Владимир Прудков ГРАВИРОВЩИК И РИТА

1. Почему подмигивают звезды

Симпатичная девчушка лет двенадцати подошла к кабинке гравировщика, несмело спросила, до которого часа он работает и, смущаясь, пояснила, что это велел выяснить папа. Шаров охотно ответил и при этом предположил, что ее папа, очевидно, очень занятой и вместе с дочкой готовит подарок маме. Девчушка напомнила ему давнее время, когда Рита ходила в школу, в младшие классы, и первой здоровалась с ним, юношей. Теперь-то все изменилось. Рита проходит мимо, не замечая. Но, может, сам виноват? Приветствует её негромко и невнятно?..

Мужчина в квадратных очках протянул бронзовую медаль-тарелку; Шаров включил машинку и старательно вывел надпись. Но когда отдавал, мужчина недовольно высказался:

— Я вижу, вы написали «любимой Кларе», а я вас просил написать «дорогой Кларе». И что ж это такое?

Гравировщик смешался и попросил минуточку подождать. Он знал, что тарелка-медаль куплена в штучном отделе «Подарки» и направился туда. Но мужчина в квадратных очках догнал его и сообщил, что он позвонил Кларе, и она сказала, что сойдёт и так.

Следующий клиентом оказался самоуверенный гражданин в кепке-аэродроме. Этот попросил написать на дорогих часах: «Незабвенному Сергею Марковичу». Шаров слегка удивился, не поняв зачем покойнику часы. А когда услышал, что Сергей Маркович жив-здоров и подарок приурочен к юбилею, слегка засомневался в уместности надписи и предложил свой вариант. Клиент попыхтел и сказал, что подарок коллективный, и ему надо согласовать новую редакцию с коллегами по работе. Об окончательном варианте он сообщит позже, и попросил номер мобильника. Услышав, что у Шарова такового нет, укоризненно покачал головой, забрал часы и ушел. Наверно, обратится к другому гравировщику.

«Еще один прокол», — вынужден был признать Шаров. Но, как ни странно, никакой практической надобности в мобильной связи до сих пор не имел. Дома по обычному телефону с шумным номеронабирателем иногда звонил единственной родственнице — тетушке Анастасии. Она тоже пользовалась старинным телефоном. Но теперь Шаров понял, что без мобильника никак не обойтись.

Долгое время никто не подходил, и он выбрался из кабинки и направился в отдел «мобильных систем связи». Знакомый продавец-консультант Митя, тоже скучавший, обрадовался свежему покупателю и, не раздумывая, предложил самую продвинутую модель, довольно дорогую. Шаров сказал, что у него с собой такой суммы нет.

— Не беда, Глеб, — Митя ни на секунду не задумался. — Давай оформим в кредит!

Приобретенный мобильник радовал глаз цветным дисплеем, имел фотокамеру и прочие прибамбасы. Шаров потренировался немного, сделав несколько снимков, не выходя из своей будки. Сухощавый мужчина в темных очках и шляпе, попавший в прицел объектива, возмутился:

— А чей-то вы меня фотографируете? Кто вам разрешил? По какому праву?

— Извините, я случайно.

Мужчина принял извинение, но потребовал стереть кадр с его изображением. Шаров пока еще не знал, как удалять, и мужчина этим делом занялся сам. «Неужели шпион? — подумал гравировщик. — Его, в очках-то и шляпе, и так никто не определил бы».

Без пятнадцати семь закончил работу, поужинал в кафетерии, купил в бакалее дорогих шоколадных конфет и побрел домой. Было тепло, многолюдно и казалось, что день только начался. С широкой центральной свернул на узкую старинную улочку и вошел во двор четырехэтажного кирпичного дома. Тут из группы ребятишек отделился темноволосый мальчик и подбежал к нему. Шаров по-мужски пожал пацану руку и спросил:

— Книгу прочитал?

— Нет еще.

— Ну, прочитаешь, заходи. У меня уйма всяких. И фантастических, и приключенческих…

— А про Джеймса Бонда есть?

— Кажется, нет, — не совсем уверенно ответил Шаров. — Но зачем тебе Джеймс Бонд? У нас свои замечательные разведчики имелись. Штирлиц, например. Конфет хочешь?

— Давайте, если не жалко. — Мальчишка запустил руку в пакет и набрал полную горсть.

Это был Ритин брат, Саша. Шаров подумал: «Вот если б я так запросто общался с самой Ритой!» В почтовом ящике лежала газета и реклама; он извлек всё и поднялся на второй этаж. Ему принадлежали две комнаты в коммунальной квартире. В полутемном коридоре он нос к носу столкнулся с соседкой — цветущей женщиной бальзаковского возраста, которая в последнее время стала особенно обходительна с ним. Такое, периодами, случалось и раньше, только пока неясно, какая у нее цель на этот раз.

— А, Глеб, здравствуйте!

— Добрый вечер, Виктория Павловна.

— Ужинать хотите?

— Спасибо, я поужинал.

— Нет уж, не увиливайте. Чашечка фасолевого супа вам не повредит. И потом, знаете, я хочу воспользоваться вашим присутствием. Пожалуйста, откушайте с аппетитом! Глядя на вас, и моя Виолетта поест.

Виктория Павловна проживала с внучкой, которую на её попечение оставила разведённая дочь. Одно время она всерьез интересовалась гравировщиком, но на горизонте появился перспективный жених, и она переехала в Ростов.

Уговорила-таки. Шаров сел за стол и начал хлебать фасолевый суп, стараясь есть «с аппетитом», а Виктория Павловна, показывая на него, кормила Виолетту.

Тут-то и прозвенела мелодия мобильника. Странно, кто бы это мог потревожить? Ведь никому еще Шаров не сообщил номер своей сим-карты. Оказывается, оператор сети. Женский очень приятный голос предлагал новый тариф, включающий в себя розыгрыш ценных призов.

— Дядя Глеб, дайте посмотреть!

Виолетта выпросила мобильник, вертела его и так и сяк, пока не уронила в фасолевый суп.

— Ой, — огорченно сказала она, выуживая аппарат из тарелки. — Я его сейчас оближу.

— Ничего страшного, — успокоил Шаров девочку и протер мобильник носовым платком.

Не помогло. Дисплей сначала поблек, а потом и вовсе почернел. Виктория Павловна была в шоке. Даже впервые при нем шлепнула девочку. Виолетта заплакала.

— Да вы не ругайтесь, — Шаров стал успокаивать бабушку. — Аппарат у меня на гарантии. Завтра сдам в мастерскую.

Поблагодарив за вкусный суп, он скрылся в своей секции. В большой комнате на стене висел портрет молодой женщины, которая, казалось, с мягкой, доброй улыбкой наблюдает за ним. Мама… Она предчувствовала, что с ним будет «не все, как у людей». Портрет написал отец — давно, лет сорок назад — еще до рождения сына. Он не был профессиональным художником, но знакомые сошлись на том, что портрет выполнен очень удачно. Если б Шарову передался талант отца, то можно бы рискнуть изобразить Риту. Но не стоит и пытаться: что может быть лучше оригинала — живой прекрасной девушки, которая не хочет его замечать.

Маму такой, как она изображена на портрете, он не знал. Она осталась в памяти старенькой, седой и всегда озабоченной. Мама слегка расслаблялась только тогда, когда садилась за древнее черной полировки пианино. Сейчас Шарову ясно, что ее озабоченность была связана с думами о нем. Может, напрасно? Вырос нормальным мужчиной выше среднего роста, без видимых изъянов, живет неплохо, имеет работу, себя обеспечивает.

Он глянул в угол, на минуту зажмурил глаза, надеясь в воображении увидеть мать, сидящую за пианино. И вполне представил. Только звуков музыки не услышал. А меж тем крышка инструмента откинута. Как будто мама только что играла и на минутку вышла. Но это не так. Скорей всего, Виолетта заходила; он никогда не запирал дверь. Встал, подошел к пианино и, прежде чем закрыть крышку, прошелся по клавишам. Звуки получились чересчур громкими и беспорядочными. Хотя он, по старой памяти, хотел сыграть «Амурские волны» — вальс, который часто играла мама.

Через час, прихватив свежую газету, он спустился во двор. Малышни поубавилось, место в беседке заняли взрослые. Двое мужчин играли в шахматы, Шаров знал их. Но вовсе не из-за шахмат спустился сюда. По правде сказать, в шахматах он не был силён. Постоял с минуту для отвода глаз. «Без дела, мол. Вот и к вам от скуки подошел. А сейчас на скамейку сяду и газету почитаю».

Он, в самом деле, отошел от шахматистов и сел на заветную скамейку. Очень удобная скамейка: в глубине двора, прикрытая кленом и, как раз, расположенная напротив известного ему окна на третьем этаже. Зелененькие занавески задернуты почти до конца, и никто не подходит и не смотрит во двор. Риты, конечно, сейчас нет. Да и смешно в такой вечер сидеть дома.

В десять часов из крайнего подъезда вышел учитель Чибисов. Шаров приподнялся и приветливо окликнул его. Чибисов слегка поморщился, но все-таки подошел и сел рядом. Это был высокий, нескладный парень, впрочем, достаточно уверенный в себе. Весной Чибисов заприметил Риту и стал усиленно наводить о ней справки. Мужчины одновременно поняли, что оба неравнодушны к ней. Чибисову сей факт не понравился, а Шаров даже обрадовался. Он видел, что шансов на успех немного и ревновать или огорчаться, смысла никакого нет. Наоборот, стоило подружиться с учителем и любить Риту совместно. Но Чибисов до такого понимания любви еще не докатился.

— Газетку почитываете? — бросил он. — И что пишут?

— Все то же. А вот на четвертой странице любопытное сообщение: в Швеции, оказывается, много автокатастроф из-за лосей, выбегающих на дороги. Сейчас там усиленно думают, как их отпугнуть.

— Что тут любопытного?

— Ну как же. Я думал, вы, как учитель, заинтересуетесь.

— Я по другому предмету. А вы что, каждый день тут сидите?

— Лето ведь, дома душно.

— И сколько лет думаете так сидеть?

— Даже не знаю, — замял Шаров. — Во всяком случае, годы почему-то летят незаметно, а минуты медленно тянутся. Вы не могли бы объяснить этот парадокс?

— Опять не по адресу, — отказался объяснять Чибисов. — Проконсультируйтесь у психиатров. — И спросил чисто конкретно: — Когда она приходит?

— Всякое бывает. Иногда не дожидаюсь. Мне утром же на работу.

— А она и в ночные смены пашет, — подколол Чибисов.

Его лицо с каждой минутой становилось все пасмурнее. Да уж не разочаровался ли он в Рите? Вообще-то можно было порадоваться и даже добавить еще несколько фактов, компрометирующих девушку. И тем окончательно добить соперника. Но Шаров не сообразил и принялся её защищать.

— А что вам ясно? Да, она сейчас не работает. Ну, может, ей просто не понравилось на прежней работе. И она ищет что-то другое.

— Мне, может, тоже не нравится в школе, — усмехнулся Чибисов. — Но свои поиски осуществляю без ущерба для расписания уроков.

Так сидели и беседовали — в общем-то мирно, не переходя на петушиные бои.

Стемнело; на безоблачном небе густо высыпали звезды. Синоптики, может, сама природа сочинила чудесный, теплый вечер, домой идти не хотелось. Даже необщительный Чибисов не спешил уходить, хотя его внушительные командирские часы пропикали двенадцать. Шаров повернулся к учителю и задал еще один вопрос:

— А вот это, наверно, по вашей специальности. Тут, должно быть, законы оптики надо знать. Если долго вглядываться, то кажется, что звезды тебе подмигивают.

— Черт возьми! — почему-то вспылил Чибисов. — Мне они не подмигивают!

— Так вы какой предмет преподаете?

— ОБЖ, — неохотно ответил учитель.

И не успел Шаров расспросить подробней об этом странном предмете, как во двор бесшумно въехала шикарная иномарка, из нее вылез неизвестный мужчина и, обойдя машину, открыл дверцу с другой стороны. Оттуда выпорхнула девушка. Молодые люди сразу признали в ней Риту. Мужчина что-то сказал ей бабьим голосом и поцеловал ей руку. Рита смотрелась рядом с ним, как флейта рядом с контрабасом.

Она весело засмеялась и летящей походкой направилась к подъезду. Контрабас с трудом забрался в машину и укатил.

— Пора и нам по домам, — проговорил Шаров.

Чибисов ничего не ответил. Он смотрел вслед отъезжающему автомобилю, и на его гордом, мрачном лице сформировалось сильное недоумение, как у человека, осознавшего, что он сел не в тот поезд.

2. Надо же, как повезло!

Гравировщик знал о Рите больше, чем учитель Чибисов. У него и стаж влюбленности был гораздо больше. Он не очень удивился контрабасу, целовавшему у Риты ручку. Правда, порадовался бы, если б девушка вернулась одна. Но тут уж ничего не попишешь. И это даже неплохо, что ее провожал не молоденький парень. Контрабас выглядел старше Шарова, значит, на возраст ухажеров Рита внимания не обращала. Сей факт увеличивал шансы на успех.

А вот Чибисов после того случая Ритой больше не интересовался, и Шаров его редко видел. Впрочем, однажды, столкнулись под аркой при выходе на улицу. Шаров попытался разговорить учителя.

— Что-то вы перестали спрашивать о Рите, — безхитростно заметил.

— А почему я должен о ней спрашивать? — холодно ответил Чибисов.

— Раньше, помнится, сами начинали, — Шаров смутился.

— Хорошо. Спрошу. Она по-прежнему ведет праздный образ жизни?

— Да. Видимо, до сих пор не может найти подходящую работу.

— И ее по-прежнему привозят домой на иномарках?

— Всякое бывает, — осторожно ответил Шаров.

— Эта девица порочна до мозга костей, — безапелляционно объявил Чибисов.

— Зачем вы так. — Шарову почему-то припомнилась басня о лисице, которой очень не понравился недоступный виноград. — Вы же ее не знаете. А может, она и себя еще не осознает. Вы, конечно, заметили, что она красива. А красота не может быть порочной.

— Ну, это вы загнули! По-моему, только красота и может быть порочной. Убогость, увы, не пользуется спросом.

— А на этот раз загнули вы, — возразил Шаров.

— Ладно, — Чибисов глянул на часы. — Обоснуйте свой тезис.

— Попробую, — гравировщик сосредоточился. — Цивилизация существует тысячи лет. Ну, правда, случались в ее истории жестокие вещи. Однако всё обошлось. Люди друг дружку не поубивали, не выродились и продолжают развиваться дальше. А почему?

— Ну, и почему?

— Именно поэтому. В каждом из нас живет понятие о красоте. На ней и держимся.

— Насколько я понял, вы речь завели о нравственной красоте, которая сидит внутри вас? — Чибисов поморщился. — Но вы забыли, что есть общественный договор, который заключают между собой люди, сбившись в стадо.

— Сами ж в него не верите, — заметив его гримасу, ввернул Шаров.

— А вы, очевидно, Канта начитались? И вслед за Иммануилом удивляетесь двум чудесам, которые он обнаружил, выйдя вечером из пивбара? — Учитель усмехнулся. — Теперь понятно, почему вам звезды подмигивают.

Гравировщик хотел объяснить, что Канта он не читал, но ведь за звездами можно наблюдать и не постигая философов. Однако учитель не стал дожидаться ответной реплики и зашагал прочь, прижимая к левому боку потертую папку из искусственной кожи.

Шаров продолжил любить Риту в одиночку. Ему сделалось как-то неловко, что об этом знает посторонний — теперь уже! — человек. Правда, Чибисов был джентльменом и не показывал пальцем на гравировщика, не трепал языком, а при редких встречах сухо здоровался и спешил мимо.

Конечно, Шарова тоже мучили сомнения. Но он преодолевал их. Иногда с ним заговаривали во дворе мужики, случалось, и бабушки, караулившие у подъезда. Узнав, что он ни разу не женатый, советовали обзаводиться семьей. Особенно донимал дворник Моисей, так его все звали, хотя, возможно, это была кличка. Он одним из первых догадался, за кем приглядывает гравировщик. Дворник зимой и летом ходил в оранжевой шапочке с помпончиком. Завидев Шарова, переставал мести, выпрямлялся, оглаживал черную бороду и спрашивал:

— На свадьбу пригласишь?

— Вы про какую свадьбу? — охлаждал его Шаров. — Свадьбы не предвидится.

— Не зарекайся, — ухмылялся Моисей. — Уже совсем скоро Юпитер войдет в лоно Девы и оросит ее межзвездным дождем. Для вас, неженатых, это оченно благоприятный знак.

Хорошо, если б он оказался пророком. Но сбудется ли его предсказание? А если и сбудется, то когда? Астрономические процессы ведь очень протяженны во времени.

О том, что Шарову пора завести семью, напоминала и старшая сестра, которая выскочила замуж за офицера и писала письма из разных точек света. В последний раз наставление пришло из Петропавловска на Камчатке вместе с видом на Ключевскую сопку. «Ну вот, скоро из государственной Думы направят депешу, что мне пора включаться в решение демографической проблемы». Самые наглые из дворовых советчиков предлагали услуги по сватовству, и у каждого имелась на примете кандидатура в невесты. Пришлось объявить всем, что уже есть девушка. Доброхоты отстали, а дворник Моисей по-свойски подмигнул:

— Знаю, как же! И одобряю твой выбор. Ибо лучшими женами, как правило, становятся те девушки, которые… гм, как бы помягче выразиться… В общем, которые вдоволь насыщаются своей доступностью, — он огладил бороду. — Только вот Маргарита до сих пор не знает, что ты её жених. Может, подсказать?

— Что вы! Не вмешивайтесь! — осадил его гравировщик.

Однако не был уверен, что своим окриком удержал дворника. Вполне возможно, что Моисей, или кто другой, все-таки подсказал Рите.

Однажды, когда Шаров сидел в своей кабине и скучал без работы, в окно заглянула полная, светлая женщина с устойчивыми кудряшками искусственной завивки.

— Анастасия Михайловна?

— Она самая! — сердито подтвердила женщина.

Это и была дальняя родственница гравировщика; он помнил её с юных лет и раньше называл «тетей Настей», но повзрослев, всегда обращался по имени-отчеству. Удивительно, что она посетила его здесь, на работе.

— Ты что ж ко мне перестал заходить? Или дорогу забыл?.. Не-ет? Так в чем же дело?

— Извините, — пробормотал он, — не мог.

— Не мог он, — ворчливо сказала она, вытащила из сумочки платочек и промокнула заблестевшие от слез глаза. — Не забывай, что я была лучшей подругой твоей мамы. И когда она заболела, то позвала меня и сказала: ты присмотри за сыном, когда он останется один.

Он промолчал.

— Ну, докладывай, как живешь. До сих пор холостякуешь? — продолжала наседать тётя. — Я так и знала! Ладно, если ты сам не в состоянии найти себе девушку, займусь я. И не возражай! Чтобы в воскресенье, к шести часам, явился. Чистыми и побритым. Да не забудь надеть свежую сорочку и начистить туфли.

За ней встал мужчина, но видя, что она ничего не заказывает, а ведет посторонний разговор, попытался протиснуться к окошечку.

— Не толкайтесь, сударь!

— Но вы же не по делу?

— Еще как по делу! — Анастасия Михайловна опять повернулась к гравировщику. — Глеб, я не слышу ответа.

— Хорошо, приду, — пообещал он и спохватился: — А что вы задумали?

— Ничего особенного. Приглашу в гости бывшую ученицу. Девушку скромную и симпатичную. Думаю, вы друг другу понравитесь. До свидания!

Она величаво отошла, а у Шарова стали подрагивать руки, и он не сразу приступил к выполнению очередного заказа.

В воскресенье долго и напряженно соображал, идти или нет. Казалось, что если пойдет к А. М. — так он про себя, кратко, называл тётю — то изменит Рите. Но идти надо, раз пообещал. И тогда решил, что зайдет просто так, как бывало раньше, проведать. Даже галстука не повяжет. А еще и опоздает — нарочно, минут на пятнадцать.

В шестом часу стал неторопливо собираться, изредка посматривая на часы. «Ну вот, уже минут на пять опаздываю», — прикидывал, учитывая время на дорогу. Но чтобы совсем надежно опоздать, решил вынести ведро с мусором. Спустился вниз, вышел из подъезда и — замер от неожиданности! На его дежурной скамейке сидела Рита. В белых штанах, нога на ноге. На плечах изумрудно-зеленый жакет с короткими рукавами. Она меланхолически крутила на указательном пальце цепочку. Увидев Шарова, тотчас окликнула:

— Эй, вы! Подойдите, пожалуйста.

Он подошел и встал рядом.

— Да садитесь же!

Повинуясь, присел.

— Вас Константином Глебычем зовут?

— Нет… — с заминкой, словно припоминая, произнес. — Глебом Константинычем.

— Ну вот что, Глеб Константиныч. У меня есть свободные два-три часа. Говорят, в нашем кинотеатре новый фильм идет о ведьмах и вампирах. Желаете меня сводить?

— Да, конечно, — ответил он, напрочь забыв, что нужно идти к А. М.

— Ну, так пойдемте, — Рита поднялась.

Пошли со двора. Девушка то и дело поглядывала на него и улыбалась. В ее карих глазах прыгали бесенята. И лишь когда вошли под арку, которая отделяла двор от улицы, она показала на ведро. — Вы в кино мусор понесете?

— Ах да! — он спохватился. — Подождите минутку.

И бегом, так и не высыпав мусора, отнес ведерко домой. Кинотеатр находился неподалеку. Шаров купил билеты. В ожидании сеанса присели на скамейку в сквере.

— Мне про вас Саша рассказывал, — сообщила Рита. — И вашими конфетами меня угощал, — она засмеялась. — Классные конфеты! Уж я в них разбираюсь. Знаю, Глеб Константиныч, вы влюблены в меня. Да не смущайтесь! Я не против. В меня многие влюбляются. Одно время и этот глаза пялил… Ну, как его? С крайнего подъезда.

— Чибисов, — подсказал он.

— Кстати, кто он?

— Учитель.

— Гм. Однажды он попытался пригласить меня в ресторан, но каюсь, я повела себя неадекватно. Попросила подогнать мерседес к подъезду. Он засмущался и сгинул. Скорей всего, мерса у него нет. А у вас, Глеб Константиныч, есть?

— Тоже нет, — не сразу ответил Шаров. Он заколебался, стоит ли ей рассказывать, что у отца была и машина, и железный гараж, оставшийся в наследство. Но машина не заводилась, гараж потребовали убрать, и он продал всё за бесценок; а гараж, кстати, как стоял так и стоит — новый хозяин смог выкрутиться… нет, не стал посвящать девушку и бодро пояснил: — Да я никогда и не испытывал тяги к технике.

— Ну, хоть не комплексуете по этому поводу, — беззаботно отозвалась она. — А вы, собсно, чем занимаетесь?

— Гравировщик.

— Странно, — удивилась она. — А где работаете?

— В магазине «Райские кущи».

— Заходила я в ваши «кущи». Но вас там не видела.

— Может, не обратили внимания? Я там в отдельной кабинке.

— Хорошо, что не отдельной камере, — пошутила она. — А я думала, вы библиотекарь. Вон и книжки Саше даете.

— Я свои даю.

— Любопытно. У вас есть библиотека?

— Ну да… То есть не так уж она и моя. Отец собирал. Я только маленько прикупил.

— А, запомнила вашего отца, хоть и маленькая была. Строгий такой мужчина. Я, когда видела его, на месте замирала. И до сих пор гадаю: кем же он был? Судьей? Прокурором?

— Нет, альфрейщиком.

— Еще загадочней. Что это такое?

— Сейчас, пожалуй, такой специальности нет, — разъяснил Шаров. — По крайней мере, они так себя уже не называют.

— Да кто «они»? Вы про кого?

— Можно сказать, маляры. Только с художественным оформлением делают.

— Штукатур и дизайнер в одном лице? Понятно! — Рита продолжала расспрашивать и меньше чем за полчаса узнала о спутнике все, даже сколько «бабок» получает. И совет подкинула: — А не лучше ли вам, Глеб Константиныч, как папочке, стать альфрейщиком?

В темном зале кинотеатра он поглядывал на нее сбоку. Она видела, что поглядывает, и поощрительно улыбалась. Показывали мрачный триллер из жизни нечистых сил, но Рита почему-то потихоньку хихикала, когда кто-то кого-то съедал. Шаров вообще не врубался, что происходит на экране, сидел и думал: «Надо же, как повезло!» В сущности, начинался новый этап в их отношениях.

Когда вышли, солнце уже спряталось за дальними домами, подсветив крыши красным заревом, но по-прежнему вечер баловал теплом и спокойствием. Рита, поколебавшись, объявила, что сегодня больше никуда не пойдет, и предложила прогуляться. Они медленно плыли по улице, и ему было странно ощущать, что Рита, недоступная и недостижимая столько лет, держит его за руку и запросто с ним болтает.

Долго стояли на набережной, опираясь на бетонный парапет, вдыхали свежий речной воздух и провожали взглядами редкие теплоходы и баржи. На одной из них на палубе сидел матрос, а может, боцман в тельняшке. Он играл на гармошке. «Эй, моряк, — крикнула ему Рита. — Возьми с собой!» Очевидно, он понял. Бросил играть и жестами поманил её. Она засмеялась, покачала головой и показала на Шарова: кавалер уже есть.

Глеб проводил ее до подъезда, и именно ему, а не кому-нибудь, она улыбнулась и бросила прощальное: «Чао, бамбино!»

3. Придется попридержать коней

В понедельник вспомнил, что не сходил к А. М. Внутри что-то заскребло. «Ведь ждала же. Обед приготовила. Надо позвонить ей». Домашний телефон надолго заняла соседка, и Шаров взял с подоконника мобильник, надеясь, что он просох и заработал. Не тут-то было! Пришлось ждать, когда Виктория Павловна наговорится. Она ушла в свою комнату, но дверь не закрыла, надеясь подслушать. Ох, и любопытная же стала! А. М. отозвалась на звонок и, конечно же, первым делом спросила, почему не пришел в воскресенье.

— Извините, не смог.

— Почему не смог?

— Ну, не смог, — повторил Шаров, не решаясь сказать правду, но и не желая врать. — Был занят. ...