Василий Веденеев Двести тысяч золотом

Об авторе

Так уж случилось, что Василий Владимирович Веденеев ушел из жизни на пороге известности, когда его книги становились все более и более популярными. В свое время Веденеев был одним из лучших сыщиков Москвы, преподавал в академии МВД. А в Чечне командовал сводным отрядом милиции. Именно о таких говорят: настоящий русский офицер. И при этом искал себя в литературе. Но вот, на взлете, случилось непоправимое — сердце не выдержало непомерной нагрузки, накопленной за годы тяжелой работы. Но осталось письмо, которое Василий Владимирович написал незадолго до смерти. Оно адресовано тем, кто придет в литературу после него — молодым и талантливым, уверенно смотрящим в будущее.

«Родился первого марта 1947 года в Москве, в старом знаменитом районе — на Таганке, где и прошло раннее детство в уютных московских двориках.

Считаю, что всем, чего мне удалось добиться в жизни, обязан родителям — их необъятно большой любви, воспитанию, заботе. Папа и мама были людьми широкой души и высокой культуры, прекрасного воспитания, имевшие то, что сейчас давно забыто и втоптано в грязь, — понятие о Чести и Совести.

По окончании школы пошел работать, сменил несколько незначительных должностей и, наконец, устроился лаборантом на кафедру общей и аналитической химии биолого-химического факультета МГПИ имени Ленина. Фактически одновременно поступил учиться на вечернее отделение химического факультета того же института. Хотел стать ученым-химиком и заниматься проблемами коррозии металлов, но судьба распорядилась иначе.

Летом 1968 года по рекомендации партийно-комсомольских вождей пошел на работу в органы милиции. Уже в период работы в органах закончил химфак МГПИ, затем Калининскую школу усовершенствования начсостава милиции, а в конце 1970-х годов поступил в очную адъюнктуру Академии МВД СССР, которую успешно закончил, и защитил диссертацию. Кандидат юридических наук, автор ряда учебных и методических пособий по закрытой проблематике, а также статей на специальные темы.

Работал в легендарном Московском уголовном розыске, служил в Центральном аппарате МВД СССР и МВД России на различных, в том числе руководящих, должностях. Полковник милиции.

Писать начал в середине 70-х годов XX века. Хотелось рассказать, как все происходит „на самом деле“, а не в страшно далеких от жизни сериалах — „Ментах“ и „Каменских“!

Довольно скоро понял, что правду написать невозможно в силу слишком многих причин, но можно попробовать сделать что-то хотя бы ближе к ней. Нельзя раскрывать методы и обучать публику, как действовать, но о том, как в жизни все горько и часто несправедливо на оперативной работе, какого она требует напряжения нервов, сил, какой чистоты морали, чтобы самому не скатиться в болото, мне, кажется, кое-что сказать удалось. По крайней мере, я попытался это сделать.

Сюжеты для своих произведений беру из собственной практики и практики своих коллег. Время работы над произведением диктует материал, но хороший роман нельзя написать за пару-тройку месяцев. Над одним из своих романов я работал семь лет. Другой — выдержавший шесть изданий, имеющий объем 25 авторских листов, — написал за семь месяцев. Но это редкий случай. Обычно на создание книги, если готов весь материал, нужно около года, как минимум.

Считаю, что писать нужно только от руки — так написаны все великие произведения…»

«После третьего звонка» (1983).

«Самум — ветер пустыни» (1985).

«Премьера без репетиций» (1986).

«Ушла из дома и не вернулась» (1987).

«Волос ангела» (1987).

«Частный сыск есаула Сарычева» (1992).

«Ключ святого Петра» (1993).

«Двести тысяч золотом» («Лабиринт») (1994).

«Дикое поле» (1995).

«Бальзам Авиценны» (1995).

Человеческий калейдоскоп многоцветен и многообразен: счастливчики и горемыки, благородные рыцари и авантюристы, бродяги и домоседы, преступники и стражи закона, подвижники и закоренелые злодеи, влюбленные и жаждущие любви… Ветер странствий и превратности судьбы срывают людей с места, швыряют из одного конца света в другой и гонят, гонят по неторным тропам. Так было, есть и будет…

Глава 1

Ранним весенним утром 192… года в ворота одного из городов китайской провинции Шаньдун вошел молодой европеец. Сдвинув на затылок помятую серую шляпу и поглубже засунув руки в карманы потертой кожаной куртки, прозванной «Правь, Британия», он на секунду задержался, окинул взглядом городскую стену, помост над воротами, где расхаживали вооруженные допотопными берданками часовые, и решительно зашагал дальше.

Город оказался очень грязным, оглушительно шумным и пестрым до боли в глазах. На узких улочках теснились лавчонки, небольшие магазинчики, ярко размалеванные ларьки. Разношерстная толпа непрерывно двигалась, колыхалась, катилась куда-то. Кричали предлагавшие свои услуги рикши. Расчищая себе дорогу, сыпали отборной руганью потные носильщики паланкинов. Разносчики, завлекая покупателей, стучали в деревянные колотушки, били в маленькие гонги, дули в медные рожки. Заунывно гнусавили нищие, резко выкрикивали название товаров зазывалы. На одном из перекрестков показалась странная процессия. Впереди шли музыканты-духовики в поношенных с сине-красными эполетами французских мундирах прошлого века. Следом за ними пара заморенных лошадей, тяжело переставляя ноги, тащила повозку под балдахином.

«Похороны», — равнодушно вслушиваясь в тоскливую мелодию, подумал европеец. Из соседнего переулка наплывали соблазнительные запахи съестного. Отмахнувшись от назойливых призывов тибетского лекаря, расположившегося прямо на земле с деревянным ящичком-аптекой, он подошел к уличному торговцу, на все лады расхваливавшему рис, лепешки и соус.

— Чи фань! Чи фань! — высоким тонким голосом кричал пожилой китаец, стараясь перекрыть уличный шум.

Проглотив голодную слюну, европеец выгреб из кармана горсть медяков: да, на харчевню, где можно насладиться восточной кухней, явно не хватает, а есть хочется немилосердно.

— Чи фань! Кушать. Подходи, капитана! — безошибочно угадав в нем русского, еще громче закричал торговец. Его коричневое от загара лицо сморщилось в улыбке. — Кушать, недорого! Подходи!

Положив в протянутую ладонь китайца несколько монет, молодой человек получил тонкую лепешку и чашку риса, приправленного черным соевым соусом. Взял деревянные палочки и жадно начал есть, стараясь не уронить ни зернышка риса, ни крошки хлеба.

— Кушай, кушай, капитана, — ласково приговаривал китаец, показывая в улыбке остатки гнилых зубов.

Русский вытер чашку последним кусочком лепешки и напоследок посмаковал впитавший острый соус мякиш. Вернув посудину торговцу, он вынул из кармана полосатых брюк кисет, свернул самокрутку и блаженно задымил.

— Чьи войска в городе? — хрипловатым баском спросил молодой человек. — Генерала У Пейфу?

— Нет, он там. — Торговец махнул рукой куда-то в сторону и засмеялся. — Война, капитана. Наши воюют, ваши воюют.

— У нас вроде закончили, — буркнул русский. На шанхайском наречии^[1] он говорил свободно, но с заметным акцентом. — Года три, как отвоевались. А кто же в городе? Дуань Цижуй?

— Нет, его солдаты дальше, вон там. — Торговец вновь махнул костлявой рукой и улыбнулся еще шире, словно сообщил радостную весть.

Молодой человек глубоко затянулся и задумался. Черт их разберет, этих китайцев, — который год лупят друг друга почем зря. Генералов развелось как собак нерезаных, чуть ли не каждый день появляются новые. Сегодня один, завтра другой. Местный или пришлый. Да и народу здесь хватает: есть кого поставить под ружье, есть кому сеять и кому грабить урожай.

Кто же все-таки правит бал в городе? У Пейфу со своим штабом ориентируется на американцев и англичан, но его здесь нет. Дуань Цижуй придерживается прояпонской ориентации, но и его солдат тут не видать. Чан Кайши и армия Гоминьдана на юге, далеко отсюда. А не мешало бы знать, кто из генералов владеет городом и чьи интересы защищает этот азиатский Бонапарт.

— Чжан Цзолинь?

— Нет. — Улыбка сбежала с морщинистого лица старика. — Ты что, с неба упал? Здесь уже давно генерал Чжу Пей.

— Чжу Пей? А за кого он воюет?

— Гоу-юй! — быстро оглядевшись по сторонам, бросил торговец. — Собака-рыба! Понял?

«Угораздило», — мрачно подумал русский. В городе, оказывается, обыкновенная банда. Дела…

Он кивнул старику на прощание и побрел по улице, досасывая самокрутку. По телу растекалось приятное тепло сытости, но на душе было тревожно. Гоу-юй, или «собаки-рыбы», — как называют китайцы бандитских главарей, громко именующих себя генералами, — это очень плохо. Бандиты даже своих не щадят, а с бродягой-эмигрантом из далекой России и подавно не станут церемониться. «Засидевшийся гость, потерявший свой дом» — так говорят здесь про таких, как он. Надо поскорее выбираться из города и идти на север, к Харбину. Выбираться… Но не так-то просто ориентироваться в лабиринте улочек. Куда же теперь свернуть? Лучше всего в тот проулок, который привел его к торговцу. Но идти туда не хотелось: возвращаться — дурная примета.

Навстречу попадались китайцы с коромыслами на плечах, в надвинутых на глаза конусообразных соломенных шляпах. Они несли корзины с овощами, черноглазых детей и мелкий домашний скарб. Под ногами вертелись шелудивые лохматые собаки. По узкой канавке вдоль глиняного забора текли мутные нечистоты, распространяя зловоние по всей округе. Солнце поднялось выше и начало припекать. После риса с острым соусом хотелось пить. Почувствовав запах дыма, русский приподнялся на цыпочки и глянул через забор.

Во дворе фанзы, около небольшого костра, возились седобородый старик в темном халате и неопрятная старуха. Они разламывали на части большого воздушного змея и бросали куски промасленной бумаги и тонкие рейки в огонь. Упавший на огород змей может служить пристанищем злому духу, а огонь, как известно, уничтожает всякую нечисть. Оглянувшись, старик увидел европейца и вежливо поздоровался, спросив по древнему народному обычаю:

— Ел ли ты сегодня, сяо?

Старуха выпрямилась и тоже поглядела на «бок-гуя» — белого дьявола, неведомыми ветрами занесенного сюда с далекого севера или из-за моря. Муж назвал его «сяо», как принято обращаться к младшим по возрасту, но понял ли это белый?

— Мэю, нет, — ответил русский, внутренне проклиная себя за ложь. И повторил, добавив вежливое обращение к старшим: — Нет, лао.

Впрочем, велик ли обман? Что для здорового мужчины, едва перешагнувшего четвертьвековой рубеж, чашка риса и тонкая лепешка из отрубей? Так, на один зубок, как когда-то говаривала нянюшка.

Хозяин сокрушенно покачал головой и начал сбивчиво объяснять, что им, к сожалению, нечем угостить нежданного гостя. Но если тот не побрезгует и войдет в фанзу…

— Продайте немного хлеба и риса, лао, — попросил старика русский, выгребая из кармана оставшиеся медяки: дорога предстоит неблизкая, хорошо бы запастись провизией хоть на первое время.

Услышав звон монет, старуха оживилась, шустро юркнула в фанзу и выскочила с небольшим мешочком риса в одной руке и парой лепешек в другой. Получив медяки, она тут же спрятала их и вернулась к костру. А любопытный хозяин подошел поближе к изгороди и начал расспрашивать: давно ли молодой человек не видел родного дома, здоровы ли его родители и не желает ли он еще что-нибудь купить у бедных людей?

Отделавшись несколькими ничего не значащими фразами, русский спросил:

— Где тут самый короткий путь к городским воротам?

— Как тебя зовут? — неожиданно поинтересовался старик.

— Александр, Саша.

— Саса? — радостно заулыбался хозяин. Какая удача! Бок-туй уйдет из города, и вслед за ним полетят злые демоны, притаившиеся в упавшем змее. Надо только шептать над костром это чудное имя «Саса». Демоны услышат и, свиваясь в ленты дыма, устремятся за своим белым братом. Ведь не зря говорится, что дьявол дьяволу всегда родня.

— Саса, — причмокивая, повторил китаец. — По этому переулку ты выйдешь на площадь, пересечешь ее и повернешь направо, а там и ворота рядом.

Издалека донеслись мерные удары в большой барабан и гомон толпы. Старик прислушался и забеспокоился:

— Не задерживайся! Слышишь? Скоро на главной площади будут казнить преступников и ворота могут закрыть, чтобы никто не убежал. Иди, Саса, иди скорее!

Русский быстро зашагал по переулку, с нарастающей тревогой прислушиваясь к ударам барабана. Запрут ворота, и тогда «счастье будет полным».

Ага, вот и площадь: ларьки, лотки, легкие переносные лавки, снующая толпа. Настоящий человеческий муравейник, над которым волнами перекатывается неумолчный гул голосов.

Пробираясь сквозь толпу, Александр вдруг почувствовал, что его схватили цепкие пальцы.

— Продаешь? — Молодой китаец с наглыми глазами мял рукав Сашиной кожаной куртки.

— Нет. — Русский отодвинул с дороги нахала, но второй китаец, присев на корточки, начал ощупывать его сапоги. Справа и слева выросли еще двое.

— Дай померить. — Первый парень рванул куртку. — Снимай!

— Уйди добром. — Александр отпихнул жадные руки и увидел, что вокруг быстро образуется свободное пространство: чувствуя назревающую драку, толпа отхлынула — кому охота вмешиваться?

— Снимай, снимай. — Его снова дернули за рукав. — Не замерзнешь, на улице жарко.

«Влип, — подумал Саша. — Надо выбираться».

Крутнувшись волчком, он коротко, без замаха, врезал одному из китайцев по скуле. Тот рухнул, сбитый с ног сильным ударом. Второго пришлось пнуть сапогом.

— Ша! Бей! — заорали китайцы. Толпа отхлынула еще дальше, и русский вдруг оказался в кольце врагов. У двух или трех в руках блеснули ножи.

Метнувшись к ближайшему ларьку, Александр одним рывком выдернул из земли бамбуковый шест, поддерживавший навес над прилавком. Товар рассыпался, истошно завопил торговец. Ну, теперь им его не взять!

Искусству борьбы на палках — силамбаме — его научил один тамил, служивший некогда в индийской полиции. Маленький, сухощавый, похожий на подростка, он буквально преображался, стоило ему начать демонстрировать боевые приемы. Бамбуковый шест в его руках летал и вился, как тонкая шелковая лента. Мгновенная смена ритма, и вот уже кажется, что боец окружен деревянным кольцом, вращающимся с непостижимой, почти недоступной человеческому глазу быстротой. Потом палка превращалась в непробиваемый щит, предохраняющий грудь. И все эти метаморфозы сопровождались прыжками, кульбитами, уклонами, приседаниями — словно тамил исполнял древний, замысловатый, но очень грозный военный танец. Александр, бывало, смотрел на него как зачарованный.

— Воин должен в совершенстве владеть мечом, копьем, кинжалом, — объяснял тамил. — Нет оружия, бери в руки шест! Если он сломался, сражайся обломком, поясом, голыми руками, наконец… Понимаешь, на моей родине такой климат, такая жара и влажная духота, что человек просто не вынесет длительного физического напряжения. Поэтому веками вырабатывались наиболее эффективные приемы. Хочешь научиться всему?..

Вращая перед собой шест, со свистом рассекавший воздух, Саша шагнул к противникам. Те попятились.

Внезапно один из китайцев тоже вырвал бамбуковую жердь, схватил ее за один конец и начал вращать, надвигаясь на европейца, вздумавшего оказать сопротивление хозяевам рынка. Его дружки приободрились, загалдели:

— Эй ты, вонючий бок-гуй, покажи свою удаль! Что — слабо? Сейчас твоя башка треснет, как гнилая тыква… Пойдешь на тот свет без сапог и куртки!..

Приближаться к разъяренному противнику было страшно, но еще страшнее — дрогнуть и отступить. Тогда гибель неминуема. Александр поудобнее перехватил палку и шагнул вперед.

Раздался трест бамбука: русский ударил сверху, использовав старый тамильский прием «орел падает на добычу», и одновременно продвинулся еще на один шаг. Защищаясь, китаец успел поставить блок, но Саша не отдернул жерди, а резким скользящим движением опустил ее вдоль гладкой, чуть ребристой жерди противника, угодив ему по пальцам. Тот взвыл от жуткой боли, выронил свое оружие и тут же получил крепкий удар по голове.

Дальше было проще: шест в руках Александра заработал как цеп на обмолоте, опускаясь на головы, плечи, спины и руки бандитов. Удары ногами тоже делали своедело. Путь преградил парень с дубинкой, но Саша изо всех сил ткнул его концом палки в солнечное сплетение — словно сделал выпад штыком, как когда-то учили в армии. Китаец охнул и осел в пыль.

Широко размахнувшись, Саша заставил противников разорвать кольцо и отступить, а сам кинулся прочь. Позади шумела толпа на рыночной площади, где-то по-прежнему монотонно ухал барабан, прохожие со страхом смотрели на бешено мчавшегося вооруженного бамбуковым шестом европейца. Ах, если бы улица была пуста, но разве такое бывает в китайском городе?

Ага, судя по истошным воплям и топоту, враги пустились в погоню! Жаждут реванша? Ну уж нет, такого удовольствия он им не доставит! Самое время исчезнуть. Бросив шест, Александр свернул за угол и огляделся в поисках укрытия. Спрятаться бы в какую-нибудь щель и переждать. Если не собьешь бандитов со следа, они загонят его в центр, где собралась жаждущая зрелища казни толпа, а оттуда уж точно не вырваться. Еще хуже, если народ согнали принудительно и выставили караул. Встречаться со сбродом самозваного генерала крайне нежелательно.

Вот, кажется, именно то, что нужно: большая лавка, или, точнее, магазин в европейском стиле. Скорее туда. Толкнув дверь, он очутился в длинном мрачноватом помещении. Сзади звякнул колокольчик, извещая хозяина о приходе покупателя. Саша осмотрелся.

Под потолком висел искусно вырезанный из дерева и раскрашенный яркими лаковыми красками крокодил, вдоль стен стояли темные шкафы с матовыми стеклами в узких дверцах, на полках выстроились медные и фарфоровые ступки, склянки, флакончики, замысловатые весы. Похоже, он попал в аптеку.

Колыхнулась занавеска, скрывающая внутренние помещения, и появился высокий худой китаец в черном европейском костюме и очках с сильными линзами. Поклонившись посетителю, он молча указал на застекленные шкафы.

В этот момент с улицы донесся шум, грохнули выстрелы, оконное стекло треснуло, в сети трещин появилась маленькая дырочка, в деревянную панель над головой аптекаря вошла пуля. Дверь тут же распахнулась, и в помещение ввалилось несколько человек. Шедший впереди поднял маузер, выстрелил в потолок и заорал:

— Ложись на пол!

Китаец мгновенно сложился пополам, аккуратно поддернул узкие брюки, лег лицом вниз и вытянул вперед руки. Решив не искушать судьбу, Александр последовал его примеру.

Один из ворвавшихся кинулся во внутреннее помещение, загремел там посудой, через несколько секунд вернулся и что-то шепнул вооруженному маузером начальнику.

Тот недовольно дернул плечом и подошел к аптекарю.

— Ты кто? — пнув его сапогом в бок, гаркнул начальник патруля.

— Провизор, господин, — едва слышно пролепетал очкарик.

— А ты? — подошел он к русскому. — Кто такой?

— Прохожий, зашел купить хины от лихорадки.

— Документы есть?

Перевернувшись на спину, Александр достал из кармана куртки потрепанный китайский паспорт и подал его начальнику. Тот начал разглядывать документ, напряженно морща лоб и беззвучно шевеля губами.

«Да он неграмотный, — понял Саша, — но не хочет „потерять лицо“ перед подчиненными».

— Вставай, — небрежно сунув паспорт в карман, приказал начальник патруля. — Пойдешь с нами.

— Куда?

— В штаб, там разберутся, кто ты такой.

Пришлось подчиниться и выйти под конвоем двух низкорослых, вооруженных пиками солдат. Оставшиеся начали распахивать шкафы и швырять на пол их содержимое. Как видно, искали спирт. Напоследок Александр оглянулся: один из бандитов сдирал пиджак с насмерть перепуганного провизора…

Штаб размещался в новом двухэтажном доме, украшенном по фасаду веселыми бумажными фонариками, видимо, оставшимися после какого-то праздника. У дверей прохаживались часовые. Потрепанная одежда, матерчатые тапочки на босу ногу, но оружие хорошее — японские карабины. Русского провели внутрь и усадили на скамью рядом с другими задержанными. В комнате находилось еще несколько человек, и среди них Саша, к своему ужасу, увидел одного из бандитов, с которыми дрался на рынке. Китаец тоже узнал своего недавнего противника и, встретившись с ним взглядом, по-волчьи оскалился. Дело принимало дурной оборот.

Что же делать, как выкручиваться? Этот парень на арестованного не похож: держался свободно, халат перепоясан офицерским ремнем, тяжело оттянутым кобурой с наганом. Интересно, какова его роль в этом бандитском логове?.. Бежать бы… Да разве убежишь? У дверей часовые, если и удастся прорваться, все равно поймают — европеец слишком приметная фигура в китайском городе.

Вошли вооруженные солдаты и увели сидевшего рядом с Сашей китайца. Видимо, разбирательство проходило очень быстро, поскольку через две-три минуты увели второго, потом третьего, и, наконец, очередь дошла до русского.

Пройдя с конвоирами через несколько комнат, Александр очутился в небольшом зале. Против входа стояло резное позолоченное кресло, а в нем развалился пузатый человек в офицерском кителе, защитных галифе и желтых сапогах с огромными шпорами. Голова толстяка была наголо обрита и с одной стороны залеплена пластырем. На коленях лежала немецкая сабля в никелированных ножнах. У ног, прямо на полу, выстроились в ряд несколько полевых телефонов.

«Неужели сам Чжу Пей?» — подумал Саша.

Бандит с рынка тенью скользнул за спинами окружавших кресло военных, приблизился к генералу и что-то шепнул в большое, оттопыренное ухо Пея, поглядывая на русского. Генерал дернул щекой и дал знак начинать.

— Что ты делал в городе?

— Я направляюсь в Харбин, — стараясь сохранить спокойствие, ответил Александр. — Хотел выйти к железной дороге, чтобы сесть в поезд. У меня есть документы, их отобрали солдаты.

— А что тебе понадобилось в городе? — листая паспорт задержанного, лениво поинтересовался военный. — Как правильно твое имя?

— Александр Руднев. Я вошел в город, чтобы купить хинин.

— По закону эмигрант, не имеющий паспорта, должен быть осужден как преступник, — ехидно улыбаясь, бросил бандит с рынка. — Сегодня бежал один из тех, кто покушался на жизнь господина генерала. — Палец бандита показал на залепленную пластырем голову Чжу Пея. — Ты его пособник или сообщник!

— Неправда! — возразил Руднев. — У меня есть документы. Господин генерал, вероятно, не знает, что произошло сегодня на рыночной площади. Может быть, вы ему расскажете о нашей встрече?

Бандит схватился за кобуру, но Пей остановил его:

— Не горячись, Фын. Где эта бумажка?

Военный услужливо подал генералу паспорт. Даже не взглянув на документ, Чжу Пей разорвал его и бросил клочки на пол:

— У тебя нет паспорта, значит, ты — преступник!

Окружавшие кресло одобрительно засмеялись, выражая восхищение «мудрым решением».

— Отправить его на работы, — зевнул Чжу Пей. — Думаю, Фын не откажется пригнать стадо двуногих к надсмотрщикам?

Руднев рванулся, но конвоиры успели повиснуть на нем, а в ноги бросился прятавшийся за портьерой охранник. Тут же подскочил Фын и, выхватив наган, ударил Александра рукоятью по голове…

Придя в себя, русский с трудом поднял налитые свинцовой тяжестью веки. Вместе с другими задержанными он сидел во дворе штаба у стены сарая. Руки крепко стянуты веревкой. Кожаная куртка исчезла, босые ступни холодил легкий ветерок. Руднев грустно усмехнулся: все-таки Фын добился своего — ни сапог, ни куртки. Купленная у стариков провизия и нательный крест тоже исчезли. Угораздило же попасть в переплет!

Вскоре во дворе появились несколько солдат и Фын, ведущий в поводу кривую низкорослую кобылу под самодельным седлом. Тщедушный солдатик — ростом от силы до пупка Рудневу — пинками начал поднимать связанных и сгонять их в кучу. Фын вскочил в седло и выехал со двора. Следом два солдата погнали пленников.

Саша уже пришел в себя и шагал легко, но тоска навалилась отчаянная. Только бы проклятый Фын не вздумал учинить расправу в дороге. Дойти бы до места назначения, а там посмотрим, что делать. Впрочем, вряд ли удастся вырваться на свободу… Что стоит здесь человеческая жизнь? Она дешевле пыли под ногами.

Миновав несколько улиц, вышли через ворота за городскую стену, и Руднев мрачно усмехнулся — выбрался наконец из города, только не так, как хотелось.

Пыльная дорога. Однообразный пейзаж: редкие, чахлые деревья, маленькие клочки старательно возделанных полей и кругом камни, камни. Через час или два дорога пошла в гору. Нещадно пекло солнце, болела ушибленная голова, во рту пересохло, мокрое от пота лицо облепили мухи.

Фын придержал кобылу и, подождав, пока русский с ним поравняется, поехал рядом.

— Ну что, бок-гуй? Приятная прогулка? Я же говорил, что сегодня тепло! — издевательски ухмыльнулся бандит. — Дурак, не надо было упрямиться. Шагал бы сейчас без куртки, зато свободный.

Руднев молчал, не желая ввязываться в разговор: Фын небось только и ждет случая придраться. Ответь ему, он снова нальется злостью, а там и до расправы недалеко.

— Молчишь? — усмехнулся китаец. — Молись своим богам. Вон видишь горку? — Он показал плетью вперед. — Пока не дойдем до нее, можешь молиться, а потом я займусь тобой. Выбирай, бок-гуй: легкая и быстрая смерть за горой или долгие мучения через пару часов. Но тогда уж не взыщи — придется с тобой повозиться!

Руднев упорно молчал. Эх, если бы не связанные руки!..

Врезал бы он этой сволочи, стащил бы с лошади, отобрал наган… А там бы перестрелял солдат и в седло… Скакать, скакать, пока у старой клячи хватит сил…

Александр зло скрипнул зубами — размечтался, дурак! Действительность была горькой: слова Фына не пустые угрозы. Такие, как он, любят покуражиться над побежденным противником.

Бандит засмеялся и огрел русского плетью.

— Получи задаток, проклятая черепаха!

Саша знал, что «черепаха» у китайцев ругательное слово, но в его положении придется стерпеть. Ударить обидчика ногой? Глупо, потом изобьют так, что не сможешь идти, или вообще пристрелят. Надо тянуть время: вдруг все же представится возможность бежать?

Другие пленники шагали покорно, словно стадо, гонимое на убой. Фын меж тем вошел в раж и начал раздавать удары плетью направо и налево, кривя в ухмылке тонкие губы. Китайцы испуганно втягивали головы в плечи, но ни один не вскрикнул от боли.

Внезапно впереди послышался непонятный стрекочущий звук, тревожный, таящий неясную угрозу. Фын перестал размахивать плетью и привстал на стременах. Звук нарастал, и вскоре в небе показался биплан. Покружив над горой, он спикировал, раздалась частая дробь пулемета.

Руднев до рези в глазах вглядывался в самолет — чей он, есть ли на нем опознавательные знаки?

Между тем «этажерка», набирая высоту, задрала нос, завалилась на правое крыло и сделала разворот. Новое пике и вновь — трескучая дробь пулемета.

«Кого он обстреливает? — недоумевал Александр. — Вокруг — ни жилья, ни войсковых соединений. Или обнаружил части противника на марше и решил атаковать? Чей же это биплан?.. Японский, что ли?.. Ведь у китайцев только пехота, даже конницы нет, а уж про авиацию и говорить нечего. Впрочем, у некоторых генералов в регулярных частях, кажется, есть самолеты…»

Маленькая колонна остановилась. Все, задрав головы, смотрели в яркое, безоблачное небо, где носился биплан. Но вот он повернул и полетел над дорогой, с каждой секундой приближаясь и увеличиваясь в размерах. Рудневу даже показалось, что сквозь серебристый круг бешено вращающегося пропеллера и защитный козырек из плексиглаза он видит сидящего в кабине летчика в больших очках-«консервах», закрывающих половину лица.

Поняв, что сейчас произойдет, он метнулся в сторону и скатился в неглубокий кювет. Фын соскочил с лошади и бросился к кустам на обочине, петляя, как уходящий от разъяренных гончих заяц. Рокот мотора усилился, черная тень на мгновение закрыла солнце, и по дороге хлестнула пулеметная очередь.

Руднев вжался в раскаленные пыльные камни. Слиться бы с ними, стать маленьким, незаметным!.. Ухо напряженно ловило доносившиеся сверху звуки: где биплан?.. Удаляется?.. Возвращается?.. Господи, спаси и помилуй!

Самолет возвращался. Судя по натужному реву мотора, он летел совсем низко — наверное, летчик решил добить оставшихся в живых или полюбоваться результатами обстрела. У Александра свело лопатки — сейчас он получит порцию свинца, и тогда… Тень «этажерки» вновь закрыла солнце, но пулемет молчал. Приподнявшись, Руднев посмотрел вслед воздушному разбойнику. Слегка покачивая крыльями и набирая высоту, самолет уходил в сторону гор. Что же произошло? Патроны кончились? Или, увидев, что горючее на исходе, летчик решил не рисковать и отвернул к своему аэродрому?.. Кто знает?..

Тишина. Солнце. Распростертые на пыльной дороге люди. Неужели никого не осталось в живых? Тогда он спасен — разрезать штыком путы, взять оружие… Но тут один из конвоиров зашевелился и сел, подтянув поближе винтовку, а из кустов выскочил Фын. Осклабился, увидев невредимого русского.

— Ага, ты еще не сдох, черепаха?.. Поднимайтесь, пошли! — Он начал пинать ногами лежавших на дороге.

Однако подняться смогли не все. Пулеметной очередью скосило второго конвоира и троих пленных, а одного ранило в ногу. Фын его тут же пристрелил. Трупы закапывать не стали — так и бросили посреди дороги. Фын взял винтовку убитого солдата и взгромоздился на кривую кобылу, чудом уцелевшую при налете. Маленькая колонна вновь поплелась, поднимая облачка тонкой, как пудра, красноватой пыли.

Руднев шагал тяжело. Одолевали мрачные мысли: куда их ведут, долго ли еще тащиться под палящим солнцем и, главное, что их ждет впереди?..

Постепенно поднялись в гору, подошли к перевалу. Отсюда дорога вела вниз, в тесную долину. И тут стало ясно, кого обстреливал самолет: в долине стояло несколько крытых повозок, рядом лежали убитые люди и лошади. Около одной из телег суетился человек в синем халате. Заметив появившийся на пригорке отряд, он кинулся прочь — встреча с незнакомцами таила опасность.

— Стой! — поспешно срывая с плеча винтовку, заорал Фын. — Стой!

Бухнул выстрел. Но — то ли бандит был плохим стрелком, то ли кляча не вовремя дернулась под ним, то ли расстояние оказалось великовато — пуля прошла стороной. Человек успел юркнуть под повозку и ящерицей пополз к большим камням.

Сыпля проклятиями, Фын ударил каблуками лошадь, и она перешла на рысь. Подгоняемые солдатом пленники поспешили следом.

Около каравана Фын быстро спешился и ножом располосовал полог первой повозки. Издав торжествующий крик, он начал вытаскивать товары. На землю полетели рулоны ткани и тюки выделанных кож. Солдат, закинув винтовку за спину, немедленно присоединился к нему. Тем временем пленные опустились на корточки и застыли, словно происходящее их не касалось.

Руднев подошел к той повозке, где минуту назад суетился неизвестный в синем халате, и устало сел, привалившись спиной к грязному колесу. Быть может, пока конвоиры заняты грабежом каравана, ему удастся незаметно перетереть стягивающую запястья веревку? Только бы освободить руки, а там уж как повезет. Надо действовать, а не ждать, пока Фын вспомнит о нем и осуществит угрозы!

И вдруг Саша услышал слабый стон.

— Кто здесь? — донеслось из повозки.

Спрашивал мужчина. По-китайски, но с заметным акцентом. Моментально вскочив, Руднев заглянул под полог — европеец!.. Сквозь полумрак проступило бледное, покрытое бисеринками пота лицо. Волосы — длинные, с сильной проседью — слиплись от крови. На голубой рубахе расплылось большое бурое пятно. «Пуля в груди, и голову задело», — наметанным глазом определил Саша.

— Христианин? — увидев белого, по-английски свистящим шепотом спросил раненый.

— Да, но я вряд ли смогу вам помочь, — ответил Руднев, тоже по-английски.

— На этом свете мне уже никто не поможет, — скривил губы незнакомец. Закрыв глаза, он часто и тяжело задышал. Его испачканные кровью пальцы беспокойно шевелились.

— Ты еще здесь? — не открывая глаз, спросил умирающий. Саша не сомневался, что душа его вскоре покинет бренное тело: в свое время он достаточно насмотрелся на раненых.

— Здесь.

— Обещай выполнить мою просьбу… Последнюю… Похорони меня по христианскому обычаю, прочитай заупокойную молитву и поставь на могиле крест… Я грешник, большой грешник… Помолись за меня, слышишь?.. Быть может, Всевышний тогда смилостивится.

— Обещаю, — сказал Саша, не желая расстраивать умирающего. — Все сделаю, как вы хотите.

— А я за это оставлю тебе наследство. — Раненый открыл воспаленные глаза и впился взглядом в лицо русского. — Ты получишь двести тысяч баксов золотом, не считая всяких бумажек. Слышишь? Двести тысяч долларов золотом.

«Бредит», — подумал Руднев, сожалея, что у него связаны руки и он ничем не может облегчить страдания умирающего.

— Чего это тут болтают про золото?

Александр обернулся. За его спиной стоял неслышно подкравшийся Фын с револьвером в руке. Отстранив русского, бандит заглянул в повозку.

— Какое золото? Не вздумай темнить, я малость кумекаю по-английски.

— Похорони меня, — просипел раненый. — Мое имя Джон Аллен… Несколько лет назад я взял банк в Калгане…

— Калган? — оживился Фын. — Это Чжанцзякоу. Что он говорит про этот город? Там спрятано его золото? Ну, переводи! Давай! Давай!

Пританцовывая от нетерпения, бандит больно ткнул Руднева стволом нагана под ребра. Золото, где оно? Умирающий не станет лгать, зачем ему теперь золото? В могилу его с собой не унесешь. Но где оно, где?

— Полиция висела у нас на хвосте, но я ушел… И баксы унес… — медленно ронял слова Аллен. — Мешки с золотыми двадцатидолларовиками и бумажки… Все твоим будет!..

Александр переводил, а Фына все больше и больше охватывало возбуждение: он кусал губы, сопел, беспокойно поглядывал то на раненого, то на русского, словно пытаясь уличить последнего в неточности перевода. Но Руднев уже понял: бандит не настолько хорошо владеет английским, чтобы все понимать. К тому же Аллен, судя по выговору, американец из южных штатов — растягивает гласные, употребляет жаргонные словечки. Где уж Фыну разобраться в заокеанском сленге!

— Где золото? Где? Не тяни, спрашивай, пока он не откинул копыта! — Фын снова ткнул русского стволом револьвера.

— Золото спрятано в заброшенном городе пещер, в горах Белые Облака. Найди в Шанхае старого Вока — он покажет дорогу… Пить!..

— Воды просит, иначе не сможет говорить, — сказал Руднев.

Бандит чертыхнулся и побежал к своей кобыле за притороченной к седлу большой кожаной флягой.

— Слушай меня, — с трудом приподнял голову Аллен. — В Шанхае, Вок Вай, старик…

Теряя последние силы, он вновь уронил голову и что-то зашептал.

Саша наклонился, приблизив ухо к губам умирающего.

— Город на воде… Возьми мой тумор, покажи Воку… Старик и капуцин… В пещере колодец… Убитый укажет путь… Воку денег да…

Раненый захрипел и, закатив глаза, дернулся в конвульсиях. На его губах выступила кровавая пена.

— Вот вода! — подбежал запыхавшийся Фын.

— Уже не нужно, — мрачно ответил Руднев.

— Как это?.. Чего он там? — Фын затормошил недвижно лежавшего американца. — Что он еще говорил? — Оставив покойника, бандит подскочил к русскому и приставил револьвер к его виску. — Отвечай, или я вышибу тебе мозги!

— Ты веришь в бред умирающего? — отшатнулся Саша. — Господи, что делает с людьми жажда золота!

— Говори, сволочь! Я всю кровь из тебя по капле выпущу! Отрежу яйца и запихну в твою паршивую глотку, — распалился Фын. — Ну что он еще сказал?

— Не трогай его!

Бандит недоуменно оглянулся. Сзади стоял солдат. Ствол его винтовки был направлен на Фына.

— Я спрятался за повозкой и все слышал, — держа начальника под прицелом, сказал он. — Понял? Все слышал и хочу получить свою долю.

— Хорошо, — облизав губы, неожиданно согласился бандит. — Но сначала пусть бок-гуй скажет нам, что еще он узнал от раненого.

— Убери револьвер! Если ты его убьешь, он уже ничего не скажет, — усмехнулся солдат.

— А чего говорить-то? — вдруг рассмеялся Фын. — Чего? И так известно, где спрятаны деньги, кто покажет к ним дорогу.

— Но дорогу тебе покажут только к заброшенному городу пещер, — уточнил Руднев.

Пришла пора вступить в игру за свою жизнь. Есть на самом деле золото или нет — никто не знает, а как-то выкручиваться нужно.

— Значит, он открыл тебе еще одну тайну? — вскинулся Фын.

— Да, — подтвердил Саша. — Без меня вам не добраться до золота. Предлагаю отправиться за ним вместе. Но прежде похороним американца.

— Я пойду с вами, — не опуская винтовки, сказал солдат.

— Конечно, конечно, — быстро согласился Фын, не сводя глаз с его пальца, лежавшего на спусковом крючке. — Опусти ружье, я не собираюсь тебя обманывать.

— Как бы не так, — осклабился тот, показав редкие крупные зубы. — Сначала брось револьвер, чтобы он случайно не выстрелил мне в спину.

— И тогда ты разделаешься со мной? — криво усмехнулся Фын. — Нам надо поладить. Если мы будем держать друг друга на мушке, то никогда никуда не доберемся. Здесь осталось несколько лошадей. Давай запряжем их в повозку и нагрузим ее самым дорогим товаром. Лучше ехать, чем идти пешком. Согласен?

— Потом все равно придется сесть в поезд: до Шанхая слишком далеко, — возразил солдат. Было видно, что он колеблется, все еще не решаясь поверить в искренность слов бандита и раздумывая, не спустить ли курок.

— Правильно! На лошадях доедем до железной дороги, а там перегрузим товар в вагон или выгодно продадим, — жарко убеждал Фын. — Пусть это быдло немного поработает, — он кивнул в сторону пленных, — а мы приглядим за ним.

— Развяжите мне руки, — попросил Руднев, — я должен выполнить последнюю волю умирающего и похоронить его.

— Хочешь убежать? — быстро обернулся к нему Фын. — Не выйдет! Я ни на шаг тебя не отпущу, пока не доберемся до клада.

— Бок-гуй прав, — неожиданно поддержал Сашу солдат. — Мертвого надо похоронить, чтобы его душа не мешала нам взять золото.

— Ладно, — зло сплюнул Фын, — уговорили. Я пригляжу за русским, а ты грузи товары и запрягай лошадей. Пошевеливайся — солнце уже высоко.

Он сунул наган за пояс и, достав нож, шагнул к Рудневу. Тот протянул стянутые веревкой руки, но бандит, неожиданно крутанувшись, метнул клинок в солдата. Острое лезвие вошло ему в грудь почти по самую рукоять.

Грохнул выстрел: падая, солдат успел нажать на спусковой крючок, но пуля только выбила щебень из-под ног Фына. Пленные разом повернули головы на звук выстрела. Не обращая на них внимания, бандит подошел к убитому и выдернул нож. Потом снял с него патронташ, взял винтовку и кинул все в повозку. Вслед за тем выволок за ноги тело американца и опустил его на землю.

— Как его класть-то? В какую сторону головой? — Фын глянул на Руднева. Тот показал, недоумевая: неужели он сам будет копать могилу?

Меж тем китаец сбегал к другой повозке, вернулся с заступом и начал долбить каменистую землю, смахивая со лба пот и грязно ругаясь сквозь зубы.

— Давай помогу, — на всякий случай предложил Саша, уже не надеясь, что его развяжут.

— Сиди! — огрызнулся Фын.

Прикинув, достаточно ли глубока яма, он решил, что копать хватит, и занялся куда более привычным для него делом — начал ловко обыскивать убитого. Прежде всего был извлечен бумажник. Увидев американские доллары, бандит удовлетворенно хмыкнул. Небольшой револьвер ему тоже очень понравился. Постепенно из карманов американца в сумку Фына перекочевали щипцы для ногтей, позолоченная зажигалка и портсигар, искусно выточенный из панциря черепахи. Наконец, Фын снял с шеи покойника тумор — висевший на тонком шнурке памирский амулет в виде маленького плоского железного бочонка с вставленным в него кусочком голубоватого горного хрусталя.

Руднев замер: сейчас тумор исчезнет в казавшейся бездонной сумке бандита… А без амулета к этому самому старику в Шанхае не подступишься. Впрочем, существуют ли на самом деле золотые доллары, спрятанные в затерянном среди гор древнем пещерном городе? Существует ли знающий туда дорогу старый Вок?.. А вдруг все это правда?

Попросить у Фына тумор на память об Аллене? Нет, наверняка это вызовет подозрение у недоверчивого бандита. Подскочить к нему и ударить ногой в голову? Не успеешь: Фын вооружен и всадит в тебя пулю при первой попытке нападения. Но что же делать, что?..

Тем временем бандит рассматривал амулет, подбрасывая его на ладони и раздумывая — выбросить или все-таки взять? Победила жадность, и тумор полетел в сумку. Закрыв ее, Фын опустил тело американца в яму, забросал землей и положил сверху несколько камней.

— Надо поставить крест — полагается по обычаю, — подал голос Руднев.

— И так сойдет, — вытирая рукавом потный лоб, буркнул Фын. — Давай молись, а я пока нагружу повозку и запрягу лошадей.

Подойдя к могиле, Саша опустился на колени. Кем был умерший американец — католиком, протестантом? Или атеистом, не верящим ни в Бога, ни в дьявола?.. Какая разница — он просил прочитать над ним заупокойную молитву, и надо выполнить его последнюю просьбу.

— Господь Всемогущий, — зашептал Руднев, — прими с миром душу грешного раба твоего…

Продолжая читать молитву, он через плечо поглядывал на Фына. Тот метался между повозками, перегружая в свою самые ценные товары. Его сумка лежала буквально в двух шагах от могильного холмика. В ней амулет, и главное — револьвер! Если удастся его вытащить, появится реальный шанс взять с бою свободу. К счастью, руки связаны спереди, значит, можно изловчиться и выстрелить, когда бандит подойдет. Не поднимаясь с колен, Руднев начал очень осторожно двигаться к сумке. Вот она! Наконец-то! Онемевшие пальцы слушались плохо, но он все же открыл ее, вытащил револьвер и чуть не завыл от отчаяния — разряжен! Проклятый Фын!.. Ладно, надо достать тумор. Где же он?.. Ага, нащупал — шероховатая поверхность, холодок хрусталя… Саша взял амулет и закрыл сумку, чтобы подозрительный китаец ничего не заметил.

Но куда же его спрятать? В карман брюк? Связанными руками не дотянешься. Надеть на шею? Фын сразу увидит. Куда же?.. Ну конечно же в маленький часовой кармашек у пояса! Настороженно оглянувшись, он оторвал зубами пропахший чужим потом, пропитавшийся кровью шнурок, поспешно засунул тумор в кармашек и поднялся с колен. Шнурок затоптал, отбросил ногой подальше. Меж тем китаец уже запряг пару лошадей и сейчас ладил петлю на конце крепкой веревки.

Руднев едва успел подумать: «Зачем?», как Фын ловко накинул на него веревку. Легкое движение — и петля скользнула вниз, крепко стянув ноги у щиколоток. Рывок — и Саша кулем повалился на бок.

— Ты слишком резвый. — Скаля зубы, Фын опутал веревкой все тело пленника и закрепил узел. — Полежишь пока в телеге, а когда отъедем подальше, поговорим о тайнах, которые ты успел узнать.

— Чего уж, давай прямо сейчас, — прохрипел Руднев.

— Тут нас опять могут подслушать, — резонно возразил китаец и, покряхтывая от натуги, поволок связанного к повозке. Поставив Сашу на ноги, он перевалил его через низкий задний бортик, положил поверх кучи товара, а сам уселся на передок.

— Небось думаешь: зачем глупый Фын все сам делал, и яму копал, и товары грузил, — разбирая вожжи, продолжал разглагольствовать бандит. — А Фын не дурак. Фын тебя насквозь видит. Такому, как ты, только развяжи руки!

Повозка тронулась.

— А как же остальные? — спросил Руднев.

— Жалко на них патронов, — хлестнув лошадей, отмахнулся Фын. — Лучше о себе думай: если сразу скажешь все, получишь пулю в лоб, и все дела, а если будешь упорствовать…

— Что тогда?

— Тогда нынешняя ночь покажется тебе слишком долгой, — ухмыльнулся бандит. — У тебя есть время для размышлений — до вечера еще далеко.

Они выехали на старую узкую дорогу. Лошади тянули споро, стучали по камням ободья колес, колыхался пробитый пулями, выбеленный ветрами, ливнями и безжалостным солнцем тент повозки, пахло прогретой пылью и горькими придорожными травами. Фын закурил маленькую трубочку с длинным мундшуком, изредка подбадривая лошадей гортанными выкриками и щелканьем кнута. Рудневу, лежавшему на тюках с товаром, было видно, как уменьшались в размерах оставшиеся в лощине фигурки пленных китайцев, все так же безучастно сидевших на корточках у разбитых телег. Вдалеке сгущались тучи, заволакивая горизонт мутной пеленой…

Глава 2

Когда на пригорке появились вооруженный всадник и группа пеших, Ай Цин сразу понял: надо уносить ноги. Словно в подтверждение его мыслей, послышался окрик и грохнул выстрел. Хвала богам — пуля тонко пискнула в стороне, распоров полог повозки и, не причинив Цину вреда, но второго выстрела он ждать не стал: стоит ли искушать капризную судьбу?

Ай Цин юркнул под повозку, в которой лежал раненый американец, и ящерицей пополз к камням, ощущая, как от страха противно сводит лопатки: а ну как сейчас забухают новые выстрелы и маленький острый кусочек раскаленного свинца вопьется в позвоночник? Однако, на его счастье, больше не стреляли. Ему удалось найти удобное место, где, оставаясь незамеченным, он мог наблюдать за происходящим в лощине.

Вытащив револьвер, Цин проверил, есть ли в барабане патроны, и взвел курок. Нет, вступать в бой он не собирался, но нельзя, чтобы его застигли врасплох. Мало ли, вдруг неожиданно появившимся людям взбредет в голову проверить, куда он подевался. Тогда револьвер пригодится.

Как и следовало ожидать, начался грабеж каравана. Вскоре Цин установил, что вооруженных грабителей только двое — очевидно, конвоиры, а остальные — группа пленных, а не отряд пехотинцев, как ему показалось. Какая досада! Если бы он затаился под повозкой, то вполне мог сначала пристрелить сидевшего на лошади молодого парня, а потом тщедушного солдатика. Впрочем, никогда не следует жалеть о том, что уже сделано: оставшись около каравана, он подверг бы себя немалому риску. Сейчас выходить из укрытия опасно, незамеченным к врагам не подберешься. Значит, придется наблюдать и терпеливо ждать, пока стервятники разграбят товары и уберутся.

Самое ужасное — в повозке остался раненый американец, порученный заботам Ай Цина. Еще бы несколько минут — и он успел бы вытащить Аллена или перезапрячь лошадей, но…

Около телеги, где лежал Аллен, остановился мужчина, выделявшийся среди прочих высоким ростом и светлыми волосами. «Европеец», — понял Цин. Но как он здесь оказался?..

Меж тем события разворачивались. Европеец — кстати, руки у него были связаны — несколько раз заглядывал под полог. Потом к нему подошел конвоир, раньше ехавший на лошади, и ткнул его в бок стволом револьвера — видно, приказывал ему что-то. До Цина долетали лишь отдельные возгласы, но вскоре он все понял: они разговаривают с Алленом! В это время с противоположной стороны к повозке подкрался солдат с винтовкой. Неужели судьба смилостивится над несчастным Цином и враги перестреляют друг друга?

Забыв, что его могут заметить, он приподнялся, стараясь не пропустить момента развязки: солдат уже направил винтовку на парня, стоявшего рядом со связанным европейцем. Что там у них происходит?.. Что? Если бы услышать, о чем они спорят… Но проклятый ветер относит слова в сторону. Ну, стреляй, солдатик, стреляй! Уложи этого молодчика, а после Цин найдет способ отправить тебя вслед за ним на небеса или в ад.

Однако солдат не выстрелил. Обманутый кажущимся миролюбием противника, он попался на его уловку и в результате получил нож в грудь. Какая разница, кто из них отдал концы? Два вооруженных врага всегда хуже, чем один.

Цин потихоньку пополз вперед, часто останавливаясь и прикидывая, с какого расстояния бить наверняка. Промахнуться нельзя — все должен решить один меткий выстрел. Тогда он вновь станет хозяином положения. Как там раненый Аллен, жив еще?

Внезапно Цин застыл на месте, не сводя глаз с происходившего около повозки. Китаец вытащил за ноги американца и начал его обыскивать. Великие боги, да ведь он же мертв! Скончался от ран, никто его не добивал… Неужели этот долгомолчальник заговорил, чувствуя, что вот-вот перейдет в мир иной, где деньги ему уже не понадобятся? Но тогда получается, что…

Ай Цин начал осторожно пятиться, забыв о недавнем намерении разделаться с врагом. Теперь понятно, почему убили солдата — тот стал нежелательным свидетелем рассказа умирающего. Значит, тайна Аллена перешла как бы по наследству к молодому китайцу и светловолосому европейцу… Кому открылся Аллен и полностью ли открылся?.. Быть может, каждый из них владеет лишь частью тайны?.. Убьешь одного — ничего толком не узнаешь. Надо быть полным идиотом, чтобы сейчас нашпиговать этих парней свинцом. Пока они живы — жива и тайна. Вскоре они обменяют ее на легкую смерть. Языки им развяжут быстро. У нас такие мастера найдутся. Главное — не упустить этих парней!

Затаив дыхание Цин смотрел, как хоронили американца. Ничто не укрылось от его внимательных глаз. Ишь, какой ловкач европеец: тайком залез в сумку конвоира и достал револьвер. Неужели сейчас выстрелит?.. Однако ничего не произошло, и Цин с облегчением вздохнул: два языка надежнее! Только бы китаец не убил европейца… нет, обошлось…

Светловолосому связали ноги и бросили в повозку. Конвоир перепряг лошадей и погнал их по старой дороге, оставив пленных на произвол судьбы. Действительно, зачем они ему, если впереди маячит несметное богатство?

Итак, надо действовать, не теряя драгоценного времени. Аллен лежит в земле, повозка, вздымая пыль, катит все дальше и дальше.

Поднявшись, Цин отряхнул халат, засунул револьвер за пояс и побежал за скалу, где паслась заранее спрятанная лошадь. Забравшись ей на спину, он уцепился за жесткую гриву и стукнул каблуками по грязным бокам. Лошадь нехотя пошла, поматывая головой и явно намереваясь при первом же удобном случае скинуть надоедливого седока. Но как же медленно она тащится!

Выхватив револьвер, Цин начал бить кобылу рукояткой по крупу, вкладывая в каждый удар злость на ленивое животное и все больше распаляясь от терзавшего его нетерпения. Ну, пошла же, пошла, проклятая!

Взбрыкивая от боли, кобыла затрусила рысцой. Как только она замедляла бег, Ай Цин вновь начинал остервенело колотить ее, заставляя не снижать темпа. Он спешил подняться на гору, откуда прекрасно видна дорога: надо убедиться, что повозка не свернула на развилке.

Наконец, оступаясь и выбрасывая из-под копыт мелкие камешки, лошадь тяжело взобралась по крутой тропе на вершину горы. Цин вгляделся в облачко пыли: свернут или нет? Несколько минут томительного ожидания, и его губы растянулись в довольной ухмылке. Не свернули!

Взбадривая кобылу испытанным способом, он погнал ее вниз и поскакал по еле заметной стежке, петлявшей среди камней. Примерно через час показалось небольшое селение, около которого его встретила группа пестро одетых вооруженных людей.

— Жао здесь? — первым делом спросил у них Ай Цин.

— Здесь, — ответили ему, беря лошадь под уздцы. Спешившись, Цин устало поплелся к фанзе с часовым у дверей.

Жао — сорокалетний, плотный и широколицый — был один. Поджав ноги, он сидел на кане^[2] и ел приправленное острым соусом мясо. Палочки в его руке так и мелькали, вылавливая лакомые кусочки из синей фарфоровой миски. Подняв глаза на вошедшего, он в первый момент застыл от удивления, но тут же встрепенулся и хрипло спросил:

— Ты?! Что произошло?

Не отвечая, Цин выхватил у него из рук миску с остатками мяса и начал жадно есть, мыча от удовольствия. Жао поправил лежавшую на коленях деревянную кобуру маузера и некоторое время наблюдал за ним с кривой ухмылкой.

— Кончай жрать, — наконец не выдержал он. — Что случилось?

— Аллен умер, — не переставая жевать, пробормотал Цин.

Резко вскочив, Жао метнулся к нему и мускулистой рукой так сдавил его горло, что Ай Цин выпучил глаза и поперхнулся.

— Ты убил его? — встряхнув Цина, как тряпичную куклу, прошипел Жао. — Отвечай! Где золото?

Несчастный в ответ только сипел, пытаясь оторвать от горла железные пальцы Жао, не зря прозванного Быстроруким. Наконец хватка немного ослабла, и Ай Цин натужно закашлялся. Получив тяжелой ладонью крепкий удар по спине, он выплюнул непроглоченный кусок, всхлипнул и часто задышал.

Привлеченный шумом, в фанзу заглянул телохранитель Чжоу, но хозяин махнул рукой, и он тут же исчез, сморщив в улыбке лошадиное лицо.

— Ну?! — Жао остановился над бессильно опустившимся на пол Цином.

— Караван обстрелял самолет, — растирая онемевшую шею, прошептал Ай Цин. — В американца попали три пули, а я чудом уцелел. Он скончался, и его похоронили на моих глазах.

— Где золото? — наклонившись к нему и заглядывая в глаза, тихо спросил Жао. — Ты узнал, где спрятано золото?

— Кажется, он открыл перед смертью тайну, — на всякий случай отползая назад, зачастил Цин. — Не мне, нет! Ее узнали трое, но один из них уже убит, а двое других едут в повозке по старой дороге. Я поспешил сюда, чтобы предупредить тебя.

На скулах Жао заходили желваки — верный признак приближающейся вспышки ярости. В такие моменты Быстрорукий, прекрасно владевший приемами древнего боевого искусства, мог покалечить, а то и убить, поэтому Ай Цин не стал медлить. По-собачьи глядя ему в глаза, он монотонным, слабым еще голосом рассказал, как погиб американец и что произошло после этого в лощине, где остановился разбитый караван. Постепенно Жао успокоился.

Выслушав Цина до конца, он уселся рядом с ним на пол и, угостив сигаретой, задумался.

Ситуация непростая, но разве бывает когда-нибудь простым путь к большому богатству? Может, у кого другого такое и случается, но только не у него, которому все приходится добывать потом и кровью.

Несколько лет назад Жао работал в криминальной полиции Шанхая. Вместе с ним работал и Цин — его дальний родственник, многим обязанный семье Быстрорукого. Хотя бы уж тем, что именно Жао пристроил его на теплое местечко. Именно тогда банда появившихся из дальних краев гангстеров совершила дерзкое ограбление банка в Чжанцзякоу, взяв двести тысяч золотом и мешок бумажных денег. Банк серьезно пострадал: доллары-то были американские, а не китайские или мексиканские.

Однако гангстеров с самого начала преследовали неудачи: пришлось вступить в перестрелку с охранниками, а потом полиция гналась за ними по пятам, убивая одного за другим. Все погибшие были белыми и — надо отдать им должное — до последней минуты дрались как дьяволы. Лишь двоим удалось оторваться от погони и унести награбленное. С тех пор их след потерялся, а мертвые, как известно, молчат. Но украденное золото нигде не всплывало, и Жао решил, что оставшиеся в живых бандиты терпеливо ждут, пока про них забудут, а потом без помех воспользуются добычей, припрятанной в надежном месте.

Мысль об огромной сумме в двести тысяч золотом не давала Жао покоя ни днем, ни ночью, и он начал вести самостоятельное расследование. Спустя год ему удалось установить имена оставшихся в живых гангстеров и выйти на след одного из них — американца Аллена. Кропотливо, буквально по крохам собирая информацию, Жао узнал, что Джон Аллен убил приятеля и стал единоличным владельцем похищенного. Но где оно спрятано? Об этом знал только сам янки.

Цин как мог помогал родственнику. Они готовились захватить Аллена и развязать ему язык — разумеется, в тайне от начальства и в собственных интересах, но тут все смешалось. Началась смута, разразилась междуусобная война, охватившая всю страну, и след американца вновь затерялся на несколько лет.

Тем не менее Жао не оставлял надежды, терпеливо продолжая поиски. Из полиции он давно ушел. Ветер войны кидал его из одного лагеря в другой, переносил на крыльях победы и мутных волнах поражения из провинции в провинцию, и в конце концов Быстрорукий организовал собственный отряд головорезов, формально подчинявшийся одному из генералов. Как известно, кто ищет, тот найдет. Удача вновь улыбнулась Жао — отыскался след, казалось, безвестно пропавшего янки. Заслуживающий доверия осведомитель донес, что Аллен примкнул к богатому купеческому каравану, отправлявшемуся на северо-запад. Поразмыслив, Быстрорукий рассудил: прошло несколько лет, об ограблении банка успели забыть, а золото лежит себе где-то и не ржавеет, на то оно и золото! Американцу сейчас самое время взять его и махнуть домой, навсегда распрощавшись с Поднебесной империей Хань, то бишь с Китаем. Иначе зачем он вдруг вылез из темного угла, где так долго хоронился от чужих глаз, и подался к купцам? Все ясно: решил вместе с караваном добраться до клада, не привлекая к себе ненужного внимания.

Ай Цину было приказано не спускать с Аллена глаз, повсюду следуя за ним тенью, а как только запахнет золотыми долларами, немедленно сообщить об этом Жао через надежного человека, который тоже примкнул к каравану. Естественно, «надежный человек» ничего не знал об истинной причине путешествия Аллена и Цина в компании купцов.

Сейчас Аллен лежит в могиле, «надежный человек» убит при обстреле каравана с самолета, купцы тоже погибли, а Цин сидит здесь, в фанзе… Не верить его рассказу? Но зачем Цину лгать? Он же знает, какова расплата за обман, и побоится плести небылицы.

Жао хлопнул в ладоши, его телохранитель Чжоу внес поднос с чайниками, полными вина.

— Проследи, чтобы нас не беспокоили, — велел Быстрорукий.

Подав один чайник Цину, бывший полицейский припал губами к носику другого и сделал добрый глоток. Отличное вино. Теперь закурить сигарету. Теплая волна, поднимаясь от желудка, растекается по телу, а табачный дым будоражит мозг, помогая отыскать единственно верное решение.

— Ты думаешь, Аллен открыл им тайну? — потягивая из чайника вино, нарушил молчание Жао.

— Видимо, да, — откликнулся Цин.

— Эти двое едут по старой дороге?

— Да. Им теперь некуда свернуть. Я хорошо знаю здешние места. К вечеру они достигнут ущелья Желтых скал и наверняка останутся там до утра: сейчас неспокойно вокруг.

— Интересно, почему европейца везут связанным? — пуская кольца дыма, протянул Жао. — Впрочем, мы скороэто узнаем. Собирайся, поедем за ними.

— Боишься, что они сумеют скрыться? — вскочил Цин.

— Куда им деваться! — усмехнулся Быстрорукий. — Вокруг мои люди, а за ущельем Желтых скал выставлен дозор: я не люблю, когда меня застают врасплох. Понимаешь, мне не терпится взглянуть на парней, решивших заграбастать наследство Аллена, не имея на такую милость судьбы никаких прав.

— Конвоир вооружен, — напомнил Цин.

— Ерунда! — отмахнулся Жао.

— Но они ведь нужны тебе живыми.

— Что ты предлагаешь? — обернулся к нему бывший полицейский.

— Дождаться ночи, — почтительно поклонился Ай Цин.

— Мое нетерпение сильнее осторожности. Я хочу идти за ними по пятам, как тигр за добычей. — Жао приоткрыл дверь и крикнул: — Чжоу, вели седлать лошадей!

Когда начало смеркаться, Фын решил устроить привал. Кони устали, взмокли и сейчас едва тащились, тяжело поводя боками. Остановив повозку, китаец выпряг их, стреножил и пустил пастись на чахлой траве, кустиками росшей у подножия скал. Потом он выволок Руднева и, привалив его к грязному колесу, отправился за топливом для костра.

Лежа на боку, Саша осмотрелся. Ночевать предстояло в длинном узком ущелье, зажатом между высокими желтоватыми скалами, зубчатые вершины которых четко вырисовывались на фоне неба. Мрачноватое место, неуютное какое-то, навевающее тоску и смутную тревогу. Около нагретых за день палящим солнцем камней стайками вилась мелкая мошкара, высоко над головой робко мерцала первая звезда, порывами налетал шальной ветер, скручивал в маленькие смерчи сор и пыль, гнал их в глубину ущелья и возвращался, чтобы вновь улететь прочь.

Пришел Фын, бросил возле небольшого валуна кучу нарубленных ножом корявых веток, сорвал пук сухой травы и высек огонь. Вскоре запылал маленький костер.

Китаец вытащил из повозки треножник, котелок и мешочки с припасами. Налил в котелок воды и, пристроив его на треножнике над костром, отмерил немного риса.

— Тебя кормить не буду, — помешивая щепкой закипавшую воду, ухмыльнулся Фын. — Нечего зря добро переводить.

— Корми не корми, все равно я ничего не скажу, — буркнул Руднев.

— Скажешь, куда денешься. — Бандит высыпал в котелок рис и отряхнул ладони. — Заставить упрямого говорить совсем нетрудно. Есть много способов. Огонь, например. Больно он жжет, ох, и больно! Потерпишь, пока сил хватит, а там все и выложишь — лишь бы перестали пытать. Не ты первый, не ты последний. Так что не сомневайся — скажешь.

— А если нечего?

— Что нечего? — недоуменно оглянулся Фын.

— Да сказать нечего.

— Как это нечего? — непритворно удивился бандит. — Ты же сам сболтнул, что без тебя золота не найти. Неужели надеялся, что я возьму тебя в долю? Это же надо быть таким идиотом! Зачем делиться, если я могу получить все? Целое всегда больше половины.

Выкурив трубку, Фын принялся есть. Саша глотал тягучую голодную слюну, с трудом ворочая языком. Мучительно хотелось пить, руки и ноги затекли и уже не чувствовали впившейся в них веревки. Плохи дела: вряд ли удастся освободиться от пут, а если вдруг и появится такой шанс, то нарушенное кровообращение долго не восстановится. Да нет, ничего у него не получится. Фын вооружен и является полновластным хозяином положения: в этом безлюдном месте может делать со связанным пленником все, что захочет. Видно, судьба такая выпала — умереть на чужой земле от руки бандита… Спасти может только чудо… Однако за время странствий Руднев чудес что-то не видел. Люди попадались всякие: хорошие и не очень, добрые и злые, щедрые и жадные, разных рас и вероисповеданий, с разным цветом кожи и глаз, но среди них не было чудотворцев. Где они, чудеса?.. Разве что в сказках…

Кончив есть, Фын подбросил веток в огонь и снова вытащил трубку. Неспешно набив ее табаком, прикурил от уголька.

— Ну, время раздумий подходит к концу, — выпуская кольца дыма, сказал бандит. — Видишь, на небе зажглись первые звезды, близится ночь, за долгий день мы оба смертельно устали и надо хорошо отдохнуть. Скажи все и с легкой душой отправляйся на вечный покой, а я лягу спать. Высплюсь и утром проснусь с надеждой на богатство. Неплохо, верно?.. Ну, что решил — будешь говорить или тебе охота помучиться?

Руднев молчал. К чему слова? Что они для Фына? Сейчас бандит куражится, распаляя себя и стараясь запугать и подчинить своей воле пленника. Быть может, сказать ему?.. Иного выхода вроде бы не предвидится…

— Странные люди эти белые, — продолжал разглагольствовать китаец. — Нет бы спокойно переселиться к предкам! А они хотят перед смертью помучиться. И ты такой же. Ведь молчи не молчи, а до зари все равно не доживешь.

Не дождавшись ответа, он выбил из трубки пепел, подошел к костру и, достав нож, сунул лезвие в огонь.

— Полежи, бок-гуй. Придется немного подождать, пока железо раскалится докрасна. Выбирай, с чего мы начнем — с глаз, что ли? Или сначала займемся пальцами ног? Кстати, соски на груди очень чувствительны не только у женщин. Можно и что-нибудь другое придумать. Знаешь, сколько таких мест на человеческом теле? Прикоснешься к ним раскаленным железом и вмиг узнаешь самые сокровенные тайны.

Незаметно в ущелье сгустилась темнота, разрываемая лишь слабым, колеблющимся светом костерка. На лицо склонившегося над огнем Фына падали красноватые отблески, и от этого оно казалось жутковатой ритуальной маской, раскрашенной в зловещие черно-багровые цвета. Бандит выхватил из костра нож и показал сжавшемуся от ужаса Рудневу ярко рдеющую точку на конце клинка.

— Здесь никто не услышит, как ты завоешь от боли, — медленно приближаясь к связанному пленнику, усмехнулся Фын. — Последний раз спрашиваю: что ты выбираешь?

Наклонившись над Сашей, китаец провел кончиком ножа около его губ, заставив почувствовать нестерпимый жар и запах раскаленного металла.

— Говори, говори, — словно заклиная, шептал он, все ближе поднося нож к щеке замершего пленника.

Внезапно Фын выпрямился и обернулся. Руднев не поверил своим глазам: в кругу света, отбрасываемого костром, стоял китаец в темной куртке и широких шароварах, заправленных в мягкие сапоги. Он пристально смотрел на Фына, потерявшего от изумления дар речи. Откуда взялся этот человек, как сумел неслышно подобраться? Вероятно, занятый смертельной игрой бандит и его скованный ужасом пленник не услышали крадущихся шагов.

Фын поудобнее перехватил рукоять ножа, на клинке заплясал багровый отблеск, но стоявший по ту сторону костра человек не шелохнулся. Тогда бандит чуть подвинулся вперед и цепким взглядом окинул фигуру незнакомца, пытаясь уловить и предупредить любое его движение. Этот человек несомненно враг — кто еще мог появиться ночью в глухом ущелье?

В темноте тревожно заржала лошадь, и Фын слегка повернул голову, желая убедиться, что с той стороны ему не грозит новая опасность. И в тот же миг незнакомец прыгнул и нанес ему ногой сильный удар в грудь.

Фын без звука осел. Звякнул выпавший из его рук нож. Из темноты появились какие-то люди, ведущие под уздцы лошадей. Незнакомец быстро обыскал бандита и связал ему за спиной руки.

— Жив? — Около затухающего костра появился широколицый китаец средних лет, державшийся надменно и властно.

— Пока доедем, придет в себя, — легко взвалив Фына на плечо, ответил первый.

— Запрягайте, — распорядился начальник.

Саша почувствовал, как его поднимают и кладут на тюки с товаром рядом со связанным Фыном.

Что произошло? Кто эти внезапно появившиеся спасители? Но почему его не развязали? Или пленник для них всего лишь новая добыча?.. Не попасть бы из огня да в полымя…

Один из неизвестных сел на козлы и стегнул кнутом лошадей. Заскрипели колеса, послышался топот копыт — следом ехали верховые. Очухавшийся Фын тихонько застонал и начал вертеться, пытаясь хоть немного ослабить узлы на веревках, стягивавших руки и щиколотки, но «ночные работнички» вязали умело и крепко.

Вскоре повозка выбралась из тесного ущелья на торную дорогу. Из-за рваных туч выплыла неправдоподобно огромная луна, мертвенно-зеленым светом залив окрестность. На пологе повозки заколыхалась огромная черная тень скакавшего рядом всадника. Изловчившись, Фын подкатился поближе к Саше и шепнул:

— Разгрызи веревку у меня на руках. Потом я освобожу тебя и убежим. Клянусь, все поделим пополам.

— Дурак, — отодвинулся от него русский. Куда бежать, если рядом верховые? И потом, разве можно верить такой сволочи?

Фын зашипел и впился зубами в плечо Руднева. Невольно вскрикнув от боли, Саша отпихнул его коленом и резко боднул головой. Бандит разразился грубой бранью. Возница оглянулся. Свистнул бич, и на пленников посыпались жестокие удары.

— Не дергаться! Лежать смирно!

Сзади к повозке приблизился один из верховых и предупредил:

— Будете шуметь — поведем с веревкой на шее!

Фын затих. Усталые лошади шли медленно, дорога была каменистой, и повозка то и дело подпрыгивала, но Саша уже не чувствовал боли в совершенно онемевших руках и ногах. Только саднило прокушенное Фыном плечо да горели рубцы, оставленные бичом. Один удар краем задел щеку, и теперь она припухла, словно от укуса злой черной пчелы. Голова кружилась, нарастала слабость, и Руднев в конце концов потерял сознание.

Когда он очнулся, уже светало. Повозка въезжала в какое-то селение. Судя по домам, видневшимся из-за плеча возницы, это был небольшой городишко — грязный, пыльный, с узкими улочками. Вывески убогих лавок, бедно одетые прохожие, запах нечистот — все как в любом подобном месте.

Фын лежал на боку, спиной к Рудневу. Посиневшие пальцы его связанных рук беспокойно шевелились: он не оставлял надежды ослабить веревку и освободиться. Но тщетно.

Вскоре повозка свернула и въехала во двор большого двухэтажного каменного дома, обнесенного глинобитной стеной. Кони встали. Верховые спешились и, разминая затекшие после долгой дороги ноги, оживленно переговаривались с толпившимися во дворе вооруженными людьми. Пленников опустили на землю и посадили к стене дома. Поигрывая плетью, подошел начальник отряда. За ним следовали тощий человек в синем халате и тот, в черной куртке, ловко сваливший Фына у костра.

— Увести! — ткнув плетью в сторону пленных, распорядился начальник.

— Кого куда? — зевнув, спросил китаец в темной куртке.

— Этого посадишь отдельно, — начальник кивнул на Фына, — а второго накормить и к белому. Пусть пока отдохнет немного — нужен свеженьким.

Он повернулся и направился к двери. К Рудневу подскочили два молодых парня с длинными косами, разрезали веревку, подняли. Но ноги не слушались, и Саша со стоном повис на руках конвоиров. Тогда они опустили его на землю и принялись растирать запястья и массировать икры. Русский застонал от боли. Один из парней удовлетворенно засмеялся:

— Шанго! Хорошо!

Второй принес пиалу и начал кормить Сашу, как ребенка. Сидевший рядом связанный Фын бормотал под нос ругательства, требуя, чтобы его тоже освободили и накормили, но парни не обращали на него внимания.

Глотая рис, Руднев поглядывал по сторонам. К его удивлению, во дворе стояли повозки вчерашнего каравана. Быть может, он попал к шантуаням — «бумажным тиграм», как называли купеческих наемников, охранявших караван, склады и магазины? Или здесь штаб-квартира миньтуаней — деревенской милиции, отрядов самообороны? Впрочем, разницы никакой: и те и другие были грабителями и насильниками, мало чем отличавшимися от банд гоу-юй.

Саше сунули в рот тонкую лепешку и приказали подняться. Но идти он не мог — ноги слушались плохо, подкашивались и заплетались. Тогда конвоиры подхватили его под руки и, подбадривая пинками, поволокли в дальний угол двора. Там, устроившись прямо на земле, четверо парней в поношенных солдатских мундирах резались в карты. Их карабины валялись рядом.

— Где большой бок-гуй? — спросил один из конвоиров.

— Там. — Не оборачиваясь, солдат мотнул головой в сторону воткнутого в землю шеста с грязной тряпкой на конце.

Шест возвышался, над деревянной, сколоченной из толстых брусьев решеткой. Под ней чернело отверстие глубокой ямы. Руднев похолодел: подземная тюрьма! Боже, куда его занесло!

Он попытался вырваться, но сил не было, да и парни не думали шутить. Получив сильный удар в живот, Саша рухнул на колени. Не теряя времени, конвоиры подняли решетку и спихнули пленника в яму. От резкого удара о земляной пол ступни словно кипятком обожгло. В нос шибануло смрадом, таким густым, что его хоть ломтями режь. Пискнув, из-под ног выскочила крыса — рыжая, кажется, в сумраке было не разглядеть — и моментально скрылась. Руднев поднял голову. Вверху, сквозь решетку, виднелись ухмыляющиеся рожи конвоиров. Потом они исчезли.

Саша осмотрелся. Яма походила на громадный кувшин с запечатанным решеткой горлом. Внизу пространство расширялось, можно было стоять, пригнувшись. В углу зашевелилась какая-то темная масса, и хриплый бас недовольно пробурчал на родном русском языке:

— Осторожнее, вы чуть не задавили Мольтке!

— Кто тут?

— Ага, проклятые ходи^[3] приволокли соотечественника! ...