Все права на текст принадлежат автору: Джессика Гаджел.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
РейнДжессика Гаджел

Книга предназначена только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчика строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного ознакомления, запрещено.



Книга: Рейн


Автор: Джессика Гаджел


Серия: Мотоклуб «Паладин»-1


Кол-во глав: 31 глава + эпилог


Рейтинг: 18+


Переводчик: Anna Tomis


Редактор: Султана (1-18), Светлана Омельченко (с 19)


Вычитка: Светлана Омельченко


Обложка/Оформление файла: Svetlana M.


Наша группа: https://vk.com/books.for_young (Books for young ♔ Перевод книг)


Последующие книги серии будет переводить тоже наша группа.



Аннотация:



Рейн не понаслышке знает об изнанке криминального мира и тяготах жизни, но, когда случайная женщина вламывается (в буквальном смысле) в его жизнь, узнавая о том, о чём ей знать не следует, и приводит за собой крупнейшего в городе работорговца, выражение «тяготы жизни» приобретает совершенно новое значение.


Посвящение.

Посвящается «плохим» мальчикам – какими бы были любовные романы без них?



Глава 1


Саммер



Я не должна была убегать.


Это было всё, о чём я могла думать, пока тащила свою задницу сквозь заросли с внутренней части главных ворот. Не было ни одного веского основания, что я могу ускользнуть незамеченной. Я должна быть по-прежнему крепко привязанной к кровати. Дверь должна быть заперта. Повсюду должны были быть люди. За дверью. На крыше. Охранять ворота. Даже, если бы налетел тропический циклон. Ви было бы насрать на своих людей. Им могли поручить сброситься с крыши и стать месивом, искажёнными версиями самих себя на подъездной дорожке, и всё, что он сказал бы в этой ситуации, что нужно убрать беспорядок. Человеческие останки не добавляли особой привлекательности тротуару.


Я не должна была убегать.


Я проверяю у себя за спиной, но шум ветра не даёт мне расслышать хоть что-нибудь, в том числе и людей, приближающихся ко мне с оружием, чтобы затащить меня обратно в ад. Тогда я бросаюсь вперёд, нажимаю кнопку, наполовину скрытую дурацким резным кустом, и наблюдаю за тем, как ворота отъезжают в сторону.


Открыто.


Я почти свободна.


Я бросаюсь к машине, которая находится ближе всего к воротам, моё сердце сжалось где-то высоко под самым горлом, могу поклясться, что оно меня задушит. Я рывком открываю дверцу, молясь, уже не так тихо, чтобы ключи оказались на месте. Ключи всегда оставались в машинах. Потому что никто бы никогда и не подумал о том, чтобы украсть у Ви. Не тогда, когда хотели пережить ночь.


– Господи, умоляю тебя. Господи, умоляю тебя. Господи, умоляю тебя...


Да.


Ключи.


Я запрыгиваю внутрь, откидывая насквозь промокшие волосы с лица, поворачиваю ключ и выжимаю педаль до отказа.


Я не оглядываюсь назад.


Я просто не могу.


Я должна была бы получить какое-то удовольствие, ускользая из крепости, которая была моей камерой пыток, моей тюрьмой последние три месяца. Но я не могу смотреть. Если я оглянусь, то страх вернётся опять. Пугающий. Парализующий. Я не смогу продолжить своё движение дальше.


Поэтому мои глаза смотрят только вперёд. Я фокусируюсь на том, чтобы удержать машину на дороге, несмотря на ветер, молотящий по ней, не обращая внимания на проливной дождь, обрушивающийся на лобовое стекло так, что дворники не дают никакой видимости.


Я просто должна ехать дальше.


Так далеко, как только смогу.


Бросить машину.


Я должна буду бросить машину.


Но у меня нет денег. Нет документов.


Я не могу никому позвонить. Не могу арендовать машину. Даже не могу заплатить за такси.


Но мне придётся бросить машину.


Если я оставлю её, я буду мишенью.


Чёрт, зная паранойю Ви, в чёртовой машине наверняка есть устройство для определения местоположения. Так что он всегда мог знать, где находятся его люди.


Дерьмо.


Меня могут отследить в любом месте.


От машины надо избавиться.


Скорее.


Я должна вернуться хоть к какому-то подобию цивилизации. Найти какую-нибудь круглосуточную закусочную или магазин, или что-то в этом роде. Избавиться от машины. Найти кого-нибудь, кто мог бы меня подвезти. Или деньги, чтобы оплатить телефон. Боже, остались ли где-нибудь ещё таксофоны? Я никогда не была знакома с такой роскошью, как отсутствие мобильного телефона, поэтому, даже, никогда и не думала искать что-то подобное. Но мой мобильный остался у Ви. Так же, как и моё достоинство. И достаточное количество моей крови.


«Думай наперёд»– прошептала я самой себе, пытаясь изгнать воспоминания из моего сознания. Мне не стоит ждать от них ничего хорошего. Я пережила это. Это всё, что имеет значение. Я пережила это, и мне выпал шанс сбежать. И я обязана убежать. Потому что, если они найдут меня, если они затащат меня обратно...


Нет.


Я не могу пойти туда.


Моя мысль должна идти впереди.


Я могу пойти в полицию. Я могу это сделать. Но каковы шансы, что они смогут помочь? Что они не были в кармане у Ви? Карман у Ви очень глубокий.


Никакой полиции.


К чему это может привести?


Я включаю обогрев, холодный октябрьский дождь промочил мою тонкую белую майку и розовые шёлковые пижамные штаны. Наряд, в который я была одета, когда люди Ви схватили меня. Три месяца. И ни одной смены одежды. Была только возможность помыть интимные места в раковине, когда каждый день мне выделялось пять минут для ванной комнаты.


Поэтому, да, в то время пока я дрожала от холодного дождя, я была чище, чем за все эти месяцы. Месяцы.


И это было ещё одним маленьким кусочком свободы.


Было просто невероятно, как много я воспринимала как само собой разумеющееся.


Душ. Мыло. Зубная паста. Запястья, которые не ноют постоянно от боли. Живот, который не является впалым от голода. Тело без единого шрама. И душа, на который их также нет.


Больше никогда.


Что бы ни случилось, где бы в конечном итоге я не оказалась, я уверена, что больше никогда не буду воспринимать маленькие радости, как данность. Я знаю, как это сложно, существовать без них.


Я пересекаю убогий городок. И, когда я говорю «убогий», я имею в виду, что, если бы не дикий бушующий ураган, я больше чем уверена, что меня бы схватили при первой же возможности, изнасиловали и похоронили бы в каком-нибудь мусорном баке.


Я не останавливаюсь. Возможно, мне стоило сделать остановку. Избавиться от машины. Найти, где можно было бы спрятаться. Попытаться идти дальше на собственных ногах.


Я не могу заставить себя остановиться.


Так что, я продолжаю своё движение. Сворачиваю к промышленным районам города. Рабочие предприятия. Какие-то жилые дома. Освещение выключено. Что может означать отсутствие электричества. Отлично. Это просто замечательно. Ничего не будет работать.


Еду дальше. Проезжаю мимо какого-то строения без окон и с высоким забором с колючей проволокой. А дальше всё стало деревенским. Как... деревенская деревня.


Чёрт.


Чёрт. Чёрт. Чёрт.


Надо было остановиться в том нехорошем месте.


«Думай наперёд»,– напоминаю я себе. Что сделано, то сделано. Я должна смотреть только вперёд.


А потом...


О, Господи.


Чёрт.


Но, уже, было поздно.


Слишком поздно, чтобы среагировать на скользкой дороге.


Что-то было на дороге.


И, похоже, это что-то я собиралась сбить.


Я ударяю по тормозам, пытаясь вывернуть рулевое колесо.


И потом происходит столкновение.


Подушка безопасности раскрывается менее чем за минуту, сбрасывая мои запястья в сторону от руля и обжигая мою щёку, звук громче, чем я даже могла вообразить, такой, что уши звенят от боли. Но, всё, что я могу ощущать – это удар. После удара автомобиль дёрнулся назад. Резкие звуки металла и столкновения перекрывают завывания ветра и дробь проливного дождя.


В порядке.


Я в порядке.


Запястья болят.


Моя щека болит.


Но я в порядке.


Мне надо сосредоточиться. Мне надо...


– Чёрт, – говорю я, мои глаза становятся огромными, от шокового потрясения моё сердце стучит с удвоенной силой.


Потому что там свет. Свет фар. Приближающихся прямо навстречу мне.


Чёрт.


Мне нужно ехать.


А машина была полностью разбита.


Я изворачиваюсь и тянусь, чтобы открыть дверь. Потом я вижу, во что я врезалась. Это поваленное дерево. Круто.


Я должна двигаться дальше. Рёв мотора байка становится всё ближе. Я должна двигаться дальше.


Что я и делаю. Еле волоча свой зад, перелезаю через дерево. Я иду, шлёпая босыми ногами о землю, моё мокрое тело каким-то образом стало ещё более влажным. Но побег – это единственное, о чём я сейчас могу думать.


Это они. Это точно должно быть они.


И они пришли за мной.


Я должна двигаться дальше. Вне зависимости от того, насколько я устала. Насколько слабой бы не была.


Рычание мотоцикла всё приближается. Как если бы кто-то смог обойти дерево и теперь следует за мной.


Чёрт.


Я нарушаю своё правило, оглядываясь через плечо.


Я успеваю разглядеть силуэт человека на байке, а после ощущаю, что начинаю падать.


Я ударилась. Сильно. Это ветер сбил меня с ног, дорожное покрытие опалило мою руку и бедро.


Из меня вырывается стон, когда я пытаюсь подняться, потому что двигатель выключился. И это может означать только одно. Он приехал за мной.


Я должна двигаться дальше. Я должна убежать.


Поэтому я поднимаюсь на четвереньки в попытке уползти отсюда подальше.


– Красотка, какого хрена ты вытворяешь?



Глава 2


Рейн



Чертовски странная ночь.


Я вырвался из логова. Я устал от всего этого дерьма. Устал от сучек. Устал от постоянного назойливого чувства, что Мо не единственная крыса. Он исчез. Об этом позаботились. Он труп. Тело закопали в лесу, его там никто не найдёт. Это я оставил его там. Вместе с Кэшем, он – мой брат. В буквальном смысле, он мой родной брат. Не один из братьев из Мотоклуба. Но не похоже, чтобы для Кэша это было тяжким грузом. Что вполне логично. Он заместитель, а я – президент. И это бремя – моя грёбаная работа.


И у меня такое чувство, что мы ещё не покончили с пусканием крови.


Мне очень нужно разобраться с этим.


Чтобы решить проблему, я отправился в бар за углом, чтобы прекратить эту дерьмовую войну с Братством Малика, которое её развязало, а также немного подраться и свалить.


А нахожу только какую-то сучку, бегущую по дороге в сторону трущоб.


Останавливаюсь, чтобы помочь ей.


Хочу трахнуть её.


Но меня опередил один из Братства Малика, с которым я разбирался до этого.


Чувствую, как непреодолимое желание пронзает меня.


Но я не дерусь с друзьями за какую-то непонятную горячую сучку.


А потом эта авария.


Даже шум дождя, ветра и мой рокочущий байк не смогли заглушить скрип металла и разбитое стекло.


Это не было неожиданностью. Надо быть последним придурком, чтобы выезжать в ураган.


Я подъехал всего через пару секунд и увидел, что спорткар серебристого цвета последней модели впечатался в упавшее на дорогу дерево.


А потом произошла самая офигенно странная вещь.


Открылась дверь.


И какая-то тёлка побежала отсюда ко всем чертям. Причем побежала так, как будто я был каким-то дьяволом, и она пыталась спасти свою чёртову душонку.


Мне стало интересно, почему она сбегает с места аварии, которая произошла прямо передо мной, поэтому я следую за ней. Хочу убедиться, что с ней всё в порядке. Посмотреть, предложить позвонить кому-нибудь.


Я могу быть злым, иногда охренеть каким жестоким, но я не могу оставлять девчонку посреди дороги в чёртову полночь во время урагана с искорёженным и неуправляемым авто.


Я захожу с другой стороны дерева, приближаясь к ней.


Она смотри на меня поверх своего плеча. И, если я не ошибаюсь (а я, блядь, никогда не ошибаюсь), то она страшно напугана.


И вдруг она падает, как в замедленной съёмке. Прямо на бок. Девушка ударяется о землю, издав приглушённый вздох.


Я глушу мотор, а она, встав на четвереньки, пытается поспешно отползти прочь.


Ну, что я говорил?


Чертовски странная ночь.


– Детка, блядь, чего ты вытворяешь? – спрашиваю я, подойдя к ней сзади и глядя на её карабкающееся тело. Я хочу сказать именно ТЕЛО. Девчонка, твою мать, была охрененно одарена свыше. Миниатюрная, но с миленькой округлой попкой, тонкой талией и стройными ножками. Хотя и маленького роста. Она была такой низенькой, что её можно было по ошибке принять за ребенка, если бы я уже мельком не взглянул на эту задницу и бёдра.


– Я не вернусь обратно, – говорит она, её голос резкий, но при этом дрожит. – Вам придётся убить меня. Я не вернусь обратно.


Какого хрена?


Убить её?


Эта шлюшка, должно быть, ударилась головой или чем-то ещё, когда попала в аварию.


Просто отлично! Меня ждёт поездка в госпиталь.


Всё, что мне было нужно – это сухая одежда и моя чёртова постель.


Она, наконец, перестала ползти, усаживаясь своей хорошенькой попкой на мокрую землю, чтобы посмотреть на меня.


Блядь.


Ладно.


Я должен напомнить себе самому, что у неё травма головы. В противном случае, я схвачу её и трахну прямо здесь, на улице. Прямо в эпицентре этого проклятого урагана.


У неё было одно из тех самых лиц. Такое нежное. Пухлые щёчки, мягкий подбородок и большие глаза. Большие серые глаза, если быть точным. И у неё были длинные волосы. Рыжие волосы. Намокшие и потемневшие, но было понятно, что они рыжие. Ошибки быть не могло.


Она была чертовски идеальной.


И теперь я должен вести себя, как грёбанный джентльмен, потому что, возможно, у неё повреждение головного мозга.


Как мне повезло.


– Я не вернусь обратно, – повторяет она, её голос звучит почти истерично.


– Я никуда тебя не забираю, ну, если только в больницу. Думаю, ты, расшибла себе голову в этой аварии, дорогуша.


– Мне не надо в больницу, – говорит она, забавно глядя на меня. Как если бы она пыталась понять что-то. – И я не вышибла себе мозги.


Последняя фраза звучала почти высокомерно.


– Ладно, я не собираюсь оставлять тебя вот так на улице, так что ты кое-куда всё-таки идёшь.


– С тобой?


– Да, детка. Со мной.


– На твоём байке?


Господи Иисусе. Она тупая или что-то типа этого?


– Да. На моём байке. Или ты видишь другой транспорт поблизости?


– Куда мы поедем?


– Ко мне домой.


Подождите. Что? Что за хрень? Я не могу отвезти её к себе домой. Это самая идиотская вещь, которую я мог...


– Ладно, – говорит она, на её лице... проскальзывает облегчение. Она была рада поехать ко мне домой.


Да ладно.


Определённо, повреждение мозга.



Глава 3


Саммер



Может, этот план был глупым. Ладно. Это был катастрофически тупой план. Но я была в самом центре какой-то неизвестной жуткой дыры около разбитой машины, которая принадлежит очень опасному человеку, который сделает всё, что в его власти, чтобы вернуть меня обратно. Чтобы вернуть рычаг своего давления обратно. Так что, я должна была исчезнуть. Поэтому Высокий, Тёмный и Смертельно Опасный был моим единственным шансом.


Высокий. Тёмный. Смертельно Опасный. И с самой потрясающей внешностью, которую мне когда-либо приходилось встречать.


Это было даже как-то неправильно, чтобы одному человеку досталось столько красоты. Сильная, идеально высеченная челюсть, ровная линия бровей поверх потрясающих глаз орехового цвета. А потом было тело. Высокое, худощавое, но сильное. Он был одет в чёрные джинсы и тёмную майку-алкоголичку с кожаным жилетом поверх неё. И это был он. Под холодным октябрьским дождём.


Да. Всё в нём, от сапог до байка говорило о том, что он – проблема.


Он был проблемой, которая предложила мне убежище.


– Повторишь? – сказал он своим грубым глубоким голосом.


– Я сказала, что согласна, – говорю я, вытирая руки о переднюю сторон своих шорт, заметив кровь. Ещё немного крови, ну и что?


– У тебя кровь, – замечает он.


– Да, – говорю я, пытаясь подняться на ноги, не касаясь земли своими израненными ладонями.


Он протягивает свою руку, хватает меня за запястье и тянет, поднимая на ноги.


– У меня нет шлема.


– Отлично. – Я получила свободу, только чтобы пробить себе голову о тротуар во время своего побега.


– Я никогда раньше не попадал в аварию,– добавляет он, и я отмечаю, что киваю ему в ответ. – Когда-нибудь ездила на байке? – спрашивает он, ведя меня прямо к нему и перекидывая через него свою ногу.


– Нет.


– Садись позади меня и обними меня.


Сказав это, он поворачивается обратно к мотоциклу и забирается на него. Я замираю, не совсем удобно обхватив его руками.


– Держись, детка, – сказал он, а потом мотоцикл рванул, и все мои сомнения касательно того, как держаться за него исчезли сами собой. Я была уверена, что держалась за него достаточно крепко, чтобы начать зарываться ему под кожу. Я закрыла глаза, но годы посещения ярмарок с каруселями подсказывали мне, что это худшая идея из возможных. И все же я не могла выдержать всех тех пейзажей, пролетающих передо мной на Бог знает какой скорости. К тому же шёл дождь, было темно, и не было абсолютно ничего, что помешало бы мне стать персонажем одной из тех поучительных историй, которые родители рассказывают своим детям про мотоциклы – то есть стать тем, что соскребают с тротуаров.


Казалось, что мы едем уже целую вечность, пока байк не остановился рядом с огромными железными воротами, около которых возвышался огромный кирпичный забор. Я чувствую, как напрягся мой позвоночник, в моём недалёком прошлом уж слишком много воспоминаний, связанных с воротами и заборами. Но у меня нет времени для моих страхов, потому что он вводит код, ворота открываются, и мы заезжаем внутрь. Я поворачиваю голову назад, глядя на то, как закрываются ворота, молясь только об одном, что мой выбор – это не замена одной тюрьмы на другую.


Мы заезжаем на длинную подъездную дорожку. Никаких деревьев. Там, вообще, нет никакой растительности. Сплошное открытое пространство. Круглое пространство полностью окружено забором из красного кирпича.


Дом не был таким огромным, как я себе воображала, глядя на то, сколько денег потрачено для обеспечения его безопасности. Это был одноэтажный, видавший виды, деревянный сельский домик с огромным крыльцом, идеально подходящим для того, чтобы потягивать там с утра кофе.


Он остановил свой мотоцикл около дома, под навесом, слез с него и потянулся за моей рукой, прежде чем повернуться и пойти к входной двери, чтобы открыть её. Открыв дверь, он ждёт, пока я потороплюсь пройти внутрь.


Изнутри, как ни странно, дом был полностью из кирпича. Все стены и огромный камин. Всё в кирпиче. За исключением пола, который был из того же состаренного дерева, что и снаружи. Основная часть дома имела вид студии. Кухня переходила в столовую, а столовая в гостиную зону. В гостиной находились два больших обшарпанных кожаных дивана цвета карамели и потрёпанный журнальный столик около камина. В углу стоял проигрыватель и трельяж, заполненный виниловыми пластинками.


– Детка, чёрт возьми, где твоя обувь? – обращается ко мне «Высокий, Тёмный и Опасный».


Я смотрю вниз на свои голые ноги в поисках оправдания.


– Сланцы. Они, хм... упали, когда я бежала.


Он сдвинул свои брови вместе, не совсем веря в это. Но он не знал меня настолько хорошо, чтобы знать, что я обманываю.


– Я захвачу для тебя полотенце, – говорит он, двигаясь по прихожей, минуя камин.


Я чувствую, что кивнула ему, когда он уже отошёл от меня. Из любопытства, я прошла немного вперёд за дверь, оглядывая кухню, отрезанную от остальной части комнаты кирпичным островом. Столешница представляла собой разделочный стол, все приборы были из нержавеющей стали. Столовая была в паре футов от островка и...


Чёрт.


Вот дерьмо.


Во что же на хрен я такое вляпалась?


Я должна свались отсюда к чёртовой матери.


Раньше, чем он вернётся.


Потому что на столе был разложен целый арсенал оружия и херова куча бабла.


Дерьмо.


Нормальные люди не держат на своём обеденном столе пистолеты и наличные.


Нормальные люди не ставят заборы в десять футов вокруг своих жилищ.


Дерьмо.


Мне нужно...


– Держи язык за зубами насчёт всего этого. Не задавай вопросов. И у нас не возникнет проблем.


Дерьмо.


Чувствую себя идиоткой.


Я слегка отклоняюсь в сторону, когда он протягивает ко мне руку. Это рефлекс. Никогда не знала, что я так делаю. Он заметил. Его ореховые глаза темнеют, а брови сдвигаются вниз.


– Полотенце, – поясняет он мне, и я вижу белую материю в его руках.


Дерьмо.


Опять.


Да, Саммер, это определённо в твоём стиле, заявить о своих психологических травмах именно таким образом.


– Спасибо, – промямлила я, забирая полотенце и вытирая им своё лицо, а потом – волосы.


– Как тебя зовут? – спрашивает он, глядя на меня.


– Саммер, – автоматически отвечаю я. Дерьмо. Мне не следовало говорить. Я должна была отмазаться каким-нибудь вымышленным именем. – А тебя?


– Рейн?


– Рейн? – спрашиваю я. – Как... осадки? (Прим. одинаковые по звучанию слова, т.е. присутствует игра слов: rain – англ.– «дождь»)


Он фыркает.


– Нет, детка. Рейн, как король.


Ладно. Хорошо.


– Я собираюсь переодеться. Поищу что-нибудь сухое и для тебя, – говорит он, снова двигаясь по холлу. – Не трогай оружие, тем более, если не знаешь, что делать. Они заряжены.


Верно.


Даже в мыслях не было прикасаться к ним. Я никогда не держала в руках пистолет до этого. Хотя, кажется, что любой идиот может справиться с этим. О чём свидетельствует сброд дебилов из банды Ви. Злобные и жестокие ублюдки.


Я отвожу глаза от обеденного стола, вглядываясь в темноту через заднее окно.


Я не должна думать о них. На данный момент я нахожусь в относительной безопасности. Ладно, хорошо, возможно, это сложно назвать «безопасностью», судя по криминальным штучкам, лежащим, как обед на День благодарения, прямо на столе, но всё равно это менее опасно чем то, где я была раньше. И, как только ураган стихнет, я попрошу Рейна увезти меня куда-нибудь.


Я хочу домой.


Но это небезопасно.


Не сейчас.


Не сейчас, пока «папочка» собирает всё больше своих людей, чтобы...


– Эй, детка, – голос Рейна врывается в мои мысли, заставляя меня подпрыгнуть.


– Да? – спрашиваю я, разворачиваясь, чтобы увидеть, как он идёт по холлу, сухой, за исключением его волос, одетый в пару тёмно-серых тренировочных штанов, низко сидящих на его бёдрах. И... без рубашки. Это, конечно, моё личное мнение, но парни с таким телом, как у Рейна, должны всегда ходить без рубашки. Потому что, чёрт побери. Он был хорошо сложён. Не громила, но сильный. Мускулистый. В татуировках. Сексуальный. О, Боже, он был таким соблазнительным.


– Ты собираешься и дальше глазеть или хочешь переодеться? – спрашивает он, и ухмылка играет на его губах. Потому что он был красавчиком и отлично знал об этом.


Покачав головой, я направляюсь к нему, полотенце так и осталось на моей голове. Рейн разворачивается и двигается по холлу, я следую за ним. Он подходит к двери, открывает её и остаётся стоять на месте.


– Боже. Ты дрожишь, – говорит он, оглядев меня.


Дрожь могла меня бить часами.


– Я в порядке.


– Прими горячий душ, – говорит он, протягивая мне одежду.


О, Господи. Да. Спасибо. Спасибо. Спасибо, тебе.


– Хорошо, – говорю я, заходя в ванную, и одариваю его слабой улыбкой.


Я закрываю двери, бросаю сухую одежду на раковину, установленную перед куполообразным зеркалом. Я нахожу запасную зубную щётку, которая всё ещё в упаковке, и выдавливаю на неё огромное количество зубной пасты; я безжалостный чищу свои зубы, до тех пор, пока не чувствую, что они гладкие и чистые. Повернувшись к душу, я включаю горячую воду, устанавливая такую силу напора, какую только может стерпеть моя рука, и, наконец, встаю под горячую воду всем телом.


Я намыливаюсь четыре раза. Я тру каждый дюйм своего тела снова и снова. Я мечтаю о бритве, и, высунувшись наполовину из душа, начинаю рыться в бельевом шкафу, и, в конце концов, нахожу одноразовый станок, благодаря судьбу за этот дар.


Думаю, что провела там не менее часа. Но, мне кажется, что этого по-прежнему недостаточно. Меня пугает то, что я никогда не буду ощущать чистоту. Ту чистоту, которой никогда не касалась грязь. Боюсь, что уже никогда не буду чувствовать себя чистой.


Но это просто очередной крест, который я должна нести.


Я хватаю чистое полотенце, вытираюсь, направляясь к сухой одежде. Чёрная майка без рукавов определённо моего размера, я надеваю её. Она свободно болтается вокруг моей груди и живота, но она тёплая и чистая. Я определённо не возражаю. Я больше не принимаю ничего как само собой разумеющееся.


Я натягиваю штаны, которые выглядят гигантскими, когда распахивается дверь, и моё сердце подскакивает прямо мне под горло. Воспоминания из серии ПТСР (посттравматического стрессового расстройства) одолевают мою голову, пока я не принуждаю себя собраться и не замечаю Рейна, стоящего прямо там. Не Ви. Не его людей. Это Рейн.


Но я не чувствую облегчения.


Потому что он не смотрел на моё лицо.


Его взгляд застыл на внешней стороне левой половины моей задницы. Кое-что ещё замечает он там, где таз переходит в бедро, далёкое от того, что может называться задницей.


Именно там и застыл его взгляд.


Он был зол.


– Выглядит так, как будто у тебя охрененная проблема.


Глава 4


Рейн



Она вздрогнула. Вздрогнула. Так, как если бы я на хрен собирался ударить её. Дерьмо. Это не повреждение мозга. Это жестокое обращение.


У меня была парочка таких девиц, но ни одну я не приводил в свой дом. Я трахал их в своей комнате на базе братства. Я никогда не тащил за собой «хвост» домой. А теперь, первая же задница, которую я притащил с собой, была израненной душой.


Только я мог оказаться таким везунчиком.


Я выхожу из ванной и иду на кухню, чтобы сделать кофе. Затем разгребаю деньги и оружие, убирая их подальше в сейф, под замок. Мне ещё только не хватало, чтобы эта пострадавшая цыпочка решила, что я чёртов психопат.


Она солгала мне. Например, о своей обуви. Она солгала. Там не было никаких шлёпанцев. Она была босой, когда выпрыгнула из той машины. Почему на хрен она была на улице в такой ураган, вела машину босая, офигительно шикарную машину, кстати, и на ней была только пижама?


Она сказала, что не собирается возвращаться назад. И, что я собираюсь прикончить её, потому что она не вернётся обратно. Куда, обратно? Обратно, к какому-то куску дерьма, которому нравилось избивать её? К какому-то говнюку, который занимается рукоприкладством? Она угнала его машину и свалила от него куда подальше?


Я уважаю её за это.


Я сделал чашку кофе. И выпил её. А она до сих пор так и не вышла из ванной. Я приготовил ещё одну. Выпил. Её по-прежнему нет.


Делаю вдох, опускаю свою кружку, иду по холлу. Душ уже какое-то время выключен. Я немного обеспокоен, у неё, скорее всего, есть повреждения, поэтому она может быть там без сознания.


Обеспокоен.


Я. Обеспокоен???


Что за хрень?


Я распахиваю дверь. И она там. В моей майке, натягивает мои штаны на свои худые ноги. Она такая тощая. Как птенчик. Она выглядит такой хрупкой. Мой взгляд падает на верхнюю часть ног, поближе к её заднице. И все истории про неё, которые я сочинял до этого, улетучиваются.


Потому что там было клеймо.


Чёртово клеймо, которое выжгли прямо на коже.


V.


Буква V внутри вертикального треугольника.


Эта метка означает, что она одна из девочек Ви.


И она в моём доме.


Дерьмо.


Во что на хрен я сам себя втянул?


Я не имею дел с Ви.


Это одно из правил клуба. Никто из нас не приближается к Ви и его девочкам. Я ничего не имею против того, что мои парни засовывают свой член в каждую жаждущую киску, что могут подцепить. Но ни при каких обстоятельствах не трогают тех девочек, что под запретом. А девочки Ви под запретом. Потому что своих девочек Ви принуждал к тому, чтобы они торговали своим телом.


И Ви был просто чёртовым больным ублюдком.


И это ещё одна причина держаться подальше от его дел и его девочек.


Твою мать.


Грёбаное дерьмо.


– Клянусь, завтра я исчезну из твоей жизни, – говорит она, дёргая за штаны, которые вынуждена придерживать спереди, чтобы они не упали. Её серые глаза огромные и выражают мольбу.


– Ты хочешь выбраться из этой херовой ситуации, отлично. Хорошо. Чертовски хорошо для тебя. Ты увидела возможность, и решила использовать её. Умница. Но я, блядь, не лезу в бизнес Ви.


– Я не имею никакого отношения к делам Ви, – возражает она, сверкая глазами. Что это? Гордость?


– Клеймо на твоей заднице говорит об обратном.


– Клеймо ни о чём не говорит, кроме как о том, что он пытался испугать моего отца.


Её отца? Что за херня?


– Тащи свою маленькую тощую задницу на кухню, потому что я должен выпить ещё кофе. И ты попытаешь объяснить мне всё то дерьмо, что с тобой творится. Ясно?


Она кивает.


Этого мне было достаточно. Я разворачиваюсь и иду обратно на кухню.



Глава 5


Саммер



Ладно. Я верю в то, что надо говорить правду. Как правило. Девяносто восемь процентов всего времени. А два процента я оставляю на тот случай, когда друзья интересуются, так ли хорошо выглядит их художественное творение, а твоё собственное мнение состоит в том, что это просто абсурд. Ещё для того человека, кто постоянно жарится на солнце, красит волосы в рыжий цвет и думает при этом, что он выглядит естественно... или когда родственник даёт тебе подарочный сертификат в магазин, в который ты ни за что не пошёл бы за покупками. По своей сути, ложь приемлема только в том случае, когда ты хочешь уберечь себя самого от того, чтобы не ранить чувства другого.


Но опять-таки, это было так до сегодняшнего момента.


Всё дело в том, что я совсем не знаю Рейна. И, несмотря на то, что я уже по глупости допустила, я должна оставаться рассудительной. Он мог усмотреть во всём этом возможность помочь себе самому, и, имея при себе все эти свои преступные «штучки», бросить меня обратно к Ви.


Или обменять меня.


Ви бы заплатил.


Я знаю это. Но я не позволю ему узнать про это.


Мне нужно начать вести игру по-умному. Ведь на кону стоит моя грёбанная жизнь. Я должна прекратить разбалтывать всё, как подросток, которого поймали с бутылкой пива. Я хорошая лгунья. По крайней мере, я думала, что являюсь таковой. Мне просто, на самом деле, надо покончить со всей этой моей историей. Какой бы, чёрт возьми, эта история ни была. Мне нужно, как можно быстрее уйти, но, оглядевшись, я понимаю, что пространства между его ванной и кухней недостаточно для того, чтобы уйти незаметно. Рейн протягивает руку к шкафу, чтобы взять вторую кружку, наполняет её и протягивает мне. Я всегда была кофеманом. Раньше я вставала рано утром, ехала в кофейню за углом и получала свою дозу кофе. Потом ещё одну в обед. И, если день был трудным, то и вечером ещё одну. Но мне нравилось добавлять молоко и сахар. И желательно ещё какой-нибудь дополнительный вкус. Карамель. Мокко. Тыкву.


Я ни разу в жизни не пила чёрный кофе.


Но, по сути, у меня не было ничего, кроме с трудом доставшихся нескольких пригоршней воды на протяжении нескольких месяцев. Поэтому, я собиралась выпить его. И я собиралась научиться получать от него удовольствие.


– Спасибо, – говорю я, баюкая чашку между руками пару секунд, прежде чем сделать глоток. Совсем неплохо. Не то, чтобы хорошо. Но не так уж и плохо. И он был крепким. Он чувствовался так, как будто пинался весь свой путь вниз.


– Рассказывай.


Ну что ж.


– Что ты хочешь знать? – я действую осторожно.


– Я хочу знать, какого хрена у тебя клеймо долбанного работорговца на бедре. Я хочу знать, что с тобой произошло. Я хочу знать, как, мать твою, ты сбежала из той крепости.


– У меня есть клеймо, потому что он помечает всех девочек, которых приводит. – Это было правдой. Хотя, однако, я и не была одной из тех девочек. Было, конечно, неправильно говорить «Слава Богу», но, слава Богу!


– Итак, ты просто одна из его тёлок?


– Да. – Нет.


– Как ты выбралась?


– Честно? – По крайней мере, говоря об этом, я могу быть честной. – Я не знаю. Я не представляю, что могло произойти. Мои верёвки ослабли, и я выскользнула из них. Я встала и пошла постучать в дверь, чтобы выйти в ванную, и... и не последовало никакого ответа. Кто-то всегда отвечал, если я шумела. Даже, если это был лишь удар их кулаков, но они отвечали. – Он только что вздрогнул? Я уверена, что он вздрогнул. Это хорошо. Я могу разыграть историю женщины, подвергшейся избиениям. В любом случае, это было единственным, что мне оставалось на самом деле. – Поэтому, я выглянула наружу. И... там никого не было. Я даже не думала об этом. Я просто побежала. Что, вероятно, было глупо, на самом деле.


– Да, – он соглашается, кивая.


– Но это сработало. Я выбралась наружу и... и там тоже никого не было. Я просто побежала к воротам, нажала кнопку, запрыгнула в одну из машин и нажала на газ.


– Ты смогла замкнуть провода?


– Нет, – отвечаю я со смешком. Потому что, если бы он был знаком со мной, то знал бы, насколько абсурдным был его вопрос. Дома я даже никогда не знала, где заливается стеклоочистительная жидкость в мою машину. – Нет, они оставили ключи в машине.


– Какая беспечность.


– Я так полагаю, они никогда не думали, что кому-то выпадет шанс сбежать.


Он кивает, глядя в окно некоторое время.


– Кто твой отец?


Чёрт.


Вот дерьмо.


Мне никогда не стоило упоминать этого.


– Просто человек. Обычный человек. Я думаю, Ви хотел насолить ему.


– Детка, – говорит он, его голос не выражает совсем ничего, – я знаю преступников. И я знаю главарей мафии. Ви хренов мафиози. Нет ни единого шанса, что он хотел поиметь твоего папочку ради прикола. У него была причина. Какая у него причина?


– Я не знаю, – отвечаю ему, вкладывая немного отчаяния в свои слова, делая их более убедительными. Потому что я знаю. И это ужасно. И я была готова проходить через эти пытки каждый день, пока мой отец отказывает дать Ви то, что он хочет. Потому что это правильно. Я просила его сделать всё правильно.


– Ты из богатой семьи? Ты разговариваешь так, как если бы была из богатых.


Разговариваю так, как если бы была из богатых? Звучит, как оскорбление. Но, если бы он мозгами дошёл до вымогательства, что ж, это направление было для него в самый раз.


– Да. Я из богатой семьи.


– Ви любит деньги. Почти так же, как он любит похищать девушек на улице, заставляя их отсасывать и трахаться до тех пор, пока они не становятся слишком потасканными, чтобы быть полезными.


Я чувствую, как меня пробирает дрожь, потому что это правда. Это самая ужасная, мерзкая правда. Это было тем, что он делал. Я видела их постоянно. Их затаскивают внутрь. Они кричат. Плачут. Пытаются вырваться. Но это никогда не приводит ни к чему хорошему. Мужчины слишком сильны. У них иммунитет ко всему этому. И они будут насильно удерживать женщин. Они вынуждены терпеть невероятную жгучую боль во время клеймения. Потом их выбросят в какое-то здание с сотней других девушек, чтобы их увезли прочь. В ожидании того, как их будут насиловать и пытать те, кто больше заплатит.


И Рейн думал, что именно это произошло со мной.


Пусть будет так.


– Да, – соглашаюсь я, мой голос осип от отвращения.


– Тебе охрененно повезло выбраться. Но, если ты была нужна ему, чтобы получить деньги, детка, то он не прекратит искать тебя.


– Я знаю. – Боже, хотела бы я не знать об этом.


– И ты втянула меня во всё это.


– Технически, ты сам влез в это, – поправляю я его, чувствую, как растёт беспокойство. – Ты мог оставить меня на обочине дороги.


– Нет, не мог.


– Да, – говорю я твёрдо,– ты мог. Но ты выбрал другое. И я благодарна за это. Но не перекладывай это на меня. Я говорила тебе, что перестану тебе досаждать, как только закончится этот ураган. Оставишь меня в любом месте. А там я уже разберусь.


– Я не выброшу тебя, где попало, – говорит он, смотря на меня так, как будто я ненормальная.


– Почему нет?


– Ты хотя бы представляешь, насколько на хрен безумен этот кусок дерьма? У него любые люди, любой коп, любой подхалим будут разыскивать тебя. С такими волосами как у тебя, они тебя точно найдут.


– Тогда я покрашу их.


– Не-а.


Я подавляю желание закатить глаза. Как будто это его чёртово дело, что делать с моими волосами.


– У тебя есть другие варианты?


– Ты останешься здесь.


Что?


Нет. Серьёзно. Что?


– Прости?


– Ты останешься здесь. Дадим пару дней, чтобы всё улеглось. Никто не видел тебя со мной. Всё вымерло сегодня ночью. Все, у кого есть возможность, свалили на хрен из этого города. Он найдёт искорёженный автомобиль, придёт к выводу, что тебя отвезли в больницу. Он потратит часть времени на это. Потом он обыщет улицы. Тебе нужно оставаться незамеченной некоторое время. И нет для этого лучшего места, чем этот дом.


Он, действительно, предлагает мне убежище? Типа, настоящее убежище?


– Ты не можешь говорить это всерьёз.


– Я что выгляжу так, как будто я, блядь, шучу?


– Ви опасен.


– Я знаю.


– Если он узнает, что ты помог мне, то ты окажешься в его чёрном списке.


– Я знаю.


– Тогда, почему ты предлагаешь...


– Детка. Он не узнает. Это просто. Ты остаёшься здесь. Внутри дома. Пару дней. Неделю. Может немножко больше. Я могу вытащить тебя отсюда и увезти подальше.


– Зачем тебе это делать?


Рейн пожал плечами.


– Некоторые преступники создают вокруг нас дурную славу.


Я фыркаю. Затем мои глаза широко раскрываются, а рука хлопает поверх рта. Дерьмо. Я не должна фыркать на какого-то милого преступника, который предложил мне помощь. Молодчина, Саммер.


– Прости, – мямлю я, глядя вниз на мой кофе.


Опять пожимаю плечами.


– Возможно, тебе и не понять, но у всех нас есть кодекс.


– Кодекс? – провоцирую я.


– Да. Кодекс. Вот, почему ты видишь такую старую добрую справедливость в тюремной камере, когда детский насильник оказывается в тюрьме. Ублюдок не проживёт слишком долго, чтобы сожалеть о правильности своего жизненного выбора.


– Ты был в тюрьме?


Проклятье.


Мне любопытно. А он сказал, не задавать вопросов. Я чертовски подпортила свои перспективы на то, что мне позволят остаться.


– Да, детка. Я побывал за решёткой.


– Долго? – О, Боже. Что со мной не так? К чему это любопытство?


– Минута за решёткой – это долго.


Итак, это правда. И, по своему опыту, я точно знаю, как это ощущается. Я провела месяцы в своей тюрьме. Без постоянного питания. Без прогулок во дворе. Без того, чтобы кто-то пришёл и прекратил эти побои.


– Видимо, что ты знаешь кое-что об этом. Как долго он удерживал тебя?


– Какой сегодня день?


– Что?


– Какое сегодня число?


– Пятнадцатое октября.


– Меня забрали второго июля. – И я делала то, что вы видите в кино. Когда там ловят людей. Или, когда они находятся в тюрьме, и начинают царапать дни на стене. Четыре вертикальные линии. Одна по горизонтали. Четыре вертикальные линии. Одна по горизонтали. У меня было сто пять дней. Три месяца и две недели. Это ощущалось намного дольше. Но знание того, насколько это было долго, помогло мне сохранить здравомыслие во всей этой боли и голоде.


Рейн кивает.


– Он бил тебя?


Я сглатываю.


– Неоднократно.


– Блядь.


– Я в порядке, – говорю я, пожимая плечами.


– Ты сама знаешь, что это ложь.


Это было ложью. Но это было тем, во что я с таким трудом заставила себя верить.


– Ладно. Уже поздно, – говорит он, оставляя чашку в раковине. – Давай, спать. Завтра поговорим.


– Ладно, – соглашаюсь я, жадно выпивая остатки своего кофе. Что-то было у меня в животе. Первое, что оказалось там за многие дни. И мне бы хотелось получить ещё немного, но, по крайней мере, кофеин подавляет аппетит. Я могу потерпеть ещё несколько часов.


Потом он повернулся, и я, растерявшись и не зная, что мне делать, поставила кружку в раковину и последовала за ним. Через холл. Мимо ванной. Ванной, о которой мне не надо было просить. Ванной, которой я могла бы пользоваться больше одного раза в день, и не сидеть, покачиваясь и молясь, чтобы не описаться до того момента, пока мне не выпадет шанс ей воспользоваться.


Рейн исчез в комнате напротив ванной, и я последовала за ним. А потом замерла. Это была спальня хозяина. Я бросаю взгляд в сторону коридора. Дерьмо. Я надеюсь, он не думает, что я собираюсь спать с ним. То, что я была одной из девочек Ви, ещё не значит, что я рада раздвинуть свои ноги в качестве одолжения.


– Расслабься, – говорит он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня, его голова наклоняется в сторону. – Кровать огромная. Ты даже не коснёшься меня.


– Я могу... – начинаю я, облизывая губы. – Я могу спать на диване. Всё в порядке.


– Ты будешь спать здесь, там, где я могу присматривать за тобой, – говорит он, его тон носит окончательный характер.


Я была не в состоянии бороться с ним. И кровать была огромной. Я была маленькой. Он прав. Между нами будет целый фут.


– Хорошо.


Он отворачивается от меня, хватая пульт с ночного столика, и щёлкает по каналам на большом телевизоре с плоским экраном, прямо напротив кровати. О, Господи. Телевизор. Я скучала по телевизору. И по музыке. По любому звуку, что отличался от мужчин, дразнящих меня, и орущих женщин. И от моего собственного разума, который сделал меня наполовину сумасшедшей.


– Выбирай, – говорит он, бросая пульт через кровать, а сам отходит в сторону.


Я сделала всё, что только могла, чтобы с головой не уйти в этот пульт. Я обхожу кровать кругом, отдёргиваю простыни и ложусь на них. Я усаживаюсь, взяв в руки пульт, и начинаю переключать каналы. В конце концов, я останавливаюсь на старом чёрно-белом фильме, от чего Рейн поворачивает голову в мою сторону, одна его бровь выгибается наверх.


– Серьёзно?


– Ты можешь переключить, – отвечаю я машинально. Ещё одна рефлекторная реакция, которой я научилась за прошедшие несколько месяцев. Не перечь мужчинам. Всегда старайся угодить им. Убережёшь себя от побоев. За исключением тех дней, когда они звонили моему отцу. В те дни я выражала несогласие. Я принимала своё наказание. Я практически взывала к нему.


– Нет, детка. Я сказал выбрать тебе. Ты выбрала.


Он оставил всё, как есть, улёгся, чтобы смотреть телевизор.


Я сжалась под одеялом, чувствуя глубокий мужской аромат. Что-то неопределённое, но такое знакомое. Лишь намёк на одеколон. Всего лишь обычный мужской запах. Не цветочный запах стирального порошка.


А потом, к моему абсолютному ужасу, мой желудок заурчал по-зверски, и звук был такой, как будто монстры внутри него попали в ловушку.


Голова Рейна автоматически повернулась ко мне, и я пыталась игнорировать взгляд, направленный на меня.


– Ты голодная. И почему ты не говоришь, что голодна? – просто спрашивает он, поднимаясь с кровати.


– Нет. Всё в порядке. Я могу подождать до утра. Поверь мне.


– Поверить тебе? – спрашивает он, оборачиваясь. – Они не кормили тебя? Ты привыкла голодать?


Я чувствую, как моё лицо заливает румянец. Что было само по себе нелепо. Это было не потому, что я сама обрекала себя на голод.


– Они кормили меня тогда, когда им этого хотелось.


– И как часто у них возникало такое желание?


Я втянула воздух. ...




Все права на текст принадлежат автору: Джессика Гаджел.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
РейнДжессика Гаджел