Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Скачать или читать эту книгу на КулЛиб ЛУДОВИКО АРИОСТО НЕИСТОВЫЙ РОЛАНД Песни XXVI—XLVI
Перевод свободным стихом М. Л. ГАСПАРОВА
Издание подготовили
М. Л. АНДРЕЕВ, Р. М. ГОРОХОВА, Н. П. ПОДЗЕМСКАЯ
МОСКВА «НАУКА» 1993
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
Д. С. Лихачев (почетный председатель), В. Е. Багно, Н. И. Балашов (заместитель председателя), В. Э. Вацуро, М. Л. Гаспаров, А. Л. Гришунин, Л. А. Дмитриев, Н. Я. Дьяконова, Б. Ф. Егоров (председатель), Я. А. Жирмунская, А. В. Лавров, А. Д. Михайлов, И. Г. Птушкина (ученый секретарь), А. М. Самсонов (заместитель председателя), И. М. Стеблин-Каменский, С. О. Шмидт
Ответственный редактор Р. И. ХЛОДОВСКИЙ Редакторы издательства О. К. ЛОГИНОВА, Л. М. СТЕНИНА
ISBN 5-02-012764-7 ISBN 5-02-012796-5
© Издательство «Наука» 1993. Составление, перевод, статья, примечания
ЛУДОВИКО АРИОСТО
Гравюра XVI в.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ (МЕРЛИНОВ КЛЮЧ)
Песнь XXVI
Марфиза (справа) подъезжает к Руджьеру с товарищами. В середине — рыцари отбивают у врагов Малагиса и Вивиана. На дальнем плане — Мерлинов ключ
Вступление.
1 Благородны были прежние дамы,
Любя доблесть пуще златой корысти,
Ибо нынешним
Редко что любезнее прибыли.
А какие от высокой души
Воспрезрели те скаредные обычаи, —
Тем да сбудется счастливая жизнь,
А по смерти — бессмертная слава.
2 Вековечная хвала Брадаманте,
Возлюбившей не золото и не трон,
А дух, а доблесть,
А Руджьерово благородное сердце;
И поистине тем она достойна
Столь высокой паладиновой любви,
Подвизавшей ристателя на подвиги,
Дивные в веках.
К Руджьеру с товарищами присоединяется Марфиза.
3 Вот и мною сказано, как Руджьер,
А с ним двое из клермонтского рода,
Сиречь Альдигьер и Рикардет,
Вышли в помощь двум узным братьям;
И еще мною сказано, как предстал
Гордый перед ними рыцарь,
А в зеленом щите его — чудо-птица,
Вечно юная и единственная под солнцем.
4 Как завидел встречный
Трех стоявших наготове разить,
Пожелалось ему испытать,
Таковы ли они духом, как видом?
«Не найдется ли, — кричит он, — меж вас,
Кто отважится со мною померяться,
Чей меч быстрей и копье острей,
Пока кто-то кого-то да не опешит?»
5 «Я готов, — в ответ Альдигьер, —
И мечом кружить и копьем разить,
Но другое нынче над нами дело,
И такое (подожди — и увидишь),
Что не то что на бой, а и на толк с тобой
Нам негоже тратить нужное время, —
Сюда будут сотен пять или шесть,
С ними-то и быть нам помужествовать,
6 Потому что честь и любовь
Велят вырвать у них двух наших сродников», —
И поведывает, для каких они причин
Здесь явились конно и оружно.
«Таково благороден ваш ответ, —
Молвит встречный, — что боле я ни слова,
Ибо верно вижу:
Мало в рыцарстве рыцарей, как вы.
7 Я хотел переведаться булатом,
Чтобы вызнать, каков в вас дух;
Но как нынче у вас иной показ, —
Я доволен и отрекаюсь вызова,
А прошу лишь принять в ваш строй
Мой щит, мой шлем,
И надеюсь, что и я покажусь
Быть достоин такого сдружества».
8 Всякому, наверно, охота[1]
Знать по имени, кто же был таков
Сей приставший к Руджьеру и товарищам
Сопоборником в столь отважный час?
То была (не хочу сказать: то был),
То была Марфиза — та, которая
Так недавно злосчастному Зербину
Горе-спутницу всадила в седло.
9 Разудалый Руджьер и два клермонтских
Рады видеть друга с собой к плечу,
Полагая в нем заведомого рыцаря,
А не рыцаршу, какова она есть.
А по малом времени
Смотрит Альдигьер и кажет друзьям
Вдали знамя, веемое ветром,
А под знаменем многий ратный люд.
Они нападают на пленителей Малагиса и Вивиана.
10 Как явились они ближе
И узнался их маврский наряд,
Стало зримо, что они — сарацины,
И меж ними несомненные два
Узных узника на убогих клячах,
И ждут майнцского золота в промен.
Говорит Марфиза: «Они здесь:
Не пора ли нам к балу-карнавалу?»
11 А Руджьер: «Еще съехались не все
Званые к балу-карнавалу,
А бал не мал,
А нам править его чин по чину.
Так помедлим: оно уже недолго».
Говорят и видят:
Показались и майнцские изменники —
Стало, впрямь пора пускаться в пляс.
12 Вот съехались майнцские изменники,
За которыми целый караван
Злата, платий и пышных сбруй,
И два пленника,
Среди копий, мечей и стрел
Страждущие, видя, что вот их ждут,
И уже заклятый их Бертолагий
В перемолвке с сарацинским вождем.
13 Ни Амонов сын, ни Бовы
Не стерпели пред майнцским супостатом:
Каждый вскачь,
Каждый бьет копьем вперевес,
И один — напробой седла и панциря,
А другой — сквозь шлем и в лицо. —
Так да сгинут все злобные неистовцы,
Как под копьями кончился Бертолагий!
14 А Руджьер, а Марфиза,
Как по знаку, не ждав иной трубы,
С места в битву, и ломятся их копья,
Вырвав жизнь одному, двоим, троим.
Руджьерову острию
Подстать сам басурманский воевода,
А и он дух вон,
И за ним два других отходят к праотцам.
15 Под ударами в растерянных смятение,
А в смятении — крайняя погибель.
Майнцским мнится,
Что на них — сарацинская измена;
Мавры мечутся
И кричат про убийство и разбой;
И пошел меж ними бой — луки в руки,
Копья вперевес, клинки наголо.
Подвиги Руджьера и Марфизы.
16 Налетит Руджьер то на тех, то на этих,
Что ни скок, то десять с ног, что ни взмах, то двадцать в прах;
А не менее того и красавица
Рубит вправо и губит влево.
Скольких тронет сталь,
Стольким ввек уже не встать:
Пред мечами их что шлемы, что панцири —
Как сушняк пред лесным огнем.
17 Кто видывал,
Кто слыхивал,
Как в бортном рое встает раздор,
И пчелы на пчел вылетают в бой,
Но насвистнет несытая касатка
Бить, губить, глотать тех и этих
Без числа, —
Тот узнает Руджьера и Марфизу.
18 А Рикардет и его двоюродный
По-иному пляшут меж двух племен:
Небрегут язычеством,
Держат глаз лишь на майнцской стороне.
Недаром у Ринальдова брата
Каков дух, такова и мощь,
А от майнцской ненависти
Еще вдвойне.
19 И с того же вражества
Сын Бовы, как яростный лев,
Не ленясь мечом,
Дробит шлемы, как яичные скорлупы.
А и всякий рад
Изъявить себя новым Гектором,
Если рядом — Марфиза и Руджьер,
Цвет и сила истого рыцарства.
20 Рубится Марфиза,[2]
Озирается на товарища,
И в уме верстает их силою,
И каждый — диво, каждому — хвала,
Но превыше хвал Руджьерова доблесть:
Мнится он несравненен,
Верится, не сам ли то Марс
Сшел на битву с пятого неба?
21 Диво — его удары,
Диво — не знающие промаха;
Рубится его меч Бализарда,
Сечет сталь, как бумажный лист,
Вскалывает шлемы и панцири,
Рассекает всадников до седла —
Валятся на траву
На-пол справа и на-пол слева;
22 Одним взмахом[3]
Сокрушает седока и коня;
Голова за головой летят с плеч,
Грудь за грудью валятся с туловищ;
Пятерых он разит единым разом —
А кабы поболее было веры
В ту истину, похожую на ложь,
Я начел бы и более, да нельзя:
23 Добрый наш Турпин без обмана
Гласит правду, а там хоть верь, хоть нет;
Но такое он молвит о Руджьере,
Что послушавши, всяк объявит: лжет!
А равно и перед Марфизою
Что ни воин, то как лед перед пламенем;
Как она с Руджьеровой доблести,
Так и он с нее не сводит глаз.
24 И как он ей — Марс,[4]
Так она ему мнилась бы Беллона,
Ежели бы ведал он вопреки
Виду, что не ратник она, а ратница,
И едва ли не впереспор
Они били тот подлый люд,
Чья и плоть, и кость, и кровь, и жиль
Изъявляли, кто способнее рубит.
Освобождение пленников.
25 Столько духа и столько доблести
В четырех бойцах,
Что они сокрушили и тех и этих,
Что уже бегущим ничто не впрок,
Кроме пят и копыт, —
Хорошо, у кого есть конь
Не в рысь, а в скачь,
А не то несручйо биться пешему.
26 Ни кольчужника в поле, ни погонщика,
Бегут вправо — мавр, влево — Майнц,
Те бросая пленников, эти — выкуп,
Всё — тем, чей верх.
С Малагиса и Вивиана узы — прочь,
В лицах — радость, а в сердцах — вдвое,
Расторопные слуги
Тащат тюки — наземь и на возы.
27 Вдоволь там нашлось серебра
Славного сосудного чекана,
Вдоволь платий
Лучшего и тончайшего шитья,
И ковров для королевских палат,
Тканых фландрским шелком и золотом,
И другие богатства и роскошества,
Но еще и вино, и хлеб, и снедь.
28 Сняли рыцари шлемы и увидели,
Что споборником их была девица,
Ибо явлены золотые кудри
И нежное из-под забрала лицо.
Ей поклон и честь
И прошенье не утаить свое имя;
А она, меж друзей всегда учтивая,
Не замедлила сказ о себе.
Отдых у Мерлинова водоема
29 Видевши, какова она в битве,
Все глядят на нее во все глаза,
А она — на единого Руджьера:
Все слова — к нему, остальные ей ничто.
Но уже зовут их служители
К пиршественному роскошеству
Под горою, защитою от зноя,
Где был ключ, а над ключом водоем.
30 То Мерлинов ключ,[5]
Каковых четыре по целой Франции,
А под ним — водоем,
Беломраморен, глажен и блестящ.
А по ободу того водоема
Резана кудесником дивная резьба:
Что ни образ, то словно дышит,
Весь как жив и едва не говорит.
с иносказательным изображением Алчности.
31 В той резьбе являлся очам чудовищный[6]
Лесной зверь, видом гнусен, зол и лют,
Волчий зуб, волчий лоб,
Впалый бок от жадного голода,
Когти львиные, а уши ослиные,
А всем прочим туловом как лиса;
И он рыщет по Франции, Англии, Италии, Испании,
По Европе, по Азии, по конец земель,
32 Всех язвит, всех губит,
Кто убог, кто высок,
А тлетворнейше —
Кто король, кто князь, владетель, наместник;
Пуще же всего,
Осквернив пречистый Петров престол,
Оно выжрало пап и кардиналов,
Заронивши соблазн в святую веру.
33 Не выстоит перед чудищем
Ни единая вставшая стена,
Никакой не защитен город,
Все оплоты, все ворота — вразлет.
Словно ширится оно в божество,
Словно впрямь оно — бог для суеверящих,
И уже налагает длань поять
Ключи неба и ключи ада.
34 А над чудищем видится паладин,[7]
Кудри венчаны державными лаврами,
С ним три юных
В златых лилиях по царским нарядам,
И под тем же знаменьем некий лев,
Вышед вместе, бьется с чудовищем
И над всеми писаны имена,
Чьи над теменем, чьи по краю платий.
35 Первым вбил по крайнюю рукоять[8]
Свой булат в брюхо скаредному хищнику
Тот, чье имя Франциск французский;
Вслед ему — австрийский Максимилиан
И Карл Пятый, державный император,
Прободающий пикою злую пасть;
А стрелою разящий в грудь
Назван Генрихом Восьмым из Британии.
36 И у Льва[9]
Значится на спине: Десятый,
И тот лев вгрызся в уши злому зверю,
Измозжив его для приспевших ратников.
Словно свеян страх, —
Так стекаются смыть грехи отцов
Немногие те, но лучшие,
Кем из чудища исторгается жизнь.
37 Три рыцаря и Марфиза
Долго медлили перед теми ликами,
В жажде знать, от кого повержен хищник,
Черным ядом сквернивший столько стран.
Хоть и значились в камне имена,
Но неведомые, —
И пытали воители меж собою,
Кто что знает, дабы сказать другим.
Малагис над ним пророчествует об итальянских войнах.
38 Только Малагис молчал да слушал,
И тогда-то молвил ему Вивиан:
«Ты, как видно, о зрелище небессведущ,
Твой и сказ:
Кто
Здесь копьем, мечом, стрелой свергает чудище?»
Малагис в ответ:
«Это повесть, досель еще не памятная.
39 Знайте: все, чьи здесь ни резаны имена,
Никогда не хаживали по свету,
А взойдут через семь веков
К вящей славе грядущего поколения.
Мудрый волхв британский Мерлин
При царе Артуре,
Велев скласть водоемные каменья,
Велел врезать в них деянья потомков.
40 Это чудище изверглось из недр[10]
Ада о ту древнюю пору,
Как настали у людей мера, вес, закон и суд,
И поля всполосовались межами.
Но не вмиг полонило оно мир,
Тех и этих обошед стороною;
И досель, уже повсеместное,
Разит только подлый люд и черную чернь.
41 От начальных пор до наших дней[11]
Росши и выросши,
Так оно и впредь
Взрастает выше и круче всех чудовищ, —
Сам Пифон,
Писанный для нас в старинных хартиях,
Вполовину не был таков
Бешен, страшен, гнусен и лют.
42 Тут и быть от него великому поеду —
Всем извод, погубление и скверна:
Здесь на белом камне
Малая лишь малость тех черных бед.
И когда не станет сил звать о помощи, —
Эти,
Чьи на камне имена ярче пламени,
Придут вызволить свет из злой невзгоды.
43 Первым рушителем хищного зверя
Станет сей французский Франциск, —
Немногие с ним к плечу
И никто впереди:
В королевском блеске, в рыцарской доблести
Он затмит
Многих, прежде слывших столь славными:
Так светила меркнут пред вставшим Фебом.
44 В первый год счастливого королевствования,[12]
Не упрочивши еще венца на челе,
Он ударит с Альп,
Прорвав ковы, замкнувшие тропу,
Движим гневом, благородным и праведным,
Что доселе не отмщены
Те обиды, которыми на французов
Яро грянул стадный скотопас.
45 С лучшим цветом Франции[13]
Он ниспустится в ломбардские нивы
И размечет Гельвецию, которая
Больше ввек не воздымет гордый рог.
А в позор и срам
Флорентийцу, Риму и испанскому воинству
Он скрушит твердыню,
Мнимую дотоль необорной.
46 И к тому-то сокрушению[14]
Паче всякого иного оружия
Ему будет тот меч, которым он
Вырвет жизнь развратительного чудища:
Всякий стяг
Перед тем мечом иль вспять иль в прах,
И ни ров, ни вал, ни тын, ни камень
Никакому городу не укров.
47 Просияет сей государь[15]
Всем величьем счастливых воевателей —
Душой Кесаря, зоркостью ума,
Явленного над Тразименой и Треббией,
И удачею Александра,
Без которой все замыслы — туман и дым.
А в щедротах
Ему нет ни примера, ни подобия.
Похвала современникам автора.
48 Таковым своим сказом Малагис[16]
Заронил в сердца рыцарей желание
Знать по имени
Всех убийц убийственного чудища.
И меж первыми был прочтен Бернард,
О ком сказано в Мерлиновой похвале,
Что его Бибиена им возвысится,
Как Сиена и смежная Флоренция.
49 Никому не стать впереди[17]
Сигизмунда, Иоанна, Людовика
Из Гонзагов, из Сальвиатов, из Арагонцев,
Трех заклятых врагов исчадью ада.
Вот Франциск Гонзаг,
За которым — Фредерик, его отпрыск,
А с ним зять его и с ним свойственник его,
Тот урбинский, этот феррарский.
50 При урбинском его сын Гвидобальд[18]
Ни отцу и никому не уступит доблестью;
Два Фиеска, Синибальд и Оттобон,
Травят лютую тварь, и каждый быстр;
Граф Газольский
В жарком звере разогрел острие
Царь-стрелы, ибо лук его — от Феба,
А от Марса — меч.
51 Два Геракла, два Ипполита,[19]
И еще Геракл, и еще Ипполит,
Тот Гонзаго, а этот Медичи,
Гонят чудище, травят и томят;
Не отстанут
Ни за сыном Юлиан, ни за братом Фердинанд;
Андрей Дориа быстр и остр,
Франциск Сфорца никому не попустит.
52 Благородной, знатной, яркой крови[20]
Два Авала несут в гербе
Тот утес, которым
Нечестивый сжат Тифей с головы до змеиных пят;
И еще двое,
Ни за кем не вторые пред страшным зверем,
А у ног написано: Альфонс Вастский
И Пескарский всепобедный Франциск.
53 И тебя ли мне позабыть,[21]
Фердинанд Гонсальв, краса Испании,
Пуще прочих в сонме
Вознесенный Малагисовою хвалою?
Монферратский Гульельм
Столь же зрится меж вставшими на чудище,
И иные, и многие, но всех их — горсть
Пред несчетными ранеными и мертвыми.
Появляется Иппалка с жалобой на Родомонта.
54 Оттрапезовавши,
Провождали спутники полдневный зной
В милых толках и достойных весельях
На коврах под сенью прибрежных древ,
Малагис же и Вивиан же
Для их отдыха были при оружии,
Как вдруг видят:
Одинокая к ним торопится дама.
55 А была это самая та Иппалка,
У которой славного скакуна Фронтина
Отхитил Родомонт,
И она, моля его и срамя его,
Шла вослед целый день, и наконец
Своротила к Агрисмонтскому замку —
Ей сказали (а кто — не знаю),
Что в том замке Руджьер и Рикардет.
56 А бывавши здесь и знавши места,
Вот она и пустилась прямиком
К тому самому Мерлинову источнику,
И находит там, как сказано, всех, кто был.
Но, радея умеючи и бережно,
Как исполнить порученную весть,
Увидав она Брадамантина брата,
Не дала и виду, что Руджьер ей знаком.
57 Поклон ее — одному Рикардету,
Словно только к нему она и шла;
И, ее узнав, Рикардет
Встал навстречу и спрашивает: откуда?
И она поведывает свою повесть,
Глядя взглядами, красными от слез,
Сквозь вздохи, но громким голосом,
Чтоб услышал близстоявший Руджьер.
58 Говорит она: «Я вела в поводу,
Как то велено было твоей сестрицею,
Ее дивного, славного и любимого
Коня, имя которому Фронтин,
А вела я его к городу Марселю,
Где сулилась она в немного дней
Быть сама, а мне приказала
Доспеть раньше и ждать ее с конем.
59 Я была отважна в том мнении,
Что никто не найдется здрав
Посягнуть на коня, о коем сказано,
Что он хаживал под Ринальдовой сестрой.
Но тщетно —
Не отъехала я и на тридцать миль,
Как отъял того коня сарацин,
Не смотря, что он Фронтин, и кто наездница.
60 Умоляла я его день, умоляла я его другой,
А не взяв ни мольбами, ни угрозами,
Я с худою хулою
Бросила его невдали,
Где он нынче трудит себя и с лошадью,
Упражняясь с мечом в руке
Против столь неленивого поединщика,
Что хоть сей бы за меня отомстил!»
Руджьер вызывается отомстить,
61 Чуть дослышав такие слова,
Руджьер скок с ковра, и к Рикардету:
За услугу
(Говорит он, просит и умоляет)
В воздаяние, награду и мзду
Пусть позволится ему вслед за дамою
Одному сыскать того сарацина
И расчесться с ним за такого скакуна.
62 Рикардет,
Хоть и мнилось ему неста^гочным
Возложить на друга свой долг,
Уступил Руджьеровой воле,
И, простившись тот с добрыми товарищами,
Удалился за Иппалкою вслед,
Их оставив изрядно недоуметь,
Удивляясь его поспешливой доблести.
63 Как отъехали они прочь,
Не умедлила Иппалка поведать
Все, с чем послана
Тою, в чьем сердце навек его печать.
Без потайки и вымысла
Молвит, что ей вверено госпожою,
А что прежде сказано-де не так,
То для глаза и слуха Рикардета.
64 Молвит и о том,
Кто отбил у нее коня
Со спесивою речью: «Коль он — Руджьеров,
То угоднее мне вдвойне;
Буде же Руджьеру охота вздорить,
Объяви:
Имя мне — Родомонт,
А дела мои блещут по всей вселенной».
65 Руджьер слышит, и в груди его пышет
Жар неистовства, зримый по очам, —
Оттого ли, что Фронтин ему люб,
Оттого ли, что он дар его дарительницы,
Оттого ль, что похитчик столь презрителен, —
Но ему и обида и позор,
Ежели не вырвет коня у взявшего
И не выметит Родомонту достойной мздою.
но разминовывается с Родомонтом.
66 Едет рыцарь, путеводясь красавицею,
Соступиться с басурманом лицо к лицу,
И доехали они до распутья,
Где путь низом и где путь верхом;
И хоть оба ведут в тот самый дол,
Где Иппалка покинула похитчика,
Но нагорный краток и крут,
А долинный долог, но прост и ровен.
67 Жарким разжигаясь желанием
Отбить коня и отмстить за себя,
Обращает она рыцаря в гору,
Где прямей тропа, —
Между тем, как алджирский богатырь
И татарин, и с ними их красавица
Свой держали путь по легкой низине
И поэтому с Руджьером разминулись.
68 Вам памятно,
Что они отдалили свой раздор
До подмоги королю Аграманту,
И вина раздора при них сам-третья —
Доралиса.
Уведайте же теперь,
Что приспели они прямиком к тому ключу,
Где Марфиза, Рикардет, Малагис, Вивиан
И Альдигьер расположились для отдыха.
69 Марфиза, уступив увещающим,
Взяла женственный наряд и убор
Из казны, которую для Ланфузы
Майнцские назначили изменники;
И хоть редко показывалась очам
Без шелома и доброго доспеха,
Но теперь, совлекшись брони,
Была зрима как истинная дама.
Мандрикард нападает на Рикардета с товарищами.
70 И такую ее завидевши,
Вдруг взомнилось татарскому королю
Залучить ее и вручить
Родомонту в замену Доралисы, —
Неразумный! словно любовь
Такова, что любовницу любовник
Потерявши ли, променявши ли,
Приутешится ласками иной!
71 Себе уберечь девицу,
А сопернику доставить другую,
Словно вмиг мила
И желанна непрежняя, как прежняя, —
С тем кладет он взор на Марфизу,
Чья краса и прелесть любому в честь,
А всех рыцарей, которые с ней,
Зычно кличет к копью и в поле.
72 Малагис и Вивиан,
Двое наготове за всех,
Тотчас с места и тотчас в бой,
Оба
Чаяв двух себе супостатов,
Но стоял перед ними лишь один —
Ни на шаг, ни на взмах не дрогнул к поприщу
Африканский царь.
73 Вивиан с отвагою первый
К сшибке вскачь, и копье наперевес,
А испытанный сарацин
Мчит сугубою мощью ему навстречу.
Оба метят,
Где бы легче вскроить броню:
Бьет француз язычника в шлем — тщетно!
Тот не пал и даже не дрогнул.
74 А язычник во всю тяжесть копья
Дробит в дребезги щит, как хрупкий лед,
И бросает Вивиана из седла в траву,
В нежные муравные объятия.
Порывается Малагис
Ко мгновенной мести за падшего,
Но и вмиг лег вслед,
Не отмстив, а сходствуя в доле брату.
75 Родной брат впереди двоюродных — [22]
Грудь в доспех, стопы в стремена,
Конь в опор
И отважно навстречу сарацину.
В гулкий шлем гремит острие
Под затвор басурманова забрала —
И копье вразлет на четыре части,
А язычнику в седле хоть бы что.
76 А язычник из седла во всю мощь
Справа влево с такою силою
Ударяет, что щит и бронь
Всколоты, как скорлупы,
И проходит злая сталь через белое плечо,
И шатается Альдигьер в бок и набок,
И ложится навзничь в цветы и травы,
Бледен лик, а доспех кровав.
77 А уже налетает Рикардет,
На скаку настораживает копье,
Да такое,
Что воочью борец достоин Франции;
И на том потерпел бы Мандрикард,
Будь они равны на чашах жребия —
Но нет:
Конь с копыт, а его виной седок с седла.
Он сражается с Марфизою.
78 Ни единого паладина пред собой
Не имея сарацин ревнователем,
Помышляет он деву своей добычею
И въезжает к Мерлинову ключу,
Восклицая: «Дама,
Вы — моя,
Ибо встать за вас на брань уже некому.
Не перечьте: таков обычай в воинстве».
79 Вскинув гордый лик,
Отвечает Марфиза: «Ты ошибся:
Впрямь бы я — твоя по праву воинства,
Будь мне паладином и повелителем
Хоть единый из сверженных тобой.
А я не их, я ничья, я сама своя —
И кто хочет,
Тот отбей меня у меня.
80 Я привычна и к щиту и к копью,
И ссадила немало поединщиков!»
И велит подать ей коня и бронь,
И проворные стремянные послушливы.
Сняла юбку, осталась в куртке,
Явив стан, которого стать
В каждом члене была подобна Марсовой,
А девичество сияло в лице.
81 Поверх лат опоясывает меч,[23]
Легким взлетом вскакивает в седло,
Шпорит раз, шпорит два
И бросает коня то вбок, то вкруг,
А потом
Копье к бою и вскачь на сарацина,
Как под Троей на фтийского Ахилла
Пенфесилея.
82 Как стекло,
Древки вдребезг по самые рукояти,
А не дрогнули ни всадник, ни всадница
Ни на перст.
Попытать желая Марфиза,
Тот ли будет бой
Грудь в грудь,
Налетает на ярого с клинком в руке.
83 Не сломив басурман соперницы,
Изрыгает хулу в твердь и в сушь и в хлябь,
И соперница, не сразив разимого,
Мечет в небо не меньше злую брань.
У того и у той в руках мечи
Ходят стуком по заговорным латам —
На обоих заговорные латы,
И в такой это день всего нужней.
Родомонт разнимает бьющихся, и Марфиза едет с ними.
84 Таков панцирь, такова кольчуга,
Что никоему не взять острию,
И секлась бы сеча
День и два,
Не вступись промежду них Родомонт,
Укоряя соперника задержкою:
«Бой так бой:
Хочешь драться — дерись сперва со мною.
85 Не затем ли мы с тобой перемиривались,
Чтобы вызволить из бедствия нашу рать,
А дотоле
Не затеивать иных битв и браней?» —
И засим, учтиво оборотясь,
Показал Марфизе спутного вестника
И поведал, что он от короля
И велит им спешить к нему на помощь:
86 А Марфизе не станет ли угоднее,
Отменив или отдалив борьбу,
Вместе с ними
На подмогу встать Троянову трону,
Отчего и чище и выше
Ее слава возлетит до небес,
Чем пустою сварою
Препинать столь достойный подвиг?
87 В давней жадности
Испытать Марфиза Карловых паладинов
И ни с чем иным
Из дальнейших земель явясь во Францию,
Как увериться, в правду или в ложь
Вьется слава об их имени,
Тотчас вняв Аграмантову невзгоду,
Тотчас обок спутников правит в путь.
Тем временем Руджьер, отослав Иппалку,
88 А меж тем
Вслед Иппалке Руджьер по горным тропам
Тщетно рыскавши, наконец достиг
Родомонтова поворота,
И по свежему копытному следу
Быстрой рысью
К Мерлинову устремляется ключу,
Рассудив, что недолго уж до обидчика.
89 А Иппалке он велит воротиться
В Монтальбан,
До которого день пути,
А отвлекшись к Мерлину, станет долее.
А о том, чтоб отбить коня Фронтина,
Пусть не будет никакого сомнения —
В Монтальбане ли, в ином ли краю,
Вскорости оно у слышится.
90 И дает ей грамотку, писанную в Агрисмонте,
И с тех пор носимую на груди,
А изустно твердит иное многое
В оправдание всякой своей вины.
Впечатлевши сказанное и откланявшись,
Оборачивает Иппалка коня
И не дальше, как ввечеру,
Взъехала к Монтальбану.
настигает Родомонта.
91 Скачет Руджьер за сарацином
По свежему копытному следу
И достиг его у Мерлинова ключа
Вкупе с Мандрикардом,
Обещавшихся во всем их пути
Не чинить друг другу недоброго,
Пока помощью не приспеют в стан,
Угрызаемый угрозой от Карла.
92 Узнает Руджьер скакуна Фронтина,[24]
Узнает на нем седока,
И вскруглясь хребтом над копьем,
Выкликает соперника громким кликом, —
Но как Иов,
Так безропотен в тот день Родомонт,
Укротивши обычайную ярость
И отвергши, чего искал и искал.
93 Это в первый и это в последний раз
Царь Алджирский отверг свой бой,
Но такая в нем пламенела страсть
С честью вызволить своего государя,
Что считай он Руджьера в своих когтях
Крепче зайца у проворного парда,
Он и то не замедлил бы свой путь
Ни на взмах, ни на два булатом.
94 Он знал,
Что соперник, ревнующий о Фронтине, —
Тот Руджьер, которому нет
Равных витязей в рыцарственной славе,
Тот, которого жаждал он давно
Попытать молву заведомой сталью, —
А не стал:
Тяготила его царская осада.
95 Будь не так —
Он сыскал бы спорника на крае света;
Но теперь, хоть вызови сам Ахилл,
Он не стал бы иным, чем вам поведано:
Таково в нем нынче гневные пламена
Спят под пеплом.
Он гласит Руджьеру свою причину
И зовет Руджьера на тот же подвиг,
Руджьер зовет к бою Родомонта за коня,
96 Каковой его подвиг будет долг
Верного господину паладина;
А свершив,
Им достанет воли доспорить.
А Руджьер: «Готов
Я домедлить поединком, покуда
Мы не вызволим Аграманта из-под Карла,
Но сперва отдай мне коня.
97 Хочешь ли дождать, чтоб весь стан и двор
Стал свидетелем моему доказу,
Что не славно и что не честно
Ты похитил у дамы моего коня, —
Прочь с Фронтина и отдай его мне,
А не то —
Ни отбою тебе, ни перебою
Ни на малый час».
а Мандрикард Руджьера за герб.
98 Но покуда Руджьер твердит алджирскому
«Или конь, или брань!»,
А тот вдолге сулит и того и ту,
А немедля ни того и ни этой, —
Подступает к рыцарю Мандрикард
С новым спросом,
Ибо взвиделся ему на Руджьеровом щите
Орел, царь птиц:
99 На лазоревом поле белый орел,[25]
Славный герб старинных троянцев,
Потому что Руджьеров род
Был от племени всесильного Гектора.
Но того не знав, Мандрикард
Нетерпимою почитал обидою,
Что иной, как он,
Держит щит с белой Гекторовой птицею.
100 Тот орел, идейского хищник Ганимеда,[26]
Украшал и Мандрикардов доспех, —
А какою победною наградою
Он стяжался близ Опасных Твердынь,
И вручился рыцарю чародеицею
В тех оружьях, которые Вулкан
Исковал для троянского героя, —
Это, верно, вам памятно между прочего;
101 И о том, как Руджьер и Мандрикард[27]
Уж однажды схаживались на бой
За того орла, и чем разъялись,
Я ни слова — об этом знает всяк.
С той поры и до сей поры
Не сводила их судьба, и теперь,
Взвидев щит, Мандрикард грозится с зычной яростью:
«К бою!
102 Ты украл мой герб —
Мы за это сходимся не впервые:
Снес я раз — неужели ждешь,
Что снесу второй, наглец ты безмозглый?
Но когда ни угрозою, ни укорою
Из тебя не вымести этот бред,
Берегись узнать,
Что уж лучше бы ты смирился сразу!»
103 Как сухое полено на огне
Вспыхивает от малого дыха,
Так при первом слышимом слове
Огнем гнева брызжет Руджьер:
«Ты на том ли затеял меня взять,
Что со мной тягается твой споспешник?
Берегись — меня станет отъять у каждого
И Фронтина, и Гекторова орла!
104 За тот щит я однажды с тобою схватывался,
И тому невеликий срок,
Но тогда миновался ты погибелью,
Потому что был не при мече;
Но что было сказано, будет сделано,
И не в радость тебе тот белый орел,
Древний знак моего знатного рода,
По закону мой, по захвату твой».
105 «По захвату — твой!» —
Выкрикнул Мандрикард, выхватил тот клинок,
Тот клинок, который
Бросил в чаще неистовый Роланд.
Нет Руджьеру иных законов,
Кроме рыцарских — видя, что у недруга
Меч в руке,
Он отбрасывает копье свое прочь,
Марфиза тщетно их разнимает.
106 Сжал щит, взмел меч,
Добрый меч, преславную Бализарду, —
Но меж них бросает коня
Родомонт, за Родомонтом Марфиза,
Он теснит одного, она другого,
Оба честью просят: «Назад!»
Родомонт на Мандрикарда в досаде,
Что и раз и два он нарушил уговор —
107 Давеча, польстясь на Марфизу,
Он пять крат грянул сталь о сталь,
Нынче же за Руджьеров герб
Въявь забыл про короля Аграманта.
«Ежели таков твой черед, —
Родомонт кричит, — то доспорь со мною:
Наш спор
Дольше прочих и больше прочих.
108 Лишь на том и положен между нами
Замирительный уговор;
А как кончим счеты —
Я отвечу вот этому за коня,
Ты — за щит,
Ежели останешься жив;
Но я чаю с тобою счесться так,
Что тебе уж станет не до Руджьера».
109 «Не по-твоему выйдет счет, —
Отзывается Мандрикард Родомонту, —
Ты с меня получишь больше, чем ждешь,
Попотевши от темени до пят,
А меня еще достанет,
Как бездонно бьющего ключа,
На Руджьера, и тысячу Руджьеров,
И на целый свет, кому жизни не жаль!»
110 Жарче гнев, горше брань
Разгорается отселе и оттоле:
Разом с Руджьером, разом с Родомонтом
Ищет сшибки отчаянный Мандрикард;
А Руджьер не привык к обидам,
И ему бы не мир, а раздор и спор.
Мечется Марфиза меж тем и этими,
Но одной не сладить.
111 Так мужик, когда в водополье
Река ломится на новый простор,
Впопыхах не хочет ее пустить
Ни в зеленый луг, ни в житную ниву,
Замкнет здесь, загородит там,
Где-то выправит, глядь, а где-то
Подается мягкая глина,
И вода точит токи сквозь запруды, —
112 Так Марфиза,
Над Руджьером, Мандрикардом, Родомонтом
(Каждый — удалец напоказ,
Каждый рвется перевысить соперников)
Бьется их унять,
Но впустую тратит труд и время:
Оттяни она одного,
Два другие, глядь, бешенствуют снова.
113 Тщетно их усилившись примирить,
«Государи мои, — кричит она, — послушайтесь!
Отложите спор,
Пока станет Аграмант безопасен!
Ежели же каждому лишь свое,
То и я хочу счесться с Мандрикардом
И увидеть, таков ли он в оружии,
Чтобы взять меня у меня?
114 А коль в помощь Аграманту — то в путь,
И конец раздорам!»
А Руджьер: «Не за мною остановка,
Лишь верни он моего коня!
А немногими говоря словами, —
Конь иль бой:
Или мертв здесь полягу, или
Стану в стан на своем скакуне».
115 Родомонт в ответ:
«Одно просто, другое не гораздо!
А мое тебе слово:
Коли худо будет нашему государю,
То виною — ты,
Ибо я ни на час не прочь от должного».
Но Руджьеру то слово нипочем —
Он выхватывает ярый клинок,
Начинается схватка вчетвером.
116 Он, как вепрь, рушится на Алджирского,
Бьет щитом, теснит плечом,
Растерявши того и помутив
Столь, что выронил он стопою стремя.
Но Мандрикард — в крик:
«Хочешь биться, Руджьер, — бейся со мною!»
И, самого себя злее и коварнее,
Он шеломит Руджьера клинком в шелом.
117 Пал Руджьер грудью к конской гриве,
Хочет распрямиться — невмочь,
Потому что вторым в него ударом
Упиенов гремит Родомонт,
И кабы не адамантный закал,
Быть бы шлему разрублену по щеки.
Распростер Руджьер бессильные длани,
И роняет узду, и роняет меч.
118 Скакун скачет с седоком в чисто поле,
Бализарда лежит в пыли;
Вспыхнула Марфиза,
Что один меж двух
Бит недавний спутник ее оружия,
И по славному своему веледушию,
Налетев,
Рушит меч о Мандрикардово темя.
119 А Родомонт за Руджьером вслед:
Лишь ударь, и взял бы Фронтина, —
Но воспрянув Рикардет с Вивианом
Преграждают путь меж этим и тем:
Один бьет Родомонта вперехват,
Отпирая теснящего от Руджьера,
А другой — то был Вивиан —
Вложил меч в длань очнувшегося рыцаря.
120 Чуть опамятовавшись
И в руке с Вивиановым клинком
Мчит Руджьер немедлящей местью
На Алджирского короля, —
Как лев,
Взят быком на рога, не чует боли,
Но порыв, но гнев, но ярость
Его силят довершить свою месть.
121 Руджьер рушится на мавра, как гром:[28]
Будь в его руке
Бализарда, в том начальном бою
Выбитая сказанным коварством, —
Верю, что и шлем
Не упас бы Родомонтова лба —
Шлем, который Немврод Вавилонянин
Выковал для вызова небесам.
122 Тут и Распря,
Рассудив, что ссор и свар не избыть,
И ни миру не стать, ни перемирию,
Говорит Гордыне, своей сестре,
Что уже пригожая им пора
Бестревожно вернуться к своим монашествам.
Добрый путь им; а мы останемся здесь,
Где Руджьер ошеломил Родомонта:
123 Ошеломил с такою силою,
Что сотрясшись в шлеме и в стальной скорлупе,
Панцирною спиною
Распростерся Родомонт на Фронтиновом крестце.
Трижды, четырежды, вправо, влево
Клонится, валится долу головой,
Изронивши бы и меч из руки,
Не случись он прикован к рукавице.
124 А меж тем пред Марфизою Мандрикард
В многом поте лица и тела
И ее поневолил попотеть,
Но столь истовы были их доспехи,
Что не вскрылась ни единая щель,
И досель оба ратовали вровень,
Как вдруг, изворачиваясь, Марфизин скакун
Приневолил вступиться и Руджьера.
125 Изворачиваясь, Марфизин скакун,
Выгнув бег свой по нетвердому лугу,
Оскользнулся, и не смог уберечься,
Чтоб не рухнуть на правый бок;
А вспешая встать,
Был он сбит грудь в грудь конем
Златоуздом,
С не по-рыцарски басурманрким ездоком,
И полег вновь.
126 Руджьер, видя воительницын урон,
Не помедлил помощью:
Вольною рукой,
Оглушившей уносимого Родомонта,
Он татарина бьет в шлем,
И рассек бы и голову и тулово,
Будь в его руке — Бализарда,
А на Мандрикарде — иной шишак.
127 Родомонт, опомнясь,
Озирается, а пред ним — Рикардет;
Вспамятовал царь, каково ему пришлось
От сего Руджьерова вспомогателя,
Мчит к нему
Злою мздою благому делу, —
Но
Пересек его умысел Малагис.
Малагис колдовством прерывает бой.
128 Малагис, немалый в могучей магии,
Хоть и не был при черной книге,
Чьею силою останавливал солнце,
Но держав в уме
Заклинание, влаственное над демонами,
Вмиг вогнал взъяряющего нечистого
В Доралисина жеребца.
129 В жеребца нерослого и усадистого
С Стордилановой дочерью на хребте
Вмолвил Вивианов брат
Такового преисподнего ангела,
Что умевший быть
Лишь красавицыной послушен руке,
Взмелся
На шестнадцать локтей ввысь и на тридцать локтей вбок.
130 Взмелся,
Но красавицы не сронил с седла;
Вскрикнула она в выси,
Почитаючи себя погибшею, —
А скакун, коснувшись земли,
Движим дьяволом,
Мчится под кричащею прочь
С такой прытью, что стрелой не настичь.
131 С первым звоном ее голоса
Уяиенов Родомонт позабыл разить
И летит помочь
Вслед невестиной неистовой скачке.
А за ним Мандрикард,
Ни Руджьера не тронувши, ни Марфизы,
Ни спросив и ни сказав замирения,
Мчит вдогон и ему и Доралисе.
Доралиса, Родомонт и Мандрикард, а за ними Руджьер и Марфиза скачут к Парижу.
132 А Марфиза, взнявшись с земли,
Вся пылая стыдом и гневом,
Рвется мстить — не может,
Видя недруга в тщетном далеке:
И Руджьер по таком исходе брани
Исторгает, как лев, не взрыд, а взрык,
Ибо знает, что никаким коням
Не поспеть за Фронтином и Златоуздом.
133 Ни Руджьер без отбитого скакуна
Не желает отстать от царя Алджирского,
Ни Марфиза не уволит татарина,
Не явив ему себя во всю стать;
Ни тому, ни той
Не достойно бросить спор в полуспоре,
И решаются оба, как один,
По пятам преследовать изобидчиков.
134
А коли не взять на ходу,
То доскакать и до сарацинского стана,
Куда лег их путь
К вспоможенью от Карловой осады.
Где надежда, туда дорога,
Но не вдруг,
Ибо вежество Руджьеру велит
Перемолвиться с прежними товарищами.
135 Отъезжает паладин
Отдать честь брату милой повелительницы,
Изъявляет дружбу по гроб
Во всякой его взгоде и невзгоде
И отменно учтиво просит
Снесть привет и благородной сестрице —
Так учтиво,
Что ни в ком малого подозрения;
136 Отдает пристойный поклон
Вивиану, Малагису и раненому
Альдигьеру, а они в ответ,
Долг за долг, готовы к его услугам.
А Марфиза так буйно рвалась в Париж,
Что и не подъехала к остававшимся,
И лишь издали отдали ей привет
Вивиан, Малагис, Рикардет,
137 Но в невольном лежал простерт бессилии
Альдигьер.
Поскакали храбрые на Париж,
Двое впереди, остальные следом, —
А какие от этих и от тех
Небывалые содеялись подвиги
К вящей пагубе государевым людям,
О том речь моя в следующей песне.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (РАСПРЯ)
Песнь XXVII
Нападение сарацинов на Карлов стан. На первом плане — Доралиса, за которой следуют Градасс и Сакрипант; далее — Родомонт, одиноко скачущий влево
Вступление.
1 Что затеет женщина, то выходит
Часто лучше бездумно, чем подумавши:
Уж таков один из неисчетных
Даров им от всевышнего неба.
А мужчинам, увы, гораздо хуже:
Ежели они не успеют
Помедлить да посудить да поразмыслить,
То и губят зря и время и силы.
2 Малагисова, о которой сказано,
Всем казалась бы хороша затея,
Вызволив из великой беды
Двоюродного его Рикардета, —
Ан нет,
Ибо сгнавши Родомонта и
Мандрикарда,
Не взгадал он, что они устремятся
К пущей пагубе всем Христовым верным.
3 Пораздумай он малый миг,
И уж верно
Уберег бы он брата
Без урона крещеному народу,
Повелевши одержащему бесу
Умчать деву
На такой Восток или Запад,
Чтоб о ней уж не видано и не слыхано:
4 Наши бы за нею влюбленные
Поскакали на край света, как в Париж;
Но увы! в безвременье Малагис
Не предусмотрел предусмотримого, —
И вот злоба, изгнанница небес,
В вечной жажде крови, огня и сечи,
Взяла путь к государевой большой беде,
Ибо ей иного не указано.
Доралиса возвращается к отцу.
5 Всев в коня,
Бес помчал захолонувшую всадницу
Через реки, рвы, дубравы, болота,
Кручи, пропасти,
Сквозь британский стан и французский стан
И все сонмище Христовых поборников
До шатров
Короля Гранады, ее родителя.
6 Родомонт же и Агриканов сын
В первый день
Поспевали издали за маячившей,
А потом уж пропал и вид,
И они лишь по горячему следу,
Как псы,
Жадные до зайца или серны,
Доспешив, узнали, что она — при отце.
Ринальд уезжает от Карла искать Анджелику.
7 Берегись, Карл:
На тебя неминучая встала буря —
Подступают к стану неистовые,
А за ними царь Градасс и царь Сакрипант,
Между тем как для вящей твоей беды
Похитила у тебя злая судьбина
Оба светоча разума и могучести,
Чтобы стал ты незряч во тьме.
8 Те два светоча — Роланд и Ринальд,
Один — впрямь безумен и неистов,
В дождь, в ясь, в снег, в зной
Рыщет голый через горы и долы,
А другой — ни на мало не разумнее,
Обездолил в беде тебя собой,
Устремясь из Парижа прочь
В поиск за несысканной Анджеликою.
9 С того дня, как коварный старый волхв,[29]
О котором мною давно поведано,
Ввел его в нестаточный обман,
Будто граф Роланд умкнул
Анджелику, —
Вспала ему в сердце ревность,
Не всякому любящему вмочь,
И он бросился в Париж, а оттоле
Ему выпало в путь в британский край,
10 Ныне же,
Славной битвой сбив врагов под осаду,
Он опять в Париж, обыскал
Все дома, и палаты, и обители, —
В каменной стене
Не укрылась бы красавица от влюбленного;
Но вотще: ни ее и ни Роланда,
И тоска неволит его им вслед.
11 Взмыслилось ему, что Роланд[30]
С нею нежится в Браве или в Англанте;
Рыщет, ищет он,
А ее ни тут и ни там;
Он опять в Париж,
Полагая такому паладину
Не в хвалу
Долго быть вдалеке от битв;
12 Ждет в Париже и день и два и три,
А Роланда нет;
Снова он в Англант, снова в Браву,
Ловит вести,
Скачет днем и ночью,
В знойный жар и в росный рассвет
Под луной и солнцем
Двести раз перемеривши те дороги.
Сатана торопит помощь к Аграманту.
13 А меж тем вековечный враг,
В оны дни подвигший Еву к запретному
Яблоку, улучил его отъезд,
Взвел мертвящий взор на ратного Карла,
Взвидел, какова
Здесь способна пасть на крещеных пагуба,
И сколь было в свете сарацинской силы,
Грянул в брань.
14 Он вложил в душу[31]
Славному Градассу и лихому Сакрипанту,
Вместе вызволенным
Из Атлантовых призрачных хором,
Ополчиться в сокрушение Карлу
И в подмогу Аграмантову табору —
И по чуждым землям
Он соблюл их и выстелил им путь;
15 А другому своему повелел
Уторапливать Родомонта и Мандрикарда
По следам, где третий
Горячил Доралисина коня;
А четвертого отрядил не давать
Отдыха Марфизе и Руджьеру,
Но чуть крепче напрягая узду,
Чтобы им доспелось не вместе с первыми.
16 Славная чета
Оттого умедлилась получасьем,
Что угадывал ангел черных сил,
Поборая на Христовых заступников:
Быть бы вновь
Замедлительной распре о знатном скакуне,
Кабы встретились на общей мете
Родомонт с Руджьером.
Родомонт, Руджьер, Мандрикард и Марфиза вторгаются в Карлов стан.
17 Доспевают четверо
До межи, откуда видны
Осажденный вал и осадный вал,
А над ними веемые знамена;
И по малом сговоре
Положили грянуть
Поперек великому Карлу
В вызволенье теснимого вождя.
18 Плечом к плечу
Вторгшись в сердце христианского стана,
Кличут клич: «Испания! Африка!»,
Изъявляя басурманскую мощь.
Стан вскипает: «К оружию! к оружию!»,
Но крута ему бранная рука,
И уже весь тыл
Прежде боя рассыпается в бег.
19 В смуте крещеное воинство[32]
Полошится, не поняв, кто о ком:
Не гвасконцы ли, не швейцарцы ли
Обычайный нацелили набег?
Торопливо несведущие толпятся
Полк к полку, язык к языку,
Кто на трубный гуд, кто на барабанный бой;
Гул встает и раскатывается в небо.
20 Выезжает великий государь,
Весь в броне, а голова напоказ,
А за ним — отменные паладины;
Вопрошает, отколе такой разор;
Угрожает, укрощает бегущих;
Видит сверженных, кто в грудь, кто в лицо,
Кому взрублено горло, кому темя,
Кто без рук по кисть, кто по локоть.
21 Едет дальше, а кругом на земле
В красной влаге стоячей крови
Страшно топлены
Те, кому уж ни лекаря, ни знахаря;
Грозен вид —
Лежат срублены руки, ноги, плечи, головы,
И от ближнего до дальнего вала
Что ни шаг, то труп.
22 Где проскачет,
Невеликий взвод о великой славе,
Там и полоса
Скорбным знаком людскому незабвенью.
Едет Карл, дивясь на злую резню
С гневом и досадою,
Словно в двор к кому ударила молния,
И тот взором следит ее следы.
23 Не успела та первая подмога
Достичь стана Ливийского царя,
Как с другого края спешит вторая —
То Марфиза и отважный Руджьер.
Славная чета,
Вскинув очи, взмеряет путь короче
К осажденному государю, — и вперед.
24 Так в подкопный взрыв
Длинной нитью черного пороха
Прихотливый пробегает огонь,
За которым и взору не уметиться,
И вдруг грянет ввысь
Толщей стен и скальными осколками, —
Как предстали Марфиза и Руджьер
И явили себя в мгновенной сече.
25 Тут-то вдоль, тут-то поперек
Руки напрочь, головы пополам
Всем, кто слаб
Отстраниться с просекаемой просеки.
Видывал ли кто ураган,
Мчащийся по склонам иль мчащий долом,
Круша справа и минуя слева, —
Тот представь этих двух меж стольких толп.
26 Многие,
Уклонясь Родомонта и тех, кто с ним,
До поры благодарствовали Богу,
Что быстра нога и ловка стопа, —
А потом грудь о грудь, лоб в лоб
Набежав на Марфизу и на Руджьера,
Видели врасплох,
Что ни в стать, ни в бег, а судьбы не минуть, —
27 Не в огне, так в полыме,
А не минет должного ни плоть, ни кость:
Так опасливо лиса с лисенятами
Ждет спастись, а встречает песью пасть,
Когда ловчий с логова
Ее вздымет огнем и дымом
И берет дурманную
Там, отколе не чаяно беды.
Карл с уроном отступает в Париж.
28 Въезжают Марфиза и Руджьер
Спасителями в сарацинскую ограду:
Всюду очи ввысь,
Всюду в добрый час славят Вышнего,
Ни в ком страха пред франкскими паладинами,
Каждый раб готов хоть один против ста,
И у всех в уме
Тотчас вновь обагрить лихое поле.
29 Грозно грянули
Роги, трубы, турские тулумбасы,
Вьются в ветре
Каждый стяг и каждая хоругвь;
А насупротив Карловы вожди
Строят швабов к швабам, бриттов к бриттам,
Строят Францию, Италию, Англию, —
И жестокая заваривается брань.
30 Страшный Родомонт,
Яростный Мандрикард,
И Руджьер, цвет рыцарской доблести,
И Градасс, чьей славою полон свет,
И с бестрепетным Марфиза челом,
И черкесский царь, ни пред кем не худший,
Всею мощью клонят франкского Карла
Взмолиться к святым и укрыться в Париж.
31 Необорным жаром
Таковы те рыцари и та дама,
Что ни думою, государь мой, не сдумать,
Ни пером поведать.
То и мера,
Сколько пало в этот день перебито
И каков урон державному Карлу;
А у мавров ведь еще и Феррагус!
32 Не в подъем мостам,[33]
Люди бьются в давке и тонут в Сене,
И мечтают об Икаровых крыльях,
Ибо смерть впереди и позади.
Паладины в плену до одного,
Кроме венского графа и датского Оджьера —
У Оджьера в черепе,
А у Оливьера пробой в плече.
33 Ежели бы и Брандимарт[34]
Бросил стан вслед Ринальду и Роланду,
То не выстоять бы Карлу в Париже,
Лишь бы выйти из пламени живым.
Но что мог Брандимарт, то и сделал Брандимарт,
А что нет, то и он оставил яростным.
Такова была усмешка Судьбины —
Вновь обстать Аграманту государя.
Архангел Михаил избивает праздную Распрю.
34 Стон и плач
Сирых старцев, чад и вдовиц
Возлетел из облачного надземья
К светлым высям, чтоб святой Михаил
Нисклонил архангельский взор
Ко Христовым верным
Франции, Британии, Алеманнии,
Волку в снедь и ворону выстелившим поля.
35 И узрел, и зарделся триблаженный,
Что неладно послужил он Творцу,
Вдавшись
Вероломной Распре в подлый обман:
Велено было ей
Взжечь раздор между рыцарей язычества,
А она что и сделала, то сделала
Поперек.
36 И как верный служитель, крепкий
Больше сердцем, чем памятным умом,
Вдруг хватясь,
Что забыл завет, дорогой, как жизнь,
Мечется второпях
До хозяйского глаза сгладить грех, —
Так архангел не дерзает ко Господу,
Не воздавши долга, который взят.
37 Устремив крыло
К тем обителям, где видана Распря,
Он обрел ее в собрании чина
При избрании настоятельных лиц —
Любо ей смотреть,
Как брат брату мечет в головы требниками!
Ухватил ее ангел за волоса
И колотит руками и ногами.
38 А потом — крестом
По спине, да по рукам, да по темени;
В крик кричит злополучная,
Обымает ноги божьему вестнику,
А тот гонит ее в тычки,
Сломя голову, к африканскому стану,
Приговаривая: «Поберегись:
Только встреться, где не след, — будет хуже!»
39 Вся избитая по плечам и по хребту,
Ужасаясь вновь подпасть под побои,
Трепеща пред гневом,
Распря
Со всех ног бежит по кузнечные меха —
Оживить запаленные огни,
Запалить незапаленные
И раздуть в сердцах пожар до небес.
Распря возбуждает Родомонта и Мандрикарда к поединку.
40 Восстает пожар
В Родомонтовой душе, в Руджьеровой, в Мандрикардовой,
Да такой, что спешат они к государю
В добрый час, покуда Карл не теснит,
И поведывают ему свои раздоры,
И откуда и как они пошли,
И чтобы государь усмотрел,
Кому с кем причинно сражаться первому.
41 А Марфиза твердит и о своем —
Добороть борьбу
С королем Татарии:
Ради вызова его она здесь,
И своей чередою не поступится
Ни на день, ни на час,
А стоит на том,
Чтобы первой помериться с соперником.
42 Первым и Родомонт
Рвется счесться,
Потому что, начав, не кончил
Ради помощи африканскому стану;
И Руджьер бросает крепкое свое слово,
Что невмочь ему терпеть
Родомонта на своем скакуне,
Коли им не спрянуться прежде прочих;
43 А татарский на это Мандрикард
Поперек Руджьеру
Хочет боя за белокрылый герб,
Бел от ярости
До того, что готов один на троих
Сразу, ежели трое не уклонятся.
А те трое и не уклонились бы,
Не явись на них царский приговор.
44 Увещаньями ли, напоминовеньями ли
Гнул их к миру Аграмант, сколько мог,
Но уверившись,
Что ни миру им внять, ни перемирью,
Домогается по крайности,
Чтобы стало в них согласие, кто за кем,
И к тому концу
Назначает решить чреду их жребием.
45 Указует вверить четыре жребия,
И на первом писаны Родомонт и Мандрикард,
На втором же Мандрикард и Руджьер,
А на третьем Руджьер и Родомонт,
И на четвертом Мандрикард и Марфиза.
Брошен жребий в волю зыбкому случаю;
Первым выпал
Черед биться алджирцу с Мандрикардом,
46 Второй жребий — Мандрикарду с Руджьером,
Третий — Родомонту с Руджьером,
А Марфизин с Мандрикардом — на дне,
И Марфиза нахмуривает лоб,
И Руджьер не меньше того невесел,
Полагая, что тем первым двоим
Станет сил счесться крайним счетом,
Ничего не оставя ни Марфизе, ни ему.
Подготовка поединка.
47 Было близ Парижа урочище,[35]
Шагов в тысячу в обход или менее,
А вокруг,
Как для зрелища, немалая насыпь.
Некогда то был замок,
Но огнем и мечом порушен в прах —
Таков вид
И у нас, как идешь из Пармы и Борго.
48 Огорожена здесь ограда,
Кол к колу, четыре угла,
Замкнута, как водится, отовсюду,
Только емкие ворота с двух сторон.
А как вышел день, когда царский суд
Велел быть большой битве паладинов,
Вскинулись пред теми двумя воротами
Два шатра.
49 В западном шатре
Исполином встал алджирский король,
Облекаемый в драконьи чешуи
Сакрипантом и жарким Феррагусом, —
Между тем, как Градасс и владетельный Фальзирон
В восточном шатре
Возлагают Гекторовы доспехи
На преемника Агриканова престола.
50 На амвоне просторном и высоком
Восседал африканский государь,
С ним испанский, с ним Стордилан
И иные знатнейшие меж язычества.
Благо, кому верхний присест
Дали вал и деревья выше вала, —
Ибо густ народ и густы со всех сторон
Волны люда к великому побоищу.
51 Где воссела королева Кастилии — [36]
Там вокруг нее вельможные дамы
Арагона, Севильи, Гранады,
И до самых Атлантовых столпов,
А меж ними — Стордиланова дочь,
У которой наряд — два покрывала,
Одно розово, а другое зелено,
Только розовое выцвело добела.
52 А Марфиза одета таково,[37]
Как подобно быть даме и воительнице:
Верно, так блистала
Ипполита в челе фермодонтских войск.
А уж выехал и глашатай
С Аграмантовыми знаками на плаще,
Огласить уставы и запреты,
Чтоб ни духом, ни делом за них не сметь.
Градасс ссорится с Мандрикардом за Роландов меч,
53 Битвы
Жаждет сбившийся народ и корит
Непоспешных паладинов, как вдруг
Раздается из Мандрикардова шатра
Шум и крик, все громче и громче, —
Узнайте же, государь мой,
Что не кто иной, как сериканский удалец
Царь Градасс случился тому затейщиком.
54 Обряжая в бой
Сериканский царь царя татарского,
Возлагал тому к левому бедру
Меч, дотоле бывший Роландов,
И увидел на рукоятном яблоке
Имя Дурендаль и Альмонтов знак, —
Ибо юный отбил его Роланд
У злосчастного над ручьем в Аспромонте.
55 Взвидевши, не стал он в сомнении,[38]
Что пред ним тот самый англантский меч,
Для которого
С самолучшею левантийскою ратью
Он невдолге тому назад
Укротил Кастилию, попрал Францию, —
Но никак ему нынче невдогад,
Почему тот клинок в ножнах татарина.
56 Вопрошает он, давно ль и отколь
Взялся меч, и добром или насильно?
И ему повествует Мандрикард,
Что с Роландом он бился великой битвою,
Пока граф не прикинулся помешан,
Ибо стыден ему был страх
Воевать со мной без конца и срока
За тот славный меч.
57 Так-де зверь бобер[39]
Отгрызает себе свое пахучее,
За спиною заслышавши ловчий гон,
Ничего не взыскующий, кроме этого.
Недослушав,
Градасс крикнул: «Не быть ему твоим,
И ничьим, ибо он по чести — мой,
Ценой столького злата, труда и воинства!
58 Коли надобно, ищи себе новый,
А за этот я тебе не должник:
Я беру его, где нашел,
Будь Роланд умен или будь безумен!
Ты присвоил меч в пути, без свидетельства,-
Я при всех вызываю тебя на суд,
Божий суд на рыцарском поле,
Где язык правоты моей — булат!
59 Отбей меч,
А потом выходи на Родомонта:
Таковы старинные наши свычаи —
Заслужи оружье, а после — в бой!»
А татарин, вскидывая чело:
«Слаще слуху
Не бывает мне вызова на брань, —
Но дождись Родомонтова сожелания,
60 Но добейся себе первого боя,
Чтоб алджирец потерпел быть вторым, —
Ая
Ни тебе, ни ему не спнусь ответом!»
Но Руджьер обоим: «Не сметь
Рушить сговор и путать жребий!
Или быть Родомонту первым,
Или быть вторым, но первым — мне:
61 Если правду гласил Градасс,
«Прежде битвы умей стяжать оружие», —
То не вздеть тебе лат о белокрылом орле,
Прежде, нежели не снимешь их с меня!
Но чего я хочу, о том сказал:
Будь по жребию,
Чтобы мне воевать вторым,
Если первым воюет царь алджирский;
62 Если же смешаете череду,
То и я помеха,
Чтоб не сметь тебе быть с моим щитом,
Нынче же не померившись со мною!»
Отзывается Мандрикард в разъярении:
«Будь ты Марс, будь он Марс,
И тогда бы не положить вам запрет
Ни на знатный доспех, ни на отменный меч!»
63 И железный сжавши кулак,
В бешенстве
Так хватил он короля сериканского,
Что тот выронил из руки Дурендаль.
Не гадав Градасс
Таковой безрассудной дерзновенности,
В расплохе
Обнаружил себя обезоруженным.
64 За такую обиду стыдом и гневом
Пышучи, как огнем,
Пуще он терзается оттого,
Что такой с ним срам на виду у всех;
И, подавшись назад на малый шаг,
Кривую выхватывает саблю,
Рвется мстить, а Мандрикарду ничто
Ни его супостатство, ни Руджьерово:
65 «Выходите на меня хоть вдвоем,
Выводите на меня Родомонта,
Африку, Испанию, целый свет —
Ни пред кем не отворочу лица!» —
Так гремит бесстрашный,
И вращает Альмонтовым клинком,
И надменно выставил щит
Вперекор и Градассу и Руджьеру.
66 «Мне, — кричит Градасс, —
Дай образумить сумасброда!»
А Руджьер ему: «Нипочем:
Никому не уступлю мою битву!»
«Прочь!» — «Сам прочь!»
Оба в крик, и никто назад ни шагу.
Неслыханная затеялась бы потеха —
Бой втроем, —
67 Кабы ярости их наперехват
Не рванулись многие,
Не жалея на себе испытать,
Каково, губя се.бя, спасать ближнего;
Но и то ни в ком бы не стало удержи,
Не явись испанский король,
А за ним — державный сын Трояна,
Всеми чтимый, как не чтился никто.
68 Повелевши Аграмант доложить,
В чем причина столь новой распри,
Многотрудно увещевал Градасса
На единый хотя бы день
По-людски, по-рыцарски
Уступить Мандрикарду Гекторов клинок,
Пока спорится грозный спор
Мандрикарда и Родомонта.
а Сакрипант с Родомонтом за Руджьерова коня.
69 Но меж тем, как государь Аграмант
Подступает унять того и этого,
Из другого гремит шатра
Новый спор —
Родомонта с Сакрипантом,
Потому что черкесский Сакрипант
С Феррагусом стоял при поединщике,
Облекая его вдвоем
В прародительский Немвродов доспех;
70 А как подошли они к жеребцу,
Пенно грызшему пышные узды,
К тому самому лихому Фронтину,
За которого буйствовал Руджьер,
И со тщанием всмотрелся черкес,
Ладно ль кован и ладно ль убран
Тот скакун, которому выпало
Вымчать в поле такого седока, —
71 Он в упор,[40]
Разглядевши тавро, черты и стати,
Узнает заведомо,
Что пред ним его же конь Белолоб,
Столь любимый,
В стольких схватках выстраданный скакун,
Что лишась его, долго ходил он пеш
От большого горя.
72 А похитил из-под него коня[41]
Памятный Брунель
При Альбракке в оный самый день,
Когда взял он у Анджелики перстень,
У Роланда Бализарду и рог,
У Марфизы — меч,
И коня с Бализардою вручил Руджьеру,
А Руджьер перезвал его Фронтином.
73 Вот, уверясь, что глаз не лжет,
Обратился черкесский царь к алджирскому:
«Знайте, сударь, конь этот — мой,
Отлученный кражею при Альбракке.
Многие суть тому свидетели,
Но как нынче они далече,
То я сам и с мечом в руке
Докажу мою правду любому спорщику.
74 По товариществу,
Нас связавшему в недавние дни,
Я готов: пусть он нынче будет твой,
Ибо ты и впрямь без него не можешь, —
Но условившись тебе признавать,
Что он мой и от меня тебе дан;
А не то позабудь свои помышления
Или жди сразиться о нем со мной».
75 Родомонт, которого горделивей
При оружье не хаживал никто,
Родомонт, отважной могучестью
Перевысивший всякую старину,
Грянул:
«Сакрипант,
Лишь посмей кто иной такое вымолвить, —
Пожалел бы, что рожден с языком;
76 По товариществу ли,
Одержавшему нас нынче, как ты твердишь,
Но увижу я тебя и сдержусь,
Лишь сказав: помедли
Звать на бой, пока не взвидишь, каков
Сведу счет я с пышущим татарином,
Потому что с такого ты примера
Сам попросишь, моля: владей конем.»
77 «Подлость тебе вежество! — [42]
Бешенствует гневливый черкес, —
Но прямым тебе словом говорю:
Позабудь о моем скакуне!
Не быть ему твоим,
Покуда в руке моей меч,
А не станет меча —
Буду биться клыком и когтем!»
78 От слов к делу,
В крик, в брань, в бой —
Жжет быстрей, чем пламя в соломе,
В душах гнев.
Родомонт — в доспехе и шеломе,
Сакрипант — и кольчугою не прикрыт,
Но таков он ловок,
Словно меч ему заслон с всех сторон.
79 Сколько ни безмерны
Родомонтова мощь и пыл,
А не свыше зоркости и проворства,
Коими силен Сакрипант —
Не быстрей кружится
По зерну мукомольное колесо,
Чем рукой и чем ногой изворотлив
Черкесский царь.
80 Но бросаются сгоряча между ними,
Клинки вон, Феррагус и Серпентин,
А за ними Изольер и Грандоний
И иные многие из маврских мужей, —
Оттого-то шум,
Через поле долетевший к шатру,
Где стеклися тщетные примирители
Руджьера и Градасса с татарским царем.
Аграмант тщетно пытается их примирить.
81 Добегает заведомая весть
До державного Аграманта,
Что схватились за коня лютой схваткою
Сакрипант и Родомонт.
Сокрушенный столькими разладицами,
Говорит король Марсилию: «Будь
Здесь, чтоб эти два не сделали хуже,
А о тех двух вздорщиках сам досмотрю».
82 Пред своим королем и государем
Родомонт
Взнуздывает гнев, отступает на шаг,
И не меньше чтителен царь черкесский.
Властным зраком, важным гласом
Аграмант пытает, о чем их спор,
И дознавшись, гнетет их к замирению, —
Тщетно!
83 Черкесский царь
Не отдаст своего коня алджирскому,
Ежели алджирский не склонится
Произнесть просительные слова;
А тот, надменный,
Отвечает: «Ни небо и ни ты
Не добьешься, чтоб я кому поволил
То, что мне по силе и по руке!»
84 Вопрошает черкеса государь,
В чем его владенье и в чем утрата,
И черкес о том поведывает подряд,
А поведывая, краснеет от смуты,
Когда речь о том, как тонкий наглец
Застиг впавшего в томное мечтание
И подпер ему седло о четыре древка,
И увел коня прямо из подпруги.
Марфиза узнает Брунеля и увозит на расправу.
85 Как заслышала о той конской краже,[43]
Меж иными представ на шум,
Марфиза, —
Помутилась в лице, припомянув,
Как в тот день лишилась она меча;
Узнает коня,
От нее летавшего, как на крыльях,
Узнает и славного Сакрипанта;
86 Видит, как вокруг те и те,
Многажды слышавшие Брунелевы
Похвальбы, обращаются к Брунелю
С явным видом, что это он;
Заподозривает,
Вопрошает того, другого, третьего
И уверивается, что похитчик
Был Брунель;
87 И уведывает, что за покражу,[44]
За которую быть бы ему в петле,
Небывалым он образом приял
В государский дар тингисское царство.
Старая вскипает обида,
Скорая вздумывается месть
За тот глум и посмех,
С каким хищник скалился, скравши меч.
88 Велит она стремянному
Подать шлем, а уж панцирь на груди —
Ибо бранную сбрасывать броню
Доводилось дерзкой за все свои дни
Десять раз и едва ли более,
Верь, не верь;
Вздев шелом, она восходит туда,
Где Брунель на верхних скамьях меж лучшими,
89 И такого дает туза ему в грудь,
Так вздирает его за космы в воздух,
Как орел,
Хищным когтем вцепившийся в цыпленка, —
И влечет туда, где суд и ряд
Тщится править державный сын Трояна;
. А Брунель, в недоброй чуясь руке,
Слезным визгом взывает о пощаде.
90 Сколько крика, шума и гама
Ни мятежилось над битвенным полем,
Но таков был слышен Брунель,
Вопиющий о пощаде и помощи,
Что на вопль его и на вой
Отовсюду сбегается народ;
А Марфиза пред африканским владыкою
Гласит, гордая, такие слова:
91 «Этого твоего мерзавца данника
Я хочу повесить в тугой петле,
Потому что, укравши коня у рыцаря,
В тот же день и у меня он похитил меч.
Ежели кто скажет, что нет,
Пусть он выступит и вымолвит,
И тогда пред твоим лицом
Докажу я его ложь и мое право.
92 А к тому, чтобы не было попрека,
Что-де мною выждан раздорный час,
Когда лучшие оружные паладины
Все попутаны преньями об ином, —
Три дня
Я помедлю его повешеньем:
Выручай его сам или не сам,
А не то о нем порадуются стервятники.
93 В трех часах пути
Стоит башня, а перед башней роща:
Там и жду я,
А при мне — лишь служанка и слуга.
Кто захочет отбить того мерзавца —
Приходи!»
Так сказала,
Повернулась, и в путь, не ждав ответа,
Аграмант колеблется,
94 А Брунеля бросив, вхватясь в волосья,
Жалким воплем
Выкликавшего чаемых заступников,
Пред собой поперек коня.
Смутен стоял Аграмант
И не знал, как расплесть узлы с узлами:
В тяжкую было ему обиду,
Что похитился его человек.
95 Не любил он Брунеля и не чтил,[45]
А питал лишь ненависть,
Помышлявши и сам ему удавку,
Как остался тот без волшебного кольца;
Но что сделалось, то ему не в честь:
Стыд огнем в лице,
И он рвется сам вслед Марфизы
Отплатить бесчестье полною мздой.
96 Но разумный спутник король Собрин
Отвергает его от того помысла,
Не приличного-де
Государскому его величеству —
Побеждать, даже если побеждать
Предстоит и заведомо и верно,
То не во хвалу, а в хулу
Будет слава, что он осилил женщину;
97 А с такою брань соперницею
Обернется едва ли не бедой.
А по крайней по Собриновой думе
Смертный столп Брунелю бы в самый раз,
И кабы мановением бровей
Мог он быть уволен от вислой казни, —
Пусть не дрогнет бровь,
Не переча свершиться правосудию.
98 «А к Марфизе, — молвит Собрин, —
Ты, пославшись, посулись быть судьею,
Пред которым плут не минует петли,
И мстящая будет удоволена.
А коли упрямая скажет „нет" —
Пусть сама с ним что хочет, то и делает:
Ибо ради дружбы ее с тобою
Мне не жаль ни Брунеля, ни иных шишей».
99 Скромному и разумному
Внял Собринову совету король,
Не пустился Марфизе вслед,
Не пустил ей вслед своих рыцарей
Ни на бранный спор, ни на добрый уговор,
А взнуздал свою доблесть и смирился,
Чтобы пущую замирить вражду,
Буйным шумом вставшую в стане.
а Распря ликует.
100 А неистовая о той вражде,
Ненавистница мира, ликует Распря,
Рыщет, радуясь, от шатра до шатра,
Ищет и не сыщет душе простора,
А за ней Гордыня
Пляшет вскачь, плещет пламя вблизь и вдаль,
Победный вопль
Взвивши вестью в архангеловы уши.
101 Дрогнул Париж, замутилась Сена[46]
На тот гласный крик, грозный зык;
Прокатился гул до Арденнских чащ,
Полоша зверей по темным логовам,
Дозвучал до Альп и Севенн,
До брегов Байонны, Руана, Арля,
Внемлют Рона, Сона, Гаронна, Рейн,
Матери детей прижимают к сердцу.
Доралиса сама должна сделать выбор;
102 А те пятеро паладинов,[47]
Первыми ввязавшихся в смертный спор,
Таковы в нем заузили узлы,
Что не расплесть и по Фебову вещению.
И тогда-то государь Аграмант
Порешил рассечь завязь первой распри
Меж алджирцем и королем Татарии
За прекрасную Стордиланову дочь.
103 Государь Аграмант,
И к тому и к этому вновь и вновь
Приступавшись повторными советами,
Братски добрыми, государски правыми,
Как уверился, что и этот и тот
Слухом глух, а духом враждебен
Обездолиться
Той красавицей, о которой спор, —
104 Изъявил он самолучший исход
Двум любовникам в равное изволье:
Пусть сама
Изберет себе угодного мужа,
А как скажет она то свое слово,
То с него уж ни взад и ни вперед.
Оба рады:
Каждый чает себе удачи.
105 Король Сарзы — ибо его любовь
Много древнее Мандрикардовой,
И к нему Доралисина всемилость —
Верх дозвольства женскому целомудрию,
И поэтому он ждет для себя
Приговора, дарующего счастье,
И не только он,
А и с ним вся берберийская рать,
106 Ибо всякому знамениты его подвиги в ее честь
На ристаньях, на турнирах, в войне,
А что есть за Мандрикардом подобные,
Это, всякому знамо, ложь.
Мандрикард же памятует
Много тайных раз по закате солнца,
Знает, что надежда крепка в руке,
И смеется над пустыми людскими толками.
она избирает Мандрикарда.
107 Вот славные оба притязателя,
Заручив уговор пред государем,
Подступают к обоюдной красавице,
И она, потупив стыдливый взор,
Объявляет: татарин ей милее.
Застывают в изумлении
Все; как громом грянутый, Родомонт
Не подымет сгорающего лица;
108 А как сгнался багрец стыда
Свычным гневом,
Он кричит, что неправилен приговор,
Что мечом об этом поясе
Пред лицом короля и всех, кто здесь,
Он желает победы или бесчестия,
А не женским судом,
Для которого что недолжно, то и мило!
109 Мандрикард в ответ,
С новым пылом вскинувшись: «Будь по-твоему!»
И тут быть бы вновь челноку
В дальнем плаванье до ближней пристани,
Не вспеняй Родомонту Аграмант,
Что ему-де уж неподстать
Вызывать к ответу царя-соперника;
Только тем челну и сбит парус ярости.
Родомонт покидает сарацинский стан,
110 Видя дважды в единый день
Родомонт себя при всех опозоренного -
Государем, которого он без спору чтил,
И возлюбленною дамою, —
Не желает здесь больше ни ногой,
Забирает из великого своего полчища
Лишь двух слуг
И спешит вон из вражеского стана.
111 Как тоскливый бык,[48]
Уступив свою телицу сопернику,
Бредет прочь от привычных пажитей,
Ищет дальних рощ, брегов, песков,
Где мычать ему и полднем и полночью,
А любовного буйства не избыть, —
Так, смятенный скорбью,
Удаляется отверженный царь алджирский.
112 Было ринулся оружный Руджьер
Вслед врага и коня своего Фронтина,
Но как вспомнился,
Что обязан битвою и татарину, —
Повернул с Родомонтовой тропы,
Чтобы сведаться сталью с Мандрикардом
Прежде, чем приспеет король Градасс
О Роландовой ратовать Дурендали.
113 Тяжко ему зреть скакуна,
Уводимого зримо и безвредно,
И он крепкий зарек себе зарок,
Кончив начатое, отбить отъятого.
А черкесский между тем Сакрипант,
Не имев Руджьеровых помешательств
И о том же соревнуя коне,
Быстро прочь по Родомонтову следу;
114 И настиг бы, кого искал,
Не случись ему в пути дивный случай,
Сбив с тропы
И замедлив до закатного часа.
Он увидел
Даму, павшую в сенскую волну
И погибшую бы, не приди он помочь;
Вмиг он в воду, выводит ее на сушу,
115 Но едва собрался опять в седло —
Глядь, коня его нет, как не было;
Он вдогон, и гонял его до вечера,
И настиг с немалым трудом,
А настигши, уже и сам не знал,
Как вернуться на путеводные тропы:
Двести миль
Избродил он, взыскуя Родомонта;
116 Где сыскал, как бился, как был побит
С превеликим себе уроном
И остался без коня и в плену,
О том скажется впереди; а покуда
Моя повесть — о том, в каком пылу
Против дамы и государя
Отъезжал от стана Родомонт
И какими словами клял их, едучи.
проклиная женский род.
117 Жгучие вздохи
Раскаляли ветер в его пути,
Эхо
С жалостию вторило из полых скал.
«О, — стенал он, — женская душа,
Как изменчива, как ты переменчива!
О тоска, о горе, кто вверится тебе,
Верности не ведающая!
118 Ни служенье без срока, ни любовь без края,
Явленная стотысячекрат,
Не осилила тебя, не поволила
Устоять такой, какова была.
Не за то я тобой забыт,
Что помыслился хуже Мандрикарда:
Всем невзгодам моим одна вина —
Твой женский пол:
119 Клятый пол,
Верно, созданный Природой и Господом
В взыск и в бремя мужскому роду,
Как гадючья поползь,
Как медведь, как волк,
Как в заразном воздухе
Мухи, комары, осы, оводы,
А меж сеяний плевел и овсюг!.
120 Ах, почто благодатная Природа
Не судила рождаться мужам без жен,
Как рождает людской привой
Плод от груши, и яблони, и смоковницы!
Но и сам я знаю, почто, —
Звуча звуком твоего имени:
Ты, Природа, — женского рода,
Так какой в тебе разум или добро?
121 Из шипов рождаются розы,
А чистейшие лилии из гниющих трав, —
Не чваньтесь же, не кичитесь же,
Что дано вам рождать мужчин,
О женщины,
Дерзкие, мерзкие, злостные, несносные, коварные, неблагодарные,
В ком ни веры, ни разума, ни любви,
А лишь пагуба веку и человеку!»
122 Таковыми и несчетными разными
Стенал стонами он во весь свой путь,
То вполголоса толкуя сам с собой,
То бросая крик в далекие дали,
Но лишь в срам и поношение женщинам, —
А напрасно,
Ибо, право, на две ли, три ли злых
Между ними надо быть сотне добрых.
123 Правда, скольких я ни любил,
Ни одна не явила себя верною,
Но не положу я, хулы на всех,
А скажу: такова уж моя недоля.
Много есть, а пуще было таких,
О которых никто не молвит худа,
Но что делать — знать судьба: будь и в стах
Одна злая, так ей-то я и надобен.
124 А хотелось бы,[49]
Пока я не сед и не мертв,
Отыскать такую, чтобы воскликнуть:
Вот она, благоверная даже мне!
Ежели чудо сбудется
(А надежда на то во мне жива) —
Неустанно стану слагать ей славу
Устно и книжно, прозою и стихом!
125 А не меньше, чем против дамы,
Кипя гневом на своего короля,
Сарацин хулою на ту и этого
Равно рвется разумом из брегов:
Жаждет видеть,
Чтоб на царство его грянула злая буря,
Чтоб по Африке — ни камня на камне,
В каждом доме — смерть,
126 Чтоб, низвергнувшись, король Аграмант
Влачил жизнь тщетно, скудно, скорбно, слезно,
И чтоб он, Родомонт,
Вернул честь ему, воссадил на престоле,
Явил плод своей вечной верности,
И тогда увидится: честный друг
Вправе быть поддержан в добре и в худе,
Даже ежели он один против всех.
Родомонт останавливается на постоялом дворе.
127 Так-то пышучи сарацин
Буйным сердцем на государя и даму,
Скачет долгий день за долгим днем,
Сам не спит и Фронтину не даст прохлады.
На второй или третий перегон,
Глядь, а он уже и у Соны,
Потому что держал на юг,
Чтоб из лукоморья отчалить в Африку.
128 Видит: Сона от берега до берега[50]
Вся в плотах, расшивах, ладьях,
Отовсюду правящих снедь и сыть
На потребу осадному ополчению,
Потому что от самого Парижа
И до Мертвых Вод и испанских гор
Вся земля, что направо по пути,
Полегла под басурманскую руку.
129 А где нету водного ходу,
Там поклажу сваливают на угор
И за людною охраною
Тянут далее вьючно и тележно.
Для того по всем берегам
Согнан крепкий скот со всей Франции,
А погонщики над рекою
В постоялых дворах справляют вечерю.
130 Как застигла здесь алджирского[51]
Короля слепая черная ночь,
Зазывает его здешний гостиник,
И король невсхотно, а встал в постой.
Конь расседлан, выставлен стол,
Брашна, вина корсские и грецкие,
Потому что сарацин, хоть и маврам мавр,
А пивал знатней всякого француза.
131 Добрым видом, добрым столом
Услужал хозяин славному гостю,
Ибо всякому зрячему вдогад:
Славен гость и велик отменной доблестью.
Но как был Родомонт себе сам не свой,
И далече витало его сердце,
Не умев отстать от былой подруги, —
Он молчал.
132 Был гостиник проворен и умен,
Как немногие слыханы во Франции,
Уберегши добро и двор и дом
В стольком люде, пришлом, чужом и вражественном,
И созвал гостиник свою родню,
Чтобы всем быть наготове для рыцаря, —
Но и те стоят и молчат,
Видя паладина в глухом раздумье.
133 Долго сарацин в забытье
Странствовал умом из думы в думу,
Взоры долу,
Никому не вздымая глаза в лицо;
А по многом молчанье и вздыханье,
Как проснувшийся из тяжкого сна,
Поднял брови, поднял очи
И обвел хозяина и весь круг.
134 И взломал безмолвие,
И смягчась повадкою и лицом,
Вопросил гостиника и домашних,
А женаты ли они?
Отвечают ему гостиник и прочие:
Точно так.
Он опять вопрошает: а доподлинно ли
Они знают, что жены им верны?
Гостиник начинает ему рассказывать...
135 Все гласят, что жены у них добрые и верные,
А гостиник один молчит,
А потом и сказал: «Верь кто как хочет,
Я-то знаю, это не так,
И за вашу за пустую уверенность
Говорю вам, что все вы как без ума;
То же скажет и господин паладин,
Чтоб не выдалось черное за белое, —
136 Потому что как чудная птица феникс
Лишь одна на весь божий свет,
Так один лишь муж
Может зваться изъят из женской козненности.
Каждый мнит себя тем благословенным,
Тем единственным, кому тот венец, —
Но коли единственный,
Как же вы им будете сразу все?
137 Я и сам, как вы, блуждал умом,[52]
Полагая, что честных женщин больше;
Но один вельможный венецианин,
С кем свела меня благая судьба,
Вразумил меня истинными примерами
И извел из невежественной тьмы.
Иоанн Франциск Валерий —
Никогда не забуду его прозвания!
138 Все обманы мужних жен и любовниц
Знал он наперечет
А еще и много урочных случаев
Древних, недавних, собственных, да таких,
Что явил мне въявь:
Честных женщин нет ни простых, ни знатных,
А к которой молва добрей,
Значит, та лишь искуснее хоронится.
139 И меж теми его рассказами
(А их столько, что не упомнишь и треть)
Был такой, что врезался в мою память
Крепче, чем во мрамор резец,
И кто его ни услышит,
Всяк рассудит о женщинах в точь, как я.
Не хотите ли, господин мой, послушать —
Вам в угоду, а вот этим в укор?»
140 Отвечает ему сарацин:
«Есть ли нынче мне что милей и угоднее,
Чем такой твой рассказ, пример и случай,
Столь согласный моей душе?
Сядь напротив, чтобы я тебя видел:
Мне так лучше слышать, тебе говорить!»
Стало быть, в ближней моей песне
Будет все, что услышал Родомонт. ч^
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ (ИОКОНД)
Песнь XXVIII
Родомонт на постоялом дворе слушает рассказ о Иоконде. На дальнем плане — река Сона, по которой Родомонт плывет на юг; на правом ее берегу он отбивает у отшельника Изабеллу ... Все права на текст принадлежат автору: Лудовико Ариосто.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.