Влад Савин Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт: сборник

Серия «Коллекция. Военная фантастика»

Оформление обложки Владимира Гуркова

© Влад Савин, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Союз нерушимый

Благодарю за помощь:

Сергеева Станислава Сергеевича, Павлова Сергея, Лебедева Юрия, Бондаренко Александра Александровича, Николаева Михаила Павловича, Толстого Владислава Игоревича, Бурматнова Романа, Сухорукова Андрея и читателей форума «Самиздат» под никами Andy18ДПЛ, Аnnatar, Андрей_М11, Комбат Найтов (Night), НФе, StG, Библиотекарь, fon Spee, HeleneS, hcube, BVA, Old_Kaa, DustyFox, omikron, Sturmflieger и других – без советов которых, очень может быть, не было бы книги. И конечно же, Бориса Александровича Царегородцева, задавшего основную идею сюжета и героев романа.

А также мою жену Татьяну и дочку Наталью, за помощь и поддержку.

Из воспоминаний Элиота Рузвельта:

«В тот вечер отец сказал мне: русские намерены поступить с Европой так же, как мы полвека назад с Филиппинами, освобожденными от испанского рабства. Похоже, что русские всерьез собрались строить новую империю, Всемирный Советский Союз. Но в этом мире должен быть лишь один хозяин – как на корабле только один капитан».

Лазарев Михаил Петрович.

Подводная лодка К-25 «Воронеж».

Средиземное море – Италия, Специя.

Май 1944 г.

Готовность один – к бою!

Атомарина скользит почти беззвучным призраком на глубине двести. На тактическом планшете два роя точек-целей – свои к северу от нас, чужие к юго-западу. Сходятся на пересекающихся курсах – и радарами уже хорошо видят друг друга. Ну а мы акустикой двадцать первого века услышали эту ораву еще два часа назад.

Два линкора, два тяжелых и шесть легких крейсеров, больше двадцати эсминцев. В тридцати милях позади – авиаударное соединение, два больших авианосца, тоже в окружении крейсеров и эсминцев. А еще дальше должен быть десантный флот – полсотни транспортов под охраной целого десятка эскортных авианосцев, четырех старых тихоходных линкоров и кучи противолодочной мелочи. И это еще не сосчитаны те, кто высаживается сейчас на западную оконечность Сицилии и на носок итальянского сапога.

Адмирал Да Зара в рубке флагманского «Чезаре», наверное, ощущает себя воплощением Рожественского перед Цусимой. У врага подавляющий перевес в палубной авиации и весьма значительный в легких силах, в качестве артиллерии, в боевой подготовке. «Нью-Джерси», «Висконсин», «Хорнет», «Уосп» – все новейшие, с командирами и экипажами, прошедшими Тихий океан под флагом адмирала Ли, разбившего японцев у Гуадаканала (когда была потоплена «Киришима») – и четыре старых «чезаре», ветераны прошлой войны, четыре крейсера, считая нашего «Ворошилова», тринадцать эсминцев (включая четыре советских). «При двухкратном превосходстве в кораблях и двадцатикратном в палубной авиации – говорить о военно-морском искусстве неприлично» – кто сказал это, или что-то подобное, в иной истории, после битвы у Окинавы в 1945-м?

Вот только мы тут – козырной туз в рукаве. Или даже целый джокер – атомная подводная лодка СФ, непонятным образом провалившаяся во времени из 2012 года в 1942-й. Благодаря чему война в этой реальности (консенсусом научных светил признанной «параллельной», как ответвившийся от нашей реки времени еще один рукав) пошла совсем по-другому. В отличие от прочих героев «альтернативной фантастики» (не поклонник, но Конюшевского прочесть успел) нам легко было убедить предков в своей иновременности (что может быть лучшим доказательством, чем корабль в двадцать тысяч тонн, не имеющий аналогов в этом времени), – но что могли бы мы сделать одни, если исход этой великой войны решался не на море, а на суше? И не наша заслуга, а предков, что история перевела стрелку и свернула на совсем новый путь – если и в этом времени будут писать «альтернативные» романы, хотел бы я сказать авторам: никогда не считайте предков глупее себя! Информация, которую мы передали, упала на благодатную почву – ну, а мы лишь скромно помогли, в меру наших возможностей. Мы работали «летучим голландцем» Советского Союза – благодаря чему, например, уран из Конго не доехал до американского «Манхэттена», а попал к Курчатову, на два года раньше начавшему советскую атомную программу^[1]. Север от немецкого Арктического флота очистили, сейчас в Средиземке окаянствуем – и юмор в том, что как раз сюда мы шли в 2012-м, по пути незнамо как провалившись во временную дыру.

До лета 1942-го здесь все шло, как в нашей истории, затем начались изменения, от освобождения Заполярья и прорыва блокады Ленинграда уже в октябре сорок второго до «Большого Сатурна», здесь осуществленного и полностью удавшегося. Гибель двух немецких групп армий (вместо одной армии Паулюса) привела к тому, что наши уже весной сорок третьего вышли на Днепр – и форсировали его летом, с минимальными потерями. Здесь не было Курской дуги, потому что не было нашего поражения под Харьковом в феврале 1943-го – и оттого форсирование Днепра сразу перешло в освобождение всей Украины, а вот немцы так и не смогли заменить своих погибших ветеранов; накопление боевого опыта у наших шло быстрее из-за меньших потерь, а у фрицев наоборот.

И вот наши взяли Берлин на год раньше! Новая техника, новая тактика – побеждает тот, кто учится быстрее, и дурак был Суворов-Резун, когда писал о «рывке в Европу» Красной армии образца сорок первого года! Здесь мы, сейчас соответствуя сорок пятому той истории, почти три года шли до Рейна и Альп! На севере итальянского «сапога» Народная республика, во главе с товарищем Тольятти, на юге пока еще не повешенный Муссолини. А сейчас мы ходили в Таранто, где еще с февраля, с народной революции, застряла часть итальянского флота. Американцы готовят высадку на Сицилии – похоже, что в этой истории будут две Италии вместо двух Корей. Так не отдадим корабли американским марионеткам!

Двадцать восьмого апреля флот Народной Италии (линкоры «Чезаре» и «Кавур», крейсера «Гориция», «Гарибальди», «Абруццо», девять эсминцев) совместно со Средиземноморской эскадрой СССР («Ворошилов», «Сообразительный», «Способный», «Бодрый», «Бойкий») вышел из Специи в поход. Немецкая авиация в последние дни практически не летала, так что мы прошли напрямую, Мессинским проливом, без единого выстрела с береговых батарей. Тридцатого апреля мы подошли к Таранто, на каблуке «сапога». Особого сопротивления не ожидалось. Когда исход войны был уже очевиден, то даже убежденные наци и чернорубашечники предпочитали бежать, а не сражаться, – а среди экипажей южной эскадры с самого начала было брожение, там открыто говорили, что затопят корабли при попытке их захвата немцами и признавали «народного» адмирала Да Зара своим командующим (стоя в фашистской базе!). Но, не надеясь на пролетарский интернационализм, наши высадили десант морской пехоты с эсминцев и крейсеров прямо на пирсы, как в Феодосии в сорок втором, а советская авиация с аэродромов на Корфу была готова нанести удар. Предполагалось всего лишь обеспечить заправку кораблей, стоящих у причалов с пустыми бункерами, но аппетит приходит во время еды, и утром 2 мая из Таранто караван едва выполз в обратный путь. Итальянские товарищи прихватили все, что держалось на воде, погрузив туда все имеющее ценность и всех, кто хотел уйти на коммунистический север, а в порту тонуло, горело, взрывалось то, что нельзя было вывезти. Часть конвоя, в большинстве самых тихоходов, отправили на восток, в Венецию. А эскадра, ведя за собой с десяток транспортов, легла на курс к Мессине, и через пролив, домой. И в 15:00 был обнаружен американский флот.

Союзники? Народную Италию так и не признали, дипотношений (на уровне хотя бы военного представительства) не установили! И если вы идете всего лишь принимать капитуляцию Кессельринга, у которого уже не осталось ни кораблей, ни горючего для самолетов и танков, ни желания солдат дальше воевать – зачем вам здесь два новейших линкора и два авианосца класса «эссекс»? У вас на Тихом океане сейчас явное отставание от графика – Тараву взяли в апреле, со второй попытки, а когда будут Сайпан и Иводзима? Хотя помню, была у них практика: совсем новым кораблям и экипажам устраивать «тренировку на кошках», против заведомо слабого противника избыточными силами. Но помню также, как их британские союзники полгода назад у Нарвика от нас взятую трофеем U-1506 внаглую отжать пытались… и инцидент у города Ниш, в иной реальности осенью сорок четвертого, когда их авиация ударила по нашим войскам. Так что друзьями вас сейчас считать мы никак не можем!

Точно, не с дружбой идут! Боевой порядок совершенно не похож на стандартный для этого времени, знакомый нам по Атлантике. Не завесы эсминцев спереди и по бокам, а замкнутое двойное кольцо вокруг ядра. Все эсминцы новейшие, тип «Самнер», и еще малые крейсера флагманами дивизионов. Вы не от немцев страхуетесь – вы конкретно «Полярный ужас», как немцы нас прозвали, собрались отбивать!

Вот только точные наши возможности вам неизвестны! Стандартный локатор QC обнаруживал лодку этой войны на дальности всего в полторы мили. У нас покрытие на корпусе далеко не в идеальном состоянии, после двух лет здесь, – но все же мы гораздо менее заметны, чем, например, немецкая «семерка». И не придумали еще опускаемых и буксируемых ГАС, как и противолодочных торпед – по максимуму может быть «сквид», примерный аналог наших РБУ-1200, бьет на несколько сотен метров. У нас же на стеллажах в торпедном отсеке кислородные торпеды по типу японских «длинных копий», но с самонаведением на кильватер, нерожденный в той истории кошмар тяжелых кораблей – до линкоров гарантированно достанем с семи миль. И четыре «53-38СН», расчистить дорогу – и успеем быстро перезарядить, так что нашим будет не только первый залп. И ваш опыт против немецких лодок в Атлантике сейчас сыграет против вас, слишком сильно отличается тактика атомарин от дизельных подлодок, не встречались вы еще с ней. Так что если дойдет до боя, эту эскадру мы сделаем – хотя побегать придется побольше, чем против какого-то «Тирпица». Мы не звери – но и не толстовцы. Если нас пропустят по-хорошему, разойдемся мирно. Но вот если начнут стрелять, не обижайтесь. А после «ай эм сорри» ловите неопознанную подлодку (предположительно немецкую, вполне могли еще здесь остаться!).

И «Ворошилова» вы не учли. Что артиллерийские корабли могут расчищать дорогу своей подлодке при ее выходе на рубеж атаки, не давать работать вражеским противолодочникам (даже если не попадут, не потопят никого – в зоне досягаемости пушек «Ворошилова» вести правильный противолодочный поиск на малых ходах, черта с два!). Не было такой тактики в нашей истории – потому что когда появились атомарины, ушли на слом линкоры и крейсера, да и дистанции боя стали совсем другими – ну, а дизельные лодки, даже «варшавянки» конца века, так играть не могут, у них скорости и электроэнергии не хватит. У нас же такое хорошо получалось против немцев, и на севере, и здесь, у Тулона, месяц назад. Американцы очень хорошо умеют воевать на море, они показали это и в Атлантике, и на Тихом океане – но вот такая манера боя будет для них сюрпризом! Так решатся янки напасть или нет?

Я поймал себя на том, что мне хочется, чтобы они начали первыми. Чтобы иметь законное право их убивать. Вы, американцы, больше всех виновны в том, что случилось с моей страной в девяносто первом! И неизвестно еще, что будет здесь – разве повлияло бы на горбачевскую перестройку, будь там нашей не половина, а две трети Европы? Вот только неизвестно, доживет ли наш «Воронеж» здесь до аналога Карибского кризиса – почти два года интенсивнейшей эксплуатации, состояние механизмов уже внушает тревогу. Как Сирый, мех наш, вчера сказал, «нюхом чую». Здесь и сейчас я могу устроить американцам бойню не хуже, чем прежде немцам. Через десять лет это будет недостижимо. Так покажет наконец американский империализм свою агрессивную суть – или не решатся?

В центральном посту напряжение в воздухе висит. Прерываемое лишь короткими командами – все работают. Труднее всего акустикам, в темпе считывающим данные по целям. На «Нью-Джерси» и «Висконсин» у нас в аппаратах две последние «65–76», привет из двадцать первого века, в сопряжении с компьютерной системой наведения – гарантию даю, что не промахнутся! «Хипперу», «Эйгену», «Лютцову» по одной такой хватило – «айовы» покрепче, но и им мало не покажется, рванет ведь под днищем, а не на ПТЗ! Ну, а после перезарядка и второй залп «японками» уже из этих времен, а «пятьдесят третьи» по эсминцам! Дальше с мелочью «Ворошилов» и итальянцы и сами управятся – нам же бросок вперед, к авианосцам. Минус две «айовы» и два «эссекса» – дорого же вам, янки, обойдется ваша провокация! Рано еще для Третьей мировой, вот не верю я совершенно в «вариант бис» пока с Японией не завершено – а потому дипломаты после все спишут на недоразумение, «дружеский огонь» и атаку неопознанных (предположительно немецких) подлодок.

Началось? Их эсминцы пошли! Строем фронта, как для торпедной атаки – странно лишь, что малой скоростью. На нервах играют? Периодически слышна работа сонаров. Если это противолодочная «гребенка», то для нас она не опасна, пока мы рядом с «Ворошиловым» крутимся, на низком старте. И если очень припрет, до «айов» достанем «шестьдесят пятыми» прямо отсюда – но лучше все-таки будет сблизиться для верности. Их защиту прорвем легко, пуск «пятьдесят третьих» по эсминцам слева и справа, и проскочим, пока соседи успеют дырку в завесе закрыть. Готовясь, выдвигаемся чуть вперед, до «самнеров» уже три мили!

Взгляд на планшет.

– Буров (ком БЧ-3), готовь огневое решение по целям пять и шесть!

Представляю, как в первом отсеке наши «румыны»^[2] считывают с компьютера ГАК уже рассчитанные программы для торпед, чтобы по команде извлечь кассеты с магнитной лентой и вставить в торпеды перед досылкой в аппарат (а как еще связать БИУС двадцать первого века и самопальную технику этих сороковых годов?). Реактор на полный – сейчас начнется, нам вся мощность понадобится! «Айовы» в девятнадцати милях, курсом на нас! Если я не ошибся, то сейчас американцы должны рвануть самым полным, чтобы окончательно выйти на рубеж пуска торпед.

– Локатор по нам, направленно!

– БЧ-3, доложить готовность!

– К залпу готовы, ждем команды!

Это почти уже война. Локатор направленно – определяет элементы движения цели, для стрельбы. Пока даже «сквид» не достанет, но надо помнить, там уже есть автоматика наводки и установки по глубине – так что лучше дистанцию держать. Нас засекли – потому что кавитирующие винты шумят на малой глубине. Но если уйдем на триста, четыреста – не сможем стрелять торпедами местной работы. Значит – сейчас удар по обоим эсминцам, сразу нырять и разгоняться вперед. А по тем, кто попробует закрыть брешь, выдвинувшись слева и справа, отработает «Ворошилов». И янки хотя уже могут про нас что-то знать, но вот с приемами, заточенными на ПЛО гораздо более поздних времен, а также техническими средствами вроде самоходных программируемых имитаторов, патронов газовой завесы, активных помех сонарам, уж точно незнакомы! Фирменными «шестьдесят пятыми» можно бить и с глубины, ну а после пойдут «японки», и второй, и третий залп, на добивание поврежденных. Да, оба линкора мы точно сделаем – ну, а после придется работать ювелирно, подкрадываясь к авианосцам. Хорошо, что на стеллажах полный боекомплект, из них крупнокалиберных «японок» десять. Если янки сейчас не отвернут, мы будем стрелять – пошел обратный отсчет!

Не решились. Не слышит акустика канонады, не передан по звукоподводной связи кодовый сигнал. И судя по обстановке на планшете, американцы отворачивают к югу, мористее, уступают нам дорогу. Наверное, и флагами приветствуют, изображают друзей – но я-то знаю, что это не так! Однажды мы им уже поверили, в восьмидесятых. Теперь же лично я им не поверю никогда! И все мы, пришедшие из 2012 года, видевшие распад СССР. И, я надеюсь, Сталин, Берия, Пономаренко, Кузнецов, Василевский, и все, допущенные к «Рассвету», как называется наша тайна в этом времени. То, что они не начали против нас «горячую» войну, war war, как они называют, совершенно не означает их дружбы. Есть еще много других видов войн, в конечном счете столь же убойных. Зачем рисковать и влезать в драку, если можно уничтожить конкурента мирным путем?

И флот отжать – тоже. Как в нашей истории отняли у итальянцев их уцелевшие новые линкоры типа «Венето». Или потребовать на послевоенной мирной конференции «справедливого» раздела флота проигравшей стороны (ну, зачем вам трофеи, янки и британцы, вам после свои корабли некуда будет деть!). Если Де Голль (знаю от Владимирского) активно собачится с нами по поводу взятого в Тулоне битого «Ришелье» – пробовал и на «Страсбург» права предъявить, на что ему ответили: «Что с бою взято, то свято». Где это видано, чтобы захваченное в сражении возвращать? Да, а когда нам из Тулона и Марселя уходить придется, как мы этого «кардинала» с собой потащим, если он с Лиссабона, там торпедами битый, в доке стоит?

Но живите пока. Поскольку приказ был категорический – топить американцев, лишь если они начнут первыми. И никак иначе! Вот только нападением можно считать не одну стрельбу, но и агрессивное сближение на опасную дистанцию. Но обошлось в этот раз.

Дальше происшествий не было. Если не считать прохождения Мессинского пролива, достаточно сложен он в навигационном отношении, да еще при наших размерах – историки считают, что именно это место древние греки называли «между Сциллой и Харибдой», тут течения и водовороты совершенно непредсказуемые, перепад глубин, скалы у берегов и сложный фарватер.

В Специю пришли 4 мая и узнали, что наши за Неаполем встретились с американцами, Кесссельринг капитулировал в Мессине, дуче оказался с ним, а вот Достлер куда-то пропал – и так как у американцев к нему тоже огромный счет, то вряд ли бы скрывать стали. Англичане высадились на Мальте, на Корсике, заняли Балеары, немцы в Гибралтаре капитулировали еще 1 мая. Итого, на Средиземноморском театре война закончена – противника больше нет.

День Победы встретили в Специи. Слушали по радио выступление Верховного. И песню про этот день, который порохом пропах – что, наверное, станет здесь маршем московского парада. На берегу все было живой иллюстрацией советско-итальянской дружбы – и как хорошо, что эти люди, вынесшие на плечах самую страшную войну, еще не знали, что им дальше предстоит! Не будет рая, не будет покоя – лишь короткий праздник, а что дальше будет здесь? Ближневосточный узел, Иран, Индия, Дальний Восток, Африка – не удивлюсь, если по общему числу жертв эта реальность окажется более кровавой, чем та, из которой мы пришли. Но наших будет меньше – а что до прочих, так фашизм с империализмом виноваты!

Тринадцатого мая прибыла из Берлина наша команда «ловцов фюрера». О том, что случилось в Германии, газеты (и наши, и мировые) написали еще в конце апреля, там было фото Гитлера, снятое уже в лубянской тюрьме – вождь германской нации был похож на спившегося бомжа много старше своих лет. Но лишь из разговора со Смоленцевым я узнал, какую роль сыграли там наши товарищи из двадцать первого века. Если мы, экипаж пока единственной в этом времени атомарины, в большинстве своем так и остаемся на своих бессменных постах, то команду спецназа СФ, прикомандированную к нам в 2012 году перед тем походом, война разбросала от Норвегии до Италии. И не будет дальше нам в этом мире покоя. Поговорить не успели – четырнадцатого мая уже вылетели в Рим.

В этой реальности было такое отсутствующее у нас явление, как война нацистов с католической церковью. То ли попы и впрямь имели контакты с заговорщиками, кто хотели бы под занавес скинуть фюрера, почистить фасад, то ли у Адольфа паранойя разыгралась – только он не придумал ничего лучше, чем объявить Ватикан виновным во всех своих бедах. И горел Папский дворец, расстрелянный «тиграми» и взятый штурмом войсками СС, и сам папа, пустившись в бега, был пойман наконец гестаповцами и брошен в концлагерь на острове Санто-Стефания – откуда вытаскивали его уже мы, наш «Воронеж» с особой десантной группой. В нашей истории его святейшество Пий XII не испытывал теплых чувств к СССР – но здесь он куда больше ненавидел тех, кто едва не отправил его лично в рай. В итоге Гитлер оказался проклят одновременно православным патриархом и римским папой. И вообще, Италия, оказывается, и в нашей истории имела все шансы стать социалистической – тут была очень сильная компартия, имеющая, в отличие от французов, общенациональный авторитет, и многочисленные партизанские отряды, в которых также были в почете коммунисты. Но там в Италию вошли англо-американцы и не сложилось – здесь же Советская армия вышла к итальянской границе еще в декабре сорок третьего, и почти сразу началась заброска к итальянцам групп нашего осназа с использованием богатого опыта советских партизан – организаторы отрядов, инструкторы, большие партии оружия. И когда немцы, оккупировав Италию в январе сорок четвертого, начали кровавый террор – ответом им был пожар партизанской войны; в отличие от «лондонцев», советские сражались с нацистами реально и успешно, как умели это делать лучшие кадры наших партизан, с освобождением советской территории перешедших в осназ. Те, кто начинал еще у Федорова и Ковпака, принесли опыт и организацию, а итальянцы – массу и энтузиазм. И когда в феврале началось наше наступление – Красные Гарибальдийские бригады (полнокровного армейского штата, в тысячи бойцов) ударили по немецким тылам, весь север Италии вспыхнул восстанием, к тому же еще и поддержанным Церковью. Теперь же Красные бригады переименованы в Корпус народных карабинеров, отлично вооруженных, на легкой бронетехнике. Ну, а папа не забыл обещания наградить всех причастных – и к собственному спасению, а теперь еще и к поимке «Адольфа Гитлера, отродья дьявола на земле». Впрочем, папа – политик изрядный, по должности положено, и нашу силу учитывать обязан – а потому явно намерен дружить и в чем-то даже нашу славу использовать, как он в освобожденный Рим торжественно вернулся именно 9 мая, с праздником и салютом. Что ж, не разочаруем Святой престол – если это и в интересах СССР!^[3]

Дворцы и Сады Ватикана впечатляли, даже со следами недавних боев – я видел тысячи людей, работавших на их восстановлении, как нам сказали, бесплатно, лишь за еду, почитая это за честь. Пышность католического богослужения не уступает православному, и был украшенный зал, толпа римских попов и мы в парадных мундирах (тем, кто их прежде не имел, по такому случаю доставленных самолетом из Москвы). Сам папа вручал нам, каждому, орден Святого Сильвестра – бело-золотой восьмиконечный крест на красно-черной ленте. За спасение его святейшества из немецкой тюрьмы на острове Санто-Стефания и за поимку Адольфа Гитлера, преданного анафеме Церковью. Статус ордена «За заслуги перед Церковью» разрешал награждение и католиков, и людей другой веры. Награжденные им по праву могут именоваться рыцарем – «кавальери». Это что ж выходит, я итальянское дворянство получил? А те, кто, как Смоленцев, участвовали и в спасении папы, и в поимке фюрера, удостаивались более высокой степени ордена: не «кавалер», а «командор», с лентой на шее.

И – прямо итальянский сериал! Слышал я, что у итальянцев девушки – полноценные бойцы, и в Специи видел, кто у Смоленцева в адъютантах ходит. Но лишь пока летели в Рим, узнал историю во всех подробностях.

Автор этой песни в нашей истории так и остался неизвестным. Здесь же итальянцы поют ее в переводе с русского – считая, что ее сочинил Смоленцев и посвятил своей девчонке-партизанке. Песня стала неофициальным гимном и маршем сначала Третьей Гарибальдийской, а после и всех Красных бригад; ну, а девушка Лючия – вроде символа и талисмана.

– Она старалась соответствовать, – сказал мне Брюс-Смоленцев, – я лишь шефство над ней взял.

– И бегством от нее спасался, когда она тебе орала «кобелино», – хохотнул Кравченко, минер. – Огонь, а не девчонка, не пожалеешь! Знаешь, что итальянцы больше всего боятся? Гнева своих жен. Ох, и попал же ты, капитан! А может, оно и к лучшему? По молодости, конечно, перебеситься можно – только после у настоящего мужика должен дом быть, и чтобы ждали там. А у католичек развод считается позором – «что Богом соединено, то лишь он и разделить может».

Кравченко явно что-то знал. Потому что для него, похоже, не стало неожиданностью оглашение мнения свыше:

– Ради укрепления дружбы между СССР и Италией, советское правительство положительно отнесется к браку между вами, товарищ Смоленцев, и Лючией Винченцо, при условии принятия ею советского гражданства. Сам товарищ Сталин, узнав, посмеялся и дал «добро».

Брюс выглядел совершенно ошалелым. А после, как мне рассказывали, всячески пытался узнать, а как до Сталина дошло? Наши все лишь разводили руками. Кравченко вспомнил, что Лючия как истинная католичка на исповедь ходила к отцу Серджио, «кардиналу» Гарибальдийских бригад, а один раз даже к самому папе, когда тот после своего спасения еще в Специи был. Неужели сам Пий Двенадцатый запомнил, он же как раз после в Москву летал, на переговоры с Верховным?

Так и стал наш Герой Советского Союза капитан Юрий Смоленцев единственным из советских граждан, кого венчал сам папа и в соборе Святого Петра! Хотя в войну, в форс-мажоре, бывало и не такое. Но чтобы за полдня все организовать – и если наш Брюс действительно не знал, представляю разговор. С нашей стороны ЧВС Мехлис, комфлота Владимирский (мы флоту, а не армии были подчинены): «Товарищ Смоленцев, решайте быстрее, у вас дела сердечные, а нам организовывать. Товарищей по месту службы отправлять, или задержитесь все еще на день? И что ответить папе?»

А когда много позже я рассказал своей Анне Петровне, то она, комсомолка, спортсменка и стопроцентно советский человек, первым делом спросила:

– Утром награждение и тот разговор, а вечером венчание? А какое у Лючии платье было? И как она его достала так быстро, для такой церемонии?

– Вероятно, волею Божьей. Если уж сам папа был за.

Хотя, наверное, это была задача – при склонности итальянцев к помпезности! При том, что полевая форма у них вполне на уровне: как вспомню Марио, брата Лючии, среди гостей, в парадном мундире всего лишь капрала Народных карабинеров – да рядом со мной он за генералиссимуса сойдет! И другие братья-гарибальдийцы по такому случаю были наряжены, как петухи – наши советские на их фоне выглядели скромно.

– Русские, вы не понимаете! Парадный мундир нужен не для боя, а чтобы внушить народу почет и уважение к военной службе!

Ну, не знаю. Мне ближе, что «истинное золото редко блестит». Да и хлопотно – сколько времени нужно, весь этот блеск чистить? Зато, что показательно, по-боевому гарибальдийцы вооружаются нашими АК, а ездят на советских БТР-40. Я удивился, когда еще в Специи увидел на капоте газовскую эмблему. Оказывается, ГАЗ-51 был и в нашей истории спроектирован и готов к серии еще перед войной – ну, а здесь, когда бомбежки лета сорок третьего не было, и положение на фронте лучше, потери техники меньше, уже с февраля делают и сам «газон», и его полноприводную версию ГАЗ-63, и бронетранспортер БТР-40, уже поступающий в войска. И гарибальдийцам надо же на итальянских товарищей впечатление произвести? И не только на них – поскольку вся папская гвардия геройски полегла при штурме немцами Ватикана, то охрану папы сейчас несут тоже Красные бригады, временно – ну, а дальше посмотрим!

А тогда был свадебный обряд и поздравление, и обед, перешедший в ужин. И следующий день, выделенный для отдыха и осмотра Рима – без Смоленцева с Лючией, они были заняты ясно чем. Слышал, что еще в феврале, до немцев, тут все было совсем как без войны – теперь же некоторые кварталы напоминали иллюстрации к Сталинградской битве, но жизнь кипела, итальянцы воистину неунывающий народ. Работали магазинчики и кафе, ходили автобусы. И так же, как в Папском дворце, кипела работа, люди стремились устранить следы разрушений. Это были исключительно итальянцы – «гастарбайтеров»-пленных, привычных глазу в Северодвинске, я не видел ни одного.

– Итальянцы немцев в плен не берут, – сказал Кравченко, – даже тех, кто РККА сдался, здесь выпускать нельзя, убьют. А своих, чернорубашечников, тем более – их тут не меньше, чем эсэсовцев, ненавидят. Не то чтобы все тут религиозные фанатики, но папа сказал, и все!

Тоже интересно – вот не замечал я за итальянцами особой религиозности в повседневном общении. И к советским «безбожникам» относятся нормально. Но тот, кого в массе признали «на темной стороне», для них не человек вовсе, как бы для нас был маньяк или пидорас – вне любого закона, писаного или нравственного. И родственные связи очень сильны, семьи большие – так что когда немцы пытались усмирить восстание террором, это было как тушить пожар бензином, за каждого расстрелянного получали десятки кровных непримиримых врагов. А в целом потомки римлян мне показались хорошим, добрым народом – надеюсь, в этой реальности они будут по-настоящему верными друзьями СССР.

Вот так и повидал я Вечный город – и вряд ли еще сюда попаду. Девятнадцатого мая снова в Специю, готовимся к переходу на Север. Скоро Анну Петровну увижу. А пока закрутили заботы дальней походовой готовности. Сирый тревожится – ему показалось, что в первом реакторном повышенная влажность, а это очень серьезно, еще не утечка из контура (тогда бы радиационный фон был за пределами нормы), но «звоночек».

Война завершилась? Только начинается! Пусть это будет пока что другая война – не бомб, а торговли, дипломатии, санкций и подрывной деятельности, пропаганды и идей. В этой истории мы будем к ней готовы – причем не только обороняться, сидя за железным занавесом, но и активно наступать.

А советский атомный флот позаботится, чтобы у проклятых капиталистов не возникло соблазна пойти по наикратчайшему – военному пути.

Эсминец ВМС США «Walke». У берегов Сицилии, 4 мая 1944 г.

Американская мечта – не миф, а великая американская Идея!

Вы считаете сказкой – как трудолюбивый чистильщик обуви стал миллионером? Но если в США нет наследственной аристократии, то кто тогда основал фамилии Рокфеллеров, Морганов, Дюпонов? На самом деле подняться с низа на самый верх можно, вероятность не нулевая, вот только равна она одной стомиллионной, но все же не нулю! И само собой, от тех, кто решил взойти высоко, требуются совершенно особые качества – как умение и готовность толкаться локтями, идти по головам. Это глупые русские пытаются построить всеобщее счастье – на самом же деле очевидно, что места у пирога хватит не на всех и бежать одному куда легче, чем толпой. Главное же, именно этот маленький шанс, как морковка перед мордой осла, является для американцев стимулом хорошо исполнять свою работу. «Пять лет я мыл посуду, затем мне доверили разносить блюда, и вот теперь я – менеджер!» В конце концов, чем это хуже, чем «свобода, равенство, братство», или «за Родину, за Сталина»?

Каждый солдат мечтает о маршальском жезле? Но простой американский парень из Филадельфии, двадцати трех лет, мечтал не о военной карьере, а что когда-нибудь напишет свою симфонию. Он был очень мирным человеком, но плохой парень Гитлер вместе с японцами захотел захватить мир, и надо было спасать свободу и демократию. И оказалось, что тонкий музыкальный слух востребован не только для оркестра!

Не верьте, что море безмолвно. Новичкам в учебном центре дают слушать самые разнообразные записи, полученные в естественных условиях. Голоса китов, дельфинов и самых разнообразных рыб. Сейсмические явления, отзвуки далеких штормов. Есть даже особые записи, «неизвестные звуки», которые так и не удалось идентифицировать – но акустик должен знать, что в море может встретиться и такое. И конечно, больше всего шумы винтов кораблей – разных классов, от портового буксира до линкора, на разном удалении, в разных ракурсах (шум от одного и того же корабля при его удалении или приближении различен, чуть меняется тон). Также шумы винтов и механизмов торпед, парогазовых и электрических, разных образцов, и взрывы всевозможных боеприпасов. И учтите еще, что температура и соленость воды тоже оказывают влияние на звук, хоть и небольшое. И опытный акустик должен уметь все это помнить и суметь уловить нужный сигнал среди множества посторонних шумов – к которым, например, относятся винты и машины собственного корабля или соседних в ордере. И еще не было никаких компьютеров, несущих вахту без устали, безошибочно, ничего не забывая, мгновенно выделяя нужный звук из всех шумов – акустик мог надеяться лишь на свой слух, опыт и память. А потому во время этой Великой войны акустиков старались брать из музыкантов. Причем флегматиков – попробуйте часами, не отвлекаясь, слушать звуки окружающего пространства?

Именно таким был тот, кто нес сейчас вахту на акустическом посту эсминца. Было жалко, что война завершается, немцы уже капитулировали, или готовы это сделать – говорят, русские уже взяли Берлин и захватили в плен фюрера. А германских подлодок в Средиземном море нет совсем – Испания вышла из войны, в Африке наши парни в Тунисе встретились с англичанами, и остров Мальорка занят уже британским десантом – ну, может быть, болтается где-то еще одна или две субмарины, думая, кому и когда сдаться? Но оказалось, что цель похода – не только десант на Сицилию.

– Вы должны ее услышать. И записать. И больше не предпринимать ничего! Не стрелять ни в коем случае – добытые вами сведения куда важнее.

Неслыханное дело – главную роль должны были играть эсминцы! А «Нью-Джерси» и «Висконсин» лишь их поддерживали и прикрывали! И на борт приняли дополнительное оборудование – в акустической рубке сейчас было тесно из-за громоздкого аппарата записи звука на магнитную проволоку^[4], обслуживаемого специально приставленным матросом. И рассказывали, что особая команда ученых должна провести еще какие-то радиоизмерения и взять пробы воды – это еще зачем?

Миссия дружеская и, можно сказать, спортивная. Русские построили суперподлодку, которую, как они заявляют, нельзя обнаружить. Покажем, что для флота США невозможного нет! И повторю еще раз – категорически без стрельбы, мы же пока союзники, окей? Сыграем роль того парня из «Лайф», который три дня сидел перед логовом горного льва, чтобы сделать фотоснимок! Но этот «снимок», что вы сделаете, будет стоить миллионы!

Что ж, поиграем в шерифа и гангстеров! Эсминцы растянулись в линию с интервалом меньше, чем дальность уверенного обнаружения гидролокатором – этот прием называется «гребенка», субмарина не может проскользнуть через нее незамеченной! Нас не интересуют макаронники, удачно ограбившие других таких же макаронников в Таранто. Нам нужно лишь то, что внизу. Эсминцы идеально выдержанной шеренгой накатываются на итальянцев, на головном «чезаре» повернулись орудийные башни на нас – плевать, вот за этим большие громилы «Висконсин» с «Джерси» и нужны, должны же римляне понимать истинное соотношение сил и что будет конкретно с ними, вздумай они стрелять? Хотя в другое время и в другом месте – ну что такое итальянский флот? Еще больший анекдот, чем итальянская армия! Правда, в прошлом году в Индийском океане им повезло – три новейших «венето» против старого «Рамилиеза», сейчас же их четыре старых против двух «Нью-Джерси», и это еще не считая палубной авиации! Но загнанная в угол крыса бросится и на тигра – сумели ведь те же макаронники у Гибралтара, погибая, захватить с собой «Алабаму». Сейчас им такой возможности не дадут – дальнобойность, мощь и меткость американских и итальянских пушек просто несравнима, так что для потомков римлян это будет смерть, однозначно – вот только и русские тогда не останутся в стороне! И дипломаты, может, и отпишутся, согласятся считать «досадным инцидентом» – вот только мы реально можем за русский легкий крейсер и четыре эсминца потерять десяток своих кораблей, включая оба линкора, и еще неизвестно, удастся ли авианосцам уйти! А «Нью-Джерси», как и «Хорнет», нам будут нужны на Тихом океане – так что категорический приказ не стрелять, даже если вас будут топить. Ради успеха операции можно даже записать один-два эсминца в «допустимые потери» – припомним за них потом.

Дистанция три мили. С палубы итальянцы уже хорошо видны невооруженным глазом. Что делать дальше? Прорезать свой строй макаронники точно не позволят, да это и без стрельбы опасно, угроза столкновений. Еще чуть-чуть, и надо поворачивать. Жаль, не получилось. Неужели сверхлодка и в самом деле невидима – или ее тут просто нет?

– Й-е-ес! Я его слышу! Есть контакт!

Акустик помнил о своем шансе. И он действительно был очень хорошим мастером – уловив на пределе слышимости сквозь шум десятков винтов еще один сигнал. И пеленг на него не совпал ни с одной из видимых целей! Включился магнитофон, проволока быстро уползала в приемник – позже, в Норфолке, эту запись будут тщательно исследовать эксперты. Сигнал был чрезвычайно слабый, и лишь очень хороший музыкант мог бы разобрать эту ноту в симфонии двух сближающихся эскадр. Но он был, принимался устойчиво – и вдруг исчез.

– Предположительная скорость цели?

Акустик отрицательно покачал головой. По скорости изменения пеленга можно примерно оценить скорость хода объекта – зная дистанцию, которая рассчитывается, исходя из уровня сигнала. Но для того надо уже знать, как слышен данный объект на различном расстоянии – а вот это как раз и представляло загадку.

– Локатор, в активный, по пеленгу!

Это тоже было наработанной тактикой. Дело в том, что работа локатора слышна на гораздо большей дистанции, чем мы сами можем обнаружить цель. Опытный и умелый противник может уклониться – тем более если этот русский и впрямь развивает под водой сорок узлов! – но если мы лишь слушаем, точно определив направление, и вдруг включаем локатор максимальной мощностью и узким лучом?

– Нет сигнала, нет… Есть!

Сигнал был очень странный, совершенно не похожий на четкий отзвук от металлического корпуса – скорее, как от движущегося в толще воды куска морского дна. И уровень был чрезвычайно низок. А главное, шла совершенно необъяснимая погрешность по дистанции, от двадцати двух кабельтовых до тридцати четырех! Тогда скорость объекта могла быть оценена от шестнадцати до тридцати пяти узлов! Сигнал смещался влево, слабел, слабел… пропал!

– Передать на флагман, мы закончили! – сказал командир. – И, черт возьми, хватит дразнить медведя.

На крейсере «Рено», флагмане дивизиона эсминцев, ситуацию отлично понимали, так что приказ на отход пришел быстро. Операция «Фотоохота», как назвал ее штаб, была завершена успешно. И в отличие от «Хаски», она так и не вошла ни в один военно-исторический труд – хотя имела, по указанию штаба, более высокий приоритет, чем десант на Сицилию. Экипажам кораблей было приказано молчать – а парень из Филадельфии заслуженно получил следующее звание и запись в личное дело.

А пуму, попавшую на обложку «Лайфа», очень скоро застрелили. Это ведь было просто сделать – когда знаешь, где искать добычу.

Большаков Андрей Витальевич

(в 2012-м кап-2, спецназ СФ, в 1944-м – контр-адмирал)

Девятого мая 1944 года в Штутгарте была подписана безоговорочная капитуляция Германии.

Текст и условия ее в общем повторяли бывшее в нашей истории. Прекращение военных действий, разоружение, сдача в исправности техники и имущества, все немецкие самолеты должны были оставаться на земле, а корабли и подлодки следовать в ближайший союзный порт, подняв белый флаг, причем лодки – только в надводном положении. Учреждалась Союзная контрольная комиссия, которой были подчинены Наблюдательные миссии, как стационарные, так и выездные, для контроля за соблюдением оккупационного режима. Дальнейшая судьба Германии должна решаться на «авторитетной международной конференции, которая соберется так скоро, как великие державы СССР, США, Англия сочтут возможным». От СССР подписал Жуков, от американцев Паттон, от Британии Теддер. Присутствовали и другие, как, например, от наших Василевский, знающий тайну «Рассвета», и я как представитель ВМФ СССР.

Зато от Франции прибыло сразу двое – Де Голль и Де Тассиньи. И были очень удивлены и обижены, когда Василевский их спросил – а в каком, собственно, качестве приехали?

– Чтобы под документом о немецкой капитуляции стояла подпись и представителей французской державы!

– Очень сожалею, но юридически Франция сейчас полноценный член Еврорейха и союзник гитлеровской Германии. Или вы можете показать мне документ, официально отменяющий акт маршала Петена от 30 декабря 1942 года?

– Мне странно слышать от вас это! – Де Голль выпятился, как петух. – Вам ли не знать, что Сражающаяся Франция, которую я представляю, никогда не признавала этого самозванца!

– Простите, но разве это делает вас легитимным правительством французского государства? Тогда и товарищ Роммель, подписывающий сейчас этот Акт в качестве военного министра Германии, должен будет одновременно подписать этот же документ как одна из сторон-победителей? Поскольку как глава Сражающейся Германии находится в таком же статусе, что и вы.

– Вы смеете равнять с нами гитлеровского генерала, убийцу, преступника?! После того, как ваш Сталин мне обещал… Вы обманули меня и Францию! Или вам не известно о жертвах, которые понес французский народ под немецкой оккупацией?

– Ну, генерал, не вам говорить о жертвах. Тогда и мы можем вспомнить, сколько мирных жителей убили в СССР французские добровольцы ваффен СС. И можно потише, а то у журналистов с фотографами нездоровый ажиотаж. А насчет обещаний, так товарищ Сталин велел вам передать неофициально и не для печати: где Париж, который вы обещали взять первым?

– Хотите сказать, горе неудачникам? Как любят повторять британцы. То есть Франция, подвергшаяся германской агрессии на год раньше вас, за свои страдания не получит даже морального удовлетворения?

– А за что Франция должна получить удовлетворение, если всю работу за вас сделали мы? – бесцеремонно спросил подошедший Паттон. – И если вы Еврорейх, то вам сначала надо самим капитуляцию подписать. Вот только кто этим займется? Петен мертв, все остальные разбежались. Юридически сейчас вся ваша Франция – это бесхозное имущество, где никакой признанной власти нет. Кроме нашей военной администрации, конечно.

– Может быть, наши французские гости возьмут на себя труд подписать капитуляцию за месье Петена, – заметил Теддер, также привлеченный спором. – Очень жаль, что сей почтенный старец не вынес ареста гестапо и заключения. Однако кто-то должен приказать сложить оружие французским частям Еврорейха – что, нет уже таких, дезертировали все? Бедная Франция, как ей не везет с защитниками! Да, месье, напомните мне хотя бы одну победу французской армии в этой войне? Что, Гибралтар, Суэц – ну вы бы еще Днепр вспомнили, где еще храбрым французам приходилось служить немецким пушечным мясом!

Французам ничего не осталось, кроме как удалиться в ряды зрителей. Де Голль что-то бормотал под нос – наверное, ругательства. В этой реальности СССР не собирался ни пускать чужие войска в Берлин (Сталин прочел, к чему это приведет), ни уступать территорию под зоны оккупации – если им охота, пусть делят Пфальц (меньше пяти процентов от всей собственно германской территории) на троих. Или на двоих – с чего еще янки и британец выступили с нами единым фронтом? Так что Франции здесь попасть в державы-победительницы совершенно не светило.

После подписания Акта о капитуляции как-то буднично прошло принятие и подписание Второго Штутгартского протокола (вышеназванный Акт также именуется Первым). Этот Протокол определял основы гражданского порядка, который должен быть налажен на освобожденных территориях немедленно, не дожидаясь обещанной «всемирной конференции». А до нее – нам немцев из своих полевых кухонь кормить?

Пункт первый – юридический роспуск Европейского Рейхсоюза (официальное название Еврорейха). Подписали Роммель, от Франции Де Голль (не зря все же приехал) и монархи (или их представители) Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии, Люксембурга. Второй же пункт определял: «на освобожденных территориях гражданская власть должна быть передана тем политическим силам, которые пользуются наибольшим авторитетом на территории данной страны и имеют реальную возможность обеспечить должный порядок и спокойствие», и эта временная власть признается всеми державами-гарантами до принятия иного решения «авторитетной мирной конференцией», которая должна быть созвана «так скоро, как позволит политическая целесообразность и военная обстановка». Власть военная до вывода с территорий войск держав (опять же, когда будет «целесообразность и обстановка») принадлежит военной администрации этих держав – но для поддержания вышеназванного порядка и спокойствия, любая из держав имеет право разрешить местные полицейские формирования, «какие сочтет нужным» (с категорическим условием – из местных жителей, так что фиг вам, а не «Несбывшееся», все немцы за пределами собственно Германии должны быть разоружены). Юридически безупречно – и наши интересы соблюдены: а вот не можем мы считать, к примеру, польскую АК «наиболее авторитетной силой»! И будучи в своем записанном праве, не дозволим иметь вооруженные формирования, а без них какой может быть порядок?

Так что фактически Второй протокол узаконивал в Германии временное правительство Герделера-Штрелина-Роммеля. Как и народную Италию, а также Румынию, Венгрию, Болгарию, остатки Польши и Чехию со Словакией. Труднее было с бывшей Югославией, где еще предстояло решить, кто где «наиболее авторитетен», а тем более «способен реально поддерживать порядок» – судя по сводкам, стреляли там вовсю и друг в друга, и в наших, и в болгар. И с Грецией, где «наши» из ЭЛАС (не чистые коммунисты, а скорее народный фронт) готовы были насмерть сцепиться с правыми из ЭДЕС («проангличане») и ЭККА (а вот это бывшие коллаборанты с нацистским оттенком, однако успели под конец сориентироваться, что с рейхом не по пути и они тоже Сопротивление). В иной реальности все кончилось гражданской войной, и «наших» разбили с помощью английских войск – и отрубленные головы командующего ЭЛАС Ариса и его адъютанта выставили на всеобщее обозрение (озверели, сволочи). Здесь же в Греции Советская армия, и своих мы в обиду не дадим… вот только бы Афгана не получить, британское влияние и связи в Элладе очень сильны, и, как бы в этом времени сказали, «сознательного пролетариата» мало, в массе же мелкая буржуазия, торговцы, судовладельцы, рыбаки. А еще территориальный спор из-за отобранного болгарами Александруполиса с куском побережья (выход в Эгейское море!) откуда братушки уходить не собираются. Нам что – снова турок трясти, грекам в компенсацию потерь?

Ну, и Северная Норвегия – это случай особый! Поскольку король, успевший в сороковом удрать в Англию, никакого отношения к оккупационному режиму не имеет и уже требует от нас вернуть и Нарвик, и Финнмарк, и Шпицберген. Что крайне невыгодно для СССР с точки зрения базирования флота. Однако, судя по тому, что, по моей информации, наши в Нарвике обустраивались капитально, явно не собираясь уходить, можно ожидать, что какое-нибудь «самоопределение саамского народа» придумают. Да и вообще в Протоколе обговорено – пока конференция не решит иное, границы не изменяются, то есть все остаются там, где сейчас стоят. А уж после будем решать проблемы, по мере поступления!

Впрочем, и союзники не возражали. Поскольку те же положения Протокола позволяли им определиться с властью во Франции (интересно, кто?), легализовать банды Хейса в Испании и югоитальянский режим (чуть только наши до Неаполя не дошли!). И кстати, в нашей реальности даже в 2012 году во Франции в составе полиции были так называемые «роты республиканской безопасности» – аналога в других государствах нет, – изначально же это были отряды Сопротивления, привлеченные к поддержанию порядка на территории декретом от декабря сорок четвертого и окончательно зафиксированные в составе сил правопорядка законом в сорок седьмом году. Ну, тогда что вы против Сражающейся Германии имеете? Пока еще не фольксармее, но подобие жандармерии, без тяжелой техники и артиллерии, сданных на наши склады… ну так раздать обратно недолго, если сочтем нужным! А вместо полиции (распущенной, поскольку тоже была включена в РСХА) учреждалась «народная милиция», куда герр Штрелин организованно, целыми подразделениями, переводил бывших шуцманов и сыскарей (кто не запятнал себя преступлениями на службе нацистскому режиму).

Германский генштаб (ОКХ) оказался в подавляющем большинстве состоящим из реалистов, признавших существующее положение дел. Из главкомов групп армий трое – Райнгард, Хейнрици, Фриснер – однозначно поддержали Роммеля. Титаническую работу провел Лис пустыни со своим штабом, беря под контроль остатки вермахта – и всего за неделю, предшествующую капитуляции! Быть ему по праву первым командующим фольксармее ГДР. Шернер мог быть резко против, но повезло же ему угодить под танки Паттона (хоть какая-то и от американцев польза), а часть его войск (парашютисты Штудента) подчинились Роммелю. Кессельринг на Сицилии уже сдался американцам – но даже если бы этого не случилось, в силу отрезанности от Германии не мог бы ничем помешать. Даже войска СС, по примеру Зеппа Дитриха, предпочитали воспользоваться шансом идти в плен на общих основаниях вместо прежде обещанного им коллективного повешения или расстрела. Не говоря уже о том, что дезертирство было массовым – все, кому было куда бежать, спешили исчезнуть, побросав оружие и скинув мундиры. Люфтваффе также капитулировало без проблем, хотя перелеты на запад к союзникам с германской территории случались. А вот с флотом было не все так просто.

Что с бою взято, то свято – и не может быть отдано. Такой ответ был дан англо-американцам на их требование подвергнуть разделу весь германский флот, военный и торговый – включая сюда и то, что было захвачено Советской армией до дня общей капитуляции рейха, в немецких портах, включая военно-морские базы Киль, Флегсбург, Вильгельмсхавен. Причем наглость союзников доходила до того, что они требовали включить в общий список «Шеер» (уже больше года носящий славное имя «Диксон») и подводные лодки «так называемой Свободной Германии», действующие в составе СФ! А чего стоили британские претензии на эсминцы и подлодки, находящиеся в постройке в Бремене – и являющиеся, по заявлению советской стороны, «неотъемлемой частью имущества судостроительной верфи»!

Это и было самым ценным в боевом отношении из доставшихся СССР трофеев – около тридцати подводных лодок «тип XXI» в различной степени готовности, а также большое количество корпусных секций и оборудования. Следует отметить также новейшие эсминцы Z-36 и Z-43, поднявшие флаг уже в этом году, Z-44, стоящий у достроечной стенки, Z-45, только что спущенный на воду. Гораздо меньшую ценность представлял крейсер «Эмден», уже устаревший – в строю с 1926 года. А вот множество вспомогательных судов и плавсредств, как и десантные баржи, торпедные катера и малые тральщики, очень пригодятся нашему сильно поубавившемуся в войну Балтфлоту. Союзникам же достались крейсера «Лейпциг» и «Кельн», с десяток эсминцев и миноносцев, в том числе один совсем новый «нарвик» Z-39, большое число тральщиков голландской постройки и практически все подводные лодки трех действующих флотилий (Арктическая в Бергене, Атлантическая в Сен-Назере и Лориане, Средиземноморская на Балеарах).

– Как видите, судьба уже все сделала за нас. Разделив корабли примерно поровну. Хотя по мирному времени тральщики нам нужнее, чем крейсер – как Балтику от мин чистить будем?

– Вы, русские, все-таки не цивилизованный народ! Разве можно решать споры по правилам Дикого Запада – кто первым схватил, тот и владеет?

– Как умеем, господа. И разве не вы в Европе придумали «гевер», право силы – официально включаемое в клятвы и договоры?

И была рутинная, техническая работа. Сформировать конкретные группы для контроля за германским разоружением. Определить места содержания пленных и складирования имущества, обеспечить их всем необходимым для работы. Наладить подробный учет и контроль – чтобы по завершении сверить общий реестр, представленный немцами, с суммарным списком от всех трех держав-победительниц; тогда лишь подписывался окончательный акт, и процесс капитуляции считался оконченным. Касаемо же флота Германии и ее союзников, СССР брал на себя собственно германское побережье Балтики и Северного моря, а также южную часть Дании с прилегающими островами (что успели занять советские войска). Британцы контролировали атлантическое побережье Франции (немецкие гарнизоны в «морских крепостях» Сен-Назер и Лориан), Голландию, Бельгию, север Дании, Норвегию (за исключением ее части севернее Тронхейма, занятой Советской армией), а также африканский берег Средиземноморья к востоку от Туниса. Американцам достался южный берег Франции, Корсика и побережье Африки (Марокко и Алжир). Причем британцы успели наложить руку на французскую эскадру в Бизерте, объясняя тем, что контр-адмирал Мальгузу (срочно повышенный в чине Де Голлем) не удосужился вовремя заявить о своей принадлежности к Сражающейся Франции. В наших же портах союзники желали удостовериться, что корабли, захваченные нами до 9 мая, действительно включены в состав советского флота (под нашим флагом, с нашими экипажами), а также требовали от нас объяснений по поводу неразоруженных соединений кригсмарине – пришлось продемонстрировать им отряды траления в Кенигсберге, Висмаре, Ростоке, Штральзунде, штатного состава, с немецкими командами, и разъяснить, что ограниченное количество боезапаса требуется германским товарищам для расстрела плавающих мин. С другой стороны, и СССР заявил протест, что «Лейпциг», «Кельн», миноносцы и подводные лодки будто бы стоят в Копенгагене в боеспособном состоянии и с экипажами на борту.

Дания во время войны представляла собой любопытную картину. Во-первых, до осени сорок третьего немецкая оккупация носила почти символический характер, а во внутридатских делах вообще была малозаметна. И как следствие, Дания стала плацдармом британского УСО – именно датчане обеспечивали английскую разведку в Бельгии, Голландии, Северной Германии, совершая легальные поездки по Еврорейху. Во-вторых, британцы создали здесь совершенно уникальную структуру Сопротивления, когда крайне правые из «Педер Скрам» и коммунисты работали вместе, замыкаясь на Национальный комитет освобождения (созданный в Лондоне, но признанный в Дании всеми антифашистскими силами) под командой представителя УСО Флеминга Мууса. Причем стремление англичан сохранить согласие доходило до того, что особенно упертых просто убивали. В-третьих, практическим результатом этого стал случившийся весной сорок третьего перехват управления всей датской полицией, которая в итоге лишь номинально подчинялась немцам, а фактически же превратилась в филиал УСО. Не случайно же, когда Гитлер втащил Данию в Еврорейх, мобилизацию призывного контингента пришлось осуществлять не местным полицаям, а немецким жандармам! А бегство через пролив в Швецию приняло настолько массовый масштаб, что британцы под руководством Стокгольмской резидентуры УСО сформировали на шведской территории самую настоящую датскую армию в эмиграции (численностью в две полнокровные бригады)^[5], которая после объявления капитуляции очень быстро оказалась не просто в Дании, а прямо у дверей командующего немецкими войсками генерала Ханнекена, захватив его в плен вместе со всем штабом и даже приняв у него формальную капитуляцию (датчане! у немецкого генерала! кампания 1940 года наоборот!).

Черт бы их побрал, а ведь наши уже взяли Фленсбург и успешно продвигались на север! И перед ними не было ничего похожего на фронт – одна 328-я пехотная дивизия неполного состава (без одного полка, находящегося на острове Северная Ютландия) всего с двухмесячным сроком обучения. Эти горе-вояки разбегались или спешили поднять руки при одном виде советских танков! Еще были 160-я (остров Зеландия, Копенгаген) и 166-я (остров Фюн) резервные дивизии столь же «обученных и храбрых» вояк и оперативный резерв, 233-я танковая дивизия (матчасть – старые «четверки») и отдельный полицейский полк УНА (суки! вот до кого хотелось бы добраться!). А у нас в Штральзунде и Ростоке уже готовились к броску три гвардейские бригады морской пехоты, те самые, что брали Зеелов – доказать хотели, что они не «речная пехота», как обзывали их иные острословы, а настоящая морская, только случая не представлялось, десант на Борнхольм был легкой разминкой, там и пострелять-то почти не пришлось. Всего лишь суток нам не хватило. Но до Кольдинга дойти успели.

Имел место даже такой героический эпизод, как восстание датского флота! Был он невелик, но и не слишком мал – два броненосца береговой обороны (один, «Нильс Юэль», очень даже ничего, броня и огневая мощь легкого крейсера, только ход подкачал), два современных «прибрежных эсминца», примерно равноценных немецким «тип Т», двенадцать подлодок (четыре относительно новых, постройки конца тридцатых, класса наших «щук»), семь минзагов и шестнадцать тральщиков (не учтены шесть относительно новых миноносцев, конфискованных немцами, и десять совсем старых, едва ли не времен Русско-японской войны). За каким чертом немцам понадобилось пытаться привести флот, до того намертво пришвартованный к пирсам Копенгагена, в боевое состояние, это еще предстояло установить. Но кригс-комиссары с помощью немногих присланных солдат никак не могли удержать корабли под контролем, зато для датчан, даже тех, кто был склонен к коллаборционизму, появился шанс показать, что «мы тоже боролись», так что немцев быстро перебили – и именно грозный датский флот сыграл решающую роль в том, что датская армия УСО так быстро оказалась и в Копенгагене, и на севере Ютландии, и на прочих островах.

Для нас же сей факт представлял интерес в связи с тем, что Борман, как было доподлинно известно, пересек датскую границу (дальше его след терялся), и Гиммлер исчез из Амстердама буквально накануне занятия города англичанами, неизвестно куда (если только УСО не взяло его на службу, что все ж маловероятно), и Мюллер был замечен в последний раз в Гамбурге, и еще несколько фигур рангом пониже тоже пропали где-то в этих краях. И у нас всерьез предполагали, что датско-немецкий флот должен был вывезти всех этих бонз, или кого-то из них, в Швецию. Так что одной из целей нашей миссии в Копенгаген был сбор информации и в этом направлении.

У датчан мобилизовали для нужд Контрольной комиссии «лоцманский крейсер» – так называли здесь крупные катера лоцманской службы, очень мореходные, выдерживающие любую волну, маневренные и достаточно быстрые. Команда была датской, хорошо знающей местные навигационные условия, и еще на борту могло разместиться десятка полтора человек (если очень надо, то и полсотни, но уже как сельди в бочке и без всяких удобств). Обычно кроме меня, двух-трех наших офицеров и нескольких морпехов охраны присутствовали и союзники, а также двое-трое англичан. Капитан нашего катера хорошо выполнял свои обязанности, но с нами держался холодно и подчеркнуто официально – после я узнал, что он из «Принцев»^[6]. Прочие же члены немногочисленной команды, показалось мне, ни рыба ни мясо – как Олаф Свенссон, он же Олег Свиньин, попавшийся нам на пути когда-то в Норвегии, в сорок втором: «Война войной, а рыбка и тем и этим нужна». Однако же англичане уверяли, что этот экипаж хорошо показал себя в Сопротивлении, перевезя через пролив в Швецию много беглецов.

В этот раз со мной были двое британцев и американец. Коммодор Йэн Монтегю, представитель в СКК от Роял Нэви, был типичным английским флотским офицером, «чьи предки десять поколений служили Королевскому флоту». Когда он пытался завести неофициальный разговор, слушать его мне было неприятно.

– Сэр, ваш язык безупречен для русского морского офицера. Знаю, что в ваших школах принято изучать немецкий – но неужели вы не считаете позорным, что наш, международный язык мореплавателей, зачастую неизвестен очень многим офицерам ВМФ СССР? И это вы фактически создали русский корпус морской пехоты, подняв его почти до уровня Роял Нэви? Бесспорно, в этой войне советский флот добился кое-каких успехов, – но взглянем правде в глаза, все ваши победы не более чем каботаж. Русские – это не морская нация, а континентальная, не имеющая заморских интересов, а оттого и флот для нее роскошь, оттягивающая ресурсы от более важных задач. Вот вы, например, насколько мне известно, сделали карьеру в Амурской флотилии, а в сорок втором попали на Север. Вы, русские, хорошие бойцы и потому можете даже иногда одерживать морские победы – возле своих берегов. Но у вас никогда не было традиции большого мореплавания, а потому Мировой океан всегда будет для вас чужим. Да, вы придумали своего Полярного черта, или как его там – но знаете, по чисто техническим новинкам, еще в прошлом веке французский флот опережал нас, и это обычное дело, когда именно слабейший пытается таким образом обойти фаворита, и что? У французов не было традиций, системы, они не понимали, что морская мощь есть неотъемлемая часть политики и экономики, не говоря уже о войне. Это дано лишь истинно морским державам, таким как империя, раскинувшаяся на полмира – части которой были связаны лишь тысячами миль океана, а не какой-то транссибирской магистралью! И не случайно маленькая, но островная Япония сумела разбить вас на море – для британского флота разгром, подобный Цусиме, невозможен по определению!

Зато второй англичанин был фигурой примечательной. Насквозь штатского вида, в очках – интеллектуал, закончивший Кембридж – и член компартии Великобритании, ветеран испанской войны, кинодокументалист и режиссер, снимавший там очень неплохие фильмы «за республику». И родной брат коммодора – Айвор Монтегю. О том после забыли, но в тридцатые-сороковые «левые» взгляды среди западной элиты были не редкостью (впрочем, и у нас в семнадцатом, Ильич со товарищи ведь не были ни пролетариями от станка, ни крестьянами от сохи). Эта мода быстро сошла на нет после Двадцатого съезда той истории (именно ее осколком был Ким Филби). Замечу лишь, что «коммунист» применительно к этим вовсе не означало «просоветский» – не только у Хейса в Испании были проамериканские коммунисты.

– Мистер Большаков (он упорно обращался ко мне на штатский манер), как вы думаете, это последняя Великая война? Мальчишкой я застал еще ту, прошлую войну, и она казалась адом – помню горе от сотен тысяч смертей и ужас от налетов цеппелинов. Теперь я видел истинный ад – и мне страшно представить, какой будет Третья, если эта тенденция сохранится! Неужели Уэллс окажется прав в своих романах-предвидениях – вместо цивилизации, голая земля, выжженная взрывами атомических бомб, и кучки людей, отброшенные к каменному веку?^[7] Когда-то я верил в людской разум, в дипломатию. В Испании же я видел, что бывает, когда люди, вовсе не злодеи изначально, спорят насмерть, каждый за свою правду.

Эту фразу я сначала пропустил мимо ушей. Поскольку не мог считать правыми фашистов. Но в дальнейшем оказалось, что под воюющими за «разную правду» Айвор имеет наших. Испания была уникальна тем, что там, под влиянием анархистов, был поставлен эксперимент прямо по Марксу – вместо единой государственной машины, самоуправление местных мелких коммун и вольное следование их общей цели, «хочу присоединяюсь, хочу – нет»; этого не было в полной мере, но к тому стремились. И сразу выяснилось, что общность интересов существует лишь в идеале – доходило и до разборок со стрельбой, и самых настоящих войнушек, а уж постоянные интриги в стиле «мадридского двора» и долгое открытое обсуждение каждого военного решения довели бы до инфаркта любого вменяемого командующего войсками. А у Франко была настоящая военная машина, показавшая свое полное превосходство – и никогда больше анархизм не будет играть в политике где бы то ни было значимую роль.

– Сейчас, после ужасов этой войны, я надеюсь, народы получат сколько-то лет мира. Но я помню, что порядок казался незыблемым и перед той войной – и как наш лорд Чемберлен в тридцать восьмом, вернувшись из Мюнхена, объявил: «Я привез вам мир на долгие годы!» А затем нации будто сходили с ума во взаимном истреблении. И мне страшно заглядывать в будущее – чем дольше будет мирная передышка, тем более разрушительное оружие даст людям развитие науки и техники! В то же время споры между государствами будут всегда – а значит, и соблазн решить их силой. Потому мир должен перестать быть Диким Западом, где правит лишь оружие вместо закона. Должна быть всемирная власть – которой подчинятся все. Потому что, в отличие от прежней, беззубой Лиги Наций, лишь эта власть должна располагать вооруженной силой – отдельным же странам будут дозволена лишь полиция, для поддержания внутреннего порядка. По образу и подобию принятого Штутгардским протоколом.

Я лишь пожал плечами. Если державы договорятся о всеобщем разоружении. Вряд ли бы англичанин понял нашу поговорку «когда рак на горе свистнет».

– Есть реальный путь это обеспечить, – сказал Айвор Монтегю. – Вот вы, мистер Большаков, были на севере? Знаю, что вам удалось построить подлодку, далеко превосходящую любую субмарину даже британского флота. Что, если будет объявлено, что все военные усовершенствования отныне являются монополией будущей Всемирной Организации, ее вооруженных сил? Думаю, что это будет принято всеми державами, хотя бы чтобы избежать дорогостоящих трат на разработку все новых и новых вооружений. И тогда накопленные горы смертоносного железа быстро станут бесполезны, как были бы сейчас копья и кремневые ружья, и все стороны сами бы упразднили свои армии, тяжелым бременем ложащиеся на казну.

– И между кем вы представляете завтра войну? – спросил я. – Между США и Англией? Или кем-то из них и СССР?

– Между кем угодно, – ответил Айвор. – Всего десять лет назад Германия казалась выбывшей из числа мировых игроков. А кто еще полвека назад мог ожидать, что туда войдет Япония? Сто лет назад США казались мировой провинцией. А вы, русские, простите, непредсказуемы вообще. Если мы строим цивилизацию, а не Дикий Запад, то противно природе ходить обвешавшись оружием – оно должно быть лишь у полисмена. И согласитесь, что любой стране выгоднее не наращивать военную мощь, а встроиться в международную систему общей безопасности. Когда на нарушителя сначала налагаются санкции, затем следует «полицейская» кампания по принуждению агрессора к миру, и наконец, в международном суде разбирается спорный вопрос.

– А судьи кто? – спросил я. – Как вы представляете эту новую Лигу Наций? Кто будет в ней командовать? Если всеобщей демократией, по голосу от каждой страны, включая самые малые – то выйдет забалтывание любого вопроса, как вы заметили по Испании. Если же править будут немногие – выйдет тирания, молчу уже про интриги какого-то двора, где там будет размещаться штаб-квартира вашего Всемирного правительства.

– Возможно, – задумчиво произнес Айвор, – но согласитесь, что даже некоторая несправедливость, если такая и будет, это меньшее зло по сравнению с мировой войной.

– А это уже не мне решать, – отвечаю, изображая недалекого служаку, – а политикам. А я человек военный – получив приказ, исполню, как же иначе?

Третьим представителем союзников на борту был американский офицер связи Жильбер. Это странно, французская фамилия у американца – и полковничьи орлы на погонах, отчего не моряк? Впрочем, и кадровым сухопутным «полканом» он не был, уж строевика любой армии со штатским не спутаешь никак. Еще один шпион? Впрочем, в беседу американец не вмешивался, лишь сидел и слушал, – а взгляд-то у него очень внимательный! Если штатский – значит, не военная разведка, а УСС, предтеча ЦРУ?

Копенгаген впечатлял – прежде всего своей мирной жизнью, тут словно ничего не изменилось за войну. Интересно, и затемнения не было, или уже успели снять? Но нас интересовали не достопримечательности вроде воспетой Андерсеном Круглой башни или бронзовой Русалочки на камне у входа в бухту, а стоящие в порту крейсера кригсмарине, на которых, насколько можно было видеть, несли службу согласно уставу. Также в боеготовом положении находился дивизион траления – но относительно него была договоренность. Немцы сами расчищали море от выставленных ими же мин.

– Да вы не беспокойтесь, эти немцы смирные! – сказал Йен Монтегю. – Видели бы вы датский десант в Копенгаген, зеркальное отражение 9 апреля 1940 года.^[8] Как джерри тогда высаживались прямо у Цитадели, где был главный штаб датской армии – на виду у форта Миддельгрун с двенадцатидюймовой батареей и стоящего рядом «Нильса Юэля», не сделавших ни единого выстрела – так и сейчас, разница была лишь, что в Цитадели сидел герр Ханнекен со своим штабом. И немецкие корабли и батареи тоже не стреляли. Так что датчане расплатились с гансами за тот эпизод сполна и той же монетой!

Еще одной целью нашей миссии в Данию, кроме флотских дел, было согласие британского командования выдать СССР пленных бандеровцев из упомянутого «полицейского» полка СС – подобно тому, как в той истории англичане выдали нам Шкуро и Краснова. О политической изнанке этого дела, отчего это союзники оказались столь любезны, я могу лишь догадываться – знаю, что как раз в это время шли переговоры по Испании. А еще британцам надо было наладить отношения со Святым престолом, испорченные после февральских событий в Риме – и папа по просьбе Сталина распустил Украинскую Унию. В итоге, упашники оказались разменной монетой – и пока в Лондоне не поменяли мнение, надо было воспользоваться этой уступкой.

Лагерь пленных находился на острове Сальтхольм. Когда-то тут был чумной карантин, а в девятнадцатом веке построен береговой форт – с устарелыми, но грозными на вид пушками, он сохранился и сейчас, там был датский гарнизон и рота англичан, охранявших лагерь. Швеция была рядом, в четырех милях через пролив Эресунн, – но довольно быстрое течение и холодная вода делали невозможным бегство вплавь, а лодки все были лишь в форте, под контролем, никакого гражданского населения, никаких деревень на острове не было. В моей истории, уже в наше время, тут хотели построить новый аэропорт и мост в Швецию, но затем, чтобы не навредить уникальной фауне острова, переправу соорудили южнее (уже в девяностых, экология тогда была в фаворе), а от аэропорта отказались. Остров был крупнейшим в Европе заповедником диких птиц – гусей, лебедей, уток (промышленное значение – добыча и сбор гагачьего пуха для одежды полярников, летчиков, моряков). Птичек, вынужденных сейчас, в разгар выведения потомства, соседствовать с бандеровцами, было жалко.

Мы увидели пустырь, огороженный проволокой. Не было ни бараков, ни палаток, ни даже тентов от дождя и солнца – а лишь подобие очень мелких нор, вырытых буквально голыми руками. Недавно прошел дождь, и эти углубления были залиты водой, вся территория за колючкой превратилась в болото. Пленные, одетые в грязные лохмотья, сидели и лежали на голой земле, иногда прямо в лужах, как свиньи. Впрочем, формально они числились даже не военнопленными, а «разоруженными силами неприятеля», специально придуманным особым классом заключенных, на который не распространялась Женевская Конвенция, их даже можно было не кормить^[9].

– Скоты, – сказал британский капитан, комендант лагеря, лично нас сопровождавший, – видели бы вы, что происходит, когда мы вываливаем за ворота очистки и объедки с кухни – так и жрут прямо с земли. Зато от жажды страдать не будут: в лужах воды достаточно. Ну, а кто сдохнет, они сами же и закапывают прямо на месте, чтобы не распространял заразу. По мне, все бы вымерли, мир ничего не потеряет. Это хорошо, что вы их всех забираете – парни устали уже вдыхать эту вонь.

Комендант был чисто выбрит, от него пахло одеколоном, но все равно он брезгливо морщил нос. Попробуйте собрать вместе несколько тысяч бомжей – запах будет валить с ног метров за сто. Этих существ за колючкой было, как сказал англичанин, четыре тысячи двести пять, когда их туда загнали, как раз в День Победы, полторы недели назад. Теперь их пересчитают лишь завтра, на выходе из ворот. Разность даст число умерших, закопанных там – а после вырастет трава, и датчане пригонят коров (остров издавна служил пастбищем для скота жителей соседнего острова Амагер). Ну, а я совершенно не правозащитник, чтобы ужасаться судьбе «несчастных узников» – как раз для таких в УК (уже в измененной нами реальности) совсем недавно была введена статья для граждан СССР, с оружием воевавших против нас в составе вражеской армии или иных военизированных формирований (как полицаи, на временно оккупированной территории), «сталинский четвертной», двадцать пять лет без права амнистии. Освобождались лишь те, кто состояли в рядах партизан и подполья, «или иным способом доказали свою верность советской власти». Так что мне совершенно не жаль было этих бывших людей, которые сами сделали выбор предать Родину в такой войне.

– Их надо покормить и напоить, – говорю коменданту, – а то половина перемрет по пути. А это уже собственность СССР, рабочая сила.

– В этот ваш Гулаг? – спросил Йен Монтегю. – Убирать снег в Сибири? Лично я бы на их месте предпочел расстрел, но вы вправе поступить с этими ниггерами, как считаете нужным. Капитан, распорядитесь!

Комендант отдал команду подбежавшему сержанту, и через минуту у ворот началось движение. Первым делом к двум часовым прибавился еще десяток британских солдат, все со «стэнами» наготове. Затем открыли ворота и внутрь втащили, оставили у входа две железные бочки с водой, несколько мешков сухарей и большую кучу отбросов с кухни (все вывалили прямо наземь). Как только солдаты закрыли ворота, собралась толпа. Зрелище было неприглядным, то и дело вспыхивали драки за глоток и за кусок.

– Парни тут развлекались, – сказал капитан, – бросали сухарь, или даже кусок буханки, а после смотрели за схваткой «гладиаторов», и даже ставки делали, кто победит.

Вдруг все стало тихо. Я расслышал прошелестевшее из-за проволоки слово «москали». Мы были в советской форме – я, мой адъютант и охрана, четверо сержантов-морпехов. Пленные замерли, смотря на нас. Британцы вскинули «стэны», а коммодор Монтегю сказал:

– Кажется, нам лучше уйти. Если толпой бросятся на проволоку, могут смять.

Я презрительно махнул рукой. Это стадо – не советские. У них не может быть отваги идущих на смерть. А остров ровный, как стол, нигде не спрятаться, не укрыться.

А они смотрели и вдруг метнулись назад, забыв про еду. Йен Монтегю произнес озабоченно:

– Надо было вам, русские, переодеться или что-то накинуть поверх. Теперь барашки поняли, что их путь лежит на бойню. Когда погоним, могут быть проблемы.

И обернулся к брату – все снял?

– Йес! – Айвор опустил кинокамеру. – Как раз поймал в кадр и этих, и наших парней. Вышло угрожающе.

Наш транспорт, «Арктурус» (бывший немецкий, взятый в исправности в Ростоке, но уже с нашей командой и под советским флагом), уже пришел в Копенгаген – конвойная полурота на борту, трюмы оборудованы под кратковременную перевозку большого числа людей. Перебьются в тесноте, тут и ста миль не будет, меньше полсуток хода! Но датчане, узнав про передачу нам пленных, решили устроить спектакль.

– В Москве вы провели своих пленных по городу. Датская нация тоже желает выглядеть пристойно в глазах мировой общественности и компенсировать «марш датских эсэсовцев», как зовете вы проводы добровольцев на Остфронт в октябре сорок третьего.

И потому, вместо того чтобы сразу грузить пленных небольшими партиями на «Арктурус», было решено выгружаться в Нефтяной гавани, там формировать общую колонну и провести по улицам до Таможенной гавани, где стоял наш транспорт, передача советской стороне должна была состояться уже у трапа. Причем, опять же ради пропаганды, охрану осуществляли даже не британцы, а датчане!

– Сначала на юг, в обход поля Клевенмаркен, затем по проспекту Холмбрасштадт, поворот на Амадженброгэйт, дальше мост, на Торвегэйд, мимо дворца Кристианборг, по проспекту Остерволдгэйд до Цитадели, и вот уже на месте! – говорил мне Йен Монтегю, показывая на карте. – За порядок не беспокойтесь! Вся датская армия и полиция будут здесь, кто не в охране, так зрителями! Желаете тоже взглянуть?

Это была не наша зона ответственности, и зрелище не доставило бы мне никакого удовольствия. Зато среди целей нашей миссии был осмотр немецких кораблей, чем мы и занялись, по моему настоянию, на следующий день. Благо крейсер «Лейпциг» стоял буквально рядом с «Арктурусом» – так что пленные должны были пройти мимо. Как раз и успеем уже к нашей части мероприятия!

По поискам Бормана и прочих – было глупо ждать, что они сами явятся к нам. По нашему запросу англичане представили списки задержанных ими высших германских офицеров и чиновников – партайгеноссе Бормана там не было. Наверняка уже в Швецию сбежал, благо паромы ходили по расписанию, как в мирное время! А чистые документы достать на любое имя для такой фигуры – не проблема.

На «Лейпциге» нас приветствовал командир фрегаттен-капитан Асмус. Экипаж был, как положено, выстроен на палубе. Немцы встречали нас без враждебности, скорее с любопытством, вид имели усталый – и видно было, что крейсер уже не содержится в должном порядке, заметна грязь и даже ржавчина на механизмах. Но, по докладу командира, машины и вооружение были в исправности, боекомплект выгружен, топлива в цистернах треть запаса, а вот продовольствие на исходе, «поскольку принималось с берега еще до капитуляции». Экипаж находился на борту, формально считаясь под арестом, выйти с корабля было нельзя, у единственного трапа стоял британский пост, сержант и двое солдат. И это было скорее исключением из правил – в немецком флоте принято, в отличие от нашего, где «корабль – дом», что до эсминцев включительно при стоянке в базе моряки живут в береговых казармах, оставляя на борту лишь дежурную вахту. Здесь так и было с Z-39 и меньшими боевыми единицами. Практичные англичане казармы в места заключения превратили, выставив свои караулы. Так что матросы «Лейпцига» и «Кельна» завидовали своим товарищам с миноносцев, пребывавшим в заточении хотя бы на твердой земле.

Сам корабль показался мне не слишком ценной боевой единицей, уступая нашим типа «Киров» и в огневой мощи, и в скорости хода, и в бронировании – причем если теоретически можно было заменить радары, зенитную артиллерию и устаревшую СУО, то изначально порочной и не подлежащей исправлению была сама идея дизеля для экономичного хода на среднем валу при турбинах на бортовых. Это выглядело заманчиво в мирное время – но в боевой обстановке жизненно важна возможность дать полный ход максимально быстро, а значит, надо держать котлы прогретыми, что с избытком съедало всю экономию топлива, сама же машинная установка оказывалась излишне сложна и меньшей мощности, чем чисто турбинная тех же весов и габаритов. Так что у СССР не возникло возражений, чтобы англичане забрали этот трофей себе, коль он им нужен.

В ожидании назначенного часа была еще беседа в кают-компании, куда нас пригласили на обед. Немцы интересовались новостями. Ну, и конечно, старая привычная песня: «Мы не нацисты, а просто исполняли свой долг». И собственной судьбой – в этой реальности нет «прозападной» части Германии, так что куда после капитуляции податься бывшему офицеру кригсмарине это вопрос интересный – при всех симпатиях к англичанам, они чужаков вряд ли на службу возьмут, даже в торговый флот, своих людей хватает. В то же время будущая ГДР – это слово как-то незаметно уже вошло в обиход, появившись сначала в «Правде», еще зимой – как любое нормальное государство, должна располагать вооруженными силами. Про фольксармее уже говорят, а фольксмарине будет?

Ну, я и ответил, как представитель той стороны, чья сейчас Германия. Не разглашая никаких секретов – лишь то, что уже оглашено было всему миру. Что за ними останутся исключительно те земли, где живут этнические немцы, никаких колоний с унтерменшами. Что касаемо Австрии, Судет, Шлезвиг-Гольштейна, Эльзас-Лотарингии, Саара, Силезии – то судьба этих территорий будет определяться с учетом волеизъявления местного населения. Если они захотят остаться в составе ГДР, то Советский Союз препятствовать не станет. И, как заявил товарищ Сталин, гарантирует неприкосновенность новых границ от любого иностранного посягательства. Что до них конкретно – то СССР заявлял и подтверждает, что не имеет претензий к тем, кто не совершал военных преступлений и не состоял в преступных организациях, как нацистская партия или СС. Так что кто желает – когда вернется домой, может предложить свою службу ГДР.

– А что станет с Восточной Пруссией? Как следует понимать слова вашего вождя?

– Сказано было лишь о «ликвидации навек прусского государства как рассадника агрессии и милитаризма». В какой конкретной форме это будет реализовано, еще узнаем. Но я хочу напомнить, что Восточная Пруссия уже была присоединена к России при императрице Елизавете. Так что, рассуждая гипотетически, товарищ Сталин имеет полное право восстановить историческую справедливость. Впрочем, в этом случае жители Кенигсберга должны радоваться – тогда они не будут ответственны за контрибуцию, которую Германия обязана будет уплатить.

Доложили – пленные идут! Мы поспешили на «Арктурус». Лишь Айвор Монтегю попросил разрешения остаться на «Лейпциге», поскольку с мостика открывался куда лучший вид. Коммодор Монтегю не возражал, герр Асмус заверил, что любая помощь от экипажа крейсера будет оказана. Сойдя на берег, я обернулся и взглянул наверх. Айвор уже успел установить на штатив свою кинокамеру со сменной оптикой и готовился снимать – те самые кадры, которые после получат мировую известность.

Весь Копенгаген – это по сути порт, общая длина причальной линии свыше тридцати километров, если мерять по всему побережью проливов, островков, каналов. Мы стояли у здания таможни, в Среднем бассейне. Перед нами «Лейпциг», за ним Z-39. Напротив, с противоположной стороны бассейна, стояли британцы – крейсер «Свитшуф» и два эсминца. На берегу, за линией причалов, были старые казармы и склады – кажется, здесь в шестидесятые возникнет «вольный город Христиания», община хиппи, «не признающая капитализма и Евросоюза»^[10].

Вот вдали, у поворота от железной дороги к причалам, показалась медленно движущаяся масса. И даже здесь на берегу болтались зеваки из местных, наверное, матросы и портовики. Мне уже приходилось видеть, как датчане, а также бельгийцы, голландцы, французы выражают презрение к своим коллаборционистам. Причем отчего-то они были гораздо беспощаднее не к бывшим чиновникам или полицейским, а к своим женщинам, замеченным в связях с немцами, – их обривали налысо и гнали по улице голыми, облив нечистотами. Хотя немецкие шлюхи лично у меня не вызывали сочувствия, остаюсь в убеждении: так поступать «цивилизованные европейцы» имели бы право лишь в том случае, если бы их Сопротивление было настоящим. Как, например, у итальянцев – но даже гарибальдийцы, с их непримиримостью к предателям, над пленными не издевались, а просто убивали.

Флегматичные нордические датчане, потомки викингов – оторвались по полной. Как мне рассказали, во время марша в пленных летели камни, тухлые яйца, всякая дрянь, а по-праздничному одетая толпа на тротуарах свистела, орала, делала неприличные жесты. Пленные жались в кучу, сбивали строй – конвой пытался восстановить порядок, увещевая разбушевавшихся соотечественников. Причем бесновались и женщины, и дети – картина была неприглядная (и вовсе не потому, что мне жаль бандер!).

Первыми шли немцы – также подлежащие депортации в Германию. Любопытно, что их датчане задевали меньше. Немцы тоже слышали про московский парад и шли безупречным строевым шагом, четко держа равнение – как при вступлении в Копенгаген 9 апреля 1940 года: «Немецкий посол срочно запросил самое важное, на его взгляд, для захвата страны – военный оркестр. Оркестр был предоставлен – и вскоре после обеда в столицу торжественно вступила немецкая армия. Меньше батальона – зато шли красиво, под звуки марша, и впереди командир на лихом коне. И всем стало ясно, что сопротивление безнадежно»^[11]. Здесь не было впереди полковника на коне, зато оркестры наличествовали, и не один – расположившись в нескольких местах по пути, они играли бравурные марши победителей.

Я слышал, что датчане очень сожалели, что не успевали подготовить свою армию к такому действу, не одним же русским устраивать парады Победы. Как бы смотрелось, по древнеримской традиции, впереди грозное датское войско, а следом колонны взятых им пленных! Но пока, как я уже сказал, вся датская армия насчитывала две неполные бригады на всю территорию, не только Копенгаген – и не было еще боевой техники на ходу, не была пошита парадная форма, а против заготовленной еще для Датского корпуса на Восточном фронте «очень красивой, похожей на эсэсовскую, но с символикой викингов» резко воспротивились англичане, надеть же британскую с датской кокардой и погонами, как была обмундирована по-боевому новая датская армия, сочли непатриотичным. Я вспоминаю итальянский парад, когда гарибальдийцы входили вместе с советскими войсками в освобожденный Милан и шли по улице не в ногу, одетые нередко кто во что – но подлинным маршем победителей по праву, в одном боевом порядке с советской гвардейской пехотой, пришедшей от Сталинграда. Но когда нет настоящих побед, приходится подменять блеском мишуры.

Впереди двигались пара «виллисов» с офицерами, датскими и английскими. Следом топала колонна. Блестели примкнутые штыки датчан – наверное, кадры нашего парада решили повторить, где конвой был с СКС. Немцы шли бодро, им было уже известно, что советские напрасно не расстреливают, за свою жизнь можно не опасаться, а так как война закончилась, то и в Сибирь, скорее всего, они не поедут, максимум посидят за проволокой уже в Германии пару недель, пока все устаканится, а после будут отпущены по домам. Четко соблюдая порядок, они поднимались на «Арктурус» и сходили в отведенные им трюмы. Солдаты вермахта имели вид потертый, но гораздо более пристойный, чем те, кого мы видели вчера на Сальтхольме. Даже у датчан было совсем иное отношение к карателям из СС – которые и тут перед капитуляцией успели учинить грабежи и погромы. Ну, а 160-я пехотная дивизия, ответственная за Копенгаген, дисциплинированно сдалась, не создавая победителям никаких проблем.

Вдруг по строю внизу как волна прошла. На причал вступили уже не немцы, а упашники, они увидели впереди советский флаг и у трапа конвой в нашей форме, с овчарками на поводках. Раздались крики: «москали», «на смерть нас», «бежим», «бей», а затем толпа раздалась вширь, во все стороны сразу. И пара автоматных очередей – это англичане у трапа «Лейпцига» успели взять хоть какую-то плату за свои жизни.

Айвор Монтегю, журналист и кинооператор.

Копенгаген, 19 мая 1944 г.

Немецкие матросы, столпившиеся на палубе «Лейпцига», выкрикивали приветствия своим камрадам – которых считали более удачливыми, ведь те совсем скоро уже будут дома. Им отвечали, а датчане-конвоиры тут же орали, приказывая молчать, и грозно водили штыками. Впрочем, я не видел, чтобы кого-то и в самом деле ударили, – а пленные немцы не принимали свое положение всерьез. Война уже кончилась, солдаты возвращаются домой – к какой бы армии они ни принадлежали. Наверное, это самая большая радость – оставшись живым, увидеть родину после долгого отсутствия, вернуться к мирной жизни. Так было и будет, во все времена.

Вдруг уныло бредущий строй превратился в беснующуюся толпу, я сразу не понял, что было причиной. Эти чертовы датчане даже не пытались восстановить порядок – большинство из них сразу обратилось в бегство или подняли руки, побросав оружие, лишь немногие успели выстрелить, и то чаще вверх, а не на поражение, до того как были растерзаны толпой. Помню опрокинутый набок «виллис» и солдата у нашего трапа, лихорадочно пытавшегося перезарядить заклинивший «стэн». А затем толпа рванулась на борт «Лейпцига», и я мысленно попрощался с жизнью. Если и экипаж крейсера, восемьсот человек, окажется нацистскими фанатиками – а кто еще мог решиться на бунт в такой момент? – то меня сейчас же убьют, причем с особой жестокостью. И то, что мятеж очень скоро будет, без всякого сомнения, подавлен, мне уже не поможет!

Но никто не стал меня убивать. Я знал о неодолимом противоречии между германской и славянской расой – но не думал, что оно настолько велико, чтобы даже здесь не позволить объединиться против недавнего противника, нас и русских. Впрочем, я слышал, что и Гитлер иезуитски использовал это противоречие, сделав из выходцев с Украины, одной из российских провинций, подобие янычар – одной из задач которых были полицейские функции по отношению к чистокровным немцам. И теперь, когда эти ренегаты хотели ворваться на «Лейпциг», чтобы, без всякого сомнения, склонить экипаж присоединиться к бунту – их не пустили! Помню, как рослый боцманмат посреди трапа размахивал багром перед напирающей толпой, крича: «Хальт! Цурюк! Ферботен!», и как в воду летели тела. А затем, по команде офицеров, раскатали пожарные шланги, и в толпу ударили мощные струи воды, сбивающие с ног. А командир крейсера, подойдя ко мне, сказал, отдав честь:

– Герр Монтегю, прошу засвидетельствовать, что мой экипаж совершенно непричастен к этим беспорядкам. И будет очень жаль, если ваши соотечественники этого не поймут.

И показал на другую сторону бассейна. На «Свитшуфе» сыграли тревогу и уже разворачивали на нас орудийные башни. Если они начнут стрелять… для шестидюймовых снарядов с такой дистанции броня на бортах «Лейпцига» – что картон. Странно, но на ум мне в первую очередь пришло, что скажет мой братец – вот уже время и компанию нашел себе Айвор, даже для того, чтобы сдохнуть!

Немецкий сигнальщик по приказу герра Асмуса стал что-то передавать на «Свитшуф» – наверное, уверял в лояльности. И кажется, ему поверили, потому что никаких дальнейших враждебных действий от британских кораблей не последовало. Я снова взглянул на берег – там картина решающим образом изменилась. Немцы, которых русские не успели загнать к себе на борт, также мало того что не поддержали бунт украинских эсэсовцев, так еще и вступили с ними в ожесточенную драку. А русские солдаты спустили овчарок с поводков – интересно, как собаки различат, кого им рвать, этих или тех? И драка явно смещается от русского транспорта к нам, «наши» пленные одолевают, а из задних рядов бунтующей толпы уже многие разбегаются кто куда, к городским кварталам – не завидую обывателям, кто окажется на пути этих бандитов!

Фрегаттен-капитан Асмус отдает приказ, и с крейсера на берег выбрасывается десант матросов, вооруженных кто чем, в большинстве же просто ремнями с литыми пряжками – опасное оружие в драке. Этого удара во фланг и тыл украинцы не выдерживают. Через пару минут с полсотни тех, кто не успел убежать, стоят на коленях в окружении очень злых немцев, еще кого-то, визжащих и брыкающихся, русские тащат на свой корабль. А прочие исчезли неизвестно куда.

В завершение на причале появляются британские солдаты – два броневика и грузовики с пехотой. Увидев возбужденную толпу в немецких мундирах, сразу разворачиваются в цепь и начинают стрелять. Немцы как по команде падают наземь рядом с украинцами и телами тех, кому не повезло еще раньше. Русские пытаются прояснить ситуацию, наконец это им удается, стрельба стихает. Англичане с осторожностью приближаются, готовые к бою. Русские очень злы: у них убит один офицер и ранены двое рядовых, британскими пулями. Чтобы как-то компенсировать, английский майор приказывает «помочь союзникам догрузить это стадо». После оказывается, что воспользовавшись случаем, русские загнали к себе в трюмы едва не половину экипажа «Лейпцига», причем немецкие моряки не возражали, так спешили попасть домой.

Я снимаю всё – для истории. Свидетельствую, что тогда события не встретили ни малейшего осуждения британской стороны, считавшей, что русские, подавляя бунт, были полностью в своем праве. Версия о «зверях из НКВД», по кровожадности устроивших расправу над беззащитными пленными прямо на месте, не дожидаясь прибытия в ужасный «гулаг», появилась много позже, причем поначалу даже не в британских, а в датских газетах.

Выясняется, что часть украинцев захватила эсминец Z-39, охраняемый лишь десятком немцев на борту и парой британских солдат у трапа. А часть забаррикадировалась в складах – причем некоторые, как и на эсминце, вооружены тем, что отняли у конвоя. И наконец, самым резвым удалось рассеяться по Копенгагену, к ужасу жителей и головной боли британских оккупационных властей.

И снова контр-адмирал Большаков Андрей Витальевич.

Копенгаген, 19 мая 1944 г.

Рябцева убили. Капитан-лейтенант, в Ленинграде блокаду пережил, затем Таллин, десант на Саарема, Борнхольм – и вот, так глупо, уже после Победы! Ну, суки английские, припомню я вам и это после! Что мне с ваших извинений? У него мать и сестра где-то на Урале, в эвакуации – вы им тоже ваше «сорри» скажете? Но сейчас, британская сволочь, придется делать вид, что ваши извинения приняты. А счет вам предъявлю потом!

Пользуясь случаем, погрузил на «Арктурус» кроме своих «законных» немцев еще штук двести оказавшихся на причале немецких морячков. И плевать на мнение британцев – это с их традициями вербовки на флот? Если выкатят предъяву, отвечу – вы мне сколько-то голов, в договоре прописанных, обещали? Так поймайте и верните сбежавших – тогда этих отпущу. Но никаких возражений не последовало.

Галицаев, не успевших удрать, насчитали едва три сотни. Еще около ста дохлых валяются. А остальные где? Целая орава на эсминец набилась, ну и куда же вы собрались плыть, идиоты? Топлива нет, обученной команды тоже – даже если вы тех фрицев, что на борту были, не поубивали, и всех поставите к механизмам, десятка самых крутых спецов не хватит, чтобы куда-то корабль довести. И англичане зрителями не останутся. Эсминец, конечно, побьют, когда штурмовать будут – ну так мне-то что, собственность не моя, не советская! Так же, как и сараи, где еще какое-то количество бандер засело – не успели в город, когда британцы появились. Все же порт – по-нашему как промзона, и железная дорога отгораживает. А англичане, надо отдать им должное, явились довольно быстро.

В Копенгагене у них были 1-й батальон Йоркширских йоменов (чуть не сказал «терьеров»), 3-й отдельный батальон гвардейских гренадер (та же мотопехота, но в отличие от названных ранее, на БТР, а не на грузовиках), и главная ударная сила, 1-й Глостерский королевский гусарский полк (не то, что вы подумали – не всадники на коняшках, а восемь десятков танков «кромвель», так себе машина, примерно равен Т-34-76). Все перечисленное и прибыло – грузовики и бронетранспортеры с солдатами и рота танков. Британцы к настоящему бою готовились, развернувшись в боевой порядок. К захваченному бандеровцами эсминцу подступили, орут что-то. Сейчас штурмовать будут?

Не стали. Приехал сам глава военной администрации Британского Королевского флота в Дании, адмирал и лорд, Джон Годфри. Явился лично, чтобы оценить ситуацию и принять решение. Не тыловой – боевой адмирал, в послужном списке командование «Кентом» и «Рипалзом», совсем недавно с Индийского океана вернулся. Где был уже не на мостике, а по разведывательной части – и сейчас наверняка в 39-ю комнату Адмиралтейства^[12] вхож. Я ему уже имел честь быть представленным, еще в Штутгарте, сэр Годфри там в составе английской делегации был.

Сначала он, как положено, выразил мне соболезнование по поводу гибели моего адъютанта. Затем приказал привести к нему нескольких пойманных упашников. По-английски никто из них не говорил, но по-немецки понимали, переводчик нашелся.

– Идите и скажите своим. Я, лорд Годфри, адмирал Британского флота, даю слово чести, что всем сдавшимся будет английский плен. С признанием статуса полноправных военнопленных, охраняемых Гаагской конвенцией. В противном же случае завтра здесь будет русская морская пехота, которая поступит с вами так, как сочтет нужным. Мое милосердное предложение остается в силе в течение двух часов, затем мои солдаты лишь блокируют территорию и ждут русских.

Кто-то из пленных пытался возразить. Годфри оборвал:

– Вы смеете не верить слову британского лорда и адмирала?

Когда время истекло, на пустыре перед складами стояла толпа – окруженная английскими солдатами, под стволами танковых пушек. Британцы выхватывали партии в пятьдесят, сто голов и под сильным конвоем уводили «туда, где уже подан транспорт». Лишь оказавшись в итоге перед трапом «Арктуруса», галицаи поднимали вой, прекращаемый с предельной жесткостью ударами прикладов и клыками овчарок. И уже наш конвой загонял визжащую сволочь в трюм и кричал англичанам: «Давайте следующих!»

Ведь как сказал мне сэр Годфри, слово джентльмена обязательно к исполнению лишь перед равным, но не перед низшим – в последнем случае его нарушение никоим образом не порочит честь!

А поскольку при штурме могла пострадать собственность британского союзника Дании (склады и уже обещанные датчанам трофейные корабли), то следовало попытаться решить вопрос миром.

Такова цена британского джентльменского слова. Запомните это на будущее, кто не знал!

Переход до порта Росток в нашей зоне прошел без происшествий. Галицаев пришлось вытаскивать из трюма угрозой бросить туда гранаты с «черемухой». Впрочем, там и так вонь стояла, эти скоты засрали всё. Вид был, словно резвилась стая диких бабуинов, перед моряками неудобно, экипажу теперь убирать. Вспоминаю Диксон в августе сорок второго, пароход «Дежнев» и пленных с «Шеера». Майор, который пленных принимал, все понял правильно – так что решили потратить несколько часов ради воспитательного эффекта.

Сначала, когда колонну пленных построили на причале, я приказал выйти тем из фрицев, кто отличился в усмирении бунта. Таковых оказалось почти четыреста – им было предложено, кто желает, присоединиться к Сражающейся Германии. То есть продолжить службу в рядах военизированных полицейских частях поддержания порядка – фольксжандармерии. В то время как их товарищи будут восстанавливать разрушенное – нет, не в Сибири, а здесь, в Германии, что американцы и англичане разбомбили. Желающими оказались почти все. Ну, тогда первый приказ: отобрать нужное количество рабсилы среди галицайской швали и проследить, чтобы они вычистили и вымыли трюм!

Ой, не хотел бы я в германской армии служить! Там такое зверство, что наша дедовщина и близко не стояла. Бегают галицаи, как наскипидаренные, под немецкий рык – ну, а фрицы рады стараться! Там боцман с «Лейпцига» командовал, вполне квалифицированно – а после, когда докладывал об исполнении, спросил:

– Герр адмирал, а что, в фольксжандармерии и флот будет?

– А отчего бы не быть? – отвечаю. – Хоть морская полиция, хоть морчасти погранвойск. А после и полновесные фольксмарине.

Немец вытянулся, каблуками щелкнул. Отобранные в «жандармерию» отбыли отдельно, и майор-пограничник обещал, что всем им будет пометка в личное дело, так что светит этим добровольцам не трудфронт, а служба. Германия сейчас как после вавилонского столпотворения – по разбомбленным городам и разбитым дорогам тянется разноязыкая толпа, все домой пробираются: и угнанные на работу, и освобожденные пленные, и гражданские беженцы, и просто дезертиры. И в этом хаосе надо налаживать нормальную жизнь.

Но мы знаем, что однажды у нас это уже получилось. В худших условиях – имея не всю Германию, а ее восточный обрубок. Интересно, будет ли в этой версии истории ФРГ – в размере отдельно взятой земли Пфальц?

Еще запомнился очень неприятный разговор с американцем. Ясно было, что его показной облик «простого парня» – это такая же маска, как моя – ограниченного исправного служаки. Американцы и такими бывают – вот только никто не пошлет простака туда, где нужны навыки разведчика и дипломата. До времени, полковник Жильбер никак себя не проявлял, лишь смотрел и что-то записывал, «дорожный дневник, а может, и заметки к будущему репортажу, или даже роману». Именно так – будто бы в прошлом этот Жильбер тоже был репортером (еще один? Это у них что, стандартное прикрытие? И любопытно, как в Северодвинске «мистер шимпанзе» поживает?) и даже пытался писать что-то детективное. В подтверждение всучил мне книжку со своим автографом, изданную в тридцать девятом. Я пролистал – не Стаут или Гарднер, никакой интеллектуальной игры, сплошь гангстерское мочилово, о трудной и опасной жизни американских бандитов. Что у них даже убийства и грабежи облагаются налогом – плати долю главпахану данной территории, или тебя закопают. Причем именно пахан изображен с явной симпатией, «ничего личного, просто бизнес – и вообще, надо же обеспечить равновесие и порядок». Не Нью-Йорк или Чикаго – какой-то городишко на американском западе, бывший перевалочный пункт на пути золотоискателей, где они могли продать добычу и отдохнуть с женщинами, глухая провинция, забытая богом и законом.

– Вы, русские, по вашему выражению, как собаки на сене. Тащите к себе то, что мы могли бы использовать с гораздо большим эффектом, не только для себя, но и для счастья всего человечества. Не ваш ли марксизм утверждал, что крупное хозяйство более продуктивно? Так какого черта вы секретите немецкие изобретения, доставшиеся вам?

И в этой истории охота за научными трофеями идет полным ходом. С поправкой лишь, что нам досталось куда больше, а нашим оппонентам меньше. Гиммлер, сцуко, успел все же вывезти с собой фон Брауна и еще кое-кого из ученых с документацией. Но вывозил в страшной спешке и лишь что оказалось под рукой – а из южной половины Германии, где выступление Роммеля никто не ждал, эвакуировать и совершенно ничего и никого не успели. И низкий поклон нашим десантникам, сумевшим взять и удержать «Миттельверк», громадный подземный завод под Норхаузеном, где тысячи военнопленных делали ракеты Фау-2, и вечная память морпехам Балтфлота, кто полегли при высадке на Пенемюнде, где на резервном производственном комплексе немцы доводили зенитные ракеты «Вассерфаль». Фон Браун сбежал – но нам досталось огромное количество рабочей документации, оборудования, готовых изделий и узлов, вместе с техническим персоналом, весьма склонным к сотрудничеству. Послезнание из двадцать первого века помогло и тут – нашим было заранее известно, где и что искать, для захвата интересующих объектов уже при наступлении выделялись особые отряды или даже сбрасывался десант. Вообще эта деятельность была вне компетенции Контрольной комиссии, как и поиск вывезенных в Германию ценностей и предметов искусства – я имел доступ к некоторой информации лишь постольку, поскольку параллельно еще курировал части морской пехоты и ВДВ – их правильное оперативное использование, сбор и анализ боевого опыта, методику боевой подготовки. Но об этой стороне дела союзникам знать было совершенно необязательно – Контрольная комиссия надзирала лишь за разоружением вооруженных сил Еврорейха и сбором собственно оружия, находящегося в строевых частях. Что, как оказалось, совершенно не устраивало американцев!

– Мистер Большаков, думаю, мы могли бы договориться? В данный момент я представляю интересы некоторых американских бизнесменов, заинтересованных в вербовке немецких научных кадров и сборе информации технического характера. Это никак не задевает государственные интересы СССР и не наносит вреда вашей обороноспособности. Нами движут мотивы человеколюбия – спасти людей умственного труда, никогда не бравших в руки оружия, от участи грести снег в вашей ужасной Сибири. Ну, кому помешают наши представители, отбирающие в вашей зоне бедных немецких ученых и инженеров? Тем более мы готовы щедро заплатить за каждого завербованного.

Пой, пташечка, дальше! Можно подумать, ты в своих Штатах никогда не слышал про научно-технический шпионаж – который ваши корпорации вели друг против друга еще до той войны! Нас тупыми считаешь – так тупость тебе и изобразим. Не дозволено, и все тут – я из-за вас под трибунал не хочу. Договаривайтесь с советским командованием, и если оно дозволит, окажем содействие (а хрен дозволят!). А пока, простите, не вижу, чем мог бы быть вам полезен!

– Мистер Большаков, вы не понимаете. У вас, русских, получалось выигрывать войны – но вы никогда не выигрывали мир. Потому что там побеждает тот, у кого больше не солдат, а товаров. Когда-то, разбив Наполеона, вы расчистили путь к мировому господству не себе, а Англии. Но Британия после прошлой войны и еще до Вашингтонской конференции сама принуждена была списать большую часть своего Гранд Флита, не в силах его содержать. Без сомнения, это повторится и сейчас – и в мире останутся только две реальные силы: Штаты и Россия. Вот только в экономике мы находимся в разных весовых категориях, и когда дойдет до реального соревнования между нами, мы вас попросту купим. Мой дед когда-то был французом, но я уже искренне служу Америке. Вы не находите, что для успеха, богатства и карьеры гораздо больше перспектив в метрополии, чем на варварской периферии?

– Мистер как вас там, за такое в прежние времена на дуэль вызывали. За подобное предложение офицеру и такие слова о его отечестве.

– Вы не так поняли, это не оскорбление, а деловое предложение. Наши страны ведь не враги, и я никоим образом не требую от вас или от тех британцев, французов (которые, смею предположить, тоже патриоты) каких-то враждебных действий против их государств. Мы всего лишь предлагаем у себя, за океаном, возможности, недостижимые здесь. Это никак не похоже на грубую политику Гитлера – завоевать, несогласных уничтожить! Напротив, мы готовы приветствовать у себя лучших людей со всего мира. И согласитесь, это будет куда лучше, чем анархия, войны, миллионы жертв – эта мировая война далеко превзошла ту, прошедшую, какой же может быть Третья? Боюсь, что человечество такого не вынесет. Наш английский друг прав, в мире должен быть один хозяин, во благо цивилизации и прогресса. А становиться на пути прогресса бесполезно – так что поверьте, мне будет искренне жаль, если когда-нибудь нам придется силой заставлять вас покориться новому мировому порядку. Да и России будет выгоднее добровольно стать нашим младшим партнером, чем когда-нибудь быть принужденной к гораздо более приниженной роли. В зависимости от вашего упрямства, чем сильнее вы будете сопротивляться неизбежному, тем тяжелее будет ваша плата. Как поступал с покоренными еще Великий Рим!

Да, знал бы он, кому это говорит, абсолютно убежденный в своей правоте! Вот только в той истории нам немного не хватило, ну а в этой посмотрим! Я ведь жизнь положу на то, чтобы вашего мира по-американски не было! И изменения истории по большому счету только начинаются!

Покоритесь Америке, поскольку она экономически сильнее, богаче? В сорок первом нас тоже призывали: «Рус, сдавайтесь, сопротивление бессмысленно». Посмотрим, кто здесь в конце века будет «варварской периферией»!

Христиан Десятый,

король Дании в годы Второй мировой войны.

Из воспоминаний, записано в 1947 г.,

опубл. Лондон, 1975 (альт-ист)

Мы, датчане, потомки викингов. Было время, когда вся Европа страшилась датских мечей, а священники в церквях молили Бога избавить паству от нашей ярости. Неужели Бог услышал те молитвы и воздал нам с опозданием на века? Когда наш народ уже не мечтал ни о каких завоеваниях, а хотел лишь жить тихо, мирно и счастливо!

Мы только что пережили самую страшную войну, какую знала цивилизация, знала Европа. Волею божьей и судьбы, нашей нации удалось выйти из нее достойно, заслужив уважение держав-победителей – тем, что Дания все же нашла в себе силы встать в их ряды. Именно датская армия первой вошла в свою столицу и приняла капитуляцию командующего германским оккупационным корпусом генерала Ханнекена! И я хотел бы, чтобы этот день запомнился датчанам так же, как русским – день сдачи Паулюса в Сталинграде!

Я помню эти праздничные майские дни – ликующую толпу на улицах Копенгагена, флаги и цветы. Патриотизм моих подданных, скрываемый в годы оккупации, нашел наконец выход в огромном числе желающих записаться в Королевскую армию освобождения, которая должна была пройти парадом по столичным улицам, чтобы наш народ видел доблесть своих защитников. И я не отрицаю, что именно я предложил провести этот парад по римскому образцу – когда позади победоносной армии, вернувшейся домой из похода, гонят сдавшихся врагов. А впереди, на белом коне, наследник престола, мой сын Фредерик – к сожалению, мое здоровье, после несчастного случая два года назад, не позволяло мне выступить в этой роли.

Это должно было стать самым великим торжеством… но обстоятельства выступили против нас. Гвардейцы новой армии, как ни старались инструкторы, любезно предоставленные британским союзником, так и не научились держать строй, как подобает при подобном зрелище. Не были готовы мундиры. Два полка еще заканчивали формирование. А наших пленных уже должны были забрать – и было решено сначала провести по улицам именно их, в возможно большем числе, чтобы показать величие нашей победы. А собственно парад устроить позже, по готовности.

Если бы все удалось, как задумано! Свидетельствую, что будущее Дании замышлялось мной подобным шведскому – «вооруженный нейтралитет» в готовности защитить свою свободу от любых посягательств. И в те дни этот план не встречал возражений ни от парламента, ни от политических партий, ни от русских или британцев! Поскольку казалось возможным восстановить датское единство – Сталин соглашался вывести свои войска из Шлезвига и с острова Борнхольм лишь при условии, что одновременно уйдут англичане, и русские давали гарантию нерушимости наших границ. Вторая Швеция, сильная, независимая, промышленно развитая – найдет ли Дания еще в себе силы стать когда-нибудь такой?

Находясь в своем дворце Амалиеборг в тот злосчастный день, который по праву мог быть и должен был стать нашим великим праздником, и услышав вдруг, что дикие украинские cossackyi взбунтовались, отняли оружие у наших храбрых солдат и идут сюда разъяренной ордой, я испытал те же чувства, что столетия назад жители Лондона при появлении рядом войска датских викингов. Я сидел со своими министрами в том самом зале, где и 9 апреля 1940 года, и не без страха ждал, что сейчас ворвутся озверевшие казаки, как германские солдаты в тот день – но если немцы, культурный народ и наши давние соседи, всего лишь приняли нашу капитуляцию, то дикие славяне, без всякого сомнения, растерзают нас всех на месте. Сведения с улиц были отрывисты и противоречивы – ясно лишь было, что большая часть нашей армии и полиции предпочла разбежаться, и не было никакой уверенности, что охрана дворца, если дойдет до штурма, не сложит оружие, как в сороковом. Варвары, славянские или германские, всегда будут и бесстрашнее, и беспощаднее, чем цивилизованные люди, поскольку гораздо меньше ценят свою жизнь. Несколько часов прошли в тревожном ожидании, пока наконец не стало известно, что бунт подавлен британским гарнизоном. И хотя значительное количество казаков разбежалось по Копенгагену, нанося большой ущерб собственности жителей, а нередко и угрожая их жизни, было очевидно, что Дания спасена!

Самым тяжелым последствием этого дня было катастрофическое падение авторитета датской нации в глазах британских союзников. Они вели себя внешне вежливо, оказывали положенные почести нашему флагу – но их истинное отношение показывает стишок из перефразированной детской песенки, ставший вдруг очень популярным у наших английских гостей – начинавшийся с «однажды армия датчан вступила в бой с улиткой» и заканчивающийся: «Но с диким страхом храбрецы бежали от врага – когда увидели вдали улиткины рога». Как и выражение «парад по-датски» и произносимые с особым оттенком слова «храбрые датские викинги» и «датская ярость берсерков».

– Дания беззащитна перед угрозой русского вторжения! – сказал мне адмирал Годфри, когда наш разговор зашел на тему, скоро ли британская армия, фактически оккупировавшая нашу страну, вернется наконец к себе домой. – Известно ли вам, что эти четыре тысячи cossackyi, едва не захватившие Копенгаген, всего лишь в ужасе спасались бегством от едва сотни русских солдат в порту? И вы думаете, что ваше отважное войско устоит перед советской агрессией? Вы понимаете, что даже в случае вашего объявленного нейтралитета, при малейшем обострении политической ситуации мы вынуждены будем вас оккупировать, пока это не сделают русские и немцы? Так будьте благодарны, храбрые викинги, что мы взялись вас защищать!

– Могло быть хуже: если бы на параде была вся датская армия, как вы замышляли, ваше величество, – издевательским тоном говорил мне позже другой высокопоставленный британский офицер, – и бунтующие казаки отняли бы у нее все оружие, в чем лично у меня нет сомнений. В сороковом немцы потеряли при захвате вашей страны то ли восемь, то ли десять человек – считая и того, кто был покусан ослом в копенгагенском зоопарке. Кстати, ваше величество, на ваше месте я бы присвоил тому ослику чин полковника с формулировкой: «нанес врагу больший ущерб, чем вся датская армия при обороне столицы 19 мая 1944 года».

Так несчастная Дания стала, по выражению многих европейских газет, «самой милитаризованной страной в Европе», где на каждый акр приходится наибольшее число войск и военных объектов, а военные расходы занимают в бюджете большую долю, чем в рейхе в год начала этой Великой войны! Вот только эти войска, военные базы, аэродромы по большей части были не датские, а наших добрых британских и американских союзников, взявшихся нас защищать! И не на собственные вооруженные силы, а в общую казну Атлантического Союза уходила подавляющая часть датских трат на военные нужды! И можно ли назвать «средствами обороны» эскадрильи В-29, совершающие полеты с датских аэродромов над Балтийским морем? Конечно, русские в ответ и не подумали возвращать нам Борнхольм и Северный Шлезвиг. И в возможном военном столкновении атлантистов и советского блока несчастной Дании уготована роль расходного материала в первых рядах, где возможность выжить (особенно после появления ужасного атомного оружия) отсутствует даже теоретически.

Вот почему мне страшно заглядывать в будущее. Ужасные картины встают перед моим воображением, и остается лишь радоваться, что я не увижу их воочию, поскольку мне очень немного осталось. И я молю Господа нашего, чтобы чаша сия минула и моего наследника Фредерика. Но на то мало надежды – всего двадцать лет после первой Великой войны потребовалось, чтобы выросло поколение, забывшее ее ужас и мечтающее о подвигах. И от Дании ничего уже не зависит – очевидно, что датская политика впредь будет определяться не в Копенгагене, а в Лондоне и Вашингтоне. А монарх в Дании даже по Конституции никоим образом не вождь нации.

Но пусть Бог отвернулся от Дании. Пусть страна стала игрушкой в чужих руках. При мне осталась лишь моя честь – с которой я и надеюсь умереть спокойно. Поскольку сейчас вспоминая прошедшие события, я не делал ничего недостойного, о чем следовало бы пожалеть.

Лондон, 24 мая 1944 г.

Неофициальная дружеская беседа двух почтеннейших и достойнейших джентльменов без свидетелей, за закрытыми дверями.

– Бэзил, я ознакомился с вашими предложениями. Смело, очень смело! Но вопрос – не рано ли так дразнить русского медведя?

– Уинстон, вы же сами хотели от меня наилучшее решение? Тем более что действия по типу европейского Сопротивления – шпионаж, саботаж, мелкие диверсии – как раз и разозлят медведя, принеся весьма малый эффект. Если только мы не собираемся начинать новую большую войну в Европе в ближайшие несколько лет.

– Бэзил, вы не хуже меня знаете о состоянии наших финансов. Еще года-двух мировой войны – а я здраво рассуждаю, что быстрее разбить русских, даже в союзе с кузенами, невозможно! – Британия просто не выдержит. Может быть, когда удастся восстановить порядок в колониях, оправиться от экономических потрясений. И даже если СССР будет побежден, всеми плодами воспользуются американцы, а не мы! Так что отныне еще очень долго нашей восточной политикой будут непрямые действия. Улыбаться, но делать все, чтобы ослабить русскую мощь… пусть даже нашей победы не увидим ни я, ни вы.

– Уинстон, поверьте, что я руководствовался именно этим. Разумно предположив, что русские также сейчас не хотят большой войны. А на конкретную мысль вы меня натолкнули сами, когда мы обсуждали датские события – вашим ответом, отчего мы решили выдать на расправу злодею Джо этих несчастных казаков, вместо того чтобы предложить им службу в Британском иностранном легионе. Кстати, его величество согласился с вашим предложением?

– Дал мне полный карт-бланш. Хотя поначалу и выразил сомнение, не повредит ли нашей репутации, а то на континенте говорят, что в Европе уже не осталось мерзавцев, которых Британия не спешила бы взять к себе на службу. На что я возразил, что лучше, если именно отбросы, кого не жалко, а не наши парни будут умирать в африканских и индийских джунглях за интересы империи. И чем кормить по тюрьмам почти миллион пленных солдат бывшего Еврорейха, гораздо выгоднее, если они сдохнут, послужив нам.

– Замечу, что Германии ставка на таких «легионеров» вместо собственных войск обошлась очень дорого.

– Бэзил, ну не будете же вы утверждать, что усмирение бунтующих туземцев потребует столь же великих усилий и потерь, как Гитлеру – штурмовать Сталинград? И вспомните, из кого состоял «карательный корпус», сровнявший с землей Варшаву. За что русские обещали их в плен не брать – и насколько мне известно, всегда держали слово. Так что эти каратели еще и дешево обойдутся британской казне – будут служить даже не за плату, а за отпущение грехов, чтобы мы не выдали их русским.

– Но Достлера в командующие? Честно говоря, Уинстон, я сказал это с иронией, а не как предложение.

– А отчего бы и нет, Бэзил? Чем предлагать эту грязную работу какому-нибудь британскому генералу, выгоднее иметь мерзавца, на которого по завершении можно все списать, восстанавливая справедливость. Впрочем, решение не окончательное. Кто еще у нас есть из подходящих фигур – Манштейн, или даже Андерс? А ведь в этом что-то есть: назначить гордого поляка главнокомандующим Легионом, ну а немцев в его подчинение – в компенсацию за разгром Польши.

– Будут ли арийцы подчиняться какому-то славянину? Особенно фельдмаршал Манштейн?

– А как Роммель слушает русских? И у побежденных выбора нет. Как мы прикажем, так и будет, а кто не согласен, свободен идти на виселицу. Манштейн внесен в список военных преступников, ну а Достлера сам папа обещал сжечь, как бедного дуче!

– Вопрос из любопытства: приговоренных сожгли живыми или все же удушили до того?

– А вот этого, Бэзил, пока не знает даже СИС. Что делали с жертвами святые отцы в последнюю минуту – оказали милосердие или просто заткнули рот, чтоб не орали. Говорят, что так поступили исключительно с немцами, кому не повезло, как Достлеру, удрать на Мальту. Но лично я не верю, чтобы итальянцы к своим «отродьям дьявола» были добрее, чем к чужим. Однако это исключительно проблема герра Достлера – через год-два, когда он станет нам не нужен.

– Однако продолжу. Вы тогда сказали, Уинстон, что в Иностранный легион нужна не всякая, а исключительно дисциплинированная сволочь. Те, кто ни при каких обстоятельствах не посмеют поднять руку на хозяина и его собственность, как эти «казаки» в Берлине, и не только там – так что пользы от этих «щирых украинцев» не больше, чем от чужого дерьма в своем кармане. Однако, перефразируя поговорку, если вы нашли в кармане навоз, то не выбрасывайте – лучше бросить в суп недругу-соседу. И в данном случае наш контроль не нужен – лишь поджечь, а дальше гореть будет само. А мы посмотрим, как русские будут этот пожар тушить, ведь Британия не имеет к этому никакого отношения.

– Да, выглядит заманчиво. Но не получится, что вместо выстрела картечью медведю в брюхо, мы лишь всадим заряд соли ему в зад?

– А вот это, Уинстон, работа уже не моя, а УСО. Проверить факты, на которые я опирался – те, что были в переданных мне документах. Согласен, что этот висельник Бандера будет сейчас рассказывать любые сказки про «миллионную армию повстанцев», только и ждущих его приказа – но его куратор от СД, герр Оберлендер, профессор Грайфсвальдского и Пражского университетов, один из авторов «Плана Ост» и, пожалуй, наиболее компетентный германский специалист по восточным делам, в значительной части подтверждает показания своего подопечного. А это уже говорит о многом!

– Но вы, Бэзил, по существу предлагаете нам создать второе УСО? Причем немецкое – из таких замаранных, как этот Оберлендер, кому даже к русским нельзя – повесят. А Гиммлера вы туда взять на работу не собираетесь, когда его поймают?

– Уинстон, наверное, я недостаточно понятно изложил. Это будет наша организация, никаких немцев в реальном руководстве! Джерри – исключительно для работы с персоналом, которому вовсе не обязательно знать истинных хозяев! Хотя можно кого-то на чисто декоративную роль главы поставить, но это уже частности. Как и публичное название этой конторы – какой-нибудь «совет по делам беженцев», придумайте, как вам удобнее. Ну, а то, что те, кто держит в руках подлинные рычаги управления, это офицеры УСО, посторонним знать вовсе не надо! И конечно, находиться эта контора будет ни в коем случае не здесь, и даже не на британской территории. А где-нибудь во Франции, в нашей зоне.

– Допустим. Конечно, сейчас Британия не настолько богата, как даже в сороковом, но финансирование найдем. Людей тем более – на первое время сойдут даже те, кого в Копенгагене после отловили и не успели русским передать. Примем один месяц на организацию – против нашей бюрократии даже я не всесилен. Хотя самых первых «почтовых голубей» можно запустить уже сейчас, чтобы не терять время. Вот только опять проблема контроля – захотят ли они вернуться, или просто сбегут?

– Ну, Уинстон, это уже технические проблемы. Легко решаемые с таким человеческим материалом. Вот образец досье – одно из тех, что мне передали. Valentin Turchinov, добровольно пошел служить в немецкую армию, принял присягу, 447-й карательный батальон. «Активно участвовал в акциях против русских партизан, в ходе которых были полностью уничтожены со всеми жителями…», дальше долгий список населенных пунктов^[13]. Рискнет ли такой сбежать, если ему будет известно, что по истечении срока мы сообщим все его данные советским властям? Тем более от него не потребуется никаких подвигов, пробираться с взрывчаткой на русский военный объект или убить самого Джо. А всего лишь пройти, посмотреть, наладить связь с людьми – и вернуться.

– И это будет всего лишь предварительным этапом вашего плана.

– А иначе, Уинстон, нет и смысла затевать игру, если хотим получить реальную прибыль. Только так – все или ничего. Масштабное восстание на Украине, по образу Варшавы. Провозглашение независимого украинского государства и призыв ко всем народам мира поддержать освободительную борьбу украинцев против ужасного русского угнетения – пусть пропагандисты пожалостливее напишут, как «клятые москали заставляли потомков великих древних укров отрекаться от ридной мовы и запрещали носить вышиванки».

– Фраза неудачная. Кто-то может вспомнить те же самые слова Геббельса по поводу причисления германо-украинских войск в Берлине к арийской расе. А любое родство с нацизмом сегодня очень портит репутацию.

– Ну так пусть придумают что-то другое. Например, про религиозные притеснения – как несчастные украинцы оказались лишены своей самобытной церкви, как ее там – «униатской»? Предвижу ваш вопрос, Уинстон: я вовсе не рассчитываю на победу повстанцев, да это и совершенно не нужно для плана! Это должен быть именно ужасный кровавый бунт, с максимальным числом жертв и разрушений! Чтобы Советы не только потратили на его подавление как можно больше сил, времени и ресурсов, но и выглядели зверьми не лучше немцев – в глазах прежде всего населения тех территорий Восточной Европы, которые СССР сейчас пытается переварить, включив в свою сферу влияния. Идеально, если все произойдет до конференции – это даст всему цивилизованному миру повод требовать от русских возвращения к своим естественным границам, ради спокойствия народов малых стран. Может, у Бандеры там не миллион бойцов, но несколько сотен тысяч точно есть! А подавить бунт в лесах, где великолепная немецкая армия два года не могла справиться с русскими партизанами, будет куда труднее, чем в окруженной Варшаве.

– Бэзил, этот Оберлендер владеет информацией только по Украине?

– Да, так сложилось, что последние годы он курировал именно украинский проект. Но знает, кто занимался аналогичным по Прибалтике. Что тоже открывает перспективы. Ну, а предварительные наработки по Кавказу и Средней Азии, я думаю, УСО может найти и без меня. Остались же материалы с недавних времен – и чем украинские казаки в этом отношении отличаются от горных дикарей?

– Бэзил, если этот ваш план удастся… Не знаю, буду ли я на этом посту через год. Но обещаю, что высокую награду я вам обеспечу!

– Уинстон, я всего лишь скромный исполнитель вашего приказа – придумать, как сдержать советскую экспансию в Европу, учитывая, что Британия сейчас не может позволить разговаривать с русскими языком силы. И благо империи для меня высшая награда.

Москва, Кремль, 24 мая 1944 г.

Иосиф Виссарионович Сталин думал.

Один в своем кабинете. Совет соберется завтра, и он, вождь, выслушав доклады и спросив мнения, вынесет вердикт, ставя частные задачи каждому по фронту, за который тот ответственен. Ведь именно в этом и заключается работа вождя – определив общий курс, в его интересах распределить ресурсы и назначить ответственных. И постоянно отслеживать ситуацию, ставя приоритеты. И боже упаси потерять контроль, последствия могут быть непоправимыми. И когда ж тут отдыхать – если ты настоящий вождь, а не бездарь-Николашка, записавший в своем дневнике, как стрелял по воронам в парке – в день Цусимы.

Как там сказал в будущем тот правитель (что за чужое слово – «президент»), «как раб на галерах». Зато РФ (тьфу! Он, Сталин, теперь костьми ляжет за то, чтобы СССР стал подлинно нерушим. А что там в будущем будет клеветать «демократическая» мразь, глубоко плевать) начала подниматься с колен – хорошо бы там, в параллельной (или перпендикулярной, как ученые решат) реальности у этого Путина все получилось. Ну, а отдыхать приходится параллельно с работой, выделяя время.

Сталин взглянул на стол. Трубка лежала на своем месте, как предмет интерьера. Что поделать, его здоровье – это тоже казенное имущество, надо заботиться о его сбережении, чтобы прожить не до пятьдесят третьего, а хотя бы на пять-десять лет дольше… но как иногда хочется курить! Рядом стоял ноутбук (за год Сталин привык уже к этому слову), и если бы товарищи потомки знали, как вождь иногда использует этот подарок, то были бы удивлены.

Личный справочник, «база данных», по самым разнообразным предметам? Полезно иногда – но Сталин обладал феноменальной памятью и часто мог вспомнить нужный факт быстрее, чем работать с «информационно-поисковой системой», что написал товарищ с подлодки специально для вождя. И все было хорошо – но кому-то надо было и вносить в систему новые данные, и отслеживать актуальность имеющихся? Что отнимало много времени – нет, секретари с картотеками надежнее! Хотя для особо важных дел было очень удобно.

Просмотр фильмов из будущего, чтение книг? Совмещение отдыха с делом – понять дух того мира, к чему мы в итоге идем… или можем прийти? Лучшие из фильмов Сталин смотрел даже не на ноуте, а подключая к большому экрану, к «плазменной панели» в зале заседаний. Ну, а предварительно, для впечатления – удобно и на столе. Как и электронная «читалка», «том-реадер» (опять англицизмы? Боролись с «кибернетикой», а убили свой же приоритет. Вопреки распространенному мнению, ЭВМ вовсе не были под запретом, и СССР в самом начале был очень даже на уровне, – но итогом «кибервойны» стало то, что каждая контора делала машины под себя, совсем не думая о едином стандарте, вот и вышло: что ни марка ЭВМ, то свои программы, несовместимые с прочими. А на Западе изначально был рыночный подход, чтобы продукт годился для максимального числа потребителей, и машинные языки были общими для всех). Часть книг, удостоившаяся особой пометки, подлежала изданию уже здесь, в этой истории – с авторством как-нибудь решим. А часть сразу отправлялась в «корзину», особый раздел, названный «хлам». Но не удалялась – может, после сгодятся на что-нибудь, например антипропаганду?

А еще там были игры. Сталин оценил «симуляторы» – как только появятся советские ЭВМ, надо озадачить, чтобы сделали такие тренажеры, ведь дешевле учить на такой имитации, а не изнашивать матчасть. «Стрелялки» и «рубилки» его совершенно не привлекли, баловство одно, да и трудно было этим заниматься, с его рукой^[14]. А вот «стратегии» заинтересовали. Примитивно, конечно – так ведь это лишь отдых, игра? И очень удобно, что можно прерваться в любой момент, запомнить и вернуться, когда захочешь.

Жалко, что, как объяснил тот лейтенант с подлодки, проживет вся эта техника не дольше пяти-семи лет. Хотя здесь приняты меры – всем, кто использует компьютеры, строжайше указано: электропитание точно предписанных параметров, отсутствие пыли, поддержание в помещении температуры не выше двадцати по Цельсию и, конечно, отсутствие ударов и вибрации (для перевозки изготовили подобие морских хронометрических ящиков, двойные стенки на пружинах). Так что может быть, эти «компьютеры» еще и его, Сталина, переживут! А вот делать такие даже через десять лет – вряд ли мы научимся. Но будем на верном пути! И вполне реально уже через несколько лет начать серийный выпуск «калькуляторов», как названы у потомков, МК-54 и МК-61, с программой сотня команд на машинном языке. Насколько это поможет ученым и инженерам! И пусть поначалу эти калькуляторы будут со шкаф размером. Не в карманах таскать, можно и подойти. Улучшим, усовершенствуем!^[15]

Сталин сел, открыл ноут, включил, ввел пароль (который знал лишь он один) и щелкнул по выбранному значку. Чем еще хороша техника – никто не прочтет, и не останется обрывков бумаг, по которым самый натасканный агент 007 сможет восстановить запись. Кстати, на «Совэкспортфильме» молодые товарищи, слабо занятые в иных работах, предложили свой сценарий, приключенческую комедию, на основе реальных событий – Красный Петроград, девятнадцатый год и шпион Антанты, по своей трусости и тупости попадающий в разные смешные ситуации, вот только имя его не СТ-25, как было на самом деле, а 007 – это что, утечка информации? Разберемся обязательно… а если сценарий хороший, отчего бы и не снять? Но это после – а пока… Что мы имеем на самых важных фронтах?

Война в Европе выиграна окончательно и бесповоротно. Вероятность «Несбывшегося» следует считать близкой к нолю, хотя Паттон свою историческую фразу произнес: «За полгода берусь дойти до Москвы», – разведка доложила. На что получил совет Эйзенхауэра придержать язык, «не то вылетишь в отставку без пенсии». И американцы уже начали отвод войск и авиации из Европы на тихоокеанский театр. Территория Германии контролируется целиком и полностью, вряд ли от Роммеля и прочих будут проблемы, не дураки же, и не фанатики. Имеют место отдельные вылазки «вервольфа», но массового «дойче партизан» нет. А самые спокойные районы – это Вюртемберг (тут герр Штрелин постарался) и, как ни странно, Берлин. Хотя как раз там вервольфы готовились – собрали несколько тысяч русскоговорящих, которые должны были развернуть массовые диверсии. Но оуновцы умудрились резко настроить против себя и население, и сдающиеся немецкие войска – в аэропорту Темпельгоф парашютисты 10-й немецкой дивизии, узнав о берлинских погромах, тут же разоружили и без всяких разговоров расстреляли батальон «карпатской сечи», после чего сами дисциплинированно сдались в плен. И пленных бандеровцев, а заодно и предателей из РОА, с немцами держать нельзя – убивают. А население спешит донести в комендатуру, увидев хоть что-то подозрительное. Отдельные эпизоды есть – в Кенигсберге, в Гамбурге, в Бремене. Но нет никаких признаков общегерманского мятежа.

Прочие же страны Европы в целом беспокойства не вызывают. В горах Югославии продолжают стрелять, в Греции тревожно, но пока мир, хотя коммунисты из ЭЛАС и монархисты готовы вцепиться друг другу в глотки, сдерживаются лишь благодаря присутствию советских войск. «Альпийская крепость» успешно очищается от последних защитников, тут здорово помогли товарищи из Ватикана, а вот немцы недоучли, что в дивизиях, отошедших в «крепость», много католиков-южан, да еще и итальянцы затесались. В собственно Народной Италии «руссо-мир-дружба», пока никаких проблем, за исключением того, что подозрительно быстро от Муссолини избавились! Святая ненависть она, конечно, святая – но что мешало господина дуче хорошенько расспросить до того как? Это нашим товарищам при папе втык будет, не настояли, а ведь должны были предусмотреть, что Святой престол постарается скрыть свои неблаговидные дела недавних времен, убрать опасного свидетеля. С особой жестокостью – как успел увидеть наш представитель, Муссолини предварительно не душили. Тринадцать костров, причем прилюдно – сам дуче и высшие чины, итальянцы и немцы, еще сожгли чучела Гитлера, Гиммлера, Геринга – и один столб остался, обложенный хворостом. Как было объявлено, персонально для Достлера, когда его поймают, и будет до того этот столб стоять, а дрова обновляться. Ну зачем такое средневековье, что бы изменилось, если просто во дворе расстрелять, как прочих, менее важных обвиняемых, немцев и итальянцев, общим числом за сотню?

Кстати, Гитлер, похоже, слегка тронулся умом, или уже был неадекватен? Успокоительным пришлось поить, чтобы получить внятные протоколы допросов. Ничего, он все расскажет, кто ему помогал к власти прийти, кто деньги давал, кто советовал и указывал! Пригодится – если придется союзников прижать, до срока. И вся компания на скамье подсудимых – и Адольфишка, и Геринг, и Кальтенбруннер, и Кейтель с Йодлем… жаль, Гиммлера и Бормана не поймали, по второму есть информация, что он живой и в Швеции, снова «Опус Деи» помогли, со дня на день точно установим, а рейхсфюрер непонятно где, как в воду канул. А это плохо, много интересного он с собой утащил!

С папой пока взаимопонимание. Униатов объявил вне закона – вот только его посланцы уже болтаются по нашей территории, ища место и возможность открыть храм, как было обещано, «Рим платит за всё». И скорее всего, это не только и не столько слуги божьи, как агенты «Опус Деи», проблема же будет лет через десять, когда они обзаведутся паствой! Союзники сейчас, попутчики – но друзьями нашими точно не будут никогда!

Сталин усмехнулся, вспомнив историю с женитьбой товарища Смоленцева. Ситуация знакомства его с этой особой ну просто хрестоматийно была похожа на подвод агента к объекту, да еще учесть время, место, прямой интерес попов!^[16] Выбивалось лишь одно – возраст агентессы, всего восемнадцать лет, мало подходит для «мата хари», тут явно нужна была женщина поопытнее и постарше. Конечно, возможен еще случай: сирота воспитывалась с младенчества в монастыре, или с детства была под чьим-то контролем – но проверка (наша, не попов) показала самую обычную деревенскую девчонку, «строптивая, всех парней отваживала, своего рыцаря искала», и никто не вспомнил рядом с этой сеньориной кого-то похожего на наставника, не была она и любимицей местного попа, ходила к нему не чаще, чем все прочие. А вот вариант, что уже после она как истинная католичка приходит на исповедь и пастырь выспрашивает ее, «а поведай, дочь моя», о всяких делах, не относящихся к вере, казался вполне вероятным. Ну что ж, мы тоже в такие игры играть умеем – пока совет вам да любовь, а как время настанет, подумаем, как ты, сама не подозревая, святым отцам скажешь то, что нужно нам. Связь – она ведь в обе стороны работает?

А две Италии по факту уже стали реальностью! Север с Югом скрепляет лишь слово Святого престола – а правительство Тольятти в Неаполе не признают! И наиболее авторитетен на всем итальянском Юге, не считая американской оккупационной администрации, «дон» Калоджеро Виццини, формально всего лишь староста городка Виллальба на Сицилии, а еще «крестный отец» некоего Лаки Лучано и «человек чести» – так, кажется, называют там главарей мафии? В большой дружбе с американцами, которые по сути передали ему всю гражданскую власть. А его брат – епископ, такая вот смычка Церкви и бандитов, хотя вроде бы брат в прямой уголовщине не замечен. Под рукой дона Кало целая армия в десятки тысяч хорошо вооруженных головорезов – пополнившаяся еще при немцах множеством королевских солдат, пустившихся в бега^[17]. На Сицилии, в Калабрии и Апулии творится настоящий террор, как при фашистах, даже хуже – концлагерей нет, коммунистов и вообще всех, кого подозревают в «левых» взглядах, безжалостно убивают сразу, часто вместе с семьями. Ближе к границе пока ограничиваются погромами и угрозами – так что несогласные толпами бегут на нашу территорию; а так как чем севернее, тем организованнее и сильнее были «наши» партизаны, то иногда доходит до настоящих боев. Причем американцы, явно не собирающиеся уходить домой, обустраиваются надолго: строят базы, аэродромы, завозят снабжение – открыто поддерживают бандитов, хотя самых грязных и кровавых дел стараются избегать. Смысл очевиден: в Италии уже открыто говорят про будущий плебисцит – значит, выдавливают с территории тех, кто может проголосовать неправильно. Да, неясно пока, как с Кореей выйдет, но две Италии точно возникнут – вот и складывается уже сейчас линия будущего противостояния СССР – НАТО, или как здесь будет называться вражеский блок.

Ключевой момент: окажется ли Франция тут в роли ФРГ – передового плацдарма, набитого американскими войсками? Де Голль, правда, резко против – так вопрос, много ли от него будет зависеть? Да и смертен он – устроят ему англичане День Шакала^[18], и нет человека – нет проблемы! Пожалуй, зря мы с ним так жестко в Штутгарте… тут он, Сталин, тоже виновен, надо было Жукову и другим товарищам соответствующие инструкции дать. И что с линкором «Ришелье» делать – де Голль категорически требует вернуть, а Кузнецов упирается: «Наш Средиземноморский флот и так недопустимо слаб, даже в сравнении с эскадрой США или Англии, могущей базироваться на Мальту, Таранто, Гибралтар и Александрию». Так ведь британцы французские корабли, ушедшие в Бизерту, тоже пока не отдают – прецедент, однако! Пока же, в «советской» части Франции устанавливается по сути советская власть, где предпочтение в местных муниципалитетах отдается коммунистам, а «народная полиция» из бывших макизаров. Но все же это не Италия, коммунисты общенационального (а не только среди пролетариата) влияния не имеют, а значит, сами власть не удержат. Предстоит еще большая работа – внушить де Голлю, что опора на ФКП для него вопрос не только власти, но, возможно, и жизни, ну а товарищу Морису Торезу – что если будут слишком упорствовать, то он рискует повторить путь германских социал-демократов в тридцать третьем, и «генерал» де Голль все же меньше зло, а значит, более прогрессивен, чем какая-нибудь англо-американская марионетка!

Еще есть Ближний Восток, Курдистан, Иран и, в перспективе, Синцзян. Кстати, войска в последний можно вводить уже сейчас, ну после подготовки, естественно – как в Иран в сорок первом. Проведя это перед союзниками как подготовку к будущей войне с Японией. Китайцы будут против (причем что Мао, что Чан Кай Ши) – плевать! Японцы встревожатся – ну а что они реально могут сделать? В той истории мы после сами отдали Мао Синцзян-Уйгурию, своими самолетами перебросив туда его войска. Получили в итоге в 1969-м, одновременно с Даманским, еще и Жаланошколь, китайское вторжение в Казахстан. Вопрос – а нужен ли нам товарищ Мао живой, если он «как редиска – снаружи красный, а внутри…», особенно в свете «проамериканских» коммунистов в Европе? Не лучше ли подобрать более подходящую кандидатуру – а заодно и уважить синцзянского «сухе-батора» Ли Жиханя? А действительно, чем Уйгурия хуже Монголии? Точно так же – сейчас Уйгурская Народная Республика, а лет через двадцать – Уйгурская ССР.

Но это завтра. А главный фронт сейчас – Европа. Не военные – внутриполитические и экономические дела. Если мы заинтересованы не одномоментно ограбить и ослабить Германию, а включить ее в свое хозяйство, то надо налаживать там нормальную жизнь! Причем чтобы не возникло двух Германий с разным уровнем благосостояния – вряд ли немцы, даже голодные, массово во Францию побегут, где они чужие. А на первое время точно мы будем заметно уступать американцам по товарной массе. Тем более надо, чтобы мощная германская промышленность работала на нас. Благо Зейсс-Инкварт все же свое слово сдержал – демонтажа заводов не было, и разрушения от бомбежек промышленных объектов сравнительно малы, вот жилой фонд союзники выбомбили капитально! И поубивали уйму народа – гражданских, женщин и детей. Полезно будет так ненавязчиво сделать, чтобы немцы о том не забыли и не простили!

Денафикация должна быть – со всей полнотой. Причем обратить особое внимание на всякие там «аналитические», «обеспечивающие» структуры НСДАП, СД, СС – эти идеологи, ученые, планировщики еще более виновны и опасны, чем даже непосредственно палачи! Не трогать армию – но с корнем выкорчевать «Гроссдойчланд», эта мразота еще хуже СС^[19]. Строжайше судить за военные преступления – ну, если пишут, что «средний немец искренне не знал, что творило СС», вернее «не хотел знать», но ведь мы не собираемся истреблять весь немецкий народ?

С промышленниками и банкирами будет сложнее. Без всякой пощады к таким, как Крупп, которого даже Гитлер однажды упрекнул в «излишне жестоком отношении к привлеченным иностранным рабочим»^[20]. Но нам нужны такие фигуры, как Шахт (хоть он и рука американских Морганов в Германии), и Вильгельм Кеплер тоже будет полезен и готов к сотрудничеству. И даже Геринг – нет, выпускать его мы не собираемся, повесим обязательно, – но прежде вытрясем все, что он знает как доверенное лицо Юнкерского клуба – основной экономической и милитаристской непартийной группировки Пруссии и вообще германского северо-востока. Нас считают марксистскими догматиками – забыв, что при необходимости, в двадцатые мы имели такие вещи, как «Амторг» (как бы это назвали потомки – ООО, ЗАО?). Так и здесь – в отличие от той истории, мы прежде всего будем не вывозить к себе станки и машины, а требовать, чтобы немецкие рабочие здесь изготовили на них еще более совершенные станки для советских заводов! И если короткое сотрудничество перед войной все же позволило качественно переоснастить многие важные предприятия и даже целые отрасли промышленности, то какой эффект мы можем получить сейчас?

Опыт нэпа. Или уже имеющихся артелей. Вопреки мнению потомков, социалистическое хозяйство вполне может сосуществовать с частным сектором. До случаев анекдотических – как некий Павленко еще в сорок втором организовал фальшивую воинскую часть, «управление военного строительства – 1», и, не гнушаясь мародерством, а иногда и прямым бандитизмом, все же основную прибыль зарабатывал заключая подрядные договора на проведение строительных работ. Когда Сталин прочел, то сначала не поверил и потребовал разобраться. Все подтвердилось – и теперь Павленко сидит в лубянской тюрьме в ожидании дальнейшей участи… есть на него кое-какие планы. Ну, а капиталисты – те же артельщики, только крупнее. И часть акций (а лучше контрольные пакеты) немецких фирм будут переданы советской стороне как часть репарации. То есть все эти фирмы господ Круппов превратятся в советско-германские АО.

Жалко товарища Тельмана. Но будем справедливы – он, Пик, Ульбрихт и прочая «старая гвардия» идейно остались там, в начале тридцатых. А новое время требует новых решений! И первым в Германскую компартию… а чем Эрих Хоннекер плох? Уже не юнец, тридцать три года, правда из них семь в бранденбургской тюрьме, но молодость – это недостаток, быстро проходящий, а вот то, что он показал себя нашим человеком до самого конца, это существенно. Опыта недостаточно – так опять же прежний опыт в данном случае даже вреден, а вот способность новое воспринять… И удачно, что товарищ Хоннекер в Москве, в госпитале здоровье восстанавливает после освобождения, в Тайну его посвящать не будем, по крайней мере сейчас, а вот товарища Пономаренко озадачим, чтобы он сей бриллиант в огранку взял! Старики возражать будут? Так товарищ Сталин решение принял, есть несогласные? Кто против?

И – рублевая зона! Хрен вам, а не Бреттон-Вуд! Придется пока разрешить частные немецкие банки? Так они будут работать с нашими рублями, которые мы сами же и напечатаем! Вместо пока еще имеющих хождение рейхсмарок. А вот евро из обращения практически исчезли, что неудивительно, учитывая денежную массу евромарок – тут и американских товаров не хватит ее покрыть!

Кто будет этим заниматься на месте? Дело явно не в компетенции военного командования – надо срочно назначить ответственного представителя… при царе бы эта должность называлась наместник, у британцев – вице-король. Придумаем еще как назвать, главное, чтобы этот наш человек обеспечивал соблюдение экономических интересов СССР, и чтобы немецкие товарищи вольностей не дозволяли. Кто бы подошел по персоналиям – подумаем. Аналогично для прочих освобожденных стран. И не мешает озадачить ученых политэкономов, пусть обоснуют.

И поднимает голову враг внутренний. Что особенно заметно на Украине. Сталин признал, что в той истории явно недооценил опасности. Срезать удалось лишь верхушку – а корни остались! Уничтоженные «лесные братья» были не более чем пешками, расходным материалом. Не слишком ценным – ведь еще при занятии Галиции русской армией в пятнадцатом году российские армейские медики, обследуя местное население, записали, что свыше восьмидесяти процентов больно сифилисом – что, как известно, приводит к вырождению, преобладанию умственно неразвитых, зато агрессивных особей. Это подтвердилось уже перед этой войной – когда Западная Украина была включена в состав УССР, оказалось, что индустриализацию проводить невозможно из-за полной неспособности местного населения к квалифицированному труду; даже для коммунального хозяйства Львова пришлось привлекать русских, евреев, поляков, – а навербованные по деревням галичане оказались ни к чему не пригодны, зато с приходом немцев с великой радостью устроили великий погром, истребляя «чужаков». Но за спинами этой банды стояли хитрые и умелые кукловоды, имеющие опыт подпольной деятельности и не гнушающиеся идти в услужение хоть к самому черту ради своей выгоды. Сначала австро-венгерская разведка, затем польская дефендзива, румынская сигуранца, германский абвер, британцы, французы, даже чехи и венгры – ради того, чтобы когда-нибудь была «Великая Украина от моря до моря». В эту войну немцы не слишком доверяли своим холуям – германская политика на оккупированных территориях была простой: «достаточно власти нашего фельдфебеля», – но немцы и не мешали бандеровцам расширять свое влияние далеко на восток, в деятельности, казалось бы, совершенно не военной – потребительская кооперация, культурное общество «Просвита», школы, больницы, медицинский институт в Киеве; формально никак не связанная с оккупантами, эта сеть исправно функционировала и сейчас, уже после освобождения – протянула метастазы в Мариуполь и Харьков, пышно расцвела в Киеве, создав опорные узлы в Запорожье, Днепропетровске, Чернигове, Херсоне, Николаеве! Причем в Киеве, Полтаве, Сумах туда вступали и этнические русские, привлеченные чисто шкурным интересом – лишь Донбасс бандеровщину категорически не принял. И, как ни странно, Одесса – из-за категорического нежелания румын делиться властью и влиянием с кем бы то ни было^[21].

И эта раковая опухоль никуда не исчезла с разгромом немецких хозяев. Больше того, ее агенты активно полезли в советскую власть на местах. Или даже были связаны с ней изначально: советизация Украины в двадцатые – это отдельная тема. Уже тогда имелся сильный националистический уклон: сколько там было таких товарищей, как Скрипник и Шумский, «большевик, но прежде украинец» – таких, кто если не был скрытым националистом, то воспринимал оуновцев как идейно близких, своих? В одном лишь Киеве тридцать шесть тысяч человек на момент освобождения были на содержании бандеровских структур – понятно, что не все они были активными бандеровцами, но сколько было как минимум сочувствующих?

Это называется – мафия. Слияние вооруженных банд, питающей их подпольной экономики, под руководством культурно-идеологической верхушки, проникшей во власть. Даже прибалтийские «лесные» не были настолько опасны – у них преобладал чисто военный компонент, не сложилось системы, и, в силу энтических различий, не было даже попыток распространения за пределы региона – а бандеровская «мафия» уже после войны пыталась проникать в Крым, на Кубань, в Ростов, Воронеж, Курск, поскольку славяне-украинцы и там воспринимались как свои. А мафия – бессмертна?

Сталин хищно усмехнулся. Какому-то дуче удалось прижать сицилийскую мафию, чей опыт насчитывает столетия. Да и сейчас люди дона Кало даже не пытаются соваться на итальянский Север. А большевики знают, как надлежит поступать с внутренними врагами! И глубоко плевать, что будут говорить через десятилетия всякие там «демократы», если таковые в этой ветке истории вообще возникнут!

Солженицын – лгун! Читая его, кажется, что узники Гулага – это изможденные живые скелеты в лохмотьях, как в фашистских концлагерях. Но, в отличие от Освенцима и Маутхаузена, Гулаг никогда не был фабрикой уничтожения людей – а лишь промышленным объектом. На подлинных фотографиях – сытые, мордатые мужики в добротной теплой одежде, бывшие «лесные», полицаи и те же бандеровцы! Не только заняты работой – причем никаких свирепствующих конвоиров не видно! – но и отдыхают, на берегу речки ловят рыбу, или сидят в библиотеке, в музыкальном кружке, или разлеглись где-то на поляне (летом и на Колыме жарко). Память услужливо подсказала – пленным в Германии в ту, прошлую войну, в лагере дозволялись библиотеки и театры, и не было ничего похожего на зверства Дахау. И самое страшное, что в той истории эта гнусь, после едва десяти лет такого курорта на природе, вернулась домой – еще не старые, жаждущие отомстить! Ну, здесь этого не будет – за одно участие во вражеских вооруженных формированиях (при отсутствии нашей крови на руках – тогда вышка), если не доказана помощь партизанам и подполью, двадцать пять лет без права на амнистию и пожизненное ограничение в правах – запрет не только участия в выборах, но и занятия любых руководящих государственных должностей. И выйдет эта мразь где-то в 1970 году, когда СССР успеет укрепиться, а главное, вырастет новое поколение, забывшее предателей-отцов.

И никогда здесь галичане не станут считать себя «щирыми» (истинными) украинцами! Потому что земли бывшей Западной Украины, присоединенные в 1939-м, это будет Галицко-Волынская ССР, никакого отношения к собственно Украине не имеющая. И официально объявлено, что галичане – это совсем другой народ (что истинная правда). А Сталино и Ворошиловград^[22] – это РСФСР (исправлена ошибка двадцатых). Да, а отчего Одесса, Херсон, Николаев – Украина, если там этнических русских большинство? Может быть, имеет смысл и их тоже? Хотя и УССР больше нет – есть УАССР, ведь предлагал же он, Сталин, это еще в двадцать втором? Был высмеян Лениным, назвавшим это «логикой будочника полутыкина – держать и не пущать!». Ошибся Ильич – хотя должен был бы Финляндию помнить. Ну, зачем части СССР право выхода из него? Если только по наущению врагов.

А враги уже поднимают голову! Даже здесь, в Москве, в кулуарах говорят, что «СССР превращается в тюрьму народов, по образцу царской России». А в том же Киеве, не говоря уже о Львове, вошло в привычку фрондировать национальным – показательно говорить по-украински, даже вывешивать пока еще не флаги, но желто-синие ленточки и флажки. Явление не массовое, этим больше интеллегенция и отдельные ответственные товарищи грешат. Но симптом тревожный.

И сигналы идут не с одной Украины! Прибалтика, Кавказ, Средняя Азия. Но Украина опаснее всего. А также важнее – по причине славянской близости и хозяйственного значения. В то же время бандеровская война и прошлое сотрудничество с оккупантами даст законный повод не стесняться в средствах. Будет и нам опыт, и должный урок всем прочим!

Товарищ Сталин внимательно прочел записанное у потомков об украинских событиях начала будущего века. И собирался сделать все, чтобы в этой истории такого безобразия не случилось.

Анна Лазарева.

Северодвинск (Молотовск), 9 мая 1944 г.

Ну, вот и закончилась война. И начались мирные дни.

Как долго мы ждали, надеялись… Говорили мы: «Вот кончится война, а там…», подразумевая что-то бесконечно далекое и прекрасное. И верили, что вот наступит мир, и начнется совсем другая жизнь, гораздо лучше, чище, светлее.

А было все – буднично, почти незаметно. Нет, мы слышали по радио, что Гитлера уже поймали, что Берлин пал – и все равно сообщение Совинформбюро как гром среди ясного неба. И что делать дальше, как жить?

Весна на Севере позже, чем даже в Ленинграде. В начале мая еще заморозки – а ближе к концу уже тепло и белая ночь. Слышали, что в Мурманске, Нарвике, Петсамо, Варде торжества, корабли флагами расцвечены, а в Полярном так настоящий парад был, морская пехота прошла торжественным маршем. А у нас в Молотовске и Архангельске лишь тылы: «бригада строящихся кораблей» и ОВР (охрана водного района) – с десяток тральщиков и катеров. Зато салют был как в Москве по числу залпов и орудий – нас же тут целая армия ПВО прикрывает из-за «арсенала два», хозяйства Курчатова! А в ближайшее же воскресенье праздник в доме культуры, девчата все нарядные, и офицеры в парадной форме, с кортиками и золотыми погонами.

Я не танцевала поначалу. Смотрела, улыбалась – но нехорошо это, без моего адмирала. Как мне не хватало его рядом! Затем меня Зенгенидзе на вальс пригласил, завлаб-3 с Арсенала, восточный наш человек (хотя Грузия – это скорее юг?). После него – Курчатов. Вот уж для кого мира нет и не будет – американцы свой реактор все ж запустили в феврале, с отставанием на год и три месяца от той истории. И отсчет пошел – кто первый к финишу придет, у кого Бомба будет раньше – самый весомый аргумент мировой политики! А пока у нас текучка, решают рутинные технологические вопросы. Поскольку наш «реактор», работающий на Арсенале с октября сорок третьего, это пока лишь лабораторный стенд для экспериментального решения различных задач, электричества с него пока не получишь. У американцев, впрочем, тоже.

И на Севмаше мир не заметен. Слухи ходят, что одиннадцатичасовой рабочий день заменят на довоенный, восьмичасовой. И действительно, после объявили, что май доработаем так, а с первого июня по мирному времени. А дальше – покой нам только снится, уже сейчас на стапелях две «613-е» подлодки почти готовы. Ой, сколько с ними намучились, по новой технологии! Это на бумаге смотрится хорошо – секции в цеху сваривать, на стапеле лишь собирать, а какое при этом должно быть качество, точность изготовления, чтобы все идеально подходило, ведь тут по месту уже проблема подогнать? Сколько чертежей сделали (с привлечением трехмерного моделирования на компьютерах из будущего), и макеты из дерева – и вроде все идеально подходит, а как готовую деталь на стапель подают, не сходится – потому что металл и от собственного веса деформируется, и от сварки его ведет, как учтешь? С малыми десантными тендерами это так не проявлялось, и с тральщиками тоже, они же всего в полтораста тонн, а подлодка больше чем в две тысячи! А как американцы десятитысячные транспорта за неделю с нуля до спуска доводили, из таких же секций собрав?

Тут подробно рассказывать – целый производственный роман выйдет. Скажу лишь, что проблемы решить удалось. Мы же и в той, иной истории сразу после войны крупной серией подводные лодки и эсминцы строили, таким же методом. А советская школа сварки, оказывается, не уступала немецкой и американской – компенсируя квалификацию рабочих введением автоматизации, у немцев ничего подобного автоматам Патона не было, и танки, и корабли варили вручную! Справились там – сделаем и здесь. Мелочь уже передаем в производство ленинградцам, а наш завод будет, как и там, главным по атомному подводному флоту. А пока – серию обычных подлодок построим. И предполагается, как и там было, первый реактор не на лодке, а на ледоколе… в общем, планов тут лет на десять точно есть! Чтобы ни одна заокеанская сволочь не смела с нашей страной с позиции силы разговаривать!

Нет, перевод на мирные рельсы тоже есть. Корпусо-достроечный цех, который по штату делает всякую мелочь вроде трапов, кабельных креплений и тому подобного, на избыточных мощностях и раньше делал товары народного потребления – спорттовары вроде «спецназовских» станковых рюкзаков, коньков, лыжных креплений, а также сковородки и инструмент. В чем с ним успешно соревнуются частные артели, которых в нашем городе несколько десятков. Кстати, наши «песцы» (спецназ флота) нередко покупают у этих умельцев предметы амуниции, ботинки-берцы, ножи – не удовлетворяясь казенным. Может, имеет смысл сковородки артельщикам и отдать, а на заводе делать что-то более сложное? Например, снегоходы – товарищ Пономаренко «снежными мотоциклами» с рисунков потомков заинтересовался, а дядя Саша – ой, товарищ комиссар госбезопасности Кириллов! – поддержал, «для нужд НКВД». С лыжно-гусеничной машиной была бы морока, так вспомнили, что была и более удобная схема с колесами-«дутиками», хоть все четыре, хоть лыжи вместо передних, тут удобно, что мотор мотоциклетный, бензина берет мало и низкосортного, да еще в смеси с маслом – а на аэросанях, что тоже в горотделе есть, самолетный М-11 стоит. Десяток снегоходов сделали, народ заинтересовался – может, и будем в свободную продажу выпускать, когда с бензином станет полегче.

Интересно, немцы в цехах долго еще будут? Все ж помощь они оказали большую – те, кто был квалифицированным мастером, и наших фзушников учили, или вчерашних парней из деревни. Поначалу сложности были – для немца ведь главное процесс, а люди как винтики, прикажет – выполняй, и нравилось это не всем, даже если по делу надо. Так до того дошло, что наиболее ретивых немцев-бригадиров стали после смены просто бить – целая махновская банда образовалась из молодежи, кто не навоевались! Пришлось уже нам, «инквизиции», вмешаться, благо наша «тимуровская команда», «бригадмильцы»^[23], были не чужаками, а своими на заводе, видели все вблизи и изнутри. Был в итоге процесс, «махновцы» на скамье подсудимых с крайне бледным видом. И речь обвинителя, тоже из наших:

– Так, разберем конкретный случай. Немецкий товарищ (имя, фамилия) ради собственной забавы распоряжался или для лучшего обеспечения техпроцесса? Начальник участка, поясните. То есть выходит, что вы из собственной лени и нерадивости создавали опасность брака при выполнении военного заказа, чем помогали фашистам и подрывали обороноспособность СССР? Вы, обезьяны, еще радуйтесь, что никого не убили и не изувечили – тогда бы вышка или Норлаг были вам обеспечены. А раз все ограничилось простым мордобоем – то, в наказание вам, три месяца половина вашей зарплаты будет идти пострадавшим. И за повторную провинность – реальный срок, без всяких разбирательств. У сторон есть возражения? Тогда – марш работать!

Но все же после организацию труда изменили. Теперь командовал наш бригадир, а немец при нем лишь советник, чтобы не вводить людей в искушение. Тем более что и немцы были всякие – очень редко, но случались и с их стороны случаи саботажа, тогда разговор был короткий: из расконвоированного мастера в теплом цеху – как минимум на земляные работы, ну а максимум – от нас куда подальше.

Американец особых проблем не доставлял. И он, четырежды уже побывав в госпитале, усвоил наконец, как себя вести, чтобы не причинять вреда здоровью – и у нас на него работал целый коллектив, сочиняя правдоподобную и непротиворечивую дезу, которую мы ему исправно впаривали. За что он гнал нам товар, который Ленка оприходывала и изображала торговлю (мы же страшная русская мафия, все сношения с иностранцами только через нас!), на самом же деле все барахло за малым вычетом «себе на представительство», с разрешения дяди Саши, уходило в завком для поощрения передовиков. Англичане после наезда гопников из УСО и истории с «графом Бекетовым»^[24] не беспокоили – может быть, это затишье перед бурей, так тогда и будем проблему решать! Ну, а пока – наш день, Победа!

Оркестр заиграл «Ночь коротка». А мне вспомнилось, как мы с Михаилом Петровичем танцевали, в этом же зале, в Новый год сорок третьего. Я в этом же платье была, и с такой же прической… ой, разревусь сейчас! К окну отошла, платочком слезы вытираю. Девчонки веселые из моей команды – вижу, Вера с каким-то капитан-лейтенантом кружится, а рядом Надя и Нина, тоже с кавалерами. А мне моего адмирала хочется увидеть!

– Ань, ты чего? – Ленка возникает рядом. – Брось, праздник ведь! Когда еще повеселимся так? С таким лицом ты на «попадью» нашу похожа.

«Попадьей» прозвали одну из девушек-расчетчиц последнего пополнения. Тоже ленинградка, студентка, она ходила всегда в черном, в платке, никогда не смеялась и не любила веселья рядом, могла и резкое слово сказать. А я отвечу – много чести фашистам, если они нас заставят о радости навеки забыть! Кажется, у той девушки тоже родители погибли – что делать, это лишь время лечит и работа. Еще оттает.

– Да все хорошо, Лен, – отвечаю, – только я лучше домой пойду.

Ленка понимающе качает головой. Предлагает проводить или попросить кого-то. Я отказываюсь – зачем людей праздника лишать. И идти тут недалеко – а может, еще и на автобус успею, до проходной, квартира наша на территории завода, в охраняемой зоне. Да и мой это уже город – я тут знаю все и всех.

На улицах довольно людно. Погода теплая, для здешнего мая. Но ветер с моря, и сыро – пожалуй, я по Беломорской лучше пройдусь, чем напрямик по Первомайской дальше через пустырь, грязно там местами, вчера дождь был, а я в туфельках, и если еще придется за улетевшей шляпкой по лужам бежать? И сейчас небо в тучах, но это не страшно, зонтик с собой. Тоже нововведение – тут одна артель на Ломоносова научилась складные зонтики делать, самые простые, не «автоматы» (знаю я, что было у потомков): спицы вручную переламываются вдвое, с загибом наружу. Делают пока по персональному заказу, могут даже ткань в цвет, а не черную. Очень удобно, что можно в сумке носить – плохо лишь, что ветром вывертывает с легкостью: когда дует, устаю расправлять. Так благодаря этому и началось: с зонта, который Ленка в подарок получила (улыбаюсь, представляя, ну зачем офицеру-подводнику зонтик – вот и Иван Петрович, наверное, о том же подумал и Ленке при случае подарил), она его на ветру поломала, а умелец, которому отнесла починить, оказался с головой, вот и пошла мода, еще с прошлой осени. Ну, а я себе заказала, когда свой потеряла после истории с Федькой Тролем^[25]. Надеюсь, что этот гаденыш, кого я еще по Белоруссии знала, теперь подопытным с «Арсенала» живым не выйдет!

– Вы Анна Лазарева?

Этот человек мне решительно не знаком! В штатском, аккуратное пальто, костюм, шляпа – явно не матрос. На инженера или преподавателя Корабелки похож – но там я всех ИТР знаю. И уж тем более не по нашей части, «инквизиции», да и тогда по званию обратился бы. Или по имени-отчеству, если совсем уж свой. Значит, вероятно – враг?

– Да. Кто вы?

Что он может мне сделать? Улица – не Большой проспект в Питере, но люди рядом есть. Как он на меня вышел? Так знать мог, что я на празднике в доме культуры, ну а после домой. А возможно, он и в ДК был, не помню. У меня пистолет всегда при себе, да и патруль подойти может, так что поговорим.

– Я не враг, а союзник. Если точнее, представляю некоторые американские деловые круги. Война закончилась, а между нашими странами она никогда не велась и, я надеюсь, не будет. У меня есть к вам серьезное деловое предложение. Не сомневаюсь в ваших боевых качествах, которые вы, миссис Лазарева, уже неоднократно показывали – но я желаю сейчас лишь поговорить.

Вот дура! Знала же, что на завод пришла очередная партия закупленного оборудования и кто-то из американцев сопровождает и чтобы наших рабочих учить, согласно контракту. И список видела, а вот фотографий не запросила, чтобы запомнить всех в лицо! Союзники сейчас здесь появляются редко, это прошлым летом часть транспортов из ленд-лизовских конвоев разгружалась не в Архангельске, а у нас, там мест у причалов не хватало, порт не справлялся. А зимой англичан с американцами в нашем закрытом городе по пальцам можно пересчитать. Ну, и чего тебе от меня надо?

– Двигатель для подводной лодки, не нуждающийся в атмосферном воздухе. Это изобретение имеет большую коммерческую перспективу. Замечу также, что то, что открыто у вас, составит тайну для передовой американской науки очень недолгое время. Потому ваша секретность не только бессмысленна, но и прямо вредна – для вашей же страны, упускающей прибыль от возможной продажи изобретения. Но раз уж ваши власти избрали столь близорукую политику… В таком случае нет беды, что и маленькие люди, вроде нас, сумеют ухватить свой кусок. Повторяю, что наши страны не враги, а потому не будет никакого вреда для России.

Наглость поражает! Но о том промолчу. И что же ты от меня хочешь, мистер…

– Кстати, как мне вас называть? Если вы осведомлены, то я не инженер, не ученый, и совершенно не разбираюсь в судовых машинах. Да, и можно вас просить говорить по-английски – мне хочется попрактиковаться в этом языке, я еще недостаточно его изучила.

– Можете звать меня мистер Доу. И от вас, миссис Лазарева, требуется как раз ничего не делать. Мы знаем, что вы вполне можете помешать кому бы то ни было добыть информацию, так я настоятельно прошу вас воздержаться и не мешать. Ну, а оплата – форму назовите сами. Товар, аналогичный тому, что поставляет вам мистер Эрл. Золото, валюта. Или же – переезд в США, с открытием счета в банке на ваше имя. Куда будет положен аванс, вполне достаточный, чтобы безбедно жить пару-тройку лет – а после туда же будут начисляться дивиденды от нашего предприятия, в котором вы будете иметь долю по праву.

– А какие гарантии, что вы меня не обманете?

Он снова говорил, а я слушала. И мои подозрения становились уверенностью. Когда мы наконец расстались, я поспешила… нет не домой, а в свой служебный кабинет там же на территории «бригады строящихся кораблей» (тут удачно автобус все-таки подошел), и до того как идти связываться по ВЧ с Москвой, набросала схему на бумаге, как учил меня дядя Саша.

«Мистер Доу» не американец. Я хоть и не профессор фонетики из «Пигмалиона», но отучилась в Ленинградском университете на инязе. Не закончила, но у нас были очень хорошие профессора. И я вполне могу по речи отличить американца от англичанина, причем из метрополии, не канадца и не австралийца. Полагаю, что для МИ-6 не составит труда внедрить своего агента в Штаты… хотя надо для начала срочно установить личность этого «Доу», все ж у нас не так много иностранцев, въехавших в Молотовск легально, а его физиономию я запомнила хорошо.

А значит, никакого «делового предложения» нет. И смысл всей игры лишь в том, чтобы установить мою роль. «Глава местной мафии», крутящая свой бизнес – или охранитель Тайны, от ГБ? Это даст многое – при условии, что им известно, какую информацию мы передали «мистеру Эрлу». Следовательно, все там – деза, и искать надо совсем в другом месте? Вот не могу поверить, чтобы опытнейшая британская разведка так предупреждала какое-то подозрительное лицо (то есть меня): «Мы будем завтра искать там, а вы туда не суйтесь»! А вот поставить наживку, чтобы после проследить, а сунусь ли я, буду проявлять активность или устранюсь – это реально!

И очень вероятно, что про мое партизанство в Белоруссии они знают – не верю, что пан Троль на меня вышел случайно! А вот про мой иняз – скорее всего, нет, этим и объясняется их прокол. И что больше всего мне не нравится, он даже не пытался у меня какую-то информацию получить. Меня раскусили – нет, деза ведь тоже интерес представляет, если знать, что это деза и есть, от чего отвести пытаемся. Значит, у них свои подходы к Тайне есть – о которых, однако, по их мнению, я должна знать? Зачем тогда угрозы в завершение?

– И вы должны понимать, миссис Лазарева, что деловые люди не склонны прощать тех, по чьей вине понесут убыток. Ничего личного – но это вопрос принципиальный.

Смешно. Что для меня обиды каких-то англичан – вот если бы на меня товарищ Берия обиделся, это было бы страшно! А все прочее – переживу!

Курт Танк, авиаконструктор.

Штутгарт, 26 мая 1944 г.

Кому нужен безработный авиаконструктор? Даже если он создал один из лучших истребителей этой Великой войны.

Случилось страшное: Германия была повержена в прах, растоптана, даже не цивилизованным противником, а дикими ордами с Востока! Впрочем, Танк как высокообразованный человек понимал, что далеко не во всем нужно верить пропаганде, даже если ею руководит такой гений, как доктор Геббельс. А русские, придя в рейх, вели себя совсем не так, как этого от них ждали.

Грабежи и бесчинства были редкостью, и с ними решительно боролись русские «фельджандармы». Конечно, были аресты – чинов СС, СД, гестапо, еще каких-то отдельных личностей, показавшихся «неблагонадежными», – но не было ни массовых показательных расстрелов, ни повешенных на фонарях «в устрашение». Очень скоро стало ясно, что «дикие славяне» соблюдают правила: если ты ни в чем не замешан, не был, не состоял и на тебе нет их крови – то тебя не тронут. Зато русские, едва прошел фронт, тут же старались навести порядок – поначалу хотя бы элементарный, относящийся к жизнеобеспечению, безупречному функционированию коммунальных служб. Заводы, даже прекратившие работу, брались под охрану – до приезда особой комиссии, которая выясняла все относящееся к данному объекту: собственность, сохранность, хозяйственные связи, обеспеченность рабочей силой. Часть оборудования демонтировалась и подготавливалась к вывозу в СССР, но именно часть, будто русские не хватали все попавшее под руку, а искали по уже собранным заявкам от своих фирм, и даже при этом задавали вопросы, необходимо ли изымаемое для производственного процесса, может ли быстро заменено вновь изготовленным. Все это происходило с полного согласия «временного германского правительства», которому русские передавали функции гражданской власти на местах – оставляя за собой последнее, решающее слово; впрочем, пользовались этим правом нечасто.

– Вы Курт Танк, директор и главный конструктор «Фокке-Вульф флюгцойхбау»?

Гестаповцы бы ворвались, сломав дверь. Эти пришли как вежливые люди – в то утро позвонив в квартиру в Мариенбурге, которую Танк снимал под чужим именем, опасаясь за свою судьбу. Двое «фольксполицаев» – те же шуцманы бывшего рейха, лишь с новыми черно-желто-красными кокардами вместо свастик и орлов, на тех же мундирах – и русский офицер из комендатуры. Об этой квартире было известно еще и некоторым инженерам с авиазавода – наверное, кто-то поспешил донести.

Хотя странно, что за ним пришли в таком составе. Не далее как позавчера в соседнем квартале арестовывали кого-то – приехали на двух «доджах» и бронетранспортере, целый взвод русских солдат оцепил дом, затем вывели двоих, со связанными руками, а после выносили какие-то ящики – наверное, оружие и взрывчатка, если там был действительно «вервольф»? Или новые хозяева Германии не считали его, Курта Танка, настолько опасным? Поскольку он не был причастен к глупым попыткам фанатиков продолжать уже проигранную войну – будучи в убеждении, что реально добиться этим можно лишь озлобления победителей, а германскому народу и так приходится несладко.

Да, он состоял в НСДАП с 1932 года. Хотя не был фанатичным нацистом – Гитлер и его партия казались (а впрочем, тогда и реально были) наиболее патриотичной силой, жаждущей поднять Германию с колен и способной это сделать. Сбросить оковы позорного Версальского мира, запрещавшего Германии иметь военную авиацию (причем военным считался аэроплан, если его грузоподъемность, мощность моторов, дальность полета превышали установленный предел – так что в запрет попали и тяжелые гражданские машины, а дозволены были лишь легкие учебные самолеты). Танк был фанатиком прежде всего авиации – и как следствие, того, что открывало ей благоприятный режим. Кто же знал, что через двенадцать лет любой, имеющий в кармане партийный билет, будет считаться преступником – если только трибунал не решит иначе, в каждом случае персонально? А зная, сколько проблем доставили русским его самолеты, Танк не питал иллюзий на этот счет. Может быть, и не сгноят с кайлом в руках в ужасной ледяной Сибири, но работать как Туполев или Поликарпов, на положении заключенного, тоже очень не хотелось. А если Сталин так беспощаден к своим конструкторам, то глупо надеяться на снисхождение к побежденному врагу.

Танк попросил пять минут, собрать вещи. И в последний раз оглядел квартиру, такую удобную, всего в нескольких трамвайных остановках от заводской проходной. Русский офицер усмехнулся и сказал на вполне приличном немецком:

– Герр Танк, насколько я вижу, здесь у вас ценные записи, схемы и чертежи. Потому я оставлю здесь охрану до вашего возвращения. А впредь непорядок, все документы должны храниться в секретной части на заводе. Пока же отберите то, что вам понадобится для доклада – сегодня вечером вам предписано быть в Штутгарте у герра Штрелина. Который ждет от вас ответа, как скоро заводы «Фокке-Вульф» могут возобновить работу и в какой объеме.

Курт Танк был не только конструктором, но и полноправным руководителем фирмы. Что требовало навыков не кабинетного ученого, а скорее, генерала. Потому ему понадобилась буквально одна секунда, чтобы войти в привычную роль.

– Тогда, господа, чтобы дать герру канцлеру удовлетворительный ответ, я должен провести краткое совещание с моими людьми. Это не займет много времени, особенно если вы поможете мне их собрать, по списку, и предоставите помещение. Зато герр Штрелин получит от меня полную и достоверную картину.

Русские с охотой пошли навстречу. И в обед с заводского аэродрома уже взлетел советский «Дуглас», взявший курс на запад. В самолете были еще с десяток русских, военные и штатские. Один из них сел рядом и спросил, не он ли известный немецкий авиаконструктор Курт Танк. Получив утвердительный ответ, сказал:

– Ваш ФВ-190 был удачной машиной, в самом начале своей карьеры. Но уже в боях на Днепре он безнадежно уступал нашим Ла-7. Ваша работа во время войны – это больше чем спорт: тут или ты первый, или проиграл.

Взглянув в окно, Танк узнал аэродром Штутгарта, где прежде бывал не раз – и пассажиром, и пилотом. Штутгарт теперь был резиденцией «временного германского правительства», мало пострадав от войны (ну что такое одна американская бомбежка, в сравнении с неделей боев в Берлине с применением тяжелой артиллерии и бронетехники?) – фактически исполнял функцию столицы Новой Германии. Вежливые русские доставили Танка в отель и предупредили, чтоб он привел себя в порядок, потому что через три часа ему назначена аудиенция у самого канцлера (так в Германии уже называли герра Штрелина – открыто утверждая, кому достанется этот пост).

На улицах можно было видеть не только вооруженных русских, но и патрули фольксжандармерии (так называлась армия Новой Германии, бывшие войска Роммеля), также в положенной форме и при оружии. Они же (а не русские) охраняли Дворец правительства (по крайней мере, несли службу на виду). Кроме канцлера присутствовали трое русских. Один, выглядевший молодо, но очень важного вида (сам герр Штрелин пару раз оглядывался на него, будто спрашивая одобрения), господин Патоличев, полномочный представитель Сталина в Германии по всем гражданским вопросам, экономике и финансам (по терминологии рейха, имперский наместник – ясно ведь, кому в Германии принадлежит подлинная власть). Второй, тот самый, что разговаривал с Танком в самолете, представился «товарищ Алексеев». Третьим же был русский офицер, что «арестовывал» Танка, только сейчас он был в мундире полковника госбезопасности.

– Герр Танк, вы показали себя патриотом Германии, – сказал Штрелин, – и потому мы надеемся на вашу дальнейшую работу в ее благо. В отличие от той войны, СССР не накладывает на вооружение германской армии никаких ограничений – военная авиация будет разрешена. И будет лучше, если на ее вооружение поступят самолеты германской конструкции, спроектированные с учетом опыта этой войны. Официально заявляю, что фирма «Фокке-Вульф» получит все необходимое для продолжения работы. Можем ли мы надеяться, что вы останетесь на посту технического директора?

– Если совет акционеров не будет против, – ответил Танк. – Или же фирма будет национализирована?

– Национализации не будет, – сказал Патоличев, – однако контрольный пакет акций отойдёт советскому правительству в счёт репарационных выплат Германии СССР. В совет директоров будут назначены наши представители. А пока их нет, интересы советского руководства представляю я. Мы заинтересованы в том, чтобы заводы «Фокке-Вульф» возобновили работу. И ждем от вас сведений, какая помощь для этого требуется от советских военных и гражданских властей. Ресурсы, комплектующие, топливо, электричество, обеспеченность рабочей силой? Сколько времени вам нужно, чтобы написать подробный доклад – при условии, что мы окажем вам содействие и предоставим транспорт?

– Это зависит от того, что вы собираетесь выпускать, – заявил Танк, – поскольку для разной продукции требуются различные комплектующие и материалы, поставляемые разными контрагентами. Как вам вероятно уже доложили, я успел провести совещание со своей командой, однако мы рассчитывали сроки и объем выпуска применительно к отлаженному производству ФВ-190. Но вы считаете, что эта машина вам не подходит, тогда что вы хотите взамен?

– Ваш ФВ-190 был удачной машиной, – вступил в разговор Алексеев, – изначально проигрышной была сама идея. Вы задумали сделать универсальный истребитель – и завоевания господства в воздухе, и перехватчик тяжелых бомберов, и штурмовик по наземным целям, и даже торпедоносец. В итоге же вышло, что ваш мастер на все руки в каждой отдельной задаче хоть немного, но уступал специализированным машинам. Если же говорить конкретно про советско-германский фронт, то особенностью его было отсутствие стратегических бомбардировок, все крутилось вокруг поддержки или защиты наземных войск, и воздушные бои шли в подавляющем большинстве на малых высотах и малом удалении от аэродромов, каковыми могли выступать площадки подскока, зато часто бывало «только взлетел, и в бой». Оттого идеальным истребителем там был Як-3 – относительно легкий, дешевый, простой в пилотировании и эксплуатации, страшный в руках массового пилота военного времени и максимально скоростной и маневренный, даже в ущерб высоте и дальности. Его вооружения хватало против истребителей и средних бомберов, ну а для атак наземных целей у нас было достаточно штурмовиков. Истребитель завоевания господства в воздухе – эта функция у нас была главной, под нее у нас специализировались и Ла-7, и Як-9У – а вот у люфтваффе отсутствие подобного самолета стало самым слабым местом, Ме-109 в ранних модификациях был чем-то похожим, но быстро набрал вес и стал неповоротлив. В то же время нам не хватало дальнего истребителя сопровождения и высотного перехватчика ПВО. «Сто девяностый» не нужен нам в существующем виде – но вы можете запустить в серию вот это.

Самолет на чертежах и рисунках, извлеченных из откуда-то появившейся папки, был похож на «Дору» – версию ФВ-190 с длинным носом под мотор Юмо-213 (первые опыты с ним проводились еще два года назад). Но это не была «Дора» – да, силуэтом схож, но другие пропорции, больше размах крыльев, длиннее и нос и хвост, истребитель выглядел поджарым, как гепард. Танк с удивлением узнал свой же проект Та-152Н, тяжелый высотный перехватчик, способный превзойти американские «мустанги» и сбивать даже В-29 на большой высоте! Начатый еще осенью сорок второго – но не разрешенный к выпуску, чтобы не ломать производство ФВ-190, русский фронт требовал все большего количества оружия, на опыты уже не хватало ресурсов. Однако же это не была точная копия – были и некоторые отклонения, будто исходный проект пытались улучшить. У русских такие шпионы, что сумели достать даже пока еще не реализованное, и такие конструктора, что сумели оценить, подхватить и развить даже его, Танка, еще не рожденный самолет?

– Мы сделали свою работу, – сказал Алексеев, – дальше уже ваш долг – довести до серии. По нашим расчетам, этот красавец должен иметь скорость за 750 на двенадцати километрах. Если подтвердится в полете, то истребитель имеет все шансы быть принятым на вооружение не только фолькслюфтваффе, но и даже ВВС СССР, не говоря уже о странах Восточной Европы.

– Через три месяца я берусь дать серию Та-152, – сказал Танк, – подготовительная работа почти вся проведена, собран и облетан даже первый прототип. А еще через три месяца выпуск может быть доведен до ста пятидесяти – двухсот самолетов в месяц при односменной работе, и до пятисот штук при трехсменной. Но остается последний вопрос. Какие условия работы будут лично для меня?

– А какие вам нужны особые условия? – спросил офицер госбезопасности. – Вам лично – достойная оплата, в рублях. И можете выписать к себе свою семью, ну зачем вам прятаться по тайным квартирам? Вся ваша личная собственность остается за вами, как и счета в германских банках. Никто не будет ограничивать вашу свободу передвижений внутри Германии, можете, как раньше, ездить на отдых в ваш любимый Тироль, когда там наведут порядок. Мы согласны забыть о вашем членстве в НСДАП. Единственно, мы очень не поймем и не одобрим, если вы решите, не попрощавшись, уехать в одну из недружественных нам стран… вы, надеюсь, понимаете, о ком идет речь? Тогда и мы оставляем за собой право принять необходимые меры в отношении вас – но надеюсь, что до этого не дойдет.

Танк лишь кивнул. Русский был прав – что делать конструктору его уровня в Англии или США? В лучшем случае возьмут в какой-нибудь «Рипаблик» или «Хаукер» на вторые роли. В Голландии, Швеции, даже Франции – может быть, и удалось бы начать с полного ноля, но откуда взять первоначальный капитал и производственную базу? В Аргентину вроде бы успел удрать кто-то из французов, и ему там даже создали условия – но, во-первых, на богатство там можно не рассчитывать, а во-вторых, после Римских событий в Латинской Америке стали очень плохо относиться к немцам. А ему уже сорок шесть, не мальчик, трудно начинать все сначала, а тут, дома – все знакомое, привычное! И чтобы отказаться, надо быть дураком!

Еще русских заинтересовало возобновление производства разведчика ФВ-189 (причем с советским оборудованием и вооружением). Хотя истребитель под шифром Та-152 считался приоритетом. Кроме того, новые работодатели затребовали все материалы по перспективному реактивному истребителю. Зачем им тогда нужен поршневой «152-й»? Хотя разумно – самолет принципиально новой схемы может взлететь через два, три года, а что ставить на вооружение сейчас?

Курт Танк был не только конструктором, но и деловым человеком. И в дальнейшем поставил перед русскими вопрос о выпуске на заводах «Фокке-Вульф» еще и самолетов других марок, к которым советские проявили интерес. Транспортник Ю-52 и запчасти к нему – для поддержания в исправности парка трофейных самолетов, летающих от Норвегии до Сибири. Его развитие Ю-252, Ю-352. «Вездеходный» транспорт Арадо-232. Ночной перехватчик Хе-219. Реактивный истребитель Мессершмита. И высшая сложность – бомбардировщик Хе-277, аналог американской «суперкрепости».

А русские вовсе не варвары, а очень даже цивилизованная нация. Если сумели столь высоко оценить его, Курта Танка, талант!

Лавочкин Семен Алексеевич.

Этот же день, 26 мая 1944 г.

Аэродром завода № 21, город Горький

Сегодня взлетел «сто тридцатый». Опытный самолет, еще не имеющий индекса «Ла», а просто шифр «130». Как в той, иной истории. Красивый – правильная выходит теория, что «красота есть воспринимаемая нами целесообразность»^[26]. Внешнее сходство с Ла-7 лишь свидетельствует, что эта машина, конструктивно весьма отличающаяся, унаследовала лучшие черты предшественника. Даже жаль, что ей суждена очень короткая жизнь.

Семен Алексеевич вспоминал тот разговор с вождем в сентябре сорок второго. Под Сталинградом шли тяжелые бои, и казалось, все висит на волоске. Но горьковский авиазавод уверенно наращивал выпуск Лагг-пятых (такое название было тогда в документах). Новый мотор М-82 вдохнул жизнь в малоудачный Лагг-3, позволив драться с «мессами» как минимум на равных. И это было лишь начало!

По замыслу и тот Лагг был хорош, его изюминкой был материал – дерево, после особой химической и прессовой обработки, приближающееся по прочности к алюминию. Казалось заманчивым сделать боевой самолет из самых дешевых и недефицитных материалов, ведь дешевизна – это большее число при тех же производственных мощностях и трате ресурса! Но это и оказалось роковой ошибкой, за которую пришлось расплачиваться кровью пилотов. В сороковом, когда рождался проект, мы все верили в войну «малой кровью, на чужой территории», что-то наподобие освободительного похода 39-го или Халхин-Гола, или даже Финской – с жертвами, героизмом, но где-то там, на чужой земле! И никто не думал, что импортные смолы, необходимые для изготовления нашего материала, «дельта-древесины», станут недоступны – и придется пускать в работу обычную сосну! Никто не предполагал, что к станкам на новых заводах встанут женщины и подростки – не имеющие квалификации! И мы, «три мушкетера – Лавочкин, Горбунов, Гудков», тоже были хороши – стараясь выжать из машины все, не оставляли резервов, а ведь известно, что почти любая доработка по устранению замечаний, которых просто не может не быть – это рост веса! И вышел «лакированный гарантированный гроб», как печально острили летчики – прочный, добротно сделанный, но медлительный, 549 километров в час вместо 605 у прототипа – и против 600 у Ме-109Ф. В то же время – нет великолепного маневра, который так выручал «ишачков». И строг в пилотаже, хотя и проще Миг-3, но безнадежно уступал «Якам», хотя тут Яковлеву помог его опыт создания спортивных авиеток, в Як-1, а особенно в Як-7 так и осталось что-то от тех машин, легких и послушных, но все ж это ласточки, плохо принимают ответный огонь. А «Лагги» прочны – и этого тоже не отнимешь, вот с фронта сообщают, наш «Лагг» таранил «мессера», так немец, хоть и цельнометаллический, развалился в воздухе – а наш сумел сесть на аэродром! Или другой случай – когда «Лагг» вернулся, потеряв почти половину левой плоскости, буквально «на одном крыле»!^[27] Опять же – в дополнение к протектору в баках, есть еще и заполнение их отработанными выхлопными газами, что резко снижает горючесть – и чего нет ни на «Яках», ни у немцев! Но низкие летные и пилотажные данные решают всё!

Тогда, в сорок втором, после слов «летчикам нравятся „Яки“», казалось, что дни и самолета, и самого КБ уже сочтены. Но вождь поверил – страшно представить, что было бы, если бы мы его обманули, не смогли – и Ла-5 стал действительно грозным самолетом. Можно было уже дать себе маленькую передышку, – но последовал вызов в наркомат. А затем к Самому.

– Я хотел бы поручить вам чрезвычайно ответственную работу, которая очень поможет СССР, позволив перевернуть весь ход войны в воздухе, а значит, и войны в целом. Но это также очень сильно изменит вашу жизнь, вашу судьбу, даже ваше мировоззрение. Вы вправе отказаться, ограничившись доведением вашего самолета. Если же вы согласитесь – пути назад для вас уже не будет!

И что оставалось ответить – товарищу Сталину, который совсем недавно ему, конструктору Лавочкину, поверил и поддержал? Война, немцы на Волге – тут взяться за любую задачу, решение которой нашей Советской стране поможет, это великая честь! Страшно будет не справиться – но если сам Сталин считает, что это дело ему, Семену Алексеевичу Лавочкину, по плечу? Так не страшнее, чем нашим в Сталинграде держаться!

– Возьмите эти документы. Вас проводят в комнату, где никто не побеспокоит в течение двух часов. Этого времени будет достаточно? А затем продолжим разговор.

На фотографиях Ла-5, без сомнения. Но какой-то странный – гаргрот за кабиной убран, фонарь каплевидной формы, с обзором назад. Снимки явно сделаны на фронтовом аэродроме. Техники готовят самолет к вылету, а вот ряд этих же самолетов, на борту крайнего маленькие звездочки в несколько рядов – тридцать с лишним, сбитых! Летные данные с мотором АШ-82ФН – так ведь нет пока такого, и не выдает стандартный М-82 мощность в 1850 лошадок. И какие летные данные будут – а вот подробно расписаны достоинства и недостатки… а это что за документ? Отчет немецких испытателей трофейного Ла-5ФН, осень 1943 года. Сорок третьего?!

Семен Алексеевич был материалистом. Но решить, что товарищ Сталин станет его разыгрывать – было еще труднее, чем поверить в информацию из будущего.

И что там пишут – «маневренность выше, скорость крена, эффективность элеронов выдающаяся». Для сравнения – а это что за зверь? Немец, похож даже внешне – Фокке-Вульф-190, вот его летные данные и чертежи – в люфтваффе с осени 1941-го, новейший истребитель, про который пока еще не слышали на фронте!^[28] Его развитие, «190Д», который появится лишь в сорок четвертом и будет бит Ла-седьмыми – его, Лавочкина, машинами!

Еще одна фотография. Ла-5 был все ж угловатым, этот же стал законченно стройным, зализанным, совки по бокам исчезли, фюзеляж ровнее. Летные данные: скорость – 680, фантастика! Вооружение – три 20-мм пушки! Ла-7 – как тут написано, «лучший советский и один из лучших в мире истребителей Второй мировой войны». И не только фотография – вот схема в разрезе, техническое описание. Это, конечно, не чертежи, но пройденный этап «эскизного проекта», позволяющий развивать и реализовывать идею целенаправленно, не вслепую! Сколько времени это сэкономит!^[29]

– Вы все прочли, товарищ Лавочкин?

– Так точно, товарищ Сталин! Но это…

– Это есть, товарищ Лавочкин. Вот так. Наши потомки, из будущего, оказывают нам помощь – ценными сведениями, и не только. Впрочем, вам хватит и этого. Вы понимаете, что это является государственной тайной СССР – и что последует за разглашение?

– Так точно, товарищ Сталин!

– Однако же ваша конструкторская мысль – это лишь ваше и только ваше творение. Ну, а что в иные из ваших гениальных конструкторских решений вы примете на основе того, что узнали, это останется между нами. Дальше вам следует разобраться во всем, что передали нам потомки – касаемо авиации и самолетостроения. На предмет – что ценное мы реально можем внедрить. Учитывая реальное состояние нашей научной и производственной базы. Впрочем, рекомендации по развитию этой базы также будут входить в круг ваших обязанностей – например, по закупке оборудования или интенсификации исследований в каком-то направлении. Естественно, вам следует помнить, что пока «все для фронта – все для победы» – не допуская заметного снижения количества и качества выпускаемых самолетов. Для этого вам будет доверен пост замнаркома – так же, как у Яковлева. Теперь вы понимаете, что вам предстоит, и за что вы взялись, товарищ Лавочкин?

– Я оправдаю ваше доверие, товарищ Сталин!

В истории здесь не было истребителя Ла-5ФН. Потому что к лету сорок третьего, когда пермский завод сумел обеспечить выпуск моторов АШ-82ФН в большом количестве и должного качества, на истребителе «Ла» уже были металлические лонжероны крыла, а также улучшенная аэродинамика – фюзеляж без гаргрота, капот иной формы, иное расположение воздухозаборников и маслорадиатора – то, что большей частью было принято там уже на Ла-7. Потому самолет стал носить «седьмой» номер с июня сорок третьего, а к октябрю он уже стал окончательно соответствовать тому Ла-7, лишь вооружение из трех новых пушек Б-20 не удалось пока довести, пока стояли две ШВАК, как на Ла-5, тяжелые, но надежные. И настали для люфтваффе воистину черные времена – а в КБ Лавочкина плотно занялись новой задачей.

Еще одна фотография из того архива – самолеты, похожие на Ла-7, но не они: нос с «бородой» маслорадиатора и «обрубленное» крыло совсем другой формы – на льду, район Северного полюса, 1948 год. А также на заполярных аэродромах – Мурманск, Амдерма, Тикси, Чукотка, остров Врангеля – что однозначно указывало, с кем СССР в эти годы готов был воевать. Если семь лет назад через полюс перелетел Чкалов, то вполне может и армада «летающих крепостей», – чтобы сделать с нашими городами то же, что с Дрезденом! Вот только «мустангов» сопровождения у них не будет, не хватит истребителям топлива на такой перелет. А значит, у «лавочкиных» есть неплохие шансы даже в начале эпохи реактивных^[30].

И именно потому сейчас взлетел «сто тридцатый», который станет Ла-9. И в работе «сто тридцать четвертый», будущий Ла-11 – не последовательно с «девяткой», а чуть отставая, чтобы учесть полученные на первом прототипе замечания. И хороший шанс, что уже через год Ла-9 и Ла-11 пойдут в серию, станут поступать в строевые части. И еще через два-три года уступят место реактивным – сослужив при этом еще одну службу: подготовка заводов к изготовлению цельнометаллических истребителей – иное оборудование, оснастка, квалификация персонала.

Ведь разница между Ла-7 и Ла-9 даже не собственно в боевых качествах – Лавочкин прочел, что в испытательном воздушном бою между собой они были примерно равны. Но срок жизни деревянного самолета при безангарном хранении – не больше года-двух. Это допустимо на войне, но не в мирное время! Опора на дерево в конструкции была именно такой, «мобилизационной» мерой, полностью себя оправдавшей в сорок первом – ведь даже немцы, когда их приперло, стали активно плодить частично деревянные «вундервафли» – это и ночной перехватчик Та-154, и транспортник Ю-352, апофеоз же Хе-162, реактивный истребитель, где из дерева были полностью крыло, передняя половина фюзеляжа, и кили (сделали бы и хвост с горизонтальным оперением, но от выхлопа сгорит). У нас же еще с начала тридцатых было, что многомоторные самолеты (бомбардировщики и транспортники) металлические, истребители – деревянной или смешанной конструкции, что было существенно, поскольку их и выпускали разные заводы. Теперь же предстояло массово и быстро перевести производство истребителей на металл.

В этом должны помочь побежденные немцы. Однако же если в иной истории промышленное оборудование выхватывалось из Германии в спешке, «вывезем, что сможем, а уж после найдем, куда приткнуть», и в итоге типичной была картина, что «из всех прибывших станков смонтировано пятьдесят процентов, сдано в эксплуатацию двадцать», «ценное оборудование лежит на земле, в поврежденной таре, а иногда и неупакованное, подвергаясь порче и коррозии», и лишь к 1948 году удалось навести какой-то порядок, – то сейчас опыт был учтен, конкретный завод слал технически обоснованную заявку, под которую (при всей ответственности заводчан) или приходили готовые поставки, или следовал заказ на изготовление – СССР был заинтересован в использовании немецкой промышленности, а не ее разграблении. Первые поставки уже пришли – это касалось прежде всего контрольно-измерительных приборов и инструмента, которым немцы были обеспечены намного лучше – не зная даже в худшее время, что такое один осциллограф на всю лабораторию или один штангенциркуль на всю бригаду.

Ну, а дальше? Лавочкин помнил этапы реактивного пути, утвержденные вождем. По которым надлежало пройти с опережением минимум на год.

Простейший переходный истребитель, для ознакомления летного состава – тот, что в иной истории был Як-15 и его развитие Як-17.

Тяжелый реактивный истребитель, уже полностью боевая машина. В той истории МиГ-9 и Су-9. Но если там второй из них быстро сошел с дистанции, то здесь у него хороший шанс – двигатели под крылом, нос свободен для размещения РЛС, выйдет ночной перехватчик, а вот «МиГ» все равно быстро уступит место идущему следом «пятнадцатому», так что смысл его делать?

И – «тысячекилометровый» истребитель, Миг-15 или Ла-15. Разрыв в характеристиках с прежними самолетами будет столь велик, что эти машины назовут уже «вторым поколением» реактивных. Которому стоять в строю, в «первой линии», не меньше десяти лет!

Но работа над ними начнется не раньше чем через год. Когда будет развита производственная база, получен опыт первых «гадких утят» – и в серию пойдут двигатели, рождающиеся сейчас в КБ Климова, Микулина, Люльки.

Интересно, а можно ли поставить Юмо-4 (подробное описание есть, сам движок с документацией немцы еще не прислали, но куда они денутся?) на Ла-9? Тем более что опыты с различными «ускорителями», по опыту той истории, здесь будут признаны тупиковым вариантом?

Корветтен-капитан Адальберт Шнее.

Подводная лодка U-1505. Норвежское море, 3 июня 1944 г.

От этой миссии не просто воняло – смердело на милю британским дерьмом.

Капитуляция застала U-1505 в Бергене. Последние дни войны были полным сумбуром: куда-то пропал фюрер, а с ним и гросс-адмирал, и штаб ваффенмарине – никто не мог понять, что происходит там, в Германии! Но ясно было, что скоро конец – и оттого лодки 11-й флотилии, к которой была приписана U-1505, застрявшие в базе, в море не выходили. Против англичан – и как тогда после сдаваться в плен? А идти на север, в русскую зону, на съедение Полярному Ужасу – ищите дураков! Ходили, правда, слухи, выдаваемые за разведданные (или разведданные, выдаваемые за слухи), что Ужас сейчас свирепствует в Средиземном море, так что путь на север открыт – но проверять это никому не хотелось.

Восьмого мая пришло сообщение от голландского радиоцентра. Войне конец, всем силам ваффемарине, включая корабли в море, надлежит капитулировать. Подписано было – «Дениц». Значит, наш гросс-адмирал жив? И ничего не оставалось, как ждать своей участи, даже дезертировать было некуда в чужой стране. Теоретически одна территориальная дивизия и береговые батареи могли бы оборонять Берген столь же геройски, как Нарвик, целую неделю отбивавший атаки американской, британской эскадр и русской армии, – но в чем был смысл такого «подвига», кроме как разозлить победителей?

В тот же день город заполонили вооруженные норвежцы, действующие «от лица короля». Не десант, а городские обыватели, вдруг оказавшиеся Сопротивлением и доставшие спрятанное оружие. А 9 мая утром вошли британцы, и сдача гарнизона и кораблей прошла буднично, без эксцессов. Впрочем, сдача первоначально выразилась лишь в спуске германских флагов, даже боезапас не выгружали – затем на причалах и у казарм появились английские караулы. И в экипаже отчего-то стали шепотом говорить, что британцы собираются выгонять русских из Европы, а нас пушечным мясом… а ведь тогда на север пошлют! Что очень не способствовало подъему боевого духа.

Двадцать пятого мая Шнее вызвали в британский штаб. В комнате были трое англичан, двое офицеров и один штатский, и именно он был главным. Сначала британцы поинтересовались, в каком состоянии субмарина, может ли выйти в море. Получив утвердительный ответ, штатский сказал бесцеремонно:

– В таком случае, герр Шнее, мы делаем вам предложение, от которого вы не можете отказаться. Вам предстоит совершить последний поход в русские воды. При успешном возвращении обещаем прощение всех грехов, английское гражданство и пятьдесят тысяч фунтов на банковском счету. Это относится ко всему вашему экипажу, лишь суммы вознаграждения будут в соответствии с чинами. При отказе же – суд за военные преступления, как, например, расстрел в воде людей из экипажа «Лексингтона» возле Нарвика полгода назад. Или выдача американцам, у которых к вам персонально очень большие претензии. Уж поверьте, что тогда выбирать вам придется между расстрелом, петлей и электрическим стулом. Выход в море через трое суток, конкретные указания вам будут даны уже после. И вам не следует бояться русского «Ужаса» – по нашим достоверным данным, он сейчас действительно в Средиземном море. Вам не потребуется прорываться через противолодочные рубежи, а тем более атаковать русский конвой. От вас требуется всего лишь доставить некий груз в заданное место в указанное время – и возвращаться незамеченным. Это очень легкая миссия для такого мастера подводной войны, корветтен-капитан Шнее, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями и мечами и ученика самого Кречмера!

В море вышли 28 мая. «Грузом» оказались шестеро англичан. По документам и легенде, «если ваш корабль будет захвачен русскими», – члены экипажа парохода «Кэрролл», пропавшего без вести, вероятно потопленного неопознанной субмариной близ Исландии неделю назад, о чем было официальное оповещение по флоту – «и, как вы понимаете, герр Шнее, любые ваши попытки утверждать обратное будут расценены как гнусная клевета и ложь в надежде избежать наказания». Гости были одеты как матросы с торгашей или норвежские рыбаки, имели при себе два объемистых тюка и очень тяжелый металлический ящик, заглядывать в которые немцам воспрещалось, и не носили оружия, по крайней мере на виду. Согласно инструкции, их надлежало доставить в указанную точку с координатами близ мыса Варде и передать на ожидающий мотобот с рыбаками, опознавательные сигналы указаны. Ну а после – возвращение за наградой: вот в этой точке, у Фарерских островов, вас встретят британские корабли и сопроводят в английскую базу.

Гости не доставляли особых хлопот – не считая того, что потребовали выделить себе унтер-офицерские места, все рядом, потеснив экипаж. Отсыпались, играли в карты и разговаривали между собой по-русски (языка Шнее не знал, но звучание уловил). А поскольку корветтен-капитан не все время командовал субмариной, а целый год делал карьеру в разведотделе ОКМ, то выводы ему было сделать несложно.

Известно, что русские сейчас активно осваивают север Норвегии, там есть даже их вольнонаемные рабочие, да и их соотечественники-эмигранты в Финнмарке не редкость. А у британцев наверняка там много своих людей среди контрабандистов и рыбаков, так что организовать прием груза и тайную высадку на берег не проблема. И один бог знает, что у этих джентльменов в багаже – может быть, сойдя на берег, они превратятся в русских офицеров, технический персонал или просто рабочих или матросов? Но это совершенно не его, Шнее, проблемы – а вот насколько британцы сдержат свое слово? Известно, как: мое слово – хочу даю, хочу беру обратно. И может быть, у Фарерских островов U-1505 глубинными бомбами встретят – все концы в воду и платить не надо? Или эти перед уходом заложат что-то взрывающееся.

– И не делайте глупостей, герр Шнее. Если вам вздумается пойти по стопам Петера Грау и прочих, из Свободной Германии,^[31] поверьте, что мы тогда сообщим русским такое, что они сами вас повесят. Или выдадут нам.

А, к дьяволу! Выйдя в точку встречи, как только обменяемся сигналами с «рыбаками» – немедленно высаживать эту шестерку с их барахлом в надувной клипербот, погружаться и уносить ноги! И надеяться, что британцы тоже заинтересованы получить в целости лодку XXI серии… если только им U-1508 и U-1509 не достались!

Первые три лодки были настолько сырыми, что их к боевым походам допускать было нельзя, лишь для подготовки экипажей; U-1502 погибла на Балтике в одном из таких учебных выходов в море, без всякой войны, U-1501 осталась в Кенигсберге и, наверное, была захвачена русскими, если не взорвана перед падением крепости; U-1503, все же переданная 11-й флотилии, попалась Полярному Ужасу в первом же походе; U-1506 при непонятных обстоятельствах в Нарвике взята русскими; U-1504 пропала без вести у берегов Португалии; U-1507 в декабре прошлого года сожрал все тот же Полярный Ужас; U-1508 была передана на флот еще осенью и сразу угодила в ремонт, там умудрились запороть дизеля при прохождении курса боевой подготовки, а так как Киль и Бремен тоже у русских, с ней все ясно. А вот U-1509 пришла в марте в Копенгаген, и что стало с ней после, это вопрос. И вроде больше новых лодок ни в 11-ю ни в 12-ю флотилии не передавалось. Если и были еще готовые, то на Балтике испытания проходили, и теперь вряд ли русские с британцами поделятся!

И разве у нас есть выбор, кроме как надеяться, что англичане сдержат свое слово?

Шли с большой осторожностью – сначала отдалившись от берега в океан, и на север, почти по гринвичскому меридиану, а от широты Нарвика лишь под шнорхелем. Несколько раз замечали русские корабли – два траулера, небольшой транспорт и пару «охотников», причем в последний раз показалось, что русские что-то услышали – повернулись на лодку и сбавили ход, но Шнее приказал на малошумном режиме нырять на двести метров и отползать в сторону, буквально не дыша. Был категорический приказ, что до высадки группы любые атаки запрещены, разве что в самом последнем случае самообороны. Проклятый полярный день, приходится опасаться самолетов – а впрочем, лучше они, чем Полярный Ужас, от которого спасения нет!

Вот и бриллианты к моему кресту, подумал Шнее: уже год, как ни один германский подводник не проникал в русские воды так глубоко на восток. В октябре прошлого года – тот неудачник, что после погиб на U-231, вот не могу вспомнить его фамилию, из новичков, получил свой Железный крест всего лишь за сутки пребывания на позиции в ста милях к западу отсюда! А после поспешил домой, радуясь, что цел – чтобы через два месяца все же попасться Ужасу у острова Медвежий. Господи, хоть я раньше в тебя не слишком верил, помоги – до точки встречи осталось тридцать миль, пять часов хода! Ну, а там выбросить этих, и назад!

Кстати, надо бы и осмотреться на месте. Дизеля стоп, перейти на моторы, шнорхель убрать, оставаться на перископной глубине. И тут раздался крик акустика:

– Пеленг 260, командир, это он! Я ясно слышал! Теперь тихо, он подкрадывается!

Вниз! И немедленно – однажды спаслись на предельной глубине, может быть, поможет и сейчас? Хотя надежда малая – если Ужасу не нужен воздух, он возьмет нас измором. Мы будем ползти на моторах, сутки, двое, трое, на сколько хватит воздуха и заряда батарей, и утешать себя тем, что, возможно, Ужас нас потерял. А когда станем всплывать, то получим торпеду. Штрель у Нарвика спасся лишь тем, что база была близко и Ужас занялся эсминцами. Нам же не уйти никак – он видит и слышит гораздо лучше, намного быстрее и может стрелять под водой. Ну почему конструкторы рейха не создали столь совершенного подводного убийцу?

– Отмените ваш приказ, герр Шнее, – в руке англичанина был пистолет, – приказываю вам немедленно всплыть и высадить нас в шлюпку. А дальше нам придется на веслах – но думаю, что сумеем.

Приказываю? Я тут командир! И нас сейчас будут топить, кретины!

– Идиот! – заорал англичанин. – Это корыто и все ваши жизни, вместе взятые, не стоят успеха нашей миссии! Если мы не сумеем помешать, русские построят еще много таких сверхсубмарин и станут подлинными владыками морей! Вы не хотите отомстить Сталину за своих погибших товарищей, да и за себя, черт возьми? Хотите сдохнуть напрасно? Немедленно всплывайте и дайте нам всего одну минуту – надуть шлюпку, погрузиться и отчалить! А после делайте что хотите, лишь бы увести русских подальше и чтобы они не поняли, что вы делали на поверхности! Если он стреляет с глубины, то бот не увидит! А потом – я буду молиться за ваши души! Или мы сдохнем все, без всякой пользы для цивилизованного мира!

Остальные британцы были тут же – и с оружием в руках. Готовы начать боевые действия прямо здесь, в ЦП субмарины, и с выражением лиц тех, кому абсолютно нечего терять. Нельзя сказать, чтобы Шнее испугался – но энергия англичанина как-то заразила и его. И какая была альтернатива – с высокой вероятностью медленно и мучительно помирать в глубине, без возможности ответить? Или все-таки успеть нанести свой удар!

Моторы на полный, рули на всплытие! Глубомер показал, что рубка уже вышла из воды. Продуть среднюю! Тотчас открыли люк, и англичане буквально вылетели наверх вместе с тюками. Клипербот был уложен в ограждении рубки – его можно было очень быстро раскатать и дернуть за шнур, открывая клапан воздушного баллона. Если не снесет встречным потоком, пока гасится скорость – ну, это уже проблемы британцев! В позиционном положении наружу лишь рубка, продувать носовую и кормовую группу цистерн выхлопами от дизелей, чтобы всплыть полностью, нет времени. Как и тратить на продувание воздух из баллонов – если Ужас загонит нас на глубину, нам потребуется каждый литр. Лодка «тяжелая», а на поверхности волна в метр-полтора, и трудно же будет англичанам выгребать на низко сидящем боте, и сухими не останутся – и положение их немногим лучше, чем просто плавать в спасжилете, особенно если волну еще разгонит. Если за полсуток не подберут, покойники с вероятностью процентов семьдесят, вода ведь ледяная, ну а за сутки и девяносто процентов – вот только у нас, если Ужас возьмется серьез, и малого шанса выжить нет! Если только не поможет то, о чем рассказывал Штрель!

Что ж, U-1505 погрузилась на двести метров, моторы в малошумный, режим полной тишины, как при бомбежке глубинками. Неужели оторвались? Но нет – акустик крикнул:

– Торпеды в воде! Идут на нас!

Вниз! Штрель со своей U-1506 спасся потому, что русские торпеды взрывались как раз на глубине двести. Ниже – спасение!

Проскочили глубину 250, подходим к тремстам. Корпус лодки трещит. А торпеды все ближе – русские тоже учли опыт того боя? Господи, прими наши души – мы были честными солдатами Германии!

Они умерли быстро – хотя обе торпеды не попали, а взорвались в пяти-восьми метрах. Радиус сработки неконтактного взрывателя – это было еще хуже: «водяной молот» ударной волны легко проломил корпус субмарины, а ворвавшаяся внутрь вода под давлением в тридцать атмосфер смяла переборки, как картон. Это случилось за полминуты до того, как должен был взорваться оставленный англичанами заряд в том самом железном ящике, так и лежащем в ограждении рубки – ничего личного, разумная мера предосторожности. И обломки U-1505 рухнули на дно, на шестисотметровую глубину, чтобы лежать там до скончания веков.

Затем место боя, в сотне метрах от поверхности, пересекла огромная сигарообразная тень. И растворилась в море без следа.

А наверху в резиновой шлюпке шесть человек работали веслами, пытаясь согреться. Поскольку в процессе погрузки искупаться пришлось всем, лодка уже уходила на глубину. И утопили один из тюков – второй, менее плотный, с одеждой и легким снаряжением, остался плавать, и его втащили в шлюпку.

Операция будет продолжена, несмотря ни на что. Ведь англичане – очень упрямый народ!

Лазарев Михаил Петрович.

Подводная лодка «Воронеж»

Мы вышли из Специи 22 мая. С полным парадом – до Гибралтара нас сопровождал «Ворошилов» и эсминцы. Немецких лодок на Средиземке быть уже не могло, Балеарская флотилия капитулировала – но вот союзники могли устроить любую подлость, особенно в узости пролива и зоне малых глубин, где атомарина связана в маневре. Отбомбятся по «неопознанной» подлодке, принесут извинения – и что тогда? Нет, под эскортом спокойнее! И именно потому, что нет войны – тогда бы мы как раз прошли спокойнее: топи их всех, стреляй первым, и вперед!

Причем американцы явно что-то замышляли. За две сотни миль до Гибралтара нас сопровождали их эсминцы – шли мирно, в стороне, параллельным курсом, но активно работали гидролокаторами. Но вряд ли могли слышать нас с восьми миль, а тем более засечь отраженный сигнал. И в самом проливе нас ждал «комитет по встрече» – еще эсминцы, судя по акустике, новейшие, «самнеры» или «флетчеры», и что-то крупное, вроде тяжелого крейсера. А у нас самая главная опасность к западу – отмель у Танжера, где глубина всего полсотни, для нас это как акуле ванна. Мы ход убавили до совсем малошумного, десять узлов, и почти под днищем «Ворошилова» держались – а американцы обнаглели совсем: впереди идут, слева, справа, за кормой, как конвой. У нас все на боевых постах по готовности один, на случай, если начнется – что любви к янки среди экипажа ну совсем не добавляет! Как изрек наш замполит Григорьич, считайте для нас это первым сражением холодной войны, когда еще не стреляют пока, но это поправимо и очень относительно. Говорили ведь в веке семнадцатом, восемнадцатом – «нет мира за этой чертой», то есть без разницы, мир в Европе или нет, но вот в дальних морях если встретятся, например, британцы с испанцами, то залп всем бортом, а затем сабли в зубы и на абордаж. Времена давние – а кто «Курск» потопил, сволочи? И вообще, хотя нападение на военный корабль в мирное время считалось «казус белли» однозначно, но под водой своя специфика, сгинул кто-то в море без следа, и ищите улики! Особенно в «зоне ответственности» тех, кто себя считают хозяевами мира. Так что хотя теоретически мы могли сейчас, после Победы, домой хоть в надводном положении идти, не скрываясь, у всех на виду, – но под водой, как на войне, гораздо спокойнее и безопаснее. Ну, нет сейчас у союзников средств, чтобы нас в открытом океане обнаружить и активно преследовать, а от любого их патруля мы легко уклонимся. И ход под водой у нас побольше – так что неделя с небольшим, и дома. А там будем решать, что нас ждет: то ли активная помощь в строительстве нашего атомного флота, то ли Тихий океан. Япония не капитулировала пока, – а у нас на рубке пока лишь цифра «92», не хватает до трехзначного числа официальных побед.

А ведь звоночки уже были, еще на севере заметил, перед уходом в Средиземку. Пока что у нас с самураями не просто мир, но и пакт о ненападении, – но замполиты уже рекомендуют личному составу читать «Порт-Артур» Степанова, вышедший в сорок втором – причем что интересно, Сталинскую премию получивший не после войны, вот зацепился мне в памяти этот факт^[32], а в этом, сорок четвертом! Вероятно, вождь тогда решил самураев не дразнить, ну а здесь подумал, что моральная подготовка важнее, а японцы – что они сделают? Ну, и разговор был еще прошлогодний насчет нашего возможного перехода по Севморпути.

Двадцать четвертого мая прошли Танжер и еще на запад. Дальше – действуем по плану Б, как с товарищем Басистым, держащим флаг на «Ворошилове» обусловлено. Короткий обмен условными сигналами по ГАС – и два эсминца, «Сообразительный» и «Способный», устремляются вперед, разгоняясь до тридцати узлов. А мы за ними, на глубине – будет Сирый снова ворчать, что корпус и машины нагружаем, ресурс расходуем, но тут никак нельзя иначе, чтобы и скорость, и бесшумность была. Американцы не поняли или поздно сообразили, что происходит – перекрыть нам дорогу уже не успевали. Ну и, конечно, эсминцы своими винтами напрочь глушили картину американской акустике – не умеют еще в этом времени разбивать спектр сигнала на частоты и вытаскивать по второй – третьей гармонике – тут компьютерный анализ нужен.

Проскакиваем под носом у правофлангового «самнера», в трех милях, пересекая его курс. Вот только между нами – «Способный». А дальше, как обговорено, эсминцы еще через пять миль отворачивают к эскадре, ну а мы уходим в океан, курсом не норд-вест, а почти чистый вест. Успеваем еще и пересечь курс тем, кто спешит слева – ну вот, теперь все вы у нас за кормой, нас не видите и не слышите! Когда становится окончательно ясно, что американцы нас потеряли, уменьшаем ход и отворачиваем на курс 280. Глубина сто, ход двадцать один узел.

А еще через час Серега Сирый доложил по «Лиственнице»:

– Командир, ЧП! Утечка радиации на первом, сейчас ищем, где. Если уровень будет расти, а обнаружить и локализовать не удастся, прошу разрешения срочно глушить первый реактор с переключением ТГ обоих бортов на второй. Ориентировочно сбросим ход до двадцати – двадцати одного узла. Или рискуем превратиться в К-19.

Вот не было печали! Если трещина в арматуре первого контура, то это не только в походных условиях, но и вообще в этом времени не лечится! Зная Серегу, хорошо понимаю, что он без нужды панику гнать не будет.

– Разрешаю при необходимости глушить первый, с уведомлением в ЦП.

Только спокойствие – и думать, что делать дальше. С ГАК докладывают, американцы усиленно ищут нас к осту и норд-осту – слышны шумы винтов не меньше десятка эсминцев и работа гидролокаторов. Эскадру «Ворошилова» уже почти не слыхать, по плану должны лечь на обратный курс и сейчас уже втягиваться в Гибралтарский пролив. Но можно еще всплыть под перископную, поднять антенну и подать сигнал – вернутся, встретят, сопроводят. Опять через строй янки, с возможными провокациями – и что важнее, застрянем мы тогда в Средиземке капитально. В то время как на Севмаше мы будем куда нужнее, хотя бы как наглядное пособие, да и шанс на ремонт там есть, хотя и небольшой. В принципе и на одном реакторе наши ходовые качества лучше, чем у любой из подлодок этого времени… ну, а если и второй накроется, тогда песец! В отличие от К-19, здесь помощи ждать неоткуда, свои берега и базы далеко!

Решаю пока следовать прежним курсом. Хотя бы пока уберутся американцы и обстановка не ухудшается. Запросить бы Сирого – но сдерживаюсь, зная, что наш мех, командир БЧ-5 от бога, сейчас делает все, что только возможно, и доложит немедленно, как только что-то прояснится.

Устал корабль – железо сдает. Если посчитать, сколько мы в походах с июня сорок второго, два года уже здесь – да тут дизельные лодки с такой интенсивностью не гоняли! Это хорошо, что мы сюда ухнули прямо после капитального заводского ремонта там, в 2012-м, и что Серега Сирый – это лучший мех, какого я знаю, в своем заведовании царь и бог, буквально месяцами не покидает отсек, не давая покоя комдивам и групманам. И пытались ведь еще в сорок третьем подготовить из местных товарищей людей на подмену, даже практику у нас проходили… и вроде получалось, даже ходили с нами в боевой поход к берегам Норвегии! Но тут наш «жандарм» Кириллов воспротивился – поскольку привлеченные товарищи допуска к нашей главной тайне не имели, а ведь запросто могло выплыть в разговоре – и нашим напряг, в чужом присутствии лишнего слова не сказать, вы так в процессе службы, когда с лодки никуда, попробуйте! И страшно представить, что будет, когда у людей психика начнет сдавать – пока же, по моему впечатлению, сначала ощущение войны помогало, а сейчас чувство причастности к радикальному изменению истории: уже невооруженным глазом видно, насколько этот мир на тот похож не будет – вот представляю, что проваливаемся мы сейчас таким же манером назад в 2012-й… Ой, как отписываться будем, где болтались, куда боезапас дели, включая спецБЧ, где прикомандированный спецназ потеряли? Так представляю я это – и не хочу назад! А охота большая мне посмотреть, что здесь через сорок, пятьдесят лет получится – сколько я проживу? Вообще долгожители в роду были – бабушка умерла трех месяцев до ста лет не дожив, а двоюродный дед в восемьдесят два года был как крепкий шестидесятилетний мужик – на даче бревна ворочал, по лесу за грибами бегал, молодым не угнаться, и в шахматы у меня выигрывал, ясный ум и память без тени маразма. И умер глупо, на даче о ржавую железку оцарапался, и пока в Питер сам машину вел, из Псковской области, да еще не сразу к врачу – заражение крови, уже не спасли… да и медицина была тогда поганая, в девяностые, если ты не олигарх. Значит, наследственность есть здоровая – вот услышать бы в августе девяносто первого здесь: «В СССР все спокойно», – и можно к господу в рай. Ну что ж там Серега, неужели песец пришел и хвостиком машет?

– Центральный, нашли! – голос Сереги в «Лиственнице». – Слава богу, на отключаемом участке. Уже перекрыли, перебросили по схеме. Но рекомендую первый реактор не более чем на шестьдесят процентов, ну кроме случаев «жизнь или смерть». Иначе не могу ручаться, что еще где-то не полетит. Придем на Севмаш, надо всю арматуру, где доступно, просветить рентгеном.

– Принято! – говорю. – Серега, ты скажи честно, доедет или не доедет? Еще можно повернуть, хотя это будет ну очень не в масть. Выдержим восемь суток или нет?

Сирый молчит секунду, затем изрекает:

– Командир, я считаю, этот поход мы дойдем. Но следующий – лично я никаких гарантий дать не могу. И на всякий случай радируй, чтобы нас могли в случае чего где-нибудь у Нарвика встретить.

– Люди как? Медицинская помощь нужна?

Это не жестокость, а необходимость. При аварии на подлодке техника важнее – потому что если с ней песец, погибнем всем экипажем. Чтобы корпус был цел и машины тянули – ну с остальным дома разберемся!

– Все в строю, – отвечает Серега, – но бэры схватили, немного, пьем молоко. Надеюсь, обойдется! Сейчас утечки нет, проводим деактивацию отсека.

Хромаем через Атлантику, удается держать двадцать узлов. На связь вышли 26 мая, проходя широты Бискайского залива. Как положено, отправили, дублировав, сжатый «пакет» сообщения, оставались на перископной, чтобы принять ответ – и уже через пять минут вместо дома поймали сигнал самолетного радара, пришлось нырять – может, это было совпадением, но проверять не хотелось. Несколько раз обнаруживали корабли и суда, уклонялись на безопасной дистанции. Двадцать девятого мая преодолели Фарерский барьер, пока еще не рубеж ПЛО, оборудованный по всей технической мощи конца века, но наиболее узкое место Атлантики между Британией и Исландией, меньше тысячи километров, да еще и мелководье, и острова посреди. Число противолодочных патрулей, или, по крайней мере, тех, кого мы из-под воды сочли за таковые, впечатляло – в пределах слышимости нашей акустики почти все время кто-то был. От кого англичане держат оборону, если немцы капитулировали все?

Утро 30 мая – мы наконец в глубоководном Норвежском море. Вышли на связь, и на этот раз дождались ответа – «квитанция» о приеме немедленно, а еще через пару минут сводка оперативной обстановки и запрос о наших дальнейших намерениях. «Грозный», «Гремящий» и «Сокрушительный» готовы выйти из Нарвика нам навстречу. И, вот пропустили мы уже, еще 27 мая наш транспорт «Луга», следующий из США, готов был оказать нам помощь в точке западнее Ирландии, – а какая от торгашей могла быть помощь, кроме как экипаж снять и лодку затопить? Ну и союзники тоже отметились – официально заявили, что готовы при необходимости принять нас в одной из британских баз, если последует таковая просьба. Не дождетесь – успокоили штаб, что пока ситуация под контролем (неделю продержались, еще пару-тройку суток сможем), так что идем в Полярный, по исходному плану. А «союзники» нехай к Нептуну идут – с такими друзьями и врагов не надо!

Первого июня прошли мимо Нарвика на север. Это была уже зона ответственности нашего СФ, и чужакам сюда доступа без нашего разрешения не было – Северный флот в эту войну, не без нашей помощи, заставил всех очень себя уважать! Мы прошли даже с опережением графика – оказавшись, как выяснилось, гораздо восточнее нашего предполагаемого эскорта. На запрос с берега ответили – пусть встречают нас у Печенги. Второй реактор работал как часы, и наибольшей опасностью казались немецкие донные мины на мелководье. Еще, согласно сводке, за май в зоне СФ были обнаружены и уничтожены две немецкие подлодки, отказавшиеся сдаться (согласно требованиям капитуляции, следовать в надводном положении в ближайший советский порт, подняв белый флаг). Хотя на что рассчитывали немчики, сунувшись в наше море, понять было сложно – очень может быть, что они действительно шли сдаваться, но, не доверяя, пытались уклониться от наших самолетов и кораблей, тем самым обозначив себя врагами.

Второго июня получили сводку – в районе по нашему курсу обнаружена неопознанная подлодка. Снова немцы, или опять заклятые «союзники» без спроса лезут? Ну, не взыщите, если попадетесь, вас же предупреждали! Хотя мы и «хромые» сейчас, но вас сделаем!

К вечеру 2 июня (время суток уже понятие относительное – полярный день!) с ГАК доложили – цель обнаружена. Лодка под РДП, идет к нашему берегу. На срочный запрос пришел ответ, что наших лодок тут нет и быть не может. Мы сообщили, что в помощи пока не нуждаемся – одну субмарину сделаем сами, а получить по ошибке «дружеский огонь» совершенно не хотелось. И кто же такой наглый – фриц-отморозок, кто еще не навоевался, или нерешительный, долго болтался в море, наконец дозрел сдаться, но боится, что его потопят, или вообще союзник-шпион?

– Цель опознана, двадцать первая!

Идем следом, дистанция шесть миль. Хотя акустика у «тип XXI» по этому времени очень хорошая, но фриц под РДП, а не моторами – гремит дизелями на все море, мешая своей же ГАС. И «мертвый сектор» прямо за кормой, который перекрывают свои же винты. РДП, он же шнорхель, от авиации маскироваться хорош, от субмарин-охотников не только не поможет, а еще и повредит. И что с тобой делать, гость непрошеный? Сдаваться ты бы в Нарвик шел – значит, враг? И какие же твои намерения?

– Цель опознана, уточнение. Конкретный фриц, что у Нарвика американцев топил.

Ага, а мы с глубины слушали. Как ты там их не только топил, но и спасавшихся расстреливал! Значит, дело ясное – фашист-фанатик! Решил напоследок еще кого-нибудь… а ведь могли немцы и знать, что мы в Средиземке и на севере нас бояться не надо! Вот и полез, чтобы торпеды домой не везти – а после с чистой совестью англичанам сдаваться. Только я тогда еще конкретно тебя пообещал утопить! Ну, вот ты мне и попался!

– Михаил Петрович! – вмешивается Кириллов (бессменное наше «око государево»). – Сколько я представляю ваши и его боевые возможности, предложение сдаться ничего не изменит? Все же «двадцать первая» – это ценный трофей. Жалко топить сразу.

Ну что ж, это можно. Берем вправо, отрезая врага от берега, и на скорости восемнадцать подвсплываем на глубину полста, и сразу вниз. И еще короткий импульс ГАК в активном по цели. Если фриц все поймет правильно, то сейчас всплывет, поднимет белый флаг, и курс в ближайшую советскую базу! А если попробует скрыться – что ж, мы честно предупреждали!

Всплыл. Даже жалко, что не добавится еще единичка к нашему счету. Нет, снова погружается! И пытается спрятаться, перешел на малошумный ход (у «двадцать первых» для того были особые маломощные электромоторы). От акустики этих времен помогло бы – но мы его с трех миль слышим отлично!

У Бурого в БЧ-3 все уже готово. Условия стрельбы простейшие, цель с малым ходом, на небольшой дистанции – даже полный залп тратить жаль. Пуск две торпеды, еще две готовы на маловероятный случай промаха. Но не промахнулись! Два взрыва, звук разрушения корпуса – девяносто третья официальная победа у нас на счету!

А после, как положено, всплыли под перископную. Осмотр ничего не дал – впрочем, там развело волну, и мелочь, вроде плавающих обломков, заметить было нельзя. Выдвинули антенну, доложили о бое на берег. Получили ответ, что подойдут катера МО, осмотрят район. Ну и нам дальше тут делать нечего!

Четвертого июня были встречены «Куйбышевым» и «Урицким», и еще через полсуток вошли в Полярный. И я докладывал командующему вице-адмиралу Головко о завершении нашего Средиземноморского похода. Двадцать три официальные победы – последняя, уже здесь, вчера! Корабль имеет неполадки по БЧ-5, ограничивающие боеспособность, потерь в экипаже нет.

Затем в присутствии комиссии из технического отдела СФ решали, что делать дальше. Прибыла с Севмаша бригада сварщиков, привезли баллоны аргона, – но все взвесив, решили, что лучше пока не трогать, дойдем до Молотовска самостоятельно. Взяв ремонтников на борт, 7 июня в сопровождении тех же двух эсминцев, а также спасательного судна «Юпитер» и двух тральщиков вышли из Главной базы, следуя в надводном положении. Одиннадцатого июня без нештатных ситуаций прибыли в Северодвинск.

А дальше был разбор полетов. И по части Курчатова и команды с «арсенала два», и по части нашего «жандарма» комиссара ГБ Кириллова и моей Анны Петровны. И то, что ждало меня после в Москве, в Наркомате ВМФ.

Анна Лазарева.

Северодвинск, 11–16 июня 1944 г.

Ассоль встречала своего капитана лишь однажды. А я – уже третий раз.

И столько же – провожала в море, всего за год. Поставят ли когда-нибудь памятник женам моряков? Видела на фото, что в той истории будет – в Ленинграде, у Нахимовского училища, напротив «Авроры», поставленной на вечную стоянку. Девушка в развевающемся платье, под ногами будто волна, и чайки реют вокруг.

Если бы я была той самой, Бегущей по Волнам, владела бы волшебством, чтобы корабль моего самого дорогого человека всегда возвращался домой без помех! Хотя – а чем мы слабее, просто сила наша другая: знать наше будущее и иметь возможность его изменить. Чтобы здесь Северного полюса достиг атомный ледокол «Иосиф Сталин». А в СССР в 2012 году праздновали 7 ноября, а не какой-то День народного единства. Господи, ведь даже тот, кого я сейчас под сердцем ношу, успеет уже состариться… мы сейчас как герои романа Ефремова, экипаж звездного корабля, отправляющегося к далекой планете – лишь дети и внуки их увидят цель!

Только не плакать! На меня же все девчонки смотрят! И называют между собой Стальной леди, отчего-то на английский манер, и даже «адмирал», не «адмиральша», что было бы естественнее. Пример с меня берут, стараются подражать во всем. За редкими исключениями – но о том разговор отдельный.

А я чуть не разревелась, когда узнала, что на К-25 что-то случилось с реактором! Поскольку очень хорошо представляла, что такое радиация – бывая на Втором Арсенале (у Курчатова) едва ли не чаще, чем на заводе, особенно когда корабля моего адмирала там нет. И вот в Бога не верила – а молилась: Господи, если ты есть, помоги хоть ты, чтобы вернулись наши живыми и здоровыми! Но в церковь не ходила, конечно – просила так, чтобы никто не видел и не знал. Я ведь комсомолка, как иначе?

Затем из Полярного сообщили: дошли нормально, и больных на борту нет. А еще через четыре дня – чтобы мы ждали и готовились! Я не то что дни – часы и минуты считала, и, наверное, не я одна. И вот, встречаем.

Как было в прошлом сентябре – лишь провожали мы тогда, и вот запомнилось по-особому. Лето, но холодно еще, чтобы в одном платье, север все же – и отличный повод надеть не алые шарфики и платочки, а накидки-пальто («летучая мышь», из моды будущих времен, но о том знаю только я), наши «алые паруса», как в тот сентябрьский день. Погода лучше, чем тогда – дождя нет, солнце светит среди редких облаков, но ветер довольно сильный (а впрочем, безветрие тут редко бывает), треплет наши накидки, вздувает, как настоящие паруса – но это даже красиво, я свою нарочно еще и расстегнула по бокам, чтобы развевалась больше, и мой адмирал узнал меня среди всех – а что прохладно, перетерплю!

А после, когда К-25 пришвартовалась и было сделано все, что должно было сделать с технической и официальной стороны, и экипаж наконец сошел на берег… Если бы Михаил Петрович остался на борту – я ж все понимаю, командир не всегда может покинуть свой корабль, когда хочет, – то я сама готова к нему туда, ну чем я хуже Ленки, которая умудрилась на К-25 побывать дважды, а я еще ни разу, хотя все допуски у меня есть. По трапу спуститься – так я пока еще в отличной физической форме, даже на русбой хожу, хотя ребята и девчонки предупреждены и приемы на мне лишь обозначают. В санчасти сказали, четвертый месяц, ну да, как раз с февраля – но пока живот совсем не заметен, и в прежние платья влезаю свободно… правда, и шила я их с запасом, чтоб на талии пояском стянуть. Нет – вот идет мой адмирал! И повисла я у него на шее, и целовались мы – а чего стесняться, кругом все так же, и все ведь свои, все понимают!

Целых четыре дня были нашими. Тоже занятые делами – тут и подробный доклад в Москву, и обследование корабля целой командой с Арсенала, и дядя Саша, ой, товарищ Кириллов меня взял в оборот – нашел, что в той истории с «мистером Доу» я действовала грамотно. Кстати, мистер этот уехал, больше не совершая ничего предосудительного, не был замечен абсолютно ни в чем. Что настораживало еще больше – значит, есть тут у англичан кто-то еще, ну а «мистер Доу», сделав свое дело, просто отвалил. Проанализировать все движение информации, кто что знал, кому мог сообщить – без компьютера и наглядной графической модели, тут же выдающей все эти связи, я бы не справилась! И самое поганое, что ничего так и не нашли!

– Если это СИС, а не УСО, то у них манера другая, – сказал дядя Саша, – они не торопятся и на форсированный вариант идут лишь в совсем крайнем случае. Зато они ничего не забывают и не упускают, анализируют на косвенных, ищут подтверждения и могут составить правдивую картинку, даже близко и не подходя! И на диверсии обычно не отвлекаются, очень редко прибегают к активным действиям – лишь сидят тихо, себя не выдавая, и собирают сведения по крупице. Выводы, товарищ старший лейтенант ГБ?

– Слабое место – связь, – отвечаю, – ведь должны они добытое куда-то передавать, или между собой делиться, чтобы собрать картину из осколков? И если они так въедливо цепляются к любой мелочи, то… Лишнее подбросить, ну как в этом рассказе из будущего про «маузер Папанина». Если они не могут знать, что именно надлежит отбросить, все стараются учесть?

– Хвалю! – сказал дядя Саша. – Вот так и работай. Но впредь, как ты сказала, «рассказ из» не допускай – мало ли кто случайно может услышать? Даже не обязательно враг – как тогда, с «африканскими алмазами». Кодовое слово ты знаешь, его и употребляй, даже между своими. Потому что, чувствую, ничего еще не закончено с Победой. Что-то происходит… непонятное. И боюсь, что мы, избегнув капканов того пути, свернули на дорогу совершенно нехоженую, где вилы свои, не менее опасные. В общем, делай, что должно, и не расслабляйся – а я прослежу и сверху тебя прикрою.

Загадки полные. Но все же хорошо, что при всем том каждый день мы с Михаилом Петровичем видели друг друга часто, и не только с вечера до утра, а и выгадывали от дел время, хоть час, полтора, на прогулки вместе, как прошлым летом. Погода такая, что в четырех стенах сидеть не хочется, и поблизости, сразу за проходной, между заводом и Первомайской стало уже что-то на парк похожее, аллеи и дорожки появились, даже скамейки поставили. Свежий воздух, простор, так легко на душе – идем, разговариваем или просто за руки держимся, хорошо так, когда даже слова не нужны. И ничего, что там ветрено от моря, с меня шляпку сдувает – с Михаилом Петровичем я никогда косынку или беретик не надену. Ветер вдруг налетит, заставит меня держать подол, сорвет мою шляпу, покатит колесом по земле, – а мы лишь улыбнемся друг другу и вместе следом поспешим, рук не разнимая. Ну, не все же время чинно и спокойно идти, в жизни и непогода бывает тоже! А шляп я просто носить не умею – наверное, тут какие-то секреты есть, чтобы так часто и легко не слетала? Но ведь не спросишь о том у «мистера шимпанзе», кто нас модным товаром обеспечивает?^[33]

Мой адмирал говорит, я на актрису похожа, что Тимиреву играла, а когда в шляпке, то и вовсе не отличить. Я даже, когда фильм смотрела на компьютере, кадр останавливала и на себя в зеркало глядела, сравнивала, в шляпе и без нее. Но тот из фильма все же враг был, сколько он людей в Сибири замучил и расстрелял! Однако же как Тимирева, тоже Анна, его любила, это уважения заслуживает, и ведь в отличие от «морских» сцен, которые у Михаила Петровича вызывают лишь усмешку, про любовь их там показано, как в жизни было! Хотя если она врага любила – значит, сама… Нет, ведь ее наша советская власть ни в чем не обвинила, а значит, врагом не считала! И вообще, это лишь внешний образ, и смотрится красиво, мне идет, и моему адмиралу нравится. А про шипение таких, как наша «попадья», за моей спиной – что вырядилась, как фифа ходит! – да кто она такая, чтобы мне указывать? Ой, разозлюсь, и вылетит она отсюда завтра же, есть у меня такое право! Но если и впрямь горе у нее, да и говорят, она расчетчица хорошая, тоже бывшая студентка ленинградского универа, только с мехмата, а не иняза, сама из Пскова, что под немцами был… Ладно, пусть шипит, если ей так легче, с меня не убудет!

А шестнадцатого прилетел сам товарищ Пономаренко. И был у меня с ним очень серьезный разговор.

Сначала Пантелеймон Кондратьевич с дядей Сашей о чем-то говорили, в кабинете закрывшись. Затем меня вызывают. И сразу вопрос – намерена ли я на службе остаться? Поскольку война кончилась – и как замужняя, да еще и в положении имею полное право быть демобилизованной, и совет вам да любовь.

А что я умею в мирной жизни? Сплошная недоучка в свои двадцать два года – незаконченный иняз ленинградского универа, здесь по верхам нахваталась по кораблестроению и атомной физике, – но явно не имею таланта к чистой науке! Могла бы без проблем на третий курс восстановиться с сентября – но куда мне, если в ноябре у меня срок подойдет? И мне в Ленинград, когда мой адмирал на севере… хватит уже с меня практики с носителями языка на всю оставшуюся жизнь! Но и стать лишь женой и матерью после того, что узнала – да я же не вынесу просто, думая постоянно, а вдруг через сорок, пятьдесят лет и тут «перестройка» с капитализмом настанут?

Нет, не хочу! Чтобы тот, кто через пять месяцев родится, и в бандитском капитализме жил, а его дети, мои и моего адмирала внуки – как там в этой песне, что мне в душу врезалась. Жаль, что сейчас ее петь нельзя, не поймут, чтобы твой сын не родился «кяфиром», чтоб твою дочь в гарем не продали. Чтобы твой сын не сидел в каталажке, чтобы твою дочь не снимали с панели. Это моих детей – да я убивать буду, насмерть встану, чтобы такого не случилось! И уж тут я кое-чему обучена, умею! Если знаешь, что твой мир рухнет, все равно через сколько лет – двадцать, пятьдесят, сто – как с этим жить?

– Хотела бы остаться, – говорю, – еще месяца два в нормальной форме буду, после придется отпуск взять, но лишь на время! А там видно будет – какой фронт окажется главным.

Вижу, переглянулись Пантелеймон Кондратьевич с дядей Сашей. А вот интересно, что за интерес тут, на Севмаше, у товарища Пономаренко? Он ведь теперь член Политбюро, курирует идеологию и пропаганду, а кроме того, остается главой советских партизан – которых сейчас переименовали в войска осназ НКВД (не путать с армейским осназом), вычищают лесную мразь в Прибалтике, Украине, Польше, Югославии. И война эта едва ли не столь же трудна, как совсем недавно против немецких оккупантов – но куда менее почетна и известна.

– Это хорошо! – сказал Пантелеймон Кондратьевич. – Поскольку есть у меня к вам особое поручение. Всего лишь съездить в одно место, посмотреть, запомнить и доложить. Ваше непосредственное начальство не возражает, Александр Михайлович? – Тут дядя Саша кивнул. – Возьмите.

Он протянул мне новенькое удостоверение. Мое имя, фотография, все печати – подтверждающие, что предъявитель сего, Лазарева Анна Петровна, является инструктором ЦК ВКП(б) и помощником завотдела по идеологии, секретаря ЦК и члена Политбюро Пономаренко П.К.

– А с комсомольского учета, Аня, вам придется сняться. Поскольку теперь вам положено быть членом ВКП(б) – в кандидатский стаж зачтено полтора года руководства прикрытием в «Рассвете», рекомендации я написал и товарищ Кириллов. Так что – вручаю.

Партбилет. И напоследок – удостоверение капитана госбезопасности, последнего образца, уже не ГУ ГБ НКВД, а отдельного наркомата, НКГБ – знаю, что такие пока лишь в центральном аппарате выдаются, а на местах, взамен старого, только как знак особого доверия. И мне уже следующее звание присвоили, за какие заслуги? Равное, по уставу, армейскому подполковнику^[34].

– В интересах дела. Поскольку вам надлежит ни во что не вмешиваться, даже если то, что вы увидите, покажется вам совершенно недопустимым. Лишь все увидеть, запомнить и написать доклад. Который после ляжет на стол… А может быть, и нет.

Мы встретились взглядом, и я поняла, что Пантелеймон Кондратьевич чем-то очень озабочен и даже напуган. Да что же это творится такое, в мирное уже время, после Победы? И отчего именно я – у товарища Пономаренко должен быть целый штат помощников, порученцев, агентов на местах, чтобы предоставить члену Политбюро всю необходимую информацию, по первому его запросу. И что за место, куда мне предстоит… явно не зарубежье, если «не вмешивайтесь», это странно выглядело бы на чужой территории?

– Всего лишь город Киев, – сказал Пантелеймон Кондратьевич, – и официальное поручение у вас будет… а впрочем, легенду вам мы еще продумаем, чтобы вы сумели увидеть всё. Всё, что должен был бы увидеть я сам – но мне туда нельзя! Для всех там я категорически не могу вырваться из Москвы, даже на один день. Но все должны быть уверены, что могут сообщить вам все, что хотели бы передать мне!

Еще страннее и сложнее. Я не отказываюсь – но должна знать все, необходимое для выполнения задания. Поскольку вид у товарища Пономаренко был такой, словно он приказывает мне прыгнуть с парашютом в тыл врага!

– Перестройка, твою мать! – вдруг рявкнул Пантелеймон Кондратьевич, стукнув по столу кулаком, как после выпитого натощак стакана. – Не в восемьдесят каком-то, а сейчас. Согнули мы историю через колено, …! Вот только куда? Слова правильные – возврат к ленинским нормам, демократический централизм, гласность, коллегиальность, национальное самоопределение! И не враги – нашлись в партии отдельные товарищи… а может, и не отдельные… Что в Кремле, это тебе знать не надо – довольно лишь, что, по замыслу, начаться должно на местах! Национальная реформа, о которой товарищ Сталин еще в прошлом году объявил – а сейчас вот аукается! Казахстан, Белоруссия – там вроде под контролем, хотя будем еще разбираться. Даже Прибалтика – не страшно. Но вот на Украине… Те, кого я по двадцатым знал еще по комсомольской работе, по службе в РККА – и во враги? Ты понимаешь, отчего мне нельзя туда – я ведь после не только перед товарищем Сталиным не отмоюсь, а и впрямь поколебаться могу! Ну, а с тебя не только спрос малый, выслушать и передать – но и официально будет, вот товарищ Кириллов в свидетели, что ты задание госбезопасности выполняла, вывести этих… на чистую воду, разоблачить, тебе-то они никто, ты с ними из одного котла не хлебала! Но главное, вот ты многого набралась уже из той истории, мыслишь и смотришь уже наполовину, как человек оттуда. Значит, увидеть и понять сможешь то, что другой посланец пропустит. Мне же понять надо, кто ссучился, а кто просто по дури. Но боже тебя упаси спорить, переубеждать – лишь улыбайся и запоминай, а разговаривать после уже я сам буду, с каждым по отдельности и на своей территории!

И товарищ Пономаренко налил себе из графина, стоящего на столе, и выпил залпом. По запаху я поняла, что там была не вода, а водка или спирт.

– Может быть еще сложнее и хуже, – вступил в разговор дядя Саша, – вот отчего именно на Украине больше всего бурлит? Бандеровцы, фашистские прихвостни, и в иной истории крови нам попортили немало, но сейчас есть сигналы, что кое-кто из товарищей в Киеве задумал собственный «брестский мир», то есть за счет уступки внешнему врагу укрепить свое положение. А насколько далеко у них зашло и кто в этой связке ведущий, а кто ведомый – неясно. И в массах очень нездоровые настроения – впрочем, Аня, материал я дам, для ознакомления, чтобы ты лучше представляла. И повторяю, тебе там геройствовать вовсе не надо – лишь вернуться и доложить! Поскольку Пантелеймон Кондратьевич прав – ты там увидишь то, на что человек не знающий, кто полностью из этого времени, внимания не обратит. А ты уже показала здесь и наблюдательность, и аналитические способности, так что я тебе с чистой совестью аттестацию на звание подписал, не разочаруй! Понимаю, что охота тебе с мужем подольше – но дело действительно очень серьезное. А впрочем, ты с товарищем Лазаревым в Москве встретишься – поскольку возвращаться тебе из Киева для отчета именно туда, ну а у Михаила Петровича свои дела будут, в Наркомате ВМФ, и если все пойдет нормально, недельный отпуск вам вместе я обещаю! Ну кого еще послать – ухорезы товарища Смоленцева лишь для простого дела отменны, «обнаружить, уничтожить», хоть Гитлера, хоть еще кого. Впрочем, хотя я непосредственной угрозы не предвижу, но береженого бог бережет – обеспечу, что команда охотников на фюрера, по возвращении из Италии домой, будет проездом в Киеве как раз в то самое время. И подстрахует – а то, боюсь, контр-адмирал Лазарев на дуэль меня вызовет, если с тобой что-нибудь случится! Срок на все – пять дней, максимум неделя. Вопросы есть?

Лазарев Михаил Петрович.

Москва, 20 июня 1944 г.

И сказал Петр Первый боярам: «Морским судам быть». Так родился, по легенде, регулярный флот российский, году в 1696-м.

И был тот процесс намного более волюнтаристским, чем то, чем занимаемся мы сейчас. Поскольку никакой информацией самодержец не владел и экспертной оценки провести не мог. Что, впрочем, в семнадцатом веке было неактуально – ну что представлял тогдашний флот: линейные корабли, фрегаты, корветы и мелочь, рангов не удостоенная – и на всю постройку доски, топоры и толпа народа.

А сформулировать кораблестроительную политику и военно-морскую доктрину СССР в послевоенные годы?

– Михаил Петрович, давайте по пунктам пройдемся еще раз. Чтобы у Самого вопросов не было.

Секретная комната в здании Наркомата ВМФ. Стол, кожаные кресла, диван – и ноут на столе. М-да, сказали бы в 2012 году, что буду когда-нибудь с самим Николаем Герасимовичем Кузнецовым не то что беседовать – спорить, свою правоту доказывая, не поверил бы! Еще в кабинете кроме легендарного главкома флота, бывшего на этом посту на протяжении всей войны, товарищи Головко и Зозуля (как единственные посвященные в нашу тайну из флотского руководства) – командующий СФ и его начштаба.

– Кто наш главный противник в ожидаемом будущем, – говорит Зозуля, – пишем: флоты США и Великобритании. Которые будут действовать в большой войне силами авианосных ударных соединений. Что показывает ход Тихоокеанской войны. Главное оружие противника – палубная авиация, артиллерийско-торпедные корабли применяются эпизодически, при благоприятных обстоятельствах (ночь). Морское сражение по сути обретает вид воздушно-морского, – а с появлением быстроходных атомных субмарин станет воздушно-надводно-подводным (но этого у вероятного противника пока нет). Что мы можем противопоставить? Учитывая, что подобное авианосное соединение, это по сути целый флот такой страны, как Франция, и стоит соответственно. Асимметричный ответ?

– Тогда лишь играть «от обороны», что продемонстрировали немцы у Гибралтара, – отвечаю я, – мощная группировка береговой авиации и действующие накоротке, под ее прикрытием, подводные лодки. Понятно, что это возможно лишь у своих берегов, – но с другой стороны, у СССР в ближайшие пять-десять лет не будет морских задач в удаленных районах мирового океана. Прикрытие и поддержка приморского фланга армии и господство на ближних морских театрах, как Балтика, Черное, Баренцево моря, примыкающая к нам часть Норвежского моря и Средиземки. Аналогично и на Дальнем Востоке. А в дальнейшем, с появлением у нас атомного и ракетного флота, все пойдет по иным правилам – но это будет, повторяю, самое раннее лет через пять. А через десять-пятнадцать мы должны быть готовы!

– Вы считаете к этому сроку вероятным начало войны? – спрашивает Головко. – А, Карибский кризис… Так ведь были и более ранние планы, как «Дропшот»?

– И это тоже, – отвечаю, – но еще с большей вероятностью наступит явление «крах колониальной системы». А значит, в Азии, Африке, Латинской Америке – во всяких экзотических странах за морем – появятся «прогрессивные антиимпериалистические режимы», которые СССР должен будет поддерживать. И очень не хочется, чтобы повторилась ситуация с Испанией, когда одной из причин гибели Республики было прекращение наших поставок, поскольку Черноморский флот не мог обеспечить защиту наших конвоев от какого-то «Канариаса» и итальянцев. Вот тогда от СССР потребуется обеспечить военное присутствие у берегов какого-нибудь Вьетнама – причем тут незаменимы будут именно авианосцы! Такие корабли, как К-25, это все же оружие для большой войны, чтобы одним залпом, ракетно-ядерным ударом смести с моря целую эскадру, хоть авиаударное соединение. Но они не могут угрожать своим присутствием – поскольку для подводной лодки скрытность – это главная защита. А в мирное время показать свою силу часто есть не менее важный аргумент, чем применить ее. И стрелять по берегу с подлодки неэффективно – палубная эскадрилья при отсутствии мощной ПВО (что характерно для малоразвитых стран) сделает куда больше, чем один «гранит», а стоить это будет дешевле.

– Пишем: ввиду необходимости восстановления народного хозяйства, ближайшей задачей флота будет оборона ближних подступов к нашему побережью силами ударной авиации, подводных лодок и, ограниченно, надводных кораблей, – Зозуля берет на себя обязанности секретаря, – Михаил Петрович, а действия наши подводных лодок, например, в Атлантике, на коммуникациях противника?

– У англо-американцев очень хорошо отработана противолодочная оборона, – отвечаю я, – в последний год той истории немцы теряли до десятка субмарин на один потопленный транспорт. В то же время подлодки очень эффективно действуют в связке со своей авиацией, которая не дает противнику вести ПЛО и обеспечивает разведку – так что я бы придержал их для ближних морей. Ну, а в Атлантике – даже с учетом, что «проект 613» превзойдет немецкие «тип XXI», но ведь и противник спать не будет – думаю, что процент потерь будет как при форсировании Финского залива в сорок втором. Конечно, если Родина и партия прикажут…

– Пишем: следует уделить первостепенное внимание массовому строительству подводного флота как представляющего наибольшую угрозу вероятному противнику, – продолжает Зозуля, – а поскольку атомарин у нас пока нет, до их постройки задачу нарушения вражеских коммуникаций должны взять на себя дизельные лодки. К постройке которых рекомендуется привлечь и промышленность ГДР, благо у фрицев это хорошо получалось. А что решим по надводным кораблям?

– Во всяком случае, не загружать промышленность чем попало, – резко отвечаю я. – Товарищи, вы же понимаете, что серия эсминцев «30-бис», аж семьдесят штук, построенных за рекордное время, была по существу растратой народных средств? Поскольку их ПВО было явно недостаточным даже в момент постройки.

– Однако же они служили долго, – заметил Головко, – до семидесятых, восьмидесятых.

– Потому что не было войны, – отвечаю я, – да, крепкие, надежные корабли мирного времени. Много ходили, дали хорошую практику экипажам – так что у нас их и добрым словом вспоминают. Потому что воевать на них не пришлось – случись налет американских палубников, даже не реактивных, и они смертники, без вариантов! Да и под конец числились «кораблями огневой поддержки десанта» – с этой работой, под зонтиком береговой ПВО, справиться могли, хотя и хуже, чем канонерка «Красное знамя», постройки 1897 года – ее бронепояс тут куда полезней, чем ход тридцать узлов и торпедные аппараты. Нет, если нам нужно флаг показывать папуасам, то пожалуйста. Но боже упаси на них всерьез воевать – утонут!

– А что вы предлагаете, Михаил Петрович, – спрашивает Кузнецов, – не строить ничего, а подождать, пока новая техника появится? Лет через десять?

– Чтобы то, что будет построено в ближайшие годы (первый этап), не стало после мертвым грузом, – говорю я, – как те же «тридцатки», там список есть, их уже в конце пятидесятых массово в резерв выводили, продавали всяким там индонезийцам или переводили в канонерки поддержки десанта. Конкретно по ним я бы решил – ну, корпуса у них были хорошие, хотя качало, особенно на северной волне. Машины – знаю, что в той истории нам американцы полный комплект с «флетчера» продали, высоконапорные котлы, у нас же их в металлолом, – а ведь это экономия веса могла бы получиться, но на крайняк и то, что поставили, сойдет. Но неуниверсальная артиллерия в угоду промышленности – это, я считаю, прощения нет! Да и малокалиберная могла быть посильнее – помните, я про АК-230 упоминал? Слышал, что там многое взяли от американцев, с огневых установок В-29, я про башню и привода наведения говорю. А ведь страшная была машина – говорили, на четырех тысячах метров разрезала атакующий «скайхок». Можно сделать – а если не успеваем, то хотя бы в проект заложить резерв на будущую модернизацию, по весу и месту. И все тогда станет на свои места – у американцев «гиринги» и «самнеры» считались за полноценные боевые единицы еще в шестидесятые!

– Пишем: для надводных кораблей одним из главных критериев боеспособности считать обеспечение ПВО, – записывает Зозуля, – и, Михаил Петрович, вот прочел я, у вас был модульный принцип? Это когда, например, подбашенное отделение как единый контейнер с унифицированными посадочными местами и входами коммуникаций – и может быть прямо в базе вооружение заменено, артиллерийская установка, пусковая крылатых или зенитных ракет, торпедный аппарат. Это ведь и при модернизации будет полезно – что если все системы оружия на кораблях, по возможности, конечно, задумывать так? Вот только как это записать красивее?

– Хотя бы запас по месту и весу предусмотреть заранее, – повторяю я, – вот в справочнике: эсминцы «проект 56» достраивались и переоборудовались в ракетные корабли, «56-а» (ЗРК вместо кормовой башни), «56-М» и «56-ЭМ» (противокорабельные ракеты КСЩ), «56-у» (ракеты П-15). И зенитные автоматы меняли, с родных 45 мм, СМ-20-ЗИФ на 57-мм ЗИФ-75 и 76-мм АК-276. А «тридцатки» так и дослуживали с тем, что было, ну разве автоматы 70-К заменили на такие же спаренные. Что для казны выгоднее – семьдесят эсминцев, на которых воевать нельзя (и значительную часть которых сразу на консервацию), или пятьдесят пусть и чуть больше, и дороже – но полноценных боевых единиц? Производственники, конечно, на дыбы встанут. Так давайте тогда галеры строить – уж совсем дешево и много?

– Ну, не надо совсем уж утрировать, Михаил Петрович, – говорит Кузнецов, – и вы ж не будете отрицать, что недостроенные корабли на слом – это убыток казне, те же крейсера «68» и эсминцы «30», еще перед войной заложенные? Все ж единицы, и более совершенные, чем те, что в строю.

– Как таковые и будут, – отвечаю, – и, к слову, крейсера 68-К, все пять штук, уже в пятидесятые годы все были переведены в учебные. В этом качестве и дослуживали, как «Комсомолец», бывший «Чкалов», списанный в 1979-м последним из них. Флот мирного времени – дай бог, чтобы и тут было так.

– То есть вы предлагаете пока строить исключительно флот береговой обороны, не считая подлодок? – заметил Головко. – Да и их в океан, лишь пока нет атомарин.

– А если именно такой флот будет востребован в ближайшие годы? – говорю я. – Арсений Григорьевич, ведь не секрет, что норвежцы нашим присутствием уже тяготятся? А традиции у них богатые, в смысле контрабанды и связей с УСО. Дед мой двоюродный в той истории с бандеровской нечистью воевал, а друг его с прибалтийскими «лесными», так он рассказывал, что те часто по морю получали от своих хозяев и оружие, и литературу, и шпионов так забрасывали. Причем не только с катеров и шхун, но и с подводных лодок. Морской фронт был, самый настоящий – и очень возможно, мы и здесь его получим. То есть самые боевые корабли, что нужны уже сейчас, это катера морпогранохраны. А чтобы и флоту быть полезными, «малые противолодочные корабли». Не «бобики» 122-го проекта – в докладной записке на ваше имя, Николай Герасимович, я все их недостатки указал. Это ж не торпедники, из базы наскоро выскочил, отстрелялся и назад, а морской патруль, чтобы на волне болтаться сутками. Ну, как норвежские китобойцы – которые у Антарктиды промысел вели, своим ходом добираясь, и это при размере всего в двести тонн. Плюс радар, гидролокатор, противолодочное вооружение, а вот артиллерия лишь такая, чтобы отбиться от звена палубников – у своих берегов работать будут, вражеские эсминцы тут маловероятны. Хотя если поставить 76-мм автоматическую пушку, то группа таких МПК и для эсминца далеко не добыча. Но этих корабликов надо много, и срок – уже вчера! Морская граница у СССР протяженная, а задача ОВР (охрана водного района) останется и в конце века.

– Записано дословно, – сказал Зозуля, – промышленность озадачим. И как понимаю, эта мелочь может и, например, на Волге строиться, на мощностях для речфлота, и по внутренним путям переводиться, хоть на Балтику, хоть на Север, а как Волго-Донской канал пророем, то и на ЧФ? Но все же совсем отказываться от крупных кораблей?

– Зачем отказываться? – говорю. – С поправкой на время постройки крейсера или линкора. Крейсера 68-бис, типа «Свердлов», для службы вполне подходили, хотя ПВО у них тоже надо бы усилить – в конце службы у них одну из башен меняли на ЗРК. А вот линкоры… ну, не будет уже «ютландов»! Лишь довеском к авианосцам, даже дополнением их – но никак не самостоятельной силой. Или же в варианте «линкор береговой обороны», под зонтиком истребителей с берега. И конечно, опять же показывать флаг – в нашей истории, «Вэнгард», последний британский линкор, в строй вступивший уже после войны, исключительно королевской яхтой работал до своего списания. Для нас это актуально?

– Вы полагаете, нам нужны авианосцы? – спросил Кузнецов. – Американцы сейчас вроде бы готовы поставить пару эскортников, тип «Касабланка», вместе с авиагруппами. Но как понимаете, если возьмем их, то недополучим что-то другое.

– Надо брать! – отвечаю решительно. – И еще лучше, если перегнать их не через Атлантику, а сразу на Тихий океан. Вместе с парой-тройкой «флетчеров», у янки сейчас более мощные «самнеры» идут и «гиринги» на подходе, так что «флетчеры» могут и дать. Нашим для образца – уж очень машины и котлы у них были удачные! Еще десантные корабли. Как Курилы брать будем? Противолодочную мелочь всю прикрыть, у них был удачный класс «эскортный миноносец», по-нашему СКР. Я так понимаю, что война с японцами уже на носу?

– Вы хотите по сути весь наш ТОФ составить из ленд-лиза?

– Ну так ведь еще Ильич заметил, что «капитал продаст нам даже веревку, на которой мы его повесим», – отвечаю я. – Если США выгодно наше участие в войне с Японией, и они не хотят воевать до сорок шестого, с миллионными потерями – то пусть нам помогут. Что-то после можно и вернуть, но только не авианосцы! Потому что иначе нам придется, когда начнем все же строить свои, лет через десять-пятнадцать, решать специфические проблемы методом тыка, с потерями и переделками. Моя бы воля, я бы послал наших офицеров к американцам, чтобы посмотрели на события изнутри, например на работу штаба Хэллси при взятии Иводзимы. Учиться ведь не грех, если есть у кого и чему? А в войне в океанах, если честно, янки столь же сильны, как Советская армия – на суше.

– Учтем, – сказал Кузнецов, – а отчего бы и нет? Найти бы лишь надежных и толковых, и чтобы безупречно знали английский. Хотя – если поискать среди бывших торгфлотовцев?^[35]

– Получим авианосец, а если повезет, и опыт его реальной боевой работы, когда с японцами будем разбираться – тогда можно уже и наших конструкторов озадачивать, чтобы построили свой, – продолжаю я, – нет, можно полумерой переделать, например, из недостроенного линкора. Но авианосец, изначально проектируемый как таковой, будет куда предпочтительнее. И году к шестидесятому, планирую – как раз, когда у мирового капитала кризис! – выйдут в океан наши полноценные эскадры, оказывать братскую помощь кубинскому или вьетнамскому народу!

– Вы считаете, что здесь нашему флоту воевать придется больше? – прищурился Кузнецов. – Почему?

– Потому что весы куда больше в нашу сторону, – отвечаю, – а значит, для СССР открывается возможность куда более активной политики. И грех будет, если эта возможность окажется упущенной, потому что инструмент не готов.

Анна Лазарева,

20 июня 1944 г.

Летать боюсь. Как представлю, что под ногами несколько километров до земли… Со снайперкой СВТ в белорусских лесах бегать было и то куда спокойнее! Там от тебя все зависело, даже в самом худшем, когда против тебя не простые немцы, а их охотники-егеря – было у нашего отряда такое однажды! Отбились, оторвались – хотя своих одиннадцать человек потеряли, но и у фрицев десятка полтора. И двое на моем счету – и один точно офицер, или унтер. Ушли тогда через болото, немцы тропы той не знали, все ж чужие им наши леса.

А тут – сидишь и думаешь, упадет или не упадет? Самолет не военный, ГВФ – как Победа, так сразу указ вышел, технику из военно-транспортной авиации вернуть, аэродромы передать, наземное хозяйство восстановить – все, что излишек для армии в мирное время. И сколько этот «дуглас» до того летал, и под обстрел попадал, и чинился? Хотя читала, что эти машины неубиваемые, в конце века встречались по всему по миру, «их разбить можно, но износить нельзя». А если мотор сдохнет? В окошко выгляну – ой, мамочки! Хорошо, девчонки не видят – они думают, что я вообще ничего не боюсь, не умею! Как там Ленка, за меня на хозяйстве осталась? Хотя и дядя Саша там, поможет – но он в нашу конкретику влезать не будет! Ладно, неделя как-нибудь обойдется!

Пассажиров немного. В «дуглас» взвод влезает, с полной выкладкой – а тут, кроме меня, еще двое офицеров-летчиков, двое сухопутных и каких-то штатских шестеро. Майор, симпатичный такой, лет сорока, рядом сел, спрашивает о чем-то – а я ответить не могу, в кресло вцепилась, как в кабинете у зубного врача, в окно лишь гляну – ой, страшно!

– Если хотите, поменяемся, – говорит майор, – я к окну, вам к проходу. Впервые летите?

– Почти, – киваю я. Не рассказывать же, что до того было, через фронт под Минск? Так тогда страшно не было – о другом совсем думала, сумею ли все делать, как учили, доверие оправдать? Назад на Большую землю – тогда, если честно, я весь полет проспала, устала очень, как раз накануне мы от немцев отрывались, больше суток на ногах. Затем на север, с дядей Сашей, считаясь вроде как под следствием трибунала – тоже думала не о том. В Москву и назад, с моим адмиралом, рядом сидели, за руки держались – и все равно было, в воздухе или на земле. Сейчас с севера в Москву, вместе с товарищем Пономаренко, так он меня прямо в самолете в курс вводил, некогда было о другом думать. Итого – шесть раз до того летала, сейчас седьмой.

– Оно и видно, – усмехается майор, – в первый раз всегда так. Я когда курсантом в У-2 впервые, и то – вниз взглянул, аж жуть! Где-то раза с десятого привык. А на фронте с первых дней усвоил, что чем выше, тем спокойнее – когда запас высоты есть, из любого положения можно машину выдернуть. Или прыгнуть, если совсем конец.

– Вы истребитель? – спрашиваю, глядя на иконостас на его груди. Судя по ленточкам – «боевик», Красное, Александр и Богдан. Знаю, что и тыловики могут один, даже два ордена получить, за заслуги перед начальством – но четыре, это уже вряд ли.

– Нет, Пе-2, – отвечает майор, – сто тридцать боевых вылетов. Наш полк геройский, нас ведь еще прошлой весной на Ту-2 перевооружили, так доломали мы их за лето! Нет, не то, что думаете, не разбивались. «Ту» – машина хорошая, бомбоподъемная и летает дальше, но… Когда цель «мессерами» прикрыта, и зенитки с земли бьют, тут бомбить с горизонта боже упаси – не выдержать даже полминуты на боевом курсе, собьют! А подойти и почти в отвесное пике и выводить максимально близко от земли, скорость после разгона семьсот, снаряды далеко за хвостом, «мессы» просто не успевают. Перегрузка такая, что в глазах темно – но выдерживаешь. А вот «тушка» – нет, месяц такой боевой работы, и деформация планера, Пе-2 куда прочнее. Если б я на «Ту» был, не говорил бы с вами сейчас – подбили меня над Веной, едва назад дотянул, садились на брюхо – вот после госпиталя возвращаюсь. Пока приказано в Киев, а там видно будет. А вы, простите, к мужу летите?

– Нет, – говорю, – по партийной линии. Инструктор я, из Москвы.

Ольховская Анна Петровна, полька, но языком не владею, поскольку с малых лет в Ленинграде жила. Так в документах написано, которые мне Пантелеймон Кондратьевич выдал – а те, что с дядей Сашей вручал, сейчас заперты в сейфе вместе с моим подлинным личным делом. Поскольку выходит, что в кадрах по всем ведомствам я числюсь в двух экземплярах, по имени-легенде тоже ведь нужен какой-то учет? Хотя как только вернусь, то документы на свои подлинные обменяю, и Ольховская исчезнет. Вот интересно, насовсем или до следующей командировки? Инструктор ЦК – корочки госбезопасности приказано лишь на самый крайний случай, а так без надобности не светить. Зачем такая секретность на нашей территории? И Ленинград понятно, вдруг «земляка» встречу, а полькой зачем меня сделали, интересно? Но руководству видней.

– Тогда осторожнее будьте, – серьезно сказал майор, – особенно если вас на запад пошлют. И чтобы оружие вам выдали обязательно. Стояли мы около Станислава – там люди просто пропадают. Военных избегают трогать, если группой и вооружены. А таких, как вы, московских, партийных… При мне там было: комсомольский секретарь пропал! Так же прислали «на усиление кадров», восемнадцать лет мальчишке было, на фронт не взяли отчего-то, так он себя коммунаром вообразил, селян к коммунизму вести. Там, чтоб вы знали, как у нас было в году двадцатом – то же кулачье, лишь не с обрезами, а с немецкими автоматами. Ездил секретарь по району – и пропал, среди бела дня, так и не нашли. Вы про бандеровцев слышали – здесь их нет, но вот за старой границей в село лишь с бойцами безопасно. Я сам не сталкивался, все же не СМЕРШ, но предупреждали нас. Спросят: «левобережный, чи правобережный», – и в зависимости от ответа, ножом по горлу. А тех, кто из России, они и вовсе не считают за людей. И к женщинам у них отношение ну очень свысока – отсталые совсем! Так что лучше вам в Киеве, или на востоке остаться, тут совсем как у нас. Тем более вижу, вы к простой жизни привычны мало?

Да, совершенно я не похожа на комсомолочку в кожанке и красной косынке! Тут мне даже товарищ Пономаренко замечание сделал – но я встала насмерть! И даже не из-за внешности – как стала всерьез заниматься русбоем, так просто не могу носить одежду, стесняющую движения, здорово отвлекает и напрягает! Никаких узких юбок – и комбез тоже не подойдет, не фронт же! Так что на мне платье, все тот же крепдешин в горошек, солнце-клеш. Осенью история одна случилась, когда «Брюс» Смоленцев прилетал и с нами занятия проводил по русбою, сказав однажды: а попробуйте не в спортивных костюмах, а в обычной одежде, чтобы привыкать. Сам он со мной в спарринге встал и говорит – не беспокойтесь, я осторожно, вам лишь обозначать буду, ну а вы меня можете в полную силу, все равно не достанете. Ну, раз так… Ой, мама!

Кто русбоем занимается, тот знает удар ногой прямой и удар по дуге (его Смоленцев называет «маваси»). Отбивается просто, если знать как – но совсем по-разному. А если начало прямого удара (колено к груди) в темпе перевести в восходящую дугу… Причем этот прием нам «Брюс» сам же и показывал! И вот, утирает кровь с лица, успел он все же чуть отклониться, но в последний момент, а то бы вообще остался с перебитым носом и без зубов. А я честно не хотела – ну, не подумала, что ног под юбкой не видно и не понять, куда удар пойдет!^[36] И в зале тишина и немая сцена. Впервые все увидели, как наш непобедимый учитель (у которого любимое развлечение было выходить в конце против четверых, шестерых желающих – и было всегда в итоге соответствующее число не встающих тел) – и по физиономии получил! Из наших «новобранцев» этим похвастать не мог никто и никогда!

– Командир, а если против тебя шотландец выйдет, – на свою беду влез Костя Мазур, – у них, я слышал, тоже мужики в юбках.

И получил на себя всю смоленцевскую злость. Причем Брюс честно предложил ему соорудить юбку из чего угодно, и сейчас посмотрим. От юбки Мазур отказался и целых тридцать секунд геройски отражал атаки учителя, после чего все-таки полетел на мат.

– Иппон, – сказал Смоленцев, – а вы, Анна Петровна… уважаю! И буду иметь в виду – вдруг и впрямь шотландец попадется.

Нет, знаю, что сам же Брюс и учит: собственно «русбой» – это лишь как последнее средство, когда патроны кончатся, и для того раздолбая, кто умудрится посеять и автомат, и нож, и саперную лопатку. Но научиться двигаться так, что вам применить оружие будет легко, а противнику затруднительно, это ваш лишний шанс на жизнь! Ну, и конечно, это всегда при вас и невидимо. Ну, а мне после того дня еще и лишний авторитет от своих, для дела полезно. И перед дядей Сашей оправдание форму не носить – в форменной юбке я себя будто стреноженной ощущаю, ни бегать, ни ударить, а если враг нападет? Может, оттого и полька по легенде, для нее такой вид более естественен, чем для комсомолочки из-под Рязани?

– Если что, деревенскую играть даже не пытайтесь, – говорил мне Смоленцев тогда же, зимой, – перестарался я с вами, Анна Петровна, в том смысле, что взглянет опытный человек просто на то, как вы двигаетесь, и поймет, чем вы владеете. Хорошо, нет пока таких на той стороне – карате и айкидо пока еще восточная экзотика, в Европе практически неизвестная. Так что пластику вашу вполне могут на танцы списать. Но все равно – роль ваша насквозь городская и даже столичная.

Столичная, верно. Поверх платья на мне легкий плащ без рукавов (фасон из будущего «летучая мышь», а у нас прозвали «парус», слово «пончо» совершенно не принялось). Этот стиль сейчас даже в Ленинграде и Москве у женщин стал популярен, кто сшить или заказать себе может. Причем называют его отчего-то американским, ну да мы же сами это и запустили, когда стали такие накидки-пальто шить. Поскольку ленд-лиз и много еще чего, покупаемого в Англии и США, ввозится в СССР через Мурманск и Архангельск, то никто и не удивился, что сначала на севере женщины стали такое носить, очень удобно для сезона, когда в одном платье еще холодно, а в пальто уже жарко. А в этом плаще я еще прошлым летом в Москву приезжала, с Михаилом Петровичем. На голове у меня легкий светлый беретик – хотя девчонки, провожая меня «в Ленинград, узнать про учебу», предлагали мне шляпку с вуалью надеть, совсем как Орлова на фотографии, где она на ткацкой фабрике к съемкам в «Светлом пути» готовится. Шляпка мне очень понравилась, обязательно я в ней моему адмиралу покажусь (а кто сказал, что нашим советским женщинам несколько разных шляпок иметь нельзя? Это фашисты на оккупированной территории нашим дозволяли иметь лишь одно пальто, один костюм, одни ботинки)! Вот только прошлась я в ней через парк и по Первомайской – и по пути дважды бегала за улетевшей. Интересно, как блоковские незнакомки свои громадные шляпы с темной вуалью и перьями страуса склоненными в ветер не теряли, у меня это не получается совершенно? Я до недавнего времени шляп не носила, соломенная летом не в счет – и лишь дунет, я без головного убора. На отдыхе к этому спокойно отношусь, а на работе не очень. Туфли на низком каблуке – весь Молотовск оббегала, пока мастера нашла, кто бы мне «лодочки» сделал, чтобы выглядели не тяжеловесно, давали хороший упор и (вот сапожник удивился) с очень жестким носком, чтобы ударить не хуже сапога. Вот вроде бы и не воевать еду – а мысли все равно как на войне. Так, думаю, лишним никогда не будет? А что в Киеве подумают, мне без разницы, я ведь фигура из столицы, и это местные должны подстраиваться под меня! Интересно, что дядя Саша имел в виду, меня поддержав – когда я товарищу Пономаренко объясняла, что поручение его выполню, но вот как мне выглядеть при этом, мне самой лучше решать? Сказав, что «как раз от такой – и не ждут»?

– …трудно вам будет, – говорил майор, – все ж лучше вам внешность иметь самую неприметную. Здесь, где фронт прошел, до сих пор еще жизнь как в двадцатые, даже хуже. Сам я из Мариуполя, помню, как бедствовали тогда. Сначала моряком думал стать, а как самолет в небе увидел… Вы только правильно поймите – в тылу даже радостно, что как до войны становится, но здесь еще раны не затянулись. И вам такой помогут и навстречу пойдут куда хуже, чем «своей». А это сейчас может и жизни стоить. Всякое болтают, но… В Москве земляка встретил – он только оттуда, рассказал. Что в Мариуполе ОБХСС, хищениями в потребкооперации занимаясь, раскрыла, что они там то ли с бандеровцами были связаны, то ли фашистские прихвостни массово затаились – и теперь там по всему Мариуполю и области аресты, причем работают московские, а Киев вроде против.

Началось, подумала я, вспоминая то, что сообщал мне «для сведения» дядя Саша – бандеровские гнезда на востоке, они успели там укорениться за оккупацию, но вширь еще не раздались, все же народ там наш, советский, это не Галичина. И можно здесь сеть выкорчевать – чтобы не спугнуть, под маской ОБХСС, если просмотреть под микроскопом, нетрудно найти, к чему придраться? И то же самое должно начаться в Харькове, в Запорожье, в Херсоне, в Николаеве – чтобы обеспечить в будущей войне крепкий тыл. А это будет именно война. Как сказал дядя Саша, «еще одна антоновщина, и хорошо, если я ошибусь». А вот Киев – именно туда я и лечу, чтобы посмотреть и доложить, что там.

Хотя официально – я должна всего лишь передать товарищу Кириченко, первому на Украине, документы на реорганизацию. Имея полномочия проконтролировать и доложить наверх – вот отчего не простой курьер, а инструктор ЦК. Кожаный коричневый портфель, а еще большая сумка на плечо, похожая на почтальонскую (не люблю чемоданов, лучше, чтобы руки были свободны) – вот и весь мой багаж. Маленький браунинг спрятан там же, где и в тот день перестрелки со шпионами УСО^[37]. А еще в сумке у меня кое-какие артефакты «из будущего», чтобы связаться с теми, кто меня там встретит, как дядя Саша обещал.

Такое же боевое задание, как раньше – в немецкий тыл с парашютом. Поскольку нелюди, жаждущие утопить Украину в крови после только что прошедшей войны, и предатели, по дури или жажде власти вступившие с ними в сговор, не должны жить!

– Что с вами? – спрашивает майор. – У вас такое лицо стало… Или погиб у вас на Украине кто-то?

Замечание правильное. У меня хорошо получалось в Минске немцам улыбаться – но постоянно в маске быть нельзя, обязательно надо чередовать с «быть собой», среди своих. Смотря фильмы из будущего, вот не пойму, а как Штирлиц так мог – хотя он ведь персонаж придуманный? Ну, а я, пока самолет еще не приземлился, побуду еще собой – нет, не той Анечкой-студенткой, как до войны, никогда я уже такой не буду, но Анной Лазаревой с Севмаша, какой знают меня девчонки. А после, как сказал Пономаренко, «не вмешиваться, даже если что-то очень не понравится, лишь смотреть и запоминать». Что ж, это легче, чем Штирлицу тринадцать лет было роль играть? Ай!

– На посадку заходим, – говорит майор, – это не страшно. Ну вот, долетели, а вы боялись!

Ага, будто не слышала, что для самолета посадка самое трудное, не считая, конечно, воздушного боя! Но несколько минут всего осталось – надеюсь, что сядем хорошо!

– Мои координаты и полевая почта, – майор протягивает вырванный листок из блокнота, – может, свидимся еще.

– Я замужем, – отвечаю, но листок беру. – Однако очень может быть, что мне помощь потребуется как коммунисту от коммуниста и фронтовику от фронтовика… Что удивляетесь, товарищ майор, у меня на счету есть убитые фрицы. А вот летать боюсь – так что спасибо вам, что меня поддерживали, не так было страшно.

Удар ощутимый, так что подпрыгиваю в кресле. И самолет катится по полосе аэродрома Жуляны. Ну вот, теперь долетели!

Вижу яркое солнце – юг, жара, июнь, как на курорте. Отдохнуть, и домой. Выхожу на летное поле вместе со всеми – ой, а тут ветер, и сильный! Военные ремешки фуражек опустили, штатские шляпы держат, а я вся развеваюсь, словно флаг в бурю, плащ над головой треплет – вот дура, что лишь накинула, не застегнув, обманулась видом! – платье надувает парусом, берет слетит сейчас, даже не знаю, за что хвататься прежде, еще и с портфелем в руке!

– Степь близко, тут часто так дует, – говорит майор, – у нас девушки, оружейницы и радистки, на аэродроме в комбинезонах ходят. Позвольте, хоть портфель ваш поднесу. Как в школе знакомой одной когда-то – и где она теперь, и жива ли?

Я отказываюсь – по инструкции партийные документы из рук выпускать не должна, лучше пусть берет сорвет, его не жалко. Вот хорошо, что шляпку не надела! Ветер нагло задирает мне подол, прижимаю платье у ног, не хватает здесь «макси-мини» показывать – что тот же майор подумает и другие пассажиры! И плащ с плеч стягивает, а один раз так на голову закрутило и запутало, что я едва не упала. Хорошо, по полю идти оказалось недалеко. Вот отчего мне с погодой так не везет!

– Себя берегите, – говорит майор, прощаясь, – примета есть: как место новое вас встретит, так вам в нем и будет, хорошо или совсем иначе.

– Это ничего! – отвечаю. – Хуже места бывали. И удачно я оттуда возвращалась – а тут всего лишь ветром слегка потрепало.

И все курортное настроение выдуло прочь. Надеюсь, товарищ Кириченко, заранее предупрежденный, машину с сопровождающим пришлет, а то я в Киеве в первый раз. ...