Ева Фёллер Потайная дверь

Лукасу и Луизе посвящается

I’ve looked around enough to know that you’re the one I want to go through time with «Time in a bottle» by Jim Croce

Часть первая

Лондон, 1813 год

– Это там, – сказал Себастьяно, когда мы сошли с облучка экипажа и прошли немного вдоль ночной Харли-стрит.

– Ты имеешь в виду дом с каменными львами у входа?

– Это сфинксы.

– Ясно. – Я расслабилась, хотя сердце у меня колотилось так, что допрыгивало до горла. – То-то я удивлялась, чего это у них крылья, человеческие лица и такая ухмылка.

Себастьяно остановился перед воротами внушительного здания.

– Давай-ка быстренько пройдёмся ещё раз по нашему плану, – сказал он, уже взявшись за колотушку двери. – Ну, на всякий случай.

– Да ладно, – отмахнулась я. – Не буду я просить у него автограф. Хорошо, не спорю, что я хотела бы его получить, и не сомневаюсь, что мне бы это удалось, но я понимаю, что это могло бы осложнить дело. Так что я смирюсь. И нам незачем всё проходить ещё раз. – Из-за сильного волнения я была неумеренно многословной. Это одно из побочных действий путешествий во времени. Мне было не по себе при мысли, что, будучи человеком из 2013 года, я вдруг расхаживала по 1813 году. Но Себастьяно был само воплощённое терпение – одна из множества причин, почему я так его любила.

– Нет, я имел в виду не твоё желание заполучить автограф, – пояснил он. – А всю последовательность действий.

– Ах, это. Итак, сейчас ты постучишь в дверь этой львиной головой. Затем мы ждём, когда мистер Тёрнер откроет. Потом я его отвлекаю, а ты заходишь внутрь и смотришь, где именно горит. И тут же следует вторая часть плана.

Вторая часть предусматривала, что мы подгоняем к дому пожарную повозку, которая поджидала за ближайшим углом, с заполненными бочками и парой вёдер, которые мы сможем использовать при тушении огня. Наша задача была бы намного проще, если бы в 1813 году уже существовала нормальная пожарная служба, но всему, что к этому историческому моменту было в нашем распоряжении, требовалось слишком много времени, чтобы подъехать. Пока собралось бы достаточно сил пожаротушения, весь дом сгорел бы до несущих стен вместе с пристроенной галереей и огромным количеством чудесных картин современности приблизительно так на миллиард фунтов. Разумеется, здесь и сейчас картины столько не стоили, но спустя двести лет уже будут стоить, особенно если учесть тысячи шедевров, которые художник, мистер Тёрнер, изготовит за оставшуюся жизнь. Поэтому нам следовало позаботиться о том, чтобы в этом пожаре не пострадало не только его существующее творчество, но и он сам.

Себастьяно постучал в дверь колотушкой.

– Давай говорить буду я, – предложил он.

– Почему это? Ты боишься, что я всё-таки попрошу у него автограф? Ты полагаешь, что я нарушу наш договор?

– Как в прошлом году во Флоренции, когда ты клялась держаться в сторонке от Микеланджело, а потом всё-таки не утерпела и спросила его, нельзя ли тебе послужить натурщицей для какого-нибудь его эскиза?

– О, но Микеланджело сам хотел меня нарисовать! И кроме того, у тебя не было ни малейших оснований для ревности, ведь он же голубой!

– Да, и как раз поэтому его любовник разозлился и изувечил самую знаменитую в мире мраморную статую.

– А нигде не говорится, что это был именно он! Кто угодно мог бы выбросить скамью из окна дворца и задеть при этом Давида, – отбивалась я. – Кроме того, статуя давно реставрирована.

Меня перебили звуки близкого колокола, и я замерла, пока удары с неумолимой регулярностью следовали один за другим. Двенадцать раз.

– Это знак, – прошептала я. – Начинается.

Вскоре после полуночи, значилось в условии нашего задания. Начало пожара. Я повернула голову к двери и беспокойно принюхалась:

– Не пахнет ли уже дымом? Неужто мы опоздали?

– Тихо! – шепнул Себастьяно. – Кто-то идёт!

Он отступил назад и спрятался за одним из упитанных крылатых сфинксов.

И правда, послышались шаги, и дверь распахнулась. Передо мной стоял заспанный мужчина в длинном домашнем халате. Ему было лет под сорок, у него было приятное, узкое лицо, но вид это лицо имело рассерженный.

– Кто нарушил мой покой в столь поздний час? – Он держал в руке масляную лампу, и в её мерцающем свете я заметила на его пальцах пятна краски.

– О, – благоговейно ахнула я. Это был он. Уильям Тёрнер собственной персоной. Величайший британский живописец всех времён. Прошло несколько мгновений, прежде чем я вспомнила про свою задачу. – О, – повторила я, на сей раз уже входя в роль. – Мне что-то как-то… не знаю…

Я приложила ко лбу тыльную сторону кисти, совершила грациозный поворот и осела у его ног.

– Силы небесные! Мисс, что с вами?

Мистер Тёрнер среагировал в точности так, как и ожидалось. Он опустился передо мной на корточки и похлопал меня по щекам. Пожалуй, чуть сильнее, чем следовало, но ведь не со зла, а от желания помочь. Я со стоном открыла глаза:

– Что случилось? Я упала в обморок?

– Получается, что так, – запричитал мистер Тёрнер, помогая мне подняться на ноги. – Что я могу… Что мне для вас…

– Стакан воды, пожалуйста, – выдохнула я тоном умирающей, и снова мистер Тёрнер сделал именно то, что и должен был: быстро вскочил и скрылся в доме.

Себастьяно выбрался из-за сфинкса и скользнул вслед за ним.

Вскоре мистер Тёрнер вернулся и протянул мне стакан. Он явно не заметил, как Себастьяно прошмыгнул в дом. Часть плана уже удалась, по крайней мере её начало.

– Как вы себя чувствуете, мисс? – Мистер Тёрнер с сомнением посмотрел на меня: – Или миссис?

– Мисс, пожалуйста. – Я приняла его заботу, отхлебнула глоток воды и тут же сделала вид, что у меня ужасное головокружение, поэтому мистеру Тёрнеру пришлось крепко удерживать меня, иначе я снова могла лишиться чувств.

– Где же… Разве с вами больше никого… – Он панически озирался: – Вы что, совсем одна?

– О, нет. – Я вспомнила, в эти времена было совершенно немыслимо для приличной девушки выходить на улицу одной. – Меня сопровождал мой… – Супруг не подходило, потому что я уже назвалась «мисс». – Мой брат. И потом нашу карету остановили… остановил разбойник. Я смогла убежать, и вот я здесь.

– Ах ты, беда какая! Какая беда! – Мистер Тёрнер повторил эту фразу ещё пару раз, всплёскивая руками. – Надо бы вызвать полицию! Я позвоню экономке, подниму её с постели и пошлю на Боу-стрит.

– Ах, это лишнее. – Я украдкой принюхивалась, но дымом по-прежнему не пахло. Кажется, огонь ещё не разгорелся. Может быть, Себастьяно сразу обнаружил очаг возгорания. Жизненно важно было, чтобы нам удалось вовремя погасить пожар. Прежде всего ради мистера Тёрнера, иначе к завтрашнему дню его уже не будет в живых. Отклонение в причинно-следственном ходе времени, которое мы непременно должны были предотвратить. – Может, вы просто постоите около меня, здесь, на свежем воздухе, – попросила я мистера Тёрнера.

Пока он стоял снаружи, он не мог стать жертвой пожара.

– Но разбойник… Нам надо поставить городское начальство в известность…

Я срочно сделала вид, что снова теряю сознание, после чего мистер Тёрнер был вынужден оставаться при мне и поддерживать меня.

Потом изнутри дома донёсся неожиданный звук, похожий на сдавленный крик. Мистер Тёрнер выпустил меня из рук: кажется, его готовность к помощи достигла своих границ.

– Это мой отец!

Он схватил лампу и скрылся в доме, а поскольку мне не хотелось стоять без дела, я побежала за ним в прихожую, где на стенах висели дюжины картин. Сплошь подлинный Тёрнер! Но у меня не было времени ими любоваться. Навстречу нам ковылял, спотыкаясь, старик в длинной ночной рубашке и в больших, не по размеру, шлёпанцах.

– Воры! Взломщик! Поджигатель! – верещал он взвинченным фальцетом.

За ним шёл Себастьяно, пытаясь его успокоить:

– Но сэр, послушайте же вы меня!..

Мистер Тёрнер, бежавший впереди меня, не только вскрикнул в испуге при виде предполагаемого взломщика, но и выронил лампу, которая со звоном разбилась, и масло растеклось по полу. Горящая жидкость лизала горячими языками доски и добралась до длинного бархатного занавеса на одном из окон. Ткань тотчас занялась огнём и через несколько мгновений уже полыхала ярким пламенем. Пульсирующий огонь взметнулся вверх до деревянных балок потолка. Холл наполнился клубами чёрного дыма и перекрыл всю видимость.

Вот теперь дымом несомненно пахло!

Я даже не сразу сообразила, что происходит. Оказывается, это мы были виновниками пожара! А ведь мы явились сюда как раз с заданием его предотвратить! Я непонимающе таращилась на горящий занавес.

Себастьяно сорвал ткань со стены и топтал в безумной чечётке, но пламя перекинулось на ковёр, и он тоже загорелся.

– Самое время для второй части. Я вызову пожарную повозку, – Себастьяно бросился к выходу. – Выведи Тёрнера наружу! – успел он крикнуть мне через плечо перед тем, как исчезнуть в ночи.

– Мистер Тёрнер? – я озиралась в поисках, но видела лишь пламя и дым. – Сэр? Сэр, вам надо выбраться в безопасное место!

– Отец! – услышала я его крик где-то в другом конце холла. – Отец, где ты?

Я прижала к лицу свой рукав, украшенный кружевами, и, запинаясь, кружила по холлу, но мне ничего не было видно. Лишь немного позже словно из ниоткуда передо мной возник Себастьяно, в каждой руке по полному ведру, которые он вылил одно за другим прямо на горящий ковёр, после чего пламя моментально погасло. Слава богу! Он его потушил!

Но это было явно не так.

– Надо больше воды! – крикнул Себастьяно. – Помогай мне тушить! На втором этаже! – И снова выбежал наружу.

Я подхватила обеими руками подол и побежала за ним мимо мистера Тёрнера, который, наконец, нашёл своего отца и отвёл его к открытой двери дома, где они оба остановились, жадно глотая воздух.

– Кто эта белокурая девушка? – спросил старик мистера Тёрнера. – Почему она бегает по нашему дому? Это твоя новая знакомая?

– Больше не заходите в дом и ни в коем случае не поднимайтесь наверх! – задыхаясь, крикнула я, пробегая мимо. – Потому что там тоже горит!

– Поистине милое создание, – услышала я слова старика. – Хотя и куда-то торопится.

Повозка, громыхая, выкатилась из-за угла, Себастьяно остановил лошадь у самого дома и спрыгнул с облучка. На телеге стоял Хосе у открытой бочки и наполнял водой одну бадью за другой. Две из них он подал Себастьяно, третью сунул в руки мне. Его худое, морщинистое лицо сохраняло безучастное выражение, как и его единственный глаз, которым он ничего не упускал из виду. Второй глаз, как всегда, был прикрыт чёрной повязкой, которая придавала ему вид старого, но всё ещё боеспособного пирата.

Себастьяно побежал с двумя полными вёдрами в дом, и я за ним следом, хотя и намного медленнее, расплёскивая воду из бадьи. Это было одно из тех мгновений, в которые я вынуждена признаться себе, что в деле я и вполовину не так эффективна, как Себастьяно. Он мог тащить два ведра воды, я только одно. И, кроме того, он бежал вверх по лестнице вдвое быстрее меня. Частично причиной этого могло быть то, что я постоянно спотыкалась, наступая на подол своего платья. Оно хотя и выглядело классно, в первую очередь благодаря кружевам на рукавах и в вырезе, но для тяжёлой работы пожарного было однозначно длинновато.

Пыхтя, я добралась до второго этажа и тащила свою бадью по коридору, устланному персидскими коврами, когда меня внезапно обогнал мистер Тёрнер, который тоже набрал у Хосе два ведра воды. Из комнаты в конце коридора валили клубы дыма. Мистер Тёрнер со своими двумя вёдрами вломился туда, и я не раздумывая вбежала за ним следом, хотя едва дышала.

В комнате, наполненной чадом, я с трудом различила силуэты Себастьяно и мистера Тёрнера, а между ними метались языки пламени. Тут же послышалось шипение: мистер Тёрнер высокой дугой выплеснул воду на огонь, а Себастьяно взял у меня из рук бадью и проделал то же самое, потом бросился к окну и распахнул его.

– Готово! – крикнул он, достаточно громко, чтобы Хосе внизу мог его услышать. Мы потушили пожар. –   Иди сюда! – приказал мне Себастьяно. – Тут свежий воздух. Не вдыхай дым, слышишь!

Я кивнула, кашляя, и заковыляла к нему, чтобы вдохнуть полной грудью. В комнате было темно, если не считать слабого отсвета уличного фонаря, который горел на некотором отдалении от дома.

– Боже правый, – запыхавшись, выдохнул мистер Тёрнер, присоединившись к нам и жадно втягивая мягкий ночной воздух. Он указал на очертания большой кровати со столбами, которая только что была охвачена пламенем и от которой всё ещё поднимались тонкие струйки дыма: – Мой отец мог бы здесь погибнуть! – Голос его дрожал от ужаса. – Это его комната! – Кажется, он с трудом постигал произошедшее.

Торопливыми шагами он выбежал из комнаты.

– А, миссис Теккерей, вы проснулись, – послышался его голос из коридора. – Не беспокойтесь, пожар уже потушили, у нас были отважные помощники. Но вам надо позаботиться об отце. Он наверняка не в себе.

Женщина – по всей видимости, экономка – взволнованно отвечала ему, но я не могла понять её слов, потому что оба удалялись.

Себастьяно обнял меня за плечи и испытующе заглянул мне в лицо:

– Всё в порядке?

Я молча кивнула. В тот миг я ещё была полна адреналина, но ещё несколько минут – и я бы, вероятно, судорожно разревелась. Как и во многих миссиях в качестве стража времени, у меня было чувство, что я не справилась с задачей. При том, что в этот раз я всё сделала правильно. Ну да, почти всё. Хоть я и приволокла сюда эту дурацкую бадью, но забыла выплеснуть воду в огонь. Себастьяно пришлось сделать это за меня. И мне следовало тщательнее заняться волосами перед заданием. Моя коса, перед этим как следует заплетённая, растрепалась на отдельные пряди, которые теперь провоняли ядовитым дымом, как и вся моя одежда. Но Себастьяно это, кажется, не мешало. Он наклонился и нежно поцеловал меня.

– Ты молодец, – тихо сказал он.

Я отрицательно помотала головой и заметила, что начинаю дрожать.

– Мне надо заняться силовыми видами спорта. Это дурацкое ведро – я его едва затащила наверх по лестнице.

– Но бадья и впрямь была огромная.

– И всё-таки.

– Но ты же справилась. Не расплескала. Это была как раз та самая порция воды, которой не хватало, чтобы затушить огонь. Честное слово, ты всё сделала великолепно!

В дверях стало светло. Мистер Тёрнер позаботился об освещении, внеся в комнату подсвечник на пять свечей, – и споткнулся. Язычки пламени затрепетали, и какое-то мгновение я боялась, что сейчас разгорится следующий пожар, но мистер Тёрнер удержал подсвечник в руках. Он нагнулся и поднял предмет, о который споткнулся.

– Я так и знал. Отец опять курил в постели. Сколько раз я ему говорил, что когда-нибудь это его погубит! – Он со вздохом разглядывал вещественное доказательство – резную, всё ещё дымящуюся трубку.

Тут же он стал разглядывать сперва Себастьяно, потом меня. Подсвечник в его руке слегка дрожал, а глаза после пережитого ужаса всё ещё были широко раскрыты, но в остальном он владел собой на удивление хорошо.

– Кто вы такие? – напрямик спросил он.

Это был совершенно справедливый вопрос. На который мы, правда, не могли ответить правдиво, поскольку это звучало бы безумно, например, так: «Мистер Тёрнер, мы путешественники во времени из будущего, а именно из 2013 года, и мы явились сюда по заданию – предотвратить этот пожар, который в мгновение ока разгорелся бы в ужасное пламя, и вы бы в нём погибли, если бы мы не поспели вовремя».

Всё это было верно, но ни один человек нам не поверил бы. Кроме того, барьер нам всё равно бы не позволил выговорить это.

Барьер – это что-то вроде автоматического ограничителя, который блокировал любую информацию, которая хотя бы намёком могла выдать, кто мы такие и что мы тут делаем. Если бы мы всё-таки попытались сделать это, то стояли бы немотствующими с раскрытым ртом, не издавая ни звука. Поэтому в таких ситуациях помогало лишь одно: придумать хорошую отговорку. Или тянуть время до тех пор, когда мы сумеем исчезнуть без объяснений.

Себастьяно коротко поклонился:

– Меня зовут Себэ́стшен Фо́скери. – Это не было враньём, хотя и правдой тоже не было. На самом деле его звали Себастьяно Фоска́ри, потому что он был чистокровный итальянец из Венеции, но английский вариант – произносимый как Себэстшен – тоже звучал очень мило.

– А эта юная дама, как я полагаю, ваша сестра?

– Верно, – быстро вставила я, прежде чем Себастьяно успел опровергнуть это предположение. – Я его сестра, и мы как раз ехали в своём экипаже, как нас остановил разбойник, но я, к счастью, смогла убежать и так очутилась у мистера Тёрнера…

Я бы охотно ещё приукрасила мою версию, чтобы она звучала достовернее, однако Себастьяно одним взглядом заставил меня замолчать, и тут же мне стало ясно почему.

– Вы знаете моё имя, хотя мы не были представлены друг другу? – спросил мистер Тёрнер с ноткой недоверия в голосе.

Себастьяно, к счастью, тут же сгладил мою оплошность:

– Мы узнали ваши картины в холле. Ваша слава всюду бежит впереди вас, едва ли в Лондоне найдётся человек, который не любовался бы вашим искусством. Увидеть за одну ночь столько ваших шедевров мало кому выпадает. Даже здесь над кроватью висит одна. – Он указал на картину с разбушевавшимся морем, которая показалась мне знакомой. Мне почудилось, что я её однажды где-то видела – на выставке, состоявшейся двести лет спустя.

Себастьяно, может быть, немного преувеличивал, чтобы рассеять подозрения мистера Тёрнера, но в принципе каждое слово было правдиво. Этот человек был гений. И как раз поэтому он был уж никак не глуп. Он верно заметил, что всё дело просто кишит нестыковками.

– Мне кажется в высшей степени странным, что вы оказались этой ночью в моём доме точно в момент пожара. И то, что эта повозка, полностью загруженная водой, в нужное мгновение появилась именно здесь, тоже трудно объяснить. Строго говоря, это так далеко от какой бы то ни было случайности, что почти невозможно. – Глаза мистера Тёрнера приобрели сверлящее выражение. – Я надеюсь всё-таки, что у вас, сэр, найдётся всему этому убедительное объяснение?

– Разумеется, оно у меня есть, – невозмутимо ответил Себастьяно.

Я с восхищением смотрела на него и при этом ещё раз осознала, как много у меня причин его любить. Я не так часто задумывалась об этом, а просто любила его, но иногда случались такие моменты, как этот, когда я с пронзительной ясностью понимала, какой он необыкновенный человек и какое мне выпало счастье быть с ним вместе. Он не только классно выглядел, но был невероятно умён и находчив. Это подтверждал уже тот факт, что он на ходу выдумал логическое объяснение для мистера Тёрнера. Я бы никогда не справилась с этим!

– Я только боюсь, что у меня не остаётся времени на это, – с сожалением сказал Себастьяно. Он взял меня под руку и повёл к двери так, будто я нуждалась в неотложной госпитализации. – Моя сестра крайне измучена происшедшим. Ей срочно нужен покой. Вы же сами видите, как ей плохо. Дым повредил её лёгкие.

Ну хорошо, такое объяснение я, пожалуй, и сама могла придумать. Я преодолела своё оцепенение и закашлялась, чтобы подчеркнуть измученное состояние моих лёгких.

– Мой брат, к сожалению, прав, – с подобающим хрипом выдавила я, причём хрип был отнюдь не поддельным. В горле у меня першило, глаза воспалились до жжения. И мне было, как я теперь заметила, немного дурно. Я и впрямь наглоталась дыма. И то, что я нуждаюсь в покое, было скорее преуменьшением, потому что я внезапно почувствовала себя как после комплекса упражнений у господина Шиндельмайера. Правда, я уже два года как закончила школу (и поэтому, к счастью, навеки распрощалась со спортивной группой господина Шиндельмайера), однако в настоящий момент все мускулы у меня болели почти так же, как тогда. –   Я бы и в самом деле немного полежала, – призналась я.

– Ну разумеется, – испуганно сказал мистер Тёрнер. – Если я… может быть… – Он немного беспомощно развёл руками: – Может, принести ещё один стакан воды? – предложил он.

– Не надо, спасибо, – ответил Себастьяно. – Просто поверьте, что мы благорасположены к вам, даже если обстоятельства кажутся вам немного своеобразными.

– Я вам верю! – Ответ мистера Тёрнера прозвучал спонтанно, но по нему было отчётливо видно, что он недоволен поворотом разговора. Он выглядел как большой вопросительный знак.

Себастьяно повёл меня вниз по лестнице, и я была рада, что могу опереться на его руку.

Всюду воняло дымом, но миссис Теккерей, решительно действующая личность в ночной рубашке, больше походившей на палатку, распахнула все двери и окна, а обугленные останки занавеса и ковра вынесла на мостовую. Кроме того, она укутала отца мистера Тёрнера в халат и водрузила ему на голову измятый ночной колпак. Он сидел в холле в кресле и выглядел немного потерянно, тогда как миссис Теккерей энергичными движениями сметала сажу.

– Опять эта белокурая девушка, – сказал он, когда мы с Себастьяно прошли мимо. – И этого молодого человека я тоже видел недавно. Разве не он поджигатель? – Он задумчиво разглядывал свои домашние тапочки, как будто они знали ответ. – Хм, я думаю, что это не так. Мне было жарко, потому что загорелась моя постель, и вдруг он вошёл в мою комнату, стянул меня с кровати и потащил вниз. И здесь внизу разом тоже всё загорелось. Очень-очень странно. Почти так же примечательно, как одно из твоих видений, Уилл. Ты должен написать такую картину. Или она у тебя уже есть? Разве у тебя не было видения этого пожара? И видения про белокурую девушку? О, я, кстати, видел кое-что во сне. Сон был весь цветной. Про этого индийского слона. Ну, ты знаешь, который в зверинце Эксетер Чейндж. К сожалению, забыл, как его зовут. – Он смолк и погрузился в глубокую задумчивость, которая через несколько мгновений перешла в тихое похрапывание.

Мистер Тёрнер откашлялся и начал что-то говорить, вероятно, чтобы прокомментировать путаные высказывания своего отца, однако Себастьяно не дал ему такой возможности.

– Прощайте, мистер Тёрнер.

– Но прошу вас, назовите мне по крайней мере ваш адрес, прежде чем уйти! Мне хотелось бы выразить свою признательность за вашу помощь!

Я бы предложила ему выразить признательность, просто подарив нам одну из его картин – мне бы хватило и самой маленькой! – но Себастьяно как будто знал это и опередил меня своим ответом.

– Ваша невредимость – для нас уже сама по себе достаточная благодарность. Адреса у нас в Лондоне нет, потому что мы в городе лишь гости.

– Мы всего лишь путешественники, – поддакнула я. Точнее, я сказала туристы, но межгалактический преобразователь изменил это слово. Разумеется, межгалактический преобразователь не было официальным названием этого явления. Только я его так называла, потому что так до сих пор и не удосужилась узнать настоящее название. Но зато я точно знала, как он функционирует: как встроенный переводчик. Всё, что говорилось, он преобразовывал в подходящие слова на местном языке соответствующей эпохи. Я могла спокойно говорить по-немецки, а Себастьяно по-итальянски – для людей, с которыми мы при этом беседовали, это звучало как превосходный английский. Современные слова тут же приспосабливались к историческому времени – из «туристов» получались «путешественники», «автомобили» становились «повозками», а «бюстгальтеры» мутировали в корсеты.

Пока мы странствовали в прошлом в качестве стражей времени, нам не грозила опасность проболтаться: барьер не позволял нам выдать людям в прошлом вещи из будущего, а преобразователь заботился о том, чтобы мы могли объясниться, не вызывая подозрений. Вообще-то, два весьма полезных устройства, хотя преобразования слов были иногда комичными.

Пароконная карета, ехавшая вдоль по улице, остановилась позади нашей повозки. На облучке сидел мальчик-подросток. Он сошёл на землю, стащил с головы картуз и поклонился Хосе. Даже в смутном свете уличного фонаря было видно, что у него огненно-рыжие волосы. Хосе тихо переговорил с ним и нетерпеливо помахал нам рукой, подзывая к себе.

– Странный этот одноглазый старик, – бормотал мистер Тёрнер, когда мы с Себастьяно шли к экипажу. – Да и вообще всё очень странно.

– Да просто напишите картину про это всё, – предложила ему миссис Теккерей. – Вы же всё равно это делаете постоянно.

Себастьяно подсадил меня в экипаж и сам сел рядом. Хосе взобрался на облучок, а подросток вскарабкался на телегу с бочкой и уехал на ней. По всей видимости, это был Посыльный – так мы называли помощников стражей времени в соответствующей эпохе прошлого. Они были во многом посвящены в наши задачи и знали, что имеют дело с путешественниками во времени, даже если барьер не позволял сообщить им о событиях из будущего.

Наш экипаж рывком тронулся. Из-за полузадёрнутой занавески на дверце я увидела, что мистер Тёрнер стоит перед домом в обрамлении двух загадочно улыбающихся сфинксов. Я внезапно вспомнила о том, что старик говорил о видениях, и меня при этом охватило предчувствие, что я здесь не в последний раз.

* * *

Некоторое время экипаж громыхал по ночному Вестминстеру. Себастьяно держал меня в своих объятиях и через каждые две минуты спрашивал, как я себя чувствую, и я всякий раз уверяла его, что у меня всё супер. Чему он, правда, не верил. Я и сама себе не верила, особенно после того, как нам пришлось остановиться, потому что меня вырвало.

– Есть два варианта. – Хосе сошёл с облучка и испытующе оглядел меня своим единственным глазом. – Мы можем переждать в нашем приюте пять дней до новолуния, а потом воспользоваться главным порталом на Трафальгарской площади. Или этой же ночью перейдём через простое окно во времени. Есть одно такое на оптовом рынке Спитлфилдз.

– Поедем на Спитлфилдз, – не раздумывая заявил Себастьяно.

– Но мы же хотели провести здесь ещё пару приятных дней, – запротестовала я.

– Это даже не рассматривается. Я хочу, чтоб ты сразу пошла к врачу. Причём к настоящему врачу.

– Да со мной же ничего не случилось, – настаивала я, хотя мне всё ещё было дурно, а голова кружилась, да ещё и разболелась при этом.

– Пусть это врач решит, – распорядился Себастьяно.

– Бережёного бог бережёт, – поддакнул ему Хосе. – Возможно, у тебя лёгкое отравление дымом, но с правильным лечением ты быстро встанешь на ноги.

Таким образом они подавили моё сопротивление, и затихнуть было в моих же собственных интересах. Я чувствовала сильнейшую потребность в аспирине, но его ещё не изобрели и изобретут лишь через сотню лет или около того.

Наша поездка продолжилась, и я мрачно размышляла о том, что нам придётся пропустить. Те пять дней, которые нам пришлось бы пережидать здесь, в прошлом, до ближайшего новолуния, заранее были раскрашены яркими красками в моих мечтах. Мы собирались осмотреть достопримечательности 1813 года. Могли бы посетить один из легендарных альмак-балов в самом популярном танцевальном клубе этой эпохи. Или знаменитый увеселительный сад Воксхолл-Гарденз, где по вечерам собирается половина Лондона. Может, я смогла бы купить себе милую шляпку, украшенную шёлковыми лентами, какие в этом десятилетии носили здесь дамы. Не то чтобы я была такая уж модница, но просто эти шляпки очень уж хороши.

А лучше всего были бы дополнительные дни, которые мы выиграли бы себе в 2013 году. Ведь через пять дней, в ближайшее новолуние, мы вернулись бы в 2013 год в то же самое мгновение, из которого стартовали сюда. Так, будто мы никуда и не исчезали. Это был один из выигрышных побочных эффектов таких командировок: время, проведённое в прошлом, доставалось тебе просто так, в подарок.

Правда, это работало лишь в тех случаях, когда возвращение происходило через главный портал в полнолуние или в новолуние. А если использовалось простое окно, время в будущем утекало – в нашем случае на двое полных суток. Таким образом до нашего возвращения в Венецию оставался всего один день. Другими словами, мы теряли весь остаток отпуска в 2013 году. Гуд-бай, Лондон…

– Мы просто вернёмся сюда ещё раз через пару месяцев, – сказал Себастьяно, словно прочитав мои мысли (иногда мне казалось, что он действительно может это!). – Тогда мы и выделим себе время на Лондон. Как ты на это смотришь?

– Хороший план, – пролепетала я, зажимая рот рукой, потому что меня снова тошнило. – Но сможем ли мы снова вернуться вовремя?

* * *

Район Спиталфилдз в лондонском Ист-энде, кажется, был местом с дурной славой. Судя по тому, что я об этом читала, раньше – то есть сейчас – это был самый дрянной квартал города. Здесь в конце XIX века творил свои бесчинства Джек Потрошитель, а беднейшие из бедных ютились в убогих лачугах.

Нам пришлось ехать медленнее, потому что дороги стали заметно хуже. Повсюду были выбоины, а некоторые места и вовсе не были вымощены. Дома стояли покосившиеся и обветшалые, а на некоторых углах стояли сомнительные личности, но вряд ли кто-то из них решился бы остановить нас со злым умыслом: Себастьяно после последней остановки пересел на облучок рядом с Хосе, препоясавшись своим ремнём, на котором были хорошо видны смертоносный пистолет и шпага.

Меня всё ещё охватывал озноб, когда он навешивал на себя все эти опасные предметы, но вместе с тем это было как-то успокоительно, поскольку я знала, что в случае чего это спасёт нам жизнь. Пару раз Себастьяно уже доказывал свои способности по этой части, хотя обычно оружие служило лишь для острастки.

Наконец экипаж остановился. Колеблющийся отсвет экипажного фонаря упал на маленькую церковь. Себастьяно открыл мне дверцу и помог сойти. Мы последовали за Хосе, который достал ключ и отпер незаметную боковую дверь церкви. Меня не удивило, что временно́е окно, которым мы сейчас воспользуемся, находится в храме. В Венеции тоже есть одно такое, в церкви Санто-Стефано. Правда, такие окна можно использовать, лишь когда никто не видит – если рядом оказываются люди, не посвящённые в наши дела, окно не срабатывает. Именно поэтому порталы часто располагаются либо за городом, либо в церквях. Ведь церкви зачастую стоят пустыми в промежутках между мессами, не считая разве какого-нибудь священника, но у Хосе были свои методы воспрепятствовать внезапному появлению церковнослужителя – например, щедрым пожертвованием.

Пахло ладаном и отсыревшей, старой каменной кладкой. Пол был выложен грубыми мраморными плитами, а для сидения там была пара скамей, изъеденных древоточцем. В боковых нишах алтаря стояли несколько жутковатого вида саркофагов, обрамлённых закопчёнными свечами, которые, правда, сейчас не горели. Нашим единственным источником света был экипажный фонарь, который прихватил с собой Хосе.

Хосе обошёл одну колонну, сел на скамью и с мрачной миной уставился на главный алтарь, над которым висела на кресте деревянная фигура Христа в натуральную величину, вознеся к небу широко раскрытые глаза. У меня мурашки пробежали по спине от этого зловещего вида. Мне хотелось поскорее исчезнуть отсюда.

– Чего ты сидишь? – Себастьяно проследовал за Хосе и вопросительно взглянул на него: – Чего мы ждём?

– Посыльного. Джереми. Я вызвал его сюда.

– Того рыжего мальчишку? Для чего? Забрать экипаж?

– Нет, он должен тут за всем присмотреть, пока я не вернусь.

– Ты хочешь потом вернуться сюда?

– Да. Мне надо здесь ещё кое-что сделать.

Недоброе чувство овладело мной при этих словах Хосе. Я думала, что он вернётся с нами в наше время, в Венецию, ведь там его работа. Он был руководителем исторического архива при университете и всегда оставался там, на своём постоянном месте, при наших с Себастьяно эпизодических отлучках в прошлые эпохи. Обычно в качестве стражей времени мы выполняли задания в Венеции, за исключением тех случаев, когда нужно было кого-то заменить в другом месте – как теперь в Лондоне. Во всяком случае, Хосе говорил нам, что это замена.

Мы с Себастьяно переглянулись. Что-то во всём этом было не в порядке. Я в изнеможении тоже опустилась на скамью.

– А что именно тебе тут ещё нужно сделать? – спросил Себастьяно.

Хосе пожал плечами. Это было для него типично – не произносить ни одного лишнего звука. Хотя я знала его так же давно, как и Сабастьяно, я всё ещё толком не понимала его. Будучи одним из Старейшин, он действовал в союзе с теми силами, о которых ни я, ни Себастьяно совсем ничего не знали. И уж точно не знали достаточно для того, чтобы строить какие-то предположения.

Обозначение Старейшина никак не было связано с изрытым морщинами лицом Хосе и его изношенным телом, хотя и то и другое легко могло создать ошибочное впечатление, что перед вами трясущийся пенсионер. Старейшины действительно были стары, может, даже старше, чем само время. Хосе постоянно уходил в молчание, когда его напрямую об этом спрашивали, и пока что нам ничего не удалось выведать у него окольными путями. Кроме того, что было ещё несколько человек того же сорта, с которыми мы уже познакомились – среди них двое-трое таких, перед которыми мы по-настоящему испытывали страх.

Старейшины, которых ещё называли хранителями, странствовали через порталы из одной эпохи в другую и выполняли там всевозможные секретные задачи. Иногда они подключали к этому стражей времени, то есть людей вроде меня и Себастьяно, которых называли также защитниками. Но какие-то вещи они предпочитали делать сами, никому не выдавая, почему и ради кого они это делают.

Они располагали странными, магическими зеркалами, в которых могли заметить неправильный ход времени, и там, где это им казалось необходимым, они предотвращали нежелательные события с помощью нас, стражей времени, чтобы не могли наступить те отклонения, которые они увидели в зеркале.

Причиной таких отклонений были чаще всего тайные манипуляции. Я и сама уже не раз сталкивалась с тем, что за этим стояли другие Старейшины. Некоторые из них, казалось, хотели повернуть время так, как нравится им. То и дело я спрашивала себя, как узнать, кто из них прав. Мы с Себастьяно до сих пор молча исходили из того, что Хосе в этих вещах есть последняя и самая надёжная инстанция и что все остальные, преследующие свои цели, хотят схитрить с ходом времени, и мотивы их неблаговидны. Может быть, они непременно хотят управлять миром или с кем-то расквитаться. Или доказать, что они могут больше, чем другие. До сих пор я не могла точно это выяснить, потому что из Хосе почти невозможно было вытянуть информацию об остальных Старейшинах. Мы не знали, откуда они приходят, куда они идут и кто им друг, а кто враг.

Что бы за этим ни стояло – на мой слух воспринималось совсем плохо то, что Хосе должен был ещё кое-что сделать здесь. За этим слышались какие-то тёмные заговоры и грозящие опасности.

Себастьяно, казалось, чувствовал то же, что и я, поскольку он снова собрался о чём-то спросить, но тут со скрипом открылась дверь церкви и появился рыжеволосый подросток.

– Я примчался так быстро, как только мог. – Робко взглянув на меня, он стащил картуз со своих кудрей, торчавших во все стороны: – Миледи, – он немного неуклюже поклонился.

– Просто Анна, – сказала я.

Несмотря на скупое освещение, я увидела, что мальчик покраснел. Он смущённо кивнул и стоял, переступая с ноги на ногу. – А я Джереми. Вы можете меня звать Джерри.

Джерри был одет в грубые, хотя и чистые штаны до колен, немного великоватую ему куртку из синего полотна и белый, причудливо повязанный галстук. Казалось, он был повязан слишком туго, потому что Джерри то и дело его оттягивал, производя при этом впечатление не особенно счастливого человека.

Хосе поднялся:

– Ты можешь подождать снаружи, у экипажа. Я буду готов минут через пять.

Джерри энергичнее оттянул свой галстук.

– Я бы лучше здесь, внутри, вас подождал.

– Почему?

– Там снаружи женщина. От неё пахнет шнапсом, её зовут Молли. Она говорит, что у меня нечеловечески элегантный галстук и что я выгляжу как настоящий джентльмен.

Себастьяно тотчас сделал правильные выводы из этого немного панического высказывания.

– Я думаю, она нацелилась не на галстук, а на твой карман, где могли заваляться несколько шиллингов.

– Я знаю, сэр. Но я бы лучше не выходил наружу, пока вы здесь.

– Ну и не выходи, – сказала я. Это должно было звучать утешительно, но прозвучало скорее как лай, потому что я снова закашлялась. Голова у меня болела всё сильнее.

Себастьяно нетерпеливо повернулся к Хосе:

– Анне нужно к врачу. Отправляй нас уже, наконец. Если Джерри посыльный, он ведь может присутствовать при переходе.

– О да! Я хотел бы присутствовать и посмотреть! – Глаза у Джерри загорелись от любопытства.

Хосе отрицательно помотал головой:

– У меня может не получиться открыть окно, если ты будешь смотреть, Джерри. Оно не очень стабильно. Так что выйди! Дай даме шиллинг и скажи, чтоб она убиралась.

Джерри подавленно кивнул и поплёлся к выходу. Вид у него был такой, будто он идёт на битву со смертоносным чудовищем.

В этот момент распахнулась дверь, и, окутанная облаком винных паров, вошла упитанная, сильно накрашенная женщина. Должно быть, та самая Молли. На ней было кричаще жёлтое платье, ей было около тридцати, и намерения она имела однозначные.

– Да ведь это мой очаровательный юный джентльмен! Ты уже покончил со своей молитвой? И как теперь насчёт милого маленького свидания?

Джерри втянул голову от этого радостного, слегка шепелявого приглашения и медленно повернулся к нам. «Вот видите?» – казалось, говорил его жалобный взгляд.

Тут я снова закашлялась, на сей раз сильнее прежнего, чем привлекла к себе внимание Молли. Она прошелестела мимо Джерри ко мне.

– Ах ты, бедняжка! Выглядишь ты ужасно! Такая грязная и ослабленная! Да ещё и больная, да? Чахотка тебя одолела? Вот и ищешь у Бога ночного благословения? – Она метнула в Иисуса над алтарём короткий взгляд и наспех перекрестилась: – Господи, исцели эту крошку от чахотки! – После этого она подвергла меня более внимательному осмотру: – А ты хорошенькая. И не такая уж и оголодавшая, как на первый взгляд кажется. – Она взялась за мой рукав, перепачканный сажей, и потёрла кружева между пальцев: – А ведь было красивое платье. Кто тебе его подарил? – Только теперь она заметила Хосе и Себастьяно. – А это что за парни? – Глаза её сузились. Вдруг её рука исчезла в складках платья и снова явилась на свет с пистолетом: – Что вы, подлецы, задумали сделать с этим измученным ребёнком? (Вообще-то, она сказала не подлецы, а кое-что более неприличное, что всё-таки негоже повторять, и при этом даже Себастьяно немного содрогнулся.)

Она поводила дулом пистолета, довольно большого и грозного:

– А ну-ка убери руки с твоего оружейного ремня, дружочек, иначе я продырявлю тебе череп.

Себастьяно послушно опустил руки.

Молли с явным раздражением взяла на прицел Хосе:

– А ты кто такой? Вид у тебя как у проклятого испанского пирата. Уж не хотите ли вы затащить это дитя на корабль и сбыть её какому-нибудь восточному извращенцу в гарем?

– Мадам, у вас неукротимая фантазия.

– Всё в порядке, – вмешалась я. – Это мои добрые друзья. Мы просто хотели вместе… помолиться.

– Понимаю, – сказала Молли, но звучало это не твёрдо. Она не опустила пистолет ни на сантиметр.

– Вы имели бы что-нибудь против двух фунтов стерлингов за одну маленькую любезность? – осведомился у неё Хосе.

– За какую любезность?

– Исчезнуть.

Джерри с негодованием ахнул:

– Так много?

Молли вместе с пистолетом повернулась к нему:

– А ты полагаешь, что любезность с моей стороны стоит меньше?

– Эээ… нет, – быстро заверил он. Но его недовольство было отчётливо заметно, когда Хосе велел ему проводить Молли наружу и вручить ей обещанную сумму.

Она спрятала пистолет и посмотрела на Хосе со свежепроснувшейся благосклонностью:

– У тебя такой вид, будто твоё последнее плавание было чертовски долгим и одиноким, старый моряк. Я могла бы немного скрасить тебе его.

– Большое спасибо, но не надо.

– А с тобой, парень? – спросила она Себастьяно. Мне показалось, что в его глазах блеснула искорка интереса.

– Нет, ни в коем случае, – сказала я.

Молли, похоже, ничуть не удивилась.

– Хорошо, тогда оставлю вас, красивых, наедине с вашим благоговением. – Она улыбнулась мне: – Следи за собой хорошенько, детка. И за ним тоже, – она указала на Себастьяно. – Мужчины часто исчезают быстрее, чем ты успеешь сказать «джин». – Она как будто сама себе назвала пароль – достала из другого кармана платья бутылку, откупорила её и позволила себе пару изрядных глотков. С лёгкой отрыжкой она вернула бутылку на прежнее место. – Если вам ещё понадобится моя услуга, приходите в Кирпичный переулок к Молли Фландерс! Моя дверь всегда открыта для вас! А теперь идём, рыжий лисёнок, нам ещё надо сделать дела.

С широким жестом она повисла на Джерри так, что тот не смог увернуться, и вышла с ним наружу.

– Наконец-то. – Себастьяно подошёл ко мне, обнял и повёл к колонне, где нас ждал Хосе.

– Можно приступать? – Его зрячий глаз вопросительно оглядел меня.

Я кивнула, подавив очередной приступ кашля, а Себастьяно крепко сжал меня в объятиях. Я приникла к нему, вдыхая его родной, утешительный запах – шерсти, кожи и сандалового дерева. И его самого. И – ну, разумеется – ещё дыма, но ничего другого при таком положении вещей ожидать не приходилось. Вокруг нас началось свечение, сперва возникла тонкая линия из света, которая быстро ширилась и наконец погрузила всё вокруг в слепящую яркость. Вместе с тем воздух начал вибрировать, пол, казалось, приподнялся и затем проломился под моими ногами. Я вцепилась в Себастьяно и зажмурилась, потому что всегда испытывала страх перед тем, что следовало сразу после этого: оглушительный взрыв, который выбрасывал нас в бесконечность времени.

Лондон, 2013 год

Я очутилась в странном, незнакомом окружении – неоновый свет и грязный, изрисованный кафель. Себастьяно держал меня на руках, я видела над собой его озабоченное лицо. Он нёс меня по какому-то туннелю.

– Опусти меня, мне плохо, – сказала я, давясь.

Он еле успел поставить меня на ноги. Меня вырвало последними остатками содержимого моего желудка (к счастью, там уже почти ничего не оставалось), и только после этого я со стоном попыталась сориентироваться. Я растерянно моргала, осознав, что мы тут не одни. На протяжённости метров в десять на полу лежало приблизительно столько же человеческих тел, укутанных кто в спальный мешок, кто в худое одеяло. В беспощадно ярком свете я видела свалявшиеся шевелюры, изредка мелькало посеревшее лицо. Резко воняло мочой и по́том.

– Где это мы? – в ужасе спросила я.

– В подземном переходе.

– А что здесь делают все эти типы?

– Ночуют, – ответил Себастьяно.

Он снова хотел взять меня на руки, но я не далась.

– Я могу идти сама. Где Хосе?

– Уже перешёл обратно. – Себастьяно выглядел озабоченным. – А ты уверена, что сможешь идти сама?

– Совершенно уверена. – Правда, ноги плохо меня держали, и ему приходилось меня поддерживать.

Мы осторожно пробирались вдоль ряда спящих бездомных. Мы уже почти прошли подземный переход, как вдруг один из бомжей проснулся и посмотрел на нас мутными глазами.

– Нет ли чё выпить? – невнятно пролепетал он. – Или маленько денег?

– К сожалению, нет, приятель, – ответил Себастьяно.

– Ладно, хорэ дня обои́м.

Он отвернулся и снова заснул. Наш исторически-костюмированный облик его, как видно, ничуть не смутил. Как и шофёра такси, в которое мы вскоре сели. Он удостоил нас лишь беглым взглядом. Это был Лондон. Слишком много людей ходило здесь в самых причудливых одеждах, чтобы наш прикид привлёк чьё-то внимание.

Мы ехали по ночному городу в сторону Вестминстера к нашему отелю. Я оставалась в машине, пока Себастьяно быстро сбегал в нашу комнату за деньгами, чтобы рассчитаться с таксистом, который тут же отвёз нас в ближайшую клинику. Там усталый врач, задав лишь пару вопросов, положил меня под капельницу и под кислородный аппарат. Мне было велено лежать и отдыхать.

– Я так устала, – пролепетала я, но этого никто не услышал, потому что на лице у меня была кислородная маска. Проваливаясь в сон, я ещё успела ухватить, как Себастьяно навешивал медсестре на уши историю про костюмированную вечеринку и внезапный пожар на кухне, и всё это звучало так убедительно, что я сама чуть не поверила ему.

Когда я снова пришла в себя, стоял ясный день, и самочувствие у меня было заметно лучше. Кашля уже не было, тошнота прошла, а от головной боли почти ничего не осталось, разве что в висках чуть-чуть тянуло. Какое бы средство ни содержалось в капельнице, оно прекрасно помогло. Врач коротко обследовал меня и выписал бумаги на выход. Мне было однозначно лучше. А вот Себастьяно казался уставшим и невыспавшимся. Просидел всю ночь у больничной койки, охраняя мой сон.

Мы вернулись в отель, выбросили в мусор наши продымлённые наряды эпохи регентства, приняли душ и поспали ещё несколько часов. После этого я чувствовала себя заново родившейся и голодной как лев. Мы оделись в чистое и пошли поесть в ближайший прет-а-манже за углом. Выбрали там салат и сэндвичи, а на десерт я взяла себе вкусный «брауни», который макала в горячий кофе с молоком.

– Жаль, что завтра уже снова домой, – вздохнула я, набив рот размокшим пирожным.

– Маленькое изменение в планах. Мы остаёмся ещё на пару дней.

– Но у нас самолёт завтра утром!

Себастьяно помотал головой:

– Но планы изменились. Хосе перед тем, как совершить прыжок назад, просил нас подождать его. Нам предстоит ещё кое-что сделать.

– Что именно?

– Этого он не сказал. Но звучало это… настойчиво.

Говоря это, Себастьяно был очень серьёзен. Втайне я уже начала строить предположения о том, что могло стоять за секретами Хосе, но не нащупала никакой подходящей идеи.

Себастьяно, судя по всему, тоже ничего не знал.

– Ни малейшего понятия не имею, что происходит, но убеждён, что речь идёт о чём-то очень важном.

– А он сказал, когда появится здесь? – спросила я.

– Дня через два-три.

– Хм. Вот так новости. – При ближайшем рассмотрении они мне не так уж и не нравились. Конечно, я беспокоилась о том, какую работу поручит нам Хосе, когда вернётся, но я видела в этом и много хорошего: в нашем распоряжении оказывалось несколько по-настоящему приятных дней!

– А тебе не надо сообщить на твою работу, что ты задерживаешься? – спросила я Себастьяно.

– Уже сообщил.

– И что же ты им наплёл?

– Сказал правду. Что у тебя отравление дымом, поэтому нам придётся задержаться. Конечно, немного приукрасил, – добавил он. – Они, разумеется, были не в восторге, но что поделаешь.

После окончания университета в прошлом году он устроился на работу в управление биеннале. Осенью должна была состояться очередная выставка, и работы по её подготовке было много, но уж как-нибудь обойдутся там и без него.

Я же пропускала в смысле работы не так много. Жизнь студента имеет свои преимущества. В университете у меня пока не было лекций, и до конца месяца мне нужно было всего лишь написать для семинара работу о Джакомо Казанове, с которым я по случайности лично познакомилась при исполнении задания в 1756 году и поэтому могла привнести в текст пару интересных дополнительных перспектив. Разумеется, так, чтобы никто ничего не заметил.

Мне нравилась моя учёба. Это было хорошее решение – записаться в Венеции на итальянскую литературу. Не только потому, что благодаря этому я могла жить вместе с Себастьяно, но и потому, что предмет и обучение доставляли мне удовольствие. И ещё можно было путешествовать во времени с Хосе и Себастьяно. В целом я вела разнообразную и содержательную жизнь, да к тому же с человеком, которого любила. И теперь мы с ним были вместе в одном из самых красивых городов Европы. Нам предстояли чудесные дни, лучшего я и пожелать себе не могла. Собственно, я должна была испытывать полноту счастья, но что-то мне в этом препятствовало. Я не могла сказать точно, что именно, тем более что чувство было смутное и малопостижимое. Я решительно вытеснила это странное неудобство из сознания.

– Давай чем-нибудь займёмся!

– Что ты предлагаешь?

Это был очень хороший вопрос. Я достала из сумочки путеводитель и раскрыла его.

– Посмотрим, что тут есть поблизости. – Я сразу же нашла то, что хотела, и ткнула пальцем в нужное место: – Думаю, мне хочется вот сюда.

* * *

Уже в начале нашей прогулки у меня появилось какое-то недоброе предчувствие. При этом всё начиналось вполне безобидно. Рука об руку мы не торопясь шли по парку Сент Джеймс в сторону Букингемского дворца. Погода была тёплая, на синем небе ни облачка. Лето показало себя в этот день с лучшей стороны. Лебеди скользили по воде озера, которое лежало у нас на пути. На берег вразвалочку приковыляли несколько пеликанов и стали спорить за еду с голубями, которые поодиночке клевали то тут, то там. Между могучими деревьями сновали белочки, которые тоже хотели получить свою часть. Сразу несколько знаменитейших достопримечательностей города были у нас в поле зрения одновременно: Вестминстерское аббатство, гигантское колесо обозрения, Букингемский дворец. На газонах нежились под солнцем влюблённые парочки, на скамьях отдыхали пенсионеры, и то и дело мимо нас пробегали трусцой бегуны. Кроме того, местность густо населяли толпы туристов, в первую очередь перед дворцом, до которого мы вскоре дошагали. Но идиллическая красота вокруг отнюдь не была омрачена бессчётными посетителями. Я щёлкнула монументальную, поблёскивающую золотом на солнце богиню Победы на мемориале Виктории и затем пошла с Себастьяно дальше к дворцовой ограде, потому что мне хотелось непременно увидеть шотландских гвардейцев.

– С чего мы начнём? – спросил Себастьяно после того, как я сделала несколько снимков стоической охраны дворца и смирилась с тем, что в обозримом времени не покажутся, пожалуй, ни принц Уильям, ни Кейт, ни кто-либо ещё из королевской семьи.

– Не знаю, – рассеянно ответила я, потому что недоброе чувство стало усиливаться. Как раз в этот миг я почувствовала зуд. Я потёрла затылок, потому что мне показалось вначале, что это край моей майки царапает кожу, но уже когда я это делала, я поняла: случилось то самое, что ещё с незапамятных времён внушало мне первобытный страх. Зуд в затылке как вид сверхчувственной способности, которой я обладала уже давно и которая проявлялась всегда в такие моменты, когда мне грозила какая-то опасность. Этой способностью меня наградили Старейшины, когда я была ещё совсем маленькой. Уже не раз этот зуд спасал меня от больших неприятностей, но иногда он включался лишь в самую последнюю минуту, так что я замечала опасность лишь тогда, когда уже сталкивалась с ней лицом к лицу.

Себастьяно видел, что я почесала затылок.

– Анна? – Он резко остановился, взял меня за плечи и уставился на меня.

В следующий момент мимо просвистел велосипедист, так близко, что чуть не въехал в нас. Он бы и въехал, если бы мы в этот миг не остановились. Себастьяно крикнул вдогонку этому типу итальянское ругательство, потом настойчиво посмотрел мне в глаза.

– Из-за этого и чесалось? – напряжённо спросил он. – А теперь прошло?

Я опустила руку и молча кивнула. Зуд и в самом деле снова прекратился.

Тем не менее оставалась какая-то подавленность. Что-то вроде слабой догадки, что зуд предупреждал меня о чём-то большем, чем несущийся напролом велосипедист. Мне потребовалось некоторое время, пока я смогла точнее настроиться на этот скрытый дискомфорт.

Это было чувство, что за мной наблюдают.

* * *

Я не говорила об этом с Себастьяно, потому что в ходе оставшегося дня это чувство постепенно исчезало, пока я не решила, что это всего лишь воздействие стресса последней ночи. Мы обошли пешком ещё несколько туристических аттракционов поблизости – Вестминстерское аббатство, Даунинг-Стрит, номер 10, конную гвардию и Трафальгарскую площадь. Площадь я уже знала, потому что здесь находился – прямо рядом с колонной Нельсона – большой портал для путешествия во времени, через который мы несколько дней назад попали в 1813 год, чтобы спасти мистера Тёрнера и его картины. Правда, в том времени этой победной колонны ещё не было, хотя адмирал Нельсон за несколько лет до этого уже выиграл знаменитый морской бой против французов.

Мы купили себе мороженое, сели на бортик фонтана и некоторое время смотрели на пёструю толчею на площади. Какой-то отчаянный тип в клетчатых «бермудах» взобрался на одного из огромных бронзовых львов у подножия памятника и позировал там своей подружке, которая щёлкала его во всевозможных перспективах. На заднем плане при этом проезжал двухэтажный красный автобус, лондонский символ, такая же неотъемлемая часть облика города, как бесконечный, никогда не прерывающийся поток туристов. Фонтан был окружён людьми, как и спектакль, который чуть поодаль разыгрывали уличные актёры на гигантских одноколёсных велосипедах. Народу собралось очень много, как бывает в солнечный день на площади Сан-Марко в Венеции.

Лишь в нескольких шагах от нас находился портал. Мне почудилось, что при виде этого места у меня пробежали мурашки по коже. Но пока никто из Старейшин его не открыл, его как бы и не существовало. Несмотря на это, никто из окружающих даже не заметил бы, если бы ворота были приведены в действие. В этом заключалась особенность таких порталов. Можно было пройти через них средь бела дня у всех на глазах – при условии, что с тобой при этом находился Старейшина. Люди вокруг хотя и могли видеть, как кто-то скрылся из глаз или снова появился, но это никому не казалось чем-то необычным – они тут же просто забывали про это.

Как раз на том самом месте, где находились ворота, стоял какой-то заспанный тип с растафарскими дредами и праздно листал путеводитель, напоминая мне о том, что нам с Себастьяно ещё предстояла обширная программа осмотра достопримечательностей.

Но раз уж мы очутились здесь, я предложила бы ему посещение Национальной галереи, которая находилась поблизости, поскольку там среди прочего можно было бы полюбоваться и полотнами мистера Тёрнера. Но для марша по обширному музею я была всё-таки слишком разбитой, поэтому я сразу согласилась, когда Себастьяно предложил вернуться в отель. В конце концов, у нас ещё завтра был целый день.

Вечером мы ели в индийском ресторане лучшее куриное карри всех времён, а выпить после этого отправились в один паб на берегу Темзы. Мы сидели за столиком у окна, пили бочковой «гиннес» и разговаривали. При этом я думала, как же это странно – мы знали друг друга уже почти четыре года, и мне иногда казалось, что нам достаточно посмотреть друг на друга, чтобы понять, о чём думает другой. И тем не менее мы никогда не могли наговориться. Точно так же мы могли сидеть вместе, не произнося ни слова минутами – и молчание нам не мешало. Мы просто чувствовали себя в своей тарелке. Доверительно и спокойно.

Правда, в этот вечер нам больше хотелось говорить. Например, о Ванессе, которая со школьной скамьи была моей лучшей подругой. Мы с ней родились с разницей в два дня и в остальном тоже имели много общего – например, у обеих не было способностей к математике, из-за этого мы вместе остались однажды на второй год. К сожалению, виделись мы теперь не так часто: я жила в Венеции, а Ванесса после школы никуда не уехала из нашего родного Франкфурта. Она изучала там юриспруденцию и была смертельно несчастлива с тех пор, как познакомилась в университете с одним типом по имени Мануэль.

В пабе был бесплатный вай-фай, и с того момента, как мы вошли сюда, Ванесса успела написать мне не меньше десяти раз, выгрузив на меня все накопившееся недовольство своими отношениями.

– Какого чёрта она не бросит этого типа, если он её так унижает? – спросил Себастьяно.

– Она не чувствует себя униженной, а думает, что он просто говорит ей правду.

– Он говорит, что она толстая!

– Ну да, она ведь и сама считает себя толстой.

– Она что, поправилась с тех пор, как мы виделись последний раз?

– Ничего об этом не слышала.

– Какой у неё размер одежды? Тридцать восьмой?

– Точно, – кивнула я.

– Ну вот. Она не толще тебя.

Я уставилась на него:

– Что это такое ты сейчас сказал? У меня тридцать шестой!

У него на лице отразился испуг:

– Ну, я вовсе не имел в виду, что…

Я изобразила улыбку:

– Я пошутила.

Он ответил на мою гримасу на свой неотразимый манер, разыграв любовника в стиле итальяно:

– По мне, piccina^[1], как бы ты ни округлилась, мне всё будет мало. Спокойно прибавляй в весе сколько хочешь.

Мы немного подурачились, пока на мой айфон не пришло очередное сообщение от Ванессы.

Как бы я хотела быть с вами и отправиться вместе на задание. Не могла бы ты поговорить с этим одноглазым типом, не возьмёт ли он меня на работу во время каникул?

– Вот это определённо было ошибкой – рассказывать ей обо всём, – сказал Себастьяно, сидевший рядом со мной и прочитавший это сообщение.

– Она моя лучшая подруга, я никак не могла бы вечно держать это в секрете от неё. И что-то я должна была ей сказать насчёт того бриллиантового колье. Она меня знает как облупленную, враньё бы тут не прошло.

Колье Себастьяно прихватил с собой из памятного путешествия в Париж 1625 года. Носить я его не могла, слишком уж оно было ценное и приметное. И я его хорошо припрятала. По крайней мере, я так думала – до тех пор, пока Ванесса на большой вечеринке, которую мы вместе устроили по случаю нашего двадцатилетия, не полезла в морозилку за кубиками льда. Вот тогда ей в руки и упало это ослепительное великолепие, и я была вынуждена дать ей какие-то объяснения.

– Может, мне и правда спросить у Хосе, нельзя ли взять её с собой, – сказала я. – В конце концов, ты ведь тоже попал в стражи времени через твоего друга.

Плинг. Ещё одно сообщение от Ванессы.

Но вообще-то у меня нет времени, послезавтра Мануэль собирается на Ибицу. У его родителей там летний дом. Если я не поеду с ним, он опять неделю не будет со мной разговаривать. А я и без того на пределе. Я тебе уже рассказывала, что провалилась на промежуточном экзамене?

– Ну вот, пожалуй, дело и уладилось, – сказал Себастьяно.

Я написала Ванессе что-то утешительное из-за проваленного экзамена. К счастью, у неё была возможность пересдачи. При желании. Она уже пару раз намекала, что, может быть, промахнулась при выборе юриспруденции, и думает, не переметнуться ли ей при случае на искусство или моду.

Кельнер принёс нам ещё по кружке «гиннеса», но я уже через полкружки ослабела и не переставая зевала. Себастьяно расплатился, и мы побрели сквозь тёплую летнюю ночь к своему отелю. Повсюду царило оживление, и движение на дорогах было почти такое же, как днём. Надо было бдительно следить за ним, потому что машины выныривали справа, а не слева, как на материке. Огромные нарисованные стрелки на проезжей части – по-видимому, специально для туристов – указывали, куда нужно смотреть, переходя через дорогу.

Мы шли, тесно обнявшись, и точно так же и заснули потом. Я приникла головой к груди Себастьяно и слышала его сердцебиение. В это мгновение я была безмятежно счастлива. ...