Надежда Черкасова Убить куклу

«В несчастье судьба всегда оставляет дверку для выхода».

Мигель де Сервантес Сааведра

Глава 1

Кто-то пытается убить в себе дракона, виновника низменных человеческих страстей, а Лера мечтала убить в себе куклу, которую дергают за веревочки все кому не лень. Осталось потерпеть каких-нибудь три недели, и связь с ненавистным прошлым оборвется навсегда, тогда и с куклой будет покончено. Она больше никому не позволит указывать, что ей делать и как жить. А пока перед ней одна задача — выжить.

Лера тенью кралась по пустому коридору, замирая на мгновение и прислушиваясь. Сердце билось так громко, что казалось, его стук эхом отражается от голых серых стен, унылых даже под лучами восходящего солнца, проникающего сквозь высокие окна. До подъема еще полчаса, а этажом выше уже гуляют неясные шорохи, гулкие звуки одиночных шагов: детский дом нехотя просыпается.

Надо спешить. Прежде чем свернуть за угол, Лера осторожно высунула голову и, убедившись, что коридор по-прежнему свободен, проскользнула к заветной двери. Вставив в замочную скважину большую искореженную скрепку и крутнув несколько раз, открыла дверь и юркнула в приемную. По сравнению с первым препятствием мощная дверь директорского кабинета, обитая черным дерматином, казалась неприступным бастионом, но ни одному бастиону не устоять перед желанием Леры узнать истину.

Одежный шкаф вполне подходил под временное убежище. Еле успев прикрыть за собой его дверцу, Лера услышала, как, повозившись ключами в замках открытых дверей, в приемную и затем в кабинет вошла уборщица. Гремя ведром и ловко орудуя шваброй, она за считаные минуты прошлась по облезлому паркету, недовольный старческий голос бормотал: «Убираешь тут, убираешь каждый день, а оно опять натоптано. Эх, грехи наши тяжкие! Заставить бы их самих за собой мыть, не пачкали бы».

Дождавшись, пока уборщица выйдет и стихнут ее удаляющиеся шаги, Лера перебралась за плотную штору, собранную складками, и приникла худеньким телом к стене.

«Неужели я сделала глупость? Может, надо было оставить все как есть? — подумала она, прижимая ладони к плоскому животу, чтобы заглушить урчание. — И завтрак пропущу. Но ведь это того стоит? Или нет? Лишь бы в обморок не упасть».

Стараясь превозмочь головокружение, Лера глотала пресную слюну и представляла на белой плоской тарелке с голубой каймой огромный кусок хлеба с маслом, а сверху еще и внушительный ломоть сыра. Рядом стоял стакан с дымящимся горячим какао. Вот только отведать лакомства у нее не получалось. Как только она подносила бутерброд ко рту, он исчезал вместе с ароматным сладким напитком. Мечты-мечты! Лера и дня не помнит, чтобы ее не мучил голод. Теперь она не отказалась бы и от обыденной утренней овсянки на воде и даже с удовольствием выпила бы стакан мутноватой, чуть подслащенной жидкости, именуемой чаем.

Лера выглянула из-за шторы. В горле пересохло, и даже слюна глоталась с трудом. На роскошном столе директрисы красовался графин с водой. Луч солнца добрался и до него, отбрасывая бриллиантовые блики на зеркальную полировку. Как же хочется пить! До стола пара шагов. А еще нужно налить воду в стакан, бесшумно, не расплескав и не поперхнувшись, чтобы ненароком не закашляться, быстро выпить и вернуться обратно. Притом что в любой момент в кабинет может войти секретарша, уже с полчаса возившаяся в приемной.

Нет, лучше не рисковать, так как последствия даже вообразить страшно. Хотя нет, как раз этот проступок Леры непременно истолкуют как помутнение рассудка, после чего вколют какую-нибудь дрянь и отправят в психушку. Такое уже проделывали с другими воспитанниками. Лера теперь первая на очереди, в этом даже сомневаться не приходится. Странно, что она до сих пор в полном здравии, ведь в детдоме уже не осталось ни одного выпускника с закрепленной за ним при поступлении жилплощадью, а за Лерой числится нехилая трешка в центре города, оставшаяся после смерти бабушки.

Холодный утренний воздух, проникающий в щель приоткрытого уборщицей окна, заставлял поежиться. Лера теснее прижалась к стене, чувствуя, как старый кирпич возвращает ей тепло тела. То и дело подступала тошнота, колени предательски подгибались.

«Ничего, — успокаивала себя Лера, — надо только потерпеть немного, совсем чуть-чуть. Ведь вся жизнь в этой обители для несчастных — одно сплошное терпение. И кто дотерпит, тот победитель. У меня обязательно получится. Получалось же все эти четырнадцать лет».

Наконец в приемной раздались голоса, кабинет наполнился вздохами и пыхтением. Включив сотовый, Лера настроила глазок видео, протиснув его сквозь узкую щель между шторой и тюлем. Она боялась упустить даже самую малость из происходящего.

— Ты худеть не собираешься? Пора бы и о здоровье подумать. Я уже не говорю о фигуре. Хотя твоему наверняка уже все равно. Или его еще тянет на подвиги?

Лариса Дмитриевна, невысокая, крепко сбитая сотрудница отдела опеки и попечительства, налила воду в стакан, залпом выпила и только после этого расположилась на просторном диване перед журнальным столиком. Привычку говорить со всеми назидательным и непререкаемым начальственным тоном она приобрела, работая в детдомовской школе учительницей математики. Лера до сих пор помнит ее испепеляющий взгляд и напор, с которым Лариса Дмитриевна вдалбливала в «тупые головы недоумков» утверждения превосходства всевозможных формул и цифр. Вот и теперь создавалось впечатление, что она гвозди вколачивает в стену, или, того и гляди, схватит указку и треснет ею по голове собеседника, как не раз лупила подвернувшегося под горячую руку воспитанника — чтобы тот не перечил.

— Ох и язва же ты, Ларка. Своего нет, так ты моего готова с грязью смешать. Разве не знаешь, что завидовать грех? — парировала Антонина Семеновна, директриса детдома, открывая шкаф и кокетливо поправляя перед зеркалом, встроенным в дверцу, жиденькие волосы.

— Было бы чему завидовать, так позавидовала бы, не постеснялась.

— Да уж, ты у нас не из стеснительных. Только сначала своего заведи, а потом и изгаляйся над ним сколько влезет. А моего не трожь! Моя семья — не твоя забота.

Директриса кинула равнодушный взгляд на собеседницу, закрыла шкаф, чуть прикрыла окно и с трудом втиснула роскошные формы в начальственное кресло. Обилие еды, приносимой на завтраки, обеды и ужины заботливой поварихой, никоим образом не способствовало сдерживанию аппетита, а потому пылающие щеки Антонины Семеновны лоснились от жира, а тело добрело изо дня в день, что к истинной доброте не имело никакого отношения.

— Ладно тебе обижаться-то, — фыркнула директриса.

— Я на дураков не обижаюсь, себе дороже, — надменно проговорила Лариса Дмитриевна.

— Так как с нашим делом? Решайся уже, меньше трех недель осталось.

— А ты понимаешь, что без ножа меня режешь? Я не могу обидеть бедную сиротку.

— Да знаю я, какая ты у нас добрая и жалостливая! — не унималась Лариса Дмитриевна. — Других обирала до нитки, а эту вдруг пожалела? С чего бы это? Или хочешь в этом деле без меня обойтись? Так не выйдет, не на ту напала!

— Не могу я так больше, душа не на месте.

— Обеспечь сначала себя к старости, потом о душе будешь думать. Тебе до пенсии всего ничего, а ты никак не поумнеешь. Сейчас надо думать о завтрашнем дне, сегодня. Завтра уже поздно будет. Зачем упускать то, что само в руки идет? Тоня, пойми, она, как и все остальные, уедет отсюда, и ни одна собака о тебе не вспомнит. И ты под старость лет не будешь нужна никому! — вбила очередной гвоздь Лариса Дмитриевна.

— Лара, да что же ты такое говоришь?! У меня муж, дети. Это у тебя, кроме кота, никого.

— Вот именно! Я что, твоего муженька-лодыря не знаю, который всю жизнь сидит на твоей шее да на баб помоложе заглядывается? Вот только не надо такую постную мину корчить! Кто, как не я, твоя подруга, скажет тебе правду в глаза? А ты цени это! Другие льстят без всякого зазрения совести, а сами за твоей спиной интриги плетут. Я же, напротив, помочь пытаюсь. А ты уперлась рогом, как упрямая корова, да еще глаза закрыла, чтобы не видеть, что у тебя под носом делается.

— Ну что ты такое говоришь?!

— Я знаю, что говорю! Или деток своих возьми: один уже лет пять как в Москве и глаз не кажет, потому что у него там своя жизнь. Другой сын тоже с тобой не живет. И ты им нужна только как подмога. Что — не зовут они тебя к себе? И не позовут, если ты не поможешь им жильем собственным обзавестись. А на какие, спрашивается, шиши? Вот я тебе предлагаю дело, на котором мы бы с тобой неплохо заработали, а ты сама отказываешься от своего блага. Знали бы твои детки, которые чужие клоповники снимают за бешеные деньги да нужду испытывают, не сказали бы тебе спасибо.

— Лара, перестань! — отмахнулась пухлой ручкой Антонина Семеновна. — Будет тебе преувеличивать-то! Мне и без тебя тошно.

— Не перестану. Ты ведешь себя как собака на сене: и сама не ам, и мне не даешь кусок пожирнее отхватить.

— Да чем же я-то тебе мешаю? Ешь сколько влезет.

— А тем, что отказываешься помогать. Без тебя-то я разве справлюсь?

— А если нас разоблачат?

— Как?! И главное — кто? Те, кто сам не прочь полакомиться чужим? Так мы с тобой не жадные, поделимся с кем нужно. Уплывет квартира-то! Ты ею пользовалась много лет, сдавала внаем, денежку хоть и копеечную, но получала же. Неужто не жалко будет кому-то даром отдавать? Я тебе раньше предлагала реализовать ее, а ты вот дождалась, пока девчонка подросла. Теперь сложнее будет. Да, кстати, а что это ты о ней так печешься? Уж не родственница ли она тебе какая?

— Скажешь тоже! Да разве позволила бы я родственнице в детдом попасть?

— Ну так давай действовать! Теперь у нас одна возможность беспрепятственно получить квартиру — признать Славину недееспособной. Другого пути нет.

Лера чуть было не вскрикнула. Зажав рот ладонью, она чувствовала, как по щекам бегут слезы. В ней еще теплилась крохотная надежда, что речь идет не о ней, а о ком-то другом. Но теперь сомнений не осталось: именно ее собираются упрятать в психушку, чтобы отобрать квартиру.

— Жалко девочку. Такая умненькая, рассудительная. Даже воспитанники к ней уже давно не пристают с разборками, привыкли видеть ее читающей. Знаешь, как они ее прозвали? Гура. Это от слова «гуру», представляешь? Потому что она почти на любой вопрос знает ответ. Книжный, конечно, и мало что с жизненным опытом имеющий, но все-таки. У меня никогда с ней не было проблем. Куда пошлешь, туда и идет. Что скажешь, то и делает. Просто мечта, а не воспитанница. Не то что другие — оглоеды. Эх, были бы все такими тихими, как она!

— И чего ты так ею умиляешься, не пойму? Забыла, как она чуть не утопила в речке твоего любимчика-стукача?

— Не забыла. И у нее могут нервы сдать. Топили человек десять, все они потом были строго наказаны. В том числе и она. Да, девочка поддалась чувству стадности. Такое в детдоме бывает.

— А другой случай, год назад, когда она чуть не зарезала пацана украденным в столовой ножом, как ты назовешь? Это самая что ни на есть настоящая попытка убийства, которую ты тихонько замяла.

Лера вспомнила случившееся и стиснула зубы. Как жаль, что ее успели оттащить от этой твари. Никогда она не забудет то, что он с ней сделал. Поэтому и попыталась отомстить за себя. А когда не получилось, загнала душевную боль в угол и приказала, как собаке, лежать смирно до поры до времени. Чтобы когда-нибудь иметь возможность своей затаившейся псине выкрикнуть: «Фас!», стоило тогда выжить. Так что этому ничтожеству не уйти от возмездия. Рано или поздно!

— А может, она в число твоих стукачей входит?

— Нет, не может. Она не такая.

— Да хватит уже ей дифирамбы-то петь! Детдомовка — она и есть детдомовка. А с них спрос один — по всей строгости. Так ты решилась или нет?

— Жалко мне ее.

— Жалко?! А ты думаешь, она тебя пожалеет, если что? Дожидайся! Тоня, ты меня знаешь: я кланяться не буду. Не войдешь в долю, я сама спровоцирую Славину на неадекватный поступок с помощью других воспитанников и по-любому упеку в психушку. Не видать ей своей квартиры, как воли вольной. Решайся, все равно спать спокойно из-за нее не будешь, а так хоть польза какая-то. У меня и поддельные документы для продажи уже готовы. Ты бы спасибо сказала, что в обход тебя не иду.

— Хорошо-хорошо! Уговорила, — сдалась наконец Антонина Семеновна. — Пусть будет по-твоему. Сегодня же вечером приглашу ее в кабинет, а отсюда она отправится уже в психлечебницу.

— Вот и ладненько. Моя помощь требуется?

— Нет. Ты готовь документы и ищи покупателя. Квартирантов я уже выселила, так что можно показывать. Актом для лечебницы я займусь немедленно. А через неделю — подождем на всякий случай, пока слухи о ее исчезновении поутихнут как между воспитанниками, так и между воспитателями, — можно будет и квартиру продать.

— А что с новым жильем? Такой удобный случай не скоро подвернется. Ведь уже семь лет ни одной квартиры, а тут администрация расщедрилась сразу на несколько. Ну, вспомни, ведь лишь пару раз, не считая этого, нам так повезло. Надоело уже по мелочам-то рисковать. Вот теперь у нас настоящее дело, на миллионы. Для этого я уже и документы начала собирать… Да успокойся ты! — в сердцах произнесла Лариса Дмитриевна, видя, как широкое лицо Антонины Семеновны покрывается красными пятнами. — Никто на улице не останется. Все получат по комнатенке, пусть крохотной и в коммуналке, но куда им больше-то? Нам лишь бы нужную галочку в нужном месте поставить. Тогда и разбираться с этим никто не будет.

— А если найдется кто?

— Велика беда! Откупимся!

Лера слушала и ушам не верила. Они говорили так откровенно и так буднично, словно речь шла о лишении детей просмотра кинофильма в качестве наказания. И не за какую-то явную провинность, а чтобы доказать, кто в доме хозяин. Но главное — даже пожаловаться некому. Можно, конечно, но только через опекуна, которым является сама же директриса детдома. Лера отключила телефон и сунула в карман. Прижала ледяные ладони к пылающему лицу: только бы получилось!

Другой счастливый случай, чтобы оказаться в нужное время в нужный час, ей вряд ли представится. Но лучше не вести речь о своенравной и капризной удаче. То, что Лера здесь и сейчас, — ее личная заслуга. И для этого она держала ушки на макушке, нос по ветру, а потенциальных источников информации, которые вполне могли оказаться заклятыми врагами, — на прицеле. Вот и сделала вывод, что именно сегодня, с приездом Ларисы Дмитриевны из администрации из заштатного Энска, и решится ее судьба.

Улучшив момент, пока дамы вышли прогуляться и «помыть руки» перед предстоящей обильной трапезой, а секретарша, стоя на стуле, рылась в толстых папках на верхних полках высокого стеллажа, Лера незамеченной выбралась из кабинета и приемной. Она со всех ног летела в свою комнату, тешась надеждой, что девчонки принесли ей из столовой хоть что-нибудь поесть. Однако ни кусочка хлеба, ни даже стакана чая она на тумбочке не обнаружила. Обыскала соседские — ни крошки. И в комнате никого. Наверное, после завтрака воспитанников собрали в актовом зале, чтобы сообщить о предстоящих летних трудовых лагерях, где они будут работать.

Про обед Лере лучше не мечтать. К этому времени в детдоме ее и след простынет. Куда она отправится? К себе домой. Лера почувствовала, как на душе потеплело. Всякий раз, как только ей становилось невыносимо трудно, она вспоминала, что у нее — не в пример другим детям — есть родной дом. Не чужой, не общий, а свой собственный, который она не отдаст никому. И этот дом — ее прекрасная квартира, ее единственная и любимая родина с самыми дорогими сердцу воспоминаниями. И адрес она знает, бабушка заставила выучить его наизусть, чтоб от зубов отскакивал. На всякий случай. Вот этот случай и пригодился. Да и визуально она помнит, ведь большенькая уже была — целых четыре года.

Порывшись в шкафу, выбрала что поновее и почище — синие джинсы и куртку, футболку болотного цвета и кеды. Различия между своим и чужим здесь не признавались. Все было общее. Поэтому носили одежду по очереди, ежедневно меняясь. Создавалось впечатление, что у каждой девочки вещей предостаточно, чтобы иметь возможность выглядеть разнообразно. А если нацепить дешевую бижутерию, украденную на рынке в городе, то и вовсе прослывешь за модницу.

Хорошо было бы и внешность как-то изменить, ведь ее скоро начнут разыскивать. Но как? Лера высокая и худая — с этим уже ничего не поделаешь. Черные короткие прямые волосы тоже вмиг не перекрасишь и не отрастишь, а косынка наверняка привлечет внимание. Если только убрать со лба густую челку, о которой обязательно сообщат преследователям как о примете, потому что без челки Леру никто никогда не видел, то может сработать.

Обыскав тумбочки соседок и перебрав скудные безделушки, Лера остановилась на лаковом черном ободке: то, что нужно. Примерив, заглянула в небольшое зеркало на стене и не узнала себя. Высокий лоб, огромные, вполлица синие глаза, которые раньше наполовину скрывала челка, преобразили Леру настолько, что она даже испугалась: какая худая, беспомощная на вид, а во взгляде столько страха и скорби, что впору разреветься.

Лера сорвала с головы ободок, еле сдерживая слезы, и сунула в небольшой рюкзачок, тоже ворованный. Туда же отправилось простенькое платьице, косметика и триста рублей, что наскребла под матрасами соседок.

«Простите меня, девчонки, я вам обязательно верну. Если останусь жива».

Все, пора!

Метнувшись к двери, она услышала приближающиеся шаги, голоса. Неужели это конец?! Узнав, что она собирается бежать, ее сдадут свои же. Из зависти, что решилась. Из ненависти, что не такая, как все, — и умнее, и с жилплощадью. Прежде сдерживались, чтобы не разорвать на части, лишь потому, что утешать умела как никто, приободрить, обнадежить и научить терпению — самому главному неписаному правилу выживания.

Лера затравленно оглянулась на окно. Второй этаж, но здание старинное, а потому потолки высоченные и каждый этаж по высоте все равно что два, вот и выходит — четыре.

— Девочки, Леру не видели? — послышался голос секретарши. — Ее Антонина Семеновна разыскивает.

— Не видели.

Соседки остановились возле двери.

— А в комнате ее нет? — настаивала подошедшая секретарша.

— Нет, мы только что вышли. Но если увидим, передадим, что вы ее разыскиваете.

— Не я, а Антонина Семеновна. И передайте ей, что…

Лера осторожно открыла окно и, взяв в зубы рюкзак, вылезла на карниз, образованный из выносных плит, опоясавших здание, которое в прежние времена уютно называлось «Дом отдыха». Ей пришлось тесно прижаться спиной к стене, чтобы уместиться на узкой полоске спасительного пространства. Стоило лишь оступиться или потерять равновесие — ее будут соскребать с асфальта. Может, вернуться? Неужели смерть после неосторожного полета лучше смерти в психушке?.. Гораздо лучше, потому что она умрет от страха уже в парении, не дожидаясь приземления. Но если хотя бы попытаться сделать невозможное и выжить?

Выдохнув, Лера сделала шаг по карнизу. Потом еще один и еще: бог любит троицу. Теперь остановка, вдох, задержка дыхания, а на выдохе снова шаг, второй, третий. И снова отдых. Ну что ж, получается. Тьфу-тьфу-тьфу — мысленно, конечно, — чтобы не сглазить. Третья попытка и заслуженная награда — открытое окно! Запреты воспитателей курить в туалете привели только к одному — постоянно открытым окнам для выветривания последствий нездоровых губительных привычек. Лера хоть и не баловалась сизым змием, боясь втянуться, но никого не осуждала. А теперь и вовсе мысленно благодарила несовершеннолетних дымильщиков, желая им всяческого здоровья и долгих лет жизни. Если выберутся отсюда.

Лера влезла в окно и снова почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Она напилась из-под крана и прислушалась. Наполненный водой желудок отказывался быть обманутым, а потому отозвался резями и болью.

«Ну потерпи еще немного, — уговаривала его Лера. — Если я сейчас сдамся и пойду в столовую что-нибудь выпросить, это будет твоя последняя трапеза. Ты это хоть понимаешь?! А если потерпишь немного, я куплю тебе что-нибудь вкусненькое. Вот только в город выберусь. Правда-правда, ты даже не сомневайся! Разве я тебя когда-нибудь обманывала?»

«Обманывала-обманывала! И не раз», — тут же напомнил язвительный ум.

«А ты вообще молчи! Я сейчас не с тобой разговариваю».

Лера прислушалась. Желудок ее никогда не был дураком, и терпения ему не занимать — весь в хозяйку, умница! — а потому и сейчас решил предоставить ей шанс выполнить столь заманчивое обещание, наверняка простив за все прежние уловки.

Выглянув за дверь в пустой коридор — все воспитанники уже высыпали на улицу, — Лера бросилась по лестнице на первый этаж, затем в подвал, из которого через узкое окно выбралась на пустырь за домом. Сюда никто из воспитанников не ходил, так как заросли репья и кустарников не казались привлекательным местом не только для игр, но и для бесцельного шатания по территории детдома. Вот он, заветный лаз, куда привела еле заметная в высокой траве тропинка. Стоит лишь разомкнуть проволочки в определенном месте сетки рабицы — и она на воле.

Лера и прежде, когда терпение подходило к концу, тайно покидала территорию детдома. Пацаны давно уже показали ей это хорошо замаскированное «окно в Европу» за густым двухметровым многоствольным кустарником дикой алычи. О нем знали лишь избранные, она в том числе. Только отсюда можно было выбраться в город «за покупками», как они между собой шутили. Воспитанники самозабвенно учили ее воровать. Но Лера так и не воспользовалась полученными знаниями, пока не осознала, что без сотового, чтобы выжить, ей не обойтись. Страх умереть оказался куда сильнее страха быть пойманной, поэтому украсть телефон в магазине было делом совсем пустяковым. Тем более что пацаны подробнейшим образом рассказали, как это лучше сделать.

Через полчаса она уже подъезжала на автобусе к Энску.

Городской парк, через который Лере следовало пройти, чтобы добраться до нужного дома, приветствовал ее солнечными бликами, проникающими сквозь густую крону деревьев. Буйное майское празднество цветов и запахов кружило голову, вселяя уверенность в завтрашнем дне. Любимое время года Леры, когда, как говорят в народе, весна выходит замуж.

Интересно, а ей когда-нибудь посчастливится стать чьей-то женой? Только не абы кого, а хорошего, умного и любящего мужа. И чтобы любовь их была взаимной. Лера даже глаза прикрыла, чтобы представить своего суженого-ряженого.

Вот только желудок не разделял ее опьянения свободой. Резкая боль вмиг вывела Леру из состояния эйфории, заставив на всех парах мчаться на запахи парковой кафешки, приветливо распахнувшей двери для страждущих. Свое обещание она выполнила. Невзирая на умопомрачительные цены, Лера заказала пару беляшей и апельсиновый сок. Скукожившийся от голода желудок принял подношение как царский дар и тут же успокоился. Немного посидев в кафе и привыкая к нормальным людям без злобных огонечков в настороженных взглядах, Лера представляла себя частью единого сообщества счастливых людей. Однако стоило поторопиться спуститься на грешную землю, так как наверняка отсутствие Леры уже обнаружили.

Она вышла из парка и, расспросив прохожих, отправилась на поиски нужной улицы. Дорога казалась ей знакомой. Неудивительно, ведь они с бабушкой здесь когда-то прогуливались. И дома вроде не изменились. И деревья — такие же великаны, как раньше. Интересно, как же она попадет в квартиру без ключей? Поможет ли и на этот раз всесильная скрепка-выручалка, которая справилась даже с директорским бастионом?

Вот и нужный дом. Лера подняла голову и тут же отыскала родные окна на четвертом этаже. Их не раз показывала бабушка. А потом и Лера, когда они с прогулок подходили к дому, указывала на них бабушке, вытянув тонкий пальчик. Дождавшись, пока кто-то из жильцов магнитным ключом откроет металлическую дверь и скроется в подъезде, Лера взбежала на крыльцо и успела сунуть ногу в исчезающую щель входа. Распахнув дверь, проникла внутрь. Даже запах сухой штукатурки ей показался знакомым.

Она птицей вспорхнула на четвертый этаж и остановилась перед знакомой дверью с глазком, обитой уже потертым, но таким родным темно-бордовым дерматином. Сердце неистово колотилось, но не из-за бега, а из-за охватившего волнения, что вдруг откроется дверь и на пороге появится бабушка, живая и здоровая. Лера на секунду закрыла глаза и прижалась лбом к мягкой обивке. Нет-нет, только не расклеиваться. Ностальгия, воспоминания, сожаления — все потом, после, когда она окажется в безопасности. А теперь нужно действовать. Они могут появиться с минуты на минуту. Тогда что здесь делает она?

Хороший вопрос. Наверное, пытается защитить свой кров, свое далекое детство, когда ее любили. А еще пытается спрятаться, ведь, говорят, дома и стены помогают. Лера повозилась с замком, дверь не стала долго сопротивляться и, словно вспомнив ее, распахнулась. Перешагнув порог, Лера закрылась на засов: это ее жилье, и только она здесь имеет право хозяйничать! Пересилив вполне законное желание, она перевела задвижку в прежнее положение. Нет, это не выход. Теперь ей может помочь только время наступления совершеннолетия. Тогда она вправе будет обратиться за помощью к кому угодно, минуя бывшую опекуншу — директрису. А пока терпение и смекалка.

Лера обошла пустую квартиру: вынесли все подчистую. Голые стены, и спрятаться можно разве что за выцветшими обоями. Высокие потрескавшиеся потолки, словно вспоминая былые дни, все еще кокетливо хвастались лепными узорами с облезлой позолотой. Колонка в ванной комнате с окном почернела от копоти, но не сдавалась, было видно, что ею недавно пользовались. Казалось, что из квартиры выжали все, что только можно было. Но и сейчас она представляла немалую ценность, если ради нее готовилось преступление.

«Не получат они тебя, — думала упрямо Лера. — И меня не получат».

В кладовке также невозможно спрятаться. Нет, отсюда лучше убраться подобру-поздорову. Бравада, конечно, хорошее дело, но когда пахнет жареным, лучше хватать ноги в руки и бежать куда глаза глядят. А куда ее глаза глядят?

Лера стояла в кухне и, задрав голову, изучала антресоли. Она что же, серьезно рассматривает их как укрытие?! Превратиться бы в невидимку, хотя бы временно! Вполне возможно, если забраться на антресоли. Более умного выхода все равно нет, так почему не воспользоваться дурацким? А если она проломит дно и свалится преследователям прямо на головы? Да, может и свалиться. Надо все же попробовать туда забраться. Подпрыгнуть, что ли? Но она не чемпионка по прыжкам в высоту. Плохо, когда не чемпионка, когда нет шапки-невидимки, когда поплакать некому над ее могилкой.

И вдруг Лера услышала звук вставляемого в замочную скважину ключа. Она вмиг подхватила рюкзачок, подпрыгнув, ловко ухватилась за верхний наличник кухонной двери и, опираясь ногами на дверную ручку и выступающие части филенок, добралась до антресолей, мигом распахнула дверцы и втиснулась в черноту проема, исчезнув из поля зрения. Еще и дверцы за собой прикрыла. Казалось, что она даже дышать перестала. Да и нечем было. Пришлось приблизить нос к щели между дверцами, чтобы не задохнуться.

Лера видела, как в кухню вошла преступная парочка — директриса и ее подруга из опеки.

— Ты кого в квартиранты брала — бомжей, что ли?

— Нет, вполне приличные люди.

— А что ж твои «приличные» так квартиру засрали? Хотя чего тут удивляться? Чужое-то никому не жалко. Иные и за своим собственным жильем ленятся ухаживать.

— Может, им денег не хватает… Нет ее здесь, я же тебе говорила. И не может быть.

— И я тебе говорю: некуда ей пойти, кроме как в свою квартиру. Если бы она была ума палата, то эту квартиру стороной бы обошла. А она всего лишь глупая детдомовка, и в голове у нее сейчас от страха каша, которую расхлебать ей не под силу.

— Ну не скажи, она девочка умная!

— Что ты все заладила: умная да умная! Если так думать, мы ее и в самом деле не поймаем. Она такая же дурочка, как все остальные. Поэтому нечего от нее и ждать чего-то разумного. Сюда она придет, больше некуда.

— Тогда где она?

— Скоро заявится.

— Так ты предлагаешь здесь ее ждать?! Мне больше делать нечего!

— Тогда нужно кого-то в засаду посадить. Она явится, а ее тепленькую и повяжут и нам привезут.

— А кого ты предлагаешь в засаду?

— Да твоих стукачей. Они с удовольствием за эту работу возьмутся. Особенно если ты им заплатишь хорошо за молчание. Да, кстати, в число стражи обязательно включи того паренька, которого она чуть не утопила. Я слышала, эта твоя Лера большая мастерица убеждать кого угодно в чем угодно. Так что лучше перестраховаться.

— Хорошо. Тогда поехали. Пообедаем, а потом привезем их сюда.

— Ты о чем-нибудь, кроме еды, можешь думать?

— Могу. О том, как ужин не пропустить. Сегодня повариха обещала пирог испечь с капустой и яйцами — мой любимый. Не желаешь попробовать?

— Если я по столько начну есть, то лопну.

— А мне веселее от еды становится. Ну что — поехали?

Голоса стихли, хлопнула входная дверь: неужели ушли? Лера полежала недвижно еще минут пять и только после этого спустилась вниз. Снимая паутину с волос и одежды, Лера думала о том, что и в самом деле, как говорили эти меркантильные дамы, она — круглая дура. Как она могла сюда заявиться?! Никакие стены не помогут, если в голове пусто. И куда же ей теперь податься? Ни родных, ни друзей. Никому не нужна, абсолютно! Да и ей никто не нужен. А она еще о каком-то счастье мечтает.

На что уповать сироте? На что надеяться выпускнику детдома? Принято считать, что единственный шанс, который ему дается, — это шанс на чудо. Но Лера ясно осознавала, нутром чуяла, что, если не перестанет верить в чудеса, не выживет.

Глава 2

Поразмыслив, Лера решила, что себя она уже достаточно пожалела, что жизнь — слава тебе господи! — еще продолжается несмотря ни на что, поэтому надо двигаться дальше. Почему она вдруг о Боге вспомнила? Так она о нем никогда и не забывала. Потому что бабушка ей всегда наказывала: «Помни, родная, ты крещеная, поэтому Боженька тебе помощницу посылает — святую Валерию. Она будет с тобой в самые тяжелые времена и поможет чем сможет. Но и ты всегда борись за себя, никогда не отступай. Тебе в жизни даже имя твое будет помогать, потому что оно означает — сильная».

Лера коснулась голой шеи, вспоминая о золотом крестике на черном шнурке. Кто его теперь носит?

У нее в запасе около двух часов, и лучше употребить их с пользой, чем нюни зря распускать. Что можно успеть за столь короткое время? Придумать, как спасти себя, ни много ни мало. Если, конечно, ума хватит. Но не зря же она в школе числилась самой умной, и кличку ей детдомовцы дали насмешливо-уважительную — Гура. За то, что она пыталась помогать и младшим, и старшим. А слабо теперь помочь себе самой?

Хорошо, и что мы имеем? Видео с компроматом. Чего не имеем? Документов и денег. И как решить эту задачку? Можно пойти в прокуратуру и предъявить им видео… Ну-ну! Там и телефон отнимут, так как он ворованный, и по шеям надают, и запрятать Леру в психушку помогут. Эти жадные до чужих денег тетки уже столько лет совершают преступления, а еще ни разу не попались. И не попадутся, так как у них везде все схвачено, подмазано и оплачено. Много лет откупались, откупятся и на этот раз. Правда, заплатить придется гораздо больше, а может, и все награбленное отдать. Но Лере-то от этого не легче. За нее отвечает опекун, поэтому все вопросы будут решать с ним. А Леры сейчас словно и не существует на этом свете, поэтому сотрут ее с лица земли — и никто не заметит.

Значит, видео может теперь пригодиться только прокуратуре, чтобы теток шантажировать? Нет, конечно. Видео в первую очередь выручило саму Леру: где бы она оказалась к вечеру, если бы не стала свидетелем утреннего разговора? Правильно говорят: предупрежден, значит, вооружен. Вот только оружие получилось одноразовое, вернее, с одним патроном. А патронов должно быть ну никак не меньше восьми. Значит, нужно придумать, как еще использовать это видео.

А если все-таки уехать на время, пока ей не исполнится восемнадцать? Например, в Москву. Это такой огромный мегаполис, там ее уж точно не найдут. А потом явиться и потребовать квартиру, документы и деньги, что ей причитались по потери кормильца. Да, это выход. Но как она станет жить без документов? Впрочем, документы можно украсть у какой-нибудь зазевавшейся девицы, хотя бы немного похожей на Леру, и никаких проблем. Устроиться на работу и ждать подходящего момента, когда можно будет вернуться назад.

Хорошо придумала, молодец! Вот только не вернется ли она к разбитому корыту? Если Лера собирается безнаказанно выдавать себя за другого человека, то почему бы расчетливым теткам не выдать за Леру кого-нибудь другого? Тем более что такого добра в детдоме воз и маленькая тележка. Обколют любую девчонку, чуть похожую на нее, и в психушку сдадут, а квартиру присвоят. А когда Лера вернется назад, сделают вид, что они ее и знать не знают. И всем воспитанникам прикажут не узнавать. Тогда что? Ничего. Вот именно, что ничего!

Нельзя отсюда уезжать. Ни в коем случае! И биться до погибели с ветряными мельницами? А может, лучше жить под чужим паспортом в Москве и не возвращаться сюда больше никогда? Тогда получается, что у Леры отберут не только квартиру, но и имя?! Да и с паспортом много не набегаешься, все равно когда-нибудь да попадешься. Что тогда? Превратиться в бомжа без жилплощади, без имени, без биографии, хоть и такой незавидной, как у нее?

Но ведь у Леры в жизни было и что-то хорошее, например, воспоминания о бабушке, о себе в счастливом детстве. Воспоминания тоже придется кому-то подарить? Нет уж, не дождутся! Квартира ведь не только ее дом, убежище, а еще и память о счастье, которое на свете все-таки существует, а потому у Леры все шансы испытать его вновь.

Эк куда хватила! И какие же шансы? Да куча всяких, надо только их осознать. Порыться в памяти, потеребить подсознание. Хорошо, давай перечислять. Молодая? Да, тут уж ни убавить, ни прибавить, даже слишком молодая. Но это, говорят, быстро проходит. И как молодость использовать? Не на панель же, в самом-то деле, податься, как мечтают некоторые девчонки из детдома, чтобы хоть каких-то деньжат заработать? Нет уж, не надо нам такого счастья. А потому молодость — только помеха делу.

Красивая? Пока что-то вроде гадкого утенка. Но перспективы-то есть? Нет-нет, ее что-то не в ту степь понесло. Что еще-то, кроме глупостей? Ах да, она же умная! У Леры даже румянец появился от собственной похвалы. Вот этого у нее точно не отнимешь, не то что квартиру или жизнь. Лера тут же побледнела, взгляд потух, потому что снова пальцем в небо попала. Уж разум-то у человека отобрать проще простого, стоит лишь сделать соответствующий укол, и голова расколется надвое, разбросав осколки ума в разные стороны. Нет, нельзя допустить, чтобы ее сознание превратили в осколки, ни в коем случае! Тогда что остается?

Лера понимала, что у нее не хватает ни ума, ни житейской мудрости, чтобы справиться с постигшей бедой. А время бегом бежит, пожирая оставшиеся минуты. Почему бы и ей не убежать куда-нибудь? Но об этом она уже думала: бесполезная затея. Лера поняла, что вновь плачет. Неужели ей только и остается, что омывать горе слезами? И все напрасно, так как общеизвестно, что слезами горю помочь еще никому не удавалось. Лера краем футболки вытерла мокрое лицо. А чего реветь-то, если все равно зря?

Итак, пока у нее не отняли ум, надо им воспользоваться. Неужели она и в самом деле умная? Лера глубокомысленно уставилась в потолок. Вздохнув, перевела взгляд на высокое кухонное окно в деревянной рассохшейся раме. Стекла словно лет сто не мыли: грязные, засиженные мухами, и везде, куда ни посмотришь, паутина. С колец карниза свисает обрывок посеревшего, почти черного от грязи тюля. Интересно, что за свиньи здесь жили? Наверное, и в самом деле бомжи какие-нибудь.

Так что там у нее насчет ума? Скорее начитанная, чем умная, а потому без жизненного опыта и дров может наломать. Но ведь это неплохо, если взглянуть с определенной точки зрения. А если эти дрова поджечь и развести большой костер? Чтобы погреться, что ли? Нет, чтобы кому-то стало жарко… Это она о чем сейчас? Пожар, что ли, собралась в квартире устроить?! Ну пожар не пожар, а что-то в этом роде…

Лера сняла куртку и принялась за дело. Сдернула тюль, постирала как следует, намыливая огрызком хозяйственного мыла, затем забралась на антресоли. Минут через двадцать убежище сияло чистотой. Лера оставила дверцы открытыми и сбегала в магазин за продуктами, не захлопывая дверь, чтобы снова не возиться с замком. Перекусила и устроилась на подоконнике в большой комнате с окнами, выходящими во двор.

Как странно, даже вид из окна не изменился: те же деревья, те же покрашенные в зеленый цвет деревянные скамьи с витиеватыми бетонными боковушками, тот же турник во дворе, на который Леру поднимала бабушка, уча отжиматься. Словно она никогда этот дом не покидала. Да, так и было, все эти годы Лера мысленно продолжала здесь жить, потому и помнит так четко. И неудивительно, любой бы запомнил счастье, которое у него когда-то было и которое отобрали.

Во двор въехала знакомая красная «десятка» директрисы. С кем это она заявилась? Ба, знакомые все физиономии! Первой покинула машину энергичная Лариса Дмитриевна, за ней вылез нагловатый на вид невысокий Сизов по кличке Сизый, которого Лера с другими детьми пыталась утопить в местной речке за то, что по его доносу одну «слишком умную и весьма болтливую на язык» воспитанницу упекли в психушку. Наверняка директриса именно его назначила главным соглядатаем.

Лера почувствовала, как у нее перехватило дыхание и сердце попыталось вырваться наружу, когда она увидела нехотя выходящего из машины высокого крепкого Дятлова по кличке Дятел. Его Лера меньше всего ожидала увидеть. Как же так, он же не стукач! Неужели директриса привезла его потому, что знала, за что Лера бросилась на него когда-то с ножом?! Вот сука! Лера стиснула колени, пытаясь унять дрожь и ясно осознавая, что весь план ее рушится как карточный домик, смывается волной паники, как замок на песке, а еще вдобавок и горит синим пламенем.

Итак, на ее поимку кинули воспитанников не просто агрессивных, но по-настоящему жестоких, со слабыми умственными способностями, а потому готовых на любое преступление. Они воспринимали только силу, в любых ее проявлениях. В общем, полный караул!

Лариса Дмитриевна дождалась, пока покинет машину директриса, и возглавила шествие, направившись к подъезду. Лера еще успеет выбраться из квартиры, но куда ей деться, ведь дом-то четырехэтажный, а она на последнем этаже! Спускаться вниз — встретится с преступниками. Стучаться к соседям, так те наверняка не пустят незнакомку. А чердак заперт, возиться с огромным амбарным замком, который она заприметила, когда выходила в магазин, нет времени.

Лера с покорностью жертвы, приговоренной к смерти, полезла на антресоли. Сюда она заранее перетащила и куртку, и рюкзачок, и еду с водой, ждать-то подходящего момента придется неизвестно сколько. Но, похоже, все закончится куда быстрее, чем Лера ожидает. Стоит только парням обнаружить ее ненадежное убежище. Эти-то точно обыщут квартиру тщательнейшим образом в надежде чем-нибудь поживиться. И уж точно заинтересуются неприметными на первый взгляд антресолями. И решат взобраться. Не то что эти неповоротливые тетки.

Дверь отворилась, и компания проследовала в зал. Как хорошо, что квартира пуста, голоса звучат гулко, и можно расслышать любое слово.

— Здесь самое удобное место для наблюдения. Окна в остальных комнатах выходят на другую сторону, — инструктировала Антонина Семеновна своих выродков. — Не курить, чтобы не устроить пожар. Громко не разговаривать, иначе соседи услышат. А соседи тут приличные, не урки какие-нибудь. И, разумеется, не устраивать здесь разборок. Соседи вмиг полиции доложат, что тут безобразия творятся, и вы окажетесь за решеткой. Надеюсь, это в ваши планы не входит?

— Нет, конечно! За кого вы нас принимаете?!

— Вы лучше меня знаете, за кого, а потому не будем зря воздух гонять. У вас теперь одна задача: дождаться, пока на квартиру заявится Славина, схватить ее, связать, усыпить и позвонить мне. Будь это хоть день, хоть ночь. Вот пакет, в нем веревка и бутылка с водой, в которой намешано снотворное. Не позволяйте, чтобы она кричала. Непременно заставьте ее выпить воды, не захочет — силком напоите. И тут же звоните. Я с водителем тотчас приеду. Вы хорошо поняли?

— Поняли, — эхом вторила стража.

— И еще, я не назначаю среди вас главного. Вы оба главные, потому что от того, как слаженно вы будете работать, зависит ваша дальнейшая жизнь. Я уже говорила, что помогу вам при выпуске, который не за горами: и денег на первое время дам, и жилье хорошее получите, и с работой помогу. Но это только в том случае, если сейчас с заданием справитесь. А если не справитесь, то автоматически лишаетесь всего обещанного и пополните армию бомжей, уголовников, наркоманов и прочей шушеры без будущего. Вопросы есть?

— Все ясно, Антонина Семеновна, мы вас не подведем.

— Только не переборщите со Славиной, — включилась в разговор Лариса Дмитриевна. — Знаю я вас, дураков. Делайте только то, что вам говорят. И чтоб никакой отсебятины!

— Да-да, мы все сделаем как надо!

— Если вдруг возникнут какие-то вопросы, тут же звоните, сами ничего не предпринимайте, — завершила инструкцию директриса.

Дверь хлопнула, отобрав последнюю надежду на спасение. Почему Лера не спустилась и не ушла с тетками? Лучше было бы попасть к ним сразу, а не после этих отморозков. Хотя какая разница — конец-то один!

— Ну чего они там, свалили? — спросил Дятел.

— Да, уехали, кошелки старые.

— Что, хлеб стукача не так сладок, как мечталось, когда шел к этой суке в холуи?

— А ты сам попробуй, так узнаешь.

— Очень надо поганить себя такой мерзостью!

— А ты, значит, чистеньким себя считаешь?

— Ты, падла, на что намекаешь?!

— Ни на что. Просто слышал, как ты киоски городские чистишь.

— Это лучше, чем под старухой ходить.

— И сколько мы тут будем торчать? — сменил скользкую тему Сизый. — А что там в пакете? Вот гадина, хоть бы хавчик какой положила. Как не лопнет от жадности?!

— Ты как хочешь, а я здесь торчать не намерен. В город пойду, прогуляюсь.

— А если Гура заявится?

— Если заявится и увидит, что здесь все спокойно, то на ночь останется. А мы как раз к ночи и подвалим. Тепленькую ее возьмем. Ну что — идешь со мной?

— Нет, я лучше посторожу. Ведьма узнает, башку оторвет.

— Да чего ты ее так боишься?! — взбеленился Дятел.

— А ты такой смелый, потому что только на себя надеешься? А вот я не надеюсь.

— Еще бы! Привык за ней тарелки облизывать.

— Сказал, не пойду, значит, не пойду! Мне есть что терять. А ты как хочешь.

— Ну и черт с тобой! Вздумаешь брякнуть, что я пост оставил, убью!

В прихожей хлопнула дверь. Не успела Лера перевести дух, как услышала приближающиеся шаги. Сизый вошел на кухню, заглянул в духовку ржавой плиты, погремел сковородками и с грохотом хлопнул дверцей. Лера приникла к щели. Сизый задумчиво постоял у окна, затем обернулся и, подняв голову, заметил антресоли. Лера отшатнулась в глубь проема и перестала дышать: неужели конец?! Шаги проследовали в коридор, изредка раздаваясь то в одной комнате, то в другой, а вскоре и вовсе стихли.

Казалось, надо успокоиться, но оглушительная тишина пугала Леру больше звуков. Сизый был не так прост, как казался на первый взгляд. Стукач по детдомовским понятиям был выродком, холуем при взрослых. Таким доставался и кусок пожирнее, а потому те всегда сыты, и любви взрослых — самого дорогого, о чем мечтает любой сирота, — побольше.

Правда, любовь эта не настоящая, а суррогатная. Но и ее не всем доставалось, и большинство полагало, что общая пайка любви урезалась из-за таких вот расплодившихся стукачей, которым доставалось все. Потому их ненавидели, а также боялись, опасаясь стать жертвами доносов. К тому же считалось, что стукач — особь настолько продажная, что на воле не выживет. Потому Сизый и старается угодить директрисе. Готов землю носом рыть, лишь бы Антонина Семеновна его по головке погладила и незаменимым для себя посчитала, а впоследствии и путевку в жизнь выдала.

Лера невольно нащупала в темноте металлический баллончик с дихлофосом, который ей попался на глаза, когда она приводила в порядок антресоли. Даже проверила, работает ли, направив короткую струю удушающей жидкости — гадость преужасная — в приоткрытое окно ванной комнаты. Она понятия не имела, как баллончик может ей помочь, но на всякий случай не стала его выбрасывать. Может, вместо газового пригодится? Другого-то оружия все равно нет.

Она сняла крышку с баллончика и только успела направить носик форсунки в проем между дверками, как они распахнулись, явив перед Лерой торжествующую физиономию Сизого с оскаленной в идиотском хохоте пастью гнилых зубов.

— А-а, сука! От меня не спрячешься!

Палец Леры дернулся и вдавил до основания головку пульверизатора. Струя вонючей жидкости метнулась в раскрытую глотку, спазмируя дыхание Сизого. Глаза его, наливаясь кровью, дико выпучились от невозможности вздохнуть, и он разжал цепляющиеся за край антресолей посиневшие пальцы с обкусанными ногтями. Раздавшийся грохот заставил Леру высунуться.

Сизый катался по грязному полу, обхватив горло и силясь крикнуть, но судорога уже гуляла по всему телу, и он наконец затих. Мертвенная бледность лица, полуприкрытые глаза, недвижимое тело вселили в Леру такой ужас, что она на минуту потеряла сознание.

Резкий запах дихлофоса постепенно вывел ее из состояния небытия. Держась слабеющими от страха пальцами за верхний косяк двери, она попыталась спуститься, но сорвалась и рухнула вниз, больно ударившись боком. Лера на коленях подползла к распростертой на полу сухонькой фигурке и прижала пальцы к худому запястью. С большим трудом удалось почувствовать еле заметное пульсирование.

«О боже, неужели он умирает?! — проскользнула в сознание, словно змея, жуткая мысль и вонзилась в сердце. — Я — убийца! А ведь он не сделал мне ничего дурного. Вернее, не успел. Но не сделал же! Надо немедленно вызвать «Скорую»!»

Лера вытащила сотовый и принялась жать на кнопки, но телефон оказался разряжен. Ну почему так не вовремя?! Может, позвать на помощь соседей? Нет, только не это! Отсюда ее точно увезут в психушку. Директриса ни за что не позволит, чтобы на Леру завели уголовное дело по обвинению в убийстве, иначе она никогда не получит ее квартиру. Поэтому не стоит торопиться самой лезть в ловушку.

Лера поднялась, превозмогая боль, и похромала в ванную комнату. Заткнув сливное отверстие ванны крышкой, повернула до отказа ручки обоих кранов. Напор воды отличный, поэтому хоть ванна и огромная, наберется минут за десять, а потом вода хлынет на пол, через полчаса максимум зальет соседей. Они поднимутся, найдут Сизого и вызовут «Скорую».

Лера вернулась к Сизому и склонилась над ним.

— Ты только потерпи, хорошо? — шептала она, чувствуя, что от волнения потеряла голос. — Совсем немножко. Помощь вот-вот подоспеет. Ты не умрешь. Ты же не хочешь умирать, да? Тогда подожди еще чуть-чуть. Только не умирай, ладно?

И лишь увидев падающие на его лицо капли, поняла, что плачет. Неужели от жалости к нему? Почему бы и нет? Наверняка его никто никогда в жизни не жалел. Им всем в детдоме жилось несладко. И каждый пытался выжить, как мог. У Сизого не получилось устоять перед соблазном быть обласканным директрисой, вот он и сломался. Только бы он не умер! Как тогда ей жить дальше на свете — убийцей?! Лучше бы на его месте оказался Дятел. Вот о ком Лера бы не пожалела. Вот кому не следует продолжать жить дальше.

Лера вскочила на ноги. Как же она забыла о Дятле?! Ведь он в любой момент может вернуться, и тогда… Она услышала, как в замочной скважине поворачивается ключ и застыла, не в силах двинуться с места. Но как только входная дверь с легким скрипом начала открываться, Лера уже карабкалась вверх, цепляясь за карниз и торопясь поскорее укрыться в своем совсем ненадежном убежище.

— Эй ты, чудик! Сизый, ты где? Я хавчик принес, выползай. Ты в ванной, что ли? Ну, давай, помойся перед ужином. А я пока постерегу. — И Дятел засвистел что-то себе под нос.

«А ведь он пьяный! — дошло вдруг до Леры, и она почувствовала, как от дикого ужаса каменеет тело. Только душа еще способна надеяться на что-то. — Господи! Святая Валерия! Только вы мне теперь сможете помочь! Не оставьте меня своею милостью!»

Лере казалось, что сознание покидает ее. Непрекращающийся шум в ушах, озноб и стреляющие боли в висках выматывали, заставляя прикрыть глаза и склонить голову к ладоням. Только так дурнота немного отступала, и Лере казалось, что она превращается в огромное ухо, потому что только слух теперь имел право на существование, чтобы вовремя предупредить ее об опасности. А предупрежден, значит, вооружен. Ну да, ну да, как же! Теперь-то она чем собралась защищаться?!

— Эй, Сизый! — принялся барабанить в дверь ванной Дятел. — Ты там сколько еще собрался возиться? Давай выходи! Я пока чайник поставлю.

Лера услышала приближающиеся шаги.

— Вот черт! Сизый, ты чего разлегся? Что с тобой? Да ты живой, нет?!

Сквозь щель она разглядела, как Дятел склонился над Сизым и тряхнул его за плечо. Но, подобрав баллончик с дихлофосом, разразился истерическим хохотом. Он поднялся и швырнул находку в угол, затем, презрительно сплюнув, пнул Сизого ногой.

— Ну и придурок! Никогда бы не подумал, что ты этой дурью балуешься. Так ты, оказывается, вонючий дихлофосник! А я-то думаю: чем это несет по квартире? Эй, кайфовщик, ты меня хоть слышишь? Знаю, что слышишь. Хочешь, анекдот расскажу?

Дятел подошел к окну, открыл его и присел на подоконник.

— Так вот, это как раз про тебя. «Хочешь кайф — один пшик дихлофоса, хочешь большой кайф — два пшика, а захочешь вечного кайфа — пшикай, пока до нужной кондиции не дойдешь». — Дятел снова расхохотался.

Успокоившись, закурил и принялся с усмешкой на толстых губах разглядывать недвижное тело.

— Чего молчишь-то? Неужели до нужной кондиции допер?

Он перестал скалиться и подошел к Сизому.

— Ты чего, сдох, что ли? Эй, я с тобой говорю!.. Вот черт!

Дятел принялся торопливо набирать номер.

— Антонина Семеновна, у нас ЧП. Это Дятлов говорит. Нет, не появилась… Рядом со мной. Но он себя неважно чувствует… Да, заболел. Откуда я знаю чем? Я только на минутку вышел, за куревом… Да, не разрешали, но… Нет, он сам не поправится. Если ему «Скорую» не вызвать, он, наверное, умрет… Как знаете, но я предупредил. Ну что вы! Я совсем не то хотел сказать… Хорошо, я ничего не буду предпринимать, дождусь вас.

Он сунул телефон в карман и, сплюнув, смачно выругался.

— Сизый, ты зря к ней в услужение пошел. Так теперь и подохнешь, не дождавшись от нее помощи. Не повезло тебе, старичок: не разрешила она вызвать «Скорую». Будем саму дожидаться. И чего я в это дело ввязался? Все из-за этой сучки Гуры. Хотел напоследок поиграть с ней, пока ее в психушку не определят. Ты слышишь меня, Сизый? Я с тобой разговариваю!

Звонок в дверь прервал его разглагольствования. Дятел напрягся, словно зверь перед прыжком, и вмиг протрезвел.

— Кого это черт принес?

Взгляд стал осмысленным и злобным. От былого добродушия не осталось и следа. Он снова набрал номер.

— Антонина Семеновна, это я… Вы уже выехали? Вам лучше поторопиться. Здесь кто-то в дверь звонит, а теперь уже и кулаками начали стучать, чтобы открыли, а может, даже ногами… Нет, я не думаю, что это она. Там не один человек, несколько. Да, понял, не имеют права. Хорошо, я не стану открывать, дождусь вас.

Дверь стонала под чьим-то напором, а Дятел даже с места не сдвинулся.

— Этой суке все равно, а мне и подавно нечего беспокоиться. Ну и нервы у нее! Ты слышишь, Сизый? Или тебе, дураку, теперь тоже все равно?

Казалось, что говорит он вслух только затем, чтобы не было так жутко оставаться наедине с мертвецом.

В дверь уже не ломились. Шум в ванной также стих, видимо, жильцам удалось перекрыть воду. Прошло еще минут пятнадцать, прежде чем входная дверь отворилась и Лера услышала возмущенный крик Антонины Семеновны:

— Ах, ироды! Что же это такое вы натворили! Откуда вода в квартире?!

Дятел помчался встречать разъяренную директрису и, видимо, поскользнувшись в коридоре на мокром, с шумом и руганью грохнулся на пол. Соседи снова забарабанили в дверь, но, обнаружив, что не заперто, ворвались наконец в квартиру, и Антонина Семеновна бодреньким голосом принялась их успокаивать, извиняясь и обещая в ближайшее время уладить недоразумение, приведя соседские квартиры в порядок. Скандал ей был ни к чему, а потому ссориться с соседями нет никакого смысла.

— Дорогие мои, ну все же мы живые люди! И со всяким может случиться подобное. Я же не отказываюсь сделать в ваших квартирах ремонт. Прямо сейчас давайте вызовем специалистов из жилконторы и составим акты о затоплении. Затем на основании этих актов и смет на ремонтные работы я вам за свой счет делаю ремонт. Согласны? Тогда не будем зря тратить время. Пока вы готовите акты, я постараюсь спасти свою квартиру, если вы не против… Нет-нет, спасибо, я сама справлюсь!

Она выпроводила соседей и захлопнула дверь.

— Где он? — Тяжело ступая, Антонина Семеновна вошла в кухню и подошла к Сизому. — Что здесь произошло? Только не ври мне, я все равно докопаюсь до правды, и тогда берегись! А что за вонь-то? Открой шире окно, задохнуться же можно.

— А чего мне врать-то? Я честно и рассказываю: пока ходил за сигаретами, он где-то разыскал дихлофос, а может, и с собой принес, и надышался им.

— А вода откуда?!

— Так он, наверное, помыться захотел, вот и пустил воду. А как надихлофосился, так и про воду забыл.

— И что с ним?

— Траванулся. Думаю, если «Скорую» не вызвать, помрет. Если еще живой.

— А это не ты его, случаем, убил? Вижу ведь, что уже на грудь принял. Может, поссорились из-за чего?

— Да вы что такое говорите-то?! — отшатнулся от директрисы побледневший Дятел. — Нечего нам делить. У нас все одинаковое. И потом, я дурак, что ли, чтобы в тюрягу загреметь?! Я собираюсь еще на воле погулять, когда выйду из детдома. Да и выпил я всего-то бутылку пива.

— Ладно, разберемся. Разыщи в ванной тряпки и принимайся за уборку.

— А как же Сизов?

— Иди уже, это не твоя забота!

Дятел вышел, а директриса задумчиво уставилась на распростертое у ног тело.

«Если эта гадина сейчас не вызовет «Скорую», мне придется раскрыться, — подумала Лера. — А если он уже умер? Не важно! Считаю до трех и спускаюсь! Раз, два…»

— Алло, Сергей Петрович? Голубчик, помоги, сделай одолжение! У меня с воспитанником ЧП, надышался какой-то дряни и лежит, словно неживой. Спасибо, дорогой, век не забуду! Ты только поторопись, пожалуйста, как бы не опоздать… Нет, я не на работе. Записывай адрес…

«Только бы успели, — билось в мозгу у Леры. — Только бы успели! Если он выживет и мне представится такая возможность, я обязательно помогу ему, чем смогу. Только бы он выжил!»

Врач приехал через двадцать минут. Как ни странно, Сизый оказался жив.

— Так может повезти только один раз в жизни, — заключил Сергей Петрович, делая укол в вену. — Я забираю его в больницу. Надеюсь, успеем довезти.

Санитары перетащили худенького Сизого на носилки и удалились. Антонина Семеновна проводила врача и вернулась в кухню.

— Дятлов, иди сюда!

— Чего?

— Не чего, а что! Тебе придется заночевать здесь.

— Это зачем еще?! Полы я протер. Делать мне здесь больше нечего.

— Ты свою работу еще не выполнил.

— Это какую?

— Не придуривайся! Ты знаешь какую!

— Если она до сих пор не пришла, то вряд ли появится здесь. Да и как она попадет в квартиру? Ключа-то у нее нет… И вообще, я без ужина остался.

— Ужин тебе водитель привезет.

— Не нравится мне это дело.

— Ну и зря! Теперь ты один остался, потому и оплата будет двойная. Неужели упустишь такую возможность? Я ведь завтра и других желающих могу найти. Ты же не думаешь, что я стану тебя уговаривать?

— Хорошо, я остаюсь. Но у меня одно условие. Хотя… — Дятел замолчал, словно раздумывая, стоит ли продолжать этот разговор. Директриса молчала, она умела держать паузу. И тогда Дятел решился. — Я не думаю, что она захочет мне подчиниться. И между нами… — он снова замолчал. — В общем, между нами может завязаться борьба. ...