Теодора Госс Странная история дочери алхимика

Здесь обитают чудовища.

* * *

Мэри: – Не думаю, что это подходящий эпиграф для книги.

Кэтрин: – Тогда сама ее и пиши. Честно, просто не знаю, зачем я на это согласилась.

Мэри: – Потому что нам нужны деньги.

Кэтрин: – Как обычно.

Глава I Девушка в зеркале

Мэри Джекилл смотрела в открытую могилу, куда опускали гроб ее матери.

“Я есмь воскресение и жизнь, говорит Господь”.

Снова начался дождь. Вернее, не дождь, а пробирающая до костей слякотная морось, означавшая лондонскую весну.

– Раскройте зонтик, моя милая, иначе промокнете, – сказала миссис Пул.

Мэри послушно раскрыла зонтик, хотя ей было все равно, промокнет она или нет. Вот они все стоят, собравшись вокруг прямоугольной ямы в земле серого кладбища Сент-Мэрилебон. Преподобный Уиттейкер читает молитвы по требнику. Сиделка Адамс выглядит мрачно – а разве когда-либо было иначе? Кухарка вытирает нос платочком. Энид, горничная, всхлипывает, уткнувшись Джозефу в плечо. Той частью разума, которая отвечала за оплату счетов и обсуждение хозяйства с миссис Пул, Мэри подумала, что надо бы поговорить с Энид – не слишком ли вольно та ведет себя с лакеем? Элис, судомойка, держится за руку миссис Пул. Сама экономка стоит с бледным и торжественным лицом – впрочем, опять-таки, это ее обычное выражение.

«Блаженны усопшие во Господе, ибо, говорит Дух, обретут они отдых от трудов своих».

На дне прямоугольной ямы стоял гроб, а в гробу лежала ее мать, одетая в голубое шелковое платье – свадебное, подобранное некогда под цвет ее глаз, теперь навеки закрытых. Одевая покойницу, Мэри и миссис Пул осознали, как она исхудала за последние несколько недель, совсем высохла. Мэри собственноручно расчесала седые волосы матери, все еще пронизанные нитями золота, и прикрыла прядями ее худые плечи.

«Ибо сие рек Ты при сотворении моем, говоря: прах ты, человек, и в прах возвратишься. Все мы возвращаемся во прах; но и во гробе мы будем воспевать – Аллилуйя».

– Аллилуйя, – отозвался нестройный хор, состоявший из миссис Пул, сиделки Адамс, кухарки, Джозефа и Элис. Энид продолжала всхлипывать.

– Аллилуйя, – с секундным опозданием произнесла Мэри, выбившись из общего ритма.

Она протянула зонтик миссис Пул, сняла перчатки и встала на колени у края могилы. Набрала в ладонь горсть земли и бросила ее на крышку гроба. Слышно было, как комочки дерна застучали по дереву – немногим громче, чем капли дождя. Сегодня пополудни могильщик насыплет над гробом аккуратный холм – так могила и останется до того дня, когда привезут надгробный камень с надписью «Эрнестина Джекилл, любимая супруга и мать».

По крайней мере наполовину это правда.

Мэри не торопилась подняться с колен, хотя влага постепенно просачивалась ей сквозь подол платья и глубже, сквозь чулки. Наконец она встала и забрала у экономки свой зонтик.

– Миссис Пул, будьте добры, отведите всех обратно в дом. Мне нужно расплатиться с преподобным Уиттейкером.

– Да, мисс, – отозвалась миссис Пул. – Хотя не хотелось бы оставлять вас одну…

– Пожалуйста. Я уверена, Элис уже проголодалась. Обещаю, что совсем скоро к вам присоединюсь.

Сейчас она пойдет в церковь вслед за преподобным Уиттейкером и внесет пожертвование в реставрационный фонд прихода Сент-Мэрилебон. Но до этого ей хотелось провести несколько мгновений наедине с матерью. С тем, что осталось от Эрнестины Джекилл, запертой в деревянном ящике, о крышку которого стучали капли дождя.

Мэри: – А обязательно начинать со сцены похорон? Может, лучше с чего-нибудь другого? Я-то думала, ты сразу перенесешь читателя в гущу событий, так сказать, in medias res.

Прежде чем Мэри успела остановить ее, Диана нагнулась над трупом Молли Кин, пачкая в крови носки ботинок и край платья. Низко склонившись над убитой, она разжала ее закоченевшую руку и вытащила то, что девушка зажимала в кулаке: металлическую пуговицу.

– Диана! – воскликнула Мэри.

Мэри: – По-твоему, это in medias res? Никто же ничего не поймет, если у книги будет такое начало.

Кэтрин: – Тогда перестань наконец учить меня писать.

Не было смысла долго стоять здесь в бездействии. Тем более что Мэри сегодня ждало множество дел. Она взглянула на часы – уже почти полдень. Развернувшись, девушка прошла под серой аркой кладбищенских ворот и вошла в ризницу Сент-Мэрилебонской церкви, где ее ожидал преподобный. Целых десять фунтов в реставрационный фонд… Но, в конце концов, она же – мисс Джекилл, которую крестили и конфирмовали в этом приходе. Ей не положено жертвовать меньше.

Из тишины храма она вышла на шумную Мэрилебон-роуд, полную экипажей, и двуколок, и уличных торговцев, громко расхваливавших свой товар по обе стороны улицы. Хотя это было не по пути, она сделала небольшой крюк через Риджентс-парк. Обычно прогулка по парку придавала ей душевных сил, но сегодня даже розы, едва начавшие расцветать, клонили головы под тяжестью дождевой влаги, даже утки в пруду, казалось, были не в духе. К тому времени, когда Мэри дошла до респектабельного и солидного кирпичного здания – дома номер 11 по Парк-Террейс, где она прожила всю жизнь, – она окончательно устала и промокла, невзирая на зонтик.

Мэри сама открыла дверь – что, несомненно, должно было расстроить миссис Пул, – поставила зонтик в стойку и остановилась перед зеркалом в прихожей, чтобы снять шляпку. Увидев собственное отражение, она на миг замерла, словно зачарованная этим зрелищем.

Лицо, смотревшее на нее с той стороны зеркального стекла, было бледным, с темными кругами под глазами. Даже волосы Мэри, обычно средне-русого цвета, этим утром словно бы побледнели, выцвели на неярком свету, проникавшем сквозь узкие окошки по сторонам от входной двери. Она походила на покойницу.

Я нарочно остановилась на том, как Мэри рассматривает себя в зеркале, потому что это – история о чудовищах. А все такие истории обязательно должны включать сцену, когда чудовище видит свое отражение. Помните чудовище Франкенштейна, пораженное собственным отражением в лесном озере? Тот самый момент, когда он осознает свое уродство.

Мэри: – Я никакое не чудовище, а помянутая книга – одно сплошное вранье. Окажись здесь миссис Шелли, я бы дала ей пощечину за все проблемы, которые она породила.

Диана: – Я бы на это с удовольствием посмотрела!

– И что ты теперь собираешься делать? – спросила Мэри у девушки в зеркале.

– Только не начинайте разговаривать с собой, мисс, – сказала миссис Пул у нее за спиной. Мэри вздрогнула и обернулась. – Это слишком напоминает мне о вашей бедной матушке. Как она расхаживала взад-вперед по своей спальне, пока не протерла ковер почти до дыр. И разговаривала невесть с кем.

– Не волнуйтесь, миссис Пул, – ответила Мэри. – Я не намерена сходить с ума – по крайней мере сегодня.

– Как вы только можете шутить такими вещами, просто не понимаю! Да еще и сразу после ее похорон, – экономка неодобрительно покачала головой. – Не хотите выпить чашечку чаю? Я затопила в гостиной камин. Кухарка говорит, обед будет готов через полчаса. А еще тут вам письмо пришло, от мистера Геста. Я нашла его в почтовом ящике сразу по возвращении. Отнесла его вам на чайный столик.

Письмо от мистера Геста, поверенного матери. То есть теперь, очевидно, ее собственного поверенного – хотя Мэри сомневалась, что мистер Гест захочет заниматься ее делами. Со смертью матери все изменилось…

– Спасибо, миссис Пул. Можете пригласить всех в гостиную прямо сейчас? Да, и Элис тоже. И принесите, пожалуйста, – вы знаете что. Думаю, лучше покончить с этим как можно скорее.

– Как скажете, мисс, – с видимой неохотой отозвалась мисс Пул. Но Мэри больше ничего не оставалось. Разве что, если предположить, что в этом письме от мистера Геста… Вдруг в нем содержится какая-то информация, способная изменить обстоятельства?

Мэри прошла в гостиную, взяла с чайного столика письмо и вскрыла конверт – аккуратно, хотя и без помощи канцелярского ножа. Вдруг все-таки… Но нет. «Прошу вас зайти ко мне в контору в ближайшее удобное для вас время. Нужно уладить кое-какие вопросы касательно финансовых дел вашей покойной матери». И больше ни слова. Мэри присела на кушетку и протянула руки к огню. Руки были бледными и тонкими, с проступившими голубыми жилками. Должно быть, она тоже потеряла много веса за последние несколько недель – от волнения и утомительных бессонных ночей, которые она просиживала у ложа умирающей, чтобы дать сиделке Адамс хоть немного поспать. Как бы ей хотелось прилечь прямо сейчас, хотя бы на минутку. Похороны дались ей… нелегко. Но нет, еще остались дела, которые требуется завершить как можно скорее. Нет смысла тянуть время.

– Вот и мы, мисс, – послышался голос сиделки Адамс. Она возглавляла своего рода процессию – как из какой-нибудь сказки: кухарка, за ней лакей, потом горничная, и в хвосте – бедная маленькая судомойка. Миссис Пул пустила их всех в гостиную и остановилась в дверях, скрестив руки на груди. Лицо ее было совершенно бесстрастным, что в ее случае выражало крайнюю степень неодобрения.

Итак, время пришло. У Мэри не было выбора, как бы ей сейчас ни было тяжело.

– Спасибо вам всем за присутствие на похоронах, – начала она. – А также за вашу… верность и преданную службу, особенно в течение последних недель. – Недель, когда миссис Джекилл отчаянно кричала, рвала на себе волосы, отказывалась от еды – и под конец металась в агонии… – Было бы прекрасно, если бы сейчас я пригласила вас только затем, чтобы выразить свою благодарность, но, увы, это отнюдь не все. Дела обстоят так, что я вынуждена распустить вас… всех до единого.

Кухарка сняла очки и начала их протирать. Энид всхлипнула и снова заплакала, промокая глаза большим платком, который протянул ей Джозеф. Элис молчала и была похожа на испуганного кролика.

Как же все это было ужасно! Даже ужаснее, чем она заранее представляла. Но Мэри была вынуждена продолжать.

– Еще до смерти моей матери я встретилась с мистером Гестом, ее поверенным, и он обрисовал мне мое финансовое положение. Кухарка может помнить – она ведь еще застала моего отца, – но не думаю, что кто-то еще из вас в курсе… Мой отец был состоятельным человеком, но когда четырнадцать лет назад он скончался, мы обнаружили, что его состояние бесследно пропало. Он продал свои ценные бумаги Банка Англии и перевел деньги на счет в Будапеште. Когда мистер Аттерсон, тогдашний его поверенный, связался с будапештским банком, ему сообщили, что доктор Джекилл не является владельцем счета, что банк вообще никогда не слышал ни о каком докторе Джекилле, а передавать информацию о ком-либо из своих клиентов третьим лицам не намерен в отсутствие ордера правительства Австро-Венгрии. Мистер Аттерсон попытался добиться выдачи ему ордера, но тщетно – правительство Австро-Венгрии не собиралось делать лишних движений из-за какой-то вдовы с ребенком из далекого Лондона. Мне тогда было всего семь, так что я почти ничего этого не помню. Но когда я подросла, а моя матушка практически лишилась… способности управлять своими финансами, мистер Аттерсон объяснил мне ситуацию. У матушки имелся небольшой доход, оставшийся от ее отца, и этого было достаточно, чтобы поддерживать наше скромное комфортное существование.

Не было нужды объяснять им степень этой скромности. Без сомнения, мимо них не проходили незамеченными ее усилия по поддержанию хозяйства на плаву, хотя она и пыталась заботиться о том, чтобы все были хорошо накормлены и устроены. Чтобы по воскресеньям на столе было мясо, чтобы в подвале не иссякали запасы угля. Но слуги наверняка замечали, что с полок библиотеки исчезают книги, что столовое серебро сменяют дешевые приборы. За эти годы Мэри распродала все фарфоровые статуэтки и бронзовые часы, и все серебро в доме, в том числе канделябр, который подарил ее матери на свадьбу архиепископ Йоркский. На стенах виднелись контуры тяжелых рам в тех местах, где когда-то висели картины. Как-то Энид при ней выразила свою радость, что в доме осталось так мало собирающих пыль статуэток, которые нужно протирать, но тут же, опомнившись, воскликнула: «Простите, мисс!» – и поспешила на кухню. Дохода матери едва хватало, чтобы покрыть хозяйственные расходы, а также оплатить ее лекарства и услуги сиделки Адамс.

– Но эти деньги составляли всего лишь пожизненный доход. После смерти матушки выплаты прекратились. Ко мне они не переходят.

Несколько секунд стояла тишина, прерываемая только треском огня в камине.

– Выходит, вас постигла жизненная катастрофа, мисс? – нарушила молчание Энид, баловавшая себя чтением бульварных романов.

– Ну, пожалуй, можно сказать и так, – ответила Мэри. Что за дурацкое выражение! Хотя это довольно точное описание ее случая. То, что ее постигло, вполне подходило под описание жизненной катастрофы. Дедушка, умерший несколько лет назад, и представить бы не мог, что из-за формулировок в его завещании его внучка окажется на грани нищеты. Дед был ее последним родственником – больше ей не к кому было обратиться за помощью. Значит, так и есть. Жизненная катастрофа – не самое плохое описание ситуации.

Беатриче: – Законы этой страны, касающиеся наследования собственности женщинами, просто варварские. Почему родственникам мужского пола можно напрямую завещать свое состояние, а женщинам – только этот несчастный пожизненный доход? А что, если женщину оставит муж – такое ведь то и дело случается! Или же муж переведет свое состояние на какой-нибудь непонятный счет в Будапеште? Кто тогда позаботится о его детях?

Диана: – Черт побери, она оседлала своего конька. Если позволите ей продолжать, конца истории нам не дождаться.

– Миссис Пул, будьте любезны, подайте мне конверты, – попросила Мэри. Конверты хранились у экономки в комнате со вчерашнего вечера, когда Мэри вернулась из банка, сняв со счета… ей не хотелось думать, сколько именно. Миссис Пул вытащила конверты из кармана фартука и подала их хозяйке. – Здесь каждый из вас найдет свое двухнедельное жалованье и рекомендательное письмо. Вы не обязаны оставаться здесь еще на две недели – как только найдете другое место, смею надеяться, более удачное, вы свободны оставить этот дом с моим благословением. Очень сожалею, что вынуждена так поступить.

Закончив речь, Мэри села и молча смотрела на них, не зная, что еще сказать.

– Ну, что касается меня, – первой нарушила молчание сиделка Адамс, – признаюсь, мисс Джекилл, новость не застала меня врасплох. Я знала, чего нам следует ждать в скором времени, с того самого дня, когда ваша матушка начала шептать про лицо в окне. Обычное дело, уж простите за прямоту, – когда больной начинает видеть то, чего нет, значит, конец близок. Я подумала, что бедняжке вряд ли осталось больше месяца, и была, как видите, права. У меня хорошее чутье на подобные вещи! Так что я сразу связалась со своим агентством, и они мне подыскали местечко – компаньонкой к пожилому джентльмену, сопровождать его по курортам Германии. Так что уже завтра я отбываю на новое место, если вам, как вы сказали, это все равно.

– Да, конечно, – отозвалась Мэри. – И спасибо вам большое за все. Последние несколько недель дались вам тяжело, я знаю. – Что бы она вообще делала без сиделки Адамс? Они с миссис Пул ни за что бы не справились, когда мать начинала кричать и биться в истерике, утверждая, что видела ужасное лицо, бледное лицо… Даже в самые последние дни, когда миссис Джекилл уже была слишком слаба, чтобы вставать с постели, она продолжала всхлипывать об этом лице сквозь сон.

– А что до нас с Энид, мисс, – вступил Джозеф, – мы, конечно, ни за что бы не стали вас этим беспокоить посреди всех ваших несчастий, но… Мы тут решили пожениться. Мой брат держит небольшую таверну в Бейзингстоуке, пишет, что в одиночку не справляется, так что приглашает меня себе в помощники. И мы надеемся, мисс, что вы нас на это благословите.

– Это же прекрасные новости, – сказала Мэри. Слава богу, Энид повезло – Джозеф оказался серьезным человеком, а не болтуном. – Я так рада за вас обоих! А вы что планируете, кухарка? – за кухарку она переживала больше всего.

– Буду с вами откровенной, мисс, – я надеялась еще немного у вас задержаться, – вздохнула та. – Но тут моя сестра настаивает, чтоб я к ней в Йоркшир жить переехала. У нее муж в том году умер, а дочки уже взрослые, пошли в услужение, так что она одна осталась. Будем мы, две старухи, коротать время вместе – скукота такая, аж слезы наворачиваются. Я буду по лондонскому шуму и суете тосковать. Может, с горя вязать полюблю! Но как уж мне жалко покидать вас в такой нужде, мисс. Я ведь вас еще вот такой крохотулечкой помню, как вы ко мне на кухню за печеньями с джемом прибегали!

– Это я сожалею, что так обошлась с вами всеми, – сказала Мэри. Все они так благородно приняли известие о том, что она вынуждена попросту выставить их из своего дома! Ну, хотя бы малышка Элис сможет вернуться к своей семье в деревню… – А ты, милая, скоро снова увидишь свою маму, – сказала она маленькой судомойке. – И братьев, и курочку, по которой ты так скучала, – как там ее зовут?

Она улыбнулась, чтоб подбодрить девочку, но та мрачно смотрела в пол, сжимая руки под фартуком.

Мэри раздала слугам конверты, и миссис Пул пригласила их вниз, на обед – всех, кроме сиделки Адамс: та попросила принести поднос с обедом в ее комнату, чтобы она, не теряя времени, могла начать собираться. Все ушли, и Мэри откинулась на спинку дивана, глядя на портрет своей матери на каминной полке. Эрнестина Джекилл – леди с длинными золотыми волосами и глазами цвета васильков – улыбалась из рамы той самой улыбкой, которой Мэри и не помнила у нее при жизни. Большую часть жизни Мэри ее мать проводила дни и ночи в большой спальне, принадлежавшей ей с замужества, с переезда в Лондон из родного Йоркшира. Мерила комнату шагами, разговаривала с невидимыми собеседниками… Иногда до крови расцарапывала себе руки ногтями. Иногда вырывала с корнем пряди волос, так что длинные золотистые локоны потом находили на полу… Однажды сиделка Адамс предложила отправить ее в специальное заведение, где бы ей обеспечили должный уход, – ради ее же собственной безопасности. Мэри тогда отказалась, но за последние несколько недель уже успела неоднократно подумать, что, возможно, она совершила ошибку. Что послужило причиной тех ужасных приступов, диких криков посреди ночи? Причиной столь скоропостижной смерти?

Даже в раннем детстве Мэри не была плаксой. Она слишком рано осознала, что жизнь тяжела, и в ней могут помочь отвага и здравый смысл, а вот излишняя чувствительность может помешать. Вспомнив свою мертвую мать, лежавшую на подушках с лицом куда более спокойным и умиротворенным, чем когда-либо при жизни, Мэри закрыла лицо ладонями. Но не заплакала – как не плакала она и на похоронах.

Диана: – Потому что наша Мэри никогда не плачет.

Миссис Пул: – Мисс Мэри – настоящая леди. Она всегда ведет себя благопристойно, не то что некоторые, не будем называть имен.

Мэри: – Не моя вина, что я не могу плакать. Вы отлично это знаете.

Кэтрин: – Знаем, да.

«Ближайшее удобное время», по выражению мистера Геста, наступило для Мэри только через неделю. Сначала нужно было проводить сиделку Адамс, потом – Джозефа и Энид и, наконец, кухарку. Как-то после обеда миссис Пул вошла в кабинет, где Мэри занималась счетами покойной матери, и сообщила:

– Элис больше нет.

– Что вы имеете в виду? – опешила Мэри. – То есть как это – больше нет?

– Я имею в виду, что она собрала свои вещи и ушла, даже не попрощавшись. Закончила свою утреннюю работу, ни слова не сказав. Я к ней в комнату заглянула минуту назад, сказать, что чай готов, а там – никого. И вещей нет. Не то чтобы у нее было много пожитков, но что есть – она забрала.

– Не сомневаюсь, что за ней приехал кто-то из ее братьев. Разве она не упоминала, что они договорились с родными?

– Упоминала, но могла бы хоть попрощаться перед отъездом. В конце концов, это же я ее всему обучила. И не ждала такой черной неблагодарности – от кого-кого, но от Элис… Она даже адреса не оставила. А мне было бы приятно ей хоть открытку на Рождество послать.

– Она очень юна, миссис Пул. Я уверена, что в тринадцать лет вы и сами были несколько безрассудны… Хотя нет, я сейчас подумала получше – безрассудны вы, конечно, не были. Мне жаль, что Элис так поступила. Хотя, может быть, через несколько дней она нам пришлет письмо – сообщить, что благополучно добралась до дома, что рада снова вернуться в деревню. Ну хорошо, значит, мои домашние дела закончены и пора отправляться на встречу с мистером Гестом. На улице снова дождь… Вы не могли бы принести мой макинтош?

Мэри со вздохом закрыла счетную книгу. Последнее, чего ей сегодня хотелось, так это встречаться с поверенным. Но с неприятными обязанностями надлежит разделаться как можно скорее. По крайней мере так учила мисс Мюррей, ее гувернантка.

Миссис Пул ждала ее в прихожей, держа макинтош и зонтик.

– Лучше бы вы взяли кэб, мисс. Дождь сильный, вы можете промокнуть, к тому же как представлю вас бредущей по улицам в одиночку…

– Вы же знаете, что я не могу позволить себе кэб. Да и идти совсем близко, на Кэвендиш-сквер. В конце концов, девяностые годы на дворе! Даже самые респектабельные леди давно ходят по городу в одиночку. Или катаются по паркам на велосипедах!

– И чудовищно выглядят, – добавила миссис Пул. – Надеюсь, уж вы-то не надумаете надеть что-нибудь вроде юбки с разрезами и оседлать одно из этих жутких устройств!

– В любом случае – не сегодня. Ну что, я выгляжу достаточно благопристойно для ваших искушенных глаз? – Мэри взглянула на себя в зеркало и поправила шляпку – скорее по привычке, чем из надобности: она и так сидела идеально. Она не пыталась выглядеть как-то особенно привлекательно или изящно – понимала, что, как ни пытайся, сейчас это не получится. «Не тогда, когда я выгляжу так, словно повстречала призрака», – подумала она.

– Вы всегда выглядите благопристойно, милая моя, – заверила миссис Пул. – Вы же прирожденная леди.

Миссис Пул: – Ну уж нет! Никогда в своей жизни я не называла мисс Мэри так фамильярно! Что это за ужасная «милая моя»?

Диана: – Да бросьте! Вы то и дело ее так зовете, сама не замечая.

– Прирожденная леди обычно способна оплатить свои счета в мясной лавке, – грустно сказала Мэри. Двенадцать фунтов, пять шиллингов, три пенса: столько денег у нее осталось. Мэри аккуратно записала эти цифры в счетную книгу и теперь не могла перестать о них думать. Цифры стояли у нее перед глазами, как циферблат остановившихся часов, показывающих всегда одно и то же время. А еще на столе ее матери лежала стопка счетов. Мэри даже не представляла, как она будет их оплачивать.

– Мистер Байлз знает, что вы заплатите, когда сможете, – сказала миссис Пул. – В конце концов, разве он не наш семейный поставщик мяса с самой смерти вашего отца?

– Тогда тут была семья, которая нуждалась в поставках мяса. – Мэри застегнула макинтош, взяла со столика в прихожей свою сумочку и повесила на локоть зонтик. – Миссис Пул, вам в самом деле стоило бы пересмотреть…

– Я вас не оставлю, мисс, – отрезала миссис Пул. – Чтобы вы – и в одиночку остались в этом огромном доме? Мой батюшка служил дворецким при докторе Джекилле, а матушка прибыла вместе с миссис Джекилл из Йоркшира. Она была нянькой вашей матушки и никогда ее не покидала. А я была вашей нянькой, когда вы еще в детских распашонках бегали. Это мой дом.

– Но мне нечем вам платить за работу, – безнадежно сказала Мэри. – Самое большее, что я смогла, – это расплатиться на прощание с кухаркой, Джозефом и остальными. Вы же не можете работать в кредит, как мистер Байлз. Превосходная экономка всегда найдет себе хорошее место, даже в такие тяжкие времена, как наши. Это меня не хотят видеть в трудовых агентствах. Видели бы вы, как эти женщины кривят губы, когда сообщают мне, что у меня недостаточно знаний для службы гувернанткой – впрочем, это правда – или что «работа в магазине не для таких, как вы, мисс!».

– И это тоже чистая правда, – заметила миссис Пул.

– Или – что мне стоило бы пройти двухнедельные курсы печатания на машинке, ценой всего в десять шиллингов, и тогда для меня можно было бы что-то подыскать. Но у меня нет лишних десяти шиллингов, и лишних двух недель тоже нет! Я спрашивала у мистера Левенталя – он считает, что нет никакой надежды продать этот дом в нынешней экономической ситуации. Разве что, сказал он, появится покупатель с намерением превратить этот особняк в многоквартирный дом, готовый взять на себя расходы…

– Что?! – в ужасе воскликнула миссис Пул. – Превратить резиденцию джентльмена в многоквартирный дом?! Куда катится этот мир! Будем надеяться, мистер Гест сейчас сообщит вам что-нибудь утешительное.

– Вот уж это, – подытожила Мэри, – очень маловероятно.

Она последний раз оглядела себя в зеркале. Зонтик, макинтош, ботинки на резиновой подошве. Она неплохо подготовилась к потопу.

И на улице ее действительно ждал потоп. Струи дождя безжалостно колотили по зонту. По водосточным канавам струились темные реки. Лондон ни на миг не прекращал ежедневной работы: магазины были открыты, по улицам стучали экипажи, мальчишки-газетчики выкрикивали: «Ишшо одно уж-жасное убийство! Горничная в свой выходной была найдена без головы! Читайте в «Дэйли мейл»!» Подметальщики перекрестков, мокрые насквозь, мрачно чиркали метлами по мостовой, лошади двухколесных экипажей мотали головами, чтобы вытрясти воду из ушей. Над тротуарами тек поток раскрытых зонтов.

«Как будто Господь решил еще раз затопить грешную землю», – подумала Мэри, невольно желая, чтобы так и было. Порой ей казалось, что мир заслуживает нового потопа. Но она отбросила эту немилосердную мысль и быстро посмотрела на часы, желая убедиться, что не опаздывает. Башмаки ее хлюпали по мокрой мостовой – путь лежал по кварталу Мэрилебон.

Контора «Аттерсон и Гест, поверенные» располагалась на одной из тихих респектабельных улочек неподалеку от Кэвендиш-сквер. Мэри постучала в дверь полированным медным молотком. Младший клерк открыл перед ней тяжелую дубовую дверь. В кабинет мистера Геста вел длинный коридор, облицованный деревянными панелями. Когда была жива ее мать, мистер Гест обычно сам приезжал к ним, но обнищавшая мисс Мэри Джекилл не была достаточно важной персоной для частного визита.

Мистер Гест выглядел как обычно – тощий, длинный лысеющий мужчина. Мэри подумала, что он похож на труп. Его кабинет с деревянными панелями на стенах и рядами книг в кожаных переплетах был бы отличным гробом, в котором погребли этого важного покойника. Он коротко поклонился ей и сказал своим покойницким голосом:

– Спасибо, что нашли время заглянуть ко мне в ответ на приглашение, мисс Джекилл. Да еще и в такой дождь!

– Ваше приглашение связано с состоянием моих финансов? – спросила Мэри, решив говорить прямо. В конце концов, поверенный отлично знает, что она нуждается в деньгах.

– Боюсь, что нет – ваше финансовое положение ничуть не изменилось, – мистер Гест покачал головой, как бы сочувственно, но Мэри почудился в его тоне оттенок злорадства. – Присаживайтесь, наше дело может занять некоторое время. Я пригласил вас, потому что получил вот это, – мистер Гест уселся за свой стол и положил перед собой, рядом с чернильницей, кожаный портфель. – Со мной связался банк вашей матери – не Банк Англии, а другой, в котором она открыла особый счет. Это что-то вроде кооперативного сообщества в Клеркенвелле. И открыла счет она совершенно без моего ведома, должен я сообщить.

Ему явственно не нравилось, что его клиенты могут открывать какие-то счета, не уведомив его, – да еще и в банках в районе, пользующемся столь сомнительной репутацией.

Мэри недоумевающе смотрела на него.

– Особый счет? Но это невозможно. Моя мать не покидала свою комнату многие годы, прежде чем умерла.

– Разумеется, – отозвался мистер Гест. – Однако похоже, что счет был открыт до того, как ваша матушка… полностью отгородилась от внешнего мира.

То есть, вы хотите сказать, сошла с ума, подумала Мэри.

– Открыв счет, ваша мать положила на него определенную сумму с тем, чтобы каждый месяц часть ее выплачивалась конкретному получателю. Когда директор банка увидел в «Таймс» объявление о ее смерти, он немедленно связался со мной. Я попросил его отправить мне всю доступную информацию о платежах – и неделю спустя получил вот эти документы. В их число входит и приходо-расходная книга.

Он щелкнул пряжками портфеля и выложил перед Мэри книгу вроде тех, которые используют банковские клерки, чтобы держать в порядке свои счета. Девушка опустилась на неудобный стул, который мистер Гест специально держал для клиентов, положила сумочку на колени и открыла первую страницу книги. Страница была разграфлена, наверху подписаны названия столбцов: «ДАТА – ТРАНЗАКЦИЯ – СУММА – ПОЛУЧАТЕЛЬ». Каждая транзакция имела место первого числа каждого месяца, получатель и цель платежа были указаны одни и те же: «Общество св. Марии Магдалины, 1. Хайд, расходы на содержание».

Хайд! Мэри шумно вдохнула при виде этого имени. Оно вызвало яркий образ из ее детства: друг ее отца, известный как Эдвард Хайд, – бледный, уродливый, волосатый мужчина со зловещей ухмылкой, от которой у нее всякий раз пробегал мороз по коже.

Мэри: – Как-то это мелодраматично звучит, вы не находите?

Кэтрин: – Но признай, рядом с ним ты всегда чувствовала себя неуютно. И еще он был невыносимо груб.

– Этот счет теперь принадлежит вам, – сказал мистер Гест. – Как видите, изначально на нем лежало сто фунтов. С тех пор ежемесячно деньги расходовались небольшими порциями – на какую-то не совсем понятную мне цель… – он сделал паузу, словно ожидая от Мэри каких-то объяснений. Но даже будь у нее мысли по этому поводу, она ни за что не стала бы делиться ими с поверенным. После короткого молчания он продолжил: – После последней транзакции на счету осталась некоторая сумма – кажется, в районе двадцати трех фунтов. Боюсь, меньше, чем хотелось бы.

Конечно, меньше, чем хотелось бы, – но перед Мэри пронесся целый вихрь прекрасных видений: она теперь сможет заплатить мяснику… И зеленщику… И, конечно же, выдать жалование миссис Пул! Может, они даже могли бы уговорить кухарку вернуться, раз она все равно не хочет жить у сестры в Йоркшире! И тогда миссис Пул не придется сражаться с плитой и пытаться приготовить что-то съедобное с помощью поваренной книги, которую ей теперь пришлось открыть впервые в жизни. Но нет, Мэри хочет слишком многого. Конечно, двадцать три фунта – это гораздо больше, чем было у нее до этого, но все равно их недостаточно, чтобы прожить какое-то длительное время, по крайней мере в доме 11 на Парк-Террейс. И все-таки паника Мэри хотя бы немного улеглась. Но вернулось недоверие.

– Содержание Хайда? – спросила она. – Но какое отношение моя мать может иметь к Хайду? Я была ребенком, но запомнила, как в наш дом явилась полиция и расспрашивала отца об этом человеке.

– Я в то время был клерком при мистере Аттерсоне, – кивнул мистер Гест. – И я очень хорошо помню все обстоятельства, сопутствовавшие тому делу, – хотя, конечно, мне посчастливилось никогда лично с мистером Хайдом не сталкиваться. Именно поэтому я попросил вас посетить меня как можно скорее, при всем моем уважении к вашему трауру, мисс Джекилл. – Он бросил на нее скорбный и торжественный взгляд, но Мэри отлично видела ухмылку под его профессиональной непроницаемой маской. Гест принадлежал к числу людей, которых развлекают чужие невзгоды. – И еще кое-что. Вот документы, которые ваша мать отправила на хранение в банк.

Он подтолкнул к ней портфель, в котором обнаружилось немало всего: еще одна книга, почтовые конверты – наверняка с письмами внутри, еще какие-то бумаги, напоминавшие рецепты или расписки. Она хотела было вытащить книгу и рассмотреть ее, но заметила взгляд мистера Геста, полный жгучего любопытства. Очевидно, профессиональная этика не позволяла ему копаться в бумагах клиентов, но ему этого очень хотелось. Что же, если ее мать желала что-то скрыть, Мэри не собиралась показывать это ее поверенному.

Она закрыла портфель и застегнула пряжки.

– Спасибо большое, мистер Гест. У вас все?

– Да, у меня все, – нахмурившись, ответил тот, явно оставшись разочарованным. – Могу я спросить, мисс Джекилл, что вы намерены со всем этим делать?

– Я, разумеется, собираюсь закрыть счет, – ответила Мэри. Можно добраться до Клеркенвелла – интересно, туда ходит омнибус? – хотя бы завтра утром, и забрать оставшиеся на счету деньги. Тогда у нее будет тридцать пять фунтов, пять шиллингов, три пенса. Эта новая цифра не могла не приносить Мэри облегчения.

– Да, это лучшее, что вы сейчас можете сделать, – согласился мистер Гест. – Какова бы ни была цель открытия счета, я полагаю, вы не имеете к ней никакого отношения. И, смею заметить, юные леди, оказавшиеся в сложном положении, подобном вашему, часто находят утешение в том, чтобы возложить свои заботы на плечи кого-нибудь более опытного в житейских делах. Короче говоря, мисс Джекилл, вы недавно достигли совершеннолетия и могли бы принять решение вступить в брак. Настолько привлекательная юная леди могла бы составить приемлемую партию для мужчины, которого не особо заботит состояние финансов его жены. – И мистер Гест посмотрел на нее со значением.

Боже мой, подумала Мэри, он мне что, делает предложение? Она подавила желание рассмеяться ему в лицо – после событий последних дней смех прозвучал бы скорее как истерика. Всего этого было… попросту слишком много.

– Спасибо, мистер Гест, – Мэри встала и протянула ему руку. – Уверена, что вы очень опытны в житейских делах и все такое. Благодарю вас за ценный совет. А теперь не могли бы вы попросить своего клерка принести мой зонтик и макинтош?

Когда Мэри вышла из конторы поверенного, на улице все еще лило. Она пошла обратно к дому по многолюдным городским улицам, неся под мышкой портфель, чтобы он не промок. Домой она добралась совершенно мокрой, усталой и благодарной, что миссис Пул к ее приходу разожгла огонь в камине в гостиной.

Беатриче: – Ох уж этот ваш лондонский дождь! Когда я впервые попала в Лондон, думала, что уже никогда больше не увижу солнца. Так было холодно, сыро и бесприютно! Я ужасно скучала по Падуе.

Диана: – Раз тебе здесь не нравится, можешь отправляться обратно. Никто тебя не держит!

Кэтрин: – Пожалуйста, держитесь со своими комментариями в рамках повествования. И это вовсе не мой лондонский дождь. Вряд ли Беатриче ненавидит его сильнее, чем я.

Мэри сменила черное платье на старое, домашнее, надела пару мягких тапочек и накинула на плечи матушкину шаль. Она зажгла свечу спичкой из коробка на каминной полке. Как же бедно и неряшливо теперь выглядела гостиная! Она спрашивала мистера Манди, владельца компании «Мебель и аксессуары Манди», что еще он мог бы у нее купить, но он только покачал головой и сообщил, что в доме не осталось ничего стоящего. Разве что мисс Джекилл согласится продать интересный портрет – вон тот, над камином? Но портрет матери Мэри не собиралась продавать ни за что на свете.

Она села на кушетку и придвинула поближе чайный столик. Затем расстегнула портфель и вытряхнула оттуда все документы. Пожалуй, лучше было бы отнести их на мамин стол и сортировать их там… Мэри не могла перестать думать о столе в кабинете как о мамином, хотя много лет им пользовалась только она сама, разбирая там хозяйственные счета. Но в кабинете не горел камин, а в подвале осталось совсем немного угля. Кроме того, Мэри не готова была снова увидеть эти стопки счетов. Как-нибудь потом.

При ближайшем рассмотрении книга оказалась не совсем книгой – скорее толстой записной книжкой, лабораторным журналом ее отца. Мэри узнала его почерк – те же остроугольные буквы, что составляли пометки на полях его книг. Письма в конвертах были адресованы доктору Генри Джекиллу, 11, Парк-Террейс, Лондон. Наверное, эти письма пришли еще при его жизни, как часть его научной переписки? Отец всегда получал обширную корреспонденцию от других ученых – как из Англии, так и из-за рубежа. Между конвертами хранилось немало рецептов – главным образом от «Моу и сыновей», компании, поставлявшей химикалии для отцовских экспериментов. Мэри начала сортировать документы и едва заметила, что миссис Пул принесла ей ужин: котлету с картофелем и горошком. Она отложила бумаги на диван, чтобы освободить столик для подноса, и рассеянно поблагодарила экономку.

Когда миссис Пул пришла забрать посуду, Мэри откинулась на спинку дивана и сказала:

– Знаете, мистер Гест сегодня, похоже, попытался сделать мне предложение. По крайней мере настойчиво советовал выйти замуж за кого-нибудь, кто сможет привести в порядок мои дела, ведь мы, юные девушки, по его мнению, такие непрактичные.

– Это вы-то, которая управляет этим домом с тех пор, как научилась писать имя своей матери! – воскликнула миссис Пул. – Я никогда особо не ценила мужчин и менять своего мнения не намерена. Лакей в белых штанах, конечно, украшает дом за званым обедом, но пользы в хозяйстве от него меньше, чем от толковой судомойки. Хотя Джозефу порой удавалось доказывать свою пользу, что есть, то есть.

– Если бы только я могла себе позволить толковую судомойку! – вздохнула Мэри. – Мне так не хотелось отпускать Элис – но я же понимаю, что в родной семье ей будет гораздо лучше. Миссис Пул, не могли бы вы присесть на минутку? Знаю, знаю, что это не ваше место, но пожалуйста, побудьте тут – мне нужно вас кое о чем спросить.

Миссис Пул неохотно присела в одно из стоявших у камина кресел, сложив руки на коленях, как будто она сидела на лавке в церкви Сент-Мэрилебон.

– Слушаю вас, мисс.

Мэри наклонилась ближе к камину, всматриваясь в огонь. Она искала верные слова, чтобы задать вопрос… Но известно, что самый лучший способ что-то сказать – это говорить прямо.

– Миссис Пул, что вы помните об Эдварде Хайде?

Примечание автора: – Передать не могу, как мне жаль, что я позволила Мэри и остальным читать эту рукопись в процессе работы над ней. Сначала они просто комментировали каждую главу, а потом начали давать советы – что и как я должна, по их мнению, изменить. Я менять ничего не собираюсь. Самое большое, что я готова для них сделать, – это оставить их комментарии в повествовании. Вы, дорогой читатель, увидите, насколько они раздражающи и какой вздор несет большинство из них, когда пытается помочь мне лучше описать характеры персонажей. Предположим, что это такой новый способ написания романа, почему бы и нет? Сейчас, в конце концов, девяностые годы на дворе, как недавно подметила сама же Мэри. К началу нового века можно разработать новый способ повествования. К тому же эпоха Чарльза Диккенса и Джорджа Элиота уже кончилась. Мы современные люди. И современные чудовища…

Глава II Визит к мистеру Холмсу

– Вот уж не ожидала снова услышать это имя! – сказала миссис Пул. – Не думаю, что можно забыть мистера Хайда, если довелось хоть разок его увидеть. Вы-то были совсем крошкой, едва от нянек – и на школьную скамью. И такой вы были серьезной девочкой, не то что другие дети, – тихой и спокойной, с этими вашими огромными серыми глазами, с постоянно вопрошающим взглядом. Помните мисс Мюррей, с ее глобусами и французской грамматикой? А когда вы уставали от сложения, вычитания и всего подобного, вы всегда прибегали ко мне – за лучшим кусочком имбирного кекса. Не знаю, видели ли вы сами этого мистера Хайда, хотя он у нас частенько бывал.

– Видела однажды, – ответила Мэри. – Но вы лучше расскажите, каким вы его запомнили. У меня есть важная причина вас расспрашивать.

– Я тогда была старшей горничной и редко видела гостей-джентльменов. Ведь еще был жив мой отец, царствие ему небесное. «Не мое дело – критиковать гостей доктора Джекилла, – вот как он мне говорил. – Однако же от вида этого мистера Хайда мне сразу хочется принять душ, да еще и с мылом!» Хайд много времени проводил у вашего отца в лаборатории, но я лично видела его всего раз или два – как он крадучись поднимался по лестнице, с этим злобным выражением на лице. У меня от одного его вида мурашки высыпали. До сих пор помню!

– Я встречалась с ним единственный раз, – задумчиво сказала Мэри. – Он стоял у дверей спальни моей матери с поднятой рукой, как будто собирался постучать. А потом он обернулся и заметил меня, и тогда опустил руку и взглянул на меня так странно – как будто виновато, но притом со злобной радостью. И усмехнулся. Помню, что я ужасно испугалась и убежала к себе в спальню, а потом рассказала мисс Мюррей, что встретила Румпельштильцхена. – Она перевела взгляд на бумаги, рассыпанные по кушетке. – А что вы помните о том убийстве?

– Это было просто ужасно! – сказала миссис Пул. – До смерти забить тростью пожилого джентльмена, Дэнверса Кэрью! Чудовищное преступление!

– И подозревали мистера Хайда, – продолжила Мэри.

– Вот уж не думаю, что кто-то сомневался в его вине! Ужасное было время. В доме постоянно толклись полицейские, то и дело всех нас допрашивали, как будто это мы – преступники. Уверена, что это ускорило смерть вашего бедного отца. Но сам-то Хайд исчез, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Я бы сказала – скатертью дорожка!

– Не было слышно до сегодняшнего дня. Смотрите, что дал мне мистер Гест, – Мэри протянула миссис Пул расчетную книгу, открыла перед ней страницу с записью транзакций и пересказала то, что узнала от поверенного.

Миссис Пул переводила потрясенный взгляд с книги на Мэри. Она даже заговорить смогла не сразу. Наконец выдавила:

– Даже не знаю, что об этом и думать, мисс.

– Я и сама пока не знаю. Ясно только одно – моя мать знала о местонахождении Хайда и каждый месяц посылала ему деньги. Может быть, он ее шантажировал?

– Но чем, мисс? У вашей матушки не было ни единого секрета!

– Думаю, секреты были у моего отца. Я как раз читала одно из этих писем, – Мэри подняла листок бумаги, хмуря брови. – Тут есть всякие намеки и отсылки, которых я просто не понимаю. Частью они касаются научных работ, но… Все это заставляет меня думать, что мой отец был вовлечен в какую-то очень странную деятельность, миссис Пул.

– Да, ваш отец всегда был очень скрытным джентльменом. Могу я забрать вашу посуду, мисс? Хотелось бы прибраться и все помыть до того, как я погашу на ночь плиту.

– Простите меня, – сказала Мэри. – Я веду себя бесцеремонно. Иногда я просто забываю, что мы теперь остались в доме вдвоем и вся работа легла на ваши плечи. Если бы вы только позволили мне помочь…

Миссис Пул молча собрала посуду на поднос – с видом, который выражал совершенный отказ. Она всегда обладала способностью выразить все, что думает, не говоря при этом ни слова. Очень раздражающая черта характера. Нет, миссис Пул, вам не позволено здесь комментировать.

– Надеюсь, вы не собираетесь слишком засиживаться, – сказала экономка. – И когда стемнеет, не забудьте зажечь газ. Не хочу, чтобы вы испортили себе зрение.

– Я не буду засиживаться, – обещала Мэри. – Просто хочу закончить просмотр этих бумаг. У меня появилась одна идея… Миссис Пул, я верно помню, что за информацию о местонахождении Хайда была назначена награда?

– Да, и немаленькая, – сотня фунтов. Но зачем вы спрашиваете, мисс? Думаете, можно получить сотню фунтов, просто рассказав, где он находится? Но ведь столько времени прошло. Вряд ли теперь они готовы заплатить так много, – миссис Пул не уточнила, кто такие эти «они».

– Не знаю, – покачала головой Мэри. – Но зато я знаю, у кого об этом можно спросить. Это было так давно, но я все еще помню…

Она не закончила фразы. Миссис Пул вышла из гостиной, неся поднос, и прикрыла за собой дверь. Мэри задумалась о секретах, которые ее мать унесла с собой в могилу. В ее голове начал складываться некий план действий. Завтра…

Но пока что было рано об этом думать. Сначала надо разобрать оставшиеся документы. Может быть, они поведают ей больше о том, что же случилось много лет назад. Она взяла журнал своего отца и начала читать с того места, на котором остановилась. Когда она наконец убрала бумаги обратно в портфель, камин уже почти догорел. Мэри поднялась в спальню, которую она занимала после того, как покинула детскую.

Она легла в постель, но никак не могла заснуть. Дом казался таким тихим! Раньше его всегда наполняли какие-то звуки: голос матери, проснувшейся посреди ночи, шаги сиделки Адамс, которая спускалась на кухню подогреть молоко… А сейчас дом вокруг нее был совсем пуст. Миссис Пул спала двумя этажами ниже, в комнате экономки рядом с кухней. Мэри преодолела искушение спуститься к ней и лечь спать в комнатушке Элис, чтобы слышать, как за стенкой похрапывает миссис Пул. Но она, в конце концов, была мисс Мэри Джекилл из дома 11, Парк-Террейс. Леди может испытывать страх, как и все остальные люди, но она не должна его никому показывать – так ее учила гувернантка. Так что Мэри лежала и смотрела в темноту, пока наконец сон не сморил ее, и во сне она видела, как мистер Хайд, криво усмехаясь, крадется по ночным улицам Лондона в неверном свете фонарей, опираясь на свою смертоносную трость.

Миссис Пул: – Я не храплю!

Мэри: – Не припомню, чтобы мне снилось что-то подобное. Откуда ты знаешь, что мне это снилось, раз я сама не помню?

Кэтрин: – Но ты ведь не помнишь, чтобы тебе снилось что-то другое, верно? Так что не спорь. Должно же тебе было хоть что-нибудь сниться. Не могу же я написать – и во сне Мэри видела что-то, только потом не помнила, что именно. У тебя совершенно нет литературного чутья.

Мэри: – Да, я не приучена лгать, если ты это имеешь в виду.

Наутро, после раннего завтрака, состоявшего из чая с тостами, Мэри попросила у миссис Пул ключ от лаборатории. Накинув на плечи шаль, она пересекла задний дворик и открыла дверь, которая простояла закрытой… как долго? С тех пор, как матушка стала слишком больной, чтобы слуги справлялись с уходом за ней, и Мэри пришлось нанять сиделку Адамс. То есть… около семи лет. Да и до того в лабораторию разве что раз в году заходила горничная для очередной уборки.

Мэри сама не знала, что рассчитывает тут найти. Но, может быть, ее отец оставил что-нибудь, чтобы ответить на вопросы, которыми она начала задаваться после просмотра бумаг из портфеля.

Лаборатория, которая когда-то служила анатомическим театром, была освещена неярким дневным светом. Серый отсвет лондонского дождливого дня лежал на рядах деревянных парт, расположенных кругами, как амфитеатр, чтобы студентам было удобно наблюдать операционные демонстрации. Парты покрывал густой слой пыли. На операционном столе в центре амфитеатра ее отец некогда производил и свои химические эксперименты. Спустя столько лет она еще помнила этот стол заставленным оборудованием – тут была бунзеновская горелка, два микроскопа, ступки и пестики разных размеров для ингредиентов. За спиной отца висела доска, исчерченная меловыми формулами, полки по сторонам комнаты были полны книг. Ее, маленькую девочку, редко пускали в лабораторию, но иногда отец сам приглашал ее понаблюдать за экспериментами. Таблица элементов с символами, которые значат так много для понимающего взгляда, и пламя бунзеновской горелки, менявшее цвета, когда доктор добавлял в него те или иные химикалии – скорее чтобы развлечь дочку, чем с какой-то практической целью, – все это казалось ей настоящей магией. Она смеялась, хлопала в ладоши, наблюдая за удивительным представлением…

Теперь тут не осталось ничего. Театр опустел.

Мэри поднялась по ступенькам амфитеатра на промежуточный этаж, где находился отцовский кабинет. Дверь болталась на полусорванных петлях, как будто ее вышибли силой. Окно, выходившее на аллею, было покрыто пылью, по углам свисала паутина. В кабинете оставалась прежняя мебель – письменный стол и стул, диван, зеркало в углу. Застекленные шкафы, где некогда хранились химикалии, теперь были так же пусты, как книжные полки в лаборатории. На всем здесь тоже лежал толстый слой пыли. Мэри заглянула в ящики стола – пусто.

Когда она спускалась с промежуточного этажа обратно, в дверь лаборатории заглянула миссис Пул.

– Ну как, мисс? Нашли что-нибудь?

– Ничего. Вы не знаете, что сталось с бумагами моего отца? Я помню, ими раньше был завален весь стол…

– А как же, мисс, – миссис Пул оглядывала пыльный амфитеатр с профессиональным неодобрением. – Все до единой бумажки сожгли после его смерти. Я до сих пор помню ту ночь, хотя уже столько лет прошло. Мой отец и мистер Аттерсон взломали дверь кабинета, а потом отец сообщил слугам, что доктор Джекилл скончался. Несчастный случай, вот как он сказал, но между нами то и дело всплывало слово «самоубийство», все эти слухи, шепотки… Мистер Аттерсон провел полночи у вашей матушки, а на следующий день они с моим отцом вынесли тело доктора в простом деревянном гробу. Тут-то и стало ясно, что это в самом деле самоубийство. Иначе почему бы никого из слуг не пригласили на похороны? Там были только мистер Аттерсон и ваша матушка, а тело сожгли, и даже надгробного камня на могилу не положили, так что и непонятно, где лежит его прах, на память осталась только мемориальная табличка в Сент-Мэрилебон. После чего здесь все вычистили и уничтожили – химикалии, бумаги, даже книги. Ваша матушка очень стойко это перенесла. Сломалась она гораздо, гораздо позже – от напряжения, я полагаю.

– Значит, документы, которые моя мать сохранила в банке, – единственное, что осталось, – подытожила Мэри. Все, что осталось ей от отца… И от тайны его жизни и смерти.

– Думаю, что так, мисс. Вам тут что-нибудь еще нужно? А то, раз уж вы открыли эту комнату, я хотела бы здесь как следует проветрить, а потом я приду сюда с метлой – и со множеством тряпок. Вы только гляньте, настоящий ужас! – миссис Пул провела пальцем по столешнице. Палец посерел от многолетней пыли.

– Мне ничего не нужно, только макинтош и зонтик, если не возражаете. Я снова должна выйти в город. У меня в планах один визит.

– Вы пойдете в банк, мисс?

– Пока что нет. Я все расскажу по возвращении.

Мэри: – Если бы я тогда знала то, что знаю сейчас…

Жюстина: – И что, тогда ты поступила бы иначе? Мне в это не верится.

Мэри: – Но, может быть, я бы чувствовала себя иначе. Хотя не думаю, что это могло что-нибудь изменить. Знаете, в детстве я искренне думала, что мой отец – волшебник. И считала его самым замечательным человеком на свете.

Жюстина: – То, что случилось потом, не должно уничтожить эту память о нем.

Кэтрин: – Бога ради, Жюстина. Ты слишком легко прощаешь.

Двадцать минут спустя Мэри уже звонила в дверь дома 221б на Бейкер-стрит.

Стоило ей дойти до парадного входа искомого дома, дождь чудесным образом прекратился. Идти ей было недалеко – короткая прогулка вдоль Риджентс-парка, и она на месте. Она только задержалась на минутку в церкви Сент-Мэрилебон – присела на одну из скамеек и помолилась о своей матери… а также об отце. Девушка остановилась на миг у таблички на стене; надпись на ней была очень короткой: «Генри Джекилл, меценат». Она даже не знала, где он похоронен, хотя мистер Аттерсон и утверждал, что ее отец упокоился на освященной земле. Где бы сейчас ни пребывал его дух, она надеялась, что он обрел покой… Но от молитвы ее отвлекали мысли о таинственных платежах, о письме, которое она прочла прошлой ночью, о лабораторном журнале отца. Если бы можно было как-то все прояснить!

Обратилась ли она по верному адресу? Скоро ей предстояло это узнать.

Мэри: – Я в твоем изложении похожа на героиню бульварного романа. У меня тогда совершенно не было подобных мыслей.

Беатриче: – А о чем ты тогда думала?

Мэри: – О том, сколько могут стоить новые башмаки. Если мне придется так много ходить по Лондону, нужна новая пара обуви, покрепче, а я не была уверена, что могу себе позволить подобную трату. Вот какие мысли отвлекали меня от молитвы, если вы хотите знать правду. Размышления о состоянии моих башмаков.

Мэри, которая вовсе не думала о ценах на обувь, потому что это очень скучная тема, закрыла свой зонтик – осторожно, чтобы не выронить из-под мышки портфель, полученный от мистера Геста. Она позвонила – и звонок отозвался эхом в глубине дома. Ожидая, Мэри пыталась заодно отряхнуть грязь, налипшую на подол платья, и жалела, что не надела костюм для прогулок – впрочем, пока она все равно не могла позволить себе купить новый, траурный. Да толку отряхиваться – на обратном пути до дома она все равно снова перепачкается. Будто в ответ на ее мысли мимо прогрохотал экипаж, разбрызгав грязь по булыжникам мостовой и подняв каскад мутной воды, которая чудом не окатила девушку.

На миг она пожалела, что она леди, – так хотелось громко выругаться экипажу вслед.

Мэри: – Ну, хотя бы здесь все описано верно!

Почему никто не отвечает на звонок? Она позвонила еще раз.

– Очень извиняюсь, мисс, – дверь открыла женщина с седыми волосами, заправленными под старомодный чепец. Она явно занималась уборкой – в руке у нее была перьевая метелочка для сметания пыли. – Мне просто пришлось спускаться к вам с третьего этажа. Слух у меня уже не тот, что прежде, и когда вы позвонили в первый раз, я подумала, что мне просто показалось. А потом вы позвонили снова…

– Я хотела бы видеть мистера Холмса, – сказала Мэри. – Боюсь, что он не назначал мне встречи, но у меня к нему очень важное дело. Он сейчас принимает?

– Ах вы бедняжка, – захлопотала женщина. Может, это его экономка? Нет, наверняка это знаменитая миссис Хадсон! – Мистер Холмс у себя наверху, и я уверена, что он сможет вам помочь, в какую бы беду вы ни попали. Он совершенно не возражает, когда его отвлекают по важным вопросам. Напротив, радуется, если ему приносят новое дело, а я уверена, что так оно и есть. Он любит сложные запутанные дела.

Мэри невольно улыбнулась. Миссис Хадсон явно сочла ее очередной «девой в беде», явившейся просить о помощи знаменитого детектива. Который наверняка очень даже возражает, когда его отвлекают… Но тут уже Мэри не могла ничего поделать.

– Спасибо, миссис…

– Хадсон. Миссис Хадсон. Я сдаю комнаты наверху джентльменам и поддерживаю в доме чистоту. Вернее, поддерживала бы, если бы они мне это позволяли. Должна предупредить вас, мисс, – там у них ужасный беспорядок.

Миссис Хадсон проводила Мэри вверх по узкой лестнице. На площадке второго этажа она остановилась и постучала в дверь.

– Мистер Холмс, вас желает видеть юная леди, – сообщила она.

Из-за двери послышался звук выстрела. Потом еще один.

Мэри невольно поморщилась – один раз, потом другой – но миссис Хадсон и бровью не повела. Просто подождала пару секунд и продолжила:

– У нее очень важное дело, мистер Холмс.

Третий выстрел, и наконец:

– Хорошо, пусть войдет, – судя по тону голоса, донесшегося изнутри, посещение Мэри было чертовски несвоевременно.

Миссис Хадсон открыла дверь перед Мэри и пригласила ее:

– Заходите, пожалуйста, мисс. И не позволяйте мистеру Холмсу вас напугать. Если кто-нибудь и способен разрешить вашу проблему, так это он.

Она чуть помедлила, словно ожидая, что Мэри прямо в дверях изложит ей суть своей проблемы. Злой отец? Жених, сбежавший из-под венца? Но Мэри сказала только:

– Благодарю вас, миссис Хадсон, – и вошла.

Да, в комнате царил ужасающий беспорядок.

На каминной полке в ряд стояли черепа, представлявшие, как показалось Мэри, разные физиогномические типы – от высших к низшим. Последний череп в ряду явно принадлежал обезьяне, и словно бы в насмешку именно он был увенчан цилиндром. У окна располагалась фотографическая камера, с которой свисал оперный плащ, очевидно, составляющий комплект с цилиндром. Длинный стол у окна был завален разным оборудованием, живо напомнившим девушке отцовскую лабораторию: здесь была и бунзеновская горелка, и портативная маленькая камера, и микроскоп, и стеклянные сосуды, чье содержимое подозрительно напоминало человеческие уши в прозрачном растворе. Гипсовая отливка руки и отпечатков пальцев. Коробочки почвы разных цветов – от красноватого до черного. На стене над камином – полки, перегруженные книгами. Стопки книг также лежали и на полу, и на диване, занимали целиком одно из кресел. Другое кресло занимала скрипка.

Человек, стоявший посреди комнаты, держал в руке пистолет. Это был долговязый мужчина с высоким лбом и с носом того типа, который обычно именуют орлиным. Мэри подумала, что он весь целиком похож на пытливую и внимательную хищную птицу. Рукава его рубашки были закатаны, дуло пистолета смотрело в стену.

Диана: – Ты же не собираешься сделать из него героя? Читать будет просто тошно.

Беатриче: – А мне кажется, мистер Холмс вполне подходит на роль героя.

Диана: – Не больше, чем ты!

Обои на стене были пробиты множеством дырочек от пуль, складывающимися в инициалы – VR, VR, VR – Victoria Regina, «королева Виктория». На миг Мэри засомневалась, не лучше ли ей было сразу пойти в Скотланд-Ярд.

Из-за высокой стопки книг на диване поднялся второй обитатель комнаты – усатый, пониже ростом и поплотнее Холмса. В отличие от своего друга он был полностью одет – в костюм-тройку и при галстуке.

– О чем вы вообще думаете, Холмс? Вы испугаете девушку.

– Я не испугалась, доктор Ватсон, – сказала Мэри. – Я читала ваши рассказы о делах мистера Холмса и хорошо осведомлена о его странностях. Хотя мне видится в стрельбе в закрытом помещении нечто театральное, вам так не кажется? По правде говоря, я думала, что вы вставили в повествование такой эпизод просто для создания драматического эффекта.

– Ха! Ловко она вас срезала, Ватсон! – воскликнул человек с пистолетом. – Хотя скорее не вас, а меня. Ничто не сравнится с иронией современной юной леди, если нужно выставить кого-то дураком. Хотя со своей стороны могу поклясться, что стрелял ради практического эксперимента, что бы вам там ни показалось. Итак, мадам, расскажите мне, кто вы такая и какой помощи ищете этим утром. Потеряли мопсика или шпица? Последнее время мне часто приходится заниматься поиском пропавших собачек. Я – Шерлок Холмс, а это, как вы и сами совершенно верно заключили, мой помощник, доктор Ватсон.

– Нет, – отозвалась Мэри. Мопсик или шпиц, значит?! – Я пришла, чтобы расспросить вас об убийстве, имевшем место четырнадцать лет назад. Мне сдается, что вы были вовлечены в то расследование. Меня зовут Мэри Джекилл.

– В самом деле? – Холмс положил пистолет на столик рядом с микроскопом. – Присаживайтесь, мисс Джекилл. Я отлично помню то дело – и вашего отца, Генри Джекилла, хотя прошло уже немало лет. Я тогда интересовался химией, и его мне рекомендовали как лучшего специалиста в этой области. Может быть, автора сомнительных теорий – но тем не менее блестящего ученого. Помните убийство сэра Дэнверса Кэрью, Ватсон? Это было в самом начале нашего с вами сотрудничества, когда я только начинал задумываться о практике детектива-консультанта. Мисс Джекилл тогда, должно быть, было…

Мэри поставила зонтик в стойку рядом с парой фехтовальных рапир.

– Садитесь, мисс Джекилл, – доктор Ватсон снял стопку книг с ближайшего к двери кресла. Она послушно села, отметив прожженные сигаретами дырки на подлокотниках, и устроила портфель у себя на коленях.

– Убийство произошло четырнадцать лет назад, – сказала она. – Мне тогда было семь.

– Да, припоминаю дочь Джекилла. И ее мать.

– Моя мать недавно скончалась, – сказала Мэри.

– Мои соболезнования, – Ватсон коротко поклонился ей. – Но что до вашего вопроса, Холмс, нет, я не помню того убийства.

– Благодарю за сочувствие, – смерть матери была последним вопросом, который Мэри сейчас хотелось обсуждать. Она повернулась к Холмсу: – Помните, тогда была назначена награда…

– Я не занимался тем делом напрямую, но вы, должно быть, читали о нем в газетах. Убийство отличалось особой жестокостью, к тому же много значило высокое положение жертвы. Сэр Дэнверс Кэрью, член парламента, близкий друг Гладстона, влиятельный сторонник движения за автономию Ирландии. Факты, вкратце говоря, были таковы, – Холмс смел с дивана еще одну стопку книг и сел, уперев локти в колени и переплетя пальцы. Взгляд его устремился на стену над головой Мэри, как будто он вглядывался в события четырнадцатилетней давности.

– Сэра Дэнверса нашли на улице в Сохо. Он был жестоко избит, побои привели к смерти. Голова его была проломлена тростью – рядом с трупом валялась и сама эта сломанная трость. И кошелек, и часы остались при покойном, но вот документов, позволяющих установить его личность, не было, если не считать письма в кармане, адресованного поверенному по фамилии Аттерсон. Этого Аттерсона разыскали и пригласили на опознание, и он идентифицировал убитого. Полиция также знала и убийцу: горничная, которая смотрела в окно на освещенную улицу, поджидая своего ухажера, заметила человека, которого опознала как мистера Хайда. Он жил по соседству вместе с женщиной, которая не приходилась ему женой. Горничная наблюдала, как он прошел по улице, остановился под фонарем взглянуть на часы – именно тогда она хорошо его разглядела – а потом встретил на углу сэра Дэнверса Кэрью. Последовал разговор, перешедший в ссору. Хайд ударил Кэрью по голове тростью, а когда тот упал, продолжил избивать его до тех пор, пока тело не перестало подавать признаки жизни. Аттерсон сказал полицейскому, что Хайд служит у одного из его клиентов, некоего доктора Джекилла, проживающего неподалеку от Риджентс-парка. Это совсем рядом с Бейкер-стрит, и я вижу, что мисс Джекилл пришла к нам пешком, хотя и не через парк. Почва Риджентс-парка отличается от прочей лондонской грязи, потому что состоит главным образом из земли цветочных клумб. А на ботинках мисс Джекилл я вижу обычную уличную грязь с Мэрилебон-стрит, и еще брызги из сточных канав.

Мэри глянула на свои башмаки. Что же, в следующий раз надо будет собрать на них для мистера Холмса грязи поинтереснее! А если серьезно, зачем они сейчас углубляются в подробности убийства Кэрью? Она начинала терять терпение.

– Уверен, что все пошло не так гладко с этим делом, – сказал Ватсон. – Иначе вы бы сейчас его так детально не припомнили.

– Вы меня неплохо знаете, – согласился Холмс. – Аттерсон отвел полицейского по месту жительства Хайда в Сохо, это было совсем близко, за углом. Но Хайд бесследно пропал. Полиция прочесала Лондон, а за ним и всю Англию в поисках убийцы, но он словно растворился в воздухе. Я был заинтригован его исчезновением до такой степени, что решил собственноручно заняться его делом. Об английской полиции можно сказать многое, но вот в тщательности и дотошности им не откажешь. Очень трудно вот так взять и исчезнуть из их поля зрения, не оставив следа. В то время у меня еще не было официальных связей с полицией, но мой брат Майкрофт неплохо знал Джекилла, так что я попросил его представить меня доктору. Тот принял меня благосклонно и не уклонялся от обсуждения таинственного дела. Он рассказал мне, что Хайд служил при нем кем-то вроде ассистента, помогал с научными экспериментами. Однако он тоже заявил, что после убийства ни разу не видел Хайда. А вскоре после нашей встречи Джекилл покончил с собой.

Да, Мэри припоминала подробности того визита – долговязый посетитель у отца в кабинете, расхаживающий туда-сюда на своих длинных, похожих на ножницы ногах, и старый мистер Пул, говорящий ей, что нельзя сейчас мешать отцу – он принимает очень важного джентльмена, детектива. Она догадалась, что это и был знаменитый мистер Холмс, о чьих расследованиях появлялись такие интересные статьи в The Strand.

– Холмс! – воскликнул Ватсон. – Не стоит задевать чувства мисс Джекилл!

– Я в полном порядке, спасибо за заботу, – сказала Мэри. – Я только хотела бы знать, предложение о награде за информацию об убийце еще действует? Потому что, возможно, у меня есть некоторая информация…

– Тот случай всегда интриговал меня, – сказал Холмс. – Хайда так и не нашли, и в конце концов Скотланд-Ярд попросту прекратил розыски. Я сам больше не занимался этим делом и не расследовал в том числе причины самоубийства доктора Джекилла. Как я уже упоминал, это было самое начало моей детективной карьеры, и сразу появилось немало других дел, требовавших моего внимания.

– Мистер Холмс, – сказала Мэри. – Так что насчет награды, существует она или нет? Сразу после убийства было объявлено, что за информацию о местонахождении мистера Хайда назначено вознаграждение, но после стольких лет я не уверена…

– Да, награда была объявлена, – подтвердил Холмс. – Сто фунтов за информацию, напрямую указывающую на местонахождение убийцы. Ее предложила семья сэра Дэнверса Кэрью. Но готовы ли члены семьи раскошелиться на такую сумму сейчас – я не знаю. Однако есть способ это узнать. Лучше всего спросить инспектора Лестрейда из Скотланд-Ярда. У меня с ним назначена встреча через час – мы собираемся обсудить убийства в Уайтчепеле. Те самые «уж-жасные убийства», о которых кричат газетчики. Ватсон, боюсь, тайне зверинца лорда Эйвбери придется подождать. Сейчас нас ожидает сразу две тайны, обе из которых куда интереснее, чем пропавшие животные. Если Лестрейд ничего не знает, он по крайней мере скажет нам, с кем из членов семьи можно связаться. Но по какому вопросу связаться? Извините за прямоту, мисс Джекилл, но вы непохожи на персону, которая имеет связи с преступниками и может знать об их местонахождении.

– И все-таки я могу знать, где найти Хайда, – ответила Мэри.

– В самом деле? – Холмс улыбнулся. Было ясно, что он ни на секунду ей не поверил. – Это было бы замечательно, мисс Джекилл. Можете мне рассказать?

Мэри заговорила самым деловым своим тоном.

Диана: – Самым деловым? Да она всегда говорит так, будто ведет деловое собрание. Вы, наверно, имели в виду ее самый менторский тон.

Жюстина: – Диана, ты же знаешь – все, что тебе говорит Мэри, служит твоему же благу. Кто-то ведь должен тебя удерживать от проказ. Кто, например, изрезал ножницами все наше нижнее белье, потому что Мэри сказала, что этот кто-то на сей раз не поедет в Вену?

Мэри: – Можно подумать, что словами можно ее от чего-то удержать. А теперь миссис Пул мучается, зашивая наше белье, – когда я ее последний раз видела, она была просто в отчаянии…

Диана: – Удержать! Еще чего! В тот день, когда я послушаюсь Мэри, я съем собственные ботинки.

Мэри: – По крайней мере это ненадолго займет твой рот, и мы насладимся тишиной.

Мэри заговорила самым деловым своим тоном.

– После смерти моей матери мой поверенный… – не то чтобы мистер Гест оставался ее поверенным, но так оно звучало более респектабельно, – сообщил мне, что она регулярно выплачивала некую сумму Обществу святой Марии Магдалины. Один фунт в неделю – на содержание Хайда. Взгляните.

Она вытащила расчетную книгу, водрузила ее поверх стопки книг на столе и открыла на нужной странице. Мужчины склонились над ней, чтобы лучше разглядеть.

– Я подозреваю, что Хайд шантажировал ее какой-то информацией, полученной за время службы у моего отца. Сегодня утром я разузнала об адресате платежа, Общество Марии Магдалины – это благотворительный приют в Уайтчепеле. Думаю, мы можем найти Хайда там.

– Дело становится все интереснее, – сказал Холмс. – И все больше стоит дальнейшего расследования. К сожалению, сегодняшний день у меня целиком занят с Лестрейдом. Эти убийства – что-то особенное, Флит-стрит никак не может успокоиться, каждый день очередная жертва появляется на первой странице газет. Особенно подчеркивается, что тела расчленены – у одной жертвы отрезали руки, у другой – голову… Но я уверен, что истина об убийствах в конце концов окажется простой. Зрелищные и кровавые дела обычно проще и скучнее, чем они кажутся изначально.

– Наверняка убийца – сумасшедший, – сказал Ватсон. – Кому еще в голову придет убивать молодых женщин и резать на части их тела? Конечно, это маньяк-безумец.

– Даже безумцы в своем безумии следуют определенным схемам, – возразил Холмс. – Ватсон, я попросил бы вас сопроводить мисс Джекилл в этот благотворительный приют. Попробуйте определить, в самом ли деле там скрывается Хайд – разумеется, незаметно. А после вы можете встретиться со мной и все мне изложить.

– Сопроводить мисс Джекилл? – воскликнул Ватсон. – Холмс, вы не можете посылать девушку в Уайтчепел на поиски опасного преступника! Это неблагоразумно даже для вас, Холмс. И примите во внимание название общества. Наверняка неприлично и неуместно…

– Я готова пойти, – вмешалась Мэри. – И я понимаю, на что указывает название общества. Я внимательно читала Библию и знакома с историей Магдалины. Как бы я могла жить в Лондоне, не зная, что на улицах города встречаются проститутки и что существуют общества для их спасения. Доктор Ватсон, в самом деле, я же читаю газеты.

Хотя Мэри и прожила в Лондоне всю свою жизнь, бывать в Ист-Энде ей ни разу не приходилось. Миссис Пул предостерегала ее, что эти районы – Уайтчепел и Спиталфилдс – просто настоящая обитель зла. Так что Мэри было даже любопытно посмотреть, и впрямь ли там так ужасно, как ей говорили.

Миссис Пул: – Отправлять вас туда, мисс, – это был крайне неподобающий поступок!

Кэтрин: – Это я еще не перешла к той части, где Холмс действительно отправляет ее в опасное место, миссис Пул! Пожалуйста, не пугайте наших читателей раньше времени.

Мэри: – Если у нас вообще будут читатели. Вы думаете, кто-то правда может настолько заинтересоваться нами и тем, как наши жизни пересеклись?

Беатриче: – Люди всегда интересуются чудовищами. Думаю, Кэтрин это хорошо известно.

Кэтрин: – Да, это так.

– Поэтому я и отправляю с ней вас, – сказал Холмс. – Вы обеспечите ей необходимую защиту. Вы ведь никогда не видели Хайда, а она видела – он был лаборантом ее отца. Мисс Джекилл, вы уверены, что сможете узнать его – по прошествии стольких лет? Не забывайте, тогда вы были только ребенком.

– Абсолютно уверена, – ответила Мэри. – Такого человека, как мистер Хайд, забыть невозможно.

– Что же, – сказал Холмс, – тогда начнем наше расследование. Мисс Джекилл, вы ответственны за опознание мистера Хайда. Если вы его действительно обнаружите, наше дело – его арестовать и обеспечить получение вами награды. Ватсон, вы отвечаете за безопасность мисс Джекилл. Вы не будете делать ничего – повторяю, ничего – кроме того, что установите, там ли Хайд. После посещения вами приюта мы вместе обсудим дальнейший план действий.

– Хорошо, Холмс, – ответил Ватсон. – Я бы предпочел не впутывать в это дело мисс Джекилл, однако, несомненно, если Хайд жив, его следует арестовать. Нельзя позволять опасному преступнику скрываться в Лондоне.

– Может быть, мы тогда пойдем? – Мэри взглянула на часы. – Уже почти полдень, и я уверена, что дорога тоже займет у нас некоторое время.

Вообще-то она не имела представления, как долго добираться по указанному адресу – или как именно они собираются туда попасть, ведь не пешком же? Но бесконечное обсуждение так утомило ее – особенно рассуждения об уместности ее участия. Мистер Холмс по крайней мере мыслил практически.

Миссис Пул: – И совершенно неподобающе!

Кэтрин: – Да-да, конечно. Вы это уже отметили. Спасибо большое, миссис Пул.

– Встретимся снова здесь, у нас, Холмс? – спросил Ватсон. Мэри заметила, что он, надевая пальто, опустил в карман пистолет.

– Нет, найдете меня в Скотланд-Ярде. Если меня там не будет, значит, я отбыл с инспектором Лестрейдом.

Значит, сегодня Мэри собирается посетить не только Уайтчепел, но и Скотланд-Ярд! Это куда интереснее, чем сидеть дома и волноваться о нехватке денег. Она упаковала расчетную книгу обратно в портфель и встала.

– Хорошо, мистер Холмс, сегодня вечером мы отчитаемся вам в своих открытиях. Доктор Ватсон, вы готовы?

– Я найду нам кэб на Бейкер-стрит. Идемте, мисс Джекилл.

Мэри забрала из стойки свой зонтик, кивнула на прощание Холмсу, который улыбался – она представления не имела, чему именно, – и вышла вслед за Ватсоном. Спускаясь за ним по лестнице, она смутно беспокоилась о том, сколько может стоить кэб до Уайтчепела и чем она собирается за него платить. В ее кошельке можно было наскрести от силы пару шиллингов. Нужно было до визита к Холмсу зайти в банк, но она же не могла предположить, что ей придется брать кэб сегодня утром, просто хотела поскорее раскрыть тайну Хайда… К тому же она не очень представляла, как добраться до Клеркенвелла. Может быть, сегодня же вечером, после расследования, у нее все же получится закрыть счет матери и забрать деньги. Тогда она готова к таким неожиданным разъездам.

– Мистер Ватсон, насчет платы за кэб, – начала было она.

– О, не волнуйтесь, мисс Джекилл, – он придержал перед ней входную дверь. – Вы помогаете нам в расследовании. Все расходы, разумеется, берет на себя мистер Холмс.

Они вышли на Бейкер-стрит, по которой громыхали кэбы, а уличные торговцы выкрикивали: «А-атличная свежая треска!» или «Яблочки, яблочки, полпенни за фунт!». Слева виднелись деревья и лужайки Риджентс-парка, справа слышался шум Сити.

Мэри думала о том, что прочла в лабораторном журнале отца и в письмах, о том, что она не рассказала мистеру Холмсу. Ему не следовало об этом знать – по крайней мере пока. Но времени на раздумья у нее особенно не было – Ватсон взмахом руки уже остановил кэб и предложил ей сесть. Мэри подобрала край платья и уселась на кожаное сиденье, мысли ее устремились к тому, что ожидало их в Уайтчепеле. ...