ПИОНЕР
Пионер, 1951 № 10 ОКТЯБРЬ

ПИОНЕР

№ 10

Октябрь

1951 г.

Ежемесячный детский журнал

Центрального Комитета ВЛКСМ

Миллионы советских людей, занятых мирным трудом, стремятся к одной великой цели: изо дня в день создавать изобилие, творить светлую, радостную жизнь, коммунизм.

Советский народ говорит: мы хотим строить красивые здания, прокладывать новые, русла рек, соединять моря. Мы хотим в зелёные сады превратить пустыни, уничтожить топи и вечную мерзлоту. Мы трудимся в забоях, на буровых, в полях и лесах. Мы не хотим войны!

Миллионы советских людей ставят свою подпись под Обращением Всемирного Совета Мира о подписании Пакта Мира между пятью великими державами. Свою подпись скрепляют они новыми и новыми подвигами в мирном труде.

Посмотрите на эту фотографию. Вот комсомолец Иван Стешин, молодой каменщик, работающий на строительстве одного из высотных домов Москвы. По норме надо класть полторы тысячи кирпичей. Иван Стешин укладывает две - три тысячи за смену. Подписав Обращение, он сказал: «Обещаю укладывать не три, а четыре тысячи кирпичей в смену. Это и будет мой вклад в дело мира».

В МОРЕ

Рассказ А. Некрасова

Рисунки П. Кузьмичёва

Весной, когда по всей стране отзвенели последние звонки в школах и до нового учебного года улеглись на покой задачники и тетради, на судах, идущих вниз к морю, стали появляться необычные пассажиры.

Кто с сундучком, кто с узелком, кто в тёплой шапке, кто в летнем платочке, а кто и так, с непокрытой головой, торопились они попытать рыбацкого счастья, хлебнуть солёного ветра, своими глазами повидать морские просторы…

На пристанях, провожая ребят, колхозники говорили:

- А чего же… Ребятам в охотку, пускай привыкают… А помощь, как ни говори, большая: и в руле постоят и в машине помогут. Или, допустим, сетку перебрать, силы тут много не нужно, а руки отцам развяжут…

Так говорили взрослые. А ребята, те больше молчали… Широко раскрытыми, восторженными глазами они провожали птиц, летящих в небе, встречали корабли, идущие с моря, всматривались в мутные волны, нестерпимым, блеском горевшие в лучах жаркого солнца, и в камышовые крепи, зелёной стеной стоявшие у порога Каспия.

Трое таких пассажиров - два мальчика и девочка - плыли на рыбнице «Цапля».

«Цапля» заходила в Зеленгу за дровами, и, пока она стояла у пристани, ребята успели поговорить с капитаном, сбегали домой за вещами и с таким непринуждённым видом расположились на палубе, что казалось, для них уходить вот так в море - самое обычное дело.

Два дня спустя, повстречав в море земляков зеленгинцев, ребята перебрались на маленькие парусные кораблики-реюшки, - и с этой минуты появилось в море трое новых рыбаков-колхозников: Сержан Амангельды, Боря Кудрявцев и Люба Ершанова. И никого это не удивило, потому что уже не первый день по всему широкому Каспию на таких же вот реюшках, на пузатых баркасах, на тяжёлых лодках-подчалках и на быстроходных сейнерах носились по волнам пятнадцатилетние рулевые, механики-дизелисты, матросы-ловцы и корабельные повара, старательные, отважные и бесконечно гордые доверенным им делом. И перед каждым лежала своя дорога в море, своя, не похожая на другую, беспокойная и чудесная морская судьба.

За всеми этими судьбами зорче всех следил «первый каспийский рыбак» - председатель рыбацкого колхозного союза Иван Николаевич Аристархов.

Боря любил смотреть, как спускались на воду тяжёлые рыбницы.

Был он человеком в годах, но цепкая память его хранила картины далёкого детства, задавленного нуждой и темнотой. Иван Николаевич помнил пинки, тумаки, зуботычины, которые пришлись на его долю, помнил голод и стужу, помнил, как мечтал он о грамоте и как в шестнадцать лет прочёл первую книжку, да и то в каторжной царской тюрьме.

И вот теперь, каждый раз глядя на ребят, Иван Николаевич невольно сравнивал своё детство с их детством, а когда заходил разговор о юных рыбаках, он охотно вступал в беседу.

- Они ещё нас расшевелят, эти рыбачки. Это не простой рыбак, это рыбная гвардия растёт, - говорил он значительно и тут же спешил рассказать, что колхозники не нахвалятся подмогой, что в самое грудное время, когда народ занят был в полях на уборке, ни одно судно колхозного флота не простояло в море без экипажа…

Но как ни зорко следил Аристархов за судьбой маленьких рыбаков, за всем уследить не мог и он.

В августе, когда в море вернулся народ с полей, а с моря попутными рейсами потянулись к домам возмужавшие, поздоровевшие на весёлой морской работе мальчики и девочки, в обком комсомола пришла телеграмма из Зеленги:

«К учебному году готовы. Вызывает тревогу судьба трёх учеников. Сержан Амангельды, Боря Кудрявцев, Люба Ершанова, все седьмого класса Маковской школы, до сих пор не вернулись с моря».

Эта телеграмма попала на стол к инструктору обкома комсомола Зое Курбаевой.

В обкоме Зоя работала недавно, а прежде была вожатой в Маковской школе.

Прочитав телеграмму, Зоя задумалась. Вспомнилось ей тихое утро в колхозе… Люди - кто в поле, кто в море. Пусто в селе. Двумя рядами стоят над рекой рыбацкие домики, крытые светлым оцинкованным железом. У каждого домика садик. С утра от жары ставни закрыты, и кажется, домики спят, крепко зажмурив глаза.

Внизу, у реки, стоят корявые ветлы с зелёными шапками кудрявой листвы. И на каждой ветле, выше человеческого роста, рукой не достанешь, болтается серый мохнатый хомут-воротник. Это сухая тина застряла во время разлива. Глянешь и не верится: неужели туда поднималась вода? А теперь-то вон где!

Внизу, под берегом, двоясь в спокойной протоке, стоят смолёные лодки-бударки. Где-то далеко-далеко, на тоне, чуть слышно стучит трактор, выбирая урез тяжёлого невода.

И вдруг на берегу, на горе, раздаётся звон колокольчика, и сразу утренняя тишина взрывается сотней задорных голосов. Мальчики и девочки, казахи и русские, шумной, дружной лавиной катятся с горы.

Тут, в этой весёлой, пёстрой стайке, и Сержан - скуластый, черноглазый крепыш. Смышлёный мальчик, только уж больно упрям и горяч. Чуть что - в кулаки. А Боря - тот муху не обидит. Вечно он что-нибудь мастерит, вечно о чём-то мечтает. А весной заберётся на верфь и стоит целый день, смотрит, как спускают на воду тяжёлые рыбницы. Тут и Люба Ершанова, хохотушка и модница первая в классе, зато и ученица первая. Хорошие ребята!

Что же это задержались они, однако, на промысле? Начнётся учебный год, а они не поспеют вернуться. Не годится это…

Зоя зашла к секретарю обкома, а час спустя над полями и бахчами, над ериками и протоками неслась во все концы области телефонограмма:

«Срочно сообщите в обком комсомола фамилии учеников вашей школы, до сих пор не вернувшихся с моря».

К утру толстая пачка ответных телеграмм лежала на столе. Зоя подсчитала: сорок шесть ребят оставались ещё на промыслах.

Тогда Зоя составила список, и вот этот список, ставший важным документом, попал в руки товарища Аристархова.

Аристархов посмотрел на большую карту Каспия, висевшую на стене, и задумался: на четыреста километров вширь, На двести вдаль раскинулся Северный Каспий. И где-то там, на огромном зеркале воды, на реюшках, на подчалках, на баркасах застряло полсотни ребят. Разыщи-ка их в море! А разыскать нужно. Во что бы то ни стало всех до одного разыскать и к первому сентября доставить в школы.

Иван Николаевич погладил бритую голову, ещё раз поглядел на карту и, решительно обмакнув перо, стал писать радиограмму:

«Всем начальникам колонн, бригадирам, звеньевым, командирам промысловых судов, директорам пловучих заводов… срочно сообщите…»

К вечеру пришли ответы. Тринадцать ребят отправлено по домам. О четырнадцати точно известно, где они промышляют, за ними уже послали. О девятнадцати пока нет никаких сведений…

В людном Каспийском море трудно, конечно, пропасть. Но затеряться тут человек может. Другой раз не скоро его и найдёшь, как в большом городе.

А на мелях, где густая трава растёт под водой, и того хуже. Посмотришь - простор необъятный, а вроде дремучего леса. Недаром и зовут такие места чернями. Туда ни на сейнере, ни на катере не проберёшься: всюду мель да трава. А под парусом на реюшке дойти-то дойдёшь, да только когда? Вот вопрос! Ветер тоже не свой брат: потянет, потянет, да и пристанет. Задует, задует, да и повернёт. А там, в чернях, скорее всего, и застряли ребята.

Подведя эти невесёлые итоги, Иван Николаевич взглянул в окно, на Волгу.

Снизу, с моря, весело шлёпая плицами, с гружёными баржами за кормой шёл «Ломоносов» - самый мелководный изо всех пароходов Каспия.

- Так… - сказал Аристархов. - Добро!…

На берегах, готовые к спуску, стояли большие и маленькие корабли.

* * *

Капитан парохода «Ломоносов» Дмитрий Трофимович Дорофеев родом был из Архангельска, и хотя по Каспийскому морю плавал не первый десяток лет, попрежнему числил себя северянином и при случае любил напомнить об этом.

Смолоду в здешних местах слыл он первым красавцем и силачом. Но с годами раздобрел, чуть сгорбился, и от былой красы, как он сам говорил, у него «остались одни усы, да и те сивые».

В то утро, подставив непокрытую голову палящему астраханскому солнцу, в белом кителе нараспашку, сидел он в плетёном кресле на палубе своего парохода и поглядывал на широкую Волгу.

Здесь и застал капитана Дорофеева Иван Николаевич Аристархов.

- Первому каспийскому рыбаку почёт! - бодрым баском сказал Дмитрий Трофимович. - Пришёл, значит, проведать старика… Ну, садись, садись, милости прошу. Может, чайку сварганить, а то, может, закусить с дорожки. А?

- Здоров, Трофимыч, не трудись! - ответил гость, вытирая голову большим клетчатым платком. - Какая там закуска в этакую жару! И чаю не хочу… Я с докукой, Трофимыч, дело есть. Может, в тенёк куда зайдём, печёт больно…

- Славно печёт, - согласился капитан. - Можно, однако, и в тенёк. Пойдём в салон, у меня там прохладно.

Он молча открыл дверь, пропустил вперёд гостя и следом за ним вошёл в прохладную полутьму салона. Усадив гостя в кресло, Дмитрий Трофимович уселся по другую сторону стола, как раз под висевшим на стене портретом Ломоносова, и, откинувшись на спинку дивана, сказал:

- Ну, давай, рыбак, говори своё дело…

- Да, - сказал капитан Дорофеев, выслушав Аристархова, - действительно «переплёт». И чем помочь тебе, не вижу. В море, куда бы ни шло, поискал бы, собрал бы твоих ребят. А в чернях, где же там, милый человек, по мелям лазать… Нет, браток, ты уж лучше уволь меня от такого фрахта…

- Да ведь, кроме тебя, кого же, Трофимыч, пошлёшь? Ты один тот угол и знаешь, - перебил Аристархов.

- Не возьмусь, не проси, - упрямо отрубил капитан, и Аристархов подумал: «Не сладить мне, видно, со стариком».

Глаза его потускнели, но вдруг остановились на портрете Ломоносова и снова вспыхнули весёлым огоньком:

- А земляк-то твой, Михайло Васильевич, тоже, пишут, упрямый был человек, а он, по - моему, не так бы рассудил.

- Земляк, земляк… - проворчал Дорофеев, погладив усы. - То земляк, а то я… У меня команда двенадцать человек да машина двести сил… Дорогонько выходит…

- А ты не рядись, Трофимыч, всё равно просчитаешься. Может, там девятнадцать Ломоносовых в школу торопятся, а ты им поперёк дороги становишься.

- Это как же так я становлюсь? Это ты встал: во-время не подумал. А я что? Я извозчик. Скажет хозяин: «Иди!» - дам гудок и пойду…

- И пойдёшь?

- И пойду! Что ж такое? Будто мы не хаживали…

- За хозяином дело не станет.

- Ну и иди к хозяину. Ты уговаривать мастер. Уговоришь - твоё счастье, неси приказ…

- На, - сказал Аристархов и, порывшись в сумке, вынул четвертушку бумаги со штампом и печатью.

- Ишь ты, и тут поспел! - удивился капитан, прочитав бумажку. - Что же ты прямо - то не сказал?!.

* * *

«Ломоносов» стоял под парами, каждую минуту готовый отдать концы.

Дмитрий Трофимович шагал по мостику и, теребя усы, нетерпеливо поглядывал то на берег, то на солнце. И когда к трапу подошла Зоя е лыжном костюме, с чемоданчиком в руке, капитан сердито окликнул её:

- Эй, барышня, вам кого?

- Капитана Дорофеева, - ответила Зоя, глянув снизу на сердитого старика.

- Я капитан Дорофеев. Что скажете?

- Разрешите мне к вам подняться, - сказала Зоя и решительно ступила на трап. - Вот письмо от Ивана Николаевича Аристархова, - сказала она, поднявшись на мостик. - Вот мои документы, я с вами поеду. И я вас прошу, товарищ капитан: если всё готово, поедемте скорее.

- Мы не ездим, мы ходим, барышня, - сказал Дмитрий Трофимович. Он пробежал глазами зоины документы, прочитал письмо Аристархова и ухватился двумя руками за сигнальную ручку.

Могучим басом заревел гудок «Ломоносова». Белый пар пышным султаном распушился по ветру, и весёлая радуга заиграла над палубой в лучах вечернего солнца.

Внизу засуетились матросы, загремел трап. Закряхтели канаты, громыхнула штурвальная цепь, звякнул телеграф в машине, что-то засопело в глубине парохода. Медленно шевеля плицами, «Ломоносов» отвалил от пристани и широкой дугой пошёл на фарватер.

Развёртываясь перед глазами, поплыла мимо панорама города, отступили огромные корпуса рыбкомбината, лесная биржа, бондарный завод… Древний кремль блеснул куполами. Нарядная пассажирская пристань проплыла мимо борта. Повстречался караван живорыбных лодок-прорезей… Обогнали большой моторный баркас, доверху гружённый арбузами. Какой-то пароход прошёл навстречу. Перерезал дорогу паровой паром, заставленный машинами и лошадьми. Белый парус мелькнул за кормой… Справа и слева поплыли заводы, эллинги, склады. На берегах, готовые к спуску, стояли большие и маленькие корабли. Огромные быки нового, не построенного ещё моста широкими воротами встали впереди. Сверкнув крыльями, развернулся над палубой самолёт. А потом потянулись зелёные сады, жёлтые бахчи, богатые сёла, журавли колодцев, сизые дымки моторных водокачек. Снизу и сверху по широкому руслу Волги шли, торопились куда-то караваны барж, баркасы, плоты, пароходы; тот с рыбой, тот с солью, тот с нефтью, и у каждого своя была забота о большом деле.

Шёл со своей заботой и «Ломоносов». Шёл, торопился к морю, то и дело покрикивая зычным басистым гудком. И ребята на берегах, провожая его глазами, не думали и не гадали, с какой заботой спешит в море красавец-пароход.

- Ну вот и пошли, - сказал капитан. - Теперь закусим, да, может, и отдохнёте. В море выйдем к утру, не раньше, а до места завтра к вечеру только дойдём.

* * *

Зоя всю жизнь прожила на Волге. Она часто слышала: «уходят в море», «приходят с моря», - а что за море, самой повидать не пришлось. И теперь, когда море было так близко, хотелось поскорее увидеть его. До поздней ночи она простояла на мостике, всё ждала. Потом ушла всё-таки спать, а когда проснулась, сразу побежала на мостик.

Берегов не было видно. Синяя чаша неба широким кругом ограничивала сверкающую гладь воды, и такой необъятный простор лежал кругом, что Зоя замерла от восторга.

А Дмитрий Трофимович всё повторял:

- Вот выйдем в море…

- А это не море разве? - не выдержала Зоя.

- А это покуда не море, это, по-здешнему, раскаты, Зоя Павловна. Гляньте-ка… - Дмитрий Трофимович протянул Зое бинокль. - Вон засучил человек штаны и идёт, как пан. Это разве море?

Зоя глянула. И верно: напрямик через море шёл рыбак по колено в воде и, как послушную скотину, вёл в поводу лодку-бударку с копной сетей на корме.

- А мы-то как же идём? - удивилась Зоя.

- А нам тут дорога прорыта. От вехи до вехи, от буя до буя, так и идём по каналу. А там, вон у самого горизонта, там маяк «Искусственный остров». Оттуда можно и морем считать. Ну, да ведь тоже не океан. Мы-то ходим, а другой пароход то и дело брюхом цепляет. Мель. Зато рыбе раздолье. Волга корм ей несёт со всей России. И тепло, и не солоно, и в реку на нерест идти - сто проток, любую выбирай. Тут на мелях рыба кормится, а возле рыбы и человек сыт. Вон народу-то сколько: больше, чем на берегу.

Зоя и сама поражалась, как много тут, в море, людей. Повсюду белели паруса, чернели дымки, трепетали цветные флажки на буйках. Стуча моторами, торопились куда-то чёрные смолёные баркасы, маленькие лодочки качались на волнах, и на каждой лодочке, на каждом баркасе, у каждой сети - везде были люди, и всем тут находилось дело.

- Вон там ставники, - показывал капитан. - Видите, жёрдочки из воды торчат? Это сваи, «гундеры», по-здешнему. На них держится «стена» - сетка с километр длиной, даже больше. А по краям «дворы» - ловушки. Рыба в «стену» упрётся, свернёт и заходит во «двор» - больше некуда ей податься. Вон, глядите, черпают её из «двора». Раньше таких неводов и не знали на Каспии, а теперь, куда ни пойди, везде ставники. А это, где флажки, это порядки плывут. Тоже уловистая снасть, а уж больно простая. Плывёт рыба, налетит, зацепит, забьётся и, как в паутине, запутается. А рыбаку только и дела: перебрать порядок, отцепить, что попалось, да, где порвётся сеть, зачинить. Сейчас новые сетки «капрон» прочные, не гниют, а главное - тонкие, путают лучше… Сеткой больше с реюшек ловят, на мелях, а на глубине, там сейнера. Вон там - видите? - парами ходят. Уловы огромные. А корабли-то - красавцы!…

Зое эти «красавцы» не больно понравились. С тупой кормой, с прямым носом, с крутыми боками, они и на корабли-то совсем не похожи. Вроде серых ящиков с мачтами.

В одном месте, сбившись тесной кучкой, собралось больше дюжины сейнеров. Издали казалось, что корабли шепчутся о чём-то, такой у них был вид, а подошли, и оказалось, что тут пловучая мастерская: тому нужно выточить кран, тому сменить шестерёнку, тому починить лебёдку… Вот они и стоят, ждут…

В мастерской, в корпусе отжившего свой век парохода, стучит мотор, крутятся валы станков, змейками бегут стальные синие стружки. У конторки сидит совсем сухопутный старичок, в очках, щёлкает на счётах, пишет наряды… Всё как на берегу, а поднимешься, глянешь кругом - от края до края мутно-зелёная вода, да чайки, да солнце, да паруса, так и горящие в его лучах.

Тут, в мастерской. Зоя узнала новости: троих ребят разыскали на сейнерах, отправили на пловучий завод, и они там ждут «Ломоносова».

Когда Зоя рассказала об этом капитану, он погладил усы, подмигнул и сказал:

- Ну что ж, Зоя Павловна, промышляем мы с вами неплохо: в первый день пятнадцать процентов плана!

* * *

Боря Кудрявцев попал на сейнер «Байкал».

Здесь сразу всё пришлось ему по душе.

Сейнер мчался, легко рассекая воду. Впереди, словно пласты земли из-под плуга, распадались в стороны белые буруны, а сзади догоняла и не могла догнать кипящая кормовая волна.

С полного хода, как послушный конь, осаженный рукой всадника, «Байкал» встал борт о борт с напарником. А пять минут спустя, выбросив за корму длинные арканы, оба корабля побежали рядом, волоча по дну широкий мешок трала.

Через час корабли сошлись, счалились носами. Потом загремели лебёдки, мокрые канаты зазмеились по палубе, повис между бортами трал, и огромными сачками, подвешенными на канатах, рыбу стали черпать на палубу…

И в тот же вечер случилось так, что механик на «Байкале» заболел. Помощник встал на его место, а Борю поставили за помощника.

С тех пор, сидя в рубке рядом с капитаном, Боря следил за приборами, запускал мотор и чувствовал себя хозяином могучей машины.

Пока тянули трал, он с тряпкой в руках до блеска начищал краны, трубки, кожухи и валы, а когда раздавался сигнал, бегом бросался на место, сбавлял обороты, включал лебёдку и из рубки следил за работой…

Время летело быстро, так быстро, что Боря даже удивился, когда однажды начальник колонны подошёл к «Байкалу» и крикнул в мегафон:

- Кудрявцев, собирай-ка вещи! Через час зайду за тобой.

* * *

К вечеру «Ломоносов» подошёл к пловучему заводу - четырёхэтажному деревянному кораблю-городу, стоящему на якорях посреди моря.

Магазин, баня, пекарня, столовая, парикмахерская, больница, библиотека, почта, кузница - всё было тут, на этом заводе. Со всех сторон и по бортам и под кормой стояли десятки катеров, баржи, парусные реюшки. По бесконечным террасам и коридорам опешили куда-то люди, кто с газетой в руках, кто с буханкой хлеба, кто с гармошкой.

Наверху, на корме, танцевали загорелые рыбаки и рыбачки, а внизу, в широком пролёте, шла работа. Там выгружали рыбу с промысловых судов, взвешивали её на больших весах, чистили, мыли, солили, забивали в бочки и снова грузили в просторные трюмы широких морских барж.

Зоя разыскала директора, и тот повёл её в красный уголок.

Там у стола, покрытого новым кумачом, два мальчика играли в шахматы. Третий следил за игрой. Все трое так увлеклись, что не заметили, как вошла Зоя.

- Здравствуйте, ребята! - сказала она наконец. - Вы откуда?

- Я с «Байкала», - ответил высокий мальчик, тряхнув светлыми, как лён, отросшими за лето волосами. - Мотористом плавал.

- А я с «Леща», - сказал другой, черноволосый. ...