Морвейн Ветер ЧЕРНЫЕ КРЫЛЬЯ ЗИККУРАТА

Пролог

Пленница повела плечом, силясь размять затёкшие мышцы. Звякнули звенья цепи, спиралью опутавшей её тело от шеи до ног. Она стояла на коленях, потому что цепь, закреплённая у стены, не позволяла подняться в полный рост.

Риана не знала, сколько дней прошло за стенами её тюрьмы. Она не пыталась считать, потому что не имела возможности ни делать зарубки, ни наблюдать лучик света, ползущий под потолком — в её темнице не было ничего, что позволило бы ей ощутить хотя бы тень власти над собой.

Она не знала, сколько времени прошло, но отчётливо ощущала, что удушающее, всеохватывающее безумие подползает к ней всё ближе день за днём. Час за часом. За ночью ночь.

Редкие визиты тюремщиков закончились настолько давно, что иногда Риане начинало казаться, что они были сном.

Раз в неделю приходил безликий надзиратель. В молчании опускал на пол доску с едой — кусок мяса размером с ладонь, жира в половину его, краюху хлеба и чарку с водой. Всё из дерева — видимо, чтобы не расколола. Рук ей не освобождали. Риана ела наклонившись, как собака. Они и называли её собакой. Она никогда не возражала. «Лучше быть собакой, чем гиеной» — так она считала.

Риана пробовала считать время по этим пайкам, но голод мешал запоминать, а если пленница думала о еде — становился только сильней.

Она успела насчитать четыре по четыре и ещё раз по четыре пайков, когда поняла, что уже не знает, сколько раз умножала. Риана умела считать, но с каждым пайком соображать становилось всё трудней. Она чувствовала, что стремительно тупеет в этой темноте.

— Хотела бы я знать, что раньше: Крылатые Предки заберут меня к себе, или Песнь заглушит все звуки царства людей?

Риана иногда говорила сама с собой. Ей было нужно это, чтобы убедиться в том, что она не забыла ни одного из языков, которые знала. Когда-то их было много, этих языков. Но Риана всё чаще ловила себя на том, что путает их между собой.

Когда-то давно — семь или восемь по семь пайков назад — она пыталась заводить разговор с тем, кто приходил с едой. Тогда тот бил её плетью по лопаткам, впечатывая в кожу холодную тугую цепь.

Риана не любила жаловаться: на голод, на темноту, на боль. Но она не была настолько глупа, чтобы бесконечно делать то, что приносит ей эту боль.

Боль была тем, что даэвы умели делать лучше всего. Они, казалось, знали все оттенки этой многоцветной субстанции, так что Риана порой с завистью и восхищением думала об этом мастерстве. Наставникам, поровшим юных катар-талах шипами агавы, чтобы приучить к сдержанности, было до них далеко.

Когда-то давно Риана пробовала задавать вопрос тому, кто заходил к ней:

— За что?

Тот, чьего лица она не видела, смеялся в ответ.

— Потому что смешно, — отвечал он. Если бы в комнате не было так темно, Риана могла бы подумать, что тот наслаждается видом её рассечённой в клочья спины — такие долгие паузы её тюремщик делал после каждого удара кнута.

Риана знала, что тот на самом деле не решает ничего. Он был лишь фишкой в игре тех, кто стоял несравнимо выше него. Такой же пешкой, какой была Риана. И так же легко мог оказаться по уши в дерьме.

Иногда Риана его даже жалела. Она знала, что если настоящему хозяину надоест и этот плечистый человек с маленькой душой окажется в такой же тюрьме — он не протянет здесь и десятка пайков.

Тюремщик делал то единственное, что умел. То единственное, что позволяло ему не умереть.

«Как и мы все», — думала Риана. И хотя когда-то давно мысли о собственном предназначении утешали её, с каждым новым десятком пайков горечь становилась всё сильней.

«Интересно», — думала она, — «Кто победил в войне?».

Риана как могла старалась заставить себя сожалеть, мечтать о свободе и бояться за своих людей — но не чувствовала ничего.

«Будь всегда полезна зиккурату своему», — так говорил наставник тогда, много пайков назад, когда Риана ещё знала, как выглядит солнечный свет. Но никто не говорил ей, как остаться верной зиккурату, когда забудешь как выглядит свет и звучат голоса твоих братьев и сестёр.

«Помни о смерти», — говорил он, — «Катар-талах должен прежде всего помнить, что он должен умереть. Вот его главное дело. Помня о смерти, наполняешь жизнь смыслом».

Риана помнила. Помнила ночью и помнила днём. Помнила, когда ела свою еду и когда кнут врезался в её спину. Но сколько бы ни помнила она о ней, даэвы не позволяли ей выполнить долг. Смерть оставалась так же далеко, как и два десятка пайков назад.

И ещё он говорил — стоя в своём лазурном одеянии из тончайшего шёлка спиной к бесконечности открытого неба и глядя в глаза семерым своим ученикам:

«Если катар-талах потеряет саркар, он должен броситься на врага с голыми руками и продолжать бой. Если катар-талах потеряет руки, он должен использовать ноги, чтобы уничтожить врага. Если катар-талах потеряет ноги, он должен ползти вперёд, чтобы зубами вцепиться в горло врагу».

«Хотела бы я знать, что он сказал бы сейчас?» — спрашивала Риана себя иногда и тут же отвешивала себе мысленный удар по лицу. Она знала, что любимая надсмотрщиком порка — слабое наказание за сомнения, которые терзали её, но поделать с собой ничего не могла.

«Я становлюсь слабой», — равнодушно думала она. Но желание порвать цепь давно уже прошло, и на смену ему пришло одно единственное — встретить свою смерть.

Тьма казалась бесконечной и немой. Так что когда тишину бесконечной ночи огласил скрежет замка, Риана не сразу поверила, что слышит его наяву.

Свет факелов взметнулся, озаряя каменные стены её камеры, покрытые давно засохшими потеками крови — не её.

Один единственный человек переступил порог. Крупный — непохожий на тех даэвов, которых Риана видела до того, как попала сюда. С обвислым брюшком, до краёв наполненным вином, так что тога некрасиво обтягивала его.

— Вот и ты, Помпейская псина, — усмехнувшись, произнёс он — Довольна ли ты нашим гостеприимством?

Риана не сдержала хриплый смешок.

— Не жалуюсь, добрый господин.

— Ты стала вежливей. Неужели наши переговоры продвинулись? Скажи, Корнелий, продвинулись переговоры?

— Нет, патриций. Пленница упорствует.

— В чём же причина? Или вы разучились вести допросы?

— Мы применили обычный набор мер. Приглашали мастеров с востока. Однако мы всё ещё ждём разрешения убить её или покалечить.

— Я зачем-то нужна вам целой… бедный, бедный господин, — губы Рианы искривила улыбка. От мысли о том, что они боятся её смерти сильнее, чем она сама, ей становилось смешно.

— Она не безумна?

— Иногда находит, господин. Но по-прежнему опасна, так что мы не снимаем цепи.

Хозяин оглядел с головы до ног хрупкую фигуру, увитую толстой железной цепью, как плющом. Из-под звеньев виднелись обтянутые белой кожей рёбра и впалый живот.

— Спать в этом удобно, Псина?

— Затекает вон там… под лопаткой. Но слуги массируют плетью по утрам, — и снова безумный смех.

Хозяин прошел по камере от стены до стены и остановился в двух шагах от пленницы. Говорили, что дело в самый раз для этой дряни… но патрицию не нравились такие советы. Он не был уверен, что сможет этим не-человеком управлять. Он заговорил, стоя спиной к невольнице, чтобы не смотреть в ледяные голубые глаза.

— Ну, вот что… ты верно подумала. Говорят, ты нужна мне живой. Я в это не верю, но так говорят. А ты как думаешь, может от тебя быть польза, Псина?

Он смотрел, как поблёскивают в свете факелов льдисто-голубые глаза, и не мог сдержать пробегавший по венам холодок.

— Тебе надо кого-то убить? Что-то узнать? Что-то украсть? Конечно, я могу быть полезна, — Пленница усмехнулась. — А ты… Ты чем можешь быть полезен мне?

На удивление быстро для своей комплекции патриций развернулся, поднял мгновенно оказавшийся в руках кнут и наотмашь хлестнул пленницу по груди. Та слегка качнулась, но не издала ни звука. Несколько секунд патриций смотрел в полные безумия глаза.

— Если сейчас я оставлю тебя с Корнелием наедине — ты не доживёшь до утра, — прошипел он.

Риана пожала плечами.

Хозяин снова занёс плеть для удара, но пленница заговорила. Медленно, будто не видела нависшей над ней угрозы.

— Ты сейчас выглядишь совсем не как подобает аристократу Вечной Империи… патриций. Ты окривел от злости, ещё секунда — и с клыков закапает слюна. Но я готова тебя выслушать, потому что умереть я успею всегда. А если ты хочешь, чтобы я убила ещё одного даэва, то, быть может, это будет последний даэв, которого я успею убить.

Хозяин опустил кнут. Он тяжело дышал. Ему казалось, что на голову ему вылили ушат холодной воды.

— Выйдите! — приказал он конвоирам, чуть отдышавшись.

— Простите, патриций, не могу, — Ворон опустил голову, словно ожидая удара.

— Ты — останься. Проверь, хорошо ли закрыта дверь.

Корнелий отошёл к двери и, проверив замок, кивнул и поклонился.

— Маркус Цебитар, — сказал патриций негромко, точно опасаясь, что стены услышат его.

Глаза пленницы блеснули.

— Почему бы и нет.

Глава 1. Арена

— Могу ли я верить глазам? Прекрасная Церера тоже тут. Не потому ли, что на арену зачастил командир Цебитар?

Клемента прикрыла веером порозовевшие щёки. Встряхнула огненными кудрями и сверкнула глазами, демонстрируя чуть больше кокетства, чем требовали приличия.

— Я люблю красивых мужчин, владетель, разве это секрет? Вы знали, что многие гладиаторы красивы?

С этими словами Церера повернулась к загону, где расположились два десятка ожидающих боя рабов. Некоторые из них — крепкие и загорелые, точили мечи. Эти были рыжеволосыми, как и она сама. Другие — смуглые и чернявые, имели раскосые глаза и куда больше внимания уделяли подготовке своего тела, чем оружия. Были здесь и уроженцы севера, наверняка сходившие с ума от жары под своими заплетёнными в косы бородами.

Клемента огляделась по сторонам и выцепила взглядом обитую бархатом скамью, стоявшую у самого края ложи — достаточно близко к арене, чтобы разглядеть всё, происходящее там, и при этом остаться в тени. Прошествовав к скамье, Клемента опустилась на неё и принялась устраиваться — вытянула ноги вдоль, подобрала складки длинной туники, закреплённой драгоценной фибулой на одном плече, поправила упавшие на белую грудь извилистые пряди волос.

С занятого ею места открывался достаточно хороший обзор, чтобы Клемента могла наблюдать и арену, пока ещё пустую в преддверии первых боёв, и разномастную толпу в многоцветных одеяниях, постепенно собиравшуюся на трибунах для простолюдинов, и загоны для рабов, и даже некоторые из соседних лож. Та, в которую пригласили её — обшитая деревом, покрытым золотой и алой краской — принадлежала третьему патрицию Вечной Империи, Маркусу Цебитару. Клементу пускали сюда всегда, а наряду с ней — ещё несколько человек, которых Маркус знал в лицо. Ложа располагалась почти что напротив императорской и была едва ли не лучшей из всех имевшихся в амфитеатре лож.

Подав знак рабыне, стоявшей в углу с подносом в руках, Клемента подозвала её к себе и прямо с блюда отщипнула несколько крупных виноградин, а затем одну за другой принялась отправлять их в рот. Рабыня осталась стоять в изголовье скамьи, готовая выполнить новые пожелания госпожи. Как и эта рабыня, Клемента не была одной из даэвов — покорителей материка, шесть сотен лет назад пришедших по морю сквозь южный туман. К расе высших принадлежала только её мать, а отец был галлом, но таких как она в Империи оставалось большинство. Впрочем, мало кто из этого большинства залетал так высоко.

Клемента не слишком переживала на этот счёт. Она и без того выделялась среди себе подобных всем, чем могла. Большинство женщин сегодня пряло в своих домах, ожидая, когда мужчины вернутся с игр, где не принято появляться им самим. У Клементы не было ни мужа, ни жениха. Её роскошный особняк находился в квартале Красных Огней, и ей некого было ждать. В свои двадцать семь человеческих лет она оставалась свободна, как ветер, независима и абсолютно одна.

— Не более, чем породистый конь, прелестная. Разве вне арены вам не хватает внимания?

Клемента поморщилась. Внимание некоторых людей — таких как Луцио — ей казалось абсолютно излишним, и она с радостью предпочла бы его избежать.

Распорядитель арены не только не принадлежал к числу даэвов и не имел патрицианского титула, он к тому же был, мягко говоря, полноват. Живот его низко нависал над пахом, так что основные ценности было не разглядеть. Ножки же, видневшиеся из-под укороченной по последней моде тоги, оставались тонкими и немного дряблыми. Лицо украшал массивный второй подбородок. Руки, без сомнения, никогда не держали меча — зато не чурались отправлять в бой несчастных рабов. Если Клементе, в самом деле умевшей ценить мужскую красоту, какой-то мужчина и был отвратителен до скрежета в зубах, то это, без сомнения, был именно он. Впрочем, к её великому сожалению, такими как раз-таки и полнилась Империя. Ради таких затевались войны. И игры тоже устраивались не столько для аристократов, имевших достаточно развлечений в своих дворцах, сколько для таких вот простых горожан.

— И там есть на что посмотреть, — уклончиво ответила Клемента, — однако, порой так насмотришься на свободных мужчин, что появляется желание полюбоваться на рабов. Взгляните, к примеру, на того, — Клемента цапнула с подноса ещё одну виноградину и ткнула пальцем в черноволосого южанина, чьи широкие плечи сейчас украшал короткий плащ.

— Помилуйте, прелестная, он же раб! Как можно предпочесть свободному мужчине — жалкую вещь?

Клемента, не скрывая презрения, посмотрела на собеседника.

— Боюсь, мы с вами по-разному понимаем это слово — «мужчина», — заметила она. — На мой взгляд, называется тот, кто не боится отдать свою жизнь во имя… — она запнулась, не решаясь сказать, во имя чего.

— Времена Катула давно прошли, — ответил Луцио, пристраиваясь к рабыне, державшей поднос. Одной рукой он подхватил с подноса горсть виноградин, а другой хлопнул рабыню по заду, так что та подпрыгнула на месте, едва не растеряв всё, что держала в руках. — Настоящего мужчину определяют деньги и власть. А для того, чтобы умирать, можно найти и более дешевый материал.

Клемента не стала спорить, она снова посмотрела на рабов и произнесла:

— А игрища вы устраиваете хорошо. Ни в одном другом театре не найдёшь столько знатных и богатых господ… и столько красивых и мужественных рабов. Каждый получает своё.

— И столько прелестных гетер, моя дорогая, — с усмешкой заметил Луцио.

Клемента поджала губы.

— Гетеры — отличный способ привлечения господ, — заметила она, — но сколь прелестны они, когда мужчины у их ног, столь же опасны могут быть, если их оскорбить.

Луцио негромко рассмеялся, но в голосе его прозвучала нервозность.

— Я вовсе не намеревался вас обижать.

— Я слышала, нынче на арене две сенсации. Об одной вы уже сказали, и её я наблюдаю достаточно часто. О другой же я, как и многие, только наслышана.

— О, — Луцио расхохотался, — значит, сегодня вы увидите её. Надеюсь, не будете разочарованы, красотой там и не пахнет. Не хотите ли сделать ставку? Сегодня будут драться две снежных пантеры. А вы, командир Цебитар?

Церера вздрогнула и замерла, стараясь не выдать себя. Досчитала до пяти и только затем медленно обернулась к дверям.

Цебитар блистал. Его парадный камзол из чёрного бархата сидел слегка небрежно. Манжеты из белоснежного кружева выглядывали из рукавов ровно настолько, чтобы оттенять тонкие длинные пальцы. Длинные чёрные волосы лежали на плечах так, будто он только что отошёл от зеркала. «Мужчина не может быть так красив», — подумала Церера, но, к сожалению, она знала: этот — может и должен.

Цебитара в Риме знал последний бродяжка. Сплетни о нём распускали с таким же удовольствием, как об императорской семье. Что и говорить о том, что его появления здесь, в месте куда приходили развлекаться, тратить деньги и переживать, ожидали как явления пророка древних богов.

Клемента знала его куда лучше всех других, но даже она не смогла бы предсказать, какую выходку ей предстоит наблюдать сегодня.

Цебитар бросил на неё быстрый взгляд и мягко улыбнулся. Кивнул. Он тоже знал Ариану давно и хорошо — хотя и совсем не так хорошо, как хотелось бы ей самой.

— Тоже желаете увидеть снежную пантеру, патриций? — она легко улыбнулась и повернула голову так, чтобы шея в вырезе декольте казалась длиннее.

Цебитар замешкался с ответом. Это было странно — сколько Клемента знала его, Маркус Цебитар всегда знал, что сказать.

— Императорская чета желает посмотреть на Пантеру. А я желаю того, чего желает император.

— И императрица…

Луцио получил в награду испепеляющий взгляд и резко заткнулся.

— По-моему, дражайший распорядитель, вы не цените своих гостей, — холодно заметил Цебитар, — вам давно пора бы покинуть нас и проверить, почему не несут вина.

— Абсолютно верно, мой дорогой господин, — Луцио отвесил неловкий, но старательный поклон и, не разгибаясь, засеменил к дверям, однако на полпути задом врезался в тело другого патриция, уже стоявшего в дверях.

— Вот вы где, — Тавио Кэнсорин безжалостно оттолкнул его в сторону, едва не уронив на пол, как бочонок с вином, и, устроившись на ближайшей ко входу скамье, закинул ноги на стол. Алый бархат его камзола разметался по белому шёлку подушек, высокие ботфорты сверкали на солнце безупречной чернотой. Слегка подкрученные пряди золотых волос разметались по спине и плечам. Выбеленные специальным раствором длинные пальцы запорхали над подносом склонившейся перед ним рабыни, выбирая персик посочней. — У вас как всегда хорошая компания, любезный Цебитар.

Клемента поморщилась. Этот человек, безусловно очень красивый и ловко остававшийся в рамках приличий, чтобы не произошло, порядком её раздражал. Общаться с Тавио было равноценно тому, чтобы играть с водой — текучей и зыбкой. Никто толком не знал, чего хотел и о чём мечтал этот человек. Но все доподлинно знали, что Тавио нравится причинять боль — развлечение, вполне достойное столь богатого аристократа, как он.

— Чего не сказать о вас, — Маркус кивнул на распорядителя, потиравшего ушибленный зад, — вы плохо умеете ладить с людьми.

— Очень спорный вопрос, — ответил Кэнсорин, отправляя персик в рот. — Просто не вижу смысла растрачивать силы на тех, кто станет подчиняться мне и так.

Клемента фыркнула и отвернулась от него. На Маркуса она тоже старалась не смотреть, хотя взгляд нет-нет да и смещался к нему.

Оба они — Маркус Цебитар и Тавио Кэнсорин — не только принадлежали к первому эшелону римской аристократии, но и славились тем, что обладали одними из мощнейших в Империи рун. Гением Кэнсорина была Венера — богиня, пробуждающая любовь. И руна, которая от отца к сыну передавалась в его семье, позволяла ему вызывать это чувство в любом, кто на него смотрел.

Прародителем Цебитаров считался Плутон. Руна Маркуса вызывала желание подчиняться и страх. Но сколько Клемента знала его — а знала она патриция довольно давно — он ни разу не использовал свою тайную силу при ней. «Я люблю, когда люди подчиняются мне, а не моему отцу», — так он говорил. И заставить подчиняться Цебитар умел. Он отлично пользовался пряником, где нужно, и ещё лучше орудовал кнутом.

— Я по крайней мере честен сам с собой, — заметил Кэнсорин. Увидев, что Луцио снова появился в ложе, он тут же поинтересовался: — А где вино?

— Сейчас принесут. Я вернулся проверить, всё ли хорошо у дорогих господ.

— Лучше не бывает, — ещё один патриций, такой же черноволосый, как Цебитар, появился на пороге и, отодвинув распорядителя в сторону, прошёл к парапету. — Я так и знал, что найду вас вместе.

— Ещё бы. У некоторых патрициев смысл жизни сводится к тому, чтобы доставить мне неудобства. Куда не оглянешься — они всюду тут, — Маркус демонстративно отвернулся от него и сосредоточил взгляд на центральной ложе, куда неторопливо входила императорская чета. Поймав устремлённый на себя взгляд императрицы, он отвесил неглубокий, но изящный поклон.

— Поверьте, я здесь не из-за вас, — Дариус Сант, как звали третьего из гостей, повернулся к Клементе и подмигнул.

Клемента поспешила отвернуться, не желая вступать в перестрелку взглядов, которая могла плохо закончиться для неё.

Дариус Сант не только был похож на Маркуса Цебитара чернотой своих волос и мужественным разворотом плеч, но и стоял на иерархической лестнице в двух ступенях от него. Отказать ему было так же трудно, как и двум другим стоявшим здесь господам, и Клемента отлично понимала, что только покровительство Цебитара оберегает её сейчас.

«Надолго ли?» — пронеслось в её голове и Клемента ощутила у сердца болезненный укол. Маркус был ей хорошим другом уже не один год — но не более того. Цебитар легко чередовал в своей постели женщин всех мастей, но надолго не оставлял там никого. А саму гетеру и вовсе держал на расстоянии вытянутой руки. Иногда Клемента вообще сомневалась, что Цебитар способен полюбить.

— В Империи становится скучно, — заметил Кэнсорин, поудобнее устраиваясь на своей скамье. — Сант, вы должно быть соскучились по войне?

— Не очень, — хмыкнул тот. — У меня достаточно рабов. Если хотите организовать новый сумасбродный поход наподобие тех, которыми развлекались наши отцы — вам лучше обратиться к патрицию Цебитару, а не ко мне.

Маркус промолчал. Он отлично понимал, в какую сторону движется разговор. Именно его семья завоевала славу на войне с Короной Севера, окончившейся более семи лет назад. И именно его род в мирное время проиграл больше всего.

Цебитары привыкли воевать. Сама руна, покровительствовавшая им, требовала постоянной войны, покорения новых и новых врагов. Рим же уже давно предпочитал военным походам кровавые игрища на арене, оргии в закрытых атриумах и бесконечное многообразие марок вина.

— На вашем месте, господа, я бы сосредоточился на зрелищах, ради которых мы собрались здесь. По крайней мере до тех пор, пока ваши собственные схватки не станут зрелищнее, чем бои рабов.

Кэнсорин и Сант переглянулись.

— Он сравнил нас с рабами, — заметил Сант.

— А я не удивлён, — ответил Кэнсорин, — Цебитар никогда не понимал, что значит быть вежливым, как патриций. Слишком привык к своей солдатне.

— Зато ваша мать-галка знала, как общаться с истинными патрициями слишком хорошо, — вклинилась Клемента.

— На вашем месте, я бы не лез в разговор мужчин, — ответил Кэнсорин.

— На вашем месте, я бы не забывал, в чьей ложе нахожусь, — произнёс Цебитар, не оборачиваясь к нему. — А раз уж вы заговорили о войне, то да. Я скучаю по ней. Я люблю видеть кровь на своём мече, а не на чужом. И мне жаль, что император не решается двинуться ещё дальше на восток — но воля Юпитера священна, и я не собираюсь спорить с ней.

— На восток… — протянул Сант. — Восточные провинции и без того вот-вот развалятся по частям. Говорят, они даже валькирий не способны удержать в узде — что уж думать о том, чтобы покорять новые народы.

— Господа, господа! — перебил их Луцио, до того молчаливо стоявший в дальнем углу, — сегодня чудесный день! Игрища обещают множество сюрпризов! Оставьте политику в покое, поговорим лучше о них!

— Поговорим о них, — согласился Цебитар, — Слышал, вы принимаете ставки? Не боитесь, что я подыграю своему фавориту?

— Ваша честность превыше любых подозрений. Но кто же ваш фаворит?

Маркус усмехнулся.

— Пантера. Но я ещё не решил, какая. Внимание, кажется, сейчас фаворитка определит себя сама.

Маркус замер, в одно мгновение забыв обо всём, что творилось в ложе. Он был азартен, но ни одна игра на удачу не зачаровывала его так как зрелище, которое вот-вот должно было начаться на арене.

Обычно Маркус не любил смотреть, как деруться другие. С куда большим удовольствием он находил повод устроить драку сам.

Но девушка, стоявшая в тени ворот, ведущих в помещения для рабов, приковывала его взгляд вынуждая наблюдать и наблюдать. Маркус мог бы вечно смотреть на неё, изучая каждый изгиб тела, каждое, едва заметное движение изящных рук.

Валькирия, выставленная на бой так мало походила на привычный ему круг патрициан и рабынь, что Маркус не знал, с чем мог бы её сравнить. Она была изящней и стройней Клементы. Взгляд её острый как наточенный клинок казался скорее мужским. И тени сомнения не оставалось в том, что она не привыкла искать милости и просить — и тем больше щекотало Маркуса желание услышать мольбы из её уст. Мольбы, обращённые к нему, и больше никому.

Он чувствовал, как сильнее бьётся сердце и кровь приливает к вискам, но если бы и хотел, не смог бы оторвать взгляд сейчас. Валькирия, одетая в одну лишь короткую тунику, какие на арене давали всем рабам нехотя потянулась и чуть отставила ногу, опираясь на длинный шест. Взгляд её оставался таким же мрачным и Маркусу невыносимо захотелось, чтобы она подняла глаза вверх, увидела его. Не было в Риме женщины, которая не оценила бы его обходительность и красоту.

Однако воительница замерла неподвижно, глядя в землю перед собой.

Глава 2. Сражение

Маркус бессовестно врал. Церера поняла это сразу. Когда оба бойца — человек и животное — появились по обе стороны арены, Цебитар вытянулся так, будто хотел оказаться в первом ряду среди простолюдинов, а не в ложе патрицианского семейства.

Животное было прекрасно. Мускулы под белой шерстью переливались, как бицепсы под чёрным камзолом Маркуса. Пантера двигалась медленно и уверенно, обходя арену по кругу. Это был не первый её бой. Пантера знала вкус человечьей крови и знала её цену — она едва заметно прихрамывала на правую лапу. Битвы научили её осторожности, и Церера могла бы поклясться, что она умнее и хитрее многих из людей, что выходят на арену первый раз.

Пантера была прекрасна, но Маркус смотрел на неё как на врага, оценивая опасность и рассчитывая успех. Если бы Церера не присутствовала при всём разговоре, она подумала бы, что Маркус поставил на другого бойца всё своё состояние — таков был его интерес к тому, что происходило на арене, и вслед за ним Церера перевела взгляд на человека.

Худая фигура стояла там, куда её поставили стражи — у самого выхода с арены. Плечи девушки были опущены и от взгляда Цереры не укрылись алые полосы, которые покрывали всё её тело — должно быть, шрамы от плети. Седые волосы укрывали большую часть спины и падали на лицо, так что Церере не удавалось разглядеть черты.

— Валькирия-воительница?.. — в недоумении произнесла она. Все знали, что народ Короны Севера не умеет воевать.

Покорённые даэвами семь лет назад северные горы таили в себе немало загадок, и одна из них состояла в том, как народ, лишённый армии, может выживать. Управляемый жрецами народ хрупких крылатых существ лишь в конце войны научился давать отпор. Из них всегда получались хорошие рабы — валькирии прелестно рисовали, играли на музыкальных инструментах, могли танцевать для забавы господ. Тела их были прекрасны и экзотичны — вид белоснежных крыльев, которые они обычно скрывали, пленял самые жестокие сердца, вызывая неумолимое желание сломать, причинить боль. Но о валькирия-бойцах Клемента не слышала никогда.

Валькирия устало опиралась на длинный деревянный посох. Пантера её не волновала. Даже отсюда Церера чувствовала безразличие, окутавшее её коконом. Она могла умереть прямо сейчас. Она ждала, когда когти животного ворвутся в её плоть и вырвут кишки, а значит — была обречена. Церера увидела, как сквозь решетку ворот просунулось копьё стражника и ткнулось в спину гладиаторше. Та качнулась, споткнулась и проковыляла несколько шагов к центру арены. Церера оглянулась на Луцио. Тот смотрел на неё ухмыляясь, будто ожидал вопроса.

«Это и есть ваша Снежная Пантера?» — повисло в воздухе. Но именно потому, что он ждал, Церера промолчала. Для женщины она очень неплохо разбиралась в бойцах, хоть и не стремилась этого показывать. И она решила дать Пантере ещё один шанс.

— Я поставлю на неё сотню, — бросила она через плечо и, не глядя, протянула распорядителю кошель золота.

— Принято, — кошель тут же исчез в складках его одежды.

Прозвучал гонг. Пантера, давно изучившая правила арены, зарычала и бросилась вперёд. Валькирия всё ещё стояла не двигаясь. Только когда пантера уже была в воздухе в полуметре от неё, она присела, слегка перекатилась вперёд и, выставив посох, провернула его под телом пантеры. Животное отлетело в сторону. В наступившей тишине было слышно, как кошка жалобно скулит.

Маркус нахмурился.

— Слишком быстро, — бросил он, не отрывая взгляда от арены.

— Вы правы и валькирия медлит.

Пантера медленно поднялась на четыре лапы. Она пошатывалась, кажется, удар пришёлся ей в живот и задел рёбра или органы. Зверь рыкнул и сделал шаг в сторону гладиаторши. Он разинул пасть, демонстрируя белоснежные зубы. Воительница продолжала смотреть мимо — то ли на песок под ногами, то ли на барельеф по краю ограждения. На секунду Церере показалось, что она скучает.

Пантера оттолкнулась от песка задними лапами и снова прыгнула, но дальше и левее. Она приземлилась за спиной валькирии и попыталась схватить ту зубами за бедро.

Валькирия переместилась в сторону быстро и плавно, будто скользила по льду, а не переступала босыми ногами по песку. Посох оказался у неё за спиной, а сама она — лицом к врагу. Легко и точно, без замаха, она ударила пантеру посохом по морде, и, не дожидаясь ответной атаки, тут же отпрыгнула, но не назад, как показалось Церере сначала, а в сторону и вперёд. Раньше, чем пантера успела обернуться, валькирия оказалась у неё на загривке. Девушка перекинула посох в другую руку и прижала им горло пантеры. Тщетно животное крутилось, пытаясь сбросить с себя потивницу, та держалась верхом как влитая. Церера представляла, какой силой нужно обладать, чтобы сдавить горло пантеры — даже при помощи палки — и никогда бы не поверила, что такая сила есть в хрупких руках крылатой воительницы. Наконец, пантера захрипела и припала на передние лапы. Она издыхала. Церера бросила взгляд на императорскую ложу, ожидая, что последует приказ пощадить благородную воительницу, пусть она и не принадлежала к человеческому роду, но все без исключения следили за движениями девушки затаив дыхание и будто забыв о правилах боя.

Пантера упала. Несколько секунд царила тишина, затем раздались аплодисменты.

Воительница поднялась на ноги и снова встала в стороне, устало опершись о посох.

— Ну что, патриций, всё ещё не хотите сделать ставку? — спросил Луцио и, обернувшись, Клемента увидела, как блестят его глаза. Маркус покачал головой.

— А вы, Церера, забираете выигрыш или же… удвоите?

— Хотите сказать, она будет драться ещё? Но это несправедливо, для противника бой будет первым, а для вашей Пантеры — вторым.

— Мы проводим с ней по три боя за день. Она не проигрывает.

— И кто же будет против неё теперь? — Церера подняла глаза и увидела перед собой Дариуса Санта.

— Сейчас будет бой с десятком гладиаторов. Зиг, Ван, Тейк…

— Достаточно, — прервал распорядителя Сант, — этот бой будет за Пантерой, вы и сами знаете. Что будет потом?

— О… — Луцио улыбнулся, — оставайтесь с нами, Сант. Потом будет интереснее. Смотрите, бой начинается.

Прозвучал гонг. От Цереры не укрылось, что, в отличие от Санта, Маркус, всё ещё не отрываясь, следит за ареной, и гетера тоже придвинулась к ограждению.

Действительно, среди противников Пантеры были и знакомые ей лица. Каждый воин был вооружён по-своему — у кого-то трезубец, у кого-то сеть. Двое с мечами и один с арбалетом. Церера вздрогнула — дальнобойное оружие в таких боях не использовали, но, видимо, Луцио решил добавить бою пикантности.

Гладиаторы не спешили. Церера увидела, что теперь Пантера подняла голову и прищурилась. Гетера, наконец, смогла увидеть широкие квадратные скулы и узкий подбородок.

Пантера тем временем выставила посох перед собой, медленно вращая его в руках, и двинулась в сторону противников. Кажется, она передумала умирать.

Гладиаторы тоже выступили вперёд. Они шли клином, по-варварски, но Церера видела, что варваров среди них нет — только наёмники даэвы из младших ветвей. «Значит, построение выбрано неверно, — подумала она удивлённо. — По-своему драться всегда удобней».

Шаги пантеры ускорились. Церера зачарованно смотрела, как едва касаются песка босые ступни, и, не успев увязнуть в нём, взлетают вверх — всего на полсантиметра. Минимум лишних движений. Минимум энтропии. Минимум сил.

Валькирия прошла сквозь строй противника, как нож сквозь масло. Церера заметила лишь, как перестал вращаться и исчез за спиной посох. Когда же валькирия оказалась за спиной врага, четверо противников лежали на песке и двое — а может, и больше, Клемента не могла разглядеть — были мертвы.

Пантера снова выставила посох перед собой. Даэвы расступились. Они пахли страхом.

— Дураки, — прошипела Церера. Она не видела, как Маркус кивает ей головой. Клементе было стыдно смотреть, как её соотечественники, наследники высшей крови, в ужасе замерли, глядя на жалкую валькирию, как кролики на удава.

Пантера же замерла, ожидая атаки. Видя, что противники мешкают, она снова убрала посох за спину, открыв для удара грудь и живот, и, когда один из гладиаторов, осмелев, ринулся к ней, ударила его так же, как недавно пантеру — без замаха, снизу вверх. Оттолкнувшись посохом от плеча противника, она развернулась и, прочертив оружием круг, ударила снова, на сей раз целясь в голову. Противник осел на песок.

— Время против неё, — процедил Сант сквозь зубы, — знаете, что… пожалуй, сотню на даэвов.

Церера поняла, что и его задела трусость наёмников.

Как только кошель упал в руки Луцио, бой пошёл бодрее. Церера увидела, что двое из упавших поднялись. Бойцы изменили строй, и теперь наступали полудугой, стараясь зайти за спину противнице, причём полукружие сужалось с каждой секундой. Когда до врага оставалось не более двух шагов, один из них звонко крикнул:

— Вперёд, — и сразу восемь клинков рванулись в бой. Церера сжала поручень, силясь уследить за происходящим, но что-то ускользало от неё. Они атаковали яростно, и, хотя валькирия была быстрее, даэвов было много. Она успевала бы отбить все атаки, если бы ушла в глухой блок, но это значило проиграть, ведь как верно сказал Сант — время работало против неё. Противники падали один за другим, но вставали снова. У пантеры не было времени, чтобы добить упавших — Клемента стремительно понимала, что она обречена.

— Почему они встают? — пробормотала она, заметив, что один из бойцов получил удар посохом в висок. Удар смертельный, если только он не был нанесён в полсилы.

Она бросила короткий взгляд на Маркуса, будто ожидая ответа. Лицо того застыло в напряжении. Услышав её голос, он слегка вздрогнул, но не оторвал взгляда от арены. Только схватил гетеру за локоть и с силой притянул к себе.

— Смотри за Сантом, — прошипел он ей в ухо, — Тихо! Не сейчас.

Церера поняла. Прикрыв веки, сквозь приспущенные ресницы она обратила внутренний взор на Санта. Нет, доказать ничего она бы не смогла. Но Сант улыбался. Пальцы его шевелились, будто играя на рояле… или дёргая за верёвочки невидимых марионеток.

— Помоги ей, — прошептала Церера, и на секунду Маркус всё же взглянул на неё.

— Нет, — отрезал он и снова отвернулся к арене, но теперь Церера видела, какая борьба отражается на лице Цебитара.

Клемента заставила себя расслабиться.

«Всего лишь гладиаторша. К тому же валькирия», — напомнила она себе, но верилось с трудом. Бой по-настоящему захватил её страстную натуру.

Клемента не заметила, как сжала запястье Маркуса, с силой впиваясь ногтями в кожу.

Клемента снова смотрела на арену. Бойцов осталось шесть, но теперь она не была уверена, что упавшие не поднимутся. Валькирия оттолкнулась посохом от песка и перемахнула через головы нападавших, выходя из окружения. Ненадолго Клемента увидела её целиком. Лицо валькирии больше не было безучастно. Она тяжело дышала, и полный злобы взгляд её был устремлён в их сторону — Церера была готова поклясться, что знает, в чьи глаза смотрит воительница.

Клемента сжала зубы.

— Тебе так ценна твоя ставка, — прошипела она, но ей никто не ответил. Тогда Клемента отстранилась от Маркуса. Жаль, что воительница смотрела не на неё, но ничего. Она мысленно потянулась к ней, вливая силы в мускулы. Магия, доставшаяся ей от матери, была невелика, но и Клемента кое-что могла. На секунду их взгляды встретились, и валькирия покачала головой. Церера тут же остановилась.

Валькирия рванулась вперёд. Посох работал, как крылья мельницы, то и дело меняя направление. Церера знала, что это бесполезно, пока Сант перекачивает силу в павших гладиаторов, но мужчины дали понять, что всё идёт как должно.

Этот бой был много дольше первого. Бойцы падали, поднимались и вновь падали. Церера заметила, какой приём использует воительница теперь — в тот момент, когда Сант поднимал павшего бойца, она била другого — насмерть. Их становилось всё меньше, пока последний не упал в песок. А следом за ними на колени упала и Пантера.

Церера перевела дыхание. В этот миг ей казалось, что сама она только что покинула бой. Щёки её раскраснелись, по вискам стекали капли пота.

Луцио первым начал бить в ладоши, и вся арена последовала его примеру — кроме Маркуса. Патриций стоял неподвижно. Он смотрел на арену. Брови его были нахмурены.

— Каков же будет третий бой? — спросил Сант, и распорядитель вскинулся.

— Ну… я хотел выпустить на арену виверна. Но полагаю, этого боя она не выдержит.

— Что с того? Шоу должно продолжаться, а вы дали слово. И я сделал ставку.

— Вы ведь ставили только на этот бой.

— Вы неверно меня поняли. Так или иначе, я добавлю ещё девятьсот монет на виверна.

Луцио рассмеялся.

— Сейчас любой поставит на виверна.

— Сомневаюсь. Вы дали слово, Луцио.

Распорядитель поморщился.

— Хорошо.

— Вы с ума сошли, — Церера обернулась к нему, — она на ногах не стоит.

— Забираете выигрыш, прелестная? — Церера встретилась взглядом с Сантом и скрипнула зубами.

— Если вы так ставите вопрос, я удвою ставку. Но этот бой не должен состояться, это несправедливо.

— Вам ведь не было жалко Пантеру. Что же случилось теперь?

Церера закусила губу.

— Давайте гонг, — потребовал Сант, и гонг ударил.

Валькирия медленно встала, более опираясь на посох, чем на свои ноги. На лице её не было ни удивления, ни страха. Снова ей овладело безразличие. Она более не поднимала глаз на зрителей, взгляд её был прикован к ящеру, появившемуся из-за поднятой решетки.

Виверна была чуть больше человеческого роста в длину — молодая и оттого яростная особь. Она двигалась медленно, переваливаясь с лапы на лапу, но метавшийся в приоткрытой пасти раздвоенный язык говорил о том, что виверну перед боем не кормили.

Выигрыш человека в таком бою — в скорости. Если успеть нанести удар первым, не важно куда — по тонким перепонкам крыльев, в незащищённую ямочку между ключиц — есть шанс, что зверь уже не атакует, а значит, появится время, чтобы его добить. Но валькирия стояла не двигаясь. На секунду Цереру озарила догадка — валькирия не хотела драться с животными. Только с даэвами. Но такое безразличие к собственной жизни казалось гетере странным.

Виверна пошла в атаку первой. Она изогнула шею и дохнула пламенем. Валькирия с поворотом ушла в сторону, но пламя прошло по левой руке — Церера заметила, что она висит неподвижно. Значит, валькирия будет воевать одной рукой.

Новый плевок пламени — воительница снова ушла в сторону, но не перекатом, что сэкономило бы время и позволило отойти дальше, а в полный рост.

— Это же бойня, — услышала она женский голос из соседней ложи.

— Это и интересно, — ответили из-за занавесок.

Виверн изогнул шею и попытался цапнуть противницу зубами. Зубы вскользь прошли по плечу, но и виверн отвлёкся, так что валькирия успела ударить его посохом по длинной шее. Виверн закричал по-птичьи, но плеча не выпустил. Он рванул на себя, вырывая из руки противницы кусок мяса. Птичий крик повторился.

Виверна попробовала крови и теперь её было не остановить. Валькирия попыталась перейти в наступление, но, нанеся всего два удара, была вынуждена отступить. Теперь она была стеснена в движениях ещё больше. Виверн переступил с ноги на ногу и, ударив лапой, покатил валькирию по песку. Прижав её к земле, он взгромоздился сверху, и Церера попрощалась со своей неожиданной фавориткой, а заодно и с парой тысяч монет — но что-то изменилось.

Слева от неё в воздухе промелькнула чёрная тень. Маркус приземлился на ноги как кошка и раньше, чем виверн успел обернуться, полоснул его мечом по крылу — он-то знал, как драться с подобными тварями. Виверн завизжал и отскочил в сторону. Зрители ахнули и затаили дыхание. Иногда кто-то из аристократов нарушал правила, чтобы защитить свою ставку, как Сант совсем недавно, но только так, чтобы нарушения не заметил никто.

Маркус дождался, пока виверн повернётся к нему мордой. Когда же это произошло, он молнией бросился вперёд и всадил меч в жёлтый, широко открытый, глаз. Виверн оглушительно завизжал. Маркус выдернул клинок и с размаху отрубил ящеру голову. В этом не было необходимости — тот уже был мёртв.

Подняв за перепончатое ухо здоровенную голову, он двинулся к императорской ложе. Бросил её на землю перед балконом и низко поклонился, не отводя взгляда от императрицы. Церера видела, что лицо императора побагровело от ярости.

— Вы нарушили правила, — сказал он то, что и без того было очевидно, но императрица тут же дёрнула его за рукав, принуждая замолчать.

— Лишь потому, что хотел преподнести этот дар вашим императорским величествам сам. Ведь я достоин этого не меньше, чем безродная рабыня.

Церера закатила глаза.

— Спасибо, — сказала она негромко, когда Маркус вернулся на своё место.

— Не хотел, чтобы твоя ставка пропала, — сказал Маркус и прильнул губами к её руке.

От Маркуса соблазнительно пахло кровью, потом и дамасской сталью. Он улыбался одной половиной рта, как кот после обеда. И всё же его обаяние не могло обмануть гетеру — Клемента понимала, что оказалась в этом бою так же случайно, как и императрица.

Глава 3. Встреча

Сант хрустнул яблоком, а когда обнаружил, что Маркус поворачивает голову к нему, сделал вид, что внимательно рассматривает надкушенный фрукт.

— Пошло, — заявил Кэнсорин и, взяв в руки кубок с вином, покачал его, а затем посмотрел на просвет.

— Просто ты привык нюхать кровь связанных рабов, — ответил Маркус. Он всё ещё тяжело дышал, но не желал показывать, что реакция товарищей задела его. «Друзьями» Маркус этих людей никогда не называл, хотя и знал их очень, очень давно.

Он скинул с плеч перепачканный кровью камзол и вытер вспотевшее лицо батистовым рукавом. Теперь, когда бой подошёл к концу, ему больше не хотелось находиться здесь, среди них.

Маркус взял с подноса рабыни кувшин с вином и сделал несколько крупных глотков прямо из него. Отставил в сторону и снова подошёл к парапету, под которым недавно свершился бой.

Валькирию уносили на носилках. Глаза её были закрыты, а пепельные волосы разметались по соломенному тюфяку — абсолютно неуместному, если бы кто-то спросил патриция.

Маркус не знал, чем так привлекло его это существо. Он ходил на арену, потому что сюда ходили все, не чувствуя вкуса чужих побед. Вместе со всеми пил вино и проигрывал деньги на закрытых патрицианских вечерах. Маркусу было душно здесь — сколько он помнил себя. И эта странная валькирия стала первым в его жизни существом, чьи когти прорвались сквозь марево нескончаемого римского дня, в котором он тлел на солнце и бесконечно умирал. Она стала наваждением, и, увидев её в первый раз, Маркус понял, что придёт и будет смотреть ещё. Теперь он ходил на Арену только ради неё. Вот уже четырнадцать дней.

«Я хочу её себе», — подумал Маркус. Мысль родилась внезапно, как и все мысли, которые он обычно воплощал в жизнь. В это мгновение Маркусу было абсолютно всё равно, что воительница ни жива, ни мертва. Что денег у патриция давно уже едва хватает на то, чтобы раздавать долги, а галантерейщик третью неделю работает на него в кредит. Маркусу было всё равно, что скажут люди, когда увидят рядом с ним северянку-рабыню, валькирию — уже не девочку, каких предпочитали заводить аристократы, а взрослую воительницу со шрамами на плечах.

Маркус увидел эти шрамы, и внизу живота завибрировала дрожь, при мысли о том, как он мог бы коснуться их. Провести кончиками пальцев, исследуя один за другим.

Обычно если Маркус чего-то хотел, он мгновенно приводил это желание в жизнь, и потому, резко развернувшись на каблуках, подхватил камзол и сообщил остальным гостям:

— Я хочу прогуляться. Ложа в вашем распоряжении, а меня можете не ждать.

Двое патрициев переглянулись между собой.

— Я, пожалуй, пройдусь с тобой, — сказал Сант.

— И я, — поддержал Кэнсорин.

— А я уж точно не останусь здесь одна, — Клемента в мгновение ока соскочила со своей скамьи.

Маркус закатил глаза, но промолчал. Он всё равно не знал, куда собирается идти и что будет делать теперь.

Все вчетвером они вышли в коридор, серпантином оплетавший трибуны по окружности, и медленно стали спускаться вниз.

— На днях будем играть у меня, — сказал Сант задумчиво, оглядываясь по сторонам, — Кто придёт?

— Я уезжаю, — равнодушно ответил Кэнсорин.

— А я может быть, — ответил Маркус, не глядя на него.

Горожане, разодетые в зелёные и алые тоги, раскланивались перед ними, встречая на пути, но Маркус не замечал и их. Он думал о том, как мало изменился этот город за прошедшие шестьсот лет — и в то же время насколько он стал другим.

Даэвы, приплывшие в Империю из неведомых на материке южных земель, могли бы превратить его в рай на земле. Но вместо этого лишь научили местных жителей курить табак, а сами переняли их привычки к кровавым играм и любовь к бесконечной войне.

Он попытался представить, каким был этот колизей шесть сотен лет назад, и обнаружил, что видит его точно таким же, как сейчас.

«Но мой отец не был таким, как они», — подумал Маркус в недоумении, — «Он верил в ту войну, которую вёл», — и тут же мысленно посмеялся над собой. Теперь, когда Империя простиралась от тёплых Средиземных берегов и Апеннинского полуострова до ледяных морей севера, когда покорила и хвойные леса, и заснеженные вершины, и огромные ледники, ей не с кем больше было воевать. Дальше на юг — только бескрайние песчаные пустыни и коралловые рифы. Да ещё таинственная земля за туманами, куда им, даэвам, не вернуться уже никогда.

На нижнем этаже амфитеатра расположились торговцы выпечкой и вином. По большей части их услугами пользовались простолюдины, и Маркус миновал их, не обращая внимания ни на кого. Зато Сант не преминул схватить пробегавшую мимо прислужницу за зад. Взвизгнув, та накренила кувшин с вином, так что Тавио мгновенно отшатнулся от неё, столкнулся плечом с горожанином, спешившим по своим делам, и принялся демонстративно отряхивать «испачканный» о него камзол.

— Простите, благородные господа! — досмерти перепуганная прислужница рухнула на колени на грязный пол. Маркус поморщился, потому что смотрела она прямиком на него — видимо решила, что он единственный из трёх господ, кто ещё не обижен на неё.

— Тавио, перестань, — обогнув девушку, Маркус продолжал идти вперёд. Ни на кого из спутников он не обернулся, и продолжают ли они идти за ним проверять не стал.

Клемента, поколебавшись, замедлила ход и, присев рядом с девушкой, принялась успокаивать её. Маркус не смотрел и на неё.

Сейчас он с удовольствием избавился бы от всех троих, только не знал, как.

— Я видел у входа выставляют превосходных жеребцов, — заметил он, будто бы невзначай, — присмотрел себе одного. Арабская масть. Как по-твоему, Сант, стоит покупать?

Темноволосый патриций отвлёкся от помоста, на котором выставляли рабов, и теперь посмотрел на него.

— Арабская масть? — уточнил он. — У тебя разве мало арабских жеребцов?

Маркус пожал плечами. Он, наконец, выцепил взглядом проход в помещения для бойцов и теперь внимательно смотрел туда, где за массивной дверью скрывалась его цель.

— Думаю, никогда не помешает завести ещё одного, — сказал он. — Пожалуй, куплю его после боёв.

Лицо Санта отобразило напряжение. Даже не оглядываясь на него, Маркус чувствовал, как корёжит его от мысли о том, что у Цебитара будет что-то, чего нет у него. ...