Л. С. Хилтон Ультима

L. S. Hilton

ULTIMA

Copyright © L. S. Hilton 2018

The moral rights of the author have been asserted

All rights reserved

Published in Russia by arrangement with The Van Lear Agency and Bonnier Publishing Fiction.

© Н. А. Пресс, перевод, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Майклу Платту, с благодарностью

Пролог

Накануне аукциона мы, взявшись за руки, гуляли по вечернему городу. Лондон словно преобразился: ночь выдалась на редкость теплая, фонари выстроились в ряд, заливая фосфоресцирующим светом поверхность реки, неподвижно застыли по-летнему густые аметистовые тени деревьев Сент-Джеймс-парка.

Позже, уже в спальне, он поцеловал меня, и я ощутила собственный, едва уловимый вкус на его губах. Свет включать не стала, просто открыла окно. Мне хотелось окунуться в сладкий, грязный воздух Лондона, ощутить его прикосновение к разгоряченному телу. Я опустилась на него, чувствуя, как его язык оказывается ровно между моих половых губ. Медленно отклонилась назад, изгибаясь всем телом навстречу члену. Сильная мужская ладонь уверенно сжимала мою шею чуть ниже затылка, тело выгнулось дугой в предвкушении, на секунду я замерла, а потом он перевернул меня на бок, так что мои ноги оказались вытянутыми вдоль его груди. Целуя мои щиколотки, он вошел в меня ленивым, неторопливым движением, поглаживая раскрытой ладонью низ моего живота.

– Ti amo, Джудит. Я люблю тебя.

– Докажи.

– Куда?

Куда? Да повсюду.

– Прямо туда! И на волосы, в рот, на кожу, на попу! Хочу все, до последней капли. Хочу пить тебя, пить твою сперму!

Он снова перевернул меня и поставил на четвереньки. Я уперлась ладонями в изголовье кровати, но он схватил меня за запястье, выкрутил мне руку за спиной, толкнул на подушки и обрушился на меня всем весом, одним тяжелым, неотвратимым движением. Я раздвинула ноги пошире, приглашая войти во влажную расщелину.

– Еще?

Очередной толчок.

– Еще? – спросил он, опускаясь на колени и входя в меня одним пальцем, потом двумя, потом тремя. – Хочу, чтобы ты меня умоляла. Давай умоляй! Скажи, что жить не можешь без моего члена!

– Пожалуйста! Не останавливайся! Трахни меня! Пожалуйста!

– Хорошая девочка!

Я так вспотела, что его ладони скользили по моей коже, когда член снова вонзился в меня. Изогнувшись, я взяла в руку его яйца, крепко сжала, движения становились все быстрее и быстрее, попадая в самую сердцевину меня, и наконец, с резким стоном я кончила.

– А теперь перевернись и открой рот.

Потом мы лежали в темноте, и я гладила его лицо, целовала веки, уголки рта и любимую впадинку за ухом.

– Можно задать тебе вопрос? – спросила я, уткнувшись ему в шею и чувствуя губами ровное, ставшее родным биение его пульса.

– Все, что угодно, дорогая.

– Когда конкретно ты планировал убить меня?

Пульс остался ровным. Ни малейшего напряжения, никакой реакции. Он приподнялся на локте, наклонился ко мне, наградил меня долгим поцелуем взасос, потом отстранился и прошептал:

– Завтра, любимая. Или послезавтра.

Часть первая Холст

1

Шестью месяцами ранее

Раньше мне не доводилось бывать на юге Италии, но, судя по всему, этот визит должен был стать первым, последним и недолгим. Главным образом потому, что инспектор Ромеро да Сильва из финансовой полиции целился из своего пистолета мне прямо в сердце. Мы стояли на берегу моря где-то в Калабрии, а точнее, на бетонной платформе посреди темного, свинцового моря. Метрах в ста от нас на волнах покачивался небольшой ржавый грузовой корабль, толстый резиновый шланг соединял его с водоочистными сооружениями поблизости. Можно было бы попробовать добраться до него вплавь, но да Сильва уже сообщил мне, что если он не прикончит меня, то за него это сделает течение. И хотя за последние несколько часов я имела возможность убедиться в том, что на фоне да Сильвы мои способности к ведению двойной жизни находятся, мягко говоря, на любительском уровне, тут я почему-то ему поверила. С другой стороны, риск меня возбуждает. К тому же я увидела кое-что, чего да Сильва разглядеть не мог. У него за спиной по пляжу в нашу сторону медленно, но целеустремленно шел какой-то мужчина. Вряд ли это был случайный прохожий, потому что в руках у него была снайперская винтовка.

– Либо закончим все здесь, либо ты едешь со мной, и попробуем некоторое время поработать вместе, – уверенно произнес да Сильва, не спуская меня с прицела.

– Поработать вместе? – сквозь зубы процедила я.

Подходящий момент задуматься обо всем, что я сделала, обо всем, что привело меня сюда, обо всем, чем я была и чем я стала. Но я решила действовать по-другому и ответила:

– Что ж, давай! Давай стреляй! Вперед!

Раздался выстрел, лицо да Сильвы исказилось от удивления. Второй раз за неделю меня пытались убить. Но пуля вылетела не из «каракала» да Сильвы, который продолжал целиться мне прямо в сердце, а сзади, с пляжа. Медленно, не меняя положения тела, да Сильва повернул голову и увидел человека у подножия скалы. Тот дал предупредительный выстрел в воздух. Я едва сдержалась, чтобы не сказать, что, по крайней мере, кто-то здесь ведет себя по-деловому, но момент был неподходящий. В воздухе едва ощутимо запахло порохом, в мрачное, серое декабрьское небо поднимался дымок.

– Девчонка! Мне нужна девчонка! – прокричал снайпер.

– Ты умеешь плавать? – шепнула я да Сильве.

– Слишком сильное течение, – медленно произнес он. – Это не шутки.

– Схвати меня и держи перед собой! Потом по трубе!

– А если он тебя застрелит?

– Ты же сам только что собирался это сделать!

Снайпер направил на нас винтовку, и тут да Сильва бросился вперед, схватил меня за плечо, резким движением развернул спиной к себе и, кружась, словно в танце, поменялся со мной местами, оказавшись спиной к морю. Теперь винтовка была направлена на меня. Ну что ж, хоть какие-то изменения.

– Ты меня не расслышал? Отпусти девчонку!

Не спуская нас с прицела, снайпер уверенно двинулся в нашу сторону по заваленной мусором гальке. Прикрываясь моим телом и держа меня за горло согнутой в локте рукой, да Сильва сделал шаг назад, потом еще один и еще один, и я почувствовала, как его хватка ослабла, он отпустил меня, над моей головой просвистела вторая пуля, и я бросилась на бетон, прикрывая голову руками. Всплеск – и тишина. Я осторожно приподняла голову. Да Сильва только что сказал мне, что если я брошусь в море, то не протяну там и нескольких минут, но ему удалось доплыть до трубы. Я видела, как он отчаянно борется с волнами. Снайпер приближался, у меня оставалось секунд двадцать, не больше, – маловато для принятия взвешенного решения. Труба была слева, пара-тройка движений руками – и я там. Перекатившись на бок, я сделала глубокий вдох, задержала дыхание и бросилась в воду.

Да Сильва сказал правду: подводное течение было настолько сильным, что я слышала его глухое, мощное гудение, слегка заглушаемое гулом трубы под давлением. У меня перехватило дыхание, но не от холода, а от силы течения. Тяжелый пуховик уже превратился в мокрый саван и намотался на голову. Я извивалась, пытаясь сорвать его с головы, ослепленная соленой водой и жуткими приступами паники. Стоило мне всплыть на поверхность, как рядом ударила еще одна пуля, и я в отчаянии, из последних сил дернулась в сторону неровного края трубы. Мне почти удалось перекинуть одну ногу, я прижалась щекой к скользкой, отвратительной резине, покачивавшейся на волнах, вцепилась зубами в пуховик, порвала его, высвободила правую руку. Не успела я высвободить левую руку и поудобнее ухватиться за трубу, как волна ударила мне прямо в лицо и пахнущая тухлыми водорослями вода наконец сорвала с меня этот чертов пуховик. По комплекции я была меньше да Сильвы, труба оказалась слишком широкой, и я не могла спрятаться под ней, не задохнувшись. Мне пришлось схватиться за край, подтянуться и залезть на нее. Так я, по крайней мере, могла более или менее видеть, что происходит. Хотя лучше бы не видела. Мужчина на пляже сидел верхом на трубе, в месте ее соединения с платформой, и готовился выстрелить снова. Раздался выстрел, но целился мужчина не в меня. Видимо, да Сильва где-то в воде, чуть дальше. Мужчина двинулся вперед, оседлав трубу, словно ковбой лошадь. На качавшемся неподалеку корабле никаких признаков жизни не наблюдалось. Если мы втроем сможем добраться дотуда, то дальше нам предстоит решать наши проблемы уже на палубе. У меня не было никаких средств самозащиты, кроме разве что заколки в заднем кармане джинсов, которые я надела вчера, еще в Венеции, когда решила, что да Сильва хочет арестовать меня за убийство. Когда все еще было спокойно. Самое время поностальгировать, вот только времени на это нет.

Заколка, то есть металлический зажим для волос, оказалась примерно десять сантиметров длиной, ее можно было согнуть и заколоть волосы узлом. Окоченевшими от холода пальцами я с трудом вытащила заколку из кармана. Думай, Джудит, думай! В качестве оружия я ее использовать не смогу, даже если стрелок вдруг подпустит меня достаточно близко. Больше он церемониться не станет и вряд ли будет взвешивать потенциальный риск нанесения ущерба. Зажав заколку в зубах, я в отчаянии двинулась вперед, проползла несколько метров, потом снова слезла с трубы, продолжая держаться за нее ногами, взяла заколку в руку и набрала полные легкие воздуха. Глаза щипало от соли, острые края трубы врезались в ладонь, я занесла руку вверх и со всей силы воткнула заколку в толстую резину шланга, она вошла туда целиком. С усилием дернув, я вытащила ее, шланг изогнулся, словно гремучая змея, вырвалась струя воды – давление там было приличное. Меня вытолкнуло на поверхность, но следующая волна снова затянула меня вниз. Я попыталась обхватить трубу руками, но она была слишком толстая, руки скользили, шланг извивался с безумной силой, дергая меня туда-сюда. Кое-как мне удалось всплыть на поверхность и глотнуть воздуха, хотя течение упорно тянуло меня вниз. Стрелка в зоне видимости не было. Задыхаясь, я изо всех сил работала ногами, горло горело от соли. Я беспомощно молотила руками и ногами по воде. О том, чтобы попытаться плыть, не было и речи: я уже выдохлась, мокрая одежда затрудняла движение, я могла разве что пытаться не утонуть. Просто некоторое время оставаться на плаву. Помню, как, опустив голову в безразличную, холодную глубину, я подумала, что мне, на удивление, уже не холодно.

– Сюда! Давай сюда!

Интересно, почему я не услышала мотора шлюпки? Голос да Сильвы почти заглушала свистящая песня моря, игравшая у меня в голове, как будто я приложила ухо к раковине. Крики итальянца мешали мне наслаждаться этой тихой, убаюкивающей мелодией. Ну почему просто не оставить меня в покое? По крайней мере, я смогу лишить его удовольствия победы, подумала я и перестала двигать ногами, ускользая в ласковые объятия моря.

Когда я открыла глаза, было темно, – наверное, наступила ночь. Угольно-черные облака, редкие проблески полумесяца. Проснулась я от холода. Промокшая, жесткая от морской соли одежда облепила тело, я вся дрожала, зубы стучали, как у заводного Щелкунчика. Похоже, я лежала на дне шлюпки, и каждый раз, когда снизу ударяла волна, казалось, что она бьет меня прямо в поясницу. Гудение двигателя отзывалось болью в ушах. В свете светодиодов я увидела, что да Сильва спокойно сидит на корме и правит. А вдруг я попала в ад, подумалось мне. Вдруг я обречена вечно плыть в лодке по реке Стикс в компании да Сильвы? Но у меня так болели ноги, так пересохло в горле, что с некоторым разочарованием я была вынуждена признать, что все еще нахожусь в царстве живых. Я попыталась сесть и ударилась головой о заднее сиденье шлюпки.

– Значит, ты в порядке, – обернувшись на звук, произнес да Сильва.

С удивлением я заметила, что моя правая рука лежит над головой в каком-то крайне неудобном положении. Я попыталась пошевелить ею, но тут же ощутила, как по мокрой коже запястья скользит металл. Да Сильва приковал меня к ножке скамьи.

– У тебя там есть вода.

Пошарив левой рукой под скамейкой, я нащупала пластиковую бутылку «Эвиан». На вкус вода показалась мне куда лучше, чем «Лафит» семьдесят третьего года.

– Засранец, – произнесла я, чтобы поддержать разговор.

– Почему?

– Я тебе, вообще-то, жизнь спасла! Он бы тебя в два счета пристрелил. И меня заодно.

– Так и я тебя спас, забыла? – тут же ответил он, и мне пришлось признать, что некоторая доля логики в его словах есть.

– Куда мы плывем?

– Заткнись!

– Я замерзла!

– Заткнись!

Я вытянула ноющие от боли ноги, но до итальянца мне было не достать. Да и зачем? Даже если мне удастся сбросить его за борт, в наручниках до управления я не доберусь. Но даже если случится чудо, что мне делать дальше? Без денег, без телефона, без паспорта? Если мне и удастся добраться до суши, до Венеции отсюда 700 миль, не меньше. Можно, конечно, автостопом… но в квартире в Венеции меня ждет труп – не самая приятная перспектива. К тому же чувствовала я себя отвратительно: меня тошнило, ведь я изрядно наглоталась соленой воды, руки и ноги нещадно болели, от мокрой футболки и джинсов было ужасно холодно – не май месяц. И вот я дрейфую непонятно где, в компании продажного итальянского полицейского, который несколько часов назад хотел меня пристрелить, а потом, судя по всему, сам чудом избежал пули снайпера. Вот такой незапланированный мини-отпуск…

– Откуда шлюпка?

– Позаимствовал! Снял с грузовой баржи. Времени спросить разрешения не было, отвязал и поплыл.

– А ты видел, что стало с нашим другом?

– Течение там жуткое, я же говорил. Он больше не будет нам докучать. Кстати, я уже два раза попросил тебя заткнуться!

– Мне надо в туалет! – взмолилась я.

– Какая разница, сходи здесь, у тебя все равно одежда мокрая. Развязывать тебя не собираюсь, даже и не мечтай.

– Как мило!

– Я же сказал: заткнись!

Мне не оставалось ничего другого, кроме как наблюдать за кучевыми облаками, то и дело проступающими из темноты. Устав от этого, я стала разглядывать да Сильву. Когда надоело и это, каким-то образом я умудрилась снова провалиться в сон.

В следующий раз я проснулась от толчка – шлюпка скребла дном сушу. Да Сильва склонился надо мной и, мило прижав меня коленом к скамейке, расстегнул наручник. Следы на палубе подсказали мне, что на шлюпке мы были не одни, хотя ничего, кроме груди да Сильвы, мне не было видно.

– Шлюпку можно бросить прямо тут, – спокойно произнес он, но я чувствовала исходящий от него соленый, с кислинкой запах пота – полицейский явно чего-то боялся. – Поднимайся!

Я послушно встала. Корма шлюпки, где раньше сидел да Сильва, все еще покачивалась на волнах. Чьи-то руки подняли меня, я изо всех сил вглядывалась в темноту, пытаясь рассмотреть лицо, но как только мои ноги снова коснулись земли, мне тут же завязали глаза. Все было проделано так быстро и профессионально, что я сразу поняла: кричать бессмысленно.

– Вы двое ведете ее. Я – за вами, – сказал да Сильва на каком-то южном диалекте, который я понимала с трудом, и меня тут же подхватили под локти.

– Сюда, синьорина, – произнес чей-то голос.

От говорившего несло рыбой и луком. От холода у меня совсем занемели ноги, но я, спотыкаясь, полезла вверх по крутому песчаному склону.

– Минутку… Вот мы и на месте, – по-деловому бесстрастно произнес Вонючка, как будто для него все это было обычным делом. – Теперь садитесь в машину. Вот так. Attenzione alla testa^[1].

Я с облегчением рухнула на мягкое кожаное сиденье. Вонючка пристегнул меня, и машина слегка просела, когда в нее залезли мужчины. Тепло, наконец-то мне тепло! Какое блаженство и какая роскошь! Если они избавятся от меня сейчас, я имею все шансы умереть счастливым человеком!

В начале пути я пыталась считать секунды, чтобы знать, на каком мы расстоянии от моря, но скоро бросила эту затею. Все эти приемчики, которыми рекомендуют пользоваться в случае похищения, не особенно актуальны: посылку с моим отрезанным ухом и послать-то некуда… Скорее всего, они везут меня в какую-нибудь дыру в сельской местности, пристрелят там и выбросят тело в канаву.

– Пора выходить, – раздался голос да Сильвы, как только заглох двигатель.

Мы с Вонючкой снова проделали странный кульбит «преступник – полицейский»: он вывел меня из машины, пригибая мне голову вниз.

– Сюда.

В груди глухими толчками забился страх. Из последних сил я сдерживала импульс попытаться сбежать, потом раздался щелчок замка, мой охранник толкнул меня вперед. Еще один щелчок. Непроизвольно я начала считать шаги, они включили свет, и теперь сквозь темную повязку я различала едва заметное свечение.

– Стой где стоишь! – приказал да Сильва. – Когда услышишь, что дверь закрылась, можешь снять повязку. Не раньше. Поняла?

С трудом, но я все-таки кивнула. Раздались шаги, скрип петель, дверь хлопнула, вспыхнула лампочка под потолком.

Комната напоминала гараж или сарай – бетонные стены, пыльный бетонный пол, ни одного окна. В углу валялся потрепанный голубой спальник, рядом стояли пластмассовый садовый стул и ведро. На спинке стула висела на удивление аккуратно сложенная мужская рубашка, а сверху – полотенце. Рядом со стулом обнаружилась фарфоровая тарелка в цветочек, а на ней – сэндвич и апельсин. Двухлитровая бутылка воды. Больше ничего. Несколько минут я простояла, прижавшись к стене и дрожа, прислушиваясь к малейшему шороху. Наконец, убедившись, что я в одиночестве, я, словно дикое животное, набросилась на сэндвич, проглотила его, практически не жуя, и выхлебала полбутылки воды, чтобы сухой хлеб и ветчина не так сильно царапали воспаленное от морской воды горло. Даже не помню, когда я ела в последний раз, – два дня назад? Доев все до последней крошки, я налила немного воды на ладони и смыла соль с лица, с трудом стянула с себя джинсы и надела рубашку. Апельсин решила оставить на потом, чтобы растянуть удовольствие.

Несколько кругов по бетонному полу, растяжка, чтобы оживить затекшее от бездействия тело, – вот и все развлечения на вечер. Подойдя к двери и прислушавшись, я не услышала ничего: ни щелканья зажигалки, ни разговоров вполголоса, ни шарканья ног. С внутренней стороны двери ручки не было, поэтому я толкнула ее ладонями, чтобы узнать, услышит ли меня кто-то. Совершенно неизвестно, где я нахожусь, но сейчас меня явно оставили одну. Медленно почистив апельсин и разделив его на дольки, я уселась на пол. Если они собираются меня убить, то зачем оставлять мне еду? И кто такие «они»? Полагаю, коллеги да Сильвы, вот только не в форме финансовой полиции. Меня не особенно радовала перспектива спать в мешке на полу, но тем не менее я забралась в него, согрелась и калачиком свернулась в углу. Голая лампочка под потолком освещала центр комнаты, оставляя тусклые тени по углам.

Из-за крайней степени усталости и перевозбуждения мозг работал в бешеном ритме, и мне никак не удавалось уснуть. Когда я наконец задремала, подсознание выдало мне нарезку из событий последних дней: падающий на пол моей венецианской квартиры скелет Элвина Спенсера, допрос у да Сильвы в участке, долгая, безмолвная поездка на машине через всю Италию. Проснувшись, я попыталась привести мысли в порядок, но, когда в дверь вошел Кэмерон Фицпатрик с охапкой окровавленных простыней, я поняла, что все еще сплю и вижу кошмар. Фицпатрик давно мертв. Кому знать, как не мне, ведь именно я убила его несколько лет назад в Риме. Потом мне приснился да Сильва. Черное небо, шлюпка плывет по морским волнам, но вскоре море превращается в ванну, холодная вода едва уловимо пахнет миндалем и мягко-мягко затягивает меня на дно…

Резко проснувшись от собственного храпа, я с трудом пошевелила онемевшими от сна на бетонном полу конечностями в монотонном свете лампочки. Сначала я даже не могла сообразить, сколько прошло времени – несколько минут или дней? Из-под двери виднелась узкая полоска света. Не вылезая из спальника и извиваясь, как гусеница, я подползла к двери, прихватила по дороге бутылку с водой и села.

Я думала, что веду свою игру, что сама устанавливаю правила. Однако моя игра оказалась лишь частью чужой игры, огромной сети, которую начали плести задолго до меня, и теперь эта невидимая паутина облепила меня, лишая возможности двигаться.

С трудом заставив себя выбраться из спальника и встряхнуться, я попыталась сосредоточиться. Раздалось едва слышное шуршание, и я вздрогнула – крыса? Черт, а вдруг скорпион?! Но это оказался банальный жук размером с мой большой палец, он тупо бился жирными, маслянистыми надкрыльями о бетонные стены. Мне показалось, что я наблюдала за ним несколько часов, прежде чем он наконец упал на пол, перевернувшись на спину, беспомощно и жалко засучил лапками, а потом, кажется, умер. Я осторожно дотронулась до жестких надкрыльев – ничего. Почему-то эта история взбодрила меня. Взяв обрывок обертки от сэндвича, я подхватила жука и положила его на пол в центре комнаты. Потом порвала на мелкие кусочки кожуру апельсина. После морской воды мои волосы напоминали мочалку, я долго пыталась оторвать один из колтунов, наконец у меня в руках оказалась прядь волос, и я обвязала ею один из кусочков кожуры. Так, это у нас будет Джудит. Я положила конструкцию рядом с жуком, которому предназначалась роль да Сильвы. Ромеро да Сильва. Который следил за каждым моим шагом с самого начала. Да Сильва – полицейский. Да Сильва работает на мафию. Он привез меня в Калабрию. Зачем? Я принялась выкладывать кусочки кожуры вокруг жука, словно цифры на циферблате часов. На каждом кусочке я выцарапывала ногтем инициалы. Вот Руперт, мой бывший шеф, глава лондонского аукционного дома «Британские картины», где я когда-то была девочкой на побегушках. А вот – я выцарапала очередную руну – арт-дилер Кэмерон Фицпатрик. Руперт и Фицпатрик собирались нагреть нашу контору на приличную сумму, продав с молотка подделку – картину, которую я украла после того, как Руперт уволил меня, а я убила Фицпатрика. Руну «Ф» я убрала из круга. Фицпатрик работал с человеком по фамилии Монкада и торговал поддельными картинами через итальянский банк-посредник. Пошли дальше: рядом с кусочком кожуры с буквой «М» появился следующий игрок. Клере. Рено Клере. Полицейский, коллега да Сильвы. Клере я убила, поэтому легким щелчком пальцев я убрала из круга и этот кусочек.

Что дальше? Мозг заработал четко, пытаясь решить поставленную задачу. Я переехала в Венецию, сменив личность. Джудит Рэшли исчезла, превратившись в Элизабет Тирлинк, куратора и владелицу галереи «Джентилески». Осторожно вытащив нитку из моей начавшей подгнивать футболки, я повязала ее на кожуру «Джудит». Следующий: «К», Казбич. Монкада вел дела с Казбичем и его боссом Баленски. Следующий кусочек. Эта парочка отмывала на арт-рынке деньги, полученные с продажи оружия. Монкаду и Баленски я из круга убрала. Оба мертвы. Какая жалость! Кто же остается?

Перышко из спального мешка ознаменовало появление на сцене новой фигуры: Ермолов. Павел Ермолов, состоятельный русский коллекционер и ценитель искусства. Казбич пытался продать ему Караваджо. Точнее, картину, которую он выдавал за Караваджо. Мы с Ермоловым раскусили его план и вывели на чистую воду Казбича, Монкаду и Баленски. Ермолова я оставила в кругу. Чего я никак не могла понять, чего я совершенно не замечала, так это присутствия да Сильвы, следившего за мной все это время. Склонившись над тем, что со стороны показалось бы кучкой мусора, я бормотала себе под нос и, наверное, напоминала колдунью вуду. Так, дальше… «Э» – Элвин Спенсер. Элвин… оказался не в том месте и не в то время. Тусовщик из мира искусства, много связей в «Британских картинах». Стал совать нос не в свое дело, точнее – в мои дела. Поэтому его пришлось пустить в расход, только вот от улик почему-то я на этот раз избавиться не потрудилась. Взяв в руки этот кусочек кожуры, я положила его рядом с трупом жука. Да Сильва разнюхал про Элвина и сделал вид, что собирается арестовать меня. Только вот арестовывать меня он не стал. Я легла и стала задумчиво разглядывать образовавшуюся на полу мозаику из артефактов.

Да Сильва хочет, чтобы я работала на него. Он сам сказал мне об этом на пляже. А если я откажусь? Вероятно, здесь от меня избавиться будет легче, чем в Венеции. Разумеется, у да Сильвы есть друзья, есть связи – люди, которые привезли меня сюда, где бы я сейчас ни находилась. Мафия. Ноги меня все еще слушались с трудом, поэтому, перекатившись на другой бок, я подползла к кожуре и расположила обрывки вокруг жука в другом порядке. Монкада – мафиози, Казбич и Баленски тоже имели связи с мафией. Да Сильва – вот недостающее звено! Звучит безумно, но я почему-то подвинула всех апельсиновых человечков поближе к жуку, напоминая себе ребенка, играющего с фигурками из лего.

О мафии я знала довольно много, несмотря на то что многие влиятельные люди в Италии продолжали упорно отрицать сам факт ее существования. Всего лишь лет двадцать назад или около того архиепископа Палермо допросили на суде против нескольких крупных мафиози. Когда прокурор задал ему вопрос, что такое мафия, епископ ответил, что, насколько ему известно, это такая марка стирального порошка. Сицилийская церковь, как выяснилось позднее, имела тесные связи с боссами «Коза Ностры». Такое официальное отрицание самого факта существования организованной преступности говорило о том, насколько глубоко мафия интегрирована с государством. Если можно купить архиепископа, почему не купить полицейского? Это вполне объясняло ту легкость, с которой да Сильве удалось незаметно доставить меня сюда, но, с другой стороны, если у него такие связи, то кто же тот человек на пляже? Наемник, чье тело морское течение неспешно несет к побережью Апулии? В этот момент у меня наступило затопление от переизбытка информация, и я снова уснула – на этот раз глубоким сном. Проснувшись, я сразу заметила, что полоска света из-под двери исчезла.

Я лежала на боку, подложив под голову спальник. Видимо, снова вырубилась. Стало еще холоднее. Ночь. Ощущение более плотной, более мягкой тишины в невидимом мире за стенами моей тюрьмы. Я опять принялась разглядывать построенную на полу модель, которая имела смысл для меня одной. За пределами круга на полу валялся кусочек хлеба. Взяв хлеб двумя пальцами, я стала перекатывать его туда-сюда, пока он не стал мягким, а потом слепила из мякиша крошечную голову и тельце. Кэтрин. Моя сестра Кэтрин.

В полицейском участке в Венеции я призналась в убийстве Элвина Спенсера. А что еще мне оставалось делать, если его труп сидел в кресле в моей собственной квартире? Не успела я избавиться от трупа и замести следы. Когда да Сильва спросил меня, почему я этого не сделала, почему-то я не смогла думать ни о чем, кроме моей маленькой сестренки Кэтрин, которая умерла. В ванне, пахнувшей миндалем.

Я никогда не думала о Кэтрин. Просто не могла себе этого позволить. Потому что воспоминания затягивали меня в мутный, маслянистый водоворот. Ты знаешь, что ты сделала. Но ты же не виновата? Правда ведь не виновата? Это мама во всем виновата.

Второпях я собрала всю импровизированную мозаику, прихрамывая, отошла в противоположный угол комнаты и выбросила все в ведро с мочой, где этому мусору и было место. Жук предательски всплыл на поверхность.

Не знаю точно, сколько времени я провела в одиночестве, но думаю, что-то около трех дней. Во второй раз я проснулась от громкого стука в дверь. Голос – кажется, это был Вонючка – на ярко выраженном диалекте итальянского громко приказал мне встать в угол, отвернуться лицом к стене и надеть на глаза повязку. Я поспешила сделать все, как он сказал. Один за другим со скрипом отодвинулись три засова, и охранник вошел в комнату, молча направился в дальний угол, что-то поставил на пол, потом послышался тихий плеск – он взял ведро, и тут я обрадовалась, ведь для него это наверняка была унизительная работа. Дверь открылась и снова закрылась, но я изо всех сил пыталась различить хоть какой-то запах: выхлопные газы, оливковые листья, возможно, удобрения или даже запах хлеба – что угодно, что могло бы подсказать мне, где я нахожусь. Тщетно. Здесь пахло только пылью. Замки снова защелкнулись, затем голос произнес, что я могу снять повязку. Я бросилась к двери, прислушалась к замирающим в тишине шагам, а потом к едва уловимому звуку отъезжающей машины.

Мой паек, как оказалось, состоял из еще одной бутылки воды, упаковки влажных салфеток, еще одного сэндвича с ветчиной, упаковки шоколадного печенья, маленького полотенца с бахромой, банана и клубничного йогурта. Ложка мне не полагалась. Я помылась как смогла, а потом натянула влажные джинсы, от которых уже начало пахнуть плесенью. Завернувшись в спальник, я медленно ела, осознанно наслаждаясь каждым кусочком пищи. Неплохо было бы покурить, но, с другой стороны, чистка организму тоже не помешает. После еды я вытерла зубы влажной салфеткой и шершавой внутренней стороной кожуры банана.

Точно такой же ритуал повторился на следующий день. Какое-то время я ходила кругами по комнате, делала отжимания и выпрыгивания из положения лежа, чтобы не замерзнуть, а потом в деталях планировала побег. Пластиковый стаканчик из-под йогурта, конечно, мне особо не поможет, но можно попробовать спрятаться за дверью, плеснуть мочой из ведра в лицо Вонючке и сбежать, пока он будет утираться. Судя по звуку шагов, он шел вниз, а потом налево, к машине, значит можно попробовать побежать направо – вот только куда? Даже если у Вонючки нет оружия, откуда мне знать, что, кроме него, тут никого нет? К тому же у меня не было обуви: кеды, которые я надела еще в Венеции, утонули в море. Если этот сарай, или как его там, находится в глуши, а судя по тишине, так оно и есть, недалеко я уйду по пересеченной местности от как минимум одного мужчины, которого предварительно искупаю в дерьме. Может, придушить Вонючку повязкой? Такой фокус я уже пробовала, но охранник точно сильнее меня, а врасплох мне его застать не удастся. К тому же в отличие от Элвина Спенсера, погибшего от удушения в моей ванне в Венеции, Вонючка явно был профессионалом.

Есть еще один вариант: встретить Вонючку голышом и предложить ему потрахаться в обмен на свободу. Зеркала у меня под рукой не было, но что-то подсказывало мне: сейчас я не очень-то похожа на жрицу любви. Хотя если ему очень хочется секса, заткнет нос или потерпит, ничего страшного, к тому же Вонючка и сам, кажется, не очень-то следил за личной гигиеной. Однако, даже если я очень расстараюсь, вряд ли он будет в таком восторге от моей дырки, что рискнет обмануть да Сильву и отпустить меня. План занимательный, но дерьмовый. Если бы да Сильва хотел меня убить, то уже сделал бы это. Кажется, он что-то говорил про работу… Значит, у меня есть что-то, что ему нужно, что-то, что я могу сделать, хотя ценность моей работы пока что измеряется только в сэндвичах и бананах.

Поскольку я всегда верила в то, что счастливой быть необязательно, а вот хорошо проводить время – это важно, я на удивление мало протестовала против своего заключения. Бояться мне было нечего, поэтому страх мне не помогал, и я просто приняла решение не чувствовать его. Часы тянулись долго, но, поскольку никаких нештатных ситуаций не возникало, я впадала в полугипнотическое состояние, которое усиливалось с каждым часом, – приятный ступор, можно даже сказать, покой. Я спала, делала упражнения, повторяла русские глаголы, а в остальное время думала о картинах. Есть много историй об узниках тюрем, которые читают вслух стихи или отрывки из Библии, чтобы не сойти с ума, я же отправлялась на воображаемые прогулки по Лондонской национальной галерее – там я впервые увидела настоящие картины. Чаще остальных я вспоминала одно полотно: «Авеню в Шантильи» Сезанна. Я видела этот пейзаж много раз, композиция в зеленых тонах, обычная лесная тропинка, перегороженная деревянной перекладиной, пыльная земля под ногами, а на заднем плане низкие белые строения и ярко-оранжевый шар то ли восходящего, то ли заходящего солнца. На первый взгляд картина излучает покой и может даже показаться безэмоциональной, но потом замечаешь, с каким озорством автор передает игру света. Кажется, что листья будто бы дрожат от твоего дыхания. Такие неподвижные и такие невероятно живые.

2

Однажды дверь открылась, и я, как всегда, послушно отошла в угол, ожидая, что Вонючка поставит на пол очередной кулинарный шедевр, но тут на пороге появился да Сильва. То ли его «каракал» выжил после наших морских приключений, то ли он целился в меня уже из нового пистолета. От звука знакомого голоса я вздрогнула.

– Можешь выйти.

После долгого пребывания в искусственном освещении цвета зимнего пейзажа показались мне яркими, как картины Кандинского, и буквально ослепили меня, пока я на ощупь пробиралась наружу: невозможно яркое сочетание зеленого и золотистого, голубого и серого ожидало меня в лучах зимнего солнца у каменистой лощины, поросшей хилыми дубками и низким кустарником. Резкий запах мирта, перегноя, сосен. Да Сильва снова был в форме, от него пахло гелем для душа и одеколоном. На фоне этого я особенно болезненно воспринимала собственный запах изо рта и немытые, жирные волосы. Вонючки поблизости не было. Да Сильва протянул мне пластиковый пакет:

– Счастливого Рождества! Иди приведи себя в порядок.

Только выйдя на свежий воздух, я поняла, как душно и затхло было в моей тюрьме, которая на поверку оказалась бараком из шлакоблоков – чем-то вроде склада, рядом с которым в углу грязного двора ржавело какое-то сельскохозяйственное оборудование. По ощущениям, мы были где-то в горах. Да Сильва не спускал меня с прицела. В пакете я обнаружила воду, влажные салфетки, зубную щетку и пасту, мыло, дезодорант и щетку для волос. Стащив с себя грязные джинсы и футболку, я начала отмываться, и мне было совершенно наплевать, смотрит ли на меня да Сильва. С волосами сейчас ничего особо сделать не получится, но вот почистить зубы и нормально помыться, пусть и холодной минералкой, – это просто чудесно!

– Не совсем то, к чему ты привыкла, – сухо добавил итальянец, протягивая мне темно-синие спортивные брюки, белую хлопковую рубашку, блестящий пуховик, нижнее белье из супермаркета и воистину жуткие лоферы из бордового кожзама. – Мне пришлось выбирать на глаз. К тому же сейчас праздники и почти все магазины закрыты, – добавил он, впрочем, без особых угрызений совести.

– Все отлично. И убери уже пушку, она не понадобится.

– Не уверен. Ты закончила? Пошли! Надевай повязку!

Он взял меня за локоть и вывел наружу, приставив заряженный пистолет прямо к моему ровно бившемуся сердцу. Удивительное существо человек, ко всему привыкает. Осторожно ступая по наклонной поверхности, я вдруг ощутила странное чувство потери, как будто я уже скучала по своей камере-одиночке. Мы остановились, да Сильва повернулся ко мне и снял повязку.

– Ого!

Мы стояли на кое-как залитой бетоном дорожке на вершине скалы. Отсюда открывался потрясающий вид на много километров: сначала крутые, поросшие густым лесом холмы, потом бескрайняя равнина и наконец яркое пятно моря, окаймленное серебристыми лентами пляжей.

– Какая красота!

До этого момента Калабрия казалась мне какой-то помойкой, но отсюда автобаны и недостроенные бетонные чудовища были не видны, а мои глаза изголодались по прекрасному.

– Я родом оттуда, – показал налево да Сильва, – из Сидерно.

– И мы поедем туда?

– Возможно. Сначала нам надо кое-куда заехать. Садись в машину, – коротко ответил он, и я снова ощутила тайный поцелуй дула пистолета в районе ребер. Он не должен заметить, что ты напугана!

– О-о-о, ничего себе! Инспектор, а мы с мигалкой поедем?

– Заткнись!

– А я бы поболтала. Мне, знаешь ли, было немного одиноко! Ты сколько дней меня взаперти продержал?

– Не трать порох. Вот, посмотри, пока едем.

Надев на меня наручники и пристегнув ремень, он дал мне телефон. Я подождала, когда машина тронется по крутой, ведущей вниз дороге и выедет на трассу, а потом кивнула в сторону лежавшего на коленях телефона. Оставив одну руку на руле, другой рукой да Сильва разблокировал экран, и я увидела фото седого мужчины. Крупный план, дырка в затылке, довольно много мозгов на воротнике, поэтому я не сразу поняла, кто это, но вот следующий снимок – лежащее ничком на столе тело и красная бархатная занавеска рядом – подтвердил мои подозрения. Тело принадлежало не кому иному, как Ивану Казбичу.

Я познакомилась с Казбичем в начале лета, когда он зашел в «Джентилески», мою галерею в Венеции, и предложил мне работу: оценку полотен из коллекции его клиента, русского коллекционера Павла Ермолова. Связь между да Сильвой и Казбичем – вот что я бесплодно искала последние несколько месяцев. Оценка коллекции оказалась лишь уловкой, на самом деле Казбич хотел надуть Ермолова, и вот результат – арт-дилера застрелили со спины, как предателя, в его же собственной галерее в Белграде. Ермолов говорил, что позаботится о нем.

Просмотрев еще несколько снимков мертвого тела, я сделала вид, что полностью потеряла интерес, чтобы да Сильва заметил это.

– Что скажешь?

– А что? Казбич мертв. Думаешь, мне есть до него дело? Думаешь, следующим будешь ты? – немного помолчав, спросила я. – Так вот что это был за снайпер на пляже…

– Продолжай, – с неподдельным интересом кивнул да Сильва.

– Вы с Казбичем занимаетесь, то есть занимались, торговлей оружием, используя предметы искусства в качестве прикрытия. Казбич попытался нагреть Ермолова на крупную сумму, и теперь Казбич мертв. Вопрос только в том… – Я осеклась, вспоминая ту кучку мусора, которую долго раскладывала, сидя в одиночестве. – Но зачем Казбичу деньги Ермолова? Потому что он оказался в долгах. И кредиторы стали терять терпение. А теперь выплачивать долг придется тебе.

– Умница!

Ужасно глупо, но я вдруг почувствовала себя прилежной ученицей, которая только что ответила урок на «отлично». Почему мне вообще приятно оттого, что да Сильва меня хвалит? У меня что, начался Стокгольмский синдром после пребывания в заложниках?

– Но кому же я должен? – спросил он. – Ну, если допустить, что в остальном ты права. Как думаешь, кто прислал мне эти фотографии?

– А почему меня должно это интересовать?

– Потому что это Дежан Разнатович.

– Ах вот оно что…

Разнатович – торговец оружием, редкий мерзавец. Я выследила его в Белграде и думала, что в общем-то мы прекрасно пообщались у него в кабинете, но, судя по тому парню с пушкой на пляже, видимо, он не был склонен к сантиментам даже после самого великолепного секса на свете.

– Значит, Разнатович послал за тобой нашего знакомого с винтовкой? Нет Казбича – нет денег?

– И да, и нет, – пожал плечами да Сильва. – Да, у нас с господином Разнатовичем возникло некоторое непонимание. Скажем так, мне срочно понадобилось встретиться с тобой в Венеции.

– Не такое уж и срочное дело, раз ты держал меня на диете panino^[2] три дня.

– Мне очень жаль. Но мне нужно было, чтобы ты осталась в живых.

– В живых?

– Ну, вся эта история с Разнатовичем… Потом все поймешь. Сейчас все наладилось. А теперь заткнись, будь добра, – сказал он на этот раз не грубо и предложил сигарету.

Я была готова убить за одну затяжку, но сигарету не взяла – ненавижу, когда в машине пахнет куревом, сразу вспоминаю о матери.

Дорога шла вдоль побережья, справа над морем светило солнце, слева тянулись бесконечные ряды пустых апартаментов для туристов и закрытых дисконт-центров. Лучи солнца отражались от воды, делая воздух слегка серебристым. Я жадно вдыхала морской воздух, наслаждаясь прохладой и ветерком, касавшимся моего чисто умытого лица. В целом мне было, можно сказать, неплохо. Всего несколько дней назад я думала, что мое заключение продлится намного дольше пары-тройки дней, к тому же прошло целых трое суток, а никто ни разу не попытался меня застрелить. Да, допустим: я безработная, бездомная и сижу в наручниках, но это означает лишь одно: хуже точно не будет! Как все-таки важно уметь мыслить позитивно!

Миновав Сидерно, мы проехали еще минут сорок. Каждые несколько сот метров нам попадались женщины, по одной или компаниями по две-три, стоящие на обочине. Почти все были африканки, в основном молодые, все как на подбор в ярких, обтягивающих мини-платьях или коротких шортиках и топах, несмотря на прохладный декабрь. Некоторые сидели на пластмассовых стульях, курили, болтали или пялились в телефон, другие покачивали бедрами и позировали для проезжающих мимо автомобилей, глядя в никуда. На одной девочке была красная атласная микро-юбка с оторочкой из белого искусственного меха и шапка Санта-Клауса.

– А откуда их столько?

Заморские проститутки – привычная картина на окраинах большинства итальянских городов, но я никогда не видела их в таком количестве.

– Дальше по шоссе есть лагерь, в Капо-Риццуто.

Значит, все эти женщины – беженки. Приехали просить политического убежища. Да Сильва сбросил скорость и съехал на аварийную полосу.

– Выходи!

– Не уверена, что у меня правильный наряд для таких дел.

– Садись назад. Ты же арестована, забыла? Говорить ничего не надо.

Убрав пистолет в кобуру, он помог мне перебраться на заднее сиденье. Мы снова выехали на шоссе и через некоторое время добрались до ворот, которые охраняли двое полицейских в форме финансовой полиции. Они отдали честь, открыли ворота, и мы въехали на территорию, бо́льшую часть которой занимали коричневые офисные здания и взлетная полоса с потрепанным ветроуказателем. Там нас ожидал синий полицейский вертолет, и как только мы въехали на территорию, лопасти винта тут же начали вращаться. Кто-то из офицеров подбежал к машине, открыл да Сильве дверь, и они вдвоем посадили меня рядом с пилотом, который даже не посмотрел в мою сторону. Второй офицер надел на меня страховочные ремни, снял с меня наручники, и только после этого рядом со мной сел да Сильва. Офицер раздал всем наушники, а потом вручил пилоту и да Сильве какие-то бумаги, те расписались, и мы поднялись в воздух.

Мне хватило ума не задавать да Сильве вопросов о том, куда мы направляемся, хотя наушники были подключены к системе голосовой связи. Они с пилотом говорили, не обращая на меня внимания, но я слышала только приглушенное гудение двигателя. Мы летели над невысокими холмами вдоль линии побережья, потом вертолет набрал высоту и полетел над морем. Пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, крутившихся у меня в голове, я старалась думать о чем-то веселом. Например, о моей подруге Карлотте, охотнице за женихами, которой наконец-то удалось отхватить престарелого миллиардера. Несколько раз Карлотта давала мне советы, на поверку оказавшиеся очень дельными, к примеру – всегда летать исключительно на частных самолетах.

Часов у меня не было, но, по ощущениям, полет длился около трех часов. Одна промежуточная посадка, кажется, на военной базе: там меня выгрузили из вертолета, надели наручники и отвели в туалет в сопровождении самодовольного молодого офицера. Он дожидался меня прямо у дверей кабинки, а потом, пока вертолет заправляли топливом, дал мне бутылку воды, которую я с наслаждением выпила. Поднявшись в воздух, мы какое-то время двигались на север вдоль линии побережья, а затем снова полетели над открытым морем, потом опять вернулись к материку, и пилот заговорил по радиосвязи, запрашивая посадку. Мы летели низко, над многоквартирными домами, балконами и спутниковыми антеннами, напоминавшими безумные дизайнерские шляпы, и в конце концов приземлились на крыше, помеченной огромной белой буквой «H». Несколько человек в форме подбежали к вертолету, сильно пригибаясь, потому что лопасти винта все еще вращались довольно быстро. Да Сильва помог мне выйти и надел наручники, как только мои ноги коснулись земли. Опустив голову, я вошла в какое-то здание, спустилась на один пролет вниз, где видавший виды, обшитый алюминием лифт доставил нас в подземный гараж; там уже ждал неприметный черный «БМВ» с водителем. Всю дорогу да Сильва молчал, а когда мы вместе сели на заднее сиденье, заговорил по-английски:

– Все в порядке? Не тошнит после вертолета?

– Я в порядке. Зачем ты привез меня в Албанию?

– А откуда ты знаешь, что мы в Албании?

– Ну как, сам подумай. Вылетели из Италии на восток. Максимальное расстояние без дозаправки у «Breda Nardi NH500» – двести шестьдесят три километра, поэтому пришлось совершить промежуточную посадку. Дальше Албании мы бы просто не долетели. К тому же ты говоришь по-английски, поскольку многие албанцы понимают итальянский, так что английский надежнее.

Да Сильва взглянул на меня с некоторым беспокойством, но я не собиралась доставлять ему удовольствие объяснениями. На самом деле я так много знала о вертолетах, которыми пользуется полиция, только потому, что, когда мне достался «каракал» точно такой же модели, как у да Сильвы, я всерьез изучила всю полицейскую экипировку. Подумала, что не помешает узнавать итальянских полицейских даже в штатском, по стандартному оборудованию, а у моей памяти есть такое свойство: вся информация застревает надолго. Я могла бы неплохо жить, участвуя в барных викторинах. Думаю, в свое время он объяснит мне, какого черта мы делаем в Албании, но уверена, что не по официальным полицейским делам, хотя да Сильва, по моим подсчетам, отсутствовал на службе уже довольно продолжительное время.

– Может, скажешь, где мы? – бодро спросила я.

– Место называется Дуррес, – ответил да Сильва, несколько расстроенный моими навыками, достойными комиссара Монтальбано. – Дай руки, – добавил он и снял наручники. – Они нам больше не понадобятся.

Может быть, мне показалось, но его пальцы на секунду дольше положенного задержались на внутренней стороне моих запястий, растирая отметины от наручников. Посмотрев в окно, я подумала, что по сравнению с Дурресом в низкий сезон Калабрия выглядит как Мюстик. Машина подпрыгивала на ухабах и ямах совершенно раздолбанной дороги, по тротуарам шли толпы женщин в поношенных нейлоновых бурнусах, толкавшие перед собой инвалидные кресла и тележки из супермаркетов, пробираясь между рядами с продуктами и канализационными стоками без люков. Еще здесь было невероятное количество бездомных собак, бесстрашно бросавшихся под колеса отчаянно дымящих машин. Несмотря на ясное зимнее небо, было довольно пасмурно, тусклый свет пробивался между высотками, последние этажи которых скрывались в испарениях смога. Да Сильва не проявлял ни малейших признаков любопытства – он явно бывал здесь раньше – и даже бровью не повел, когда мы остановились на красный свет и в окно забарабанил попрошайка, чью наготу прикрывала лишь повязанная на плечи скатерть в цветочек. Водитель высунулся из окна и что-то крикнул ему, – кажется, речь шла о степени добродетельности матери этого господина, – и нищий тут же отошел от машины и поплелся дальше, едва передвигая ноги.

Наконец мы выехали из города и оказались на новехоньком автобане, где движение было уже не такое интенсивное, но водители, казалось, считали, что все шесть полос предназначены для «Формулы-1». Я инстинктивно прикрыла глаза, когда нашу машину подрезала огромная фура, объехав нас буквально в последнюю секунду.

– Ненормальные, правда? – похлопал меня по плечу да Сильва. – А еще говорят, что итальянцы водят как сумасшедшие! Ты бы видела дорогу на Тирану, там вообще труп на трупе…

– Спасибо, успокоил!

Съехав с шоссе, мы оказались около огромной виллы персикового цвета. За огромными электрическими воротами с колючей проволокой сверху нас встретил вертлявый мужчина с круглым пузом под фиолетовой рубашкой с расстегнутым воротником и бежевым кашемировым джемпером. Быстрым шагом он по-деловому подошел к автомобилю и пространно поприветствовал да Сильву на итальянском. Они пожали друг другу руки, похлопали по плечу как старые знакомые, но во взгляде его припухших бесцветных глаз читалось беспокойство. Он помог мне выйти из машины, коротко кивнул, переглядываясь с да Сильвой, как будто решил, что я его девушка.

– Познакомься, это мисс Тирлинк, – произнес да Сильва, назвав меня именем, которое долгое время символизировало для меня жизнь моей мечты.

– Buongiorno, signorina, – официальным тоном отозвался мужчина.

Слава богу, нам не пришлось здороваться за руку! У него наверняка противные скользкие ладони, подумала я, глядя на его блестящий от пота лоб.

– Все готово? – коротко спросил да Сильва.

– Certo, certo, tutto a posto!^[3]

В уголках рта мужчины выступила белая пена. Он явно был не на шутку встревожен. Да Сильва что-то сказал водителю, машина тронулась и исчезла за домом. Втроем мы пошли в ту же сторону по изысканной мощеной дорожке и оказались в большом дворе, обнесенном бетонными стенами. В углу двора стояли детские качели, в центре – фонтан с пластиковым лебедем. В остальном в качестве декоративных элементов использовались разные старые «мерседесы», пластмассовый столик и стулья, а еще стоящий на коленях мужчина, которому заламывали руки двое бритых налысо типов в джинсах и татуировках. Увидев да Сильву, мужчина закричал, стал о чем-то его умолять, пытаясь объяснить по-итальянски, что произошла ошибка, что он ни в чем не виноват, что он никогда бы… Как будто пытался криком растянуть время. Я так и не узнала, чего он никогда бы не сделал, потому что да Сильва быстро прошел мимо меня, на ходу достал пистолет и три раза выстрелил мужчине в грудь.

Встречавший нас рьяно перекрестился и кивнул да Сильве. Громилы с мрачными лицами подхватили тело, из которого хлестала кровь: сердце всегда бьется еще несколько секунд после смерти мозга. Меня слегка затошнило от металлического запаха крови и пороха, оставшегося на руке да Сильвы. Он повел меня к дому с таким выражением лица, как будто только что просто отряхнул пыль с форменных брюк.

И вдруг я почувствовала едва ощутимое, невидимое притяжение. Мы с тобой похожи. На долю секунды, не произнося ни слова, мы оба поняли это.

Оглянувшись, я увидела, что громилы погрузили труп в просторный багажник одной из машин. С другой стороны ко мне подошел встретивший нас скользкий тип. Его одутловатое лицо было бледным и потным, казалось, его вот-вот вырвет, но тем не менее он выдавил из себя улыбку.

– Прошу вас, signorina, – хрипло пробормотал он, – пройдемте! Обед готов!

3

– Я не голодна, – отозвалась я, хотя на самом деле умирала от голода.

Вчера я съела какой-то засохший panino, и с тех пор во рту не было и маковой росинки, но наша увеселительная прогулка уже начала меня утомлять. Удивительно, но несмотря на то, что произошло во дворе, я почему-то совершенно перестала бояться да Сильву. Казалось, страх испарился вместе с запахом пороха от девятимиллиметровой пули. Да и трупов я повидала достаточно. Если да Сильва и правда знал о моей жизни так много, как утверждал, то ему стоило приложить больше усилий, чтобы шокировать меня. Я уже стала раздражаться, что он таскает меня за собой, словно ценную бандероль, и хотела поскорее понять, чего ему от меня надо, сделать это, и пусть уже проваливает – на хрен! – из остатков того, что когда-то было моей жизнью. Сбросив с себя их руки, я повернулась к да Сильве.

– Инспектор, что вам от меня нужно? – спросила я по-английски. – Просто объясни, что вы хотите. Ваш гостеприимный друг меня совершенно не интересует, равно как и этот небольшой спектакль, который ты только что устроил. Понятно? Просто скажи, что тебе надо.

– Ладно, – пожал плечами да Сильва. – Я просто думал, что ты проголодалась. Раз нет, тогда пойдем со мной.

– Никуда я не пойду. Думал напугать меня этой ерундой? ...