МОЯ ПЛОТЬ СЛАДКА

Майкл Брайэн Драма на Мальорке 

 1

Через пять часов после вылета из Лондона огромный британский воздушный лайнер, достигший Средиземного моря, повернул на юго-запад. Он пролетел сквозь кружевные летние облачка и взял курс вдоль скалистых берегов острова. Грегори Фолл увидел из иллюминатора, как тень самолета, подобно тени громадной черной птицы, скользила по средневековым крышам старинного испанского города. А еще через несколько минут самолет, дребезжа, приземлился и начал подруливать к аэропорту Сен-Бонэт.

Около здания таможни выстроились испанские полицейские в лакированных шляпах и со старомодными ружьями в руках. Но ружья служили только для декорации, а таможенный досмотр был пустой формальностью: большую часть доходов острова Мальорка, крупнейшего из Балеарских островов, составляли доходы от туризма. Чемоданы Фолла даже не открыли, и его вместе с другими пассажирами вежливо направили к ожидавшему автобусу.

Припекаемый яркими лучами полуденного солнца, Фолл помедлил немного, отыскивая глазами встречающего. «Черт бы его побрал! подумал он.— Этот фрилансер^[1] должен был ожидать меня здесь с машиной». Но никакой машины он не видел. Водитель же автобуса нетерпеливо нажимал на клаксон, торопясь поскорее доехать до Пальмы и разгрузить багаж.

Фолл неохотно взобрался в автобус, следя, как два островитянина устанавливали на заднем сиденье его киноаппаратуру. Камеру он взял с собой и поставил ее между ног, как преданную бобаку. «Может быть,— думал он,— этот чертов фрилансер ожидает меня в городе, у конечной остановки автобуса? Может быть, у парня нет денег чтобы нанять машину? Так часто бывает. Нью-йоркское агентство очень неохотно выдает авансы парням, живущим на этих „райских" островах, так как вместо статьи у них в руках может оказаться бутылка».

Фолл никогда раньше не бывал в испаноговорящих странах и не знал испанского. Он понимал, что без переводчика окажется в беспомощном положении. И ради чего он сюда приехал? «Ради чего ты будешь здесь потеть?— упрекал он себя, откинувшись на спинку сиденья автобуса, который грохотал по дороге в город.— Ты согласился на эту поездку вместо отпуска. Получится из тебя тут писатель или нет — редакции не касается. Реклама „Удешевленной Ривьеры" — вот чего хочет редакция. Фотографии; хорошеньких девушек в купальниках на фоне боя быков и старинных соборов. В конце концов, писатель тут совершенно не требуется».

Он закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока автобус не остановился перед огромным зданием горчичного цвета, выделявшимся своими размерами на пыльной, раскаленной солнечными лучами площади. На здании красовалась вывеска: «Иберия. Испанская авиакомпания». Здесь же была конечная автобусная станция.

«Фрилансер ожидает меня тут»,— решил Фолл.

Он подошел к конторке, разыскивая свой багаж, и спросил у клерка, нет ли для него каких-нибудь сообщений. Клерк ответил отрицательно.

Фолл стоял на автобусной станции, тупо разглядывая скучные фрески, украшавшие стены здания, и ожидал, когда его позовут. Но никто его не вызывал. Его раздражение возросло, когда он вместе с другими пассажирами вышел на площадь под палящие лучи солнца.

Там он увидел выстроившихся в два ряда неряшливо одетых мужчин. У каждого на голове — кепи с названием отеля. Они двинулись вперед, окидывая Фолла быстрыми, оценивающими взглядами. Перед ними стоял высокий молодой человек, блондин с рыжеватым отливом, со свирепым лицом и проницательными глазами. Тореадор? Нет, не с такими рыжеватыми волосами. Житель испанского Марокко? Нет, не в таком дорогом твидовом пиджаке. Американский турист? Его чемоданы, щедро заклеенные ярлыками многих отелей различных стран, слишком потрепаны. Словом, его вид не сулил им выгодной работенки, поэтому они, эти гостиничные агенты, повернулись к нему спиной.

Довоенного выпуска такси марки «рено» с дребезжащим мотором остановилось возле незнакомца. Фолл положил свой багаж на заднее сиденье.

— В контору Кука,— попросил он.— О’кей?

— Да, сеньор.

«Пускай теперь фрилансер поищет меня,— решил Фолл.— Я сам найду место, где остановиться. Теперь пусть он беспокоится».

Но у Кука все оказалось не так просто. Примерно дюжина измученных туристов стояла в очереди у справочного бюро, медленно продвигаясь вперед.

Когда очередь дошла до Фолла, клерк покачал головой.

— Все отели первого и второго разряда заполнены, сэр. Постараюсь, если хотите, найти для вас номер в каком-нибудь третьеразрядном отеле.

— Мне бы хотелось что-нибудь с видом на море.

— Абсолютно исключено. Боюсь, что только в старом городе. Сейчас я позвоню.

Клерк устал, и у него было еще много работы. Одной рукой держа телефонную трубку и пытаясь соединиться с каким-нибудь отелем, другой рукой он заполнял автобусные билеты на завтра. Он поговорил с кем-то на быстром испанском языке и положил трубку. Затем написал записку и передал ее Фоллу.

— Отель «Националь»,— сказал он.— Это лучшее, что я вам могу сейчас предложить. Следующий.

Фолл положил записку в кармам пиджака, забрал свой багаж и камеру и вышел на улицу.

На тротуаре стояла девушка, вглядываясь в конец улицы, очевидно, ожидая машину. Он встал рядом с ней, поставив багаж на тротуар. Она улыбнулась ему, и его плохое настроение как рукой сняло. Это уже лучше. Незаметно, делая вид, что он тоже ищет машину, Фолл внимательно разглядывал девушку. «Лет двадцати с небольшим»,— отметил он. Темные волосы, коротко острижена, загорелая. На ней были белая блузка, юбка из твида и босоножки на высоких каблуках. Через руку перекинуто коричневого цвета замшевое пальто, какие обычно носят француженки. «Вероятно, американка»,— решил Фолл.

— Вы ищете машину? Вам куда?

Фолл убедился, что его предположение правильно. Она американка.

— В отель «Националь». Нам по пути?

— Да,— сказала она.— Может быть, мы поместимся в одной машине?-

Довольный таким предложением, Фолл начал с большим рвением махать рукой проезжавшим мимо машинам. «Пожалуй, это куда лучше, чем если бы я встретил фрилансера, который начал бы засыпать меня вопросами о жизни в Нью-Йорке. И первый шаг сделала она сама, следовательно, дальше все пойдет очень легко».

Он махнул рукой и свистнул. Какое-то музейное чудовище вывернуло из-за угла, и Фолл погрузил в него свои вещи. Такси влилось в поток других машин и направилось вверх по довольно крутому склону, затем миновало улицу, на которой располагалось множество сувенирных лавок и кафе со столиками на тротуарах, пустыми в этот жаркий полуденный час.

Фолл с удовольствием разглядывал длинные загорелые ножки, вытянувшиеся рядом с ним. «У нее, безусловно, не рядовая внешность, она почти красива». Обычно он старался не соединять работу с девушками: работа сама по себе, удовольствия — сами по себе. Но сейчас другое дело. Он в четырех тысячах миль от Нью-Йорка, на острове, находящемся между Европой и Африкой. Когда он еще в Нью-Йорке думал об этой поездке, его воображение всегда рисовало ему какую-нибудь девушку. Но он совсем не ожидал, что это произойдет так скоро.

— Вы приехали сюда в отпуск? — спросил он.

Она отвернулась от окна, в которое пристально смотрела. При этом вопросе, как заметил Фолл, под густым слоем загара на лице девушки появилось выражение некоторого напряжения. «Глаза у нее, бесспорно, голубые, но в них светится озабоченность».

— Я живу здесь,— ответила она,— то есть я хотела сказать, жила здесь и больше здесь не останусь.

— Кажется, тут довольно многолюдно,— заметил Фолл.

— Да, очень много английских и французских туристов.

Машина выехала на маленькую площадь, и Фолл увидел на. ней небольшое здание с декоративной башенкой для часов. Часы напоминали иллюстрацию из книги детских сказок, и Фолл отметил про себя, что этот фон нужно будет использовать для предстоящей работы. Когда он снова взглянул на девушку, она сидела с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья. Очевидно, она очень устала.

Он бросил взгляд на чемоданчик, стоявший около ее ног. На нем был ярлык авиалинии Париж — Пальма. Фолл подумал: «Интересно, как ее зовут? На ярлыке нет никакой фамилии».

Вдруг он осознал, что это всего лишь совместное путешествие в такси, нужно действовать быстрее. Надо найти какой-то способ завязать знакомство. Предложить ей выпить? Узнать ее адрес? Ведь пока он свяжется со своим фрилансером, может пройти довольно много времени.

Такси проехало по сказочной площади и, свернув сначала на соседнюю улицу, выехало на другую площадь, несколько больших размеров, чем первая. Потом скорость заметно уменьшилась, и машина буквально вползла на маленькую улочку, вдоль которой тянулись дома с высокими балконами, увитыми диким виноградом, редко видевшими солнце. Такси затормозило. Фолл вытянул шею. Здесь определенно нет никакого отеля.

Одна из дверей дома, около которого они остановились, была чуть больше остальных. Вывеска над ней оповещала: «Отель „Националь"». «Это какая-то мышеловка, а не отель»,— подумал Фолл.

— Это отель «Националь»? — удивился он.

Девушка открыла глаза.

— Да,— в замешательстве ответила она, словно собираясь сказать ему еще что-то.

Шофер такси открыл дверцу, и багаж Фолла оказался на тротуаре.

— А что, другого места нельзя найти? — спросил Фолл с тайной надеждой в голосе.— Мне здесь что-то не нравится.

— Здесь чисто,— объяснила она,— и вообще хорошо. Послушайте... Вы не возражаете... оплатить такси?

— О, конечно, конечно! Я как раз собирался это сделать.

— Знаете... знаете, я еще не разменяла свой чек, у меня совсем нет песет.

Взглянув на нее, на ее изящную одежду, чемоданчик с наклейкой воздушной линии, Фолл поверил ей. И он мог бы без труда помочь ей. В Лондоне ему выдали десять тысяч песет.

— Я могу разменять ваш чек,— предложил он.— У меня целая пачка местных денег.

— Я... по правде говоря, я... э... у меня вообще нет никакого чека.

Фолл удивился.

— Понимаю,— довольно глупо пробормотал он.

— Я вам отдам свою долю за такси завтра. Я оставлю деньги в вашем отеле.

«Это сумасшествие»,— подумал он. Плата за такси, как и за все остальное, с точки зрения американских стандартов, здесь баснословно дешевая. А у него было достаточно денег. Он достал бумажник и протянул ей банкноту в пятьсот песет.

— Возьмите,— сказал он.— Отдадите, когда сможете.

— Нет, это слишком много.

— Но у вас совсем нет денег, а у меня их целая куча.

— Тогда дайте мне лучше сто песет,— быстро проговорила она.— О, это ужасно занимать деньги у совершенно незнакомого человека, но знаете, меня должны были встретить и не встретили.

— То же самое случилось и со мной,— улыбнулся Фолл.

Он нашел банкноту в сто песет и передал ей. «В конце концов, это долг всего в три доллара,— подумал он.— Сущие пустяки».

— Как насчет того, чтобы выпить немного? — спросил он, оживившись.—Меня тоже должны были встретить и тоже не встретили. Давайте будем, утешать друг друга.

Она положила деньги в сумочку.

— Я... я не могу,—пробормотала она.— Мне надо разыскать своих друзей. Но скажите, как ваше имя, чтобы я могла прислать вам деньги?

— Фолл. Грегори Фолл.

Ему очень хотелось сказать, где он работает. Он был уверен, что она американка и название журнала, в котором он сотрудничает, несомненно, произвело бы соответствующий эффект. Но он решил не прибегать к такому дешевому методу.' И кроме того, когда говоришь, где ты работаешь, ты лично что-то теряешь, ты уже становишься не просто человеком, а частью какой-то организации, и на тебя переходит слава той организации. А Фолл был гордым, он считал, что добьется успеха и без этого.

— Мое имя Изабель Кеннер,— сказала она,— Я постараюсь вернуть вам деньги завтра же. И я просто не знаю, как мне благодарить вас, мистер Фолл.

— Может быть, вы разрешите мне угостить вас завтра?

 — Боюсь, что нет. Я надеюсь, что завтра же мне удастся уехать из Пальмы.

— Понимаю,— сказал он отрывисто, и к нему вернулось его скверное настроение. Обычно его знакомство с девушками происходило более успешно, их всегда привлекали его сильное тело, немного скучающий взгляд и... его банковский счет. Он не терпел отказов. Поэтому он быстро подхватил свою фотокамеру и вышел на узкую улицу.

— До свиданья,— сказал он. И, не дожидаясь ее ответа, повернулся спиной к машине.

— Сэр?

Мужчина в серой хлопчатобумажной форме открыл перед ним дверь и нагнулся, чтобы взять багаж Фолла. Выпрямившись, он собрался перекинуть через плечо и фотокамеру.

— Нет, это я возьму сам,— остановил его Фолл,— Носильщикам нельзя, доверять такую дорогостоящую аппаратуру.

Служащий пожал плечами и повел Фолла в отель. Серая форма, в которую он был одет, была вся в заплатах, полиняла и износилась. Фолл вспомнил, что Испания очень бедная страна. «А эта американская девушка сказала, что она живет здесь. Даже ста песет ей хватит надолго. Может быть, она нарочно подсела ко мне в машину?» И когда он поднялся уже до половины мраморной лестницы, его вдруг поразило странное совпадение. Он остановился и достал из кармана телеграмму из нью-йоркской конторы: «Фрилансер Чарльз Кеннер встретит аэропорту тчк Предполагается Кеннер будет писать текст к вашим фотографиям тчк Если не подойдет пожалуйста сообщите».

Кеннер. И фамилия девушки тоже Кеннер. А что, обручальное кольцо у нее было? Он не помнил. Но если это простое совпадение, то это ситуация для романов.

К зданию автобусной станции в городе подкатил мопед. Соскочивший с него молодой человек быстро вбежал в контору станции. Три клерка пристроились около весов выпить кофе. Молодой человек подошел к столику и спросил:

— Эй, лондонский самолет прибыл?

— Да, сэр.

— А из Парижа?

— Да, сэр.

Клерки обменялись понимающими взглядами. Совершенно ясно: молодой человек — американец. Блондин, короткая стрижка, кожаная тужурка, брюки из грубой бумажной ткани и сандалеты на веревочной подошве. Это не турист, а здешний житель. А к постоянным жителям-иностранцам они относятся без особой симпатии. Молодой человек попросил список пассажиров. Список ему дали.

Молодой человек посмотрел на часы. Был шестой час. Почему Фолл не подождал его? Куда он делся? Черт возьми, довольно паршивое начало в этом столь важном для него деле. За последний год это первый его шанс получить настоящую работу. А он заставил известного фотографа проплутать по городу. Вероятно, Фолл лопается от ярости, и это вполне понятно.

Клерк говорил:

— Да, сеньор Фолл прибыл на самолете часа в четыре. Нет, он не сказал, в каком отеле собирается оста-навиться. Парижский самолет? Да, прибыл. Как фамилия? Миссис Кеннер? Да, на борту была пассажирка по имени миссис Кеннер. Самолет прибыл в три сорок пять.

Молодой человек быстро выбежал из здания станции, даже не поблагодарив клерка. Со злостью он дернул акселератор мопеда. Мотор завелся. С минуту молодой человек осматривал огромную, раскинувшуюся перед ним площадь, как будто решал очень важную проблему. И, очевидно, приняв какое-то решение, он снял тормоз и двинулся в путь.

Звали молодого человека Чарльз, или Чак, Кеннер. В зависимости от доверчивости слушателя он располагал тремя вариантами биографии. Вариант, который он любил больше всего, гласил: он был европейским корреспондентом журнала «Тайм энд Лайф». Второй вариант: он был фрилансером, работавшим для «Тайм энд Лайф». И наконец, третий вариант: он был фрилансером, работавшим время от времени для различных американских журналов. Последнее было почти правдой. За свое двухлетнее пребывание в Европе он собрал материал для шести журнальных статей. Писали эти статьи другие, поэтому его оплата была мизерной. Но он уверял, что лиха беда начало.

Чаку Кеннеру было двадцать восемь лет. Два года он прослужил в оккупационных частях в Германии. Европа ему понравилась, и потому после демобилизации он снова вернулся сюда. В течение года он пытался писать. Потом женился на американке, которая училась во Франции, получая государственную стипендию. Они давно прожили все ее деньги, и теперь жена стала ему в тягость.

Ему очень хотелось остаться в Европе. А для этого часто приходилось делать вещи, о которых он не любил вспоминать и еще меньше рассказывать кому бы то ни было. Но необходимо было решаться на любые поступки, лишь бы продержаться. И он верил: .наступит и его час, и у него будет шанс устроиться в жизни. И этот долгожданный шанс появился. Наконец-то ему лично предложили написать текст журнальной статьи, а также помочь этому знаменитому фотографу, которою прислали сюда. И теперь он прохлопал так удачно подвернувшийся ему заработок. И прохлопал из-за кучи других досадных событий. Это очень плохо. Прямо-таки непростительно. Но он все устроит. Нечего рвать на себе волосы от отчаяния. Прежде всего надо найти Изабель и выяснить, в чем там у нее дело. Почему она вернулась на Мальорку? Почему?

Он со злостью нажал сигнал мопеда, подъезжая к толпе прохожих. Его машина чуть не проехала некоторым из них по пяткам. Чак Кеннер даже не заметил этого. Его широкое юное лицо нахмурилось. В такой переплет он теперь попадет, и все из-за нее!

А что касается Фолла, пусть он подождет. В конце концов, через полицию всегда можно найти иностранца. Как только любой турист зарегистрируется в отеле, полиции это будет сразу известно. Сегодня же вечером он сумеет найти Фолла. А пока нужно уладить эту чертовщину с Изабель, решил он. И почему только она не выполнила его поручения, эта сука?

Когда такси тронулось, оставив на тротуаре повернувшегося спиной к машине незнакомца, повесившего через плечо огромную серую неуклюжую коробку, Изабель закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья, еще раз пытаясь побороть в себе страх. «Нечего впадать в панику» — уговаривала она себя.— Я не могу участвовать в этой грязной истории. Мне надо найти Чака».

Такси пересекло центральную площадь старого города. В послеполуденных лучах солнца ярко сверкали серебряные брызги маленьких фонтанчиков, расположенных посреди площади. Под фонтанами, облокотясь на палки, сидели трое мужчин. Один из них был слепой, другой — немой, а третий, бывший официант из кафе, их сопровождал. Изабель хорошо знала их, так же как и всех других людей, встретившихся ей на площади: старого священника, который вежливо приподнял шляпу, когда мимо него проезжало такси, молодого продавца лотерейных билетов, который с трудом волочил свою ногу-деревяшку, пробираясь между столиками кафе.

Два дня назад Изабель Кеннер проходила по этой площади, как она тогда думала, в последний раз; Она возвращалась домой и без сожаления брела по ней, зная, что никогда больше она не будет сидеть под марокканскими арками за столиками кафе, наблюдая, как тягостно долго тянутся скучные дни безделья, в то время как Чак и его друзья заняты какой-то лихорадочной таинственной деятельностью.

«И вот я снова здесь. Вернулась».

Изабель Кеннер было двадцать шесть лет. Когда ей минуло двадцать четыре года, врач-психиатр предупредил ее по поводу слишком часто меняющихся любовных интриг. Нельзя с такой страстью относиться к вопросам секса. Но ее обуревала необычайная жажда любви. Очевидно, она хотела возместить теперь отсутствие родительской ласки. Родители бросили ее. Они развелись, когда ей было всего три года, и через пять лет после этого отец умер. Мать Изабель, еще молодая, очень красивая женщина, решила, что подрастающая дочь может помешать некоторым ее планам, а ее присутствие неблагоприятно отразится на толпе поклонников, которой была окружена мамаша. Поэтому Изабель училась в пансионах, а летние каникулы проводила в лагерях. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, стало ясно, что она обещает стать очень хорошенькой. В это время ее мать вторично вышла замуж и уехала в Гонолулу. Сейчас Изабель даже не знала адреса матери.

В двадцать четыре года Изабель окончила колледж, получив стипендию на год вперед для изучения истории искусства в Европе. Родственники не провожали ее, когда она покидала Нью-Йорк. Насколько Изабель было известно, у нее вообще не имелось родственников. Но такой хорошенькой девушке нечего беспокоиться о компании. Через шесть месяцев она встретила в Париже Чака Кеннера и в то же лето вышла за него замуж.

Все началось очень весело, как катание на карусели. Но карусель стала постепенно замедлять ход. Изабель обнаружила большое сходство в привычках Чака и ее матери. Например, привычка лгать. Оказалось, что у Чака нет той работы, о которой он ей говорил. Стипендию она получила заранее, и пока они жили на нее. Потом уехали в Испанию: Чак заявил, что там дешевая жизнь. Ему хорошо были известны некоторые вещи: черный рынок, спекуляция валютой, бесшабашные попойки в компании довольно легкомысленных людей. А вот с работой совсем другое дело: Чак хотел писать статьи для журналов. Он сказал, что у него есть несколько зацепок. Что-нибудь да выиграет. Ведь за углом нас всегда поджидает счастье.

А между тем деньги у них подходили к концу. Как в свое время для матери, так теперь и для Чака она стала камнем на шее. Они начали ссориться. Переехали на Мальорку, где жизнь дешевле. Но все же недостаточно дешева. Непрерывные ссоры продолжались. Она заявила Чаку, что хорошенькая девушка не должна вымаливать любовь у мужа. Есть и другие мужчины, которые с радостью будут с ней добры.

Но, говоря эти слова, она думала совсем не так. Она беспокоилась: почему она не может ни в ком возбудить любовь к себе? Сначала ее мать, теперь Чак. И она вспомнила предупреждение психиатра. Нужно быть осторожнее с любовными интрижками. Нельзя мешать секс с любовной привязанностью. Не то чтобы Чак возражал против ее измен. Нет, напротив, иногда ей казалось, что Чаку даже хотелось, чтобы она была ему неверна. Все бы стало значительно проще.

Они ссорились. Хотели разъехаться. Но для раздельной жизни у них не было денег. Да и для совместной тоже не очень много. Изабель, подавив гордость, написал матери по ее последнему адресу. Письмо пришло обратно: адресат выбыл.

У Чака тоже не было денег. Ни денег, ни друзей, ни семьи. Он упорно отказывался вернуться в Штаты и поискать работу там. Изабель приходила просто в отчаяние. В тех условиях, в которых они жили, Европа была для, них нищенским домом, даже хуже — тюрьмой. Но денег для отъезда в Штаты не было.

Потом Чак что-то узнал. Если только она согласится поехать в Париж, там у него есть один знакомый в авиакомпании. Он устроит Изабель проезд до Америки. Чак показал письмо от этого друга. Она сможет вернуться домой и, если захочет, получит развод. Чак не возражает расстаться с ней. Она тоже. Изабель успокаивала себя, что она еще молода, все еще хороша собой, она как-нибудь выкрутится. И впервые в своей жизни она начала работать. Правда, единственное, что она смогла найти, это делать наброски туристов на пляже по пятьдесят центов с человека. Конечно, это только одной ступенькой выше нищенства, но, черт возьми, она начала работать! Она хочет выбраться из этой жизни!

Когда она заработала достаточно денег для оплаты проезда до Парижа, она упаковала в чемодан платья, которые не успела распродать, а Чак одолжил у Барнея Кохилла мопед, чтобы отвезти ее в аэропорт. По дороге Чак сказал ей, что она должна будет сделать, приехав в Париж. Он уже написал туда, и его друг ждет ее.

— Во всяком случае,— сказал он,— отправляю тебя домой. Ты должна быть мне благодарна за это.

Теперь она вспомнила об этом разговоре. Да, действительно, Чак не лгал — «во всяком случае, он отправлял ее домой». Но, будучи Чаком, он не сказал ей всей правды. В этой поездке было «но», всегда и во всем у Чака бывает это «но»... Вчера в Париже она встретилась с тем человеком, который назвался другом Чака. Он ожидал ее на аэровокзале. Она очень удивилась, когда оказалось, что это был не американец. Он передал ей конверт с билетом на самолет и маленький сверток, как он сказал, подарок для его матери, который та заберет у нее в нью-йоркском аэропорту. Он улыбнулся, пожал Изабель руку, надел шляпу и быстро исчез, не дав возможности Изабель поблагодарить его.

Она распечатала конверт. В нем был билет первого класса Пан-Американской авиакомпании Париж — Нью-Йорк и две десятидолларовые банкноты. Она с благодарностью улыбнулась. Она была готова расцеловать этого доброго сама!ритянина, этого предусмотрительного пожилого француза с печальной улыбкой. Он даже дал ей двадцать долларов. Она положила десятки в сумочку и собиралась уже выбросить конверт, как вдруг увидела вложенное в него письмо, напечатанное на машинке и без подписи. В нем говорилось:

«После прочтения уничтожить.

Милая леди!

«Ваш муж сообщил нам, что не успел поставить вас в известность о подробностях вашей поездки. Ниже вы найдете точные^инструкции, за выполнение которых вам обеспечивается бесплатный проезд до Соединенных Штатов. Посылка, которую вам дал для своей матери наш друг, представляет собой большую ценность, и она упакована так, что вы не сможете ничего увидеть. Поверьте нам, что вы не подвергаете себя никакому риску, перевозя этот сверток, потому что для таможенных властей в Соединенных Штатах вы отнюдь не являетесь подозрительным лицом. Вот почему для доставки этого свертка наш выбор пал именно на вас. Храните его все время при себе и берегите. Возьмите его на борт самолета как часть вашего собственного багажа. Когда вы пройдете в Соединенных Штатах таможенный досмотр, к вам подойдет человек и спросит вас: „Вы невеста?” После того как вы ответите: ,,Да", он скажет: „Я жених”. Тогда вы отдадите ему этот сверток. После этого он передаст вам коробку конфет, в которой будет стодолларовая банкнота — это наша благодарность за аккуратную доставку посылки. Как только вы прочтете инструкции, немедленно сожгите письмо и пепел спустите в унитаз. Вы никому не скажете о нашем поручении, в противном случае вас могут обвинить в перевозке этого свертка. Желаем удачи. Не беспокойтесь. Мы делаем это чуть ли не каждый день, и до сих пор никто не попался».

Изабель немедленно пошла в дамскую комнату, развязала сверток и взглянула на посылку. Она выглядела совсем невинно. Красный пластмассовый несессерчик стоимостью не больше десяти долларов. Так, футлярчик, в котором женщины хранят предметы туалета и косметику. В течение примерно двадцати минут она пыталась отгадать, что же тут может быть контрабандного, но ничего не нашла. Никакого секрета. Все нормально. Если бы таинственный друг Чака не предупредил ее, она бы не задумываясь отвезла его. Но она слишком хорошо знала Чака и его друзей. Что бы ни было в этой коробочке, это было очень ценное и опасное. Если ее поймают— могут посадить в тюрьму. Возможно, это наркотики. Всю ночь она провела на аэровокзале, не сомкнув глаз, не зная, как ей поступить. Ей хотелось вернуться в Штаты. В сумочке у нее лежал бесплатный билет. Она могла воспользоваться этим билетом и доставить посылку. Но она испугалась. Очень испугалась. Вдруг что-нибудь случится? Знакомые Чака — ужасные люди. Могут произойти большие неприятности. Кроме того, в письме говорится, что в свертке ценности. Она не могла просто оставить его в уборной и сесть в самолет без него.

Утром Изабель израсходовала двадцать долларов на то, чтобы купить билет обратно до Мальорки. Она не знала, куда ей еще поехать. Двадцати долларов как раз хватило на билет и на то, чтобы послать Чаку телеграмму. Положив сверток в чемоданчик, она села на дневной самолет, вылетающий на Мальорку. Она знала, испанские таможенные власти никогда не утруждают себя осмотром багажа туристов. Она отдаст этот ценный сверток Чаку. Он заварил это дело — пусть сам его и расхлебывает. Но пока она была без гроша. У нее даже не было мелочи, чтобы оплатить такси. И тут у конторы Кука она увидела этого красивого американца. «Вот до чего я дошла,— печально подумала Изабель.— У первого попавшегося туриста выпрашиваю пару баксов. Ну и жизнь! Чудесная, восхитительная жизнь».

Такси уже ехало по Пазео Саргрера. Справа море. Голубые волны ласково, медленно омывали берег. У пристани стояло несколько яхт и рыбачьих лодок. Из клуба «Наутико» неслись звуки танцевальной музыки. Несколько уже устаревших испанских кораблей раскачивались у причала. Они были похожи на картинные кораблики, реквизит из папье-маше для какой-нибудь экстравагантной музыкальной комедии. Пальмовые деревья, растущие вдоль берега, раскачивались от ветра, как балерины. За пальмами виднелись отели. Их огромные, выкрашенные яркими красками террасы возвышались над морем, словно причудливые торты, сделанные рукой искусного кондитера. Но такси свернуло с этой роскошной улицы и стало забираться в гору мимо пустырей, кое-где застроенных многоэтажными железобетонными зданиями, мимо маленьких вилл, дешевых и безобразных на вид, обветшалых, развалившихся, катящихся вниз, как и их хозяева.

Такси остановилось около небольшой виллы, выкрашенной желтой краской. Это была четырехугольная коробка, с одной стороны которой поднимался по скалам сад, а с другой — огромная стена, увитая диким виноградом. На арке ворот вывеска: «Пансион „Мэгги“. Все удобства». В саду, под полосатым зонтом, сидела пожилая пара немцев-туристов. Их стаканы с виши давно нагрелись. Около ворот возилась пекинская собачка. На вилле царила тишина. Соломенные шторы были опущены на всех окнах.

Изабель Кеннер поставила на тротуар свой чемоданчик и ждала, пока шофер отсчитает сдачу со ста песет, полученных ею от незнакомца. Такси уехало. Когда она ерешагнула через пекинскую собачку, немцы взглянули; на нее с интересом утомленных скукой постояльцев пансиона. Изабель кивнула им. Мужчина ответил, его жена отвернулась. Мужчина наблюдал, как Изабель прошла по дорожке, поставила чемоданчик около входной двери и позвонила. На пороге показалась женщина в красной хлопчатобумажной юбке, блузку ей заменяла белая косынка, завязанная на талии. Блондинка, отлично загоревшая, была очень хорошенькой и выглядела как девушка из кордебалета.

— Изабель! Что случилось? Самолет не полетел?

Потом, увидев лицо Изабель, она подошла к ней и положила ей на плечо свою пухлую ручку.

— Что случилось, милочка?

— Где Чак?

— Он получил какую-то телеграмму или еще что-то? Барней знает что. Эй, Барней!

На втором этаже открылось окно, и из него высунулся мужчина средних лет с огромным острым носом и тусклыми черными волосами, старательно зачесанными к темени, чтобы скрыть начинавшуюся лысину. Увидев девушку с чемоданчиком в руках, он быстро отскочил от окна.

— Подожди минутку,—- сказал он.

Снова опустилась штора в окне, и на лестнице послышались его торопливые шаги. Изабель и блондинка вошли в холл. Мужчина спустился с лестницы — высокий, тяжелый, неряшливый, в белых, не слишком чистых брюках и желтой рубашке. Его босые ноги были грязными. Он грубо схватил руку Изабель своей волосатой рукой.

— Что случилось? — прошептал он.— Ты застала друга Чака в Париже?

— Да.

— Ну, и что же случилось?

— Ах, значит, и ты в этом участвуешь? — спросила она.— Хотя я должна была догадаться сама.

— Это не имеет значения,— сказал он.— Ты получила билет?

— Да. Но нужно быть сумасшедшим, чтобы подумать, что я соглашусь на бесплатный проезд в Штаты, подвергая себя риску попасть в тюрьму. Вот почему я вернулась. Я хочу отдать Чаку этот сверток.

От этих слов Барней Кохилл на какое-то мгновение застыл, словно его неожиданно ударили. Затем он почесал щеку, а после этого его рука в нерешительности застыла на шее сзади. В маленьких глазках сверкали злоба и страх.

— В чем дело? О чем это вы говорите? — обиделась блондинка.

Барни даже не взглянул на нее. Он пристально смотрел на Изабель Кеннер.

— А, иди ты, Мэгги,— пробормотал он.

Блондинка рассердилась. Она передернула плечами, как бы говоря, что вовсе и не собирается уходить. Но Барней Кохилл не обращал на нее внимания. Он не сводил глаз с Изабель.

— Так, значит он еще у тебя?

— Да. А что я должна была с ним сделать? Выбросить?

— Ты, чертова дура!

— Где Чак? — спросила Изабель.— Я хочу отдать ему и уехать отсюда.

— Мэгги, где Чак? — прохрипел Барней.

Блондинка снова пожала плечами.

— Он взял твой мопед и отправился искать того фотографа.

— Ах, да,— вспомнил Барней.— Он получил заказ от одной редакции, Изабель, вскоре после твоего отъезда, и поехал встретить фотографа.

Изабель покачала головой.

— Переставь врать. Какой заказ? За последний год Чак не написал ни одной статьи.

— Но это факт,— сказал Барней.— Он только вчера получил телеграмму, уже после того как ты уехала.

— Это правда, милочка,— подтвердила Мэгги.— Сюда приезжает один знаменитый фотограф. Даже я о нем слышала. Его имя Фолл. Джордж Фолл.

— Не Джордж, а Грегори. Грегори Фолл,— раздраженно произнес Барней.— Он известный в своем деле мастер. Его фотографии знамениты. У него целый альбом военных фотографий с Дальнего Востока.

«Где Чак? — с беспокойством думала Изабель.— Что они хотят скрыть от меня на сей раз? Какое очередное мошенничество задумал Чак?»

— Я послала Чаку телеграмму,— сказала она.—Послала сегодня утром. Он знал, что я приеду, и удрал. Разве это не так? Разве это не правда?

— Нет,— возразил Барней.— Сегодня он не получал никакой телеграммы. Не получал ведь, Мэгги?

— Подожди,— Мэгги прикусила свои пухлые губы.— Да, он получил сегодня какую-то телеграмму. Я видела, как он бросил ее у ворот.

— Почему ты не рассказала обо всем мне? — вдруг закричал Барней.— Оказывается, он все знал и промолчал, негодяй! Он знал, что она надула нас, ничего не сказал мне и убежал на свидание с этим Фоллом!

Фолл? В конце концов, может быть, Барней говорит правду? Она ведь видела сегодня иностранца: блондин с красивым лицом и бумажником, туго набитым песетами. На плече у него была длинная серая коробка. Конечно же, это футляр для камеры.

— Я советую тебе подождать его здесь,— сказал Барней.— то знает, где сейчас Чак. Может, он уже встретился с этим парнем..

Он повернулся к Мэгги и взглядом приказал ей убраться вон. Она снова пожала плечами и пошла через холл. Барней подождал, пока она не удалилась за пределы слышимости. Тогда он наклонился к Изабель и зловеще прошептал:

— Сверток! Немедленно отдай его мне!

— Нет. Я отдам его Чаку, Только Чаку.

— Но я несу за него такую же ответственность, как и Чак,— рассердился Барней.— Ну, давай его сюда!

— Нет.

— Тогда подожди у меня в конторе, я пойду поищу Чака.

Она видела, как у него на лице выступила испарина. Это на него не похоже — испугаться до такой степени.

— Нет,— решительно ответила Изабель.— Я сама найду Чака, не беспокойся. Я отдам ему эту проклятую вещь, и тогда — помоги мне, Боже! — я надеюсь никогда больше не видеть никого из вас!

— Давай я уберу его в сейф,— шипел Барней.— Это сумасшествие — таскать его так с собой по городу. Что если ты его потеряешь?-

— Разве я не привезла его сюда в целости из Парижа?

Кохилл замолчал в нерешительности. Затем с кошачьим проворством он наклонился и схватил ее чемоданчик.

— Это здесь? — прошептал он.— Я заберу его для безопасности.

— Пожалуйста,— ответила она.

Он снова поставил чемоданчик на пол и приоткрыл его. На пол вывалились белая юбка и маленькая красная пластмассовая коробочка. Барней, не обратив никакого внимания на эти вещи, перешагнул через них. Его волосатая мясистая рука вцепилась в плечо Изабель и подтолкнула ее в маленькую комнату, которую он использовал как кабинет.

— Ну, отдавай,— потребовал он.

— Мое белье, мой чемодан...— отчаянии бормотала Изабель, увлекаемая Барнеем в его кабинет.

Он поднял свой волосатый кулак и со всего размаху ударил. На лице девушки вспыхнуло красное пятно. Еще раз. Она упала на пол около кучи старых пыльных журналов. Когда она подняла голову, то увидела, что он роется в ее сумочке. Он вытряхнул оттуда губную помаду, сигареты, мелочь и отшвырнул сумочку. Затем, тяжело дыша и почти касаясь ее лица своим потным лицом, с силой поставил ее на ноги и начал обшаривать. Сначала бедра, потом разорвал ворот блузки.

— Они на тебе? — хрипел он.— Ты запрятала их где-нибудь на себе?

Откинув назад голову, Изабель изо всех сил старалась побороть в себе ужас.

— Оставь меня,— шептала она.— Пожалуйста, оставь.

— Отдай мне их!

— На мне ничего нет!

Его руки шарили по ее животу, но это были не ласковые, а обыскивающие, жадные руки, и не похоть была тому причиной.

— Мэгги! — закричала Изабель.— Мэгги!

— Заткнись! Я для тебя же стараюсь,— молил он ее.— Отдай мне их, куколка ты моя!

— Мэгги, Мэгги! На помощь!

Кто-то постучал в окно. Барней стремительно обернулся. К стеклу прижалось похотливое лицо немца-туриста.

— Что случилось?— спросил он по-немецки.

— А, иди ты отсюда! — прорычал Барней, опуская штору перед, любопытными глазами.

Раздался стук в дверь. Барней прыгнул, чтобы запереть ее, но не успел он вставить ключ в скважину, как дверь распахнулась и на пороге появилась мисс Эмми Дэвид.

— Ради бога, что здесь происходит? — воскликнула она.

Мисс Эмми Дэвид приближалась к шестидесятилетнему возрасту. По ее словам, она была француженка, но в ее жилах, также текла греческая и английская кровь. На самом же деле мисс Дэвид была просто мулатка. Всю свою жизнь она прожила в пансионах, подобных пансиону Мэгги. Эта очень полная женщина любила яркие красивые вещи. Сейчас она скучала. Низко склонившись к Изабель, она многозначительно спросила:.

— Он хотел вас?.. Я имею в виду мистера Кохилла.

— Это не ваше дело! — заорал на нее Барней.

— Я знаю. Извините меня. Но почему миссис Кеннер так кричит? Я просто подумала, может быть?..

— Пустите меня,— взмолилась Изабель.

Используя полную фигуру мисс Дэвид в качестве прикрытия, она пыталась ускользнуть от Барнея. Он почти изловчился схватить ее, но монументальная мисс Дэвид оказалась надежной защитой, и Изабель удалось выскочить в коридор. Из холла бежала Мэгги.

— Что случилось, детка?

— О, все в порядке.— Изабель нагнулась, чтобы собрать разбросанные вещи. Красная коробочка все еще была там. Она положила ее в чемодан, а сверху пыталась запихнуть юбку из твида, чулки и несколько книг. Мисс Дэвид опустилась рядом с ней на колени.

— О, дорогая, у вас такой беспорядок! Разрешите мне.— Ее смуглые руки двигались с неимоверной быстротой. Она уложила юбку, аккуратно свернув ее, и так же аккуратно уложила остальные вещи.— Ох, уж эти мужчины! — восклицала она при этом.— Бедная миссис Кеннер!

Мэгги смотрела то на склоненные спины двух женщин, то на Барнея, буквально лопавшегося от ярости.

— Что случилось? — пыталась она выяснить. В ее красивых глазах явно светились беспокойство и страх.

— Ничего,— хлопнул дверью Барней.

Мэгги помогла Изабель встать на ноги.

— Что он сделал? — спросила она.— Он оскорбил тебя?

— Нет.— Изабель закрыла глаза. Стоя в темноте холла, она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. «Я должна немедленно уйти отсюда,— твердила она себе.— Немедленно, а то я упаду».

— Что нужно Барнею? — настаивала Мэгги.

Изабель Кеннер открыла глаза и увидела перед собой красивое лицо Мэгги, ее пухлые чувственные губы, раскрывшиеся в вопросе. «А что, Мэгги тоже участвует в этом? — подумала Изабель.— Нет, это невозможно». Казалось невероятным, чтобы Мэгги думала о чем-нибудь еще, кроме как об очередном любовнике, делах бара и о портнихах. Но ведь она живет с Барнеем вот уже больше года. Никто не сможет остаться невинным, прожив такой долгий срок с этим негодяем. Никто. Кроме, разве, девушки с интеллектом десятилетнего ребенка. А именно такой и была Мэгги. Изабель это достаточно хорошо знала..

— Они все о чем-то шепчутся потихоньку, Барней и Чак,— сказала Мэгги.— Что происходит, Изабель, скажи мне?

Мисс Эмми Дэвид закончила укладывать чемодан Изабель.

— Ваш друг, мистер Кохилл, пытался...

— Что пытался? — спросила Мэгги.

— Спросите бедняжку миссис Кеннер,— скромно потупив глазки, ответила мисс Дэвид.

— Он что, приволокнулся за тобой? И это все? — В горле Мэгги заклокотал смех.

— Это совсем не смешно,— сказала мисс Дэвид, закрывая чемодан и поднимаясь с пола.— Вот, пожалуйста, миссис Кеннер, дорогая. Может быть, позвать вам такси?

Изабель взяла в руки чемодан.

— Да, пожалуйста,— сказала она.— А моя сумочка в конторе Барнея. Ты принесешь мне ее, Мэгги?

— Конечно, детка.

Мэгги быстро вернулась с сумочкой в руках и передала ее Изабель. Барней не показывался. На губах мисс Дэвид блуждала неодобрительная улыбка. Она поправила на своей монументальной груди широкую шелковую блузку. Затем на довольно маленьких ножках двинулась к двери и крикнула: «Такси! Такси!»

Мэгги пошла проводить Изабель, в одной руке у которой был чемодан, а в другой сумочка.

— Ну, теперь мы одни, детка. Скажи мне, что нужно Барнею?

— Ничего,— сказала Изабель.— Ничего.

Она сжала пухленькие пальчики Мэгги и поспешила по дорожке, не обращая внимания на горячие похотливые взгляды немца-туриста. За воротами ее ожидала мисс Дэвид, разодетая в пестрые шелка, с фальшивыми драгоценностями, сверкавшими в ярких солнечных лучах, и распространявшая вокруг себя крепкий аромат пачулей.

— Вы такая счастливая, что уезжаете отсюда, моя дорогая,— шептала она.— Ужасные люди! Просто ужасные! Я знаю. О, если бы у меня были деньги, я немедленно улетела бы отсюда. Да, да. Ужасный человек этот Кохилл. Ужасный!

У ворот остановилось такси. Изабель — голова ее кружилась, она была на грани обморока — села в машину.

— Благодарю вас, мисс Дэвид,— сказала она старой мулатке.

— О, мне было очень приятно помочь вам. Очень приятно..

Еще раз сверкнули на солнце яркие шелка и фальшивые драгоценности, и мисс Эмми Дэвид вернулась в дом. Такси тронулось. «Я никогда больше не вернусь в этот дом,— торжественно обещала себе Изабель.— Все кончено с этими людьми, все кончено с этим грязным делом. Я отдам Чаку этот проклятый несессерчик, и все. С этой минуты я сама позабочусь о себе. Только сама».

 2

Грегори Фолл вошел в вестибюль отеля «Националь», все еще держа в руках телеграмму и недоумевая по поводу совпадения в именах. Одетый в серое носильщик поставил его багаж около конторки портье.

На стене за конторкой висели огромные цветные фотографии достопримечательностей острова. Под фотографиями сидела молодая женщина в черном кружевном платье. Она улыбнулась Фоллу и прочитала записку, которую он ей подал.

— Ах, да, вас послали из конторы Кука. Будьте любезны, заполните эту анкету.

Вопросы анкеты были напечатаны на английском, французском и испанском языках. Это для полиции. Заполнив столь знакомые ему графы относительно его возраста, имени и номера паспорта, он украдкой бросил взгляд на холл. Четыре мягких кресла и две пальмы в горшках. Обстановка малообещающая. Сзади виднелась столовая с дюжиной столов, покрытых белыми льняными скатертями. На каждом столе одинокий цветок, совершенно высохший в горячем сухом воздухе. Все выглядело безрадостно и скучно. Паршивенький четырёхразрядный отелишко.

Молодая женщина сняла с доски, висевшей сзади на стене, ключ, привязанный к огромному деревянному, величиной с севильский апельсин, шару. Она подала его носильщику Фолла, сказав при этом на ломаном английском языке:

— Ванны нет.

— Что? — не понял Фолл.

— Я говорю, в номере нет ванны,— более резко повторила женщина.— Комната очень хорошая, но без ванны.

— Что ж, хорошо.

По мраморной лестнице он поднялся вслед за носильщиком на второй этаж. Даже лифта не было. Комната душная и грязная. Фолл поднял штору, вышел на маленький балкончик и взглянул на крыши домов напротив. На одной из крыш какая-то женщина поливала цветы, на другой мальчишка возился в голубятне. Улица была невероятно узкая, Фоллу казалось, что он может перепрыгнуть через нее. Он снова опустил штору и вошел в комнату.

Он устал, чертовски устал. Вот уже в течение четырех месяцев он путешествует по заданию журнала: Америка, Индокитай, Германия, Франция. Ни в одном городе он не прожил целую неделю. Нигде даже не распаковал полностью свои вещи. А теперь одиночество путешествия и Постоянные заботы о выполнении заказа в срок временно остались позади. Он открыл чемодан, достал полную бутылку шотландского виски, распечатал ее и налил себе двойную порцию. Потом снял пиджак, развязал галстук и лег на кровать со стаканом в руке. «Ничего, все будет в порядке. В конце концов, я могу позволить себе выпить один-другой стаканчик»,— успокаивал он себя.

Нельзя сказать, что вино мешало его работе. Он никогда не пил накануне съемочных дней. Но несколько лет тому назад он обнаружил, что вино способно залечивать мелкие раны, от которых он страдал, может быть, в гораздо большей степени, чем это могло показаться посторонним. Он вообще очень легко сердился и был чрезвычайно чувствителен к оскорблениям. Работая, он сдерживал себя. Но потом, во время отдыха, из-за безобразного поведения, в которое выливались неумеренные попойки, он наживал себе больше врагов, чем друзей. А вскоре прибавилось еще одно беспокойство. Он понял, что периодические попойки становятся для него необходимостью. Они успокаивали его.

И сейчас он приближался к такому периоду запоя. Он чувствовал все признаки: усталость от путешествия, отдаленность от дома, и сегодня у него получился очень неудачный день, полный раздражающих мелочей. Искушение выпить было слишком велико. Он налил третий стаканчик шотландского.

«В конце концов,— думал он,— у меня есть все основания для раздражения. Фрилансер не явился, девушка ловко меня обчистила, к тому же я оказался в этой паршивенькой комнатенке, в которой никогда бы не позволил себе остановиться, будь я в Штатах. Но это все не имеет никакого значения. Так ведь? В каждой работе есть свои неприятные моменты. Да, между прочим, фамилия этой девушки Кеннер. Так ведь? Возможно, она жена того самого фрилансера? Вот будет смеху-то! И что это я, дурак, не обратил внимания, есть ли у нее обручальное кольцо?»

Он поставил на пол пустой стакан и развалился на кровати. Виски было замечательным и здорово его подогрело. Но достаточно. Сегодня вечером он не хочет быть таким, как в прошлый раз. Это случилось три месяца назад: он поскандалил в баре, и ему пришлось выложить три сотни баксов, чтобы утром откупиться от тюрьмы в Сайгоне. Он подошел к умывальнику, освежился и надел чистую рубашку. Потом запихнул «лейку» в боковой карман, чтобы ее не было видно, и спустился вниз уже в более веселом настроении.

Он не будет себя слишком изнурять. Это довольно легкий заказ. Пальма — красивое местечко, а на свете так много хорошеньких девчонок. Улыбаясь, он шел по узким многолюдным улицам.-

Чарльз Кеннер, пригнувшись вперед, как жокей перед стартом, гнал свой мопед по извилистым и пыльным улицам. Он резко затормозил перед пансионом Мэгги. Немцы-туристы с интересом взглянули на него, а затем снова углубились в свое домино. Они его уже видели.

Мэгги в столовой давала Розалии указания относительно обеда. Чак подкрался к ней сзади и обхватил рукой полоску голого тела между юбкой и нагрудной косыночкой. Потом, чисто механически, рука начала скользить по ягодицам.

— Угадай, кто?

— Эй, Чак,— улыбнулась она ему.

Розалия окинула их сердитым взглядом, потом захватила целую горсть вилок и ножей и начала раскладывать их на столах. На ее широком крестьянском лице легко можно было прочитать выражение крайнего неодобрения. Но Чак его не замечал. Его руки гладили бедра Мэгги, и он улыбался, глядя на ее сочные губы, ожидавшие его поцелуя.

— Что нового? — спросил он.

— Она вернулась,— сказала Мэгги.— Изабель вернулась.

— Когда?

— Она была здесь минут десять назад. Ушла искать тебя.

Сказав это, Мэгги притянула Чака к себе и запустила руки под его рубашку. Но того больше не интересовали ласки. Он резко задвинул молнию на рубашке, заставил ее быстро убрать руки.

— Перестань, слышишь? — сказал он.— Барней может увидеть.

— А, Барней... Черт с ним. Почему Изабель вернулась — вот что я хотела бы знать. Ты ведь, кажется, обещал отделаться от нее окончательно.

— Это неважно. Куда она поехала отсюда?

— Искать тебя.

-— Ты это уже говорила,— буркнул он.— А вот куда?

— Откуда я знаю? — рассердилась Мэгги.

— Барней видел ее?

— Да. Он из-за чего-то страшно бесился, Чак. Кричал, что ты ему не рассказал чего-то.

— А где Барней сейчас?

— Хм, кого это интересует?

— Меня. Скажи ему, что я здесь, слышишь, Мэгги?

— Успеется,— улыбнулась Мэгги. Она прижалась к нему своим крепким телом, но он вырвался.

— Где Барней? Барней, где ты?

Дверь с другой стороны холла открылась с подозрительной поспешностью, и на пороге показался Барней Кохилл. Он смотрел в столовую, мимо Чака. Потом, ткнув пальцем в сторону Мэгги, сказал:

— Иди отсюда, козочка. Пойди помоги Розалии на кухне. У нас тут с Чаком дело.

— Сделай это, сделай то,— надула губки Мэгги.— Все время только и получаю от тебя одни приказания.

Но тем не менее она послушалась. Барней, все еще глядя поверх плеч Чака, внимательно следил, как удалялась Мэгги, нарочито раскачивая своими крепкими крутыми бедрами. Когда кухонная дверь за ней закрылась, он покачал головой, потом подошел к Чаку, положил свою волосатую татуированную руку ему на плечо и подтолкнул его к себе в комнату.

Там он запер за собой дверь и сказал:

— Ты попал в беду, мой мальчик. В большую беду. Тебя ожидают крупные неприятности.

— Да что я, сам не знаю? — нервно пробормотал Чак.— Куда она пошла?

— Искать тебя, Чак.

— Почему ты не задержал ее здесь?— рассердился Чак.

Барней Кохилл сел за письменный стол и уперся локтями в каретку старой пишущей машинки. На столе валялось несколько французских романов в красивых блестящих переплетах. Одним из занятий Барнея был перевод их на немецкий язык для различных фирм. Он тупо посмотрел на яркие обложки и покачал головой.

— Я пытался,— зло проговорил он,— но ничего не вышло. И сверток у нее. Она привезла его сюда из Парижа.

— Нет, не может быть! — воскликнул Чак.— Ради всего святого, зачем она это сделала?

— Вряд ли связной, передавший ей сверток, оставил ей свой обратный адрес. Ты не мог догадаться об этом сам? Ты, гениальный мальчик?

Чак Кеннер в замешательстве разглядывал свои ботинки.

— Но откуда я мог знать...

— Но именно ты сказал, что она может это сделать,— проворчал Барней.— Ты обещал мне, что все будет в порядке. Мне нужно было бы сначала проверить твою голову, нормальна ли она. Ты — Чаклед Кеннер^[2]. Вот ты кто.

— Перестань, слышишь?

— Я-то перестану! А вот ты, если бы не был таким набитым дураком, заранее бы знал, что она может выкинуть, если не согласится выполнить условия. Ты должен был предвидеть, что она примчится сюда, к тебе.

— Но...

— А что еще, по-твоему, она могла сделать, Чак? Бросить сверток в сортир? Счастье, что она не обратилась к копам.

— Что же мне теперь делать, Барней? В случае, если она отдаст мне сверток?

— Они его заберут сами,— сказал Барней.—Пусть это тебя не беспокоит. Я позвоню им.

— Значит, в конце концов все будет о’кей? — с надеждой пролепетал Чак.

Барней улыбнулся, но очень быстро улыбка сбежала с его лица.

— О’кей? О, конечно. Если только они не решат, что мы хотим украсть его.

— Но ты ведь им скажешь, что мы не собираемся этого делать?

— Конечно, скажу. Они могут мне поверить, да. Но только после этого не будут иметь со мной никаких дел. И это ты меня подвел! Ты и твоя дура-жена.

— Поверь, мне очень жаль, Барней Я никогда не думал...

— Конечно, ты никогда не думал. А тех людей нельзя дурачить. С ними нельзя шутить. Они просто не поймут твои шутки.

— Я знаю, но я...

— Убирайся! Немедленно найди свою суку жену и приведи ее сюда. Ну, быстро!

— О’кей.— Чак Кеннер пытался улыбнуться.— Ты только не кипятись так. Я все устрою..

— Давай, сынок. А эту свою целомудренную, невинную женушку припугни как следует, чтобы она держала свой не в меру честный ротик на замке.

— Она будет молчать,— мрачно проговорил Чак.

— Да, так будет лучше для нее. И еще одна вещь, Чаклед, держи свои руки подальше от Мзггиных юбок.

Чак Кеннер отступил немного, пытаясь изобразить на своем лице удивление.

— Мэггиных? Ты что, с ума, что ли, сошел?

— Может быть,— сказал Барней.— Но помни одно, Чаклед: я поручился за тебя и за твою жену перед теми людьми в Париже. Но теперь я вижу, что совершил ошибку. Будь я злым человеком, я бы признался им в своей ошибке. И это было бы очень плохо для тебя. Понял? А насчет Мэгги — ты тоже попомни мои слова, когда в следующий раз придешь в мой отель. Слышишь?

— Но ты все это выдумал, Барней! Мэгги, конечно, аппетитная штучка, но я никогда не рассчитывал, что у нас с ней может быть... Нет, я никогда не думал о ней так.

Казалось, Барней не слышал его. Он встал, направился к двери, отпер ее и кивнул головой.

— Ну, давай, иди,— сказал он,— принеси сверток как. можно скорее. Я сейчас позвоню в Париж. 

 3

Сиеста закончилась. Магазины в Пальме снова открылись. Жители города лениво бродили по улицам, нагуливая аппетит. Хромые и слепые продавцы лотерейных билетов надрывали голоса, настойчиво упрашивая прохожих купить билеты. В киосках торговали слабыми напитками. Призывники расположенного на острове гарнизона толпами шатались среди прохожих. Это были юные мальчики, одетые в плохо сидящие на них формы, без гроша в кармане. Каждый вечер они проводили долгие часы, бесцельно разгуливая по городу и мечтая о доме..

На авеню, которой было присвоено имя генерала Франко, но которую жители по-прежнему называли Эль Борн, в изящных кафе продавались напитки, кофе и различные блюда из морских рыб. Тротуары были сплошь уставлены столиками. Маленькие трамвайчики, дребезжа и скрипя, доставляли с приморской окраины Торрено все новых и новых посетителей кафе. Мужчин-туристов в спортивных рубашках и с фотоаппаратами через плечо. Женщин в ярких платьях и цветных соломенных шляпках. У гомосексуалистов своя форма: сандалеты, узкие джинсы и шелковые рубашки. Щебечущими группками передвигались они от кафе к кафе, останавливаясь посплетничать и похихикать по адресу таких же молодых людей.

Красное солнце опускалось за фасад огромного древнего собора. Часы пробили семь раз. Для весны стояла очень жаркая погода..

Изабель Кеннер с чемоданчиком в руке шла по авеню Эль Борн. Вот уже почти два часа бродила она по улицам и уже дважды прошла Эль Бори. Чак рано или поздно должен прийти сюда. Он всегда бывает здесь в часы аперитива. Чак — постоянный посетитель кафе.

Изабель чувствовала себя отвратительно. Нервная, опустошенная, она потеряла всякую способность нормально мыслить. Она не спала с момента отъезда из Парижа и целый день ничего не ела. Она подумала, не сесть ли ей за один из столиков и не выпить ли коньяку. От денег Фолла осталось еще немного мелочи. Изабель выбрала бар «Лирико» — самый испанский и притом самый дешевый бар. Мраморные и железные столики охотно заполнялись вагоновожатыми, водителями такси и мелкими служащими. Туристы обычно сюда не заходили. Они предпочитали более, роскошные кафе на противоположной стороне авеню, с полосатыми навесами, просторными верандами, холодными и дорогими напитками.

Улыбаясь, к ней склонился официант. Он знал ее.

— Коньяк,— попросила девушка и снова закрыла глаза Она зажала чемоданчик между колен и в сотый раз со вчерашнего дня подумала, что же это может быть спрятано в красном несессерчике? «Вероятно, там есть фальшивое дно,— подумала она.— Вероятно, так. Если сейчас полиция схватит меня, они посадят меня в тюрьму. Надо отделаться от этой коробочки, что бы в ней ни было. В любой момент, пока она у меня, может произойти неприятность, беда».

Звук поставленного на столик блюдца заставил ее открыть глаза. Она уплатила официанту последними оставшимися у нее от займа у иностранца деньгами. От коньяка потекли слезы, но все же это было хоть дешевое, но спиртное. Она с благодарностью проглотила его, ожидая некоторого подъема настроения. Ей необходим был подъем. «Мне еще очень много нужно сделать. И в первую очередь — найти Чака». Она внимательно разглядывала прохожих. «Никогда его нет под рукой, когда он нужен»,— думала она.

Прогуливаясь вдоль Эль Борн менее чем в ста ярдах от места, где сидела Изабель, Грегори Фолл упорно вел героическую внутреннюю борьбу с самим собой. Он ходил до тех пор, пока от трех стаканчиков шотландского осталось только воспоминание. Сейчас он томился. Его охватило настроение, хорошо знакомое любому иностранному корреспонденту, находящемуся в чужом городе: он был один в новом городе, у него нет сопровождающего, и ему предстоит долгий вечер, который нужно как-то убить. И трудно придумать какой-нибудь способ убить время без участия коньяка. Поэтому он все еще шел и шел. Шел до тех пор, пока не устал.

Проходя мимо длинной вереницы столиков, заполненных выпивающими, он бросил взгляд на другую сторону улицы. Еще больше столиков, еще больше людей за ними, еще больше официантов, наливающих напитки. Фолл решил, что в Европе прямо-таки невозможно избежать спиртного. Здесь целый день вино льется рекой.

Вдруг он остановился, забыв о вине. Он прищурил глаза, чтобы убедиться. «Да, это она. Совершенно верно. И она одна за столиком, а около нее пустая рюмка из-под коньяка». На его лице мгновенно вспыхнула улыбка. «Вот второй шанс. Или она не жена фрилансера — и тогда есть надежда на приятный вечер, или она жена фрилансера — и тогда она отведет меня к мужу». Он пересек улицу, лавируя между машинами. Он заметил удивление на ее лице, когда она увидела его.

— Хэлло! Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

На сей раз никакой попытки убежать. Она даже, кажется, обрадовалась, увидев его. Придвинула стул и улыбнулась ему.

— Садитесь,— пригласила она.— Знаете, только после того как мы расстались, я узнала, что у нас с вами есть нечто общее.

— А именно? — спросил Фолл, вытягивая под столом свои длинные ноги.

— Вы Грегори Фолл, фотограф?

— Да,— кивнул он.

Он чувствует, что его улыбка исчезает. Так, значит, она все-таки жена фрилансера. Жаль. Это исключает возможность приятно провести вечер: музыка, мягкий свет, хороший ужин и вино. Но все равно! «Пожалуй, хорошенькая жена сделает компанию фрилансера более приятной».

—Оказывается, мой муж должен написать для вас статью? — поинтересовалась Изабель.— Только я никак не могу его найти.

— Я тоже.

Оба засмеялись.

— Значит, сегодня днем мы с вами ожидали одного и того же парня? — спросил Фолл.— Интересно, что с ним случилось?

Подошел официант и взглянул на них с немым вопросом. Фолл повернулся к Изабель.

— Коньяк,— сказала она.

Фолл бросил официанту:

— Два коньяка.

Повернувшись снова к девушке, он обнаружил, что она куда-то исчезла. Потом он увидел, что она стояла на краю тротуара и энергично махала кому-то рукой. Разбитый мопед с трудом пробирался между автомобилями. Его водитель, блондин, повернулся и тоже махал рукой. Затем, нарушая все правила уличного движения, въехал на тротуар, и мотор, беспомощно кашлянув в последний раз, затих.

— Эй, Изабель! — крикнул он.

— Эй, Чак!

Блондин хлопнул себя по бедру кожаными перчатками. Потом обратился к Фоллу:

— Кто вы?

— Мое имя Фолл. Грегори Фолл. А вы Чак Кеннер?

На лице Кеннера расплылась широкая приветливая

улыбка.

— Фолл? Я вас искал повсюду. Какое счастье, что я вас все-таки нашел!

— Чак,— перебила его Изабель.— Мне нужно поговорить с тобой.

Но Чак Кеннер не слушал ее.

— Потом, Изабель, потом.

Он сел между ними и бросил на стол перчатки. Потом наклонился вперед, положив руки на колени и слегка растопырив при этом локти.

— Ваша телеграмма немного опоздала,— начал объяснять он Фоллу.— И все перепуталось. Я ездил в аэропорт, затем проехал на конечную автобусную остановку в городе, но вы оттуда уже ушли. С тех пор я мотаюсь по всем отелям, разыскивая вас.

— А ты получил мою телеграмму? — спросила Изабель сердито.

— Она тоже пришла слишком поздно,— сказал Чак.— Ну вот, мы и собрались все трое. Надеюсь, вы простите меня, мистер Фолл. Я заказал вам номер в отеле «Средиземноморский». Все в порядке. Получится отличная статья.

— Да, остров действительно очень красивый,— безразличным тоном заметил Фолл, вглядываясь в напряженное лицо Изабель Кеннер.

— И как все дешево! А это очень важно. Нет? «Удешевленная Ривьера» — так, кажется, должна называться статья? Мне сообщили об этом из вашей редакции. У вас есть сигареты?

— Почти нет,— удивился Фолл.— А почему вы спрашиваете?

— Вот, смотрите.

Белокурая голова Чака Кеннера завертелась, как радарная антенна. Он кого-то искал. Затем, щелкнув пальцами, произнес: «Посст».

Чистильщик сапог в черных брюках и жилете быстро пробежал между столиками и встал перед Чаком на одно колено.

— Хэлло, Джонни! — произнес он.— Хотите почистить ботинки?

— Нет. У меня есть покупатель «Кемел».

Чистильщик открыл свой ящик.

Сколько пачек?

— Они получают из Танжера,— объяснил Чак.— Контрабанда. Четырнадцать центов лачка. Дешевле, чем в Штатах. Сколько вы возьмете?

— Три пачки.

Чистильщик достал три пачки, и Чак расплатился с ним в песетах. Затем чистильщик посмотрел на Изабель.

— Хотите «Шанель», леди? Французские духи. Всего один доллар за флакон.

— Вода, чистая вода. Разбей эти пузырьки, Чамп,— загоготал Чак.

Чистильщик улыбнулся.

— Может быть, нужен гуталин, Джонни?

— Это незаконно, Чамп, незаконно,— продолжал гоготать Чак.— У тебя нет разрешения на торговлю гуталином.

Чистильщик подхватил свой ящик и удалился.

— Вот видите? — спросил Чак Фолла.— Все здесь очень дешево. Даже импортные товары.

— Чак!

Он ответил, не глядя на нее:

— Потом, Изабель, потом. Сначала нужно заказать стаканчик для мужчин. Не возражаете?

— Нет, спасибо, я уже выпил,—ответил нетерпеливо Фолл.— Почему вы не хотите поговорить с вашей женой? Я подожду.

— О’кей!

Чак положил руку на колено Изабель. Фолл почувствовал легкий укол ревности, увидев, как рука блондина касалась ее обнаженной ноги. Но вдруг совершенно неожиданно девушка наклонилась и начала плакать. Взгляд, которым Чак окинул ее, выражал совершенно неприкрытую ненависть.

Фолл встал.

— Увидимся позже — бросил он.

— Нет, подождите, пожалуйста.

Чак рывком поднял свою жену со стула.

— Пошли, Изабель. Мы сейчас вернемся, мистер Фолл. Прошу вас, подождите, пожалуйста,— в отчаянии просил он.

Фолл снова сел и смотрел, как блондин поспешно тащил за собой жену сквозь толпу гуляющих испанцев. Ему не раз приходилось встречаться с такими парнями, как Кеннер. «Бездельник, типичный интернациональный бездельник. И почему это такие красивые девушки, как Изабель, влюбляются в подобное ничтожество? С этим приходится сталкиваться ежедневно. И вот они женаты. И совершенно очевидно, несчастливо».

«Лучше оставить этот коньяк,— уговаривал себя Фолл,— и отойти от них в сторонку.— Но, взглянув на пустую рюмку девушки, он глубоко вздохнул.— Черт бы ее побрал, хорошенькая девчонка! А если учесть, что у нее с мужем взаимная ненависть?.. Заманчиво? А?» Давно уже он не проводил время с такой красивой девушкой. «Да, весьма заманчиво. Но..., может сулить некоторые неприятности».

Пальцы Чака впились в нее, в ушах звучал его сердитый голос. Она знала, почему он сердится: она унизила его перед незнакомым человеком, на которого Чак хотел произвести наилучшее впечатление..

— Что случилось? — допрашивал он, с силой волоча ее за собой по Эль Борн.— Почему ты не сделала то, что тебе велели?

— Контрабанда? Рисковать получить десять лет тюрьмы? Ты этого хотел?

— А, заткнись ты,— грубо оборвал он ее.— Никакого риска не было. Все прошло бы как по маслу.

— О, да! — истерически рассмеялась Изабель.— Как по маслу! Но все кончено, Чак. Кончено! Я ухожу от тебя.

— Кого это трогает? Только скажи мне, пожалуйста, что случилось?

— Твой парижский друг дал мне письмо, в котором предупреждал, чтобы я не потеряла его посылку. Но я обнаружила это письмо только после того, как он ушел.

Это я предупредил его, чтобы он ничего не говорил тебе заранее. Так было бы легче.

— Легче?! — Сверкая от гнева глазами, она вдруг остановилась.— Легче? А что, между прочим, находится в этом свертке?

— И ты не знаешь? Ты их не нашла?

— Что нашла?

— Бриллианты, Изабель! Бриллианты стоимостью в триста тысяч баксов. Вот что в твоем свертке! А теперь давай-ка мне его сюда.

— Он в чемодане.

— Где???

— Там, около столика.

— Ты бросила его на пол вместе со своими лохмотьями?

— Ну, это уж твоя забота. Давай вернемся, и я тебе его отдам. А потом иди ко всем чертям, Чак. Я не желаю больше тебя видеть.

— Ты с ума сошла,— уговаривал он ее.— Ты должна была сделать все, что тебе сказали. Все занижаются этим в наши дни. Это давало бесплатный проезд домой.

— Но не мне.

— Ну что ты собираешься теперь делать? Ты пропала. Пожалуйста, не дожидайся от меня денег. У меня их нет.

— Возвращайся к своему фотографу,— сердито проговорила она.— Наконец-то у тебя появился шанс в жизни. Пиши свою статью. Только смотри, чтобы не узнали твое прошлое.

— Заткнись,— он сжал кулаки, собираясь ударить ее.— Отдай мне сверток!

— Хорошо.

Теперь, когда она, наконец, увидела его и когда все было кончено, у нее больше не было зла против него. Ей только хотелось как можно скорее уйти. Нетвердой походкой она вернулась в кафе и наклонилась за чемоданом. Фолл тотчас же встал и помог ей поднять его.

—- Куда вы собираетесь? — спросил он ее.

Изабель взглянула на него и удивилась выражению его лица. Как будто он был ее мужем. «Словно только он сожалеет, что я ухожу»,— подумала она.

Но стоящий позади нее Чак ответил, как обычно, ложью.

— Изабель устала. Она хочет пойти полежать немного.

Она открыла чемодан. Вынула оттуда юбку. Коробочки не было.

Тогда она встала на колени на пыльном тротуаре и принялась лихорадочно выбрасывать из чемодана белье, блузки; Прохожие с любопытством смотрели на нее. Но коробочки там не было.

— Что?! — кричал Чак.— Где сверток?

Он увидел ужас в ее глазах..

— Это... это было в красном несессерчике... Я положила его под юбку. Он пропал...

— А, черт,— закричал Чак. Он схватил ее за плечо и грубо оттолкнул в сторону. Затем, опустившись на колени, начал выбрасывать прямо на тротуар все, что было в чемодане.

Но красного несессерчика там не было. Чак побледнел. Он посмотрел сначала на Изабель, потом на Фолла.

— Что вы потеряли? — спросил Фолл.

— Кто-нибудь дотрагивался до этого чемодана, пока мы уходили?

На лице Фолла появилось жесткое выражение, глаза сверкнули холодным блеском.

— Если вы имеете в виду меня, то нет.

— Нет, нет, конечно нет,— трусливо поспешил ответить Чак и затем зло обратился к Изабель: — Что ты с ним сделала, ты, глупая сука? Давай рассказывай, что случилось?

Изабель плакала. Фолл с трудом удерживался, чтобы не ударить Чака Кеннера.

— Я... Барней открывал чемодан у себя в отеле. Но я положила коробочку обратно. Я хорошо это помню.

— Ты уверена?

— Да. По-моему, все так и было.

— Значит, Барней его забрал,— пробормотал Чак Кеннер.— Этот сукин сын хочет меня надуть.

Он взглянул сначала на Фолла, потом на девушку.

— Я сверну шею этому негодяю,— злобно прошипел он.

Сидящие за соседними столиками посетители стали обращать на них внимание. Фолл, не глядя на Чака, Кеннера, нагнулся и начал подбирать вещи Изабель и укладывать их в чемодан. Он услышал, как затрещал мотор мопеда, а затем раздался голос Чака:

— Послушайте, Фолл, это очень важно, то, что она потеряла. Я вернусь через полчаса. Вы подождете меня?

Фолл не ответил. Его глаза встретились с глазами девушки, помогавшей ему укладывать вещи в чемодан.

— Вы подождете? — повторил Чак.

— Уходите,— рассердился Фолл.— Убирайтесь отсюда!

Чак Кеннер, не снимая рук с ручек мопеда, подождал с минуту. А история-то поворачивается не особенно благоприятно. Этот знаменитый фотограф уже пришел в ярость от Чака. А он знал, что будет еще хуже, если Фоллу станут известны и остальные его делишки. Он оттолкнулся от тротуара и, набирая скорость, помчался по Эль Борн. И прежде чем он вспомнил об Изабель, он уже повернул на Рамбла. «Все кончено. Наконец-то я от нее отделался. Ее счастье, что я не свернул ей шею».

Фолл и девушка даже не взглянули вслед удаляющемуся Чаку. Фолл закрыл чемодан и поставил его под стол, потом помог девушке встать на ноги.

— Мне надо скорее уйти,— произнесла она нерешительно.— Я не хочу, чтобы Чак застал меня здесь, когда вернется.

— Садитесь,— сказал Фолл.— Вам нужно выпить. Официант, два коньяка.

Она позволила ему усадить себя. Фолл посмотрел на вырез ее блузки, на длинную изящную линию шеи.

— Почему вы не уйдете от него? — спросил он.

— Я уже ушла. Но у меня нет денег, а потому я вынуждена остаться в Пальме. И до тех пор пока я буду в городе, в любую минуту я могу встретиться лицом к лицу с Чаком.

У Фолла даже замерло сердце от мысли, которая только что пришла ему в голову. А почему бы и нет? Если она примет его предложение, он с удовольствием возьмет ее к себе на работу. Ему страшно не понравился Чак.

— Послушайте,— решительно проговорил .Фолл,— мне здесь нужен помощник. Кто-нибудь, кто ездил бы со мной по всему острову. Насколько я мог понять, Чак весьма неподходящая для этой цели кандидатура. Прежде всего он, кажется, очень занят какими-то другими делами. А как насчет вас? Я вам хорошо заплачу. У вас будет совершенно самостоятельный заработок.

— Но я не писательница.

— А мне и не требуется писатель для тех коротких фотоновелл, которые я собираюсь снять. Мне нужен кто-нибудь, кто сможет мне все показать, кто сможет просто изложить на бумаге все, что мы здесь сделаем. А у нас там есть люди, которые напишут отличную статью. Ведь даже если бы со мной работал Чак, его статья никогда бы не пошла в журнале. Ее бы использовали как материал для настоящей статьи. Вот и все.

Он увидел, как в глазах Изабель сначала родилась, а потом медленно угасла надежда.

— Мне очень нужна работа,— прошептала она.— Очень нужна. Но вы не знаете Чака. Ему до безумия хочется самому получить эту работу. Он убьет меня.

— Ну, в конце концов, хозяин,— твердо сказал Фолл.— И пять минут назад я уволил Чака. А теперь подумайте хорошенько, прежде чем ответить. Хотите поступить ко мне на работу, или мне придется обратиться к кому-нибудь еще?

Он не был уверен, что она слышала его слова, так как в- это время авеню наполнилась оглушительным шумом. Все прохожие остановились, чтобы посмотреть. Кто-то за спиной Фолла проговорил возбужденно:

— Это процессия. Это репетиция процессии.

Они шли вверх по авеню. Двое мужчин отбивали на барабанах марш. За ними следовали двое всадников, на которых были черные сапоги, черные брюки и белые брыжи. Затем в меркнущем свете дня двигались в два ряда фигуры в наброшенных на голову капюшонах, с незажженными свечами в руках. Белые капюшоны, сделанные в виде конуса, с черными отверстиями для глаз и рта. А за ними шествовала деревянная статуя Святой Девы с протянутой для благословения рукой. При ее приближении все испанцы кланялись ей и осеняли себя крестным знамением. Замыкал процессию оркестр, громко игравший мелодии, обычно сопровождавшие бой быков. Барабаны, тромбоны и другие духовые инструменты буквально оглушали.

Фолл автоматически схватил «лейку» и сделал четыре, хороших снимка. Затем, так же автоматически, он встал со стула, зашел вперед процессии и сделал еще несколько снимков. Потом он увидел Изабель Кеннер. Она сидела, обхватив голову руками, и горько плакала. Фолл забыл о параде, забыл о снимках, забыл о своих планах с нежной музыкой, мягким светом и приятным вечером.

— Не плачьте,— успокаивал он,— расскажите мне все. Может быть, я сумею вам помочь.

Музыка уже замирала вдали. Посетители кафе снова вернулись к своим столикам. Испанские солдаты бежали вдогонку за процессией, очевидно, рассудив, что любое зрелище лучше той невыносимой скуки, которая ожидала их и в этот вечер.

Изабель Кеннер подняла на Фолла темные глаза, наполненные слезами. Сделав глубокий вдох, она попыталась остановить рыдания.

— Да, я должна рассказать кому-нибудь обо всем,— с трудом проговорила она.— У меня такие неприятности...

— Расскажите мне. Вероятно, не все так уж плохо, как вы думаете.

Она попыталась улыбнуться сквозь слезы. Потом вдруг засмеялась, как показалось Фоллу, немного истерически.

— Перестаньте,— резко произнес он.— Ну, перестаньте же!.

— Я не могу...— говорила она продолжая смеяться.— Я не могу... Я только что потеряла бриллианты стоимостью триста тысяч долларов.

— Что?

— Да. И что хуже всего — это не мои бриллианты.

 4

Париж. Вечер. Весна. На Елисейских полях в наступающих сумерках автомобили начали включать фары.

Вот осветилась ярким пучком света Триумфальная арка.

В одном из зданий на боковой улице, не более чем в десяти минутах ходьбы от больших модных салонов и ресторанов-люкс, маленький человечек включил настольную лампу и уселся за пыльным столом. Медленно разворачивал он свою покупку: булка, чесночная колбаса и немного сыра. Он сидел в пальто, потому что ему было холодно. Ему всегда было холодно.

Он осмотрел письменный стол. Никаких сообщений. Он отлучался на час. Никаких посетителей он не ожидал. На стеклянной двери, ведущей в его контору, матовыми буквами было написано на четырех языках — испанском, английском, французском и немецком — «Разменная, экспорт-импорт, Морис Ле План».

Но никто никогда не заходил в этот узенький чуланчик менять деньги. И вообще никто никогда сюда не заходил. И хотя слова «экспорт-импорт» приближались к -истине, никакого импорта, собственно, не было.

Директор и единственный служащий этой никому не известной фирмы развернул газету и углубился в изучение результатов последнего футбольного матча между Дижоном и Лионом.

Он съел половину булки и колбасы. Это был хилый, хрупкий человечек. По французскому паспорту, который лежал у него в кармане, ему было сорок лет, волосы седые, глаза карие, особых примет не имеется.

Его имя, согласно тому же паспорту, Морис Лe План, французский гражданин по рождению. Но две последние записи, не соответствовали действительности. Его настоящее имя? Он сам с трудом помнил его. Он жил в стольких странах, под столькими, фамилиями... Сам он считал, что родился в Вене и был незаконнорожденным сыном австрийского кавалерийского офицера и венгерской портнихи. Одно время у него была даже фотография его отца. Во всяком случае, это была фотография человека в форме офицера австрийского кавалерийского полка. Но абсолютной уверенности в том, что это его отец, у него не было. Сначала он жил у приемных родителей, затем оказался в сиротском доме. А потом? Он мог бы назвать несколько тюрем. В семи различных странах. Он мог бы написать целую книгу о тюрьмах. Но... предпочел изменить имя.

Имя Ле План он взял после освобождения Европы. Он прочитал в газете, как какой-то государственный деятель заявил, что сейчас, когда Германия уже не представляет никакой угрозы, Европа должна выработать план. План. Ему понравилось, как звучит это слово. План. И он решил окрестить себя этим именем. Ле План. Отличная фамилия! Как насчет имени? Морис звучит очень по-французски. Морис Шевалье. Морис Ле План.

Имя Ле План отлично прижилось к нему. На бирже он нашел эту интересную работу. Правда, как всегда, он действовал только в качестве посредника между покупателем и продавцом. А в этой работе всегда много неприятностей. Всегда одна сторона немного страдает: или покупатель, или продавец..

И на своем жизненном опыте человек, известный под именем Морис Ле План, убедился, что виноватым всегда оказывается посредник. И посредник же всегда расплачивается. Правда, в том деле, к которому Ле План примкнул сейчас, все обстояло несколько иначе. Эта прибыльная экспортная торговля была организована гораздо лучше.

Но в настоящий момент он думал не о делах. Только вчера он оформил очередной контракт, а пока еще не было необходимости подготавливать следующий. Он думал о своей любовнице, которая сейчас в своей уютной квартирке на бульваре Пуасонье готовит форель по-каннски. Его любимое блюдо. К сожалению, ему не придется отведать этот деликатес. Ее патрон совершенно неожиданно явился из Марселя. Патрон, оплачивающий квартиру.

Поэтому Морис Ле План ограничится булкой и чесночной колбасой, которые он и съедал в одиночестве в своей конторе. Он терпеливый человек. Посредник всегда должен довольствоваться тем, что Бог пошлет. Вот так-то.

Он перевернул страницу, на которой были изложены результаты футбольного матча, и поискал свой гороскоп. Он родился под знаком Тельца, и его гороскоп гласил: «В ближайшие дни будь осторожен в выборе друзей. Если в рискованном деле наметится неуверенность, действуй быстро, чтобы избежать серьезных неприятностей».

Он улыбнулся и перевернул- страницу. Гороскоп на прошлой неделе обещал ему большое состояние. А теперь — «будь осторожен в выборе друзей». Разве не на этой основе держится его бизнес? Вчера он сделал хороший выбор, и на этой неделе ему больше ничего не придется выбирать. Поэтому гороскоп не имеет никакого смысла.

Раздался телефонный звонок. Громкий, как сигнал тревоги, в этой тихой комнате.

Он взглянул на телефон, не снимая трубки. На его лице появилось выражение страха и ненависти. Этот звонок не предвещал ничего хорошего. Он облизнул губы и снял с рычага своего врага. Металлическая трубка пронизала его холодом.

— Алло,— спокойно произнес он.

Он услышал, как где-то на междугородных станциях переругивались телефонистки: «Зачем вы разъединили? Говорит Барселона. Говорит Пальма-де-Мальорка. Одну минуточку».

Морис Ле План привалился к столу, замерзая в своем зимнем пальто. Он слышал, как бьется его сердце. Голос говорил по-английски:

— Это жених?

— Да, я жених,— ответил Морис Ле План.— Кто говорит?

— Нора,— назвался мужской голос.

— Да?

— Я решил, что мне лучше связаться с вами как можно скорее,— продолжал голос.— Невеста не поехала в путешествие. Вместо этого она вернулась сюда.

Морис Ле План судорожно сжал трубку, уставившись испуганными глазами на темное пятно на стене конторы. Он думал: «Это в первый раз».

Но во всем когда-то должен быть первый раз, даже в таких вещах, которых ты больше всего боишься. И вот, наконец, это случилось. Случилось без всякого предупреждения. Но страх постепенно проходил. Как ни странно, Ле План вдруг совершенно успокоился. Он считал, что знал, каким должен быть его следующий шаг в этом деле.

— Сколько вы хотите? — спросил он.

Но он ошибся. Ужасно ошибся. Голос там, далеко, звучал оскорбленно. Он был шокирован.

— Слушайте, вы меня неправильно поняли. Никакого надувательства с нашей стороны нет. Отнюдь нет! Просто она струсила. Она испугалась. Честное слово.

Морис Ле План судорожно глотнул воздух. Каким же идиотом он был, посеяв в голове Кохилла мысль о возможности вымогательства. Перед его мысленным взором встала эта голова с тусклыми черными волосами, с лысиной в виде тонзуры, с острым орлиным носом и хитрыми глазками. Теперь, когда он подал Кохиллу эту мысль, тот непременно ею воспользуется.

— О! — Ле План старался говорить спокойно.— Так, значит, подарок все еще у нее?

— Конечно, у нее. Вот почему я вам и звоню. Я не хочу, чтобы вы там волновались. Мы собираемся просто вернуть этот подарок вам, чтобы не было никаких неприятностей.

— Это очень мудро с вашей стороны,— сказал Морис Ле План.

— Но каким образом мы можем вернуть вам этот подарок? Сейчас у нас туговато с деньгами. Может быть, прислать в Париж ее мужа, если она оплатит проезд?

— Нет,— решительно заявил Ле План.— В этом нет необходимости. Я сам приеду за подарком.

— Но...

— Я вылетаю ближайшим рейсом. Понимаете?

— Послушайте, мне очень жаль, что так получилось. Но это не моя вина.

— Конечно,— сказал Ле План.— Я понимаю. Вылетаю завтра же утром с первым самолетом. Ясно? Приезжайте в аэропорт встретить меня. И захватите с собой подарок, Нора. Я не хочу видеться больше ни с кем из ваших друзей. Только с вами. Ясно?

Да. Я буду там один.

— Я телеграфирую вам номер рейса.

— О’кей!

— До свидания, Нора. Благодарю за звонок.

— До свидания, жених. Увидимся.

Ле План положил трубку на рычаг. В стекле, лежащем на письменном столе, он видел отражение своего лица. Оно было похоже на мокрую белую бумагу. Он нащупал в кармане коробку с галльскими сигаретами. Коробка оказалась пустой. Он сдавил ее в кулаке, превратив в маленький шарик. Да, мир снова повернулся к нему темной стороной. Посредник должен платить. Правда, на сей раз это не был выкуп. Спасибо и на этом. Подарок все же у невесты, и невеста хочет выйти из игры.

Да, он совершил ошибку. «Будь осторожен в выборе друзей». Вчерашний выбор оказался плохим. Он вручил состояние в руки ненадежного курьера, который не доставит его в Нью-Йорк. Перевозка задержится. Амстердамская контора будет беспокоиться. Мориса Ле Плана-начнут упрекать. Но он посредник, а посредник обязан все перенести и уцелеть. В конце концов, катастрофа не полная. Его хозяева еще не знают, что что-то случилось. Он может вылететь в Пальму завтра и к вечеру вернуться со свертком: Хозяину он будет рапортовать только об осечке. Осечка с доставкой. Конечно, это не понравится его хозяевам. Но лучше рапортовать об этом, чем о чем-нибудь другом. Например, о пропаже. С пропажами дело имеет Фрейтаг. При этом имени Мориса Ле Плана охватила дрожь. Он никогда не встречал Фрейтага и даже никогда не разговаривал с ним по телефону: Фрейтаг появлялся только тогда, когда посредник совершал ошибку в выборе курьера. Фрейтаг — это темная сторона жизни.

Ле План достал телефонную книгу и позвонил в авиакомпанию. Он шел на нарушение правил. Он не сообщил своевременно о происшедшей заминке с доставкой. Но посредник должен заботиться о своей шкуре. Если ему повезет, он еще может спасти себя.

Телефонный диск вращался слишком медленно. «Если повезет»,— подумал Ле План. Он вспомнил гороскоп и перечитал его еще раз: «Действуй быстро, чтобы избежать серьезных неприятностей». Больше он уже не улыбался по. поводу этого предсказания. Внезапно оно превратилось в жуткую правду. ...