тихоокеанского Кольца постоянная, чтоб ее, текучка кадров, о которой столько разговоров. Конечно, судя по тому, что он знал, Здена даже могла родиться и вырасти на Западном Побережье. Тут искаженный английский был в порядке вещей. Не то что в Республике, где повсеместно насаждали аманглик и наказывали детей в школах, если они говорили на другом языке. В ШТК английский был всего лишь языком торговли – им овладевали в той мере, в которой он был нужен. В некоторых районах нужда в нем была совсем невелика.

– Тебе, – он все еще отдувался после пробежки, дыхания на крик не хватало, – перестать бы смотреть эти старые киношки, Зе. Просто, мать его, поплаваем с шестом вокруг отметки о большой глубине. Перепугаем до усрачки какого-нибудь идиота-фермера с его планктоном, который забыл продлить разрешение еще на месяц. Пустая, блин, трата времени.

– Я так не думаю, Джо, – Здена кивнула вдоль ряда челноков. – Поднимают аж четыре борта. Многовато огня для фермы планктона.

– Точно-точно. Вот увидишь.

Стартовали довольно гладко, для их корабля во всяком случае. Учения в этом месяце вроде бы пошли впрок, хоть все и были недовольны. Внутри борта – восемь вояк, стандартный личный состав, все припутаны-пристегнуты к противоаварийным креслам вдоль внутренних стен челнока, улыбаются напряженными улыбками. К тому времени жилет Джо был застегнут, датчики показателей жизненно важных функций подключены, пусть сам он и удивился бы, озаботься кто проверить все это дерьмо теперь, когда в рубке осталось два члена экипажа вместо трех. Но так хотя бы в бою за ним присмотрят автомедики, да и есть куда распихать запасные магазины к автомату и абордажные инструменты.

Начался инструктаж: зазвучал из комсета в ухе, загремел, отдаваясь эхом, из вмонтированных в крышу челнока динамиков:

«Нарушение воздушного пространства второго класса, повторяю, второго класса, боевых действий не ожидается…»

Он подался вперед и торжествующе кивнул в сторону Здены:

– Ну, что я тебе говорил, блин!

«…но тем не менее вам следует оставаться в состоянии боевой готовности, не снимать маски и перчатки на протяжении всей миссии, использовать антиконтаминантный гель, как при биологической опасности. Пожалуйста, обратите внимание, что причин предполагать биологическую опасность нет, это мера предосторожности. У побережья потерпел крушение космический корабль КОЛИН…»

Здена выстрелила в него ответным взглядом.

– С хрена ли космический? – выкрикнул кто-то с кресла у противоположной стены.

«…медики не приступят к работе, пока „Лазурный отряд“ не закончит зачистку. Будьте готовы столкнуться с жертвами крушения. Выдвигаемся в следующем порядке: команда альфа: – Дрисколл – впереди, Эрнандес и Чжоу замыкающими. Команда бета…»

Джо отключился – тоже мне, новости. Как ни крути, в ближайшие три недели его очередь лезть в пекло. Он не мог понять, злит это или радует. Это ж, едрить его налево, прямо экскурсия получается. Он никогда не видел настоящих космических кораблей – визор да пара виртуальных туров по музею КОЛИН в Санта-Крузе не в счет, – но одно знал точно: эти чертовы махины на Землю не сажают. Так повелось с тех пор, как везде понаставили наностыковочных башен, которые исчезают в облаках, словно черно-стальные бобовые стебли из дебильных бабушкиных сказок времен его детства. Единственные космические корабли, о которых Джо знал не из исторических документальных фильмов, время от времени появлялись на новостных каналах, ближе к концу выпусков. Они преспокойно состыковывались с похожими на шляпки грибов верхушками этих небесных бобовых стеблей и влияли только на экономику. «Только что возвратившийся с Хабитата-9^[24] транспортный буксир „Вивер “ в этом квартале нанесет, как ожидается, существенный удар по рынку драгоценных металлов. Меры, предложенные Ассоциацией металлодобывающих стран Африки, призванные защитить добычу полезных ископаемых на Земле, ждут рассмотрения Всемирной торговой организацией. Представители консорциума „Харба-9“ утверждают, что подобные ограничения торговли…»

И так далее. В наши дни космические корабли остаются в своем космосе, где им и место, а грузы перемещают вверх-вниз на подъемниках наностыковочных башен. «Идеальный карантин, – как в одной ночной передаче охарактеризовала все это телевизионная говорящая голова, – к тому же чрезвычайно энергоэкономичный». Упавший на землю космический корабль – это же сценарий для низкопробного фильма-катастрофы или еще более низкопробного сериала о вторжении инопланетян на каналах Иисусленда. Если подобное произошло в реальности, значит, что-то где-то пошло не так.

Блин, я должен это увидеть…

Он все еще наносил на лицо биогерметик, когда челнок накренился, и задний борт с треском откинулся, открываясь. Внутрь ворвался холодный тихоокеанский воздух вместе с воем турбин и сереньким утренним светом. Джо отцепился от кресла и пристегнулся к спусковому устройству. Пульс легонько стучал в висках, в крови струилось что-то слишком радостное, чтобы называться страхом. Он надел Т-образную маску, вывел под подбородок дыхательный фильтр, прижал края, чтобы те схватились биогерметиком. Снаружи ветер хлестал океанские волны, холодя только что намазанную гелем кожу щек по обе стороны маски. Изогнутое ударопрочное стекло, прозрачное только с одной стороны, с его теплыми и бдительными защитными экранами янтарного цвета давало иллюзию безопасности, оно словно укрывало все тело, а не только часть лица. Их постоянно предупреждали об этой херне. В низкопробном виртуальном инструктаже, сделанном на техасском программном обеспечении и сожравшем весь бюджет на обучение личного состава службы безопасности «Филигранная Сталь», об этом беспрестанно твердил некий коверкающий слова сержант. Необъяснимо, но у изображения, слабо шевелившего губами не в такт словам, было британское произношение. «Осознавай все тело, ничтожество, – ревел он, когда кто-то совершал ошибку. – Ты что, напрокат ноги взял? А грудь – временный довесок? Осознавать все тело – это, мать твою, единственный способ сохранить все тело».

Ну да, ну да. Как скажете.

Джо со щелчком пристегнул к жилету трос, обернулся к камере наблюдения в потолке салона и показал ей сложенные колечком указательный и большой палец, мол, в порядке все. Кашлянул в микрофон у горла.

– Первый к высадке готов.

– Вас понял, Первый. По моей команде. Три, два, один… пошел.

Трос рывком пришел в движение, Джо обеими руками нащупал автомат, привел его в боевую готовность и высунулся так, чтобы видеть происходящее внизу. Вначале, куда ни глянь, лишь перекатывался и пенился гребнями волн бескрайний Тихий океан. Потом Джо заметил космический корабль. Совсем не такой, как ожидал: похож на гигантский притопленный пластмассовый ящик, еле-еле плывущий по воде. Корпус был по большей части черным, обгоревшим, но виднелись и белые полосы с остатками наногравировки, какие-то буквы, корпоративная символика, которую, решил Джо, выжгло жаром падения. Опустившись ниже, он разглядел нечто похожее на открытый люк, ведущий в затопленный отсек.

– Э-э, командир, эта штука точно не утонет?

– Первый, подтверждаю. Специалисты КОЛИН сказали, она останется на плаву навечно.

– Просто у меня тут открытый люк, а с таким ветром и волнами, думаю, она нахлебается воды.

– Повторяю, Первый. Корабль останется на плаву. Исследуйте люк.

Ботинки Джо с громким лязгом коснулись обшивки чуть дальше люка, где-то в десятке метров от него. Океанская вода накатывала, вихрилась вокруг ног, доходя до щиколоток, потом отступала. Он вздохнул и отстегнулся от троса.

– Вас понял. Отстегнулся.

– Оставайтесь на связи.

Немного пригнувшись, он добрался до люка по слегка наклонной поверхности и заглянул внутрь. Там хлюпала вода; Джо видел, как она влажно поблескивает на ступенях трапа, ведущего ко второму, внутреннему люку, которым должна заканчиваться шлюзовая камера. Пока он смотрел, через водозащитный порог плеснула новая волна, вода побежала по трапу, капая и брызжа на дно люка. Он поглядел еще немного, потом пожал плечами и стал спускаться по трапу, пока не оказался в трех ступеньках от нижнего люка. Воды тут было где-то на три пальца, ее болтало туда-сюда от того, что корабль покачивался на волнах. Крышка второго люка казалась неестественно чистой, будто нечто лежащее на дне горного пруда, и была несколько углублена в пол. На ней предупреждение: «Осторожно! Не открывать, пока давление не выровняется».

Джо счел, что внутреннее давление должно было уже прийти к местному, потому что крышка внутреннего люка оказалась уже кем-то или чем-то разгерметизирована. Она провисла вниз, приоткрывшись ровно настолько, чтобы вода могла потихоньку стекать в щель. Джо крякнул.

Если бы не это, хренова шлюзовая камера уже на четверть наполнилась бы помоями.

Он постучал по микрофону:

– Командир? Тут взломанный внутренний люк. Не знаю, системы его распечатали или… гм… человек.

– Вас понял. Действуйте осторожно.

Джо скривился. Он-то надеялся, что его отзовут.

Ага, или завалите миссию на хер, так, командир? Эта малютка прибыла из космоса, правильно, а вероятнее всего – с Марса. Хрен узнаешь, какие тут могут оказаться микроорганизмы. Для того ведь и карантин на нанопричалах, верно?

Мгновение он думал, не вернуться ли ему.

Но…

Ты полностью экипированон почти слышал терпеливый разъясняющий голос, – на случай биологической угрозы, которой все равно не предвидится, у тебя есть маска и гель-биогерметик. У тебя нет уважительной причины нарушить приказ.

И голос Здены: «За это нам и платят, ковбой».

И насмехающиеся голоса остальных.

Он избавился от мелкой дрожи, спустился еще на две ступеньки и осторожно надавил ботинком на крышку люка. Та немного подалась.

– Круто.

– Первый?

– Ничего, – кисло сказал он. – Просто действую исключительно, чтоб его, осторожно.

Упершись рукой в стену шлюзовой камеры, он нажал на крышку люка, уже нетерпеливо, и…

…она прогнулась под его ногой.

Тяжело отъехала на шарнирах вниз, и вода обрушилась во внутреннюю тьму с долгим, гулким плеском. Произошедшее застало его врасплох, и он разжал пальцы, до того державшиеся за ступеньку. Падая, он неуклюже попытался ухватиться за что-нибудь рукой в перчатке, но не сумел и приложился головой об лестницу. Соскользнул прямо в открытый внутренний люк, успев издать сдавленный крик.

– Ууууу-ухх, – и закончил полет в какой-то куче, наваленной на бывшей стене нижнего коридора.

При ударе он прикусил кончик языка и зашиб плечо, автомат долбанул по ребрам. Джо зашипел от боли сквозь скрежетнувшие зубы.

Впрочем, кажется, его тело приземлилось на что-то мягкое. Он полежал секунду, ожидая, не донесут ли об ущербе его лежащие в замысловатых позах конечности.

Полное осознание всего тела, так точно, сержант.

Джо выдавил улыбку. Вроде бы ничего не сломал. Подняв голову, он обнаружил, что упал всего лишь метров с трех, и испустил сквозь фильтры маски глубокий, радостный вздох облегчения. Закончил его тихим ругательством.

– …твою налево.

– Первый? – проснулся командир, наконец-то, мать его, забеспокоился. – Доложите свое состояние. Вы ранены?

– Я в порядке. – Он приподнялся на одной руке, сощурился, разглядывая тьму, и включил фонарик на шлеме. – Просто провалился. Ничего…

Луч фонарика выхватил что-то, что не имевшее никакого смысла. Голова дернулась, луч уперся в то, что он уже видел…

– Вот херня, мужик, ты, должно быть…

Внезапно нахлынуло понимание пополам с неверием, и его стошнило прямо в маску. Нос и горло обожгло, и Джо впервые как следует увидел, чем было то мягкое, что прервало его падение.

Глава 4

Севджи Эртекин проснулась со странным убеждением, что над городом широкими серыми простынями висит дождь.

В июне?

Она моргнула. Где-то за открытым окном квартиры выла сирена по ее душу. Знакомая и вызывающая тоску, как звуки азана^[25], по которому она, переехав в другой район, до сих пор скучает, но наполненная адреналиновым предвестьем, которого нет в молитве. Заржавевший профессиональный рефлекс было всплыл, но потом перевернулся вверх дном и затонул, когда на борт взошла память. Сирены больше не вызывают ее. В любом случае, наводящий меланхолию и перехватывающий дыхание вой полицейской машины доносился откуда-то издали. Его почти заглушали звуки уличной торговли шестью этажами ниже. Там раздавались крики, в основном добродушные, и музыка из центра на прилавке: неистовые неоарабески, слушать которые она была не в настроении. День начался без нее.

Вопреки здравому смыслу Севджи повернулась к окну. В лицо ударили лучи солнца и заставили ее прищуриться. Вариполярные занавески волновались на ветерке и словно горели, раскаленные добела в утреннем свете. Видимо, она забыла переключить их обратно в непрозрачный режим. Там, где край занавесок подметал пол, торчала бутылка из-под виски «Джеймсон», кто-то – ага, кто-то, конечно, Сев, и кто бы это мог быть? – закатил ее туда по полированным половицам гостиной, когда она опустела. Той самой гостиной, где Севджи, судя по всему, спала на диване одетой. Минутное раздумье – и сонный разум нашел в памяти подтверждение. Она осталась тут сидеть после того, как вечеринка закончилась, и единолично приговорила эту бутылку. Пришли смутные воспоминания о тихом разговоре с самой собой, о дымном тепле сбегающего по пищеводу виски. Все это время она думала, что выпьет еще один бокальчик – и все, еще один – и все, а потом она встала и…

Она не встала. Она вырубилась.

Это что-то новенькое, Сев. Обычно ты вырубаешься в постели.

Сделав судорожное усилие, она смогла все-таки сесть, но потом пожалела, что поспешила. Содержимое головы будто поехало в сторону на какой-то внутренней ножке. Накатила долгая волна дурноты, одежда показалась вдруг смирительной рубашкой. В какой-то момент она скинула ботинки – те валялись в противоположных углах комнаты, почти на максимально возможном расстоянии друг от друга, – но рубашка и штаны были на ней. Сохранилось смутное воспоминание, как она превесело перекатывалась на спине, пытаясь стянуть ботинки, а потом и носки. Хотя бы в этом она, судя по всему, преуспела, но перед всем остальным приходилось признать очевидное поражение.

И вот теперь рубашка бугрилась складками в подмышках, а чашечки слетели с грудей, пока она ворочалась с боку на бок во сне, и теперь болтались сами по себе. Одна вроде бы тоже в итоге оказалась под мышкой, а вторая и вовсе куда-то пропала. Брюки ниже талии как-то перекрутились и уже не сидели свободно; в животе тоже несколько напряженно. Мочевой пузырь был неприятно полон, а в голове монотонно пульсировало.

И дождь идет.

Севджи подняла глаза, и ее охватила внезапная первобытная злость, когда она отследила настоящий источник низкого шипящего звука. В углу комнаты все еще работала допотопная развлекательная панель JVC. Какой-то трек прокрутился на ней до конца, и капризная система не обрушилась по умолчанию в синий экран. Вместо него на мониторе плясали снежинки статических помех, и мягкое шипение лилось в уши вместе со звуками города за окном. Заполняло все, будто…

Губы сжались. Теперь ясно, что за трек она смотрела. Севджи не помнила этого – она просто знала.

И ни хера это не дождь никакой, разумеется.

Она, пошатываясь, встала на ноги и ударом заставила панель замолчать. Потом с минуту стояла в собственной квартире, как в чужой, словно она вломилась сюда, чтобы что-то украсть. Чувствовала, как сердце равномерно бьется в горле, и знала, что вот-вот расплачется.

Вместо этого Севджи яростно мотнула головой, и вместо слез пришла сильная, пульсирующая, как сонар, боль. Ковыляя через спальню в смежную ванную, она прижимала пальцы к вискам. Там на полке стояли таблетки от головной боли в пластмассовой бутылочке, а рядом – блистер из фольги с сином. Если говорить точнее, это был синадрайв к37— разработанные для военных целей суперэффективные капсулы, еще точнее – ее доля изъятого с черного рынка полицией Нью-Йорка препарата, в несколько раз более сильного, чем тот, что обычно называют сином на улицах. Она уже несколько раз принимала эти капсулки и нашла их пугающе действенными: они стимулировали симпатическую нервную систему и координацию, отодвигая на второй план все остальное, и делали это быстро. Севджи поколебалась мгновение, осознавая, что на сегодня у нее есть дела, пусть даже прямо сейчас она не помнит, какие именно.

Да все равно весь этот хренов город в наше время занимается самолечением, Сев. Так что не парься.

Она выдавила на ладонь две «военные» капсулы и как раз собралась проглотить их, не запивая, когда засекла периферийным зрением какое-то движение.

И шагнула обратно в спальню.

– Привет.

Девушка в постели была никак не старше восемнадцати или девятнадцати лет. Моргая спросонок, она казалась даже моложе, но тело под единственной простыней было слишком округлым для беспризорного подростка. Девушка села, и простыня соскользнула с неправдоподобно выпирающих грудей. Судя по тому, как они качнулись, это были не импланты, а синтетическая подкожная ткань, что странно. Дороговато для такой молодой. Севджи решила, что эта псевдобонобо-цыпочка^[26] – чей-то трофей, подружка на одну ночь, но из-за похмелья не было сил ломать голову, вспоминая, кто присутствовал на вечеринке. Может, тот, кто приволок ее сюда, слишком надрался, чтобы, уходя домой, забрать все свои аксессуары.

– Кто тебе разрешил тут спать?

Девушка снова моргнула:

– Ты.

– Ох. – Ярость Севджи угасла, сменившись новой волной дурноты. Севджи сглотнула. – Ладно, собирай свои манатки и дуй домой. Вечеринка окончена.

Она вернулась в ванную, тщательно прикрыла дверь, а потом, словно подчеркивая последние слова, согнулась и блеванула в унитаз.

Когда она уверилась, что сможет удержать к37 в организме, то проглотила капсулы, запив стаканом воды, а потом влезла в душ и стояла там, прислонившись к стене, под теплыми струями, ожидая, когда лекарство подействует. Много времени не понадобилось. Химический состав такой, чтобы действовать быстро и сохранять ум в ясности; от того, что в желудке пусто, процесс пошел еще быстрее. Пульсация в голове стала стихать. Севджи отлепилась от кафельной стены, нащупала баночку с гелем и стала осторожно втирать его в кожу головы. Спутанная и мокрая масса волос поддалась и опала шелковистой волной, пена клочьями стекала по телу. Это было словно скинуть одежду, которую носишь пять дней. Она ощутила целеустремленность и свежие силы, словно в нее вставили новый скелет. Когда десять минут спустя она вышла из душа, боль скрылась за дымкой фармакологического происхождения, ее место заняла острая, кристально чистая ясность.

Сомнительное приобретение. Вытираясь перед зеркалом, Севджи заметила отложившийся на ляжках жирок и поморщилась. Она месяцами не посещала зал, а программа ее домашнего АстроТона Кэсси Роджерс – используется персоналом «МарсТрипа» во время перелетов! – погружалась в забытье, как сложенный шатер цирка шапито. И вот, пожалуйста, наглядное тому подтверждение. Жирок военными пилюлями не сгонишь, это тебе не боль. В сознании промелькнули до смешного идеальные бока девчонки в ее постели. И безупречно сконструированный, выдающийся бюст. Она посмотрела на холмики собственных грудей, чуть обвисших и смотревших в разные стороны.

Да ну на хер, тебе же уже за тридцать, Севджи. Тебе же незачем впечатлять парней с Босфорского моста, ведь так? Угомонись уже. К тому же у тебя месячные, от них всегда выглядишь хуже.

Волосы уже высохли и стояли вокруг головы привычным непокорным черным колоколом. Она пару раз провела по ним расческой, потом пришла в раздражение и сдалась. Из зеркала на нее неласково смотрело собственное лицо, в котором читались ее, по большей части, арабские корни: высокие и широкие скулы, крючковатый нос, полные губы в сочетании с яркими янтарными глазами под тяжелыми веками. Итан однажды сказал, что в ее лице есть нечто тигриное, но Севджи, сегодня резкой от действия сина и еще ненакрашенной, подумалось, что она больше похожа на ворону в дурном расположении духа. От этой мысли на лице появилась ухмылка, и Севджи каркнула на свое отражение. Отшвырнула полотенце и пошла одеваться. Обнаружила, что хочет кофе.

Кухня – что предсказуемо – выглядела как зона военных действий. Все доступные поверхности заставлены грязной посудой. Среди мусора Севджи рассмотрела кушанья со вчерашней вечеринки: тарелки с остатками темно-зеленой, похожей на лоскуты, виноградной долмы, ломкие куски пирожков сигара берек, остывшие баклажаны с помидорами в оливковом масле, перевернутая половинка лахмаджуна, похожая на высохшую жесткую мочалку. В раковине пьяно дыбилась башенка из кастрюлек, похожая на робота из коробки с сюрпризом. На полу вдоль стены ровными рядами выстроились бутылки из-под пива «Эфес». Кухню заполнял исходивший от них слегка кисловатый дух.

Вечеринка удалась.

Когда она выпроваживала гостей, кто-то из них пробормотал эти слова. Неожиданная лавина воспоминаний подтвердила это: вот друзья, роящиеся тут и там по всей квартире, развалившиеся на диванах и напольных подушках, вот выпивка и закуска, жестикуляция с набитыми ртами, ненапряжное веселье. Вечеринка действительно удалась.

Ага. Жаль только, что тебе потом пришлось прикончить ту бутылку виски.

Почему это произошло, Сев?

Она ощутила, как дернулось лицо, и знала, что ее глаза остекленели и стали несчастными и, кажется, закатились куда-то внутрь головы.

Ты знаешь, почему.

За этой мыслью, четкой и колючей, стоял син. Севджи внезапно поняла, как легко, должно быть, убить кого-нибудь в таком душевном состоянии.

Заговорил телефон, мягко, убедительно – как вату кусал:

– На линии Том Нортон. Вас соединить?

Воспоминание о том, что нужно сегодня сделать, обрушилось на нее, как кирпич.

Она застонала и пошла за обезболивающими.

Первой неправильностью была машина.

Обычно Норт разъезжал на нелепом здоровенном доисторическом кадиллаке с откидным верхом. Решетка его радиатора напоминала ухмылку, а на капоте можно было загорать. Норт до смешного гордился этим драндулетом, что, учитывая историю последнего, вообще-то странно. За езду по Нью-Йорку на этой машине, построенной на какой-то алабамской потогонке еще до его рождения, Нортона без всяких церемоний арестовали бы, если бы он не установил на ней, заплатив почти две аукционные цены, оригинальный магнитный двигатель, снятый с японского моторного катера устаревшей модели. Потом он вбухал месячную зарплату на то, чтобы полимеризировать машину от носа до хвоста, увековечив каталог царапин и вмятин, полученных ею за предыдущую жизнь в Иисусленде. Севджи не могла заставить Нортона увидеть, что у него получилась практически метафора идиотизма прошлых времен – тех, в которые и появилась эта таратайка.

Сегодня, благодаря неожиданному озарению – спасибо сину, – она вдруг поняла, что Итан хотел бы подобную машину, и что именно это отступление от в остальном безупречной мужской манхэттенской светскости Нортона раз за разом будит в ней молчаливую желчную ярость.

Сегодня он был на другой машине.

Когда она вышла на улицу, натягивая по пути строгую летнюю куртку, попавшуюся под руку, Том выбирался с заднего сиденья снабженной автопилотом темно-синей «капли», очевидно принадлежащей автопарку КОЛИН. Стоя возле машины, Нортон выглядел таким же лощеным и самодостаточным, как и его машина, – ходячая ода холеному профессионализму. Нити седины в его коротко остриженных волосах блестели на солнце; загорелое европейское лицо будущего-кандидата-в-президенты (он клялся, что черты эти – его собственные) собиралось морщинками у светло-голубых глаз.

Он улыбнулся ей своей фирменной широкой кривоватой улыбкой.

– Доброе утро, Сев. Проснись и пой.

– Ага, как же.

– Во сколько все наконец-то закончилось? – Он ушел задолго до полуночи, и, насколько могла припомнить Севджи, химически не затронутым.

– Не напоминай. Поздно.

Она отстранила его и плюхнулась в машину, подвинувшись, чтобы он мог сесть рядом. Дверца опустилась, «капля» плавно двинулась вперед, свернула на Сто Восемнадцатую западную и поехала дальше. Движение стало оживленней. Они проехали четыре квартала, когда Севджи заметила направление, и это стало второй зацепкой на гладком полотне ожидаемого течения дня. Она покосилась на Нортона:

– В чем дело, что-то в офисе забыл?

– Мы не в офис, Сев.

– Да, я тоже думала, что мы вчера на этом сошлись. Тогда почему мы едем на восток?

Нортон снова улыбнулся.

– Мы и не в Каку тоже. Планы изменились. Никакого тебе сегодня свободного падения.

Облегчение прокатилось по ней, как солнце, согревая кожу, и сопровождалось проснувшимся любопытством. Ее вовсе не бодрила перспектива подниматься в лифте на наностыковочную башню Каку (внутренности при этом, наоборот, будто падают куда-то вниз) или ползать в невесомости, когда они вернутся на место. Существуют препараты, призванные облегчить оба этих ощущения, но Севджи не была уверена, что они совместимы с сином, который уже бежал по ее венам. А от мысли о том, чтобы начать расследование в подобном состоянии – с изнасилованным мозгом, кишками, возмущенными нулевой гравитацией, и Землей, вращающейся где-то далеко внизу, – ее ладони уже сейчас слегка влажнели от пота.

– Ладно. Не хочешь тогда сказать мне, куда мы?

– Конечно. Нам нужен суборбитальный терминал аэропорта Кеннеди. А там постараемся успеть на одиннадцатичасовой шаттл в Сан-Франциско.

Севджи выпрямилась на сиденье.

– Что там случилось, «Гордость Хоркана» промахнулась мимо причального слота?

– Можно и так сказать. – Его тон был сухим. – Промахнулась мимо Каку, промахнулась мимо Сагана, приводнилась в ста километрах от побережья Калифорнии.

– Приводнилась? Вроде эти штуки не должны садиться на планету.

– А то я не знал! Насколько мне известно, неповрежденным остался только отсек с криокапсулами. Обломки разлетелись от Юты до побережья или сгорели в атмосфере. Власти Штатов Кольца отбуксировали то, что осталось, обратно в Область Залива^[27], где мы с тобой докопаемся до истины и потрясем всех четким анализом того, что именно, мать его, пошло не так. Это, между прочим, Николсон сказал – не я.

– Да, понимаю.

Нортон прибегал к нецензурным словам так же, как скряга расходует ваферы, – когда это совсем-совсем неизбежно или когда они за чужой счет. Впрочем, казалось, этот его заскок обусловлен скорее лингвистическими, чем моральными причинами, потому что, цитируя других, он не выказывал смущения или отвращения, равно как и слушая матюги Севджи, которая сквернословила постоянно.

– Что ж ты мне раньше со всем этим дерьмом не позвонил?

– Уж поверь мне, я пытался, только ты не отвечала.

– О-о.

– Вот именно, так что перед Николсоном, если тебе интересно, я тебя прикрыл. Сказал, что ты где-то в городе, разбираешься в происшествии на Спринг-стрит и встретишься со мной в терминале.

Севджи кивнула:

– Спасибо, Том. Буду должна.

Она была ему должна уже не в первый раз, за последние-то два года, но ни один из них никогда бы в этом не признался. Этот долг лежал между ними невысказанным, как соучастие, как родство. К тому же оба были согласны, что Николсон, в любом случае, мудак.

– Думаешь, там остался кто-то живой? – поинтересовался Нортон.

Севджи смотрела в окно на машины, выстраивая в голове цепочку известных ей фактов.

– «Гордость Хоркана» – корабль пятой серии. Его строили учитывая возможность аварийной посадки на Марсе, а там нет никаких океанов, где можно было бы потерпеть крушение.

– Да, но гравитация там намного меньше, поэтому о ней не надо особо беспокоиться.

Бок о бок с ними шла полицейская «капля», непрозрачная, если не считать водительского стекла. Девушка-коп вела ее вручную, лениво опираясь загорелой рукой на окошко. Она с кем-то разговаривала, но Севджи не понимала, – ее собеседник в машине или на аудиосвязи. Лицо девушки под козырьком летней вебларовой фуражки выглядело компетентным и заинтересованным. Память болезненно ворохнулась, и Севджи поняла, что думает о Хюлье. Иногда ей правда хотелось позвонить бывшей коллеге, узнать, сдала ли та на сержанта и таскает ли по-прежнему свой тугой, притягивающий мужчин зад на Босфорский мост каждую субботу по вечерам. А иногда засесть вместе где-нибудь и устроить хороший вечер воспоминаний, может, открыть по бутылочке-другой «Эфеса».

От мыслей о пиве и о запахе, который стоял сегодня в кухне, живот Севджи скрутило, и она поспешно отложила ностальгию на потом. Полицейская машина свернула и исчезла в потоке транспорта. Севджи решила проявить компетентность в своей сфере.

– Криокэппирующая жидкость должна нейтрализовывать удары, – медленно проговорила она. – Раз эта секция не повреждена, значит, вхождение в плотные слои атмосферы каким-то образом контролировалось, так?

– Вроде того.

– У нас есть еще какая-то информация о том, что было перед катастрофой?

Нортон покачал головой:

– Обычный запрос в Каку, обычные интервалы в трансляции. Ничего нового.

– Круто. Хренов корабль-призрак до самого конца.

Нортон поднял руки со скрюченными растопыренными пальцами, издавая при этом некие «призрачные звуки». Севджи постаралась сдержать улыбку.

– Ни хера это не смешно, Том. Понятия не имею, почему воздушная полиция ШТК не превратила эту фиговину в пар, как только она пересекла границу. Это был бы не первый случай, когда тупицы, которые сидят на повременке, распыляют на конфетти летательный аппарат, который должным образом не ответил на их запрос.

– Может, они жизнь потерять испугались, – сказал Нортон со странным выражением лица.

– Ага.

– Теперь вот что. Надеюсь, что вы, милая дама, оставите свои замашки тут. Вероятно, местные и без них не будут к нам особо дружелюбны. Это наша консервная банка свалилась с неба им на головы.

Она пожала плечами:

– Они платят налог на КОЛИН, как и все остальные. Так что это и их консервная банка тоже.

– Да, но предполагается, что именно мы отвечаем за то, чтобы подобного не происходило. Именно для этого они и платят налоги.

– Ты уже разговаривал с кем-то из них?

Нортон покачал головой:

– Нет. Как раз перед выездом попытался поймать кого-то, кто занимается этим делом, но поймал только автоответчик. Стандартный телефонный интерфейс. Он сказал, в аэропорту нас подхватят ребята из службы безопасности ШТК. Они будут в штатском, а звать их Ровайо и Койл.

– Видел их документы?

Нортон похлопал по нагрудному карману куртки:

– На хард скачал. Хочешь посмотреть?

– Почему бы и нет.

Копы Штатов Кольца оказались сбалансированной с точки зрения пола и расы парочкой. С фотографии под табличкой «ДЕТ. а. ровайо» смотрела молодая темнокожая афролатиноамериканка со стиснутыми челюстями и сжатыми губами, очевидно – и без особого успеха – стараясь спрятать свою полногубую, кареглазую красу. Ниже с того же листка серьезно глядел «ДЕТ. р. койл», европеоид средних лет с резкими чертами лица. У него были коротко, почти по-военному остриженные волосы с проседью. На фотографии были запечатлены лишь голова и плечи, но она все равно передавала ощущение величины и нетерпеливой силы.

Севджи пожала плечами.

– Ну, увидим, – сказала она.

И они увидели.

Койл и Ровайо встретили их с суборба в аэропорту Сан-Франциско формальными приветствиями и сканером радужки. Стандартная процедура, сказали они. Нортон стрельнул предупреждающим взглядом в Севджи, которая явно закипала. В Нью-Йорке с приехавшими копами обошлись бы совершенно иначе. А тут сложно было сказать, гнобят их или нет; Койл, именно такой, каким казался на голоснимке, большой и неразговорчивый, продемонстрировал им удостоверение и коротко поздоровался, а дальше в дело вступила Ровайо. Она подалась вперед и раздвинула их веки теплыми, слегка огрубевшими пальцами, приложила сканер и отступила. Все это было проделано с безучастной сноровкой и в потоке прибывающих пассажиров обрело оттенок задушевности, вроде европейского поцелуя в щечку. Во всяком случае, похоже было, что Нортон наслаждался происходящим. Ровайо, игнорируя его улыбку, глянула на зеленый огонек, который выдал сканер, и убрала аппарат обратно в сумку на плече. Койл кивнул на лифты в конце зала прибытия.

– Сюда, – коротко сказал он. – У нас вертолет с автопилотом.

Они поднялись в молчании, свернули в крытый проход верхней части аэропорта, состоящий из стеклянных пузырей и белых балок, потом другой лифт привез их на бетонную площадку, где подрагивал винтами глянцевитый красно-белый автокоптер. На востоке залив мерцал темным серебром в предвечернем солнце. Поднявшийся ветер разогнал дневную жару.

– Так вы, ребята, занимаетесь этим делом? – попытался завязать разговор Нортон, когда они поднялись на борт.

Койл невозмутимо посмотрел на него.

– Этим делом занимается весь наш штат, сука. – Он, крякнув, с усилием закрыл дверь. – Код идентификации 2347. Полет по заданному маршруту. Поехали.

– Спасибо. Займите свои места, пожалуйста.

Автопилот говорил голосом Айши Бадави – низким, медоточивым, узнаваемым даже с нескольких слогов. Севджи смутно припомнила статью в бессмысленном журнале, которую прочла в приемной юриста, о контракте на обслуживание программного обеспечения, который Бадави подписала с «Локхид»^[28]. Широкая рекламная улыбка, рукопожатия, возмущенные протесты фанов. Зевок, щелчок. Не желаете ли пройти, госпожа Эртекин? Винты взялись за дело всерьез, приглушенный шум двигателя перерос в глухое крещендо по другую сторону окна, и они оторвались от взлетной площадки. Все расселись по местам. Автокоптер поднялся, накренился и понес их над заливом.

Севджи тоже сделала попытку:

– Исследование обшивки дало какие-то результаты?

– Бригада сканирования работает сейчас с корпусом. – Места в кабине были расположены друг напротив друга, и Койл сидел к ней лицом, но, отвечая, смотрел в окно. – К вечеру у нас будет полная, пригодная для работы модель.

– Быстро они управились, – сказал Нортон, хотя это было неправдой.

Ровайо посмотрела на него:

– Они внутри работали, это вроде как в приоритете.

Миг все молчали.

Севджи переглянулась с Нортоном.

– Внутри? – с опасной вежливостью спросила она. – Вы уже вскрыли люки?

Копы ШТК обменялись понимающими усмешками. Севджи, сытая по горло тем, что целый день она информирована хуже других, почувствовала, что ее норов вот-вот даст о себе знать.

– «Гордость Хоркана» – собственность КОЛИН, – сухо сказала она. – Если вы нарушили целостность…

– Спрячьте наручники, агент Эртекин, – сказал Койл. – К тому времени, как береговая охрана добралась до вашей собственности, кто-то уже взорвал люки изнутри. Карантинная печать была давно снята.

Это невозможно, чуть было не сказала Севджи. Вместо этого она спросила:

– Криокапсулы взломаны?

Койл изучающе смотрел на нее.

– На самом деле, лучше будет, если вы подождете и увидите все своими глазами.

Автокоптер накренился, и Севджи наклонилась вперед, чтобы посмотреть в окно. Под ними, на островной базе, вздымалась станция Алькатрас, принадлежащая отделу ШТК-Безопасность, с ее светло-серыми площадками и волнорезами в заливе. На юге, у берега, – ясный, как схема, комплекс плавучих сухих доков: чистые линии и промежутки между ними, с высоты все крохотное, люди – точки, машины как игрушечные. Громада уцелевшего отсека «Гордости Хоркана» ясно виднелась в центральном доке. Даже с оторванными наружными системами, даже обожженная и покореженная во время полета сквозь атмосферу, она бросалась в глаза, как знакомое лицо на групповом фото. Севджи время от времени доводилось видеть корабли такого же типа на орбитальных площадках над нанопричалом Каку, и в ее ноутбуке имелись архивные съемки «Гордости Хоркана», сделанные как раз перед тем, как корабль перестал говорить с диспетчерской службой КОЛИН. В частые минуты ожидания в приемных юристов, во время бессонных и трезвых ночей она снова и снова вглядывалась в детали хроники, пока глаза не начинали болеть. «Детали – это еда, сон и дыхание грамотного детектива, – сказал ей как-то Ларри Касейбиан, – только так ты поймаешь плохих парней». Привычка укоренилась. Она знала внутреннее устройство корабля так хорошо, что могла бы с завязанными глазами прогуляться по нему из конца в конец. Она выучила наизусть характеристики аппаратуры и программного обеспечения. Фамилии криокэппированных пассажиров были ей так же привычны, как названия фирм, продукцию которых она обычно покупала, а детали биографии каждого из них невольно возникали в голове при виде их лиц.

На самом деле, лучше будет, если вы подождете и увидите все своими глазами.

А теперь все они, предположительно, мертвы.

Автокоптер с механической точностью приземлился на взлетную площадку в углу комплекса доков. Двигатели замерли, дверь со щелчком открылась, и Койл первым выпрыгнул наружу. Севджи последовала за ним.

Ее нагнал принесенный ветром медовый голос Бадави:

– Внимательно смотрите под ноги. Пожалуйста, закройте за собой дверь.

Койл спустился по ступенькам с посадочной площадки. Внизу уже поджидали официальные лица. Три представителя службы безопасности Штатов Тихоокеанского Кольца в форме сопровождали старшего по званию офицера в штатском, лицо которого Севджи помнила из парочки виртуальных инструктажей по подделке генокода, на которых она побывала в прошлом году. Благодаря гладким чертам азиатского лица этот человек выглядел моложе, чем, по ее предположению, был на самом деле; густые седые волосы и некоторый беспорядок в одежде противоречили испытующему, внимательному взгляду. Из-за этого взгляда и по тому, как он держит себя, она заподозрила, что он, возможно, прибегал к услугам пластического хирурга – обычное в ШТК дело для служащих любого ранга, – но это было всего лишь догадкой. Потом, во время неформального общения, он говорил тихо и сдержанно, по большей части о своей семье, и его глаза практически не останавливались на бюсте Севджи, за что та была ему тихо благодарна. Теперь она пыталась вспомнить его имя, и син ей в этом помог.

– Лейтенант Цай! Как поживаете?

– Капитан, – сухо поправил он. – В январе повысили. Со мной все в порядке настолько, насколько это возможно, учитывая обстоятельства, благодарю вас. Полагаю, вы хотите сразу же осмотреть ваш корабль. То, что от него осталось.

Севджи хмуро кивнула:

– Это было бы целесообразно.

– Мне сказали, – Цай сделал жест людям в форме, и они отступили назад, – что часам к семи у нас будет работающая виртуальная модель. Сейчас наши команды заканчивают с корпусом, но Ровайо, вероятно, уже сказала вам о люках.

– Что их взорвали изнутри, да.

– Капитан, – вступил в разговор Нортон, – нам важно узнать, в каком состоянии пассажиры «Гордости Хоркана». В частности, повреждены ли криосистемы.

Цай, который уже собирался повернуться, чтобы следовать за своими подчиненными, остановился, и его взгляд, казалось, внезапно устремился куда-то вдаль, через док, через залив, настраиваясь на что-то, а память вернулась к событиям, которых сам капитан предпочел бы не касаться. До Севджи вдруг дошло, что за показной горделивой холодностью Койла и Ровайо стояла та же нервозность, а вовсе не зависть к полномочиям столичных гостей, как она раньше думала.

«Они напуганы, – внезапно поняла она. – И мы – их единственная надежда».

У Севджи было однажды подобное прозрение, когда она еще только начинала в нью-йоркской полиции и работала по делу о наркотиках и домашнем насилии. Разговаривая с матерью преступника, чье опухшее лицо было покрыто синяками, она вдруг с той же тошнотворной неожиданностью поняла, что эта женщина смотрит на нее как на некое решение своей проблемы, ожидает, будто патрульная Эртекин двадцати трех лет от роду сделает что-то со всем этим дерьмом в ее семье и ее жизни.

Так приятно быть нужной.

– Повреждены, – медленно проговорил Цай. – Да, я думаю, можно и так сказать.

Крышки внешних люков отсутствовали как таковые, их сорвало вместе с крепежом – теперь они, должно быть, где-то на дне Тихого океана. Почерневший огрызок «Гордости Хоркана» стоял на подпорках в сухом доке настолько ровно и устойчиво, насколько вообще позволяла его конструкция. Им все равно пришлось спуститься в четвертый входной люк, напоминающий колодец, прорубленный в корпусе пассажирской секции. Трап, приспособленный для эксплуатации в невесомости, привел их на дно шлюзовой камеры, а оттуда они с трудом спустились в нижний люк, оказавшись в наклонном главном заднем коридоре. От лазерных панелей по бокам прохода исходил мягкий голубой свет, но подчиненные Цая установили повсюду, начиная от шлюзовой камеры, яркие аварийные лампы. Белое сияние отбрасывало блики на грязные кремовые стены и зубцы.

Севджи зацепилась взглядом за это, стоя на нижней ступеньке трапа, и даже притормозила. Ухмылка, разорвавшаяся до самых десен, на изуродованной человеческой голове. Та едва держится на безруком и безногом человеческом торсе, распластанном на полу.

– Понимаете, что я имел в виду? – Цай спускался вниз вместе с ней.

Севджи стояла, пытаясь справиться с собственным желудком. Тут и без похмелья вполне можно блевануть. Ее последний год в полиции Нью-Йорка был милосердно скуп на кровавые ужасы; перевод из убойного отдела в отдел взаимодействия с КОЛИН не прибавил ей друзей, но уж точно снизил количество искалеченных человеческих останков, которые ей по долгу службы приходилось осматривать. Теперь у нее возникло смутное ощущение, что без сина она вывалила бы скудное содержимое своего желудка прямо на место преступления.

Ты хочешь сказать, на твое место преступления.

Оно твое, Сев.

Она слегка наклонилась, впившись взглядом в мертвеца. Вступая во владение.

– Альберто Толедо, – тихо сказал Цай. – Инженер Купола Стэнли, специалист по атмосферной нанотехнологии. Тридцать шесть лет. Возвращался домой с вахты.

– Да, я знаю.

Детали биографии будто поднимались с призрачным шепотом от изуродованного, ухмыляющегося лица и роились в воздухе. Должностные обязанности, резюме, происхождение. У него где-то была дочь. Обе его щеки срезаны до самых скул, за которые все еще цеплялось несколько волокон кожи. Нижняя челюсть выбита. Глаза…

Она сглотнула – ее все же подташнивало. Подошел Нортон, положил руку ей на плечо:

– С тобой все нормально, Сев?

– Да, все в порядке. – Она сосредоточилась на фактах. В своем долгом пути обратно на Землю «Гордость Хоркана» не выходила на связь почти семь с половиной месяцев.

– Капитан, это… выглядит свежим.

Цай пожал плечами.

– Мне сказали, в бортовых атмосферных системах присутствует что-то антибактериальное. Но да, мы полагаем, что Альберто, вероятно, был одним из последних.

– Из последних?

Когда Нортон произнес это, Севджи посмотрела на него и с удовлетворением подметила, что тот выглядит ничуть не лучше, чем она себя чувствует. Она рассеянно отметила в замкнутом пространстве корабля кислый запах чьей-то рвоты. Осознав, что до нее другие люди видели то же самое и отреагировали так же, как хотелось бы ей, она удивительным образом успокоилась. Так легче держаться.

– А что случилось с конечностями? – Ей удалось спросить это почти небрежно.

– Ампутированы. – Цай махнул рукой вдоль коридора. – Записи с автохирурга еще не загрузили, поэтому мы точно не знаем, как это было сделано, но объяснение просто напрашивается.

– Как он тут оказался?

Капитан кивнул:

– Да, тут несколько сложнее. Может, тела разбросала ударная сила. Мы обнаружили, что большинство криокапсул открыто, а биоген разбрызган по стенам и полу. Похоже, у того, кто это сделал, не все вышло аккуратно, во всяком случае под конец.

– Когда корабль начал падать, коридоры должны были заблокироваться, – отрывисто проговорил Нортон. – В чрезвычайных обстоятельствах такие суда делятся на изолированные отсеки. Не может быть, чтобы что-то мотало по этой махине из конца в конец. Это исключено.

– Ну, это только теории. – Цай снова провел рукой туда-сюда вдоль незаблокированного коридора. – Вы сами увидите. Там мало что заблокировано, на самом деле. Хотите взглянуть на отсек с криокапсулами?

Севджи пристально смотрела в конец коридора, тоже залитый светом аварийных ламп на штативах. Она видела, как там движутся человеческие фигуры, слышала несколько голосов. И короткую дробь смеха. Этот звук вернул ее в прошлое, она почти физически ощутила, как ее уносит в те дни, когда она служила в убойном отделе и выезжала на преступления. Черный юмор и закаленный дух товарищества, сосредоточенный ритм напряженной работы, непонятный тем, кто не бывал в подобных условиях, и отстраненность, которая приходит с привычкой. Так странно, девочка, что ты ностальгируешь по этому дерьму, подумалось ей. Ее немного встревожило понимание того, до какой степени ей захотелось, несмотря на бунтующий желудок, вернуться в этот мир, к этой мрачной рутине.

– Другие тела, – сказала она, а голову дурманил син, – они изуродованы так же, как это, верно?

Лицо Цая было маской.

– Или еще хуже.

– Конечности нашли?

– Не совсем.

Севджи кивнула:

– Одни кости, да?

Ох, Итан, тебе бы все это увидеть. Все произошло именно так, как ты вечно мне втирал.

– Совершенно верно. – Цай посмотрел на нее, как учитель на умненького ребенка.

– Это у вас, должно быть, шуточки такие херовые, – сказал Нортон очень тихо.

Севджи повернулась, чтобы хорошенько его разглядеть. Последние слова были вызваны рефлекторным отрицанием, потрясением, а вовсе не несогласием.

– Это правда.

– Кто-то шинковал этих людей на автохирурге… Она кивнула, не вполне уверенная в том – действовали син и шок внезапного озарения, – что именно чувствует, что должна чувствовать.

– Да. И ел их.

Глава 5

Это походило на пейзаж Дали. ...