Вальтер Моэрс Мастер ужасок

Walter Moers

DER SCHRECKSENMEISTER

Copyright © 2007 Piper Verlag GmbH, München

© Садовникова Т., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Эхо

Представьте себе место, в котором, как нигде в целой Цамонии, сосредоточились все возможные болезни! Маленький город с кривыми улицами и покосившимися домами, над которым на темной скале возвышается жуткий черный замок. Город, в котором встречаются самые редкие бактерии и самые курьезные болезни: мозговой кашель и печеночная мигрень, желудочная свинка и кишечный насморк, ушное шипение и почечное уныние. Карликовый грипп, который поражает только тех, чей рост не превышает одного метра. Полуночная головная боль, которая случается только в первый четверг каждого месяца и, начинаясь в полночь, прекращается ровно в час. Фантомные зубные боли, возникающие исключительно у людей, имеющих вставные челюсти.

Представьте себе город, в котором аптек и магазинов с лечебными травами, знахарей и стоматологов, изготовителей костылей и перевязочных средств больше, чем где бы то ни было на континенте! Город, в котором друг друга приветствуют причитанием «Ах-ах-ах!» и прощаются призывом «Выздоравливайте!». Город, в котором пахнет эфиром и гноем, рыбьим жиром и рвотным средством, йодом и смертью.

Город, в котором не живут, а прозябают. Где не дышат, а хрипят. Здесь не смеются, а лишь сокрушаются.

Представьте себе место, где дома имеют столь же болезненный вид, что и их обитатели! Здания с горбатыми крышами и бугристыми фасадами, с которых сыплется мох и отваливается штукатурка. Дома, как чахоточные больные, опирающиеся друг на друга, чтобы окончательно не рухнуть. Дома, с трудом удерживаемые в вертикальном положении каркасом, как костылями.

Можете себе это представить? Хорошо. Тогда вы в Следвайе.

В то время в этом городе жила одна пожилая женщина, у которой был царапка^[1] по кличке Эхо. Она назвала его так, потому что в отличие от всех обычных кошек, которые у нее были раньше, эта могла говорить человеческим голосом.

Когда пожилая женщина умерла от старческой немощи – впрочем, довольно мирно, во сне, – это стало первым настоящим несчастьем, которое пришлось испытать Эхо в его жизни. До сих пор у него была уютная жизнь домашней кошки с регулярным питанием, изобилием свежего молока, крышей над головой и комфортабельным кошачьим туалетом, который чистился дважды в день.

Эхо вновь оказался на улице, выгнанный из дома новыми хозяевами, которые терпеть не могли кошек. Прошло совсем немного времени, и царапка, в котором не было ни малейшей криминальной жилки, чтобы бороться за место в беспощадной уличной среде, опустился и истощал. Его отовсюду гнали, его кусали и трепали бродячие собаки, пропали его жизнерадостность, его здоровые инстинкты, и даже изменилась его блестящая шерсть. Теперь он казался всего лишь призраком царапки. И, сидя с жалким видом на тротуаре, с грязной, вылезшей клочьями шерстью, выпрашивая у прохожих что-нибудь поесть, он понимал, что дошел до самой крайней точки своего существования.

Но жители Следвайи, будь то люди, полугномы или рубенцелеры, не испытывая сострадания, машинально, как лунатики, проходили мимо, что всегда было им свойственно. Они выглядели бледными и анемичными, под их глазами лежали темные круги, а взгляды были стеклянными и печальными. Они шли с поникшими головами и опущенными плечами, а некоторые, казалось, вот-вот прямо на ходу простятся с жизнью. Многие ужасно кашляли, хрипели или чихали, сморкались в большие, зачастую окровавленные носовые платки. У многих шеи были обмотаны теплыми шарфами. Но это была привычная картина. В Следвайе жители выглядели так всегда, и тот, кто являлся причиной этого, как раз появился из-за угла.

Айспин, очень страшный

И, будто завершая это безотрадное зрелище, по дороге шествовал мастер ужасок Айспин. Если бы кошмарный сон мог принять чей-то облик и оказаться в реальном мире, то он непременно выбрал бы Айспина. Старик походил на ходячее чучело, фигуру, сбежавшую из «пещеры кошмаров», при виде которой разбегаются все живые существа – от крошечного жука до могучего воина. Казалось, будто он гордо шагает под какой-то необычайный марш, который слышал только он сам, и каждый пытался уклониться от его уничтожающего взгляда, чтобы не ослепнуть, не быть проклятым или не подвергнуться гипнозу. Айспин шествовал по улицам, прекрасно понимая, что все его ненавидят и боятся. Это приводило его в упоение, и он не упускал малейшей возможности, чтобы посеять страх и ужас на улицах Следвайи.

Он прибил себе на подошвы железные пластины, чтобы издалека были слышны его твердые шаги. На его шее лязгала должностная костяная цепь, напоминая болтающийся на ветру скелет повешенного. От него исходил ядовито-горький запах – пахучая смесь эссенций, кислот и щелочей, которые он использовал в своих ужасных опытах. Эти запахи, которые у каждого, кроме самого Айспина, вызывали удушье и дурноту, прочно впитались в его одежду и ощущались прежде, чем он появлялся, так же, как и стук его каблуков, являя собой авангард невидимых телохранителей, расчищавших путь мастеру ужасок.

Все бросились бежать с улицы, и лишь тощий царапка остался на своем месте, терпеливо выжидая, пока страшный Айспин не появится из-за угла и не устремит свой колючий взгляд на единственное живое существо, осмелившееся встать у него на пути. Но даже этот взгляд не заставил Эхо ретироваться. Любой страх был ему чужд, кроме одного – страха голода, и он определял все его действия. Даже если бы из-за угла появилась сейчас стая диких оборотней, возглавляемая лесной ведьмой, Эхо все равно тешил бы себя бессмысленной надеждой, что кто-нибудь из них бросит ему что-то съедобное.

Итак, Айспин подходил все ближе, пока, наконец, не остановился перед царапкой. Он наклонился к нему и долго смотрел на него безжалостным взглядом. Ветер играл его костяной цепью, а в глазах отражалось нескрываемое злорадство, испытываемое им при виде существа, так близко стоящего у порога смерти. Запах аммиака и эфира, серы и керосина, синильной кислоты и извести, как острые иголки, кололи чувствительный носик Эхо. Но он не отступил ни на йоту.

– Подайте милостыню, господин мастер ужасок! – жалобно заныл Эхо. – Я ужасно голоден.

Взгляд Айспина полыхнул демоническим огнем, а на его бледном лице появилась широкая ухмылка. Он вытянул свой длинный тощий указательный палец и поскреб им по выступающим ребрам Эхо.

– Ты умеешь разговаривать? – спросил он. – Значит, ты не простая кошка, а царапка. Один из последних экземпляров этого вида. – Глаза Айспина чуть заметно сузились. – Как насчет того, чтобы продать мне свой жир?

– Это невероятно смешно, господин городской мастер ужасок, – вежливо ответил Эхо. – Вы можете спокойно продолжать шутить над беднягой, стоящим одной лапой в могиле, потому что я люблю черный юмор. Только, пожалуйста, отнеситесь снисходительно к тому, что в данный момент я не могу смеяться. Смех застрял у меня в горле, и я проглотил его, потому что очень голоден.

– Я не шучу! – резко ответил Айспин. – Я никогда не шучу. И я говорю не о том жире, которого у тебя сейчас нет на ребрах, а о том, который ты должен наесть.

– Наесть? – спросил Эхо, не понимая, о чем идет речь, но исполненный внезапно забрезжившей надежды. Уже одно это слово казалось ему сытным.

– Дело в том, что… – сказал Айспин, и его голос приобрел почти любезный оттенок, – жир царапки является в алхимии оправдавшим себя средством. Он консервирует запах чумы в три раза лучше, чем собачий жир. Ляйденские человечки, пропитанные жиром царапки, живут в два раза дольше, чем обычные. Смазка вечного двигателя из жира царапки намного качественнее любого машинного масла.

– Я рад слышать, что моя порода пригодна для производства столь высококачественного продукта, – чуть слышно прошептал Эхо. – Но сейчас я не могу предложить вам ни одного грамма.

– Я это вижу, – опять строго и свысока ответил Айспин. – Я откормлю тебя.

«Откормлю», – подумал Эхо. Это слово показалось ему еще более сытным, чем наесть.

– Я буду кормить тебя так, как тебя еще никогда не кормили. Я собственноручно буду готовить тебе блюда, поскольку я не только виртуозный алхимик, но и Мастер поваренной ложки. Я говорю о самых изысканных лакомствах, а не об ординарном кошачьем корме. Речь идет о парфе и суфле. О потерянных перепелиных яйцах и заливном из лягушачьих язычков. О тартаре из тунца и супе из птичьего гнезда.

У Эхо потекли слюнки, хотя он никогда еще не слышал о подобных блюдах.

– А что я должен для этого сделать?

– Я уже сказал – мне нужен жир. Нам, алхимикам, он необходим. Но он действует только в том случае, если мы получаем его на добровольной основе. Мы не можем просто так куда-то отправиться и укокошить пару царапок. К сожалению… – Айспин вздохнул и пожал угловатыми плечами.

– Да, – сказал Эхо. – К сожалению.

Он, кажется, стал догадываться, к чему клонит мастер ужасок.

– Мы заключим договор, мы – два любителя ночной жизни. Сегодня полнолуние. Я обязуюсь до следующей полной луны – ужасковой луны – кормить тебя на высочайшем кулинарном уровне. Парфе и суфле. Потерянные перепелиные яйца и…

– Я понял, – прервал его Эхо. – Давайте перейдем к делу.

– Н-да, а потом наступит твоя очередь исполнять договор. К сожалению, пока еще не существует иного способа получения жира царапки, нежели… ну, ты понимаешь…

Айспин провел по горлу длинным ногтем указательного пальца.

Эхо проглотил слюну.

– Но я могу тебе кое-что гарантировать! – воскликнул Айспин. – Время до ужасковой луны будет самым лучшим в твоей жизни! Тебе откроется такой мир вкусовых наслаждений, который не был доступен еще ни одному царапке. Я вознесу тебя на вершину гурманства, с которой ты будешь смотреть на своих собратьев и на всех других домашних животных, вынужденных есть из своих мисок фарш из трески, как на паразитов. Я покажу тебе мой тайный сад, разбитый на самой высокой крыше Следвайи, на которой, кстати, есть множество соблазнительных для царапки уголков и тайников, о которых только можно мечтать. Там ты можешь совершать свои полезные для пищеварения прогулки и лакомиться травами для нормализации желудочной функции, если вдруг твой желудок, не привыкший к качественной еде, выйдет из строя. И тогда ты вскоре вновь сможешь продолжить чревоугодие. Там растет также ценная царапковая мята.

– Царапковая мята, – сладострастно простонал Эхо.

– Но это еще не все. О нет! Ты будешь спать на самых пышных подушках, за самой теплой кафельной печкой в городе. Я буду всячески заботиться о том, чтобы ты жил в комфорте, и поддерживать твой быт! Я обещаю, что это будет самый увлекательный период твоей жизни. Самый насыщенный приключениями. Самый поучительный. Ты сможешь наблюдать, как я работаю, и даже увидеть самые засекреченные эксперименты. Я посвящу тебя в особые тайны, о которых даже самые опытные алхимики могут только мечтать. Ты ведь все равно не сможешь ими воспользоваться. – Айспин засмеялся жутким смехом. Затем он вновь устремил свой сверлящий взгляд на Эхо. – Ну, – сказал он, – что скажешь?

– Я не знаю, – замялся Эхо. – Вообще-то я хочу жить…

– Говорят, что у вас, царапок, восемь жизней, – ухмыльнулся Айспин, обнажив при этом свои ядовито-желтые зубы. – Я хочу только одну-единственную.

– Прошу прощения, но я верю только в жизнь до смерти, а не после нее, – сказал Эхо.

Мастера ужасок перекорежило, и он выпрямился, словно кукла-марионетка.

– Я теряю здесь свое время, – рявкнул он. – В этом городе есть еще достаточно несчастных животных. До свидания! Нет – прощай! Adieu! Я желаю тебе долгой и мучительной смерти от голода. По моим подсчетам – три дня. Максимум четыре. В самой страшной агонии. Возникает ощущение, будто ты пожираешь самого себя.

Такое чувство Эхо испытывал уже несколько дней.

– Одну минуту… – сказал он. – Полное довольствие? До следующего полнолуния?

Айспин остановился и, не поворачиваясь, бросил взгляд через плечо.

– Совершенно верно! До следующей ужасковой луны! – прошептал он соблазнительным голосом. – Изысканная кухня. Да что там – самая изысканная кухня! Молочное озеро и в нем жареные рыбы. Меню, включающее столько блюд, что ты собьешься со счета. И это мое последнее предложение.

Эхо размышлял. Что же он терял? Умереть через три мучительных дня с пустым желудком или через тридцать дней с полным – такова была альтернатива.

– Царапковая мята? – спросил он тихо.

– Царапковая мята, – подтвердил Айспин. – В полном цвету.

– Договорились, – сказал Эхо и протянул мастеру ужасок свою дрожащую лапку.

Дом мастера ужасок

Город Следвайя был полон всяких необычайных домов, в которых происходили странные вещи, но дом мастера ужасок Айспина был самым необычайным, и вещи, происходившие в нем, были самыми странными. Его соорудили в древние времена на холме, и теперь он возвышался над городом, как орлиное гнездо. Оттуда была видна вся Следвайя, и не было ни одного места, с которого не открывался бы вид на этот зловещий замок – вечный памятник вездесущему мастеру ужасок.

Замок был выложен черным камнем, и поговаривали, что его добывали в самом сердце Черных гор. Он выглядел таким кривым и покосившимся, что казался безобразным сооружением из иного мира. Ни в одном из окон не было стекол. Айспин любил, когда ветер свистел по его замку, напоминая звуки демонической флейты. Он не ощущал холода даже самой лютой зимой. В многочисленных окнах стояли причудливо изогнутые подзорные трубы, с помощью которых мастер ужасок при желании мог видеть каждый закоулок города. В Следвайе ходили слухи, что Айспин так хитроумно заточил линзы своих телескопов, что ему удавалось заглядывать за все углы и через замочные скважины дверей и даже через дымоходы подглядывать за тем, что происходило в домах.

Было трудно поверить, что эта, казалось бы, хаотично собранная груда камней в течение нескольких веков не развалилась. Но если бы было известно, что строителями этого замка были те, кто также строил древние дома букимистов в переулке Черного человека в Буххайме, то было бы понятно, что этот архитектурный стиль был изобретен действительно для вечных сооружений. Этот замок стоял на своем месте уже тогда, когда еще не существовало города под названием Следвайя.

Айспин спрятал ослабевшего Эхо под своим пальто и понес его по извилистым улицам к дому, а царапка от усталости сразу же уснул. Добравшись до замка, Айспин достал из-под накидки поржавевший ключ и открыл мощную деревянную входную дверь.

Затем со своей невесомой ношей он поспешил по высоким, освещенным факелами и свечами коридорам, на стенах которых висели картины в покрытых пылью деревянных рамах. На всех без исключения картинах были изображены природные катастрофы: извержения вулканов, цунами, торнадо, водовороты, землетрясения, пожары и сходы лавин. Все было выписано маслом с максимальной тщательностью и с мельчайшими деталями, поскольку изображение природных катастроф являлось одним из многочисленных дарований Айспина.

В следующем коридоре его ждали три ужасающие фигуры: Серый жнец, Ореховая ведьма и Мумия циклопа. Это были три самых опасных существа из всех, встречающихся в цамонийской природе, и вероятность встретить их в одном и том же месте была примерно столь же высокой, как если бы в вас одновременно попали молния, метеорит и кучка птичьего помета. Но Айспин не обратил на них никакого внимания и спокойно промчался мимо в развевающейся мантии. Ведь они, слава богу, были мертвы и с высочайшим мастерством превращены в чучела, так как жуткая таксидермия – изготовление чучел внушающих страх существ любого вида – также являлась одним из увлечений мастера ужасок. Бесчисленные мрачные уголки замка были уставлены подобными, невероятно напоминающими живых, чучелами существ, с которыми никто не пожелал бы встретиться – ни в темноте, ни при свете дня, пусть даже они были бы в виде мумий. Айспин же превыше всего ценил их безмолвное общество и постоянно пополнял свою коллекцию новыми экземплярами.

Он взбежал по витой каменной лестнице, промчался через библиотеку с источающими затхлый запах букимистическими книгами, затем через холл, полностью заставленный покрытой тканью мебелью. В колеблющемся свете свечей кресла и шкафы казались привидениями. Айспин прошел через пустующую столовую, под высоким потолком которой стая кожемышей^[2] исполняла увлекательные фигуры высшего пилотажа. Но он не обратил никакого внимания и на своих жутких жильцов, а поднялся наверх по следующей каменной лестнице, которая привела его в продуваемый сквозняком зал с разного рода клетками: от птичьих, изготовленных из бамбука и проволоки, до собачьих из дуба и медвежьих из шлифованной стали.

Чем выше поднимался Айспин, тем сильнее дул ветер через отверстия окон, беспрестанно раздувая шторы и поднимая вверх пыль. Из дымоходов то и дело раздавался стон и вой, напоминающий звуки, издаваемые умирающими сторожевыми псами, которые подверглись смертельным истязаниям в тайных подвалах.

Наконец мастер ужасок подошел к каменной двери с высеченными на ней алхимическими символами. Это был вход в большую лабораторию дома, в которой он проводил большую часть времени. Ходили слухи, что здесь он устраивал плохую погоду, которая так часто случалась в Следвайе, здесь он выращивал возбудителей эпидемий гриппа и детских болезней, коклюша и крапивницы, которыми заражал колодцы.

Здесь стояли мешки, полные пыльцы ядовитых растений, которую он сыпал из окон своего замка, вызывая у людей головную боль и кошмарные сны. Здесь он придумывал проклятия и создавал ляйденских человечков только для того, чтобы их потом истязать. Здесь он сочинял жуткую музыку, которая ночами доносилась из его дома, вызывая у жителей Следвайи бессонницу, а иногда даже лишая их рассудка. Известны случаи, когда люди настолько были утомлены от бессонных ночей, что повесились, чтобы наконец обрести покой.

Айспин был властителем города, его некоронованным тираном, черным сердцем и больным мозгом одновременно, а бургомистр, весь городской совет и все жители Следвайи – лишь безвольными марионетками, которыми управлял мастер ужасок.

Мастерская Айспина

Эхо проснулся лишь тогда, когда Айспин вынул его из-под своей темной мантии, и, еще до конца не очнувшись ото сна, стал рассматривать удивительную лабораторию. Помещение по-праздничному освещалось многочисленными свечами, стоявшими между пробирками и чугунными котлами, на стопках книг и в многосвечных канделябрах, бросая на стены длинные тени. В воздухе раздавались многоголосые сдержанные вздохи и стоны, но Эхо не видел ни одного живого существа, которое могло бы издавать эти причудливые звуки. Поэтому он подумал, что причиной этого был ветер, свистящий в окнах.

Лаборатория располагалась на самом верхнем этаже замка. В центре помещения, над раскаленными углями, висел огромный, черный от сажи медный котел. От варящегося в нем супа исходил неприятный запах, а на его поверхности образовывались большие пузыри. Кривые и покосившиеся стены были частично уставлены ветхими деревянными стеллажами, набитыми научной аппаратурой, книгами, пергаментами и чучелами животных.

Повсюду висели произведения живописи Айспина с изображением природных катастроф или шиферные панели с нанесенными на них алхимическими знаками, а также астрономические карты с созвездиями и математическими диаграммами. Над всем этим, образуя свод, нависал потолок, который от дыма и химических испарений, поднимавшихся все эти годы вверх, превратился в волнообразное черное деревянное море. С него на цепях и шнурах свисали глобусы планет и луны, астрономические измерительные приборы, чучела птиц и засушенные рептилии. Кругом лежали древние толстые фолианты с исцарапанными кожаными переплетами и замками из потускневшего металла. Многие из них были переложены различными закладками и покрыты пылью и паутиной. Между книгами стояло множество стеклянных сосудов самых разных форм и размеров. Они были пусты или заполнены жидкостями и порошками всевозможных цветов. В некоторых из них находились ляйденские человечки, которые барабанили по стенкам своих стеклянных тюрем. Из всего беспорядка выделялась поржавевшая алхимическая печь, походившая на воина из металла, охранявшего поле боя.

После того как Айспин поставил Эхо на пол, тот не знал, куда ему смотреть и чего следует опасаться. Такое множество чужих и таящих в себе опасность вещей под одной крышей он еще никогда не видел. Когда он на одной из нижних полок стеллажа увидел чучело карликовой лисы, которая так естественно скалила зубы, он поднял вверх хвост, выгнул спину и начал шипеть.

Айспин рассмеялся.

– Она тебе ничего не сделает, – сказал он. – Я ее выпотрошил, выварил ее жир, набил шкуру древесной стружкой и опилками и вновь зашил, сделав семьсот стежков. Чтобы придать выражение ее морде, мне пришлось вставить ей в челюсть проволочный каркас. Твое шипение подсказывает мне, что я сделал хорошую работу.

Эхо пробила дрожь при одной только мысли, что, как только наступит полнолуние, мастер ужасок разрежет его, выпотрошит и набьет древесной стружкой. Может быть, он и ему вставит в челюсть проволочный каркас, чтобы экспонировать его с задранным хвостом и выгнутой спиной для воспоминаний об этом знаменательном эпизоде.

– Итак, перейдем к контракту, – сказал Айспин и вытащил из стопки бумаги пергамент, покрытый алхимическими знаками. Он взял перо и чернила и, поскрипывая пером, начал что-то строчить на оборотной стороне листа. Эхо без удовольствия наблюдал за ним, пока тот составлял контракт. При изложении положений контракта мастер ужасок что-то блаженно бормотал, а его глаза сверкали такой циничной злобой, что царапка сразу понял, что все условия их договора вряд ли будут трактоваться в его пользу. Эхо то и дело слышал такие формулировки, как «безотзывное обязательство», «нерасторжимое юридическое обязательство», «жесткое уголовно-правовое преследование» и прочее. Но вообще-то ему было абсолютно все равно, какие недопустимые требования укажет в контракте мастер ужасок, если вскоре ему дадут что-то поесть.

– Вот здесь, – сказал наконец Айспин, – подпиши!

Он протянул Эхо красную штемпельную подушечку, и тот сначала надавил на нее своей лапкой, а затем под текстом контракта. И, прежде чем он успел бросить взгляд на текст, Айспин вырвал у него лист бумаги и спрятал его в ящике.

– Осмотрись здесь. Это теперь твой дом! – сказал он командным голосом и жестом, присущим драматическому актеру, указал на помещение. – Это последний дом в твоей жизни, поэтому я советую тебе совершенно осознанно и в полную силу наслаждаться каждым ее мгновением. Просто представь себе, что ты умираешь, но не испытываешь мучений от страшной болезни, болей и изнурения! Умирая, ты можешь есть все, что ты хочешь. Ты можешь чувствовать себя счастливым. Лишь немногие испытывают такую прекрасную смерть. Когда придет твой час, я постараюсь сделать это как можно быстрее и наиболее безболезненно. У меня в этом большой опыт. – Он рассеянно посмотрел на свою худую руку, которую он поднял вверх, как палач, демонстрирующий преступнику свое орудие смерти. – А прямо сейчас начнем твой откорм, чтобы не терять ни секунды твоего драгоценного времени.

Эхо содрогнулся от бездушной речи Айспина, но все же выполнил приказ – стал осматривать свое новое – свое последнее! – жилище. Он пытался контролировать свои чувства и страхи, чтобы не показывать мастеру ужасок свои другие слабости. Он хотел тщательно рассмотреть каждую мелочь, так как знал по собственному опыту, что страх проходит быстрее, если смотреть ему в лицо.

Когда он осматривал помещение, ему бросилось в глаза, что тени на стенах движутся. Огромная тень алхимической печи, только что отражавшаяся на книжных стеллажах, теперь лежала на серой шиферной панели, исписанной математическими формулами. Как это могло произойти? Может быть, тени в империи Айспина жили собственной жизнью? Эхо считал, что в этом самом необычном доме во всей Следвайе возможно все. Но царапки обладают трезвым рассудком, поэтому он решил подойти к делу основательно. Может быть, источники света передвигаются каким-то механическим образом? Он осторожно прошел по изъеденным червями книгам, протиснулся между стопками пожелтевших бумаг, обойдя запыленные толстые стеклянные бутыли. Он подобрался совсем близко к одной из свечей и неожиданно остановился перед собирательной линзой величиной с тарелку, которая размещалась на полу. Эхо оцепенел. Его намерение скрывать признаки охватывающего его страха как будто испарилось. То, что он увидел через эту грязную линзу, было столь поразительным, пугающим и невероятным, что превосходило все прочие необычайные вещи лаборатории. Он увидел странным образом увеличенную свечу с перекошенным от боли лицом с восковыми слезами. К своему невероятному ужасу, он заметил, что она чуть заметно вздыхала и стонала, со скоростью улитки продвигаясь вперед.

– Болевые свечи, – с гордостью в голосе пояснил Айспин, помешивая что-то в большой кастрюле. – Одно из моих второстепенных алхимических творений. Их получают, если воск от свечи, ляйденских человечков и виноградных улиток с черепа гаргульского циклопа очень долго варить на маленьком огне. Разумеется, к этому следует добавить еще несколько алхимических ингредиентов. Фитиль сплетается из спинного хребта ломкой веретенницы и нервной системы бычьей лягушки. Такая свеча очень интенсивно чувствует боль своего сгорания, и вся ее жизнь проходит в невероятных муках. Представь себе, что твой хвост был бы объят пламенем всю твою жизнь. Я говорю именно о таком роде мучений.

– А что будет, если потушить пламя? – спросил Эхо, у которого созерцание измученного создания вызывало неприятные ощущения. Теперь он увидел, что некоторые свечи в лаборатории перемещались подобным мучительным образом, и когда он прислушался, то услышал со всех сторон тихие стоны.

– Тогда она, конечно, не будет больше страдать, – сказал Айспин резко. – Но к чему мне свечи, которые не горят? Или болевые свечи, которые по-настоящему не стонут от боли?

Он сказал это таким тоном, будто Эхо был с приветом. Затем, покачав головой, поставил перед ним кастрюлю, в которой он до этого что-то помешивал. В ней были сладкие сливки. Он взял с полки колбу и добавил из нее в сливки несколько капель прозрачной жидкости, и они сразу наполнились великолепным запахом ванили. Даже этот простой трюк показался Эхо волшебством. Он оторвал взгляд от болевой свечи и с жадностью набросился на еду.

– Осторожно! Осторожно! – предостерег его Айспин после того, как царапка сделал несколько глотков. – Нельзя есть слишком много на голодный желудок! Сливки служат только для возбуждения аппетита. – Он взял кастрюлю и поставил ее на верхнюю полку.

– Мы будем действовать по строгой системе. Все нужно делать по науке, даже производить откорм. Итак: сначала назови мне свои любимые блюда в точной последовательности. Номер один: что ты любишь больше всего?

Айспин взял лист бумаги, карандаш и со строгим выражением лица посмотрел на Эхо. Царапка наморщил лоб и стал перебирать в памяти свои любимые блюда.

– Больше всего? – переспросил он. – Жареные мышиные пузыри. Больше всего я люблю жареные мышиные пузыри мышей-воображал.

– Хорошо, – сказал Айспин и записал. – Жареные мышиные пузыри мышей-воображал. Не слишком амбициозно. Что еще?

Жир

Будучи мастером ужасок, Айспин руководил делами ужасок в Следвайе. Его происхождение было неизвестно и окружено легендами. Некоторые утверждали, будто он появился из кладбищенских болот – существо в виде ночной тени, выросшей на останках. Многие думали, что он один из мистических живых жителей кладбищенского города Дуллсгарда, при входе в который живое существо превращалось в ходячий труп. Ходили слухи, что он – тот самый легендарный пятый всадник апокалипсиса, который отделился от остальных четверых, чтобы действовать самостоятельно. Многие клялись, будто он вообще не житель Цамонии, а прилетел через море с другого континента на своих черных крыльях, которые расправляет только в том случае, если его никто не видит. Другие утверждали, что Айспин родом прямо из Подземного мира – легендарной империи тьмы, расположенной под Цамонией, из которой он явился на поверхность, чтобы подготовить почву для вторжения зла, которое очень скоро придет. Таковы были разнообразные теории о происхождении Айспина, но у них было нечто общее: ни один житель Следвайи ни разу не отважился высказать свое мнение в присутствии мастера ужасок.

Но большинство слухов распространялось о легендарной коллекции жиров, принадлежащей Айспину. Но не растительные жиры, не оливковые или сафлоровые масла, не масла, полученные из ореха, рапса, трилистника, лютика или косточек юкки, входили в коллекцию Айспина, жир должен был принадлежать живому существу. И даже при этом условии мастер ужасок был достаточно разборчивым. В его эксклюзивной коллекции бесполезно было искать свиной, говяжий или утиный жир, поскольку Айспин признавал жир только тех живых существ, которые не использовались для употребления в пищу. И чем менее пригодным для употребления было существо, и чем реже был его вид, тем большую заинтересованность проявлял к нему мастер ужасок.

Некоторые, лишь преодолевая крайнее отвращение, могли бы свыкнуться с мыслью, что в паукообразной жабе^[3] содержатся запасы жира, и тем более вообразить, как из нее получают этот жир. Но, осознав однажды, что нечто подобное, а также более страшные вещи относятся к каждодневным занятиям Айспина, можно охотно поверить в то, что события, происходящие в доме мастера ужасок, являются самыми странными во всей Следвайе.

В коллекции мастера ужасок был жир диковинных бабочек и мурхов, карликовых поросят, лиственных волков и оборотней, кралламандеров, светящихся муравьев, снежных ласточек, солнечных червей и лунных поклонниц, дырявых крокодилов, кратерных жаб, глубоководных морских звезд, родниковых медуз, туннельных драконов, засушенных клещей и медведей-вонючек, убуфантов и цаминогов. Достаточно было только назвать животное, появление которого в меню какого-нибудь ресторана вызвало бы всеобщее возмущение, и не было сомнений, что его жир уже был собственностью Айспина. Он знал многочисленные методы получения жира, начиная с алхимического отсоса и хирургической ампутации, до примитивного механического жирового пресса. Но самым любимым его способом извлечения жира оставалось вываривание. Поэтому в его лаборатории день и ночь кипел огромный жировой котел, беспрестанно наполняя дом отвратительными запахами.

Мастер ужасок использовал жиры главным образом для консервирования особо летучих веществ. Наряду с запахами к ним относились также пары, туман и газы. Айспин при необходимости мог собрать и законсервировать с помощью своих алхимических приборов даже выпар – туманоподобную смесь из пара и жира, которая непрерывно выделялась его варочным котлом. У него имелись отсосанные образцы пользующейся дурной славой медузы из Небельхайма, которую он замариновал в жире комара-долгоножки. В его коллекции были трупный газ из кладбищенских болот, частицы ауры блуждающих огоньков, запахи изо рта туннельного тролля и газы серных жерлянок. Айспин собрал и замариновал тысячи летучих веществ, причем каждое из них – в наиболее подходящем, по его мнению, жире.

На деревянном помосте, куда можно было пройти по короткой лестнице, стоял самый заметный во всей лаборатории прибор – смелая конструкция из стеклянных бутылей, некоторые из которых были заполнены кипящими жидкостями, а другие – останками животных.

Прибор состоял из медных спиральных трубок, потрескивающих алхимических батареек, горелок, серебряных и золотых фитингов, латунных емкостей, баро- и гигрометров, автоклавов, мехов и золотых вентилей. Это был консерватор Айспина, его самое крупное изобретение на данный момент, с помощью которого собирались, концентрировались и, наконец, покрывались жиром летучие вещества.

Всякий раз, когда алхимик консервировал в аппарате новую субстанцию, машина в течение минуты хрипела, кашляла и наконец выплевывала шарик жира размером с апельсин. Айспин, держа его в руках, торжественно спускался по лестнице в подвал замка, где в самом низу располагалось самое просторное и холодное как могила помещение, в котором он на каменных полках бережно хранил свои шарики жира, как коллекционеры вина берегут драгоценные капли.

До Эхо доходили слухи об этой коллекции, но в данный момент он не думал об этом и тем более о том, какое эксклюзивное место вскоре займет в ней он сам. Испытывая чувство голода, любопытства и удивления, он брел по лаборатории, пока Айспин колдовал у своих алхимических приборов. Эхо пытался не смотреть на болевые свечи, так как их присутствие приводило его в дрожь. Если не рассматривать эти достойные сожаления создания с близкого расстояния, то они казались почти обычными свечами, которые настолько медленно двигались, что это нельзя было заметить, если их пристально не разглядывать. Только их тихие вздохи и стоны порою доносились до ушей Эхо.

Было еще много диковинного в этом самом необычайном помещении самого странного дома Следвайи. Эхо стал внимательно рассматривать один из полностью заставленных книжных стеллажей. Здесь хаотично располагались пергаменты, письма, блокноты, книги и останки животных, и так как его бывшая хозяйка когда-то учила его цамонийскому алфавиту, он без труда смог прочитать заголовки книг, стоявших на самой нижней полке:

«Дистилляция для продвинутых»

«Семь сублимаций»

«Обжиговые печи души»

«Сера, селитра, салмиак – три большие «С» искусства алхимии»

«Глиняный пирог и пудинг из мандрагоры – лучшие рецепты для алхимической печи»

«Антимон – самый страшный яд и лучшее лекарство»

«Цолтепп Цаан – жизнь и труд»

Мифы «Прима Цатериа»

«Чувствительные к боли металлы и их деликатная обработка»

«Замомин – проклятие или благословение?»

Неожиданно Эхо остановился. Он прочитал следующее:

«Табу на сожжение ужасок – Суккубиус Айспин».

Книга, написанная самим Айспином? И еще одна:

«Мешок признаний и раскаленный Густав. Лучшие средства для допроса строптивых ужасок – Суккубиус Айспин».

Эхо даже в голову не приходило то, что у мастера ужасок было имя, так как все всегда называли его только Айспин. В действительности он очень мало знал о своем зловещем хозяине. Но еще меньше ему было известно о ужасках.

Мастер и ужаски

В каждом более или менее крупном городе Цамонии есть мастер, который управляет делами ужасок. Он выдает ужаскам, оказывающимся в городе проездом, разрешение на предсказание (или не выдает), регулярно проверяет конторские книги ужасок – постоянных жителей города, делает им прививки от ужасковой лихорадки (болезнь, которая поражает только ужасок, и при которой они неделями пребывают в предсказательном экстазе, предсказывая исключительно самые страшные вещи, о которых действительно никто не хочет знать), он проводит их ежегодную дезинсекцию и собирает налог за предсказания. Айспин занимался всем этим в Следвайе, проявляя самое большое усердие. Кроме того, он регулярно из чистого произвола запирал несколько ужасок в городской башне, где целыми днями издевался над ними, включая музыку, исполняемую на воющей флейте и мешке с гравием.

Айспин был также фанатичным сторонником сжигания ужасок – одного из тех, к счастью, давно забытых средневековых варварских обычаев, благодаря которому лишились жизни столь многие невинные ужаски. Цамонийские законы, к его величайшему разочарованию, не позволяли производить сжигание ужасок, но он снова и снова подавал ходатайство в Министерство юстиции в Атлантисе по поводу возвращения данной меры, собирал подписи противников ужасок и даже создал партию, единственным членом которой был он сам. Одной из его первоочередных задач было сооружение в каждом городе кострища из чугунного литья, предназначенного исключительно для сожжения ужасок, которое он с гордостью называл айспинским грилем для ужасок.

Суккубиус Айспин написал руководство по сооружению подобного гриля и по технике сожжения (особенно он гордился вибрационной решеткой, через которую образовавшийся после сожжения ужаски пепел попадал непосредственно на поддон), а также книгу о методах допроса ужасок, которые своей жестокостью и изощренностью значительно превосходили средневековые пытки Темной Эпохи. В ней он досконально объяснял функции своих многочисленных пыточных инструментов, таких как отжимное устройство для ужасок, раскаленный Густав и электрическая плеть из медной проволоки с подсоединенной алхимической батарейкой. Или воздухонепроницаемый айспинский мешок признаний из кожи гадюки, заполненный чертополохом и крапивой, в котором зашивалась ужаска вместе с беременной гадюкой, бешеной лисой и бойцовым петухом. Ужаску держали там до тех пор, пока она не признавала свою вину. Многие осведомленные граждане Цамонии были возмущены тем, что именно открытый противник ужасок занимал пост городского уполномоченного по делам ужасок, но было достаточно и таких, кто считал, что таким бродячим предсказательницам требуется жесткая рука.

А именно это Айспин мог гарантировать. Ни в одном другом городе Цамонии жизнь ужасок и выполнение их профессиональных обязанностей не были так тяжелы, как в Следвайе. Только здесь существовал Регламент для ужасок – свод правил, состоящий из восьмисот пунктов, изобилующий бюрократическими и юридическими подлостями, составленный самим мастером. Наряду с прочим в нем было указано, в какое время и с какими, часто абсурдными, ограничениями ужаски могут выполнять свою работу и какие штрафы их ждут в случае нарушения установленных правил.

Так, ужаски не имели права заниматься своей практикой ночью, в обед и вечером, в туман или полнолуние, в праздничные дни, при определенном атмосферном давлении или температуре воздуха ниже нуля. Для их проживания были предусмотрены дома только в так называемом Ужасковом переулке, в которых не было подвалов. Четыре раза в год ужаски были обязаны подавать налоговую декларацию, которая была такой сложной и написана таким мелким шрифтом, что она могла свести с ума любого дипломированного консультанта по налоговым вопросам. Ужаски имели право совершать покупки только в определенное время, которое совпадало с их строго установленным рабочим графиком, но им было запрещено ходить в магазин в рабочее время.

Штрафы за нарушения колебались от ощутимых денежных сумм до многомесячного заточения в темницу, ссылки в Кладбищенские болота или принудительной работы на серных рудниках Демонического ущелья. Ужаски постоянно передвигались по Следвайе по тонкому льду нелегальности, так как свод правил Айспина был таким хитроумным, что каждую ужаску в любое время дня и ночи можно было обвинить в совершении преступления, даже если она спала в своей постели. Это привело к тому, что Следвайя сначала превратилась в цамонийский город с самым небольшим числом проживающих в нем ужасок, а потом в нем не осталось их вовсе, так как большинство предсказательниц перебралось в другие города или даже опасные дикие районы. Из этого неизбежно следовало, что у Айспина практически не осталось его профессиональных обязанностей, и он мог еще более интенсивно заниматься своими жуткими исследованиями, что всегда входило в его планы.

Брёмен из книльша и невидимый купольный осетр

– Искусство кулинарии – это алхимия, а алхимия – это искусство кулинарии, – сказал Айспин, подавая Эхо еду. – Чтобы смешать хорошо знакомые компоненты и создать из них нечто совершенно новое – это суть поварского искусства, как и алхимии. В обоих случаях кастрюля и огонь играют важную роль. Речь идет о сочетании точно отмеренных ингредиентов, о редуцирующих веществах и комбинировании давно известного с абсолютно новым. Крошечные количества компонентов и секунды времени для доведения продукта до состояния готовности могут стать решающим фактором для приготовления удачного или неудачного блюда. Приготовление вкусной еды я считаю столь же важным, что и изобретение нового лекарственного препарата. Каждая трапеза – это мера предупреждения смерти, не так ли? А правильно приготовленный куриный суп разве не является лучшим лекарством от многих болезней?

Оставшуюся часть вечера Айспин провел в своей кухне. Она находилась внизу и показалась Эхо полной противоположностью хаотичной и жуткой лаборатории. Весь интерьер кухни был оформлен в светлых и приветливых тонах, кругом царил идеальный порядок, и все сверкало чистотой. Здесь не было жутких препарированных животных, странного оборудования, заплесневевших книг и болевых свечей. В центре располагалась большая черная чугунная плита, уставленная начищенными медными котлами, сковородками и кастрюлями. Здесь же возвышался гигантский обеденный стол с множеством стульев вокруг него, покрытый безукоризненно чистой льняной скатертью, на которой стояли тарелки, серебряные приборы и бокалы для вина и воды. Создавалось впечатление, будто вскоре за столом соберется большое общество.

Прочие сковороды и кастрюли, а также кухонные приборы всех видов, венчики для взбивания, половники, кухонные ножи, шумовки, сито, скалки и многие другие предметы кухонной утвари висели на крючках на стенах или свешивались с потолка. На красивых темного дерева полках стопками стояла посуда всех возможных форм и цветов. Белоснежная мойка была заполнена чистыми тарелками. В большом открытом кухонном шкафу стояли многочисленные емкости с сушеными травами, а между ними – винные бутылки и поваренные книги. В другом шкафу было множество маленьких ящичков с наклеенными на них этикетками со сделанными от руки надписями: «мука», «какао», «ваниль», «цимпинель» и прочими аппетитными названиями продуктов.

В этом помещении ни мебель, ни другие предметы не имели никакого злобного или опасного назначения, а служили исключительно для приготовления пищи.

Пища! Что за пустое, до обидного пресное слово для обозначения того, чем Айспин потчевал Эхо на протяжении всего вечера. Разумеется, у старой женщины царапке жилось неплохо, но он всегда получал одну и ту же еду: большое количество молока и иногда рыбу или кусок курицы. Поэтому до сего времени Эхо считал, что миска жареных мышиных пузырей, которые она ему однажды приготовила, была верхом всех кулинарных наслаждений. Он и представления не имел, что и кулинарное дело может стать предметом высокого искусства, что ему и пытался доказать Айспин.

На первое мастер ужасок подал маленькую, прямо-таки крошечную фрикадельку, плавающую в прозрачном красно-золотистом бульоне. Эхо, который непринужденно сидел на столе, с любопытством склонился над поставленной перед ним тарелкой.

– Шафранизированная томатная эссенция, – шепнул Айспин. – Для ее приготовления берут самые спелые, вызревшие на солнце томаты, счищают с них кожицу и помещают в полотенце, которое подвешивают над кастрюлей. Исключительно земное притяжение способствует тому, что в последующие три дня плодовая мякоть каплю за каплей отдает свою влагу, тщательно фильтрующуюся через чистое льняное полотенце и попадающую в кастрюлю. Так получается их чистый вкус – их томатная душа! Потом надо добавить немного соли, несколько кристаллов сахара и двенадцать – непременно двенадцать – тычинок шафрана и в течение суток при максимально низкой температуре держать на самом маленьком огне. Смесь ни в коем случае нельзя доводить до кипения, иначе душа томатов покинет жидкость, и та полностью потеряет вкус! Иначе нельзя добиться этого красно-золотистого цвета.

Эхо удивился, какое терпение и сколько усилий приложил Айспин только для того, чтобы приготовить всего лишь один бульон. Но у него был чудесный запах.

– А фрикаделька! Она была приготовлена из мяса тех лососевых рыб, которые обитают только в самых чистых ручьях многоводья Цамонии. Их вода – самая опасная на континенте. Она настолько прозрачна, что ее часто не замечают, пока кто-нибудь не упадет в нее и не утонет. Лососей, обитающих здесь, считают настолько счастливыми, что, говорят, в полнолуние можно услышать их смех, когда они с порогов реки пытаются достать до луны. Они питаются исключительно маленькими речными раками, которые сами являются деликатесом и в разгар сезона ценятся на вес золота. Раки имеют фруктовый, сладковатый вкус и аромат абрикосов.

Айспин тихонько причмокнул и закрыл глаза, представляя себе мысленно вкус раков.

– Из мяса лосося я готовлю фарш, – продолжал он, – в который добавляю немного соли, несколько видов трав для улучшения вкуса и крохотные кубики лука, покрытые глазурью, в рисовом листе – тонком, как дыхание на оконном стекле – и формирую из него фрикадельку. Эту фрикадельку я вешаю на нитке над кастрюлей с изысканным голубым чаем, от которого идет мягкий пар. В этом нежно-голубом пару фрикаделька из лососевого фарша висит в течение ровно семи тысяч ударов сердца – тогда она доведена до состояния готовности. Я вынимаю ее из рисового листа, кладу в томатную эссенцию – и готово! Попробуй-ка!

Когда Эхо осторожно откусил кусочек ароматной фрикадельки, произошло нечто совершенно неожиданное. Весь мир вокруг него исчез, вся лаборатория вместе с Айспином превратилась – нет, не в воздух, а в воду! Он почувствовал это всем своим существом, увидел перед глазами поднимающиеся вверх пузырьки воздуха, внизу – плотный слой серой гальки, а рядом с ним плыли большие жирные лососи. Но вода была не только вокруг него, но и в нем самом, у него во рту, в горле – он вдыхал ее без всяких помех. И неожиданно он понял, что он тоже превратился в лосося. Это открытие было столь реальным и неожиданным, что у него вырвался звук удивления, который вытолкнул из его рта большие пузыри воздуха, которые закрыли ему обзор. И потом, так же неожиданно, как момент, когда исчезло то, что его окружало, все вдруг вернулось: хорошо знакомый мир, кухня и мастер ужасок. Эхо был настолько ошарашен, что отпрянул от тарелки и попытался стряхнуть с шерсти воду. Но на нем не было воды. Он был сухим, как дрова в камине.

– Ты на несколько минут превратился в рыбу, не так ли? – спросил Айспин и, не дожидаясь ответа, продолжал: – И не в какую-нибудь рыбу, а в лосося! Ты ощутил воду в твоих жабрах, хотя у тебя нет никаких жабр, правда?

– Правда, – ответил Эхо, все еще потрясенный случившимся. – Я был настоящей рыбой, насколько это вообще возможно. Я дышал водой. – Он хотел вытереть лапой капли воды в своем правом ухе, но оно было таким же сухим, как и вся его шерсть.

– Значит, я все сделал точно по рецепту. Мне его дал самый знаменитый повар – специалист по приготовлению лосося из полноводья. За всю свою жизнь он не готовил ничего, кроме лосося, и это его любимый рецепт. Угощайся!

Эхо чуть замешкался и затем принялся доедать оставшуюся фрикадельку и тут же вновь оказался под водой! Для царапки это не самое приятное состояние, но поскольку на сей раз он знал, что это всего лишь иллюзия, он мог наслаждаться кулинарным волшебством. Он попал в быстрое течение, и бурный поток пресной воды и пузырьков воздуха понес его вниз по течению. Потом он на мгновенье высунул голову из воды и увидел голубое, залитое солнечным светом небо – и вдруг вновь неожиданно оказался на кухонном столе Айспина.

– Это было потрясающе, – воскликнул он в восторге и опять встряхнулся. – Здорово, что это можно сделать с помощью простой фрикадельки. – И он опять принялся лакать из миски восхитительную томатную эссенцию.

– Это была так называемая метаморфоза еды, – объяснил Айспин, – алхимический раздел кулинарного искусства, который существовал еще во времена развития алхимии. Сейчас это запрещено Наттиффтоффишским ведомством здравоохранения – я надеюсь, что ты не заявишь им на меня. – Мастер ухмыльнулся. – Галлюциногенное действие частично вызывается очень редким сортом голубого чая, растущим только на краю Сладкой пустыни, а также различными травами в лососевом фарше, которые в настоящее время могут выращивать только алхимики – например, сонный корень, фантазилия и гипниан. Если бы я увеличил дозировку чая и трав, то ты смог бы чувствовать себя рыбой в течение нескольких часов.

– В самом деле?

– Никаких проблем. Но какой смысл в том, чтобы ты часами лежал на столе и думал, что ты лосось? Все дело в дозировке. Это то же самое, что пересолить суп.

– Понятно, – кивнул Эхо. – И такое возможно только с лососем?

– О нет! С любым сортом рыбы, с любым видом животного. Даже с растениями, курами, кроликами, кабанами. Со всем, что можно употреблять в пищу! Я могу превратить тебя в белый гриб, если ты хочешь.

– Я поражен, – сказал Эхо. – Ты многое обещал, но это превосходит все мои ожидания.

– Но это еще пустяки, малыш, – махнул рукой Айспин. – Это только начало. Всего лишь закуска. Одна из многих.

Он убрал вылизанную тарелку и поставил новую. Эхо удивился тому, что от нее шел превосходный запах, хотя тарелка была пуста.

– Невидимая икра, – объявил Айспин, – невидимого купольного осетра. Редчайшая и самая дорогая икра из всей существующей. Попробуй-ка поймать невидимую рыбу рукой, поскольку только так разрешается ловить невидимых купольных осетров. Мне удалось получить из него лишь одну-единственную икринку, и, скажу я тебе, мне для этого пришлось пустить в ход мои темные отношения с преступным миром Следвайи. Эта икринка омыта кровью!

Эхо отскочил от тарелки.

– Кровь не на самой икринке, – сказал Айспин. – В переносном смысле. Она вообще-то была зарезервирована для Цаана Флоринтского. Мне рассказывали, что пришлось воспользоваться флоринтскими стеклянными кинжалами и утопить в супе нескольких помощников поваров, чтобы наконец убедить шеф-повара Цаана обмануть своего хозяина с икринкой. Он перехитрил его, подав ему обычную икринку, которую тот должен был съесть с завязанными глазами, потому что это якобы делает вкус еще более интенсивным. С Цааном Флоринтским стало можно проделывать нечто подобное с тех пор, как в его дворце ему на голову упала штукатурка.

Полученная таким необычайным способом икра вновь разбудила любопытство Эхо, и он стал водить языком по тарелке в поисках невидимой икринки. Вдруг на его нёбе произошел маленький вкусовой взрыв, который вызвал в нем приятный трепет.

– Гм-м-м, – промычал Эхо. Вот какой вкус имеет икра невидимого купольного осетра. Восхитительно.

– А сейчас посмотри на свой язык, – приказал Айспин и придвинул царапке серебряную ложку, чтобы он мог в нее посмотреться. Эхо наклонился, увидел в ней свою смешную искаженную выпуклостью ложки мордочку, открыл рот – и ужаснулся. У него больше не было языка.

– Нет, – ухмыльнулся Айспин, – он не исчез. Он просто на какое-то время стал невидимым. Он появится вновь, как только исчезнет вкус икры.

Эхо смотрел на ложку, открыв рот и оцепенев от ужаса. А что будет, если Айспин ошибается? Жизнь царапки без языка была так же немыслима, как и без хвоста. И правда: чем более отдаленно ощущался вкус, тем отчетливее видел Эхо свой язык, пока он не появился полностью. Эхо облегченно вздохнул.

– Настоящее наслаждение должно всегда сопровождаться острыми ощущениями, – сказал Айспин, который уже готовил новое блюдо на чугунной сковороде. – Что за удовольствие лакомиться пчелиным хлебом, если при этом не существует опасности быть ужаленным демонической пчелой? В чем была бы прелесть паровой свекловичной рыбы, если бы не было риска умереть от повреждения ее ядовитыми костями? Ты ощущаешь блаженное облегчение от того, что ты вновь обрел свой язык? Это тоже наслаждение. Неоценимое.

Айспин поставил перед Эхо следующую тарелку.

– Не бойся. От этого у тебя не выпадет шерсть и не вырастут рога на голове. Это жареный брёмен из книльша.

Эхо недоверчиво рассматривал новое блюдо.

– А что такое, простите, брёмен? И что такое книльш?

– Книльш – это животное, которое водится исключительно в канализации и питается тем, что за столом лучше не упоминать, как, впрочем, и его внешность. Из-за трагических жизненных обстоятельств у книльша есть такой орган, который одновременно выполняет пищеварительную функцию желудка, очистительную печени и фильтрующую почек – брёмен. Но это не все: представь себе, книльш еще и думает своим брёменом! Это суперорган, который не имеет аналогов во всей цамонийской биологии. Свежий брёмен из книльша – это деликатес, из-за которого шеф-повара сражаются в базарные дни на филетировочных ножах.

Эхо почувствовал дурноту. Он попытался представить себе книльша, но когда в его воображении возникло существо с всклокоченной шерстью и розовым мясистым хоботом, он отказался от этой затеи.

– Почему у гурманов самыми изысканными деликатесами считаются именно те блюда, которые вызывают естественное отвращение? – спросил Айспин. – Живые устрицы, больная печень откормленных гусей, мозги молодых телят? Нерожденные дети рыб? Брёмен книльша?

И тут же сам ответил на свой вопрос:

– Это сладость преодоления. И преодоление стандартов, и величайшая движущая сила алхимии. Не только приготовление еды, но и сама еда относятся к алхимии. Попробуй этот брёмен из книльша, проанализируй языком и нёбом составляющие его вкуса, и ты уже будешь готов стать учеником алхимика! Закрой глаза!

Эхо послушался, откусил кусочек уникального органа и сосредоточенно зажевал. Он не мог определить вкус. Ничто не напоминало ему хотя бы какую-то еду. У него было ощущение, что он ест блюдо, приготовленное на другой планете.

– Это не похоже ни на один знакомый мне вкус. Запах совершенно чужой, как и вкус. Все необычно, но интересно.

Эхо проглотил последний кусок.

Айспин ткнул вытянутым пальцем в царапку и с триумфом произнес:

– В таком случае ты гурман! Прирожденный гурман и алхимик!

– Я?

– Вне всяких сомнений! Невежда в области кулинарии немедленно выплюнул бы брёмен из книльша. Вряд ли что-то еще имеет такой необычайный вкус. Такие люди ищут привычных наслаждений – они предпочитают всегда есть одно и то же. А гурман попробовал бы кусочек парковой скамейки только для того, чтобы знать ее вкус. И в этом сущность алхимиков: их не может напугать ничто постороннее, ничто новое, ничто неожиданное. Напротив – они ищут этого. Ты готов к следующему блюду?

И так продолжалось весь вечер: паста, запеченная с листовым золотом, кошачий сом с креветочным маслом, морской петух с двенадцатью соусами, морской паук с паприкой в тростниковом сахаре, гладкая камбала с чешуей из цукини, соте из омара в баклажановой лодочке, почки белой куропатки в стручковой эссенции, голубиный пудинг в листьях мангольда, язык мидгардского кролика в лавандовом соусе, фаршированный хвост болотной свиньи с голубой цветной капустой, мясо вилконога в мелиссовом желе, ледяной суп из морских огурцов с шинкованными хвостами лангустов – все крошечными порциями, часто всего один кусочек, чтобы после каждого блюда сохранялся аппетит. И потом – десерт! Айспин подавал одно за другим изысканные блюда, сопровождая каждое из них соответствующими пояснениями, увлекательной историей или какой-нибудь сумасшедшей легендой. Эхо еще никогда до этого так не развлекался, одновременно получая такое великолепное угощение. Он как завороженный следил за действиями мастера ужасок у плиты, внимая его рассказам и лакомясь едой.

Тиран Следвайи показал себя с совершенно иной стороны: превосходный хозяин, очаровательный собеседник и эрудит, который играючи параллельно готовил один за другим кулинарные изыски и затем, обнаруживая отменные манеры официанта высшего класса, подавал их на стол. Все было приготовлено на высочайшем уровне, в блюда были добавлены превосходные пряности, температура была идеальной, а блюда были оформлены на тарелке так гармонично, как составляют флоринтские цветочные композиции на весеннем рынке. Эхо был очарован. Мысли о полнолунии, царапковом жире и близкой смерти полностью улетучились. До поздней ночи Айспин подавал все новые и новые блюда, пока Эхо, наконец, не взмолил о пощаде.

Затем виртуозный повар отнес полуживого царапку, который теперь весил вдвое больше, чем еще несколько часов назад, в другую комнату, в которой стояла большая печь и струилось приятное тепло. Он уложил его в чудесную, обложенную толстыми подушками корзинку, где Эхо, тихо мурлыча, уснул.

Мавзолей кожемышей

Когда Эхо на следующее утро проснулся, он сразу все вспомнил: контракт, ужасковую луну, царапковый жир, вываривание, изготовление чучел. Объятый мрачными мыслями, он вылез из корзинки и побрел по жуткому жилищу Айспина.

На верхнем этаже не было чучел ни зерновых демонов, ни ореховых ведьм, но атмосфера, по ощущениям Эхо, была довольно неприятной. Солнечный свет проникал через высокие окна, но, казалось, сразу утрачивал свою силу, робко рассеиваясь и теряясь в бесконечных коридорах. Отсутствие гула голосов, к которому он привык в городе, неприятно удивило его. Здесь жила только пыль, которая, сливаясь с потоками воздуха, танцевала под какую-то меланхолическую музыку.

Эхо познабливало. Он вошел в большой зал, уставленный клетками, – эту тюрьму для тюрем, полную длинных тонких теней, которые бросали решетки. Втянув голову, он пробежал между ними. Клетки были пусты, но каждая из них рассказывала историю одной из жертв Айспина, и ни одна из них не имела счастливого конца. В некоторых местах на дереве торчали зубы и когти, свидетельствовавшие об отчаянных попытках бегства, а на многих железных решетках сохранились следы засохшей крови. Все они – будь то могучий медведь, пестрая райская птица, змея или обыкновенный хорек, убуфант или заминго – завершили свой путь в жировом котле и консерваторе Айспина и теперь покоились в подвале замка, представляя собой ароматный концентрат в виде комочка жира. Эхо не мог себе представить более ужасного места. Все здесь напоминало о смерти.

Но тем не менее он был голоден. Несмотря на то что, засыпая, он поклялся себе ничего не есть в ближайшие три дня, вся съеденная им пища переварилась, а роскошное меню Айспина так растянуло его желудок, что тот казался ему теперь еще более пустым, чем раньше. Эхо понял, что голод значительно лучше переносится, если у тебя пустой желудок.

– Ах, вот и мой лакомка! – весело воскликнул мастер ужасок Айспин, когда Эхо робко вошел в лабораторию. Он колдовал возле алхимических весов, на которых с помощью крошечных свинцовых гирек взвешивал золотой порошок. – Как спалось? Как насчет сытного завтрака?

– Спасибо, – ответил Эхо. – Я отлично спал и действительно испытываю настоящее чувство голода. И это несмотря на вчерашнее буйное пиршество.

– Ах, оставь, какое там пиршество! – отмахнулся Айспин. – Это были пустяки. Всего лишь увертюра. Пара закусок.

Эхо испуганно бродил по лаборатории. В жировом котле варилась большая птица, и из бурлящего бульона торчала ее скрюченная лапа.

– Это дододо, – пояснил Айспин, увидев царапку, застывшего перед жировым котлом. – Или, скорее, был дододо. Боюсь, что это последний экземпляр этого вида.

– Может быть, я тоже последний экземпляр моего вида, – сказал Эхо тихо, отвернувшись от страшного зрелища.

– Это вполне возможно, – крикнул Айспин. – Вполне возможно!

Эхо начал понимать натуру Айспина. Мастеру ужасок даже в голову не приходило, насколько он своими бессердечными замечаниями ранит чувства собеседника. Они были ему абсолютно безразличны. Он просто произносил то, что думал, пусть это даже было омерзительно.

Айспин сделал какие-то записи в своем блокноте, что-то при этом бормоча, потом начал произносить одну за другой алхимические формулы и, казалось, совсем забыл про Эхо. Тот какое-то время вежливо молчал, чтобы не мешать своему хозяину сконцентрироваться. Но вдруг его маленький желудок так громко заурчал, что это было слышно во всей лаборатории, отчего Айспин очнулся. Он посмотрел на Эхо.

– Извини, пожалуйста! – крикнул он. – Работа! Я должен сегодня кое-что наверстать, поэтому… Послушай, а что, если ты сам организуешь себе завтрак? Тебе нужно только пойти на крышу, где для тебя все уже подготовлено.

– На крышу? – спросил Эхо.

– Погода великолепная, здоровый свежий воздух. Царапки любят проводить время на крышах, не так ли?

Эхо осторожно кивнул.

– Да, – сказал он. – Я люблю крыши.

– Но есть одно препятствие… одна… формальность.

– Какая же?

– Кожемыши.

– А что с ними?

Айспин устремил свой взгляд на потолок лаборатории.

– Чердак моего дома в некотором роде принадлежит кожемышам. Это негласное соглашение. Я позволяю им там спокойно спать. За это они иногда оказывают мне… услуги.

– Ты любишь заключать сделки с животными, – констатировал Эхо.

– Если ты пойдешь на крышу, – продолжал Айспин, – тебе нужно будет пройти через чердак, а это империя кожемышей. Ты должен попросить у них разрешение, чтобы пересечь их суверенное владение. Только и всего. Просто знак уважения. Или ты их боишься?

Нет, Эхо не боялся кожемышей. Это ведь были простые мыши. Мыши с крыльями. И что с того? Он не боялся ни их сморщенных рож, ни их когтей, ни острых зубов. Царапки сами имели когти и зубы, и они были значительно острее, чем у летучих мышей. Если они попытаются пить его кровь, то он им покажет, кто здесь главный – мыши или царапки.

– Нет, – сказал Эхо. – Я не боюсь.

Айспин потянул за цепочку из костей, которая свешивалась с потолка, и книжная полка вместе со всем хламом, скрипя, ушла в пол, и взору царапки открылась старая истоптанная деревянная лестница, которая вела в темноту.

– Это дорога на чердак, – сказал он. – В мавзолей кожемышей, как я это называю. Он немного напоминает надгробный памятник. А сами кожемыши – довольно хилые существа. Передавай им от меня привет!

Айспин вновь занялся своими порошками.

– Ты можешь с ними побеседовать, а я, к сожалению, нет. Как я завидую тебе, что ты можешь разговаривать с животными! Как много тайн природы могли бы они мне поведать.

Да, он был бы рад, подумал Эхо, поговорить с животными. Наверное, он растянул бы их на пыточной скамье и учинил бы им основательный допрос с применением гарроты и тисков для пальцев.

– Иди спокойно, – крикнул Айспин. – Желаю приятно провести время на крыше!

Царапка стоял перед входом и всматривался в темноту. Лестница была очень старой, изъеденной червями и потертой. Она была малопривлекательной, каждая ступень была по-особому изогнута и стоптана. В сумеречном свете Эхо привиделись зияющие пасти с кривыми деревянными зубами, злобные глаза и свирепые лестничные призраки. Он заставил себя ступить на первую ступень. Как только лапы царапки коснулись ее, она мучительно заскрипела.

– Не бойся! – воскликнул Айспин. – Она выдерживает даже мои тяжелые кости, а тебе с твоим комариным весом нечего беспокоиться.

Эхо стал нерешительно подниматься по лестнице. Здесь действительно стоял запах, как в античной гробнице, где не проветривалось уже целую вечность. Это был смрад тысячелетней затхлости и разложившихся трупов. Но он смело преодолевал ступеньку за ступенькой, и чем выше поднимался, тем более мрачно становилось вокруг и более спертым казался воздух. Вскоре к этому добавился резкий запах. Он слышал, как Айспин потянул внизу за костяную цепочку, и полка со скрипом встала на прежнее место.

– Не волнуйся! – опять крикнул мастер ужасок. – Они кусаются только ночью! – Потом стало совершенно темно. У Эхо сжалось горло и слегка задрожали лапы. Но он отважно карабкался дальше, осторожно нащупывая своими лапками ступени лестницы. Он хотел как можно скорее покончить с этим «знаком уважения», как назвал его Айспин. Вообще-то это была наглость! Почему он должен был просить разрешения у этих самых обыкновенных кожемышей, чтобы пройти к своей еде? Об этом не могло быть и речи. Кислый неприятный запах стал таким навязчивым, что у Эхо перехватило дыхание.

– Кожемыши! – крикнул он.

Было похоже, что Эхо достиг последней ступени, так как он не мог нащупать следующую. Пол под его лапами казался неровным и каменистым. В тусклом свете он с трудом различал над собой высокий потолок. Через темно-серый купол, как серебряные иголки, пробивались редкие солнечные лучи.

– Кожемыши! – крикнул он еще раз. Есть ли здесь вообще кто-нибудь? Или это была всего лишь злая шутка Айспина, который хотел его проверить. Но Айспин никогда не шутил.

Эхо прислушался. Нет, здесь кто-то был. Или что-то. Ему несколько раз послышались какие-то звуки. Казалось, будто кто-то очень медленно перелистывает склеившиеся страницы древней книги. Вот какое-то шуршание. А вот шипение. А там пыхтение.

– Кожемыши! – произнес он в третий раз.

– Ты повторяешься, – резко и враждебно отозвался из темноты высокий тонкий голос. – Да, это мы, кожемыши. Что тебе надо от нас?

Эхо чуть задумался.

– Меня послал мастер ужасок Айспин. Мне нужно на крышу. Для этого я должен получить от вас разрешение.

– Ах, вот как? – В ответе послышалась осторожность и ирония одновременно.

– Да, – сказал Эхо. Он решил вести себя смело и самоуверенно. Нельзя показывать никакой слабости! Всегда побеждает дерзость.

– Но если честно, – продолжал он, – то мне плевать на ваше разрешение. Так или иначе я пройду на крышу. Для этого мне не требуется согласие каких-то мышей.

– А мы не мыши. Мы – кожемыши.

– Мыши, кожемыши, не все ли равно? – сказал Эхо пренебрежительно.

– Мы можем летать.

– Мы можем кусать.

– Мы можем пить кровь.

На сей раз Эхо показалось, что ему отвечали три разных голоса. Его глаза постепенно привыкли к темноте, и он смог лучше различать все, что было вокруг. Наверху что-то шевелилось. Или, точнее сказать, наверху шевелился весь потолок! Сначала он подумал, что это шкуры препарированных животных, обдуваемые ветром, которые Айспин повесил на бельевые веревки для сушки. Но эти движения были другой природы. Это были движения, совершаемые живыми существами. Расправлялись длинные кожаные крылья, выпускались острые когти, оскаливались зубы, из темноты на него смотрели маленькие злобные глазки. Как единое гигантское существо, плотно прижавшись друг к другу, над ним висели вампиры, опустив головы вниз. Эхо предполагал, что их было минимум несколько десятков, может быть, даже несколько сотен, но он с ужасом увидел тысячи висящих на балках стропил кожемышей.

Его глаза окончательно привыкли к темноте – теперь он также увидел, откуда исходит этот резкий неприятный запах, который почти лишил его чувств. Твердый каменистый слой под его лапами на самом деле представлял собой высохшие экскременты кожемышей, и Эхо стоял всеми четырьмя лапами в центре самой большой кучи нечистот во всей Следвайе.

– А что ты будешь делать, если мы тебе не дадим разрешение? – раздалось сверху.

Эхо нужно было срочно применить новую стратегию. Он хотел схватить одну кожемышь и как следует отдубасить ее на глазах у других. Преподать им хороший урок, короткий и болезненный, тогда другие уже не пикнут. Но он понял, что это не так просто сделать. Совсем не просто. Он видел, что перевес в силах был не в его пользу.

– Ну, что? – спросила одна из кожемышей. – Ты проглотил язык?

Эхо пытался заставить себя успокоиться. Только бы не потерять самообладание! Может быть, это была ловушка? Ритуал? Может быть, он являл собой подарок Айспина, жертвоприношение жителям чердака? Ему было абсолютно ясно, что у него не было ни малейшего шанса в столкновении с ними. Они набросятся на него всей стаей и накроют его своей массой, как кожаным саваном. Они вонзят в него свои острые зубы и за несколько секунд высосут из него всю кровь. И от него останется лишь бескровная оболочка, продырявленная шкурка, если он сейчас сделает еще хоть одно дерзкое замечание или какое-нибудь неверное движение. Он не знал, где находится выход на крышу, и обратный путь был заблокирован. Он угодил в западню, как глупая крыса, которая не может убрать свои лапы от куска сыра. Завтрак на крыше! Эхо сам стал здесь завтраком.

– Мы ждем ответа! – угрожающе прошипел голос из темноты.

Эхо нужно было как следует обдумать, что сказать дальше. Как надо вообще говорить с множеством вампиров, которым только что была нанесена смертельная обида? Покорно? Дерзко? Честно? Лживо? Единственное, что он знал, было то, что он в своем ответе в любом случае должен был упомянуть мастера ужасок. Если кожемыши хотя бы к кому-то вообще испытывали уважение, так это к своему хозяину. И вдруг Эхо вспомнил, что тот просил передать им привет.

– Как я уже сказал – меня послал к вам Айспин, – крикнул он, – мастер ужасок Айспин, ваш хозяин. Могучий Айспин, под защитой которого я нахожусь. Я пришел сюда по его заданию. Я должен передать вам от него привет. – Эхо пытался придать своему голосу оттенок самоуверенности, но ему это не удалось.

– Да, ты уже это говорил, – ответила одна из кожемышей.

– Это очень великодушно с его стороны, – добавила другая мышь.

– Великодушно? – спросил Эхо осторожно. – Привет? Почему?

– Не привет.

– А что?

– Ты.

– Я великодушен? – спросил Эхо с непониманием.

– Нет, великодушно с его стороны, что он прислал тебя.

– Почему?

– Потому что у нас уже давно не было десерта, который может мяукать.

Поднялось язвительное шушукание, которое у кожемышей, видимо, считалось одобрительным смехом. Эхо инстинктивно подогнул лапы, но сумел сдержаться и не зашипеть. Сейчас надо задействовать мозг, а не когти! Использовать тонкое различие между царапкой и кошкой. Мышление вместо действий. Дипломатия вместо войны.

– Десерт? – спросил он. – Ранним утром?

– Для нас это уже поздний вечер. У нас ночь днем, а день ночью. Мы только что провели праздничную кровавую оргию среди жителей Следвайи, и десерт был бы сейчас весьма кстати.

Одна из кожемышей бесцеремонно рыгнула.

Эхо согнулся еще больше. Значит, он действительно был принесен в жертву! Вот почему Айспин вчера вечером его так обильно накормил. Все эти рассказы об откорме были сплошным обманом. Он был всего лишь нафаршированным праздничным жарким.

– Понимаю, – сказал он тихо.

– Нет, не понимаешь. Никто не понимает кожемышей.

– Вот так, братец! – крикнул другой вампир. – Никто не понимает кожемышей!

– Никто!

– Никто!

– Никто!

Эхо не оставалось ничего иного, как потянуть время и надеяться на то, что ему поможет его интуиция или случай. Может быть, ему громко замяукать? Позвать Айспина? Нет. Тогда они сразу набросятся на него. Что же делать? В животном мире обычно существуют два варианта поведения, когда перед тобой оказывается грозный соперник: спастись бегством или нападать. Для Эхо оба варианта были неприемлемы. Зато у него была третья возможность. Он наверняка был первой жертвой, принесенной Айспином, которая могла беседовать с кожемышами. И этим исключительным преимуществом надо было воспользоваться.

– Мастер ужасок вам что-то должен? – спросил он. – И поэтому он приносит меня в жертву?

– Тебя это не касается, – ядовито парировал один из вампиров.

– Да, это действительно небольшое утешение, но если уж мне суждено умереть, то хотелось бы хотя бы знать, почему.

– Ты здесь не в том положении, чтобы предъявлять требования!

– Ребята! – крикнула другая кожемышь. – Это справедливо! Если уж мы собираемся его прикончить, пусть знает, почему. ...