Эдуард Веркин Звездолёт с перебитым крылом

© Веркин Э., 2019

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“, 2019

Часть I Звездолёт с перебитым крылом

Глава 1 Всадник без головы

Был все-таки июнь. Давно отцветшую черемуху жрали гусеницы, вокруг шиповника кружились торфяные шмели, от яблонь сильно пахло химией, опрыскивали. Зато без червей. А вот если собрать три ведра цветов акации, то можно выжать поллитровую банку меда. Вранье. Прошлым летом не поленились, собрали и выжали, но ничего, кроме чуть сладковатой бурды, из акации не добылось, да и то стакан. По десять ложек на нос, потом понос. А Дюшка поймал корзиной двух воробьев. Ему хотелось попугайчика, но где его возьмешь? Решил раскрасить воробья, потом пожадничал и оставил обоих, но они оказались уж слишком пахучими, и родители выгнали его из дома. Пришлось отпускать. Но перед этим Дюшка все равно чуть подправил их зеленкой. Самодельные попугаи неблагодарно улетели, снова стало скучно.

Да, делать тем летом было нечего. Картинг так и не открыли, речка еще не нагрелась, и купался лишь Чернов, каждый день по полчаса выгребал брассом против течения. Дюшка шепотом врал, что Чернова контузило на Даманском, а бабушка говорила, что он всю жизнь полубелый. Собирались на Лисью Пустынь.

Июнь. Грибам рано, рыба надоела еще в мае, картошку первый раз уже окучили. Смотрели телик. Не знаю почему, может, из-за Олимпиады, но в то лето много хороших фильмов показывали, правда, все по второй программе. Но Кот придумал, что делать.

Вообще-то Кот тут не очень важен, но его немного будет в этой истории, так что уж пусть.

Так вот, это Кот придумал. Поднять антенну.

Антенну собирали почти три дня, и все-таки успели.

Проволоку медную Кот смотал со старого электромотора, а вот вилы искали долго. Конечно, ни мои родители, ни родители Кота не разрешили взять нормальные вилы, хотя только у нас этих вил было три штуки — зачем нам столько вил? Ну, картошку копать, это да. Но картошка осенью только, к осени я обещал вилы вернуть…

Не дали. Я объяснял, что вилы нужны для антенны, но никто и слушать не хотел, вдруг выяснилось, что нашей семье без них просто не выжить. Пожадничали.

Коту вилы тоже не разрешили, не из жадности, а из опасений — вилы острые, или сам наколешься, или кого другого, потом всю жизнь на лекарства работай. Хотя и из жадности тоже, конечно.

А Дюшке не дали без причин. Пришлось искать на помойке, как всегда. Как всегда, нашли. Погнутые вилы, простреленную каким-то дураком лопату, два ржавых ижевских коленвала, импортную стеклянную бутылку с завинчивающейся крышкой, ну и так, по мелочи, гильзы от мелкашки еще. Дюшка бутылке обрадовался, хотел ее бабке отнести, под масло, но потом увидел, что там внутри развелось рыжих ползучек, и бутылку разбил. Хороший поход тогда у нас получился, свалка горела, она летом часто горит, бросок через дымную полосу — самое мое любимое в походе через свалку. Надо задерживать дыхание или через мокрый рукав дышать, но горло дерет. И глаза. Хитрый Котов надел подводную маску, ему не драло. А еще тропа шла через болотину, карьер с металлоломом и зыбучим песком.

Вилы на свалке нашли, они оказались ржавыми и тупыми.

Хотя отчистить вилы от оранжевой ржавчины оказалось несложно — у Котова в гараже целый ящик старых напильников. Половина лысые, другими можно кое-как шоркать. Собрались мы у Котика в гараже, зажали вилы в тисках, по очереди их пилили полдня и достигли успехов — ржавчина сдалась и из под нее выступил блеск. Но Кот сказал, что этого недостаточно, для лучшего приема вилы требуется еще и отполировать. После чего вручил нам по куску наждачной бумаги.

Бумага оказалась тертой, но ничего, краешков хватило. И хотя на наждаке мы сорвали набитые напильниками мозоли, результат радовал, получилось гладко. Вилы блестели, как из магазина.

Котов не удовлетворился и прошелся еще по зубцам пастой ГОИ, так что в результате они не только заблестели, но и приобрели зеркальность. Кот, впрочем, не хотел униматься и планировал отнести вилы в гараж на пескоструйку, тут уж пришлось вмешаться нам с Дюшкой. Мы сказали, что вилам хватит, и так сойдет.

Кот, конечно, поморщился, ему хотелось, чтоб идеально, но в вилы уже стало можно смотреться, Кот вздохнул и насадил их на длинную жердь.

Полезли на крышу Кошкиного дома и водрузили антенну. Правда, после этого выяснилось, что проволоку к вилам мы прикрепить забыли. Ломать конструкцию не хотелось, поэтому Дюшка вполз по жерди и проволоку прикрутил.

Так у нас появился шанс посмотреть «Всадника без головы».

— Кино что надо, — рассказывал Дюшка. — Страшное. Не как «Вий», но все равно. Я как посмотрел первый раз, потом мерещилось. Там все в конце выясняется, ясно, что это…

— Хватит, — перебил Котов. — Ты нам все сейчас расскажешь, смотреть неинтересно будет.

Дюшка замолчал. Он два года прожил в Новосибирске, а там у них целые три программы показывали, и кинотеатр на первом этаже. Так что он много видел. И нам рассказывал, когда на рыбалку на великах ехали, всегда рассказывал.

— А «Вий» так себе, — сказал Котов. — Я смотрел. И никого на «Скорых» не увозили, брехня это.

Требовалось испытать конструкцию. Отправились в залу. Котов снял с телевизора кружевную салфетку, отогнул заднюю крышку, достал из кармана лампу. Протер ее о рукав, затем сунул руку с лампой в телевизор и стал на ощупь вставлять ее в ламповое гнездо.

— Чтобы Петька не смотрел, — пояснил он. — А то и так слепой уже, а матушка на меня орет, точно это я его заставляю…

Лампа со щелчком зашла на место.

— Готово, — сказал он. — Сейчас заработает.

Обычный день тогда был, теплый, ветреный. Ничего особенного, я смотрел в окно и видел скучное лето, которое только началось.

Мы составили три стула, расселись, Котов включил трансформатор. Трансформатор нагревался минуту, гудел электричеством, дергал стрелкой, потом попритих и зажег красный огонек, Котов включил уже телевизор.

Первая программа. По первой днем никогда ничего хорошего, но показывает она чисто, почти без помех, только сверху чуть мельтешит. Со второй программой всегда хуже. То есть она просто не показывает. А по второй всегда фильмы интересные в каникулы запускают, а котовский старший брат Иван рассказал, что если сделать антенну из вил, поднять их повыше — метров на пять, и подключить к телевизору, то вторая программа только так станет ловиться.

Вранье. Или вилы не те. Ничего у нас показывать не стало. Кот щелкнул переключателем, но вторая программа не заработала.

Некоторое время мы смотрели на мельтешение и слушали шорох. Дюшка, впрочем, уверял, что в этом мельтешении можно разглядеть некие фигуры, достаточно особым образом расстроить глаза, он так у себя дома часто смотрит мультики, вот попробуйте.

Мы с Котом честно косили глаза, но никаких фигур и мультиков не увидели. Вилы не работали. До «Всадника без головы» оставался час.

— Сейчас попробую еще…

Котов принялся крутить настройки телевизора. Мелькание на экране вытянулось, потом сплющилось, потом мелькать стало мельче. Понятно, что бесполезно и за вилами ходили, и антенну строили. Обидно.

Но Котов был человек упертый и еще некоторое время терзал телевизор, постукивал по бокам и по верху, щелкал программы, перевтыкал антенну и зачем-то помещал между антенной и гнездом телевизора толстый красный резистор.

— Никак… — печально сказал Дюшка.

— Надо звонить, — сказал я. — Понятно же, что надо звонить.

— Сам знаю! — огрызнулся Котов и стукнул по телевизору кулаком.

Кот снял со стены телефон, уселся в кресло и нашел по районной книге номер, набрал.

— Это телевышка? — противным девчачьим голосом прокурлыкал Котов. — Это вас из библиотеки беспокоят. Какой библиотеки? Имени Гайдара, какой еще? У нас сейчас занятия поэтического кружка, не могли бы вы подключить вторую программу?

Иногда это срабатывало. Если на телевышке дежурили добрые техники, то они включали вторую программу, особенно если детские фильмы транслировались. Так что шанс был.

Котов слушал в трубку, и по выражению его лица становилось понятно, что сегодня на вышке злыдний день, а значит, «Всадника без головы» нам не видать.

Так и оказалось, Котов брезгливо посмотрел в трубку, затем вернул ее на аппарат.

— Если я еще позвоню, они сообщат в милицию, — сказал он.

— Понятно, — кивнул Дюшка. — На вышке электричество экономят, когда Олимпиада начнется, вторую программу всему городу включат, а сейчас нельзя.

А сейчас нельзя. До «Всадника без головы» оставалось сорок минут.

Дюшка вздохнул.

— Ладно, — сказал Кот. — Пойдем к Похвалину. Еще успеем.

— Ну, пойдем, — согласился сразу Дюшка.

И на меня посмотрел. У Похвалина приставка, у него вторая программа всегда работает.

— Мне воду в баню надо таскать, — сказал я. — А я и забыл совсем.

Я Похвалина не люблю, года три назад Похвалин и его крейсера загнали нас с Дюшкой в лужу на углу Пролетарской и закидали грязью. Хорошо мимо трудовик из 2-й школы проходил, распинал этих дурней, а то бы они до вечера нас там продержали.

Дюшка тоже не забыл, но он человек легкий и не обидчивый. То есть обидчивый, но если между гордостью и «Всадником без головы» выбирать, то он выберет «Всадника».

Вот так. Котов и Дюшка покатили к Похвалину, а я домой поехал.

Дома была только мама, стряпала что-то на кухне. Я потихоньку попил молока из холодильника, включил телевизор в надежде на чудо и вторую программу. Но чуда не случилось, и я вышел на крыльцо.

Жарко, скучно, самострел, что ли, сделать? Я стал прикидывать, что лучше: самострел, воздушку, пугач или гвоздомет. Для воздушки нужен хороший насос, а он рубль стоит. Для гвоздомета нужна медицинская резина, а ее вообще взять негде, а если вместо нее из камеры вырезать, то не так мощно получается. Самострел сделать легко, но это детсадовское, да и прицелиться из него никак, бестолковая вещь, одним словом. Пугач — это просто, к тому же все составляющие для него у меня имеются — медная трубка от камазовских тормозов, обрезок велосипедной камеры, три фольги от «Каракума», шиферный гвоздь. И делать легко, только зачем? Ну, пойду к реке, ну, похлопаю. И чего? А от воздушки хоть какой-то толк, можно пока в стрельбе тренироваться.

Придется делать все-таки воздушку. Один пацан прошлым летом из воздушки застрелил щуку на восемь килограммов. Вообще-то если соберемся в Лисью Пустынь, то воздушка не помешает. Дюшка наверняка свою возьмет, а я, получается, безоружным пойду…

Насоса нет, это да, решил пока деревяшку выпилить да курок свернуть. Выбрал дюймовую доску, отпилил метровый кусок, стал прорезать желоб для насоса. Почти до конца прорезал, но тут заявился Дюшка. Поставил велосипед у забора, подошел и стал смотреть, как я делаю оружие.

Как-то странно он смотрел, точно первый раз видел и меня, и воздушку. Такой взгляд, точно мешком пыльным его прибило. Потом в голове у него щелкнуло, очнулся.

— У меня старый насос есть, — сказал Дюшка. — Могу отдать. Он как раз нужной длины.

— Что? — спросил я с удовольствием. — Мест в кинотеатре не было?

Дюшка не ответил, отвернулся.

Похвалины Дюшку не любят. Мама Похвалина считает, что он хулиган и бестолочь. Бабушка Похвалина считает, что Дюшка в садике украл у Похвалина гэдээровский грузовик. Отцу Похвалина на Дюшку плевать, но не он дома хозяин. На самом деле все проще. Дюшкина мать оставила Похвалина-младшего на второй год, вот и вражда, вот и не пустили. А Котова пустили, у него отец все-таки инженер, а не всякие там.

— А ну, — отмахнулся Дюшка. — Чего смотреть, все равно знаю все, видел сто раз. Всех убивал Кассий Колхаун. А ну…

Дюшка сел на крыльцо.

— У Похвалина сестра с ума сошла, говорят, — сказал он. — В психическое отвезли, за линию.

— Ну и что?

— Да он и сам псих. У них все психи.

Дюшка достал складенчик, разложил, принялся втыкать в крыльцо. С ладони, со лба, с локтя. По ножичкам он у нас лучше всех, поэтому никто с ним не играет, вот ему самому с собой и приходится.

— У Похвалина брат в прошлом году колуном кошку убил, — сообщил Дюшка. — Просто так убил, мимо проходила, а он взял — да кинул. А сестру, когда на нее находило, они в подполе запирали. Так она фундамент подрыла — и наружу выскочила.

Мне про Похвалиных не хотелось говорить, я думал, что делать. Воздушка почему-то уже надоела, завтра доделаю, все равно насоса нет.

— Поедем покупаемся, что ли? — предложил я.

— На реку не поеду, — отказался Дюшка. — Там вода еще не прогрелась, можно застудиться.

Это он боится. Плавать не умеет, вот и врет про воду.

— Давай на Кирпичный, — тут же сказал Дюшка. — Там тепло…

— Там тепло, пиявки и бычьи цепни, — возразил я. — В этих бочагах всякой заразы водится, холера и то есть, наверное. А в реке вода все-таки проточная.

— Да никакой там заразы нет, — возразил Дюшка. — Там сколько лет уже купаются, никто не болел еще…

— Лучше на реку. На пятые пески.

Дюшка поморщился.

— Там мелко, — напомнил я. — И заводь рядом.

— Вот в заводи как раз и пиявки…

На крыльцо вышла мама с веником и совком, вытряхнула из совка песок, посмотрела на нас с Дюшкой с сожалением.

— Опять ружья мастерите? — спросила мама и поморщилась. — Не надоело?

— Все делают… — пожал я плечами.

— В «Юном технике», между прочим, напечатали схему боевого арбалета, — заявил Дюшка.

— То есть вы теперь боевые арбалеты будете строить?

— А что такого? — Дюшка пропустил ножик между пальцами, перекинул из руки в руку. — Вот когда весной Коршунов спас близнецов от волков, ему все спасибо говорили. А он, между прочим, двустволку у отца стянул, и лет ему всего пятнадцать.

— В пятнадцать лет Гайдар командовал полком, — заметил я.

— Веников бы лучше сходили наломали, — сказала на это мама. — Береза как раз чистая.

— За березой сейчас нельзя, — тут же возразил Дюшка. — Позавчера отец пошел наломать — двух клещей с головы снял. С горошину каждый.

— В газете писали, энцефалит бушует, — напомнил я.

— Тогда в магазин, — вздохнула мама. — Купи масла. В городок иди, там масло лучше.

— В городок? — покривился я. — Там же…

— В пятнадцать лет Гайдар командовал полком, — сказала мама.

Мама принесла с веранды сумку из разноцветной лески, зеленую стеклянную бутылку и два бумажных рубля. Я отправился за маслом. Дюшка потащился следом. Домой ему идти не хотелось, дома был старший брат, осенью его забирали в армию, а пока он работал обходчиком на железке и от этого злился. И мелкий брат Петр, и обязанность с ним возиться, или полоть заставят, это еще хуже братьев, вместе взятых.

Идти пришлось в Военный городок, там масло всегда с осадком, а мама считает, что в осадке самые витамины. Я вообще-то по магазинам ходить люблю, потому что у нас в семье правило — с каждой сдачи я десять копеек могу себе забрать, так что если повезет, то в месяц можно накопить рубля полтора.

На мопед коплю. Уже двадцать четыре рубля. Скоро накоплю.

Тащились в Военный городок долго, целый час, наверное. Можно и на великах было, но рисковать не хотелось, городочные пацаны борзые слишком, у них там секция, и они все самбисты. Не, велики они, конечно, не отнимают с концами, но берут покататься. У меня как-то взяли до Елино съездить, а потом я их четыре часа ждал. Так что лучше пешком, куда спешить-то?

И не спешили. Попили воды из колодца на углу Коммунарской — там минеральная течет. Два круга по стадиону сделали, там как раз новую дорожку положили и ворота поставили. За стадионом собаку на днях машиной сбило, дохлая валяется, немного посмотрели, хотя уже и не по возрасту было. А Дюшка еще врал, что это настоящий дог. Потом плевалки вырезали, поплевались. Зашли в «Хозтовары», поглядели на «Яву». Стоит три месяца, никто не покупает, любуются. Купят скоро, как в городе узнают, что у нас тут «Ява» стоит, приедут и заберут. У меня отец сам ее купить хотел, да денег столько не нашел, а в долг взять не получилось. Он, кстати, тоже по утрам приходил потихоньку полюбоваться, я сам видел. Красивая, конечно. Посмотрели минут пятнадцать молча, каждый о своем позавидовал.

От «Хозтоваров» до Городка за пять минут добрались, городочников не встретили, повезло. А уже в городке Дюшку пробрало, он вдруг пустился доказывать, что «Ява» хуже «Иж-Юпитера», и дороже, и запчастей не найдешь, и масло нужно тонкой очистки, лучше взять три «Ижа», чем одну «Яву». Я с такой глупостью и не спорил, Дюшка всегда такой, не дурак поперечить, иногда от этого в бешенство впадает. Мы привыкли к таким выходкам. Да я и сам поспорить люблю.

В продуктовом магазине по поводу полудня было безлюдно, июньские мухи жужжали под потолком, невкусно пахло рыбой и вкусно черным хлебом. За прилавком дремали две знакомые продавщицы, я передал им бутылку, и молодая отправилась на склад, чтобы набрать масла со дна бочки.

— Давай хлеба купим, — предложил Дюшка. — Есть хочется.

Я промолчал. Ему всегда хочется есть, мама говорит, что его дома не кормят. Дюшкина мать завуч и вся в школьных проблемах, а сейчас вообще в лагерь уехала. А папаня лишь рыбу солить умеет.

— Давай полбуханки возьмем, — Дюшка прогудел животом. — Маслом помажем и съедим…

— Соли нет, — сказал я. — Без соли не вкусно.

Мне стало жаль десяти копеек, если честно. Потому что у меня план, эти десять копеек должны быть вложены в мой мопед, а не в прожорливого Дюшку. Ему хоть десять буханок скорми, он и спасибо не скажет.

— Можно и без соли. — Дюшка поглядел на меня как на предателя.

Я решил оставаться твердым.

— А я в пятницу пятьдесят копеек юбилейные нашел, — сообщил Дюшка.

— Поздравляю, — сказал я.

Я еще хотел сказать, что врет он про пятьдесят копеек, он каждую неделю про эти пятьдесят копеек рассказывает, но никто их никогда не видел. Хотел сказать, но тут в магазин вошла девушка.

Это была очень странная девушка.

Я это сразу заметил.

Она была…

Почему-то в свитере. В красном. То есть в бордовом свитере. В жару. Рукава оттянуты и закатаны чуть выше запястий.

Она вошла, и дальше я смотрел только на нее.

Девушка приблизилась к прилавку и стала изучать товары. Она смотрела на хлеб, разложенный на поддонах. На ломаные кубиками ириски, на помадку в толстых зеленых вазочках. На чай в пакетиках, на круглую карамель, на уксус в треугольных склянках, на ломанный неровными кусками сахар, просыпавшийся из мешка. На рыбные консервы, составленные в замысловатые пирамиды, на яблочный компот и на томатный сок в трехлитровых банках. Она смотрела на все это…

Восхищенно.

Смотрела и смотрела, и это вызвало раздражение у старшей продавщицы, кажется, ее звали Лидия, она у нашей бабушки носки из собачьей шерсти покупала.

— Что брать-то будешь? — спросила Лидия.

Девушка вздрогнула, точно выпала из сна.

— Покупать будем? — снова спросила Лидия.

— Да, — ответила девушка. — Покупать будем…

Голос у нее тоже оказался чужой. Вот когда из Москвы наезжают, то все так говорят. А может, и на самом деле из Москвы. Приехала к бабушке, у нас тут много приезжает к бабушкам, летом полгорода незнакомых.

Хотя нет, не из Москвы. Свитер с дырками, штаны мешком, а на ногах кирзачи, обрезанные вполголенища. Даже у нас ни одна девчонка кирзачи не наденет, что уж про Москву говорить.

— Пачку сигарет, — попросила девушка.

— Что?

— Пачку сигарет, пожалуйста.

— «Шипка» и «Рейс», — ответила продавщица. — Остальное папиросы. «Беломор» и «Север».

— Мне сигареты, — сказала девушка настойчиво. — Пачку сигарет.

Продавщица Лидия хмыкнула.

— Так ты сама, что ли, куришь? — спросила она с усмешкой.

Дюшка ткнул меня в бок. Странная девушка, на самом деле странная. Просто ведь все, надо сказать, что отец послал, всего и делов-то. А старшеклассникам да пэтэушникам и так продают. Правда, она на старшеклассницу не очень похожа, как и на пэтэушницу. Слишком…

— Курю? — спросила девушка с непониманием.

Продавщица Лидия поглядела на меня в поисках сочувствия. Я вздохнул. Дюшка хихикнул. Дурацкая ситуация.

— Мне нужна пачка сигарет, — в третий раз повторила девушка.

Уже как-то нервно.

Из склада показалась молоденькая продавщица с моей бутылкой масла, мутного, богатого витаминами, очень хорошо от глаз помогает.

— Каких тебе сигарет? — тоже нервно спросила Лидия. — Я же говорю, «Шипка», «Рейс»…

Дюшка злорадно улыбнулся, он любил скандалы. А мне скандалы не нравились.

— Пачку… сигарет… — девушка сунула руку в карман штанов и достала деньги.

Она протянула Лидии деньги на ладони. Сразу много мятых засаленных рублей, а еще трешку. Бумажные деньги, а протянула их как мелочь.

Продавщица Лидия покачала головой. Молоденькая продавщица поставила масло на весы, поглядела на девушку с сочувствием.

— Девочка, какие сигареты твой папа курит? — спросила она с расстановкой, точно обращалась к пятилетнему малышу. — Какие именно?

Девушка растерялась. И положила горсть мятых бумажек в миску для сдачи.

— «Шипку», — сказал я. — Ее папа курит «Шипку».

Лидия посмотрела на меня.

«Шипку» мой отец курил, всегда меня за ней посылал.

— Ну, так бы сразу и сказала, — с облегчением выдохнула Лидия. — Тебе сколько? Блок, что ли, сразу?

— Пачку, — повторила девушка.

— Пачку так пачку.

Лидия положила перед девушкой пачку «Шипки», щелкнула на счетах.

— Еще чего?

— Хлеб.

Лидия указала на хлебную полку. Девушка подошла и взяла первую попавшуюся буханку. Тоже неправильно, хлеб так никто днем не покупает. Надо сначала вилкой пощупать — не черствый ли? Утром, когда только привезли, можно смело брать, а сейчас нет, наверняка Лидия к утренним остаткам еще вчерашних добавила. Так что лучше щупать. Наверное, все-таки из города. Из большого, где хлеб часто привозят.

— Буханка черного, — Лидия щелкнула счетами. — Еще…

В магазин вошел мелкий пацан с рюкзаком. Было ему лет десять, рюкзак выглядел гораздо старше, мелкий поглядел на свисающие с потолка липкие ленты, усеянные мухами, и хихикнул. Одет в куртку. Вроде летчицкой, но не кожаная, а брезентовая, с карманами и ремнями. На молнию застегнута и явно со взрослого плеча.

— И еще… — девушка поглядела на полки. — Еще…

— Бланшированный минтай, — сказал мелкий, отвлекшись от мух. — Три… Четыре.

Продавщица Лидия достала с полки банки.

— И борщ, — добавила девушка. — Две банки.

Борщ в стеклянных банках совершенно несъедобен. Как-то мама уехала в командировку, и отец сварил этого борща. Так соседской свинье и отдали.

Лидия выставила на прилавок борщ. Щелкнула счетами, взяла из кучки скомканных денег три рубля.

— Туристы, что ли? — усмехнулась Лидия снисходительно.

— Туристы, — девушка собрала оставшиеся деньги. — У нас каникулы.

— Понятно, у всех каникулы…

Мелкий в куртке сгрузил продукты в рюкзак, девушка закинула рюкзак на плечо, поправила, взяла с прилавка сигареты, внимательно их изучила и убрала в карман штанов. После чего оба направились к выходу.

— А сдачу? — удивленно спросила молодая продавщица.

Девушка и мелкий остановились, переглянулись.

— Сдачу забыли. — Лидия насыпала в миску медяков.

Девушка вернулась и выгребла монеты из миски. После чего они с парнем удалились.

— Психи, — шепнул мне Дюшка. — Их летом выпускают, вот они и рыщут.

Вряд ли психи, подумал я. Скорее, из дома сбежали. Позапрошлым летом один из Второй школы удрал на Байконур, ракеты смотреть, поймали лишь в Казахстане.

— Тебе только масло? — спросила Лидия.

Я расплатился за масло, убрал бутылку в лесковую сетку. Вышли на улицу. Ни девчонки с рюкзаком, ни мелкого пацана видно не было, видимо, на Пионерскую свернули.

Руки замаслились от бутылки, я сорвал подорожник и вытер.

— Психи из Эстонии, — сказал Дюшка.

— Почему из Эстонии? — не понял я.

— Там все белобрысые, как эти, — пояснил Дюшка. — По-русски плохо понимают, разговаривают не так, консервы с хлебом купили. Денег много у них…

— И почему тогда психи? Может, туристы.

— Может, и туристы, — согласился Дюшка. — Может, на байдарках плывут. У меня тетка в Эстонии живет, там многие на байдарках любят. Вот поплыли на байдарках, перевернулись, остановились еды купить.

Все-таки, наверное, на самом деле туристы. Консервы купили рыбные, суп из них легко варить… Хотя из минтая плохой суп, лучше кильку уж тогда или сайру. Да кто их знает, вдруг у них в Эстонии как раз так и варят?

— Она не курит, — сказал вдруг Дюшка.

Не курит.

— Зубы белые, — пояснил он. — И ногти не пожелтели. Братан всего месяц смолит, а и зубы пожелтели и ногти.

— Зачем ей тогда сигареты? — спросил я.

— Не знаю. Может, моль травить.

— Моль лучше папиросами, — возразил я. — Или махоркой, так дешевле.

— Ну, не знаю. Какая разница? Пойдем на мост.

— Зачем? — не понял я.

— Да просто.

Не хочет домой возвращаться, подумал я. Сорняки полоть не хочет. Через мост длиннее.

— Посмотрим, как старшаки ныряют, — придумал повод Дюшка. — На той неделе один до воды не долетел, об опору грохнулся и руку сломал, а? Орал как ненормальный.

Мне тоже домой особо не хотелось, не потому что сорняки, а потому что делать нечего. Масло купил, но сразу пошлют за гвоздями.

Вообще-то нас всем классом в июне хотели бросить на лесопосадки, но передумали, решили вместо лесопосадок в июне отправить на картошку в сентябре. Жаль, лесопосадки лучше. Идешь за сеялкой с лопатой, саженцы в борозды закапываешь — и все дела. И работа обычно до обеда — потому что после обеда саженцы заканчиваются и можно домой спокойно отчаливать. Да и обед у леспромхозовцев всегда хороший, привозят из рабочей столовой борщ, котлеты с пюре, пельмени. А на картошке одни макароны с хлебом. И работать с утра до вечера, а то пойдут дожди, а то картошка загниет, а то план не выполнится, агроном бешеный на мотоцикле надзирает, чуть ли не с кнутом по полю бегает, матерится хуже пастуха. Хижина дяди Тома сплошная. И холодно уже в сентябре. Я бы лучше месяц сосны сажал, чем неделю картошку копал.

— Пойдем на мост, а? — снова предложил Дюшка. — В машины, что ли, поиграем.

В машины интересно вообще-то. Мост делится, одна сторона моя, другая Дюшкина, с чьей стороны машина показывается, тот и выиграл. А кто проиграл, тому фофан. В прошлый раз играли, так с моей стороны военная колонна пошла, я Дюшке двадцать семь безжалостных подряд вколотил, до шишки. С тех пор Дюшка отомстить хочет, он злопамятный.

— На что? — спросил я.

— Как обычно, — Дюшка потрогал лоб. — На щелбаны.

— А лоб не треснет? — усмехнулся я.

— Не треснет, не боись.

Дюшка потер лоб. Отправились к мосту. А мне что? Мне в таких играх почему-то везет, а если и проигрываю, то не сильно, не как Дюшка. Он проигрывает почти всегда, что в мост, что в орлянку, но чем больше проигрывает, тем больше ему играть хочется. Вот он все про пятьдесят копеек юбилейные рассказывает, ну, что нашел на прошлой неделе, вроде как удача улыбнулась. Врет. А если и нашел, то давно купил на них лотерейный билет и теперь ждет выиграть холодильник.

Речка у нас под холмом, а сам город на холме, идти можно вдоль дороги, а можно через парк. Пошли через парк. Дюшка всегда через парк ходит, но не природой полюбоваться, а с интересом. В парке на самом верху холма пивбар, под вечер там собирается народ, многие тут же под деревьями и засыпают. Мелочь у них из карманов просеивается, а у Дюшки глаз цепкий. Ну и бутылок на сдачу можно наискать.

В этот раз, правда, никакого прибытка не получилось, бутылки с утра ханыги собрали, мелочи Дюшка не нашел, только лимонадные крышки блестели. Их Дюшка собрал, он их набивает у себя в будке на стену, чтобы было похоже на подводную лодку.

На мосту никого не было, ни купальщиков, ни рыбаков, эти к вечеру подтянутся. Мы с Дюшкой встали на середине, стали плевать в воду и ждать машин. Удача оказалась на моей стороне, как обычно, со стороны города показался молоковоз. Дюшка скрипнул зубами и подставил лоб. Сразу за молоковозом покатил «Кировец» с прицепом, и Дюшка тут же получил еще один полновесный и посмотрел на меня с ненавистью, хотя сам же предложил играть, я его за уши не тянул. После «Кировца», изрядно пошатавшего деревянный мост, никаких машин долго не казалось, но потом притарахтела зеленая «Колхида» и снова с моей стороны.

— Да что такое-то… — шмыгнул носом Дюшка.

А я приготовился пробить третий фофан. Нарочно долго и угрожающе складывал пальцы в могучую комбинацию, чтобы третий удар оказался сокрушительней предыдущих. И даже вспомнил сказку про попа и Балду и сказал зловеще:

— Как со третьего щелчка выпал мозг у старичка…

И уже приготовился прописать Дюшке по полной…

— Смотри-ка! — Дюшка отпрыгнул от третьего фофана и показал пальцем на противоположный берег.

Я посмотрел, чего уж. Хотя и подумал, что сейчас Дюшка не выдержит и пустится позорно бежать. А пусть, если убежит, собака, я с ним больше ни во что играть не стану.

— А вот и психи, — сказал Дюшка.

«Колхида» проскрипела мимо.

Девчонка и мелкий в куртке не по размеру, которых мы встретили в продуктовом, сидели на бревнах у воды. Видно было — они только что сюда явились, — потому что пацан стягивал с ног сапоги, а девчонка доставала из рюкзака продукты. Минтай в банках и хлеб.

— Вот они где, — ухмыльнулся Дюшка. — Голубчики…

Мы стояли на мосту и смотрели.

Девчонка достала нож.

— Ого, какой режик! — с уважением прошептал Дюшка. — Четкий…

Четкий, точно. О таком я уже давно мечтал. То есть мечтал я о финке с наборной ручкой, но этот нож был всяко лучше любой финки. Я такой и не видел раньше, и не знал толком, как он называется. С черной рукоятью, с небольшой гардой, с пилкой по верху лезвия. Видимо, какой-то охотничий. Или военный. Причем издали видно, что не самодел, а фабричная работа.

— Это нож аквалангиста-диверсанта, — тут же сказал Дюшка. — Помнишь «Спасите „Конкорд“»? Я рассказывал его, мы в марте в Москву к тете Гале ездили, с папкой в кино ходили…

«Спасите „Конкорд“» Дюшка рассказывал раз пять. Фильм отличный, жаль до нас только года через два дойдет. Да и то весь клееный-переклееный и в подергушках.

— Точно говорю — нож боевого пловца. В «Спасите „Конкорд“» как раз такие! Там когда Броуди…

Дюшка замолчал. Потому что девчонка стала открывать консервы. И открывала она их тоже совсем не так. Как нормальный человек открывает ножом консервы? Банку ставит на ровную поверхность, острие на крышку и по тыльнику ножа бьет ладонью. Раз-раз-раз — и готово, при желании и осторожности можно и складенчиком так открыть. А девчонка поступила по-другому. Как-то дико.

Она положила банку на бревно, несильно размахнулась и разрубила ее пополам. Так аккуратно, что половинки не смялись и не разлетелись по сторонам, а остались на бревне, лишь масло из разреза вытекло. Девчонка дождалась, пока масло совсем стечет, взяла половинку банки и протянула пацану. Тот схватил и стал есть. Руками. Выбирал куски минтая и ел. Потом он так же и другую половину слопал.

А девчонка разрубила следующую банку. Сама она достала из рюкзака хлеб и ела его, откусывая по краям кусочки.

Пацан быстренько уплел и вторую банку.

— Отличный режик… — восхищенно прошептал Дюшка. — Таким лом перерубишь…

Из рюкзака показалась и третья банка.

— Как-то неправильно она банки открывает, — сказал Дюшка. — Кто так открывает…

Он замолчал. Девчонка, кажется, поняла, что она что-то делает не так. Третью банку она открыла иначе. Установила ее на ребро. То есть на бок, на ту часть, где этикетка наклеена, короче. После чего резким и точным движением отсекла ножом крышку.

Руками она есть не стала, стала ножом, с лезвия.

— В Эстонии что, все так? — спросил я.

— Не знаю, — пожал плечами Дюшка. — Там все как-то по-своему. Тетка из Таллина присылала посылку, так в ней мармелад в тюбиках, как из-под зубной пасты. Клубничный…

Эти тюбики нам Дюшка показывал, правда, мармелада в них никакого не осталось, Дюшка все через соломину выел.

— А может, это эстонский такой способ? — спросил я. — Банки открывать? Рыбацкий?

— Не знаю, говорю же… Там в Эстонии такая глушь, что в некоторых местах на хуторах электричества нет… Может, они с такого хутора? Дикие из леса. У девчонки вон свитер весь дырявый, а братец ее вообще в обдергушке…

— С чего ты решил, что он брат?

— Похожи.

И действительно. Я пригляделся и увидел, что они действительно похожи, Дюшка все-таки приметливый. Все жадины приметливые, вечно глядят, чего замышить. И камни метко кидает. А стреляет плохо, слишком торопливый, ну и раздерганный само собой.

Пацан тем временем доел рыбу и приступил к хлебу — оторвал от буханки половину и принялся откусывать и жевать.

Дюшка тут же забурчал животом и вздохнул, вечноголодный:

— Говорил, надо тоже купить…

Да, интересно все это. Черный хлеб без соли, без масла, без чая, всухомятку. Совсем туристы. Проголодались, вот и объедаются теперь. На молокозавод бы зашли, там сливки всегда продаются, денег-то полно, купили бы сливок…

Пацан набил за щеки хлеба и теперь медленно и устало жевал, помогая руками, надавливая ими на щеки с двух сторон сразу. Буханку отложил рядом, на бревно.

Девчонка тоже утомилась, и хлеб уже не ела, просто сидела, морщилась от солнца и зевала. Бордовый свитер на ней болтался, явно с чужого плеча, как и куртка на пацане.

Я сам едва не раззевался. От жары, от солнца, от бликов на воде, от ветра, который растерял к полудню свою свежесть и стал походить на прозрачный пар, солнечный удар получить не хватало, и самолет высоко-высоко, он каждый тут полдень.

— Давай под мост залезем, — предложил Дюшка. — Там не так жарко…

— Давай лучше домой, — в ответ предложил я. — Масло надо занести.

— А психи? — с разочарованием поинтересовался Дюшка. — Мы же хотели за психами понаблюдать…

— Я не хотел.

Да и вообще подсматривать за людьми некрасиво. Нет, мы вроде как и не подсматривали, стояли себе на мосту, воздухом дышали, а психи сами в поле зрения попали. Но все равно нехорошо. Мы же не на реку смотрели, а именно на них. Разглядывали, обсуждали. Некрасиво.

— Брось, — Дюшка сощурился. — Что дома делать? А тут психи. Ты когда-нибудь настоящих видел?

— У меня соседи психи, — сказал я. — Они помидоры зелеными едят.

На самом деле едят. Чупровы. Помидоров у них много, пол-огорода, так они никогда не дожидаются, пока те начнут желтеть, прямо так с куста зелеными и едят. Сядут вокруг — и едят, едят, соком обливаются, смотреть противно, а им ничего.

— Это не считается, — возразил Дюшка. — Мало ли кто зеленые помидоры ест?

— Они их без соли едят.

— Ну и что? Вот ко мне братан из Перми приезжал, он вермишель с сахаром ест. И ничего, не псих. А эти-то психи, сразу же видно. Кто же консервы с черным хлебом ест, изжога потом замучает…

Вдруг пацан ойкнул, подпрыгнул и хлопнул себя по шее. Оса, наверное, или слепень. Или шершень — слишком высоко он подпрыгнул, как от шершня, шершень так куснет, что неделю потом шишка. Так вот, парень ойкнул, подпрыгнул и столкнул полбуханки в реку. Течение ее подхватило и стало выносить к середине.

Пацан тут же соскочил с бревна и вступил в реку, прямо в куртке, не раздеваясь.

Соть — речка довольно глубокая, особенно за Липовкой если, да и под железнодорожным мостом сомы водятся, по слухам, чуть ли не в человеческий рост. Но здесь, у деревянного моста, она разливается широко, и глубина получается небольшая. Пацану этого вполне хватило.

Он шагнул, и тут же провалился с головой, всплыл и уцепился за куст, торчащий над берегом. Засмеялся.

А сестра его… Она тоже шагнула в воду, тоже с головой. Но не всплыла. Ухнула, и все, нету, бульк и тот не сильный получился.

— Ничего себе… — прошептал Дюшка. — Утонула…

При мне еще никто не тонул. Хотя в нашем городе то и дело кто-то тонет, но это обычно за дамбой, там глубоко, а мы туда купаться не ходим. А на нашей части реки утонуть трудно, если нарочно не стараться.

А девчонка, кажется, старалась. Как булькнула у берега, так и не всплыла, наверное, на топляк головой наткнулась. Топляков в реке хватает, сплав же, многие о топляк стукаются и ноги ломают.

Надо было спасать эту дурочку, пока не поздно.

Я побежал по мосту к берегу, по пути прикидывая, что делать. Сам плавал я плохо, не тонул, конечно, на воде держался, но до сих пор Соть по глубине не переплывал.

Так вот, бежал по мосту и думал, как ее вытаскивать. Кажется, утопленников надо за волосы доставать, так удобнее. Или по затылку стукать, чтобы не барахтались. А искусственное дыхание прямо на плаву делать, в школе рядом с кабинетом НВП как раз такие плакаты есть, там все объясняется.

Правда, я сильно сомневался, что смогу все эти мероприятия осуществить, но не стоять же истуканом? Человек тонет, надо что-то делать.

Я добежал до конца моста и почти спрыгнул с насыпи, но услышал:

— Стой!

Дюшка махал руками, указывал на реку.

Я посмотрел.

Девчонка всплыла на середине, всплыла и теперь догоняла кусок хлеба. Интересный у нее стиль плавания был, очень быстро и кажется, что руки и ноги не двигаются, только голова над водой.

Понятно, спасать ее не надо, она сама кого хочешь спасет. Я направился обратно к Дюшке.

Пацан продолжал висеть на иве, он никак не мог выбраться на скользкий берег, срывался и снова повисал на кусте, на осиное гнездо издали походил.

Девчонка тем временем догнала хлеб и теперь возвращалась с ним обратно. В этот раз она плыла наискосок против течения, но скорости при этом не потеряла.

— Я же говорил — сумасшедшие! — с восторгом прошептал Дюшка. — Настоящие!

— Ну…

Мне почему-то не хотелось, чтобы девчонка была ненормальной. Пусть немного странной из Эстонии, но не ненормальной. Хотя я с ней и не знаком совсем, мне-то что…

— Почему сумасшедшие? — спросил я.

— Ты бы поплыл за куском хлеба? — спросил Дюшка.

— Я? Нет. Но, может, у них в Эстонии другие обычаи.

— Может. Кто его знает…

— Она может и из Ленинграда быть, — предположил я. — В Ленинграде к хлебу свое отношение.

— Из Ленинграда? — спросил Дюшка с сомнением. — Ну если из Ленинграда… Слушай, они не похожи на ленинградцев, у меня сеструха двоюродная в Ленинграде живет, так она знаешь как одевается?

Девчонка добралась до берега, вылезла, положила хлеб на бревно, а затем сняла с куста своего братца. С обоих стекала вода, но ни пацана, ни девчонку это совсем не смущало, они продолжили обед. Девчонка лишь рукава у красного свитера подтянула, а пацан и куртку снимать не стал.

Хлеб размок, девчонка чуть подумала, потом отжала из буханки воду. Получился мякиш размером с кулак.

— Могу поспорить, сейчас есть будут, — хихикнул Дюшка.

— Да брось, кто будет такое есть?

Но Дюшка оказался прав. Девчонка откусила от мякиша, стала жевать.

— Мне кажется, они шпионы, — сказал Дюшка.

— Ты же говорил — психи, — напомнил я.

— Я передумал.

Глава 2 Спецлилипуты

Дюшка положил на колоду банку с консервами. Частик в томатном соусе, самые дешевые, минтая в масле поскупился купить. Хотя и правильно, минтай и правда дорогой, а частик нет, у меня бабушка частика кошке покупает.

— Проведем следственный эксперимент, — сказал Дюшка.

Дюшка человек противоречивый. Внешность у него гадкая, с этим спорить трудно, чего уж. На обезьянку похож. Не на гориллу, не на шимпанзе и не на макаку, а на такую маленькую наплечную обезьянку, с которой люди в Геленджике фотографируются. Лицо у такой обезьянки сразу и наглое и печальное одновременно, и все время кажется, что, когда ты отвернешься, эта обезьянка тебе на спину обязательно плюнет или фиником гнилым запустит. А с человеком, похожим на обезьянку, как-то вот не хочется особенно дружить, от него всегда ожидаешь.

Зато Дюшка больше всех фильмов смотрел и книжек читал. Потому что у него родня по всему Союзу — и в Москве, и в Прибалтике, и в Армении, и везде-везде. Его родители все время в гости к родственникам ездят и Дюшку с собой таскают. Даже во Владивосток ездили как-то. Вот и представьте — восемь дней в поезде туда, восемь обратно, со скуки взвоешь, делать нечего, только книжки читать и остается. Так Дюшка к чтению поневоле и пристрастился, в поездках этих бесконечных. В библиотеку ходит, «Уральский Следопыт» выписывает, «Технику — молодежи». Мать у него завуч, так что и в школьной библиотеке ему все интересненькое оставляют. И кино — куда он ни приезжает, сразу в кино торопится, нет такого фильма, который бы он не видел, мы как-то поспорили: я, Котов и еще один пацан из Заречья против Дюшки. Проиграли. Мы втроем знали фильмов меньше, чем Дюшка один.

Но он не только видел, но и рассказывать умеет. Так что если ко внешности привыкнуть, то с Дюшкой интересно, можно поговорить, порассуждать. Но по правде один я к его внешности окончательно привык, остальные кое-как. То есть в компании еще куда ни шло, терпят, а чтобы вдвоем… Как-то Котов, который нормальный парень в общем-то, сказал, что у Дюшки всегда такой вид, будто он с утра кошку замучил. Есть такое. Ему бы очки, обычно такие читальщики все водолазы, но у Дюшки зрение отличное.

— Проведем следственный эксперимент, — сказал Дюшка.

— Проведем, — согласился я.

Он расстегнул отцовскую рыбацкую сумку и достал нож. Кинжал у его папаши знатный, с кровотоком, с упорами и наборной оргалитовой рукояткой, такие в «Сельхозтехнике» из «газоновских» клапанов потихоньку делают. Хороший нож, я себе такой хотел бы, но за него меньше десятки не возьмут, а я на мопед коплю.

Дюшка поправил банку на бревне, размахнулся и врубил лезвие в металл. Отцовский нож смял жесть, немного ее порвал. Из банки брызнул томат. Дюшка хмыкнул.

— Надо бить сильнее, — посоветовал я. — У тебя скорость маленькая. Размах шире делай. Как топором.

— Ладно, сейчас еще разок попробую…

Дюшка разместил на колоде вторую банку с частиком. На этот раз он замахнулся, как я и советовал, — пошире и ударил посильнее.

Вторую банку нож тоже смял, но в этот раз даже до томатного соуса не добрался. На лезвии осталась мелкая зазубрина. Дюшка был разочарован, он посмотрел на нож как на предателя.

— Видимо, перекалили немного, — предположил он. — Надо в кузницу отнести, поправить…

Он осмотрел банку и тут же добавил:

— Я же говорил — шпионы.

Шепотом.

Шпионы, конечно, глупость. Шпионить в наших местах смысла нет никакого. Хотя военные объекты имеются. В лесу стоят ракеты и локаторы, но про это все знают, спроси у любого — он тебе дорогу покажет, так что никакой надобности в шпионах нет. Есть, правда, большой локатор, Соленый Бор, но от нашего города далеко. А потом… Девчонке лет явно столько же, сколько и мне. Какой из меня шпион? Как из рельсы дельтаплан. К тому же шпион, которого хоть чуть-чуть заподозрили, как разведчик уже ничего не стоит.

А пацан и того младше. Нет, шпионы вряд ли, скорее из дома удрали. Бегунки.

— Нож — это важная деталь. — Дюшка воткнул кинжал отца в колоду. — Ты сам видел их нож — он банку как масло резал и не морщился. Такой нож даже в охотничьем магазине не купишь, такой подводным пловцам выдают, я же говорил. Чтобы от акул отбиваться и сети рубить, если что.

Я пожал плечами. Нож отличный, чего уж, редкий. Но на доказательство не тянет. А если у них отец как раз такой пловец? А нож им дал на лето. Вполне себе.

— Не веришь. Понимаю…

— Ты сколько раз «Человека-амфибию» смотрел? — спросил я.

— Восемь, но это не важно. Нож — это раз. А еще ведь деньги! Ты сам видел — денег полно, а цену они им ни фига не знают!

Это да, в деньгах не разбираются.

— И на это у меня есть ответ, — сказал я. — Они сбежали из детского дома.

— А это-то при чем?

— Киселя знаешь?

— Футболист который? Баторский?

— Ага, — кивнул я. — Я же раньше играл, помнишь? Так вот, мы поехали в Кадый с тамошней командой гонять, остановились пообедать по пути. Там такая столовая была старинная, чай в настоящем самоваре, а заварка отдельно в чайнике. Кисель быстрее всех пообедал, собрался чай пить. Ну и растерялся. У них в баторе чай всегда в кастрюле заварен и сразу с сахаром, наливаешь черпаком и пьешь. А чтобы сначала заварку в стакан, потом кипяток, потом сахар, Кисель и не знал про это, он думал, чай всегда сладкий и заваренный. И в деньгах тоже не разбирался — в детдоме их ни у кого нет.

Дюшка почесал голову.

— Это похоже, — согласился он. — Если из детского дома сбежали. Одеты кое-как, консервов никогда не видели, деньги… Откуда у них денег столько? Ограбили кого по пути?

— Ну… Почему ограбили? Ты что, думаешь, в детском доме нищие, что ли?

— Не знаю, в баторе особо богатеньких не замечал.

Дюшка любит поспорить, я говорил. ...