ПИОНЕР
Пионер, 1951 № 8 АВГУСТ

ПИОНЕР

№ 8

Август

1951 г.

Ежемесячный детский журнал

Центрального Комитета ВЛКСМ

В ШКОЛУ!

ЖЕЛАЮ ВАМ УСПЕХА, РЕБЯТА!

И. А. Каиров,

министр просвещения РСФСР

Дорогие ребята! Наше родное советское правительство позаботилось о том, чтобы вы хорошо отдохнули за каникулы, окрепли, набрались сил, бодрости и здоровья.

Близок час, когда во всех школах Советского Союза прозвенит звонок и первому уроку нового учебного года.

Великое счастье - возможность учиться; великое счастье - приобретать всё новые и новые знания. Вы избавлены от необходимости собирать знания по крохам, как приходилось когда-то великим и талантливым сыновьям нашего народа, таким, как Ломоносов, как Горький. Но и в новых прекрасных школах, которые даны вам советской Родиной, вам надо положить немало труда, проявить немало усердия, чтобы по-настоящему крепко и глубоко усвоить то, чему вас учат.

Вы живёте в эпоху грандиозных строек коммунизма. Огромные судоходные каналы прокладываются через бескрайные степи Дона, Поволжья, Украины - строятся гигантские гидроэлектростанции; орошаются пустыни Средней Азии; по воле советского человека меняют русло реки, на опалённых засухой безводных землях вырастают леса и дубравы. Вам, ребята, предстоит продолжить и завершить то, что начато вашими дедами и отцами, - построение счастливого коммунистического общества.

Но быть участником этого великого дела нельзя без больших, глубоких знаний. «Чтобы строить, надо знать, надо овладеть наукой. А чтобы знать, надо учиться. Учиться упорно, терпеливо», - сказал товарищ Сталин. Вы должны всегда помнить эти слова.

Поздравляю вас с началом нового учебного года, ребята! Будьте дисциплинированны, настойчивы и прилежны в учении. Желаю вам успехов в наступающем учебном году.

ШКОЛА НА ИМАРГЕ

А. Малых

Рисунки Е. Васильева

Приезд учительницы

1

В кабинет секретаря всё входили и входили разные люди, и Оле начинало казаться, что секретарь забыл о её существовании.

- Будьте добры, может быть, товарищ Андросов забыл обо мне? Напомните, - сказала Оля пожилой машинистке.

Та обернулась и окинула нетерпеливую приезжую девушку неприязненным взглядом. Но олино круглое лицо, с которого даже трудная дорога не могла полностью согнать детский, во всю щёку румянец, видимо, понравилось машинистке.

- А что вам сказал товарищ Андросов? - спросила она мягко.

- Он сказал: «Подождите», - ответила Оля.

- Ну и ждите спокойно, товарищ Андросов никогда ничего не забывает.

Оля посмотрела в широкое двойное окно. По реке тянулись дымы быстрых катеров. Шёл снег.

А в Москве сейчас солнце, на всех лотках виноград, на дачах ещё купаются в речках, весёлых, стремительных, не похожих на эту угрюмую, стальную, медленную реку.

Да, она всё же не понимала, как далеко она едет. Одно дело представлять себе, другое - видеть, чувствовать. Пять дней она ехала железной дорогой, и в окнах вагона проносились южные сады, горы, сухие степи, чёрные леса, снова горы, снова леса, снова степи - и всё это складывалось в тысячи и тысячи километров. Потом она села на пароход, и семь дней за бортами речного экспресса проносились таёжные берега. Ей достался билет четвёртого класса - место на палубе, под открытым небом. Она могла ждать следующего парохода и устроиться лучше, но её тревожили мысли о работе и хотелось скорее всё узнать. Вначале поездка была интересной: величавая река, перед которой Волга казалась маленькой, яркое солнце лета, освещавшее зелёные мощные леса, крутые скалы берегов. Потом недалеко от Полярного круга лето кончилось, и сразу наступила поздняя осень. Пронизывающий ветер бурно мчался по палубе, с неба падал снег, перебиваемый острым дождём, воды реки разливались всё шире, делались свинцовыми и ледяными. Она куталась в пальто и то тряслась от холода, думая только о том, чтобы согреться, то, согреваясь, отдавалась ещё неясной тревоге за будущее. А затем вырос Ергалан - угрюмое сборище чёрных деревянных домов, иссечённых ледяными дождями, скученных на узком куске берега среди бесконечных просторов тундры. Она стояла на берегу, промокшая, озябшая, и думала о том, что здесь, наверно, редко бывает солнце.

В дверях показался Андросов, высокий плотный человек с седоватыми висками. Он посмотрел на неё и улыбнулся. Она встала.

- Измучились, Ольга Ивановна? - спросил Андросов негромко.

- Нет, нет, я ничего… я так, - ответила она растерянно, вдруг осознав, что она действительно страшно измучена трудной дорогой.

- Пойдёмте, теперь нам никто не помешает. Мария Максимовна, - обратился он к машинистке, - ко мне пока никого не пускать.

2

- Ольга Ивановна, вы просили назначения на Север?

Оля не умела лгать и ответила решительно:

- Нет, я просила о другом назначении. Но когда мне… но когда я… в общем, я дала согласие.

- Так… Значит, не было желающих, - сказал Андросов хмуро. - А ведь хорошее место - это не то место, где легко живётся. Хорошее место - это такое место, где ты нужен, где без тебя трудно обойтись.

- Нет, у нас были желающие} А направили меня, потому что… потому что…

Она замялась, подыскивая объяснение, а потом выпалила:

- Я… я, наверно, здоровее. Андросов улыбнулся:

- Так. Значит, вас предпочли желающим. Что ж, это верно: для решения задач, которые перед нами ставит Север, одного непроверенного испытанием желания недостаточно. Но я думаю, что выбор пал на вас не только потому, что вы крепче своих товарищей, - продолжал Андросов, разыскивая какую-то бумагу. - В характеристике сказано, что вы… вот… - Андросов отыскал нужное место. - «Изобретательная, вдумчивая, волевая…» - прочитал он.

Оля покраснела.

- «Настойчивая, душевная, внимательная…» - не щадил её Андросов. - А на материке у вас остался кто-нибудь?

- Да, мать с братом, он старше меня, - ответила она, ещё более краснея и удивляясь тому, что он называет центральные области Союза «материком», словно бы Ергалан находился на острове, отрезанном от остальной суши.

- Когда мне позвонили из окрОНО, что вы приехали, что вам двадцать один год, я, признаюсь, не обрадовался. Молодому человеку, и особенно девушке, здесь вначале, пока не втянется в работу, будет тяжело. Вам уже говорили, что вы назначены в отдалённый нганасанский колхоз?

- Говорили.

- Ваше стойбище находится в пятистах километрах к северу от Ергалана.

Он ходил по кабинету и, куря то и дело потухавшую папиросу, говорил, а Оля, сидя в просторном кресле, поворачивала голову вслед за его движениями. Андросоз говорил ясно и точно. Он не утешал и ничего не пытался смягчить. Но она с удивлением заметила, что слушает не столько то, что он говорит, сколько самый звук его голоса. Между значением слов и выражением голоса существовало какое-то важное различие. Слова были безжалостно правдивы, а звук голоса отменял и стушёвывал значение слов и словно внушал ей: страшно, но не так страшно, преодолели и ещё преодолеем - всё в наших силах, завтра будет много лучше, чем сегодня.

- На Севере много народностей, - говорил Андросов, - в прошлом все они были обречены на вымирание, но, пожалуй, самым отсталым, нищим племенем были нганасаны. И после Октябрьской революции, когда жизнь других народностей уже бурно текла по новому руслу, нганасаны только стали пробуждаться к жизни. Чем это объясняется? Дело в том, что ещё в семнадцатом веке нганасаны были оттеснены на самые дикие пространства Азии и расселились в бесплодных снежных пустынях. К моменту революции нганасан осталось около семисот человек. И жили они, оторванные не только от всего мира, но и друг от друга.

Андросов рассказывал, а Оля видела картины этой страшной прошлой жизни. Она видела чумы, занесённые снегом, голодных людей, во тьме ожидающих короткого лета. Ожидающих лишь для того, чтобы с появлением солнца устремиться ещё дальше на север, вслед за дикими оленями, гонимыми на север жарой. Она видела оленей, спасающихся от укусов овода на вершинах гор, покрытых вечным снегом; она видела охотников, настигающих оленей в горах; она видела, как с наступлением осени стада оленей возвращаются на старые места и вслед за ними снова перекочёвывают люди. И снова зима, десять месяцев зима, мрак и голод, если короткое лето не было удачным.

- За несколько лет до революции товарищ Сталин, находившийся в ссылке, в Турухан-ском крае, говорил Спандарьяну о том, что должны будут сделать большевики для народов Севера: «Возродить этот народ, создать для людей Севера, как и для всего народа, подлинно человеческою жизнь - наш священный долг». Помните эти слова, Ольга Ивановна, всегда помните и. руководствуйтесь ими. «Создать для людей Севера подлинно человеческую жизнь» - такова задача, поставленная перед нами партией.

- Я сделаю всё, что смогу, - робко сказала Ольга.

- Нет, этого мало. Вы должны сделать всё, что требуется, - сказал Андросов, нахмурясь.

Потом он снова улыбнулся, сел в кресло и продолжал:

- Многое мы уже сделали. В нганасанских стойбищах организованы колхозы, созданы обобществлённые стада оленей. Построены больницы, школы, хотя каждое бревно, отправленное в далёкое стойбище, стоит дорого, очень дорого. В вашем стойбище школа по плану должна была строиться только в будущем году, но председатель колхоза Сели-фон Чимере не стал дожидаться - получил лес, сплавил по Дударе, оттуда волоком тащил на Имаргу и вот силами колхозников построил школу, уверяет, что прекрасную. Вы будете открывать эту школу. Книги, тетради, карандаши С ели фон уже увёз. Конечно, вам будет тяжело: они не знают русского языка, вы не знаете нганасанского. Но вы комсомолка. И у вас будет опора: Селифон Чимере, он человек ещё молодой, окончил курсы в Ергалане, говорит по-русски. И нганасаны встретят вас приветливо. Это приветливый народ, талантливый и умный.

- Я понимаю, - сказала она горячо.

- Ну, так, завтра я поговорю с вами ещё раз, уже на конкретные темы, а сейчас дам вам записку. В окрсовете вы встретите Селифона Чимере, он ждёт вас уже третий день и сам отвезёт на Имаргу. Я уверен, что вы установите с ним хорошие отношения.

3

- Каждый чум варит пищу, теперь нганасан суп кушает, - сказал Селифон Чимере хвастливо. - Ты любишь суп, Ольга Иванна?

- Да, очень…

Они едут и едут, с раннего утра до позднего вечера, и кругом - ни деревца, ни избы, ни следа жизни. Озёра и болота, сарая цепкая трава, ручьи, струящиеся по камням, низко навалившееся на камни небо. Пустыня внизу, пустыня вверху. А впереди холмистый горизонт, ветвистые рога оленьей упряжки. И снег, медленно опускающийся на землю.

Как же сильны люди, которые преобразовывали этот край!

- Тебе будет хорошо, - говорил Селифон, радостно усмехаясь и смотря на неё блестящими тёмными глазами. - Что хочешь - бери, что надо - говори. В школе живи, наша школа хорошая, настоящая, из дерева, такая школа только в городе есть, лес из Ергалана возили. Хочешь - чум поставим, очаг сделаем, будешь суп варить. Первая оленя, первая рыба, первая куропатка - всё тебе дам. Жир будешь пить - хорошо!

Он бросал передовую упряжку, пуская оленей шагом, и шёл рядом с её нартами. Да, Селифон мог быть опорой. Его ещё молодое, энергичное лицо становилось почти вдохновенным, когда он описывал школу. Он, видимо, был бесконечно обрадован тем, что окружной отдел народного образования дал в его стойбище учительницу.

- Хорошая дорога, - приговаривал Селифон. - Хорошо доедем.

Олени с трудом тащили поклажу по плохо прикрытой снегом земле, и нарты наклонялись, прыгали, проваливались в ямы, почти опрокидываясь при подъёме. Сжав губы, Оля стиснула руками перекладину нарт и напрягла всё тело. Может быть, именно это напряжение, эта готовность ежесекундно отразить толчок и утомляли её больше, чем самые толчки и удары.

На какой-то низинке, где снегу было больше, нарты пошли ровнее, без толчков. Селифон принялся кричать и погонять оленей хореем. Она слышала в Ергалане, что олени могут бежать быстрее лошадей, а ей не верилось. Но сейчас, бесшумные и стремительные, они мчались, и всё кругом сливалось в бешеном беге. Всё летело: камни, травы, холмы. Даже тучи, казалось, не спеша отходили назад, открывая дорогу упряжке. Только сеть красиво запрокинутых рогов неподвижно висела впереди.

- Здесь отдохнём, - сказал Селифон, останавливая упряжку у подножья холма. - Ночевать будем.

Оля села у костра. Это был маленький дымный огонёк.

Оля взошла на вершину и осмотрелась. Всюду была пустыня - белый снег, чёрные камни, чёрная вода внизу, серые глыбы туч, недвижно повисшие над землёй, вверху. Начинало темнеть, и две пустыни неразличимо переходили одна в другую. Ни леса, ни дома, ни дымка. Камни и небо, небо и камни.

Оля с волнением и гордостью подумала, что преобразователями этого края будут и её ученики.

- Ольга Иванна! - крикнул Селифон, - Иди, рыба кушай!

Она села у костра - это был маленький, дымный огонёк, на котором нельзя было сварить пищу, у которого нельзя было согреться, - и положила ноги в сапогах на груду тлеющего мха. Селифон быстрыми, чёткими движениями резал сырую мороженую рыбу на тонкие лепестки.

- Кушай строганина, хорошо! - сказал он, протягивая ей рыбу.

- Нет, нет, - сказала она и, поспешно вынув из мешка колбасу и хлеб, предложила Селифону.

- Тоже хорошо, - сказал Селифон, набивая рот колбасой. - Сейчас спать будем. Спать мешок будем, я тебе хорошая мешок дам.

- Давай сделаем костёр побольше: что-то холодно, - смущенно сказала Оля.

Они принялись собирать растущий кругом мох. Селифон рвал его резкими, сильными движениями, быстро переходя с места на место, но понадобилось минут пятнадцать на то, чтобы в. его руках оказалась небольшая охапка…

- Ещё надо, Ольга Иванна? - спросил он виновато, сваливая мох в костёр.

Над костром поднялся едкий, медленный дым, и в этом дыму истлевал, не давая пламени, сырой мох. Оля невольно вспомнила весёлые костры своих пионерских лет,-вспомнила пламя, встававшее широкими полотнами над костром. Такие костры они могли зажечь в три минуты. Если Селифон будет целый час собирать мох - мха не хватит на две минуты хорошего огня. В этом краю костёр, как и горячий суп, не обычное дело, а достижение. Им, как и супом, пока баловаться нельзя.

- Не надо, Селифон, довольно, спасибо, - сказала она, поднимая на него красные от усталости глаза.

Он принёс ей спальный мешок, заботливо положил под мешок остатки мха, чтоб было не так сыро от земли.

- Ложись, Ольга Иванна, - сказал Селифон, с недоумением смотря на неё.

- Ничего, ничего… Ложись, отдыхай, а я ещё посижу, - ответила она.

Он посмотрел на кормящихся мхом оленей и полез в свой мешок. Она сидела на камне, погрузив ноги до половины в дымящийся костёр, и упрямо стремилась воскресить в своей памяти облик Андросова, его голос…

Она сделает всё, что требуется. Она сделает всё, что требуется.

На тундру опускалась тьма. Казалось, что чёрная пустынная земля расширяется, поднимается вверх и наполняет своей каменной чернотой пустынное небо. Тихой струёй промчался пронзительный холодный позёмок. Оля зябко передёрнула плечами. Этот ветер не имеет направления. Казалось, он исходит от всего: от камней, от воды, от оленей, от неба и облаков.

Оля поднялась и направилась к спальному мешку.

4

Стойбище было расположено очень удачно. Оно занимало плоскую вершину довольно обширного холма, подножье которого омывала неширокая, но полноводная, быстро мчавшаяся и гремевшая у скал река. А кругом на три стороны света громоздились горы. В таком месте ни северные, ни восточные, ни даже западные ветры не могли свободно свирепствовать, и это, вероятно, и было главной причиной того, что здесь возникло стойбище.

Оля была слишком измучена дорогой, чтоб рассматривать местность, но эта грозная красота помимо её желания поразила её взгляд. Горы - пики и башни, зубчатые стены, острые гребни! С их вершин рушились вниз десятки водопадов, шум которых складывался в какую-то сумрачную и величественную мелодию.

- Смотри, смотри, Ольга Иванна, вот школа! - кричал Селифон счастливым голосом, указывая хореем на одинокое деревянное здание. За школой, ближе к реке, стояли чумы, их было немного. Над чумами поднимались тонкие дымки.

Она сошла с нарт и быстро вошла в школу. Ошеломлённая, переходила она из комнаты в комнату.

Школа состояла из одного большого класса и нескольких маленьких комнат, но даже сараи для дров там, на юге, строились лучше, чем эта школа.

- Стекло! - восторженно кричал Селифон, подходя к окну и любовно гладя раму. - Смотри, Ольга Иванна, настоящее стекло, как в городе.

Сквозь непротёртое стекло мутно лился неясный холодный свет.

- Сам делал! - с восторгом говорил Селифон, похлопывая длинный стол, видимо, заменяющий парты. - А жить будешь… идём, идём, я всё тебе покажу! - восклицал Селифон, таща её за руку.

В коридоре она столкнулась со старой нганасанкой.

- Ная Гиндипте! - сказал Селифон, радостно похлопав старуху по плечу. - Твоя помощник теперь, класс убирай, печь топи.

Оля вошла в маленькую угловую комнату. Сквозь окно, затянутое оленьим пузырём

(стёкол, видно, не хватило), проникало сумрачное сияние, и в этом сиянии снова выступали неоштукатуренные доски стен. В углу стоял топчан - единственная мебель этой комнаты.

- Хорошая комната, правда? - сказал Селифон, смотря на учительницу блестящими, восторженными глазами. - Здесь тебе всё, всё сделают! Что хочешь - бери! Стол тебе поставлю, лампу, у меня есть. Как в городе, будешь жить. Печь тебе сделаю, суп вари, меня зови в гости,-он лукаво и счастливо засмеялся.

- Кто всё это делал? - спросила она, отводя глаза в сторону, чтобы их выражение не смутило его счастья.

- Всё сам делал! - сказал он с воодушевлением. - Тоги Ямкин и Най Окуо помогали, они в Ергалане работали. Весь колхоз помогал. Мне школу могут строить не скоро. Школу строят теперь Якову Бетту: у него в колхозе ребят больше. Мне школу построят через год. Я колхозникам сказал: «Сами строить будем». Мне секретарь партии говорил: «Подожди, Селифон, скоро до тебя доберёмся, настоящую школу сделаю». Я говорил: «Не хочу ждать, сам сделаю». Я два дня просил: «Дай Ольгу Ивановну»; пока дал. «Смотри, - говорит, - не обижай». Не буду обижать, как в городе будешь жить, Ольга Иванна! Что надо, говори. У меня ещё лес есть, Тоги и Ная дам, сам работать буду, всё сделаем! Что надо, говори!

Он стоял, улыбаясь и, видимо, ожидая ответа.

Оля восхищалась его энергией, понимала, что его нужно поддержать, похвалить, ведь построить своими силами даже такую школу - первое деревянное строение в этих местах - было очень трудно, но она чувствовала, что сейчас ей не найти нужных слов. Минутку побыть бы одной. Собраться с мыслями.

Она села на топчан.

- Селифон… Да! Ты не можешь попросить кого-нибудь принести мои чемоданы?

5

- Ольга Иванна, дети пришли в школу, учиться хотят, - сообщил Селифон, возвращаясь с чемоданами.

Голос его срывался, руки дрожали, и она поняла, как волнует Селифона встреча учительницы с учениками. Она встала, не взглянув на чемоданы. Сейчас она увидит своих учеников.

В классе на грубо сколоченных скамьях сидели мальчики и девочки, одетые в меховые одежды с наброшенными на головы капюшонами. Видимо, они пришли не заниматься, а посмотреть на учительницу - ни у одного не было ни тетради, ни карандашей. Десятки тёмных блестящих глаз, казавшихся ей неразличимо одинаковыми и очень похожими на глаза Селифона, встревоженно смотрели на неё. Никто не встал при её появлении и не ответил на её приветствие. Селифон вошёл вместе с ней и присел на скамье рядом с детьми.

- Здравствуйте, дети, - повторила она. Но они молчали и смотрели на нее, словно ожидали чего-то очень важного, что она должна была сделать.

- Кто-нибудь понимает по-русски? - спросила она Селифона.

- Никто, никто не понимай, - радостно усмехаясь, сказал Селифон. - Говори, Ольга Иванна, все будут понимай. Учи, Ольга Иванна.

Она ещё раз посмотрела на своих учеников и подошла к худенькому широкоскулому мальчику, положила руку на капюшон его малицы. Мальчик со страхом отодвинулся, издав какое-то гортанное восклицание, и все его соседи подались к стене, освобождая ему место.

- Как тебя зовут? - спросила она, стараясь быть спокойной.

Мальчик молчал, смотря на неё со страхом. Селифон что-то строго сказал ему, видимо, переводя вопрос учительницы. Мальчик неясно и застенчиво произнёс какое-то слово.

- Как? Повтори, - переспросила она. Селифон снова сказал что-то мальчику, и мальчик опять издал какие-то неясные гортанные звуки. Слово, которое он произнёс, было похоже на «горох», «Григорий» и «гроб» сразу. Она попыталась повторить этот звук, и кто-то засмеялся. Она беспомощно взглянула на Селифона.

- Мгоробие, - сказал Селифон отчётливо. Она прошлась по классу, вспоминая, что она думала сказать этим мальчикам и девочкам, ничего не понимающим по-русски. В её голове как-то нескладно и хаотично вставали и проносились какие-то ненужные сейчас грамматические правила и обрывки учебных конспектов по дидактике и педагогике. Всё это было не то…

- Нам придётся очень трудно, ребята, - наконец сказала она, хотя знала, что, кроме Селифона, никто не понимает её слов. ...