Джордж Сондерс Линкольн в бардо

George Saunders

LINCOLN IN THE BARDO

© 2017 by George Saunders

Published by arrangement with Thomas Nelson, a division of HarperCollins Christian Publishing, Inc.

«Линкольн в бардо» — исторический роман.

Кроме широко известных реальных лиц, событий и географических названий, фигурирующих в повествовании, все остальные имена, персонажи, места и события — придуманы автором и используются исключительно в художественных целях.

© Крылов Г., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. «Издательствво „Э“», 2018

* * *

Кейтлин и Алине посвящается

Часть первая

I

В день нашей свадьбы мне было сорок шесть, а ей восемнадцать. Я уже знаю, что вы думаете: пожилой мужчина (с брюшком, лысоватый, хромой на одну ногу, с деревянными зубами) применяет мужскую власть, умерщвляя таким образом несчастную молодость…

Но это неправда.

Понимаете, это именно то, против чего я возражаю.

В нашу первую брачную ночь я прохромал вверх по лестнице с лицом, раскрасневшимся от выпивки и танцев, и увидел, что тетушка нарядила ее в нечто полупрозрачное — шелковый воротничок чуть вспархивал в ритм с дрожью, которая ее била. И я ничего не смог.

Я принялся нежно говорить с ней, обнажил перед ней свое сердце. Она была прекрасна, а я стар, уродлив, потерт. Странный это получился брак, корнями он произрастал не из любви, а из расчета. Ее отец был бедняком, мать болела. Поэтому она и оказалась здесь. Я все это прекрасно знал. Я и в мечтах своих не надеялся прикоснуться к ней, сказал я ей, когда увидел ее страх и — «отвращение», вот какое слово я использовал.

Она заверила меня, что никакого «отвращения» ко мне не испытывает, хотя я и видел, что ее (красивое, покрывшееся румянцем) лицо исказилось от этой лжи.

Я предложил ей стать… друзьями. Просто делать вид, будто мы стали мужем и женой в физическом смысле. Она должна чувствовать себя в моем доме свободной и счастливой и пытаться думать о нем как о своем собственном. Большего я от нее и не жду.

Так мы и жили. Мы стали друзьями. Близкими друзьями. И только. Но и это было немало. Мы вместе смеялись, вместе принимали решения, касающиеся хозяйства, — она научила меня больше думать о слугах, обмениваться с ними не только общими словами. Она оказалась практичной, и под ее руководством мы успешно обновили комнаты, заплатив лишь часть того, что ожидали растратить. Видеть, как она оживляется, когда я вхожу, как наклоняется ко мне, обсуждая хозяйственные вопросы, — все это так радовало меня, что я словами и передать не могу. Я был счастлив, очень счастлив, но теперь нередко ловил себя на том, что бормочу, сам того не желая, что-то похожее на молитву: Она здесь, все еще здесь. Словно бурная река пронесла воды сквозь мой дом, в котором теперь стоял запах свежести и возникало ощущение присутствия чего-то роскошного, естественного, захватывающего.

Как-то вечером перед группой собравшихся друзей она по собственному почину стала петь дифирамбы в мой адрес: я, мол, хороший человек, вдумчивый, умный, добрый.

Наши глаза встретились, и я понял: она говорит все это искренне.

На следующий день она оставила записку у меня на столе. Хотя скромность не позволила ей выразить чувства словами или действиями, в записке говорилось, что моя доброта к ней привела к желанному результату: она чувствовала себя счастливой, ей было хорошо в нашем доме, и она желала, как было написано, «раздвинуть границы нашего счастья до тех интимных пределов, которые мне до сих пор не знакомы». Она просила меня направить ее в этом, как я направлял ее «во множестве других аспектов взросления».

Я прочел записку, пришел на ужин и увидел, что она вся горит. Мы обменялись там, прямо перед слугами, откровенными взглядами, удовлетворенные тем, что каким-то образом сумели сотворить для себя из совершенно неподходящих материалов.

Той ночью в ее постели я старался оставаться таким, каким был прежде: нежным, уважительным, почтительным. Между нами почти ничего не было — мы целовались, обнимались, — но представьте, если можете, изобилие этой неожиданной щедрости. Мы ощутили поднимающуюся в нас волну похоти (да, конечно), но опирающуюся на не терпящую суеты крепкую привязанность, которую мы создали: узы доверительности, прочные и искренние. Я не был неопытным человеком — в молодости отдал дань страстям; провел немало времени (хотя мне и стыдно в этом признаваться) на Марбл-элли, в Бэнд-бокс, в ужасном Волчьем логове. Один раз был женат и с пользой для здоровья женат… но глубина этого чувства была для меня абсолютно внове.

Мы молча согласились на еще большее расширение границ этого «нового континента» следующей ночью, и я отправился в мою типографию утром, борясь с силой гравитации, которая притягивала меня к дому.

И этот день — увы — стал днем падения балки.

Да, да. Представьте себе такое везение!

Когда я сидел за моим рабочим столом, с потолка упала балка, ударив меня прямо по этому месту. И потому наш план пришлось отложить до моего выздоровления. По совету моего врача, я слег в…

Некий хворь-ларь считался… считалось, что он…

ханс воллман

Целительный.

роджер бевинс iii

Целительный, да. Спасибо, мой друг.

ханс воллман

Всегда рад.

роджер бевинс iii

И вот я лежу в гостиной в моем хворь-ларе, чувствуя себя последним идиотом, лежу в той самой гостиной, по которой мы недавно (радостно, виновато, ее рука в моей) прошли по пути в ее спальню. Потом вернулся врач, и его помощники унесли мой хворь-ларь в его хворь-телегу, и я понял, что… понял, что реализацию нашего плана придется отложить на неопределенное время. Какое разочарование! И когда же я теперь познаю все радости супружеской постели, когда буду созерцать ее обнаженную, когда она посмотрит на меня в известном состоянии с жадным ртом, зардевшимися щеками, когда ее волосы, освобожденные чувственным движением, рассыплются, наконец, покрыв нас?

Что ж, похоже, нам придется дождаться моего полного выздоровления.

Вот уж воистину досадное недоразумение.

ханс воллман

Однако все тяготы можно вынести.

роджер бевинс iii

Именно так.

Хотя, признаю, я в то время так не считал. В то время на хворь-телеге, но все же не связанный обязательствами, я обнаружил, что на краткое время могу покидать мой хворь-ларь, и бросился прочь, подняв небольшие облачка пыли, и даже разбил вазу, стоявшую на крыльце. Но моя жена и тот доктор, с серьезным видом обсуждавшие мою травму, ничего не заметили. Я не мог это вынести. И потому, признаю, дал волю раздражению — разогнал собак, пробежав среди них, вызвав в голове каждой представление о медведе. Тогда я был способен на это! Ах, какие то были денечки! Теперь я не то что не могу вызвать в голове собаки представление о медведе, я и нашего молчаливого молодого друга не могу привести сюда на обед!

(А ведь он кажется молодым, правда, мистер Бевинс? Телосложением? Осанкой?)

Как бы то ни было, я вернулся в свой хворь-ларь, проливая вот так слезы о том, что мы… вы, молодой человек, уже знаете об этом? Когда мы только прибываем в этот больничный двор, молодой сэр, и нам хочется плакать, вот что происходит: мы чуть-чуть напрягаемся, и у нас в суставах возникает легкое нездоровое ощущение, внутри нас взрываются маленькие пузырьки. Иногда мы можем немного обгадиться, если свежие. Именно это я и сделал на телеге в тот день — я от злости обгадился немного в своем хворь-ларе. И какой результат? Какашка так и оставалась со мной все это время и, если уж откровенно (я надеюсь, вам это не покажется грубым, молодой сэр, или отвратительным и, я надеюсь, это не разрушит нашу зарождающуюся дружбу), по-прежнему остается там, в эту самую минуту, в моем хворь-ларе, хотя, надо сказать, уже изрядно подсохла!

Бог мой, вы что — ребенок?

Он ребенок, правда?

ханс воллман

Я тоже теперь так думаю. Вот когда вы спросили.

Вот он идет.

Почти полностью сформировавшийся.

роджер бевинс iii

Мои извинения. Господи милостивый. Попасть в хворь-ларь еще ребенком и слушать, как взрослый подробно рассказывает о наличии засохших какашек в его хворь-ларе… не идеальный вариант входа в новый… ммм…

Мальчик. Совсем еще мальчик. Боже мой.

Приношу извинения.

ханс воллман

II

— Знаете, — сказала мне миссис Линкольн, — президент каждую зиму должен давать несколько государственных обедов, очень дорогостоящих обедов. Если я устрою три больших приема, то государственные обеды можно вычеркнуть из программы. Если бы я могла убедить мистера Линкольна посмотреть на это моими глазами, то не замедлила бы воплотить эту идею в жизнь.

— Думаю, вы правы, — сказал президент. — Вы убедительно отстаиваете свою точку зрения. Я думаю, мы должны остановиться на приемах.

Вопрос был решен и сделаны приготовления для первого приема.

Источник:

«За кулисами, или Тридцать лет рабства и четыре года в Белом доме».

Элизабет Кекли.

Аболиционисты критиковали увеселительные мероприятия в Белом доме, многие из них не принимали приглашения. Говорилось, что отказ Бена Уэйда^[1] был высказан в резких словах: «Знают ли президент и миссис Линкольн, что идет Гражданская война? Если не знают они, то мистер и миссис Уэйд знают и по этой причине отказываются участвовать в празднествах и увеселениях».

Источник:

«Подъем флага в Вашингтоне, 1860–1865».

Маргарет Лич.

Дети, Тэд и Уилли, постоянно получали подарки. Уилли был так доволен, когда получил малютку-пони, что хотел кататься на нем каждый день. Погода стояла переменчивая, и пребывание на открытом воздухе привело к жестокой простуде, которая перешла в лихорадку.

Кекли. Там же.

Вечером пятого Уилли горел в лихорадке, а его мать одевалась к приему. Каждый вдох давался ему с трудом. Она поняла, что у него прилив крови к легким и перепугалась.

Источник:

«Двадцать дней».

Дороти Мезерв Кунхардт

и Филип Б. Кунхардт-мл.

III

Вечеринка [Линкольнов] подверглась жестокой критике, но все важные персоны пришли.

Лич. Там же.

Из-за большого скопления народа видеть можно было только тех, кто перед тобой; люди ошеломленно двигались словно по торговым рядам, сквозь облака духо́в, одеколонов, благовоний, опахал, париков, шляпок, гримасничающих лиц, ртов, разверстых во внезапных криках то ли радости, то ли ужаса — трудно сказать.

Источник:

«Все это я видела своими глазами:

Мемуары грозного времени».

Миссис Маргарет Гарретт.

Экзотические цветы из президентской оранжереи стояли в вазах через каждые несколько ярдов.

Кунхардт и Кунхардт. Там же.

Дипломатический корпус был представлен блестящей группой — лорд Лайонс, месье Мерсье, месье Стекль, месье вон Лимбург, сеньор Тассара, граф Пипер, шевалье Бертинатти^[2] и другие.

Лич. Там же.

Многоярусные люстры над коврами цвета зеленой морской пены освещали Восточную гостиную.

Источник:

«Восхождении к величию».

Дэвид фон Дрель.

В Голубой гостиной раздавалась многоголосая трескотня, там европейцы, разговаривавшие на идеальном французском, воздавали хвалу генералу Макдоуэлу^[3].

Лич. Там же.

Каждый народ, каждая раса, каждый чин, люди любого возраста и роста, имевшие разную ширину груди, высоту голоса, по-разному причесанные, стоявшие в разных позах и источавшие разные запахи — все они были здесь и представляли, казалось, ожившую радугу, звучащую множеством голосов.

Гарретт. Там же.

Присутствовали несколько членов кабинета, сенаторы, члены палаты представителей, выдающиеся граждане и красивые женщины почти из каждого штата. Офицеров в ранге ниже командира дивизии на приеме не было. Приехали французские принцы и принц Феликс Зальм^[4], знатный пруссак и кавалерийский офицер, служивший в штабе генерала Бленкера…

Лич. Там же.

…ослепительный германец Салум^[5]; братья Уитни (неразличимые близнецы, если не считать нашивок: у одного капитанские, у другого лейтенантские); посол Торн-Тули; мистер и миссис Фессенден; романистка Э. Д. Э. Н. Саутуорт; Джордж Фрэнсис Трейн^[6] и его красавица жена («в два раза моложе его и в два раза выше», как шутили остряки того времени).

Гарретт. Там же.

Почти потерявшаяся на фоне громадной цветочной композиции, стояла кружком группка сутулых пожилых джентльменов. Они взволнованно обсуждали что-то, склонив головы к центру. Там были Абернези, Севилья и Корд — все они умрут в течение года. Поблизости находились сестры Кастен, ужасающе высокие и бледные, похожие на гипсовые тычинки, тянущиеся к свету, они пытались услышать, о чем говорят мужчины.

Источник:

«Юнионистская цитадель:

воспоминания и впечатления».

Джо Брант.

В одиннадцать часов миссис Линкольн, держа президента под руку, возглавила шествие гостей по Восточной гостиной.

Лич. Там же.

Мы все ринулись в первый ряд, когда некий неизвестный мне человек принялся демонстрировать новый танец — «Мерри-Джим». По просьбе людей, окруживших его, он под аплодисменты продемонстрировал танец еще раз.

Гарретт. Там же.

Все неплохо повеселились, когда выяснилось, что слуга запер дверь в официальный обеденный зал и забыл, куда положил ключ. «Я предпочитаю движение вперед!» — воскликнул кто-то. «Наступление по фронту замедляется только скудоумием командующих», — сказал другой, пародируя недавнее выступление в конгрессе.

Лич. Там же.

Мне пришло в голову, что передо мной плохо организованное человеческое сообщество, подстегиваемое собственным бездарным коллективным разумом, ведущим вооруженный народ к военной катастрофе, о которой не имеет ни малейшего представления: громадный пульсирующий организм, наделенный непосредственностью и способностью предвидения, на уровне новорожденных щенков.

Из личного письма

Альберта Слоуна,

с разрешения семьи Слоун.

Война продолжалась меньше года. Мы пока не знали, что она такое.

Источник:

«Захватывающая юность:

молодость Гражданской войны».

Э. Дж. Фрейм.

Когда ключ наконец нашли и подвыпившие гости потекли в зал, у миссис Линкольн были все основания гордиться великолепием трапезы.

Лич. Там же.

Длина зала составляла сорок, а ширина — тридцать футов, и он настолько поражал разноцветьем, что, казалось, был заполнен еще до нашего прихода.

Источник:

«Линкольны: портрет супружества».

Даниэль Марк Эпштейн.

Рекой текли дорогие вина и напитки, а громадная японская чаша вместила десять галлонов пунша из шампанского.

Лич. Там же.

Миссис Линкольн воспользовалась услугами почтенного владельца кейтеринговой компании С. Хеердта из Нью-Йорка. Ходили слухи, что это обошлось в десять тысяч долларов. Все было учтено: люстры украшены цветами, на сервировочных столиках розовые лепестки, разбросанные на вырезанных зеркальных прямоугольниках.

Брант. Там же.

Свинская и избыточная демонстрация роскоши в военное время.

Слоун. Там же.

Эльза хранила молчание и только сжимала мою руку. Возникало ощущение, что примерно так развлекались в древности. Какая щедрость! Как милы наши дорогие хозяева!

Источник:

«Наша столица во время войны».

Петерсен Уиккетт.

В гостиной стоял длинный стол, на нем — гигантское зеркало с массой различных засахаренных сладостей причудливой формы. Наиболее узнаваемым были форт Самтер^[7], боевой корабль, храм свободы, китайская пагода, швейцарское шале…

Кунхардт и Кунхардт. Там же.

… облагороженные копии храма, окруженные богинями свободы, китайские пагоды, множество рогов изобилия, фонтаны со струями из сахарной ваты, охваченные со всех сторон звездами…

Источник: «Вашингтон мистера Линкольна».

Стэнли Киммел.

Ульи, роящиеся подобиями пчел, были заполнены русской шарлоткой. Слабый намек был дан и на войну с помощью шлема с покачивающимся плюмажем из сахарной ваты. Добрый американский сорокапушечный фрегат «Юнион» с поставленными парусами держали на руках херувимы, обернутые американскими флагами…

Лич. Там же.

На боковом столике высился форт Пикенс^[8], тоже в сахаре и в окружении кое-чего более съедобного, чем брустверные орудия в форме великолепно приготовленных куриных ножек…

Киммел. Там же.

Сахар, текущий по статуе Свободы^[9], подобием занавеса спускался на китайскую пагоду, внутри которой в пруду из сахарных волокон плавали миниатюрные шоколадные рыбки. А рядом похотливые бисквитные ангелы отмахивались от пчел, висевших на тончайших ниточках глазури.

Уиккетт. Там же.

Эта поначалу изящно-идеальная сахарная столица претерпела разграбление — участники празднества хватали целые городские кварталы, засовывали их в карманы, чтобы разделить с близкими дома. Позднее тем вечером кто-то налетел на стеклянный столик, и некоторые сахарные сооружения на глазах гостей исчезли.

Гарретт. Там же.

На обед подали нежное фазанье мясо, жирных куропаток, стейки из оленины и деревенские окорока; гости объедались утками-нырками и свежими индейками, тысячами приливных устриц уже без створок, снятых часом ранее, и охлажденными, глотали их сырыми, запеченными в масле и панировочных сухарях или тушенными в молоке.

Эпштейн. Там же.

Эти и другие кулинарные изыски лежали повсюду в таком изобилии, что даже объединенная атака тысячи или более гостей не смогла опустошить столы.

Киммел. Там же.

Но радости в этом вечере для рассеянно улыбающейся хозяйки и ее мужа не было. Они постоянно поднимались по лестнице посмотреть, как там Уилли, а Уилли стало совсем плохо.

Кунхардт и Кунхардт. Там же.

IV

Сочные ноты оркестра морской пехоты доносились снизу в комнату больного слабым, приглушенным шепотком, похожим на безутешное тихое рыдание далеких духов.

Кекли. Там же.

Уилли лежал в спальне Принца Уэльского^[10] с ее темными фиолетовыми стенами и золочеными кисточками.

Эпштейн. Там же.

Щечки его красивого пухлого личика горели от жара, ноги беспокойно двигались под темно-бордовым одеялом.

Источник: «История вблизи».

Под редакцией

Ренарда Кента.

Свидетельство миссис

Кейт О’Брайен.

Ужас и оцепенение президентской четы легко может представить каждый, у кого есть любимое дитя и кто пережил страх, присущий всем родителям: а что если Судьба не ценит эту жизнь так же высоко, как они, и решит распорядиться ею по собственной прихоти?

Источник:

«Избранные письма

Гражданской войны

Эдвина Уиллоу».

Под редакцией Констанс Мейз.

Страх сжимал их сердца, когда они в очередной раз спускались, чтобы услышать певцов, приглашенных ради этого события, — семейство Хатчинсон^[11]. Хатчинсоны с пугающей достоверностью исполняли песню «Корабль в огне» о сильнейшей грозе на море, воспроизводя отчаянные крики попавших в ловушку пассажиров, матери, прижимающей ребенка к «белоснежной груди», топот, толпу, и рев голосов: «Пожар! Пожар!».

Шум и топот достигли такой громкости, что если ты хотел, чтобы тебя услышали, то должен был кричать. Экипажи продолжали прибывать. Окна распахнули, и возле них стали собираться люди, надеясь подышать свежим вечерним воздухом. А комната дышала воздухом радостной паники. Я ощутил слабость и, думаю, не я один. Дамы тут и там полулежали в креслах. Пьяные мужчины слишком уж внимательно разглядывали картины.

Гаррет. Там же.

Раздавались громкие визги.

Слоун. Там же.

Один из гостей, казалось, был совершенно счастлив — облаченный в оранжевые брюки, синий распахнутый фрак, он стоял у сервировочного столика, и выглядел как блистательный итальянский эмигрант Амбрусси, обретший, наконец, дом своей мечты.

Уиккетт. Там же.

Таких цветочных композиций еще не знала история! Чего стоили устремляющиеся ввысь взрывы красок, такие роскошные — вскоре их выбросят высыхать и вянуть на тусклом февральском солнце. Туши животных — «мясо» — теплые, усыпанные зеленью, на дорогих блюдах, сочные, парящие, убраны бог знает куда, наверняка выброшены и теперь снова превратились в обыкновенные, хотя и с недостающими частями, трупы после короткого возвышения до статуса приносящей удовольствие еды. Тысячи платьев, разглаженных сегодня с таким почтением, все пятнышки счищены еще за дверью, подолы подобраны для поездки в экипаже, — где они теперь? Хоть одно из них выставлено в музее? Хоть сколько-нибудь хранится ли теперь на чердаке? Большинство превратились в прах. Как и женщины, которые носили их с такой гордостью в этот краткий миг великолепия.

Источник:

«Светская жизнь во время Гражданской войны:

веселье, кровавая бойня, истребление».

Неопубликованная рукопись. Мелвин Картер.

V

Многие гости более всего запомнили прекрасную луну, которая светила в тот вечер.

Источник: «Время войны и утрат».

Энн Брайни.

В нескольких описаниях того вечера отмечается яркое сияние луны.

Источник: «Долгая дорога к славе».

Эдвард Холт.

Общая черта этих описаний — золотистая луна, причудливо висящая над сценой.

Источник:

«Вечера в Белом доме: Антология».

Бернадетт Эвон.

В ту ночь луны не было видно, только затянутое тучами небо.

Уиккетт. Там же.

Жирный зеленый полумесяц висел над безумной сценой, как бесстрастный судья, привычный ко всем человеческим глупостям.

Источник: «Моя жизнь».

Долорес П. Левентроп.

Полная луна в ту ночь была желто-красной, она словно отражала свет какого-то земного пожара.

Слоун. Там же.

Двигаясь по комнате, я видел серебряный лунный клин в окне — словно какой-то нищий старик хотел напроситься в гости.

Картер. Там же.

Ко времени когда подали обед, луна, маленькая и голубая, стояла высоко в небе, она по-прежнему светила ярко, хотя и слегка уменьшилась.

Источник:

«Ушедшие времена». Неопубликованные

мемуары. Ай. Б. Бригг III.

Вечер был темный, безлунный, надвигалась гроза.

Источник:

«Те самые веселые годы».

Альберт Трандл.

Гости начали разъезжаться, а среди ночных звезд висела полная желтая луна.

Источник:

«Вашингтонская власть».

Д. В. Физерли.

Тучи висели тяжелые, свинцовые и низкие, тускло-розоватые. Луны не было. Мы с мужем отлучились, чтобы проведать наверху страдающего юного Линкольна. Я произнесла про себя молитву за мальчика. Мы нашли свой экипаж и отправились домой, где мирно спали наши собственные дети, слава милосердному Богу.

Источник:

«Одна мать вспоминает»,

Абигейл Сервис

VI

Последние гости ушли с рассветом. Слуги в подвале работали всю ночь: мыли посуду, убирали, допивали остатки вина. Некоторые из них — разогретые, усталые и пьяные — затеяли спор, который привел к кулачной драке на кухне.

Фон Дрель. Там же.

Я несколько раз слышал, как произносили шепотом: не гоже было устраивать такое веселье, когда сама смерть стучится в дверь; и, возможно, чем скромнее общественная жизнь в такие времена, тем лучше.

Источник:

«Избранные письма военного времени

Барбары Смит-Хилл».

Под редакцией

Томаса Скофилда и Эдварда Морана.

Время тянулось медленно; наступило утро, и Уилли стало хуже.

Кекли, там же.

VII

Вчера около трех часов появилась немалая процессия — около двадцати экипажей, которые некуда ставить… Они разместились на лужайках перед домами и вкривь и вкось на кладбищенской земле у ограды… И кто бы вы думали появился из катафалка? Конечно сам мистер Л. собственной персоной, я не могла его не узнать, но только был он ссутулившийся и печальный, его чуть ли не вести приходилось, он словно не хотел входить в юдоль скорби… Я еще не знала печальной новости и на мгновение была озадачена, но вскоре ситуация прояснилась, и я стала молиться за мальчика и семью — в газетах много писали о его болезни, и вот теперь печальный исход… Экипажи в течение следующего часа все прибывали, и наконец по улице стало ни проехать, ни пройти.

Большая толпа исчезла в часовне, и у моего открытого окна я слышала, что происходит внутри: музыка, служба, рыдания. Потом толпа начала рассеиваться, экипажи трогались с места, некоторые из них сцепились — не расцепить, улица и небольшие лужки превратились в сплошную толкучку.

И вот сегодня опять влага и сырость, и около двух появилась маленькая коляска, из нее вышел президент, на сей раз в сопровождении трех джентльменов: один молодой и два СТАРЫХ. Их у ворот встретил мистер Уэстон с молодым помощником, и все они зашли в часовню… Вскоре к помощнику присоединился еще один, они вынесли маленький гроб, поставили на тележку и скорбная процессия двинулась: впереди тележка, следом президент и сопровождающие. Направились они, вероятно, в северо-западный угол кладбища. Склон холма там довольно крутой, а дождь все продолжался, и потому здесь смешалась скорбь и безудержная неразбериха, помощники с трудом удерживали гроб на тележке, и в то же время все участники процессии, даже мистер Л., старательно пытались сохранить равновесие на скользкой траве.

Как бы то ни было, бедный ребенок Линкольна останется за дорогой, что бы ни писали газеты о его грядущем возвращении в Иллинойс^[13]. Им сдали в аренду место в склепе, принадлежащем судье Кэрроллу, и ты только представь себе эту боль, Эндрю: опустить своего любимого сына, словно подстреленную птицу, в холодные камени и оставить там.

Сегодня тихо, и даже Крик^[14], кажется, несет свои воды тише обычного, дорогой брат. Только что появилась луна и осветила кладбищенские камни, на мгновение мне показалось, что на землю опустились ангелы разных форм и размеров: толстые ангелы, ангелы размером с собаку, ангелы на лошадях и проч.

Я привыкла к обществу мертвецов и нахожу их вполне приемлемыми в их обиталищах из земли и камня.

Источник:

«Вашингтон военного времени:

письма Изабель Перкинс времен

Гражданской войны».

Составитель и редактор

Нэш Перкинс III.

Запись от 25 февраля 1862 г.

VIII

Итак, президент оставил своего мальчика в арендованном склепе и вернулся к работе на благо страны.

Источник:

«Линкольн: история

для мальчиков».

Максвелл Флагг

Ничто не могло быть более умиротворяющим и прекрасным, чем расположение этой гробницы, к тому же она была практически не видна случайному посетителю кладбища, будучи последней слева в самом дальнем углу на вершине почти вертикального склона, спускавшегося к Рок-Крик. Быстрый поток приятно журчал, а оголенные верхушки крепких деревьев устремлялись в высокое небо.

Кунхардт и Кунхардт. Там же.

IX

В ранней юности я обнаружил, что у меня есть определенные пристрастия, которые мне казались вполне естественными и даже замечательными, а другим — отцу, матери, братьям, друзьям, учителям, священникам, бабушке и дедушке — они вовсе не представлялись ни естественными, ни замечательными, а напротив: извращенными и постыдными. Это вызывало у меня душевную боль, и я задавался вопросом: не должен ли я отказаться от своих пристрастий, жениться и обречь себя на некоторые, скажем так, жизненные разочарования? Я хотел быть счастливым (думаю, все хотят быть счастливыми) и потому завязал невинную — ну, хорошо, довольно невинную — дружбу с парнишкой из нашей школы. Но мы вскоре поняли, что для нас нет ни малейшей надежды, и потому (пропускаю некоторые подробности, взлеты и падения, новые начала, искренние решения и последующие предательства по отношению к этим решениям, там, в углу… боже мой, каретного сарая и так далее) как-то раз, день или два спустя после особо откровенного разговора, в котором Гилберт заявил о своем решении с завтрашнего дня «жить правильно», я взял мясницкий нож в свою комнату и, нацарапав одну записку родителям (лейтмотивом которой было простите меня), другую ему (я любил, а потому ухожу с чувством состоявшегося человека), я довольно варварски вскрыл себе вены на запястье прямо над фарфоровой ванночкой.

Почувствовав тошноту при виде такого количества неожиданно ярко-красной крови в белой ванночке, я одурело опустился на пол, и в то же время я… мне немного неловко, но позвольте сказать это: я передумал. И только тогда (почти уже на том свете, так сказать) понял я, что все вокруг невыразимо прекрасно и изумительно точно создано для нашего наслаждения. И еще я понял, что чуть не растранжирил чудесный дар, дар, который позволял каждый день блуждать по сему чувственному раю, сему великому рынку, куда любовно поставлялись все самое прекрасное: рои насекомых, танцующих в наклонных лучах августовского солнца, тройка черных лошадей, стоящих на поле голова к голове и по колено в снегу, аромат говяжьего бульона, приносимый ветерком через оранжевеющее окно, открытое в прохладную осень…

роджер бевинс iii

Сэр. Друг.

ханс воллман

Я что… я снова делаю это?

роджер бевинс iii

Делаете.

Вдохните. Все в порядке.

Кажется, наше новое пополнение немного вас тревожит.

ханс воллман

Тысяча извинений, молодой сэр, я только хотел на собственный манер приветствовать вас.

роджер бевинс iii

«При виде такого количества крови» вы, «почувствов тошноту», «одурело опустились на пол» и «передумали».

ханс воллман

Да.

Почувствовав тошноту при виде такого количества неожиданно ярко-красной крови в белой ванночке, я одурело опустился на пол, и в это же время я… мне немного неловко. И в этот же момент я передумал.

Понимая, что единственная моя надежда в том, что меня найдет кто-нибудь из слуг, я с трудом поплелся к лестнице и бросился вниз. А потом сумел добраться до кухни…

Где я и остаюсь.

Жду, когда меня найдут (упокоившись на полу головой к плите, близ перевернутого стула, прижимаясь щекой к апельсиновой кожуре), чтобы меня можно было оживить, поднять, чтобы привести дом в порядок после всего, что я натворил (мама будет недовольна), чтобы я мог выйти в этот прекрасный мир новым и более смелым человеком и начал жить! Буду ли я следовать своей наклонности? Непременно! Со смаком! Почти потеряв все, я теперь освободился от своих страхов, неуверенности и застенчивости. А когда я вернусь к жизни, то собираюсь истово странствовать по земле, вдыхать запахи, чувствовать, любить всех, кто будет встречаться мне на пути; касаться, вкушать, стоять неподвижно подле самого прекрасного в мире, такого, например, как: лягающаяся во сне собака в теневом треугольнике древесной кроны; пирамида из кусочков сахара на столешнице черного дерева, которую поправляют кубик за кубиком по какому-то неведомому чертежу; облако, похожее на овцу над ровным зеленым холмом, над которым на ветру энергично пляшут на веревке цветные рубашки, а внизу, в городе, происходят события фиолетово-голубого дня (муза воплощенной весны), и каждый двор в росистой траве, пронизанной цветами, явно сходит с ума от…

роджер бевинс iii

Друг.

Бевинс.

ханс воллман

У «Бевинса» было несколько наборов глаз // Все они стреляли туда-сюда // Несколько носов // Все шмыгали // Его руки (у него имелось несколько пар рук, или его руки действовали настолько быстро, что, казалось, будто их больше, чем на самом деле) двигались то туда, то сюда, брали что-то, подносили к лицу с самым дотошливым

Страшновато

Рассказывая свою историю, он нарастил себе столько дополнительных глаз, носов и рук, что его тело за ними исчезло // Глаза, виноградины на лозе // Руки ощупывают глаза // Носы обнюхивают руки // Порезы на всех запястьях

уилли линкольн

Новоприбывший сидел на крыше своего хворь-дома, удивленно глядя на мистера Бевинса.

ханс воллман

Иногда украдкой удивленно поглядывая на вас, сэр. На ваш заметный…

роджер бевинс iii

Ладно, говорить об этом нет нужды…

ханс воллман

Другой человек (тот, на которого упала балка) // Совсем голый // Член распух до размеров // Глаз не мог оторвать

И этот его член покачивался, когда он

Тело как клецка // Широкий плоский нос словно овечий…

И в самом деле совсем голый…

Ужасная вмятина в голове // Как он может ходить и говорить с такой жуткой

уилли линкольн

И вдруг мы обнаружили, что к нам присоединился преподобный Эверли Томас

ханс воллман

Он прибыл, как прибывает всегда, прихрамывая на бегу, брови высоко подняты, встревоженно оглядывается, волосы стоят торчком, разверстый в ужасе рот образует идеальный круг. Но говорил, как всегда говорит, — с величайшим спокойствием и здравым смыслом.

роджер бевинс iii

Новенький? — спросил преподобный.

Кажется, мы имеем честь обратиться к некоему мистеру Кэрроллу, сказал мистер Бевинс.

Парень лишь недоуменно посмотрел на нас.

ханс воллман

Новенький был мальчиком лет десяти-одиннадцати. Хорошенький мальчонка, он моргал и испуганно оглядывался

преподобный эверли томас

Напоминает рыбу — выброшенная на берег, она лежит неподвижно, настороженно, остро ощущая свою беззащитность.

ханс воллман

Это напомнило мне о моем племяннике, который как-то раз провалился под лед на реке и пришел домой, продрогший до костей. Опасаясь наказания, он боялся войти в дом. Я нашел его — он притулился к двери, чтобы хоть как-то согреться, он был ошарашенный, виноватый, от холода почти лишенный всякой чувствительности.

роджер бевинс iii

Ты явно чувствуешь определенную тягу? — спросил мистер Воллман. Позыв. Идти? Куда-то? Где было бы удобнее?

Я чувствую, что должен подождать, сказал мальчик.

Это кое-что да значит! — сказал мистер Бевинс.

преподобный эверли томас

Ждать чего? — спросил мистер Клецка-Овца.

Моей матери, ответил я. Моего отца. Они сейчас придут. Чтобы забрать меня Мистер Клецка-Овца печально покачал головой // Его член тоже закачался // Печально

Прийти они могут, сказал многоглазый человек. Но вряд ли они тебя заберут.

Потом они все втроем рассмеялись // А руки многоглазого человека принялись хлопать // А мистер Клецка-Овца размахивал распухшим членом // Даже преподобный смеялся // Но хотя он и смеялся, вид у него был испуганный

В любом случае, надолго они не остаются, сказал мистер Клецка-Овца.

Все время будут хотеть поскорее оказаться где-нибудь в другом месте, сказал многоглазый.

Будут думать только о ланче, сказал преподобный.

Скоро настанет весна // В рождественские игрушки никто и не играл // У меня есть стеклянный солдатик, у которого поворачивается голова // Эполеты взаимозаменяются // Скоро раскроются бутоны цветов // Лоуренс из сарая в саду даст нам всем по чашечке с семенами // Я должен подождать сказал я

уилли линкольн

Х

Я стрельнул в мистера Бевинса взглядом.

ханс воллман

Молодые не должны задерживаться.

роджер бевинс iii

Мэттисон, В возрасте девяти лет? Задержался меньше, чем на тридцать минут. Потом растворился с негромким хлопком, похожим на пук. Двайер, 6 лет и 5 месяцев? Когда появился, он вовсе не был в хворь-ларе. Явно заглянул сюда транзитом. Салливан, новорожденный младенец, задержался на двенадцать или тринадцать минут, ползучий визжащий шарик разочарованного света. Руссо, Свет очей матери, забранная на шестом году? Задержалась всего на четыре минуты. Смотришь на камень за камнем. «Я зачитываю по моему школьному учебнику».

ханс воллман

Бедняжка.

преподобный эверли томас

Близнецы Эванс, Покинули эту юдоль вместе в 15 лет и 8 месяцев, задержались на девять минут, а потом ушли совершенно одновременно (близнецы до конца). Персиваль Страут, в возрасте семнадцати лет, задержался на сорок минут. Салли Берджесс, 12 лет, любимая всеми, задержалась на семнадцать минут.

ханс воллман

Белинда Френч, Детка. Помните ее?

роджер бевинс iii

Размером с буханку хлеба, просто лежала, испуская тусклое свечение и эти пронзительные причитания.

преподобный эверли томас

Всего пятьдесят семь минут.

ханс воллман

Гораздо позже матери ушла Аманда Френч, Ушла из жизни, давая жизнь прекрасному, но несчастному ребенку.

роджер бевинс iii

Они лежали вместе в одном хворь-ларе.

ханс воллман

Такое трогательное зрелище.

преподобный эверли томас

Но со временем она ушла.

роджер бевинс iii

Как и подобает этим молодым.

преподобный эверли томас

Как и большинству, вполне естественно.

роджер бевинс iii

Или нет.

преподобный эверли томас

Представьте теперь наше удивление, когда через час или около того мы обнаружили, что паренек все еще сидит на крыше, он в надежде оглядывался, словно ждал экипажа, который его увезет.

ханс воллман

И простите мне эти слова… но этот запах дикого лука, который источают молодые, пока задерживаются? Довольно густой же.

роджер бевинс iii

Что-то нужно было делать.

преподобный эверли томас

XI

Прогуляйся с нами, парень, сказал мистер Клецка-Овца. Мы хотим познакомить тебя кое с кем.

Идти можешь? — спросил многоглазый.

Как я выяснил могу

Могу гулять // Могу скользить // Могу даже скользить на ходу

Небольшая прогулка скользко́м для меня лучше и не придумаешь // Под нами лежало что-то нехорошее, в ларе в этом маленьком доме

Нехорошее леж

Позвольте, я скажу вам кое-что?

У него было лицо червя

Именно! Червя! Червь размером с мальчика // В моем костюме // Ужас.

уилли линкольн

Парень словно собирался взять меня за руку, но потом передумал, наверное, не хотел, чтобы я считал его ребенком.

ханс воллман

И мы тронулись с места, двинулись на восток.

роджер бевинс iii

XII

Приветствую, добрые господа. Если хотите, я могу сказать вам, как называются некоторые из наших диких цветов.

миссис элизабет кроуфорд

Миссис Кроуфорд двинулась за нами, проявляя типичную для нее невероятную покорность: она кивала, улыбалась, расшаркивалась, вздрагивала.

роджер бевинс iii

К примеру, есть милый дикий Уильям, и дикий розовый башмачок королевы, и дикие розы всяки-разны. Есть ваточник, есть жимолость, я ужо не говорю про ирис, касатик и ищо многа других разных Названия каторых я сичас не помню.

миссис элизабет кроуфорд

И все время ее тревожил Лонгстрит, этот несчастный, который упокоился близ кривой скамейки.

роджер бевинс iii

Обратите внимание, джентльмены, на мое тонкое понимание важных аспектов одеяний: всех этих крючков и застежек, пуговиц, затейливых юбок типа «дождливая маргаритка»^[15]; поверьте мне, Скаддер, это все равно что снимать кожуру с луковицы: расшелушить, стянуть, уболтать, пока, наконец, не доберешься, хотя и не без труда, до центра драмы, бриллианта, можно сказать, до самой кустистой сердцевины…

сэм «пай-мальчик» лонгстрит

Который хватал и лапал ее непрерывно, пока мы шли, но миссис Кроуфорд, к счастью, не замечала его отвратительных знаков внимания.

преподобный эверли томас

Парень в благоговейном страхе шел вплотную за нами, поглядывал то в одну, то в другую сторону.

ханс воллман

А теперь я предоставлю вам частью или целиком, если пожелаете, Песню, которую пел мой дорогой муж. Называл ее свадибная песня Адама и Евы. Он пел эту песню на свадьбе моей сестры. Он любил сочинять и Петь Песни про них и…

Нет, ближе я подходить не буду.

Добрый вам день, господа.

миссис элизабет кроуфорд

Мы добрались до края необитаемой глуши в несколько сотен ярдов, которая заканчивается внушающей страх металлической оградой.

ханс воллман

Этот пагубный предел, выдвинуться за который мы не могли.

роджер бевинс iii

Как мы его ненавидели.

ханс воллман

Девочка Трейнор лежала, как обычно, прижатая к ограде, став ее частью, а сама ограда в тот момент была чем-то вроде кошмарной почерневшей топки. ...