Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Купить эту книгу в ЛитРесМарина Болдова Трудные леди школы Бауман
«…Оступишься – отмолишься? Так просто: сходил в церковь, поп кадилом помахал, грехи отпустил – и порядок! – Тут ты заблуждаешься. В церкви работают обычные люди, права прощать им никто не давал. Так что – пришла с грехом, с ним и уйдешь. Не обольщайся. – А как же? – За все придется платить. И никак иначе…»* * *
Вика краем глаза выхватила из общей картины куст, росший чуть поодаль от тропы. Что-то не так было с этим кустом. Сквозь ветки виднелось нечто красное вроде яркого крупного цветка. Но не мог этот куст цвести! Тем более практически у корня. Она вернулась обратно по дорожке, изредка оборачиваясь посмотреть, далеко ли ушла Соня. Лишь только та скрылась из вида, Вика бегом кинулась в сторону. – Софа, Софа, вы живы? – дотронулась она до лежащей женщины, узнав ту издалека. – Господи, что же это?! Да где же телефон! А! Вот! – Вика набрала номер мужа. – Ваня, Ванечка, – она расплакалась. – Я нашла Софу. Тут, в кустах. Какую Софу?! Да Сашки Гурского мать, свекровь Сонину. Мы шли на пляж, я заметила что-то яркое в кустах. Соньку дальше отправила! А сама? Что сама?! Я тут, где она лежит. Не знаю, что с ней! Нет, кровь не вижу. Я боюсь! Ванечка, она не дышит… Вика обессиленно прислонилась к стволу дерева, стараясь не смотреть в ту сторону, где лежало тело. «А где же Тошка?!» – вдруг похолодела она от мысли о сыне подруги и вскочила. – Тоша, Антон! Тошенька! – голос ее сорвался. – Что это, – вдруг услышала она шепот у себя за спиной и обернулась. Соня стояла рядом и неподвижным взглядом смотрела на тело свекрови. – Сонечка, подожди, – потянула ее в сторону Вика. – Я пришла – их там нет. Там, на пляже, вообще никого – холодно все ж, наверное, у воды. Что Софа там делает, в кустах? А где Тошка? Вика?! Где Тошка?! Он спрятался? Что за шутки они придумали с бабушкой? Антон! Выходи! – Соня заговорила строго, даже сердито. Вика не знала, что делать. «Пусть ищет! Так время пройдет. Скорее бы Лунев подъехал. И полиция. Тошку украли! Дали Софе по голове, а его унесли. Что там весу-то в пятилетнем ребенке? Только кто? Господи, он такой маленький, домашний! Испугался, наверное! Сволочи!» Вдруг она вспомнила, как Ядвига впервые «показала» картинки ее будущего в хрустальном шаре. Плачущая женщина и мальчик. «Соня и Тошка, – поняла Вика. – И я должна помочь его найти!» В памяти всплыло и предупреждение Ядвиги, что она должна сыграть важную роль в их судьбе.Часть 1 Школьницы
Глава 1
Валерия Георгиевна Шляхтина одной рукой пыталась застегнуть молнию на джинсах. Во второй была зажата щетка для волос. Поняв, что сделать два дела одновременно – причесаться и одеться – у нее не получится, в раздражении откинула щетку на кровать. Раздался звук удара металла о стекло. Валерия Георгиевна наконец дернула в последний раз за язычок застежки и застегнула пуговицу. Скосив глаза на скомканное шелковое покрывало, поняла, что так звякнуло: ручка щетки угодила в небольшое зеркало. Вид треснувшего стекла привел ее в ярость. Это оказалось последним штрихом, с самого утра незадавшегося дня. Ее муж должен был сегодня улететь в Штаты, но не улетел. И не счел нужным поставить ее в известность, что поездка сорвалась. Ей позвонил его референт Вадим, ее любовник, и предупредил, что свидание отменяется. Она решила еще понежиться в постели, но дурное настроение не отпускало. Предчувствие, что этот денек приготовил еще много сюрпризов, оправдалось. Следом за мужем «обрадовала» горничная Анжела. Девочка, хотя и вывезенная из деревни, но быстро пообтесавшаяся в городе, заявила, что уходит. И не куда-то, а «в замуж». Мол, жених (палаточный торговец!) не дозволяет ей работать. «А булавки себе ты на что собираешься покупать, дура? Или на каждую мелочь клянчить будешь?» – спросила ее Валерия Георгиевна. Сама она старалась сохранить хотя бы видимость независимости от мужа, три раза в неделю посещая директорский кабинет в своем салоне красоты. К чести Шляхтина надо сказать, тот с самых первых дней совместной жизни взял на себя все расходы по содержанию семьи, оставив ей в личное пользование половину совместной зарплаты в двести сорок рублей в месяц. Он подрабатывал, где мог, делая быт двух молодых инженеров комфортным. Валерии же давала дополнительный доход комната в коммуналке, оставшаяся от бабушки с дедом. Эти деньги она откладывала «на ребенка», ничего не говоря мужу. Сейчас ее независимость состояла из пары тысяч долларов ежемесячной прибыли от салона и трехкомнатной квартиры с евроремонтом в «сталинке», которую муж записал на ее имя. И в дополнение – нежадный Шляхтин, считая себя в какой-то мере виновным, что приучил Валерию к безбедному существованию, регулярно пополнял ее личный счет в банке… Валерия, отчитав горничную, собралась было выпить кофе, как ее отвлек звонок мобильного. Ей сообщили, что их со Шляхтиным дочь Вику, переростка с куриными мозгами, как называл ее добрый отец, вновь задержала милиция. Валерия, забыв про кофе, ринулась в спальню, на ходу лихорадочно соображая, как выкрутиться в этот раз. Шляхтин при последней выходке зарвавшегося чада пригрозил дело не спускать на тормозах, а принять меры. Что он имел в виду, Валерия поняла много позже, когда верная ее подруга, а по совместительству начальница службы безопасности фирмы Шляхтина Зинаида Друккер поведала ей о странных отлучках шефа на час-полтора в день раз в неделю. Без сопровождения и на стареньком «БМВ», хранимом с почестью в гараже как память о начале карьеры. Этот потрепанный на немецких дорогах автомобиль Шляхтин приобрел на первые заработанные доллары в девяносто втором году. Зинаида, будучи ответственной как за тело, врученное ей самим Шляхтиным, так и перед Валерией, проследила самолично за шефом и в полном недоумении доложила подруге, что ее муж, верно, съехал с катушек. Вот уже в течение месяца встречается в разных местах с дамой, назвать которую даже пожилой, что называется, язык не поворачивается. «На вид ей сто, а то и…» – произнесла она в задумчивости, осуждающе покачав головой, когда говорила о ней в первый раз. «Выясни, кто она!» – приказала Валерия, ощущая неясную тревогу. Зинаида рыла во всех направлениях, даже прибегнув к подслушиванию личной линии Шляхтина, но выяснила лишь одно: дама, очевидно, живет за городом. Зинаида сопроводила ее по трассе на Ульяновск километров сорок, а когда черный «Лексус» свернул на неприметную дорожку в лес, вынуждена была отстать. Дорожку перегораживал шлагбаум. Охранник на вопрос Зинаиды: «Что там?» – ответил лаконично: «Частные владения». Номер «Лексуса» пробить не удалось, в базе данных города его не было. Валерия разозлилась до того, что в этот день, плюнув на договоренность не лезть в личную жизнь друг друга, задала мужу вопрос о таинственной старушке напрямую. Тот даже не смутился. Лишь рассмеялся, вскрикнув: «Ах, молодец Зинка, вычислила!» – и ответил тоже прямо. Даму звали Агнесса Лазаревна Бауман. Она владела частной закрытой школой-пансионатом для девочек-подростков. «Для трудных девочек, Лера! Понимаешь?» – он сделал многозначительную паузу. Валерия мысленно перекрестилась, но ойкнула громко. Слухи об этой школе, о том, что она имеет место быть, ходили в их кругах давно. Но никто не знал толком, где она – то ли в их в области, то ли в соседней. Поговаривали, что родители, рискнувшие отдать туда свою дочь, два года ничего не знали о ребенке. Таково условие владелицы. Валерия слабо в это верила, какие же родители решатся пойти на такое? Но, посмотрев на мужа, поняла, что зря не придавала значения салонным разговорам. Вот оно, настигло. – Я уже встречался с Агнессой несколько раз. Предварительно мы договорились, что она возьмет Вику. – Ты с ума сошел! Я не разрешаю! – А кто тебя спрашивает? – Шляхтин обидно усмехнулся. – Ты свое уже сделала: разбаловала девку до неприличия. В пятнадцать лет на ней пробы ставить негде. Свои сорок килограммов веса она дарит без разбору как одноклассникам, так и азерам с рынка. Ты считаешь, это нормально? – Она тебе дочь! Ты не смеешь так о ней! – крикнула Валерия, в душе понимая, что он прав. – Короче. Официально заведение называется «Курсы Агнессы Бауман». Официально это – закрытая школа для девочек. Неофициально – колония для несовершеннолетних преступниц. С ограничением свободы и жестким режимом. – Наша дочь не преступница! – Ага! Только готовится ею стать. Но я не позволю. И поэтому слушай меня внимательно, Лера! Еще одно задержание, и я отправляю Вику к Агнессе. Из отделения отвезу девчонку прямиком к ней… Валерия мельком посмотрела на себя в зеркало, схватила сумку, ключи от машины и спустилась в гараж. Выруливая на дорогу, она думала лишь об одном: успеть забрать Вику из милиции до того, как об инциденте доложат Шляхтину. Но она не знала, что уже безнадежно опоздала.Глава 2
– Да пошли вы! – Ксения одним движением руки сгребла в сумку то, что лежало на парте, перекинула ремень через плечо и, зло зыркнув на ошеломленную учительницу математики, пошла к выходу. – Ляшенко, вернись! – тихо и робко пискнула математичка, по виду на год-два старше своих учеников. Ксения даже не обернулась. Достала эта школа! Она, Ксюша, знает больше этой шмакодявки, и это факт. Когда отец перевел ее в математический лицей из простой районной школы, она даже обрадовалась. Математику любила так, что задачки снились по ночам. Она решала все, что попадалось под руку. Теребила отца, своего учителя, соседа-шахматиста. Шахматы она любила не меньше. Зная от отца, что тот ходил в шахматный кружок в Дом пионеров, Ксюша тихо ему завидовала. Ей пойти было некуда. Какие там кружки!…Мама Ксюши умерла, когда ей исполнилось два года. Жили они тогда в Житомире. Отец часто повторял, что долго не мог смириться – как так?! Он был старше на двадцать лет… «Мне бы вместо нее, старик уже!» – сокрушался он. А Ксюша замирала от страха – вдруг он тоже… от горя! Безусловно, отец любит ее, потому и балует. И много работает. Оправдываясь перед ней, как он думает, обделенной отцовским вниманием. И до сих пор корит себя, что не смог заработать нужной суммы на лечение мамы. Ксюша знает от него, как трудно было, когда он остался один с ней, крохой, на руках. Недолго помогала соседка, но у нее вскоре родился собственный внук, да не где-то, а в Америке. И она уехала. Отец вынужден был обратиться к своей матери. Бабушка жила в Самаре, счастливо и беззаботно проводя время с третьим по счету мужем, партийцем в чинах, весьма состоятельным гражданином. Отец рассказывал, что появление в их квартире сына и внучки она тогда восприняла без энтузиазма, просто покорившись судьбе. И со словами благодарности добавлял, что неожиданно для него самого бабушкин муж привязался к ней, Ксюше, с первых дней. Да так, что решился выйти на пенсию, давно уже заслуженную по годам: ему перевалило за семьдесят. Дед Женя стал для Ксюши и нянькой, утирая мокрый нос, и первым учителем, показывая буквы и цифры. К трем годам она читала слоги, знала весь счет до сотни и правильно расставляла шахматные фигурки на доске. Ксюша пыталась рисовать, глядя на рисунки деда Жени, неплохого художника. Помогала ему ухаживать за комнатными растениями, которые росли в горшках и кадках, расставленных на балконе и по квартире. Дед рассказывал сказки о каждом цветке, придумывая их сам. А вместо колыбельной пел ей русские романсы, аккомпанируя себе на гитаре. Умер дед Женя внезапно, после перенесенного на ногах гриппа, когда Ксюше исполнилось семь. Она, не понимая, почему так бессовестно тот ее оставил, словно волчонок, стала огрызаться на любые ласки овдовевшей бабушки и отца. Первый класс она окончила с одними лишь тройками в ведомости. Бабушка до того растерялась, глядя, как Ксюша хладнокровно сжигает в тарелке документ, что даже расплакалась. Эти ее слезы заставили Ксюшу впервые после смерти деда посмотреть на ту без злобы. Но заниматься ею бабушке все равно было некогда. Как Ксюша поняла тогда своим детским умом – бабушку увлекла новая любовь. И много позже узнала, что любовь была не такой уже и новой, зародившейся еще при жизни деда Жени. Бабушка уехала за новым мужем, Ксюша с отцом остались вдвоем. Но ненадолго. Через три года отец женился. Появление нового члена семьи, мачехи Маргариты, Ксюша восприняла как неизбежное зло. Услышав впервые шипящее «тупица», брошенное ей в спину, Ксюша ничего не ответила, но решила, что с нее хватит. Она ушла из дома, прихватив рубли из хозяйственного кошелька. Поймали беглянку на вокзале, когда она пыталась купить билет до Саратова: под Саратовом, в деревне, жила сестра деда Жени, они ездили к ней каждое лето на недельку-две. Ее вернули рыдающему отцу и усмехающейся у него за спиной мачехе. Ксюша, поймав ее взгляд, поняла, что все, что делает, мачехе нравится. Потому что та хочет, чтобы она, Ксюша, была плохой. Ей так удобнее. Однажды приснился дед Женя. Он укоризненно качал головой и ничего не говорил. Но Ксюша все поняла. Дед был ею недоволен. Она забыла все, чему он ее успел научить. Пятерки поначалу давались с трудом. Но седьмой класс она окончила на «отлично», к тому же выиграла городскую олимпиаду по математике. И довольный отец перевел ее в лицей. И тут Ксюша поняла, что не готова быть лучшей. Требовали все и на равных: математичка, русичка, химичка и даже физкультурник. Но, да ладно бы! Но математичка, эта курица, ставила ей тройки. И не за ошибки в решении, а за пропущенные запятые. И за неправильно, с ее точки зрения, оформленную работу. И Ксюша взбунтовалась. Отец, месяцами живший за границей, оставлял ее на мачеху и домработницу Лиду. Маргарита целыми днями где-то пропадала, Лида же, выполнив домашнюю работу, намертво приклеивалась взором к экрану телевизора. Никто не интересовался ее учебой, а уж тем более – настроением…
Ксюша натянула куртку и присела на край скамейки, чтобы переобуться. – Ляшенко, ты почему не на уроке? – голос Мамзели, как ученики называли за глаза директрису лицея, раздался совсем рядом. – Меня выгнали, – соврала Ксюша. – Пойдем, разберемся. – Мамзель положила руку ей на плечо. Вся злость, до конца не истраченная на математичку, вдруг нахлынула на Ксюшу. Резко дернувшись, она вскочила и выбежала из здания. «Да пошли вы все!» – крикнула она громко, стоя на школьном крыльце.
Глава 3
– Бежим! – одна из девушек, пинавших словно нехотя что-то или кого-то на асфальте, успела заметить приближающийся патруль почти вовремя. То, что только «почти», она поняла по протяжному свистку, от которого заложило уши. Оказалось, те двое, которых она засекла, это еще полбеды. Настоящая беда в виде плохонького на вид мужичка стояла у нее за спиной и надрывно дула в сви- сток. – Сонька, двинь ему в ухо! – Танька Косова, что была ближе всех к жертве и пинала ее более ожесточенно, чем другие, поспешила на помощь подруге. Та, кого Танька назвала Сонькой, обернулась к мужчине, занесла руку для удара (она была как минимум на полголовы выше), но произошло неожиданное: тот перехватил ее запястье и заломил руку за спину. – У! Шпинек! Сука! Отпусти, больно! – заорала она. – Сиди тихо! – приказал спокойно тот, заламывая ей вторую руку. Щелкнули наручники. Он толкнул ее в сторону ближайшей лавки и повернулся к Таньке. – Не трогай! – Танька осторожно двигалась назад, к спасительным кустам. Вдруг ее спина во что-то уперлась. – Давай сюда свои ручки, девонька! – ласково пропел голос совсем рядом. «Все, капец!» – подумала она и попыталась сунуть руку в карман куртки. – И даже не думай! – Парень в милицейском бушлате повертел перед ее носом наручниками. Она все же дернулась. Споткнулась о тело избитой жертвы, выругалась уже в полете и приземлилась на пятую точку. – Вы, козлы, не знаете, кто ее отец! – раздалось от земли, и грязный палец ткнул в сидящую на скамейке подругу. – И кто же у нас отец? – Парень повернулся к скамейке. – Я – Софья Риттер, уроды! Трое мужчин переглянулись. Александр Риттер был председателем областного суда. Остальные девицы, воспользовавшись активностью двух подруг, давно убежали. – Коль! «Скорую» вызови. – Парень наклонился над лежащей на асфальте без признаков жизни девушкой в разодранном красном пуховике. – Уже. Без сознания девочка? – Николай присел на корточки и положил ей два пальца на сонную артерию. – Жива. Вот суки! Сорокин, этих грузи в машину! – Может, не врет эта, чернявая? – А это пусть Михалыч разбирается. Наше дело – доставить. Николай осторожно откинул волосы с лица девушки и содрогнулся: оно все было залито кровью. «Что ж за звереныши такие, что за поколение?!» – подумал он, с болью глядя на нее.…Николай Волков в милицию пришел сразу после армии. Три года на флоте, почти без берега, и в результате – полное непонимание того, что творится на гражданке. Его сестра, тринадцатилетняя девочка, красилась так, что он, встретив ее во дворе, прошел мимо. И лишь когда она повисла у него на шее, догадался, да и то нутром, что это она. Сергей, сын соседей, интеллигентных и спокойных людей, сидел за наркоту. Но добил его отчим. Коля еще подростком понял, как повезло им всем: матери, Катьке и ему. Родной папаша-алкаш сгинул давно в неизвестности, и мать, лишь для того, чтобы не быть одной, а не по какой такой любви, вышла замуж за первого же непьющего мужика, который повелся на ее красоту. Мать Николая была хороша собой, обладала легким характером и не растеряла способности радоваться даже малому. Иван когда-то был ее одноклассником. После окончания школы они не виделись ни разу: парень работал на Севере. Судьба второй раз свела их в тот момент, когда они имели на двоих один неудачный брак (матери Николая), двоих детей (опять ее же), мать Ивана в инвалидной коляске, квартиру-распашонку и раздолбанную «Волгу» (его же). И получилась семья. Коля и Катя обожали бабушку, баловавшую их как собственных внуков: пенсию, которую у нее никто не просил, она тратила на них. Мать Николая возилась со свекровью без стонов и охов, а чаще с улыбкой и лаской. Заработков Ивана хватало на всех: мода на евроремонт не проходила, а у него были золотые руки. Уходя в армию, Николай был спокоен. И зря. Главный удар ему нанес все же отчим: не выдержав конкуренции с профессиональными фирмами, он потерял работу и быстро утратил человеческий облик. Первое, на что наткнулся Николай, войдя в квартиру, – пустая инвалидная коляска. Бабушка умерла месяц назад, но ему ничего не сообщили. Дома был отчим, лежавший в отключке поперек супружеской кровати. Растолкав мужика и подивившись на его непохожесть на того Ивана, какого помнил, Николай спросил, где мать. «На рынке, шмотьем торгует!» – ответил тот невнятно. Николай понял, что мир перевернулся…
– Поехали, девочку в больницу увозят. С ней Родин отправился. – Да, сейчас. – Николай заглянул внутрь «уазика». На заднем сиденье, презрительно морщась, сидели две девицы. На обеих были наручники. «Чуть младше Катьки. Только старших братьев на них, похоже, нет!» – подумал он, вспомнив, как жестко воевал с сестрой: сейчас Катя училась на первом курсе института. – Тань, не дергайся! Я сейчас отцу позвоню, он этим козлам все объяснит! – Софья наклонилась к самому уху подруги. – Да? А со мной что будет? – Он нас обеих вытащит, факт. Или я тоже домой не пойду, – добавила она уже с сомнением.
Александр Генрихович Риттер, сидя в служебной машине и глядя в затылок шоферу, мысленно матерился самыми площадными словами. Его дочь, в пятнадцать лет имеющая машину с личным шофером, брюлики и шубки, ни в грош не ставила его, давшего ей все это. Она подставляла его так часто, что он стал вздрагивать от каждого телефонного звонка. «Все! Это предел! Сонька стала одной большой проблемой! И я знаю, как ее можно решить кардинально!» Еще пару дней назад он сомневался, можно ли так с родным ребенком: то, что ему рассказывали про «Курсы Агнессы Бауман», не лезло ни в какие ворота.
Глава 4
Ясности в мыслях не было. Они путались, наскакивая одна на другую, но главная, самая страшная, вселяла настоящую панику. Вика закрыла уши руками, чтобы не слышать, как ссорятся отец и мать. То, что они орали друг на друга из-за нее, она уже поняла. Мать пыталась ее защитить. Вика, будучи трезвой, могла точно сформулировать и отношение родителей к ней, и свое к ним. Но трезвой и без кайфа она теперь бывала редко. «Так уж получилось, я стала наркоманкой, папа», – сказала она вчера отцу, смиренно опустив глаза долу. Про то, что беременна сама не знает от кого и что у нее букет специфических болезней, умолчала. Об этом не знала и мать. А сказать придется. Денег на лечение нет, стянуть их потихоньку, как раньше, не получится – от нее все прячут, а до продажи вещей из дома, как, например, это делал Гошка Сиверцев, она еще не докатилась. «Скажу Сиверцеву, что ребенок от него, – пришла спасительная мысль в голову. – Нет, не прокатит. По срокам лажа получается. Гошка последние три месяца лечился, не пил, не кололся, не трахался. Матери скажу, по-другому никак». Вика любила отца. Но часто ловила себя на мысли, что, будь он толстопузым коротышкой-сантехником, а не красавцем бизнесменом под метр девяносто, любить его бы не смогла. Потому как характерец у родителя – дрянь. Коротко она определила его как технически озабоченного зануду. И говорить с ним можно лишь о железках, станках и чертежах. Тогда папан начинал светиться. Как лампочка, изнутри. Разговоры на другие темы вызывали у него зевоту, и он откровенно отворачивался от собеседника. Это бесило Викину мать. Вика видела, как та нервно прикуривает одну сигарету от другой, стараясь не показать раздражения, которое вызывает муж, перед гостями. С матерью Вика была небрежна и потребительски равнодушна. Надо денег – даст как миленькая. Потому как Вика знала про мать все. И бессовестно шантажировала, выдавая информацию порциями, дабы у матери всегда сохранялось состояние боевой готовности: что там еще знает о ней дочь? Вот и сейчас оплатит лечение, Вика не сомневалась. «Что-то они уж слишком распалились», – подумала она, а в душе поселилось нехорошее предчувствие. – Вика, выйди! – раздался зычный голос отца. Вика сунула ноги в тапочки, встала с кресла, на котором сидела перед выключенным телевизором, и открыла дверь своей комнаты. «Орали бы у себя в спальне! А то прямо у меня под дверью! Другого места не нашли», – подумала она беззлобно. – Иди в мой кабинет. И не вздумай по дороге потеряться! – пригрозил отец. Мать согласно покачала головой. Вика вздохнула. Путь ее отступления с некоторых пор знали оба: Вика обычно тихо спускалась по лестнице, ведущей со второго этажа непосредственно в прихожую, выскальзывала из квартиры и так же тихо защелкивала за собой английский замок входной двери. Вика села на кожаный пуф и глазами девочки-паиньки посмотрела на отца. – Глазки не строй, не поможет. Короче, вчерашний мой визит к ментам был последним. Завтра ты уезжаешь. Куда, узнаешь по дороге. – Я хочу знать сейчас. Имею право. – Дочка, это санаторий за городом, – мать попыталась хоть немного намекнуть Вике на серьезность положения. Вика похолодела. Вот так же, не спрашивая согласия, три месяца назад родители увезли Гошку в неизвестном ей, Вике, направлении. И тоже якобы в санаторий. Обратно он вернулся тихим, чем-то напуганным и с тусклым взором. – Мне нельзя. Мам, мне нужно с тобой поговорить. – Вика жалобно посмотрела на мать. – Ну, это вряд ли! – Отец насмешливо смотрел на них обеих. – Хорошо, – зловеще прошипела Вика. – Я скажу! Я беременна! – Это не страшно, – равнодушно изрек любящий папа. – И я больна! – Вика выкрикнула это, уже поняв, что ей ничего не поможет. – Ну… Обычным путем твои болячки не передаются, а с половыми контактами в этом заведении напряженка, – усмехнулся отец. – Дима, ну давай ее хотя бы подлечим! – Вика видела, что мать напугана не меньше ее. Но понимала, что боится та лишь за себя, осознавая, что дочь может, обозлившись, выдать лишнюю информацию. – Там прекрасный штат врачей. Хватит, Лера! Хватит пережевывать одно и то же! Мне на работу пора. И не думай сбежать сегодня из дома, – предупредил он Вику. – Я оставляю с вами Зину. Переночует она в твоей комнате. Все. Меня сегодня не ждите.Дмитрий Андреевич развернулся и вышел. Он всегда все решал быстро и бесповоротно. Это отличало его от компаньона Владимира Михайловича Лунева, с которым они вместе открыли фирму. Одногодки, сокурсники и однолюбы. Еще на втором курсе оба влюбились в одну девушку, Светлану, которая стала женой Лунева, отказав порывистому и непримиримому Шляхтину. С Валерией Шляхтин сошелся через год после свадьбы друга. Впервые увидев ее на пляже, подошел, засыпал анекдотами, сводил в тот же день в кафе, а вскоре сделал предложение. Так же быстро он «сделал» и Вику. Сейчас Дмитрий Андреевич убедил себя, что поступает с дочерью сурово для ее же пользы. Наблюдать, во что превратилась Вика, не было ни сил, ни желания. А потому – вот тебе, дочь, последний шанс. Десять лет назад он выкинул из своей жизни жену. Та была поймана им в супружеской постели с личным водителем и в самый кульминационный момент. Шляхтин ее даже не ударил, хотя надо было бы! Он молча дождался, пока, суетливо одевшись, ее любовник бочком покинет спальню. «Делай это где хочешь, кроме нашего дома, – процедил сквозь зубы. – В мою жизнь отныне не лезь – прибью!» Они продолжали жить в одной квартире, даже несколько раз за эти годы ужинали за одним столом, но бывшая жена, как он ее определил с того момента, не знала о нем ничего. Зинаиде был дан приказ молчать о его передвижениях и связях. Хотя та иной раз и не выдерживала натиска подруги. Но то были единичные случаи, Шляхтин не сомневался. Развода не просил, Валерия тоже молчала. Для Вики разыгрывался спектакль, что мама с папой живут как все. Но он был уверен, дочь годам к десяти, разобравшись в ситуации, сделала правильный вывод. И с того момента они стали играть втроем, разыгрывая каждый свою партию. Но девочка заигралась. И поэтому он, Шляхтин, выгоняет дочь из пьесы под названием «Счастливая семья». Да и пьесу эту играть далее не имеет смысла.
Глава 5
Она вцепилась в столешницу двумя руками так, что тянувший за талию молоденький сержант смог сдвинуть ее с места лишь вместе со столом. Стол был двухтумбовый, крепкий, советских времен. «Не повезло папаше!» – прочла она во взгляде, брошенном сержантом на ее отца. – Я никуда без нее не пойду! – взвизгнула она и… получила оплеуху от отца. От неожиданности слегка обмякла, подарив парню возможность усадить себя на стул. – Я разберусь. – Отец бросил быстрый взгляд на майора Лукина, которого Соня уже хорошо знала по прошлым приводам. – Ты вторую оформи как следует, я с ней договорился. Соня, пойдем. – Твердая рука отца сжала ее плечо. – Что ты сделал с Танькой? – Ничего такого, что ей бы не понравилось. Пойдем! – голос отца звучал угрожающе. Отец ее никогда не бил. Да что там, даже не кричал. Кричала нянька Поля, причитая над ее потрепанной от выпитой водки физиономией или рваными колготками. Пощечина отца, впервые полученная ею, да еще и в присутствии посторонних, отрезвила. Соня поняла, что дело плохо. Нужно было менять тактику, чтобы не стало еще хуже. Отец перестанет давать деньги, и она залезет в долги. «Только недавно все до рубля у Каши отработала, опять попадалово!» – подумала Соня с тоской. Каша, в быту – Кашин Максим Леонидович, держал девочек для утех непростого народца. В основном это были командировочные, которые наезжали в город на два-три дня для выполнения особых поручений, чаще разово. Во всяком случае, дважды Соня не обслуживала никого. Каша платил немного, девочки были в основном неприкаянные, с родителями вроде Танькиной мамашки-пьяницы. И только Сонька чувствовала себя этакой элитой. Она видела, Каша относится к ней с уважением, из-за отца, конечно, ни к чему не принуждает, давая возможность подзаработать, когда ей необходимо. Года два назад, познакомившись с Кашиным, она даже и предположить не могла, что будет на него работать. Ей, дочери председателя суда, дома не было отказа ни в чем. Но потребности росли, характер портился, отец стал ограничивать в тратах. И однажды она согласилась на предложение Каши. Это оказалось необременительно и приятно – «клиент» был молод, обладал привлекательной наружностью и традиционными взглядами на секс. Она тогда получила баксы, думая, что в первый и последний раз. Теперь Соня в полной от него зависимости… Соня ступала мягкими сапожками по щербатому полу районного отделения милиции и боялась. Животный страх не отпускал до тех пор, пока они не вошли в квартиру и она не увидела, наконец, какое усталое лицо у отца. Неожиданно жалость к нему, старому и одинокому, вырвалась в громкий крик, и Соня повисла у него на шее. – Папочка, папочка, прости меня! – Она билась в истерике, выплескивая наружу все, что накопилось в ней за последние полдня. Злость на Аньку Ларцеву, страх, накативший, когда увидела ее, поверженную и скрюченную на асфальте, ужас от осознания того, что та вдруг умерла, вдруг до смерти?! Страх, когда поймали. И, наконец, последней каплей, страх от того, что ее ударил отец! Она не хотела бить Ларцеву, так получилось. Соня хотела с ней лишь поговорить, чтобы та попросила мать не ставить ей очередную «пару» по русскому. Денег совала. А Анька отказалась. И еще хлеще, посмела помощь предложить. Ей! Будто она нуждается! Опустила перед всеми девчонками. Танька первая в живот ей кулаком ударила. Ларцева согнулась пополам и упала. Тут в Соньке проснулся «дед». Так всегда говорил отец, когда маленькая Соня вдруг становилась неуправляемой. Дед Риттера на самом деле разбойничал на дороге, по большей части жизнь свою проживая по острогам и каторгам. «Вот, глянь, Поля, – говорил он няньке, смеясь. – Гены деда моего в Соньке проснулись!» Нянька осуждающе качала головой, и Соня понимала, что та ничего хорошего в этом не видела. «Что уж тут умиляться над ручонками, сжатыми в кулачки! Против отца же! И как ты не понимаешь!» – отвечала ему. Соньку она быстро чем-нибудь отвлекала, гася злость в самом начале. Сегодня Полины рядом не было… Соня, успокоившись, умоляюще смотрела на отца, все еще обнимая его за плечи…Оторвав от себя дочь (далось ох как нелегко!), не глядя на нее, Риттер ушел в кабинет. К решительному разговору с Соней нужно было подготовиться. «Не хватает Соньке матери, я не справляюсь!» – с тоской подумал он, прибирая бумаги на столе.
…Сам Риттер рос ребенком умным и послушным. Мать и отец любили его, баловали, но и спрашивали с маленького Саши, когда он в чем-то был виноват. Да и что за грехи были у него – отличника? Строгий распорядок дня, строгая диета (с желудком проблемы начались еще в школе), строгие требования к чистоте тела и духа. Так его воспитывали. А няня Поля изредка подсовывала жареной картошечки, да иногда забывала проверить, мыл ли он руки перед едой. Ему легко далась карьера юриста. И нелегко – личная жизнь. Поздний брак с молодой девушкой не своего круга (в ресторане познакомились), рождение Сони, стань-ка отцом в сорок пять! И, наконец, сбежавшая жена. Он искал ее долго, почти пять лет. Нашлась в Ташкенте, случайно общие знакомые встретили. Развелся тут же, дочь отобрал, так она и не возражала! И замкнул свою жизнь на работе, бросив фактически ребенка на старую Полину. И где той было, в восемьдесят-то лет, уследить за девчонкой! Вот и получилось… что получилось! Риттер отхлебнул коньяку из бокала и, подержав его во рту, проглотил. Крепкий напиток мягко согрел горло и отдал свое тепло напряженному телу. Риттер поставил бокал на стол и решил, что готов сказать дочери то, о чем и думать было нелегко. – Соня, – Риттер постучал в комнату дочери. – Да, папа, – голос смиренный, будто и вправду раскаявшегося ребенка. – Послушай меня внимательно. Ты сегодня же покинешь город. Не перебивай! – сказал резко, увидев ее протестующий жест. – Ты едешь в загородную закрытую школу. Без вариантов! – Что еще за школа?! – Может быть, ты и слышала о ней. Это – «Курсы Агнессы Бауман». – Ты спятил?! Там же тюрьма! Оттуда не уйти! Я знаю, мне рассказывали! Там карцер, бьют линейкой по пальцам, заставляют латынь зубрить! А в воспитателях – бывшие тюремные надзирательницы! И меня – туда?! – Это лучшее, что я могу для тебя сделать. – Риттер устал от одной лишь этой, выговоренной с трудом фразы. – Ты – зверь! Я ненавижу тебя! Правильно мать тебя бросила! Я уеду к ней, ты знаешь, как ее найти! Мама примет меня, ты просто сам не хочешь, чтобы мы были вместе! Ты отобрал меня у нее насильно! Риттер молча встал и так же, не говоря ни слова, вышел из комнаты дочери. Через минуту вернулся и протянул ей пластиковую папку. – На, читай! – «…Официально отказываюсь от рожденной мною в законном браке дочери Софьи…», что это?! Папа?! – Соня трясла перед его лицом листом бумаги. – Этого не может быть! Как это отказалась?! Она же мама! Я всегда думала, что вы просто разошлись, так бывает. И ты оставил меня у себя. И мама не может со мной видеться, потому что так захотел ты! А оказывается, я ей не нужна! И никогда не была нужна. Так, оказывается, тоже бывает… Соня плакала навзрыд, зажав в кулаке смятый лист бумаги. Риттер старался не смотреть в ее сторону. Чтобы вновь не пожалеть своего любимого ребенка и найти в себе силы не перерешать все наоборот. И после не жалеть уже об этом.
Глава 6
Ксюша ласково поглаживала толстые листья фикуса. За этим растением они с дедом Женей ухаживали с особой любовью: нашли его у помойки изрядно подмерзшим и вялым. У них дома фикус ожил, окреп и быстро пошел в рост. Ксюша решала, что делать дальше. Был бы отец дома, несомненно, понял бы ее. Не с домработницей же обсуждать свои проблемы! В том, что проблемы она себе нажила, Ксюша была уверена. Мамзель вызовет Маргариту как пить дать. Если, конечно, найдет ее. Мачеха уже несколько дней не показывалась дома. Ксюша прислушалась. «Вот гадство! Приперлась-таки!» – подумала она, услышав визгливый голосок Маргариты. Та разговаривала по телефону. Через минуту раздался стук в дверь. – Ксения, ты дома? – Заходи. – Ксюша села на стул и закинула нога за ногу. – Ты что творишь? – без предисловий начала Маргарита. – Мамзель звонила? Успела доложиться! Ладно. В этот уродский лицей я больше ни ногой! – И все? – Маргарита насмешливо посмотрела на нее.…Эта девчонка бесила ее с первого дня знакомства. Марго чувствовала, что с ней поладить будет непросто. Да и не хотелось ей ладить. Хотелось, чтобы той не было. Она тщательно подобрала себе мужа: Ляшенко богат, стар и почти всегда отсутствует. Непонятно даже, зачем ему вообще жена. Но прикинуться нежной не составило труда, а он взял и клюнул на ее малую хитрость. Одна помеха – дочь-подросток. Марго еще помнила себя в этом возрасте. И по большому счету понимала Ксению. Если педагог – придурок, сложно себя сломать. Она, Марго, даже и не пыталась. Кое-как школу дотянула, а потом «пошла по рукам». Но по каким! Мать, называвшая ее не иначе как «простигосподи», быстро привыкла к дорогим подаркам дочери, а точнее, дочкиных кавалеров. Но подкатило тридцать, и Марго поняла, что пора уже устраиваться напрочно. И тут подвернулся Семен Ляшенко…
– А что еще ты хочешь услышать? – Ксюша с вызовом посмотрела на мачеху. – Да, собственно, ничего. Я позвоню отцу. Хотя знаю, что тот скажет. А ты как думаешь? – Марго вновь с усмешкой посмотрела на Ксюшу. – Правильно. Он скажет, чтобы я, заметь – я, решала сама. Папочка в Австралии, детка! Думаешь, я не справлюсь с проблемой? – И что меня ждет? Не боишься, что расскажу о твоих похождениях? Кто тебя на днях к дому подвез на «Лексусе»? Из прежних или новенького кого подцепила? – Дура ты, Ксюха! Могли б мирно жить, чем я тебе мешаю? – Тем, что ты есть! – Еще раз дура. А сказать папочке ты ничего не успеешь. Вещи собирай. Так, по минимуму. Много тебе там не понадобится. – Марго открыла дверцу шкафа. – Что ты еще придумала?! – насторожилась Ксюша. – Ты едешь в лесную школу. К мадам Агнессе. Слышала что-нибудь? – Почему я должна слышать о какой-то там Агнессе? И что за школа? – О! Школа та еще! Агнесса – бабка классная. Она из таких, как ты, дурь выбивает. Когда говорила с ней, веришь, сама чуть живая от страха сидела. Говорит – словно приговор зачитывает. Да ты не бойся! – рассмеялась Марго. – Это ненадолго. Два года всего. Строгого режима! – Ну, ты и дрянь! Я отцу позвоню! Сама! Он вернется и выкинет тебя вон! – Ксюша растерялась. К такому она была не готова. – Звони. Но это тебе не поможет. Только деньги потратишь. Кстати, папику твое обучение на «Курсах Агнессы Бауман» встанет в копеечку. Точнее, в несколько десятков тысяч зеленых. Так что еще благодарить должна. Проще было тебя под статью подвести да сдать на малолетку. Давай, чемоданчик доставай. Машина за тобой через час приедет. Кстати, а телефон в доме не работает. Временно. Твой мобильник вот, у меня, – добавила она насмешливо, повертев перед носом обалдевшей Ксюши телефоном. – Так ты давно уже обо всем договорилась?! – Давно. Когда папочка твой еще дома был. Просто случая не представилось. А теперь, видишь, ты сама мне помогла. Очень кстати из лицея свалила. А Агнесса тебя готова принять в любую минуту. Вот как-то так! – Выйди! – Нет, детка. Я здесь посижу. А то ты еще сбежишь! Не трать время, мой совет, собирайся. Нет у тебя другого варианта, уж поверь. – Марго взяла стул, поставила его у двери и села. Ксюша молча подошла к открытому мачехой шкафу. Она решила, что сбежит по дороге. Попросится в кусты и сбежит. «И тогда посмотрим, есть ли у меня варианты!» – подумала она, доставая с полок одежду.
Глава 7
«Господи, как же я устала! Кто б отпустил меня на пенсию!» Агнесса Лазаревна Бауман попыталась несколькими круговыми движениями пальцев размять затекшую поясницу. Конечно, на здоровье ей жаловаться грех. В девяносто ни одной серьезной болячки. Лицо, бесспорно, похоже на печеное яблоко, так ведь сама отказывалась от пластических операций. Сдается, потому и здоровье сохранила. Тонкая талия у Агнессы была всегда. Ей никак не удавалось набрать лишний вес, хотя она и хотела бы чуток прибавить к своим пятидесяти пяти килограммам. И тортик любила откушать, и чай пила с сахаром – три ложки на чашку. Не брал ее организм лишнего. Так и шила портниха ее давняя костюмы по одному и тому же лекалу из года в год. И восхищалась искренне. Умом и деловой хваткой Агнесса любому мужчине сто очков вперед даст. Так ей говорят они, старые и молодые, состоявшиеся и нет, завидующие зло и по-доброму, кто уж как умеет. А она спокойно деньги зарабатывает, не мешая никому и не давая советов: кто ж потерпит совет от женщины! Да и кто еще сможет заниматься тем, чем она: перевоспитывать почти безнадежных девиц, отбившихся от родительских рук. Агнесса нажала кнопку интеркома. – Юлия, зайди. – Слушаю, Агнесса Лазаревна. – С минуты на минуту у нас пополнение. Распорядись подготовить апартаменты на троих. А сейчас попроси зайти ко мне Аду Карповну, Гордея, Беллу Васильевну и Виктора. Да, и Ядвигу, конечно. – Пани Ядвига в городе. У нее закончились свечи, так она сказала, – с сомнением в голосе быстро проговорила Юля. – Хорошо, с ней я поговорю позже. Юля кивнула головой и вышла. Агнесса Лазаревна усмехнулась – она давно заметила, что девушка Ядвигу боится. С тех пор как та появилась в школе вместо матушки Евгении. Ядвига была «черной». Хотя магия, она и есть магия, хоть какого цвета. А то, как работала Ядвига, вызывало страх не только у Юли. Агнесса Лазаревна, зная об этом, не пыталась никого переубедить. Главным аргументом в пользу Ядвиги была ее сила. И это признавали все. К ней, Агнессе, в кабинет не опаздывали. Никогда. Потому как опоздание вело к увольнению. А такие деньги, какие платили на Курсах, не заработать нигде. Она чувствовала, ее не только уважают, но и берегут. Знала, простить могут и слабость, и дурное настроение. Порой хотелось утром не просыпаться в шесть часов, пропустить завтрак, скинуть на денек школу на Аду или Гордея и ни о чем в этот день не думать. Однажды решилась, предупредив заранее Аду. Проспать – проспала. А через пятнадцать минут сладкого забытья вскочила с кровати, вместо зарядки махнула пару раз руками и – в душ. Успела. Как раз к завтраку. Как всегда, с уложенной феном стрижкой и свежим маникюром. И никто ничего не заметил. Лишь Ада покосилась укоризненно. Больше она эксперименты над собой не ставила. Агнесса положила на стол три пластиковые папки и вздохнула. Ей нужна помощница. Или точнее, замена. Юля, конечно, исполнительна, но не справится. Курсы ей не передашь! Ада со своим упрямством проста до безобразия. Да и что можно требовать от бывшей тюремной надзирательницы?…Аду Карповну Коллонтай Агнесса «выписала» из поселка Гурьино в Сибири, где жила на поселении после лагерей. Это время Агнесса вспоминать не любила. И не только потому, что сидела ни за что, а потому, что помнила, из-за кого туда попала. Это была ее боль. Ада Коллонтай, молодая тогда, пышнотелая конвойная, видимо, заметив, что и так худенькая Агнесса чахнет от тоски, стала приносить ей из дома книги. Библиотека Аде осталась от деда, старого революционера-народника, сосланного в Сибирь еще при царе. Ада, воспитанная им, сама не мыслила себя без чтения, поэтому точно определила «лекарство» для заключенной. Они даже подружились. Насколько это было возможно. Но полностью довериться Аде Агнесса не смогла. Как и никому другому…
Больше кандидатур на свое место Агнесса не имела. Ада могла быть при ней, но без нее, Агнессы, она точно перегнет палку. Не было в Аде любви, ни к кому не было. А тем более к этим девочкам. Она была старшей над воспитателями, но курсисток держала от себя на расстоянии. Правда, еще оставалась Белла Васильевна, психолог и большая умница по части девчачьих душ. Но она была замужем, любила мужа страстно и старалась пораньше освободиться от работы. Муж сидел дома, что-то сочиняя, то ли роман, то ли поэму, но поесть вкусно не отказывался, ценил и домашний комфорт. Белла Васильевна с удовольствием готовила для него и вытирала пыль с компьютера. Агнесса понимала, что Белла держится у нее только ради зарплаты. Впрочем, отрабатывала ее она сполна.
– Вы уже знаете, к нам сегодня приедут три новые девочки. Начну с самой, на мой взгляд, сложной. Софья Риттер. С рождения на попечении отца и няни. Мать отказалась от нее официально. Отец, Риттер Александр Генрихович, председатель областного суда. Любит дочь, но отчаялся хоть как-то с ней справиться. Гордей, что скажешь?
Гордей Прохоров пришел в школу сам. Агнесса, увидев в своей приемной гиганта под два метра ростом, с черными цыганскими глазами и совершенно седой шевелюрой, поначалу приняла его за сантехника. Заявку на эту должность подали в агентство на прошлой неделе. Поговорив с ним пять минут, поняла – отдаст ему службу безопасности. За это время Агнесса выудила из него все: злое – про Афган, больное – про жену, нежно-ласковое – про дочь. Факт наличия у Гордея пятнадцатилетней дочери поставил точку. За безопасность девочек Агнесса теперь была спокойна.
Гордей вздохнул и открыл толстую тетрадь. Бросив на Агнессу сожалеющий взгляд, стал читать. ...
Все права на текст принадлежат автору: Марина Владимировна Болдова.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.