ОШИБКА РЕЗИДЕНТА

Аннотация

Приключенческий роман «Ошибка резидента» состоит из двух

книг: «Ошибка резидента» и «Возвращение резидента». Данное издание

знакомит с первой книгой романа, которая рассказывает о работе со-

ветской контрразведки. Читатель также узнает о деятельности

шпиона Михаила Тульева, засланного в Советский Союз.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НЕТ НИЧЕГО ТАЙНОГО…

ГЛАВА 1

Исходное положение

20 апреля 1961 года в Комитете государственной безопасности было получено не совсем обычное письмо.

Бумага и продолговатый конверт заграничного производства, адрес написан так, как принято в западных странах: сначала учреждение, затем город и страна. Стиль и почерк могли принадлежать человеку, который давно начал забывать русский язык или, наоборот, недавно взялся за его изучение. Опущено письмо в Москве, но все признаки говорили за то, что его отправитель иностранец.

Содержание письма было достаточно серьезным. Неизвестный корреспондент, не ссылаясь на свои источники, писал следующее:

«С уважением, которое Вы заслуживаете, имею честь

сообщить Вам одно известие. Вас прошу в его достовер-

ность верить. Думаю, что к Вам будет отправлен южной

границей опасный человек с враждебной целью. Имя –

Михаил Кириллов. Выше среднего роста, густые черные

брови, высокий лоб, нос тонкий, с горбинкой. Пожалуйста.

Все. Ваш друг».

Генерал Иван Алексеевич Сергеев и полковник Владимир Гаврилович Марков, прочитав письмо и посоветовавшись, пришли к выводу, что автор заслуживает ответного уважения и доверия, но его сообщение все же требует дополнительной проверки.

Вскоре было получено известие, что одна из западных спецслужб готовит переброску в Советский Союз своего сотрудника, который, по-видимому, должен стать резидентом.

В разведывательной практике подобное происходит не так уж часто, резидент – не рядовой курьер. Был разработан план, первый пункт которого предусматривал встречу гостя еще в дороге, – к сожалению, в данном случае встречаемый не сможет оценить гостеприимство по достоинству, но это не беда. Другое дело, что следующие пункты плана не исключали определенного риска, однако и с этим приходилось мириться. Выражаясь изящно, игра стоила свеч.

Главная роль в предстоящей операции отводилась старшему лейтенанту госбезопасности Павлу Синицыну.

Как он сам о себе говорил, «человек с высшим техническим образованием, неженатый», в недалеком прошлом, до института, служивший в пограничных войсках, Синицын поначалу засомневался: сумеет ли? Но Сергеев и Марков верили в его здравый смысл и хладнокровие и придавали немаловажное значение его врожденной способности никогда не теряться.

И вот что произошло однажды в скором поезде Сухуми

– Ленинград.

В купе мягкого вагона ехали четверо: пожилая супружеская пара, мужчина средних лет и молодая женщина.

Доехав до Армавира, женщина сошла, а ее место занял севший в этом городе новый пассажир. Было 10 часов вечера, никто еще не ложился. Новенький оказался общительным молодым человеком, представился, сказав, что зовут его Павел, по специальности радиотехник, живет в

Москве, отпуск проводил на юге, а несколько оставшихся дней хочет посвятить Ленинграду. Он быстро сошелся и с пожилыми супругами, и с близким ему по возрасту мужчиной, которого звали Михаил. Все вместе пили чай, угощая друг друга дорожными припасами, – у кого что нашлось. А потом легли спать.

Рано утром супруги, проснувшись первыми, обнаружили, что один из двух чемоданов у них исчез. И вчерашнего нового пассажира, этого общительного Павла, тоже не было. Они разбудили Михаила. Путем трезвых умозаключений тройственный совет вывел гипотезу: чемодан и Павел не могли исчезнуть друг без друга.

Ничего ценного, кроме фотографий грудных внуков, чемодан в себе не содержал, но все же решено было заявить о свершившемся факте начальнику поезда. На большой станции, где поезд стоял пятнадцать минут, пошли в отдел милиции при вокзале. Принявший их капитан проверил паспорта супругов и их соседа по купе, а отныне свидетеля по делу Михаила Кириллова и, составив протокол происшествия, дал его подписать всем троим. Между прочим, занося в протокол приметы вора, капитан сказал: «Все ясно. Похоже, наш старый знакомый по кличке Бекас. Давно ищем». А когда Кириллов прибавил ко всему прочему и ту подробность, что «гражданин, деливший с нами хлеб и кров, выдает себя за радиотехника», капитан вынул из стола коричневую папку, поглядел в какую-то бумагу и успокоил: «Здесь он не соврал. Правда радиотехник. В

прошлом, конечно». Про себя же капитан отметил, что этот

Кириллов выражается слишком книжно.

Через сутки Кириллов распрощался с попутчиками и сошел на узловой станции, а супруги поехали дальше в родной Ленинград. Забегая вперед, надо заметить в скобках, что через неделю они были приятно удивлены, получив свой чемодан со всем его содержимым, и с тех пор не могут говорить о милиции без восхищения.

ГЛАВА 2

Спустя два месяца

Поезд пришел в город N поздним осенним вечером.

Носильщики, расталкивая на перроне встречающих, бросились к вагонам. Один из пассажиров с чемоданом в руке не спеша вышел из вагона и, отвергнув предложение носильщика, неторопливо зашагал по перрону. Вошел в вокзал, прогулялся по залам, заглянул в киоски и остановился около буфета. Здесь он слегка перекусил и только после этого направился к выходу.

На стоянке такси неторопливый пассажир сел в машину.

– В центр, – небрежно бросил он шоферу.

Машина тронулась. Пассажир достал папиросу, закурил. Равнодушно скользил он взглядом по мелькавшим на улице освещенным витринам. Вдруг знаком руки приказал шоферу остановиться, вышел из машины, несколько минут постоял около обувного магазина. Оглядел витрину, а потом посмотрел вправо, влево. На улице было пустынно.

Лишь редкие прохожие стуком каблуков нарушали тишину да время от времени шуршали шинами еще более редкие автомобили. Как бы приняв наконец решение, пассажир снова сел в такси. Не проехав и с полкилометра, он остановил машину и сказал, что хочет расплатиться. Шофер взял деньги и уехал. Пассажир остался один в полутемном переулке. Зажав в зубах папиросу, он достал из кармана спички и, прикрываясь от ветра, обернулся. Внимательный глаз и здесь ничего подозрительного не обнаружил. Пассажир направился к трамвайной остановке, на которой стояли в ожидании несколько человек. Он сел во второй вагон последним и, когда трамвай начал набирать скорость, выпрыгнул из него. Трамвай, не сбавляя хода, продолжал свой путь. Пассажир решительно свернул в переулок и, уже не задерживаясь, зашагал спокойно, фланирующей походкой. Он ходил по улицам еще минут двадцать. Наконец остановился около дома, огороженного высоким дощатым забором, еще раз осмотрелся и только после этого нажал кнопку, торчащую на доске слева от калитки. Во дворе громко залаяла собака. Через несколько минут послышались шаги, и сонный недовольный голос спросил:

– Кого тут носит?

– Откройте, я техник из горэнерго, – объяснил пришелец.

– Чего надо?

– Не бойтесь, не съем. Проверка. – В вашем районе обнаруживается утечка электроэнергии…

Собака все лаяла.

– Приходите днем.

– Ну что ж, тогда придется сходить за милиционером…

Вам же хуже будет.

Угроза подействовала. Хозяин дома цыкнул на пса.

Калитка отворилась, ночной гость нырнул в темноту двора.

Хозяин, быстро закрыв калитку, поторопился вслед за техником из горэнерго.

– С проводкой у вас в порядке? – осведомился техник, входя в дом.

– Не жалуюсь.

– Давайте посмотрим.

Поставив чемодан на пол, техник внимательно осмотрел счетчик, потрогал пломбу, вынул блокнот и что-то записал в него.

Затем приступил к осмотру проводки, обошел все комнаты – их было три – и, покончив с этим, блаженно развалился на стуле в кухне. Он не стеснялся. Его вид и поведение казались хозяину по меньшей мере неучтивыми.

Минуту длилось молчание: хозяин, обиженно насупясь, решил, видно, первым разговора не заводить и начинал посматривать на непрошеного посетителя с тревогой.

Техник закурил без разрешения. Ему, кажется, здесь очень нравилось. Он давно заметил неприязнь хозяина дома и как будто даже наслаждался его мучениями. Наконец он нарушил молчание и задал вопрос, который показался хозяину дома просто издевательским.

– Ну-с, как поживаете?

– Хорошо поживаем. Вы закончили свою работу? –

раздраженно осведомился, в свою очередь, хозяин.

– Однако вы не очень-то любезны.

– Я не располагаю временем для любезных разговоров.

Если у вас больше нет ко мне вопросов, не смею вас задерживать, – сухо отрезал хозяин.

– Вопросы есть. И немаловажные. – Техник продолжал откровенно издеваться.

– Ну, так я слушаю вас. – Хозяин едва сдерживал себя.

– Например, вы не знаете, где обитает ныне… – он сделал паузу, – Леонид Круг?

При упоминании этого имени у хозяина дома перехватило дыхание. Сделав над собой усилие, он хмуро произнес:

– Такого я не знаю…

– Жаль. Мне он очень нужен, – как ни в чем не бывало наивно заметил гость.

Хозяин не знал, что делать. Он уставился на техника из горэнерго и недружелюбно молчал.

Тогда техник вынул из кармана пиджака зажигалку, демонстративно повертел в руках, как бы любуясь ею, и щелкнул раз, другой, третий. Искры сыпались снопом, но пламя не появлялось. Зажигалка не работала. Техник вопросительно посмотрел на хозяина.

Хозяин, не в силах больше сдерживаться, рванулся к технику.

– Извините меня, пожалуйста, но вы понимаете… – От волнения он не находил слов.

– Давайте знакомиться. Зароков. – И он протянул хозяину руку.

– Дембович, Ян Евгеньевич, – вздохнув и улыбнувшись, представился хозяин.

– Это ваша девичья фамилия?

– Да.

– Вы ведь были завербованы еще в сорок первом?

– У вас точные сведения.

– А с сорок пятого к активным действиям не привлекались?

– Нет.

– Ну, теперь анабиоз кончился. Я приехал в этот город потому, что здесь есть вы. Кто, кроме вас, живет в доме?

– Я холост, – ответил Дембович.

– Превосходно. А сейчас спать. Я лягу там, – Зароков показал на комнату, окна которой выходили в сад.

Хозяин отправился стелить постель. Гость нетерпеливо следил за его приготовлениями, он чувствовал непреодолимое желание лечь, вытянуться и закрыть глаза.

– Меня не будить. В дом никого не пускать. Поговорим завтра.

– Спокойной ночи, – произнес почтительно Дембович и вышел из комнаты. Зароков закрыл за ним дверь.

Дембович, наблюдая через замочную скважину, видел, как Зароков вяло стянул с себя пиджак, вынул из-под мышки левой руки пистолет, висевший на каком-то хитром приспособлении, сунул его под подушку и, не раздеваясь дальше, рухнул на кровать.

Дембович осторожно выпрямился и на цыпочках отправился к себе.

ГЛАВА 3

Бекас

Сегодня вечером шоферу голубой автомашины такси везло. Прошло всего два часа, как он выехал из парка, а сделал десять ездок, и выручка тянула уже на половину плана. Высадив очередного пассажира, он подкатил к стоянке такси, где скучала в ожидании очередь – человек десять-двенадцать. В очереди произошло некое нетерпеливое движение, кто-то кого-то оттеснил, кто-то сказал:

«Нахалы, обязательно норовят…» Но шофер не обратил внимания на скандал – все это было ему привычно.

На заднее сиденье водворились двое, и мужской голос повелительно сказал:

– В ресторан, шеф! В самый лучший, если есть такой в этом богопротивном городе. Не обижу.

Шофер обернулся, посмотрел на пассажиров. Голос говорившего показался ему знакомым. Он поправил смотровое зеркальце и внимательно оглядел сначала ее, потом его. Девушка была сильно накрашена и, кажется, грубовата. Лицо мужчины, как и его голос, показалось шоферу знакомым. Он вгляделся и не поверил своим глазам.

– Слушай, шеф, мы когда-нибудь поедем? – спросил пассажир.

– Минуточку, – трогая с места, ответил шофер. Машина, резко набрав скорость, сделала три громких пистолетных выстрела.

На какой-то малолюдной улице остановились. Шофер вышел, поднял капот, снова закрыл, сел за руль, попробовал завести мотор, но ничего не получалось.

– Ехали мы, ехали… – усмехнулся пассажир. – Что с телегой?

– Не торопись, Бекас. Деньги промотать еще успеешь, –

безуспешно терзая стартер, словно между прочим сказал таксист.

Пассажир положил руку на плечо своей спутнице, бросил коротко: «Выйди», и, когда она покорно вылезла из машины, тихо спросил:

– Откуда знаешь?

– Не спеши…

– Легавый?

– Не спеши… Или забыл? Поезд Сухуми – Ленинград.

И чемоданчик славной Антонины Ивановны.

– Хочешь сдать?

Таксист, полуобернувшись, посмотрел на пассажира насмешливо, потом показал рукой на смотровое стекло.

– Вон погляди вперед, что там такое?

Пассажир посмотрел. Метрах в двадцати светилась вывеска отделения милиции. Как раз в этот момент из подъезда отделения вышли три милиционера. Они направлялись в сторону такси.

– Видишь, я мог бы легко тебя сдать, – сказал таксист сжавшемуся на заднем сиденье пассажиру, когда милиционеры миновали их.

– Спасибо, шеф, век не забуду, – успокоившись, вздохнул пассажир. – А теперь двигай.

Он приоткрыл левую дверцу, девица села, и машина у таксиста вдруг завелась как ни в чем не бывало.

Всю дорогу ехали молча. У ресторана «Центральный»

машина остановилась. Раскрашенная девица вышла первой, Бекас остался рассчитываться с шофером. Когда она захлопнула дверцу, они посмотрели друг на друга. Шофер дружески улыбнулся.

– Ну что, узнал? – отсчитывая сдачу, спросил он.

– Нельзя так пугать человека, – сказал Бекас. – Сдачи не надо… Слушайте, шеф, если память мне не изменяет, вы ехали в Петрозаводск? И зовут вас Миша?

– Память у тебя хорошая, радиотехник по чемоданам.

Гуляй пока. Может, встретимся. Знаешь, гора с горой…

– Семь бы лет тебя не видел! – И Бекас вылез из машины, громко хлопнул дверцей.

Михаил не торопился уезжать. Он видел, как Бекас – он же Павел-радиотехник – остановился в нерешительности с девицей у входа в ресторан, как они что-то горячо доказывали друг другу. Во время этого разговора он заметил, что Павел дважды озабоченно и зло посмотрел в его сторону.

В конце концов Павел махнул рукой, оканчивая надоевший спор. Девушка заторопилась по улице, а Павел один вошел в ресторан.

– Свободен? – услышал Михаил голос нового пассажира.

– Еду в парк, – соврал он, быстро развернул машину почти на месте, дал газ так, что колеса в первую секунду провернулись вхолостую, оставив на асфальте черный след, и уехал прочь от ресторана.

Павел, войдя в зал, вел себя настороженно. Глядя на него, можно было подумать: вот человек, который ждет какой-то беды. Он занял столик в углу, оттуда хорошо был виден вход.

Посетителей в ресторане с каждой минутой становилось все больше. Входили парами, по одному и целыми компаниями. Но один посетитель не мог не обратить на себя внимания Павла. Высокий, чуть полноватый и седовласый, он не вошел, а вступил в зал несколько ленивой походкой. С удовольствием огляделся, и во взгляде его светилась некая приятность, словно все здесь присутствующие были его личными гостями. Когда он приблизился, Павел увидел резкие морщины на его шее. Седовласый опустился на свободный стул за столиком невдалеке и принялся изучать окружение. Павел исподтишка следил за ним. Наконец седовласый остановил взгляд на его столике.

Павел тут же уткнулся в меню. Даже постороннему было заметно, что ему не по себе, хотя он и старался сохранять беспечный вид. Оторвав взгляд от меню, он увидел, что седовласый встал и идет к нему. Вот остановился у его столика.

– Вы не против, если я составлю вам компанию? – услышал Павел.

– Сделайте одолжение. – Павел не поднял головы.

Незнакомец поправил полы пиджака, усаживаясь поудобнее.

– Вы уже заказали?

– Да. Но, кажется, здесь вообще не подают, – ответил

Павел.

– Старая привычка: в классных ресторанах раньше всегда было принято не спешить.

Сосед Павла оказался словоохотливым человеком. Он тоном знатока стал рассказывать, как в прежние времена обслуживали в ресторанах. Все это было несколько старомодно, Павел вежливо и со вниманием слушал. Когда официант принес Павлу закуску, его сосед, не обращаясь к помощи отпечатанного на машинке меню, сделал свой заказ. Павел ел, а сосед посвящал его в традиции ресторанного быта, и голос его звучал почти задушевно. Он был настроен на долгую беседу, а может быть, даже на близкое знакомство.

Павел осмелился предложить седовласому рюмку водки. Тот охотно принял предложение.

– Вы крайне любезны, молодой человек, ваше здоровье… Люблю это заведение. Только здесь по-настоящему отдыхаешь, здесь чувствуешь себя по-настоящему хорошо после дневной суеты.

Они выпили. Седовласый закусывать отказался.

– Вы здесь частый гость? – спросил Павел.

– А вы разве впервые?

– Я транзитом…

– Вижу, вы компанейский парень. Давайте в таком случае знакомиться, – предложил он. – Куртис.

– Матвеев.

– Чем занимаетесь?

Павел не ответил. Появился официант с заказом.

– Пить так пить, – сказал Куртис, наливая рюмки. – За людей свободной профессии, за тех, кого недолюбливает закон.

– Вы принадлежите к их числу? – с некоторым подозрением спросил Павел. – Закону не нравится ваш способ существования?

Куртис вздохнул.

– О нет! Я вполне лоялен. Получаю пенсию. У меня большой участок – знаете, яблони, картошка, то-сё. Сейчас зима, и я совсем свободен. У меня есть сын, работает конструктором на Урале. Помогает, конечно. Но все это не имеет значения…

Они пили рюмку за рюмкой. И взаимная симпатия росла.

– Значит, вы, молодой человек, проездом? А где же остановились? – уже полупьяным голосом спросил Куртис.

– Как видите, пока здесь. А дальше видно будет.

– Значит, нигде?. – Куртис как будто был доволен, сделав такое заключение.

Заиграл джаз. А когда музыка умолкла, Куртис сказал:

– Я гулял по улице и видел, как вы входили в ресторан.

Обратил на вас внимание, потому что вы были с очень яркой девушкой. Где водятся такие красавицы?

– Ерунда! На вокзале прихватил.

Павел вытер губы бумажной салфеткой, помолчал и спросил:

– Между прочим, улица Карла Маркса далеко отсюда?

– Найдем. Могу помочь.

– Видно будет, – неопределенно ответил Павел.

Выпили еще. И теперь уже изрядно охмелели. Щедро расплатившись с официантом и стараясь идти прямо, новые знакомые покинули ресторан. Куртис держал Павла под руку. Они искали улицу Карла Маркса.

Встречный прохожий объяснил, как лучше пройти, и, завернув за угол, Куртис сказал:

– Теперь скоро.

Через несколько минут они стояли перед серым трехэтажным зданием. Павел посмотрел на номер дома, огляделся вокруг.

– Побудь здесь.

– Нет, нет. Я с тобой! – запротестовал Куртис.

Они вошли в подъезд, медленно, держась за перила, поднялись на третий этаж, остановились у двери квартиры под номером двенадцать. Павел нажал кнопку электрического звонка. Дверь открылась, и перед ними предстал мужчина огромного роста, лет тридцати пяти. На нем была морская тельняшка.

– Мне бы Зудова, – спросил Павел.

– Я Зудов, – ответил простуженным голосом человек в тельняшке.

– Привет, Боцман.

– Привет, – без всякого энтузиазма откликнулся Зудов, оглядывая Павла суровым взглядом из-под густых бровей.

– Пройдем?

– Валяй здесь.

– Разве так встречают гостей? – развязно бросил Павел. – Я привез для боцманской трубки табачку. Вот, держите, Боцман. – И Павел, вынув из внутреннего кармана пиджака небольшой сверток, протянул его Боцману.

Боцман пристально посмотрел на Павла, затем перевел взгляд на Куртиса.

– Слушай, детка. Трубку я оставил на память милиции.

Отнеси туда и табачок. Чуешь?

Павел сунул сверток в карман. В это время открылась одна из дверей, выходящих в коридор квартиры, и оттуда с громким криком выбежал мальчик лет трех. Он споткнулся и упал в ноги Боцману. Боцман подхватил мальчишку. Из этой же двери в коридоре появилась белокурая маленькая женщина.

– Уловил? – беззлобно спросил Боцман.

– Нетрудно догадаться, – откликнулся Павел.

– Еще вопросы есть?

– Табачок я по вашей просьбе при случае, может, и правда легавым передам… Сейчас мне нужна хата… Всего на несколько дней.

– С кем имею честь? – спросил Боцман, оглянувшись на жену.

– Бекаса слыхал?

– Приходилось… Все один промышляешь?

– Колхоз в нашем деле – могила.

– Давно с дела? – без всякого интереса спросил Боцман.

– Не имеет значения… Все прояснилось. Боцман. Не поминай лихом. – И Павел, резко повернувшись к Куртису, взял его за рукав и потащил вниз.

– Идем ко мне, дорогой Бекас, – сказал уже внизу

Куртис, обнимая Павла за плечи. – Никаких разговоров!

Едем ко мне. Гарантирую, будешь доволен.

И Куртис пьяно облобызал его.

В одном из переулков они остановились перед высоким домом, поднялись на четвертый этаж. В квартире, куда попал со своим новым знакомым Павел, никого, кроме маленькой аккуратной старушки, не было.

Они сняли пальто.

– Располагайся! Будь как дома. Я сейчас.

Куртис вышел.

Через несколько минут они вдвоем со старухой накрыли на стол.

Не нужно было обладать особенной наблюдательностью, чтобы понять, что Куртис проявляет к гостю повышенный интерес.

– А все-таки какая у тебя профессия? – усаживаясь за стол, спросил он.

– Радист.

– Передаешь или принимаешь?

– Всего понемногу, но в основном принимаю…

– И получается?

– Не всегда ладно…

– Вот то-то и оно-то. Одиночка – былинка в поле, подул ветер – и за решеткой. Приходилось? – гнул свою линию

Куртис.

– Бывало… Не пойму, маэстро, к чему этот допрос? Ты же не поп. Давай без покаяния.

– Извини. Хочу помочь. У меня есть надежные люди.

Если надумаешь быть с ними, станешь человеком.

Павел зевнул и ответил безразлично:

– Я и так человек. Даже с большой буквы.

– Ну, в таком случае – спать.

– Первый раз сказали дельную вещь, маэстро.

Куртис встал и вышел. Павлу отвели отдельную комнату.

…Утром за столом Куртис, распечатав бутылку водки, вновь вернулся к теме вчерашнего разговора. На сей раз

Павел оказался покладистее. Он удовлетворил любопытство новоявленного друга и рассказал все о своей неудачно сложившейся жизни.

Куртис слушал, молча и сочувственно посматривал на него.

– Да, нелегка твоя жизнь. Ну, что же ты собираешься делать здесь? – спросил Куртис после минутной паузы.

– Пока даю показания Куртису.

– А если без шуток?

– Стерегу одного фраера. Скоро отчаливает. Думаю в дороге перейти с ним на «ты».

– Оставь его в покое. Могут найтись более солидные дела. И без разъездов.

– Что мне надо, я нашел. И упускать не собираюсь.

– Но сколько можно стрелять по воробьям? Пока ты молод, это еще годится. А состаришься? Плохо одному в старости…

– Что-то ты мне, Куртис, ребусы подсовываешь, а карандаш прячешь. Нет, пожалуй, лучше в одиночку. Вы хотите, маэстро, чтобы я по утрам снимал табель с одной доски и вешал на другую? А вечером наоборот?

В конце концов они договорились, что Павел останется в городе и на время укроется здесь, в квартире этой старушки. Условились встретиться на следующий день. По этому поводу они еще выпили. И через час Павел, пробормотав: «Эх, славно получается!» – подошел к кровати, лег, вяло помахал Куртису рукой и тут же уснул. Куртис, подождав минутку, уложил Бекаса поудобнее и вынул у него из кармана сверток, от которого отказался Боцман.

Вместе со свертком он извлек маленький золотой медальон на короткой золотой цепочке – это получилось нечаянно, Куртис случайно мизинцем захватил петлю цепочки.

ГЛАВА 4

Выходной день

У Зарокова был сегодня выходной день, однако встал он рано. Побрился, позавтракал. Несколько раз с нетерпением взглянул на часы. Скоро десять, а Ян еще не вернулся.

Что могло случиться?

Но раздался добродушный лай собаки, и Зароков вздохнул облегченно. По этому лаю он безошибочно узнавал, кто идет – хозяин дома или посторонний.

– В ресторане я его нашел сразу… – раздеваясь на ходу, начал рассказывать Дембович. – Парень стоящий, насилу уломал. Фамилия его, если не врет, Матвеев. Трижды судим. Бежал из колонии. Имел здесь явку, но хозяин завязал узелок. Отец умер в тридцать восьмом, мать пенсионерка, живет в Москве. У него свои счеты с властями. Дорожит свободой, не любит над собой начальства. Придется с ним еще повозиться; но уверен – можно обломать. Отвез к старухе.

– Идиот! – вскочил со стула Зароков. – Зачем к старухе?! Такое чистое место! Если он вор – может наследить, провалить квартиру. Лезешь напролом, как медведь…

– Но вы же сказали: надо его не упускать. Бекас – свой парень, это сразу видно. А упусти я его – у него там уже готовый клиент. И ищи ветра в поле, – обиженно сказал

Дембович.

– Не хватало только, Дембович, чтобы вы меня поближе познакомили с контрразведчиками, которые интересуются как раз седыми пожилыми людьми, имеющими подозрительные связи.

– Он урка, – уже спокойно, даже вяло, не стараясь уверить, сказал Дембович. – Я знаю их жаргон. Тут невозможно обмануть.

– Дембович, Дембович! – покачал головой Зароков. –

Блатному жаргону можно выучиться по книгам. У меня даже был один знакомый художник, немолодой человек, который говорил на жаргоне хлеще любого урки. – Он понемногу успокаивался. – Надо быть осторожнее. Можешь обижаться сколько тебе угодно. Но впредь не торопись. А теперь выкладывай по порядку. Как можно подробнее.

Обстоятельно рассказав обо всем, Дембович положил перед Зароковым сверток, а сверху аккуратно поместил медальон.

– Это было у него. Привез Боцману.

Зароков глядел на сверток с поблескивающим наверху медальоном.

– Можно подумать, ты в свое время только и делал, что грабил пьяных. Самая неквалифицированная специальность…

– Вы же говорили, что при возможности хорошо бы обыскать карманы.

– Ну ладно…

Зароков развернул сверток. Там был серебряный портсигар с чернью, совсем новый, а в нем серебряные колечки, тоже с чернью, бирюзовые сережки и серебряный браслет – видно, все это из какого-то второразрядного ювелирного магазина. Но золотой медальон – тусклый ромб на тусклой золотой цепочке – был наверняка не из той коллекции. Зароков подбросил его на ладони, спрятал к себе в бумажник.

– Портсигар ты ему вернешь. Скажешь, взял, чтобы старуха не соблазнилась. Про медальон ничего не говори.

Зароков собрал все в портсигар, завернул его в газету.

– Имеет свои счеты с властями, говоришь… Но, боюсь, оплачивает он их не теми векселями, какими ты думаешь…

– Но я вас не совсем понимаю. Если вы его подозреваете – зачем он вам?

– Мне будут нужны люди. Если этот человек действительно вор, то лучше иметь такого симпатичного вора, чем другого. Радист – это кстати. Дай бог, чтобы мы заполучили натурального урку. Но надо проверить как следует.

Узнай, кто такой Боцман. Обо мне, разумеется, ни слова.

Ты, надеюсь, настоящей своей фамилии Бекасу не сказал?

– Я назвался Куртисом. Старуху предупредил, – отвечал Дембович.

– А что за красавица была с ним?

– Говорит, на вокзале прихватил.

– Ну хорошо. Надо подумать, куда его пристроить. С

улицей ему следует кончать.

– Устроить на работу совсем нетрудно, были бы документы.

– Будут.

На этом они закончили разговор. Дембович пошел по хозяйству.

…Сам Зароков с помощью Дембовича без особого труда устроился в таксомоторный парк – шоферов там не хватало. Уже через несколько дней он знал почти всех парковских по имени. Увидев за рулем встречной автомашины водителя из своего парка, дружески салютовал ему рукой.

Работал Зароков, как и все шоферы, через день. С самого начала он постарался зарекомендовать себя как можно лучше. Не спешил уходить домой после смены, подолгу задерживался в гараже, и не было случая, чтобы он отказался кому-нибудь помочь. Скоро о нем заговорили как о хорошем, отзывчивом человеке. Как-то начальник колонны попросил его принять участие в осмотре послеремонтных машин. О чем речь? С удовольствием. И шофер

Зароков в свободное от дежурства время подолгу возился с автомашинами.

Правда, существовало и еще одно обстоятельство, из-за которого Зароков с охотой торчал в гараже: ему сразу понравилась диспетчер Мария. Ей лет двадцать шесть-двадцать семь. Высокая. Темные волосы, серые глаза… Словом, Зароков решил поближе познакомиться с диспетчером.

И теперь, одевшись, он отправился в парк.

В диспетчерской было полно. Неудачно, подумал Зароков, не дадут, подлецы, поговорить. Он громко поздоровался.

Свободных стульев в диспетчерской не было. Он прислонился к косяку двери.

– Ну вот, еще одна жертва, – громко сказал шофер в серой кепке.

Мария сидела за столом и заполняла кому-то путевой лист. Шутка не смутила ее. Однако этот новый парень ей нравился.

– Здравствуйте, Зароков, – не поднимая головы, сказала она.

– Ого! Персонально! Похоже, что это не жертва, – сказал тот же шутник.

– Новички-холостячки берут первенство, нам здесь делать нечего. Пошли, ребята! – поддержал его другой.

Кое-кто поднялся, собираясь уходить. Зароков сел на освободившуюся табуретку, вынул пачку «Казбека», стал угощать.

– Богато живешь. А мы так «Волну» с перекатом, – взяв папиросу, опять пошутил шофер в серой кепке.

– Как дела, ребята? – спросил Зароков, не обращая внимания на «Волну».

– Спрашиваешь, будто не знаешь. План везешь – дела хороши, плана нет – переходи на иждивение жены.

В это время в диспетчерской появился начальник колонны.

Стали расходиться. Зароков пожалел, что и на сей раз разговора с Марией с глазу на глаз не получилось, простился и ушел восвояси.

ГЛАВА 5

Зароков не теряется

Дембович нетерпеливо посматривал на дверь комнаты

Зарокова. Завтрак давно был на столе, а тот все не выходил.

Он крикнул:

– Завтрак остынет!

– Зайди ко мне, – послышался из-за двери приглушенный голос.

Дембович вошел и недовольно поморщился: накурено так, что щипало глаза и за пеленой дыма Зарокова еле было видно.

– Так недолго и дом сжечь. Окурки на полу… – нерешительно, скорее механически проворчал Дембович, оставляя дверь открытой.

– Присядь, разговор есть.

Дембович сел на стул.

– Вот что, дорогой мой хозяин. Я вижу, вы с большим уважением относитесь к своему желудку. Вы любите вкусные вещи, не правда ли? По этому поводу я хочу рассказать вам один эпизод, имевший место у нас в диспетчерской. Так вот. На днях я дружески болтал с товарищами и, между прочим, угостил их «Казбеком». Они сказали, что я богато живу. Правда, допроса не учиняли, однако намек был недвусмысленный. Как бы это сделать, чтобы у них не возникали разные вопросы?..

– Понимаю. Что-то надо придумать, – ответил Дембович.

– Подумай, ты же обстановку знаешь.

Дембович, помолчав секунду, сказал:

– Кажется, надо выиграть. – И, как бы убеждая самого себя, прибавил: – Совершенно правильно, надо выиграть.

Скоро розыгрыш. Я знаю. Слежу. У меня есть две облигации.

– Не пойму.

– По трехпроцентному займу. Надо после опубликования таблицы выигрышей потолкаться в какой-нибудь сберкассе среди счастливчиков и попробовать кого-то осчастливить еще раз. Трудно, конечно. Но если повезет, можно найти человека, который не считает себя жадным, а просто, так сказать, не любит стоять в очереди за деньгами.

Он даст вам свою облигацию, а вы ему отдадите деньги,

причем его выигрыш будет, конечно, больше, чем значится в таблице. Не ясно?

– Просто, но убедительно, – сразу все понял Зароков. –

Но будь осторожен. А теперь завтракать…

Через три дня после опубликования таблицы выигрышей очередного тиража трехпроцентного государственного займа в красном уголке таксомоторного парка Зароков, понаблюдав минут пять за партией «козла», подошел к столику, где лежала подшивка «Известий», над которой, опершись о стол, склонились двое. Когда они перевернули последнюю страницу. Зароков увидел таблицу и сказал: «О

братцы, у меня же облигация имеется. А ну проверим!» Он достал из бумажника единственную двадцатирублевую облигацию, посмотрел на номер, произнес его вслух, и три замасленных указательных пальца побежали по столбикам цифр.

– Есть! – воскликнул один из шоферов.

– Ты смотри… – удивился другой.

Зароков сначала даже не поверил. Он смотрел то на облигацию, то на таблицу. Но сомнений быть не могло: облигация выиграла тысячу рублей. Зарокова поздравляли, кто-то объявил, что с него полагается. Зароков принимал поздравления с растерянным видом, разводил руками, наконец сказал: «Дуракам везет». А потом Зароков пригласил тех двоих, что помогали проверять таблицу, в шашлычную.

Вечер в шашлычной прибавил Зарокову популярности в таксомоторном парке. Во-первых, не скуп. Во-вторых, пьет, но знает меру. А Зароков сделал для себя в шашлычной полезное открытие: можно, как сказал один из его новых дружков, ходить на ипподром, на бега. Новичкам в тотализаторе, как во всякой игре, непременно везет. Старые, прожженные тотошники даже специально поджидают их у кассы, чтобы подслушать их ставку и сделать такую же… Зарокову очень понравилось предложение как-нибудь сходить на ипподром…

Он собирался наладить свою жизнь в этом городе не на месяц и не на год. На много лет. И он уже избавился от беспокоящего чувства чужеродности в толпе незнакомых людей, жителей этого города. Он чувствовал и знал, что от него уже не пахнет чужаком, когда он едет в трамвае, покупает папиросы в киоске или пьет томатный сок. Самое трудное – жесты, которые были бы естественны, как дыхание, – он усвоил быстрее всего. Может быть, потому, что он все-таки был русский.

…В этот свой выходной день он проснулся рано, как всегда, часов в шесть. За окном было еще совсем темно, он нажал пуговку торшера, закурил и взял валявшуюся на полу недочитанную вчерашнюю газету. Почитав и бросив папиросу в стоявшую на стуле пепельницу, задумался.

Собственно, если не считать двух специальных заданий, у него нет других забот, кроме одной, самой главной и трудной: пустить корни как можно глубже, сделаться своим среди советских людей, обзавестись полезными для дела связями, стать настоящим Михаилом Зароковым.

…Рассвело. Зароков отодвинул штору на окне. На дворе был снег. Солнце только-только вставало где-то за городом, но по тому, как прозрачен был воздух, чувствовалось, что день будет ясный и морозный.

Бреясь в ванной перед зеркалом, он соображал, чем бы сегодня заняться. Вспомнил о разговоре в шашлычной насчет ипподрома. Тот парень говорил, что бега бывают по вторникам, четвергам и субботам. Сегодня четверг. Значит, решено – на ипподром. Если бы еще Мария согласилась с ним пойти, было бы совсем как в сказке…

Он позвонил ей из ближайшего автомата.

– Здравствуйте, товарищ диспетчер.

– Здравствуйте, товарищ Зароков! – Голос у Марии был веселый.

– Как дела?

– Отлично. Только жаль сидеть в помещении в такой день.

– Денек хорош. Кстати, что вы делаете после работы?

– Не знаю. Планов не строила.

– Слушайте, Мария, у меня есть предложение. Вы когда-нибудь на ипподром ходили?

– Нет, не ходила. А что?

– Давайте сходим. Я тоже никогда не был. Говорят, интересно.

– Ну что ж, давайте.

Зароков даже сам не ожидал, что его настолько обрадует согласие Марии.

– Только надо потеплей одеться. Сейчас градусов пять, но это же будет после четырех вечера, мороз прибавится.

Мария отвечала все так же весело:

– Не замерзну.

– Так где прикажете вас ждать?

– Давайте у цирка. Возле телефонов-автоматов.

– Я буду там ровно в четыре…

В четверть пятого они встретились. Зарокова поразил цвет лица Марии. Свежая и румяная. Как будто не она просидела целый день в прокуренной диспетчерской. Ему было очень приятно, что эта миловидная женщина пришла к нему на свидание так охотно.

Зароков остановил такси, заметив по номеру, что машина не из их парка. Через десять минут они были на ипподроме. Он взял билеты на главную трибуну, после недолгих блужданий по переходам они поднялись наверх, туда, где гудела возбужденная толпа. Уже заметно темнело. На кругу перед трибунами включили прожекторы, и они осветили белое поле, белый щит с черными цифрами, и черную ленту дорожки, и столбы. Шел второй заезд. Лошади были где-то на противоположном краю круга.

Они встали у колонны в десятом ряду. Зароков спросил у соседа, как пройти к кассам тотализатора, и, оставив

Марию, побежал сделать ставку. Он купил наугад десять билетов в «одинаре» – по полтиннику и десять дублей – по рублю. Когда он брал сдачу, на кругу зазвонил колокол, трибуны взорвались тысячеустым криком, и Зароков поймал себя на том, что он совсем забыл о главной причине, приведшей его сюда, что дух игры, азарт, которым пропитан воздух ипподрома, проник в него и завладел им. И ему показалось унизительным разыгрывать перед Марией комедию. Но это было лишь минутной слабостью. Отойдя от кассы, он стряхнул с себя наваждение.

Мария смотрела на дорожку, где в ожидании нового заезда взад-вперед бегали размашистой рысью лошади, впряженные в крохотные двухколесные коляски, в которых сидели наездники в разноцветных камзолах, и глаза ее блестели.

Зароков, пошутив насчет того, что им, как новичкам,

обязательно должно повезти, разделил билеты на две пачки, положил одну в левый карман пальто, другую в правый и сказал, что левая пачка принадлежит Марии, а правая ему. Дали старт очередному заезду, и трибуны притихли.

Зароков держал Марию под руку, искоса поглядывал на нее и молчал.

Снова зазвонил колокол, и трибуны снова взревели и вздохнули. Потом опять очередной заезд. И так повторялось раз семь или восемь. Не разбираясь в механизме тотализатора. Зароков решил не вникать в объявляемые по радио и черными цифрами на белом щите номера выигравших лошадей и величину выигрышей. Он сказал Марии, что они узнают обо всем сразу, когда бега окончатся.

Все здесь было удивительно и для него и для Марии. Но самое удивительное произошло тогда, когда Зароков, снова оставив Марию, спустился к кассам, выплачивавшим выигрыши, и разузнал, по каким билетам платят. Оказывается, ему не придется разыгрывать комедию перед Марией: шесть его билетов – два одинарных и четыре дубля – выиграли! Три билета были из левого кармана, три из правого.

Выигрыши были одинаковые, потому что и на четырех дублях и на двух одинарных значились одинаковые ставки

– так купил Зароков.

Зароков встал в очередь сначала к одной кассе, получил по одинарным семнадцать рублей, потом в другом окошке, где народу было значительно меньше, получил по дублям, и эта сумма повергла его в изумление: девяносто шесть рублей! Черт его знает, действительно новичкам везет!

На трибуну, где ждала его Мария, Зароков взлетел единым махом.

– Вот! – возбужденно воскликнул он. – Мы выиграли сто тринадцать рублей. Хотите – верьте, хотите – нет. Половина ваша.

Он помахал зажатыми в руке деньгами.

Мария засмеялась, слегка закинув голову, и сказала тихонько:

– Нет, нет! Что вы! Я их не покупала.

– Но это нечестно! – воскликнул Зароков. – Если уж считаться и быть щепетильным, то я вычту из вашей половины стоимость билетов – три рубля. И ваша совесть спокойна.

Но Мария категорически отказалась от денег.

– Лучше идемте отсюда. Я что-то начинаю зябнуть. –

Она взяла его под руку, и они пошли по лабиринту переходов.

– Но если вы откажетесь сейчас пойти в ресторан, это будет несправедливо.

Мария сказала:

– В ресторан я с вами пойду.

Это трудно было объяснить, но три часа, проведенные на ипподроме, и два часа в ресторане сблизили их так, словно они знали друг друга с незапамятных времен. Когда вышли, Зароков спросил:

– Почему вы одиноки? Неудачный брак?

– К сожалению. Это длинная история…

– Я провожу вас.

Пошел снег. Крупный, лохматый. И на улицах сразу стало светлее.

ГЛАВА 6

Квартирант

Квартира, в которой обосновался Павел Матвеев, состояла из двух смежных, соединенных дверью комнат и маленькой кухни.

По выцветшим, изрядно замасленным обоям трудно было установить, какой рисунок был на них первоначально. Меблировка разномастная. Квартира имела черный ход.

Хозяйка, пожилая женщина, которую уже вполне можно было назвать старухой, впрочем очень подтянутая и живая, держалась с Павлом неприветливо и сухо.

На следующий день после той знаменательной встречи явился седовласый Куртис. Павел еще не успел проверить свои карманы и определить, что цело, а что пропало. И был искренне обескуражен, когда Куртис протянул ему бумажный сверток, тряхнув им, как спичечным коробком.

– Брали на сохранение? – спросил Павел.

– Представь себе… Хозяйка твоя могла бы и не вернуть.

Павел пошарил в том кармане, где лежал сверток.

– Тут была еще одна рыжая игрушка, – сказал он рассеянно. – Неужели она вам так понравилась?

Куртис не понял.

– Какая рыжая?

– Ну ладно, я вам дарю ее, маэстро, – сказал Павел. Но, увидев, что Куртис вот-вот обидится, поспешил его успокоить: – Не расстраивайтесь, маэстро. Черт с ней.

Куртис сказал, чтобы Павел пока не выходил на улицу.

Без хороших документов нельзя.

– У тебя фотокарточка для документа найдется? –

спросил он.

Карточки у Павла не было.

Куртис вынул из кармана крошечный, не больше спичечного коробка, фотоаппарат, поставил Павла против окна и щелкнул несколько раз.

Сказав Павлу: «Ну что ж, живи, отдыхай!», он ушел.

…Было ясно, что завязать с хозяйкой дружбу не удастся. Павел быстро сделал и другое заключение: она неотрывно следила за ним. Когда Павлу надоело дышать свежим воздухом только через форточку, он однажды попытался выйти на улицу. Хозяйка загородила ему дорогу и заявила сухим тихим голосом:

– Вам нельзя выходить.

– А выползать можно?

– Нельзя выходить, – бесстрастно повторила хозяйка.

– Но в чем дело? – крикнул Павел.

– Так велено.

«Чем бы заняться?» – думал Павел, усаживаясь на диван. Он оглядел комнату. На стене над комодом висело несколько фотографий. Павел, сидя на диване, начал их изучать. Вот семейная фотография, на ней изображено пять человек: отец, мать и трое детей. В высокой девушке, обнявшей родителей, едва угадывалась хозяйка квартиры.

«Красивая была», – подумал Павел.

С другой фотографии глядели молодая пара и двухлетний мальчик. Была еще фотография уже старой женщины и молодого человека в матросской форме, как видно, матери и сына.

Те порнографические открытки, которые он обнаружил однажды в отсутствие старухи у нее в столе, к семейным фотографиям явно не относились. Можно было только удивляться, с какой стати старушка держит их.

В соседней комнате, куда вела внутренняя дверь, стояли кровать хозяйки, шифоньер и трюмо овальной формы со всевозможными маленькими ящичками и полочками. Против кровати разместился кованый сундук, покрытый домотканым красно-черным ковриком.

Биографию старухи трудно было себе представить.

Может быть, думал Павел, у нее в жизни произошла какая-то трагедия. Как говорится, жизнь не получилась, и женщина обозлилась постепенно на весь белый свет. Кто ее знает? Одно только Павел понимал ясно: старуха зависит от Куртиса и потому так предана ему.

Прошло три дня затворнической жизни. Никто больше

Павлом не интересовался. Куртис не появлялся.

Впрочем, не это волновало Павла. Больше всего тяготило непривычное безделье, и было противно оттого, что хозяйка, уходя из квартиры, каждый раз с особой тщательностью запирала двери. Павел оказывался тогда на положении заключенного.

Он скоро усвоил распорядок этого дома. Старушка готовила ему еду. По звону посуды Павел определял, что обед подан, и, не ожидая приглашения, шел на кухню и садился за стол. Хозяйка была неизменно молчалива и неприветлива.

Как-то, отдыхая после обеда, Павел почитывал потрепанную, без начала и конца, книгу, изданную, вероятно, в прошлом веке. В ней повествовалось о любви и загробной жизни.

Захотев пить, Павел встал, вышел на кухню. Старухи не было. Он подошел к другой комнате, открыл дверь. И там ее не было. Павел направился к выходной двери. Она была заперта только на французский замок. Второй запереть старуха забыла. «Это уже прогресс», – сказал он. Быстро пошел в комнату старухи, открыл шифоньер, порылся в белье, достал деньги – он однажды подсмотрел, куда она прятала свою наличность. Оделся и вышел на улицу…

Вернулся он поздно. Старуха встретила его злым взглядом.

– Вор несчастный, – только и сказала она.

Павел пробормотал в ответ что-то невразумительное.

…Однажды – это произошло в субботу утром – явился

Куртис. Он был в новом пальто, на голове водружена пышная светло-коричневая шапка, а когда он разделся, оказалось, что и костюм на нем новый. Вид у Куртиса был здоровый и свежий.

Павел, обрадованный его приходом, обнял Куртиса, а потом стал вертеть его из стороны в сторону, осматривая костюм, ощупал борта пиджака, потрогал плечи.

– Неплохо прибарахлились, – сказал он, закончив осмотр.

– Я уже стар, дорогой мой, – отвечал Куртис со вздохом. – Так пусть хотя бы одежда будет новой. Как дела?

– В тюрьме намного веселей.

Куртис подавил улыбку. Ему нравился этот парень, всегда готовый пошутить. Куртис знал все, что касалось поведения Павла, – хозяйка квартиры время от времени докладывала ему. Состояние подопечного легко можно было понять.

– Ну ничего. Скоро все переменится, – сказал Кур-тис, садясь к столу. – У тебя паспорт есть?

– Что за вопрос?

Павел достал из кармана брюк паспорт и протянул его

Куртису.

Куртис с интересом взял, открыл корочку, и брови у него поползли вверх. С фотокарточки на Куртиса смотрела его собственная физиономия.

– Дембович Ян Евгеньевич. Время и место рождения –

18 июля 1901 год, город Херсон, – машинально вслух прочел он. Растерянно посмотрев на ухмылявшегося Павла, быстро сунул руку во внутренний карман своего пиджака и все понял.

– Когда же ты успел? – искренне удивленный, спросил

Куртис.

– Ловкость рук! – Павел рассмеялся, но тут же, прищурив левый глаз, прицелился в Куртиса указательным пальцем, как прицеливаются из револьвера. – Я вас поймал, маэстро. Значит, или вы не Куртис, или эта ксива не ваша.

Куртис колебался лишь секунду. Еще раз посмотрев на паспорт, он спокойно объяснил:

– Застарелая привычка… Всегда полезно иметь запасной документ.

– Ладно, не оправдывайтесь. Оставайтесь Куртисом. Но в следующий раз будьте осторожнее.

– Урок пойдет мне на пользу, – сказал Куртис. – Но теперь к делу. Дай твой собственный паспорт.

Павел достал из висевшего на стуле пиджака потрепанный документ.

– Вот, прошу.

– Почему чужая фамилия? – спросил Куртис, заглянув в паспорт. – Ты же Матвеев, а тут…

– Моя настоящая фамилия мне теперь ни к чему. А это я позаимствовал у одного несознательного гражданина.

– Но как же фотокарточка? Ведь здесь твоя?

– Имеем опыт. Правда, я был тогда немного помоложе, – объяснил Павел, и непонятно было, к чему относится это «правда» – к опыту или к его изображению на фотокарточке.

– Чистая работа, – сказал Куртис. – Паспорт я у тебя возьму.

– Другой бы спорил…

Куртис изменил тон, стал совсем серьезным.

– Вот тебе новый на имя Корнеева.

Павел взял протянутый паспорт.

– Корнеев так Корнеев.

Куртис положил на стол узенькую полоску бумаги.

– Дальше. Вот адрес. Ты послезавтра пойдешь туда и обратишься в отдел кадров. Постарайся устроиться на работу, не отказывайся ни от какой. Места у них там должны быть.

– Хорошенькое дело…

– Подожди, не перебивай.

На столе появилась трудовая книжка.

– Возьми это. Без нее нельзя. Как следует запомни все, что здесь написано, а то будешь путаться.

Павел поморщился.

– Вы хотите сделать из меня ударника коммунистического труда? Маэстро, я же вор, мне работать нельзя.

– Надо работать. Для твоей же пользы. Нелегально долго не проживешь. А потом не беспокойся, дело найдется.

Павел раскрыл трудовую книжку, стал читать, и лицо у него сделалось кислое.

– Веселая жизнь была у этого Корнеева… Грузчик, истопник, разнорабочий какой-то… Не могли придумать что-нибудь поинтереснее?

– Ты же сам говоришь – работать не привык. Что ты умеешь?

– Когда-то я действительно прилично знал радиодело.

– Когда-то! – передразнил Куртис. – Спорить тут нечего. Надо поступать на работу. Деньги у тебя есть?

– Ни копейки.

– На вот двадцать рублей.

– Благодарю.

Павел полистал паспорт, увидел штамп прописки.

– Прописан я здесь?

– Да.

– В таком случае пусть старуха перестанет глядеть на меня как солдат на вошь. Я законный жилец.

– Имей в виду, ты ей приходишься племянником.

Приехал из Минска на постоянное жительство… Полагаю, с племянником она будет вести себя иначе.

– Больше вопросов нет. Могу я пойти погулять?

– Конечно.

Павел заторопился как на пожар – до того ему хотелось побыстрее глотнуть свежего воздуха. Куртис посматривал на него с понимающей улыбкой. Одевшись, Павел подошел к двери кухни, приоткрыл ее, крикнул: «Привет, бабуся!», сделал Куртису прощальный жест и выбежал вон из квартиры.

Дембович позвал хозяйку. Она вошла. Все на ней – от мягких суконных тапочек до платка – было аккуратное, чистое.

– Садись. Что нового?

– Что же нового? – нехотя отвечала она. – Я вам уже говорила… Очень любопытный, всю квартиру обшарил, во все углы нос сунул. Что ни подложишь – осмотрит, обнюхает… Монеты золотые нашел… Перекладывал… одну взял… карточки эти, что вы мне дали, десять раз рассматривал… Я знаю: он жулик. Украл у меня тридцать рублей.

Забыла двери запереть – ушел… Явился пьяный… Нехороший он… Жулик.

– Определенно жулик, – задумчиво произнес Дембович. – Не спрашивал обо мне, кто я?

– Нет.

– Ну хорошо, – после короткой паузы сказал Дембович. – Теперь он твой родственник. В домоуправлении все устроено официально… Вещи его осмотрела?

– Нет.

– Надо осмотреть.

– Не было подходящего случая. Раз ночью я входила, но не решилась. Спит чутко.

– Надо поторопиться. – Дембович достал бумажник, вынул из него белую таблетку. – Вот снотворное – всыплешь в водку.

ГЛАВА 7

Обыск

На следующий день Павел опять захотел погулять.

Было без пяти минут двенадцать. Выбежав из парадного на улицу, он застегнул пальто, поглядел на низкий белый потолок облаков, с удовольствием вдохнул густой влажный воздух оттепели и зашагал к центру.

Сначала он медленно шел по улице, с интересом разглядывая встречных, автомобили, витрины. Если бы кто-нибудь посмотрел на него со стороны, всякий подумал бы: вот беспечный человек, вполне довольный жизнью. И

это было бы совершенно неправильно. Павел, отойдя от своего дома на порядочное расстояние, решил проверить, нет ли за ним слежки, и пошел быстрее.

Установить, следят за тобой или нет, может быть очень трудно или совсем нетрудно. Все зависит от того, кто следит, от его остроумия. Ну и, конечно, от внимательности выслеживаемого.

Пока Павел шагал к центру, облака немного разрядились и солнечные лучи, чуть рассеянные, пробились через них. Подойдя к площади, где был универмаг, он увидел зеркально блестящие витрины магазина, расположенного напротив универмага. Они чисто отражали красный цвет шедшего по той же улице вдогонку Павлу трамвая, а его черный номер – тройка – был в зеркале витрины четкой заглавной буквой «Е».

Павел завернул за угол универмага и тут же остановился. Витрина во всех подробностях отражала кусок той самой улицы, по которой он только что шел. Через несколько секунд он увидел в витрине Куртиса. Павел закусил губу, соображая, как вести себя дальше, и озорная мысль пришла ему в голову. Он посмотрел на уличные часы. Времени было пять минут первого. Павел широким шагом пересек площадь и направился к вокзалу. С полчаса он толкался среди пассажиров в зале ожидания. Потом сходил в зал билетных касс. Потом заглянул в ресторан, но раздеваться не стал, а повернулся и направился в буфет. И

все время он чувствовал у себя за спиной Куртиса.

Выпив в буфете бутылку пива, Павел покинул вокзал и начал долгое блуждание по городу. Он садился в трамвай, проезжал две или три остановки и сходил. Рассматривал витрины, заходил в магазины, приценялся к вещам, на которые у него не имелось денег. Дважды он делал попытки залезть в сумочки разгоряченных покупками женщин, но, конечно, неудачно. Потом сел в такси, проехал на шестьдесят копеек, расплатился возле кафе и зашел в него.

Просидел он целый час, а меж тем на улице пошел снег пополам с дождем. Пообедав, Павел покинул кафе и пешком отправился в центр. Когда он подходил к универмагу, на часах было половина шестого. Пять с половиной часов

Куртис мотался за ним по пятам, как послушная собака. В

его-то возрасте! Наверно, долго помнить будет.

Павел чувствовал себя отлично – он-то пообедал, – и ему было весело, когда поднимался по лестнице на четвертый этаж.

Хозяйка, как ни странно, действительно непонятным образом переменилась. Она встретила его нельзя сказать чтобы приветливо, но не стала, как делала всегда, запирать входную дверь и прятать ключ в карман.

Павел еще больше удивился, когда услышал:

– Еда на кухне в шкафу. В графине есть водка. – И, поджав губы, прошаркала в свою комнату.

Наутро хозяйка сама разбудила его – тоже знак перемены в ее отношении к постояльцу.

– Пора вставать, – ворчливо сказала она, когда Павел открыл глаза.

– Что, нарушаю санаторный режим? – спросил Павел.

Она промолчала. Павел быстро собрался, умылся, пошел на кухню завтракать. Позавтракав, решил, что не лишним будет попривередничать, показать характер.

– Слушайте, бабушка, где жалобная книга? Плохо кормите.

– Ты и этого не заслуживаешь, – ответила хозяйка.

– Справедливо, – сказал Павел. – Пошел заслуживать.

Мое вам…

Изумлению Павла не было конца, когда хозяйка дала ему два ключа на железном колечке, сказав: «От входной двери».

Он отправился по адресу, который дал ему Куртис, –

это оказался хлебозавод. В отделе кадров молоденькая курносая девушка-инспектор приветливо предложила ему должность разнорабочего. В его обязанности, объяснила она, будет входить погрузка хлеба в автофургоны. Павел почесал за ухом и согласился. К работе можно было приступать хоть сейчас, не дожидаясь официального оформления и приказа. И Павел тут же приступил. Целый день он грузил ящики со свежим, только что выпеченным хлебом в фургоны. Он отнюдь не был хлипким, двухпудовая гирька когда-то летала в его руках, как детский резиновый мячик.

Но с непривычки Павел намотался так, что домой ехал совсем разбитый. Болели руки, ноги, ныла поясница.

Медленно поднявшись по лестнице и войдя в квартиру, он разделся, повесил пальто и кепку на вешалку и хотел сразу идти в ванную, но хозяйка, выглянув из своей комнаты, сказала:

– У вас гость.

В его комнате на диване сидел с газетой в руках Куртис.

– А, передовик производства! – приветствовал он Павла. – Рассказывай, как дела.

– Минуточку, маэстро, – устало сказал Павел. – Смою трудовой пот.

Встал под холодный душ, потом растерся жестким мохнатым полотенцем. Выходя из ванной, он уже совсем не ощущал усталости.

Куртис ждал с нетерпением рассказа о прошедшем дне, и Павел не стал испытывать его терпения, отказавшись на этот раз от своих обычных шутливых отступлений.

Куртис остался доволен рассказом. Скоро хозяйка пригласила ужинать. Они перешли в кухню.

– Надо обмыть назначение, – потирая руки и усаживаясь, сказал Куртис.

На столе стояли хрустальный пол-литровый графинчик, полный водки, и распечатанная бутылка коньяку.

В вазе был салат, на маленьких тарелках лежали колбаса, сыр, заливной судак, чернела баночка зернистой икры, овальный соусник доверху был полон кругленькими тугими маринованными помидорами – в общем, было чем закусить.

– Сразу видно, бабушка уважает работящих людей, –

заметил Павел.

Через полчаса Павел почувствовал, что его клонит в сон. Он подумал, что все-таки тяжелая физическая работа для непривычного человека – это тебе не утренняя физзарядка, и сказал об этом вслух, прибавив:

– Я, кажется, расклеился. Надо спать.

– Ну, тогда будь здоров! Я с полчасика еще посижу и поеду к себе. Завтра увидимся.

У Павла, казалось, уже не ворочался язык. Он только покачал головой и побрел из кухни, так неуверенно ступая, словно ноги у него сделались вдруг ватными.

Посидев минут пятнадцать, Куртис поднялся, заглянул в комнату Павла. Тот спал вниз лицом, свесив к полу безжизненную правую руку. Пиджак висел, как всегда, на спинке стула, брюки валялись скомканные рядом со стулом. Куртис хотел тут же войти и взять вещи Павла, но счел, что лучше это сделать хозяйке. Старуха в своих мягких суконных тапочках неслышно вошла к Павлу, взяла пиджак и брюки и вышла.

Ян Евгеньевич, нетерпеливо ждавший на кухне, положил брюки на сундук и начал обыскивать карманы пиджака. Он вынул уже знакомый ему сверток с побрякушками, от которых отказался Боцман, пачку сигарет «Шипка», записную книжку в зеленом ледериновом переплете, некий предмет, представлявший собой увесистый, в полкилограмма, стальной шарик, обернутый в толстую лоснящуюся кожу, прикрепленный к гибкой ручке из китового уса. Ян Евгеньевич разложил все это на сундуке и начал просматривать записную книжку. Хозяйку же почему-то заинтересовал тяжелый предмет. Она взяла, взвесила его на руке и спросила в недоумении:

– А это что?

– Кистень, – сердито ответил Ян Евгеньевич, листая странички записной книжки.

Хозяйка, помолчав, снова задала вопрос:

– Для чего это?

– Чтобы бить людей по голове, – уже совсем раздраженно объяснил Ян Евгеньевич. – Не задавай глупых вопросов, Эмма, мешаешь.

Хозяйка испуганно положила кистень на сундук и отошла в сторону.

Ян Евгеньевич долго и внимательно изучал записную книжку Павла. Здесь было несколько адресов, телефонов, причем постороннему человеку оставалось непонятным, каким городам принадлежат эти адреса и телефоны. Было также множество невразумительных заметок.

Там, где кончался алфавит и начинались чистые листы, Ян Евгеньевич обнаружил маленькую, сделанную для документа фотокарточку пожилой женщины. Невеселый взгляд, чуть наморщенный лоб, прическа гладкая с пробором посредине. Он быстро переснял маленьким своим фотоаппаратом карточку женщины, а затем все записи и заметки записной книжки Павла.

ГЛАВА 8

Мария получает задание

Ровно через неделю после первого, столь удачного похода на ипподром Зароков снова пригласил Марию съездить посмотреть на лошадей и попытать счастья в тотализаторе. Все было так же интересно и красиво, как в прошлый раз, – все, кроме одного: хотя он опять накупил кучу билетов, потратив тридцать рублей, выигрыш составил смехотворную сумму – всего два рубля семьдесят копеек. Зароков забыл, что он уже не новичок на ипподроме, и, ничего не поделаешь, теперь уже ему придется разыгрывать перед Марией идиотские водевили под названием

«А я опять выиграл!». Однако он не опасался, что Мария заметит фальшь: он давно понял, что Мария наивна и доверчива, хотя на первый взгляд кажется многоопытной, искушенной: в жизни женщиной.

Вот и сейчас, выслушав сообщение, что они снова выиграли кучу денег, Мария рассмеялась как ребенок, она радовалась гораздо больше Михаила, хотя взять свою долю опять отказалась.

Потом они поужинали в кафе, и, как в прошлый раз, он проводил Марию до дому. В гости не напрашивался, решив подождать, пока она пригласит сама, – он был уверен, что этот момент не так уж далек.

С тех пор они стали видеться чаще. В свои выходные дни Зароков был свободен только до четырех часов, а в четыре отправлялся встречать Марию. В таксомоторном парке многие уже давно разглядели истинные отношения

Зарокова и Марии, и они с молчаливого обоюдного согласия не очень стали маскировать свои свидания, встречались без опаски совсем близко от парка, а однажды Зароков просто зашел за Марией в диспетчерскую. Постепенно даже самые неугомонные остряки прекратили отпускать шуточки в их адрес. Все видели, что отношения у них серьезные.

Раз в неделю они обязательно посещали ипподром, и

Зароков обязательно исполнял свою хорошо отработанную роль, варьируя только сумму и в соответствии с нею степень своей радости.

Часто ходили в кино. По воскресеньям же, если он не работал, покупали билеты в какой-нибудь театр.

Зароков нравился Марии все больше и больше. Она сразу, с первых дней работы Михаила в парке, выделила его. Михаил казался умнее и интеллигентнее всех других шоферов. Был неизменно вежлив и спокоен, никогда она не услышала от него скверного слова. Понимал хорошую шутку и сам умел шутить. А когда они стали встречаться, Мария к тому же увидела, что он не жадный.

Михаил понемногу рассказывал ей о себе, но никогда особенно не расписывал свою биографию, и это тоже нравилось Марии. Из его отрывочных рассказов, всегда к месту в разговоре, Мария узнала, что он рано осиротел, что у него где-то должна быть сестра, которую он очень любил и любит и которую потерял во время войны. Он был в плену, числился пропавшим без вести. Потом бежал из плена, опять воевал. И по тому, как Зароков, вспоминая свою жизнь, хмурил брови, Мария догадывалась, что ему тяжело перебирать в памяти события минувших лет. Она даже жалела его в такие минуты, хотя он всем своим обликом и характером менее всего походил на человека, нуждающегося в жалости. Он ни разу не позволил себе сказать о том, что Мария ему нравится. Но об этом и не надо было говорить, она и так все видела.

Новый, 1962 год встречали у ее подруги Лены Солодовниковой. Компания собралась пестрая, но Зароков нашел общий язык со всеми, и так как он был старше других,

то скоро завладел общим вниманием и стал вроде бы не гостем, а хозяином. Лена работала библиотекарем и была тихой и спокойной девушкой, потому с удовольствием уступила Зарокову командный пост. А Марию она просто поразила, когда, вызвав ее посреди шумного пира в коридор, восторженно и горячо начала поздравлять подругу с тем, что у нее такой «великолепный возлюбленный». Это, конечно, польстило Марии, и она скорее для приличия, чем чистосердечно возмутилась: «Что ты, Ленка, какой же он возлюбленный?»

Одним словом, Марии не было необходимости прислушиваться к своему сердцу, чтобы узнать, что в нем происходит. Она не строила никаких планов на будущее в расчете на то, что Михаил Зароков вдруг возьмет и сделает ей предложение. Но ей приятно было сознавать, что такая возможность не исключена.

Новогодняя ночь у Лены – компания веселилась до утра

– окончательно их сблизила. Утром, когда расходились, все попрощались с Марией и Михаилом за руку, и Марии лестно было видеть, что буквально все глядят на него с неподдельным восхищением. Они пешком добрались до ее дома. По дороге договорились, что сегодня надо как следует отдохнуть, потому что и ему и ей завтра выходить на работу. У подъезда Михаил в первый раз поцеловал ее.

На следующее утро в восемь часов, выписывая ему путевку, Мария была в прекрасном настроении.

А в два часа дня, когда Зароков заехал в парк, чтобы исправить мелкую неполадку в счетчике, и, пока механик возился в машине, заглянул в диспетчерскую, Мария сидела грустная, как будто произошло несчастье.

– Что случилось? – склонившись над столом, вполголоса спросил он.

– Понимаете, Миша, расстроилась я. Сейчас был разговор с начальством, они хотят, чтобы я свой отпуск за прошлый год взяла сейчас же. Я рассчитывала соединить за тот и за этот вместе и отгулять в сентябре, но ничего не получится. У моих сменщиков так составлен график отпусков, что…

– И это все? – спросил Михаил.

– Понимаете, я так рассчитывала…

Михаил весело усмехнулся.

– Есть из-за чего убиваться! По мне, отдыхать всегда хорошо.

– Но куда я зимой денусь? Путевку в дом отдыха купить уже не успею…

– Вот что. Завтра встретимся, что-нибудь придумаем.

Когда надо уходить в отпуск?

– Уже отправили приказ машинистке. Через пять дней.

– Ну, не расстраивайтесь. Придумаем что-нибудь…

…На свидание Зароков пришел с готовым планом. То, что он собирался предложить Марии и о чем хотел ее просить, выглядело совершенно естественно, по-житейски понятно и уместно. Больше того: главное – его просьба будет, наверное, воспринята всего лишь как благовидный предлог, который позволит Марии без особых усилий справиться с самолюбием и принять его дружеское предложение.

– Вчерашняя хандра прошла? – весело встретил он

Марию, видя, что она совсем не хмурая.

– В конце концов надо же кому-то пойти в отпуск и в январе, правда? – сказала Мария. – Что будем делать?

– Давайте погуляем, пока не замерзнем, затем где-нибудь посидим, пока не отогреемся, а потом – воля ваша. ...