Шеннон А. Чакраборти Латунный город

Алие, свету моей жизни

S. A. Chakraborty

THE CITY OF BRASS

Copyright © 2017 by Shannon Chakraborty

Published by arrangement with Harper Voyager, an imprint of HarperCollins Publishers. Designed by Paula Russel Szafranski. Map by Virginia Norey.

© Е. Шульга, перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

1 Нари

Он был легкой мишенью.

Нари улыбнулась под вуалью, наблюдая, как к ее палатке подошли двое мужчин, препираясь между собой. Молодой стал нервно озираться, а старший – клиент – был весь покрыт испариной, несмотря на зябкий утренний час. Кроме них в переулке никого не было. Фаджр начался, и редкие в этом районе любители прилюдно помолиться уже сбежались к небольшой мечети в конце улицы.

Нари подавила зевоту. Она не любила вставать с петухами, но клиент хотел встретиться как можно раньше и щедро заплатил за то, чтобы она вошла в его положение. Нари изучила приближающуюся пару и отметила светлые лица и крой дорогих плащей. Наверное, турки. Старший, возможно, даже паша – один из немногих, кто не бежал из Каира, когда сюда вторглись французы^[1]. Заинтригованная, она скрестила руки поверх черной абайи. Турецкие клиенты попадались ей нечасто: считали себя выше этого. Да и вообще, если бы французы и турки не воевали за Египет, они бы единодушно сошлись во мнении, что уж кто-кто, а египтяне сами со страной не справятся. Боже упаси. Не египтяне ведь наследники великой цивилизации, архитектурные памятники которой до сих пор украшают египетскую землю. Нет-нет. Все они глупые, суеверные деревенщины, чрезмерно злоупотребляющие бобами в своем рационе.

Думай себе что хочешь, а эта суеверная деревенщина сейчас облупит тебя, как луковку. Они подошли ближе, и Нари улыбнулась.

Она радушно приветствовала их и пригласила в свою тесную палатку, где угостила старшего гостя горьким чаем из толченых семян шамбалы с рублеными листьями мяты. Он залпом осушил чашку, а Нари еще долго разглядывала листья, напевая и шепча на своем родном языке – языке, которого никак не могли знать ее гости; языке, которому даже она не знала названия. Чем дольше она тянула время, тем нетерпеливее он становился, тем доверчивее.

В палатке было жарко. Под темными покрывалами, которыми были завешаны стены, ограждая посетителей от посторонних глаз, воздух застаивался и был насквозь пропитан запахами тлеющего кедра, пота и дешевого желтого воска, который Нари выдавала за ладан. Гость нервно теребил подол своего плаща. Капли пота катились по обветренному лицу и впитывались в вышивку на его воротнике.

Его спутник хмурился.

– Глупости это, брат, – зашептал он по-турецки. – Врачи ведь сказали, что ты здоров.

Нари скрыла торжествующую улыбку. Все-таки турки. Они и не догадывались, что какая-то знахарка из каирских трущоб поймет их речь – думали небось что она даже арабского толком знать не должна. Но Нари говорила по-турецки не хуже, чем на своем родном языке. А еще на арабском, иврите, ученом персидском, светском венецианском и прибрежном суахили. Лет двадцать она живет на этом свете, и за все эти годы она еще не слышала языка, который не понимала бы с лету.

Но туркам это знать необязательно. Поэтому, не обращая на них внимания, Нари сосредоточенно разглядывала заварку на дне чашки. Потом она охнула, всколыхнув дыханием тюлевую вуаль, что привлекло взгляды мужчин к ее губам, и уронила чашку на землю.

Чашка, как и положено, раскололась, и паша ахнул:

– Всемогущий Боже! Неужели дело так плохо?

Она подняла на него томные черные глаза и похлопала длинными ресницами. Паша стал белым, как полотно, и Нари замерла, прислушиваясь к биению его сердца. От испуга сердце билось быстро и неровно, но она чуяла, что его удары гонят по телу турка здоровую кровь. В его дыхании не было слышно хвори, а темные глаза блестели здоровым блеском. Несмотря на сквозящую в бороде седину, кое-как замаскированную хной, и рыхлый живот, страдал он только от переизбытка денег.

От этого недуга она его с радостью избавит.

– Извини, господин. – Нари ловкими пальцами оттолкнула кошелек, проворно ощупав его и прикинув, сколько дирхамов в нем помещалось. – Нет, я не могу взять с тебя денег.

Паша выпучил глаза.

– Но почему? – вскричал он. – Почему?

Она потупила взгляд.

– Есть вещи, которые мне никак не подвластны, – проговорила она вполголоса.

– О Боже… Ты слышишь, Арслан? – паша повернулся к брату с мокрыми от слез глазами. – А ты говорил, что я спятил! – сказал он с укоризной, хлюпая носом. – А я вот умираю! – Он уронил лицо в ладони и зарыдал, пока Нари пересчитывала золотые перстни у него на пальцах. – Я так мечтал о свадьбе…

Арслан бросил в ее сторону сердитый взгляд и снова повернулся к паше.

– Возьми себя в руки, Семал, – прошипел он по-турецки.

Паша вытер глаза и посмотрел на нее.

– Нет, не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать. До меня доходили слухи… говорят, ты поставила калеку на ноги, лишь посмотрев на него. Неужели ты совсем не можешь мне помочь?

Нари откинулась назад, втайне довольная собой. Она понятия не имела, о каком калеке он говорил, но, хвала Всевышнему, это должно благоприятно сказаться на ее репутации.

Она положила руку на сердце.

– Мне самой горько приносить дурные вести. Подумать только, твоя невеста лишится такого завидного жениха…

Его плечи сотрясли рыдания. Нари выждала, пока истерика достигнет пика, попутно подмечая толстые золотые украшения на запястьях и шее паши. К его тюрбану был пришит крупный рубин ювелирной огранки.

Наконец она снова заговорила.

– Есть один вариант, но… нет, – она покачала головой. – Ничего не выйдет.

– Что? – воскликнул он и вцепился обеими руками в крышку стола. – Умоляю, я на все согласен!

– Это будет весьма непросто.

Арслан вздохнул.

– И готов поспорить, весьма недешево.

Ах, теперь ты заговорил по-арабски? Нари очаровательно улыбнулась ему, зная, что он увидит ее лицо под полупрозрачной вуалью.

– Уверяю вас, мои расценки более чем справедливы.

– Замолчи, брат, – осадил его паша, смерив его рассерженным взглядом. Решительно он повернулся к Нари: – Рассказывай.

– Я ничего не гарантирую, – предупредила она.

– Нужно попытаться.

– Ты смелый человек, – сказала она, подпуская дрожь в голос. – На самом деле я думаю, что сглаз – причина твоего недуга. Кто-то тебе позавидовал. Тебе любой может позавидовать. Твое богатство и привлекательность легко могут навлечь зависть. Возможно, даже близкого человека… – она украдкой посмотрела на Арслана, но и этого хватило, чтобы у того зарделись щеки. – Очисть свой дом от скверны, которую навлек на тебя сглаз.

– Как? – спросил паша пылким шепотом.

– Сперва пообещай во всем меня слушаться.

– Разумеется!

Она заговорщически подалась вперед.

– Достань микстуру, на одну треть состоящую из серой амбры и на две трети – из масла кедрового дерева, да побольше. Найдешь все в аптеке у Якуба, в конце улицы. Его товар самый лучший.

– У Якуба?

– Айва, да. Спросишь у него еще толченой лаймовой кожуры да масло грецкого ореха.

Арслан глядел на брата с неприкрытым скепсисом, но во взгляде паши заблестела надежда.

– А потом?

– Дальше будет самое сложное, господин. – Нари взяла его за руку, и его пробила дрожь. – Но ты должен следовать моим указаниям неукоснительно.

– Обещаю, клянусь Всевышним.

– Твой дом нужно очистить от скверны, но сделать это можно, только когда он будет пустовать. Все должны покинуть его стены: твоя семья, животные, слуги – все. Семь дней в доме не должно быть ни единой живой души.

– Семь дней! – воскликнул он, но, заметив ее недовольный взгляд, понизил голос. – И куда же нам идти?

– К оазису в Файюме^[2].

Арслан рассмеялся, но Нари продолжала:

– На закате отправляйся ко второму по величине источнику оазиса со своим младшим сыном, – велела она. – Там наполни водой корзину из набранных поблизости прутьев, прочти над ней трижды аят Престола и после умойся этой водой. Перед уходом окропи все двери амброй и маслом, и к твоему возвращению от зависти в доме не останется и следа.

– В Файюме? – перебил Арслан. – Господи, женщина, даже тебе должно быть известно, что идет война. Или ты думаешь, Наполеон вот так запросто выпустит нас из Каира скитаться по пустыне?

– Замолчи! – паша стукнул по столу кулаком, после чего повернулся к Нари: – Но это и впрямь будет непросто.

Нари развела руками:

– С Божьей помощью…

– Конечно, конечно. Что ж, Файюм так Файюм, – постановил он, принимая окончательное решение. – И тогда у меня будет здоровое сердце?

Она задумалась. Значит, его беспокоило сердце?

– На все воля Божья, господин. Но пусть молодая жена еще месяц заваривает тебе чай с толченым лаймом и маслом ореха.

Его абсолютно здоровому сердцу не будет от этого ни горячо, ни холодно, а вот супругу порадует приятное дыхание изо рта мужа. Нари отпустила его руку.

Паша поморгал, как будто выходя из-под гипноза.

– Что ж, благодарю, милая, благодарю.

Он всучил ей небольшой, но туго набитый кошель и снял с мизинца увесистый золотой перстень, который приложил в довесок.

– Благословит тебя Бог.

– А вам детишек побольше.

Он грузно поднялся на ноги.

– Не могу не спросить, милая, откуда ты родом? Акцент у тебя каирский, но в глазах у тебя что-то… – он осекся.

Нари поджала губы. Она терпеть не могла, когда спрашивали о ее родословной. Хотя немногие назвали бы ее красавицей – все же годы жизни на улице превратили ее в девушку куда более худосочную и неопрятную, чем предпочитали мужчины, – но ее блестящие глаза и острые черты обычно задерживали на себе взгляд. И, задержавшись, взгляд скользил выше, примечая пряди черных, как смоль, волос и необыкновенного цвета глаза – «противоестественно» черные, говорили некоторые, и тогда уже возникали вопросы.

– Как сам Нил, я рождена в Египте, – заверила она.

– Ну да, ну да, – паша дотронулся до своей брови. – Мир твоему дому.

Он нырнул в дверной проем и ушел.

Арслан решил задержаться. Собирая свой гонорар, Нари чувствовала на себе его взгляд.

– Ты понимаешь, что только что нарушила закон? – спросил он грубо.

– Простите?

Он подошел ближе.

– Закон, глупая. Колдовство подлежит преследованию по закону Османской империи.

Живя в Каире под османским игом, Нари столько раз приходилось иметь дело с напыщенными турецкими чинушами вроде Арслана, что она не смогла сдержаться.

– Значит, повезло мне, что главными стали франки.

Это было ошибкой. Арслан побагровел. Он замахнулся, и Нари отпрянула, инстинктивно стиснув в пальцах кольцо паши. Острый край врезался ей в ладонь.

Но турок ее не ударил. Он только плюнул ей под ноги.

– Бог мне свидетель: ты ведьма и воровка… И как только мы вытолкнем французов из Египта, мы примемся за шваль вроде тебя.

Метнув в нее напоследок кипящий ненавистью взгляд, он ушел.

Нари судорожно вздохнула, провожая братьев взглядом. Споря между собой, они постепенно растворились в утреннем тумане, удаляясь в сторону аптеки Якуба. Не угроза выбила ее из колеи, нет: трескучий хрип в его крике, железный запах крови, расползшийся в воздухе… Пораженное легкое: или чахотка, или даже раковая опухоль. Пока никаких явных признаков, но они не заставят себя долго ждать.

Арслан не зря подозревал ее в мошенничестве: его брат был здоров. Вот только сам он не доживет до того дня, когда турки отвоюют ее страну обратно.

Нари разжала ладонь. Порез уже начал затягиваться, и полоска свежей коричневой кожи проступила под каплями крови. Она рассмотрела руку, а потом вздохнула и скрылась внутри палатки.

Она стянула с головы завязанный узлом платок и скомкала в руке. Идиотка. Знаешь же, что нельзя так выходить из себя, когда имеешь дело с мужчинами. Нари ни к чему было наживать новых врагов – тем более таких, которые непременно теперь выставят стражу вокруг дома паши на время его паломничества в Файюм. Сумма, которую она заработала сегодня, казалась мизером по сравнению с тем, что Нари могла бы вынести с его пустой виллы. Она не стала бы брать слишком много – она уже давно занимается этими фокусами и умела совладать с искушением. Но несколько украшений, пропажу которых списали бы на рассеянность жены или на вороватую прислугу? Пустяки, которые для паши не стоили бы ничего, но оплатили бы месяц жизни Нари? От этого она не отказалась бы.

В очередной раз чертыхнувшись себе под нос, она скатала спальный матрац и вынула из пола несколько кирпичей. Монеты и кольцо она бросила в ямку, хмурясь при виде своих скудных сбережений.

Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Нари вложила кирпичи на место, подсчитывая, сколько еще нужно, чтобы хватило на аренду жилья и на взятки, необходимые для того, чтобы заниматься ее ремеслом, которое день ото дня теряло популярность. Сумма все росла, и мечты Нари о Стамбуле, учебе, почетной профессии и настоящей медицине вместо этой нелепой «магии» отодвигались все дальше.

Но в данную минуту Нари ничего не могла с этим поделать, и она не привыкла жалеть себя, когда это же время можно потратить на то, чтобы зарабатывать деньги. Она встала, обмотала мятым платком копну кудрей, собрала амулеты, которые смастерила для барзанских^[3] женщин, и припарки для мясника. Она вернется позже, чтобы подготовиться к зару, но первым делом нужно было встретиться с одним очень важным человеком.

Аптека Якуба находилась в конце переулка, зажатая между трухлявой фруктовой палаткой и булочной. Никто не знал, что побудило престарелого еврейского аптекаря открыть лавку среди такой нищеты. Жителями этой улицы в основном были люди, которые оказались на самом дне: проститутки, наркоманы. А Якуб приехал несколько лет назад вместе с семьей и без лишнего шума поселился на верхних этажах наименее запущенного здесь дома. Соседи стали чесать языками, поползли слухи то о карточных долгах, то об алкоголизме. Выдвигались и совсем уж зловещие предположения: будто его сын убил мусульманина, а сам Якуб пьет кровь и телесные соки у местных полуживых наркоманов. Сама Нари все это считала пустыми россказнями, но на всякий случай не спрашивала. Она не лезла к нему с вопросами о его темном прошлом, а он не интересовался, где бывшая карманница научилась ставить диагнозы лучше личного лекаря султана. На двух этих незаданных вопросах и покоилось их необычное сотрудничество.

Она юркнула в аптеку, умудрившись не потревожить обшарпанный колокольчик, служивший, чтобы оповещать о посетителях. Аптеку Якуба, где полки ломились от снадобий и было тесно от жуткого беспорядка, она считала своим любимым местом на всем белом свете. В аляповатых деревянных шкафчиках жались друг к дружке пыльные склянки, миниатюрные плетеные корзинки и потрескавшиеся фарфоровые сосуды. Под потолком болтались связки сушеных трав, звериные лапы и всякая незнакомая Нари всячина. На полу драгоценное место отвоевали под себя глиняные амфоры. Якуб знал содержимое лавки как свои пять пальцев, а его рассказы о древних волхвованиях и жарких пряных индусских землях переносили Нари в далекие миры, вообразить которые у нее не всегда хватало фантазии.

Аптекарь сгорбился над столом, замешивая какую-то микстуру, источавшую неприятный резкий запах. При виде старика и его допотопных инструментов Нари улыбнулась. Даже его ступка выглядела так, словно относилась к эпохе правления Салах ад-Дина^[4].

– Сабах аль-хейр, – поздоровалась она.

Якуб испуганно ойкнул и вздернул голову, задев лбом вязанку чеснока, свисавшую над столом. Отмахнувшись от нее, он проворчал:

– Сабах ин-нур. Ты могла бы не входить так бесшумно? Напугала меня до полусмерти.

Нари усмехнулась.

– Люблю быть внезапной.

Он хмыкнул.

– Меня пугать, то бишь. День ото дня ты все больше похожа на дьяволицу.

– Нехорошо говорить это человеку, который принес вам такой удачный улов этим утром.

Она уперлась ладонями в крышку стола и запрыгнула наверх.

– Удачный? Так ты называешь, когда два высокопоставленных османа с утра пораньше с криками ломятся к тебе в дверь? Мою жену чуть удар не хватил.

– Так купите ей что-нибудь красивое за их деньги.

Якуб покачал головой.

– Серая амбра! Повезло, что она нашлась у меня в запасах! А что, слабо было уговорить его выкрасить двери жидким золотом?

Она пожала плечами, выхватила у него из-под локтя какую-то баночку и осторожно принюхалась.

– Судя по их виду, они могли себе это позволить.

– Молодой успел высказать о тебе много нелестных слов.

– Всем мил не будешь.

Нари потянулась за другой банкой, поглядывая, как аптекарь добавляет в ступку семена тунга.

Со вздохом он отложил пестик и протянул к ней руку. Нехотя она вернула ему банку.

– Что вы готовите?

– Это? – Он продолжил молоть семена. – Снадобье для жены башмачника. Ее тошнит в последние дни.

Нари понаблюдала за ним некоторое время.

– Не поможет.

– Да ну? Напомните, доктор, вы у кого учились?

Нари улыбнулась. Якуба бесило, когда она так делала. Она повернулась к полкам, выискивая взглядом знакомый горшочек. Кругом царил хаос. Аптека казалась одной сплошной свалкой неподписанных банок и ингредиентов, которые словно сами снимались иногда с места и перемещались с полки на полку.

– Она беременна, – бросила Нари через плечо.

Смахнув паука, ползущего по крышечке, она взяла пузырек с маслом перечной мяты.

– Беременна? Ее муж ничего не сказал.

Нари поставила перед Якубом пузырек и положила рядом узловатый корень имбиря.

– Рано. Они, скорее всего, сами еще не знают.

Он выразительно посмотрел на нее.

– А ты знаешь?

– Боже милостивый, а вы – нет? Ее тошнит так, что шайтан услышит, не к ночи будь помянут. У них с мужем шестеро детей. Казалось бы, должны уже научиться распознавать знаки, – она примирительно улыбнулась. – Приготовьте ей чай из этого.

– Я ничего не слышал.

– Да, дедуля, вы не слышали и как я вошла. Может, тут дело в ваших ушах?

Якуб, недовольно ворча, отодвинул ступку и отошел в уголок, куда он складывал свои заработки.

– Кончала бы ты играть в Моисея Маймонида^[5] и нашла бы лучше себе мужа. Еще не поздно.

Он вытащил сундук, петли тяжело скрипнули, и старая крышка откинулась.

Нари рассмеялась.

– Если вы найдете того, кто согласится взять такую, как я, в жены, вы всех свах Каира оставите без работы.

Она пошарила среди беспорядочно сваленных на столе книг, квитанций и склянок в поисках маленькой эмалевой шкатулки, где Якуб держал сезамовые карамельки для внуков, и наконец нашла ее под пыльной амбарной книгой.

– К тому же, – продолжила она, выудив две карамельки, – мне нравится с вами работать.

Якуб вручил ей мешочек. Нари уже по весу поняла, что там больше ее обычной доли, и начала было возражать, но он оборвал ее.

– Не связывайся с такими мужчинами, Нари. Опасно это.

– Почему? Теперь у нас франки главные.

Она пожевала конфету, и на нее внезапно накатило любопытство.

– А правда, что франкские женщины ходят по улице голыми?

Аптекарь покачал головой, ничуть не удивленный ее бесцеремонностью.

– Французские, дитя мое, не франкские. И храни тебя Господь от таких вульгарных разговоров.

– Абу Талха говорит, что у их командира копыта, как у козла.

– Абу Талха пусть лучше башмаки себе дальше чинит… И не меняй темы, – добавил он устало. – Я предостеречь тебя хочу.

– Меня? Зачем? Я никогда даже не разговаривала с франком.

Впрочем, не сказать чтобы она не пыталась. Она подсовывала амулеты французским солдатам, которые изредка встречались ей на пути, но те отшатывались от нее как ужаленные, отпуская язвительные замечания о ее наряде на своем диковинном языке.

Аптекарь заглянул ей в глаза.

– Ты молода, – тихо произнес он. – Ты еще не знаешь, чему подвергаются такие, как мы, в военное время. Непохожие на остальных. Ты хотя бы не высовывайся. А еще лучше уезжай отсюда. Ты не позабыла свои великие планы на Стамбул?

После сегодняшней ревизии Нари скисла от одного упоминания о городе.

– Вы же говорили, что это пустые надежды, – напомнила она. – Что никакой врач не возьмет в ученицы женщину.

– Ты могла бы стать повитухой, – предложил он. – Тебе не впервой принимать роды. Поезжай на восток, подальше от этой войны. Куда-нибудь в Бейрут.

– Вам как будто не терпится от меня избавиться.

Он заботливо посмотрел на нее своими карими глазами и взял ее за руку.

– Мне не терпится, чтобы ты была в безопасности. У тебя нет семьи, нет мужа – никого, кто встал бы на твою защиту, чтобы…

– Я сама умею постоять за себя, – возмутилась она.

– …чтобы подсказать, как не попасть в опасную ситуацию, – договорил он, пригвоздив ее многозначительным взглядом. – Например, не проводить зары.

Ой. Нари поморщилась.

– Я надеялась, вы не узнаете.

– Зря надеялась, – отрезал он. – Не дело это, связываться с их южной магией. – Он махнул рукой, указывая за ее спину. – Подай мне жестянку.

Она взяла с полки пустую банку и несколько агрессивным движением бросила аптекарю.

– Нет в этом никакой магии, – фыркнула она. – Все совершенно безобидно.

– Безобидно! – передразнил Якуб, ссыпая в жестянку чайные листья. – Слышал я слухи об этих зарах… Кровавые жертвоприношения, изгнание джиннов…

– Никто никого не изгоняет, – беззаботно уточнила Нари. – Скорее хотят прийти с ними к перемирию.

Аптекарь беспомощно поднял на нее глаза.

– Не нужно вступать с джиннами в переговоры! – Он покачал головой, закрыл крышку жестянки и запечатал швы воском. – Ты играешь с материями, в которых ничего не смыслишь, Нари. Это чужая тебе культура. Демону ничего не стоит завладеть твоей душой, когда ты ведешь себя так неосмотрительно.

Нари была тронута его заботой. Подумать только: еще пару лет назад он считал ее бессердечной аферисткой.

– Дедушка, – начала она, стараясь выразить голосом свое к нему уважение. – Вам не о чем беспокоиться. Магии не существует, честное слово.

Видя, что его это не убеждает, она решила говорить без церемоний:

– Это все полная чепуха. В мире нет ни магии, ни джиннов, и никакие злые духи не хотят пожрать наши души. Я слишком долго занимаюсь этими фокусами, чтобы в них верить.

Аптекарь помолчал.

– Я видел, что ты можешь…

– Или просто я жульничаю лучше остальных, – перебила она в надежде прогнать страх с его лица. Она не хотела из-за своих своеобразных талантов лишиться единственного друга.

Он покачал головой.

– И все-таки джинны существуют. И демоны тоже. Даже ученые так говорят.

– Значит, ошибаются ученые. По мою душу никакие демоны пока не приходили.

Якуб оторопел.

– Какие надменные слова, Нари. Какие кощунственные. Такое можно только по большой глупости ляпнуть.

Нари упрямо вздернула подбородок.

– Демонов не существует.

– Что ж, видит бог, я пытался, – вздохнул он и протянул ей жестянку. – Отдашь башмачнику на обратном пути, хорошо?

Она спрыгнула со стола.

– Завтра будете проводить инвентаризацию?

Нари, может, и была гордячкой, но она не хотела упускать шанс получше изучить аптеку. Эрудиция Якуба была прекрасным подспорьем ее природной врачевательной интуиции.

– Да, только приходи пораньше. Нас ждет много работы.

Она кивнула.

– Даст Бог.

Аптекарь кивнул на кошель с монетами.

– Все, ступай, купи себе кебаб. А то кожа да кости. Джинн голодным останется, если все-таки придет за тобой.

Когда Нари добралась до квартала, где проводился зар, солнце уже скрылось за частоколом минаретов и глинобитных зданий, укатившись в далекую пустыню, а басистый муэдзин затянул призыв на магриб. Ориентироваться без солнечного света стало труднее, и она чуть-чуть постояла на месте. Южная часть города, зажатая между руинами древнего Фустата^[6] и горой Муккатам, была ей плохо знакома.

Нари обхватила поудобнее недовольную курицу, прошмыгнула мимо тощеватого прохожего, тащившего на голове доску с хлебами, и едва избежала столкновения с оравой хохочущей детворы. Осторожно ступая между башмаками, брошенными у входа, она прошла мимо битком забитой мечети. На улице было людно. Французское вторжение никак не повлияло на массовые миграции деревенского населения в Каир. Люди приезжали, не имея здесь ни кола и ни двора, и привозили с собой только обычаи предков – обычаи, которые нередко изобличались суровыми городскими имамами как небогоугодные.

Именно такое отношение было и к зарам. Но вера в одержимость злыми духами, как и вера в магию, крепко пустила корни в Каире. На духов валили все грехи от выкидыша у молодой жены до неизлечимого слабоумия у старухи. Зары проводились в надежде умилостивить духа и исцелить одержимую женщину. Нари могла не верить в магию, но сложно было устоять перед соблазном в виде полной корзины монет и сытного ужина, которые доставались в награду кодии – той, кто проводит обряд. Тогда, побывав на нескольких зарах, она решила организовать собственную, укороченную версию.

Сегодня она проводила зар в третий раз. Неделю назад к Нари пришла тетка одной заболевшей девочки, и они условились подготовить все для церемонии на заброшенном подворье недалеко от дома больной. Шамса и Рана, ее музыканты, пришли туда раньше Нари и уже дожидались ее.

Она приветливо поздоровалась с девушками. Двор был чисто выметен, в центре стоял узкий стол, покрытый белой скатертью. По краям стола располагались два медных блюда, щедро наполненные миндалем, апельсинами и финиками. Народу собралось немало: были тут и родственницы больной девочки, и примерно с дюжину любопытных соседок. Все женщины были бедны, но никто не рискнул явиться на зар с пустыми руками. Сегодня Нари ждал хороший навар.

Она поманила к себе двух девчонок. Они были еще маленькие, и в этом возрасте подобное мероприятие наверняка казалось им чем-то жутко увлекательным. Девочки с горящими глазами бросились к ней со всех ног. Нари опустилась на колени и вручила курицу старшей.

– Сделай одолжение, подержи, пожалуйста.

Девочка с важным видом кивнула.

Корзину она отдала младшей. Это было прелестное создание с темными глазами и кудрявыми волосами, заплетенными в лохматые косички. Никто не сможет перед ней устоять. Нари подмигнула.

– Проследи, чтобы каждый что-нибудь положил в корзинку.

Она дернула ее за косичку и отпустила обеих жестом, после чего сосредоточилась на цели своего визита.

Больную девочку звали Басима. На вид ей было около двенадцати. Ее нарядили в длинное белое платье, и женщина в возрасте с трудом пыталась повязать ей на волосы платок. Но Басима сопротивлялась, размахивая руками и бешено сверкая глазами. Нари заметила покрасневшую кожу вокруг обкусанных ногтей девочки. От Басимы волнами шли страх и паника. По щекам размазалась сурьма, которую она пыталась оттереть с глаз.

– Прошу тебя, милая, – умоляла женщина, судя по всему, мать девочки – сходство было налицо. – Мы ведь хотим помочь тебе.

Нари подошла к ним, опустилась на колени и взяла Басиму за руку. Девочка застыла, не прекращая вращать глазами. Нари осторожно подняла ее на ноги. Собрание смолкло. Она приложила ладонь ко лбу Басимы.

Нари не могла объяснить, как именно она исцеляла других и понимала их недуги, так же как не могла объяснить, почему видят ее глаза и слышат ее уши. Ее способности были неотъемлемой ее частью, и она давно перестала задаваться вопросом об их природе. В детстве не один год ушел только на то, чтобы понять, насколько она отличается от остальных, и усвоить в процессе парочку болезненных жизненных уроков. Как будто она оказалась единственным зрячим человеком среди слепцов. Но эти способности казались ей настолько органичным продолжением ее самой, что невозможно было воспринимать их как что-то сверхъестественное.

Басима повредилась рассудком. Ее разум, живой и искристый, пульсировал под пальцами Нари, но в нем царил разброд. Обречена. Нари стало скверно от того, как быстро она пришла к этому выводу, но девочке было уже не помочь, и Нари могла разве что принести Басиме кратковременный покой.

Попутно разыграв красочный спектакль, иначе никто бы ей не заплатил, Нари сняла с лица девочки платок, чувствуя, что та в нем задыхается. Басима зажала край платка в кулаке и потрясла им, уставившись Нари прямо в глаза.

Нари улыбнулась.

– Можешь оставить себе, если хочешь. Будет весело, обещаю.

Она повернулась к толпе и сказала громче:

– Вы правильно сделали, что позвали меня. В ней сидит злой дух. Дух силен. Но мы сможем усмирить его, слышите? Оженим этих двоих счастливым браком, – она подмигнула и махнула музыкантам.

Шамса ударила в таблу и стала выбивать из старой кожи барабана неистовый ритм. Рана взялась за дудку и протянула Нари тамбурин – единственный инструмент, на котором та могла играть, не выставляя себя на посмешище.

Нари начала похлопывать бубном о ногу.

– Я спою песню знакомым мне духам, – объясняла она, перекрикивая музыку, хотя редкая южанка не знала, как проходит зар.

Тетка Басимы встала у жаровни, разгоняя клубы ароматного дыма над всеми присутствующими.

– Когда ее дух услышит свою песню, он встрепенется, и мы перейдем к следующему этапу.

Рана заиграла на дудке, Нари ударила в тамбурин. С каждым ударом она встряхивала плечами, и бахрома на ее платке разлеталась в такт музыке. Басима, как завороженная, последовала за Нари.

– О духи, к вам взываем! Кланяемся вам и на вас уповаем! – распевала Нари негромко, чтобы не сфальшивить. Настоящие кодии были еще и умелыми певицами, чем Нари не могла похвастаться. – Иа, амир кадим аль хинди! Явись, о великий принц!

Она начала с песни об индийском принце, продолжила песней о морском султане и Карине Великой, каждую исполняя на новый мотив. Тексты Нари старательно разучивала, не всегда понимая их значения, – история фольклора мало ее волновала.

Чем дольше она пела, тем сильнее Басима погружалась в танец: руки и ноги обмякли, гримаса на лице разгладилась. Ее волосы колыхались на ветру, пока девочка плавно покачивалась, улыбаясь бледной улыбкой, полностью погруженная в себя. Нари дотрагивалась до нее каждый раз, когда подходила близко, прощупывая скрытые области ее рассудка, выманивая их на поверхность, чтобы успокоить бедную девочку.

Публика подобралась хорошая, воодушевленная и активная. Несколько женщин встали с мест и, хлопая в ладоши, присоединились к танцу. Люди часто так делали. Ведь зары были не только способом разобраться с назойливыми джиннами, но отчасти и поводом людей посмотреть и себя показать. Мать Басимы с надеждой всматривалась в лицо дочери. Девчонки обхватили доверенные им сокровища и весело скакали, не обращая внимания на недовольство курицы.

И музыкантам нравилось играть. В какой-то момент Шамса перешла на быстрый ритм, и Рана последовала ее примеру, выводя на дудке скорбную мелодию, от которой мороз шел по коже.

Нари била в тамбурин. Настроение публики оказалось заразительным, и она улыбнулась. Cамое время продемонстрировать кое-что новенькое.

Она закрыла глаза и стала напевать себе под нос. Нари не знала имени своего родного языка – того самого, который, видимо, впитала с молоком давным-давно умершей матери. Но в нем она искала разгадку своего происхождения, с детства прислушиваясь к обрывкам разговоров среди приезжих купцов и в многонациональной толпе ученых перед университетом аль-Азхар^[7]. На слух язык оказался похожим на иврит, и однажды Нари заговорила на нем с Якубом, но тот категорически не согласился и зачем-то прибавил, что его народ достаточно натерпелся и без ее помощи.

Нари знала одно: язык звучал загадочно и эфемерно. Идеальное сочетание для зара. И как ей только раньше не приходило это в голову?

Надиктуй она сейчас хоть список покупок, никто бы ничего не заметил, но Нари решила придерживаться настоящих текстов обрядовых песен и стала переводить арабские слова на свой родной язык.

– Сах, афшин а дэв, – затянула она. – О воитель джиннов, призываем тебя! Явись, упокой огонь в ее мыслях. – Она прикрыла глаза. – Приди ко мне, о воитель! Вэк!

Капля пота выступила у нее на виске. В давке, вблизи жаркого треска огня, стало невыносимо душно и неуютно. Не поднимая век, она раскачивалась под музыку. С каждым движением платок у нее на волосах трепетал и обмахивал ей лицо.

– О славный хранитель, приди и защити нас. Не дай в обиду Басиму…

Услышав чей-то удивленный вздох, Нари вздрогнула и открыла глаза. Басима прекратила танцевать. Она застыла и не сводила остекленевшего взгляда с Нари. Даже Шамса занервничала и на секунду сбилась с барабанного ритма.

Не желая терять внимание публики, Нари ударила тамбурином по бедру, про себя молясь, чтобы Шамса догадалась подыграть ей. Она улыбнулась Басиме и подхватила жаровню с благовониями в надежде, что сладкий запах снимет напряжение с девочки. Кажется, пришло время закругляться.

– О воитель, – пропела она чуть тише, снова переходя на арабский, – ты ли дремлешь в мыслях нашей милой Басимы?

Басиму передернуло. По ее лицу градом катил пот. Подойдя ближе, Нари заметила, что отрешенное выражение сошло с лица девочки, и теперь в ее глазах читался странный испуг. Нари в замешательстве взяла девочку за руку.

Басима моргнула, прищурилась и посмотрела на Нари с каким-то почти звериным любопытством.

КТО ТЫ?

Нари побледнела и выпустила ее руку. Девочка даже не пошевелила губами, но вопрос был слышен так отчетливо, будто ей выкрикнули его прямо в ухо.

Секунда – и все прошло. Басима помотала головой и продолжила танцевать как ни в чем не бывало, с тем же отсутствующим видом. Нари испуганно отошла от нее на несколько шагов. Ее прошиб холодный пот.

Рана встала у нее за плечом.

– Нари?

– Ты это слышала? – прошептала она.

Рана подняла брови.

– Что слышала?

Не будь дурой. Нари, чувствуя себя глупо, помотала головой.

– Ничего.

Повысив голос, она обратилась к толпе:

– Воздадим хвалу Всевышнему, – провозгласила она, стараясь не запнуться. – Тебя благодарим, о воитель.

Она подозвала девочку с курицей в охапке.

– Прими наши подношения и поладь с нашей милой Басимой.

Трясущимися руками Нари подняла курицу над побитой каменной чашей и шепотом произнесла молитву, после чего перерезала птице горло. Кровь прыснула в чашу и забрызгала Нари ноги.

Тетка Басимы унесла птицу, чтобы зажарить на ужин, но и работа Нари была еще не окончена.

– Сок тамаринда для нашего гостя, – предложила она. – Ведь джинны любят кисленькое.

Она выдавила улыбку, пытаясь унять нервы.

Шамса поднесла ей стакан темного сока.

– Ты в порядке, кодия?

– Бог милостив, – ответила Нари. – Просто устала. Вы с Раной не разнесете еду собравшимся?

– Да, конечно.

Басима все еще качалась из стороны в сторону, с полуопущенными веками и сонной улыбкой на лице. Нари взяла ее за руки и бережно усадила на землю, кожей чувствуя пристальное внимание публики.

– Выпей, дитя, – сказала она, протягивая напиток. – Это ублажит твоего джинна.

Басима выхватила стакан, пролив себе на лицо добрую половину содержимого. Девочка кивнула на мать и издала тихий гортанный звук.

– Конечно, хабибти^[8].

Нари успокаивающе погладила Басиму по волосам. Девочка по-прежнему была не в себе, но ее ум хотя бы перестало лихорадить. Одному Богу было известно, надолго ли ее хватит. Нари подозвала мать Басимы и попросила их взяться за руки.

В глазах женщины стояли слезы.

– Она поправится? Джинн оставит ее в покое?

Нари подумала.

– Я успокоила их обоих, но джинн силен и, похоже, сопровождает ее с рождения. Она такое хрупкое создание… – добавила она, стиснув руку Басимы. – Ей было проще подчиниться его воле.

– Что это значит? – спросила мать срывающимся голосом.

– Состояние вашей дочери в руках Всевышнего. Но джинн будет оберегать ее и дарить ей богатую внутреннюю жизнь, – соврала она, надеясь хоть как-то утешить женщину. – Не отказывайте ни в чем ни ему, ни ей. Пусть Басима поживет пока с вами и вашим мужем, придумайте для нее какое-нибудь занятие…

– Она… когда-нибудь заговорит?

Нари отвела взгляд.

– На все воля Божья.

Уклончивый ответ Нари заставил женщину тяжело сглотнуть.

– А джинн?

Нари решила обойтись без замысловатостей.

– Пусть пьет каждое утро сок из тамаринда, это ублажит джинна. И водите дочь купаться на реку в первую джуму^[9] каждого месяца.

Мать Басимы горько вздохнула.

– Все под Богом ходим, – проговорила она тихо, не столько Нари, сколько самой себе.

Плакать она перестала. И прямо у Нари на глазах, как будто смирившись с их участью, мать взяла дочь за руку. Басима улыбнулась.

При виде этой душещипательной картины Нари вспомнились слова Якуба: «У тебя нет семьи, нет мужа – никого, кто встал бы на твою защиту…»

Она поднялась с колен.

– Прошу меня извинить.

На правах кодии ей пришлось задержаться до подачи ужина, вежливо поддакивать женским пересудам и стараться обходить стороной престарелую родственницу, в обеих грудях которой она чувствовала расползающиеся опухоли. Нари никогда раньше не лечила подобных болезней, и здесь было не место и не время для экспериментов, но от этого не становилось легче смотреть на улыбчивую женщину.

Наконец церемония подошла к концу. Ее корзина ломилась от медяков, среди которых изредка попадались серебряные дирхамы и один раз даже целый золотой динар от родни Басимы. Некоторые женщины клали в корзину дешевые украшения – все в обмен на благословение, которым якобы должна была их осенить кодия. Нари выдала Шамсе и Ране по два дирхама и разделила между ними бо́льшую часть украшений.

Она обматывала голову шарфом, уворачиваясь от нескончаемых поцелуев Басиминых родственниц, когда почувствовала легкое покалывание на загривке. После многих лет слежки за своими мишенями и бегства от слежки за ней самой Нари не могла не распознать это чувство. Она подняла голову.

Через двор на нее смотрела Басима. Она была абсолютно неподвижна и крепко стояла на ногах. Нари встретилась с ней взглядом, удивленная такой невозмутимостью.

В ее темных глазах мелькнуло что-то любопытное и расчетливое. Но только Нари хотела присмотреться внимательнее, это пропало. Басима сложила ладони и продолжила раскачиваться в танце, которому научила ее Нари.

2 Нари

С девочкой что-то произошло.

Нари ковыряла крошки, оставшиеся от давно съеденного пирога. После зара в голове был кавардак, и она сделала остановку в местном кафе вместо того, чтобы сразу двинуться домой. Прошло несколько часов, а она до сих пор торчала там. Она повертела в руке чашку. Красные лепестки гибискуса колыхнулись на дне.

Чепуха, ничего не происходило, и ты не слышала никаких голосов. Она зевнула, водрузила локти на стол и прикрыла глаза. Предрассветная встреча с пашой и долгая прогулка через весь город страшно ее утомили.

Кто-то кашлянул, обращая на себя ее внимание. Она открыла глаза и увидела у своего столика мужчину с облезлой бородой, который смерил ее заинтересованным взглядом.

Нари обнажила кинжал прежде, чем он успел открыть рот, и с размаху стукнула рукояткой по деревянной крышке стола. Мужчина испарился, посетители кафе стихли. У кого-то рассыпались на пол кости домино.

Хозяин метнул в нее свирепый взгляд, и Нари вздохнула, понимая, что ее выставляют за дверь. Он с самого начала хотел отказать ей в обслуживании, сославшись на то, что приличная женщина не додумается без сопровождения гулять по ночам, не то что захаживать в рестораны, где полно посторонних мужчин. Он долго донимал Нари расспросами, знают ли мужчины в семье о том, где она сейчас, и заткнулся только при виде монет из ее гонорара кодии, но теперь недолгому гостеприимству явно пришел конец.

Она встала, оставила на столе деньги и вышла. На улице было темно и непривычно безлюдно. Введенный французами комендантский час вынуждал отсиживаться дома даже привыкших к ночной жизни египтян.

Нари шла, не поднимая головы, и вскоре поняла, что заблудилась. Луна светила ярко, но эта часть города была ей незнакома, и она дважды прошла одними и теми же переулками, безуспешно пытаясь найти поворот на главную улицу.

Уставшая и раздосадованная, она остановилась у входа в невзрачную мечеть, прикидывая, не устроиться ли здесь на ночлег, когда ее внимание привлек силуэт мавзолея, возвышающегося над куполом мечети. Она замерла. Эль-Карафа – Город Мертвых^[10].

Эль-Карафа, широко раскинувшийся облюбованный египтянами массив усыпальниц и погребальных участков, идеально отражал фанатичное отношение Каира к похоронной теме. Кладбище огибало всю восточную границу города хребтом из иссохших костей и гниющих тел. Тут хоронили всех: от основателей Каира до последних наркоманов. А пока чума несколько лет назад не решила вопрос нехватки жилплощади в городе, тут даже искали себе кров мигранты, которым некуда было податься.

От одной мысли у Нари мороз шел по коже. Она не разделяла представлений большинства египтян и среди мертвецов чувствовала себя не в своей тарелке: ни за что она не смогла бы жить в окружении разлагающихся трупов. Покойники вызывали у нее неприязнь: их запах, их безмолвие, все в них было не так.

От купцов, исколесивших много земель, она слышала рассказы о заморских народах, которые сжигали своих мертвецов, надеясь перехитрить бога и скрыться от его суда. Гениально, казалось Нари. Сгинуть в пламени костра должно быть счастьем по сравнению с тем, чтобы навечно улечься в душные пески Эль-Карафы.

Но она понимала, что кладбище – ее единственный шанс вернуться сегодня домой. Если двинуться вдоль границы на север, она выйдет на знакомые дома, и к тому же тут можно будет спрятаться, если на пути ей встретятся французские патрули, контролирующие соблюдение комендантского часа. Иностранцы обычно разделяли ее нелюбовь к Городу Мертвых.

Оказавшись на территории кладбища, Нари решила держаться самой крайней аллеи. Здесь было даже более пустынно, чем на улицах. Единственными признаками жизни оставались запахи отгоревшего костра и вопли дерущихся котов. Острые зубчатые стены и гладкие купола мавзолеев отбрасывали на песок шальные тени. Древние постройки казались заброшенными. Османские правители Египта предпочитали хоронить своих на родной турецкой земле, потому и не считали уход за местным кладбищем важные занятием – и это не единственное оскорбление, нанесенное ее народу.

Резко похолодало, и Нари поежилась. Старые кожаные сандалии, которым давно пора было на свалку, шлепали по мягкой дороге. Вокруг стояла гробовая тишина – только монеты то и дело позвякивали в корзине. Сама не своя, Нари избегала смотреть на могилы и развлекала себя более приятными мыслями, фантазируя, как она проникнет в дом паши, пока тот будет в Файюме. Нари себе не простит, если позволит его чахоточному братцу лишить ее такого щедрого барыша.

Она недалеко ушла, когда услышала за спиной шелест чужого дыхания и уловила краешком глаза смутное движение.

Просто кто-то решил срезать путь, как и я, – твердила она себе, не на шутку перепугавшись. Каир был в меру безопасным городом, но Нари отдавала себе отчет в том, что, когда ночью кто-то преследует молодую женщину, ничем хорошим это не кончается.

Она не стала ускорять шаг, но положила руку на кинжал, а потом резко свернула в глубь кладбища, побежала по аллее, спугнув сонную дворнягу, и юркнула за ворота старинной фатимидской гробницы^[11].

Шаги последовали за ней. Потом остановились. Нари сделала глубокий вдох и занесла кинжал. Храбрясь и заготавливая угрозы, она вышла из укрытия.

И застыла как вкопанная.

– Басима?

Девочка стояла посреди аллеи в дюжине шагов от нее, с непокрытой головой, в перепачканной рваной абайе. Она улыбнулась Нари. В свете луны сверкнули зубы, и порыв ветра растрепал ей волосы.

– Говори еще, – потребовала Басима натянутым и сиплым с непривычки голосом.

Нари ахнула. Неужели она и впрямь излечила ее? Если так, то с какой стати ребенку шататься по кладбищам среди ночи?

Нари опустила руку и подбежала к девочке.

– Что ты здесь делаешь совсем одна, милая? Твоя мать будет волноваться.

Она остановилась. Несмотря на темноту и невесть откуда взявшиеся тучи, заволокшие луну, Нари разглядела темные брызги на руках Басимы. Она втянула ноздрями воздух и уловила странный запах: дымный, горелый и неправильный.

– Это… кровь? Боже Всевышний, что случилось?

Не обращая ни малейшего внимания на переживания Нари, Басима восторженно захлопала в ладоши.

– Это действительно ты? – Она медленно обошла вокруг Нари. – По возрасту подходишь… – рассуждала она вслух. – Могу поклясться, что узнаю в тебе черты ведьмы, но в остальном ты выглядишь совсем как люди, – ее взгляд упал на нож в руке Нари. – Впрочем, есть только один способ узнать наверняка.

Не успели эти слова сорваться с ее губ, как она нечеловечески быстрым движением выхватила у Нари кинжал. Та удивленно вскрикнула и отступила назад, но Басима рассмеялась.

– Не бойся, целительница. Я пока в своем уме. Я не собираюсь проливать твою кровь. – Она играючи покрутила кинжал в руке. – Но это я все-таки заберу, пока ты чего не надумала.

Нари лишилась дара речи. Она вглядывалась в Басиму, как будто видела ее в первый раз. От исступленного, измученного ребенка не осталось и следа. Мало того что девочка говорила странные речи – в ее осанке появилась твердость, которой раньше не было и в помине. В волосах у нее свистел ветер.

Басима сощурила глаза, заметив растерянность Нари.

– Ты ведь знаешь, кто я? Мариды наверняка предупреждали о нас.

– Кто?

Нари подняла ладонь, защищаясь от песка, который принес внезапный порыв ветра. Погода портилась. За спиной Басимы темно-серые и рыжие облака клубились в небе, пряча звезды. Ветер завыл сильнее самого страшного хамсина^[12], хотя сезон весенних песчаных бурь в Каире еще не подошел.

Басима взглянула на небо. Ее детское личико окрасилось тревогой. Она набросилась на Нари:

– Эта твоя человеческая магия… Кого ты призывала?

Магия? Нари вскинула руки.

– Не было никакой магии!

Двигаясь со скоростью света, Басима прижала Нари к стене гробницы и больно надавила локтем ей на горло.

– Кому ты пела?

Нари глотала воздух, не понимая, откуда взялась такая сила в худеньких руках девочки.

– Я… кажется… воителю. Но это же просто песня. Обычная обрядовая песня.

Басима отступила назад. Горячий вихрь пронесся по аллее, принося с собой запах огня.

– Это невозможно, – прошептала она. – Он мертв. Они все мертвы.

– Кто мертв? – перекрикивая ветер, спросила Нари. – Погоди, Басима! – воскликнула она, когда девочка опрометью бросилась в противоположную сторону.

У нее не было времени гадать о случившемся. Воздух сотрясся грохотом, громче пушечного залпа. Потом воцарилась тишина, гробовая тишина, и тут Нари подбросило в воздух и отшвырнуло в стену одной из гробниц.

С размаху она ударилась о камни, и ее ослепило молнией. Нари осела на землю, не успевая прийти в себя, чтобы защитить лицо от фонтана обжигающего песка.

Все стихло, кроме оглушительного стука ее сердца. Кровь хлынула к голове, перед глазами заплясали черные точки. Она пошевелила пальцами на руках и ногах и с облегчением обнаружила, что все они на месте. Звон в ушах постепенно поглотил все остальные звуки. Нари осторожно тронула пульсирующий бугорок на затылке и сдавленно пискнула от острой боли.

Она попыталась выбраться из песка, которым ее засыпало по пояс, все еще ничего не видя перед собой из-за вспышки молнии. Только нет, вдруг сообразила она, это была не молния. Яркий белый свет до сих пор горел в аллее, сгущаясь, уменьшаясь в диаметре, оставляя за собой обожженные огнем гробницы, втягиваясь внутрь себя. Втягиваясь во что-то.

Басимы нигде не было видно. Нари в панике пыталась высвободить ноги из песка. Она едва успела отряхнуться, когда услышала голос, чистый, как звон колокола, свирепый, как тигриный рык, говоривший на языке, который она мечтала услышать всю свою жизнь.

– Око Сулеймана! – взревел он. – Я убью того, кто призвал меня сюда!

Духов не существует, Якуб. Ни джиннов, ни демонов. Ее категоричные слова как будто специально вернулись поглумиться над ней. Нари высунулась из-за надгробия, за которое нырнула, как только услышала этот голос. В воздухе пахло пеплом, а свет, только что заливавший кладбище, стремительно тускнел, точно его всасывал в себя силуэт посреди аллеи. Это был мужчина, облаченный в темный кафтан, который, как дым, клубился вокруг его ступней.

Когда последняя капля света впиталась в его тело, он сделал шаг и, мгновенно потеряв равновесие, схватился за иссохший ствол дерева, нащупывая почву под ногами. Дерево вспыхнуло у него под ладонью. Не отнимая руки, он со вздохом оперся на горящее дерево. Пламя бросилось лизать его одежды, не причиняя им вреда.

Окончательно перестав понимать, что происходит, не говоря уже о том, чтобы бежать куда подальше, Нари продолжала прятаться за надгробием, когда незнакомец снова заговорил:

– Хайзур… если это твои шуточки, клянусь своими предками, я тебе все перья пообдираю!

Странная угроза отозвалась в ней. Слова казались бессмысленными, но язык был знаком до боли.

Почему этот безумный огненный человек говорит на моем языке?

Не в силах бороться с любопытством, она повернула голову и высунулась из-за надгробия.

Незнакомец рылся в песке, бормоча и сыпля ругательствами себе под нос. Нари наблюдала, как он выудил из-под насыпи кривой скимитар^[13] и сунул себе за пазуху. За ним последовали два кинжала, огромная булава, топор, высокий колчан стрел и сверкающий серебряный лук.

Зажав в руках лук, он наконец распрямился и оглядел дорогу, очевидно, выискивая взглядом того, кто, как он выразился, «призвал» его. Он был ненамного выше ее, но широкий ассортимент оружия, которого хватило бы на поход против целого французского войска, выглядел устрашающе, хотя и немного несуразно. Как будто мальчишка набрал охапку игрушек, решив поиграть в сурового воителя.

Воитель. О Боже…

Он искал ее. Нари призвала его.

– Где ты? – кричал он, выступая вперед со вскинутым луком. Он находился в опасной близости от ее укрытия. – Я тебя четвертую!

Он говорил благородным слогом, и певучее звучание ее родного языка не сочеталось с грозными словами.

Нари не хотела знать, что такое «четвертование». Она скинула сандалии. Как только он прошагал мимо ее укрытия, она тихонько поднялась и бесшумно побежала в противоположную сторону.

Но, к сожалению, впопыхах она забыла про корзину. Монеты звякнули в тишине ночи.

– Стой! – взревел он.

Нари побежала быстрее. Босыми ступнями отталкиваясь от песка, она свернула на одну извилистую тропинку, затем на другую, надеясь сбить его со следа.

Приметив чернеющий дверной проем, она нырнула туда. На кладбище было тихо. Никто не бежал за ней вдогонку и не сыпал страшными угрозами. Неужели ей удалось оторваться?

Она прислонилась к прохладному камню и перевела дыхание, отчаянно жалея, что посеяла свой кинжал – хотя какая польза от жалкого ножичка против целого охотничьего арсенала?

Мне нельзя здесь оставаться. Но вокруг были сплошные гробницы, и Нари понятия не имела, как отсюда выбраться в город. Она стиснула зубы и собрала волю в кулак.

Прошу, Господи, – взмолилась она. – Кто-нибудь, кто меня услышит… дайте мне унести отсюда ноги, и, клянусь, завтра же я попрошу Якуба найти мне мужа. И никогда больше я не проведу ни одного зара. Она робко шагнула вперед.

В воздухе просвистела стрела.

Нари оцарапало висок, и она взвизгнула, пошатнулась и схватилась за голову. Пальцы стали липкими от крови.

Раздался ледяной голос:

– Стой, где стоишь, а не то следующая пронзит тебе глотку.

Она застыла, продолжая прижимать ладонь к ране. Кровь уже начала сворачиваться, но Нари не хотела давать этому типу лишнего повода делать в ней новые дырки.

– Повернись.

Она испуганно сглотнула и повернулась, не шевеля руками и не смея поднять глаз.

– П-пожалуйста, не убивай меня, – выдавила она. – Я не хотела…

Загадочный незнакомец ахнул. Вздох вырвался с шипением погашенного уголька.

– Ты… ты человек, – прошептал он. – Откуда ты знаешь дивастийский?

– Я…

Нари запнулась. Она вдруг поняла, что теперь ей известно название языка, знакомого с детства. Дивастийский.

– Посмотри на меня.

Он подошел ближе, и пространство между ними потеплело и наполнилось запахом жженых цитрусов.

Сердце стучало так бешено, что пульсация отдавалась у нее в ушах. Нари набрала полную грудь воздуха и заставила себя посмотреть на незнакомца.

Его лицо было обмотано, как у кочевника в пустыне, но даже если бы он снял свой платок, едва ли Нари заметила бы что-то, кроме его глаз. Они были зеленее изумрудов и горели так ярко, что становилось больно смотреть.

Глаза сузились в щелочки. Он сорвал с Нари платок и дотронулся до ее правого уха. Нари отдернулась. Его пальцы были такими горячими, что даже краткого прикосновения оказалось достаточно, чтобы обжечься.

– Шафит, – проговорил он тихо, но в отличие от остальной речи, это слово осталось для нее загадкой. – Убери руку, женщина. Дай взглянуть в твое лицо.

Он оттолкнул ее ладонь раньше, чем она успела подчиниться. Кровь уже успела свернуться, и на ветру рана зудела – Нари знала, что кожа сейчас затягивается прямо у него на глазах.

Он отпрянул, чуть не врезавшись в стену за его спиной.

– Око Сулеймана! – Он оглядел ее с головы до пят, принюхиваясь к воздуху, как собака. – Как… как ты это сделала? – требовательно спросил он, сверкая яркими глазами. – Что это за трюк? Это ловушка?

– Нет! – Она вскинула руки, всем своим видом изображая святую невинность. – Это никакой не трюк и не ловушка, честное слово!

– Твой голос… Это ты призвала меня. – Он занес саблю и приставил к ее горлу. Прикосновение изогнутого лезвия было нежным, как любовная ласка. – Как? На кого ты работаешь?

Нари обмерла. Она сглотнула, сдерживая себя, чтобы не дернуться под лезвием у своего горла, – можно не сомневаться, добром бы это не кончилось.

Она лихорадочно соображала.

– Здесь… здесь была девочка. Наверное, это она тебя вызвала. – Нари ткнула пальцем в сторону, стараясь, чтобы слова звучали уверенно. – Она убежала туда.

– Лжешь! – прошипел он, и холодное лезвие плотнее прижалось к коже. – Думаешь, я не узнал тебя по голосу?

Подступила паника. Обычно Нари быстро соображала в экстремальных ситуациях, но у нее не было опыта в заговаривании зубов разъяренным огненным духам.

– Прости! Я… я просто спела песню… Я не хотела… ой! – Она вскрикнула, почувствовав укол лезвия, и у нее на шее выступила кровь.

Он поднял саблю к лицу, разглядывая каплю красной крови на гладком металле. Он принюхался, поднося клинок вплотную к покрову на своем лице.

– Боже…

Нари стало дурно. Якуб оказался прав: она связалась с чуждым ей миром магии и теперь должна была поплатиться. Она набралась смелости.

– Только, пожалуйста, не тяни. Если ты хочешь меня съесть, сначала убей меня.

– Съесть тебя? – Он опустил оружие. – У меня от одного запаха твоей крови аппетит пропал на месяц. – Он с отвращением фыркнул. – Ты пахнешь земным рождением. Ты не мираж.

Она захлопала глазами и хотела поинтересоваться, что это значит, но не успела, когда из-под земли донесся внезапный мощный рокот.

Незнакомец коснулся стены склепа, у которого они стояли, и встревоженно обвел взглядом задрожавшие надгробия.

– Это кладбище?

Нари казалось, что ответ очевиден.

– Крупнейшее в Каире.

– Тогда у нас мало времени. – Он стал озираться по сторонам, после чего снова повернулся к ней: – Отвечай и не лги мне. Ты специально призвала меня?

– Нет.

– Где твоя семья?

А это какое имеет значение?

– Семьи нет, только я.

– Ты раньше делала что-то подобное? – поспешил он продолжить допрос. – Что-то необычное?

Разве что всю мою жизнь. Нари задумалась. Несмотря на страх, звук ее родного наречия вскружил ей голову, и она не хотела, чтобы загадочный незнакомец умолкал.

Вот почему ответ вырвался из нее прежде, чем она успела взвесить все «за» и «против».

– Я никогда никого не «призывала», но я исцеляю. Ты сам видел, – она коснулась своего виска.

Он внимательно посмотрел на нее, и его глаза разгорелись так ярко, что ей пришлось отвести взгляд.

– Ты можешь исцелять других? – спросил он тихо и немного нервно, как будто заранее знал ответ и боялся его.

Земля вздыбилась, и могильная плита между ними рассыпалась в порошок. Нари охнула и обвела взглядом окружающие постройки, вдруг обращая внимание, какое здесь все древнее и обветшалое.

– Землетрясение…

– Если бы все было так просто.

Он перемахнул через могильные руины и схватил ее за руку.

– Эй! – возмутилась она, когда сквозь тонкий рукав ее до самой кожи прожгло жаром от этого прикосновения. – Отпусти!

Его пальцы сдавили ее еще крепче.

– Как нам отсюда выбраться?

– Я никуда с тобой не пойду!

Она попыталась высвободиться, но застыла на месте.

Две тощие согбенные фигуры стояли в конце одной из узких кладбищенских аллей. Третья свисала из окна с выбитыми ставнями, осколки которых валялись внизу на земле. Даже не прислушиваясь к их отсутствующим сердцебиениям, Нари поняла, что все трое были мертвы. Истлевшие в лохмотья погребальные саваны болтались на их обезвоженных телах, а воздух полнился запахом гнили.

– Боже милостивый, – прошептала Нари пересохшими губами. – Что… кто они?..

– Гули^[14], – ответил незнакомец. Он отпустил ее и сунул ей в руки саблю. – Держи.

Нари чуть не выронила такую тяжесть. Она неуклюже обхватила оружие обеими руками, а он снял с плеча лук и заправил стрелу.

– Вижу, вы познакомились с моими прислужниками, – раздался позади голос.

Юный, девчачий. Нари обернулась. В нескольких шагах от них стояла Басима.

В мгновение ока стрела незнакомца оказалась направлена на девочку.

– Ифрит, – прошипел он.

Басима любезно улыбнулась.

– Афшин, – приветствовала она. – Какая неожиданная встреча. Мы-то считали, что ты окончательно выжил из ума в услужении у людей и умер.

Он вздрогнул и сильнее натянул тетиву.

– Отправляйся в ад, демон.

Басима рассмеялась.

– Ну-ну, зачем же так. Мы теперь на одной стороне или ты не в курсе? – ухмыльнувшись, она подступила ближе. От Нари не скрылся зловещий блеск в ее глазах. – Ты ведь пойдешь на все, чтобы помочь новой бану Нахиде?

Новой кому? Но для незнакомца эти слова, видимо, что-то значили: лук в его руках задрожал.

– Нахиды мертвы, – сказал он нетвердым голосом. – Вы, изверги, их всех перебили.

Басима пожала плечами:

– Мы пытались. Но все это теперь в прошлом, так ведь? – Она подмигнула Нари. – Пойдем, – она поманила ее к себе. – Ни к чему все усложнять.

Незнакомец – Басима назвала его Афшином – встал между ними.

– Сделай еще хоть шаг, и я вырву тебя из тела этого несчастного ребенка.

Басима бесцеремонно кивнула на могилы.

– Посмотри вокруг, глупец. Ты хоть представляешь, как многие здесь обязаны моему роду? Мне достаточно сказать слово, и вас тут мигом проглотят.

Проглотят? Нари быстренько отодвинулась от Афшина.

– Погоди! Знаешь что, может, я просто…

Что-то колючее и холодное обхватило ее щиколотку. Она посмотрела вниз. Там ее крепко держала костлявая рука, еще наполовину погребенная под землей. Рука потянула, и Нари споткнулась и упала как раз в тот момент, когда у нее над головой просвистела стрела.

Нари принялась рубить руку саблей Афшина, стараясь не отсечь между делом и собственную ногу.

– Отцепись, отцепись! – верещала она, вся покрываясь гусиной кожей от костяного прикосновения. Краем глаза она увидела, как рухнула на землю Басима.

Афшин бросился Нари на помощь и поднял ее с земли, когда она рукоятью размозжила кости вцепившегося в нее скелета. Нари вывернулась и замахнулась на него саблей.

– Ты убил ее!

Он отскочил подальше от клинка.

– Ты хотела уйти с ней!

Гули застонали, и он выхватил у Нари оружие и взял ее за руку.

– Нет времени на споры. За мной!

Они бросились бежать по аллее, пока земля сотрясалась вокруг них. Одна из могил взорвалась, и два мертвеца бросились на Нари. Афшин махнул саблей – и их головы покатились по земле.

Он потащил ее на узкую тропинку.

– Нужно убираться отсюда. Едва ли гули могут покидать место погребения.

– Едва ли? Хочешь сказать, есть риск, что эти твари могут выйти за ограду и пережрать весь Каир?

Он задумался.

– Это дало бы нам фору… – но, заметив ужас на ее лице, он поспешил сменить тему. – Нам в любом случае нужно уходить.

– Я… – она огляделась и поняла, что они заплутали в самых дебрях некрополя. – Я не знаю как.

Он вздохнул.

– Придется прокладывать новые пути отступления. – Он кивнул на окружавшие их усыпальницы. – Как думаешь, здесь где-нибудь можно найти ковер?

– Ковер? Какой прок нам от ковра?

Могильные плиты вокруг них сотряслись. Он шикнул на нее.

– Тише, – прошептал он. – Не то разбудишь новых.

Нари проглотила страх. Если для того чтобы не пойти на корм мертвецам, ей придется довериться этому типу, то была не была.

– Чем я могу помочь?

– Найди ковер, штору, гобелен – любую ткань, которая уместит нас обоих.

– Но зачем…

Он оборвал ее, одним пальцем указывая в сторону соседней аллеи, откуда доносились жуткие звуки.

– Не задавай вопросов.

Нари посмотрела по сторонам. На пороге одной из гробниц стояла метла, и деревянные оконные рамы казались совсем новыми. Здание было большим – там наверняка найдется отдельная комнатка для посетителей.

– Поищем здесь.

Они стали пробираться по аллее. Нари дернула дверь, но та не поддалась.

– Заперто, – сказала она. – Дай свой кинжал, я открою.

Афшин поднял ладонь. Дверь распахнулась наотлет, аж щепки посыпались наземь.

– Иди, я посторожу здесь.

Нари оглянулась. Шум привлек внимание гулей: целая стая ринулась в их сторону.

– Они… набирают скорость?

– Требуется время, чтобы заклинание вступило в полную силу.

Она побледнела.

– Тебе не одолеть их всех.

Афшин подтолкнул ее.

– Тогда пошевеливайся!

Она ощерилась, но поспешила перелезть через поломанную дверь. В склепе было еще темнее, чем на улице: единственным источником света служила луна, проглядывающая сквозь резные ставни и отбрасывающая на пол замысловатые тени.

Нари подождала, пока глаза свыкнутся с темнотой. Ее сердце колотилось как сумасшедшее. Все равно что дом обнести. Ты делала это тысячу раз. Она опустилась на колени и пошарила в открытом сундуке на полу. Внутри нашлись пыльный горшок и несколько чашек, составленные аккуратной стопкой в ожидании разморенных жаждой посетителей. Нари двинулась дальше. Раз уж склеп был подготовлен для приема гостей, должно быть здесь и специально отведенное для них место. И если Бог будет милостив и семья усопшего окажется не низшего достатка, найдутся там и ковры.

Она уходила вглубь, придерживаясь рукой за стену, чтобы сориентироваться в пространстве и не запутаться в планировке. Раньше Нари никогда не бывала в склепе – никто из ее знакомых и близко не рискнул бы подпускать ее к останкам своих предков.

Воздух пронзил утробный вскрик гуля, и сразу за ним послышался глухой удар о стену усыпальницы. Нари засуетилась и, вглядевшись в темноту, различила два отдельных помещения. В первом хранились четыре плотно сдвинутых саркофага, а вот во втором, похоже, была оборудована скромная гостиная. И там в углу темнел какой-то сверток. Нари подскочила и пощупала его: ковер. Хвала Всевышнему.

Рулон ковра оказался выше ее в высоту и к тому же тяжелым. Нари потащила его через склеп, но дошла только до середины, когда ее внимание привлек слабый шум. Она задрала голову, и ей в лицо дунуло песком. Песок струился и вокруг ее ног, словно его вытягивало из склепа.

Воцарилась зловещая тишина. Слегка обеспокоенная, Нари бросила ковер и выглянула в щель оконной ставни.

Запах гниения и разложения чуть не сбил ее с ног, но она разглядела Афшина, стоящего в одиночестве среди горы тел. Лука при нем не было: в одной руке он держал булаву, всю покрытую чужими кишками, в другой – саблю, с блестящего металла которой стекала темная жидкость. Он стоял поникший, пораженчески склонив голову. Чуть дальше по аллее она увидела новых гулей, которые продолжали стекаться к ним. Господи, неужто все мертвецы были в неоплатном долгу перед тем демоном?

Афшин отбросил оружие.

– Что ты делаешь? – вскричала Нари, когда он медленно поднял руки в молитвенном жесте. – Они приближаются, и…

Она не успела договорить.

Каждая песчинка и каждая пылинка в пределах видимости послушно завторили движениям его рук, собираясь вместе и кружась, образуя воронку посреди улицы. Он сделал глубокий вдох и выбросил руки вперед.

Воронка разверзлась навстречу наступающим гулям, послышался хруст. Нари ощутила, как ударной волной сотрясло весь склеп и взрывом песка ее отбросило от распахнувшегося окна.

И будут они господствовать над ветрами, и станут повелителями пустынь. И всякий путник, забредший на их землю, будет проклят…

Слова, услышанные в то время, когда Нари выдавала себя за знатока сверхъестественных сил, непрошено пришли ей на ум. Только об одном существе могла идти речь в этих строках, только оно внушало страх и трепет и закаленным солдатам, и ушлым купцам повсюду от Магриба^[15] до Индостана. Существо древнее, о коварстве и бесчеловечности которого слагали легенды. Джинн.

Афшин был джинном. Самым настоящим джинном.

Это было неожиданное открытие. От растерянности Нари даже на секунду позабыла, где она. И когда ее схватила чья-то костяная рука, а чьи-то зубы впились ей в плечо, немудрено, что Нари оказалась застигнута врасплох.

Она закричала, больше от неожиданности, чем от боли, потому что укус был не слишком глубоким. Нари стала бороться с гулем, пытаясь стряхнуть его с себя, но тот цепко обвил ее туловище всеми конечностями, как краб, и повалил наземь.

Ухитрившись высвободить локоть, она что было силы врезала ему. Гуль упал, но успел вырвать кусок мяса у нее из плеча. Нари застонала. Обнаженные нервные окончания пылали так, что у нее посыпались искры из глаз.

Гуль попытался схватить ее за горло, и она шарахнулась назад. Его мертвое тело было относительно свежим. Погребальный саван еще покрывал разбухшую, но не сгнившую плоть. А вот глаза превратились в омерзительное, тлетворное месиво из копошащихся там червей.

Слишком поздно Нари услышала движение за своей спиной. Второй гуль дернул ее к себе и обездвижил руки.

– Афшин! – закричала она.

Гули повалили ее на пол. Первый острыми ногтями оцарапал ей живот, порвав ткань абайи. Он провел шершавым языком по окровавленной коже и испустил довольный вздох, а Нари в ответ содрогнулась всем телом, закипая от отвращения. Она заметалась в их руках и ударила одного кулаком в лицо, когда тот нагнулся к ее шее.

– Слезьте с меня! – завопила она.

Она попыталась ударить его снова, но тот перехватил ее кулак и отдернул руку. Что-то укололо ее в бок, но она не обратила внимания.

Потому что в эту же секунду гуль впился ей в горло.

Кровь хлынула ей в рот. Глаза закатились. Боль ощущалась все слабее, перед глазами потемнело, и она не увидела приближения джинна – только услышала яростный вопль, свист сабли и два удара. Один гуль рухнул прямо на нее.

На полу под ней растекалась лужа теплой липкой крови.

– Нет… не надо, – пробормотала она, когда ее подхватили с пола и вынесли из склепа. Ночной воздух охладил ее кожу.

Ее уложили на что-то мягкое, а потом мягкое стало невесомым. Ей почудилось слабое ощущение полета.

– Извини, милая, – прошептал голос на языке, на котором до этого дня говорила только сама Нари. – Но мы с тобой еще не закончили.

3 Нари

Еще до того, как открыла глаза, Нари поняла: что-то не так.

Солнце за закрытыми веками светило чересчур ярко, а ее абайя прилипла к животу. Легкий ветерок играл на ее лице. Она закряхтела и перевернулась, надеясь спрятаться под покрывалом.

Вместо этого она только уткнулась лицом в песок. Отплевываясь, Нари села и протерла глаза. И заморгала.

Она была не в Каире.

Ее окружали тенистая рощица финиковых пальм и заросли кустарников. Скалистые утесы загораживали кусок ярко-голубого неба. За кустами виднелась пустыня: искристый золотой песок простирался во все стороны, насколько хватало глаз.

А напротив Нари сидел джинн.

По-кошачьи опустившись на четвереньки у дотлевающего костерка, от которого еще расходился аромат свежей жженой древесины, джинн смотрел на нее любопытным, но настороженным взглядом ярко-зеленых глаз. В одной руке, почерневшей от сажи, он держал острый кинжал с рукояткой, украшенной орнаментом из сердолика и ляпис-лазури. Он водил им по песку, и Нари наблюдала за солнечными зайчиками, скачущими по лезвию. Остальная амуниция была сложена у джинна за спиной.

Нари схватила первую попавшуюся палку и выставила ее перед собой в угрожающей, как она надеялась, манере.

– Не подходи, – предупредила она.

Он флегматично поджал губы. Это заставило ее обратить внимание на его лицо, уже не скрытое под платком, и Нари поразилась, впервые как следует разглядев его. У джинна не было ни крыльев, ни рогов, но его светло-коричневая кожа излучала сверхъестественное сияние, а кончики ушей заострялись и подгибались кверху. Кудри, такие же непроницаемо-черные, как у нее, спадали до плеч, обрамляя красивое лицо с тонкими чертами. У него были длинные ресницы и густые брови, а висок украшала черная татуировка в виде стилизованного крыла, пересеченного стрелой. На его лице не было морщин, но в изумрудных глазах читалось что-то вне всякого возраста. Ему могло быть хоть тридцать, хоть сто тридцать.

Он был красив – ослепительно и устрашающе красив. Подобную притягательность Нари могла бы приписать тигру за секунду перед прыжком, в котором он разорвет тебе глотку. Ее сердце забилось чаще, хотя внутри все сжималось от страха.

Она захлопнула рот, заметив, что у нее отвисла челюсть.

– К-куда ты меня притащил? – заикаясь, выдавила она по… как он назвал ее язык… по-дивастийски? Да, точно. По-дивастийски.

Он не сводил с нее гипнотического, непроницаемого взгляда.

– На восток.

– На восток? – переспросила она.

Джинн наклонил голову, глядя на нее как на идиотку.

– В направлении, противоположном ходу солнца.

Она вспыхнула.

– Я знаю, что такое восток… – Джинну не понравился ее тон, и Нари боязливо покосилась на кинжал. – У тебя… у тебя, наверное, дел невпроворот, – сказала она примирительно, кивая на гору оружия, и встала на ноги. – Так что не буду тебе мешать и…

– Сядь.

– Правда, не стоит…

– Сядь.

Она плюхнулась на землю. Между ними повисла напряженная тишина, и Нари наконец не выдержала и сорвалась:

– Ну, села. Дальше что? Убьешь меня, как ты убил Басиму, или так и будем играть в гляделки, пока я не умру от жажды?

Он опять поджал губы, от которых Нари с трудом оторвала взгляд. Она даже прониклась сочувствием к своим ослепшим от любви клиенткам. Но его следующие слова заставили ее выкинуть подобные мысли из головы.

– Я избавил девочку от мучений. Она была обречена с того момента, как ею завладел ифрит. Они испепеляют своих жертв дотла.

У Нари ухнуло сердце. О Господи… Прости меня, Басима.

– Я… я не хотела никого призывать… не хотела причинить ей боль. Клянусь. – Она судорожно перевела дыхание. – Но… убив ее, ты убил и ифрита тоже?

– Надеюсь. Но он мог успеть покинуть ее перед смертью.

Она закусила губу, вспоминая застенчивую улыбку Басимы и силу духа ее матери. Но с самобичеванием придется повременить.

– Если… если это был ифрит, то кто тогда ты? Какой-нибудь джинн?

Его так и перекосило.

– Я тебе не джинн, милая. Я дэв. – Губы брезгливо скривились. – А дэвы, зовущие себя джиннами, проявляют неуважение ко всей нашей расе. И эти изменники заслуживают тотального истребления.

От звенящей в его голосе ненависти у нее самой душа ушла в пятки.

– Ясно, – выдавила она.

Нари смутно представляла себе разницу между двумя этими понятиями, но благоразумнее сейчас было сменить тему.

– Прошу прощения. – Она сжала ладони между коленями, чтобы скрыть дрожь. – У тебя… есть имя?

Его яркие глаза сузились.

– Зря ты задаешь такие вопросы.

– Почему?

– Имена несут в себе силу. Мой народ не разбрасывается ими так запросто.

– Басима называла тебя Афшин.

Дэв покачал головой.

– Это просто титул… к тому же давно вышедший из употребления.

– Так ты не назовешь мне своего настоящего имени?

– Нет.

Он был настроен еще более враждебно, чем вчера. Нари фыркнула, с трудом сохраняя самообладание.

– А от меня ты чего хочешь?

Он пропустил вопрос мимо ушей.

– Тебя мучит жажда?

Жажда – было еще мягко сказано. Нари казалось, будто ей в горло насыпали песка, а памятуя события прошлой ночи, не исключено, что произошло именно это. В животе заурчало, и она вспомнила, что уже много часов во рту у нее и маковой росинки не было.

Дэв извлек из кафтана бурдюк. Нари потянулась за питьем, но он отстранился.

– Теперь моя очередь задавать тебе вопросы. И ты на них ответишь. Без утайки. А то ты кажешься мне лгуньей.

Ты даже не догадываешься.

– Ладно, – ответила она размеренным тоном.

– Расскажи о себе. Имя, семья. Откуда ты родом.

Она вздернула бровь.

– Почему я должна называть тебе свое имя, если ты держишь в секрете свое?

– Потому что вода у меня.

Она насупилась, но решила не врать.

– Меня зовут Нари. Семьи нет. А откуда я родом, я и сама не знаю.

– Нари, – повторил он угрюмо, растягивая гласные. – И родни, говоришь, нет. Ты уверена?

Уже во второй раз он справляется о ее родне.

– Мне о них ничего не известно.

– Тогда кто обучил тебя дивастийскому?

– Никто. Кажется, это мой родной язык. Во всяком случае, я знаю его с рождения. Да и потом…

Нари замялась. Она никому об этом не рассказывала, еще в детстве усвоив, чем бывает чревата излишняя откровенность.

Эх, была не была. Может, хоть у него найдутся для меня ответы.

– С самого детства я легко учу любые языки, – призналась она. – Любые наречия. На каком бы языке ко мне ни обратились, я пойму и смогу ответить на нем.

Отстранившись от нее, он испустил резкий вздох и сказал:

– Это можно проверить.

Только сказал не по-дивастийски, а на каком-то другом языке, диковинном, плавном и звонком.

Нари впитала в себя новые звуки, позволила им окутать ее. И ответ был готов, стоило ей открыть рот:

– Дерзай.

Он наклонился вперед, и в его глазах блеснул азартный огонек.

– Ты похожа на нищенку, которую вываляли в кладбищенской грязи.

Этот язык звучал совсем странно, мелодично и тихо, и больше походил на бормотание, чем на речь.

В ответ Нари сердито посмотрела на него.

– Сейчас тут кого-то самого вываляют в кладбищенской грязи.

Огонек в глазах потух.

– Значит, ты говоришь правду, – пробормотал он по-дивастийски. – И ты понятия не имеешь, откуда ты родом?

Она всплеснула руками.

– Сколько раз мне еще повторять?

– Тогда расскажи о своей жизни. Чем ты занимаешься? Ты замужем? – Его лицо потемнело. – У тебя есть дети?

Нари не сводила взгляда с бурдюка.

– Тебе какое дело? Ты сам женат? – огрызнулась она в ответ.

Он молча сверлил ее взглядом.

– Ладно. Я не замужем. Живу одна. Работаю в аптеке… кем-то вроде помощника.

– Прошлой ночью ты предлагала взломать дверь.

Наблюдательный, черт.

– Иногда я выполняю… другие… задания для повышения своих доходов.

Джинн – нет, дэв, поправила она себя мысленно – нахмурился.

– Значит, ты воровка?

– Какой-то однобокий взгляд на ситуацию. Я предпочитаю называть себя мастером деликатных дел.

– От этого ты не перестаешь быть воровкой.

– Ага, а между джинном и дэвом при этом какая-то особая тонкая грань.

Его глаза сверкнули, и вокруг подола кафтана заклубился дым. Нари поспешно сменила тему.

– Чем я только не занимаюсь! Изготавливаю амулеты, исцеляю больных…

Он моргнул и посмотрел на нее ярким внимательным взглядом.

– Так ты все-таки можешь исцелять других? – спросил он глухо. – Как?

– Я не знаю, – сказала она честно. – Распознавать недуги мне проще, чем их лечить. Или по нехорошему запаху, присущему болезни, или по тени, что ляжет на больной орган. – Она замолчала, подбирая слова. – Сложно объяснить. Я хорошо принимаю роды, потому что чувствую, в каком положении лежит младенец. А когда я кладу руки на человека… я как бы желаю ему здоровья… представляю, как его организм исцеляет сам себя. Иногда получается. Иногда нет.

За время ее рассказа его лицо успело принять грозовое выражение. Он скрестил на груди руки, и дымчатая ткань обтянула его мускулистые руки.

– И если кто-то не поправляется… им ты возвращаешь деньги, я надеюсь?

Она рассмеялась, а потом сообразила, что он спрашивает на полном серьезе.

– Конечно.

– Это невозможно, – заявил он. Он вскочил на ноги и стал расхаживать с грацией, выдающей его инфернальную природу. – Нахиды не стали бы… с человеком.

Пока он отвлекся, Нари улучила момент, схватила с земли бурдюк и выдернула пробку. Вода оказалась вкусной, свежей и сладкой. В жизни она не пила такой чудесной воды.

Дэв повернулся к ней.

– И с такими способностями ты просто живешь обычной жизнью? – поинтересовался он. – Ты никогда не задавалась вопросом, откуда в тебе это? Око Сулеймана… Ты могла бы свергать тиранов, а вместо этого крадешь у бедняков!

Такие слова возмутили ее. Она отбросила бурдюк.

– Я не краду у бедняков, – отрубила она. – И ты ничего не знаешь о моем мире, так что не тебе и судить. Сам поживи на улицах с пяти лет и поговори на языке, которого никто не понимает. Потом пусть тебя вышвырнут из всех сиротских домов за то, что ты предсказываешь, кто из детей следующим умрет от чахотки, и говоришь настоятельнице, что у нее в голове сгущается тень. – Поддавшись воспоминаниям, она разразилась гневной тирадой. – Я делаю все, чтобы выжить.

– И меня призывать тоже нужно было для того, чтобы выжить? – спросил он, так и не чувствуя за собой вины.

– Нет, это было нужно для дурацкого обряда.

Она замолчала. Не такого уж, как оказалось, и дурацкого. Якуб был прав, предупреждая ее об опасностях чужих обычаев.

– Одну из песен я пропела на дивастийском – я понятия не имела, что все так обернется.

Это признание не избавило ее от чувства вины перед Басимой, но она продолжала:

– За исключением того, что умею я, мне никогда не приходилось сталкиваться со сверхъестественным. Ни с магией, ни уж точно с кем-то вроде тебя. Я не верила, что все это существует.

– А вот это глупо.

В ответ на ее негодующий взгляд он только пожал плечами:

– Разве твой собственный дар – недостаточное доказательство?

Она покачала головой.

– Ты не понимаешь.

И как ему было понять? Он не прожил ее жизнь, не знал этого вечного водоворота дел: все, что угодно, лишь бы удержаться на плаву, подмазать все колеса. У нее никогда не бывало свободного времени. В жизни имели значение только монеты в ее кулаке – единственная реальная сила, которой она обладала.

К разговору о монетах… Нари огляделась.

– При мне была корзина, где она? – Видя недоумение на его лице, она всполошилась. – Только не говори, что мы оставили ее на кладбище!

Она вскочила на ноги и поискала вокруг, но увидела только ковер, расстеленный в тени раскидистой пальмы.

– Мы спасались от верной смерти, – парировал он. – Думаешь, стоило задержаться и пересчитать твой багаж?

Нари схватилась за голову. Целое состояние утрачено в одну ночь. И не исключено, что в придачу ей придется расстаться и с тем, что хранилось в тайнике у нее дома. Она начала волноваться не на шутку. Нужно было возвращаться в Каир. Когда ее хватятся и слухи о заре разлетятся, хозяин недолго думая перевернет ее комнату вверх дном.

– Мне нужно вернуться, – заявила она. – Пожалуйста. Я не хотела вызывать тебя. Нет, я благодарна, что ты спас меня от гулей, – добавила она, решив, что немного лести не повредит. – Просто я очень хочу домой.

Его лицо омрачилось.

– Ты попадешь домой, не сомневайся. Только не в Каир.

– Что это значит?

Но дэв развернулся и отошел в сторону.

– Тебе нельзя возвращаться в мир людей.

Он устало опустился на ковер под сенью пальмы и стянул сапоги. Он как будто постарел за время их недолгого разговора. На его лице отпечаталась усталость.

– Во-первых, это против наших законов, да и во‑вторых, ифриты, скорее всего, идут по твоему следу. В Каире ты не протянешь и дня.

– Это не твоя проблема!

– Моя. – Он прилег и сложил руки под головой. – К сожалению, теперь ты моя проблема.

По ее позвоночнику пробежали мурашки. Настойчивые вопросы о семье, нескрываемое разочарование в лице, когда он узнал о ее даре.

– Что тебе известно обо мне? Ты знаешь, откуда у меня эти способности?

Он пожал плечами.

– Есть кое-какие подозрения.

– Какие именно? – нажала она, когда он замолчал. – Расскажи.

– Если расскажу, прекратишь донимать меня?

Нет. Она кивнула.

– Да.

– Я подозреваю, что ты – шафит.

На кладбище он тоже называл ее этим словом. Но оно по-прежнему ни о чем ей не говорило.

– Что такое шафит?

– Так мы зовем своих полукровок. Это бывает, когда представитель моей расы… позволяет себе лишнее по отношению к твоей.

– Лишнее? – ахнула она, догадавшись о скрытом смысле его слов. – Хочешь сказать, во мне течет кровь дэва? И я такая же, как ты?

– Не поверишь, но для меня это тоже не самая радужная перспектива. – Он неодобрительно прицокнул языком. – Ни за что бы не подумал, что Нахид способен на такое прегрешение.

Нари окончательно запуталась.

– Что значит Нахид? Кажется, Басима назвала меня так, правда?

На его скулах заходили желваки, и что-то сентиментальное промелькнуло у него в глазах. Момент был мимолетным, но Нари обратила внимание.

Он покряхтел и наконец ответил:

– Это родовое имя. Нахиды – это род дэвов-целителей.

Дэвов-целителей? Нари разинула рот, но даже не успела ничего спросить, когда он замахал на нее руками.

– Нет. Я поделился своими предположениями, а ты обещала оставить меня в покое. Мне нужно отдохнуть. Вчера пришлось много колдовать, и я хочу набраться сил, если по твою душу снова заявятся ифриты.

Нари поежилась, и ее рука непроизвольно потянулась к шее.

– Что ты намерен со мной делать?

Он недовольно хмыкнул и полез в карман кафтана. Нари подскочила, испугавшись, что он полез за оружием, но он вынул из кармана чистую одежду, которая даже не должна была помещаться в кармане такого размера, и, не открывая глаз, швырнул в ее сторону.

– У подножия утеса есть пруд. Сходи искупайся. От тебя разит гаже, чем от других людей.

– Ты не ответил на мой вопрос.

От неуверенности в его голосе у нее упало сердце.

– Потому что я пока не знаю. Я позвал на помощь. Будем ждать.

Вот только второго джинна и его джиннских советов ей сейчас не хватало. Нари подняла брошенную одежду.

– Не боишься, что я убегу?

Он сонно хохотнул.

– Нет.

Оазис был невелик, и вскоре Нари вышла к обещанному тенистому пруду в окружении кустарников, который наполнялся водой из стайки ручьев, сбегающих со склона утеса. Поблизости не было видно ни лошадей, ни верблюдов. Нари даже не догадывалась, как они сюда попали.

Пожав плечами, она сняла разодранную абайю и окунулась в воду.

Холодная влага обнимала ее тело, как добрая приятельница. Нари закрыла глаза, чтобы заново осмыслить все безумие минувшего дня. Ее похитил джинн. Дэв. Без разницы – до зубов вооруженный персонаж мифов и легенд, который не питал к ней особо теплых чувств.

Покачиваясь на спине, она рисовала пальцами в воде и глядела на небо в бахроме пальмовых листьев.

Он подозревает, что во мне течет кровь дэва. Сама мысль о том, что у нее может быть что-то общее с существом, которое повелевает песчаными бурями, казалась нелепой, но, как справедливо заметил дэв, она слишком долго закрывала глаза на подоплеку своего целительского дара. Нари всю жизнь пыталась не выделяться в толпе. Так было нужно, чтобы выжить. Те же инстинкты двигали ею и сейчас: эйфория от того, что она в конце концов узнала, кем является на самом деле, боролась в ней с желанием улизнуть обратно, в прежнюю жизнь, которую она так долго выстраивала для себя в Каире.

Но Нари понимала, что у нее нет шансов выжить в пустыне в одиночку, так что решила отдохнуть и искупаться в свое удовольствие. Когда у нее уже сморщилась кожа на пальцах, она потерла ее корой пальмы и помассировала волосы под водой, наслаждаясь ощущением чистоты. Ей нечасто удавалось помыться: в Каире женщины из местного хаммама дали понять, что там ей не рады, – возможно, они боялись, что Нари наведет порчу на банную воду.

Абайю было уже не спасти, но она все равно постирала платье и разложила просушиться на пригретом солнцем камне, а сама переоделась в то, что оставил ей дэв.

Одежда явно принадлежала ему. Она пахла жженым цитрусом и была пошита на широкоплечую мужскую фигуру, а вовсе не на заморенную голодом девушку. Нари провела ладонью по ткани пепельного цвета, изумляясь ее качеству: на ощупь она казалась мягкой, как шелк, но в то же время плотной, как войлок. Все было скроено без единого шва. Нари повертела одежду в руках, но не обнаружила ни стежка. Если удастся сбежать, за такую одежду можно выручить хорошие деньги.

Чтобы одежда нормально села, пришлось повозиться. На ее туловище туника нелепо болталась и заканчивалась ниже колен. Нари в несколько раз закатала рукава и принялась за штаны. Оторвав от абайи полоску ткани, она подпоясалась и подвернула штанины. Теперь брюки хотя бы не падали с талии, но Нари могла себе представить, как по-клоунски она выглядела.

Острым камнем она отрезала от абайи длинный кусок, который заменит ей платок. Черные кудри высохли беспорядочным гнездом на голове, и Нари попыталась заплести их в косы, прежде чем обмотать голову самодельным платком. Она вдоволь напилась воды из бурдюка, который наполнялся будто сам по себе, но вода не могла утолить голод, от которого у нее уже сводило живот.

Пальмы ломились от пухлых золотистых фиников, переспелые плоды усыпали землю, и по ним ползали муравьи. Чего Нари только не делала, чтобы дотянуться до фиников с пальм: трясла деревья, бросала в них камни, даже попыталась вскарабкаться по стволу (с плачевным результатом), но все было без толку.

Едят ли дэвы? Если едят, у него наверняка должно быть припасено что-нибудь съестное в этом его бездонном кафтане. Нари вернулась в рощицу. Солнце стояло высоко, палящее и знойное, и она пискнула, случайно ступив на раскаленный песок. Одному Богу ведомо, где сейчас были ее сандалии.

Дэв еще спал. Серая шапочка из-под тюрбана была надвинута на глаза, грудь размеренно вздымалась и опускалась в лучах уходящего света. Нари подкралась ближе, открыто разглядывая его, чего не рисковала делать ранее. Ветер разгонял струйки дыма по его кафтану, а от него самого шел душный жар, как от разогретой каменной печи. Завороженная, она придвинулась еще ближе. Ей стало интересно, похожи ли тела дэвов на тела людей: те ли в них кровь и жизненные соки, те ли биение сердца и работа легких. Или они насквозь состояли из дыма и весь их облик был простым миражом?

Закрыв глаза, она потянулась к нему пальцами и сосредоточилась. Лучше всего сейчас было бы прикоснуться к нему, но она не осмеливалась. Наверняка он принадлежал к числу тех, кто всегда просыпается в скверном настроении.

Через несколько минут она с подозрением бросила эту затею. Ничего. Ни стука сердца, ни струения крови и желчи. Она не чувствовала пульсации органов, не слышала искр и бурления сотен естественных процессов, которые поддерживали жизнь в ней и в каждом человеке на свете. Даже его дыхание было неправильным, а подъем его груди – фальшивым. Словно кто-то слепил из него, как из глины, человеческое подобие, но забыл вдохнуть в него огонь жизни. Он был… недоделанным.

Неплохо, впрочем, слепил… Нари задержала на нем свой взгляд и затаила дыхание, заметив на левой руке дэва зеленый блеск.

– Хвала Всевышнему, – прошептала она.

Огромное кольцо с изумрудом, достойным самого султана, красовалось на его среднем пальце. Камень сидел в оправе из простого старого железа, но Нари невооруженным глазом видела, что он был бесценен. Пыльный, но безупречно ограненный, без единого скола и пятнышка, наверняка он стоил целое состояние.

Пока Нари приглядывалась к кольцу, над головой у нее промелькнула тень. Она насилу оторвала взгляд от сокровища и тут же вскрикнула и спряталась в густых кустах.

Нари выглянула из листвы. Над оазисом пролетело неведомое существо, казавшееся огромным на фоне тонких деревьев, и приземлилось рядом со спящим дэвом. Оно смахивало на чью-то больную галлюцинацию, которую можно было описать как дикую помесь старика, зеленого попугая и комара. Ниже груди похожее на птицу, существо кивало головой, как курица, и вышагивало на толстых пернатых ногах с длинными когтями. Выше его кожа (если это, конечно, считалось кожей) была покрыта серебристой чешуей, которая переливалась при ходьбе, отражая свет заходящего солнца.

Оно остановилось и расправило свои руки-крылья в фантастическом блестящем оперении. Каждое перо цвета лайма было с нее ростом. Нари хотела выскочить и предупредить дэва. Существо разглядывало его, как будто не замечая Нари, что ее вполне устраивало. Однако если дэва убьют, она навсегда застрянет в этих песках.

Пернатый человек издал птичий звук, и у Нари все волоски на теле встали дыбом. От его трели дэв проснулся, избавляя Нари от принятия непростого решения. Он поморгал и заслонился ладонью от света, чтобы разглядеть, кто перед ним.

– Хайзур! – воскликнул он. – Слава Создателю, как я рад тебя видеть!

Тот протянул дэву свою изящную руку, и они по-братски обнялись. У Нари глаза на лоб полезли. Так это его дожидался дэв?

Вдвоем они устроились на ковре.

– Я прилетел, как только получил твой сигнал, – прокудахтал птицечеловек. Язык, на котором они говорили, был не дивастийским. Он был полон прерывистых стаккато и гортанных уханий, как птичий щебет. – Что случилось, Дара?

Дэв поник лицом.

– Лучше один раз увидеть. – Он поглядел по сторонам и остановил взгляд на укрытии Нари. – Выходи, милая.

Нари вспыхнула от негодования. Мало того что ее так легко обнаружили, так еще и отдают распоряжения, как собачонке. Но все-таки она развела в стороны ветки, вышла из кустов и присоединилась к ним.

Птицечеловек повернулся к ней, и у нее чуть не вырвался вскрик: серый тон его кожи напомнил ей о гулях. Он совсем не сочетался с его мелким, розовым и почти хорошеньким ртом и аккуратными зелеными бровями, сраставшимися посередине лба. У него были бесцветные глаза и седой пушок на подбородке.

Он вылупился на нее в ответ, удивленный не меньше самой Нари.

– Ты… со спутницей, – сказал он дэву. – Я не критикую, однако, Дара… не думал, что люди в твоем вкусе.

– Она не моя спутница, – недовольно возразил дэв. – И она не до конца человек. Она шафитка. В ней… – Его голос был натянут как струна, и он прочистил горло. – Похоже, в ней течет кровь Нахид.

Птицечеловек резко повернулся к нему:

– С чего ты это взял?

Губы дэва брезгливо скривились.

– Она исцелилась прямо у меня на глазах. Дважды. И у нее их дар к изучению языков.

– Неисповедимы пути Создателя. – Хайзур наклонился к ней, и Нари попятилась. Он пошарил бесцветными глазами по ее лицу. – Я думал, Нахиды давным-давно стерты с лица земли.

– Я тоже, – ответил дэв с нервозностью в голосе. – Но чтобы так исцелиться… Она просто не может быть седьмой водой на киселе. Хотя и выглядит в точности как человек. Я подобрал ее в каком-то людском городе к западу отсюда. – Дэв покачал головой. – Что-то здесь не так, Хайзур. Она уверяет, что ничего не знала о нашем мире вплоть до вчерашнего вечера, но как-то же она протащила меня через половину…

– Она может говорить за себя, – язвительно встряла Нари. – И я не хотела тебя никуда тащить! Я была бы только рада никогда с тобой не встречаться.

Он фыркнул.

– Ифрит убил бы тебя, если бы я не появился.

Хайзур вскинул руки вверх, призывая их обоих к молчанию.

– Ифриты знают о ней? – спросил он настороженно.

– Побольше моего, – сознался дэв. – Один появился прямо передо мной и совершенно не удивился, узнав ее. Потому я тебя и позвал. – Он взмахнул рукой. – Вы, пери, всегда знаете обо всем больше нас. ...