Все права на текст принадлежат автору: Агата Кристи.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Тайна лорда Листердейла. Подвиги Геракла. Сборник рассказовАгата Кристи

Кристи Агата СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ТОМ ДВАДЦАТЫЙ, книга 4

ТАЙНА ЛОРДА ЛИСТЕРДЕЙЛА The Listerdale Mystery 1934 © Перевод Борисов И., Макарова М., Старостина 3

Тайна лорда Листердейла

Миссис Сен-Винсент складывала числа. Раз или два она вздохнула, потирая лоб: у нее все сильнее болела голова. Она всегда недолюбливала заниматься арифметикой. Но теперь ее доходы были ограничены, и приходилось заниматься этими нудными подсчетами.

Конечно же, сумма явно не та! И она снова стала все пересчитывать. Она нашла одну пустяковую ошибку — всего на один пенс, но все остальные цифры были правильными.

В последние дни ее совсем измучили головные боли. Миссис Сен-Винсент опять вздохнула, подняла голову и увидела, как открылась дверь и в комнату вошла ее дочь Барбара. Барбара Сен-Винсент была очень хорошенькой: у нее были тонкие, как у матери, черты лица, такой же горделивый поворот головы, но глаза не голубые, а темно-карие, а рот, пухлый и яркий, и очень привлекательный.

— О Мама! — воскликнула она. — Опять воюешь со счетами? Брось ты их в огонь.

— Мы должны знать, в каком положении находимся, — неуверенно сказала миссис Сен-Винсент.

Девушка пожала плечами.

— Мы всегда в одном и том же положении, — сухо сказала она. — Проклятье. Как обычно, истрачено все до последнего пенни.

Миссис Сен-Винсент в который уже раз, вздохнула.

— Ах, если бы… — начала она и остановилась.

— Я должна найти какую-нибудь работу, — мрачно сказала Барбара. — И срочно. В конце концов, я же окончила курсы стенографии и машинописи. Но ведь таких как я, — миллион! «Где работали?» «Нигде, но…» — «О, спасибо. Мы вам позвоним». Но они никогда не звонят! Я должна найти какую-нибудь работу — какую угодно…

— Пока не надо, дорогая, — попросила ее мать. — Пор дожди еще немного.

Барбара подошла к окну и встала, смотря невидящим взглядом на ряд грязных домов напротив.

— Иногда, — произнесла она медленно, — я жалею о том, что прошлой зимой кузина Эми взяла меня с собой в Египет. Да-да, там конечно было замечательно, — возможно в моей жизни ничего подобного никогда уже не будет. Мне было там очень хорошо. Но только уж очень большой контраст… Ведь после — снова все это… — Она обвела рукой комнату.

Миссис Сен-Винсент проследила взглядом за ее ладонью и снова вздохнула. Их жилище представляло собой весьма убогое зрелище. Засохшие бессмертники, листья которых утопали в пыли, крикливая дешевая мебель, безвкусные, местами выцветшие обои. Несколько ценных вещиц китайского фарфора, но сильно потрескавшихся и склеенных во многих местах, — их уже нельзя было продать даже за бесценок; вышитое покрывало, накинутое на спинку дивана, акварельный набросок молодой девушки, одетой по моде двадцатилетней давности, похожей на миссис Сен-Винсент.

— Я, собственно, не о нас, — продолжала Барбара, — мы с тобой уже привыкли к такой жизни, как-нибудь выживем. Но только не думай об «Анстейсе»…

Она оборвала себя, не решаясь продолжить о доме, который принадлежал роду Сен-Винсентов на протяжении столетий, а теперь оказался в чужих руках.

— Если бы только отец… не занимался спекуляцией… и не увяз в долгах…

— Дорогая, — сказала миссис Сен-Винсент, — всем известно, что твой отец не был создан для бизнеса.

Она произнесла это как приговор, и Барбара подошла, поцеловала ее и прошептала:

— Бедная моя мамочка, я больше ничего не скажу.

Миссис Сен-Винсент снова взяла карандаш и склонилась над столом. Барбара подошла к окну:

— Мама, сегодня утром Джим Мастертон сказал, что хочет зайти к нам в гости.

Миссис Сен-Винсент положила карандаш и резко подняла голову.

— Сюда?! — воскликнула она.

— Ну конечно! Мы же не можем пригласить его пообедать с нами в «Ритце»[1],— усмехнулась Барбара.

Мать с несчастным видом окинула взглядом комнату — в глазах ее отразилось отвращение.

— Ты права, — сказала Барбара. — Это ужасное место. Элегантная бедность! Лучше некуда — до блеска отмытый деревенский домик, поношенный ситец хорошей расцветки, вазы с розами, чайный сервиз Дерби[2], который сама же и моешь. Это то, что так любят описывать в книжках. А в реальной жизни, когда ваш сын начинает свою карьеру с самой низшей ступеньки, — это означает Лондон, чопорную домохозяйку, на лестнице — грязь, соседей, которые, относятся к тебе с явным недоверием, треску на завтрак — и все в таком духе.

— Если бы только это.. — начала миссис Сен-Винсент. — Видишь ли, я не уверена, что в дальнейшем мы сможем позволить себе даже такую квартиру.

— А это означает — о ужас! — что нам с тобой придется довольствоваться одной комнатой, которая будет и спальней и гостиной одновременно. А Руперту придется жить в самой настоящей каморке прямо под крышей. И когда Джим Придет нас навестить, я встречу его внизу в кошмарном холле, где торчат кумушки с вязаньем. Они будут сплетничать и перешептываться, глядя на нас, обязательно будут кашлять таким дребезжащим кашлем!

Наступила мучительная тишина.

— Барбара, — наконец заговорила миссис Сен-Винсент. — Ты… Я, собственно, вот о чем, ты собиралась… — Она замолчала, слегка покраснев.

— Не надо деликатничать, мама, — сказала Барбара. — Сейчас это не принято. Ты ведь хотела спросить… выйду ли я замуж за Джима? Я была бы рада, если бы он попросил моей руки. Но боюсь, он не попросит.

— О Барбара, дорогая…

— Это одна из возможностей, указанных кузиной Эми, чтобы попасть (как пишут в дешевых романах) в высшее общество. Я очень нравлюсь Джиму. Но теперь он придет и увидит меня здесь! А он странный человек — привередливый и старомодный. А мне… мне он даже нравится за это… Это напоминает мне наш «Анстейс» и деревню — словно сто лет прошло, но это так… так, ох! Я не знаю… так ароматно. Как заросли лаванды!

Она рассмеялась, почти устыдившись своего сентиментального пыла. Миссис Сен-Винсент искренне воскликнула:

— Мне бы хотелось, чтобы ты вышла замуж за Джима Мастертона. Он — из нашего круга. К тому же он очень богат, но это, конечно, не самое главное.

— И все-таки это очень даже неплохо, — сказала Барбара. — Я так же, как и ты, устала от нашей бедности.

— Но, Барбара, ты же не только…

— Не только из-за денег? Нет. Но и из-за денег тоже. Я… О, мама, разве ты не видишь, что я права?

Миссис Сен-Винсент выглядела очень несчастной.

— Как бы мне хотелось, чтобы он увидел тебя в подобающей обстановке, моя девочка, — произнесла она с тоской.

— Будь что будет! — воскликнула Барбара. — Зачем расстраиваться раньше времени? Надо всегда надеяться на лучшее. Извини, я, кажется, стала ужасной занудой. Не переживай, дорогая.

Она обняла мать, поцеловала ее в лоб и вышла. Миссис Сен-Винсент, забросив свои счета, присела на диван. Мысли в ее голове крутились словно белка в колесе:

«Ты можешь говорить что угодно, но обстановка для мужчин очень важна. По крайней мере, до помолвки. Потом-то он узнает, какая ты милая, добрая девочка. Молодые люди так легко перенимают привычки и тон тех, с кем общаются. Руперт, например, теперь просто неузнаваем. Нет, я совсем не хочу, чтобы мои дети были заносчивыми буками. Ни в коем случае… Но я не перенесу, если Руперт решится на помолвку с той ужасной девицей из табачной фирмы. Может быть, она даже окажется вполне приличным человеком. Но она не нашего круга. Ах, как все это тяжело! Бедные мои крошки. Если бы я могла хоть что-нибудь сделать для вас… хоть что-нибудь.

Но где взять деньги? Мы продали все, чтобы помочь Руперту встать на ноги. Если честно, даже это было нам не по средствам».

Чтобы отвлечься, миссис Сен-Винсент взяла «Морнинг пост»[3] и пробежала глазами объявления на первой странице, хотя она уже их помнила почти наизусть. Одни хотят заработать; другие хотят выгодно разместить свои средства; кто-то хочет купить зубы (она всегда удивлялась — зачем?); кто-то продает меха и платья и надеется на хорошую цену.

Внезапно ее взгляд задержался, она снова принялась их перечитывать: «Только для леди и джентльменов. Маленький дом в Вестминстере[4], изысканно обставленный, сдается тому, кто действительно будет заботиться о нем. Арендная плата чисто номинальная. В посредниках не нуждаемся».

Обычное объявление. Она читала много таких, вернее, почти таких. Но никто и никогда не предлагал в них номинальную плату.

Так как она была очень взбудоражена и ей хотелось избавиться от печальных мыслей, она надела шляпку и поспешила по адресу, указанному в объявлении.

Оказалось, что это была посредническая контора по сдаче домов. Не из новых фирм с суетливыми, бойкими юношами, а порядком одряхлевшая, старомодная контора. Миссис Сен-Винсент робко извлекла из сумочки газетную вырезку и попросила пояснить ей детали. Седой господин, к которому она обратилась, задумчиво погладил себя по подбородку.

— Отлично. Да, отлично, мадам. Дом в объявлении, — это номер семь по Чевиот-Плейс. Вам нужен ключ?

— Я бы хотела сначала узнать об оплате, — сказала миссис Сен-Винсент.

— А! Арендная плата. Точной суммы я сейчас вам не назову, но могу вас уверить, что она чисто номинальная.

— У каждого свои представления о том, что можно считать «чисто номинальным», — заметила миссис Сен-Винсент.

Почтенный джентльмен позволил себе усмехнуться:

— Да, это старый трюк, многие пользуются им, чтобы заманить клиента. Но можете мне поверить — это не тот случай. Две-три гинеи[5] в неделю, не больше.

Миссис Сен-Винсент решилась взять ключ. У нее, конечно, не было возможности снять этот дом. Но ей хотелось хотя бы взглянуть на него. Должно быть, в нем имелся какой-то изъян, раз предлагают такую цену.

Но сердце ее дрогнуло, когда она увидела его во всей красе. Не дом, а мечта. Времен королевы Анны[6] — и при этом в отличном состоянии! Дворецкий, открывший дверь, был сед, носил небольшие бакенбарды, у него было величаво-спокойное лицо и повадки — как у архиепископа. «У доброго архиепископа», — мысленно добавила миссис Сен-Винсент. Он взглянул на записку агента с благосклонностью.

— Да-да, мадам. Я сейчас вам все покажу. Можно хоть сейчас въезжать.

Он прошел вперед, открывая двери и называя комнаты:

— Гостиная, белый кабинет, туалетная комната, мадам.

Да, все это походило на мечту. Вся мебель — соответствующего времени, каждая вещь отполирована, а еле заметные царапинки придавали им еще большее очарование — что называется мету прошлого. Большие прекрасные ковры изысканно-неярких расцветок. В каждой комнате стояли вазы со свежими цветами. Сразу за домом начинался Грин-парк[7]. Весь этот уголок был напоен шармом старого мира.

На глаза миссис Сен-Винсент навернулись слезы, она с трудом сдерживала рыдания. Именно так выглядел и их «Анстейс». «Анстейс»…

Интересно, заметил ли ее переживания дворецкий? Если да, то у него хватило такта ничем этого не выдать — вот что значит выучка. Она любила таких вот вышколенных старых слуг. Ей было с ними спокойно и непринужденно. Они были для нее как друзья.

— Дом прекрасный, — сказала она мягко, — просто восхитительный. Я рада, что увидела его.

— Вы ищете жилье только для себя, мадам?

— Нет, со мной еще сын и дочь. Но я боюсь… — Она замолчала, не осмеливаясь продолжать, но инстинктивно почувствовала, что дворецкий понял ее. Не глядя ей в лицо, он произнес вежливо-безразличным тоном:

— Случайно я узнал, мадам, что владелец очень хотел бы найти хороших жильцов. Арендная плата для него не важна. Для него главное, чтобы дом попал в руки тому, кто будет бережно со всем обращаться, заботиться.

— Я бы так о нем заботилась, — тихо сказала миссис Сен-Винсент. — Спасибо вам за то, что все показали мне. — И повернулась, чтобы уйти.

— Не за что, мадам.

Он почтительно проводил ее и долго стоял на пороге, глядя ей вслед.

Она подумала: «Он все понял. Ему жаль меня. Он тоже старой закваски. Он хотел бы, чтобы именно я жила в этом доме, а не какой-нибудь лейборист[8] или пуговичный фабрикант! Да, мы — обломки старого — вымираем, но мы связаны друг с другом какими-то невидимыми нитями».

В конце концов она решила не ходить больше в посредническую контору. Зачем? Такую плату может позволить себе даже она. Но как быть со слугами? В подобном доме без слуг не обойтись.

На следующее утро на ее столе лежало письмо — из той самой конторы. Ей предлагали взять в аренду дом № 7 по Чевиот-Плейс. Две гинеи в неделю — сроком на шесть месяцев, а в конце приписка: «Хочу напомнить Вам, что слуги содержатся полностью за счет владельца дома. Надеюсь условия вам подойдут».

Условия конечно же были прекрасные. Она была так поражена всем этим, что даже прочитала письмо вслух. Последовал град вопросов, и ей пришлось рассказать детям о вчерашней поездке.

— До чего скрытная у нас мамулечка! — вскричала Барбара. — Там действительно так чудесно?

Руперт, солидно откашлявшись, приступил к подробному допросу.

— Что-то тут не то. На мой взгляд, все это подозрительно. Очень подозрительно.

— Ну-ну, мой непутевый братец, — сказала Барбара, сморщив носик. — Что же тебя не устраивает? Ты в своем репертуаре, Руперт, вечно тебе мерещатся всякие тайны. Ты просто начитался своих любимых детективов.

Чтобы в самом центре Лондона, и такая арендная плата — это же смешно, — сказал Руперт и добавил многозначительно: — К таким вещам надо относиться осмотрительнее. Нет, в этом предложении определенно есть что-то подозрительное.

— Чепуха, — сказала Барбара. — Дом принадлежит очень богатому человеку с уймой денег, он дорожит им, гордится и хочет, чтобы, пока он отсутствует, в нем жили приличные люди. Его можно понять. Деньги, возможно, не играют для него большой роли.

— И какой, ты говоришь, адрес? — переспросил Руперт у матери.

— Семь, Чевиот-Плейс.

— Ого! — Он вскочил со стула. — Так слушайте, что я вам скажу. Это тот самый дом, из которого исчез лорд Листердейл!

— Ты уверен? — спросила миссис Сен-Винсент.

— Абсолютно. У него есть еще несколько домов в Лондоне, но жил он именно в этом. Однажды вечером он вышел из него, сказав дворецкому, что отправляется в клуб, и больше его никто не видел. Ходили слухи, что он собирался бежать в Восточную Африку или куда-то еще дальше. Наверное, не успел бежать и его убили — в собственном доме. Ты сказала, что там все стены обшиты панелями?

— Да, — тихо сказала миссис Сен-Винсент, — но…

Руперт не дал ей договорить. Им овладело невероятное воодушевление:

— Панели! Значит, точно! Там наверняка есть хорошо замаскированный тайник. Труп запихнули туда, там он и находится. Возможно, тело сначала забальзамировали.

— Руперт, дорогой, не городи чепухи, — строго сказала миссис Сен-Винсент.

— Не будь идиотом, — посоветовала ему Барбара. — Твоя крашеная блондинка слишком часто водит тебя в кино.

Руперт поднялся и с достоинством, которое он мог почерпнуть в своем несолидном возрасте, сказал:

— Ты снимешь этот дом, мамочка. А я разгадаю его тайну. Вот увидишь. — И он выбежал из дома, боясь опоздать на работу.

Мать и дочь переглянулись.

— Сможем ли мы, мама? — робко прошептала Барбара. — О! Если бы нам удалось!

— Слуг, — сказала миссис Сен-Винсент патетически, — надо кормить, ты же знаешь. Конечно, это необязательно, но тем не менее это серьезное «но». Когда в доме нет прислуги, можно обойтись скромной пищей, а то и чаем…

Она жалобно посмотрела на Барбару, и та ей кивнула.

— Тут есть над чем подумать, — сказала мать.

Но на самом деле она уже приняла решение. Она видела, какой надеждой лучатся глаза дочери. И подумала: «Джим Мастертон должен видеть ее в подобающей обстановке. Это шанс — другого такого не будет. Я должна им воспользоваться».

Она села и написала посредникам, что согласна принять их предложение.

— Квентин, откуда эти лилии? Право же, я не могу покупать такие дорогие цветы.

— Их прислали из Кингс Чевиот, мадам. Это давняя традиция.

Дворецкий удалился. Миссис Сен-Винсент вздохнула с облегчением. Что бы она делала без Квентина? Он избавил ее решительно от всех хлопот. «Нет, так долго продолжаться не может. Я должна скоро проснуться открою глаза и пойму, что все это было только сном. Два месяца счастья и покоя промчались, как одно мгновение».

Жизнь здесь и в самом деле была удивительно приятной. Квентин вел себя как рачительный хозяин, будто дом принадлежал ему. «Поручите все мне, мадам, — почтительно сказал он, — смею надеяться, что вы не пожалеете».

Каждую неделю он приносил ей расходные книги; траты были на удивление небольшими. В доме было еще только двое слуг: повар и горничная. Оба очень дружелюбные и трудолюбивые, но именно благодаря Квентину в доме был тщательный учет и идеальный порядок. Иногда на столе появлялись дичь и домашняя птица, вызывая озабоченность миссис Сен-Винсент. Квентин успокаивал ее:

— Прислали из деревенского поместья лорда Листердейла, из Кингс Чевиот. Это давняя традиция, мадам.

В глубине души миссис Сен-Винсент очень сомневалась в том, что отсутствовавший лорд Листердейл следовал бы подобным традициям. Она подозревала, что Квентин злоупотребляет доверием хозяина. Просто она и ее дети очень ему понравились, вот он и старается их всячески порадовать.

Что же касается заявления Руперта о таинственном исчезновении хозяина дома, то при второй своей встрече с посредниками миссис Сен-Винсент расспросила о лорде Листердейле. Почтенный седой джентльмен немедленно удовлетворил ее любопытство.

Да, лорд Листердейл последние восемнадцать месяцев находится в Восточной Африке.

— Наш клиент большой оригинал, — сказал он, широко улыбнувшись. — Если помните, он уехал из Лондона, не сказав никому ни слова. Газеты об этом писали. Да, действительно было проведено расследование. Скотленд-Ярд[9] всполошился. Но, слава Богу, лорд Листердейл прислал весточку. И, между прочим, всеми полномочиями облек своего кузена полковника Карфакса. Этот джентльмен ведет все дела лорда. Да, конечно же лорд Листердейл оригинал. Он всегда был скитальцем и предпочитал путешествовать по самым диким местам. Он может годами не возвращаться в Англию, хотя уже и не так молод.

— Но и не так уж стар, — сказала миссис Сен-Винсент, внезапно вспомнив грубоватое бородатое лицо, которое привлекло ее внимание в каком-то иллюстрированном журнале. Ну просто вылитый морской волк времен королевы Елизаветы[10].

— Пожалуй. Как говорится, мужчина средних лет. По данным Дебретта[11] ему пятьдесят три года.

Этот разговор миссис Сен-Винсент пересказала Руперту, чтобы сбить спесь с молодого джентльмена.

Руперт, однако, не смутился.

— Ну вот, час от часу не легче, — выпалил он. — Кто такой этот полковник Карфакс? Возможно, он унаследует титул — если с Листердейлом что-то случится. Письмо из Восточной Африки, между прочим, могли подделать. Годика через три этот Карфакс заявит, что лорд Листердейл умер, присвоит себе его титул и наложит лапу на все его поместья. М-да, странно, странно все это.

Дом он удостоил снисходительным одобрением. Когда у него выдавался свободный часок, он старательно простукивал панели, пытаясь обнаружить роковой тайник, но мало-помалу его интерес к тайне лорда Листердейла ослабел. Равно как и интерес к дочери табачного фабриканта. Видимо, сказывалась благотворительная атмосфера дома.

Барбаре дом принес удачу. Джим Мастертон нанес им визит и вскоре стал частым гостем. Он и миссис Сен-Винсент были в восторге друг от друга; и однажды он сказал Барбаре нечто, сильно ее поразившее.

— Ты знаешь, этот дом — прекрасное жилище для твоей матери.

— Для матери?

— Да. Он словно был построен специально для нее! Она каким-то непостижимым образом стала здесь, ну… в общем, хозяйкой. Ты знаешь, в этом доме есть что-то подозрительное, что-то непостижимое, словно тут поселился кто-то невидимый, какой-то призрак….

— Не уподобляйся Руперту, — запротестовала Барбара. — Он просто убежден, что злой полковник Карфакс убил лорда Листердейла и спрятал его тело под панелями.

Мастертон рассмеялся:

— В отличии от Руперта я не имел в виду ничего зловещего. Что-то такое чувствуется в атмосфере этого дома, но что? Не могу понять.

Через три месяца Барбара пришла к своей матери с сияющим лицом.

— Джим и я — мы помолвлены. Да — прошлым вечером. О мама, это похоже на то, что сказка становится былью.

— Моя дорогая! Я так за тебя рада, так рада!

И мать с дочерью крепко обняли друг друга.

— Ты знаешь, Джим буквально влюблен в тебя, почти так же, как в меня, — наконец сказала Барбара с озорным смехом.

Миссис Сен-Винсент очень мило покраснела.

— Правда, правда, — продолжала настаивать девушка. — Ты считала, что этот дом больше всех необходим мне, — но в действительности он прежде всего хорош — для тебя. Руперт и я чувствуем себя здесь все-таки только жильцами. А ты… ты словно всегда тут и жила.

— Не говори чепухи, дорогая.

— Это не чепуха. Этот дом похож на зачарованный замок, а ты зачарованная принцесса, ну а Квентин — о! — добрый волшебник.

Миссис Сен-Винсент засмеялась и согласилась с последним ее утверждением.

Руперт воспринял известие о помолвке сестры очень спокойно.

— Я чувствовал, что все к этому и идет, — заметил он тоном умудренного старца.

Однажды они с матерью обедали вдвоем, Барбара и Джим ушли куда-то развлекаться.

Квентин поставил перед Рупертом бутылку портвейна и молча удалился.

— Этот старый сыч какой-то странный, — сказал Руперт, кивая в сторону закрытой двери. — В нем есть что-то загадочное, что-то…

— Подозрительное, не так ли? — продолжила за него миссис Сен-Винсент со слабой улыбкой.

— Мама, как ты догадалась, что я собирался сказать? — строго спросил Руперт.

— Это же твое любимое словечко, дорогой. Тебе все вокруг кажется подозрительным. Я даже думаю, ты не исключаешь, что именно Квентин убил лорда Листердейла и засунул его тело под паркет.

— Не под паркет, а в тайник за панелями, — поправил ее Руперт. — Ты всегда выражаешься не совсем точно, мама. Нет, это я выяснил. В момент исчезновения хозяина Квентин был в Кингсл Чевиот.

Миссис Сен-Винсент еще раз нежно улыбнулась сыну и, встав из-за стола, ушла в гостиную. Какой он еще, в сущности, ребенок…

Внезапно ей вспомнились слова седого конторщика о том, что отъезд лорда Листердейла из Англии был очень поспешным. Наверное, это было неспроста. Она все еще обдумывала это, когда вошел Квентин с кофейным подносом.

— Вы ведь очень давно служите у лорда Листердейла, не так ли? — спросила она.

— Да, мадам, я поступил к нему совсем еще юнцом — мне был двадцать один год. Это было еще при старом лорде. Я начинал третьим ливрейным лакеем[12].

— Вы, наверное, знаете лорда Листердейла очень хорошо. Что он за человек?

Дворецкий немного пододвинул поднос, чтобы ей было удобнее класть в кофе сахар, и отвечал с обычной своей невозмутимостью:

— Лорд Листердейл был очень эгоистичным джентльменом, мадам, он никогда не считался с другими людьми.

Он взял поднос и унес. Миссис Сен-Винсент осталась сидеть с чашкой кофе в руках, она явно была озадачена. Ее поразил тон Квентина, и еще это слово… Ну да, Квентин употребил слово «был». Значит, он думает или даже уверен… Она заставила себя встать. Не многим же она отличается от Руперта! Но сколько леди Сен-Винсент ни подтрунивала над собой, охватившая ее тревога не исчезала… Позднее она говорила, что первые подозрения она почувствовала именно в тот момент.

Теперь, после того как будущее Барбары определилось, она чаше могла думать о чем-то другом. Но, как правило, все ее мысли так или иначе касались тайны лорда Листердейла. Что бы там ни было на самом деле, Квентину наверняка что-то известно… Какими странными были эти его слова: «…очень эгоистичный джентльмен, не считался с другими людьми». Что он имел в виду? А тон совсем как у судьи — невозмутимый и беспристрастный. Не исключено, что Квентин причастен к исчезновению лорда Листердейла? И даже к возможной трагедии? Единственное письмо полковнику Карфаксу из Восточной Африки, несмотря на всю нелепость опасений Руперта, было действительно каким-то подозрительным.

Однако, сколько миссис Сен-Винсент ни пыталась, она решительно не могла себе представить Квентина в роли злодея или мошенника. Квентин, говорила она себе снова и снова, — очень хороший человек.

Она повторяла это с чисто детской убежденностью и простодушием. Квентин хороший человек. Но он конечно же что-то знал!

Она никогда больше не заговаривала с ним о хозяине. Словно эта тема вообще никогда ее не интересовала. Руперт и Барбара были заняты своими проблемами, и никаких попыток обсуждения мистера Листердейла больше не возникало.

В конце августа ее смутные догадки относительно того, что Квентин что-то скрывает, получили подтверждение.

Руперт уехал в отпуск с другом, у которого был мотоцикл с прицепом. Уехал на две недели. Но уже через десять дней он, не на шутку испугав миссис Сен-Винсент, вдруг ворвался в гостиную, где она писала письма.

— Руперт! — воскликнула она.

— Я знаю, мама. Ты не ожидала увидеть меня — я должен был приехать через три дня. Но кое-что заставило меня поторопиться… Андерсону — ты знаешь, это мой приятель, — было безразлично, куда ехать, поэтому я предложил взглянуть на Кингс Чевиот…

— На Кингс Чевиот? Но зачем?

— Ты прекрасно знаешь, мама, что я всегда чувствовал, что тут творится нечто подозрительное. Я все время приглядывался к этому дому. Не то чтобы я действительно думал что-нибудь обнаружить — просто на всякий случай.

В этот момент Руперт очень напоминал собаку, выслеживающую невидимую дичь, — вся во власти охотничьего азарта, ничто не может ей помешать, и у нее ужасно торжественный и счастливый вид.

— Когда мы ехали по деревне — от имения до нее миль[13]восемь, девять, — это и произошло — в том смысле, я его увидел.

— Увидел кого?

— Квентина — он как раз входил в небольшой домик. «Очень уж подозрительно», — сказал я себе, когда мы уже порядком отъехали… Короче, я попросил остановить автобус, и вернулся к этому домику. Постучал в дверь, и он сам мне ее открыл.

— Но я не понимаю, Квентин же никуда не уезжал…

— Это мы еще обсудим, мама. Но сначала выслушай меня и постарайся не перебивать… Это был Квентин, и в то же время не Квентин, понимаешь?

Миссис Сен-Винсент совершенно ничего не понимала, и он пустился в объяснения:

— Вне всякого сомнения, это был Квентин, но это был не наш Квентин. Это был настоящий Квентин.

— Руперт!

— Погоди, я еще не все рассказал. «Вы Квентин, не так ли?» И старик ответил: «Совершенно верно, сэр, он самый. Чем могу быть полезен?» И тут я понял, что это не наш слуга. Я задал несколько вопросов и окончательно в этом убедился. Старикан, конечно, даже не сообразил, что я его прощупываю. Сказал, что действительно был у лорда Листердейла, ушел на пенсию и получил этот домик как раз в то время, когда лорд Листердейл уехал в Африку. А значит, что получается? Получается, что наш молчун — самозванец, и Квентина он изображает неспроста. Моя версия такова: он приехал в Лондон как раз в тот вечер, когда пропал Листердейл. Стал набиваться к лорду Листердейлу в дворецкие, а затем убил его и спрятал тело за панелями. Дом-то старый, и — будь уверена — тут обязательно должен быть тайник…

— Опять ты за свое, — резко оборвала его миссис Сен-Винсент. — Я просто не могу этого больше слышать. Ради чего он стал бы убивать мистера Листердейла — вот что я хочу от тебя услышать. Если же он действительно это сделал — во что я категорически отказываюсь верить, — то какие причины толкнули его на такой шаг?

— Ты права, — признал Руперт, — мотив — очень важная штука. Но я уже произвел расследование. У лорда Листердейла было много домов. За эти два дня мне удалось выяснить, что практически все эти дома в последние полтора года были сданы людям, находящимся примерно в том же финансовом положении, что и мы. Сдавались практически за номинальную плату — и с условием, что слуги должны оставаться в доме. Что давало возможность Квентину — то есть этому самозванцу — служить в этих домах некоторое время в качестве дворецкого. Все это наводит на мысль, что в одном из домов есть тайник, в котором находятся драгоценности или ценные бумаги, припрятанные лордом Листердейлом. Но вся эта шайка не знала, в каком именно. Впрочем, возможно, этот лже-Квентин действует в одиночку. Это…

Миссис Сен-Винсент оборвала его:

— Руперт! Помолчи хоть минутку. У меня от тебя голова идет кругом. Ну что за чушь ты несешь: шайка, бумаги, драгоценности…

— Есть и другая версия, — бодро продолжил Руперт. — Этот Квентин мог затаить злобу на лорда Листердейла, который чем-то ему насолил. Настоящий дворецкий поведал мне историю о некоем Самуэле Лоу, он был садовником, примерно такого же роста и сложения, как и сам Квентин. Так вот у него был зуб на Листердейла.

Миссис Сен-Винсент вздрогнула.

«Не считался с другими людьми». Эти слова вдруг всплыли в ее памяти, во всей их нелицеприятности. Слова, не означающие ничего конкретного, но что может за ними скрываться?

Погрузившись в тяжкие мысли, она почти не слушала Руперта. А тот ей что-то сказал и вышел из комнаты.

И тут она словно очнулась. Куда он пошел? Что собирается делать? Она не уловила смысл его последних слов. А что, если он пошел за полицией? В таком случае…

Она порывисто поднялась и позвонила. Как обычно, Квентин тут же явился.

— Вы звонили, мадам?

— Да. Входите, пожалуйста, и закройте дверь.

Дворецкий повиновался. Миссис Сен-Винсент некоторое время молчала и пытливо на него смотрела.

Она думала: «Он был добр ко мне — никто не знает, насколько добр. Дети никогда этого не поймут. Конечно же, то что говорил Руперт абсолютно нелепо, но вдруг… вдруг в этом что-то есть? Кто знает, где тут правда, а где вымысел. И все же я должна ему сказать! — в благодарность за его доброту!»

Покраснев от волнения, миссис Сен-Винсент заговорила срывающимся голосом:

— Квентин, мистер Руперт только что вернулся. Он был в Кингс Чевиот — или, вернее, в деревне, которая там неподалеку…

Она замолчала, отметив, как он вдруг вздрогнул, — она застала его врасплох.

— Он видел там кое-кого, — продолжала она, выделив последние слова, и в голове ее мелькнуло:

«Теперь он будет начеку. Я предупредила его».

После мгновенного замешательства Квентин снова принял свой обычный невозмутимый вид, но его глаза остро и внимательно смотрели ей прямо в лицо, в них было что-то такое, чего она до сих пор не замечала. Это были глаза мужчины, а не слуги.

Некоторое время помолчав, он произнес:

— Зачем вы рассказываете мне это, миссис Сен-Винсент? — Голос его тоже как-то неуловимо изменился.

Она не успела ответить, так как в это время дверь распахнулась и в комнату ворвался Руперт. Следом за ним вошел средних лет человек с небольшими бакенбардами, своей степенностью напоминавший архиепископа. Квентин!

— Вот он, — доложил Руперт. — Настоящий Квентин. Я оставил его в такси. А теперь, Квентин, посмотрите на этого человека и скажите: это Самюэль Лоу?

Для Руперта это был момент триумфа. Но торжество его было недолгим, почти сразу же он почувствовал, что что-то не так. Настоящий Квентин выглядел каким-то смущенным и, похоже, чувствовал себя в высшей степени неуютно, между тем как другой улыбался широкой довольной улыбкой.

Он хлопнул своего смущенного двойника по спине:

— Все в порядке, Квентин. Я полагаю, этого кота когда-то все-таки пришлось бы вытащить из мешка. Можешь рассказать им, кто я такой.

Незнакомец важно расправил плечи.

— Это, — провозгласил он тоном, полным упрека, — это мой хозяин, лорд Листердейл, сэр.

В следующий момент события приняли другой оборот: от петушиной самоуверенности Руперта не осталось и следа. Он еще не осознал, что же случилось на самом деле: так и стоял с раскрытым ртом, когда почувствовал, как его мягко выпроваживают из комнаты, и дружелюбный, но довольно-таки фамильярный голос говорит:

— Все в порядке, мой мальчик. Все живы и невредимы. Но я хочу поговорить с твоей матерью. Ты молодец — вывел-таки меня на чистую воду.

Руперт тупо уставился на захлопнувшуюся за его спиной дверь. Настоящий Квентин стоял рядом с ним и вполголоса объяснял, почему все так получилось — речь его лилась плавно и чинно. А в комнате лорд Листердейл вплотную приблизился к миссис Сен-Винсент:

— Позвольте мне попытаться все вам объяснить! Всю свою жизнь я был невероятным эгоистом — и однажды я понял это. Понял, что должен попробовать хоть немного исправиться. Свое превращение в альтруиста[14] я начал с того, что принялся посылать деньги во всякие сомнительные благотворительные комитеты. Но потом почувствовал, что надо что-то предпринять самому… Я всегда сочувствовал тем, кто разорился в результате каких-то неурядиц, — для этих людей что-то просить как нож острый. У меня в Лондоне несколько домов. И однажды мне пришла в голову идея — сдать свои особняки людям, которые в них нуждаются и сумеют по достоинству их оценить. Молодые пары, только начинающие свой жизненный путь, вдовы с детьми, которые в результате финансовых проблем потеряли место под солнцем… Квентин был для меня не просто дворецким — он был моим другом. Однажды у меня появилась идея о перевоплощении в дворецкого: я тут же обсудил это с Квентином и постарался придать себе максимальное с ним сходство. Я всегда любил розыгрыши, и это мне неплохо удавалось.

Когда после моего исчезновения поднялась суета, я организовал письмо из Восточной Африки — в нем я давал подробные инструкции своему кузену Морису Карфаксу. Вот и все, пожалуй, — неуверенным тоном закончил он.

Во взгляде, устремленном на миссис Сен-Винсент, была мольба. Леди Сен-Винсент встретила его взгляд спокойно.

— Это была добрая затея, — сказала она. — Очень необычная. Но она делает вам честь. Я бесконечно вам благодарна. Но вы же понимаете, что мы не сможем больше здесь оставаться?

— Я так и знал, — сказал он. — Гордость не позволит вам принять то, что вы, возможно, называете про себя «благотворительностью».

— А разве это не благотворительность? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Потому что я прошу кое-что взамен.

— Что именно?

— Если быть точным, то все. — В его голосе зазвенел металл, это был голос человека, привыкшего повелевать. — Когда мне было двадцать три года, — продолжал он, — я очень любил одну девушку. Мы поженились. Через год она умерла. С тех пор я очень одинок. Все это время я мечтал встретить женщину своей мечты.

— Разве я похожа на нее? — тихо спросила она. — Я уже стара, и эти морщины…

Он рассмеялся.

— Стара? Да вы гораздо моложе своих детей. Кто действительно стар, так это я.

Теперь рассмеялась она, и в этом смехе звучал нежный протест.

— Вы? Да вы до сих пор настоящий мальчишка. Мальчишка, у которого в крови страсть к лицедейству…

Она протянула ему обе руки, и он осторожно сжал их в своих ладонях.

Коттедж «Соловей»

— До свидания, дорогая.

— До свидания, любимый.

Алике Мартин стояла, прислонясь к маленькой, грубо сколоченной калитке, и смотрела вслед мужу, который отправился в деревню.

Вот он дошел до поворота дороги и исчез из виду, а Алике все оставалась в той же позе, рассеянно поправляя прядь роскошных каштановых волос, то и дело падавшую ей на лицо.

Глаза ее были задумчивыми и мечтательными.

Алике Мартин не блистала красотой, да и хорошенькой, строго говоря, ее вряд ли бы кто назвал. Но ее лицо, лицо женщины уже не первой молодости, светилось таким счастьем и нежностью, что ее бывшие сослуживцы едва ли узнали бы в ней прежнюю Алике Кинг, всегда безупречно аккуратную, деловитую, порой чуть резкую и начисто лишенную воображения.

Она закончила престижную школу. Пятнадцать лет, с восемнадцати до тридцати трех, она зарабатывала себе на жизнь стенографией и машинописью, а в течение семи лет из этих пятнадцати содержала еще и больную мать. Эта борьба за существование придала ее нежному девичьему лицу некоторую сухость и жесткость.

Правда, в ее жизни было и что-то вроде романа — с Диком Виндифордом, с которым они вместе работали. Несмотря на всю свою рассудительность, она была настоящей женщиной и сразу почувствовала, что нравится ему, хотя внешне их отношения были чисто дружескими. Из своего скудного жалованья Дик еще каким-то образом умудрялся оплачивать учебу младшего брата. В то время он не мог и думать о женитьбе.

Совершенно неожиданно пришло избавление от нудной, выматывающей работы. Умерла дальняя родственница Алике, завещав ей все свои деньги — несколько тысяч фунтов, приносивших двести фунтов ежегодно. Для Алике это означало полную свободу и независимость. Теперь им с Диком можно было пожениться.

Но Дик повел себя как-то странно. Он и раньше никогда прямо не говорил ей о своей любви; теперь же он, казалось, еще больше страшился как-то себя выдать, избегал ее, стал замкнутым и угрюмым. Алике сразу поняла причину: гордость и щепетильность не позволяли ему просить ее стать его женой. Она ведь стала богатой невестой… Несмотря на эти чудачества, он нравился ей ничуть не меньше, и она уже готова была сама решиться на первый шаг, но тут грянула вторая в ее жизни неожиданность.

В гостях у подруги она познакомилась с Джеральдом Мартином. И он сразу же влюбился в нее, и уже через неделю состоялась их помолвка. Алике, которая считала себя «неспособной на всякие безумства», буквально потеряла голову.

Сама уже того не желая, она разбудила ревность в сердце Дика Виндифорда. Он пришел к ней и, задыхаясь от гнева, выкрикнул:

— Он… он совершенно чужой тебе человек! Ты о нем ничего не знаешь!

— Я знаю, что люблю его.

— Как ты можешь знать, — ведь ты знакома с ним всего неделю!

— Не каждому нужно одиннадцать лет, чтобы убедиться, что он влюблен в девушку! — рассердилась Алике.

Он побледнел.

— Я полюбил тебя с первой же нашей встречи. Я думал, что и ты любишь меня.

— Я тоже так думала, — призналась Алике. — Но я думала так потому, что не знала, что такое любовь.

Дик просил, умолял, даже угрожал — угрожал сопернику, занявшему его место. Алике была поражена — за внешней сдержанностью таилась такая страстная натура… А она-то воображала, что прекрасно знает беднягу Дика.

И в это солнечное утро, прислонясь к калитке, она вспомнила тот их разговор. Она уже месяц как была замужем и чувствовала себя совершенно счастливой. Однако, когда муж, которого она просто обожала, уходил из дому, ее охватывало какое-то неясное беспокойство. И причиной этому был Дик Виндифорд.

В течение этого месяца ей трижды снился один и тот же сон: ее муж лежит мертвый, а рядом с ним стоит Дик Виндифорд, и она точно знает, что это он нанес роковой удар. Но самое ужасное было в том, что она радовалась смерти мужа. В порыве благодарности она протягивала руки убийце, благодарила его. Сон всегда кончался одинаково: Дик заключает ее в объятия.

Мужу она не рассказывала об этом нелепом сне, но он тревожил ее — хотя ей не хотелось себе в этом признаваться. Что он означал — предостережение? Предостережение против Дика Виндифорда?

Резкий звонок телефона, донесшийся из дому, отвлек ее от раздумий. Она вошла и сняла трубку. Сердце ее вдруг сжалось от тревоги — ей пришлось даже опереться левой рукой о стену.

— Как вы сказали? Кто говорит?

— Алике, что у тебя с голосом? Я тебя не узнал. Это я, Дик.

— О… Откуда ты звонишь?

— Из бара гостиницы. «Герб путешественника» — так она, кажется, называется? Ты наверное даже не знаешь о существовании этого бара? Я приехал только на выходные — немного порыбачить. Ты не против, если вечерком я навещу ваше счастливое семейство?

— Нет, — чуть ли не закричала Алике. — Ты не должен приходить.

Последовало молчание. Потом Дик заговорил снова, но тон его был теперь совсем другим.

— Прошу извинить меня, — холодно сказал он. — Не смею вас больше беспокоить…

Алике торопливо его перебила. Должно быть, ее слова показались ему слишком резкими. Она и сама чувствовала, что погорячилась… это все нервы.

— Я только хотела сказать, что мы на сегодня… что мы сегодня вечером заняты. — Она старалась, чтобы ее голос звучал как можно естественней. — Приходи к нам завтра вечером.

Но Дик явно уловил неискренность в ее голосе.

— Благодарю вас, — все так же холодно ответил он, — но я, возможно, сегодня уеду. Если мой приятель не сможет сюда вырваться. До свидания, Алике. — И торопливо, с вдруг прорвавшейся нежностью, добавил: — Будь счастлива, дорогая.

Алике повесила трубку и облегченно вздохнула. «Он не должен сюда приходить, он не должен сюда приходить, — твердила она себе. — Какая же я идиотка! Надо же так забить себе голову из-за этого сна! Но, все равно, хорошо, что он не придет!»

Она взяла со стола свою простенькую соломенную шляпку и снова вышла в сад, затем обернулась и прочла слова, вырезанные над парадной дверью: «Коттедж „Соловей“».

«Какое странное название, правда?» — сказала она как-то Джеральду накануне их свадьбы.

«Ах ты моя горожаночка, — с любовью сказал он. — Ты наверняка никогда не слышала соловья, и я этому даже рад. Соловьи должны петь только для влюбленных. По вечерам мы будем слушать их вместе, в нашем саду».

Стоя в дверях своего дома, она вспомнила, как они слушали соловья, и зарделась от счастья.

Это Джеральд нашел их чудесный коттедж. И сразу примчался доложить: он нашел как раз то, что им нужно. Не дом, а настоящее сокровище — им фантастически повезло! Увидев дом, Алике тоже была очарована. Правда, местность была довольно пустынной, до ближайшей деревни две мили, но сам дом — старинной постройки, с очень удобными ванными комнатами, горячей водой, электричеством, телефоном был прелестен, ей так все в нем нравилось, что она уже не могла думать ни о каком другом жилище. Но тут возникло препятствие: владелец не соглашался сдавать его внаем, речь могла идти лишь о продаже дома.

Джеральд Мартин, хотя и имел хороший доход, не мог трогать основной капитал. Самая большая сумма, которую он мог получить наличными, составляла тысячу фунтов. Владелец же просил три. Но Алике, которой дом очень понравился, решила рискнуть. Ее капитал легко можно было получить, поскольку он был в виде облигаций на предъявителя. Она могла выложить половину своих денег на покупку дома.

Так коттедж «Соловей» стал их собственностью, и Алике ни разу не пришлось пожалеть об этом. Правда, слугам не нравилась его уединенность, и пока им с Джеральдом не удалось никого нанять. Но Алике, изголодавшись по чисто домашнему образу жизни, с удовольствием колдовала у плиты и наводила уют. За садом, в котором было множество великолепных цветов, ухаживал старик садовник. Он жил в деревне и приходил два раза в неделю.

Завернув за угол дома, Алике увидела садовника, склонившегося над цветами. Она удивилась — он бывал у них до понедельникам и пятницам, а сегодня была среда.

— Джордж, что вы здесь делаете? — спросила она, подходя поближе.

Старик выпрямился и смущенно усмехнулся, в знак почтения коснувшись козырька старенького кепи.

— Я так и думал, что вы удивитесь, мэм. Тут вот какое дело: в пятницу наш сквайр[15] устраивает праздник, вот я и сказал себе: мистер Мартин и его добрая жена не будут в обиде, если я разок приду в среду, а не в пятницу.

— Конечно, конечно, — сказала Алике. — Надеюсь, вы Славно повеселитесь.

— Это уж обязательно, — улыбнулся Джордж. — Плохо ли попить и поесть досыта, зная, что не тебе платить. Наш сквайр никогда не скупится на угощение для своих арендаторов. А еще, мэм, я решил, что надо бы до вашего отъезда успеть спросить у вас насчет бордюра[16]. Что прикажете там посадить? Вы ведь еще не решили, когда вернетесь, мэм?

— Но я никуда не собираюсь.

— Как? Разве вы не едете завтра в Лондон? — удивился Джордж.

— Нет. С чего это вы взяли?

Джордж пожал плечами:

— Вчера я встретил в деревне хозяина. Он сказал, что вы вместе с ним едете завтра в Лондон и неизвестно, когда вернетесь.

— Чепуха! — рассмеялась Алике. — Должно быть, вы что-нибудь не так поняли.

Интересно, что же Джеральд сказал ему в действительности? Почему старик вообразил, что они уезжают? В Лондон? Ей совершенно не хотелось возвращаться в Лондон.

— Ненавижу Лондон, — вдруг вырвалось у нее.

— A-а, — спокойно протянул Джордж. — Стало быть, я и вправду что-нибудь перепутал, а все же… Он ведь так и сказал. Ну, я рад, что вы остаетесь. По мне, так нечего без толку разъезжать, подумаешь, Лондон. Меня туда никогда не тянуло. Слишком много нынче развелось машин — из-за них вся эта суета. Как только человек покупает машину, он уже не может оставаться на одном месте. Вот и мистер Эймз, бывший хозяин вашего дома. Такой тихий, спокойный был джентльмен — пока не купил машину. Не прошло и месяца, как он объявил о продаже дома. А ведь он потратил на него кругленькую сумму — и кран в каждой спальне, и электричество провел, и все такое прочее. «Останетесь в убытке», — говорю я ему. А он мне отвечает: «Ничего подобного, ведь я получу за дом две тысячи чистенькими». Так оно и вышло.

— Он получил три тысячи, — улыбаясь, поправила старика Алике.

— Две тысячи, — повторил Джордж. — Все в округе только и говорили, что он запросил такую прорву денег.

— Да нет же, он получил три тысячи, — настаивала Алике.

— Женщины вечно путаются в цифрах, — заявил Джордж. — Неужто, мэм, мистер Эймз имел наглость стребовать с вас три тысячи? Так прямо вам и заявил?

— Он не со мной разговаривал, а с мужем.

Джордж снова склонился над клумбой.

— Цена была две тысячи, — упрямо повторил он.

Алике не стала больше с ним спорить, а двинулась к одной из дальних клумб, по пути срывая приглянувшиеся цветы. Возвращаясь с душистым букетом назад, она вдруг заметила какой-то маленький предмет темно-зеленого цвета, выглядывавший из-под листьев. При ближайшем рассмотрении это оказалась записная книжка ее мужа. Она открыла ее и почти машинально стала читать.

Почти с самого начала их семейной жизни она сделала интересное открытие: Джордж, такой эмоциональный и импульсивный по натуре, тем не менее отличался необыкновенной аккуратностью и методичностью. Для него было очень важно, чтобы они ели всегда в одно и то же время, и он всегда все заранее планировал — чуть ли не по минутам.

Одна запись показалась ей очень странной и даже забавной. Запись была датирована четырнадцатым мая и гласила: «Женитьба на Алике. Церковь Св. Петра, 14.30».

«Вот дурачок», — с улыбкой пробормотала Алике, переворачивая страницу. И вдруг — «среда, 18 июня». Да это же сегодня! Аккуратным, четким почерком Джеральда было написано: «21.00». И больше ничего. «Что же это он собирается делать в двадцать один ноль ноль?» — удивилась Алике. И снова улыбнулась, подумав, что если бы у Джеральда была какая-нибудь любовная история, то эта записная книжка рассказала бы ей все. В ней непременно было бы имя той, другой женщины. Она лениво перелистала последние страницы, где были какие-то даты, указаны часы деловых встреч, непонятные — опять же касающиеся каких-то дел — пометки и только одно женское имя — ее собственное. И все же, спрятав книжку в карман, она ощутила смутное беспокойство. Она почему-то вспомнила те слова Дика и почти наяву услышала его голос: «Он совершенно чужой тебе человек. Ты о нем ничего не знаешь!»

И правда. Что она знала о своем муже? А ведь Джеральду сорок лет, у него, конечно же, были до нее женщины…

Она с досадой покрутила головой, стараясь отогнать эти мысли. У нее и без того хватает проблем, которые требуют неотложного решения. Стоит ли сообщать Джеральду, что звонил Дик Виндифорд? Очень возможно, что Джеральд случайно встретится с ним в деревне. Но тогда, придя домой, он непременно упомянет об этом, и тогда от нее уже ничего не будет зависеть… Ну а если все обойдется… Алике поняла, что не имеет ни малейшего желания рассказывать мужу о приезде Дика. Ведь, если она скажет ему, он обязательно пригласит Дика прийти к ним. Ей придется объяснять, что Дик сам собирался их навестить, но она под благовидным предлогом отказала ему. Джеральд, естественно, спросит, зачем она это сделала… И что она скажет? Начнет рассказывать о своем странном сне? Но он только посмеется или, того хуже, подумает, что она придает этому визиту какое-то значение, хотя на самом деле — ничего подобного.

В конце концов она решила ничего не говорить, хотя чувствовала себя страшно виноватой.

Это была ее первая тайна от мужа, и ей стало не по себе.

Услышав скрип калитки, она поспешила на кухню и, Чтобы скрыть смущение, сделала вид, что очень занята приготовлением ленча[17].

Ей сразу же стало ясно, что Джеральд не виделся с Диком. Алике почувствовала облегчение и в то же время Досаду на себя — прежде она ничего не скрывала от мужа.

Только вечером после незатейливого ужина, когда они расположились в отделанной дубом гостиной и в распахнутые окна донесся сладкий аромат левкоев, Алике вспомнила о записной книжке.

— А вот чем ты поливал сегодня цветы, — сказала она и бросила книжку ему на колени.

— Наверное, ты нашла ее на одной из клумб.

— Да. И теперь я знаю все твои секреты.

— Невиновен, — покачал головой Джеральд.

— А что это за любовное свидание ты назначил на девять часов сегодня вечером?

— Ах, это… — Ей показалось, что он едва заметно вздрогнул, но через секунду весело улыбнулся, как будто вспомнил что-то смешное. — Это любовное свидание с очень симпатичной особой, Алике. У нее каштановые волосы и голубые глаза, и она очень похожа на тебя.

— Не понимаю, — сказала Алике с наигранной серьезностью. — Ты уклоняешься от ответа.

— Ну почему же… А если честно, я написал это, чтоб не забыть проявить сегодня несколько негативов. Ты ведь мне поможешь?

Джеральд Мартин был заядлым фотографом. У него был несколько устаревший фотоаппарат, но с отличными линзами, и он собственноручно проявлял пластинки — в подвале, который приспособил под фотолабораторию.

— И это нужно сделать точно в девять часов, — поддразнила мужа Алике.

— Дорогая моя, — в его голосе послышалось чуть заметное раздражение, — все всегда следует планировать. Тогда и работу свою сделаешь как надо.

Некоторое время Алике сидела молча, наблюдая за мужем. Запрокинув голову на спинку стула, он курил; безупречный овал его безупречно выбритого лица четко вырисовывался на темном фоне.

Внезапно ее охватил беспричинный страх, и она, не удержавшись, воскликнула:

— О Джеральд, как бы я хотела знать о тебе больше!

Он удивленно воззрился на нее:

— Но, Алике, дорогая, ты же все знаешь обо мне. Я рассказывал тебе о своем детстве в Нортумберленде[18], о своей жизни в Южной Африке и о том, как десять лет работал в Канаде, где я и разбогател.

— Это все дела! — небрежно усмехнулась Алике.

— A-а, знаю, о чем тебе хотелось бы знать! — внезапно рассмеялся Джеральд. — Все вы, женщины, одинаковы. Ничто не интересует вас больше, чем так называемая личная жизнь.

Почувствовав, как у нее вдруг пересохло горло, Алике невнятно пробормотала:

— Но… были же у тебя другие женщины. Я хочу сказать… если бы я знала…

Она замолчала. Джеральд нахмурился; когда он заговорил, в голосе его не было и тени добродушия:

— Разве я похож на Синюю Бороду?[19] Конечно, в моей жизни были женщины, не отрицаю. Да ты бы мне и не поверила, если б я стал отрицать. Но я могу поклясться, что ни одна из них не значила для меня так много, как ты.

Искренность, прозвучавшая в его голосе, успокоила Алике.

— Ну что, довольна? — улыбаясь, спросил он. Во взгляде его сквозило любопытство. — Что заставило тебя заговорить об этом именно сегодня?

Алике встала и начала беспокойно ходить по комнате.

— Сама не знаю. Я весь день в каком-то напряжении.

— Странно, — вполголоса, как бы про себя, пробормотал Джеральд. — Очень странно.

— Что же тут странного?

— Дорогая моя, не смотри на меня так. Я это сказал потому, что обычно ты у меня очень спокойная и ласковая.

Алике через силу улыбнулась.

— Сегодня все, как нарочно, меня раздражает, — призналась она. — Даже старый Джордж — он вбил себе в голову, что мы собираемся ехать в Лондон. И уверяет, что ты ему это сказал.

— Где ты его видела? — резко спросил Джеральд.

— Он пришел поработать сегодня за пятницу.

— Старый дурень, — сквозь зубы процедил Джеральд.

И Алике с удивлением увидела, как лицо Джеральда исказилось от ярости. Она никогда не видела его таким злым… Заметив ее изумление, Джеральд попытался взять себя в руки.

— Но он действительно выживший из ума старый дурень, — повторил он.

— Что такого ты мог ему сказать, что он так подумал?

— Я? Да ничего я ему не говорил. По крайней мере… а-а, да, вспомнил. Я как-то вскользь пошутил, что мы едем в Лондон, а он принял это всерьез. А может, просто не расслышал. Ты, конечно, объяснила ему?

Он ждал ее ответа с явным нетерпением.

— Ну да. Но он из тех упрямых стариков, которые уж если что вобьют себе в голову, то их ни за что не переубедишь.

И Алике рассказала, как Джордж твердил, что за коттедж заплачено только две тысячи.

Помолчав немного, Джеральд медленно произнес:

— Эймс хотел получить две тысячи наличными, а оставшуюся тысячу — по закладным. Вот почему у старика засела в голове эта цифра.

— Скорее всего, — согласилась Алике.

Она взглянула на настенные часы и с нарочито озабоченным видом воскликнула:

— Нам же пора приниматься за работу! Уже на целых пять минут опоздали.

На лице Джеральда появилась странная улыбка.

— Я передумал, — тихо сказал он. — Сегодня я не буду ничего проявлять.

Женский ум все-таки непостижим. Отправляясь спать, Алике была спокойна и безмятежна. Ее пошатнувшееся счастье снова было безоблачным. Но к вечеру следующего дня она снова начала нервничать: что-то мешало ей чувствовать себя счастливой. Дик Виндифорд больше не звонил, но ей казалось, что именно он — причина ее смутного беспокойства. Снова и снова она вспоминала его слова: «Он совершенно чужой тебе человек. Ты о нем ничего не знаешь». И сейчас же в памяти возникало лицо мужа, когда он спросил: «Разве я похож на Синюю Бороду?» Зачем он вспомнил эту сказку? В его словах звучало предостережение — почти угроза — лучше не копайся в моей жизни.

К утру пятницы Алике уже не сомневалась, что у Джеральда есть другая женщина — и он действительно как тот сказочный злодей с синей бородой, старательно от нее это скрывает.

В душе ее все больше разгоралась ревность. На 9 часов вечера он конечно же назначил свидание! А когда она спросила, наплел ей, что собирается проявлять негативы.

Еще три дня назад она могла бы поклясться, что знает своего мужа. Теперь же она очень в этом сомневалась. Она вспомнила, как он разозлился на старого Джорджа: это было так непохоже на обычно уравновешенного Джеральда. Этот, в сущности, пустяк раскрыл ей глаза: а ведь она совсем не знает его, хотя он и ее муж.

В пятницу днем она собралась сходить в деревню — купить кое-что по мелочи. Она сказала об этом Джеральду, предложив ему заняться пока садом. Но он категорически не желал ее отпускать, сказал, что все купит сам. Она вынуждена была уступить, но его настойчивость и удивила ее, и встревожила. Почему он не позволил ей пойти в деревню?

И вдруг ее осенило: что если Джеральд все-таки встретил Дика Виндифорда, но скрыл это от нее? Она же вот мучается от ревности. То же самое, возможно, происходит и с Джеральдом… Не исключено, что он попросту не хочет, чтобы Алике снова встретилась с Диком Виндифордом. Этот довод показался Алике настолько убедительным, что она успокоилась.

И все же часа через два она снова почувствовала смутную тревогу. Она изо всех сил старалась не поддаться желанию покопаться в его вещах… Но наконец, успокоив свою совесть тем, что в комнате Джеральда действительно пора приубраться, она поднялась в его комнату. И даже взяла с собой тряпку — будто и в самом деле намеревалась навести там порядок.

«Если б я была уверена, если б я только была уверена», — твердила она себе.

Напрасно она убеждала себя, что, если и было что-нибудь компрометирующее, он давно бы уже все уничтожил. И все же… иногда мужчины до того сентиментальны, что бережно хранят изобличающие их улики. Наконец Алике не выдержала. С горящими от стыда щеками, задыхаясь от волнения, она стала просматривать пачки писем и документов и даже облазила карманы.

Она не смогла осмотреть только два места — нижний ящик комода и ящичек с правой стороны письменного стола. Алике решила действовать до конца. Сомнений больше не было: в одном из этих ящиков она найдет неоспоримые доказательства того, что у нее есть соперница. Алике вспомнила, что Джеральд оставил свои ключи на буфете внизу. Она принесла их и стала пробовать. Третий ключ подошел к ящику письменного стола. Алике нетерпеливо открыла его. В нем лежал бумажник, туго набитый банкнотами, а ближе к задней стенке — пачка писем, перевязанная тесьмой С бьющимся сердцем Алике развязала тесьму — и щеки ее вспыхнули от стыда, она бросила пачку в ящик и заперла его. Это были ее собственные письма — она писала их Джеральду до замужества.

Теперь она взялась за комод — только ради того, чтобы довести дело до конца. В глубине души она уже смирилась с тем, что не найдет там ничего для себя интересного.

К ее досаде, ни один из ключей не подходил к этому ящику. Не желая отступать, Алике отправилась за полным комплектом ключей — от всех комнат. Наконец ключ от гардеробной подошел. Она выдвинула ящик. Но в нем не было ничего, кроме нескольких, перевязанных бечевкой, газетных вырезок, уже пожелтевших от времени и выцветших.

Алике облегченно вздохнула. Однако ей было любопытно узнать, что же в этих вырезках такого интересного, что Джеральд хранит их столько времени. Почти все вырезки были из американских газет, примерно семилетней давности. В них описывался известный процесс над мошенником и многоженцем Чарлзом Леметром. Леметра подозревали в том, что он убивал своих жен. Под полом дома, который он арендовал, был найден женский скелет, а большинство женщин, на которых он «женился», куда-то бесследно исчезли.

Процесс был громкий Леметру удалось избежать тюрьмы. Помогал ему в этом один из лучших адвокатов Америки.

В Шотландии решение присяжных в таких случаях звучит: «Оправдан из-за недостатка улик». Именно по этой причине было снято главное обвинение, хотя все-таки ему дали срок — по другим статьям.

Алике вспомнила, как всех потряс тот процесс, а потом, через три года — побег Леметра. Его так тогда и не поймали. Статьи об этом человеке и его необыкновенная власть над женщинами долго еще не сходили со страниц английских газет, равно как и его поведение в суде, эмоциональное состояние, игра на публику, а также мнения экспертов и журналистов.

В одной из статей была помещена фотография. Алике не без интереса рассматривала длиннобородого, чем-то похожего на ученого джентльмена. Кого он напоминал ей? Внезапно она поняла, что это был Джеральд. Глаза и брови у мужчины на фотографии очень походили на глаза и брови Джеральда. Совершенно потрясенная, она стала читать текст под фотографией. Ей показалось, что некоторые даты, упоминаемые там, она видела в его записной книжке, и это были те самые дни, когда он разделывался со своими жертвами.

Одна из женщин выступала свидетельницей и опознала его по маленькой родинке на левой руке, чуть ниже ладони.

Алике выронила сверток и покачнулась. На левой руке, как раз чуть ниже ладони, у ее мужа был маленький шрам…

Комната поплыла у нее перед глазами. Позже она недоумевала, как это она вот так сразу поняла, что Джеральд Мартин — это Чарлз Леметр. Она сразу же это почувствовала…

Отдельные эпизоды всплывали в ее памяти, как составные части картинки-головоломки:

Уплаченные за дом деньги — это ее деньги, только ее. И сон ее теперь был понятен… Неосознанно она всегда боялась Джеральда Мартина и хотела избавиться от него. И помощи она ждала, так же неосознанно, от Дика Виндифорда. Видимо, поэтому она с такой легкостью поняла, в чем собственно дело, и ни минуты не сомневалась в страшной истине. Она должна была стать очередной жертвой Леметра. Может быть, очень скоро…

И тут она невольно вскрикнула, вспомнив запись в его книжке: «Среда, 21.00». Подвал, в котором так легко было совершить то, что он видимо уже не раз делал! «Операция» была намечена в среду на вечер. Но отмечать это в записной книжке… — это же безумие! Нет… это вполне логично. Джеральд всегда так делал, планируя что-нибудь. Убийство было для него таким же делом, как и всякое другое.

Но что спасло ее? Что вообще могло ее спасти? Сжалился в последнюю минуту? Нет… Ее вдруг осенило: старик Джордж. Теперь ей стал понятен гнев мужа, которого он не смог сдержать. Без сомнения, он уже подготавливал почву, говорил всем, кого встречал, что они наутро уезжают в Лондон. Джордж же неожиданно пришел в среду и упомянул о разговоре с Джеральдом относительно поездки, и она сказала, что никуда не собирается. Слишком рискованно было убивать ее в тот вечер — Джордж мог что-то заподозрить… Она едва спаслась! Ведь если бы она не рассказала Джеральду о том разговоре… Алике содрогнулась.

Нельзя было терять ни минуты. Она сейчас же должна бежать отсюда, успеть до его прихода.

Алике торопливо положила сверток на место, заперла ящик — и застыла на месте… Она услышала скрип калитки — муж вернулся. На мгновение Алике оцепенела. Потом на цыпочках подошла к окну и осторожно выглянула из-за занавески.

Да, это был он. Чему-то улыбался и что-то мурлыкал. Алике чуть не умерла от страха, увидев, что он принес. Это была совершенно новая лопата.

Алике тотчас же поняла, что это должно произойти сегодня вечером…

Но у нее еще был шанс. Джеральд, продолжая напевать, свернул за угол дома. Алике бросилась вниз по лестнице. Но, выскочив из дома, она натолкнулась на Джеральда, появившегося с другой стороны коттеджа.

— Привет! Куда это ты? — удивился он.

Алике отчаянно старалась казаться спокойной. Что же делать — не успела, но если она будет осторожной и не вызовет у него подозрений, возможность может еще представиться. Может, даже сейчас…

— Я хотела прогуляться по тропинке и обратно. — Алике почувствовала, как слабо и неуверенно прозвучал ее голос.

— Хорошо, — сказал Джеральд. — Я тоже пройдусь с тобой.

— Нет… пожалуйста, не нужно, Джеральд. Я… у меня голова болит, и нервы что-то разыгрались — лучше я пройдусь одна.

Он внимательно посмотрел на нее. Она заметила, что в глазах его промелькнуло подозрение.

— Что с тобой, Алике? Ты такая бледная — вся дрожишь.

— Нет, ничего, — улыбнулась Алике, изо всех сил стараясь казаться естественной. — Просто у меня разболелась голова. Погуляю — и все пройдет.

— Напрасно ты стараешься от меня отделаться, — смеясь, объявил Джеральд. — Я пойду с тобой, хочешь ты этого или нет.

Она не отважилась противиться. Если только он заподозрит, что она знает… С трудом ей удалось взять себя в руки и держаться более или менее спокойно. Однако она с тревогой заметила, что он время от времени искоса с подозрением поглядывает на нее. Она чувствовала, что его настороженность не ослабевает.

Когда они вернулись в дом, он настоял, чтобы она легла, принес одеколон и натер ей виски. Он был, как всегда, заботлив и внимателен. Она чувствовала себя так, будто попала в западню.

Он ни на минуту не оставлял ее одну. Отправившись вместе с ней на кухню, он помог ей принести оттуда их холодный ужин.

За ужином кусок не лез ей в горло, но она заставляла себя есть и даже казаться веселой и беззаботной. На кон была поставлена ее жизнь! Она была целиком во власти этого человека, и помощи ждать было неоткуда — до деревни было несколько миль. Единственный выход — усыпить его подозрения настолько, чтобы он оставил ее одну хотя бы на несколько минут. За это время она успела бы спуститься в холл и вызвать по телефону полицию. Теперь она надеялась только на это.

И вдруг ей в голову пришла мысль. Она вспомнила, как Джеральд из осторожности отказался от своего плана в первый раз. Что, если сказать, что сегодня их собирается навестить Дик Виндифорд? Она чуть было не сделала это, но тут же передумала. Этого человека второй раз не остановишь. Под его внешним спокойствием таилась решимость. Ей сделалось нехорошо… этим она могла лишь ускорить события. Он бы сразу убил ее, а затем как ни в чем не бывало позвонил бы Дику и что-нибудь наплел, например, что они неожиданно уезжают. О! Если бы Дик пришел к ним сегодня вечером! Если бы Дик… Внезапно ее осенило. Она осторожно, искоса, посмотрела на мужа, смотреть ему в глаза она не решилась — из страха выдать себя. Теперь, когда у нее созрел план, мужество вернулось к ней. Она стала такой спокойной и естественной, что мысленно даже поставила себе «отлично».

Она приготовила кофе и вынесла его на веранду, где они часто сиживали по вечерам в хорошую погоду.

— Кстати, — вдруг сказал Джеральд, — сегодня будем печатать фотографии, немного позднее.

У нее по спине побежали мурашки, но она нашла в себе силы безразличным тоном возразить:

— А может, ты один управишься? Я сегодня чувствую себя какой-то усталой.

— Да это недолго. — Джеральд улыбнулся своим мыслям. — Обещаю тебе, что после этого твою усталость как рукой снимет.

Эти слова, похоже, позабавили его. Алике содрогнулась. Она должна действовать сейчас же — а иначе…

Она поднялась.

— Пойду позвоню мяснику, — небрежно сказала она. — Посиди пока здесь.

— Мяснику? В такой поздний час?

— Глупенький, ну конечно, магазин закрыт. Но он наверняка уже дома. Завтра ведь суббота, и мне хочется, чтоб он принес мне телячьи отбивные, пока кто-нибудь другой их не заказал. Он добрый старик, никогда мне не отказывает.

Она быстро вошла в дом и закрыла за собой дверь. Джеральд крикнул ей вдогонку: «Не закрывай дверь», но она нашла, что ответить:

— Мошкара налетит. Ненавижу мошкару. Ты что, глупенький, боишься, что я буду кокетничать с мясником?

Оставшись наконец одна, она схватила телефонную трубку и набрала номер гостиницы «Герб путешественника». Ее сразу же соединили.

— Мне мистера Виндифорда, пожалуйста. Он еще не уехал? Я могу с ним поговорить?

Тут сердце ее дрогнуло: дверь открылась, и в холл вошел муж.

— Ну уходи, Джеральд, — капризным голоском сказала она. — Ужасно не люблю, когда кто-нибудь слушает, как я говорю по телефону.

Джеральд только рассмеялся и уселся на стул.

— Ты действительно звонишь мяснику? — насмешливо спросил он.

Алике была в отчаянии: из ее затеи ничего не вышло. Сейчас Дик Виндифорд возьмет трубку. Может быть, рискнуть и попросить о помощи? Нервничая, она то нажимала, то отпускала рычаг телефона, и тут ей в голову пришел новый план. Если нажать на рычаг, то ее голос на другом конце линии не услышат.

«Это будет очень трудно, — подумала она. — Нужно все время помнить, что я разговариваю с мясником, и ни разу не запнуться. Но я смогу, я должна это сделать».

В этот момент в трубке раздался голос Дика Виндифорда. Она глубоко вздохнула и отпустила рычаг:

— Это миссис Мартин, из коттеджа «Соловей». Приходите, пожалуйста (она нажала на рычаг) завтра утром и принесите шесть хороших телячьих отбивных (она снова отпустила рычаг). Это очень важно (нажала на рычаг). Благодарю вас, мистер Хексуорси. Надеюсь, вы простите меня за то, что я звоню так поздно, но эти котлеты для меня просто (она отпустила рычаг) вопрос жизни и смерти (снова нажала на рычаг). Очень хорошо — завтра утром (отпустила рычаг) как можно скорее.

Она повесила трубку и, тяжело дыша, повернулась к мужу.

— Так вот как ты разговариваешь с мясником, а? — заметил Джеральд.

— Обыкновенно, как любая женщина, — небрежно ответила она, еле сдерживая дрожь в голосе.

Джеральд ничего не заподозрил. А Дик, даже если он не понял, в чем дело, придет.

Она прошла в гостиную и включила свет. Джеральд вошел вслед за ней.

— Кажется, у тебя хорошее настроение? — спросил он, пытливо на нее посмотрев.

— Да, — ответила Алике. — Голова перестала болеть. — Она села на свое обычное место и улыбнулась мужу, опустившемуся в кресло напротив. Она спасена. Сейчас только двадцать пять минут девятого. До девяти Дик успеет прийти.

— Мне не очень понравился кофе, который ты мне налила. Очень уж горький, — посетовал Джеральд.

— Это новый сорт. Больше не буду его покупать, раз тебе не нравится, милый.

Алике взялась за вышивание. Джеральд начал читать. Прочитав несколько страниц, он посмотрел на часы и отложил книгу:

— Половина девятого. Пора идти в подвал и приниматься за работу.

Пяльцы выскользнули из рук Алике.

— О, еще рано. Давай подождем до девяти.

— Нет, девочка моя. Уже половина девятого — я наметил это время. Да и ты сможешь раньше лечь спать.

— Но мне хочется еще повышивать.

— Ты же знаешь, что я всегда делаю все вовремя. Идем, Алике. Я не собираюсь ждать ни одной минуты.

Алике взглянула на него, и ее охватил ужас. Джеральд сбросил маску. Руки его подергивались, глаза возбужденно блестели, он то и дело облизывал пересохшие губы. Он Уже и не пытался скрыть свое возбуждение. «И правда, — подумала Алике, — он не может ждать, он словно одержимый». Джеральд подошел к ней и, взяв ее за плечи, резко поднял на ноги.

— Ну же, моя девочка, — не то я сам отнесу тебя туда.

Он произнес эти слова веселым тоном, но в голосе его прозвучала жестокость, которая ее ужаснула. Невероятным усилием она вырвалась из его рук и, съежившись от страха, прислонилась к стене. Она была совершенно беспомощна. Она не могла убежать, не могла ничего сделать, а он уже снова подходил к ней.

— Ну, Алике…

— Нет-нет!

Она вскрикнула и судорожно вытянула вперед руки, пытаясь защититься.

— Джеральд… постой… я должна тебе кое-что сказать… признаться…

Он и вправду остановился.

— Признаться? — В его голосе прозвучало любопытство.

— Да, признаться.

Она выдумала это сию секунду — от отчаянья, стараясь заинтриговать его.

— Наверное, бывший любовник, — презрительно усмехнулся он.

— Нет. Другое. Ты бы назвал это… да, ты бы назвал это преступлением.

Она сразу же поняла, что попала в точку, что его заинтересовали ее слова, и успокоилась. Она опять почувствовала себя хозяйкой положения.

— Ты бы лучше снова сел, — спокойно сказала она, пересекла комнату и села в свое кресло.

Она даже нагнулась и подняла пяльцы. Но, сохраняя внешнее спокойствие, она лихорадочно думала о том, что говорить дальше, потому что ее рассказ должен удерживать его здесь до того момента, когда подоспеет помощь.

— Я говорила тебе, — медленно начала она, — что пятнадцать лет работала стенографисткой. Это не совсем так. Дважды я бросала работу. В первый раз я это сделала, когда мне было двадцать два года. Я встретила человека, пожилого, с небольшим капиталом. Он влюбился в меня. Я приняла его предложение, Мы поженились. — Она сделала паузу. — Я уговорила его застраховать свою жизнь.

Тут Алике увидела, что Джеральд слушает ее не просто с интересом, — он ловит каждое ее слово. Она продолжала с большей уверенностью:

— Во время войны я некоторое время работала в аптеке при госпитале. Там я имела доступ к редким лекарствам и ядам.

Она замолчала, как бы задумавшись. Теперь уже не было сомнений, что он нетерпеливо ждет продолжения. Убийца наверняка заинтересуется убийствами. Она блестяще сыграла на этом. Она украдкой взглянула на часы — было без двадцати пяти девять.

— Существует такой яд, в виде мелкого белого порошка. Маленькая щепотка — и нет человека. Кстати, ты что-нибудь знаешь о ядах?

Она с тревогой ждала ответа. Если он разбирается в ядах, ей нужно быть осторожнее.

— Нет, — ответил Джеральд. — Очень мало.

Она облегченно вздохнула.

— Ты, конечно, слышал о гиосциамине? Этот яд не оставляет никаких следов. Любой врач поставит диагноз «острая сердечная недостаточность». Я достала его немного и держала у себя.

Она снова замолчала, собираясь с силами.

— Продолжай, — сказал Джеральд.

— Нет. Я боюсь. Я не могу рассказать тебе. В другой раз.

— Нет, сейчас, — нетерпеливо возразил ей Джеральд.

— Мы были женаты уже месяц. Я очень хорошо относилась к своему престарелому мужу, была добра и заботлива. Он расхваливал меня всем нашим соседям. Все знали, какая я была преданная жена. По вечерам я всегда сама делала ему кофе. Однажды вечером, когда мы были одни, я положила в его чашку щепотку смертоносного порошка…

Алике замолчала, сосредоточенно вдевая в иголку новую нитку. В этот момент она могла поспорить с величайшими актрисами мира, хотя в жизни не играла на сцене. Сейчас же она просто на ходу вживалась в роль хладнокровной убийцы.

— Все прошло как по маслу. Я сидела и наблюдала за ним. Он начал задыхаться, сказал, что ему не хватает воздуха. Я открыла окно. А потом он сказал, что никак не может встать со стула. И через несколько минут он был мертв.

Она улыбнулась. Было без четверти девять. Теперь-то Дик наверняка успеет.

— Сколько ты получила по страховому полису?

— Около двух тысяч фунтов. Я играла на бирже и потеряла все. Вернулась на свою работу. Но я не собиралась там долго задерживаться. Я встретила другого человека. Фамилия у меня была снова девичья, он не зная, что я уже была замужем. Он был помоложе первого, выглядел довольно хорошо и был богат. Мы поженились в Сассексе[20]. Он не хотел страховать свою жизнь, зато составил завещание в мою пользу. Он, как и первый муж, любил, чтобы я сама готовила ему кофе. — Алике задумчиво улыбнулась. — Я делаю очень хороший кофе. — Затем продолжала: — В деревне, где мы жили, у меня было несколько друзей. Они очень жалели меня — когда однажды после обеда мой муж внезапно умер от сердечного приступа. Не знаю даже, зачем я вернулась на свою прежнюю работу. Второй муж оставил мне около четырех тысяч фунтов. На этот раз я не играла на бирже; я выгодно поместила свой капитал. Потом, видишь ли…

Ей пришлось остановиться. Джеральд, с лицом, налитым кровью, задыхаясь, нацелил на нее трясущийся палец:

— Кофе! Боже мой! Кофе!

Она удивленно на него уставилась.

— Теперь я понимаю, почему он был горьким! Ты дьявольское отродье! Снова взялась за свои фокусы! — Он схватился за ручки кресла, готовый броситься на нее. — Ты меня отравила!

Алике отбежала к камину. В ужасе от такого обвинения, она хотела все отрицать, но — остановилась. В следующее мгновение он схватит ее! Она собрала все силы и не отрывала глаз от его лица.

— Да, — сказала она. — Я отравила тебя. Яд уже действует. Сейчас ты уже не сможешь встать с кресла, не сможешь двигаться…

Если б ей удалось продержать его в кресле хотя бы несколько минут!.. А! Что это? Шаги на тропинке. Скрип калитки. Вот шаги уже у самого дома. Открылась входная дверь.

— Ты не можешь двинуться с места, — властно повторила она.

Потом она промчалась мимо него, выскочила из комнаты и, почти теряя сознание, упала на руки Дика Виндифорда.

— Боже мой, Алике! — воскликнул он и обернулся к высокому здоровяку в полицейской форме: — Пойдите и посмотрите, что там происходит.

Он осторожно положил Алике на кушетку и склонился над ней.

— Маленькая моя, — проговорил он. — Моя бедная маленькая девочка. Что с тобой хотели сделать?

Веки ее затрепетали, а губы прошептали его имя…

Дик пришел в себя, когда полицейский тронул его за руку.

— Там ничего не происходит, сэр. Только… в кресле мужчина. Похоже, он…

— Что?

— Он… мертв, сэр.

Они оба вздрогнули, услышав голос Алике. Глаза ее все еще были закрыты, но она четко произнесла:

— И через несколько минут… он был мертв. — Словно цитировала чьи-то слова.

Девушка в поезде

— Ну и ну, — раздраженно пробормотал Джордж Роулэнд, глядя на угрюмое серое здание, из которого он только что вышел.

Всем своим основательным солидным видом оно воплощало могущество Денег — и могущество это в лице Уильяма Роулэнда, дядюшки Джорджа, только что вполне определенно заявило о себе. Роулэнду-старшему потребовалось всего десять минут, чтобы молодой человек, которого ожидала блестящая карьера, наследник всех его богатств, стал одним из многочисленной армии безработных.

«Если я в этом костюмчике заявлюсь на биржу, они не дадут мне даже жалкого пособия по безработице, — мрачно подумал мистер Роулэнд. — А кропать сентиментальные стишки, пытаясь всучить их приличного вида прохожим „сколько сможете, леди!“ — я попросту не сумею».

Костюм Джорджа действительно являл собой истинный шедевр портновского искусства. Он был очень нарядным и при этом безупречно элегантным. Великолепие самого Соломона[21] с его лилиями померкло бы в соседстве с Джорджем. Но одежда не может прокормить человека — если он, конечно, не портной и не модельер. «Печально, но факт», — со вздохом констатировал мистер Роулэнд.

«И все из-за этой вчерашней дурацкой вечеринки», — мысленно с грустью добавил он.

Под «дурацкой вечеринкой» имелся в виду вчерашний бал в Ковент-Гарден[22]. Мистер Роулэнд вернулся с него несколько поздно — или слишком рано — честно говоря, он вообще не мог вспомнить, как он попал домой. Роджерс, дворецкий его дяди, был толковый малый и смог дать ему наутро исчерпывающие объяснения по этому поводу. Голова, раскалывающаяся от боли, и чашка крепкого чая… Появление на службе без пяти двенадцать вместо половины десятого предвещало катастрофу. Мистер Роулэнд-старший, который уже в течение двадцати четырех лет сквозь пальцы смотрел на проказы племянника, а теперь еще и платил ему жалованье (как и положено любимому родственнику), неожиданно прозрел, и все предстало перед ним в новом свете. Бессвязность ответов Джорджа (голова у него все еще отчаянно болела, будто ее сжимали каким-то чудовищным обручем средневековой инквизиции) неприятно поразила его благодетеля. В нескольких крепких выражениях Уильям Роулэнд отправил своего племянника плыть по воле житейских воли, а сам снова погрузился в отчеты о нефтяных промыслах Перу.

Джордж Роулэнд распрощался с офисом своего дядюшки и отправился в Сити[23]. Джордж умел мыслить рационально и решил, что хороший ленч не помешает ему разобраться в сложившейся ситуации. Он с аппетитом поел. После чего отправился домой, в фамильный особняк. Роджерс отпер дверь. Лицо дворецкого не выразило ни малейшего удивления по поводу возвращения Джорджа в столь неурочное время, ибо он был отлично вышколен.

— Добрый день, Роджерс. Будь любезен, уложи, пожалуйста, мои вещи. Я уезжаю.

— Слушаю, сэр. Небольшая поездка?

— Довольно продолжительная, Роджерс. Я сегодня уезжаю в колонии.

— В самом деле, сэр?

— Да. Если найду подходящий пароход. Ты что-нибудь знаешь о расписании пароходов, Роджерс?

— Какую именно колонию вы собираетесь посетить, сэр?

— У меня нет никаких определенных планов. Я бы поехал в любую. Ну, скажем, в Австралию. Что ты на это скажешь, Роджерс?

Роджерс сдержанно кашлянул:

— Гм, сэр. Я слышал, что где-то есть контора, где дают советы всем, кто действительно хочет работать.

Мистер Роулэнд бросил на него взгляд, полный уважения и восхищения.

— Весьма лаконично, Роджерс. Как раз то, о чем я и сам думал. Пожалуй, я не поеду в Австралию, сегодня во всяком случае. Принеси мне справочник. Мы выберем что-нибудь поближе.

Роджерс принес справочник. Джордж открыл его наугад и принялся быстро листать.

— Перт[24] — слишком далеко, мост Патни[25] — слишком близко. Рэмсгейт? Не думаю. Рейгейт также меня не вдохновляет. Вот это да! Тут есть место, которое называется Замок Роулэнд. Ты когда-нибудь о нем слышал, Роджерс?

— Я полагаю, сэр, что туда можно доехать с вокзала Ватерлоо.

— Роджерс, что ты за человек! Все-то ты знаешь. Ну и ну. Замок Роулэнд! Интересно, что это за местечко?

— Я бы сказал, сэр, что это очень небольшое местечко.

— Это даже лучше, меньше конкурентов. В этих тихих, маленьких деревушках до сих пор сохранился старый уклад. Последнего из Роулэндов должны там встретить с распростертыми объятьями. Не удивился бы, если через неделю они избрали меня своим мэром.

Он захлопнул справочник.

— Жребий брошен. Собери мне маленький саквояж, Роджерс. Передай мой привет поварихе. Спроси, не одолжит ли она мне на некоторое время своего кота. Когда ты собираешься стать лорд-мэром, кот просто необходим. Помнишь, как повезло Дику Уиттингтону?[26]

— К сожалению, сэр, кот сейчас не в форме.

— Это почему же?

— У него прибавление в семействе. Восемь котят. Появились на свет сегодня утром.

— Неужели? Но его же вроде зовут Питером?

— Совершенно верно, сэр. Это большая для всех неожиданность.

— Да, вот пример того, что внешность бывает обманчива, равно как и имя. Ну что ж, придется мне ехать без кота. Уложи мои вещи прямо сейчас, хорошо?

— Извольте, сэр.

Роджерс удалился и вернулся через десять минут.

— Вызвать такси, сэр?

— Да, пожалуйста.

Роджерс поколебался, но затем подошел к Джорджу поближе:

— Вы уж простите мне такую вольность, сэр, но на вашем месте я не стал бы принимать так близко к сердцу то, что наговорил вам утром мистер Роулэнд. Он вчера был на званном обеде, и…

— Не продолжай, — сказал Джордж. — Я понял.

— …и разыгралась его подагра…

— Знаю, знаю. Да, трудный вчера выдался вечерок — для нас обоих, верно? Но душа моя рвется в Замок Роулэнд — это ведь колыбель нашего рода, — неплохо для вступительной речи, и просмотр почты и утренней прессы не будет отнимать у меня много времени — как раз пока готовится фрикасе из телятины. «А теперь — в Ватерлоо!» — как сказал Веллингтон[27] накануне исторического сражения.

Вокзал Ватерлоо в этот день предстал перед Джорджем не в самом лучшем виде. Поезд, который должен был довезти его до «колыбели», мистер Роулэнд все-таки разыскал. Но он был такой унылый и невзрачный, вряд ли кому захотелось бы в таком путешествовать. У мистера Роулэнда было купе в вагоне первого класса как раз в самом начале состава. Туман, опустившийся на столицу, то рассеивался, то опять сгущался. Платформа была пуста, и тишину нарушало только астматическое пыхтение паровоза.

Но вдруг события начали развиваться с потрясающей быстротой.

Сначала появилась девушка. Рывком открыв дверь, она влетела в купе, разбудив почти задремавшего уже мистера Роулэнда молящим криком. «О! Спрячьте меня, пожалуйста, спрячьте!»

Джордж был человеком действия, умел, когда надо, не задавать лишних вопросов. В купе есть только одно место, где можно спрятаться, — под сиденьем. В считанные секунды девушка забралась туда, а сверху на сиденье Джордж поставил свой саквояж.

И буквально через секунду в окне появилось лицо мужчины, искаженное яростью:

— Моя племянница! Она здесь. Где моя племянница?

Джордж, чуть-чуть запыхавшийся, полулежал, с сосредоточенным видом вперившись в спортивную колонку вечерней газеты. Он отложил газету с видом человека, которого отвлекли от важных дел.

— В чем дело, сэр? — вежливо спросил он.

— Моя племянница! Что вы с ней сделали?

Рассудив, что лучший способ защиты — нападение, Джордж начал действовать.

— Что вы себе позволяете, черт возьми?! — закричал он, подражая интонации собственного дядюшки.

Незнакомец замолчал, не ожидая такого яростного отпора, что позволило Джорджу разглядеть его. Он был тучен и тяжело дышал, как будто некоторое время ему пришлось бежать. Он был подстрижен en brosse[28] и носил усы в стиле Гогенцоллернов[29]. Говорил он с акцентом, а его осанка свидетельствовала о том, что он гораздо лучше чувствует себя в мундире, нежели в штатском. Джордж как истинный британец относился с известным предубеждением ко всем иностранцам, а к немцам в особенности.

— Что вы себе, черт возьми, позволяете, сэр? — свирепо повторил он.

— Она зашла сюда, — ответил иностранец. — Я ее видел. Что вы с ней сделали?

Джордж отложил газету и высунулся из окна.

— В чем дело? — прорычал он. — Это шантаж. Но со мной такие штучки не пройдут! Я все прочел о вас в «Дейли мейл»[30]. Кондуктор, сюда! Сюда!

Железнодорожный служащий, заметивший перебранку, уже спешил к ним.

— Сюда, кондуктор, — произнес мистер Роулэнд властным тоном, который так обожают простые обыватели. — Этот субъект докучает мне. Он пытался меня шантажировать. Заявил, будто я спрятал тут его племянницу. Здесь полно всяких иностранцев, которые занимаются подобными штучками. Этому пора уже положить конец. Уведите его отсюда. Вот моя визитная карточка, она может вам понадобиться.

Кондуктор переводил взгляд с одного на другого. Решение было принято быстро. Жизненный опыт научил его презирать иностранцев и уважать хорошо одетых джентльменов, путешествующих первым классом.

Он положил руку на плечо навязчивого субъекта.

— А ну-ка, — сказал он, — пошли отсюда.

В этот критический момент иностранец забыл английский и разразился яростными ругательствами на своем родном языке.

— Ну хватит, — заявил кондуктор. — Ну-ка отойдите подальше отсюда. Ее тут нет.

Раздался свисток. Поезд медленно и как бы нехотя отошел от перрона.

Джордж оставался у окна до тех пор, пока была видна платформа. Затем он обернулся, взял свой саквояж и забросил его на полку.

— Все в порядке. Можете вылезать, — сказал он.

Девушка выбралась наружу.

— О Боже, — вздохнула она. — Как мне благодарить вас?!

— Не стоит. Мне это доставило удовольствие, уверяю вас, — галантно заявил Джордж.

Он ободряюще улыбнулся ей. Взгляд ее стал озадаченным. Казалось, ей недостает чего-то — весьма привычного. В это мгновение она увидела свое отражение в узком зеркале напротив и тихо охнула.

Было весьма сомнительно, что пол в вагоне подметали каждый день. А если даже и подметали, то, возможно, частицам пыли и сажи было настолько комфортно под сиденьями, что они все слетались туда как птицы в родное гнездо. У Джорджа не было времени как следует рассмотреть девушку — так внезапно было ее появление и так стремительно она укрылась в своем убежище, но он успел заметить, что она молода, красива и хорошо одета. Теперь же ее красная шляпка помялась, а лицо было перепачкано грязью.

— О! — только и произнесла девушка. Она схватила свою сумочку. Джордж, как и положено истинному джентльмену, отвернулся к окну, наслаждаясь видами лондонских предместий и Темзы.

— Как я могу отблагодарить вас? — вновь спросила девушка.

Восприняв это как намек на то, что разговор может быть продолжен, Джордж обернулся к ней и опять вежливо откланялся, но на этот раз его тон был менее формальным.

Девушка была просто очаровательна! Никогда еще, сказал себе Джордж, он не видел такой прелестной девушки. Это открытие вызвало в нем прилив учтивости.

— Мне кажется, что все это было просто великолепно, — с чувством сказала она.

— Ну что вы! Мне это ничего не стоило! Я был счастлив помочь вам, — пробормотал он.

— Великолепно, — пылко повторила она.

Несомненно, очень приятно находиться рядом с такой прелестной девушкой, и при этом она смотрит на тебя восхищенным взглядом и говорит, что ты был великолепен. Джордж был наверху блаженства…

Затем наступило тягостное молчание. Его спутница, кажется, сообразила, что от нее ожидают дальнейших объяснений. Она немного покраснела.

— Мне очень неловко, — смущенно сказала она, — но боюсь, что не смогу вам ничего объяснить. — Она посмотрела на него жалобно и робко.

— Не сможете объяснить?

— Н-нет.

— Это же замечательно! — с восторгом произнес мистер Роулэнд.

— Простите?

— Я сказал, что это просто замечательно. Прямо как в увлекательном романе, от которого вы не в силах оторваться всю ночь. В первой главе героиня обязательно говорит: «Я не могу вам этого объяснить». Но в конце книги она все объясняет, и совершенно непонятно, почему она не сделала этого в начале. Разве что это испортило бы весь рассказ. Вы не представляете, как это приятно — быть причастным к настоящей тайне. Подозреваю, что это связано как-то с секретными документами невероятной важности и Балканским экспрессом. Мне так нравится Балканский экспресс!

Девушка взглянула на него с подозрением.

— Почему вы упомянули Балканский экспресс? — резко спросила она.

— Не сочтите меня нескромным, — поспешил добавить Джордж, — я думал, ваш дядя на нем приехал.

— Мой дядя?.. — Она помолчала и начала снова: — Ну да, мой дядя…

— Как я вас понимаю, — сказал Джордж сочувственно. — У меня у самого есть дядя. Мы не можем отвечать за своих дядюшек. Родственные связи тут дело десятое — так я считаю.

Девушка внезапно рассмеялась. Когда она снова заговорила, Джордж заметил у нее легкий акцент. А сначала он принял ее за англичанку.

— Вы необыкновенный человек, мистер…

— Роулэнд. А для друзей просто Джордж.

— А меня зовут Элизабет… — Она внезапно замолчала.

— Восхитительное имя, — поспешно произнес Джордж, чтобы не усугублять ее минутного смущения. — Я надеюсь, вас не называют Бесси или каким-нибудь еще подобным образом?

Она покачала головой.

— Ну хорошо, — сказал Джордж, — теперь, когда мы познакомились, я осмелюсь предложить вам свою помощь. Если вы встанете, Элизабет, я отряхну пыль с вашего пальто.

Она послушно встала, и Джордж деликатнейшим образом проделал эту операцию.

— Благодарю вас, мистер Роулэнд.

— Джордж! Для друзей просто Джордж, запомните. После того как вы ворвались в мое купе и, спрятавшись под сиденье, заставили меня лгать вашему дяде, было бы крайне неучтиво с вашей стороны отвергать мою дружбу, верно?

— Конечно, Джордж.

— Вот так-то лучше.

— Как я выгляжу? — спросила Элизабет, пытаясь заглянуть себе за левое плечо.

— Вы выглядите… вы выглядите прекрасно, — решительно заявил Джордж.

— Все это было так внезапно, — виноватым тоном объяснила девушка.

— Я так и понял.

— Он видел нас в такси, а на вокзале мне пришлось бежать куда получится — я знала, что он помчится следом. Кстати, куда идет этот поезд?

— В Замок Роулэнд, — сказал Джордж.

Девушка посмотрела на него непонимающим взглядом:

— Замок Роулэнд?

— Ну, не сразу, конечно. До него полно остановок, тащиться мы будем медленно. Но я все-таки надеюсь добраться туда до полуночи. Старушка Юго-Западная — очень надежная линия, скорости тут черепашьи, зато никаких сюрпризов.

— Я не уверена, что мне так уж необходимо ехать в этот ваш Замок, — засомневалась Элизабет.

— Вы меня огорчаете. Это прекрасное место.

— Вы когда-нибудь там бывали?

— Пока нет. Но если вас не устраивает Замок Роулэнд, то тут много всяких других местечек, куда бы вы могли поехать. Это и Уокинг, и Уэйбридж, и Уимблдон. Поезд наверняка там останавливается.

— Понятно, — сказала девушка. — Я думаю, мне лучше сойти на следующей же остановке и на машине вернуться в Лондон. Это, пожалуй, лучший вариант.

Как раз в этот момент поезд стал замедлять ход. Мистер Роулэнд бросил на нее умоляющий взгляд:

— Не могу ли я чем-нибудь вам помочь…

— Нет-нет. Вы и так уже здорово меня выручили.

Наступила пауза, но потом девушка внезапно решилась:

— Я… Я хочу вам объяснить. Я…

— Ради Бога, не делайте этого! Это все испортит. Но неужели я действительно ни на что не гожусь? Я мог бы отвезти секретные бумаги в Вену или… ну, не знаю… В подобных случаях всегда существуют секретные бумаги. Дайте мне шанс.

Поезд остановился. Элизабет быстро вышла на платформу и, обернувшись, сказала ему через открытое окно:

— Вы это серьезно? Вы действительно могли бы кое-что сделать для нас… для меня?

— Все что угодно, Элизабет. Приказывайте.

— Даже если я вам не объясню причину?

— Ненавижу выяснять причины!

— Даже если это будет опасно?

— Чем опаснее, тем лучше.

Она молчала, что-то обдумывая, а потом, видимо, решилась.

— Выгляните из окна, сделав вид, будто вы кого-то ищете.

Мистер Роулэнд высунул наружу голову и стал усердно ею крутить.

— Видите того человека с черной бородкой, одетого в светлое пальто? Следуйте за ним, следите за каждым его шагом.

— И это все? — спросил мистер Роулэнд. — А что потом?

— Дальнейшие указания будут вам высланы. Наблюдайте за ним и берегите вот это. — Она сунула ему в руки маленький запечатанный пакет. — Берегите это как зеницу ока. Это — ключ ко всему.

Поезд тронулся. Мистер Роулэнд долго не отходил от окна, провожая взглядом стройную грациозную фигуру Элизабет, спускавшейся с платформы. В руках он сжимал маленький запечатанный пакет.

Далее его путь был однообразным и обошелся без приключений. Поезд шел очень медленно и часто останавливался. На каждой остановке Джордж высовывался из окна, надеясь, что объект его наблюдений сходит с поезда. Иногда он даже прогуливался по платформе, когда остановки были особенно длинными — бородач же вообще не выходил из поезда.

Конечной станцией был Портсмут[31], и именно там вышел пассажир с черной бородой. Он направился к маленькой дешевой гостинице. Мистер Роулэнд последовал за ним.

Номера их находились на одном этаже, их разделяли только две двери. Обслуживание показалось Джорджу вполне сносным. Сыщиком ему довелось работать впервые. Ему не хотелось ударить в грязь лицом и заслужить доверие Элизабет. За обедом Джорджу достался столик неподалеку от столика объекта его наблюдений. В полупустом ресторане подкреплялись в основном коммивояжеры[32], люди солидные и занятые только своим обедом. Но один человек сразу привлек его внимание: маленький, рыжеволосый и рыжеусый, судя по одежде — любитель скачек. Он тоже явно заинтересовался Джорджем и, когда обед подошел к концу, даже предложил ему вместе выпить и поиграть в бильярд. Но тут Джордж увидел, что человек с черной бородой уже надевает шляпу и пальто, и вежливо отказался и вышел на улицу, продолжив слежку. Преследование было долгим и утомительным, но в конце концов, пройдя по улицам Портсмута мили четыре, бородатый опять вернулся в отель. Джорджа начали обуревать сомнения: может быть, бородатый заметил его присутствие? Он стоял в холле, обдумывая этот вопрос, как вдруг входная дверь отворилась и вошел рыжеусый. Наверное, он тоже участвовал в погоне.

Размышления Джорджа внезапно прервала хорошенькая горничная:

— Вы ведь мистер Роулэнд, сэр? Вас хотят видеть два джентльмена. Два иностранных джентльмена. Они ждут вас в маленькой комнате в конце коридора.

Немного удивившись, Джордж разыскал эту комнату. Двое сидевших там мужчин разом поднялись и поклонились ему с изысканной вежливостью.

— Лорд Роулэнд? Не сомневаюсь, сэр, что вы догадываетесь, кто мы такие.

Джордж переводил взгляд с одного на другого. Говоривший — седой представительный джентльмен, прекрасно владевший английским, был немного старше своего спутника, высокого, немного прыщавого молодого человека с бледным тевтонским[33] лицом, которое еще больше портило хмурое выражение.

Убедившись, что ни один из джентльменов не является тем стариканом, на которого он натравил кондуктора, Джордж с облегчением предложил:

— Присаживайтесь, господа. Очень рад с вами познакомиться. Не желаете ли выпить чего-нибудь?

Старший сделал протестующий жест:

— Спасибо, лорд Роулэнд. У нас слишком мало времени, как раз столько, чтобы услышать ответ на один вопрос.

— Очень мило с вашей стороны именовать меня лордом[34],— сказал Джордж. — Жаль, что вы не хотите выпить. Что же это за вопрос?

— Лорд Роулэнд, вы покинули Лондон в сопровождении известной вам особы. А сюда вы приехали один. Где же она?

Джордж поднялся.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — холодно произнес он, подражая героям авантюрных романов. — Позвольте откланяться, джентльмены.

— Нет, вы понимаете, в чем дело. Вы прекрасно это понимаете, — воскликнул молодой человек, до сих пор молчавший. — Что вы сделали с Алекс?

— Успокойтесь, сэр, — пробормотал другой. — Прошу вас, успокойтесь.

— Смею вас уверить, — сказал Джордж, — что мне незнакомо это имя. Здесь какое-то недоразумение.

Старший пристально посмотрел на него.

— Едва ли, — сказал он сухо. — Я позволил себе справиться у портье. Вы назвали себя мистером Дж. Роулэндом из Замка Роулэнда.

Джордж покраснел.

— Это… это была просто шутка, — смущенно объяснил он.

— Какая жалкая увертка. Давайте не будем ходить вокруг да около. Где ее высочество?

— Если вы имеете в виду Элизабет…

Молодой человек вскочил как ошпаренный.

— Наглая свинья! Говорить о ней таким тоном. Не смейте так ее называть! — взвизгнул он.

— Я имею в виду, — сказал медленно другой, — и вам это, вероятно, хорошо известно, великую герцогиню Катонскую, Анастасию Софью Александру Марию Елену Ольгу Елизавету.

— О! — только и смог сказать мистер Роулэнд. Он пытался вспомнить, что ему доводилось слышать о Катонии. Кажется, это было маленькое балканское королевство, и там будто бы произошла революция.

— По-моему, мы имеем в виду одну и ту же особу, — улыбнулся он, — только я ее знаю как Элизабет.

— Я требую сатисфакции! — прорычал молодой. — Мы будем стреляться!

— Стреляться?

— Да, на дуэли.

— Я никогда не стреляюсь на дуэлях, — твердо заявил мистер Роулэнд.

— Это почему же?

— Я очень боюсь, что мне сделают больно.

— Ах, вот оно что! Ну тогда, по крайней мере, вы получите от меня по физиономии!

И молодой человек в ярости бросился на Джорджа. Что произошло дальше, трудно было разглядеть, но он описал в воздухе полукруг и упал на пол с глухим стуком. Через несколько секунд он, пошатываясь, встал. Мистер Роулэнд ласково ему улыбнулся.

— Я же сказал, — заметил он, — я очень боюсь, что мне сделают больно. Поэтому мне и пришлось изучить джиу-джитсу[35].

Наступила тишина. Иностранцы с сомнением смотрели на этого чрезвычайно любезного молодого человека. Вероятно, они вдруг поняли, что этот лощеный, светский шалопай не так уж и безобиден. Молодой тевтонец побелел от бешенства.

— Вы еще об этом пожалеете, — прошипел он.

Старший сохранял горделиво-невозмутимый вид.

— Это ваше последнее слово, лорд Роулэнд? Вы отказываетесь нам сказать, где находится ее высочество?

— Я и сам этого не знаю.

— Неужели вы думаете, что я вам поверю?

— Боюсь, сэр, что вы слишком уж недоверчивы.

Пожилой иностранец, едва заметно покачав головой, проговорил:

— Это не все. Вы о нас еще услышите. — И вышел в сопровождении тевтонца.

Джордж потер лоб рукой. Дело приняло непредвиденный оборот. Похоже, он оказался замешанным в крупном европейском скандале.

«Может быть, это даже приведет к новой войне», — с надеждой подумал он и пошел искать человека с черной бородой. Слава Богу, тот был в холле.

Джордж уселся в противоположном углу. Через несколько минут чернобородый встал и отправился в свой номер. Джордж последовал его примеру. У него отлегло от сердца, когда он увидел, как бородач закрыл за собой Дверь.

— Мне необходимо выспаться, — пробормотал он. — Просто необходимо.

Но тут его настигло сомнение. А что, если чернобородый догадался, что он его выслеживает? Этот субъект может ускользнуть ночью, пока он будет спать. Немного подумав, мистер Роулэнд нашел хитроумный выход. Он распустил один из своих носков: получилась довольно длинная шерстяная нитка. Потом он крадучись вышел из своей комнаты и прикрепил конец нитки к двери бородатого клейкой бумажкой от почтовой марки. Нитку он протянул до своей комнаты и привязал к ее концу маленький серебряный колокольчик — память о той роковой вечеринке. Джордж был доволен собой.

Как только чернобородый попытается выйти из своего номера, он тут же узнает об этом по звону колокольчика.

Покончив с этим, Джордж, не теряя времени, лег в кровать. Маленький пакет он осторожно положил себе под подушку и вдруг впал в задумчивость. Его мысли сводились примерно к следующему: «Анастасия, Софья, Мария, Александра, Ольга, Елизавета. Черт с ними со всеми, я скучаю только по одной».

Однако заснуть ему решительно не удавалось, он мучительно пытался понять, что же все-таки происходит. Что все это значило? Какая связь между сбежавшей великой герцогиней, запечатанным пакетом и чернобородым? От чего спасалась великая герцогиня? Знают ли эти два господина, что пакет у него? И что же в нем, черт возьми, находится?

Ему было крайне досадно, что он никак не может найти ответ хотя бы на один из этих вопросов, а вскоре он, вконец утомленный, погрузился в сон.

Мистера Роулэнда разбудило нежное позвякивание колокольчика. Вообще-то он всегда долго приходил в себя, пытаясь преодолеть сон, но тут почти сразу вскочил, сунул ноги в домашние туфли и, тихонько открыв дверь, выскользнул в коридор. Мелькнувшая в конце коридора тень, подсказала ему, куда нужно идти. Стараясь ступать бесшумно, мистер Роулэнд последовал за тенью и успел увидеть, как чернобородый зашел в ванную. Это было очень странно, потому что как раз напротив его собственного номера тоже была ванная. Прижавшись к стене, Джордж наблюдал в щелку за происходящим. Человек, стоя на коленях возле ванны, что-то делал с плинтусом за ней. Минут через пять он поднялся на ноги, и Джордж был вынужден ретироваться. Прячась за собственной дверью, он смотрел, как бородатый вошел в свой номер.

— Ладно, — пробормотал Джордж. — Тайной ванной комнаты займемся завтра утром.

Он лег и сунул руку под подушку, чтобы проверить, на месте ли драгоценный пакет. В следующий момент он в панике принялся перебирать постельное белье. Пакет исчез!

Случившееся настолько выбило его из колеи, что на следующее утро он ел яичницу с беконом без всякого аппетита. Он потерял Элизабет. Драгоценный пакет, который она ему доверила, пропал, и «тайна ванной комнаты» никоим образом не могла компенсировать эту потерю. Да, несомненно, Джордж свалял дурака.

После завтрака он опять поднялся наверх. В коридоре стояла горничная, вид у нее был озабоченный.

— Что случилось, милочка? — участливо спросил Джордж.

— Здесь живет один джентльмен, сэр. Он попросил, чтобы его разбудили в половине девятого, а теперь он не отвечает, и дверь заперта.

— О, понимаю, — сказал Джордж. Мысли путались в его голове. Он поспешно вошел к себе в номер, пытаясь сообразить, что же теперь делать, и буквально оторопел! На туалетном столике лежал пакет, который был украден у него ночью!

Джордж схватил его и внимательно осмотрел. Да, несомненно — тот самый. Но печать сломана. После минутного колебания он открыл его. Если кто-то уже видел его содержимое, то почему бы и ему не посмотреть. Впрочем, очень возможно, что содержимое пакета изъяли. Развернув бумагу, он обнаружил маленькую коробочку, в каких обычно продаются ювелирные украшения. Джордж открыл ее. Внутри лежало золотое обручальное кольцо.

Он поднес его к глазам: никаких надписей или инициалов, ничего такого, что отличало бы его от других обручальных колец. Джордж со стоном уронил голову на руки.

— Безумие, — пробормотал он. — Вот что это такое. Полный бред.

Но внезапно Джордж вспомнил слова горничной и в этот же момент увидел, что снаружи под окном проходит широкий карниз. Он совсем не был героической личностью, но в теперешнем своем возбужденном состоянии был способен на самые невероятные поступки. Он забрался на Подоконник и через некоторое время уже заглядывал в комнату чернобородого. Окно было открыто, и комната была пуста. Рядом он заметил пожарную лестницу. Теперь стало ясно, как ускользнула преследуемая им дичь. Джордж влез через окно в комнату. Исчезновение чернобородого привело его в замешательство. Тут наверняка должен быть какой-нибудь ключ к разгадке. Он стал осматривать все вокруг, начав с саквояжа.

Но тут его внимание привлек звук — очень слабый звук, но, без сомнения, раздававшийся в самой комнате. Взгляд Джорджа остановился на большом шкафе. Он бросился к нему и распахнул дверцу. Изнутри тут же вывалился человек и упал в объятия Джорджа. Однако неизвестный оказался очень ловок. Все хитроумные приемы Джорджа почти не имели успеха… Наконец дерущиеся затихли в полном изнеможении, и только тут Джордж разглядел своего противника. Это был рыжеусый.

— Кто вы такой, черт возьми! — воскликнул Джордж.

Вместо ответа рыжеусый достал визитную карточку и протянул ее Джорджу. Тот прочитал вслух:

— Инспектор Джеральд, Скотленд-Ярд.

— Именно так, сэр И я был бы вам очень признателен, если бы вы рассказали мне все, что вам известно об этом деле.

— Должен ли я все вам рассказывать? — произнес Джордж задумчиво. — Знаете, инспектор, думаю, вы правы, но давайте переберемся в какое-нибудь более приятное место.

В тихом уголке бара Джордж отвел душу Инспектор Джеральд выслушал его с сочувствием.

— Очень странное дело, как вы правильно заметили, сэр, — сказал он, когда Джордж закончил. — Много в нем непонятного, но два или три момента я могу прояснить. Я прибыл сюда вслед за Марденбергом, вашим чернобородым приятелем, и ваше внезапное появление, а затем слежка за ним показались мне подозрительными. Я не мог вас раскусить Прошлой ночью, пока вас не было в номере, я проник туда и взял пакет из-под подушки. Вскрыв его, я сразу понял, что это не то, что я ищу, и поэтому воспользовался первой возможностью, чтобы вернуть его вам.

— Да, действительно, это несколько проясняет ситуацию, — задумчиво сказал Джордж. — Все это время я, наверное, вел себя как последний осел.

— Ну что вы, сэр Вы действовали очень грамотно для новичка Вы сказали, что сегодня утром забрали из ванной то, что было спрятано за плинтусом?

— Да, но это всего лишь любовное письмо, — мрачно буркнул Джордж. — Что ни говори, я не должен был совать нос в личную жизнь этого бедняги.

— Вы не будете возражать, если я взгляну на письмо, сэр?

Джордж достал сложенное письмо из кармана и протянул инспектору.

— Вы совершенно правы, сэр, — подтвердил инспектор, прочитав письмо. — Но если присмотреться повнимательнее… Я вам очень благодарен, сэр. Это план защиты Портсмутской гавани.

— Что?

— Да. Этот джентльмен оказался очень ловким агентом. Ему удалось-таки ускользнуть от нас с вами. Кстати, наиболее грязную работу он поручал женщине.

— Женщине? — заинтересовался Джордж. — А как ее зовут?

— Она появляется под разными именами, сэр. Чаще Всего как Бетти Брайтайз Она, кстати, молода и очень красива.

— Бетти Брайтайз — повторил Джордж. — Благодарю вас, инспектор.

— Простите, сэр, вам плохо?

— Да, я чувствую себя совершенно больным. Я думаю, мне следует первым же поездом вернуться в Лондон.

Инспектор посмотрел на часы.

— Скоро отправляется пассажирский, сэр. Но он идет очень медленно. Лучше подождать экспресса.

— Это не имеет значения, — мрачно сказал Джордж. — Ни один поезд не может ехать медленнее того, на котором он приехал вчера.

Снова сев в вагон первого класса, Джордж погрузился В свежую газету. Внезапно он вздрогнул и впился глазами в маленькую заметку.

«Вчера в Лондоне произошло бракосочетание лорда Роланда Гейта, второго сына маркиза Эксминстера, и великой герцогини Катонской Анастасии. О церемонии не было объявлено заранее. Великая герцогиня уехала в Париж вместе со своим дядей сразу же после переворота в Катонии. Она познакомилась с лордом Роландом, когда он служил секретарем британского посольства в Катонии».

Мистер Роулэнд абсолютно ничего не понимал. Он продолжал вглядываться в газетные строчки, словно в них можно было отыскать ответы на все его вопросы. Поезд остановился на маленькой станции, и в вагон вошла леди. Она села напротив Джорджа.

— Доброе утро, Джордж, — ласково произнесла она.

— Боже мой! — вскричал он. — Элизабет!

Она улыбнулась ему. И стала еще прелестнее. Хотя вряд ли это было возможно.

— Взгляните сюда! — Джордж протянул ей газету. — Ради Бога, скажите, кто вы — великая герцогиня Анастасия или Бетти Брайтайз?

Она внимательно посмотрела на него:

— Я ни та, ни другая. Я — Элизабет Гейт. Теперь я уже могу вам все рассказать. Кроме того, я должна извиниться. Вы знаете, Роланд — это мой брат — давно был влюблен в Алекс…

— Это великая герцогиня?

— Да. Алекс — так ее зовут близкие. Как я уже сказала, Роланд давно любил ее, а она — его. Потом произошла революция, и Алекс переехала в Париж. Они как раз собирались пожениться, и тут вдруг приехал старый канцлер Штюрм, чтобы заставить Алекс вернуться и выйти замуж за принца Карла, ее двоюродного брата, противного и прыщавого…

— Кажется, мы с ним встречались, — вставил Джордж.

— …которого она просто ненавидела. А принц Осрик, ее престарелый дядя, запретил ей встречаться с Роландом. Поэтому она бежала в Англию. Я приехала, чтобы ее встретить, и мы дали телеграмму Роланду, который в это время был в Шотландии. В самый последний момент, когда мы ехали на такси во Дворец бракосочетания, где регистрируются браки, мы едва не столкнулись с другим такси, а в нем сидел принц Осрик. Он, естественно, погнался за нами, и мы уже не знали, что делать, ибо он конечно же устроил бы скандал. Он ведь является опекуном Алекс. И тут у меня появилась блестящая идея — поменяться с ней местами В наше время, если девушка одета по последней моде, в ней нельзя разглядеть ничего, кроме кончика носа. Я надела красную шляпку Алекс и ее коричневое широкое пальто, а она — мое серое. Тут мы велели таксисту ехать на вокзал Ватерлоо, я выскочила из машины и побежала к вокзалу. Хитрость удалась, старый Осрик погнался за красной шляпкой, не заметив даже, что в такси еще кто-то остался. Он, конечно, и не пытался рассмотреть мое лицо Поэтому-то я и вбежала в ваше купе и доверилась вам.

— Да, я вроде бы неплохо сыграл свою роль, — сказал Джордж. — Ну а вторая ваша просьба?

— Как раз за это я и хочу попросить у вас прощения.

Надеюсь, вы не очень на меня сердитесь? Вам так хотелось приключений — как в романах, — что я не могла противиться искушению. Я выбрала самого подозрительного человека на платформе и велела вам следить за ним, а затем я передала вам пакет.

— В котором было обручальное кольцо.

Да. Мы с Алекс купили его, потому что Роланд мог приехать из Шотландии только перед самым венчанием. И я, конечно, понимала, что, когда я вернусь в Лондон, оно им не потребуется, потому что они уже купят новое — а может удовольствуются кольцом от шторы или от ковра…

— Да, — вздохнул Джордж. — Все очень просто, впрочем, так оно и бывает. Позвольте мне, Элизабет.

Он снял перчатку с ее левой руки и, увидев, что на безымянном пальце у нее нет кольца, издал вздох облегчения.

— Все в порядке, — отметил он. — В конце концов, оно не пропадет.

— Но я ничего о вас не знаю! — воскликнула Элизабет.

— Вы знаете, что я отличный малый, — сказал Джордж. — Между прочим, я тоже знаю о вас только то, что вы леди Элизабет Гейт.

— О, Джордж, вы сноб?

— Думаю, что в какой-то мере — да. Мне запомнился один детский сон: я даю полкроны королю Георгу[36] — чтобы он позволил мне прийти к нему в гости в выходной. Но сейчас я подумал о своем дяде. Вот настоящий сноб. Когда он узнает, что я женюсь на вас и что в нашей семье появится титулованная особа, он тут же сделает меня своим компаньоном!

— О, Джордж, он очень богат?

— Элизабет, вы корыстны?

— Ужасно. Я обожаю тратить деньги. Но если серьезно, я вспомнила об отце. Пять дочерей, красавицы, голубая кровь. Он как раз мечтает о богатом зяте.

— Хм, — удовлетворенно хмыкнул Джордж, — это будет один из тех браков, которые заключаются на небесах и одобряются на земле. Мы будем жить в Замке Роулэнд. Будьте уверены, меня обязательно выберут лорд-мэром, если вы будете моей женой. О, Элизабет, дорогая, возможно, это нарушение этикета, но я просто обязан вас поцеловать!

Да здравствуют шесть пенсов!

Королевский адвокат[37] сэр Эдвард Пэллисер проживал в доме номер девять по улице Королевы Анны. Собственно говоря, это была не улица даже, а тупик, которому в самом сердце Вестминстера удавалось каким-то образом выглядеть тихим, старомодным и не имеющим никакого отношения к безумствам двадцатого века. Сэру Эдварду Пэллисеру он подходил идеально.

В свое время сэр Эдвард был одним из виднейших адвокатов в уголовном департаменте, и теперь, удалившись на покой, спасался от скуки тем, что собирал великолепную библиотеку по криминалистике, в которую, кстати, входил и его собственный труд «Воспоминания выдающихся преступников».

Этим вечером сэр Эдвард сидел в библиотечной комнате у камина, прихлебывал превосходный черный кофе и сокрушенно качал головой над книгой Ломброзо[38]. Такие великолепные теории — и так безнадежно устарели!

Дверь тихо отворилась, и вышколенный дворецкий, беззвучно приблизившись по толстому ковру, почтительным полушепотом сообщил:

— К вам юная леди, сэр.

— Юная леди?

Сэр Эдвард был удивлен. Происходящее совершенно не укладывалось в привычные рамки его существования. Он подумал было, что это его племянница Этель, — но нет, тогда Армор так и сказал бы.

Сэр Эдвард осторожно поинтересовался:

— Леди не назвала своего имени?

— Нет, сэр, но она совершенно уверена, что вы захотите ее видеть.

— Впусти ее, — решил сэр Эдвард, приятно заинтригованный.

Вскоре на пороге библиотеки появилась высокая черноволосая девушка лет двадцати восьми, в черной юбке, черном жакете и черной же маленькой шляпке. Увидев сэра Эдварда, она вся засияла и, протягивая руку, двинулась ему навстречу. Армор, бесшумно прикрыв дверь, удалился.

— Сэр Эдвард, вы ведь узнаете меня, правда? Я — Магдален Воэн.

— Ну, разумеется.

Он сердечно пожал ей руку.

Теперь он отчетливо ее вспомнил. Он тогда возвращался из Америки на «Силурмке». Очаровательное дитя — ибо тогда она была совсем еще ребенком. Он, помнится, ухаживал за ней: в такой светской и вполне соответствующей его солидному возрасту манере. Она была так восхитительно юна! Вся — нетерпение, вся — восторг и ожидание героя. В общем, словно создана, чтобы пленить сердце мужчины под шестьдесят. Воспоминания сделали его пожатие еще более горячим.

— Как мило, что вы решились навестить меня. Садитесь же, прошу вас.

Сэр Эдвард пододвинул ей кресло, рассыпаясь в комплиментах и галантных шутках, что нисколько не мешало ему обдумывать, чем же он обязан такому визиту. Когда наконец поток его приветственных излияний утих, повисла пауза.

Гостья нервно сжала ручку кресла, выпустила ее, облизнула губы и неожиданно выпалила:

— Сэр Эдвард, помогите мне!

От удивления он даже крякнул и вежливо пробормотал:

— Да-да…

Голос девушки стал более уверенным:

— Вы говорили, если когда-нибудь мне потребуется помощь, вы сделаете для меня все, что в ваших силах.

Ну да. Говорил. Надо же было сказать что-нибудь эдакое перед прощанием. Все говорят… Сэр Эдвард припомнил даже, как сорвался тогда его голос, как нежно поднес он к своим губам ее руку… «Если когда-нибудь вам потребуется помощь, просто вспомните обо мне…»

Ну да, все так говорят. Но очень, очень мало кому приходится потом что-то делать! И уж тем более спустя — сколько же? — девять, а то и все десять лет.

Сэр Эдвард бросил на гостью быстрый оценивающий взгляд. Очень, конечно, милая девушка, но совершенно утратила то, что было для него главным ее достоинством: очарование свежей и непорочной юности. Возможно, она стала даже интереснее — мужчина помоложе отметил бы именно это, — но сэр Эдвард совершенно не ощущал того прилива нежности и тепла, которые согрели его сердце при том прощании по окончании атлантического вояжа.

Его лицо сделалось официальным и напряженным. Однако ответил он довольно бодро:

— Ну, разумеется, милая моя барышня, я буду счастлив сделать все, что в моих силах — хотя, боюсь, теперь от меня толку не так уж много.

Если сэр Эдвард думал, что весьма ловко подготовил путь к отступлению, он ошибался. Его гостья была из тех людей, которые совершенно неспособны думать о чем-либо еще, когда их одолевают какие-то проблемы, а, поскольку в настоящий момент ее явно занимали определенные проблемы, готовность сэра Эдварда помочь показалась ей совершенно искренней.

— Мы в страшной беде, сэр Эдвард!

— Мы? Вы что же, замужем?

— Нет, я имела в виду нас с братом. Ох! Да, впрочем, и Вильям с Эмили тоже. Но я должна объяснить вам. У меня есть — была — тетя, мисс Крэбтри. Вы, может, читали об этом в газетах? Такой кошмар… Она погибла… Убита!

Лицо сэра Эдварда слегка оживилось.

— А! Примерно месяц назад, верно?

Девушка кивнула.

— Даже меньше: и трех недель не прошло.

— Да-да, припоминаю. Скончалась от удара по голове в собственном доме. Преступника так и не нашли.

Магдален Воэн снова кивнула.

— Да, не нашли — и вряд ли когда-нибудь найдут. Понимаете, не исключено, что… некого и искать.

— Это почему же?

— Да-да, в этом-то и весь ужас. Журналисты, слава Богу, ничего не пронюхали, но полиция думает именно так. Им известно, что той ночью в доме не было посторонних.

— То есть…

— То есть это один из нас четверых. По идее, именно так. Но кто именно — полиция не знает. Мы — тоже. Мы не знаем! И теперь постоянно следим друг за другом и все пытаемся вычислить… О, если бы вдруг выяснилось, что это кто-то посторонний! Но я не представляю как…

Сэр Эдвард рассматривал девушку со все возрастающим интересом.

— Вы хотите сказать, что члены вашей семьи находятся под подозрением?

— Да, именно так. Полиция, разумеется, прямо этого не говорит. Нет, они все очень милы и предупредительны, но тщательно обыскали весь дом, каждого допросили, а Марту так до сих пор не оставляют в покое. И, поскольку никак не могут выяснить кто, не дают никому из нас и шагу ступить. Я так напугана, так напугана…

— Ну полно, дитя мое, полно. Вы наверняка чересчур сгущаете краски.

— Нет. Это один из нас четверых. Никаких сомнений.

— И кто же эти четверо, о которых вы все время говорите?

Магдален выпрямилась в кресле и заговорила уже более спокойно:

— Ну, во-первых, я с Мэтью. Тетя Лилли приходилась нам двоюродной бабушкой — была сестрой моей бабки. Мы живем у нее с четырнадцати лет (мы же близнецы с братом, вы знаете). Потом еще Вильям Крэбтри, ее племянник. Ну, сын ее брата. Он тоже живет с нами: он и его жена Эмили.

— Ваша тетя помогала им?

— Иногда. У него есть немного своих денег, но он такой безвольный и куда уютнее чувствует себя дома. Тихий, мечтательный… Уверена, что у него и в мыслях такого быть не могло — ой! — отвратительно, что это вообще могло прийти мне в голову.

— Однако я никак толком не пойму, что там у вас происходит. Не могли бы вы изложить все с самого начала — если, конечно, это не слишком вас расстроит.

— О нет, я ведь за тем и пришла, чтобы все рассказать. Все до сих пор так и стоит у меня перед глазами. Понимаете, мы пили чай, а потом разошлись по своим комнатам. Я — шить, Мэтью — печатать статью (он иногда подрабатывает в журналах), Вильям — возиться со своими марками. А Эмили чай не пила. Она приняла таблетки от головной боли и легла. Ну, то есть все были у себя и чем-то заняты, а когда в половине восьмого Марта спустилась накрывать к ужину, тетя Лилли была уже мертва. Ее голова… Такой ужас! Страшно было смотреть.

— Полагаю, орудие убийства нашли?

— Да. Пресс-папье, которое всегда лежало на столике у дверей. Конечно, хотели снять отпечатки, но ручка была тщательно протерта.

— И ваше первое предположение?

— Мы, конечно, сразу подумали, что это ограбление. Понимаете, несколько ящиков бюро было выдвинуто, словно вор что-то искал. А потом появились полицейские и выяснилось, что тетя мертва уже по меньшей мере час. Спросили у Марты, кто заходил в дом, и Марта сказала, что никто. Все окна были заперты изнутри и никаких следов того, что кто-то вскрывал замок или что-то такое… Вот тогда они и взялись за нас…

Она остановилась, тяжело дыша; ее испуганные умоляющие глаза искали сочувствия во взгляде сэра Эдварда.

— А кто, скажем так, выгадал от смерти вашей тети? — осведомился тот.

— Она завещала всем равные доли, всем четверым.

— И во сколько оценивается ее состояние?

— Адвокат сказал, что после выплаты всех налогов останется что-то около восьмидесяти тысяч фунтов.

Глаза сэра Эдварда несколько округлились.

— Но это весьма значительная сумма! Думаю, вы знали о ней и раньше?

— Ну что вы, мы не ожидали ничего подобного. Тетя Лилли всегда была так бережлива… Держала только одну служанку и постоянно призывала к экономии.

Сэр Эдвард задумчиво кивнул. Магдален немного наклонилась к нему:

— Вы ведь поможете нам, правда?

Ее слова подействовали на сэра Эдварда как ледяной душ, и как раз в тот самый момент, когда он начал входить в азарт.

— Милая моя барышня, но что же я могу сделать? Если вам нужен профессиональный совет, я дам вам адрес одного…

— О нет! — перебила она его. — Мне нужно совсем не это. Я хочу, чтобы мне помогли вы. Вы же мой друг.

— Я, конечно, польщен, но…

— Я хочу, чтобы вы к нам приехали. И расспросили каждого из нас. Сами все осмотрели и… сделали выводы.

— Но, милая моя…

— Вы же обещали. В любой момент, сказали вы, как только мне потребуется помощь…

Ее глаза с мольбой — и с верой — смотрели на него, и ему стало немного стыдно, и… да, черт возьми, он был тронут. Эта ее просто пугающая искренность, эта абсолютная вера — словно в святую клятву — в бездумное обещание десятилетней давности… Сколько мужчин произносили эти самые слова — эдакий великосветский штамп — и сколь немногих из них просили подтвердить их в реальной жизни!

— Уверен, что у вас найдется множество куда более мудрых советчиков, чем я, — слабо возразил он.

— Ну, естественно, у меня куча друзей, — воскликнула Магдален Воэн, умиляя сэра Эдварда своей наивной самоуверенностью, — но, понимаете, среди них нет ни одного по-настоящему умного. Такого, как вы. Вы же привыкли говорить с людьми. У вас огромный опыт, вы сразу все узнаете.

— Узнаю что?

— Ну, виноват человек или нет.

Сэр Эдвард мрачно усмехнулся. Он всегда тешил себя мыслью, что действительно это знает. Тем не менее во многих случаях его мнение расходилось с мнением присяжных.

Магдален нервным жестом откинула шляпку на затылок и оглядела комнату.

— Как здесь тихо! Вы, наверное, скучаете иногда по шуму?

Ту пик! Случайная фраза, брошенная без всякого умысла, неожиданно больно его задела, напомнив, что теперь он загнал себя в тупик, да. Добровольно отгородился от всего мира. Но из любого тупика есть выход на улицу. Что-то юное и безрассудное всколыхнулось в нем. В него верили — и лучшая часть его натуры не могла остаться к этому равнодушной. Не мог он остаться равнодушным и к задаче, которую перед ним поставили, — ведь он был криминалистом по призванию. Да, он хотел взглянуть на тех, о ком она говорила. И составить о них собственное мнение. ...



Все права на текст принадлежат автору: Агата Кристи.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Тайна лорда Листердейла. Подвиги Геракла. Сборник рассказовАгата Кристи