Кристи Агата СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ТОМ ШЕСТНАДЦАТЫЙ

КОШКА НА ГОЛУБЯТНЕ Cat Among the Pigeons 1959 © Перевод под редакцией М. Макаровой, Е. Чевкиной

Пролог Летний триместр^[1]

1

Подходил к концу первый день летнего триместра в школе Медоубенк^[2]. Заходящее солнце освещало посыпанную гравием дорожку, ведущую к крыльцу. Парадные двери были гостеприимно распахнуты, и посреди дверного проема, на удивление гармонично вписываясь в георгианскую^[3] архитектуру дома, стояла мисс Вэнситтарт, тщательно причесанная и одетая в безупречного покроя костюм.

Некоторые еще недостаточно осведомленные родители принимали ее за саму знаменитую мисс Балстроуд; они не знали, что мисс Балстроуд имела обыкновение удаляться в свой кабинет — в святую святых, куда допускалось лишь Малое число избранных и привилегированных.

По левую руку от мисс Вэнситтарт стояла мисс Чедвик, общительная, всезнающая мисс Чедвик, без которой невозможно было представить себе Медоубенк. Если б не она, школы просто не существовало бы. Мисс Балстроуд и мисс Чедвик основали Медоубенк вместе. Мисс Чедвик носила пенсне, сутулилась, одевалась довольно непритязательно, держалась очень просто и дружелюбно и была, между прочим, блестящим математиком.

Разнообразные приветственные фразы, с необыкновенной любезностью произносимые мисс Вэнситтарт, плыли в воздухе над домом.

— Как вы себя чувствуете, миссис Арнольд? Ну, Лидия, я думаю, ты была в восторге от твоих эллинских^[4] каникул? Как это замечательно! Надеюсь, ты привезла чудесные фотографии?

— Да, леди Гарнетт, мисс Балстроуд получила ваше письмо. Да-да, с занятиями по искусству все улажено.

— Как поживаете, миссис Бэрд?.. Как вы сказали? О, я не думаю, что мисс Балстроуд сможет вас сегодня принять. А мисс Роуэн должна быть где-то здесь, может быть, вы обсудите этот вопрос с ней?

— Тебе покажут твою спальню, Памела. Она расположена в дальнем крыле, рядом с яблоней…

— Действительно, леди Вайолет, весна выдалась в этом году просто ужасная. Это ваш младший? Как его зовут? Гектор? Какой у тебя замечательный аэроплан, Гектор!

— Tres heureuse de vous voir, Madame. Ah, je regrette, ce ne serait pas possible, cette apres-midi. Mademoiselle Bulstrode est tellement occupee^[5].

— Добрый день, профессор. Ну как ваши раскопки? Нашли что-нибудь интересное?

2

В маленькой комнате на первом этаже Энн Шепленд, секретарша мисс Балстроуд, с бешеной скоростью печатала на машинке. Энн, подтянутая женщина лет тридцати пяти, темноволосая, гладко причесанная, умела быть привлекательной, когда хотела, но жизнь научила ее, что работоспособность и компетентность стоят больше, чем женское обаяние и приносят меньше осложнений. В данный момент ее целью было в точности соответствовать образу секретарши директора престижной школы для девочек. Время от времени, вставляя новый лист в пишущую машинку, она поглядывала в окно, внимательно наблюдая за подъезжающими.

«Господи! — испуганно произнесла про себя Энн. — Никогда не думала, что в Англии еще осталось столько шоферов!»

Она невольно улыбнулась, когда место отъехавшего огромного «роллс-ройса»^[6] занял крошечный, довольно старенький «остин»^[7]. Из него вылез, видимо, изнемогший от забот человек, сопровождаемый дочерью, куда более безмятежной и спокойной. Они на минуту замешкались, но на помощь им уже спешила мисс Вэнситтарт.

— Майор Харгривс? А это мисс Элисон? Проходите, пожалуйста, в дом. Я буду рада показать вам комнату Элисон.

Энн усмехнулась и вновь принялась печатать. «Старушка Вэнситтарт мастерица подражать! — подумала она. — Не хуже самой Балстроуд умеет проделывать все эти штучки».

Огромный, невероятно роскошный «кадиллак»^[8], окрашенный в два тона — темно-синий и малиновый, — с трудом уместился на подъездной площадке. Он уперся радиатором в древний «остин» майора Алистера Харгривса.

Шофер поспешно вылез и распахнул дверцу. Из машины вышел смуглый бородатый мужчина, одетый в легкую арабскую накидку, следом — дама, словно сошедшая с обложки парижского модного журнала, а за ней — смуглая тонкая девочка.

«Наверное, принцесса Имярек собственной персоной, — подумала Энн. — Воображаю ее в школьной форме, но это чудо, по-видимому, случится только завтра!»

На сей раз в дверях показались как мисс Вэнситтарт, так и мисс Чедвик.

«Стало быть, эти двое из „кадиллака“ будут допущены к Ее Светлости, — решила Энн. — А все же странно, почему над мисс Балстроуд никогда не подшучивают? Потому, что ежа Личность… Но тебе, моя милая, — перебила она себя, — лучше думать о двоеточиях и запятых и закончить письма без ошибок».

Это вовсе не значило, что Энн когда-либо делала ошибки. Она была специалистом в своем деле. Ей пришлось поработать секретарем директора нефтяной компании, а также личным секретарем сэра Мервина Тодхантера, известного не только эрудицией и умом, но и своей раздражительностью. Среди ее начальников были два министра и один важный чиновник. До сих пор ей приходилось работать только среди мужчин. Энн не думала поначалу, что сможет привыкнуть к исключительно женскому обществу. Но — новизна ощущений!.. Правда, у нее есть Деннис. Верный Деннис! Верный Деннис, возвращающийся из Бирмы^[9], Малайи^[10] и других стран, неизменно преданный, всегда предлагающий руку и сердце. Милый Деннис!.. Но, наверное, это очень скучно — быть замужем за Деннисом…

Да, в ближайшее время ей предстояло довольствоваться компанией женщин: воспитанницы и воспитательницы, и ни одного мужчины, кроме садовника, которому, разумеется, где-то под восемьдесят…

Однако тут Энн ждал сюрприз. Снова посмотрев в окно, она увидела мужчину, подстригающего живую изгородь у самой подъездной площадки, — садовника, но отнюдь не восьмидесятилетнего! Молодой, смуглый, неплохо сложен. «Сегодня молодые люди готовы выполнять любую работу, чтобы достать денег на осуществление своих целей, — подумала Энн. — Или просто на пропитание. Но стрижет он очень умело. Наверное, он и в самом деле садовник».

Он может оказаться вполне забавным, решила Энн.

Что ж, осталось перепечатать всего одно письмо, а потом можно будет прогуляться по саду.

3

На втором этаже мисс Джонсон, наставница, распределяла комнаты, знакомилась с новенькими и приветствовала старых учениц.

Она была рада, что начался новый триместр, потому что во время каникул чувствовала себя какой-то неприкаянной. Две ее замужние сестры, у которых она иногда гостила, были заняты своими семейными заботами. Медоубенк их не интересовал. Для мисс Джонсон, хотя она и обожала сестер и племянников, главным делом, главным интересом всей жизни был Медоубенк. Да, это было замечательно, что занятия вновь начались.

— Мисс Джонсон!

— Да, Памела?

— Мисс Джонсон, в моем чемодане что-то разбилось! Боюсь, что это масло для волос. Оно перепачкает все мои вещи!

— Бегу, бегу! — Мисс Джонсон устремилась на помощь.

4

На лужайке перед подъездной дорожкой прогуливалась мадемуазель Бланш, новая преподавательница французского. Она оценивающе разглядывала молодого человека, подстригавшего изгородь. «Assez bien»^[11],— подумала мадемуазель Бланш. Маленькая, похожая на мышку, мадемуазель Бланш была совершенно неприметной, но сама примечала абсолютно все.

Она перевела взгляд на вереницу автомашин у главного входа и прикинула их цену во франках и фунтах стерлингов. Этот Медоубенк — действительно formidable!^[12] Она мысленно прикинула, какую прибыль получает от этого мисс Балстроуд.

Да, в самом деле. Formidable!

5

Мисс Рич, преподававшая английский и географию, устремилась к дому, то и дело спотыкаясь, поскольку, как обычно, забывала смотреть под ноги. И волосы ее тоже, как обычно, выбивались из прически. Лицо у мисс Рич было напряженное и некрасивое. Она бормотала вполголоса: «Снова оказаться здесь! Здесь… Какая тоска. Это годы и годы!..»

Мисс Рич споткнулась еще раз, и молодой садовник протянул руку, чтобы поддержать ее.

— Осторожно, мисс.

— Спасибо, — сказала Эйлин Рич, даже не взглянув на него.

Мисс Роуэн и мисс Блейк, две младшие учительницы, шли по направлению к спортивному корпусу. Мисс Роуэн была смуглая и поджарая, а мисс Блейк, напротив, белокурая и полненькая. Они оживленно обсуждали свои недавние впечатления о Флоренции: картины, скульптуры и цветущие деревья… И двух молодых итальянских джентльменов, пытавшихся казаться дерзкими.

— Ясное дело, — говорила мисс Блейк, — чего еще можно ожидать от итальянцев.

— Дикари, — сказала мисс Роуэн, изучавшая в свое время не только экономику, но и психологию. — Зато здоровые, сразу видно. Без подавленных инстинктов.

— Джузеппе был просто потрясен, когда узнал, что я преподаю в Медоубенке, — сказала мисс Блейк. — Сразу стал намного вежливей и заметил, что его двоюродная сестра давно мечтает попасть сюда. Но только у мисс Балстроуд вряд ли найдется вакантное место.

— Медоубенк — это школа, которая в самом деле котируется! — восторженно воскликнула мисс Роуэн. — Смотри, как впечатляюще выглядит наш новый спортивный комплекс! Никогда бы не подумала, что он будет готов в срок.

— Мисс Балстроуд ведь обещала, что будет, — ответила мисс Блейк — как всегда тоном, не допускающим возражений.

6

Дверь спортивного корпуса распахнулась, и оттуда вышла очень худая молодая женщина с рыжими крашеными волосами. Она окинула подруг неприязненным взглядом и быстро скрылась из виду.

— Это, должно быть, новая учительница гимнастики, — сказала мисс Блейк. — Какая неприятная!

— Действительно, не очень симпатичная, — согласилась мисс Роуэн, — мисс Джонс была гораздо приветливей.

— Она так на нас глянула… — проговорила мисс Роуэн.

Обе почувствовали себя слегка уязвленными.

7

Одно из окон приемной мисс Балстроуд выходило на дорожку перед домом, другое — на купы рододендронов^[13]позади него. Это была очень эффектная комната, а сама мисс Балстроуд была не просто эффектной женщиной — высокая, с благородной осанкой, с прекрасно уложенными седыми волосами, серыми смеющимися глазами и с твердым волевым ртом, — но и безусловно выдающейся. Успех ее школы (а Медоубенк был одной из самых преуспевающих школ в Англии) в значительной степени зависел от яркой индивидуальности самой мисс Балстроуд. Обучение тут было очень дорогим, но суть была не в этом. Иначе говоря, платить приходилось втридорога, но товар того стоил. Вы могли быть спокойны: ваша дочь получит в Медоубенке такое образование, какое вы хотите и какое хочет мисс Балстроуд. Результат, как правило, удовлетворял обе стороны. Благодаря высокой плате мисс Балстроуд нанимала самых лучших учителей, что называется, учителей от Бога.

Хотя школа придерживалась индивидуального подхода к воспитанницам, в Медоубенке все же царила дисциплина. Однако дисциплина без муштры — это был принцип мисс Балстроуд. Дисциплина (она это знала) необходима тем, кто еще очень юн, она дает ощущение безопасности. Муштра же только раздражает.

Ее ученицы были очень разными. Часть приехали из-за границы, из хороших иностранных семей, нередко даже из правящих династий. Были также и англичанки аристократического происхождения или из богатых семей, хотевших дать им гуманитарное образование и знания о жизни и выучить хорошим манерам, чтобы те с легкостью могли поддержать разговор на любую тему. Некоторые ученицы старались изо всех сил, чтобы сдать вступительные экзамены и в конечном счете получить степень бакалавра^[14],— им нужны были лишь хорошие преподаватели и усиленное внимание. Другим просто не нравилось учиться в обычной школе. Но у мисс Балстроуд были собственные принципы: она не принимала к себе девочек с неразвитым интеллектом, тупых и с дурными наклонностями. И еще отдавала предпочтение тем, которые казались ей способными и чьи родители вызывали у нее симпатию.

Возраст ее учениц также широко варьировался. Здесь были и вполне сформировавшиеся девушки, и почти дети; для тех, чьи родители находились за границей, мисс Балстроуд разработала специальную систему — чтобы их каникулы и выходные дни были не менее увлекательными, чем у остальных учениц.

В данный момент мисс Балстроуд стояла в своей приемной у каминной полки и слушала миссис Джеральд Хоуп, говорившую высоким срывающимся голосом. Мисс Балстроуд не предложила посетительнице сесть, безошибочно определив, что тогда визит затянется надолго.

— Вы понимаете, Генриетта — очень нервная девочка. В самом деле, ужасно нервная. Наш доктор говорит…

Мисс Балстроуд милостиво кивнула, с трудом удерживаясь от ядовитого замечания, так и просившегося на язык: «Господи, неужели вы не понимаете, что так говорит о своей дочери почти каждая мамаша?!» Вместо этого она произнесла сдержанно-любезно:

— У вас не должно быть по этому поводу никаких волнений, миссис Хоуп. Мисс Роуэн — член нашего педагогического коллектива — великолепный психолог. Вы будете поражены, какие перемены к лучшему произойдут в Генриетте («такой милой интеллигентной девочке, в отличие от вас», мысленно добавила она) после нескольких месяцев пребывания здесь.

— О, конечно, я знаю. То, что вы сделали с дочерью миссис Ламбет, — просто чудо. Настоящее чудо! Так что я очень рада. И… Ах да, забыла. Через полтора месяца мы собираемся в Южную Францию. Я думаю взять с собой Генриетту. Ей придется пропустить несколько недель занятий.

— Боюсь, что это совершенно невозможно, — сказала мисс Балстроуд, очаровательно улыбаясь, как если бы она давала положительный, а не отрицательный ответ.

— О, но ведь… — безвольное лицо миссис Хоуп дернулось, выдав раздражение, — нет, я вынуждена настаивать. В конце концов, это моя дочь.

— Разумеется. Но школа эта — моя.

— Но мне кажется, что я могу забрать свою дочь отсюда, когда захочу.

— О да, — сказала мисс Балстроуд. — Можете. Конечно, можете. Но тогда уже я не возьму ее обратно.

Миссис Хоуп теперь по-настоящему рассердилась.

— Если учесть, какие деньги я тут плачу…

— Разумеется, — мягко перебила мисс Балстроуд. — Но вы хотели, чтобы ваша дочь попала в мою школу, не правда ли? Значит, придется принять ее такой, какая она есть, или покинуть ее. Какая у вас изумительная шляпка! Это такая редкость в наше время — встретить женщину, которая прекрасно чувствует стиль.

Ее рука мягко коснулась руки миссис Хоуп, пожала ее и ненавязчиво подтолкнула посетительницу к выходу.

— Пожалуйста, не волнуйтесь. А вот и Генриетта вас дожидается. — Мисс Балстроуд с сочувствием посмотрела на Генриетту, милую, умную, уравновешенную девочку, несомненно заслуживающую лучшей родительницы, и распорядилась: — Маргарет, отведите Генриетту к мисс Джонсон.

Затем мисс Балстроуд вернулась в приемную и несколько минут спустя беседовала уже по-французски:

— Конечно же, ваше превосходительство, ваша племянница сможет научиться современным бальным танцам. Это необходимо в обществе. И языкам также, это крайне необходимо.

Следующим посетителям предшествовала такая могучая волна дорогих духов, что мисс Балстроуд невольно отпрянула к окну. «На нее, должно быть, выливают каждый день по флакону», — подумала мисс Балстроуд, приветствуя дорого и со вкусом одетую смуглую женщину.

— Madame, vous êtes adorable^[15].

Мадам мило захихикала.

Темнокожий бородатый мужчина в восточном одеянии с почтительным поклоном пожал мисс Балстроуд руку и сказал на очень хорошем английском:

— Имею честь представить вам принцессу Шаисту.

Мисс Балстроуд знала все о своей новой ученице, прибывшей из швейцарской школы, но имела весьма смутные представления о мужчине, ее сопровождавшем. Конечно, не сам эмир^[16]. Возможно, министр или управляющий делами?.. Как всегда в сомнительных случаях, она прибегла к обращению «ваше превосходительство» и заверила его, что принцесса будет окружена всяческой заботой.

Шаиста вежливо улыбалась. Мисс Балстроуд знала, что принцессе пятнадцать лет, но, как многие восточные девочки, она выглядела много старше, как зрелая девушка. Мисс Балстроуд поговорила с новенькой о предстоящих занятиях и с удовольствием отметила, что та отвечает на хорошем английском и без дурацкого хихиканья. В самом деле, ее манеры выгодно отличались от манер многих пятнадцатилетних английских школьниц. Мисс Балстроуд часто думала, что было бы полезно посылать их на Ближний Восток — поучиться, как себя вести. Множество комплиментов было произнесено с обеих сторон, прежде чем посетительница удалилась. Аромат ее духов был настолько крепок, что мисс Балстроуд пришлось распахнуть оба окна.

Следующими визитерами были миссис Апджон и ее дочь Джулия.

Миссис Апджон оказалась миловидной моложавой женщиной лет под сорок, светловолосой и веснушчатой. Ввиду особой важности события на голове ее красовалась невообразимой формы шляпа, наглядно демонстрирующая, что миссис Апджон принадлежит к числу женщин, которые шляп обычно не носят.

Джулия была простоватая веснушчатая девочка с добродушным выражением лица.

Предварительные переговоры прошли довольно быстро, и будущую ученицу отправили к мисс Джонсон. Уходя, Джулия воскликнула: «Пока, мамочка! Пожалуйста, будь внимательна, когда зажигаешь новую газовую плитку, ведь меня не будет рядом».

Мисс Балстроуд с улыбкой обернулась к миссис Апджон, но на всякий случай не предложила ей сесть. Ведь вполне вероятно, что несмотря на только что продемонстрированное Джулией благоразумие и чувство юмора, мать попробует объяснить, какое нервное и ранимое существо ее дочь…

— Нет ли чего-нибудь такого, на что бы вы хотели особо обратить наше внимание? — спросила мисс Балстроуд.

Миссис Апджон отвечала бодро:

— Да нет, мне нечего сказать. Джулия совершенно обычный ребенок. Здоровая, спокойная, без всяких фокусов. Я думаю, у нее неплохо работает голова, но все матери думают так о своих дочерях, не правда ли?

— Ну, матери такие разные… — возразила мисс Балстроуд.

— Такое счастье, что она будет здесь учиться! — сказала миссис Апджон. — Платить за нее будет моя тетка, я не могу себе этого позволить. Как бы то ни было, я очень рада. И Джулия тоже.

Она подошла к окну.

— Какой у вас прелестный сад! И какой ухоженный. Вы, должно быть, держите уйму садовников?

— Да, троих, — ответила мисс Балстроуд, — но сейчас нам очень не хватает людей.

— Конечно, сейчас часто те, кто называет себя садовником, как правило, вовсе не садовники, — заметила миссис Апджон, — это или какой-нибудь молочник, пытающийся подзаработать в свободное время, или древний старик. Иногда мне кажется… О! — воскликнула она, по-прежнему глядя в окно. — Как странно…

Мисс Балстроуд почти не обратила внимания на ее внезапный возглас, так как посмотрела в этот момент в другое окно, выходящее на купу рододендронов, и увидела чрезвычайно неприятное зрелище. Не кто иной, как леди Вероника Карлтон-Сандуейз в сдвинутой набекрень бархатной шляпе, покачиваясь, шествовала по дорожке, бормоча что-то себе под нос. Очевидно, она пребывала в состоянии сильного опьянения.

Нельзя сказать, что появление леди Вероники было совсем уж неожиданным… Это была очаровательная женщина, глубоко привязанная к своим дочерям-двойняшкам, и очень милая, когда, как говорится, была в себе. Но, к сожалению, через непредсказуемые интервалы времени она бывала и не в себе. Ее муж майор Карлтон-Сандуейз великолепно с этой бедой справлялся. С ними жила его двоюродная сестра, всегда готовая прийти на помощь и присматривающая за леди Вероникой. В дни спортивных праздников леди Вероника появлялась под конвоем майора Карлтон-Сандуейза и двоюродной сестры — вполне собранная и великолепно одетая, являя собой пример образцовой матери.

Но временами леди Вероника давала отставку своим доброжелателям. Изрядно, что называется, накачавшись, она прямым ходом отправлялась к дочерям, чтобы доказать им свою материнскую любовь. Близнецы уже приехали утренним поездом, и появления леди Вероники никто не ожидал.

Миссис Апджон продолжала говорить, но мисс Балстроуд ее уже не слушала. Она перебирала в уме возможные маневры, коими могла обезопасить стремительно приближающуюся леди Веронику, как вдруг на дорожке появилась, явно запыхавшаяся, мисс Чедвик. «Верная Чедди! Всегда поможет, будь то порезанный палец или нерадивый родитель!» — с нежностью подумала мисс Балстроуд.

— Возмутительно! — тут же воскликнула леди Вероника, поворачиваясь к мисс Чедвик. — Не хотела брать меня!

Не хотела, чтобы я сюда приезжала! Эдит! Умная какая! А я ее все равно обошла… Типичная старая дева… Ни один мужчина не посмотрит на нее дважды… Сказали, что я не в состоянии водить машину… Бре-е-ед!.. Надо сказать мисс Балстроуд, что я забираю девочек — им нужна любовь, материнская любовь! Какое это чудо — любовь матери…

— Леди Вероника, какой приятный сюрприз! — сказала мисс Чедвик. — Мы так рады вас видеть. Я как раз хотела показать вам наш новый спортивный корпус. Вам он понравится!

Мисс Чедвик ловко развернула леди Веронику, направляя ее в противоположную сторону.

— Я думаю, мы найдем ваших девочек там. Такой замечательный спортивный корпус, новые помещения и специальная сушилка для купальных костюмов… — Их голоса отдалялись.

Мисс Балстроуд все еще наблюдала за ними. Леди Вероника попыталась было вырваться и вернуться к дому, но мисс Чедвик сумела ее удержать. Вскоре они исчезли из виду и вновь появились из-за поворота дорожки, направляясь к уединенному зданию спортивного корпуса.

Мисс Балстроуд облегченно вздохнула. Милая Чедди! Вот кто всегда выручит! Пусть она не слишком современна, не слишком способна — во всем, что не касается математики. Зато у нее дар Божий: всегда вовремя приходить на помощь!

Чуть виновато мисс Балстроуд обернулась к миссис Апджон, мило болтавшей на протяжении всего этого времени.

— …хотя, конечно, — говорила миссис Апджон, — никаких плащей и кинжалов не было. Никаких прыжков с парашютами, диверсий или доставки важных донесений, — для этого я слишком труслива. В основном — скучная, бумажная работа. И планы. В смысле, топографические карты, а не планы работы. Но, право, это было увлекательно и порой забавно — один секретный агент шпионил за другим. Женева, все друг дружку знают и ходят в одни и те же бары. Конечно, я тогда еще не была замужем. И вообще, все это было очень весело.

Она внезапно остановилась и посмотрела на мисс Балстроуд с дружеской и немного виноватой улыбкой.

— Простите, я отняла у вас слишком много времени. И это когда столько людей хочет вас видеть…

Она пожала протянутую ей мисс Балстроуд руку, попрощалась и вышла.

Мисс Балстроуд какое-то время стояла в раздумье. Некое шестое чувство говорило ей: она пропустила что-то, что могло оказаться очень важным.

Однако она заставила себя отвлечься от этого ощущения. Все-таки приемный день нового триместра, и многие из родителей действительно хотят поговорить с ней. Никогда еще ее школа не была так популярна, и никогда сама она не была столь уверена в успехе. Медоубенк достиг зенита славы.

И ничто вроде бы не предвещало, что через несколько недель он погрузится в пучину бед: воцарится смятение, страх и смерть, что все это уже неотвратимо приближается. Не предвещало, хотя главные события уже начались.

Глава 1 Революция в Рамате

1

За два месяца до начала летнего триместра действительно произошло несколько событий, которым суждено было так неожиданно повлиять на уклад привилегированнейшей женской школы Англии.

В королевском дворце Рамата два молодых человека курили, обсуждая ближайшее будущее. Первый, черноволосый, с гладким оливковым лицом и огромными печальными глазами, был принц Али Юсуф, наследник шейха^[17] Рамата — одного из самых богатых, хотя и небольших государств на Ближнем Востоке. Другой, светловолосый и веснушчатый, был явно небогат, если не считать приличного жалованья, назначенного ему как личному пилоту Его Высочества. Несмотря на разницу в положении, их связывала глубокая и искренняя дружба, начавшаяся еще в школе, где они вместе учились.

— Они стреляли в нас, Боб! — произнес Али, в некотором недоумении.

— Еще как стреляли, — отозвался Боб Роулинсон.

— Они все рассчитали. Они хотят свергнуть меня.

— Еще как рассчитали, ублюдки, — мрачно согласился Боб.

Али задумался.

— Вряд ли у них это получится.

— Но нам в следующий раз может и не повезти.

— Сказать по правде, — продолжал Боб, — мы дали всему зайти слишком далеко. Тебе нужно было бежать отсюда две недели назад, я же говорил.

— Не хотелось бы бежать! — сказал наследный принц Рамата.

— Да понятно. Но помнишь, что сказал не то Шекспир^[18], не то кто-то еще из поэтов — насчет того, кто убегает, чтобы сберечь свою жизнь для новой битвы^[19].

— И ведь сколько денег, — произнес с чувством юный принц, — ушло на то, чтобы сделать Рамат государством Всеобщего Благоденствия. Больницы, школы, служба здоровья…

Боб Роулинсон прервал его:

— Слушай, а посольство ничем не может помочь?

Али Юсуф побагровел от гнева:

— Укрыться в вашем посольстве? Ну уж нет! Экстремисты не посчитаются ни с каким дипломатическим иммунитетом. К тому же, если я на это пойду, это будет конец! Меня и так обвиняют в прозападных настроениях. — Он тяжело вздохнул. — Все это так трудно понять… — Али говорил задумчиво и казался моложе своих двадцати пяти лет. — Мой дед был жестокий человек, настоящий тиран. В битвах он беспощадно истреблял врагов. Все бледнели только при одном его имени. И что же? Теперь он — легенда! Его обожают! Им восхищаются! Великий Ахмед Абдулла! А я? Что делал я? Строил школы и больницы… И выходит, все напрасно. Неужели им нужен режим, основанный на страхе, как при Ахмеде Абдулле?!

— Пожалуй, так оно и есть, — подтвердил Боб Роулинсон. — Обидно, конечно, но, видимо, так оно и есть.

— Но почему, Боб? Почему?

Боб Роулинсон вздохнул и попытался, преодолевая собственную косноязычность, по возможности деликатно изложить свои соображения.

— Ну, — сказал он. — Это было такое шоу — думаю, именно так. — В нем самом было — ну, что-то театральное — ты ведь понимаешь.

Боб взглянул на своего друга, в котором не было ничего театрального. Симпатичный, спокойный, воспитанный, искренний и немного застенчивый — таков был Али, и таким он нравился Бобу. Никакой колоритности или пылкого темперамента. Но если в Англии колоритные и неистовые личности вызывают недоумение и настороженность, на Ближнем Востоке, по мнению Боба, дело обстояло иначе.

— Но демократия… — начал Али.

— О, демократия! — Боб взмахнул своей трубкой. — Это слово в разных местах обозначает самые разные вещи. Только одно постоянно — оно никогда не означает того, что под этим подразумевали древние греки. Готов спорить на что угодно: когда тебя вышвырнут отсюда, появится какой-нибудь правитель, который возведет себя в ранг Всемогущего Бога и будет рубить головы всем, кто посмеет с ним хоть в чем-нибудь не согласиться. И, заметь, он будет утверждать, что это и есть истинно демократическое правление — от имени народа и на благо народа. И народу, надо думать, это тоже понравится. Столько впечатлений, столько крови.

— Но мы же не дикари. Сегодня мы цивилизованная нация!

— Цивилизация тоже разная бывает… — многозначительно изрек Боб, — к тому же в каждом из нас сидит что-то от дикаря, — дай ему только волю.

— Может быть, ты и прав…

— Единственное, чего люди по-настоящему не хотят, — продолжал Боб, — так это чтобы к власти пришел нормальный, здравомыслящий человек. Я никогда не отличался особым благоразумием, — сам ведь знаешь, Али, — но я часто думаю, что миру если чего и не хватает, так это здравого смысла. — Он отложил в сторону трубку и сел в свое кресло. — Но какое все это имеет значение?! Сейчас нам надо придумать, как вытащить тебя отсюда. Есть ли в армии человек, на которого ты мог бы положиться?

Принц Али тихо покачал головой.

— Две недели назад я сказал бы «да», но теперь я не знаю, не уверен…

Боб мрачно кивнул.

— Плохо дело. От этого твоего дворца меня оторопь берет.

Али бесстрастно согласился.

— Да, везде шпионы… Все прослушивается — они все знают!

— Даже в застенках. — Боб взорвался. — Старик Ахмед прав. У него шестое чувство. Застукать механика, когда тот выводил из строя самолет, — а ведь мы бы поклялись, что этот человек нам предан! Послушай, Али, если мы хотим бежать отсюда, то это надо делать как можно быстрее.

— Я знаю, знаю. Я думаю, то есть я уверен, что, если я останусь, со мной расправятся.

Он говорил бесстрастно, без тени паники и даже с некоторым любопытством.

— Ну что, что, а попасть на тот свет у нас и так есть прекрасная возможность, — напомнил Боб. — Мы полетим к северу, ты понимаешь — там они нас не перехватят. Но это значит, что лететь придется через горы, а в такое время года… — Он пожал плечами. — Ты должен понять. Это большой риск.

Али Юсуф сразу помрачнел:

— Если что-нибудь с тобой произойдет, Боб…

— Не волнуйся обо мне, Али. Я не это имел в виду. Дело не во мне. В конце концов, таких людей, как я — рисковых, — рано или поздно убивают. Нет, просто я не хочу принуждать тебя к тому или иному шагу… Если часть армии действительно на твоей стороне…

— Мне не нравится вариант с побегом, — честно сказал Али, — но быть растерзанным толпой — тоже мало удовольствия.

Он помолчал.

— Ну хорошо, — сказал он наконец со вздохом. — Мы попробуем. Когда?

Боб пожал плечами.

— Чем раньше, тем лучше. Нам нужно найти подходящий предлог для полета… Как насчет того, чтобы проинспектировать строительство дороги у Аль-Язара? Внезапная прихоть твоего высочества, а? Отправляйся туда сегодня после обеда. Когда твой автомобиль подъедет к взлетно-посадочной дорожке, затормози. Я буду ждать уже там — наготове. Сделаем вид, будто хотим осмотреть строительство дороги с воздуха, понимаешь? Мы взлетим, и… Конечно, нельзя брать никакого багажа. Все должно выглядеть совершенным экспромтом.

— Нет ничего, что я хотел бы взять с собой, кроме одной вещи. — Он улыбнулся, и эта улыбка изменила его лицо до неузнаваемости. В современном чистосердечном молодом человеке западного образца тут же проступила врожденная хитрость и коварство его расы, — качества, которые помогли выжить не одному поколению его предков.

— Ты мой друг, Боб, и ты должен это видеть.

И принц, засунув руку под рубашку, извлек оттуда небольшой замшевый мешочек.

— Что это? — Боб озадаченно нахмурил брови.

Али развязал шнурок и высыпал содержимое мешочка на стол. На мгновение у Боба перехватило дыхание, а выдохнув, он даже слегка присвистнул.

— Боже! Они настоящие?

Али рассмеялся.

— Ну конечно! Большая часть их принадлежала моему отцу. Он приобретал новые каждый год. Я тоже. Их покупали для нашей семьи люди, которым мы могли доверять, — в Лондоне, в Калькутте, в Южной Африке. Это традиция нашей семьи — чтобы было на черный день. По нынешним временам они стоят больше семисот пятидесяти тысяч.

— Три четверти миллиона фунтов. — Боб снова присвистнул, поднял несколько камней со стола и покатал их между пальцами. — Фантастика! Сказка. Из-за них многие на такое могут пойти…

— Да. — Смуглый юноша кивнул. На его лице вновь проступило выражение вековой усталости. — Люди перестают быть самими собой, когда дело доходит до драгоценных камней. От них начинаются сплошные несчастья — смерти, казни, убийства… Но особенно они опасны для женщин, для которых это не просто деньги, но самые вожделенные украшения. Они хотят обладать ими, носить бриллианты на руках, на шее, на груди. Я никогда не доверил бы эти камни женщине. Но я доверяю их тебе.

— Мне?! — Боб испуганно вытаращил глаза.

— Да. Я не хочу, чтобы эти камни попали в руки моих врагов. Я не знаю, когда произойдет восстание. Может быть, и сегодня. Я могу не дожить до сегодняшнего вечера, до побега. Возьми их.

— Но послушай, что я должен сделать с ними?

— Как-нибудь переправить их за границу.

Али спокойно взирал на своего потрясенного друга.

— Ты хочешь сказать, я должен буду вывезти их вместо тебя?

— Можно и так. Но, по-моему, ты сможешь придумать план и получше.

— Но послушай, Али, я ведь и понятия не имею, как с ними обращаться.

Али откинулся в кресле.

— У тебя есть здравый смысл, и ты честен. И я помню, еще со школы, что ты был мастер на разного рода выдумки… Я дам тебе адрес человека, который понимает толк в таких вещах. Но это все понадобится лишь в случае, если я погибну. Не волнуйся, Боб, сделай все, что сможешь. Но никто не осудит тебя, если ничего не выйдет. Значит, такова воля Аллаха… Все очень просто. Я не хочу, чтобы кто-нибудь чужой взял эти камни. В конце концов… — Он пожал плечами. — Да будет воля Аллаха.

— Ты сумасшедший!

— Нет. Я просто фаталист.

— Послушай, Али, ты сказал, что я честен. Но три четверти миллиона… Не думаешь ли ты, что это может сломить любую честность?

Али с нежностью посмотрел на друга.

— Странно, но об этом я просто не подумал.

Глава 2 Женщина на балконе

1

Проходя по длинным гулким дворцовым переходам, Боб Роулинсон чувствовал себя отвратительно как никогда. Знать, что у тебя в кармане лежит три четверти миллиона, было просто пыткой. Ему казалось, что каждый встречный догадывается о его тайне. Что мысль о драгоценной ноше написана у него на лице. Он почувствовал бы громадное облегчение, узнав, что на его веснушчатой физиономии не было написано ничего, кроме присущего ей добродушия.

Часовые у входа, лязгнув оружием, отдали ему честь. Боб шел вниз по главной, запруженной народом улице Рамата и отчаянно старался что-то придумать. Куда он идет? Что собирается делать? У него не было ни одной идеи, а времени почти не оставалось.

Главная улица была похожа на все главные улицы ближневосточных столиц. Смесь богатства и нищеты. Недавно построенные здания банков кичились собственным великолепием. Бесчисленные мелкие лавчонки торговали дешевой пластмассой. Детские ботиночки вперемешку с зажигалками. Тут же швейные машинки, автомобильные запчасти. Аптеки демонстрировали засиженные мухами дорогие лекарства и пространные аннотации о пенициллине и прочих антибиотиках. Очень редко попадались магазины, где действительно хотелось бы что-то купить, если не считать швейцарских часов последней модели, кучей сваленных в витрине. Ассортимент был столь велик, что одно это удерживало от покупки, — просто разбегались глаза.

Роулинсон с трудом проталкивался между пешеходами как в восточных, так и в европейских одеяниях. Наконец он завернул в обставленное по-восточному кафе и заказал себе чай с лимоном. В кафе царил успокаивающий полумрак. За столиком напротив престарелый араб перебирал янтарные четки. За его спиной двое играли в триктрак^[20]. Прекрасное место, тут можно было посидеть и подумать.

Раз драгоценные камни ценой в три четверти миллиона были доверены ему, он и должен решить, как вывезти их из страны. Нельзя терять ни минуты. В любой момент может произойти взрыв.

Али, конечно, сумасшедший. Кинуть приятелю эдак запросто три четверти миллиона. И сидеть себе спокойненько, предоставив все Аллаху. Для самого Боба это не выход. Бог Боба ожидал от своих подопечных, что те сами станут действовать, в силу способностей, коими Он их наделил. Но, Боже, что же делать с этими проклятыми камнями?!

Он подумал о посольстве. Нет, нельзя вовлекать в это дело посольство. К тому же посольство наверняка откажется впутываться в историю подобного рода.

Ему нужен человек, собирающийся покинуть страну самым обыкновенным путем. Лучше всего, если б подвернулся какой-нибудь бизнесмен или турист без всяких политических связей, чей багаж подвергнут лишь поверхностному досмотру. Или вообще не станут смотреть. Проблема предстала с другой стороны. Сенсация в лондонском аэропорту. Попытка вывезти драгоценные камни на три четверти миллиона. И так далее. Но кто-то должен взять на себя риск…

Какой-нибудь совершенно не привлекающий внимания благопристойный путешественник. Неожиданно Боб подскочил и обозвал себя последним идиотом. Ну конечно Джоан! Его сестра Джоан Сатклифф, которая жила здесь со своей дочерью Дженнифер. Девочке после тяжелой пневмонии врачи прописали солнце и сухой климат. Они собирались отправиться домой длинным «морским путем» через четыре или пять дней.

Джоан была идеальным вариантом. Что там Али говорил о женщинах и бриллиантах? Боб улыбнулся про себя. Старушка Джоан! Уж она-то не потеряет голову из-за драгоценностей. Да, ей вполне можно довериться.

Но минуточку! Мог ли он и в самом деле ей довериться? Ее честности — несомненно, но ее осторожности? Боб с сожалением покачал головой. Она наверняка проболтается или, еще хуже, будет намекать: «Я везу с собой нечто весьма важное. Я не должна об этом никому говорить. Это действительно очень важно…»

Джоан совершенно не умела хранить тайны, хотя очень сердилась, когда кто-нибудь говорил ей об этом. Значит, Джоан просто не должна знать, что она везет. Так будет лучше и для нее. Он упакует камни в самый обычный пакет. Расскажет ей какую-нибудь сказочку. Подарок кому-то из друзей? Ладно, какой именно, можно придумать потом.

Боб посмотрел на часы и поднялся. Время подгоняло. Он снова оказался на центральной улице, опустевшей под палящим полуденным солнцем. Все выглядело обыденным и спокойным, по крайней мере, на первый взгляд. Только во дворце царила неотступно тяжелая атмосфера слежки. Всюду мерещился чей-то шепот. Армия… Теперь все дело в армии. Какая часть ее верна правительству, какая — нет? Время переворота, наверное, уже намечено. Что впереди?

Боб нахмурился, подходя к наиболее фешенебельному раматскому отелю с претенциозным фасадом и «скромным» названием «Ритц-Савой». Отель был открыт три года назад с большой помпой швейцарцем-менеджером, австрийцем-директором и итальянцем-метрдотелем. Поначалу все было превосходно: отель процветал. Директор исчез первым, затем менеджер. Теперь не осталось даже метрдотеля. Меню там оставалось по-прежнему шикарным, но готовили скверно, обслуживали отвратительно, а изрядная часть дорогостоящей системы водоснабжения успела выйти из строя.

Портье за стойкой, хорошо знавший Боба, приветливо кивнул.

— Добрый день, сэр. Вы, должно быть, хотите видеть вашу сестру? Сожалею, но она вместе с девочкой уехала на пикник.

— На пикник? — Бобу стало нехорошо. Надо же выбрать такое неудачное время для пикника!

— Да, с мистером и миссис Хэрст из нефтяной компании, — проинформировал клерк. — Они отправились на плотину Калат-Дива.

Боб мысленно чертыхнулся. Джоан не будет дома несколько часов.

— Я поднимусь к ней в комнату, — сказал он и взял протянутый клерком ключ.

Отперев дверь, он вошел. В большой комнате с двуспальной кроватью царил обычный кавардак. Джоан Сатклифф не была чистюлей. Клюшки для гольфа^[21] лежали на стульях, теннисные ракетки были брошены на кровать. Повсюду валялась одежда, стол загроможден катушками фотопленки, почтовыми открытками, дешевыми книжками и ближневосточными сувенирами, большей частью японского производства.

Боб оглядел чемоданы и сумки с молниями. Он не сможет увидеть Джоан до того, как они с Али попытаются бежать. И съездить к плотине, чтобы повидаться с нею там, не успеет. Правда, можно запечатать камни и оставить записку… Он покачал головой. Было абсолютно ясно, что за ним следят. Сам Боб ничего не заметил, но это значило только, что работают настоящие профессионалы. В его намерении повидать свою сестру не было ничего особенного, но если бы он оставил записку и пакет, пакет был бы немедленно распечатан, а записка прочитана.

Время… Время… Если бы только у него было время… Три четверти миллиона в кармане брюк! Боб снова оглядел комнату. И не напрасно. Его осенило.

С ухмылкой он извлек из кармана набор инструментов, который всегда носил с собой. У его племянницы Дженнифер, как он заметил, есть пластилин. Это ему как раз и нужно!

Он работал умело и быстро. Один раз его что-то заставило поднять глаза и осторожно взглянуть на открытое окно… Да нет, просто показалось, никто не мог за ним наблюдать, это всего лишь нервы.

Он закончил и с одобрением качнул головой. Никто, он был уверен, ничего не заподозрит. Ни Джоан, ни кто-либо еще. И уж конечно не Дженнифер, это избалованное создание, не интересующееся ничем, кроме собственной персоны.

Боб собрал свои инструменты и рассовал их по карманам.

Затем остановился в сомнении. Сел, придвинул к себе письменный прибор миссис Сатклифф и нахмурился. Надо оставить записку для Джоан…

Но что он мог написать ей? Это должно быть понятно для Джоан и ничего не значить для постороннего.

Нет, невозможно! В триллерах, которые Боб любил почитать в свободную минуту, один обычно оставляет криптограмму^[22], а другой ее ухитряется правильно разгадать… Но о криптограмме и думать нечего, так как Джоан была из тех людей, которым нужно расписать все до точки, а не то они попросту ничего не заметят.

Наконец его лоб разгладился. Был еще один выход — отвлечь их внимание, оставив Джоан обыкновенную, ничем не примечательную записку. А попозже с кем-нибудь передать для нее письмо с объяснением. Он быстро написал:

Дорогая Джоан!

Зашел спросить, не можешь ли ты сыграть со мной партию в гольф сегодня вечером, но, к сожалению, не застал. После похода на плотину ты, должно быть, будешь очень усталой. Как насчет завтрашнего дня? В пять, в клубе.

Твой Боб.

Нелепое послание к сестре, которую, может, никогда больше не увидишь. Но, в сущности, чем более нелепо, тем лучше. Джоан не должна быть втянута ни в какую сомнительную историю, она просто не должна ничего знать, ведь она не из тех, кто сумеет сделать вид, что ей ничего не известно. У записки было еще и другое назначение — создать впечатление, что Боб никуда не собирается бежать.

Он задумался, затем подошел к телефону и назвал номер британского посольства. Его тут же соединили с третьим секретарем посольства, его другом Эдмундсоном.

— Джон? Это Боб Роулинсон. Ты не можешь где-нибудь встретиться со мной?.. А можно немного пораньше? Ну вот и отлично. — Он слегка кашлянул. — Да, знаешь, моя девушка восхитительна, просто восхитительна, что-то неземное! Но так трудно объяснить по телефону…

— Ах, Боб, вечно ты со своими девушками, — с досадой перебил его Эдмундсон. — Ладно, в два часа, пойдет? — И повесил трубку. Боб услышал приглушенный щелчок, как если бы тот, кто прослушивал его разговор, тоже повесил трубку.

Старина Эдмундсон. С тех пор как все телефоны в Рамате стали прослушиваться, они изобрели свой собственный код. Сообщение о неземной девушке означало что-то срочное и очень важное. Эдмундсон будет ждать его в машине возле нового здания Торгового банка в два часа, и Боб скажет ему, где спрятаны камни. Предупредит, что Джоан ничего не знает о тайнике. Это очень важно, если с ним что-нибудь случится. Джоан и Дженнифер отправляются морем, значит, в Англии они будут не раньше, чем через шесть недель. За это время здесь все уже грянет, и Али Юсуф либо будет в Европе, либо они с ним погибнут — вместе.

Боб напоследок еще раз осмотрел комнату — неуютная и неприбранная, она выглядела точно так же, как и до его прихода. Только на столе появился конверт с его запиской. Боб вышел. В длинном коридоре не было ни души.

2

На балконе комнаты, соседней с той, которую занимала Джоан Сатклифф, стояла женщина. В руках у нее было зеркальце. Она вышла на балкон, чтобы рассмотреть одинокий волосок, посмевший вырасти на ее подбородке. Женщина удалила его пинцетом, после чего подвергла свое лица тщательнейшему изучению под ярким солнечным светом. Не обнаружив более никаких неприятных сюрпризов, она облегченно вздохнула и вдруг заметила нечто очень интересное: оказывается, в ее зеркальце отражалось другое зеркало — на двери гардероба в соседнем номере. В том зеркале она увидела молодого человека, занимающегося чем-то очень странным. Настолько странным и неожиданным, что она принялась наблюдать за ним. Он не мог ее видеть, сидя за столом, а она с помощью двух зеркал следила за ним с изумлением и любопытством. Если бы он обернулся, то увидел бы ее в зеркале гардероба, прямо за спиной. Однако он был слишком занят, чтобы оглядываться. Один раз, правда, он посмотрел на окно, но, не увидев ничего подозрительного, снова опустил голову.

Женщина наблюдала за ним до тех пор, пока он не закончил свое дело.

После короткого раздумья молодой человек написал что-то на бумаге и положил записку на стол. Затем он исчез из ее поля зрения, но она слышала, как он звонил по телефону. Слов она разобрать не смогла, но разговор показался ей легкомысленным. Затем она услышала, как дверь захлопнулась.

Женщина выждала несколько минут, а затем вышла из своего номера. В дальнем конце коридора пожилой араб лениво обметал пыль метелкой из перьев, но вскоре он завернул за угол и скрылся из виду.

Женщина быстро выскользнула в коридор. Дверь в соседний номер была заперта, как и следовало ожидать, но шпилька из прически и маленький перочинный нож позволили справиться с замком быстро и аккуратно. Она вошла, прикрыла за собой дверь и первым делом прочла записку. Нахмурилась — записка ничего не объясняла. Она снова запечатала ее и положила на прежнее место, затем пересекла комнату.

И, уже протянув руку, насторожилась, услышав доносившиеся с нижней террасы голоса. Особенно выделялся женский, решительный, спокойный и самоуверенный. Непрошеная гостья бросилась к окну.

Внизу стояла Джоан Сатклифф со своей дочерью Дженнифер, бледной и мрачной пятнадцатилетней девочкой. Высокий, унылого вида англичанин из британского консульства советовал им быстрее готовиться к отъезду.

— Но ведь это абсурд! Бред! — возражала она. — Все абсолютно тихо, все спокойны и довольны. Уверена, что это просто паника.

— Мы надеемся на это, миссис Сатклифф, — смиренно отвечал чиновник, — но Его Превосходительство считает, что ответственность слишком велика…

Миссис Сатклифф резко оборвала его:

— У нас много багажа, вы понимаете? Мы собирались отбыть домой морем в следующую среду, наш доктор говорит, что морской воздух полезен для Дженнифер. Это же такая морока — вдруг все поменять и срочно лететь в Англию.

Собеседник миссис Сатклифф предложил ей вылететь не в Англию, а в Аден^[23] и там попасть на свой корабль.

— Это с нашим-то багажом?

— Тут все можно устроить… Я пошлю к подъезду машину… если угодно, грузовую. Мы сможем все спокойно отвезти.

— Ну ладно. — Миссис Сатклифф капитулировала. — Я думаю, нам лучше пойти собраться.

— Разумеется, если вы в самом деле решили ехать.

Женщина отскочила от окна, метнула быстрый взгляд на наклейку на одном из чемоданов, а затем выскочила из номера и бросилась в свой. Она захлопнула за собой дверь как раз в тот момент, когда миссис Сатклифф появилась из-за угла коридора. За ней бежал портье.

— Миссис Сатклифф, к вам заходил ваш брат, мистер Роулинсон. Он поднимался к вам в комнату, но, по-моему, уже ушел.

— Как жаль, — сказала миссис Сатклифф, — спасибо, — И продолжала, уже обращаясь к Дженнифер: — Боюсь, Боб тоже запаниковал. Лично я не вижу ни малейшего признака беспорядков на улицах… О, дверь не заперта! Как все эти люди безалаберны!

— Может быть, дядя Боб забыл закрыть, — предположила Дженнифер.

— Как жаль, что мы его не застали… Смотри, он оставил записку. — Миссис Сатклифф поспешила вскрыть конверт.

— Во всяком случае, Боб не паникует, — торжествующе сообщила она дочери. — Эти чертовы дипломаты просто играют в свои игры. Терпеть не могу собираться в такую жару. Давай, Дженнифер, доставай свои вещи из тумбочки и шифоньера. Будем запихивать все как попало, перепакуемся после.

— А я никогда не участвовала в революции, — мечтательно пробормотала Дженнифер.

— Не думаю, что тебе это удастся и теперь, — сухо заметила миссис Сатклифф. — Уверена, что ничего не будет.

Дженнифер была явно разочарована.

Глава 3 Появляется мистер Робинсон

1

Шесть недель спустя некий молодой человек постучался в дверь комнаты офиса в Блумсбери^[24], и его пригласили войти.

В маленькой задымленной комнате, развалясь в кресле, сидел весьма плотный средних лет мужчина, облаченный в мятый костюм, на лацканах которого белел сигарный пепел.

— Ну, — сказал толстяк, полуоткрыв глаза, — что у вас нового?

У полковника Пайквэя был такой вид, будто он то ли безумно хочет спать, то ли, напротив, только что проснулся. Очень возможно, что его фамилия была вовсе не Пайквэй и что он отнюдь не был полковником. Впрочем, мало ли что болтают!

— Эдмундсон, из министерства иностранных дел, сэр, — доложил секретарь.

Полковник заморгал, словно собирался снова заснуть, но не заснул, а пробормотал:

— Третий секретарь нашего посольства в Рамате — был там как раз во время революции, правильно?

— Да, сэр.

— В таком случае с ним стоит поговорить, — сказал полковник без всякой интонации.

Он устроился в кресле поудобнее и стряхнул часть пепла со своего пиджака.

Мистер Эдмундсон оказался высоким светловолосым молодым человеком, безукоризненно одетым. На его лице застыло выражение легкого неудовольствия.

— Полковник Пайквэй? Я Джон Эдмундсон. Мне сказали, что вы, возможно, захотите поговорить со мной.

— В самом деле? Ну что же, им виднее, — сказал полковник Пайквэй и кивнул: — Садитесь.

Его веки вновь начали смыкаться, но прежде, чем они закрылись совсем, он спросил:

— Вы были в Рамате во время революции, не так ли?

— Да. Поверьте мне, это было ужасно!

— Допускаю. Ведь вы были другом Боба Роулинсона, да?

— Я его прекрасно знаю, мы с ним действительно друзья.

— Были друзья, — поправил полковник Пайквэй. — Он погиб.

— Да, сэр, я слышал. — Эдмундсон на минуту замялся. — Но я не был уверен…

— С нами вы не должны осторожничать, — сказал полковник Пайквэй. — Мы здесь знаем все. Ну, а если чего не знаем, то делаем вид, что знаем. Роулинсон и Али Юсуф пытались улететь, и о самолете с тех пор ничего не было слышно… Он мог приземлиться в каком-нибудь безопасном месте, но мог и разбиться… Обломки самолета и два трупа найдены в Арольских горах. Завтра новости появятся во всех газетах. Правильно?

Эдмундсон согласился.

— Мы должны все знать, — сказал полковник. — Для того и существуем. Самолет разбился в горах. Возможно, плохие погодные условия. Но есть причины подозревать, что это — диверсия. Взрывное устройство с часовым механизмом. У нас еще нет окончательных данных. Самолет разбился в труднопроходимых местах. За его нахождение была назначена награда, но все это, к сожалению, требует времени. Мы вынуждены были отправить своих экспертов на место аварии для тщательной проверки. Бюрократии, конечно, выше крыши. Обращения к иностранным правительствам, получение разрешения от министров, подмазывание… я уж молчу о местных крестьянах, прибирающих все, что может пригодиться в хозяйстве.

Он умолк и посмотрел на Эдмундсона.

— Все это очень, очень печально, — промолвил Эдмундсон. — Принц Али Юсуф был просвещенным правителем с демократическими принципами..

— Да, наверное, бедняга таким и был, — сказал полковник Пайквэй, — но мы не можем себе позволить тратить время на грустные истории о смерти просвещенных правителей. Все, что от нас требуется, — это делать запросы и наводить справки для заинтересованных сторон, то есть для тех, к кому расположено правительство Ее Величества. — Он мрачно посмотрел на собеседника. — Чувствуете, Куда я клоню?

— Ну, я слышал кое-что… — Эдмундсон говорил неуверенно.

— Вы, должно быть, знаете, что ничего ценного на месте катастрофы обнаружено не было — ни на трупах, ни среди обломков, и местные жители тоже, кажется, ничего интересного не нашли. А что вы слышали?

— То же самое.

— И вы не думаете, что нечто ценное все же должно было бы быть найдено? Тогда зачем вас ко мне прислали?

— Мне сказали, что вы хотите задать мне несколько вопросов, — натянуто произнес Эдмундсон.

— Если я задаю вопрос, я хочу получить на него ответ, — наставительно изрек полковник Пайквэй.

— Естественно.

— Но вам, похоже, это не кажется естественным. Боб Роулинсон разговаривал с вами перед тем, как они пытались скрыться? Али доверял ему больше, чем кому бы то ни было. Ладно, к делу. Так Боб говорил вам что-нибудь?

— О чем, сэр?

Полковник Пайквэй устремил на собеседника тяжелый взгляд и почесал ухо.

— Ну, ладно, — проворчал он, — вы замалчиваете одно и не хотите говорить другого. Будем считать, что вы и в самом деле не знаете, о чем я говорю.

— Я думаю, что… — осторожно и неохотно начал Эдмундсон. — Что Боб хотел сказать мне нечто важное…

— Ага, — сказал полковник Пайквэй с видом человека, которому наконец-то удалось вытащить пробку из бутылки. — Любопытно. Ну-ка, что вы знаете?

— Совсем немного, сэр. У нас с Бобом было нечто вроде простенького шифра. Мы обнаружили, что все телефоны в Рамате прослушиваются, а у нас иногда бывала важная информация друг для друга. Мы условились, что если один из нас в разговоре упоминал о девушке, употребляя для ее описания словосочетание «что-то неземное», это значило, что произошло нечто важное.

— Ну и… — подбодрил полковник Пайквэй.

— Ну и в день, когда Боб позвонил мне и употребил это выражение, мы договорились встретиться на нашем обычном месте, у одного из банков, но именно в этом квартале как раз тогда началось восстание, и полиция перекрыла дороги. Ни я, ни Боб не могли попасть на место встречи. И в тот же вечер Боб и Али предприняли попытку побега…

— Понятно, — сказал полковник Пайквэй. — Есть соображения, откуда он звонил?

— Нет. Он мог звонить откуда угодно.

Полковник помолчал, а затем небрежно бросил:

— Вы не знаете миссис Сатклифф?

— Вы имеете в виду сестру Боба Роулинсона? Я встречал ее в Рамате пару раз. Она была там со своей дочерью Дженнифер.

— Они с Бобом были очень близки?

Эдмундсон задумался, потом сказал:

— Нет, вряд ли. Джоан много старше Боба, кроме того, он терпеть не мог своего зятя и всегда называл его напыщенным ослом.

— Он такой и есть — один из наших промышленных воротил, и важности у него по этому поводу целый воз. Так, стало быть, вы не думаете, что Роулинсон мог доверить какую-нибудь важную тайну своей сестре?

— Трудно сказать… Пожалуй что нет, не думаю.

— Я тоже, — пробормотал полковник Пайквэй. И тяжко вздохнул. — Ну что ж, на сегодняшний день мы имеем следующее: миссис Сатклифф и ее дочь возвращаются домой морем, завтра они прибывают в Тилбери^[25] на «Истерн-Куин».

Полковник выжидательно молчал, пока его сонные глаза внимательно изучали сидящего перед ним Эдмундсона. Наконец, словно приняв какое-то решение, он протянул ему руку и быстро сказал:

— Спасибо, что пришли.

Джон Эдмундсон вышел.

В кабинете вновь появился вкрадчивый молодой секретарь.

— Я собирался послать его в Тилбери к сестре Роулинсона, чтобы он сообщил ей о брате, — сказал полковник. — Как-никак он был его другом. Но потом передумал. Он негибок. А что вы думаете о том, другом?

— О Дереке?

— Угу. — Полковник Пайквэй одобрительно кивнул. — Понимаете меня с полуслова, да?

— Делаю все, что в моих силах, сэр.

— Молодцом. Пожалуйста, пошлите ко мне Ронни, у меня есть для него поручение.

2

Полковник Пайквэй словно бы снова задремал, когда дверь открылась и вошел молодой человек по имени Ронни. Он был высок, смугл и строен, держался весело и непринужденно. При его появлении полковник ухмыльнулся.

— Привет. Как насчет того, чтобы проникнуть в школу для девочек?

— В школу для девочек? — Молодой человек поднял брови. — Что же они там натворили? Изготовили бомбу на занятиях по химии?

— Ну что вы! Это престижная и очень дорогая школа. Медоубенк.

— Медоубенк! — Молодой человек присвистнул. — Просто не верится!

— Придержи свой несносный язык и слушай внимательно. Принцесса Шаиста, двоюродная сестра и единственная близкая родственница бывшего правителя Рамата, Али Юсуфа, проведет в Медоубенке следующий триместр. До сих пор она обучалась в Швейцарии.

— Ну и что требуется от меня? Похитить ее?

— Конечно нет. Думаю, что в ближайшем будущем она может оказаться в центре самых разнообразных интересов. Я хочу, чтобы ты просто проследил за развитием событий. Не знаю, кто или что может подвернуться, но если кто-нибудь из наших наиболее неприятных друзей заинтересуется принцессой, сообщи мне. От тебя требуется просто наблюдать.

— А как я должен туда проникнуть? Неужели в качестве учителя рисования?

— Весь персонал исключительно женский… — Полковник Пайквэй задумчиво посмотрел на Ронни. — Думаю, что я сделаю тебя садовником.

— Садовником?

— Да. Ты ведь кое-что смыслишь в садоводстве, правда?

— Еще бы! В юности вел рубрику «Ваш сад» в «Санди Мэйл»^[26] — почти целый год.

— Это ничего не значит, — покачал головой полковник Пайквэй. — Я и сам бы мог вести такую рубрику, ничего в этом не смысля, просто переписывал бы с какого-нибудь иллюстрированного каталога или с «Энциклопедии садовода». Чего проще! «Почему бы не отойти от традиции и не внести в ваш цветник настоящую тропическую ноту? Чудесные Amabellis Gossiporia^[27], что-нибудь из новых китайских гибридов Sinensis Maka foolia. Западную стену стоит украсить нежными Sinistra Hopaless». — Он замолчал, усмехнувшись. — Все это глупости. Простачки накупят всего этого, а первый же заморозок все уничтожит, так что бедняги еще пожалеют, что не посеяли простых вьюнков и незабудок. Нет, мой мальчик, я имею в виду настоящую работу. Поплюй на ладони и принимайся за дело. Щелкай ножницами, мотыжь вовсю и отдавай все свои силы душистому горошку и прочим прелестям. Согласен?

— Ко всему этому я привык с детства!

— Ну конечно, еще бы, ведь я знаю твою мать. Значит, решено.

— А вы уверены, что в Медоубенке есть вакансия для садовника?

— Наверняка! — воскликнул полковник Пайквэй. — Я не видел в Англии ни одного сада с укомплектованным штатом садовников. Вот увидишь, они просто повиснут у тебя на шее. А теперь нельзя терять времени, летний триместр начинается двадцать девятого.

— Я должен щелкать ножницами и держать ушки на макушке, правильно?

— Совершенно верно, и если какая-нибудь хорошенькая школьница будет строить тебе глазки… небеса да помогут тебе устоять. Не хотелось бы, чтобы тебя вытурили раньше времени.

Пайквэй протянул Ронни лист бумаги.

— Какое ты предпочитаешь имя?

— Я думаю, Адам будет вполне уместно.

— Фамилия?

— Как насчет Эдема?^[28]

— Нет-нет, ты слишком увлекся. По-моему, Адам Гудмэн звучит гораздо пристойнее. Ну, а теперь иди и дорабатывай свою последнюю историю с Йенсоном. — Полковник Пайквэй посмотрел на часы. — У меня больше нет для тебя времени. Я не хочу заставлять мистера Робинсона ждать. Он должен быть здесь через семь минут.

Адам (будем теперь называть его этим именем) на миг остановился.

— Мистер Робинсон?! — воскликнул он удивленно. — Он придет сюда?

— Я же сказал. — На столе у полковника зазвонил колокольчик. — Ну, вот и он, пунктуальный, как всегда.

— Скажите, кто он? — спросил Адам. — Какое его настоящее имя?

— Его зовут мистер Робинсон, — отвечал полковник Пайквэй. — Мистер Робинсон. Это все, что известно мне и всем остальным.

3

Вошедший человек выглядел совсем не так, как обычно выглядят люди, чья фамилия Робинсон. Его могли звать Деметриус, Исаакштейн или Перенна, хотя определить, какая именно фамилия ему больше подходит, было делом безнадежным. Он походил в равной степени и на еврея, и на грека, и на португальца, и даже на латиноамериканца. Но на кого он уж точно не был похож, так это на англичанина. Он был довольно толстым, дорого и со вкусом одет. Лицо желтое, глаза задумчивые и черные, лоб широкий, огромный рот был полон крупных и очень белых зубов. Красивой формы, тщательно ухоженные руки. Речь без тени акцента.

Мистер Робинсон и полковник Пайквэй приветствовали друг друга с видом двух царственных особ. Последовал обмен любезностями.

Затем, когда мистер Робинсон принял предложенную ему сигару, полковник сказал:

— Очень хорошо, что вы хотите нам помочь.

Мистер Робинсон закурил сигару, с наслаждением затянулся и наконец заговорил:

— Мой дорогой друг, я просто подумал, что мне нельзя оставаться в стороне — ведь я кое-что знаю. У меня немало знакомых, и они сообщают мне много интересного, сам не понимаю почему.

Полковник Пайквэй воздержался от комментариев по этому поводу и напрямик спросил:

— Я думаю, вы слышали, что был найден самолет принца Али Юсуфа?

— В прошлую среду, — ответил мистер Робинсон. — Пилотом был мистер Роулинсон. Очень сложный полет. Но крушение произошло совсем не по вине мистера Роулинсона, в самолет была заложена взрывчатка. Да-да, заложена механиком Ахмедом, по мнению Роулинсона, вполне надежным человеком. Но он таковым не был. Ему была обещана очень хорошая работа при новом режиме.

— Все-таки диверсия!.. Мы не были уверены… Но все это очень, очень грустно.

— Да. Несчастный молодой человек — я имею в виду Али Юсуфа — был совсем не подготовлен к борьбе с коррупцией и пал жертвой предательства. Но скажите, ведь мы не будем говорить об Али Юсуфе? Он — вчерашний день. Нет ничего более мертвого, чем мертвый монарх. Надеюсь, мы будем говорить — у каждого из нас на это свой резон — о том, что осталось после смерти монарха, не так ли?

— Кто бы знал, что после него осталось?..

Мистер Робинсон пожал пухлыми плечами.

— Значительный банковский счет в Женеве, небольшой счет в Лондоне, кое-какое имущество в Рамате, ныне отобранное победоносным новым режимом (естественно, там сейчас царит хаос — делят награбленное!), и, конечно, некоторые мелкие… личные вещи.

— Мелкие?

— Ну, смотря как толковать это слово, но, во всяком случае, не слишком габаритные. Такие, которые можно легко провезти с собой.

— Насколько нам известно, у Али Юсуфа их не обнаружили.

— Да, потому что он отдал их Роулинсону.

— Вы уверены в этом? — настороженно спросил полковник.

— Конечно, в наше время нельзя быть ни в чем уверенным, — безмятежно произнес мистер Робинсон. — Во дворце столько слухов… Но тому, что Али передал что-то Ценное Роулинсону, есть веские доказательства.

— Но при нем тоже ничего не было найдено.

— В данной ситуации камни могли быть вывезены каким-то другим путем.

— Каким именно? У вас нет никаких соображений наг этот счет?

— Роулинсон, после того как получил камни, отправился в кафе. Там он ни с кем не разговаривал и ни к кому не подходил. Оттуда он пошел в отель «Ритц-Савой», где остановилась его сестра. Поднялся в ее комнату и пробыл там около двадцати минут. Самой сестры в это время дома не было. Из отеля Роулинсон отправился в банк на площади Победы, где выписал чек. Когда он вышел из банка, уже начались беспорядки. Бунтовали студенты. Тогда Роулинсон отправился прямиком в аэропорт, где вместе с сержантом Ахмедом проследовал к самолету.

Али Юсуф решил осмотреть строительство новой трассы, он остановил машину около взлетной полосы, присоединился к Роулинсону и сказал, что хочет осмотреть трассу с воздуха. Они взлетели и не вернулись.

— Ну и какие у вас возникли в связи с этим соображения?

— Мой дорогой полковник, такие же, какие и у вас. Почему Боб Роулинсон провел двадцать минут в комнате своей сестры, когда той не было дома и его предупредили, что она не вернется до вечера? Он написал записку, но это не заняло бы и трех минут. А что он делал все остальное время?

— Значит, вы думаете, что Роулинсон спрятал камни где-нибудь среди вещей своей сестры?

— Это весьма похоже на правду. Миссис Сатклифф была эвакуирована в тот же день вместе с другими британскими подданными. Она с дочерью вылетела в Аден и прибывает, если не ошибаюсь, завтра в Тилбери.

Пайквэй кивнул.

— Надо бы, как говорится, ее прикрыть.

— Мы и так собирались это сделать, — ответил полковник, — все уже устроено.

— Ведь, если камни у нее, значит, ей грозит опасность? — Робинсон прикрыл глаза. — А я так не люблю всяких жутких историй.

— Вы действительно думаете, что ей может что-либо угрожать?

— В этом кое-кто заинтересован. Многие нежелательные лица, надеюсь, вы понимаете меня.

— Я понимаю вас, — мрачно ответил полковник.

— Ну и, конечно, они будут водить друг друга за нос. — Мистер Робинсон сокрушенно покачал головой. — Это так все осложняет!

Полковник Пайквэй осторожно поинтересовался:

— А вы как-нибудь заинтересованы в этом деле?

— Безусловно. — В голосе мистера Робинсона прозвучал упрек. — Некоторые из этих камней были проданы его покойному высочеству моим синдикатом по очень хорошей цене. Люди, которых я представляю и которые заинтересованы в возвращении камней, получили бы согласие бывшего владельца. Я бы не хотел что-либо добавлять к сказанному, это слишком деликатный вопрос.

— Но вы, конечно, на стороне добрых сил? — с улыбкой спросил полковник Пайквэй.

— Добрых? Ну да, конечно, добрых! — Мистер Робинсон помолчал. — Вы уже знаете, кто занимал номера рядом с миссис Сатклифф?

Лицо полковника Пайквэя оставалось непроницаемым.

— Постойте, постойте, — кажется, знаю. Слева сеньора Анжелика де Торедо — испанка, танцовщица местного кабаре. Может быть, не совсем испанка и, возможно, не очень хорошая танцовщица, но пользуется популярностью. А с другой стороны кто-то из учителей. Я понимаю…

Мистер Робинсон просиял.

— Вы все такой же. Я прихожу к вам с весьма конфиденциальной информацией, а вам уже все известно.

— Что вы, что вы, — вежливо возразил полковник.

— Между нами говоря, — сказал мистер Робинсон, — нам известно немало.

Взгляды собеседников встретились.

— Будем надеяться, что мы знаем достаточно, — добавил мистер Робинсон, поднимаясь.

Глава 4 Возвращение путешественников

1

— Ну вот! — с досадой воскликнула миссис Сатклифф, выглядывая в окно гостиницы. — Стоит вернуться в Англию, как сразу начинается дождь! Это меня ужасно угнетает.

— А я рада, что мы дома, — сказала Дженнифер. — И что на улицах только английская речь! И что можно пить нормальный чай и есть масло, джем и вкусное печенье.

— Ах, дорогая, мне бы хотелось, чтобы ты не была такой домоседкой, — сокрушенно вздохнула миссис Сатклифф. — Какой прок брать тебя за границу, если всю дорогу ты твердишь, что предпочла бы остаться дома?

— Но мама, мне очень нравится побыть месяц-другой за границей. Я только сказала, что рада снова очутиться дома.

— Ну, хорошо. А теперь, милая, — миссис Сатклифф отошла от окна, — оставь меня в покое. Я хочу удостовериться, что мы довезли весь наш багаж. Нет, со времен войны я, пожалуй, впервые почувствовала, что люди стали на редкость нечестными. Я уверена, что если б я не присматривала за вещами, тот тип уволок бы мою зеленую сумку, тогда, в Тилбери. И еще один ходил вокруг нашего багажа, я его видела потом в поезде.

— Ой, мама, вечно ты преувеличиваешь, — сказала Дженнифер. — По-твоему, вокруг одни только воры.

— Большинство, — мрачно изрекла миссис Сатклифф.

— Но только не англичане, — решительно возразила дочь.

— Они еще хуже, — возразила мать. — От арабов и иностранцев только этого и ждешь, англичан же никто не опасается, что очень на руку всяким здешним мошенникам. Ну, а теперь дай я посчитаю. Так, большой зеленый чемодан на месте и черный тоже. Вот два маленьких коричневых и сумка на молнии, и клюшки для гольфа. Так, вот ракетки, кожаный чемодан… Постой, а где зеленая сумка? Ах, вот она. Так: раз, два, три, четыре, пять, шесть… Ну, все в порядке. Все четырнадцать мест.

— Давай попьем чаю, — предложила Дженнифер.

— Чаю? Но ведь сейчас только три часа.

— Но я ужасно голодна.

— Ну хорошо, хорошо. Ты не можешь сама спуститься вниз и заказать себе чаю? Я просто падаю с ног и должна отдохнуть, а потом достану вещи, которые понадобятся нам сегодня. Очень неприятно, что папа не смог нас встретить. Что у него сегодня за важное совещание в Ньюкасле^[29], ума не приложу. По-моему, встретить жену и дочь — это значительно важнее. Особенно после трех месяцев разлуки. Ты точно сама справишься?

— Господи, ну мама! — с обидой воскликнула Дженнифер. — Сколько мне лет, по-твоему? Ты не могла бы дать мне немного денег, а то у меня совсем не осталось. — Она взяла протянутую матерью десятгашиллинговую^[30] бумажку и вышла.

Едва дверь за ней затворилась, на тумбочке у кровати зазвонил телефон. Миссис Сатклифф сняла трубку:

— Алло… Да… Да, это миссис Сатклифф…

В это время в дверь постучали, миссис Сатклифф сказала: «Извините, подождите минутку» — и прошла к двери.

Молодой человек в темно-синей спецодежде с небольшим ящичком инструментов вошел в прихожую.

— Электрик, — сказал он быстро, — в вашем номере что-то со светом, пришел проверить.

Миссис Сатклифф впустила его и вернулась к телефону.

— Простите, что вы сказали?

— Меня зовут Дерек О'Коннор. Может быть, я поднимусь к вам в номер? Это касается вашего брата.

— Да-да, конечно… Конечно, приходите. Да-да, третий этаж, номер триста десять.

Миссис Сатклифф села на кровать. Она уже догадалась, что ей сейчас сообщат.

— Простите, где у вас ванная? — спросил электрик.

— Там, за второй спальней.

Вскоре снова раздался стук в дверь. Миссис Сатклифф открыла. Вошел молодой человек и пожал ей руку с выражением дружеского участия на лице.

— Вы из министерства иностранных дел?

— Мое имя Дерек О'Коннор. Меня прислал шеф, чтобы сообщить вам…

— Говорите, прошу вас! — воскликнула миссис Сатклифф. — Он погиб, да?

— Да, это так, миссис Сатклифф. Он пытался вылететь из Рамата с принцем Али Юсуфом, но самолет разбился в горах.

— Почему мне не сказали — не дали телеграмму на корабль?

— Не было уверенности. Мы знали, что самолет пропал, но еще надеялись… Теперь же обломки найдены. Не сомневаюсь, что смерть его была мгновенной.

— Принц Али тоже погиб?

— Да.

— Я, признаться, не так уж удивлена, — сказала миссис Сатклифф. Ее голос немного дрожал, но она полностью владела собой. — Я так и знала, что Боб умрет молодым. Он был слишком бесшабашным. Всегда летал на самых новых, толком еще не опробированных самолетах и черт-те что на них выделывал. Последние четыре года мы с ним так редко виделись. Но ведь человека нельзя изменить, правда?

— Правда, — ответил посетитель, — скорее всего, нельзя.

— Генри, мой муж, всегда говорил, что он рано или поздно разобьется, — сказала миссис Сатклифф, словно находя своего рода грустное утешение в том, что пророчество исполнилось. Слеза скатилась по ее щеке, миссис Сатклифф полезла в карман за носовым платком. — Это такой удар!

— Я понимаю, мне очень жаль, поверьте.

— Боб, разумеется, ни за что бы не сбежал, — продолжала миссис Сатклифф, — но он был на службе. Сказать по правде, я не хотела, чтоб он шел на службу к принцу… Боб был отличным летчиком, и я не верю, что катастрофа произошла по его вине.

— Да, это действительно не его вина. Это было единственной возможностью спасти принца — вылететь вместе с ним из страны, несмотря ни на что. Полет был очень опасным, и вот чем все кончилось…

Миссис Сатклифф кивнула.

— Я понимаю, — тихо произнесла она. — Спасибо, что пришли.

— С вашего позволения, — сказал О'Коннор, — я бы хотел задать вам несколько вопросов. Ваш брат не просил вас что-либо вывезти в Англию?

— Вывезти? Нет, а что вы имеете в виду?

— Не передавал ли он вам какой-нибудь пакетик или коробочку, которую вы должны были бы вручить кому-нибудь в Англии?

Миссис Сатклифф с удивлением покачала головой:

— Нет, а почему вы решили, что он должен был мне что-то передать?

— У нас есть основания полагать, что ваш брат передал кому-то одну очень важную посылку. В тот день он приходил к вам в гостиницу — я имею в виду день, когда началось восстание.

— Да, и оставил записку. Но там не было ничего такого, только какие-то глупости про гольф и теннис…, когда он ее писал, то еще не знал, что придется улетать вместе с принцем.

— И больше в записке ничего не было?

— Нет.

— Вы не сохранили ее, миссис Сатклифф?

— Сохранила ли я записку? Нет, конечно. Но в ней не было ничего особенного. Я прочла ее и тут же выбросила. Зачем было ее сохранять?

— Безусловно, незачем. Просто…

— Просто что?

— Там мог быть и другой текст. В конце концов, — мистер О'Коннор улыбнулся, — есть ведь и симпатические чернила^[31].

— Какая глупость! Я уверена, что Боб никогда не стал бы писать этими дурацкими чернилами. Мой дорогой братец был вполне нормальным человеком! — По ее щеке вновь скатилась слеза. — Боже, но где же моя сумка! Мне нужен носовой платок. Наверное, я оставила ее в другой комнате.

— Я принесу ее вам, — сказал О'Коннор, вставая.

Он вышел в смежную комнату и остановился при виде молодого человека в униформе, склонившегося над раскрытым чемоданом. Тот поднял голову и слегка вздрогнул.

— Электрик, — сказал он поспешно. — Что-то с пробками.

О'Коннор повернул выключатель.

— Мне кажется, все в порядке, — сказал он почти ласково.

— Должно быть, диспетчер перепутал номер комнаты, — ответил электрик.

Он мигом собрал свои инструменты и выскользнул в коридор. О'Коннор нахмурился, взял с туалетного столика небольшую дамскую сумочку и отнес ее миссис Сатклифф.

— Простите, — сказал он и снял телефонную трубку. — Я из комнаты триста десять. Вы посылали сюда электрика? Да-да. Я подожду.

Ждать пришлось около минуты.

— Нет? Я так и думал. Нет-нет, все в порядке.

Он повесил трубку и обернулся к миссис Сатклифф:

— С пробками все в порядке, и сюда не присылали никакого электрика.

— В таком случае, что же было нужно этому человеку? Это был вор?

— Весьма вероятно.

Миссис Сатклифф поспешно заглянула в свою сумку.

— Деньги, слава Богу, на месте.

— Уверены ли вы, миссис Сатклифф, совершенно ли вы уверены, что ваш брат не просил вас ничего переправить в Англию, спрятав среди своих вещей?

— Я абсолютно уверена.

— А ваша дочь… Ведь у вас есть дочь, не правда ли? Не мог ли ваш брат передать что-нибудь ей?

— Нет, я уверена, что он ничего ей не передавал.

— Здесь есть и другая возможность, — сказал О'Коннор. — Он мог спрятать что-либо в ваших вещах в тот день, когда ждал вас в вашей комнате.

— Но с чего бы он стал делать это?! Что вы такое говорите!

— Все это не так невероятно, как кажется. Очень может быть, что принц Али Юсуф отдал вашему брату на хранение что-то весьма важное, и ваш брат решил, что спрятать это среди ваших вещей будет надежнее, чем хранить при себе.

— По-моему, все это нелепо…

— А как вы посмотрите на то, чтобы мы… проверили?

— Проверили?! Вы что, хотите копаться в моем багаже? Ворошить мои вещи?! — Голос миссис Сатклифф сорвался на крик.

— Я понимаю, что моя просьба просто чудовищна. Но мы бы все сделали аккуратно, — сказал О'Коннор заискивающе. — Мне часто приходилось помогать упаковывать вещи моей маме, и она говорит, что у меня это недурно получается.

Он пустил в ход все свое обаяние, которое, как не раз повторял полковник Пайквэй, было его главным достоинством.

— Ну, ладно, — уступила миссис Сатклифф. — Я думаю… Если вы на этом настаиваете… Если это действительно так важно…

— Да, это может оказаться очень важным, — ответил Дерек О'Коннор. — Ну что ж, пожалуй, начнем.

Минут через пятнадцать в комнату вошла Дженнифер, только что попившая чаю. Оглядев комнату, она невольно воскликнула:

— Мама, что вы тут делали?!

— Распаковывались, — сердито ответила миссис Сатклифф, — а теперь снова запаковываемся. Это мистер О'Коннор. Моя дочь Дженнифер.

— Но зачем вам понадобилось сначала все вытаскивать, а теперь снова укладывать?

— Лучше не спрашивай, — отрезала мать. — Возможно, твой дядя Боб что-то спрятал среди наших вещей. Кстати, он тебе ничего не передавал?

— Дядя Боб? Нет. А мои вещи вы тоже распаковывали?

— И твои тоже, — бодро отозвался Дерек, — и ничего не нашли. Теперь вот снова упаковываем. Я думаю, миссис Сатклифф, вы должны выпить чаю или чего-нибудь покрепче. Вы позволите заказать вам? Может, бренди с содовой? — Он подошел к телефону.

— Я бы не отказалась от чашки чаю, — сказала миссис Сатклифф.

— Чай тут чудесный! — сообщила Дженнифер. — Хлеб, масло, сандвичи, кексы, а потом я спросила официанта, не затруднит ли его принести мне еще сандвичей, и он сказал, что не затруднит. Такая прелесть!

О'Коннор заказал чаю, а затем собрал вещи миссис Сатклифф так быстро и так ловко, что вызвал ее невольное восхищение.

— Ваша мама неплохо вас натренировала!

— Да, по части упаковки я просто профессионал, — скромно улыбнулся Дерек. Его мать давно умерла, и свое умение распаковывать и упаковывать чемоданы он приобрел исключительно на службе у полковника Пайквэя. — Я хочу вам сказать еще кое-что, миссис Сатклифф. Пожалуйста, будьте осторожны.

— Осторожна? В каком смысле?

— Ну… — О'Коннор предпочел не развивать эту тему. — Революция — штука хитрая, всегда трудно предугадать последствия… Вы долго пробудете в Лондоне?

— Завтра мы собираемся за город, нас вывозит мой муж.

— В таком случае, все в порядке. Но… ничего не предпринимайте самостоятельно. Если все же что-нибудь произойдет, немедленно позвоните по номеру девятьсот девяносто девять.

— О-о-о! — с восторгом воскликнула Дженнифер. — Позвонить по трем девяткам! Это всегда было моей мечтой!

— Ах, Дженнифер, не валяй дурака, — приструнила ее мать.

3

Выдержка из отчета в местной газете:

«Вчера перед судом магистрата предстал человек, проникший в резиденцию мистера Генри Сатклиффа с целью ограбления. Это случилось, когда все члены семьи находились в церкви на воскресной утренней проповеди. Спальня миссис Сатклифф подверглась варварскому налету и была оставлена в ужасающем беспорядке. Прислуга и кухонный персонал ничего не слышали. Полиция арестовала грабителя, пытающегося спастись бегством. По-видимому, что-то ему помешало, и он не успел прихватить ничего ценного.

Преступник, назвавшийся Эндрю Боллом, без определенного места жительства, признал себя виновным. Болл заявил, что он безработный и нуждается в деньгах. Драгоценности миссис Сатклифф, за исключением нескольких вещей, которые она постоянно носит, хранятся в банке».

— Я же говорил, чтобы запирали наружную дверь в гостиной, — высказался по данному поводу в семейном кругу мистер Сатклифф.

— Дорогой Генри, — ответила на это миссис Сатклифф, — по-моему, ты еще не совсем понял, что меня тут не было последние три месяца. И вообще, я где-то читала, что если взломщик захочет забраться в дом, то он все равно заберется. — И мечтательно просматривая газету: — Как звучит — «кухонный персонал!» А на самом деле — это старая, глухая и немощная миссис Эллис да полоумная дочка Барзуэллов, что приходит убираться по воскресеньям.

— Чего я не понимаю, — сказала Дженнифер, — так это того, как полиция обнаружила, что к нам явился взломщик, и даже вовремя прибыла, чтобы его схватить.

— Очень странно, что он ничего не взял, — добавила миссис Сатклифф.

— А ты в этом уверена, Джоан? Сначала ты вроде бы сомневалась?

Миссис Сатклифф с раздражением посмотрела на мужа:

— Ну, такие вещи никогда не замечаешь сразу, ты же видел, какой разгром у меня в спальне. Я должна все тщательно осмотреть, прежде чем сказать определенно. Что-то я не заметила моего любимого шарфа.

— Извини, мамочка. Это я его взяла. А потом его унесло ветром в Средиземное море. Я хотела только чуть-чуть поносить и забыла тебе сказать.

— Слушай, Дженнифер, сколько раз я тебя просила не брать ничего без спроса?

— Можно еще пудинга? — ловко сменила тему Дженнифер.

— Конечно. В самом деле, миссис Эллис чудесно готовит. Жаль, что приходится кричать, чтобы она услышала. Но, я надеюсь, в школе ты не будешь все время просить добавки. Имей в виду, Медоубенк не совсем обычная школа.

— Я не уверена, что так уж туда хочу, — сказала Дженнифер. — Кузина одной моей знакомой девочки там побывала и говорит, что там ужасно. Единственное, чему их обучали, так это как входить и выходить из «роллс-ройсов» и как себя вести на обеде у королевы.

— Дженнифер, — ответила мать, — ты просто не понимаешь, как тебе повезло, что ты попала в Медоубенк. Учти, миссис Балстроуд принимает отнюдь не всех девочек. Тем, что тебя приняли, ты обязана исключительно влиянию твоей тети Розамонд и высокому положению папы. К тому же, — продолжала миссис Сатклифф, — если когда-нибудь королева пригласит тебя на обед, тебе совсем не помешает знать, как там себя вести.

— Но, мама, — сказала Дженнифер, — ведь королева очень часто завтракает с людьми, которые не умеют себя вести, — со всякими жокеями^[32], шейхами и африканскими вождями…

— У африканских вождей, как правило, превосходные манеры, — вставил мистер Сатклифф, недавно вернувшийся из короткой командировки в Гану^[33].

— Так же, как и у арабских шейхов, — добавила миссис Сатклифф. — Они удивительно воспитанные!

— Ой, а помнишь, на том обеде у шейха, — сказала Дженнифер. — Как он вынул глаз у барашка и угостил тебя, а дядя Боб сказал, чтобы ты его съела и не устраивала скандала. Как ты думаешь, если он так же поступит с глазом барашка в Букингемском дворце^[34], королева не будет в шоке?

— Хватит, Дженнифер, — оборвала ее мать.

4

Как только Эндрю Болл, человек без определенного места жительства, получил свои три месяца тюрьмы за взлом, Дерек О'Коннор позвонил полковнику Пайквэю:

— Мы у него ничего не обнаружили — сказал он, — хотя дали этому парню уйму времени.

— Кто это был? Кто-нибудь знакомый?

— Я думаю, кто-то из людей Геко. Они наняли его для подобных оказий. Мелкая сошка. Не слишком умен, но старательный и исполнительный.

— И он выслушал приговор как овечка? — Полковник Пайквэй на другом конце провода усмехнулся.

— Да, типичная картина — несчастный простодушный парень, сбившийся с пути.

— Он ничего не нашел, — задумчиво сказал полковник Пайквэй, — и ты тоже ничего не нашел. Может, и в самом деле искать нечего. Может, наша догадка о том, что Роулинсон спрятал камни среди вещей своей сестры, неверна.

— Это не только наша догадка.

— Да… А вдруг мы попались на удочку?

— Ну, не знаю. А есть другие предположения?

— Множество: камни могут быть все еще в Рамате, где-нибудь спрятаны в отеле «Ритц-Савой», или Роулинсон передал их кому-нибудь по дороге в аэропорт, или, может быть, кстати, мистер Робинсон на это намекал… камнями завладел кто-нибудь из соседнего номера… Или, возможно, они были у миссис Сатклифф, но она об этом не знала и выкинула их вместе с ненужными вещами за борт в Красное море^[35]… Ну что ж, — подытожил полковник Пайквэй, — быть может, это и к лучшему.

— Это ведь огромные деньги, сэр.

— Да, но человеческая жизнь дороже, — ответил полковник Пайквэй.

Глава 5 Письма из Медоубенка

Письмо Джулии Апджон матери:

Милая мамочка!

Я совсем успокоилась, и мне здесь очень нравится. Я подружилась с девочкой по имени Дженнифер, она тоже новенькая. Мы с ней обожаем теннис, и Дженнифер неплохо играет. Она говорит, что ее ракетка покоробилась от жары, так как она возила ее с собой на Персидский залив. Она видела революцию, которая там была. Я спросила ее, было ли это интересно, она сказала, что нет, потому что они сидели все время в посольстве и все пропустили…

Мисс Балстроуд мне очень нравится. Она легко нашла подход к нам с Дженифер. За глаза все зовут ее Бал или Балли. Английскую литературу нам преподает мисс Рич, она очень строгая. Когда она злится, у нее прямо волосы встают дыбом. У нее очень странное, но выразительное лицо, и когда она читает отрывки из Шекспира, то все кажется просто всамделишным. Она позавчера так говорила о Яго^[36], о том, что он чувствовал. Ну и, конечно, о ревности, как она въедается в сердце, и ты страдаешь и доходишь до безумия, и хочешь сделать больно тому, кого любишь. Мы все были потрясены, кроме Дженнифер, ее ничем не пронять. Мисс Рич преподает еще и географию. Раньше я думала, что это очень скучный предмет, но у мисс Рич он мне очень нравится. Сегодня она рассказывала нам про торговлю пряностями и зачем пряности нужны — без них все быстро портится.

Я занимаюсь искусством с мисс Лоури, она приходит дважды в неделю и возит нас в Лондон, в картинные галереи.

Французским с нами занимается мадемуазель Бланш, она совсем не умеет поддерживать порядок в классе, но Дженнифер говорит, что все французы такие. Она не сердитая, но очень нудная. Говорит: «Enfin, vous m'ennuiez, mes enfants»^[37]. А мисс Спрингер хуже всех, она занимается с нами гимнастикой и физической подготовкой, у нее рыжие волосы и от нее пахнет потом.

Математику нам преподает мисс Чедвик (Чедди), она очень милая. Ну и, наконец, мисс Вэнситтарт, которая обучает нас истории и немецкому. Она очень похожа на мисс Балстроуд, только совсем не энергичная.

У нас много девочек-иностранок: две итальянки, несколько немок, довольно милая шведка (принцесса или что-то вроде того) и еще одна — полутурчанка-полуиранка, которая говорит, что должна была выйти замуж за принца Али Юсуфа, того самого, который погиб в авиакатастрофе. Но Дженнифер говорит, что Шаиста выдумала это только потому, что она что-то вроде кузины этого принца, а у них принято жениться на кузинах. Вообще Дженнифер знает много чего интересного, только почти ничего не рассказывает. Она говорит, что принц любил другую.

Думаю, что ты скоро уедешь, пожалуйста, не забудь свой паспорт, как это с тобой случилось в прошлый раз. И не забудь взять все необходимое на случай аварии.

Любящая тебя

Джулия.

Письмо Дженнифер Сатклифф ее матери:

Дорогая мамочка!

Здесь в самом деле неплохо. Здесь гораздо лучше, чем я думала. Погода все время стоит хорошая. Вчера мы писали сочинение на тему «Может ли положительная черта характера быть чрезмерной?» Я ничего не смогла придумать, а на следующей неделе мы будем писать «Чем отличаются характеры Джульетты^[38] и Дездемоны^[39]», что, по-моему, тоже большая глупость. Мама, не находишь ли ты возможным купить мне новую теннисную ракетку?

Я знаю, что ты отдавала мою в перетяжку прошлой осенью, но с ней все равно что-то не в порядке. Может быть, она покоробилась от жары. Можно, я буду изучать греческий? Мне так хочется! Я очень люблю изучать языки. На будущей неделе я и еще несколько девочек собираемся поехать в Лондон на балет «Лебединое озеро»^[40].

Кормят здесь просто отлично. Вчера на ленч^[41] у нас был цыпленок, а к чаю — очень хорошие кексы, прямо домашние.

Я не могу вспомнить больше никаких новостей. Вас больше не грабили?

Твоя любящая дочь

Дженнифер.

Письмо Маргарет Гор-Вест, ученицы старшего класса, ее матери:

Милая мама!

Писать почти не о чем. Я занимаюсь немецким с мисс Вэнситтарт. Ходят слухи, что мисс Балстроуд собирается уходить и мисс Вэнситтарт займет ее место, но об этом поговаривают уже почти год, и я уверена, что это неправда. Я спросила мисс Чедвик (разумеется, я не посмела спросить у мисс Балстроуд), и она ответила совершенно однозначно: что безусловно, нет, и посоветовала не слушать всяких сплетен. Во вторник мы ездили на балет «Лебединое озеро». Просто нет слов! Сплошное очарование!

Принцесса Ингрид забавная. У нее такие синие глаза, а на зубах пластинка. У нас две немки новенькие, прекрасно говорят по-английски.

Мисс Рич вернулась и выглядит просто прекрасно. Мы без нее очень скучали в прошлом триместре. Новую учительницу физкультуры зовут мисс Спрингер. Она очень любит командовать и поэтому никому не нравится. Но тем не менее она очень хорошо тренирует нас по теннису. Одна из новеньких девочек, Дженнифер Сатклифф, в будущем может стать прекрасной теннисисткой, но у нее пока слабоват удар сзади. Ее подружку, тоже новенькую, зовут Джулия.

Ты не забыла, что обещала забрать меня отсюда 20-го, а? Спортивный праздник будет 19 июня.

С любовью,

Маргарет.

Письмо Энн Шепленд Деннису Рэтбону:

Дорогой Деннис!

Я не могла выкроить ни минуты до начала третьей недели триместра. Теперь я могу сказать, что с удовольствием где-нибудь отобедаю с тобой в субботу или в воскресенье. Я дам тебе знать об этом.

Работать в школе, оказывается, довольно забавно. Но благодарю Бога, что я не учительница! Я бы сошла с ума.

Твоя Энн.

Письмо мисс Джонсон сестре:

Милая Эдит!

В этом триместре все идет как обычно, летний триместр — это всегда приятно. Сад выглядит чудесно, и мы взяли нового садовника на подмогу старому Бриггсу — молодого и сильного. К сожалению, он очень недурен собой, а девочки такие глупые!

Мисс Балстроуд ничего не говорит о своем уходе, и я надеюсь, что она оставила эту идею. Мисс Вэнситтарт не может, я уверена, вполне ее заменить. Если это случится, не думаю, чтоб я осталась.

Передай привет Дику и детям и напомни обо мне Оливеру и Кей, когда увидишь их.

Элспет.

Письмо мадемуазель Анжель Бланш Рене Дюпону, Бордо; до востребования:

Милый Рене!

Здесь все неплохо, но не могу сказать, чтобы мне здесь очень нравилось. Девочки особой почтительностью не отличаются и ведут себя безобразно. Но я думаю, лучше не жаловаться мисс Балстроуд. С такой начальницей нужно держать ухо востро!

В настоящее время нет ничего интересного, что я могла бы тебе сообщить.

Муха.

Письмо мисс Вэнситтарт подруге:

Дорогая Глория!

Летний триместр начался чудесно. Очень неплохое пополнение из новых девочек. Иностранки уже освоились и чувствуют себя хорошо. Наша маленькая принцесса (я имею в виду ближневосточную, а не скандинавскую) всех к себе расположила. По правде говоря, я этого и ожидала — у нее такие очаровательные манеры!

Новая учительница физкультуры — не лучший вариант. Девочки невзлюбили ее — за то, что она слишком с ними высокомерна. Но, в конце концов, у нас же не простая школа, и гимнастика здесь не самый главный предмет. К тому же она слишком любопытна и задает множество вопросов личного характера, и это очень раздражает. Мадемуазель Бланш, наша новая преподавательница французского, очень дружелюбна, но ей далеко до мадемуазель Депюи.

В первый день мы с трудом избежали скандала: леди Вероника Карлтон-Сандуейз явилась совершенно пьяная! Но благодаря мисс Чедвик, которая успела перехватить ее на одной из дальних аллей, мы предотвратили весьма неприятный инцидент. Кстати, близнецы очень славные девочки.

Мисс Балстроуд ничего не говорит о будущем, но по ее поведению я вижу, что она уже приняла решение. Ну что ж, Медоубенк — прекрасная школа, и я буду рада продолжить ее традиции.

Когда увидишь Марджери, передай ей привет.

Твоя Элинор.

Письмо полковнику Пайквэю, пришедшее по обычному каналу связи:

…Отправили человека на верную погибель! Я же здесь единственный полноценный мужчина среди ста девяноста женщин.

Ее Высочество прибыла очень эффектно, в двуцветном «кадиллаке» — ярко-малиновом с пастельно-голубыми вставками, в национальном костюме — хоть сейчас для обложки «Вог»,^[42] издание для подростков.

С трудом узнал ее в школьной форме на следующий день. Мне не стоило никаких усилий установить с нею дружеские отношения, она сама к этому стремилась. С самым невинным видом спрашивала меня названия тех или иных цветочков, пока Горгона^[43] (дама с рыжими локонами и голосом как у коростеля^[44]) не услышала нашу беседу и не уволокла девочку от моего цветника, причем принцессе явно не хотелось уходить. Я понимаю, почему восточным девушкам предписывается носить чадру. Эта крошка, как мне кажется, набралась жизненного опыта в швейцарской школе.

Горгона (это кличка мисс Спрингер, преподавательницы гимнастики) вскоре вернулась, чтобы сделать мне внушение. Садовый персонал не должен разговаривать с ученицами и т. д. Я прикинулся совершеннейшим простачком: «Извините, мисс, но молодая леди спросила, что это за дельфиниум^[45]. У них, похоже, такие не растут…» Горгона довольно быстро успокоилась и в конце разговора была почти любезна.

Пока не возымел никакого успеха у секретарши мисс Балстроуд. Она типичная провинциалка, строит из себя деловую (даму. Преподавательница французского куда более приветлива. Вроде бы такая неприметная мышка, но на самом деле себе на уме. Зато завел знакомство с тремя милыми хохотушками: Памелой, Луизой и Мэри, фамилий их не знаю, но девочки, несомненно, аристократки. Эта вредная мисс Чедвик, старая боевая лошадь, не спускает с меня глаз, но я очень осторожен и стараюсь не запятнать свою репутацию.

Мой босс, старик Бриггс, принадлежит к тому типу людей, которые любят поразглагольствовать о добрых старых временах. Хотя, по-моему, он и тогда отнюдь не был в первых рядах. Постоянно брюзжит, все ему не так, все не такие. Однако о мисс Балстроуд отзывается очень уважительно. Тут я его полностью поддерживаю. Мы и поговорили-то с ней всего несколько минут, а я почувствовал, что она меня видит насквозь. Пока ничего интересного нет, но я живу надеждой!

Глава 6 Первые дни

1

В учительской шел обмен впечатлениями: зарубежные поездки, увиденные спектакли и художественные выставки. По стенам были развешаны яркие фотографии. Их было так много, что среди этой пестроты едва просматривались обои.

Неожиданно разговор стал общим. Все восхищались новым спортивным корпусом и одновременно его критиковали. Нельзя было не согласиться, что это великолепное сооружение, но каждая из учительниц считала своим долгом высказать собственные замечания по поводу дизайна. Затем кратко обсудили новых девочек и пришли к выводу, что они вполне достойны их чудесной школы. Потом разговор перешел на двух новых преподавательниц. Бывала ли мадемуазель Бланш в Англии прежде? Из какой части Франции она приехала? Мадемуазель Бланш отвечала вежливо, но сдержанно. Мисс Спрингер проявила большую общительность. Она говорила энергично и решительно, будто читала лекцию. Тема: великая и неподражаемая мисс Спрингер. Все бывшие коллеги ее ценили. Все директора школ с благодарностью принимали ее советы и в соответствии с оными тут же меняли расписание.

Мисс Спрингер не страдала чрезмерной чувствительностью и попросту не заметила некоторого замешательства, последовавшего за этим заявлением, что заставило мисс Джонсон мягко спросить:

— Я полагаю, ваши идеи не всегда принимались в точности так, как вы их — гм — высказывали?

— К неблагодарности нужно быть готовой! — Голос мисс Спрингер стал еще громче. — И, смею уверить, я всегда готова. Беда в том, что люди трусливы и не умеют смотреть в глаза фактам. Они предпочитают не видеть даже того, что у них прямо под носом! Мне это претит. Я человек прямой! Когда мне удавалось раскопать грязную историю, я всегда выносила ее на суд общественности. У меня хороший нюх, и, если я иду по следу, то обязательно настигаю жертву. — Мисс Спрингер издала громкий короткий смешок. — По моему мнению, те люди, чья жизнь не представляет собой открытую книгу, не имеют права преподавать в школе. Если кому-то есть что скрывать, пусть лучше сам все расскажет. Вы не поверите, что мне доводилось узнавать о людях! Невероятные вещи!

— Вам это было приятно? — спросила мадемуазель Бланш.

— Конечно нет, но долг — превыше всего. И я никогда не отступаю, ведь это было бы непозволительной мягкостью. — Мисс Спрингер опять издала свой смешок. — Надеюсь, что никому из присутствующих нечего скрывать.

У всех сразу испортилось настроение, но мисс Спрингер была не из тех, кто обращает внимание на подобные мелочи.

2

— Можно с вами поговорить, мисс Балстроуд?

Мисс Балстроуд отложила ручку и подняла глаза на раскрасневшееся лицо мисс Джонсон, наставницы.

— Да, мисс Джонсон.

— Я насчет Шаисты, египтянки или кто она там еще.

— Да?

— Все дело в ее… э… белье…

Мисс Балстроуд изумленно подняла брови.

— Ее… лифчике… — пролепетала мисс Джонсон.

— А что такое с ее лифчиком?

— Понимаете… Он не такой, как надо. Он… ну… приподнимает… Совершенно непотребно…

Мисс Балстроуд с трудом удержалась от улыбки, что бывало часто при общении с мисс Джонсон.

— Я думаю, мне лучше пойти посмотреть самой.

Дознание завершилось извлечением непозволительного предмета лично мисс Джонсон, на что сама Шаиста реагировала с живейшим интересом.

— Тут что-то вроде проволоки… косточка, — неодобрительно сообщила мисс Джонсон.

Шаиста принялась оживленно объяснять:

— Но вы видите, что у меня такая маленькая грудь. Я не похожа на женщину. А это очень важно для девочки, показать, что ты женщина, а не мальчик.

— У тебя для этого будет масса времени! Тебе же только пятнадцать, — прервала ее мисс Джонсон.

— Пятнадцать лет — это уже женщина. И я выгляжу как женщина, не правда ли?

Она обращалась к мисс Балстроуд, которая кивала, улыбаясь.

— Я прекрасно понимаю, — ответила мисс Балстроуд, — прекрасно понимаю твой взгляд на эту проблему. Но в нашей школе ты находишься в основном среди английских девочек, а они в пятнадцать лет еще не чувствуют себя женщинами. Мне нравится, когда мои ученицы носят одежду, соответствующую их возрасту. Ты можешь надевать этот бюстгальтер под вечерний наряд, когда поедешь в Лондон, но не носи его каждый день. Кроме того, у нас много спортивных игр, и поэтому нужно, чтобы твое тело было свободно.

— По-моему, всего этого беганья и прыганья даже слишком много, — сказала Шаиста капризно, — и к тому же я не люблю мисс Спрингер. Она только и делает, что командует: «Быстрей, не зевай», — и я устаю.

— Довольно, Шаиста. — Голос мисс Балстроуд стал более строгим. — Твоя семья послала тебя сюда обучаться английским манерам. И все эти упражнения очень полезны для твоего физического развития, в том числе и для бюста.

Отчитав таким образом Шаисту, мисс Балстроуд продолжила беседу с мисс Джонсон с глазу на глаз.

— Действительно, девочка вполне созрела, — сказала она, доверительно улыбаясь. — Ей можно дать все двадцать, и она себя соответственно ощущает. Нельзя надеяться, что она будет чувствовать себя ровесницей Джулии Апджон, например. Что же касается интеллекта, Джулия, возможно, ее даже и опережает, но физически Шаиста много старше.

— Я бы хотела, чтобы все они были похожи на Джулию Апджон, — заметила мисс Джонсон.

— А я нет, — быстро ответила мисс Балстроуд. — Школа, полная совершенно одинаковых девочек, — это было бы очень скучно.

Скучно, повторила она про себя, возвращаясь в свой кабинет. Это слово уже довольно давно не выходит у нее из головы. Скучно…

Казалось бы, единственное, чего вполне удалось избежать ее детищу, — это скука. Да и самой ей на протяжении всей ее карьеры директора школы никогда раньше не бывало скучно. У нее случались трудности с финансами, непредвиденные происшествия, проблемы с родителями, детьми, последствиями домашнего воспитания… Но все ее неприятности неизменно оборачивались триумфом. И теперь, хотя решение уже было принято, ей, в сущности, не хотелось уходить от дел.

Физически она и сейчас в хорошей форме, почти как тогда, когда они с Чедди (верная, милая Чедди!) начали все это грандиозное предприятие с горсткой детей и кредитом от одного невероятно дальновидного банкира. Образование у Чедди было более солидным, но именно мисс Балстроуд разработала план создания школы, которая стала известна всей Европе. Она никогда не боялась экспериментировать, в то время как Чедди преподавала добротно, грамотно, — но и только. Главным достоинством Чедди было ее умение оказываться всегда в нужном месте в нужный момент, готовность немедленно прийти на помощь, — как в случае с леди Вероникой в день открытия триместра. Великолепие школы держится на твердости Чедди — мисс Балстроуд это вполне осознавала.

С материальной точки зрения у обеих дам тоже все было в порядке, и если б они захотели покинуть школу сейчас, у них был бы гарантированный доход до конца жизни. Мисс Балстроуд хотела знать, согласится ли Чедди уйти вместе с ней. Возможно, нет. Ведь, в сущности, школа стала для нее домом. И она вполне сможет стать преемницей мисс Балстроуд.

Да, раз решение принято, то нужен преемник, который первое время будет советоваться с ней, а затем станет управлять самостоятельно. Вовремя уйти — одна из важнейших жизненных премудростей. Уйти прежде, чем твои силы начнут иссякать и ослабнет хватка, прежде, чем ты почувствуешь свою ненужность, прежде, чем дальнейшие усилия станут для тебя мучением!

Мисс Балстроуд закончила проверку сочинений и ответила, что у Джулии Апджон оригинальный склад ума. Дженнифер Сатклифф, как обычно, — полное отсутствие воображения, зато удивительная хватка — в том, что касается фактов. Мэри Вайз, разумеется, блистает исключительной памятью, — но до чего же скучно она мыслит! Скучно, опять это слово. Мисс Балстроуд постаралась выкинуть его из головы и вызвала звонком секретаршу, чтобы продиктовать письма.

«Дорогая леди Валенс, у Джейн были неприятности с ушами, мы вызывали врача, отчет которого я прикладываю… и т. д.»

«Дорогой барон фон Айзенгер! Мы смогли устроить поездку в оперу для Хедвиг…»

Час прошел незаметно. Мисс Балстроуд изредка прерывалась, чтобы найти наиболее точное слово. Карандаш Энн Шепленд быстро скользил по листку блокнота.

«Очень хороший секретарь, — думала мисс Балстроуд, — гораздо лучше Веры Лорример. Бедная девочка так внезапно уволилась. Сказала, что у нее нервное истощение, но, наверное, тут что-то личное. Как правило, в таких случаях всегда замешан мужчина…»

— Это все, — сказала мисс Балстроуд, продиктовав последнее слово, и из груди ее вырвался невольный вздох облегчения. — Приходится делать столько скучных вещей. Писать письма родителям — это как кормить собак: надо, чтобы каждой достался лакомый кусочек. А они просто не сводят с тебя глаз, разинув пасть, гм.

Энн рассмеялась. Мисс Балстроуд посмотрела на нее с интересом.

— Что заставило вас стать секретарем?

— Я даже не знаю. У меня нет особенных способностей к чему-либо, а это, по-моему, дело, в котором каждый что-нибудь да смыслит.

— Вы не находите эту работу монотонной?

— Нет. По-моему, мне повезло. Я уже успела поработать во многих местах: у сэра Мервина Тодхантера, археолога, у сэра Эндрю Питерса — в «Шелл»^[46]. Затем у Моники Корд, у актрисы. Это было беспокойное времечко! — Энн улыбнулась своим воспоминаниям.

— Сейчас многие девушки, так же как и вы, часто меняют место службы, — неодобрительно сказала мисс Балстроуд.

— Действительно, я не могу долго где-то работать. У меня мать инвалид, временами ей становится хуже, и тогда я возвращаюсь домой и забочусь о ней.

— Понятно.

— Но я в любом случае меняла бы работу. Я неусидчивая. А когда что-то новое — это не так скучно.

— Скучно… — пробормотала мисс Балстроуд, вновь наталкиваясь на фатальное слово.

Энн с удивлением посмотрела на нее.

— Не обращайте внимания, — сказала мисс Балстроуд, — просто меня сегодня буквально преследует это слово. А как бы вы отнеслись к работе учительницы? — спросила она с некоторым любопытством.

— Боюсь, я бы ее возненавидела, — честно ответила Энн.

— Но почему?

— Мне кажется, что это ужасно скучно… О, простите меня! — Она осеклась.

— Вот уж что не скучно, так это что-либо преподавать, — с воодушевлением сказала мисс Балстроуд. — Это, возможно, одно из самых восхитительных занятий на свете. Мне будет так не хватать этого, когда я уйду отсюда.

— Но… — Энн взглянула на нее. — Вы собираетесь уходить?

— Да, это решено. О, не в следующем году, возможно, я проработаю здесь еще несколько лет.

— Но почему вы так решили?

— Потому, что я отдала школе все мои силы и взяла у нее все, что могла взять. Хорошего понемножку.

— А школа и дальше будет работать?

— О да. У меня есть хороший преемник.

— Мисс Вэнситтарт, я полагаю?

— Вы сразу назвали мисс Вэнситтарт. — Мисс Балстроуд пытливо на нее посмотрела. — Интересно, почему?

— Право, я совсем не думала об этом. Просто мне показалось, что она прекрасно сможет продолжить ваше дело. А кроме того, она привлекательная женщина, а ведь это так важно, не правда ли?

— Да, конечно. Да, я уверена, Элинор Вэнситтарт — именно тот человек, который нужен.

— Когда вы уйдете, она сумеет продолжить начатое вами дело, — сказала Энн, собирая свой вещи.

«Но этого ли я хочу? — спросила себя мисс Балстроуд, когда Энн вышла. — Она продолжит мое дело… но при этом никаких экспериментов, ничего нового. Однако Медоубенк стал тем, что он собой представляет, отнюдь не благодаря традиции. Я пробовала, я рисковала, я строила и экспериментировала, я отказывалась следовать образцам других школ. Не это ли следует продолжить, когда я уйду? Нужен человек, который сможет привнести что-то новое в жизнь школы, какая-нибудь сильная личность… Вроде… Да, Эйлин Рич. Правда, Эйлин еще молода, у нее слишком мало опыта… Но она учитель от Бога. У нее есть идеи. Она никогда не будет скучной… Что за бред, пора выбросить это слово из головы! Элинор Вэнситтарт не скучна… Но…»

Она подняла глаза и увидела входящую мисс Чедвик.

— О, Чедди! — воскликнула мисс Балстроуд. — Как я рада тебя видеть!

— Почему? Что-нибудь случилось? — спросила мисс Чедвик озадаченно.

— Случилось. Я никак не могу кое-что решить.

— Это так непохоже на тебя, Гонория.

— Да, не правда ли? Как наши дела, Чедди?

— По-моему, вполне нормально. — Голос мисс Чедвик звучал как-то неуверенно.

Мисс Балстроуд сразу почувствовала это.

— Ну что? Выкладывай. Что такое?

— Ничего, в самом деле ничего. Только… — Мисс Чедвик наморщила лоб и стала похожа на чем-то озадаченного бульдога. — О, это не больше чем ощущение. Право, ничего такого, на что я могла бы указать с определенностью… Новые девочки очень милые. Преподавательницы… Я не совсем довольна мадемуазель Бланш, но я не любила и Женевьеву Депюи. Скрытная.

Мисс Балстроуд не придала значения этим словам, так как Чедди всегда упрекала учительниц французского в скрытности, но она и сама имела претензии к мадемуазель Бланш.

— Она плохой преподаватель, — сказала мисс Балстроуд. — Что весьма удивительно — у нее были такие хорошие характеристики.

— Французы вообще не умеют преподавать, — заметила мисс Чедвик, — никакой дисциплины… Зато мисс Спрингер слишком хороша! Спринтер^[47], эта фамилия ей больше бы подошла! Всех обойдет, умеет работать локтями!

— Она хороший тренер?

— О да, первоклассный.

— С новыми сотрудниками всегда поначалу сложно, — сказала мисс Балстроуд.

— Да, конечно. Я уверена, все образуется. Кстати, новый садовник — совсем молодой, никогда прежде не видела молодых садовников. К сожалению, очень хорош собой. Мы должны как следует за ним присматривать.

Обе леди согласно закивали. Уж они-то знали лучше многих, как молодой привлекательный мужчина опасен для сердца совсем юной девушки.

Глава 7 Солома на ветру

1

— Не так уж плохо, мальчик, — неохотно признал старый Бриггс, — не так уж плохо.

Он вынужден был одобрить работу своего нового помощника, вскопавшего полоску земли. «Не перехвалить бы! — думал он между тем. — А то еще начнет задирать нос».

— Но послушай, — продолжал он наставлять новичка, — не надо так торопиться, спокойнее, наше дело не терпит суеты. Спокойнее, вот так.

Молодой человек понимал, что при работе в таком темпе старый Бриггс не слишком выгодно смотрится на его фоне.

— Ну, а здесь, — говорил Бриггс, — здесь мы посадим несколько хорошеньких астр. Она терпеть не может астры — и пусть. У женщин вечно капризы, главное, не обращать на это внимания, десять против одного — они ничего не заметят. Вообще-то она все видит. И как ее только на все хватает?

Адам знал, что «она» означает мисс Балстроуд.

— А с кем это ты сейчас разговаривал? — продолжал Бриггс. — Когда ходил за бамбуком для навеса?

— Одна из молодых леди.

— Ага, одна из этих двух, с цепкими глазками. Смотри, осторожнее, парень. Лучше не связывайся с такими девчонками. Я-то уж знаю, что говорю. Я и сам однажды влип, давно дело было, в Первую мировую, так что держи, парень, ухо востро.

— Но ничего ведь не было, — сказал Адам. — Просто она спрашивала, что у нас тут за цветы.

— Ага, но все равно гляди, парень, — ответил Бриггс. — Тут не то место, чтоб заговаривать с молодыми леди. Она этого не любит.

— Я не сделал ничего такого.

— Я и не говорю, что сделал, парень. Но имей в виду: когда вместе собираются столько молодых женщин… Ты уж смотри. Вот и все. О, идет Старая Ведьма. Погоди, сейчас тебе будет.

Мисс Балстроуд приближалась быстрым шагом.

— Доброе утро, Бриггс, доброе утро… мм…

— Адам, мисс.

— Ах да, Адам. Вы уже вскопали этот участок. Что ж, по-моему, вполне прилично. Было бы чудесно, если бы вы занялись проволочной сеткой у дальнего корта, Бриггс.

— Конечно, мэм^[48], конечно, будет сделано.

— А что вы тут посадили?

— Ну, мэм, я думал…

— Только не астры, — сказала мисс Балстроуд, не давая Бриггсу закончить. — Георгины, да, лучше всего георгины, — заключила она, быстро удаляясь.

— Прогуливается и заодно дает указания, — пробурчал Бриггс. — Прямо насквозь видит. Сразу заметит, если напортачил. И помни, парень, насчет девчонок, ладно?

— Пусть только скажет, что я напортачил, мигом уволюсь, — мрачно заметил Адам. — Работы везде полно.

— Ну и молодежь теперь пошла, слова им не скажи! Я Только говорю, держи ухо востро.

Адам, сохраняя мрачность, продолжал работать.

Мисс Балстроуд направилась к школе, ее брови были слегка нахмурены. Навстречу ей шла мисс Вэнситтарт.

— Какой жаркий день! — сказала мисс Вэнситтарт.

— Да, очень жарко. Меня угнетает такая жара. — Мисс Балстроуд снова нахмурилась. — Ты обратила внимание на этого молодого человека… нового садовника?

— Нет пока еще.

— Он мне кажется… Ну, несколько странным, что ли, — сказала мисс Балстроуд задумчиво. — Слишком нетипичен для этих мест.

— Может, это выпускник Оксфорда^[49] решил подзаработать.

— Он привлекателен. Девочки на него заглядываются.

— Обычная проблема.

Мисс Балстроуд улыбнулась:

— Совместить свободный режим прогулок со строгим наблюдением — ты это имеешь в виду, Элинор?

— Именно.

— Ничего, справимся, — ответила мисс Балстроуд.

— Да, конечно. У вас в Медоубенке пока еще не было скандалов?

— Пару раз мы были на грани, — рассмеялась мисс Балстроуд. — Тут не соскучишься! А тебе, Элинор, никогда не казалось тут скучно?

— Нет, никогда, — сказала мисс Вэнситтарт. — Работа с детьми так интересна, так разнообразна… Ты можешь гордиться, Гонория, ты достигла огромных успехов!

— Да, я вроде бы неплохо все тут устроила, — задумчиво сказала мисс Балстроуд. — Конечно, не все вышло так, как было задумано… Скажи мне, Элинор, — внезапно спросила она, — если ты займешь мое место, что ты здесь изменишь? Не волнуйся, говори, мне очень интересно это услышать.

— Я не думаю, чтоб мне захотелось что-то менять, — ответила Элинор Вэнситтарт. — Мне кажется, что здесь все прекрасно устроено.

— Ты будешь неукоснительно придерживаться сложившихся традиций, это ты хочешь сказать?

— Да, конечно.

Мисс Балстроуд молча подумала: «Странно… Но ведь Элинор могла сказать так, чтобы порадовать меня. У любого творческого человека должна быть тяга к переменам. Элинор просто не хочет быть бестактной. Да, такт очень важен. Он необходим в общении с родителями, с девочками, с коллективом. Элинор тактичности не занимать…» Вслух же она сказала:

— Безусловно, должны быть серьезные причины для реформ, для изменения устоявшихся порядков. Но ведь они могут появиться.

— О, конечно, — согласилась мисс Вэнситтарт. — Нужно, как говорится, идти в ногу со временем. Но это твоя школа, Гонория, ты сделала ее тем, что она есть, и твои традиции — это основа Медоубенка. Мне кажется, традиции очень важны. Или я не права?

Мисс Балстроуд не ответила, о чем-то задумавшись. Предложение партнерства так и не прозвучало. Мисс Вэнситтарт, естественно, все поняла, но из вежливости хранила молчание. Мисс же Балстроуд и сама хорошенько не знала, что ее удерживает. Может быть, ей не хочется связывать себя? Или ей претит сама возможность подотчетности кому-либо? Неужели нет преемника лучше, чем Элинор? Более верного и честного? Такова Чедди, милая старая Чедди! Однако Чедди невозможно представить в роли директора знаменитой школы.

«Но чего же я в самом деле хочу? — спросила себя мисс Балстроуд. — Какая я стала зануда! Что-что, а нерешительность никогда прежде не была в числе моих недостатков».

Вдали прозвенел звонок.

— Мой урок немецкого! — воскликнула мисс Вэнситтарт. — Я должна идти.

Она развернулась и направилась к школе — быстрым, но величавым шагом. Следуя за ней, мисс Балстроуд едва не столкнулась с мисс Рич, спешившей из боковой аллеи.

— О, простите, мисс Балстроуд, я не заметила вас. — Ее волосы, как обычно, выбивались из прически. Мисс Балстроуд словно впервые увидела ее неправильное, но интересное лицо, другими глазами посмотрела на эту странную, энергичную, по-своему привлекательную молодую женщину.

— У вас урок?

— Да, английский.

— Вам нравится преподавать, не правда ли? — спросила мисс Балстроуд.

— Очень. По-моему, это самое увлекательное занятие на свете.

— Почему?

Эйлин Рич остановилась как вкопанная. Ее рука пробежала по волосам, а на лице отразилась напряженная работа мысли.

— Как странно… Ведь я никогда даже не задумывалась об этом. Почему мне нравится преподавать? Потому что это дает возможность почувствовать себя важной и нужной… Нет, не то. Скорее, ощущение, что тебе отвечают, что есть обратная связь. Когда такой контакт происходит, это просто прекрасно… Но, конечно, это случается не так часто.

Мисс Балстроуд кивнула в знак согласия. Чутье ее не обмануло: в этой девушке что-то есть!

— Я думаю, что когда-нибудь вы организуете свою школу, — сказала она.

— О, я надеюсь на это! — с воодушевлением произнесла Эйлин Рич. — Это моя мечта.

— У вас уже есть какие-то идеи?

— Вероятно, у каждого человека есть идеи, — ответила мисс Рич. — Смею сказать, что большая их часть совершенно фантастична и почти наверняка обречена на провал. Это большой риск, но нужно же попробовать! Я буду учиться. Обидно, что человек не может учиться на чужом опыте…

— Да, конечно, — сказала мисс Балстроуд. — Каждый учится на собственных ошибках.

— И это правильно, — задумчиво произнесла Эйлин Рич. — У каждого в жизни есть не один шанс: все всегда можно бросить и все снова начать. — Руки ее, безвольно повисшие вдоль тела, теперь сжались в кулаки, лицо стало мрачным. Но тут она вдруг решила обратить все в шутку. — Если школа вашей мечты разбита вдребезги, ее следует немедленно бросить и начать жизнь сначала!

Мисс Балстроуд шутка не понравилась, однако она спросила:

— Если бы вы стали директором школы, вроде Медоубенка, стали бы вы что-то менять, экспериментировать?

Эйлин Рич пришла в замешательство.

— Об этом ужасно трудно говорить, но…

— Вы хотите сказать, что стали бы? — быстро переспросила мисс Балстроуд. — Не бойтесь быть откровенной, дитя мое.

— Мне кажется, — начала мисс Рич, — что человеку всегда хочется осуществить собственные идеи. Вовсе не обязательно, что они окажутся удачными… Но ведь могут же и оказаться?

— Вы, я вижу, не страшитесь никаких опасностей. Я понимаю… — сказала мисс Балстроуд.

— Просто они мне не в новинку. — По лицу мисс Рич пробежала тень. — Я должна идти, меня ждут.

Она торопливо ушла.

Мисс Балстроуд задумчиво смотрела ей вслед. И тут на нее наскочила мисс Чедвик.

— Вот ты где! А мы тебя везде ищем. Только что звонил профессор Андерсон, он спрашивает, нельзя ли ему забрать Мирэй на следующие выходные. Он знает, что это не в наших правилах, но он куда-то внезапно уезжает.

— Нет, чересчур молода, — пробормотала она, — слишком рискованно… Так что ты сказала, Чедди?

— Я попросила мисс Шепленд передать, что мы перезвоним ему, и просила ее найти тебя.

— Скажи профессору, что можно, — ответила мисс Балстроуд. — Я понимаю: это исключительный случай.

Мисс Чедвик посмотрела на нее с легкой тревогой.

— Ты нервничаешь, Гонория.

— Да. Я никак не могу прийти к определенному решению. Это так непривычно… И это очень угнетает. Я знаю, чего хочу. Но передать школу человеку, не имеющему достаточного опыта, — это слишком рискованно.

— Я бы хотела, чтоб ты оставила мысль об уходе. Ты — часть Медоубенка, он нуждается в тебе.

— Медоубенк очень много для тебя значит, Чедди, не правда ли?

— В Англии нет больше таких школ, — сказала мисс Чедвик. — Мы с тобой можем гордиться, ведь это мы ее основали.

Мисс Балстроуд обняла ее за плечи.

— Ну, конечно, Чедди. Ты так нужна мне, просто не представляю, что бы я без тебя делала. Ты знаешь Медоубенк как свои пять пальцев и предана ему всей душой — так же, как и я. И этим все сказано, моя милая.

Мисс Чедвик вспыхнула, польщенная. Ведь Гонория Балстроуд, такая сдержанная, нечасто давала волю чувствам.

2

— Я просто не могу играть такой дрянью, это ужасно! — Дженнифер с гневом бросила ракетку на землю.

— О, Дженнифер, только, пожалуйста, без истерик.

— Центр тяжести. — Дженнифер вновь подобрала ракетку и покрутила ее в воздухе. — Смещен центр тяжести!

— Она гораздо лучше, чем моя старушка. — Джулия сравнила обе ракетки. — Моя дряблая как губка. Вот, послушай, какой у нее звук. — Она провела по сетке пальцем. — Мы собирались перетянуть ее, но мама забыла.

— Я бы предпочла играть твоей. — Дженнифер взяла ракетку Джулии и сделала несколько взмахов.

— Ну, в таком случае, я бы не отказалась от твоей. Поменяемся, если ты не против. Теперь держись, я тебя обыграю!

— Отлично! Меняемся!

Обе девочки перелепили наклейки со своими именами с одной ракетки на другую.

— Чур, назад не меняется! — предупредила Джулия со смехом. — Так что теперь не ной, что не можешь играть моей старушкой.

3

Адам, бодро посвистывая, чинил сетку вокруг теннисного корта. Дверь спортивного корпуса приоткрылась, и оттуда выглянула мадемуазель Бланш, маленькая, невзрачная, как мышка, учительница французского языка. Увидев Адама, она испугалась и после секундного колебания вновь притворила дверь.

«Интересно, что это она замышляет?» — подумал Адам. Вообще-то ему бы и в голову не пришло, что мадемуазель Бланш способна что-либо замышлять. И все же у нее был такой виноватый вид… Это возбуждало подозрение. Неожиданно дверь вновь распахнулась, мадемуазель Бланш вышла и остановилась возле Адама.

— А вы, я вижу, чините сетку?

— Да, мисс.

— Тут такие милые корты, и бассейн, и этот корпус. Ах, le sport! Вы в Англии все так любите le sport, не так ли?

— Полагаю, что да, мисс.

— А сами вы играете в теннис? — Мадемуазель Бланш посмотрела на него подчеркнуто по-женски, с неопределенным приглашением во взгляде.

Такой смелости он тоже от нее не ожидал и даже подумал, что мадемуазель не слишком подходящая преподавательница французского для Медоубенка.

— Нет, — солгал он, — в теннис я не играю. У меня нет для этого времени.

— Ну а в крикет?^[50]

— В детстве. В детстве я играл в крикет. Как все ребята.

— У меня все не было времени как следует тут оглядеться, — сказала Анжель Бланш. — А вот сегодня выдались свободные полчаса, и я решила осмотреть спортивный корпус. Хочу написать про него моим друзьям, которые содержат школу во Франции. ...