Михаил Ланцов Лжедмитрий. Новая заря

© Ланцов М. А., 2018

© ООО «Издательство „Яуза“», 2018

© ООО «Издательство „Эксмо“», 2018

Предисловие

Наш современник Дмитрий Иванович, участвовавший в маневрах военно-исторических реконструкторов, волею судьбы был заброшен в самое начало XVII века. И там сразу же вовлечен в водоворот зарождающейся Смуты, потому что удивительным образом оказался похож на Ивана Васильевича Грозного и вполне подходил по возрасту на роль приснопамятного царевича Дмитрия. Того самого, якобы погибшего в Угличе в отроческом возрасте из-за неудачной игры в ножички во время приступа эпилепсии.

Не желая вступать на опасную стезю борьбы за царский трон, наш герой избирает линию поведения, направленную на максимальное снижение потрясений. Мало того — всячески открещивается от своих прав на престол. Однако, что бы он ни делал, окружающие только сильнее убеждаются: он настоящий царевич Дмитрий. В конечном счете это приводит к его сближению с Борисом Годуновым, который планирует отдать за него свою дочь для укрепления положения. Но буквально накануне свадьбы Ксения погибает от яда, подсыпанного родным братом, увидевшим в Дмитрии явного конкурента на роль наследника царя.

Пытаясь заняться делом, Дмитрий, прекрасно образованный даже по меркам XXI века, начинает подготовку собственного военного подразделения. В качестве примера для подражания используется испанская терция — единственный вариант боевого строя, подходящий под материальные возможности 1603–1605 годов. Дмитрий вводит практику системной физической и боевой подготовки, совершенно чуждой Руси до того (да и миру, по сути). Именно в таком порядке — сначала физической, а потом боевой. Марш-броски, турник, брусья, полоса препятствий были основой укрепления его войска. А сверху это шлифовалось крайне энергичной строевой подготовкой, без которой любые устойчивые построения на поле боя были невозможны, и особенно их эволюции.

В 1605 году начинается Смоленская война. Сигизмунд III Ваза стремится посадить в Москве свою марионетку — царевича Василия, который на самом деле являлся сыном опальной жены Ивана Грозного Анны Колтовской, нагулявшей его на стороне — от окольничего. За что ее царь и «забрил» в монахини насильно. Деньги на войну Сигизмунду выделил Сейм, рассчитывающий на присоединение Смоленска к Речи Посполитой, и клан Мнишек, желающий сделать женой новоявленного царя Василия дочь их лидера — Ежи. Ту самую Марину Мнишек. Клан Мнишек был крайне влиятелен, но худороден. Он фактически контролировал все крупные города Великой Польши и держал в своих руках огромные финансовые потоки.

Выступив к Смоленску, Дмитрий со своей терцией в трех сражениях разгромил армию Сигизмунда, обратив ее в бегство. Захватил походную казну, богатые трофеи, а также пленил Василия и Марину. И оказалось, что Марина удивительным образом напоминает героиню компьютерных игр о Ведьмаке — чародейку Йеннифэр из Венгерберга. И не только внешностью, но и характером. На фоне местных жирных и покладистых эталонов красоты она Дмитрию показалась если не богиней, то чем-то подобным. Впрочем, все окружающие не считали ее красивой и не понимали, что в ней нашел царевич. Ведьма ведьмой же.

В это время в Москве Иван Шуйский поднимает мятеж против Бориса Годунова, стремясь занять престол. Это мог бы сделать и Василий, однако тот в это время находится в Испании, куда его с посольством отослал Борис по совету Дмитрия. Царевич вынужден отказаться от своих планов похода в Литву, спешно заключает с Сигизмундом мир и идет на Москву. На подступах разбивает войско сторонников Шуйских и, войдя в город, берет Кремль, вырезая всех бунтовщиков. А когда заканчивает, то оказывается единственным претендентом на престол. И это несмотря на то, что ему он даром не нужен. Он вообще во все это изначально вляпываться не хотел.

Тащить бремя монарха ему не хочется, а допускать избрание кого-то другого он считает смертельно опасным для себя — убьют. Поэтому Дмитрий созывает Земский собор и устраивает на нем грандиозную провокацию. Цель проста — сорвать выборы царя и провести государственный переворот, дабы установить в державе республиканское правление.

Но провокация не удалась. Вернее, депутаты Собора приняли все провокационные требования царевича, и 12 августа 1605 года его единогласно избрали царем — Дмитрием Первым. Это победа? Успех? Может быть. Но только не для него.

Сесть на Московский престол — не значит на нем усидеть…

Пролог

14 декабря 1605 года, Москва

Грановитую палату едва успели наспех отремонтировать после боя, что произошел здесь весной. От английского посла последствия не укрылись. Впрочем, на оживленности приемного покоя его неказистый вид никак не сказался.

Масса людей. Тихие перешептывания, словно шелест, ползли по залу.

Бум!

Гулкий удар посоха заставил всех заткнуться и повернуться к входу в палату.

— Божией милостью Великий государь… — зычно прогудел густой, сочный голос, перечисляя весь гигантский титул Дмитрия. Он царю не нравился. Слишком в нем много бардака и бессмысленности. До раздражения. А еще глупости и обмана. Ну, какое из Казанского или Астраханского ханства царство? Они едва на княжество захудало тянут… да и тянули. Но ничего, он потерпит. Пока потерпит. Реформы ведь на подходе…

Мгновение.

И небольшой оркестр начинает играть «Царский марш». То есть не что иное, как знаменитый «Имперский марш» из франшизы «Звездные войны»^[1]. Довольно странная и необычная мелодия для начала XVII века. Что в те годы было модно? Либо лирика, либо нечто сентиментальное и духовное, либо кабацкие фривольности. А тут такая вещь! Тем более что с помощью барабанов, труб, флейт и балалаек ее получилось очень годно исполнить. Грянуть, так сказать, во всю мощь межзвездного пафоса.

Секунда. Вторая. Третья.

Англичане ошалели.

А Дмитрий начал движение, входя в зал и направляясь к своему трону.

Эту моду входить последним ему пришлось вводить одновременно с музыкальным сопровождением. Он не хотел становиться царем, но если уж вляпался в это скорбное дело, то почему бы не развлечься? Когда еще можно будет прикинуться Дарт Вейдером местного разлива?

Высокий, поджарый и неплохо подкачанный, он был облачен в черные китель и галифе, украшенные серебряными пуговицами, шнурами и шитьем. Добротно начищенные кожаные черные сапоги с толстой, крепко подбитой железом подошвой. Чтобы каждый шаг чеканился. На левом боку шпага. На правом — дага и «ковбойская» кобура под легкий пистолет с колесцовым замком. Через левое плечо перекинута облегченная и укороченная мантия кроваво-красного цвета, подбитая и отороченная соболиным мехом, да с красивым витым шнурком, удерживающим ее на теле. Аккуратная, изящная корона на чисто выбритой голове. Холодный взгляд внимательных, цепких голубых глаз. Плотно сжатые полные губы с выражением легкой брезгливости. Ухоженные сросшиеся бакенбарды в стиле «Росомаха», только из темно-рыжих, вьющихся волос…

Иными словами — Дмитрий походил своим обликом на традиционного русского царя не больше, чем слон на буратино. Однако же он мог себе позволить такое юродство и издевательство по отношению к традициям. Земский собор, избирая его, был вынужден дать наставление «реформировать и модернизировать» державу. Вот царь и начал с удобных и приятных для него вещей. Терпеть волосы на губах он не желал, не гигиенично, не удобно… да и вообще — не в его вкусе. Он и баки-то оставил только из любви местных к волосам на нижней части «скворечника». Так-то он и от этого бы избавился. Волосы на голове ему вообще были не по душе, а форма черепа и лица вполне располагали к стилю Котовского.

За ним в помещение вошло четыре преторианца.

Личной безопасностью этот вариант Лжедмитрия занимался очень вдумчиво. Вот и организовал специальное подразделение войск, куда отбирал наиболее лично преданных. Вид у них был тоже довольно необычен. Кроваво-красный полукафтан и галифе в белой оторочке и с серебряными приборами. Черные сапоги. Кираса, наплечники и шлем бургиньот из стандартного комплекта тяжелых пикинеров, только черненые. Лишь на груди у каждого изображался белый единорог — символ Дмитрия. Лица скрывались кожаной полумаской с весьма суровым выражением в духе японских мэмпо.

Двое из них держали в руках по мушкетону с колесцовым замком^[2], двое — по карабину. На поясе у всех легкие пистолеты в такой же, как и у царя, «ковбойской» кобуре. Плюс шпага и дага. Весьма внушительно, особенно по меркам Москвы. И вот такие ребята следовали за царем повсеместно, охраняя его днем и ночью. Посменно, разумеется.

Дмитрий максимально спокойно прошествовал через толпу придворных пауков и гостей столичного террариума. Он был уверен: если хоть кто-то дернется угрожающе — будет убит на месте. О чем всех и предупреждали заранее. Оставалось только придумать, как уберечься от самих преторианцев в случае чего, но это могло подождать. Как говорила Коко Шанель, об этом он подумает завтра.

Степенно сел на трон. Словно кот на лоток с наполнителем.

Тем временем преторианцы заняли позиции возле него, прикрыв по всем направлениям.

Он взглянул на английских послов и поморщился.

Приглашающий жест.

И изрядно взволнованный посол Англии приближается. Ледяной взгляд голубых глаз явно недовольного царя и эти жутковатые преторианцы вызывают страх. Это местные уже немного привыкли к таким чудачествам и манерам. И даже, судя по лицам, рады производимому на иностранцев эффекту. А ему пока крайне неловко. Посол был в курсе того, насколько безжалостно царь расправился с Шуйскими и их сторонниками. Это пугало и вызывало уважение. Опасный человек. Таких не любят попусту беспокоить и раздражать.

Шел пятый месяц царствования Дмитрия Ивановича и третий год жизни в этой эпохе. Такой насыщенной. Такой кровавой.

Часть 1 Тихая революция

Прогресс — навроде стада свиней. Так и надо на этот прогресс смотреть, так его и следует расценивать. Как стадо свиней, бродящих по гумну и двору. Факт существования стада приносит сельскому хозяйству выгоду. Есть рульки, есть солонина, есть холодец с хреном. Словом — польза! А посему нечего нос воротить потому, мол, что всюду насрано.

Ярлен Зигрин

Глава 1

2 февраля 1606 года, Москва

Дмитрий сидел за столом в своем кабинете и ковырялся в бумагах, пытаясь понять, как освоить тот подарок, что преподнесли ему англичане. Они не придумали ничего лучше, чем привести в Ивангород весь свой пиратский неликвид. Рабов то есть, набранных с захваченных испанских, португальских и французских кораблей. А заодно ирландцев, осужденных на рабство за те или иные прегрешения. То же бродяжничество, к слову.

Дорого ли им это стало? Да не очень. В Новом Свете белые рабы худо-бедно продавались, но стоили в несколько раз дешевле черных из-за низкой выносливости. Так что на фоне выставленного англичанам долга их подача в формате трех кораблей, груженных такими людьми, выглядела очень скромно и бедно. Тем более что действительно дельных мастеров среди них не было. Все шли либо как подмастерья, либо вообще как ученики. Кое-чему научены, да и только. Но Дмитрия это вполне устроило. При общем и остром дефиците любых более-менее вменяемых «рабочих рук» это был праздник. Конечно, ребят категории «принеси-подай» он мог найти в товарных количествах. А вот все, что выше этой отметки, уже являлось практически штучным товаром. Особенно в регионах.

Когда их таки доставили в Москву — на них было жалко смотреть: все стоят, кутаются на морозе в изрядно поношенную одежду «не по погоде», пытаясь хоть чуть-чуть согреться. Глаза голодные и измученные.

В тот момент он пожалел, что распорядился снять арест с имущества Московской компании и выпустить заложников. Нет, конечно, никаких монопольных прав англичане больше не имели. Однако в их непростой ситуации — и это выигрыш. Им требовались стратегически важные товары для флота, а царство Дмитрия было одним из очень немногих поставщиков. Пока, по крайней мере. Но что сделано, то сделано. Поэтому царь приказал всех пригнанных отмыть в бане, тщательно прогрев. Накормить. Тепло одеть. Разместить, поставив на довольствие. И опросить — кто что умеет.

Тут-то и пригодился Хосе с теми ребятами, что стояли с Дмитрием плечом к плечу тогда, в 1603 году, на подворье Московской компании. Он их не забыл. И когда сам устроился — подтянул за собой. Нельзя забывать помощь, пусть и корыстную. Ее всегда нужно награждать и привечать… Вот эти ребята и заделались порученцами. Прошли — опросили, кто чего умеет, да ведомость составили, которую Дмитрий сейчас и изучал, пытаясь понять, что со всем этим зоопарком делать.

— Государь, — постучавшись, заглянул дежурный.

— Слушаю.

— К тебе графиня Мнишек с отцом на прием просятся вне очереди.

— С отцом? Хм. Он при оружии?

— На виду только шпага.

— Пусть сдаст. А потом приглашай.

Минута ожидания. Сдавленная ругань за дверью. Легкий стук. И вот слегка взъерошенный дежурный пропускает Ежи Мнишека^[3] — крепкого мужчину с сердитым лицом и густой окладистой бородой, черной, как воронье крыло. За ним следом вошла Марина с какой-то мягкой, блуждающей улыбкой на губах.

— Государь, — произнес и довольно глубоко поклонился граф, стараясь выразить почтение. А Дмитрий всего по одному жесту осознал: эта «сердитость» просто черты лица, а не какое-то выражение эмоций. Удобное свойство для начальника.

— Проходите, присаживайтесь.

Граф кивнул, оглянулся и расположился на самом «козырном» месте в кабинете. После занятого Дмитрием «плацдарма», разумеется. Мария недовольно поморщилась, но промолчала. Потому как обычно там садилась она. Впрочем, перечить отцу она не стала. Не при свидетелях во всяком случае.

— Полагаю, ты не просто так гоняла своего отца и на то есть веские причины? — обратился царь к Марине.

— Ее голова, — ответил Ежи. — На мой взгляд, вполне веская причина. Она рассказала мне о том, какую сделку заключила с тобой.

— И тебе не по душе мой подход?

— Конечно! Прогнал бы, и все!

— Что значит — прогнал бы? Я ей предложил возможность уйти, если она не пожелает участвовать. Что? Она про это не рассказала? Милая, ну как ты могла? Папа же нервничает.

— Так ты сама согласилась рискнуть головой?! — чуть ли не закричал граф, привставая.

Дверь распахнулась, и в нее влетели два преторианца с обнаженными клинками и пистолетами в руках. Шум — источник тревоги. Они отработали штатно. Дмитрий жестом их остановил, и бойцы, поклонившись, вышли. Угрозы нет, но даже демонстрация готовности ее отразить — хорошая вещь.

— Да, отец, — проводя взглядом преторианцев, ответила Марина. — Он предложил мне просто уехать домой. Без выкупа. Потому что не посмел бы взять его за меня. Еще и сопровождающих дал бы. Но я пойти на это не смогла. Уж лучше остаться без головы, чем потерять такой шанс.

— Шанс? — криво усмехнулся граф.

— Да, шанс. Он, пожалуй, единственный из всех известных мне аристократов, которому нравлюсь я, а не ты и твое влияние. Впервые. А тот факт, что я могу стать царицей, — просто приятное дополнение.

— Давайте обойдемся без эмоций, — произнес Дмитрий, стремясь прервать явно старый спор. Тем более что он не доверял словам Марины. Совершенно очевидно, что она могла сыграть на его чувствах, согласно заранее продуманному плану. — Да, Марина меня сильно привлекает. Но сейчас, я полагаю, речь пойдет о других вещах?

— Да, — произнес граф, не сводя испепеляющего взгляда с дочери. — Когда я увидел тот листок, что ты издал по случаю венчания на царство, то немало задумался. На престоле Польши и Литвы сейчас сидит Ваза. Что мало кому нравится, особенно из-за иезуитов, кружащих вокруг него. Ты знаешь — у нас сложная обстановка. Протестанты, католики, православные, и все тянут в свою сторону. А он уже в Швеции отличился, да так, что прогнали. И у нас допрыгается — тоже прогоним.

— Сигизмунд опирается на прямую поддержку Папы. Поэтому подле него всегда будут иезуиты и верные католики.

— Не все… уже не все. Поражение под Смоленском подорвало его положение. Он снова сидит без денег и пытается переговорами и пустыми обещаниями хоть чего-то добиться.

— Мне говорили, что он едва смог сбежать.

— Так и есть. Если бы не тот француз со своими рейтарами — ты бы его в плен и взял или убил.

— Хорошо, — кивнул Дмитрий. — Ты начал говорить про листок, в котором я описал кратко свою родословную. Что тебя в ней заинтересовало настолько, что ты приехал сюда, в Москву?

— Если ты возьмешь мою дочь в жены и сделаешь царицей, то я и все мои родичи будем отстаивать твои интересы на выборах в Сейме, — максимально торжественно произнес Ежи Мнишек. Дмитрий промолчал, обдумывая, а граф продолжил: — Мы контролируем все крупные города Великой Польши и значительную часть Малой. В Литве есть кое-какие связи, но не так чтобы и большие. Поэтому победу гарантировать наверняка не сможем. Впрочем, в тебе течет кровь и Рюриковичей, и Гедиминовичей^[4], поэтому Литва к тебе может очень благосклонно отнестись. Если бы в свое время твой отец не юродствовал, то и его бы избрали. Он выглядел вполне подходящей компромиссной фигурой между партиями Валуа и Габсбургов.

— Ежи, — наконец произнес Дмитрий. — Почему ты считаешь, что я вообще хочу принимать корону Польши и Литвы? Не знаю, говорила тебе дочь или нет, но я и от Московской короны отбивался как мог. Мне не интересна власть сама по себе. Она меня гнетет и удручает.

— Говорила, — кивнул граф.

— И она тебе говорила, что я считаю Речь Посполитую безумным балаганом?

— Говорила. — В этот раз Ежи уже улыбнулся.

— Тогда почему ты предлагаешь мне то, что мне не хочется брать? Это, по меньшей мере, странно. Что выиграет твой род — понятно. Сильный станет сильнее. Но что выиграю я? Марину? Да, я желал бы ею обладать. Но не такой ценой. Кроме того, это станет ее поражением в нашем пари.

— Ты ведь тяготишься войнами? Я прав?

— В какой-то мере, — кивнул Дмитрий. — Но полагаю, что они неизбежны. Неразрешимые конфликты интересов нужно как-то решать. К чему ты клонишь? Что, дескать, приняв корону, я смогу умиротворить свои западные границы? Не думаю. Разве на границах Речи Посполитой мало врагов? Разве внутри ее не хватает бунтовщиков? Война как была, так и останется. Только приобретет другой масштаб. Да еще, ко всему прочему, мне придется воевать с польской и литовской шляхтой. Ты же понимаешь, что мне не по душе их безудержные вольности. Если их вовремя не пресечь — они растерзают всю державу. Нет. Пока я вижу, что ты предлагаешь мне взвалить на свои плечи непосильную ношу.

— Это невероятно! — нахмурился граф. — Много ли людей вот так отказывались бы от короны Речи Посполитой?

— Дай-ка подумать. Хм. Генрих Валуа^[5]? — с мягкой улыбкой поинтересовался Дмитрий.

— Нашел с чем сравнивать! — фыркнул граф. — Где Париж и где Москва?

— И все же. Меня мало интересует престол Польши и Литвы. Слишком хлопотное это дело.

— Ты так хочешь отрубить Марине голову? Отпусти ее со мной… Молчи! — крикнул Мнишек на дочь. — Дура! Во что ты ввязалась?

— Граф, — холодно произнес Дмитрий. — Эта женщина хоть и ваша дочь, но она может стать царицей. Венчаной царицей. Я бы на вашем месте поостерегся.

— Может?! Как?! Я готов предать своего короля! И подбил на это всех, кто меня уважает! И тебе этого мало! Невероятно!

— Отец, — тихо произнесла Марина. — Ты мог бы нанять сотню толковых мастеров?

— Зачем? Каких? О чем ты?

— Посмотри на стол.

— Что? — не понял граф.

— Посмотри.

— И что я должен там увидеть?

— Список людей. Это подарок короля Англии Якова царю. Обычные подмастерья и ученики. Ничего серьезного. Это не царское дело, разбираться с ними. Но Дмитрий лично занимается этим вопросом. Ты разве не заметил?

— О… хм… я…

— Корона Польши и Литвы на его челе нужна тебе, а не ему. Это я тебе и сама говорила. Приведи ему сотню действительно хороших мастеров — ремесленников, и он возьмет меня в жены. Приведи три сотни — он согласится на твою поддержку в выборах. Разве я не права? — поинтересовалась Марина у Дмитрия.

Тот вдумчиво на нее посмотрел. Его холодный взгляд голубых спокойных глаз встретился с живым черным, пышущим страстью взглядом этой женщины. Глаза в глаза. Она и не подумала проявлять покорность и «потупляться взором». Даже напротив — приосанилась и подпустила озорного задора в свою позу и выражение лица.

Дмитрий улыбнулся. Встал. И подошел к вскочившей Марине. Крепко прижал ее к себе, притянув за талию и спину. Вдохнул аромат ее чисто вымытых волос. И тихо шепнул:

— Ты моя погибель… я еще пожалею… — А потом добавил громче, чтобы услышал и Ежи: — Но сейчас ты права как никогда. Только число толковых ремесленников нужно увеличить вдвое. И набирать их где-нибудь в Богемии под предлогом службы потомку Пршемысловичей^[6]. Правда, с условием: я буду проверять их лично.

Пауза.

Марина робко улыбнулась. Эта импровизация завершилась неожиданно удачно. Она даже и не надеялась на это. А Дмитрий, выдержав небольшую паузу, не удержался и впился в ее охотно отозвавшиеся губы поцелуем. Впервые с момента их знакомства. Ему хотелось этого целую вечность!^[7]

Отец промолчал, спокойно наблюдая и никак не реагируя на происходящее.

Оторвавшись, Дмитрий понял, что жаждет немедленного продолжения. И Марина это прекрасно чувствует, судя по лукавому и многозначительному взгляду. Но ни время, ни место, ни обстоятельства не способствовали исполнению этого желания.

— И да, папа, — уже громче произнес Дмитрий, обращаясь к Ежи Мнишеку. — Твоей дочери понадобится корона.

— Будет ей корона, — усмехнувшись, произнес граф, вставая… и напряженно осмысливая произошедшее. Оно довольно туго укладывалось в его голову.

Две сотни ремесленников уровня мастера. Много это или мало? На первый взгляд может показаться, что Дмитрий продешевил и поддался на гнетущее желание обладания этой самкой. Однако все познается в сравнении. Потому как в Русском царстве к 1600 году было совокупно примерно такое же количество ремесленников подобного уровня. Плюс-минус. И это — весьма оптимистичная оценка. Царь прекрасно понимал: его будущий тесть попытается хитрить. Две сотни мастеров — это много. А значит, большинство из тех, кого Мнишек привезет в Москву, возведут в ранг мастера непосредственно перед отъездом. Но это и не страшно. Цеховая организация ремесленного общества Европы в целом и Богемии в частности жестко регулировала количество мастеров — буквально по головам. Поэтому множество очень толковых ремесленников всю жизнь так и сидели в вечных подмастерьях. Ведь у мастера был свой сын, а у того — свой… А ему что? Ему это все не принципиально. Главное, чтобы ребята приехали рукастые.

Глава 2

13 февраля 1606 года, Москва

Патриарх Иов потер глаза, стараясь снять напряжение, и жестом указал Петру Басманову на стул подле себя. Этот каменный угол очень плохо прослушивался со стороны и прекрасно подходил для беседы вдали от любопытных ушей.

— Рассказывай, — тихим голосом произнес Иов.

— Что рассказывать?

— Что там у царя с этим поляком за дела? Отчего он так резко надумал Марину в жены брать?

— Я мало что знаю, — пожал плечами Петр.

— И все же.

— Это только слухи, — особенно подчеркнул Басманов. — Но Ежи Мнишек, как говорят, хотел предложить царю поддержать его на выборах в Речи Посполитой. Там сейчас неспокойно, и Сигизмунд может потерять корону в любой момент. Однако… от Дмитрия он вышел крайне задумчивый. Расспрашивал о всяких странных вещах — вроде безвредных совершенно, но и не нужных ему. Прежде всего, про допрос Василия и Земский собор. Судя по всему, царь отказался. Но тогда что его заставило взять в жены Марину?

— Царь тебе не рассказывал?

— Да он с того дня постоянно занят, — с усмешкой отметил Басманов. — Трудится, не покладая… рук. Даже удивительно. Баба неказистая. Дохлая. Дикая. Глаза пылают. Да что уж там — ведьма ведьмой. А все ж вона как зацепило!

— Тоже ведьму нашел! Она в церковь ходит больше некоторых!

— А…

— Услышу, что при дворе болтают, будто она ведьма, приворожившая царя, — лично ему донесу. Так что, мил друг, теперь ходи и рассказывай всем о том, как истово она молится и как поражает тебя своей богобоязненностью и благочестием.

— Я?! Да… но…

— Именно ты! Может, не с тебя пошло, но ты царю верный слуга. Так уж постарайся. А кто дурь будет нести — смело мне докладывай. Особливо если что замышлять станут. Дмитрий и так особой добротой не отличается, а если эту полячку потравят или иначе как заморят — совсем озвереет. Мне и так непросто сдерживать его ярость.

— Ярость?

— У него в душе боль великая за все беды, что обрушились на дом его. На брата, отца, деда с бабкой и далее. Пока мне удается ее в узде держать. Да и он сам старается, опасаясь всю Русь кровью залить. Он ведь из-за этого и венец брать не желал. Боялся нас всех поубивать. А ну как это прорвется? Там ТАКОЙ зверь наружу вырвется, что лучше и не думать о том. Холодный как лед, справедливый как смерть и безжалостный как механизма. Никого не позабудет, никого не простит, никого не пощадит.

— Понял, — после долгой паузы ответил Басманов, изрядно напрягшись.

— Что хмуришься? Догадался ли, отчего взгляд его часто холоден?

— Догадался.

— Эта полячка — его страсть. Любит он ее. Может, эти чувства хоть как-то согреют его душу. Она мне тоже не нравится. Как и отец ее. Но раз Дмитрию глянулась, то и пусть. В конце концов, не мне с ней ложе делить. А разумом она не обижена — договориться можно. Разве что дурости от венца прибавится. Но тут уж ничего не поделать.

— Но почему она? Других, что ли, нет?

— А почему Дмитрий?

— Что?!

— Вот то-то и оно. Бориса уже поставили. Хорошо вышло? Мню — Дмитрий наш шанс на искупление. А Марина — его надежда на любовь. Умрет она — погибнет и он. А следом и держава наша. Помнишь, что он говорил на Земском соборе? Что не простые были эти три года голода. Всевышний предупреждал, просил прекратить наши беззакония. И послал нам его в качестве последней надежды. Мне не все нравится, что он творит и к чему стремится. Но… — Патриарх многозначительно покачал головой.

— Я понял тебя, отче, — степенно кивнул Петр, вспоминая слова самого Дмитрия об Иване Васильевиче и его нежном отношении к женщинам. Ну, те, что он в Смоленске говорил, объясняя поведение отца по отношению к Анне Колтовской, «забритой» в монастырь за измену. Хотя должно на плаху отправить да на дурную голову укоротить. Получалось все так странно и необычно. Ему требовалось время на то, чтобы разобраться в своих мыслях. Поэтому он решил перевести разговор в другое русло. — Ты знаешь, что царь готовится к войне?

— Войне? Какой? Ты уверен?

— В таких делах никогда нельзя быть уверенным, особенно с нашим царем. Скрытный он больно. Но одно я вижу ясно — пехотную бригаду свою крепит. Может быть, числом и не сильно, но качеством…

Патриарх заинтересовался.

А Петр Басманов поведал ему о делах царевых. Не то чтобы тайных каких, но и не выпячиваемых. По утвержденным Дмитрием штатам пехотная бригада теперь имела в своем составе два полка линейной пехоты по три батальона при трех ротах. Каждый полк вышел существенно жиже прежнего, но так удобнее было управляться. Да и задел на будущее. Их поддерживали два дивизиона 3-фунтовых полковых «Единорогов» при совокупно тридцати шести орудиях да батарея полевых 12-фунтовых «Единорогов»^[8] в шесть «стволов». Сила! Сверх того, в качестве иных средств усиления шел батальон тяжелой пехоты, дивизион кровавых гусар и эскадрон драгун^[9].

— Кровавые гусары? — удивился Иов.

— Да те же крылатые, только перья в красный цвет выкрашены, ну и одежда вся красная. Чтобы от поляков и литовцев отличать. А то в бою смешаются — не поймешь.

— А… — произнес патриарх, принимая факт объяснения.

Совокупно выходило свыше четырех с половиной тысяч строевых. Да полторы тысячи — в обозе и на хозяйстве. К полевым кухням добавились полевые кузницы и прочие ремонтно-восстановительные точки. Появилась госпитальная рота. Значительно улучшились фургоны. И прочее, прочее, прочее.

Не так чтобы сильно многочисленнее прежнего вышло, но качественно удалось усилить кардинально. Ведь Дмитрий с самого уничтожения Шуйских уделял большое внимание освоению внушительных трофеев и перевооружению бригады своей личной армии.

Например, в войска с осени 1605 года стало поступать новое оружие — ружья. Стволы для них пошли с трофейного оружия, благо, что они там выделывались из максимально мягкого железа. Чтобы не разорвало. Вот Дмитрий с мастеровыми и довел их до ума^[10]. В результате точность и дальность боя, а также живучесть резко возросли.

К стволам шли колесцовые замки, производство которых по затее Дмитрия наладил еще Борис в 1604 году по методу распределенной мануфактуры и узкой специализации мастеровых^[11]. Да с приемом по лекалам и замерам. Совокупно это не только делало их стоимость в семь раз ниже обычного, но и давало полную взаимозаменяемость деталей. Как следствие, удобство полевого ремонта.

Образ ружья завершало ложе с прикладом, укрепленным медной «пяткой», от знаменитой Brown Bess^[12], съемный игольчатый штык и плечевой ремень на антабках.

По меркам 1606 года — сказка, а не оружие! Но ведь и это еще не все. Дмитрий, ожидая весьма горячую пору, ввел для него бумажные патроны и компрессионные пули, в духе поделки Нейслера из мягкого свинца…

Впрочем, не ружьем единым.

Андрей Чохов^[13], узнав от Дмитрия про литье с управляемой кристаллизацией, закусил удила. Тем более, что пушечной бронзы было много после разрушения Царь-пушки, а царю хотелось получить новые, еще более легкие «Единороги» и ручные мортиры. Притом стандартного образца. К этому начинанию прекрасно подошли и передовые лафеты системы Грибоваля, до которых было еще века полтора, ежели тихой сапой. Не меньше пользы несли и пехотные кирасы с приклепанным упором-уловителем для приклада. Да и вообще — всего не перечесть. Дмитрий развил прямо-таки чудовищно интенсивную деятельность вокруг своего маленького войска! Благо что захваченная казна Сигизмунда позволяла так резвиться.

— Все это очень интересно, — остановил Басманова уставший от его болтовни патриарх, — но почему ты решил, что он готовится к войне?

Иов за какие-то полчаса оказался так перегружен этими техническими деталями, что у него голова пошла кругом. Как только Петр это все запомнил? Почему Дмитрий отказался от пикинеров? Да откуда же он знает? Он не понимает и то, зачем государь их ввел. И так далее. Это были не его вопросы. Совсем. Единственное, что патриарх вынес из разговора, — царь за очень небольшое время сделал очень многое для коренной модернизации армии и ее качественного перевооружения. Пусть и небольшой ее части. Зато уже весьма славной.

— Как почему? Так ведь на кой бес ему так спешить? У него словно пожар в одном месте. Мне иной раз кажется, что завтра прискачет гонец с вестью о начале войны…

— Хочешь мира — готовься к войне, — произнес Иов, назидательно подняв палец. — Уверен, что царь и более масштабные преобразования начал бы, будь у него денег больше. М-да. А сам-то что думаешь? Замечал, может, что странное?

— Он везде ходит со своими преторианцами. Завел странную привычку выезжать-въезжать через разные ворота кремля. И никто до конца не знает, через какие он пойдет. Выселил бояр и прочих из кремля. Бояре ропщут. Но после судьбы Шуйских — негромко. Да и перестройка жилых покоев его тоже довольно необычна. Мне кажется, что он готовится долго и серьезно воевать за свою жизнь. Сначала на стенах кремля. Потом отступив в палаты. Словно какая-то темная сила собирается его уничтожить, а он жаждет отдать жизнь как можно дороже.

— Боюсь, что он недалек от истины, — грустно произнес патриарх. — Сам же говорил: бояре ропщут. Для них не секрет, что царь считает их язвой на теле царства. Они же тоже готовятся, справедливо опасаясь за свои жизни. Слышал ли? За дружины свои многие родовитые взялись. Восстанавливают. Укрепляют. Видно, царь о том знает и понимает, что рано или поздно это приведет к серьезному столкновению. К войне.

— Вот! Вот оно, отче!

— Что?

— Так сходится все! И истовая реформа пехотной бригады, и подготовка кремля к осаде с выселением всех подозрительных за его пределы. Но… тогда получается, что бояре должны ударить совсем скоро.

— Или он боится, что не успеет подготовиться. Не торопи события. Я поговорю с царем. Может быть, ему в этом деле потребна наша помощь. Хотя я не уверен, что он хоть кому-то доверяет…

Глава 3

15 апреля 1606 года, Москва

Торжества готовили в спешке, ориентируясь на Весенний мясоед — непродолжительный период, идущий между Пасхой и Троицей. Иначе до осени тянуть, чего Дмитрий позволить себе не мог. Ведь при той страсти, с которой он подошел к Марине, осенью ее живот, очевидно, округлится. А значит, что? Правильно. Пойдут ненужные пересуды. Оно ему надо? Нет, конечно, ничего страшного. Но все равно — болтать будут всякие глупости, что имиджу монарха на пользу не пойдет.

Первый этап проходил в Успенском соборе.

Патриарх лично провел церковный обряд заключения брака в самом обычном формате. Не затягивая. Ибо знал: это не конец церемонии. Обменялись кольцами. Возложили венцы. Испили из общей чаши. И так далее. Все, что нужно, то и сделали.

После чего Дмитрий повел свою законную супругу на свежий воздух, где возле самого собора их ждал царев возок, а также эскорт из сотни кровавых гусар.

Уселись и тронулись.

Выехали из кремля. Остановились возле первого места народного гуляния.

Заранее поставленные туда люди выкрикнули здравицу царю и его молодой жене. Подвыпивший народ подхватил. Свой человек, прикидываясь пьяным дурачком, полез к царю с чаркой вина. Разумеется, большую часть расплескав по пути и чем изрядно повеселив людей. Царь же, выдав заранее подготовленный тост, удовлетворил просьбу «человека из народа».

Потом была следующая точка. И еще одна. И еще.

И где-то за час Дмитрий, только лишь слегка захмелев, объехал все официальные площадки для угощения жителей и гостей столицы. Везде лицом поторговал. Во всех больших компаниях засветился. С доброй половиной Москвы выпил, образно, разумеется. Но гуляющие люди оценили это куда буквальнее. Ведь событие из ряда вон выходящее.

Опасно. Рискованно. Ведь в любой момент на царя могли напасть или попытаться отравить. Но Дмитрий должен был рискнуть, дабы заработать еще рейтинга, такого важного в канун грандиозных потрясений.

Не меньшим гвоздем программы стал его возок — легкая открытая повозка на эллиптических рессорах, появившаяся природным образом только в XVIII веке^[14]. Дмитрию пришлось пустить на это диво дивное больше сотни хороших шпаг, иначе не удавалось изготовить пластины рессор для должной грузоподъемности и надежности. Важно отметить — это была ПЕРВАЯ в мире повозка с металлическими рессорами. ПЕРВАЯ! Так что впечатление она произвела не только на горожан, но и на иностранцев, которых хватало. Особенно пристально ее изучали богатые гости, явно жаждущие такую же себе. Ведь как мягко шла!

Да и вообще — повозка сама по себе была довольно интересная.

Ее открытый корпус был примечателен тем, что сверкал в лучах солнца из-за лакировки, словно новый автомобиль. Никаких вычурных украшений, так характерных для эпохи барокко. Все строго, аккуратно и изящно. Немного позолоченной бронзовой фурнитуры, однотонный кроваво-красный цвет корпуса да белый единорог на дверках. Ну и откидная, складная крыша, приоткрытая на четверть, ведь рекламная акция была в самом разгаре.

Красного цвета было довольно много.

Тут и корпус возка, и бархат внутренней отделки, и одежда эскорта, и их волнующиеся на ветру перья. Плохо или хорошо с точки зрения стилистики — отдельный вопрос, но внимание привлекало…

Но вот все завершилось — процессия вернулась, въехав в кремль через Спасские ворота.

Предстояло совершить следующий этап — венчать Марину на царство, как полноценную царицу. Опасный поступок. Ведь жена могла пожелать избавиться от мужа после венчания. Она ведь теперь могла править и сама. Но Дмитрий пошел на этот шаг, рассчитывая, что, если его убьют или он скоропостижно скончается, у его детей будет возможность хотя бы выжить…

В Успенском соборе все уже было готово.

Полчаса скучного, но нужного ритуала, и Дмитрий своими руками возлагает на коленопреклоненную и миропомазанную^[15] Марину малый царский венец, сделанный специально для нее.

Она бледна.

Не то от усталости, не то от переполнявших ее чувств.

Мягко улыбнувшись, он подал ей руку, помогая встать. Она охотно приняла его помощь.

Повернулись к гостям церемонии.

И все в соборе преклонили колени. Что местные бояре, священники да купцы, что приглашенные гости. На этом, собственно, и все. Дальше был пир в Грановитой палате. Прием подарков от гостей и наблюдение за тем, как благородный народ напивается в хлам.

— Ты как? — тихо шепнул он теперь уже законной жене.

— Быстрее бы уже все кончилось… — так же шепотом ответила она, продолжая удерживать дежурную улыбку.

Но посекретничать им не дали. Подошел очередной человек, желающий выразить свою радость от столь знаменательного события.

— Государь, — произнес очень вкрадчиво этот мужчина, поклонясь, — государыня, — повторил он свой жест, но уже царице. После чего выдал целое кружево довольно бессмысленных, но красивых слов. Еще раз поклонился и подозвал сопровождающего его молодого мужчину с небольшим ларцом в руках. Открыл его и аккуратно почерпнул рукой драгоценные каменья.

— Ты подносишь очень дорогой подарок, друг мой, — внимательно смотря ему в глаза, произнес Дмитрий. — Но я тебя не знаю. Кто ты? Какой милости хочешь?

— Я прибыл сюда от евреев Речи Посполитой, — еще раз глубоко поклонился мужчина, прижимая правую руку к сердцу. — Зовут меня Шавл Юдич Валь^[16]. Ювелиры, что прислал тебе мой король, одной со мной веры. Они писали совершенно удивительные вещи. Камни, что они огранили, вышли настоящими шедеврами…

— Да, — охотно кивнул Дмитрий, — они честно и самоотверженно старались. Молодцы и умницы, каких поискать.

— Но они также писали, что многое подсказал им ты, Государь. Без тебя они бы и не знали, как сделать так, чтобы самоцветы заиграли и загорелись искрами небесного света.

— Они преувеличивают мою помощь, — мягко улыбнувшись, произнес царь. — Я просто поделился с ними некоторыми своими мыслями и наблюдениями. Без их мастерства, упорства в труде и находчивости ничего бы не получилось.

— Приятно слышать такие лестные отзывы, — вновь глубоко поклонился известный в Речи Посполитой раввин и банкир. Не требовалось отдельно пояснять, что новые формы огранки драгоценных камней, которые Дмитрий знал по XXI веку и попросил применить в коронах, принесут еврейской диаспоре Речи Посполитой очень большие деньги. Оттого и столь дорогой подарок, с подвохом, разумеется. Мало ли, может быть, царь еще что-нибудь интересное с камнями выдумает? На фоне грядущих прибылей этот ларец выглядел очень скромно.

— Но если вы хотите, чтобы я и дальше изредка делился с вами своими наблюдениями и мыслями, то я готов позволить открыть в Москве большое подворье для изготовления драгоценных украшений. Обычные налоги, как для всех. Сверх того моя защита, на случай, если кто-то попытается дурить да подменять христианскую любовь стремлением к погромам и поживе.

— О! — вновь глубоко поклонился Валь. — Очень щедрое предложение! Но…

— …что захочет Государь за свою помощь и идеи? — помог ему Дмитрий.

— Да.

— Войти в долю и получать десять процентов от прибыли. Сначала я, а потом и те, кто мне унаследует. Я прекрасно понимаю, что оказанная услуга больше ею не является. И, узнав о некоторых новых способах огранки, ваша община больше в моей подсказке не нуждается. Да, да. Не смущайся. Я действительно удивлен вашим поступком. Это очень щедро и благородно. И именно поэтому я предлагаю вам возможность получить еще немного полезных знаний, которые, как известно, дороже денег. Но уже на других условиях.

— Это справедливо, — после довольно долгого размышления произнес Валь. — Хотя, мнится мне, защита от погромов будет не меньше стоить. Ты уверен, государь, что десяти процентов тебе хватит?

— Я не жадный, — пожал плечами Дмитрий. — Жадность — это форма глупости. Мне хотелось бы, чтобы вам было выгодно со мной сотрудничать. Чтобы вы сами держались за нашу дружбу, а не терпели ее на грани раздражения. Но разве это будет возможно, если я попрошу много? Очень сомневаюсь. А теперь ступай, полагаю, что сейчас не время и не место для подобных бесед. Подумай. Посоветуйся. И как решите говорить предметно — дай мне знать.

Шавл Юдич Валь еще раз глубоко поклонился и ушел, уступая место следующему желающему поднести царю и царице дары. Рутина торжества продолжилась…

Ювелиры, полученные Дмитрием в знак примирения от короля Сигизмунда, безусловно, писали домой. О том царь знал и не мешал им, понимая, что на эту наживку может клюнуть большая рыба. Рыба приехала. Теперь осталось ее правильно подсечь. Старый, опытный, матерый еврей-банкир^[17], подрабатывающий по совместительству раввином из той эпохи, когда не только об «МММ», но и даже о фьючерсах и форвардах еще не слышали, не говоря про другие прелестные вещи. И молодой, умный, пытливый мужчина без комплексов и предрассудков из XXI века, которому требовалось много… ОЧЕНЬ много денег на его прожекты. Блюдо должно получиться очень изысканным, если не испортится в процессе приготовления.

О каких намеках подумал Валь? Сложно сказать. Наверняка он наводил справки о Дмитрии перед тем, как к нему идти. Впрочем, его внимательный, оценивающий взгляд, который он бросал на короны царя и царицы, тоже говорил о многом^[18]. Это ведь в сентябре 1605 года у Дмитрия была грубая, наспех выполненная поделка, обозначающая только общий фронт работ и силуэт. Не успевали иначе. А сейчас все было совсем по-другому. Да, пришлось изрядно распотрошить всю сокровищницу русских царей, разобрав на запчасти многие вещицы, но оно того стоило. Обе короны вышли очень эффектными, а главное — красивыми, новыми и свежими стилистически. Этакая презентация и рекламная акция в одном флаконе.

Глава 4

1 мая 1606 года, Москва

Дмитрий тяжело вздохнул и посмотрел на пластиковый пакет, лежащий перед ним. Было не по себе. Сильно. Аж руки слегка подрагивали.

Когда в сентябре 1603 года он понял, что каким-то образом оказался в самом начале XVII века, то первым его поступком стала борьба с компроматом. Выложил все вещи, которые могли бы вызвать вопросы, выключил все, везде извлек аккумуляторы, где они были, упаковал в полиэтилен, замотал скотчем и прикопал возле одного дерева недалеко от Смоленска. А в марте 1605 года, когда двигался к Москве со своим войском, сделал небольшую паузу и выкопал старую закладку. Так с тех пор и не трогал. Да и зачем? Уничтожить бы, да жалко.

Умные часы^[19], смартфоны, power-bank, механическая зарядка в комплекте со складным мини-блоком солнечных батарей, купленным специально для долгих выездов. Еще аптечка походная. Маленький светодиодный фонарик. Ну и так, мелочовка всякая: ключи, деньги, кредитные карты, документы и так далее. И еще что-то. Он уже забыл. Оставлять их просто так под тем деревом Дмитрий откровенно боялся. Мало ли кто выкопает? Беда! А уничтожить рука не поднималась.

И вот сейчас, собравшись с духом, он решил вскрыть пакет и уже решить, что с ним делать.

— Уф… — выдохнул царь и аккуратно разрезал тонкий пластик в надежде, что там все залито водой и настолько угроблено, что можно не глядя сжечь в печи.

Но не повезло.

Он слишком ответственно подошел к вопросу.

Чисто и сухо.

Взглянул на дверь. ...