Иван Иванович Охлобыстин Улисс

© Текст. Иван Охлобыстин, 2019

© Оформление ООО «Издательство

© Фото, Андрей Федченко

Улисс (задумчивый роман)

В расположенном на тихой швейцарской улочке часовом салоне, насквозь пропахшем мебельным лаком и оружейным маслом, пожилой респектабельный господин вынес из недр помещения и аккуратно поставил на стол крупный деревянный ящик. Его клиент из России по имени Павел Калугин вздрогнул. Руки его слегка задрожали, а глаза загорелись азартом профессионала.

– Здесь все комплектующие механизма. Три основных элемента, – сообщил продавец. – Часть механизма разрушена взрывом. Дело в том, что создатель часов Лоренцо Бьёли, любимый ученик Леонардо да Винчи, также создавал подрывные механизмы для армии. Его имя окутано легендами, его изобретения активно использовали борцы с силами зла.

– Ван Хельсинги? – не удержался от вопроса Калугин.

– Что-то подобное, – уклончиво пробормотал швейцарец и уточнил: – Вы позволите продолжать?

– Давайте, – не обращая внимания на чопорный тон собеседника, кивнул Павел.

Он с восхищением разглядывал через миниувеличитель мерцающие холодной сталью детали часов.

– Учитывая особую историческую ценность этого предмета, ему полагается быть как минимум в Лувре, – заливался соловьем знаток нюансов купли-продажи. – Однако предмет более двух столетий и до недавнего времени принадлежал одному старинному швейцарскому роду, последний представитель которого, умирая, завещал продать бесценную собственность за сто сорок четыре тысячи семьдесят семь швейцарских франков и пожертвовать эти деньги на развитие малоизвестной, но не менее старинной, чем его род, часовой мастерской.

– Почти сто пятьдесят тысяч франков? – ужаснулся его собеседник, отвлекаясь от механизма.

– Именно столько, – удовлетворенно подтвердил продавец и осторожно поинтересовался: – Это дороговато, вы полагаете?

– Очень даже полагаю. Придется продавать дом отца, – с трудом выдохнул Павел.

– Ваш досточтимый батюшка благополучно здравствует? – дипломатично осведомился лукавый часовой менеджер.

– Папа погиб месяц назад, – вздохнул клиент. – Он тоже был часовым мастером. Папа бы меня понял. Об этом механизме я узнал именно от него.

– Как жаль! Как жаль! Какой был человек!

– Вы его знали? – изумился Калугин.

– Имел честь, – скромно и уклончиво пробормотал швейцарец. – Ваш батюшка, несомненно, оценил бы эту вещь. Да он ее и оценил! Это же воплощенное чудо! Четыре тысячи деталей, выточенных вручную! Музыкальный механизм – первый в своем роде. Прародитель всех остальных, включая музыкальные шкатулки. Четыреста лет никто не слышал мелодию, заключенную в нем. Известно, что Лоренцо начал его создавать после трагической гибели его любимой жены от чумы. Тогда чума была частым явлением в Европе. В один год она могла унести десятки тысяч жизней. Бьёли дал часам имя «Улисс», видимо, в честь знаменитого грека… Но что это я зарапортовался… Так вы берете?

– Да, я определился, – кивнул Павел, пытаясь понять, когда его отец мог познакомиться с продавцом часов, носящих имя хитроумного греческого героя.

– Достойное решение! Поздравляю вас! Если вы оставите задаток в пятьдесят процентов, то я готов предоставить вам механизм хоть сегодня, – вкрадчиво предложил продавец.

– Откуда такое доверие? – усмехнулся Калугин.

– Это личное, – в ответ улыбнулся швейцарец. – Ваша персона, ваша фамилия хорошо известны в нашем бизнесе. Вы – приличная кандидатура для исполнения последней воли их хозяина. И, кроме всего прочего, не скрою, однажды у нас уже был опыт сотрудничества с вашей семьей. Правда, ваш батюшка эти часы вернул. Видимо, решил, что их невозможно восстановить. Надеюсь, что он ошибался, и у вас будет возможность это установить. Так сказать, пойдете по стопам отца… Да, разумеется, мне будет жаль, если часы отойдут музею. Такие вещи должны жить свободно. Они не только отсчитывают время, но и вправду хранят его. Человеку, далекому от нашего дела, никогда такого не понять. Но не вам, дорогой мой, не вам. Итак?

– Я попробую, – растерянно пожал ему руку Павел и закрыл ящик с механизмом.

«Папа… Вот в чем дело! Я иду за ним, след в след. Видимо, решил… – размышлял Калугин в такси по дороге в отель. – Нет, они совсем не поняли отца! Ведь он жил отнюдь не по логике так называемого здравого смысла, а интуитивно и вдохновенно. Именно за этот удивительный дар внутреннего полета его и полюбила мама и двенадцать лет сдувала с него мнимые пылинки, чтобы ничто не могло отвлечь папу от самого себя. Я считал это банальным эгоизмом, мама считала это любовью…»

Да, старший Калугин не мог «решить», что восстановить механизм невозможно. Для него как раз невозможным в принципе было такое «решение». И это не было лишено, кстати говоря, и здравого смысла – в конце концов, все детали, при современном уровне технологий, можно было создать заново с точностью до атома. Восстановить часы было сложно, но теоретически возможно.

Однако отец Павла вернул часы. И это было удивительно. Как и его таинственная гибель. Он отправил часы обратно в мастерскую, забрал залог и буквально через несколько дней, по словам свидетеля, вышел купаться холодной октябрьской ночью в микроскопическом озере неподалеку от дачного дома. К сожалению, он был пьян. Внезапно случилась судорога – и вот так, нелепо и ужасно, он утонул. Но самое странное заключалось в двух фактах: во-первых, единственному свидетелю отец сказал, что пошел топиться (и это могло быть правдой – с потерей жены он очень изменился); а во-вторых, тело так и не нашли. Есть, правда, в тех местах загадочные особенности почвы, а где-то глубоко под землей, под корнями деревьев, фундаментами домов и пыльными, разбитыми дорогами, струится невидимая река, впадающая в озерцо. И гипотетически тело могло отнести на множество километров прочь от илистого озерного дна.

…Павел не мог забыть одного эпизода, связанного с отцом. Это было, когда он уже вырос и стал дипломированным специалистом. Отец включил его в делегацию от завода на часовую выставку в маленький городок на границе Франции и Швейцарии, они вместе отправились туда. Почти неделю они восторженно рассматривали часовые новинки от лучших мастеров отрасли, а в последний день отец подвел его к стенду, указал на экземпляр идеальных форм с двумя репетирами и печально сказал:

– Я бы сделал такие за месяц, но мне некому было бы их показать. Хвалиться я любил только перед твоей мамой.

– Папа, ты можешь сделать лучше! – попытался как-то поддержать его сын.

– Я не хочу лучше. Это технологическое решение полностью соответствует моим нынешним представлениям об идеале! Я не художник. Я ремесленник, – искренне признался отец. – Художником я хотел быть только перед одним человеком.

– Опять ты о маме! – огорчился Павел.

– Знаешь, мой мальчик, чего мне сейчас хочется больше всего на свете? – заглянул в глаза сыну отец. – Разбить кулаком эту витрину, взять большой кусок стекла и перерезать себе яремную вену. Спроси меня: почему, папа, ты так еще не сделал?

– Почему, папа, ты так еще не сделал? – встревоженный развитием разговора, машинально повторил тот.

– Потому что тем самым я нанесу тебе глубокую психологическую и репутационную травму, – спокойным голосом объяснил отец.

Да, был такой разговор у них. Старика иногда будто прорывало.

И потом… он мог элементарно выпить, капитально и безнадежно. Делал он это тоже очень по-своему, не принимая во внимание ни время, ни обстоятельства. Мог проснуться в три часа ночи и выпить литр водки без закуски, только слушая композиции Андре Кардинала, осточертевшего Павлу за годы жизни под родительской крышей. Одни и те же треки, от разных исполнителей и в разной аранжировке, но с тем же тоскливым сюжетом и по кругу. С периодичностью как минимум раз в два месяца Паша то и дело поневоле слышал эту музыку, отчего возненавидел композитора всей душой. И если когда-либо потом ему случалось слышать мелодии отцовского любимца, Павел начинал немедленно задыхаться и краснеть лицом, отчего все это напоминало аллергию на какой-нибудь аромат или шерсть каких-нибудь животных и не вызывало у окружающих никакого удивления.

Андре Кардинал возник в жизни Паши где-то в конце восьмого класса. Видимо, тогда папа решил, что его сын уже стал достаточно осознанным, чтобы простить слабости своего старика. Тем более что в своем стремлении заменить сыну и мать тоже отец все свободное время уделял ребенку. Они объездили с ним полмира, забирались на горные вершины, днями и ночами могли кататься на великах по городу и округе… Много еще чего было. Но в конце восьмого учебного года Пашин отец в первый раз включил эту музыку. Была теплая весна. Нежная свежесть утреннего солнца залила пространство кухни, бархатное сопрано гибнущей матери Диониса заставляло редкие пылинки кружить в потоках света в такт арии. Папа достал из портфеля бутылку водки, налил себе стакан до краев, подошел с ним к раскрытому окну, махом выпил, сделал глубокий вдох, потом повернулся к ошалевшему от увиденного подростку и сказал: «А дальше сам, сынок!»

Нельзя сказать, что их жизнь после этого особенно изменилась, просто они пошли своими дорогами. Павел стал взрослым.

До самого окончания института отец искренне интересовался жизнью сына, иногда помогал ему, благо и тот и другой работали в одной отрасли, даже походатайствовал перед профсоюзом, чтобы сына приняли в качестве инженера на родной завод. И как только это произошло, отец ушел на пенсию и навсегда уехал жить на дачу.

Одному пожить в просторной квартире Павлу не удалось: путешествуя по Каталонии во время отпуска, он встретил Ольгу. Та работала переводчиком. Они сблизились, и вскоре у них родился первый сын. И началась настоящая жизнь, в которой отец практически не принимал участия, скрываясь то ли от этой жизни, то ли от самого себя.

Когда родился второй сын, Ольга попыталась было подружиться с отцом-отшельником, но толком ничего не получилось. Калугин-старший старательно играл с внуками, водил их по местным достопримечательностям, но чуткое сердце женщины подсказало ей, что старик на самом деле тяготится любым обществом. Ограничились в итоге совместным празднованием Нового года. Ну и он всегда звонил и поздравлял с Международным днем женской солидарности 8 Марта.

Несмотря ни на что, Ольга искренне любила нелюдимого свекра, понимая его тоску и жизненную бесполезность.

А Ольга много о чем знала уже к своим двадцати четырем годам, когда на раскаленной полуденным солнцем аллее встретила молодого человека в шерстяном костюме, пьющего воду прямо из городского фонтана – к изумлению отдыхающих зевак. Чуть позже они опять столкнулись, но уже в аэропорту. Места оказались в одном ряду, через проход.

Когда самолет взлетел, Павел повернулся к Ольге и, представившись, сразу попытался все объяснить:

– Простите, что напугал вас сегодня. Шел с конференции, заплутал, солнце жарит. Думал, умру. Чуть сознание не потерял.

– Вы запомнили меня?! Там же много людей было! – удивилась девушка.

– Просто вы были самая красивая! Мне особенно перед вами стыдно было, – признался Павел.

– Ольга, – протянула ему руку по-комсомольски девушка. – Переводчик, но если бы вы потеряли сознание, то я бы вас спасла. Нас учат делать искусственное дыхание.

– Рот в рот? – лукаво улыбнулся Павел.

– Кому как. Некоторым эффективнее сильно бить кулаком в область грудной клетки, – не менее иронично парировала Ольга.

– Согласен попробовать любой вариант, – крепко пожал ей руку сосед.

Девушка улыбнулась и отвернулась к окну.

В это мгновение Павел понял, что это его женщина.

Она же вспоминала бегущего за посольским автобусом Сантьяго, с которым у нее не могло ничего быть, если она и дальше хотела продолжать работать в организации с дипломатическим статусом. Во всяком случае, так ей объяснил расклад начальник отдела переводов, а ему – начальник службы безопасности, а тому – посол, а послу – Родина. Сантьяго был сыном богатых родителей и не хотел и не мог жить в Дубне, на закрытой территории военного городка, куда Ольгу направили для повышения квалификации.

А Павел согласился с удовольствием. Ему как раз очень пригодилось оборудование, которое в изобилии могли выдать военспецы за пол-литра. Все свои лучшие часовые механизмы он создал на тех станках. Это был его личный Ренессанс.

…Машина припарковалась у входа в отель ровно в семь, а самолет был в полночь. Получалось, что на душ и ресторан оставалось около четырех часов.

Древний отель для туристов с тягой к этническому колориту находился неподалеку от водопада; отличительной особенностью его был цокольный этаж, оплетенный довольно внушительными корнями каких-то декоративных деревьев. В остальном это был обычный отель среднего уровня дружелюбности, однако при соблюдении всех правил приличия.

Павел сдал коробку с механизмом на ресепшен, а сам направился к лобби-бару. Крепкий кофе и три рюмки «Егермейстера» сделали вечер комфортным.

Конечно, можно было пойти в номер, но спать он не хотел, а огромный телевизор на противоположной стене бара вполне удовлетворял эстетические потребности нашего героя в этот вечер. Тем более что транслировался хоккейный матч, а четыре года университетской юности Калугина прошли под флагом этого славного вида спорта. О чем он вспоминал с противоречивым удовольствием. Нельзя сказать, чтобы Павел аккуратно вел счет своим победам, но переломов чужих ребер и носов было не сосчитать. Их психически неуравновешенный тренер сразу поставил его на пятый номер вышибалой. Ситуация сложилась безвыходная, и он был вынужден на время превратиться в животное. Это, кстати, гарантировало отличную успеваемость в университете. Накануне диплома их команда выиграла кубок чемпиона на районном соревновании, а он попал в реанимацию с черепно-мозговой травмой и три дня пролежал в коме. Все три дня отец сидел на стуле рядом с его кроватью и, едва их оставляли наедине, читал ему вслух «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла.

Позже Павел мог поклясться, что иногда слышал голос отца.

Учебное заведение он закончил, разумеется, с отличием.

Трансляция матча уже подходила к концу, а Калугин только обнаружил, что в программе телевещания есть возможность выбрать русский язык. Комментатор картавил и хихикал по одному ему известной причине.

– Даже агрессивная политика бело-зеленых… хи-хи… на последней минуте не привела команду к победе… – хи-хи!

Со стороны лифтовых шахт раздался мерный гул, и вскоре к стойке бара вышла эффектная брюнетка в спортивном костюме с небольшим оранжевым рюкзачком в руках.

– Такси до «Перевала» приехало? – на безукоризненном английском языке поинтересовалась она у портье и на столь же безукоризненном русском обратилась к Павлу: – Если вы собираетесь в ресторан, машина уже ждет.

– Ресторан? – не понял мужчина.

– В гостинице нет ресторана, до ресторана везет такси в другой поселок, все, кто собирались ужинать, садятся в это такси, а после ужина такси их возвращает обратно, – терпеливо объяснила незнакомка.

– Спасибо за такой подробный рассказ, но мне скоро улетать, так что, наверное, смысла нет, – поблагодарил Павел.

– Не благодарите, это моя работа, а пока вы здесь единственный русский постоялец, – вежливо пояснила брюнетка.

– Вы менеджер? – уточнил Калугин.

– Да. И к тому же владелец отеля, – усмехнулась она. – Если вам будет удобно, то зовите меня Марьям.

– Павел, – в свою очередь представился гость.

– На конференции часовщиков были? – спросила Марьям. – Журналист?

– Инженер, – ответил он и также не сдержал любопытства: – Вы родились в России?

– У меня муж из Одессы был, а я норвежка. Просто талант к языкам.

– Почему был? Развелись?

– Я вдова.

– Извините, – смутился Павел, – дурацкая манера заполнять тишину звуками. Болтун.

– Вам пятьдесят три? – неожиданно предположила Марьям, разглядывая его с ног до головы.

– Пятьдесят четыре, – поправил он.

– А мне сорок три, – просто, не кокетничая, сказала женщина.

– Что вы хотите этим сказать? – осторожно поинтересовался Павел, предчувствуя самые неожиданные сюжеты.

– Забавно, – заметила Марьям. – Еще работает!

– Что работает? – еще больше запутался собеседник.

– Не важно, мнимые желания, – лениво отмахнулась женщина и поднялась со стула. – Счастливо вам добраться до Родины. Без происшествий.

И она неторопливо удалилась в сторону лифта, оставив Павла в полном смятении чувств.

«Может быть, – подумалось ему, – стоит спросить у портье, в каком номере она живет, купить бутылку вина и подняться к ней? К чему эти вопросы были? Мнимые желания! Вот как! Как мнимые числа в математике – пустые значения, без которых не работает магия дифференциала. Нет полноты».

Но ничего спрашивать он не стал, а такси заказал на два часа раньше.

Только в аэропорту смятение, порожденное словами соприкоснувшейся с ним красотки, стихло в душе, уступив место обычной усталости.

Калугин прилетел в Москву, ненадолго заехал в свою квартиру, привел себя в порядок после поездки и, не дожидаясь возвращения с работы жены Ольги, поехал на отцовскую дачу.

Осень в эти дни окончательно расплескалась ржавым золотом по всей округе, даже резиновые сапоги, утопающие по щиколотку в жирную дорожную, уже с морозным хрустом грязь, – и те казались драгоценностью. Процесс умирания природы завораживал своей неизбежной печалью, выраженной во всем вокруг без исключения, даже написанной на мордах дворовых собак. В воздухе звенело предчувствие чего-то такого, что неизбежно вот-вот случится. Но пока здесь точно был событийный вакуум – объяснимая физикой пустота.

Завтра в нее придет зима. Ослепительно белая стужа. Матушка Зима.

Дорогу на дачу Павел вспомнил не сразу. Пришлось с полчаса покружиться по полям в округе, пока наконец он не уткнулся в выкрашенные зеленой краской ворота дачного поселка. Ворота были закрыты, но маленькая калитка оказалась открытой. Сквозь нее Павел прошел внутрь, предварительно припарковав свой автомобиль.

Едва он оказался по ту сторону ворот, они со скрежетом раздвинулись, и мимо удивленного Калугина проехал белый «Фольксваген» с дамой за рулем. Павел было попытался обратиться к ней за помощью, но не успел. «Фольксваген» скрылся за поворотом.

Павел огорченно вздохнул и зашагал по дорожке, засыпанной влажным гравием, вглубь поселка.

Однако бродил он недолго и вскоре в сопровождении сторожихи Лилии Ивановны возвратился к своей машине.

– Лилия Ивановна, я из Швейцарии приехал не для того, чтобы у вас липу обрывать. Зачем мне липа? Я Паша Калугин, сын Сергея Анатольевича с восемнадцатого участка. Вы же паспорт видели! – убеждал хмурую старуху мужчина.

– И чего?! – недоверчиво капризничала та. – Сейчас любые документы на компьютере за минуту можно сделать, а на мне вся ответственность. А липа – она, знаешь, всегда липа!

– Что же тогда мне делать?! – всплеснул руками в отчаянии Павел.

– Ты не в Швейцарии, ты в России, дружок. Не подмажешь, не поедешь, – со значением сообщила сторожиха.

– О Господи! – раздраженно крякнул тот и полез в портмоне.

Но Лилия Ивановна решительно отвергла деньги:

– Ты меня не понял. Нужно насос водокачки на пожарный пруд отнести. Залило. Скоро вонять начнет. Я женщина старая, а из членов кооператива только ты есть и Лизка Бородина. Но у нее маникюр и руки, как веточки.

– А на машине этот насос можно отвезти? – уточнил Павел.

Лилия Ивановна с нескрываемым любопытством рассмотрела новый «Лендровер» Павла и постановила:

– Ну, если заднее сиденье открутить… Хотя я советую на тележке.

Через полчаса раздосадованный Калугин, в глине с ног до головы, хлюпая промокшими ботинками и стараясь не слишком шевелить ободранным пальцем, вернул тележку во двор Лилии Ивановны со словами:

– Надо было не полениться и заднее сиденье все-таки открутить!

– Помню твоего отца! – прислоняя тележку к стене сарая, пустилась в сентиментальные воспоминания Лилия Ивановна. – Настоящий человек был. Когда у моего Николая сердце в семьдесят третьем прихватило, он его на своей спине семь километров до поселка тащил. Зимой. Ночью. В одном пиджаке. Я ему: оденься, Анатолич! А он мне: некогда, Иванна, наряжаться. И чоп-чоп через поле. Да резво так!

– Да, папа диковатым был, – согласился Павел.

– Диковатый, не диковатый… Разве это важно?! Был он человек с большой буквы! И утоп! – И добрая женщина перекрестилась и добавила: – Заведиморе три дня багром дно ковырял. Не нашел.

– Это кто такой – Заведиморе? Или что такое? – удивился Павел.

– Просто сука! – коротко пояснила Лилия Ивановна и скрылась в доме.

На подъезде к своему участку Павел обнаружил припаркованный автомобиль. Владельца автомобиля он застал безмятежно пьющим чай в гостиной отца. Упитанный мужчина средних лет в вязаном свитере с изображением оленя на груди встал ему навстречу и протянул для приветствия большую розовую ладонь.

– Добрый день! – заговорил непрошеный гость. – Юрий Павлович Белянский. Мы с вами неделю назад созванивались. На третий день… после… понимаете.

– Да, да, да. Скупщик. Добрый день. Но откуда у вас ключи от дома? – поинтересовался Калугин.

Белянский развел руками:

– Как откуда?! Папа ваш дал. Просил, если вы дом продавать решите, помочь вам. И не «скупщик», а местный староста, мы с вашим папой в один год дачные участки получили.

– Оперативно вы, однако! Только дайте время с вещами разобраться. Мало ли… Семейные фотографии и другая памятная ерунда. Я только прилетел, – немного растерянно пробормотал Калугин-младший.

– Так я не тороплю. Исключительно познакомиться. Мой дом впритык с другим участком вашего папы, который он у Ефремовых выкупил. Десять минут по прямой. Может быть, чаю нам с вами выпить? Ведь вы с дороги. А может, от вашего папы осталось чего покрепче. Он из яблок самогон в сарае гнал. Бак на триста литров там же в сарае стоит, – сообщил староста.

– А что, у отца еще один участок был?! – удивился Павел.

– Еще как был! – подтвердил гость. – Четыре гектара. В советские времена все, сами знаете, как делали?! Спустя рукава. Даже на карту не посмотрели и всему дачному кооперативу «нарезали» с лесом и озером. Как там строиться? Шесть участков оптом и сдали на реализацию, а ваш папа выкупил.

– Значит, у меня есть еще и озеро?! – заинтересовался наследник.

– Было! – с нелепым энтузиазмом закивал Белянский и добавил: – За несколько месяцев до своей трагической гибели он его продал. В деньгах нуждался. Хотел какой-то редкий часовой механизм купить.

– И что же? Купил? – еще больше заинтересовался Калугин-младший.

– Увы, того я не ведаю, – признался риелтор и поспешил сменить тему разговора: – Когда бумагами займемся?

– Не будем пороть горячку. Нужно дух перевести, – хозяин дома уже совсем овладел собой и извинился: – Простите. Вымотался в дороге.

– Конечно, я понимаю, – кивнул Белянский. – Пойду. Телефончик у вашего папы в записной книжке, она в секретере, ключ от него за часами на полке, где книги вашего папы стоят.

– А что, он еще и книги писал?! – опешил Павел.

– Вы уверены вообще, что он ваш папа? – язвительно пошутил староста.

– Мы очень долго не виделись. Больше десяти лет, – эта калугинская фраза казалась оправданием перед самим собой.

– Я вам удивляюсь. Вы находились рядом с таким сокровищем, с такой мудростью, с такой любовью ко всему сущему – и вы не знаете, что ваш родной отец писал книги! – огорченно воскликнул Белянский.

– Даже не подозревал. А впрочем, это неудивительно – кажется, он сам не знал, когда у меня день рождения. Большие мысли и потенциально «благодарное человечество» украли папу у меня, – начал раздражаться Павел. – Триста литров самогона мне его вернут?

Белянский поднялся со стула и протянул ладонь для прощания:

– Простите великодушно! Вечно не в свое дело лезу. Звоните, как соберетесь. Если книги выкинуть надумаете, я с удовольствием их заберу.

– Не стоит беспокоиться, не буду. Книги выкидывать не умею, – распахнул перед ним дверь Калугин.

Белянский накинул на плечи плащ и покинул дом.

Павел прикрыл дверь, огляделся по сторонам и принюхался: это был шафран, сосна, бельгийский табак и старые тряпки. Много старых тряпок!

Чтобы как-то оживить дом, он попробовал включить радио, но вскоре отказался от этой идеи. Последнее время все средства массовой информации охватила эпидемия случайных фактов, причем в поразительном изобилии и без всякой системы. Политических аналитиков сменяли светские хроникеры, их сменяли зоозащитники или сторонники новых систем изменения сознания и подсознания, а заодно и всей текущей реальности. И те и другие декларировали в эфир знания малозначительные, новости трудноуловимые, информацию, к обычной жизни отношения не имеющую.

И сейчас звонкоголосая ведущая новостной рубрики с неестественным воодушевлением сообщала о подробностях гибели восьмидесятилетнего пенсионера-рецидивиста Пяточкина, расстрелянного киллером в момент получения стариком бесплатного валидола в аптеке районной поликлиники. Старик оказался тоже не промах и в долгу не остался – метким выстрелом из своего пистолета проделал сквозную дырку от одного уха убийцы до другого. Убийца был рыжим. ...