Марина Болдова Любимые женщины клана Крестовских

© Болдова М., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Дорогие читатели,

представляем вашему вниманию роман, который был прочитан нами с большим удовольствием. Мы хотели бы, чтобы вы разделили его с нами.

Роман неизвестного пока автора Марины Болдовой особенный. Его жанровую принадлежность определить непросто – так много в нем черт различных жанров: семейной саги, социального, психологического романов, детектива, мелодрамы, мистики. Этот неизвестный прежде жанровый микс мы назвали остросюжетным семейным романом.

Преступление в романе М. Болдовой – лишь пусковой механизм для того, чтобы герои выяснили свои отношения друг с другом, с мечтой, с истинными потребностями. Критическая ситуация позволяет ответить им на самые главные вопросы и сделать самые важные поступки. Расследование, как в детективе, конечно, ведется, но оно смещено на второй план.

Романы Болдовой вызывают сильные положительные эмоции и дарят уверенность в том, что мир большей частью состоит из добрых хороших людей, ценящих любовь, верность, честь, память. Тексты автора возвращают веру в настоящую любовь, в человека, в справедливое и гармоничное устройство мира.

Марина Болдова – новое имя в российской беллетристике. Запомните его. Мы абсолютно уверены, что скоро Марину Болдову полюбит вся страна!

С любовью,

Ваше издательство Эксмо

* * *

Зарево было видно далеко за околицей. Пожар страшный даже по деревенским понятиям – горел сразу весь двор со всеми постройками. От сараюшки остались одни только угли, банька у забора вовсю полыхала, вместо изгороди чернели корявые палки. Дом же, казалось, стоял насмерть – добротный пятистенок зиял темными провалами окон, но крыша держалась.

По двору, громко причитая, металась немолодая женщина:

– Господи, да что ж это делается? За что вы ее так? Креста на вас нет, изверги! Дите-то зачем, малое совсем? Любавушка, девочка…

Женщина бестолково черпала ведерком воду из бочки на огороде, бежала к дому, выплескивала ее в гудящее пламя. Огонь с ревом проглатывал живительную влагу и будто в насмешку разгорался с новой силой. Наконец женщина, поняв всю бесплодность своих действий, с плачем села на чудом уцелевшую скамью у ворот. Она сидела, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону.

По ту сторону забора толклись сельчане, молча наблюдавшие, как догорают строения. Лица были суровы, никто не делал попыток обуздать пламя.

– Да свершится воля Божья! – воздев палку, угрожающе потряс ею перед толпой сухонький старичок.

Кое-кто мелко перекрестился, большинство лишь молча закивали.

Дом, не выдержав натиска огня, рухнул, сложившись посередине. В стороны полетели горящие головешки. Толпа отхлынула от забора.

Женщина поднялась, вышла за калитку, остановилась перед людьми. Глядя прямо перед собой, она достала из кармана свободной юбки большой крест, усыпанный сверкающими камнями, и, держа его в вытянутой руке, громко крикнула:

– Да будьте вы все прокляты! А ты, кто ее сжег, будь проклят трижды и до седьмого колена! Не будет тебе покоя на этой земле! Ни тебе, ни твоим потомкам, убийца! Да не умрешь ты раньше положенного срока, но да будешь молить Господа, чтобы забрал тебя, потому что смерть тебе покажется избавлением!

Ни на кого не глядя, женщина пошла прочь. Толпа, испуганно молчавшая до сих пор, тревожно загудела. Тихо переговариваясь, сельчане побрели по домам. В душе каждого отныне поселился страх.

Глава 1

– Во-во, глянь, опять приперлась! Счас че-то там крутить начнет! Смотри-смотри – поворачивается… Во, прикольно! – Санек в возбуждении больно ткнул кулаком Михе в плечо. Тот даже не заметил тычка. Миха во все глаза смотрел на фигуру в темном балахоне, склонившуюся над могильным холмом. Крест на могиле медленно поворачивался…

Когда Санек рассказал Михе, что кто-то ночами бродит по кладбищу их Рождественки, тот не поверил. «На кой ляд ты туда потащился, недоумок?» – попенял он младшему брату. Санек виновато потупился. Миха в свои двадцать два года был для него авторитетом непререкаемым, врать ему было бесполезно и, более того, опасно. За вранье Миха порол нещадно. Даже мать не вставала на его защиту, отворачиваясь, чтобы, не дай бог, старший сын не увидел ее мокрых глаз. А на кладбище Санек пошел на спор. Пацаны постарше подначили, посулив десять долларов одной бумажкой. А Санек никогда не держал в руках иностранных денег!

– Тише ты, не вопи, – шикнул на Санька Миха.

Фигура резко обернулась и замерла. Санек притих. От страха взмокла спина, и он вцепился в руку брата. Миха кивнул: уходим! Близко подходить было опасно – двигаться бесшумно и незаметно Миха не умел, природа наградила его немалым ростом и ногой сорок четвертого размера. Он решил, что завтра придет на кладбище один, без Санька, который только мешал ему своими щенячьими воплями. И займет позицию где-нибудь неподалеку от этой могилы. Собственно, он толком не понял, над какой из могил склонилась сейчас темная фигура. Это была самая старая часть деревенского кладбища, захоронения здесь уже не делались, половина могил была заброшена, кресты поломаны, а оградки украдены предприимчивыми жителями Рождественки. Миха решил, что завтра он узнает две вещи: чья это могила и кто к ней приходит.

– Сболтнешь кому, по ушам получишь, понял? – Миха говорил строго, крепко держа Санька за руку. Они шли по дороге к деревне, и Санек постепенно перестал дрожать и почти успокоился. Вспомнив, что он пережил, когда в первый раз увидел живого человека, в полночь бродившего между могилами, Санек поежился. Тогда он бежал с кладбища, не разбирая дороги, падая, обдирая коленки, пока не уткнулся в живот одному из пацанов, дожидавшихся его у околицы. «Что, сдрейфил?» – насмешливо спросил самый старший, Вовка, обладатель вожделенной иностранной бумажки. «Там! Там!.. Живой мертвец!» – захлебывался Санек, тыча пальцем в сторону кладбища. Пацаны ржали, попивая пиво и не веря ни единому его слову. Им – хохма, забава, ему – страх и бессонный остаток ночи. Но десятку Вовка все же ему отдал. «За смелость», – сказал он и пнул коленкой под зад, чтоб Санек уматывал домой. Он и умотал. Дома, получив от проснувшегося брата подзатыльник, промучился до утра, пытаясь заснуть, а утром рассказал о странной фигуре на кладбище Михе.

Братья потихоньку, чтобы не разбудить мать, спавшую в проходной комнате, пробрались к себе. Две кровати спинками к окну, между ними тумбочка и шкаф для одежды в углу – вот и вся мебель, поместившаяся в девятиметровке. Миха мечтал заработать денег и пристроить со стороны веранды еще одну большую комнату, в которой, как ему думалось, он будет жить со своей женой. Будет же у него когда-то семья, обязательно сын и дочка! Но пока даже и девушки у него не было. Ходил к одной разведенке, хотел даже жить к ней уйти. Только мать, принявшая первенца за главу семьи после смерти мужа, в этом вопросе проявила непримиримую твердость. Она так посмотрела на сына, что он, испугавшись ее гнева, отступил. Так и шастал по ночам на соседнюю улицу, но до рассвета всегда возвращался домой.

А денег он заработает, факт. Мастерская, куда он устроился после армии, принадлежала местному фермеру, бывшему городскому жителю, а ныне владельцу крепкого хозяйства Петру Павловичу Вишнякову.

Вишняков появился в Рождественке два года назад. Сам факт покупки городским жителем дома в деревне никого не удивил: половина дворов уже принадлежала дачникам. Но прошло лето, раскупленные горожанами дома опустели, а Вишняков уезжать, похоже, никуда не собирался. Любопытный рождественский народец тут же решил выяснить, а какие такие виды имеет этот городской на их деревню? Но выяснять ничего не пришлось. Осенью Вишняков начал утеплять коровники, установил там поилку, отремонтировал крышу механических мастерских, привел в порядок огромный двор. Всем стало ясно: мужик обустраивается не на один день. С тех пор хозяйство Палыча только ширилось, крепло. Он нанял работников из числа самых трезвых жителей Рождественки, платил им по деревенским меркам немыслимые деньги, а всяких просящих на опохмел гнал прочь. Так и разделилась Рождественка на два лагеря: малая часть уважала Палыча, остальные же, кто был особенно ленив и стабильно пьян, завидовали и злобствовали.

В тот год Миха вернулся из армии. Мать, поняв, что у старшего сына в деревне одна дорога – спиться, подтолкнула его сходить и попроситься на работу к новому фермеру. Тот взял еще не испорченного бездельем парня с удовольствием. Правда, предупредил сразу: филонить не позволит. Палыч нравился Михе. Миха прекрасно понимал, почему Вишнякову завидуют: такого порядка в хозяйстве не было ни у кого из коренных жителей Рождественки. Да что говорить, у большинства в сарае по одной коровенке да огород с картошкой! А у Палыча свинарник теплый, небольшая птицефабрика, в коровнике все механизировано, даже вода в поилку подается всегда свежая. А техника! Вот за этой техникой и поставил Палыч следить Михаила Тихонова. И зарплату ему платил приличную. Без лишней скромности сказать, отрабатывал Миха эти деньги сполна. Иной раз дотемна в мастерской задерживался, а если надо, то и на ночь останется, чтоб работу закончить.

Миха вернулся мыслями к кладбищу. То, что он увидел, могло и ничего не значить. Залетный бомж обосновался на ночлег, например. Но крест! Почему он вращался? «Завтра схожу туда, пока еще не совсем стемнеет. Посмотрю, может, и пойму, на какой могиле механизм установлен. Не руками же она его поворачивала, фигура эта! А если там тайник? И в нем клад? Вот здорово!» – размечтался он. С мыслями о несметных сокровищах, которые непременно найдет, Миха заснул.

В соседней комнате на старой пружинной кровати ворочалась его мать. Странные сны, в которых она то боролась с ведьмой, то излечивала людей прикосновением руки, не давали ей спокойно спать всю неделю. И еще снилась мать, которую Елена никогда в своей жизни не видела. Она говорила: «Прости меня, доченька» – и исчезала за пеленой сна. Елена тянула к ней руки, точно молила, чтобы она осталась, лицо жгли сонные слезы, но мать опять виновато вздыхала и растворялась во тьме. Утро наступало, неся неизведанное раньше томление по чему-то светлому и недоступному.

Неделю назад ей исполнилось сорок. «В сорок лет придет к тебе дорогой человек и откроется тебе Любовь, только первенца своего береги пуще глаза», – предрекла ей заезжая цыганка, попросившая кружку воды. Елена тогда ей поверила как-то сразу, скорее себе в утешение: в свои тогдашние тридцать она и знать не знала, что такое любовь, живя с немолодым мужем из чувства долга, но не более того. Она была ему благодарна за то, что взял ее, сироту и бесприданницу, замуж, освободив в шестнадцать лет от непосильной ноши: она ухаживала за своей престарелой бабушкой, зарабатывая им на жизнь чем придется. Иногда удавалось продать связанные слепой бабулей салфетки, иногда получить копейки за прополку чужого огорода… Однажды сорокалетний вдовец Василий, живший у речки, пришел к ним в дом с бутылкой наливки и пирогом. Он о чем-то недолго поговорил с бабушкой, присев на стул возле ее кровати, а потом вышел в кухоньку, где Елена готовила немудреную закуску, и тяжело опустился на шаткий табурет. «Пойдешь за меня замуж, Елена, – спокойно сказал он, глядя почему-то в окно. – Так будет лучше». Елена только молча кивнула. Свадьбы не было, расписались в сельсовете и дома выпили по рюмке вина. Дом Василия заколотили досками и стали жить в их с бабушкой избе. А его дом так и стоял на краю деревни, ветшая и приходя в негодность. До прошлой недели. Елена очень удивилась, когда к ним приехал из города солидный мужчина и, быстро оформив необходимые бумаги, выкупил его у них.

В восемнадцать Елена родила сына, а еще через двенадцать лет – второго. А спустя год слег Василий, сломав себе позвоночник. Умер он тихо, как и жил.

С тех пор она все чего-то ждала, сама не понимая чего. Когда ей исполнилось сорок, стали приходить эти сны. А в них – мама, молодая и отчего-то всегда очень грустная.

Глава 2

– Мам, ну почему мы должны ехать в эту Задрипенку?! – Алена умоляюще сложила руки: жест вроде бы и просящий, но тон, каким был задан вопрос, не оставлял сомнений – она категорически не согласна!

– Не Задрипенку, а Рождественку, – терпеливо поправила дочь Елизавета Евгеньевна. Она и сама не понимала, зачем ее муж купил старую развалюху на окраине деревни. Они планировали провести отпуск в Греции, как и в прошлом году. Были забронированы отель, билеты, и вдруг – этот каприз. То, что это каприз, Лиза не сомневалась. Хорошо, если ненадолго. Промается ее привыкший к цивилизации муженек в сарае и с клозетом в конце двора дня три и запросится к морю. Кстати, готовить ему еду на газовой плите с баллонами она не собирается. Да и вообще кухарить тоже. Пусть ест подножный корм: огурчики, петрушку, что там еще растет на огородах? Глядишь, похудеет: живот его давно уже напоминает футбольный мяч огромного размера.

– Мам, ну сделай что-нибудь! Ты ж не хочешь провести лето среди навозных куч и комаров? А обо мне вы подумали? Что я там делать буду? Жора со Стасей будут на солнышке греться, а я в речке-вонючке купаться?

– Папа говорит, там вполне приличная река, Юза, кажется, называется. – Елизавета Евгеньевна чувствовала, что говорит неубедительно, но поделать с собой ничего не могла. Ее муж, уходя утром на работу, взял с нее обещание, что она уговорит Алену поехать в деревню. А как уговаривать, если у самой все против? Не хочет она ехать в эту Рождественку, никак не хочет!

Алена, поняв, что мать сама не рада предстоящему отдыху, решила, что нужно говорить на эту тему только с отцом. Безнадежно махнув рукой, она вышла из родительской спальни.

У них была огромная квартира. Такая, что новый человек мог плутать по коридорам, пытаясь найти выход, очень долго. Как им удалось приобрести такое жилье, Алена толком не знала. Отец грядущую покупку с ней не обсуждал. Просто в один прекрасный момент они переехали из обычной блочной хрущевки в этот старый особняк. Алена, конечно, предпочла бы жить в элитном доме на набережной, с охранником на первом этаже, паркингом под домом и теннисным кортом под самой крышей. Если уж появились такие деньги, то зачем реанимировать старые стены, когда можно купить новые? Все ее друзья по гимназии жили в таких домах. А отец перевез их в эту бестолковую квартирищу с балконом, на котором вполне можно устроить танцпол. Единственное, что ей понравилось, что теперь у нее две комнаты сразу: личная гостиная, как она ее окрестила, и личный будуар. Круто! Правда, у ее сестры Ларисы комнат – три, и в отдельном коридоре. И своя туалетная комната. Аленины же апартаменты имели выход в общий холл.

Алена не то чтобы не любила сестру, но особенного тепла в их отношениях не было. Она всегда завидовала своей подружке Стаське, которую старшая сестра обожала. Правда, разница между ними была всего два года, а у них с Ларисой – пять лет. Ей, Алене, семнадцать, Ларке уже двадцать два. И она не замужем. Алена не могла понять: почему? Лариса – красавица. «На нее больно смотреть», – сказал однажды Жорка, захлопнув открытый все время, пока он ее разглядывал, рот. Алена только молча кивнула. На Ларку пялились все мужчины, даже папины друзья, давно и прочно женатые. Алену же никто не замечал. Вежливо так бросали «хорошенькая девочка» и отворачивались в поисках ее сестры. Лариса была не похожа на отца, да и слава богу! Конечно, внешность для мужчины не важна, но папа очень уж непривлекательный. Сколько раз мама пыталась заставить его сходить к стилисту, поменять прическу, имидж в общем. Но он упорно стригся налысо и носил джинсы и простые футболки под пиджак. Дикость какая-то. Да еще этот его живот! Хоть бы в тренажерный зал сходил, что ли! И тут не пропрешь! Мама говорит, он ленив, как тюлень. Она его так и называет в разговорах с подружками – «мой тюлень». Как смешно! Ха-ха!

А Лариса, вероятно, похожа на свою мать. Правда, Алена никогда не видела ее фотографий. Отец говорит, альбомы все потерялись. Как это может быть? При ней, Алене, вообще не обсуждается, куда делась папина первая жена. Говорили, она умерла, когда Лара была еще младенцем. И Лариса, похоже, ее совсем не помнит. Алене даже жалко сестру, потому что с Алениной матерью у Ларисы отношения, как говорят, не сложились. Не любит ее Лариса, да и мама к ней никак не относится. Это она однажды так и ответила на вопрос своей знакомой: «Как ты относишься к его дочери?» – «Я к ней не отношусь», – отрезала мать равнодушно. Именно так и есть, то есть никак. Поэтому Алене сестру и жалко. Если бы Лариса не была такой отстраненной! Никогда не знаешь, что у нее на уме. Бывает, на дикой козе не подъедешь, а бывает – улыбается ласково. И даже слушает ее, Алену. В такие моменты Алене хочется сделать для сестры что-нибудь очень приятное.

Кстати, а Лариса поедет с ними в деревню? Интересный вопрос!

Алена быстро набрала на телефонном аппарате, стоящем на низком столике, две двойки – номер родительской спальни. Когда-то давно отец, устав от бесконечных криков домочадцев на тему «подойдите к телефону хоть кто-нибудь!», установил дома мини-АТС. Теперь между всеми помещениями есть телефонная связь. Номер Алены – «21», в спальне родителей – «22», у Ларисы – «23» и так далее. Удобно и прикольно. Даже сейчас, когда у всех членов семьи по мобильному, они привычно пользуются этой допотопной внутренней связью.

Наконец она услышала долгожданное: «Слушаю тебя, Алена».

– Мама, а Лара с нами поедет? Как это так? Так нечестно! Ну и что, что будет приезжать, жить-то она будет здесь, в человеческих условиях, а мы там, в этой дыре! Да ну вас!

Алена отключилась и швырнула трубку в кресло. По большому счету ей было наплевать, поедет ли с ними сестра, но обидно другое: ей приказывают, а Ларка сама решает! Алена понимала, что и разговор с отцом ничего не изменит. Если тот решил, то будет так.

Ну, что ж! Нужно постараться, чтобы ему очень быстро захотелось домой. И она, Алена, приложит к тому все усилия!

* * *

Борис Никитич Махотин встал из-за стола и потянулся. Все, намеченное на сегодня, он выполнил. Вот что значит последний день перед отпуском. Он усмехнулся. Как они все переполошились! Когда узнали, что вожделенный пляж с золотым песочком им придется променять на бережок маленькой речушки, а пятизвездочный отель – на деревянную хибару! Ну, созорничал он! Уж очень захотелось расшевелить свое рафинированное семейство. А то привыкли: зимой – Таити, летом – Греция, Испания. А Рождественка на Юзе не устроит? И никуда не денутся, поедут. Он сказал – и точка. Жена Лизка наверняка уже успокоилась, решила, что он и сам долго не выдержит на деревенских харчах. Ба! Как это он не подумал: а есть-то они там что будут? Супермаркета со всяческими деликатесами в этой деревушке отродясь не было, сельпо в основном торгует водкой и сигаретами. Или он от жизни отстал? Может, там, как в городе, все в упаковочках и нарезанное? Вот и посмотрим. Лизавета точно к плите не встанет. Махотин аж рассмеялся в голос, представив себе жену в переднике и с ухватом в руке.

Почему с ухватом? А в деревне ж в печке варить еду можно! Прямо внутри. Каша и щи просто сказочные получаются!

Это еще на фирме никто не знает, что он Грецию на Рождественку променял! Узнают – то-то шуму будет. Он уедет, а они в курилке будут обсуждать эту тему: как это так их босс сплоховал? Может, уже того, с головой проблемы? Может, работу другую пора начинать подыскивать? Махотин окончательно развеселился.

– Светик, деточка, принеси чайку напоследок, – крикнул он зычно. Вот и выражается он почти по-деревенски. Входит, так сказать, в образ.

Светочка-веточка, как ее звали сотрудники за необычайно стройный стан, качаясь на высоченных каблуках, внесла мельхиоровый поднос. «Ну, красота неземная досталась мне в секретарши!» – подумал Махотин. Эту красоту подогнала ему жена Лиза, руководствуясь принципом от наоборот: зная, что Махотин любит женщин в теле, чтоб с попкой порядок и грудки покруглей, она в каком-то модельном агентстве отрыла эту анемичную девицу с фигурой плечиков для одежды. Махотин тогда только улыбнулся тихонько: ему по барабану было, кто его будет кофием поить: любовница у него была не там, где Лизавета думала, а сидела в банке, в окошечке, где обслуживалась его фирма. Очень удобно – поехал в банк ближе к обеду, а там и… Времени на это много не надо: квартирка для встреч была снята неподалеку. Никаких тебе ухаживаний, цветов и ресторанов: получил удовольствие от молодого тела – вручил подарок. Все.

«Удочки бы купить не забыть. И лодчонку резиновую. В этой Юзе, говорят, рыба стаями плавает. А что! Забавный отпуск может получиться!» – Настроение у Махотина поднималось все выше по мере того, как он строил все новые планы.

Единственное, что его смущало, да и то совсем чуть-чуть, это дочь Алена. Собственно, из-за нее он и придумал этот отпуск. Совсем она становилась похожей на мать, ничего вокруг не замечает, кроме своей персоны. А ей среди людей жить! Вот и решил он ее погрузить в естественную среду. Да и Лизавета, по его прикидкам, должна на время перестать штукатуриться, а то он уж и не помнит, какая она, жена его, в натуральном виде.

– Борис Никитич, среди почты был конверт без обратного адреса, посмотрите?

– Давай, тащи. – Он сыто откинулся в кресле.

Светочка протянула ему письмо и, развернувшись на ковровой дорожке, как ее учили в модельном агентстве, пошла к выходу. Махотин повертел конверт перед глазами, словно удивляясь: тот был старый, еще советских времен. Аккуратно обрезав левый край, он вынул тонкий тетрадный листок. Развернув, тупо уставился на написанную кривыми буквами строчку. Фраза «ОНА ЖИВА» поплыла перед глазами. Махотин схватился за горло, рванув другой рукой вырез футболки. «Нет, только не это. Только не сейчас. Это шутка. И я убью того, кто так глупо со мной пошутил». – Он довольно быстро взял себя в руки, засунул листок обратно в конверт, надел пиджак и, на ходу тыча одним пальцем в кнопки мобильного телефона, быстрым шагом вышел в приемную.

– Я сейчас подъеду. Скажи куда. Нет, срочно. Сама поймешь почему! – почти крикнул он в трубку раздраженно.

Прощально кивнув Светочке, Махотин толкнул ногой дверь приемной.

Светочка, уже привычная к постоянным резким перепадам настроения начальника, даже не шелохнулась на стуле.

– Счастливого вам отдыха, Борис Никитич, – заученно-вежливо бросила она ему вслед и облегченно вздохнула: босс отбыл, можно и потихоньку сваливать. Мыслями она уже была на свидании, до которого дозрел-таки ее нынешний кавалер. Трудно раскрутить прочно занятого папика, но, как показывает практика, ничего невозможного нет!

* * *

На стенах висели рожи. По-другому Лариса не могла назвать эти уродливые псевдоафриканские маски, разукрашенные яркими фосфоресцирующими красками. Бар мог бы претендовать на оригинальность, если бы не это «псевдо». Бамбук из пластика, пальмы в кадках с пластиковыми же листами и кокосами, крокодил с навечно застывшей в оскале пастью под прозрачным полом, имитирующим водоем. Даже покачивающаяся на лиане макака с неестественно красным задом вызывала лишь раздражение. Лариса не могла понять, почему Всеволод, у которого даже пуговицы на рубашке – по индивидуальному заказу, всегда назначает ей встречи в подобных заведениях. И никогда не показывается с ней ни в «Ауре», ни в «Русской охоте». Дело было явно не в деньгах: цены в этом афробаре заоблачные, да и Сева мог бы при желании купить бар целиком. Ларисе думалось, что он просто не хочет ее знакомить со своими друзьями. Но она не понимала почему. Бог ее красотой не обидел, он ее наградил. Лариса знала это, но относилась к дару спокойно. Кто-то – талантливый художник, кто-то спортсмен, а вот она – красавица. Однако странно – ее никогда не влекло ни на подиум, ни на конкурсы красоты. Она еще в школе влюбилась в математику, потом поступила в университет и в этом году получила диплом. Правда, с работой вышел облом. Ну не нужна сейчас никому прикладная математика. Да и Лариса за годы учебы поостыла. И работать, если начистоту, ей совсем не хотелось.

Лариса еще раз оглянулась на вход. «Что-то Севка не торопится. Вот возьму и уйду!» – подумав так, она даже не пошевелилась. Странные у них отношения. Про любовь и речи не идет. Он просто смотрит на нее голодными глазами, шустро выпивает заказанный кофе, кидает на стол купюры и тащит ее к выходу. Целоваться они начинают уже в машине под урчащий двигатель и завистливые взгляды охранника при стоянке. Дома у него – секс, очередная выпитая им чашка кофе, который он, как она поняла, за день поглощает немерено, торопливый поцелуй при прощании и – до следующего свидания. В лучшем случае – через день, а бывает – Лариса не видит его неделями. Ничего о нем и никаких вопросов о ней. И почему-то не унизительно. Чувствует Лариса себя прекрасно, встреч не загадывает, ничего особенного не ждет. Ни страданий, ни лишних телодвижений, ни восторгов.

Лариса опять посмотрела на дверь. И тут же резко отвернулась. «Этого только мне не хватало!» Она подняла руку с зажатой в ней салфеткой к лицу, пытаясь таким образом закрыться. В баре хотя и полумрак, но на каждом столике – небольшой светильник. А ей не очень хотелось, чтобы отец ее заметил.

Махотин, выхватив взглядом пустой столик в углу, направился прямиком к нему. «Что за дыра! Маски, аллигаторы под ногами!» Этот бар для встречи выбирал не он. Заметив в дверях подтянутую фигуру жены, он слегка привстал на стуле и помахал ей рукой.

«Вот и мачеха. Что за секретное совещание?» Ларису вдруг непонятно почему обуял страх. Она всегда считала, что жена отца если не дура, то просто недалекий человек. Он жил с ней, в этом она была уверена на все сто, только из-за отца Елизаветы, который в этом городе мог многое, если не все. Кстати, старик всегда неплохо относился к ней, Ларисе, делая ей подарки, порой более дорогие, чем родной внучке Алене. Надевая ей на шейку очередную безделушку, он с удовольствием ее оглядывал и восклицал: «Ах, хороша!» Уже лет с четырнадцати ее перестал обманывать этот отнюдь не родственный взгляд.

Лара увидела, как отец протягивает мачехе какой-то конверт.

Елизавета Евгеньевна спокойно развернула листок.

– Ну и что ж ты так переполошился, Боря?

– Ты не понимаешь? Если это правда и она каким-то образом осталась жива, то рано или поздно захочет встретиться с дочерью.

– И что?

– А то, что многие до сих пор думают, что это я виноват в ее смерти.

– А это не ты? – Елизавета Евгеньевна с насмешкой посмотрела на мужа.

– Не начинай опять! Все проверено твоим отцом двадцать пять раз. Какого черта опять чушь городишь? – Он досадливо махнул рукой.

«Да, эмоции у папочки через край. А Лизка спокойная, как скала. Что же все-таки случилось?» Лариса забыла, что сидит в этом баре не просто так, а ждет любовника. Вздрогнув от голоса, прозвучавшего над самым ее ухом, она подняла глаза. Возле столика стоял Всеволод.

– Прости, опоздал. – Он скорчил забавную рожицу, которая должна была изображать раскаяние.

– А, пустяки… – отстраненно ответила она, глядя на отца и мачеху. Сева сел напротив и загородил Ларисе обзор. «Все равно ничего не услышу!» – подумала она и улыбнулась любовнику.

– Ларек, ты мне ничего не хочешь сказать? – Он все же заметил, что его подруга чем-то озабочена.

– Вон там, видишь? Мой отец и мачеха. Сижу, гадаю: что они здесь делают?

– За тобой следят? За твоей нравственностью то бишь?

– Не смеши. Этим двоим явно до меня нет никакого дела.

Всеволод обернулся, чтобы посмотреть на отца своей любовницы. Уж кем-кем, а родственниками своих подруг он интересовался в последнюю очередь. Мужика он точно никогда не встречал. А вот женщина! Женщину он последний раз видел каких-нибудь полчаса назад. И не где-нибудь, а в офисе человека, от которого сейчас зависела его, Всеволода, безбедная жизнь. Этот человек мог при желании отнять у него бизнес в семь секунд, но почему-то пока не делал этого. Всеволод всю последнюю неделю жил как на вулкане, в любую минуту ожидая контрольного звонка. Сегодня, не выдержав, поехал к нему сам. Ждал в приемной, развлекая секретаршу анекдотами, но Крестовский так его и не принял. Это могло означать только одно: он отдаст его дело другому. Тому, кто еще недавно готов был ему, Всеволоду, пятки лизать. Чиновничьему сынку. Тупому, но послушному, тихому и угодливому Лавруше, которого он, Всеволод, научил всему, что умел сам.

– Сева, ты слушаешь меня, нет? Что ты так на мою мачеху уставился, нравится?

Всеволод в недоумении посмотрел на Ларису. Ее мачехе было хорошо за сорок, хотя, спору нет, выглядела она шикарно. Но его никогда не влекло к перезрелым красоткам.

– На фига она мне сдалась! Слушай, пойдем отсюда, а?

– Я б ушла, только видишь, отец как раз лицом к двери сидит.

– И что? Подойди, поздоровайся. Я выйду первым, ты чуть позже.

– Не хочу. Начнутся расспросы. Он в жизни не поверит, что я в этой дыре оказалась случайно.

Всеволод вдруг задумался. Идея, которая посетила его, была проста до безобразия. Он должен познакомиться с этой женщиной. И через нее подобраться к Крестовскому. А представить его ей может только Лариса. Ну, скажем, как потенциального жениха.

– Ларочка…

Лариса подняла на него удивленный взгляд. Экие мы ласковые сегодня! Пожалуй, так он ее называет впервые за все пять месяцев их знакомства.

– Слушаю тебя внимательно.

– Не пора ли нам с тобой перестать скрываться? Особенно от родителей.

– Это что ты мне предлагаешь? – насторожилась она.

– Это я тебе делаю предложение руки и сердца. – Всеволод выглядел серьезным.

– Вот как… – задумчиво протянула Лариса. – А я тебе отказываю, Сева!

– Как это?

– Не хочу я за тебя замуж, да и вообще замуж не хочу.

– Не ври. Все девушки хотят.

– Я не все. А теперь ты, мой милый, скажешь мне, с чего вдруг такая щедрость души? Только не юли. Я тебя довольно хорошо знаю. К тому же не слепая, вижу, что у тебя проблемы. Рассказывай.

Всеволод вздохнул. А что он, собственно, теряет? Ларису? Это вряд ли. Как любовники они идеально подходят друг другу. А большего они друг от друга и не требуют. Девушка, спору нет, умна. А может быть, это его шанс? Шанс на выживание. Всеволод постарался быстро прикинуть, как рассказать о своих делах, не называя имен. Наконец он решился.

– У меня отбирают бизнес. Я сделал одну ошибку, неважно, что конкретно. Но не в ошибке дело. Просто некоему местному чинуше понадобилось хлебное место для подросшего сынка. А мест таких свободных в городе нет. Человек, который мог бы мне помочь, не хочет в это ввязываться. Но только к нему я и могу обратиться.

– Пока ничего не понимаю. При чем тут твое смешное желание на мне жениться?

Всеволод растерялся. Эк она его! Смешное! Это что же, он так смешно выглядит или ему подруга такая смешливая попалась?

– Я не могу к нему подобраться в последнее время. Он меня избегает.

– А я знаю этого человека?

– Ты – нет. Твоя мачеха – да. Она с ним плотно знакома. Не знаю, какие у них отношения, врать не буду. Видел их вместе много раз. Сегодня тоже. Познакомь меня с ней, а дальше я сам.

– Сева, кто этот человек? – Лариса внимательно смотрела на друга: «Боится, ох, как трусит!»

– Крестовский, – произнес тихо Всеволод.

– Дедушка Женя… – Лариса загадочно улыбнулась.

– Дедушка?

– Я думаю, тебе нет нужды знакомиться с женой моего отца. Я сама смогу тебе помочь, мне Евгений Миронович не откажет.

– Кто он тебе?

– По сути никто. Отец моей мачехи.

– А почему не откажет? Ты же ему даже не внучка?

– Потому, Севочка, что он, как и ты, любит красивых женщин, – рассмеялась Лариса. Боковым зрением она увидела, как сначала поднялась со своего места мачеха, а за ней и отец. Поддерживая под локоток, он повел ее к выходу.

– Пошли, пора. – Лариса потянула задумавшегося любовника за рукав. «Дела делами, а программу для души и тела никто не отменял!» – отчего-то весело подумалось ей. Всеволод, заметно успокоившись, поспешил за Ларисой.

Глава 3

Миха бродил между могилами вот уже добрых полчаса. Подойдя к делу со всей серьезностью, он обрисовал себе примерный квадрат поисков нужного места и методично исследовал все надгробия. Но следов какого бы ни было механизма так и не нашел. Досадно! Не привыкший отступать, он сосчитал количество уцелевших крестов и прикинул время, оставшееся до наступления темноты. На детальное исследование каждой могилы у него выходило всего по пятнадцать-двадцать минут. Миха подошел к крайнему слева кресту. Могильная плита была очищена от сорной травы и земли. Он опустился на колени, рукой осторожно провел по краю. Ничего! Теперь основание креста. Сметя пальцами пыль, стал ощупывать шероховатую поверхность. Никаких лишних выступов… Почему-то именно от этой могилы уходить не хотелось. Места вокруг надгробия было довольно много, будто кто-то, схоронив здесь своего близкого, оставил местечко и для себя. Оградка из кованого чугуна стояла прочно, петли на калитке не скрипели, и Миха подумал, что могила совсем не заброшена. Он еще раз провел рукой по кресту. И вдруг палец задел небольшой выступ. Совсем маленькая железочка находилась на конце правой поперечины. Миха от волнения аж вспотел. Подергав железочку в разные стороны и не получив никакого результата, он было решил, что это просто так железочка, а он дурак и фантазер. Усевшись на плиту, он прислонился к кресту. И тут же почувствовал, что тот начал медленно поворачиваться. Миха вскочил и уставился на открывшуюся перед его глазами небольшую нишу под основанием креста. «Мама моя дорогая!» – успел вскрикнуть он, теряя сознание от пронзительной боли в затылке.

Темная фигура, держа в руке старинный фонарь, застыла над лежащим телом. «Куда ж ты полез!

Не твое это, мое! Я заслужил», – мог бы расслышать кто-нибудь близко стоящий невнятное бормотание. Но рядом с согнувшейся над Михой фигурой не было ни души.

* * *

– Санек, где Миха? Ты будешь говорить, поросенок? Куда Миха ушел, к Зойке? – Елена трясла младшего сына за худенькое плечо. Понуро опущенная голова Санька моталась, как у тряпичной куклы.

– Не-а. Не к Зойке… – Санек трусил. Если скажет, что Миха ушел на кладбище, придется рассказывать и зачем. Миха узнает, что он проболтался, и наподдаст ему по самое некуда. Но с другой стороны, времени уже за полночь, а Миха еще не возвращался…

Санек не знал, что брат ушел на кладбище еще днем. Он почему-то решил, что они пойдут туда вечером вместе. И с утра убежал с пацанами на Юзу купаться. Вернулся часа в четыре, а Михи и след простыл. И фонарь на батарейках из сарая исчез, Санек специально сходил проверить. Обозлившись на старшего брата, он пообедал щами и опять убежал на речку. Голод пригнал его домой к восьми часам. То, что Миха не возвращался, он понял сразу. И мать была удивлена, что старший не приходил ужинать: его порция картошки с мясом так и осталась на плите. Но особо она не волновалась: сын-то уж не пацан, мужик! Свои дела наверняка. Может, к Палычу пошел, хотя и выходной.

За ужином Санек сидел задумчивый, вяло ковыряясь в тарелке с картошкой. Он решил, что, пока еще светло, сбегает на кладбище, посмотрит издалека, может, Миха там где-то неподалеку затаился. Санек примерно себе представлял, откуда удобнее всего наблюдать за той загадочной фигурой. Впихнув в себя остатки еды, он запил все чаем и, крикнув матери, что скоро вернется, умчался на улицу.

В нужном месте он брата не нашел. Повинуясь чувству тревоги, заползшей в душу, он, осмелев, решил обойти старую часть кладбища. Сам не зная, что он может там найти. Возле одной ограды в траве лежал их фонарь. Но Михи нигде не было. Санек испугался до гула в голове. Не в силах двинуться с места, он жалобно пискнул «Помогите!» и только после этого припустился бежать. Фонарь забрать с собой он, конечно же, забыл. Страх отпустил его где-то в середине пути, и Санек начал соображать. А что, если Миха просто спрятался неподалеку и не хочет, чтобы он его видел? Тогда ему от брата вечером попадет! А фонарь? Почему он на земле? Миха его забыл? А если его найдет та фигура? Тогда точно поймет, что ее кто-то здесь засек. И будет искать! А если найдет Миху? А вдруг она, эта фигура, сильнее? Тогда Михе будет плохо, факт. Нужно фонарь забрать. Тогда та фигура ничего не заподозрит. Санек развернулся и побежал обратно.

Он сто раз обошел оградку! И даже лазил вокруг других могил, но фонаря не нашел. «Наверное, Миха его и взял!» – успокоил он сам себя и не торопясь зашагал домой.

Уже давно минуло двенадцать, и Михи до сих пор нет. Не может же он весь день сидеть в засаде не емши!

– Саня, если ты не скажешь, где брат, я сейчас же пойду к Зойке. А потом поставлю на ноги всю деревню.

Санек представил себе, как мать врывается в Зойкин дом, и поежился. «Нет, попадет мне от Михи хоть так, хоть сяк. Что ж делать?» Он состроил «честные» глаза и сказал:

– Ну… у Михи какие-то там дела. Он в город уехал! – озвучил он вдруг пришедшую ему на ум спасительную идею. Главное, подкараулить возвращение брата и договориться с ним, чтобы он говорил то же самое.

– Почему ж ты раньше молчал, поросенок? – Мать заметно успокоилась.

– Он думал, успеет вернуться сегодня, – врал как сивый мерин Санек, уже почти веря сам себе.

– Иди спать, Саня.

– А ты, мам?

– Я тоже сейчас буду ложиться, иди. – Елена подтолкнула враз вдруг сомлевшего Санька к двери их комнатенки. Санек зевнул. «Я чуток посплю, а утром Миха наверняка вернется. Может, он правда к Зойке зарулил на обратном пути?» – решил он для себя окончательно, покруче подтыкая подушку под голову.

Елена легла на кровать прямо поверх тканого покрывала. Раздеваться не стала. Ей казалось, в любой момент она должна быть готовой куда-то бежать. Ныло сердце, видно, так и не поверившее младшему сыну, слишком уж старательно убеждавшему ее не волноваться.

Накинув на ноги бабушкину шаль, она прикрыла веки. И тут же провалилась в сон. Перед ней, как тогда, десять лет назад, стояла цыганка и повторяла: «Береги первенца, береги первенца пуще глаза». Елена вскрикнула и проснулась. Резко поднявшись с постели, тревожно огляделась вокруг. Никого. Заколотило в висках, руки стали холодны и будто онемели. Елена сунула ноги в тапочки и подошла к окну. Долго стояла она, вглядываясь в темноту. Теперь она ничуть не сомневалась, что с ее старшим сыном случилась беда.

Глава 4

Дорога до дома прошла в молчании. В последние два-три года они, если и говорили, казалось, друг с другом, но получалось, что каждый говорит о своем и собеседника совсем не слышит. Да и общих тем для разговора почти не осталось. Махотин делал дело и деньги, жена деньги тратила. Вот такой простой расклад. Он не был жадным, однако иногда ему до одури хотелось высказаться по поводу ее покупок, особенно если она приносила домой очередную керамическую собаку размером с ребенка и стоимостью в несколько тысяч зеленых. Собак этих в доме была целая свора. Одна, особенно нелюбимая им, стояла в углу в прихожей с раззявленной пастью. Как бы алабай встречал входящих громким лаем: вмонтированный в него датчик срабатывал на открывающуюся входную дверь. «Прикольно!» – хихикнула его дочь Алена, услышав утробное гавканье. Гости, впервые пришедшие к Махотиным, пугались и тревожно озирались по сторонам в поисках пса: лай продолжался довольно долго, то затихая, то становясь громче. Вот такой прикол. «Какая пошлость!» – небрежно бросила Лариса, его старшая, и выразительно посмотрела на отца, мол, я говорила, что твоя женушка малость неадекватна!

Махотин остановился на красный свет. Не поворачивая головы, покосился на жену. Вот теперь у них опять появилась общая тема. Страшная в своей нелепости смерть его первой жены. Такая же нелепая в своей страсти их короткая семейная жизнь. Они с Любавой бросили на алтарь этой страсти все, что имели: она – нелюбимого, но страдающего по ней мужа, он – случайную и нелюбимую невесту. Лизу Крестовскую.

Махотин опять глянул на жену – добилась-таки своего! Когда случился пожар, в котором сгорела Любава, отец Лизы помог – сняли с него, Махотина, обвинения в поджоге и убийстве. Но благодарности он не испытывал, заплатив за эту помощь дорогую цену – женился на ненавистной ему женщине.

Махотин повернул во двор. Огляделся в поисках свободного места для парковки. Кругом стояли автомобили отечественных заводов и несколько плохоньких иномарок. Махотин усмехнулся. Он и тут «выпендрился», как сказал его тесть Крестовский. Нормальные люди с его достатком не селятся в таких домах. Сам Крестовский жил в собственном особняке у Волги в районе загородного парка и, естественно, хотел, чтобы его единственная дочь жила рядом.

Отношения с тестем у Махотина были странными. Крестовский, держа в своих сухоньких ручонках половину похоронного бизнеса города, по-своему уважал зятя. Так думалось Махотину. Он не проявлял должного раболепия перед могуществом тестя, разговаривая с ним на равных. Часто, лишь бы проверить реакцию его на непослушание, Махотин поступал так, как не хотелось Крестовскому. Тот скрипел зубами, даже матерился, но терпел. На самом деле, задевая таким образом отца жены, Махотин не был так уж смел. Иногда даже бывало стыдно смотреть в глаза жене, которая прекрасно понимала, в чем причина его показной смелости. Крестовский безумно любил дочь. А он, Махотин, безумно любим ею. Не станет Махотин мужем дочери Крестовского – не станет и самого Махотина.

Все так же молча он и Лиза поднялись на второй этаж по широкой лестнице с витыми чугунными перилами. Лиза своим ключом открыла дверь. «Вот зараза!» – выругался Махотин вслух на неживой лай.

Лиза усмехнулась. Она почти добилась своего. Когда-нибудь ему надоест видеть вокруг керамические собачьи морды, и она поставит ему условие: они съезжают с этой дурацкой квартиры – она выкидывает всех собак. Вот такую сложную комбинацию она задумала, а с Махотиным иначе никак нельзя, Махотин вот такой, непростой! Но как же трудно притворяться спокойной! Как трудно все время что-то придумывать, чтобы удержать его возле себя. Каким трудом, какой дорогой ценой он ей достался! Грех так говорить, но ей помог тот пожар. Бушующее пламя до сих пор снится ей по ночам, хотя пожара она не видела. И женщина горящая снится. Его, Махотина, любимая женщина. Как больно-то до сих пор! Больно, что он не любит, а играет в любовь. Вроде ласков, а вроде и не с ней. Подарки, кажется, от души, но для кого? Для любимой ли? Или так, по долгу? Она устала себя обманывать. Женился бы на ней Махотин, если бы ее отец его тогда из тюрьмы не вытащил? Нет, умирал бы от горя, а о ней и не вспомнил…

– Боря, есть хочешь? – Она сделала шаг к кухне.

– Нет, спасибо, Лиза.

– Тогда пойди, поговори с Аленой. Или мы теперь никуда не поедем? – добавила она с надеждой.

– И не мечтай. Лучшее, что я могу сейчас сделать, это смыться в деревню, ты что, не понимаешь?

– Нет, не понимаю я твоей паники, уж прости. Дело давно закрыто. Ты к нему с какого боку? Если даже что, папа опять поможет.

– Папа, папа! Ты не понимаешь, что кто-то из ее родни докапывается? – перешел Махотин на крик.

– Чего ради? – равнодушно пожала плечами Лиза.

– Если денег хотят, это – полбеды. А если мститель какой оголтелый? Пристрелит втихую, и останешься вдовой.

– Ты боишься?

– Да, Лизок, боюсь. – Он посмотрел ей прямо в глаза. Она вдруг поняла, что он действительно сильно напуган. И она на самом деле может остаться вдовой. И испугалась сама. Никогда при ней он не показывал слабость. Он и себе ее не показывал.

– Боря! Хочешь, отец приставит к тебе телохранителя? – Она мягко дотронулась до его щеки тыльной стороной ладони. ...