Пролог. Нож

Собственных детей весельчак Фомх заиметь не успел. Возился в кузнице жилистый мальчишка лет десяти, но чужая кровь являла себя с первого взгляда; никак не мог щуплый черныш с длинным носом и печальными глазами оказаться сыном рыжего и коренастого весельчака-кузнеца. Тем более что рано умершая и не оставившая Фомху детей жена тоже была рыжей и широкой в кости. Да и появился подопечный у кузнеца не сразу, а года через два после начала его вдовства. Вовсе еще мальцом спрыгнул видно с какого-то обоза, отбился от табора или еще как, но зашел в кузницу, стряхивая с ветхой одежонки снег, поклонился, буркнул что-то, подождал секунду-другую, взялся заледеневшими от мороза пальцами за веник, чтобы подмести земляной пол, за совок для углей, за мусорную корзину и только потом попросил кусок хлеба. Сгрыз его, запивая холодной водой из бадьи, и полез сметать паутину со стен, не обращая внимания на вылупившего глаза Фомха, да так и прирос, хотя вроде и разговора о приюте с ним никакого не было. Прикорнул тут же на связке болотного ивового прута, а уж на второй день Фомх сам его в дом отнес. Еще ведь и слезы глотал, когда ощутил, взяв на руки мальчишку, что и веса-то в нем никакого нет. А тому до собственной немощи словно и дела не было; как в первый день за веник ухватился, уже считай, что и не выпускал его, и другой работы не чурался, да так, что даже время для отдыха у кузнеца образовалось, а ведь по первости малыша и видно не было из-за наковальни. Так что чужой человек, конечно, неразумный малолеток к тому же, но все одно – добрый напарник. Во всяком случае, к Фомху он обращался не иначе как «господин кузнец», а в ответ слышал обычно или веселое: «Держи хвост торчком, заморыш!» – или нетерпеливое: «Где ты, Тис, раздери тебя демон?» Впрочем, выкрикивал все это Фомх для собственного увеселения, потому как и заморышем худой и гибкий мальчишка вскоре перестал быть, и искать его не приходилось – вот он, всегда под рукой и на виду, а если не на виду, то на слуху – третий год позвякивает малым молотом или скрипит коромыслом мехов в кузнице.

Нельзя сказать, что Фомх вовсе отказался от мечты обзавестись собственными детьми. Каждую вдовушку, коих немало встречалось на оживленном тракте, привечал с радушием, да то ли неуемная веселость жениха их отпугивала, то ли близость Лиственной топи, что звенела гнусом за пригорком, но семейная жизнь у Фомха не складывалась. После очередной неудачи кузнец задумчиво скреб в затылке, разводил руками, вздыхал, а потом хлопал в ладоши и принимался посмеиваться над самим собой, успевая при этом и всякую конягу подковать, и проезжающую телегу по спросу подправить, а то и соорудить необходимый крестьянский или ремесленный инструмент. А уж сколько гвоздей и скоб он перековал для строительных нужд – тому и счету не могло быть.

С другой стороны – седины в рыжих вихрах кузнеца пока что лишь пробивались, здоровьем его боги не обидели, крыша над головой имелась, да и работа кипела, потому как немудрящих заказчиков не убывало. Так что, как ни прикидывай, а особых причин смывать с конопатого лица радостную ухмылку пока не наблюдалось. К тому же и тревоги вроде бы никакой не ожидалось ни со стороны дороги на Эайд, ни со стороны разворота на Ашар и близкого городишки Слаута, ни со стороны столичного Фиона и уж тем более от непроходимой Лиственной топи, как бы ни пугали ею друг друга в окрестностях. А то, что холод вдруг пробрал до костей в весеннюю теплынь, так мало ли тому могло быть причин? Может, просквозило ненароком?

И все-таки, если бы Фомх держал кузницу в городе, а то и в столице, а не в крохотной, приросшей к придорожному заведению деревеньке, его семейные затруднения разрешились бы куда быстрее. В проезжей-то кузнице хоть все пальцы обстучи, и на локоть земли в городе не заработаешь. Тем более весной и на исходе распутицы, когда дальние обозы до кузницы еще не доползли, а ближние не успели поиздержаться. Какие уж тут планы на лучшую жизнь. Впрочем имелась у кузнеца по поводу лучшей жизни одна лелеемая задумка и как раз сегодня пришел черед ее применить.

Поклонившись сияющему в небе весеннему солнцу, а также зеленым холмам, покосившемуся плетню, десятку бродивших возле плетня кур и гнилой телеге, подпирающей стену дома, Фомх осенил пузо священным кругом, повел плечами, стряхнул непонятный озноб, подтянул бечеву на портах, расправил рубаху, накинул на плечо холщевую суму и, крякнув, огласил двор праздничным рыком:

– Где ты, Тис, раздери тебя демон?

– Здесь я, господин кузнец, – высунул мальчишка из кузницы перепачканный сажей нос.

– Опять уголь переводишь? Смолу зачем брал? Одно баловство на уме. Смотри у меня! – погрозил было приемышу Фомх, но тут же расплылся в улыбке и с некоторым сомнением добавил. – Ладно. Будет у меня к тебе… один разговор. Но позже… – Кузнец похлопал по суме. – Я пока отойду на часок, надо в трактир заглянуть. Если там заедет кто или нужда какая… Ну, ты знаешь, что делать.

Тис перевел взгляд с как будто виноватого лица Фомха на его суму, но видно собственные заботы интересовали юного подручного больше, чем поход кого бы то ни было в трактир, поэтому мальчишка кивнул и исчез, вымолвив привычное: «Да, господин кузнец» – уже из кузнечного сумрака.

– «Господин кузнец», – довольно пробормотал Фомх и зашагал в сторону трактира, не в силах избавиться от ощущения, что впервые в жизни он делает что-то если и не подлое, то уж точно не вполне приличное даже для обычного придорожного кузнеца.

Деревенька Лиственница изначально была хутором, а если и вовсе не грешить против былого – трактиром. Наверное, предок нынешнего трактирщика прикинул, что сорок лиг от Слаута в сторону Эайда и Эдхара и есть тот самый утомительный дневной переход, в конце которого всякий путник захочет остановиться в уютном заведении, пропустить один-другой кубок хорошего вина, набить живот приличной стряпней да уснуть в мягкой постели. Насчет любви к мягким постелям хозяин заведения обманулся, поэтому в итоге ему пришлось довольствоваться стряпней и торговлей напитками, что, впрочем, позволило не только сводить концы с концами, но и «присоседить» к трактиру добрый десяток старателей, которые и образовали за десятилетия ту самую деревеньку. И веселый кузнец Фомх считался в ней если не старожилом, то уж точно одним из самых уважаемых людей. А то, что однажды он приютил мальчишку-сироту, этого самого уважения к нему только добавляло. Жаль только, что ни достатка, ни удачи от уважения не скапливалось. Даже на немудрящую кобылку не удавалось собрать, и это в то время, когда некоторые седлают такую красоту, что глаз не оторвать!

То и дело замедляясь, но все-таки протопав по взбитому в пыль проселку пару сотен шагов, кузнец остановился напротив трактира, пригляделся у коновязи к трем ухоженным жеребцам, сбруе которых мог позавидовать если и не каждый представитель конского племени, то уж без сомнения всякий всадник, второй раз окинул взглядом окружающие холмы, дома, марево над близкой топью, задрал голову к небу и на миг почувствовал, что видит все это в последний раз. Захотелось развернуться, броситься в кузницу, подхватить под мышку Тиса и бежать, куда глаза глядят. «Наверное, так и придется сделать, – решил он после недолгой запинки. – Но чуть позже. Где-нибудь через полчаса. Если все сладится».

Трактирщика в обеденном зале, который занимал половину древнего бревенчатого пятистенка, не оказалось. Окна были открыты, в проемы влетала весенняя свежесть, на полу прела разбросанная трава, из глубины дома доносился сладкий запах жареного лука и раздавалось звяканье посуды. Лавки блаженно сохли после недавней мойки. Все шло, как было заведено годами, даже двое молодых приказчиков, вполголоса высмеивающих кого-то за ближним из пяти столов, – не казались в диковинку, в придорожных трактирах менялись только лица, разговоры звучали одни и те же. Впору было выдохнуть и даже выкликнуть трактирщика, чтобы наполнил прошлогодним вином кубок, если бы не важное дело. Но и о деле Фомх умудрился на миг забыть.

За дальним столом сидела женщина. Одна, без сопровождения, одетая по-мужски, не богато, но и не бедно. На поясе у нее, скользя ножнами по лавке, висел небольшой меч, свернутый плащ лежал рядом, светлые волосы были стянуты в тугой узел на затылке. Она сидела ко входу спиной и, судя по движениям рук и головы, ела. «Лет двадцать-двадцать пять, не больше», – с проснувшимся интересом оценил прямую спину и тонкую талию Фомх, но тут же осекся, потому как незнакомка повернулась и вроде бы приветственно махнула ему рукой. Хотел было подумать кузнец, что старше женщина собственной спины, но не успел, – другая мысль вдруг втемяшилась ему в голову – «Мать Тиса». Втемяшилась и не отпускала, ни пока он отвечал кивком на взмах руки, ни пока проходил к столу и садился напротив, отмечая, что хоть и были тонки черты лица незнакомки, но ничем она не напоминала мальчишку, и в первую очередь не совпадала с ним цветом глаз и волос.

«Небо на золоте», – с непонятной тоской подумал Фомх о масти незнакомки, которая уже отодвинула блюдо и вытерла губы белой тряпицей, поэтому спросил ее грубо, как бы храбрясь: – Ты – Алаин? Так ты женщина, что ли?

– Алаин, – поправила она, рассматривая кузнеца так, как рассматривают вещь, которую не собирались покупать, но уж больно низкая цена выставлена, как тут не взять? – Для кого-то и женщина… Где он?

– Кто? – не понял вопроса Фомх, вглядываясь в собеседницу, которая одновременно казалась и странно юной, и уже зрелой.

– Товар, – сузила взгляд женщина.

– А деньги? – заставил себя произнести нужные слова Фомх.

– Деньги? – как будто удивилась женщина. – Ах, деньги… Вот.

Она сняла с пояса кошель, развязала его и наклонила над плохо очищенным от пищи блюдом. Золотым ручьем потекли в жир и обглоданные кости монеты, поднимаясь горкой немыслимого богатства.

«Как это? – Оцепенел Фомх. – Как все это золото вместилось в маленький кошель? Или она из рукава сыплет? И где трактирщик? Не увидел бы, а то сразу вспомнит о моих долгах. И почему приказчики даже головы не поворачивают в нашу сторону? Неужели не слышат звона? Неужели не видят?»

– Где он? – повторила вопрос женщина, возвращая кошель на пояс. – Думаешь, я не могла перекусить в Слауте? Или заехала в вашу вонючую Листвянку из любопытства? Или полагаешь, что мои приказчики просто так объезжают окрестности?

«Точно, один из этих приказчиков тогда и был. Толстый, видать, пожрать мастак, и шрам у него на роже приметный. Да и второго встретишь – уже не забудешь, один клык поверх нижней губы. Значит, эти двое с ней. И лошадей три. Все сходится. А я один. Вот ведь, засада какая! Надо было позвать кого-нибудь из деревни… Коновала или пекаря… Но тогда делиться бы пришлось».

– Не ты ли сказал на днях, что у тебя есть то, что мне нужно? Вот деньги. Тысяча золотых. Где товар?

– Здесь, – с трудом разомкнул губы Фомх. – Но товар не мой…

– Не твой? – подняла брови женщина. – Впрочем, конечно не твой. А чей?

– Одного парня, – с натугой прокашлялся Фомх, не сводя взгляда с горы золота. – Конечно, если это – то самое… Ну, в смысле, древний нож с черным каменным диском на гарде тот самый. Если то, тогда я… поговорю с ним. Думаю, он согласится его продать. Я уговорю его… За тысячу золотых. Я ему другой… я ему десять таких ножей смастерю! Я хороший кузнец! Таких поискать…

– Показывай, – процедила сквозь стиснутые зубы женщина.

– Конечно, – заторопился Фомх. – Сейчас-сейчас.

Он сдвинул дрожащими руками суму на живот и достал продолговатый сверток. Развязал узлы на шнуровке, сдернул промасленную льняную тряпку, развернул неровный лоскут свиной кожи, стал осторожно снимать кожу потоньше – ветхую, плохо выделанную, потрескавшуюся на сгибах, с запахом тлена.

– Так я и знала, – прошептала женщина. – Своей плотью прикрыл. Как раз перед смертью. Поэтому я не могла проглядеть.

– Где вспыхивал, там и нашелся, – раздался чей-то сухой голос. – Любопытство их обычно и губит.

Фомх вздрогнул, вспомнил о трех лошадях, оглянулся, но никого не увидел; и приказчики все так же в отдалении болтали о чем-то, и трактирщика все еще не было за стойкой; и откинул последний лоскут. Взгляду предстал на первый взгляд обычный, чуть кривоватый нож. Разве только сталь короткого, в ширину ладони, лезвия была странно темна, да и между ним и удобной костяной рукоятью, точно над усиками гарды в стальном пазу имелся диск из черного камня.

– Вот, – положил нож на стол Фомх. – Этот?

– Он! – выдохнула женщина.

– Он самый, – с удовлетворением произнес сухой голос, и нож вдруг поднялся со стола и стал медленно покачиваться и переворачиваться в воздухе. – Голодный…

– Что это? – в ужасе прохрипел Фомх, показывая на нож.

– Нож это, пока только нож… – успокаивающе прошептала женщина и перевела затуманенный непонятным блаженством взор на кузнеца. – Откуда он у тебя?

– Мальчишка, – помимо своей воли зачастил Фомх. – Приблудный. Лет девять ныне. Или чуть больше, или чуть меньше. Попросился в кузню года два назад. Мимо проходил… От голода падал. Зимой… Замерз бедолага. Родители погибли вроде, потом старик какой-то. Дед или кто – тоже погиб или умер. Мальчишка стал сиротой. Ну я и взял. Малыш же. Он еще говорил, что отец его кузнецом был. Да, может кое-что. Но все одно – малец еще. Меч себе выковать хотел. Говорил, что секрет знает. Какой там секрет? Ну, железо какое-то от утопших телег из топи тянул, чугунки перекаленные выискивал, больше года в кузне возился, а все одно – кроме ржавой полосы ничего не выковал. И то ведь, дитя. Но молотом ловко орудует. Хотя, что тот молот? Так, молоток. А нож при нем был, выходит. Я его один раз и развернул только. Не так давно. Тайком, мало ли, а то очень малец волновался, втолковывал мне, что нельзя отцовский нож разворачивать, о каких-то демонах твердил, но какие там демоны? Тысяча золотых, и никаких демонов. И забудем мы об этом ноже. Что он нам? Мы люди простые…

– Имя? – спросила женщина.

– Мое что ли? Или его? Тисом его зовут, – тряхнул головой, чтобы смахнуть со лба пот, Фомх, руки отчего-то не слушались кузнеца, – да его тут все знают. Шустрый малец. Отзывчивый. Только не смеется никогда. Да и в кости узковат.

– Не увидел его в кузнице, – раздался сухой голос. – Но это и хорошо. Если может закрываться, значит, все получилось. И он ведь сам по себе почти так же ценен как и нож, Алаин.

– Никто из нас не стоит и тысячной доли этого ножа, – выдохнула женщина.

– Из вас, – засмеялся голос. – Но Тис – это обманка. Другое у него имя.

– Да какое другое? – не понял Фомх. – Тис он. И кто это говорит?

– Закрой рот, – обожгла взглядом Фомха женщина и снова повернулась в пустоту. – А если убежал? Может, послать Гирека и Дурупа по свежему следу?

– Не спеши, – ответил голос. – Забудь о своих обидах. Хотя бы на время. Теперь главное – ничего не напортить. Хватит уже… портить. Теперь с ним нужно нежно. Какой бы меч он ни выковал, он уже воин. А может, и больше, чем воин. Он и так нам слишком дорого обошелся.

– Теперь я от него не отстану, – втянула воздух через стиснутые зубы Алаин. – Если бы я знала раньше… Ведь Глик увел Мэтт больше десяти лет назад. Интересно, догадывался ли, что она понесла? Уж не знаю, чем она его околдовала. Мы их искали шесть с половиной лет. Когда они погибли, ребенка с ними не было. Я вообще не была уверена, что он появлялся на свет. Файп был с нами! Он ничего не почувствовал!

– Только это тебя и извиняет. Взяла бы их живыми, и ребенок бы никуда не делся.

– Не удалось, – скривила губы женщина. – Мы и так потеряли многих в той схватке.

– Многих? – стал почти беззвучным голос. – А не всех ли? Лучших воинов!

– Я и сама была ранена, – побледнела женщина. – И никогда не забуду погибших, даже если мстить придется отпрыску Глика и Мэтт. Но Мэтт была едва ли ни лучшей в Ардане!

– Лучше тебя? – добавил ехидства в тон голос.

Замерла Алаин, скрючила пальцы, словно ловчая птица, вцепившаяся в рукавицу сокольничего, задохнулась от ненависти. Прошептала чуть слышно:

– А Глик был мне братом!

– Так и мне сродни. Ты забыла? Или у тебя только один брат?

– Я все помню, – она смахнула со лба выступивший холодной пот. – Все помню и родство поперек дела не ставлю. Глик предал круг и семью. Он был обречен на долгое заточение и пытки. И все равно бы не избежал казни. По-другому развязаться не могло. Даже если он был под дурманом.

– Глик и под дурманом? – удивился голос. – Лучший мастер круга, который никогда не ошибался ни на волос? Который выковал для меня то, что выковал? Не ищи оправданий, Алаин. В них залог будущего поражения. Лучше оставить вопрос без ответа, чем обманывать саму себя. Глик-Глик… Никогда не пойму, отчего ты возжелал покоя…

– Не было времени расспросить, – женщина закатилась сухим звенящим смешком. – Да и покоя ли он хотел? Как бы ни наоборот. Но не на то он поставил, не на то… Хотя, надо признать, если бы нож не блеснул, искала бы я его до сих пор.

– Ардана велика, но не беспредельна, – заметил голос. – На старика ты ведь тоже вышла благодаря ножу?

– Но ребенок и тогда ускользнул, – заметила женщина.

– Ускользнул? – голос стал вкрадчивым. – Не ты ли упрямилась, что нет никакого ребенка? Думала, что кто-то передал нож старику, и тот спрятал его. Или выронил, но никакое укрытие не вечно, та же плоть истлеет, и мы найдем священное достояние. Разве не так?

– Так, – скрипнула зубами женщина. – Но как я могла допустить существование отпрыска Глика и Мэтт? Два года прошло после их гибели. Старик закрылся в своей башне изнутри. Мы с трудом вышибли дверь. Да и ребенку не могло быть и восьми лет. И он не оставил следов? И даже выбрался из Бейнского леса? Кому из взрослых это под силу?

– Многим. И оказаться за две тысячи лиг в том числе. Но подумай, если он спасся в семилетнем возрасте, на что он будет способен взрослым?

– Теперь ему почти десять… – женщина закрыла глаза. – И здесь не Бейнский лес, а тихая Фиона. Но если он опять ушел…

– Нож у нас. Поэтому мальчишка никуда не денется. Куда бы он ни отправился. Впрочем, хватит об этом. Надеюсь, он и в самом деле сын Мэтт, а не приемыш какой-нибудь. Нам даже его тайное имя не понадобится. Ты знаешь, что надо делать.

– Знаю, – кивнула женщина, вытащила из ножен узкий клинок, коснулась лезвия основанием ладони и вытянула руку над полуистлевшей тонкой кожей. – Но я сомневаюсь…

– Не сомневайся, – проговорил голос, когда несколько капель крови пропитали кожаный лоскут. – Теперь вот так.

Нож снова взлетел над столом, перевернулся и резко пошел вниз, пробив смоченную кровью кожу и уйдя в стол на половину лезвия.

– Есть, – раздался тихий смех. – Вот ты и попался, малыш. Он самый. Не приемыш. Все идет так, как должно. Сосуд наполнится тем, что нам нужно. Надеюсь, что твой братишка, Алаин, снимал эту кожу не с собственной груди?

– Но ведь не он отец ребенка, – прошептала женщина.

– Твой брат его отец перед престолом, – продолжил смеяться голос. – Он принял его как своего сына. Он перенес муки за него, как за своего сына. Он отдал за него жизнь, как за своего сына. Он влюбился в его мать не просто как в женщину, хотя Мэтт была этого достойна, но и как в мать ребенка, которого он принял. И ответила ли она ему взаимностью – неважно. Это, пожалуй, никак не меньше кровного родства, и твоя кровь свидетельствует об этом. Но, главное не в этом. Сдирая с себя кожу, он бросил зарок сохранения на ребенка и этим связал себя с ним. Плохо он учил правила сопряжения и проникновения магических соответствий, кузница его влекла сильнее. С другой стороны, если бы он не унес нож, мы бы нашли их куда быстрее… Но принесло бы ли это пользу?

– Где мальчишка? – спросила женщина.

– Где-то не слишком далеко, – ответил голос. – Пока еще закрывается, но мы только что взяли его на крючок. Накормим нож свежей плотью и прикуем малыша к нему стальной цепью. Соблазним его сладостью и силой. Припугнем его невыносимой болью, искусство извлечения которой неведомо даже лучшим пыточным мастерам. И если этот Тис даже успел прикусить краешек мудрости, надолго его не хватит. Откроется. А не откроется, призовем… соглядатая. Того самого, Алаин, того самого. Он уж его не упустит…

– Ты думаешь, что пора? – замерла женщина.

– Нет еще, – прошептал голос, – но разве дерзкая вылазка помешает большой войне? Будущей большой войне…

– А если он сдохнет, – спросила женщина. – Если этот Тис сдохнет?

– Вполне возможно, – как будто задумался голос. – Такой исход вероятен и, пожалуй, наиболее вероятен. И мы к нему готовы, глупо было бы ставить все на мальчишку. Надеюсь, ты не сочтешь, что я развязываю тебе руки? Не забывай, Алаин, это не твоя игра. Точнее так, эта маленькая часть большой игры – не твоя игра. Поняла? Ты одна из мелких фишек на столе, а не за столом. Лучше отыщи в себе родственные чувства и пожалей племянничка.

– Так ты не хочешь, чтобы я выкорчевала этот росток? – с недоумением спросила женщина. – Глика тебе было не жаль, а этого мальчишку жаль? К чему эти игры? Не понимаю. Тебе нужно было только вернуть нож? Чего ты ждешь от меня?

– Мудрости, – прошептал голос. – Мудрости и спокойствия. Всего того, что ты проявляла до сего дня в полной мере. Нож у нас, еще одна великая ценность, которую ты не нашла ни в доме Мэтт, ни на Бейнской заветри, ни в башне того старика, и, думаю, не найдешь и здесь, еще окажется у нас, и твоя боль будет утолена. Однажды придет черед и мальчишке. Он уже на поводке. К тому же несколько лет у нас еще есть.

– Подождите! – наконец смог овладеть одеревеневшими губами и онемевшей глоткой Фомх. – О чем это вы говорите? Что вы задумали?

– А ведь он неплохо слышит меня, – заметил голос. – И смог преодолеть твой наговор.

– Да что там было наговора? – сдвинула брови женщина. – Щелчок пальцев? Кстати, еще один довод в пользу того, что всякий, кто находится рядом с фиром долго, – пропитывается его силой.

– Посмотрим еще, какой из этого малыша фир, – проговорил голос. – Займемся пока утолением жажды ножа. Все-таки, несколько лет без глотка крови… К тому же, соглядатай одним глотком не обойдется. Думаю, вся деревенька пойдет в дело.

– Да что тут… – попытался встать на ноги Фомх, но нож вдруг покинул стол, взлетел и клюнул кузнеца в горло. Шею Фомха защемило. Во рту стало сухо. Ноги обмякли. И уже теряя опору, и начиная заваливаться на спину, кузнец успел разглядеть, что блюдо на самом деле пусто, под вторым столом валяется труп трактирщика, и кровь его стоит на усыпанном травой полу лужей, и за этой лужей тянутся кровавые следы, и женщина еще старше, чем показалось сначала, а рядом с ней стоит полупрозрачная фигура старика с облепленным кожей черепом. И с ножа в руке призрака капает его – Фомха – кровь.

– Поспеши, – долетел откуда-то издалека голос. – Слишком много нашей магии, слишком, смотритель может почувствовать ее.

– Смотритель? – не поняла женщина. – Опять эта напасть? И к чему нам его бояться? Он же пустое место! Ты же вроде убил его!

– Может быть, и убил, – услышала она в ответ. – Расстояние было слишком велико, и во что-то сравнимое с ним я все-таки попал. Да и раньше я уже убивал его. Но он настырный А настырность опаснее и отваги, и умения, и пустоты… Да и время прошло…

– И что он мне? – спросила женщина.

– Ты все еще самодовольная девчонка, – усмехнулся череп. – Со смотрителем может справиться не всякий. А уж дважды… Он учится… И не забывай, меня рядом с тобой нет. А что касается мальчишки – делай, что должно, но не слишком усердствуй. Не все тебе ведомо, Алаин…

Тис дождался, когда Фомх уйдет со двора, в нетерпении отбросил в сторону кусок мешковины, замер, медленно взял в руки узкий и длинный клинок, отсвечивающий в полумраке кузни узорчатыми искрами по граням словно алмазное ожерелье на шее грязной нищенки, еще раз провел по клинку пуком болотного хвоща, полюбовался на блеск, шмыгнул носом и словно очнулся. Засуетился, надел на штырь крохотную чашку гарды, повернул ее, защелкивая, затем перехватил клинок тряпицей, опустил штырь меча в котелок с булькающим варом и, отступив, снял с верстака и с усилием насадил на положенное место длинную, чуть изогнутую рукоять.

– Я смог, – прошептал Тис, взметнул клинок над головой, сделал несколько резких движений, обращая меч в сияющее жало, замер, изогнувшись над земляным полом кузницы, медленно выпрямился и негромко засмеялся, словно порадовался окончанию долгого и тяжелого пути. Еще несколько секунд мальчишка всматривался в оружие, кажущееся чужеродным в бедной придорожной кузнице. Затем подхватил простенькие деревянные ножны, спрятал в них клинок, завернул драгоценность все в ту же мешковину, метнулся к выходу, сорвал с воротины подгнившую тростниковую циновку, закатал в нее меч и крепко перевязал сверток бечевой. В следующую секунду Тис нырнул под верстак, чтобы вытащить оттуда второй меч, похожий на невзрачного, но более широкого в кости старшего братишку первого. Вновь зашипел вар и еще одна рукоять отыскала должное место.

– Все, – проговорил Тис, рассматривая простенький, пусть и хорошо прокованный клинок из обычного железа. – Прости меня, Фомх, за обман. Но так будет луч…

Он осекся на середине слова, замер, прислушался, скривился, словно хотел зареветь, в самом деле выпустил слезы из глаз, одним движением вонзил меч в земляной пол, чиркнул руками по его граням, присел, скорчился, сжался в комок и уже кровоточащими ладонями, мазнув себя по скулам, обхватил собственные плечи. И почти сразу – через секунду или две – в солнечных лучах у входа заколыхался силуэт. Невысокий мужчина со страшным, словно мертвым лицом встал дымным столбом и начал медленно обшаривать кузницу взглядом. Скользнул по горну, мехам, верстаку, свернутой в рулон циновке, торчащему в земле мечу, но задержался не на скорчившемся в комок мальчишке, а на попыхивающем над пламенем котелке, после чего развернулся и то ли растаял, то ли удалился. Мальчишка просидел недвижимо еще пару минут, дождался, когда внезапный холод рассеется, и только потом вскочил, забрался на бочку, вытянул из-за стропила спрятанный туда мешок, спрыгнул, схватил циновку, выдернул из земли меч-поделку, выполз из кузницы через лаз за горном и пригибаясь, через кусты, побежал к топи. Еще через несколько минут он уже шагал по зеленому месиву, отталкиваясь жердиной от едва отмеченных вешками твердых мест, пока в укрытии на небольшом островке его не настигло жжение в левом предплечье, на котором появилось черное пятно и откуда начала расползаться скручивающая тело боль. И уже там, вжимаясь в зеленый мох, он дал волю слезам и, рыдая, принялся смазывать зловещую порчу собственной кровью и шептать то ли заклинания, то ли жалобы на судьбу…

Тис выбрался с островка через три дня, когда стала привычной ноющая боль в левой плече и во всем теле, долгие судороги ослабли до мелкой дрожи, перестал подниматься дым над деревней, утихли крики людей и ржанье лошадей. Когда у него кончилась в припасенной бутыли вода, а лицо опухло от гнуса. Прихрамывая, мальчишка поднялся на взгорок и увидел пепелище на месте кузницы, трактира и всех деревенских домов и большую могилу у дороги. В свежий земляной холм был забит кол с укрепленным на нем выкрашенным охрой тележным колесом. По тракту полз обоз. Возницы испуганно крутили и качали головами. У почерневшей, но уцелевшей телеги близ сгоревшего дома Фомха была привязана оседланная лошадь. У сожженной кузницы стоял человек. Обернувшись, он мгновение вглядывался в нежданного визитера, затем обнажил меч и пошел в сторону Тиса. Сил убегать у мальчишки уже не было. Он сбросил с плеч мешок, циновку, вынул из ножен сверкающий клинок и встал так, как учил его последний наставник.

Человек оказался молодым парнем лет двадцати. На боку у него болтались немудрящие жестяные ножны, и меч у него был простецким, да и одежда его была почти ветхой, следы починки на ней, во всяком случае, бросались в глаза. Разве только лицо его не было простым. И не потому, что словно следы татуировки бледными, едва заметными линиями расчерчивали его. Оно казалось мордой хищника, который не прыгает только потому, что видит – жертва и так в его власти.

– Стой, – предупредил его Тис. – Не подходи!

– Да ну? – удивился незнакомец, сделал неуловимое движение рукой, и меч Тиса подлетел вверх словно для того, чтобы умелый воин поймал его за рукоять.

– Ты смотри… – расширил глаза незнакомец осматривая пойманный меч, вдыхая запах не успевшего окаменеть вара. – Свежий и чистый… И зарубка-то на моем клинке, а не на этом. Почти настоящий айлский клинок, да еще и в Талэме. Давно не видел такой работы. Кто ковал?

– Я, – процедил сквозь зубы Тис, пытаясь отодвинуться от выставленного незнакомцем клинка, который покачивался возле его шеи.

– Ты? – удивился незнакомец. – Что, и молот сам поднимал? Чем ты еще можешь удивить меня, порождение тьмы?

– Я не порождение тьмы! – выкрикнул Тис и замер, чувствуя холод стали возле собственного горла.

– Ты не можешь знать, – негромко засмеялся незнакомец. – Ладони покажи!

– Зачем? – не понял мальчишка.

– Ладони покажи! – отчеканил незнакомец, втыкая меч Тиса в землю.

Тис вытянул руки перед собой и закрыл глаза, чувствуя, как сталь касается его кожи, а твердые пальцы незнакомца ощупывают его ладони.

– Странно, – пробормотал незнакомец через минуту.

– Все? – зажмурился Тис. – Только быстро. Пожалуйста.

– Успею еще, – убрал свой меч в ножны незнакомец.

– Что я сделал? – прошептал Тис, открывая глаза.

– Пока еще ничего, – оглянулся на дорогу незнакомец, затем развернулся и приложил к глазам ладонь, вглядываясь в топь.

– Что я могу сделать? – спросил Тис.

– Когда четвертая тень ляжет поверх трех, – чуть нараспев произнес незнакомец, – когда четвертый слуга поднимется из золы, на нашу погибель в гневе и ярости придет бог, если его не остановит мастер из мглы.

– Плохие стихи, – прошептал Тис. – И бессмыслица. Мастер из мглы. Мастер состоит из мглы? Или вышел из мглы?

– Ты разбираешься в стихах? – удивился незнакомец.

– Мама читала мне, – объяснил Тис. – Хорошие баллады и не очень хорошие. И сравнивала.

– Тебе повезло с мамой, – кивнул незнакомец. – И я не спрашиваю, где она. Мне все равно. Стишки и в самом деле дрянь. Только это не стишки, а пророчество. Пророчество не правят. Оно приходит, как приходит.

– Я не бог, – выдохнул Тис.

– Ты не бог, – согласился незнакомец. – Боги не прячутся на болотах. Но ты можешь оказаться слугой или тенью. Не знаю, кого из тебя готовят, но ты выковал на удивление хороший меч. И ты из мглы. Что бы это ни значило.

– Из мглы? – не понял Тис. – Готовят?

– Не ломай голову, – понизил голос незнакомец. – Это надо видеть. Ты мог бы сам разглядеть кого-то, но разглядывать себя почти невозможно. Нужен взгляд со стороны. Хотя ты молодец. Хорошо прятался. Я и то не смог тебя приметить, хотя набрасывать на себя пелену ты явно не рискнул. Умеешь ведь? Должен уметь. Глубину не спрячешь. Ты видел Олса?

– Олса? – не понял Тис.

– Лысый и худой, похожий на мертвеца был здесь? – спросил незнакомец. – Если был – в каком виде? Топтал землю или плыл дымным столбом?

– Дымным столбом, – хрипло ответил Тис.

– Тогда понятно, почему ты уцелел… – кивнул незнакомец, развернулся и пошел прочь. Но прошел он немного, остановился, постоял несколько секунд, словно обдумывал что-то, и зашагал обратно.

– Не в моих правилах, – сказал он, вернувшись, – но если Олс споткнулся о тебя один раз…

– Кто он? – спросил Тис.

– Не перебивай! – Вдруг оскалил зубы незнакомец, но тут же понизил голос. – То может споткнуться и еще раз. И никакие твои умения тебе не помогут.

– Я помечен, – испуганно прошептал Тис после короткой паузы. – У него нож власти с зароком на кровь моего отца. Нож Дайреда. Отец говорил, что этот зарок нельзя снять.

– Ты не помечен, а связан пуповиной, и не с тем лоном, которое тебя выносило, а с тем, которое продолжает вынашивать, – незнакомец встряхнул рукой и из-под рукава на его запястье соскользнул браслет, собранный из изогнутых зубов какой-то твари. – Держи, надень и не снимай никогда. Пока он на тебе, никто из колдунов Черного Круга и даже Олс не будут знать, где ты. Но боль твоя не утихнет. Она не в моей власти. Я не могу за тебя вырасти, набраться ума и избавиться от боли. Всего, чего ты хочешь, ты можешь добиться только сам. Главное помнить, что божье отрицается божьим, но зло не уничтожается злом, а лишь умножается им. Мне нечем помочь тебе, а до того, что тебе поможет, тебе никогда не добраться, и это и есть добро, поскольку ты бы добрался до собственной смерти, так как возможное избавление непосильно для смертного. Да и зачем тебе? Привыкнешь, начнешь получать удовольствие. Хотя в нем как раз и кроется твоя настоящая погибель. Но разорвать эту связь… как перестать дышать… Тупик.

Он развел руками.

– Я не хочу этим дышать, – прошептал Тис.

– Задохнешься, – тоже шепотом ответил незнакомец, выпрямился и произнес уже громко. – Ты отлично защищался. Кажется, тебя учил умелый воин. Не твоя вина, что противник оказался мастером фехтования. Повторяй эти движения каждый день и будет толк. Да, и насчет браслета. Даю на время, в следующий раз встретимся – заберу. И вот еще что – если хочешь выжить, ищи Гантанаса – он поможет.

– Гантанаса? – вздрогнув, переспросил мальчишка.

– Да, – кивнул незнакомец. – Если кому и можно доверять без сомнений, то ему. В первую очередь ему. Скажешь, что тебя послал Ним или Нимни. Это одно и то же. Мы встречались как-то.

– Кто он? – спросил Тис.

– Дурак, – скорчил гримасу незнакомец. – Наивный дурак… Как и все прочие, конечно. Но он может стать тебе другом. Он помогает таким, как ты…

– Каким? – не понял Тис.

– Тем, на кого охотятся те, кто сотворил это… – окинул взглядом пепелище незнакомец. – Тем, кто, как он думает, сможет противостоять этой мерзости. Хотя, суета все это…

– Где его найти? – спросил Тис.

– Иди на северо-запад, – ответил незнакомец и пошел к лошади. – Не ошибешься. На левом берегу Курсы, у Рэмхайнских гор найдешь его…

– Кто ты? – крикнул вслед незнакомцу Тис.

– Смотритель, – бросил незнакомец через плечо. – Присматриваю тут… За такими, как Олс…

– Возьми меня с собой! – закричал Тис.

– Не могу, – ответил смотритель.

– Почему?! – не понял Тис.

– Меня иногда убивают…

Часть первая. Дрохайт

Глава первая. Егерь

Со стороны гор наползли черные тучи, но не исторгли долгожданный снег, а понесли его дальше, на юг. Из оврагов и буреломов вместе с холодным туманом выбралась мгла и затопила лес, скрадывая единственную дорогу в этом краю. Вместе с мглой пришла тишина; все как будто замерло, даже ветер стих, но трое укутанных в плащи путников уверенно продолжали путь, словно видели в темноте или полагались на бодрость и чутье снокских лошадок. Однако, когда едва различимая тропа выбралась на лысый холм, одна из них недовольно всхрапнула и оступилась. Ее всадник тут же натянул уздцы, не слишком ловко спрыгнул на землю и наклонился к лошадиным ногам.

– Что там, Клокс? – окликнул его спутник, вытягивая из чехла длинное ружье, которое в пластах подступающего к взгорку тумана напоминало кривое весло.

– Не пойму что-то, – проворчал под капюшоном, судя по голосу, старик и, кряхтя, выпрямился. – Пакость какая-то. А ну-ка глянь, Дойтен. А ты смотри, за дорогой, Мадр, смотри.

– Смотрю, – чуть слышно обронил третий всадник, замерший мутным силуэтом в пяти шагах.

– Чуть к вечеру пошло, а уже не видно ни демона, – спрыгнул на землю обладатель ружья. – А я ведь рассчитывал, что мы засветло до заставы доберемся. В животе уже урчит. Что там?

– Вот, – протянул Дойтену находку Клокс. – Не попадалось такое? Едва лошадь не покалечил…

– Это же диргский шип! – удивился, ощупывая находку, Дойтен. – Нередкая забава в окрестностях Нечи, особенно к западу. Степные разбойники бросают их на дорогу, когда уходят от погони после приграничного грабежа. Хотя дирги-то свою пакость из проволоки гнут, а эта из полосы нарублена. Диковина, однако…

– Отсюда до твоей Нечи больше двух тысяч лиг, – заметил Клокс, пытаясь разглядеть в наползающем сумраке разверстую на четыре шипа колючку. – Откуда тут дирги? Не мели чушь. Мы хоть и в глуши, но в Сиуине пока. До Нечи всю Ардану надо пересечь…

– Подержи-ка, – сунул старику в руки ружье Дойтен и, опустившись на колени, начал шарить широкими ладонями по мерзлой земле. – Может, случайность? До Нечи, твоя правда, далековато, хотя непроходимых кордонов поперек Арданы нет. Да и дурная наука, где хочешь, приживется. Не переступай, раздери тебя надвое! Чушь, говоришь? Вот еще… И еще… Зазубренные! И за спиной, чтоб мне лопнуть! Не иначе как благоволят нам боги, давно должны были напороться. Или они здесь погуще пошли? Проклятье, кажется, я присадил еще одну такую же каблуком. Мадр, уводи лошадь на обочину! Неужели на каждом шагу? Не пожалели… Не, это не диргские… Надо взять с собой, присмотреться. Не отравленные?

– Нет, – сбросил капюшон Клокс, втянул ноздрями холодный воздух, взъерошил короткую бороденку, покрутил головой. – Я бы почуял. И наговора тоже нет. Не нравится мне все это. Не признак ли это большой беды?

– Разбойничьи шипы всегда признак большой беды, – сплюнул Дойтен, выпрямляясь. – А прикинь, если снег упадет? Тут уж смотри – не смотри, покалечишься.

– Не будет снега в ближайшие дни, – пробормотал Клокс. – Башку ломит, значит, обойдемся пока без снега. А вот мороз может случиться. Еще и гарью какой-то тянет. Не сходится что-то… Какая тут может быть погоня? Глухая сторона: ни сел, ни деревень, кроме одной у самого острога. До развилки еще с десяток лиг, до заставы и того больше, на Стебли как раз в эту пору никто лошадей не правит, до зимней охоты еще неделя, и то, если лед встанет. Добавь неделю на подготовку к торгу. Вот тогда и обозы пойдут, и одиночные подводы, но не теперь. Путников здесь сейчас быть не должно, к Дрохайту главный путь водный или по тэрской гати, с другой стороны. А если это связано с нашим делом? Кто-то охотничий городок от званых гостей огораживает?

– Или незванных не пропускает, – прошелестел, спрыгивая в мерзлую траву, Мадр. – Про себя думай, Клокс. Говори тихо. Засада.

– Да ну? – насторожился старик.

Дойтен подхватил ружье и звякнул пороховой меркой. А ведь прав был защитник, сверлил спину чужой взгляд. Да как бы еще и не один.

– Не сомневайся, – в голосе Мадра прорезалась сталь. – Птицы молчат. Или не посвистывали щелкуны лигу назад в ельнике? Это не воронье, они галдеть не будут. Можешь прибрать ружье, Дойтен. Все одно перезарядиться не успеешь. Их не меньше десятка.

– Одного пристрелю, остальные разбегутся, – процедил Дойтен, чувствуя выступивший на спине холодный пот. – Я картечью зарядил!

– Я бы не поручился насчет «разбегутся», – наклонился Мадр, высматривая что-то на склоне взгорка. – Тут и картечь не поможет. Однако, если бы захотели, уже давно стрелами нас утыкали. Конечно, если есть у них луки. Если не убивают сразу, выходит, вызнать что-то хотят. Или не на нас охоту держат…

– Люди? – перехватил уздцы Клокс.

– Не знаю, – выпрямился Мадр. – Но пакость по дороге человеческая рассыпана. Может, все же скажешь, что случилось в Дрохайте? Какая нужда была гнать в этот забытый богом край старателей Священного Двора? Или майстру забыть не можешь?

– Говорил же, – понизил голос Клокс. – Сам не знаю. На месте все выясним. Здешний сэгат уже ждет нас. Но секретность великая…

– Добраться бы еще до места… – оглянулся Мадр. – Мнится, что не только мы охочи до того секрета.

– О какой майстре речь? – приложил ружье к плечу Дойтен. – О ведьме что ли какой?

– Если бы, – хмыкнул Мадр. – Я поначалу подумал, что твоя подруга тоже граброкская майстра, все-таки намертво приворожила тебя, а потом посмотрел – нет, обычная баба, пусть и хорошая. А майстра это… – Мадр прерывисто вздохнул, – совсем другое дело. Ты ружье-то спрячь в чехол и понапрасну глаза не ломай, все равно не разглядишь ничего. Мы же не черные егеря. Я и сам не глазами их вижу. В зарослях они таятся. И похоже, что выжидают… Но если не на нас эта снасть, то время пока у нас имеется. Давай-ка прикинем… По дороге пути нет, на востоке засада. А вот с запада и в самом деле горелым тянет. Только не гарью, а дымом из печной трубы. И как бы ни сытным варевом с манящей приправой.

– Мне бы такое чутье, я б ни одного трактира не упустил, – вполголоса пообещал Дойтен.

– А так ты их упускаешь, что ли? – удивился Мадр и повернулся к Клоксу. – Ты ведь хорошо знаешь эти места, судья? Вроде и без меня здесь рассекал? Здесь же где-то егерская заимка должна быть? Только не тяни, говори быстро. Удача может ведь и иссякнуть.

– К западу отсюда лесное подворье, – нащупал эфес меча Клокс. – Рядом, можно сказать. Больше дымком неоткуда тянуть. Да и егеря я знаю. Заглядывал к нему как-то. Только мы уже лиги две как поворот на егерскую тропу миновали. Это ж лысый взгорок. В ясный день с него озерную гладь видно.

– Зачем нам сейчас озерная гладь? – не понял Дойтен. – И ты что, защитник, хочешь нас к егерю через бурелом вести?

– Продеремся, – кивнул Мадр. – Лес осенний колюч, но редок. Есть, правда, опасность, что эта мерзость как раз с поворота на заимку и рассыпана, чтобы всякого путника к егерю заманить, это нам повезло лишь на взгорке оступиться, но выбора не остается. Слышишь журчание? Мы четыре года назад на этом взгорке лошадей поили. Помнишь, Клокс? Родник в полусотне шагов к западу на склоне. Где родник, там и ручей. Вряд ли егерь стал бы рубить дом в стороне от воды.

– У ручья он и есть, – скрипнул зубами Клокс. – А если нет егеря на месте? Я уже лет шесть у него не столовался. Если ворота его закрыты? Их и тараном не вышибешь. От заимки до озера болотина непроходимая. Нет там другой тропы, все одно на дорогу возвращаться придется. Дальше-то что?

– Посмотрим насчет дальше, – прошептал Мадр. – Дымок-то точно от стряпни какой-то тянется. Тянется, да так и тянет к себе. Манит, можно сказать. Значит, и варщик на месте. Попробуем договориться. Нам бы под крышу на ночь. И до утра продержаться. В эту пору лес далеко на прогляд берется, днем будет проще. К тому же глазом жгут нас пока только с востока. С запада их нет. Пока нет.

– А если загоняют? – спросил Дойтен.

– И что с того? – скривился Мадр. – Ты же не волк, от тряпок или других охотничьих придумок шарахаться не станешь? В ловчую яму не полезешь? В капкан ногу не сунешь?

– Слишком хитро, – пробормотал Клокс. – Но спорить не стану. В ночную пору и дружина не устоит против лихих людей. Давай, Мадр. Твой нюх тоньше прочих. Веди. Здешний егерь никого не боится. И от нас страх отгонит. И дом у него прочный, считай, что крепость. Из тяжелого дерева, такой, чтобы запалить, маслом надо залить. И конюшня к нему пристроена. Знал бы ты, какие лошади у этого егеря!

– Заодно и посмотрим, – тут же двинулся в туман Мадр, негромко бросив через плечо. – Лес почти сразу за родником. И поначалу ореховые кусты. Берегите глаза и не отставайте, если пойдут за нами, да еще увидят заимку, могут напасть сразу.

Дойтен вел свою кобылу последним. Ружье он хоть и снарядил, но сунул его обратно в чехол. И меч тянуть из ножен не стал, толку от него в густом лесу, да еще и в темноте. Собственных рук не увидишь, не то что противника. Нет, в тесной стычке одна надежда – на хороший нож с крепкой рукоятью и прочным лезвием. С упругим шнуром, наброшенным на запястье, чтобы не потерять рубило ненароком, да с дужкой с зазубренным краем, чтобы по нужде и зубы зверю или противнику пересчитать. По длине считай кинжал, только кривой, а по ширине что небольшая лопата, в степи закопаться можно. Удобная железка, по диргскому образцу сиуинский кузнец ковал забаву для усмирителя Священного Двора, конечно, не меч, но тоже оружие, хотя и на порезку окорока или сытного каравая диковинный ножик тоже годился. Главное, не сплоховать, если пакость какая и вправду следом кинется. Вроде и не слышно за спиной ни треска, ни топота, а все одно чужой глаз спину прожигает, так и хочется обернуться да что-то высмотреть в кромешной тьме. И вот ведь как – ноги уже мокрые, сапоги в грязи, лицо побито ветвями, а в голове все одно – теплое тело подруги из Граброка. Напомнил Мадр, чтоб ему… Есть так не хочется, как снова мягкую плоть ощутить. На неделю уговорил усмиритель заехать в городишко Клокса, обещал молоком опоить, да сметаной закормить старика, а пробыли там всего пару дней. Прилетел голубь к сэгату, и не домой отправилась троица, а в окраинный Дрохайт. Что за нужда такая, выбираться из-под бока красавицы-молочницы, да тащиться в дикую сторону в предзимний месяц? И почему Клокс помрачнел, словно еще раз о смерти собственных родителей узнал, если сам толком не ведает, о чем тревога? Гиблое место этот Дрохайт? Или чует судья что-то? И что за история с какой-то майстрой? Напустят туману, а ты разбирайся. А ведь не тот уже возраст, чтобы байками насытиться… Все они чуют что-то… Клокс вечно угадывает, куда та или иная беда раскручиваться станет, магию на вдох определяет, а Мадр – людей насквозь взглядом сверлит. Или вот как теперь, в лесной тьме выглядывает и счет ведет. По запаху гарь от печного дымка делит. А какое умение у тебя, Дойтен, кроме склонности к дородным селянкам? Ничего-ничего, молочница, будет и на нашей улице праздник. Сколько займет эта морока? Неделю? Две? Месяц? По-разному случалось. Другое дело, что никогда не угадаешь. Побыстрее бы разделаться и в храм, выпрашивать отпуск. Может, опять через Граброк удастся поехать? Будущая хозяйка ждет. И ведь дождется, пусть не его самого, так подарочка какого или гостинца. Нечасто так бывает, чтобы обычная вроде баба частью самого себя казалась да так, что ни вздохнуть без нее толком, ни выдохнуть. Эх, Дойтен, Дойтен… Ты выживи сначала, недоумок, потом жениться начнешь. Сорок семь лет уж, а все еще всякая дурь в голову лезет.

Они вырвались из чащи через час с небольшим, потрепав и одежду, и лошадей, и с облегчением разглядели на закутанной туманом опушке мутный фонарь в руке коренастого если не великана, то рослого незнакомца перед распахнутыми воротами, да крохотные светящиеся оконца в сложенном из тяжелых стволов рэмхайнского кедра доме.

– Сюда! – замахал фонарем и зарокотал баском незнакомец. – Добро пожаловать в егерское зимовье! Как же вас угораздило, добрые люди? Я уж думал, стадо кабанов по ручью идет, ветвями трещит, хотел было так и принять их всех в конюшню, закоптить с чесноком, а вы вроде бы гости из Сиуина? Да еще, судя по перевязям и бляхам, – в важных чинах?

– Толку от тех чинов, – сплюнул Клокс, заводя вслед за Мадром отчего-то забеспокоившуюся лошадь в просторную, пусть и тонущую в полумраке конюшню. – А куда ж делся Акойл? Прежний егерь где? И почему в твоей конюшне, великан, собственной лошади нет? Дойтен! Успокой свою кобылу! Посмотри, может все-таки поймала шип копытом? Мы храмовые старатели, а ты кто? А? Что скажешь, приятель?

– Ну уж точно то, что не приятель я тебе, – хмыкнул великан и запахнул тяжелые ворота так легко, словно они были калиткой в заборе, да водрузил на кованные крючья тяжелый засов. – Вот выпьем да перекусим, может, и стану приятелем. А пока я простой егерь по имени Краба, сменивший вашего Акойла. Не молод он уже был, так что… не обессудь. А лошади у меня нет, потому что не родилась еще лошадь, чтобы выдержать мою тушу. Видишь, беспокоятся? Любой спину переломить могу. Ну вы что, стоять будете, или в дом пойдете? Не знаю, кто за вами гнался, но этих стен даже медведь не свернет. Я уж знаю, что говорю. Пошли в дом.

– Мадр, – окликнул защитника Клокс. – Задай лошадям корм, оглядись тут. Я вижу, и сено, и овес в ларе имеются? И вода в кадушке? И не волнуйся, без тебя потчеваться не станем.

– Не задерживай слишком, – хохотнул Краба. – А то у меня брюхо, что твое ведро. Чуть упустишь, и потчеваться нечем будет.

– Я поспешу, – пообещал Мадр, втягивая в узкие ноздри ползущий в конюшню из двери пряный аромат и почему-то озираясь с тревогой.

В просторном и жарко натопленном доме было светло от полудюжины масляных ламп и большой беленой печи в углу, в топке которой мерцали угли. Дом полнился сладковатым ароматом явно сытного варева, отчего желудок Дойтена тут же сжался от голода. Жилище егеря состояло из одной большой и высокой горницы, и расставленные по ее стенам широкие и тяжелые скамьи казались от этой величины убогими лавками. Краба сбросил с плеч латаный тулуп и показался Дойтену еще выше ростом и шире в плечах, чем в воротах конюшни. На его округлом добродушном лице сияла улыбка, подобная тем, что происходят от силы и ни от чего больше. Оно и понятно, этакому здоровяку легко быть добрым, мало кто захочет причислить себя к его обидчикам.

– А что, усач, без ружья никак? – подмигнул великан Дойтену, который присел рядом с Клоксом на широкую лавку. – Зачем его в горницу потащил? Со страху или по службе? Хорошо хоть вместе с чехлом, а то я уж сам готов был испугаться. Не на постоялом дворе, не обманут. Тем более тех, на ком бляхи Священного Двора. А я ведь первый раз вижу храмовых старателей. Ты, похоже, палач? Чего к старику жмешься? Боишься меня?

– Усмиритель он, – буркнул Клокс, запуская левую руку в ворот и ожесточенно почесывая грудь. – И уж поверь мне, ничего он не боится. Испытанный воин. Я судья. Мадр – защитник. А ружье должно быть под присмотром. Чего волноваться-то? Сам же и говоришь, что оно в чехле. Ждал нас, что ли? Уж больно большой котел в печи преет!

– Под свое брюхо варево замешивал, – хмыкнул Краба, проведя здоровенной ладонью по явно тесной ему рубахе, – но от дележки не обеднею, на два дня похлебку готовил. А вот хлеба маловато, собирался завтра на заставу за хлебом. Сам-то я не мастак опару ставить.

– Что ж, спасибо за гостеприимство, хозяин, – привстал, чтобы поклониться, Клокс. – Хлеба у нас в достатке, поделимся, а ты уж поделись новостями. Что в Дрохайте нового? Там-то бургомистр прежний? Как его женушка поживает? Что в округе творится? На дороге спокойно?

– А кто ж ее знает, – пожал огромными плечами Краба, усаживаясь напротив. – В Дрохайте я теперь только весной появлюсь, а дороги я не стерегу. Вестей никаких из города не долетало. Да и что мне он, тем более бургомистр со своей женушкой? За мной лес, да и тот… чуть позже в дозор пойдет. Когда мороз озеро прихватит, да болотину льдом выставит. В Дрохайте, думаю, как и в каждый год, полно и охотников, и рыбаков. Добытчиков всяких. Как охота начнется, вот тогда и настанет… головная боль, а сейчас пустота. Нечего сейчас в лесу делать. Ни на этом берегу озера, ни на том. Тоска. Так что любой гость в радость. Вас-то что через дебри погнало?

– Да кто его знает? – бросил быстрый взгляд на Дойтена, который слега осоловел в тепле и никак не мог понять причину беспокойства судьи, Клокс. – Привиделось что-то, вот мы и повернули… к Акойлу. Лук не маловат тебе, Краба?

– Лук-то? – обернулся великан к висящему на стене оружию. – Так он не мой. Не видишь, что ли? Стрелки коротки, и в локоть не упрутся. Он от прежнего егеря. От этого… от Акойла. Забыл, наверное, вот и висит. Хотя, зачем ему. Поди, и не натянет уже. Старик уж был… Хотя и не сгибался от худобы. Ну, это не беда никакая, полный человек все лучше худого, а лук пусть висит. Мне такой маломерка без надобности. Мне бы ружье, как у твоего усмирителя.

– А зачем тебе оно? – ухмыльнулся Клокс, протянул правую руку и перехватил у Дойтена его ношу. – Хотя, как тут не хотеть? Это ружье знатное. Было время, и я его таскал, недолго, правда. Однако, теперь вот черед Дойтена. Только какой от него толк на охоте, если его и за минуту не зарядишь?

– Если на большого зверя идешь, можно ведь и заранее зарядить? – ухмыльнулся Краба.

– Это если на большого зверя идешь, – как будто с трудом ответил Клокс, запустил руку в чехол и неловко подбросил ружье коленом словно примеривался к чему-то. – Да только откуда в этих краях большой зверь? До Бейнского леса не близко, да и за широкой рекой он. Горный зверь на равнину не особый ходок. Бывает, забредает всякая пакость в Рэмхайнскую пустошь, ну так она за озером? А здесь – благословенный Сиуин.

– Сиуин, может, и благословенный, а охотников окраину эту заселять что-то не видать, – снова расплылся в улыбке Краба. – Не жалуют крестьяне эти места, а особенно – Рэмхайнскую пустошь. Слишком много, говорят, там погани разной. Да и озеро это не слишком любят. То ли близкий Бейнский лес их тревожит, то ли горы. Может, проклятая крепость хотелку занозит?

– Ты о Стеблях, что ли? – сдвинул брови Клокс. – Чего их пугаться? До них от твоей заимки двести лиг. Да и что там? Развалины – они развалины и есть, пусть даже и магией прикрыты. Слышал, старатели теперь их расчищают, чтобы под сиуинскую корону подвести, но нам-то что о них думать? Это не наша забота.

– Забота не забота, а нужда, видно, великая, если король не скупится на ненужную крепость в глухом углу золото тратить, – прищурился в ответ Краба.

– Я в королевские дела не лезу и тебе не советую, – как будто с усилием расправил плечи Клокс. – Да и не слышал ни о каком золоте. Приют в той крепости будет. Для убогих и окаянных, и ничего больше. И чем дальше они от стольного града, тем лучше. Нечего почтенным горожанам глаза мозолить. А добрых людей, что готовы положить жизнь ради сирот и порченых, в королевстве достаточно. Так что нет никакой угрозы твоему егерскому делу от Стеблей. Да и нам чего пугаться? Предзимняя дорогая – дело муторное. Никакого смысла нет такое ружье бестолку заряжать. А если порох отсыреет? Или заряд выпадет?

– Это ты правильно говоришь, откинулся назад, прислонился к бревенчатой стене Краба. – Никакого смысла нет такое ружье бестолку заряжать.

– Вот я и не заряжал, – покорно согласился Клокс, и Дойтен дернулся, чтобы сказать, что не Клокс ныне хозяин ружья, что он сам, Дойтен, за него в ответе, да уже и зарядил его картечью, как вдруг почувствовал, что и слова сказать не может и словно приклеен к стене и лавке. Прирос корнями и покрылся корой. И сладкий запах из горячего котла обволакивает его и вынуждает закрыть глаза, в то время как за толстой стеной слышны шаги. Много шагов. Неужто погоня окружила дом? Как же Клокс держится? Что это такое, мать его? Усталость навалилась или колдовство какое? И почему не слышно Мадра? Не так что-то вокруг, не так…

– А ты крепок, старик, – кивнул сам себе Краба и вдруг стер с лица улыбку, стал похож на хмурого мясника, которому пришла пора человечину разделывать. – Я, конечно, не силен в колдовстве, но придурков вроде вас обездвижить всегда был способен. Не ожидал, что ты барахтаться будешь. Думал миром сладить. Даже ваш приятель на конюшне и тот притих. А тебе все неймется.

– С егерем тоже миром сладил? – прохрипел, не вынимая руки из-за пазухи Клокс.

– Как догадался? – сплел пальцы, захрустел суставами великан.

– Легко, – с трудом произнес Клокс. – Егеря-то не Акойлом звали. Акойлом моего соседа кличут, с которым мы в трактир иногда вместе забредаем. А егеря звали Глайном. Ты из каких сам-то будешь?

– Тебе что за интерес? – прищурился Краба. – Какая разница, какой ложкой тебя черпать станут? Или опять хитришь? Но за науку спасибо. Хотя, похоже, и этот домик в расход пойдет. Ты уж не обессудь, старичок. Сейчас я засов с двери скину, чтобы кто-то важный вошел в дом, да спросил тебя, куда вы путь держали и зачем. В Дрохайт ли или в Стебли эти проклятые… Трепыхаться не советую, зачем лишние мучения? Лучше все сладить по-доброму. А уж потом… придется вам разделить судьбу этого самого Глайна.

– А если мы и сами ничего не знаем? – услышал Дойтен, как словно с трудом выдавил непослушные слова через глотку Клокс.

– Тем хуже для вас, – поднялся со скамьи Краба и вдруг словно что-то почуял, потому что странно сгорбился, расставил руки и шагнул в сторону старика, который снова подбросил перед собой коленом ружье, но на этот раз выстрелил прямо через чехол.

Грохот заложил уши Дойтену, ни разу не приходилось ему стрелять под крышей. Заряд, который сшиб бы с ног любого здоровяка, лишь разворотил грудь великану, но не остановил его, и, бугрясь плечами, тот сумел сделать еще шаг, когда короткая стрела, чвакнув сырой плотью, пронзила его голову от уха до уха. Забившаяся в агонии туша с грохотом повалилась ниц, едва не придавив Клоксу и Дойтену ноги.

– Вот ведь пакость, – прохрипел, опустив лук в конюшенной двери, Мадр. – Давно так не прихватывало. Я-то сразу понял, что дело нечисто, земля в конюшне кровью пропитана, да и дурманом несло из варева, но тут, похоже, был еще и наговор со стороны.

– Развей эту погань, – простонал Клокс. – Так ведь и задохнуться можно! Ты ж таки за стенкой был, а я туточки!

– Сейчас, – кивнул Мадр, отбросил лук, обошел дергающуюся в агонии тушу, шагнул к печи и сдернул на пол котел. Блеснув жирной пленкой, заклубилось паром, расползлось серым вязом варево по полу, но Дойтен смог выдохнуть только тогда, когда Мадр нашел холщевый мешок с солью и щедро засыпал и опустевший котел, и жирную лужу. Выдохнул и тут же вывернулся в приступе тошноты. Среди гущи лежали вываренные человеческие кости.

– Значит, «сытное варево с манящей приправой»? – крякнул судья.

Клокс с трудом поднялся на ноги, содрал с пояса фляжку, залил в горло огненного пойла и только затем подошел к костям. Наклонившись, выудил из поганого месива исходящий паром егерский перстень и пробормотал, подбрасывая горячее украшение на ладони:

– Не оставляй у престола божия сына его Глайна, святой Нэйф. Прикрой священным кругом его посмертный путь…

– Мы что, этим должны были потчеваться? – прохрипел, отдышавшись, Дойтен. – Как вы устояли?

– А ты что думал, тебе нательное колесо святого Нэйфа на грудь для красоты дадено? – спросил Клокс. – Вот!

Только теперь он вытянул из-за пазухи левую руку и разжал окровавленную ладонь, разрезанную гранями амулета.

– Точно так, – кивнул Мадр, показывая такую же ладонь. – Однако, едва не пересилило нас колдовство. Был похожий случай в Гаре…

– Забудь! – оборвал Мадра Клокс и, как показалось Дойтену, только теперь побледнел от ужаса. – Если бы здесь был похожий случай, уже не было бы никого! Или ты тогда ладонь свою не кровянил? Эта забава против легкого колдовства!

– О чем вы? – с трудом поднялся на ноги Дойтен.

– Не о чем, – буркнул Мадр, подходя к туше. – Та история еще до тебя была. Двенадцать лет уже минуло. Медведь?

– Похоже, – кивнул Клокс, разглядывая треснувшую на спине рубаху, из-под которой торчала медвежья шерсть, и пальцы на руках, которые начали обращаться в когти. – А ведь разорвал бы нас на куски! Если бы не твое ружье, Дойтен, да не сноровка Мадра. Только начал перекидываться…

Дойтен тоже подошел к убитому. Вгляделся в изуродованные пальцы, посмотрел на странно изогнутые ноги и набухшие сапоги. Оценил вздувшиеся узлами плечи. Присел и посмотрел на лицо. Оно оставалось человеческим. Разве только от скул рыжеватым налетом вылезла щетина. Наверное, мягкая наощупь. Трогать мертвую щеку чудовища не хотелось…

Мадр устало опустился на ту самую скамью, на которой сидел недавно Краба, окинул взглядом стены горницы. Дойтен проследил за его взглядом и словно только что разглядел и засушенные травы, и упряжь, и шкуры на забитых в стены костылях, и корзины в углу, в которые явно была свалена чья-то одежда. Между тем за стенами все так же слышались шаги и раздавался невыносимый звук, как будто кто-то вел по стенам дома, а то и по стеклу стальными когтями. Окна были задернуты холщевыми занавесями.

– Окна маленькие, – произнес в тишине Мадр. – Переплеты литые, бронзовые. Похоже, этот Глайн не скупился на безопасность.

– Зверя боялся, – буркнул Клокс, сдернул со стены одну из шкур, накрыл ею разлитое варево, присел возле туши. – Не такого, а медведя шатуна. А может, и такого. А погиб, выходит, от человека. Зверь добычу в котел не ладит.

Дойтен подошел к корзинам, выдернул одну рубаху, поднял ее, поднес к лицу, ощутил запах дикого зверя, вернулся к скамье, покачал головой, разглядывая испорченный чехол, вытянул из него ружье и принялся забивать новый заряд.

– Думаешь, отбиться? – усмехнулся Мадр. – Хотя, наверное, правильно. Твой заряд нас и выручил. Он, да старик наш. Об него кто хочешь зубы обломает. Что думаешь разглядеть, Клокс?

– Понять хочу, – прищурился Клокс. – Что за имни перед нами?

– То есть, олфи это или класти? – задумался Мадр. – Дикий зверь или разумный враг в зверином обличье? Теперь ты этого уже не узнаешь. Да и какая разница?

– Большая, – покачал головой Клокс и прислушался к испуганному храпу лошадей за приоткрытой дверью конюшни. – Если он класти, то есть в облике медведя мог соображать как человек, то мы избавились от страшного врага, который мог быть главарем той шайки за стеной, – Клокс неодобрительно посмотрел на корзины. – А если он олфи – безмозглая зверюга, значит, есть кто-то, кто может управляться с ним. И тогда все куда хуже.

– Второе, – как будто с трудом растянул бледные губы в улыбке Мадр. – Магия. Я, конечно, не так ее чувствую, как ты, но уж определить, что не Краба ее накидывал, могу. Так что – олфи. Обычный имни и, значит, очень опасный зверь, от которого мы чудом избавились. И еще одно несомненно – все это связано с нашим делом. Не знаю, что произошло в Дрохайте, но что бы там ни случилось, оно еще не завершилось.

– Скорее всего, – согласился Клокс, и в этот миг Дойтен закончил возиться с ружьем и пристукнул прикладом о пол, заставив старика вздрогнуть.

– Ты мне сердце разорвешь! – прошипел Клокс. – Хватит стучать!

– Это не я, – мотнул головой Дойтен.

Стучали в дверь. Клокс медленно подошел к дубовой воротине, которая вела не в конюшню, а на улицу.

– Кто там?

– Клокс, это ты? – раздалось из-за двери приглушенно.

– Я, – побледнел судья. – А кто ты?

– Ты меня не знаешь, – послышалось в ответ. – Но у нас есть общие знакомые. Что с Крабой?

– Какие общие знакомые? – спросил Клокс.

– Давние, – как будто рассмеялся незнакомец. – Не будем ворошить прошлое. Ради твоей же пользы, Клокс. Почему ты отправился в Дрохайт этой дорогой?

– Время дорого, – ответил Клокс.

– Жизнь, значит, не дороже? – поинтересовался незнакомец и закатился в булькающем смешке. – Не бережешь ты себя, судья. А ведь едва не погиб. По собственной дури. Что с Крабой?

– Он убит, – ответил Клокс. – Что вам нужно? Что ему было нужно?

– Того, что нам нужно, у тебя нет, – ответил голос. – И если бы Краба это уяснил получше, он бы сейчас был жив. Сказал же ему, закройся и никого не принимай без меня. Подойду сразу, и пяти минут не пройдет. Нет, все сам хотел сладить… Жаль его, хороший был воин.

– Мне себя жальче, – не согласился Клокс. – Чего у нас нет?

– Того, что есть в Дрохайте, – ответил голос. – Ты же прибыл сюда по особому делу? Ну так и занимайся… своим особым делом. А я буду за тобой приглядывать.

– Зачем? – спросил Клокс.

– У меня свой интерес, – снова рассмеялся незнакомец. – Тебе о нем знать не нужно. Конечно, если тебе собственная жизнь все-таки дорога. Хотя старость, судья, – как старый конь. Овес жрет, а от седла прогибается.

– Кто ты? – заорал судья, ударив сапогом в тяжелую дверь.

– Тогхай, – раздалось где-то и здесь, и не здесь, и как будто в головах сразу и у Клокса, Мадра и Дойтена, и из-под опрокинутого котла, и из оскверненного дымохода, и из-за двери, закрытой на засов.

– Кто? – не понял Клокс.

– Узнаешь, – раздалось чуть слышно, и за стенами все стихло.

– Ушел? – спросил Дойтен.

– Боюсь, что мы узнаем это только утром, – снова растянул губы в бледной улыбке Мадр. – Или хочешь выглянуть и посмотреть? Если кому до ветру надо, пожалуйте в конюшню. Я, к примеру, дальше не ходок.

– Что это значит? – спросил Клокс, отойдя от двери.

– До утра мы доживем точно, – зажмурился Мадр. – И меня это вполне устраивает. А пока нам придется довольствоваться компанией двух трупов. И знаешь, Клокс, удивительно, но я совершенно не хочу есть! А ты, Дойтен?

– Нет уж, – сглотнул Дойтен.

– При чем тут жратва? – сплюнул Клокс. – Что думаете?

– Не только мы посланы сюда, – пробормотал Дойтен. – Я не знаю, что случилось в Дрохайте, но, похоже, что это интересует не только Священный Двор.

– С чего ты взял? – открыл глаза Мадр.

– Тогхай – не имя, – объяснил Дойтен. – За Черной грядой – дирги там или еще кто – так называют посыльного.

– Посыльного? – удивился Клокс.

– Особого порученца, – прошептал Дойтен. – Переговорщика, устроителя, примирителя или тайного убийцу. Избранного. Того кто торит путь. Пробивает и метит дорогу. И ветер тоже так называют. Ветер с запада. А еще духа, демона, которого выкликивает в танце шаман. Того, что за людьми присматривает. Его так и зовут иногда – соглядатаем.

– А ведь это была его магия, – проговорил, снова закрыв глаза, Мадр. – И он мог выкурить нас отсюда, как бортник пчел из дупла.

– Но не сделал этого, – кивнул Клокс и вновь посмотрел на тушу. – И гибель огромного зверя, которого он назвал хорошим воином, менее важна для него, чем то, что стряслось в Дрохайте. Интересно, о каких общих знакомых он упоминал? Значит, говоришь, за Черной грядой? Шипы-то ведь тоже оттуда родом?

– Угу, – буркнул Дойтен. – С другой стороны, до Нечи больше двух тысяч лиг. И шипы не диргские. Хотя там и без диргов полно погани, не к ночи будь она помянута.

– Что же все-таки стряслось в Дрохайте? – вдруг засмеялся Мадр.

Зубы его явно стучали друг о друга.

– Не помню, – удивился Дойтен. – Голоса этого Тогхая не помню. Только что слышал и забыл! Как мы его узнаем?

– И я не помню, – замер Клокс.

– А не было голоса, – снова клацнул зубами Мадр. – Стук был, а голоса не было. Он в голове звучал. У каждого. Страшное дело.

Глава вторая. Нюхач

О Чидском озере в Ардане слышал каждый. Черная, с зеленым отливом икра поставлялась с Чидского озера, белая бескостная рыба, ее источник, отсюда же, бесценная прозрачная рыбица добывалась только подледным ловом и только здесь, еще более дорогой опять же белый мех рэмхайнской куницы приходил с заснеженных берегов того же водоема. И вроде не так далек был этот край от стольного Тэра, от обжитых городков, ничем не огороженных сел и распаханных полей, но охотников прогуляться без особой нужды в здешние места находилось немного. Уж больно дурная слава ходила об окрестностях озера. О вздорных нравах здешних обитателей, которые не брезговали разбоем. О непролазной топи по его южному берегу, служащей обиталищем злого гнуса. Об опасных дебрях, заполняющих рэмхайнскую пустошь с севера. О самих рэмхайнских скалах еще севернее, где вечно происходило что-то непонятное и пугающее. Да чего там говорить, тот же страшный Бейнский лес начинался не так далеко. Конечно, сначала надо было бы миновать широкую Курсу и разгульный, пропитанный угольной пылью городок Амхайн, чтобы углубиться в опасную чащу, но что такое две-три сотни лиг в нынешние времена? С другой стороны, откуда же все-таки бралась бы в Ардане икра, рыба и белая пушнина, если бы не охотники и рыбаки? Ну или хотя бы не самые удалые из них?

Дойтену уже случалось бывать у Чидского озера. В Дрохайт – городок отчаянных чидских добытчиков, что пользовался едва ли не более дурной славой, чем весь здешний край, – его, правда, не заносило, но выбираться на берег из дебрей приходилось. Последний раз так и искупаться пришлось. Подлый амхайнский колдун уходил от троицы Священного Двора Рэмхайнской пустошью, путал следы и вздумал отсидеться под крутым берегом в холодной чидской воде. Хитрец дышал через выскобленную овечью кишку, прилепленную к еловому плывуну, но не учел, что каждый его вдох разносится окрест хрипом и хлюпаньем. Можно было, конечно, заткнуть устье кишки или воды туда плеснуть, Дойтен так тогда и сделал, да запуталась дыхательная снасть в корягах, а вместе с ней и бедолага. Вот и пришлось нырять, распутывать, вытаскивать на берег, а потом еще и приводить полуутопшего в себя, и все для того, чтобы доставить поганца в стольный Тэр и сдать властям на поругание плетьми и всяческое умаление зловредной плоти. Впрочем, до выплаты внушительных сумм, уворованных мастером дурманов и наваждений у наивных, хотя и хитроумных по собственному разумению амхайнцев, вряд ли могло дойти. Все успел спустить подлец в придорожных трактирах. Зато именно в том году Дойтен получил от предстоятеля Священного Двора благодарствование и два месяца отдыха, в которые и поехал в сторону родной Нечи, да не доехал, столкнулся в придорожном Граброке с молодой горожанкой и утонул на эти два месяца в ее прозрачных глазах.

Но с тех пор ему снилось море. Не светло-серое в зимнюю или зеленое в летнюю пору море возле утесов родной Нечи, а похожее на черное бескрайнее зеркало. Клокс в ответ на его сетование ответил как-то, что нужно было присматриваться, когда он в воду сигал, таким как раз и было тогда Чидское озеро – черным и гладким, но Дойтен только недоуменно помотал головой – в его сне Рэмханские горы вставали далеко у горизонта, точно за черным зеркалом, бледными силуэтами, перемежаясь с облаками, упирались в небо за его гладью, а как это могло быть, если он вместе с Клоксом и Мадром как раз и был на северном берегу, и горы вставали не за гладью, а за спиной и Дойтена, и всей троицы? Клокс только пожал плечами и буркнул, что гиблое это дело – толкование снов. Как захочешь, так и переложить можно, кто его знает, что то или иное сновидение значит, если сегодня снится одно, а завтра совсем другое? Может, суждено Дойтену оказаться и на южном берегу, а может и вовсе он чужой сон видит? А если хочет избавиться от морока, то уж пусть в следующее благодарствование не смолит лыжи в сторону Нечи, а добирается до Дрохайта, смотрит на черную гладь с южного берега и радуется, что сбылось его сонное знамение и никакого вреда оно ему не принесло.

Тогда Дойтен только посмеялся. Еще чего не хватало, тащиться на южный берег мрачного озера в забытый богами край, когда настоящее море – целый Цветочный залив в Тимпале под боком, не говоря уже о глазах его новой подруги-молочницы, которые показались Дойтену глубже любого моря, пусть и не так просто было до них добраться. Но вот ведь какая напасть – и нескольких лет не минуло, и вот он на южном берегу того самого озера.

Черного зеркала не было. Горы еще как будто угадывались в мглистой дали, а поверхность озера рябило мелкой холодной волной от стылого ветра. Ранним утром, когда троица выбралась из оскверненного двумя смертями дома егеря и наконец вдохнула не отравленного поганым варевом воздуха, а вольного арданского ветра, лица всех троих обжег накативший холод. Тяжелые снеговые облака к утру утонули в сером небе, и предзимний лес сковал бесснежный мороз, да такой, что пожухлая листва трещала под копытами лошадей словно подсохшая дранка с крыши рухнувшей крестьянской избы. Мадр тут же обошел дом со всех сторон, нашел свежие кости растерзанных лошадей егеря и много других следов. Редкие отпечатки тэрских сапог перемежались звериными следами, но и последние уходили обратно к покинутой путниками дороге.

– Волки? – спросил защитника Клокс, рассматривая стену дома, на которой белели свежие борозды, похожие на отметины огромных стальных крючьев, но Мадр, переведя взгляд с явно волчих следов на страшные выскобы, только пожал плечами и странно поежился, вглядываясь в по-осеннему голый лес. По всему выходило, что если в ночной стае таких, как Краба, хватало, то к словам их главаря, назвавшегося Тогхаем, следовало отнестись со всей серьезностью. И это понимали все трое.

Топь, в которую впадал тоже заледеневший с утра узкий ручей, встала от мороза, и судья махнул рукой в сторону зимних вешек, отмеченных серыми лентами, мол, через нее и нужно двигать. Может и развезет к полудню, но прихватило за ночь крепко, не только морозный пар вырывался изо рта при каждом выдохе, но и лед на лужах не проламывался от лошадиных копыт, хотя животных придется вести под уздцы, конечно. Дойтен было помедлил, вглядываясь в заросли заледенелой осоки, мрачный чужой взгляд чудился ему неотступно, но от дома пахло смертью и хотелось покинуть его как можно быстрее, и вскоре он уже спешил за Клоксом и Мадром. Но стоило им пройти по топи лиг пять, как за их спинами поднялся столб дыма. Лесные старатели явно спешили сжечь все следы о происшедшем, не дожидаясь, пока храмовые старатели отдалятся. Еще через час впереди показалась вспененная холодным ветром поверхность озера, хотя по его закраинам уже намерзала наледь.

– С божьей помощью вырвались, – осенил живот священным кругом Клокс, показывая на узкую дорогу, что вилась вдоль топкого берега. – Отсюда до Дрохайта пара десятков лиг, к полудню доберемся.

– Да уж, дорожка еще та, – с сомнением покачал головой Мадр, разглядывая тонущие в прибрежной болотине черные бревна гнилой гати. – Хотя, по морозцу и верхом выдержит. Однако, не знаю, как у нас сладится в Дрохайте, но потом лучше сделать крюк и возвращаться через Тэр.

– Рано говорить о возвращении, – проскрипел Клокс. – Рано. Вот демон… Ты посмотри, что творится!

Дойтен обернулся. Упирающийся в небо серый столб за спиной, который поначалу можно было счесть дымом от большого костра, налился чернотой, изогнулся от ветра и даже издали как будто сверкал искрами. Горел явно сам дом. Займется лес или не займется? Вряд ли, редок он в этом месте, а там, кто его знает. Но как они сумели? Значит, все-таки горючими были древние кедры? А ну как их действительно пролили маслом? Почему же их не зажгли, когда троица Священного Двора была внутри? Или масло тоже хранилось под крышей? А не магия ли это? А что если и в самом деле неведомым убийцам нужно это разбирательство в Дрохайте?

– Кто они? – спросил усмиритель то ли Мадра, то ли Клокса, то ли самого себя, потому что ответ, казалось, клубился где-то внутри него самого, но ответа не услышал и понял, что прошептал собственный вопрос чуть слышно, однако повторять его не стал и вслед за спутниками начал спускаться к воде.

Они и в самом деле добрались до Дрохайта только к полудню, но увидели город уже через час. Дорога обогнула болотистый мыс, и Дойтен, который, понемногу избавляясь от ужаса, уже посмеивался, что хваленый чидский гнус вымерзает от стыни, иначе что тогда потрескивает в болотистом ельнике, вдруг придержал лошадь. У противоположного берега большого залива посреди рябой водной глади черными ступенями, вырастая из собственного дрожащего отражения, поднимался город. Он словно выползал из той самой черноты, что наполняла сны Дойтена. Из черных лодок и прибрежных камней. Из щетины кольев, торчащих из воды, на которых как будто колыхались на ветру обрывки сетей. Из бездонных глубин, потому как не могло на мелкоте выситься похожее на ступенчатую скалу сооружение. Продавило бы оно илистое дно и скрылось из глаз, если только его не строили, как строят из базальтовой пыли огромные гнезда смертельно опасные горные осы, и то, что уходило на дно, туда и уходило, пока не остались только башни и крыши самых высоких зданий, смыкающихся друг с другом неприступными стенами.

– Какой же это город? – оторопел Дойтен. – Это больше похоже на замок какого-нибудь безумного барона из средних земель… Если бы он имел войско в пять тысяч мечников.

– Мечников – не мечников, но тысяч пять горожан в Дрохайте наберется, – кивнул Мадр. – Вот только барона никакого нет. Хотя, какие это горожане? Народ в основном пришлый…

– Барона точно нет! – обернулся Клокс. – Да и не нужен он здесь. Эх, была бы лодка, чтобы лошадей завести в нее, уже через четверть часа стучались бы в городские ворота. А по берегу еще пехать и пехать. Зато какой вид! Только не думай, что это башни друг выше друга бугрятся. Сам остров как каменный бугор, а дома лишь взбираются по его склонам. Мы-то с Мадром уже бывали здесь. Сразу скажу, не по нраву этот город моим костям. Ни одного домишки из дерева. Всюду камень, чтобы не полыхнуло что-нибудь при такой тесноте, и хорошо, если бы какой-нибудь известняк, так ведь нет… С деревом в Дрохайте строго. Только для растопки, да и то… Тут углем топят. Везут его издалека, каменный уголек из-под самого Амхайна водным путем, древесный – жгут за топью. Ямы как раз у заставы, до которой мы не добрались. Там целая деревенька в полусотню душ. Ну и острожек небольшой. Знал бы ты, какое там пиво умельцы варят…

– Даже если все сладится, надо и в самом деле другой дорогой возвращаться, – напомнил о недавней тревоге Мадр. – Да и в Дрохайте пиво не хуже.

– Сладилось бы еще, – отозвался Дойтен, оглядываясь на дым и чувствуя, как ужас снова начинает стягивать кожу на макушке. – Однако, немало камня на город пошло. А где же строители брали материал? Тут же топь кругом?

– А кто их знает, – тоже с беспокойством обернулся Клокс. – Думаю, что-то в виде скал на самом острове торчало, что-то из воды выволокли у берега. А что-то и везли на лодках издалека. Или ты на северном берегу не был? Говорят еще, что внутренности этого каменного холма, на котором стоит город, высверлены насквозь тайными или нетайными ходами. Подземельев полно. Отсюда и камень. Впрочем, теперь-то он зачем нужен? Все уже выстроено, и не притулишься с новым строительством. Если только вверх дома поднимать.

– Да куда же вверх? – не понял Дойтен. – Все ж таки не муравейник, а город.

– А чем тебе муравейник не город? – буркнул через плечо Мадр. – Захочешь жить, и муравейник сгодится.

– Да кто ж тут хочет жить? – разозлился Дойтен. – А гнус? А дорога? Вся жизнь на острове. Улочки узкие, наверное, и не разойдешься, если что. Не понимаю.

– Многие хотят, – обернулся защитник. – Улочки не такие уж и узкие. Дома выстроены на совесть, века простояли и еще века простоят. Гнус ветерок сдувает, королевскую стражу – дурная слава здешних мест. Хотя… Дрохайт, конечно, опасное место, но кому как. Для лихих людей – это укрытие. Для всякой голытьбы – мечта о воле и надежда озолотиться в нелегком промысле. Для смелых купцов и торговцев – немалый барыш. Для гонимых – передышка. Для тайных злодеев – гнездо. И для всех скопом – место отдыха. Охотники так и говорят – лежка. Дела-то в других местах обделываются. А там где лежка, гнездо, там покой и благодать. Правда, я слышал, и здесь важные люди потолковать горазды, кое-кто лишь из-за этих разговоров сюда добирается. С другой стороны, и скорняки здесь, и коптильщики, и прочая ремеслуха. И ни мытарей тебе, ни королевской стражи, ни воровской гильдии… Да, всякое непотребство случается, но это так… Как мусор, который везде. Но не в том дело. Важное свойство есть у этого города. Колдовства в нем нет.

– Колдунов в него не пускают, что ли? – нахмурился Дойтен. – Слышал я что-то, да уж не помню что…

– Да уж нет, – покачал головой Клокс. – Пускают. Никто и не вздрогнет. Да что толку? Никакая магия в нем силы не имеет.

– Это как же? – не понял Дойтен. – А если у колдуна ярлык на колдовство имеется? Или он такой силы, что щелчком пальца может людей мертвить?

– В Дрохайте он может хоть общелкаться, – усмехнулся Мадр. – Да и не встречал я еще таких колдунов. Почти не встречал… А ярлык… Подтереться им можно. Хотя, травы и снадобья действуют как везде. Но тут магия не при чем.

– А как же эта самая… – Дойтен подергал себя за ус. – Майстра, что ли?

– Так я же и говорю, – покосился на Клокса Мадр. – Майстра – это не ведьма. Просто особенная баба.

– Особенная? – не понял Дойтен.

– Как твоя подруга, на которой ты с головы съехал, – с какой-то тоской прошептал Клокс. – Только твоя горожанка особенная для тебя одного, а майстра для любого. Но не в том смысле, что под любого ложится, нет. Тем более здешняя, которая жена бургомистра. Нет, она с ума любого сводит. Не магией, а одним взглядом. Кстати, здешняя-то сюда как раз и приехала когда-то, чтобы клеймо ведьмы стряхнуть. Мол, нет колдовства в Дрохайте, и я не колдунья.

– Бывает же такое, – покачал головой Дойтен. – То есть, любой колдун здесь пустое место?

– Ну, пустое – не пустое, а ремесло менять придется, – пожал плечами Мадр.

– Отчего же об этом слухов не ходит? – удивился Дойтен. – И кто же так устроил?

– А никто наверняка знать не может, – крякнул Клокс. – А слухи прочие страхи о здешних местах перебивают. И устроитель этого самого колдовского слепого пятна, кстати, тоже неизвестен. Или возьми, к примеру, те же Стебли, которые этот Краба проклятой крепостью обзывал. Там ведь тоже напасть своя имеется. Наоборот, есть магия, которая действует сама по себе, никого ненужного в крепость не пропускает. Да и из нужных все нутро выволакивает. И устроителя у той магии тоже никакого нет. Или сгинул, если был. А что если Дрохайт и Стебли ушко и острие от одной иголки? Не так уж они и далеки друг от друга. Так что… у Священного Двора к Дрохайту особый интерес. Вот, поэтому мы и спешим. Вдруг какая магия поперек этой силы встала? В городе, кстати, народцу избыток должен быть. Уж точно не меньше, чем в твоем Граброке. Зимняя путина – это и рыбалка, и охота сразу.

– Однако, далековат этот Дрохайт от хоженых дорог, – заметил Дойтен.

– А что дорога? – пожал плечами Мадр. – Есть способы и попроще, чтобы сюда явиться. Река, например. Хотя, все кому надо было, должны были уже прибыть. А как обозы потянутся, и нехоженые тропы под тракты сойдут. Берег, кстати, ближе к острову, чем кажется. Можно добраться, не замочив ног. Плывун имеется. Он с близкого места брошен, не видно пока, но там до гати всего чуть за сотню шагов. Мысок болотистый выдается. Так там и столб мытарский торчит. Граница Сиуина и Тэра.

– Так чей остров-то? – начал что-то понимать Дойтен.

– А ничей, – развел руками Клокс. – Северный берег озера весь сиуинский, конечно, хотя ни одного стражника ты там не встретишь. Этот пополам делится с Тэром. А сама гладь – считай, что общая. И остров тоже. Тут даже стража местная. Рыбаки и охотники отваливают десятину, на том и довольны. Маленькое королевство! Вот только короля никакого нет, а есть совет глав цехов и выборный старшина, который уж что надо кому надо сам отправляет, чтобы иметь благосклонность и Тэра, и Сиуина. Бургомистр, как его здесь кличут. Выборный, но полновластный. Но и сэгат от Священного Двора – на месте.

– Он-то здесь зачем? – удивился Дойтен.

– Многовато разбойного люда в городе, – засмеялся Мадр. – Есть, что замаливать. Кстати, в городке все храмы имеются. Не только от Святого Двора. И Храм Присутствия, и Храм Тасуила, и даже Храм Ожидания Воли Всевышнего.

– Ты еще скажи, храм черной троицы, – сплюнул Клокс. – Только разрешенные, да и что там… храмы. Часовенки в основном, да и те почти все под замками, не заманишь сюда священников. К тому же тесно в Дрохайте, слишком тесно!

– А как же тогда с лошадьми? – нахмурился Дойтен. – А трактир-то там хотя бы есть?

– Для наших лошадей место найдется, – кивнул Мадр, – хотя, лошадей в городе немного. Но под обозы место имеется.

– И трактир есть, – кивнул Клокс и похлопал себя по животу. – И я скажу тебе, что это всем трактирам трактир, потому как что может быть важнее трактира для этакого обиталища? Трактирщик – второй человек на острове после бургомистра!

– Уже лет восемь, как первый, – поправил судью Мадр. – Или и первый, и второй сразу. Потому как последние годы он бургомистр и есть. Старина Байрел держит островок железной хваткой!

– Ага, – поморщился Клокс. – Хваткой, как же. Хитростью и мудростью! Тут такая публика, что железная хватка не поможет. Между пальцев выскользнет. Так что… по-разному выходит. Хотя, и с согласия совета. И к Священному Двору он тоже со всем уважением. Кстати, и дела своего не оставляет. Говорят, что порой как в былые времена к плите встает! Вот тогда в его трактире вовсе не протолкнуться.

– Один, что ли, трактир в Дрохайте? – не понял Дойтен.

– Полно, – проглотил слюну Мадр. – Больших, правда, не отыщешь, зато мелких забегаловок, стряпух – без счета. Никак тут одним трактиром не обойдешься…

– Плывун, значит? – поморщился Дойтен, на ходу затягивая ремень на пустом животе. – А почему не мост? Что там – чуть за сто шагов…

– Какой тут тебе мост? – поперхнулся Клокс. – Вот ведь… Сваи забивать бесполезно, глубина большая. Тут и в топь сваи не забьешь, уходят на всю длину. Граничный столб и тот падает то и дело. Так что или плывун, или лодка. Он же вроде такой же гати, но в воде. Сгнивает, конечно, ну, его сверху и перестилают. Так себе дорожка, я тебе скажу. Но по морозцу…

– По морозцу очень даже, – кивнул Мадр.

– А отчего тут так? – спросил Дойтен. – Ну, в том смысле, что никто руку на этот островок не наложит?

– А чтобы была отдушина для всякой погани, – понизил голос Клокс. – Понимать надо! Когда отдушины нет, оно же еще хуже бывает. Или силы такой нет, чтобы эту занозу к рукам прибрать. А может, он и принадлежит кому-то, кого мы не знаем. Но ты не думай, за этим Дрохайтом и Тэр, и Сиуинн присматривают.

– Чьими же глазами? – прищурился Дойтен.

– А вот как раз нашими и присматривают… – хмыкнул Клокс и снова оборотился к дымному столбу. – А может, и еще чьими-то… Ты главное запомни. Дома на этом островке стояли, когда еще ни Тэра, ни Сиуина не было. И одним демонам известно, кто их строил, и что за корни их на этой кочке удерживают. Древнее этого городка разве только Эдхарский мост, развалины Бейна да крепость за этим озером. Да и то… Не забыл, о чем предупреждал нас Ата?

Дойтен недоуменно наморщил лоб. Даже Клоксу, чего уж говорить о простом усмирителе, редко приходилось внимать изречениям верховного предстоятеля Священного Двора. К тому же был тот относительно молод, да и говорил путано и непонятно.

– Эх… – сплюнул Клокс.

– Надевая древний доспех, – подал голос Мадр, – помни, что броня его может оказать крепка там, где защита тебе не нужна. А там, где нужна, – заостренные шипы, повернутые внутрь. Вот такая умная мысль. Или чушь полная. Где он, этот древний доспех? И какого демона его на себя пялить?

Плывун и в самом деле оказался неважной переправой. Даже скованные морозцем стянутые между собой цепями плоты ощутимо вздрагивали и уходили вглубь под тяжестью всадника, поэтому спутники не только спешились, но и держались на расстоянии друг от друга, так что уже на приступке берега перед высокими и черными, но все-таки деревянными воротами Клокс разговаривал со стражей один. Разговор отчего-то затянулся, да так, что Дойтен даже начал нащупывать ружье в порченом чехле, рассматривая странное выжженное пятно на одном из плотов, словно костер на нем разводили, но ворота, наконец, дрогнули. Клокс повернулся и махнул рукой спутникам, мол, заходите, пока служивые люди не передумали. Кто-то из стражи побежал вверх по напоминающей сумеречную горную расщелину улице, остальные смотрели на гостей города если не со страхом, то с тревогой. Дойтен пожал плечами, уж больно одетые кто во что горазд вояки походили на дорожных грабителей, подхватил уздцы, еще раз оглянулся на прихваченное морозом болотное редколесье за спиной и поспешил вслед за Мадром на твердый берег.

– Беда в городе стряслась и бедою погоняет, – зло буркнул нагнавшим его спутникам Клокс уже за воротами и, попыхивая морозным парком, добавил. – Стражник к болтуну Дилбу побежал. Так тут младшего брата бургомистра кличут. Известит его о случившемся с егерем. С последним из четырех в здешних краях. Еще три заимки сгорели на прошлой неделе. Так что наша – последняя. Но что там случилось с теми егерями, никто не знает.

– Не думаю, что кто-то из них уцелел, – помрачнел Дойтен и втянул морозный воздух. Город пах нечистотами, жареным мясом, соленой рыбой, квашеной капустой и как будто тленом. Если бы не пустой живот, впору было бы вывернуться прямо под ноги.

– Даже четыре заимки – все не город, – пожал плечами Мадр. – Я так понял, что самого бургомистра на месте нет?

– Уехал на сиуинскую заставу, – сплюнул Клокс. – Уже дня три как. Разминулись мы с ним, получается. Вернуться должен сегодня. Надеюсь, что вернется. Могли ведь и попутчиками стать, если бы помедлили в топи. Хотя… Хорошо, если к заимке на дым не пойдет, а то заждемся мы его тут. Так ведь пойдет же! Ну ладно… С ним полсотни лучших стражников, старший от рыбаков, оба сына, так что не удивляйтесь, что вместо них вроде как отребье на ворота встало. Это охотники. Не лучшие, конечно. Лучшим нет нужды в охранники рядиться. Но при надобности Байрел может и тысячу воинов выставить. Вроде тех, что на воротах сейчас.

– Гвардия еще та, – скорчил гримасу Мадр.

– Какая есть, – отрезал Клокс. – Главное, что за свой город биться готовы.

– Зачем ему на заставу? – удивился Дойтен. – Да еще в такой мороз? Ты же сам говорил, что у него пиво не хуже. Или и до него слухи об этих шипах дошли? Мы долго еще будем толкаться тут? Может, пора в тепло? Да и лошадок стоило бы пожалеть!

– Пожалеем еще, – прошептал Клокс, и Дойтен вдруг с удивлением понял, что судья по-прежнему охвачен ужасом, к тому же едва ли не таким же, как и в зимовье егеря. – Нету больше заставы. Над нею дым стоял на днях такой же, как и над егерским домом сегодня. Ходят слухи, что все заставщики мертвы.

– Как мертвы? – оторопел Дойтен. – С чего бы это? Там же острог. Да и деревенька угольщиков этих. Вы же вроде сами о том толковали? Все ж не одинокий дом. По-воински и от стаи медведей можно отбиться!

– Не было медведей, – посмотрел в глаза Дойтену Клокс. – Охрана говорит, что один стражник уцелел. Вскочил на лошадь и примчался сюда, как только ноги кобыле не переломал на этой гати. Еще до пожара. Он и рассказал. Глотки перерезали всему острогу. Всей страже, ясно?

– Кто? – спросил Мадр.

– Неизвестно кто, – буркнул Клокс. – А чем – известно. Небольшим ножом. Чуть больше ладони.

– Ты это подожди, – вовсе забыл о морозе Дойтен. – Как так? Чем известно, а кто неведомо? Кто нож в руках держал? И что, стражники сиуинские так и смотрели, когда их резали одного за другим?

– А ты разве не смотрел прошлым вечером, как этот Краба разорвать нас на части собирался? – взвился Клокс. – Так бы и хлопал глазами, если бы я чехол твоего ружья не испортил! Или забыл, что такое морок сотворенный?

– Так это… – обескуражено потер подбородок Дойтен и тут же нащупал на груди храмовый оберег. – Смысл же должен какой-то быть? Не из-за пива же? Какого демона?

– Если бы я знал, – хрустнул кулаками Клокс. – Но, судя по всему, история эта и бургомистра зацепила. Еще бы, ссориться с Сиуином ему никакой охоты нет. Но у нас пока другая забота. Подождем еще минуту. Весь остров полторы лиги на лигу, сейчас вернется посыльный. Забудьте пока про пиво и тепло. Все будет, но сначала – дело.

– Я так понимаю, что сейчас мы узнаем, зачем нас сюда вызвали? – прошептал Мадр, озираясь, словно за темными, почти черными, сложенными из тяжелых камней стенами могли притаиться неведомые соглядатаи.

– Надеюсь, – кивнул Клокс. – Во всяком случае, ждут нас тут словно божьих вестников, а в чем дело – не говорят. Жуткий секрет вроде бы. Своими глазами все увидите, мол. А вот паренек тот, что с заставы прибежал, говорят, до сих пор трясется. И вправду вещает, что нож сам его друзей поубивал. Застыли они словно столбы. И он летал между ними и каждому глотку вскрывал от уха до уха. А ему самому в какой-то момент словно пинка кто-то отвесил!

– Так нас из-за этого ножа сюда послали? – нахмурился Дойтен.

– Знали бы, так послали бы из-за ножа, – ответил Клокс, – но послали по какому-то другому поводу…

– Его отпустили, – догадался Мадр. – Того паренька. Специально отпустили, чтобы тот ужас, которым он пропитался, накрыл город.

– Тут и без него ужаса полно, – повернулся на звук шагов Клокс. – Кажется, гуляет смертушка по этим улицам. Вопрос в одном – в какие одежды она рядится?

Из-за поворота вместе с запыхавшимся стражником появился высокий человек средних лет в богатом, но неухоженном одеянии, в потасканной лисьей шапке с распущенными клапанами и с заросшим светлой щетиной одутловатым лицом. Приглядевшись и явно узнав Клокса, он просиял улыбкой и тут же начал кланяться и размахивать руками:

– Ну хоть умного человека прислали, а не какого-нибудь храмового истукана. Сколько же лет мы не виделись уже? Три года? Четыре? Пять? Доброго здоровья, господин судья, вам и вашим спутникам. Братишки моего, похоже, раньше вечера не будет, но было велено, чтобы прежде отдыха вы бы ознакомились с существом дела. Лошадей оставляйте страже, будут пристроены на конюшню и обихожены, не сомневайтесь. И поклажа ваша доставится куда надо без потерь. Иначе разговор короткий, чего уж там. Тут у нас строго, хотя народец еще тот. А сами за мной. Да, если кто еще не знает, меня Дилбом кличут. Я вроде как брат своего брата тут. Да, случается и такая работка. Не самая плохая, смею заметить, хотя, бывало и похуже. Дело это, надо сказать, жутко тайное, хотя весь город знает о нем в подробностях. Ну так ведь знать и понимать, не одно и то же? Да не тушуйтесь вы, за мной давайте, за мной. Что, и ружье в руках потащите? Вот ведь незадача… Хотя, кто его знает, будь я при пушке, ну вроде тех, что на тэрских стенах стоят, и я бы покатил ее за собой…

Он и в самом деле оказался неутомимым болтуном, этот Дилб. Хотя за все то время, что Дойтен тащился за ним по поднимающейся к вершине невидимого холма улице, никакого секрета не выдал, пусть даже слова и вылетали из него вместе с дыханием так, что казалось, будто он выговаривает их не только на выдохе, но и на вдохе.

– Однако, у вас там в Святом Дворе у кого-то язык длиннее, чем положено. Вот смотрите, позвали по происшествию только вас. Наш сэгат Райди при мне голубя отправлял. И вроде по-первости и тайну удерживали так, что не придерешься, однако, не далее как пять дней назад прибыли дознаватели из Тэра. Понятно, что они ближе, но откуда прознали про нашу беду? Да и не просто дознаватели, а троица из самого Храма Присутствия! И ведь, что самое удивительное, главой там у них баба. Да, она самая, при всех причиндалах. Жаль, что на лицо не так уж молода, хотя, это как посмотреть – кому баба в летах чудится, кому молодица, не разглядишь точно. Сам не приглядывался, не до того было. Хотя по стати все же молодица. Вы ж должны понимать, у нас тут с девками не очень так. Бабы порой в темных углах мерещатся. Хозяйки, конечно, имеются, но вот чтобы для плотского естества – сильная нехватка. Публика-то все больше мужицкая. Так что всякая баба что тебе глоток воды в сухом месте. Однако к этой никто и близко не подходит. Ужас охватывает. Я иногда думаю, что как бы ни больший, чем от самой причины всего.

– Так в чем же причина?! – не выдержал наконец Клокс, когда большая часть города осталась за спиной провожатого. – Отчего все попрятались? Ни одного рыла на улицах! Мимо трактира прошли, даже пьяных не увидели! Ты расскажешь или нет?

– А вот сейчас все сами и увидите, – поклонился судье у дверей приземистого храма Дибл и грохнул деревянной колотушкой, что висела тут же. – Чего зря языком-то трепать? Я же не болтун какой. Был бы болтун, давно бы все выболтал, а я с пониманием. Лишнего слова не скажу без нужды. Какую бы тут на меня напраслину не возводили. Райди! Где ты там, храмовый потрох? Служивые по твою душу прибыли! Из самого Храма Священного Двора – Храма Нэйфа!

Из дверей показался пожилой сэгат с глазами навыкате на морщинистом сухом лице, растянул губы в непослушной улыбке и последовательно потряс руки сначала Клоксу, отчеканивая дребезжащим голосом его чин и имя, затем Мадру, повторяя почти то же самое, наконец, Дойтену, сделав паузу, чтобы тот успел представиться, и самому Дилбу, который выдернул руки и принялся втолковывать сэгату, что они уже виделись сегодня не менее трех раз, и еще могут столкнуться, хотя и не хочется того Диблу, но городок маленький, хочешь – не хочешь, все одно лбами упрешься.

– Хватит болтать, – неожиданно проскрипел Райди, запахнул потертое котто и махнул головой, приглашая следовать за ним. – Спешить, конечно, некуда, но откладывать еще никудее. Да, ты… – он строго посмотрел на Дойтена, пожевал сухими губами и кивнул на ружье, – дуру эту с плеча сними. Или своды мне разворотишь, или стрелялку свою погнешь.

– От дури зависит, – кивнул Дилб. – Но своды вряд ли. Крепкие у нас тут своды.

Дойтен послушно снял с плеча ружье, хотя и удивился мгновенному обращению сэгата из седой развалины в твердого храмового чиновника и вновь, как было заведено, оказался последним среди вошедших под низкие, но крепкие своды.

В этом городе и в самом деле все было сделано из камня. Даже там, где нельзя было обойтись без дерева, оно было оковано и укреплено железом. Внутри храма, насколько усмиритель мог разобрать в тусклом свете масляных ламп, тоже все было из камня или из железа, скамьи так и вовсе сверкали отполированными гранитными гранями, хотя все же большая часть утвари, судя по черно-зеленому налету, оказалась вырезанной из известняка. Однако Райди времени на разглядывание молельного зала и алтаря не дал, прошел между двух колонн к следующей двери, подхватил один из висевших на стене светильников и зашагал по узкому коридору куда-то вниз, уводя ошарашенных гостей по скользким ступеням не только от простора в невыносимую тесноту, но и от недолгого тепла вновь к стылому холоду. Где-то впереди загремели ключи, заскрежетал замок, и Дойтен вслед за спутниками если не по виду, так по эху от стука каблуков почувствовал пространство вокруг себя. Райди впереди поднял лампу над головой, Дилб угловатой тенью метнулся в сторону, прискакал еще с двумя лампами, зажег их, и Дойтен понял, что находится посередине обширного помещения, всем содержанием которого, если не считать распиханный по углам хлам вроде треснувших кувшинов, служит деревянный ящик, покрытый изморозью, словно он был наполнен льдом.

– Известно дело, – бормотал Клокс, пока Райди развешивал на крючьях над ящиком лампы. – Лед в нашем деле это никогда не пряная ветчина. Или почти никогда не пряная ветчина. Это обычно какой-нибудь мерзкий труп. Добро еще, если один. Ни разу еще не было, чтобы храмовых старателей вызвали по поводу обнаружения запаса пряной ветчины, а уж стоит появиться какому-нибудь ужасному трупу, так сразу. Нате вам! Ну, что там?

– А ну-ка, – дождался окончания тирады судьи Райди и махнул рукой Дилбу. – Отворачивай.

Они взяли за края мешковину, накрывающую ящик, и отвернули ее к ногам, как оказалось, прикрытого ею тела. Клокс ощутимо скрипнул зубами, Мадр судорожно выдохнул, а сам Дойтен забыл, что он должен был сделать – вдыхать или выдыхать, поэтому какое-то время просто разевал рот.

Лежащий на льду труп был одет в обычную походную тэрскую одежду – шерстяные порты и рубаху, плащ и поддевку, причем под всем этим на удивление чистым и богатым одеянием имелось и заляпанное кровью нижнее белье и даже немалое мужское достоинство, поскольку одежда была разрезана от горловины до паха и развернута на стороны, являя запекшуюся рану ниже сердца мертвеца. Но ужасным было не это. Крепкая мужская шея над ключицами завивалась светлым волосом, который чуть выше обращался плотной серой шерстью, покрывающей уже не лицо, а морду хищного зверя – волка или кого еще похуже.

– Мертвые угодники… – только и смог вымолвить Клокс. – Это что еще за пакость? Нет, ну понятно, что имни нам не в диковинку. Разное приходилось и видеть, и слышать о разном, но это что такое?

– Нюхач, – вздрогнул от сухого женского голоса Дойтен, оглянулся, но разглядеть незнакомку не смог, поскольку лицо ее скрывал полумрак. – Обыкновенный нюхач, который хоть и великая редкость, но не чудо. Поди и ярлык у него есть. Или был, скорее. Не думай, судья, это не урод какой, не песьеглавец из древних сказок, хотя его ты как раз и видишь, а умелый имни, что сумел перекинуться лишь одной своей частью, а именно – головой. Хотя, что это я? Конечно, не просто умелый имни, а особая порода. Обратившись головой в зверя, он не стал зверем, а оставался добропорядочным подданным. Но выполнял при этом важную работу. Шел по чьему-то следу. И, кажется, удачно. Хотя и не в полной мере. Нюхач, одним словом.

– Нюхач, – хрипло повторил Клокс. – Слышал я о таком, но как-то не доводилось сталкиваться… И кто же послал этого нюхача? И что он… вынюхивал?

– Кто послал – не так уж и важно, – ответила незнакомка. – Или важно, но не теперь. А вот что или кого он вынюхивал… очень. И, судя по тому, что никто, за исключением бургомистра и полусотни его стражников, город не покидал в последние две с лишним недели, этот неизвестный все еще в Дрохайте. Ведь именно он убил нюхача. Он и никто иной. Надо бы отыскать мерзавца, потому как сам нюхач зла не нес. Пока его убийца не прикончил еще кого-нибудь. Но мы еще поговорим с тобой об этом, Клокс. Как будешь готов, загляни в Храм Присутствия. Я там остановилась.

– Вот, – кашлянул Дибл, сдвигая распахнутую на мертвеце одежду, и Дойтен разглядел лежащий на льду странный меч с простецкой гардой и как будто неумело выкованным клинком. – Это было в ране. Но там еще много вопросов осталось, много. Похоже, не этим мечом его убили.

– Подождите, – словно ожил Клокс, – почему же не этим? Впрочем, ладно, об этом не здесь, и не сейчас. Почему же не важно, кто его послал? Как раз очень важно! Да и это… с кем имею честь?

– Ушла, – неожиданно коротко брякнул Дибл.

Незнакомки и в самом деле уже не было в подземелье.

– Кто она? – спросил Клокс.

– Старшая тройки от Храма Присутствия, – вновь задребезжал неуверенным голоском Райди, оглянувшись на странно примолкшего Дилба. – Вроде и баба, но бабой не назовешь. Алаин ее имя. Вам Дилб разве не наболтал еще про нее? Должен был наболтать, за ним не задержится.

– Что с тобой, Мадр? – повернулся к побледневшему защитнику Клокс. – Бабы испугался?

– Нет, – прокашлялся Мадр и смахнул пот со лба. – Почудилось что-то. Да успокойся ты. Показалось, наверное.

Глава третья. Майстра

– Вот здесь это и произошло, – произнес Дилб где-то через полчаса и посмотрел на Клокса так, словно старик должен был немедленно назвать ему и имя убийцы, и поведать обо всех обстоятельствах еще не столь давнего события.

Дойтен с тоской сглотнул. В животе было пусто, пережитое прошлой ночью еще не выветрилось из головы, да и не могло рассеяться вовсе, а передышки, кажется, все еще не предвиделось. К тому же в узком тупике между трактиром и постоялым двором, куда Дилб привел спутников после осмотра трупа в подвале храма, стоял отвратительный запах порченной еды. Явно не от того, что посетителей заведения кормили отбросами, а от того, что не чистили лоснящиеся протухшим жиром чаны. Хорошо хоть ни мух, ни прочей поганой живности у грязных емкостей глаз не замечал, морозом прибило и тех, и других. Разве только пара ободранных кошек презрительно смотрела на нежданных гостей трактирных задворок с каменного парапета. Выход из темного тупика на такую же темную улочку был почти перегорожен смоленными ящиками из-под рыбы да выгородкой для угля. Окон на черных стенах сходу приметить не удалось, только две двери нарушали каменное однообразие. Одна вела на кухню, другая в обеденный зал. Мадр открыл их одну за другой, заглянул внутрь и даже опустился на колени, немало, вероятно, позабавив случайных свидетелей его дотошности. Дойтен скинул с плеча ружье и задрал голову. Серое небо казалось полосой грязного стекла.

Клокс помахал для согрева руками, потрепал по огненно-рыжей голове жмурящуюся худую девчонку-малолетку – трактирную служку, которую вызвал во двор Дилб, покосился на крутолобого здоровяка, только что заменившего пустые емкости на грязной тележке на полные, заглянул в один из баков, обернулся:

– И что же именно здесь произошло? Есть свидетели?

– Ну, какие тут свидетели? – поежился Дилб. – Были бы свидетели, с них бы и начали. Хотя, конечно, какой-то свидетель был. Не сам же этот… нюхач себя заколол. Ну, понятное дело, тот свидетель – он же и убийца. Хотя, кто знает, может он и не один был. А так-то плохое это место для зевак. Воняет. Или не чуешь? Ну, раз пять-шесть в день выходит трактирная прислуга, выливает в баки помои. Раз в день появляется скотник, привозит пустые емкости, забирает полные. И не чистит их потом, подлец! У нас свинарник близ островного мыса. Скотник и заметил труп. Расскажешь, Умар?

– Чего же не рассказать, – прогудел здоровяк, почесывая грязной пятерней затылок под вязанным колпаком. – Расскажу. А что рассказать-то?

– То самое! – топнул ногой Дилб. – Не зли меня, Умар! Почему чаны не чистишь? То, что рассказывал! Про труп!

– Сколько уже можно? – обиделся здоровяк. – Я ж тебе говорил, какой толк их чистить, если в них каждый день снова гадят? И про труп тоже. Хозяину рассказывал, тебе рассказывал, жене хозяина рассказывал, наизнанку меня своими глазищами вывернула, сэгату рассказывал, бабе этой страшной из Тэра – тоже рассказывал. Еще кому-то рассказывал… Лица вот не упомню… Какого демона?

– Того демона, что здесь зарезали, – прошипел Дилб. – Или мне опять на тебя брату пожаловаться? Он тебе сразу мозги вправит!

– Ну вот, сразу жаловаться, – приуныл скотник. – Мало ли кого тут зарезали? Вон, днями на северном берегу тоже труп нашли. И что? Мне и про него рассказывать? Так я там не видел ничего. Хозяин вправит, конечно. Или он, или пес этот, Фуар. Тоже мне, главный рыбак. Был с малолетства карманником, карманником и остался, только что ножом махать научился. А я главный скотник, я же не ору… Всего меня уже перекосовынули с этим трупом. Нечего мне рассказывать. Привез баки перед полуднем. Уж сколько дней прошло. Дай вспомнить… Вот так же. Пустые баки снял, полные поставил. Запарился. Только тогда и заметил. Я сперва подумал, что мусор какой-то. Вот тут он валялся. Между дверями. Лица я его не рассмотрел, он ничком лежал, но клинок – видел. Из спины лезвие торчало. Кровь опять же. Парило. Я еще думал, что ж за запах такой. Свежатина. Когда свинью режешь, примерно…

– Умар! – поморщился Дилб. – Короче!

– Кто бы говорил, – ухмыльнулся скотник и подмигнул приложившей ко лбу ладонь девчонке. – Так, глядишь, и болтуном обзовут. Так я о чем? Запах крови все лучше, чем вонь от объедков, хотя по зиме-то не так страшно. Прихватывает, правда, приходится уже сечкой в свинарнике все это дело выбивать. Так вот, смотрю, лежит труп. Из спины – клинок торчит. Кровь уже чуть загустела, так что, может, час он лежал, может, два, кто же скажет? Заорал я. Тут и слуги выскочили, и хозяин пришел. Кутерьма поднялась. А потом уж за сэгатом послали.

– Что было в руках у трупа? – спросил Клокс. – Оружие было? Может, это его меч и был?

– Вряд ли, – ответил Дилб. – Этого незнакомца приметили в трактире. Он дня четыре здесь пробыл. Снял комнату, бродил по городу, сидел в углу зала. И всегда в капюшоне, надвинутом на лицо. Я сам его заметил. Думал, что морда у него болезнью какой побита или шрамами изукрашена, а у него и в самом деле… морда. Меча у него не было. Кинжал был. Он и сейчас у него на поясе. Надо было показать тебе… Под полой он. Не вынимал он его из ножен. Шнуром он прихвачен у эфеса.

– Мешок у него был в одной руке, – буркнул скотник и снова подмигнул девчонке. – Прочный, из хорошей мешковины. Я его сразу присмотрел. Ткань редкая, но крепкая. Дно в два слоя, шов изнутри обметан суконной восковой ниткой, по канту – витой шнур. Мечта, а не мешок. Как раз поросят носить. Или еще кого в тот же размер. И не задохнутся, и не сбегут. А в другой руке то ли пакля какая, то ли веревка. Может, и еще что. Не разглядел. Как народ набежал, я и пошел. Чего мне тут делать? Дождался, как тут все подскребут, и отправился восвояси. Только мешка я не брал. Как кутерьма началась, к этому убитому и не подпускали уже никого. Даже пощупать не успел. Но мешок хороший. Я б не отказался.

– Больше ничего не хочешь сказать? – спросил Клокс.

– Хочу, – оживился скотник. – Пакля мне нужна. Холодно в свинарнике! Щели надо забить, а то простужу скотину. А с кого спрос будет? С меня! Дилб, ты бы распорядился! Или мне опять к брату твоему идти?

– Иди уже! – махнул рукой Дилб. – Распоряжусь я, дай только разобраться со всей этой пакостью. Не задерживай. Но если нужда придет, и еще раз будь готов ответить на все вопросы.

– Да уж понял, не дурак, хотя некоторые и не верят… – буркнул скотник, снова нашел взглядом девчонку, ухмыльнулся и, подхватив оглобли тележки, поднатужился и поволок ее по узкому проходу.

– Что еще за труп на северном побережье? – спросил Клокс, провожая взглядом убогую подводу.

– Да ерунда, – отмахнулся Дилб. – По пьяному делу, наверное. Пока путина не началась, схватываются иногда добытчики. От безделья. Порезали какого-то рыбачка, это при чем тут? Да еще и неизвестно, было ли вообще хоть что-то. Трупа-то нет, одни разговоры. Свидетель – и тот пропал.

– Я проверю, – подал голос Мадр.

– Чаны проверяли? – вспомнил Клокс важное.

– Еще бы, – сплюнул Дилб. – Брат тут же приказал вывалить все из них на камень. Служки все руками ощупали, ничего там не было. Лопатами потом сгребали. Вот, она тоже ковырялась.

Дойтен посмотрел на девчонку. Щеки ее побелели, отчего веснушки казались серыми, на рыжих ресницах белел налет инея, тугие косички словно одеревенели, но она как будто не чувствовала холода, не пропуская ни единого слова, хотя и жмурилась, словно зимнее небо слепило ее. Хотя вряд ли кургузый кожушок давал ей достаточно тепла. «Да, дитятко, – с непонятной жалостью подумал Дойтен. – Красотой тебя боги не пожаловали. Ну, хоть не уродка, и то ладно. А я бы вот и от такой дочки не отказался»,

– Ничего не было, – хрипловатым простуженным голосом вымолвила она, почесав тонкий и длинный нос.

– Как зовут? – спросил Клокс.

– Дора, – ответила она.

– Послушай, Дора, – потер через котто замерзшие плечи Клокс. – Давно ты тут служишь?

– Два месяца, – девчонка вовсе закрыла глаза, словно пыталась вспомнить точное число. – Два месяца и десять дней.

– Откуда он мог прийти сюда? – спросил Клокс.

– Из кухни не мог, – замотала головой девчонка. – Там три повара, все на виду. Да еще и посудомои. И пройти через кухню нельзя незаметно. Дверь напротив стойки, на свету. Мог или со двора, или из зала. Но из зала никто не видел, как он выходил, темно в том коридоре. Там же и нужник. Мало ли кто туда шастает? Никто не видел, вон, Дилб всех опрашивал. Мы больше у стойки. Хотя в нужник-то все ходят. Я только в хозяйский. Мне хозяин вообще запретил в темные углы заходить. Тут народ… всякий попадается. Да и едоков было с утра много. Не до того. А для того, чтобы оправляться, вроде рановато еще. Хотя, кто знает. И помои еще не выносили с утра.

– Был он с утра в зале? – спросил Мадр.

– Был, – закивала Дора. – Только не заказывал ничего. Сидел в дальнем углу. Четвертый день уж как. Как раз со стороны коридора. То ли дремал под капюшоном, то ли еще что. Лампы у него на столе не было. Я подходила к нему, спрашивала, он только головой помотал. Хотя Казур говорил, что за день до того, как он стал трупом, заказывал у него жаркое. Но только одно мясо. Без вина и с кровью.

– Казур? – повернулся к Дилбу Клокс.

– Тоже служка, – поднял воротник куртки Дилб. – В зале на разносе пять человек работают. Ребятишки. Они шустрые. Да и сироты все. Вот Дора и четыре мальчишки. Всем лет по десять-одиннадцать. Только никто ничего не знает.

– И что же он? – не понял Клокс. – Прорычал ему заказ? Или пролаял?

– Сказал, – ответила Дора. – Я слышала голос. Обычный. Только как будто сквозь зубы.

– Сквозь клыки, – буркнул Дилб.

– Что, и никого с мечом не видели? – нахмурился Мадр.

– С оружием, кроме кинжалов, вход в зал запрещен, – пояснил Дилб. – Можно оставить на входе, можно поспорить с охраной. но все одно не войдешь, так что проще не нарываться. Это сейчас Байрел основную стражу снял, но два охранника и теперь у главного входа. Брат не любит тех, кто с гонором. Не было никого с мечом.

– А через эту дверь не могли войти? – спросил Мадр.

– Нет, – замотал головой Дилб. – Она изнутри запирается. Выйти – могли. Войти – нет. Вон, ее Дора открыла. Ты что, думаешь, я просто так Дору позвал? Она тут самая шустрая. Она ведь нашла тайник.

– Тайник? – не понял Клокс.

– Покажи, Дора, – попросил Дилб.

Девчонка просияла довольной улыбкой, шагнула к черной стене и ухватилась, как показалось Дойтену, за угол одного из темных камней, что составляли ее. Мгновение, и осколок остался у нее в руке, а в стене открылась дыра.

– Да тут можно не один меч спрятать, – хмыкнул Мадр, засовывая руку в отверстие.

– Даже копье, – довольно заключила Дора. – Ниша позволяет. Даже твое ружье, – она посмотрела на Дойтена. – Но приклад застрянет.

– Откуда ты знаешь, что это называется прикладом? – удивился Дойтен.

– От отца, – шмыгнула носом Дора. – Он был… охотником.

– От отца, – пробормотал Клокс, почесывая бороду. – Ладно. Иди дочка. А то скоро не зубами, а губами стучать будешь от холода. Если что, снова переговорим с тобой, заодно и с этим… Казуром. И с другими служками. Иди.

– Дверь только не запирай! – окликнул девчонку Дилб. – Мы сейчас закончим, и тоже потчеваться пойдем.

Дойтен проводил взглядом щуплую фигуру, дождался хлопка двери, почесал через котто живот:

– Долго еще топтаться здесь? Судья! И в самом деле, давай уже заканчивать. Нам бы тоже не помешало… в тепло и к еде. Да и в нужник заглянуть. Все ж таки на холоде, сам понимаешь.

– Сейчас, – отмахнулся Клокс, подошел к тайнику, сделал вид, что хватается за рукоять меча, развернулся и ткнул им в пустоту.

– Точно так, – кивнул Мадр. – Но удар нюхач получил ниже. Мечник был коротышка. Или упал на колено.

Клокс посмотрел на Дилба.

– А ты что скажешь?

– Да чего тут говорить? – ответил Дилб. – Скорее всего этот… нюхач кого-то выслеживал. Мерзавца, как говорит эта Алаин. Хотя, может и не мерзавца. Заприметил нужного человечка и пошел за ним. С мешком, ведь. А человек тот и сам не промах. Шмыгнул в эту дверь, достал из тайника меч, развернулся и проткнул преследователя. Вот и все. И поверь мне, правильно сделал. Видано ли этакую пакость на собственном следу терпеть? Честно говоря, я и сам был бы не прочь проткнуть такое. И что же, я буду мерзавец после этого? А чего, ждать, когда он тебе в загривок вцепится? Ты видел его зубы? Ты чего хочешь-то? Найти этого удальца, что ли? Райди сказал, что ваше дело казус этот учесть, опросить всех и на том закончить дело. Или как?

– Там видно будет, хотя опросить всех придется по-любому, – задумался Клокс и повернулся к Мадру. – Что еще?

– Спросить хочу, – осторожно вставил вновь в темное отверстие кусок камня Мадр. – Кто-то из постоянных обитателей Дрохайта покидал город в последние дни? Из тех, кто живет здесь давно или служит?

– Народу в городе полно, – сказал Дилб, – но никто не уходил в последние месяц-два. Только прибывали. Затаились – это да, а так-то… Сейчас лед встанет на озере, самая путина начнется. Все здесь. И по рыбе, и по пушнине, все. Хотя… все лодки не сочтешь…

– Неужто не счел? – удивился Клокс. – Не узнаю твоего брата.

– Да счел, конечно, – скривился Дилб. – Байрел с этого начал. На месте пока все. Были во всяком случае. Только скоро не нужны будут лодки. Впрочем, какая разница?

– Значит и убийца здесь, – кивнул Мадр. – Иначе как бы он нашел этот тайник? На него тоже время нужно. Не думаю, что это кто-то местный, но, может быть, пришлый, что осесть здесь пытается? Или пережидает что-то. К примеру, погоню и розыск. А девчонка права. Тайник свежий. И выдолблен не так давно. Только выдолблен с той стороны. Что там?

– Кладовая, – ответил Дилб. – Но она ниже, в подвале. Как раз здесь – лестница. Под лестницей кто хочет может ковыряться. Охраны там нет. А когда рыбаки пьяные песни горланят, и долбить можно. Не будешь знать, и не найдешь никогда. Я обыскивал. Ни следов, ничего. Хотя, странное есть. Как раз под лестницей паутины нет. Словно выметено.

– Надо будет посмотреть, – заметил Клокс. – Запоминай, Мадр.

– Обязательно, – кивнул Мадр. – Что было в руках у трупа? Только точно.

– Ну, Умар же сказал, – поднял воротник Дилб. – Мешок, веревка, пакля. Да, и пузырек сонного зелья в кулаке. Еле разжали кулак-то. Только пузырек ненадписанный.

– Кто определил снадобье? – спросил Клокс.

– Лэн, – начал переступать с ноги на ногу Дилб. – Член совета от ремесленных. Он же четвертый сэгат. Это мы его так называем. У него часовня. Хотя, какая часовня. Молельный сарай. На вонючем островке. Храм Ожидания Воли Всевышнего. Тьфу. Какой он старшина и сэгат? Пьяница! Хотя, тут к нему с уважением. Появится скоро, я уж послал покричать ему, наверное, уже весла к лодке ладит. Ты же захочешь с ним говорить?

– На каком островке? – не понял Дойтен. – А мы где?

– Потом, – мотнул головой Клокс. – Комнату этого нюхача обыскивали?

– Обыскивали, – кивнул Дилб. – Нет там ничего. Он даже постель не разбирал, так и спал на рогоже. Если вообще спал. Заперта она пока. А мешок, веревку, да и снадобье – все там и оставили.

– И это надо будет посмотреть, – кивнул Клокс. – Пометь себе, Мадр, и это. Перекусишь, и за дело.

– Что ты все на Мадра вешаешь? – нахмурился Дойтен.

– Я что ли буду твое ружье таскать? – удивился Клокс. – Не сомневайся, тебе тоже дело найдется. О чем мы еще не спросили?

– С чего вы взяли, что нюхач был убит не этим мечом, если он торчал у него из спины? – вспомнил Дойтен.

– А это не мы взяли, – начал дышать на замерзшие руки Дилб. – Это Лэн и сказал. Он меч из раны и вытаскивал, кстати. Он же когда-то дружинным лекарем был, многое знает. Да и меч до сих пор может в руке удержать. Будете его по поводу зелья мучить, заодно и о мече спросите. Только пить ему особо не давайте, а то толку от тех расспросов… Брата моего он во всяком случае убедил. Все, что ли? Может, теперь и перекусить время? Я уж распорядился накрыть стол. Ног уже не чувствую. Да и курточка у меня не под этот мороз.

– Все сходится, – пробормотал Клокс. – Пакля, чтобы заткнуть рот. Веревка, чтобы связать. Снадобье, чтобы усыпить. Мешок – чтобы упаковать…

– Какого размера мешок? – спросил Мадр.

– Не очень большой, – наморщил лоб Дилб. – Взрослого человека не засунешь, как ни складывай. Подростка если только. Такого как Казур или как Дора. Да и остальных. Только подросток такого здоровяка, как этот нюхач, никогда не проткнет. Тем более девчонка. Я уж не говорю про его морду. Эта баба… Алаин, когда его осматривала, пригладила ее. Пригладила, да обтерла. Побледнела вся, как будто мужа своего к погребению готовила. У него ж клыки были оскалены, когда его нашли. И все в крови. Он язык себе клыками порвал! Видано ли такое? Так вы идете к столу или нет?

– Пригладила, выходит? – шагнул к двери Клокс. – Но не поцеловала? Слезу не пролила? А? Хозяйство-то у него было живым на зависть. Ладно… Нас-то не заставят мечи оставлять на входе?

– Как можно? – замахал руками Дилб. – Вы ж по королевскому делу!

– Мы по поручению Священного Двора, – поправил Дилба Клокс. – И сделай одолжение, не можешь молчать – болтай. Только не выбалтывай ничего, что так или иначе узнаешь о нашем дознании.

– Никогда! Могила! – пообещал Дилб.

Более всего обеденный зал главного трактира Дрохайта напоминал утробу огромного зверя, которого выпотрошили и закоптили не только снаружи, но и изнутри. Черные квадратные колонны, подпирая такие же черные стены, гранеными ребрами поднимались чуть ли не на сорок локтей вверх и уже там соединялись такими же черными стропилами на центральной балке простой двускатной, но по своей величине невообразимо тяжелой крыши. Где-то там же наверху имелись окна, но то ли стекла в них были мутны от той же копоти, то ли самих окон не хватало, только света в трактире тоже был явный недостаток, и отсветы сразу четырех каминов и нескольких светильников на длинной дубовой стойке лишь сгущали тьму по углам. Дойтен сразу убедился, что уследить за окраинами огромного помещения почти невозможно, тем более, что народу в трактире оказалось немало, вот только народ этот как будто был преисполнен тревоги, потому как ни пьяных криков, ни песен не доносилось вовсе, а вместо этого раздавалось нудное гудение, как гудит ветер в слишком высоком дымоходе – захлебываясь, но не воя. «А ведь гудит этот ветер так сотни лет, не меньше», – подумал Дойтен, озираясь. Странной была древность этого зала и всего города. Она оборачивалась не ветхостью и стариной, а как будто вечностью. Убийство какого-то нюхача на ее фоне казалось малозначимым происшествием.

Еда оказалась простой, но сытной, как раз такой, какую и любил Дойтен. Мясо на ребрах не было ни пережарено, ни пересушено, а выдержано ровно настолько, чтобы не сваливаться с кости, а влажно сниматься, услаждая вкус. Тэрские лепешки были мягкими, сливовый соус кислым, а вино терпким, но тоже неплохим, скорее всего молодым ашарским. Упиться им было бы во всяком случае непросто. И подсластить его тоже было чем. Медовые пирожки так и таяли во рту. Дора, которая как раз и подавала их к столу, во всяком случае не могла сдержать слюну, глядя на их румяные бока, но когда Дойтен пододвинул ей пару, со вздохом замотала головой, хотя запах цветочного меда издавала, казалось, вся – с головы до ног. Пригляд, похоже, за слугами был в трактире строгим. Во всяком случае таких же, как Дора, металось по залу еще четыре человека, но кто из них был Казур, Дойтен гадать не стал. Одно было плохо. Все эти едоки в зале, и в самом деле похожие на бывалых охотников и рыбаков, явно знали, кому накрыли стол почти у самой стойки, и нет-нет, да оборачивались в ее сторону. В другое время Дойтен отвечал бы на каждый взгляд язвительной улыбкой, но сейчас, согреваясь, он лишь блаженно радовался тому, как тяжелы становятся его веки.

– Почему губы у нюхача были порваны? – спросил вдруг Клокс, когда, насытившись, Мадр вместе с Дилбом удалился, чтобы посмотреть выделенную храмовым старателям комнату, а заодно комнату нюхача и, может быть, злополучную лестницу, под прикрытием которой был выдолблен тайник на месте убийства.

– Не знаю, – зевнул Дойтен. – Приступ бешенства? Не похоже. Помнишь, как охранника главного храма придавило деревом во время урагана? Спину ему перебило? Мы еще с Мадром относили его в мертвецкую, когда он преставился. У него тоже губы были изгрызены. Может, и язык, я не проверял. Спросил у лекаря, в чем дело. Тот сказал, что умирал охранник тяжело. Присадило так, что он даже пальцем не мог шевельнуть, крикнуть от боли был неспособен, только и мог, что глазами хлопать, да собственные губы грызть. Не хотел бы я так сдохнуть…

– Лекаря тут нет… – пробормотал Клокс. – Или есть, но, насколько я понял, никто его не звал. К мертвому лекаря не зовут обычно. Вот же погань, как бы не завязнуть здесь. Может и в самом деле? Описать это чудовище, да двигать к дому? Нет, нельзя так… Надо найти убийцу… ...