Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
ВЕСНА
Утро в тот день не предвещало ничего необычного. Позванивали ледком подмерзшие за ночь лужи. Низко над землей, почти касаясь крыш, торопливо пробегали темные, рваные тучи. Репродуктор на здании вокзала, хрипя и шепелявя, предсказывал ясную, солнечную погоду без осадков. Лева Белевич, как всегда, пришел на работу ровно в семь. Дверь вагончика, в котором находилась станционная парикмахерская, была еще на замке. Саул Петрович запаздывал. За последнее время старший мастер явно стал сдавать. Он кашлял, сгибаясь в три погибели, постоянно жаловался на слабость и боль в груди. Станционные часы показывали уже четверть восьмого, когда к парикмахерской подошла жена Саула Петровича. Она принесла ключи и со слезами в голосе сообщила, что старик слег. - Всю ночь кашлял, ни капельки не спал. А сейчас за доктором послал. Ой, горе мое, горе мое!.. Лева открыл парикмахерскую, затопил печурку. Весело затрещали смолистые дрова. Лева разложил инструмент, налил одеколон в пульверизатор. Отворилась дверь. Вошел первый посетитель - буфетчик привокзальной столовой. Потом пришли двое рабочих с электростанции, офицер, вероятно, командировочный: Лева видел его впервые. Прибежал мальчишка с полосами жесткими, как проволока, и принес записку, в которой мама просила постричь его «под ноль». Часам к десяти поток клиентов иссяк. Это было обычное явление. Лева знал, что следующий посетитель появится теперь лишь к двенадцати часам, когда начнут собираться пассажиры на двухчасовой скорый поезд. Потом снова наступит затишье до прихода вечернего пассажирского. Течение жизни на этой маленькой белорусской станции, затерявшейся среди полесских болот, регулировалось немногими проходящими поездами. Лева вытащил из портфеля, который постоянно носил с собой на работу, «Всадника без головы» и примялся за чтение. Однако почитать не удалось: зазвенел станционный колокол, возвещая о прибытии поезда. Что такое? Лева посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Никакого поезда сейчас не должно быть. Неужели изменилось расписание? Он быстро накинул пальто, надел шляпу и вышел из парикмахерской. К перрону подходил необычный поезд: паровоз был разукрашен флагами, на первом вагоне - огромное красное полотнище с лозунгом: «Привет покорителям новых земель!» Поезд остановился. Тотчас же перрон наполнился шумной, веселой молодежью. Заиграла гармошка. На перроне закружились в вальсе юноши и девушки. А с другого конца эшелона неслась бодрая многоголосая песня:Едем мы, друзья,
В дальние края,
Будем новоселами
И ты и я!
Нюся поняла все. Мама не все. Она ничего не имела против освоения новых земель, но никак не хотела согласиться, что без Левы на целине не обойдутся. Она плакала, уговаривала, снова плакала. У Левы сжималось сердце, но он не отступал. Поехал в райком комсомола и вернулся оттуда с комсомольской путевкой на Алтай. Парикмахерскую передал меланхоличного вида мужчине с лысиной, тщательно прикрытой остатками волос. Вечером Лева навестил Саула Петровича. Старик разволновался, закашлялся - как-никак, а Лева был способный ученик и работал с ним вместе шесть лет. - Очень правильно, Лева! - сказал Саул Петрович. - Но свое дело не забрасывай. У тебя рука легкая, как пух… Лева незаметно улыбнулся. Он вспомнил про порезанную щеку багажного кассира… Через день он уехал в Минск. Мама крепилась, крепилась, а на вокзале перед самым отходом поезда снова разрыдалась. Прозвучал колокол. Мама и Нюся поплыли в сторону. Лева опустил окно и долго-долго махал им рукой, пока не скрылись из виду и они, и вокзал, и пожарный сарай, и вагон-парикмахерская… В Минске оказалось, что он приехал слишком рано. До следующей отправки целинников оставалось больше недели. Лева подумал о маме, о ее больном сердце и решил обратно не возвращаться. Он поговорил с секретарем обкома комсомола, и тот разрешил в виде исключения выдать ему одному билет до Барнаула. В Москве была пересадка. На Казанском вокзале Лева узнал, что поезд на Барнаул отправляется через пятнадцать минут. В кассе оставался один билет. - В купейный вагон, - с доброжелательной улыбкой сказала кассирша. Вероятно, она считала, что ему повезло. Лева не стал ее разочаровывать. На самом же деле он рассчитывал ехать в общем вагоне: денег было немного, и купейная плацкарта его вовсе не обрадовала. В четвертом купе, куда он зашел, уже хозяйничало трое ребят. Они были в валенках, новеньких ватных куртках и брюках. - Здравствуйте, - поздоровался Лева и оглянулся: куда бы поставить чемодан? - А вы его в багажник. Вон, наверху, - сказал широкоплечий русый парень со спокойным взглядом больших серых глаз. - Давайте помогу. Он взял чемодан и легко поставил его на багажную полку. Лева снял пальто, шляпу. Немного смущаясь, как человек, попавший в чужую компанию, он присел к столику у окна и сделал вид, что интересуется происходящим на перроне. Ребята оживленно говорили о каком-то Вовке, который подвел весь цех, и не обращали на Леву никакого внимания. Лишь один, со свежей ссадиной па румяном лице, время от времени бросал на него любопытные взгляды. «Пушок какой у него на щеках, - подумал Лева. - Еще ни разу не брился». И тут же, подчиняясь профессиональному чувству, он почти машинально отметил, что русый парень острижен под польку и часто бреется безопасной бритвой, а третий, высокий, кареглазый, не так давно делал перманент. Когда поезд тронулся, ребята разложили на столике дорожную еду: колбасу, копченую рыбу, консервы. - Давайте с нами, - пригласил Леву русоволосый. Лева поблагодарил и отказался, но все трое так дружно принялись уговаривать его, что он не устоял и осторожно взял двумя пальцами тоненький кружок колбасы. Потом другой, третий… - Эх, стопочку бы теперь!- мечтательно произнес парень с кудряшками и прищелкнул пальцами. - Жажда, я смотрю, тебя одолевает, - усмехнулся русоволосый и спросил у Левы, очевидно, для того, чтобы переменить тему разговора: - В командировку едете? - Я целинник. Еду на Алтай, - гордо сказал Лева. Ребята переглянулись и рассмеялись. - Нет, серьезно, - обиделся Лева. - Мы тоже целинники и тоже едем на Алтай, - сказал русоволосый и сразу же перешел на «ты»: - А я думал, ты студент. Ну, давай знакомиться. Меня звать Иван Челмодеев. - Виктор Сергеевич Сазонов, - церемонно представился кудрявый и добавил: - В общем, Витька. - Дима Николаев, - протянул руку паренек со ссадиной на лице. Ребята оказались рабочими с Московского автомобильного завода; Иван и Виктор - токари, Дима, окончивший в прошлом году десятилетку, обслуживал аппарат для полирования на участке покраски. - Ты только не подумай, что малярить - это его основное призвание,- подмигнул Леве Виктор.- Он у нас лучший мотогонщик на заводе. Да что там завод! Мировой рекордсмен! Вот только за рекордом и дело! Дима поморщился. Щеки его порозовели. - Перестань, будет тебе! - Нет, в самом деле, - не унимался Виктор. - Смотри, Лева, видишь, у него под глазом дырка? Так это он перед отъездом со своим мотоциклом попрощался. Дима в одну сторону, мотоцикл - в другую… А ты кто по специальности? - вдруг спросил он. - Я? - Лева смутился. - Я парикмахер. Ему почему-то казалось, что ребята обязательно начнут посмеиваться над ним. Стремясь предупредить их насмешки, он глупо ухмыльнулся и подмигнул: мол, сам понимаю, какая же это специальность! Но ребята реагировали совсем иначе. Они вроде бы даже обрадовались: - Свой парикмахер!.. - Вот это здорово! - Значит, парикмахер у нас есть. Раз! - Виктор загнул палец. - Мотоциклист - два! Тракторист - три!.. - А тракторист кто? - спросил Лева. Оказалось, что Челмодеев раньше работал трактористом. - Тебе хорошо - сразу на трактор! - Взгляд Левы выдавал откровенную зависть. - А нам еще сколько учиться! - Уж меня-то Ванюшка во всяком случае не обставит. Я трактором в два счета овладею. Тогда держитесь! - Виктор прихлопнул ладонью по коленке. - Ох, и хвастун же ты!-добродушно усмехнулся Челмодеев. - Вот увидишь! Витька Сазонов всегда был и будет впереди. В купе стало весело. Вскоре ребята запели песню, собрав певцов со всего вагона. Потом играли в домино. Потом снова пели песни… За Уралом, на каком-то полустанке с длинным названием, поезд стоял очень долго. Ребята решили подышать свежим воздухом. Лева вышел в шляпе и тотчас же схватился за уши. Дул пронзительный морозный ветер. - Ты что, уши захотел обморозить? - сказал Иван.- Иди надень шапку. Здесь тебе не Белоруссия. - Нет у меня шапки, - растерялся Лева. Только сейчас он сообразил, какую сделал глупость, не захватив с собой зимней одежды. - Ведь март уже. Я думал… - «Думал, думал»!.. В Сибири в марте и тридцать, и тридцать пять, и сорок бывает. А ты а ботиночках, в шляпе, в пальтишке жиденьком… В купе состоялся совет. Было решено общими усилиями экипировать Леву. Но как это сделать? Денег у всех четверых было немного. Виктор взял инициативу в свои руки. - Да что тут думать! - Он небрежно откинул назад свои кудри и снисходительно посмотрел на приунывших ребят. - Шляпа велюровая есть, пальто драп-шик-модерн, хромовые полуботинки высший сорт… Да мы тут такой торг устроим, что у нас это добро с руками оторвут… Давайте сделаем так: я вынесу из вагона пальто и ботинки- шляпу оставим про запас, - а вы подходите ко мне и торгуйтесь. - Неудобно как-то, - заерзал на сиденье Дима Николаев. - А ему? - Виктор ткнул пальцем в грудь Левы. - А ему замерзать удобно?.. Нет, вы уж в этом деле на меня положитесь… На следующей станции Лева, давясь от смеха, наблюдал через окно купе, как подставные покупатели, отталкивая друг друга, рвали «товар» из рук Виктора, привлекая внимание всего перрона. Ребята вернулись в вагон веселые, довольные. - На, считай, - сказал Виктор, небрежно бросив на столик пачку десятирублевок. - Тут на все хватит. А на обмывку - шляпа… - Опять за свое! - оборвал его Челмодеев. - Ладно, ладно, уж и пошутить нельзя… Весь следующий день Лева лежал разутый на верхней полке, а ребята в это время добывали для него зимнюю одежду. Когда в Барнауле обитатели четвертого купе вышли из вагона, Леву нельзя было узнать: новенькие стеганка и брюки, шапка-ушанка на собачьем меху, на ногах - огромные рыжие подшитые валенки с подошвами толщиной чуть ли не в три пальца. В городе приезжих весьма негостеприимно встретил морозный ветер. Он подкарауливал их на каждом перекрестке, набрасываясь с лихим свистом, словно разбойник из засады. Но с Левой ветер ничего сделать не мог: его новое обмундирование было хоть не элегантным, зато теплым и надежным. Леву и его новых друзей направили в «Молодежный»- новый целинный совхоз, которому, как и десяткам других, предстояло строиться в глухой степи, на пустом месте. Здесь зимой и летом хозяйничал шальной степняк, не встречавший на своем пути ни лесов, ни холмов, ни других преград. Временно дирекция совхоза, рабочие, немногочисленная техника располагались в селе Белая Речка, километрах в двадцати от будущего совхозного поселка. Это было типичное алтайское степное село, протянувшееся по берегу речки и открытое со всех сторон. Деревьев в селе почти не было. Лишь у клуба, заботливо огороженные оградой из камыша, трепетало на ветру несколько десятков хлыстиков. Местные колхозники гордо и нежно именовали их «наш садик», вкладывая в эти слова свою страстную мечту о большом, тенистом саде. Приземистые хаты стояли без чердачных перекрытий, обычных в Центральной России. Вместо них на плоских крышах высились стога сена: здесь их не так заносило снегом. Хлева помещались рядом с хатами, сообщаясь с ними крытыми сенями. Пусть какой угодно буран беснуется на дворе - хозяйка всегда сможет присмотреть за скотиной, накормить ее, подоить корову. Тихое село, зимой обычно погруженное в дремоту, теперь кипело, словно шумный город. Все хаты были заполнены веселой, горластой молодежью, а школа-семилетка с коридорами, заставленными чемоданами, узлами, ящиками, напоминала вокзал. Здесь, в Белой Речке, разрабатывались планы строительства совхоза и проведения посевных работ. Здесь работали курсы трактористов, прицепщиков. Здесь бывших токарей, слесарей, десятиклассников, машинисток, железнодорожников знакомили с основами сельского хозяйства. Леву зачислили на курсы трактористов, в группу, где занятия вел Иван Челмодеев. Поселили обоих ребят вместе, в саманной хате на краю села. Хата снаружи казалась маленькой и тесной. К тому же ее так занесло снегом, что в сумерках можно было пройти мимо, не заметив. Но внутри хата была неожиданно просторной, с высоким потолком. В углу комнаты стояла большая русская печь. Хозяйка дома, Матрена Никифоровна Огнева, высокая, угрюмая старуха с тонкими губами и пронзительным взглядом, жила одна. Ее мужа, первого председателя местного колхоза, убили кулаки, а единственный сын служил в армии где-то на востоке. Матрена Никифоровна приняла квартирантов неохотно. Долго ей доказывали в сельсовете, что больше их селить некуда, что все дома переполнены. Она окинула приезжих холодным взглядом, еще больше поджала губы и проронила наконец: - Ладно уж… Ребята побаивались грозной старухи. Утром, стараясь не шуметь, они бежали к колодцу за водой. Умывались в сенях и тщательно подтирали потом тряпкой пол. Свободное время коротали у других. Домой являлись лишь вечером, тихонько раздевались и укладывались спать. Особенно боялся Матрены Никифоровны Лева. Как-то он задержался в столовой и вернулся домой позднее обычного. Тихонько постучал в окно, рядом с которым стояла койка Ивана. Тот или крепко спал, или не успел подняться, и дверь Леве открыла хозяйка. Она пропустила его, не сказав ни слова, и с такой силой захлопнула дверь, что парень оробел не на шутку. Как-то в выходной день Лева решил постирать себе рубашки. Ему повезло: старуха куда-то ушла. Он согрел в чугунке воду, выпросил у соседей корыто - у Матрены Никифоровны тоже было, корыто, но он ни за что не решился бы его взять, - сбегал в сельпо за мылом и принялся за стирку. Мочил рубахи в воде, мылил, неумело тер кулаками. ...
Все права на текст принадлежат автору: Лев Израилевич Квин.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.