Мэри Уэстмакотт Благие намерения

Часть первая

Глава 1

1

Энн Прентис стояла на платформе вокзала Виктория и махала рукой.

Поезд, выбранный с учетом пароходного расписания, сделав несколько рывков, тронулся с места, и вскоре темная головка Сары скрылась из виду. Энн Прентис развернулась и, медленно шагая по платформе, направилась к выходу.

Ее не покидало чувство, что, расставшись с любимой дочерью, она оказалась на пороге новой жизни.

Милая Сара… Как же она будет скучать по ней… Конечно, разлука продлится всего три недели, но какой пустой все это время будет выглядеть их квартира. В ней останутся только двое: Эдит и она – две скучные женщины средних лет…

А Сара такая жизнерадостная, веселая, в ней столько оптимизма…

Милая, любимая моя темноволосая детка…

Боже, но какой жутко раздражительной она иногда становится! Как она возмущается, когда ей вдруг начинает казаться, что мать слишком сильно ее опекает! «Не волнуйся, мама», – как и многие девушки ее возраста, резко произносит тогда Сара. А то, что мать следит за чистотой и опрятностью ее одежды: носит вещи дочери в химчистку и всегда платит за них, – это воспринимается как должное. А эти ее телефонные звонки! («Мама, будет намного проще, если ты сама позвонишь Кэрол и все у нее выяснишь».)

«А какой была я в ее годы?» – подумала Энн и мысленно вернулась в свое прошлое.

Жила она в семье со старомодным укладом. Матери, когда она родила, было уже за сорок, а отец был старше матери лет на пятнадцать-шестнадцать. Хозяйство в доме велось так, как это нравилось отцу.

И мать и дочь с одинаковым обожанием относились друг к другу: «А вот и моя маленькая дочка! Папина любимица!», «Мама, дорогая, я могу что-нибудь для тебя сделать?».

Уборка дома, исполнение всевозможных поручений, таких как ведение бухгалтерских книг, рассылка приглашений и поздравительных открыток, – всем этим занималась Энн. Эту работу она воспринимала как должное – дочери в семьях существовали для того, чтобы обслуживать своих родителей, а не наоборот.

Проходя мимо киоска, Энн неожиданно спросила себя: «Какую же мне купить книгу?»

Она пробежала глазами по корешкам выставленных на витрине изданий и пришла к неожиданному для себя выводу, что ей совершенно все равно, что читать сегодня вечером перед горящим камином. Выбор книги был не более чем простой условностью. Любую книгу одни сочли бы шедевром, другие – мистической ерундой, третьи – просто скучной.

Так заведено, что родители заботятся о детях, дети помогают родителям. И не важно, насколько теплые отношения существуют между ними. Энн была уверена, что ее и Сару связывает искренняя любовь и глубокая привязанность. А как было между ней и ее собственной матерью? Вспомнив свое детство, Энн подумала, что они с матерью только на первый взгляд так уж обожали друг друга, на самом деле были довольно равнодушны.

Улыбнувшись своим мыслям, она купила книгу издательства «Пингвин», ту, которую когда-то уже читала и от которой получила большое удовольствие. Теперь эта книга, пожалуй, покажется слишком сентиментальной. Но это было уже не важно, поскольку Сара уехала из дому на три недели…

«Я буду скучать по ней, – подумала Энн. – Конечно же мне будет очень не хватать ее, но зато какими спокойными будут для меня эти дни… Да и для Эдит отсутствие Сары тоже станет отдыхом. Ведь она так расстраивается, когда из-за Сары меняется заведенный порядок и переносится время завтраков, обедов или ужинов».

Сара и ее друзья то без предупреждения приходят к ним в дом, то неожиданно уходят. Дочь часто звонит домой и сообщает, что ее планы переменились: «Мама, дорогая, мы смогли бы поесть сегодня пораньше? А то мы собрались в кинотеатр», «Мама, это ты? Я звоню, чтобы предупредить, что к ужину я не успею».

У Эдит, прослужившей у них более двадцати лет, такие изменения давно установленного распорядка дня ничего, кроме раздражения, не вызывают. Она в таких случаях, говоря словами Сары, «просто скисает».

Даже Сара и та не всегда могла успокоить прислугу, хотя та по-своему ее обожает.

Одной с Эдит ей будет гораздо спокойнее. Спокойнее, но уж очень одиноко… Неожиданно у Энн похолодело внутри, и она поежилась. «Теперь вокруг меня будет тишина и ничего больше, – подумала она. – Тишина – спутник женщины на склоне лет, и так до самой смерти. Теперь ждать и надеяться мне больше не на что.

А что мне, собственно говоря, нужно? У меня же все было. Любовь и счастливая жизнь с Патриком. Ребенок. Я имела все, что хотела получить в этой жизни. Теперь же всему пришел конец. Сара уехала, и я осталась одна. Она выйдет замуж, родит детей. Я стану бабушкой».

При этой мысли Энн улыбнулась. Внукам своим она будет только радоваться. Она представила себе, какими красивыми и умными будут дети Сары, и сердце ее наполнилось теплотой. Да, мальчики с черными непослушными волосами, как у Сары, и маленькие пухленькие девочки. Она будет читать им книжки, рассказывать сказки…

Энн вновь улыбнулась, но щемящее чувство, овладевшее ею, так и не прошло. Вот если бы Патрик был жив. Воспоминание о муже отозвалось в ее сердце болью. Случилось это давно – когда Саре исполнилось три годика, и горькая боль утраты с годами ослабела. Теперь о Патрике Энн вспоминала со светлым чувством грусти. Своего мужа, импульсивного молодого человека, она очень любила. Но это было так давно…

Однако сегодняшнее воспоминание о нем оказалось для Энн особенно болезненным. Если бы Патрик был жив, то с отъездом Сары она не чувствовала бы себя такой одинокой. После замужества дочери они бы остались вдвоем и, деля все радости и невзгоды, вместе шли бы по жизни.

Выйдя на площадь перед вокзалом, Энн Прентис оказалась в самой гуще толпы. Как же зловеще они смотрятся – она поглядела на выстроившиеся в ряд красные автобусы. Словно чудовища в ожидании своих жертв. Ей казалось, что они живут своей, не зависящей от их создателей жизнью.

Каким же шумным и суетливым показался ей этот мир. Все в нем куда-то спешили, о чем-то болтали, смеялись, жаловались друг другу, радостно выкрикивали приветствия, а потом расставались.

И тут вновь Энн Прентис почувствовала себя абсолютно одинокой. «Только теперь, когда рядом со мной нет дочери, я поняла, насколько зависима от нее, – подумала она. – Возможно, что и Сара зависит от меня. И в этом моя вина. Мне следовало бы воспитывать ее совсем по-другому. Нельзя же постоянно опекать молодых – у них должна быть своя собственная жизнь. Я сама должна была способствовать тому, чтобы у Сары появлялись новые интересы и новые друзья».

Энн улыбнулась, поскольку побуждать к этому дочь никакой необходимости не было: у Сары было много друзей, и в ее голове постоянно зрели какие-то планы. Она никогда не сидела на месте, всегда находилась в движении, а за осуществление своих идей бралась уверенно, получая при этом огромное удовольствие. Сара обожала мать, но, как свойственно большинству взрослеющих дочерей, относилась к ней с некоторым покровительством.

Насколько пожилой казалась сорокаоднолетняя Энн дочери? Сама себя она старухой никак не считала: изредка пользовалась косметикой и на людях всегда появлялась в красивых платьях, надев на шею тонкую нитку жемчуга.

– И почему мне в голову лезут такие глупые мысли? – глубоко вздохнув, вслух сказала себе Энн. – Наверное, это связано с проводами Сары.

Как бы в этом случае сказали французы? Partir, c’est mourir un peu^[1].

«Да, так оно и есть… Сара, увезенная скрежетавшим по рельсам поездом, стала для меня почти что мертвой, – подумала Энн. – И я для нее тоже. Странная вещь – расстояние. Теперь мы с ней разделены в пространстве…»

Сара живет одной жизнью, а она, Энн, – другой. Своей собственной.

И тут на смену грусти к ней пришло радостное волнение: отныне она сама может решать, когда ей вставать и чем заниматься весь день. Просыпаться она будет рано, завтракать в постели, а по вечерам ходить в кино или в театр. Или же она может сесть на поезд, уехать за город и бродить среди деревьев, любуясь природой…

Конечно, делать все это Энн могла бы и раньше, но когда ты не одна, то всегда приходится считаться с интересами того, с кем живешь. Но, с другой стороны, Энн очень нравилось, что Сара не сидит дома, а все свое свободное время старается быть с друзьями.

Каждая мать должна быть счастлива, что ее ребенок растет живым, общительным и многим интересуется. Наблюдая за Сарой, Энн Прентис словно переживала вторую молодость. Но уже без тех волнений и проблем, с которыми она сталкивалась в юности. Ведь она теперь знала, что на многое из того, что когда-то ей доставляло неприятности, внимания можно и не обращать.

«Нет, правда, мама, это так серьезно! – сверкая от волнения глазами, порой говорила Сара. – Пожалуйста, не улыбайся. Надя уверена, что от этого зависит ее будущее!»

Но человек в сорок один год уже знает, что будущее человека очень редко зависит от того, что едва не произошло с ним в юности. Жизнь гораздо объемней и сложней, чем это кажется молодежи.

В годы войны, работая санитаркой в лазарете, Энн впервые поняла, как много могут значить такие, казалось бы, пустяки, как зависть и ревность, жесткий воротничок или кровяная мозоль на ноге. Все эти мелочи доставляли ей такое беспокойство, что она порой забывала, что находится на фронте и в любой момент может погибнуть. Тогда же юная Энн впервые столкнулась с непостоянством человеческой натуры и узнала, насколько трудно отличить хорошего человека от плохого. Вынося с поля боя раненого, она проявляла удивительную для себя храбрость, но иногда тот, ради кого она рисковала жизнью, крал у нее какую-нибудь красивую безделушку.

Там, на войне, Энн поняла, насколько сложен человек во всех своих проявлениях.

От грустных мыслей ее оторвал резкий гудок проезжавшего мимо такси. «Чем же мне теперь заняться?» – подумала Энн Прентис.

Сару она проводила, а до ужина, на который ее пригласил Джеймс Грант, оставалось еще много времени. Милый Джеймс, всегда такой добрый и заботливый! «После отъезда дочери ты почувствуешь себя немного потерянной, – сказал он. – Давай пойдем куда-нибудь и отпразднуем ее проводы». Как это мило с его стороны! Джеймс нравился Саре, и она считала его истинным джентльменом. «Да, Джеймс – изумительный человек, – подумала Энн. – Правда, когда он начинает рассказывать одну из своих очень длинных историй, становится немного скучно. Но их пересказ доставляет ему явное наслаждение. И человеку, знающему его на протяжении последних двадцати пяти лет, ничего не остается, как слушать Джеймса до тех пор, пока он не закончит».

Энн посмотрела на свои наручные часы. Она могла бы сходить в хозяйственный магазин и купить там кое-что из кухонной посуды – ей давно об этом говорила Эдит. Тем самым она решила бы проблему своего свободного времени. Заглянув в магазин и приценившись к выставленным там кастрюлькам, Энн пришла в ужас – цены на них оказались просто заоблачными!

В конце концов она зашла в телефонную будку и набрала номер.

– Я могу поговорить с госпожой Лаурой Витстейбл? – услышав голос в трубке, произнесла Энн.

– Кто ее спрашивает?

– Миссис Прентис.

– Минуту, миссис Прентис.

Вскоре в трубке раздался низкий звучный голос:

– Энн?

– О, Лаура, я знаю, что не должна была тебя беспокоить в это время, но я только что проводила Сару. Скажи, ты сегодня очень занята?

– Будет лучше, если мы с тобой вместе пообедаем, – решительно произнесла Лаура Витстейбл. – Молоко с ржаным хлебом. Это тебя устроит?

– Меня устроит все. Ты просто ангел.

– Тогда я тебя жду. В четверть второго.

2

Было четырнадцать минут второго, когда Энн, расплатившись с таксистом, нажала на кнопку звонка.

Хакнесс, служанка Лауры Витстейбл, открыв дверь, улыбнулась гостье.

– Поднимайтесь наверх, миссис Прентис, – сказала она. – Госпожа Лаура через пару минут выйдет.

Энн легко взбежала по лестнице и вошла в гостиную, в свое время служившую столовой. Теперь весь верхний этаж высокого дома был превращен в квартиру с очень удобной планировкой. Журнальный столик, стоявший в гостиной, был накрыт для обеда. В целом убранство комнаты более соответствовало запросам мужчины, нежели женщины: большие удобные кресла, огромное количество книг, некоторые из которых в стопках лежали на креслах, а на окнах – насыщенного цвета дорогие велюровые шторы.

Ждать Энн долго не пришлось – очень скоро она услышала голос, напоминавший звучание фагота, и только потом в комнату вошла сама хозяйка дома. Подойдя к Энн, госпожа Лаура нежно поцеловала ее.

Миссис Витстейбл было шестьдесят четыре года. Держала она себя величественно, словно королева или человек, хорошо известный во всех слоях общества. Все в ее облике было несколько большего размера, чем у обычного человека: огромный бюст, густая копна аккуратно уложенных седых волос, массивный орлиный нос. При этом у нее был и очень низкий зычный голос.

– Как же я рада видеть тебя, дитя мое, – пробасила она. – Энн, ты прекрасно выглядишь. Я вижу, ты купила букет фиалок. Да ты и сама очень похожа на цветок.

– Если я что-то и напоминаю, Лаура, то увядшую фиалку.

– Ну что ты! Ты свежа, как распустившийся в тени цветок.

– Лаура, это так на тебя не похоже. Обычно ты так резка в суждениях!

– Что ж, со мной случается и такое. Но лишь тогда, когда в этом есть необходимость. Давай-ка приступим к обеду. Бассет! Где Бассет? А, вот ты где. Энн, ты будешь рада услышать, что для тебя приготовлена жареная камбала и стакан белого рейнвейна.

– Ну что ты, Лаура, зачем это? Стакана молока и ржаного хлеба для меня вполне достаточно.

– Но молока хватит только мне одной. Давай присаживайся. Итак, Сара уехала в Швейцарию. И на сколько?

– На три недели.

– Очень хорошо.

Неуклюжий Бассет вразвалку вышел из комнаты. Госпожа Лаура поднесла стакан молока к губам и с показным удовольствием сделала глоток.

– И ты будешь по ней скучать, – резко произнесла она. – Но ты не пришла бы ко мне только для того, чтобы об этом сообщить. Ну, Энн, рассказывай, что тебя мучает. Только быстро. У нас не так много времени. Я знаю, что ты очень дорожишь моим мнением. Если мне кто-то звонит и просит о встрече, то это значит, что ему нужен мой мудрый совет.

– Я жутко перед тобой виновата, – извинилась Энн.

– Пустяки, моя дорогая. Ты обратилась ко мне за помощью, и мне это очень приятно.

– О, Лаура, я такая глупая! – выпалила Энн. – Проводив Сару, я вышла на привокзальную площадь и увидела автобусы. Меня охватила паника. Я почувствовала себя… почувствовала себя жутко одинокой.

– Да-да, я тебя понимаю.

– И это вовсе не из-за того, что мы с Сарой расстались. Здесь что-то другое…

Лаура Витстейбл понимающе кивнула и внимательно посмотрела на Энн.

– Видишь ли, человек, оставшись наедине с собой, всегда чувствует себя одиноким.

– И ты это поняла только сейчас? Ничего удивительного – рано или поздно каждый из нас приходит к такому выводу и, как ни странно, испытывает нечто вроде шока. Энн, сколько тебе лет? Сорок один? Идеальный возраст для того, чтобы делать открытия. Случись с тобой такое в более зрелом возрасте, твои переживания могли бы оказаться гораздо сильнее. Впрочем, и в юном возрасте ты испытала бы примерно то же самое.

– Лаура, ты когда-нибудь ощущала себя жутко одинокой? – спросила Энн.

– Ну конечно. Это произошло, когда мне было двадцать шесть лет – в том самом возрасте, когда любому нормальному человеку уже давно пора иметь семью. Помню, как я тогда испугалась при мысли, что останусь одна. Но ничего, этот момент в своей жизни я пережила. Надо всегда смотреть правде в глаза. Пришлось признать тот факт, что в этой жизни у тебя всего лишь один спутник, который сопровождает тебя от колыбели до могилы. И это – ты сама. Научись ладить с собой, и твоя душа обретет покой. Но это сделать не так уж и легко.

Энн тяжело вздохнула.

– Дальнейшая жизнь мне кажется абсолютно бессмысленной, – сказала она. – Лаура, я смотрю в будущее, и оно мне представляется совершенно безрадостным. О, я чувствую себя такой глупой, никчемной женщиной…

– Не надо так отчаиваться. У тебя была такая интересная молодость. Ты в войну спасала раненых солдат, потом вырастила Сару, научила ее хорошим манерам, научила ее радоваться жизни. Так что ты должна быть собой довольна. Ты пришла ко мне за советом, и я его тебе дала.

– Лаура, дорогая, у тебя удивительная способность успокаивать людей. Знаешь, мне кажется, что я слишком опекаю Сару.

– Вздор!

– Я всегда боялась превратиться в мать-собственницу.

– Видишь ли, сейчас так много говорят о таких матерях, что многие женщины стараются не показывать, как они любят своих детей, – сухо ответила Лаура Витстейбл. – А это очень плохо!

– Но чувство собственности – это ведь тоже очень плохо!

– Конечно. С его проявлением я сталкиваюсь ежедневно. Сколько на свете матерей, которые держат своих сыновей у подола, и отцов, ни на шаг не отпускающих от себя дочерей! Энн, однажды под моей крышей птицы свили гнездо. Потом у них появились птенцы. Птенцы вскоре выросли и разлетелись. Но один не улетел. Ему хотелось и дальше оставаться в гнезде и получать пищу из клюва родителей. Птицу-мать это сильно тревожило. Она летала над гнездом, подталкивала птенца крыльями, понуждая его взлететь. В конце концов она перестала его кормить. Она приносила в своем клювике насекомое, садилась подальше от него и чирикала. У людей, моя дорогая, происходит то же самое. Есть дети, которые не желают взрослеть, чтобы не столкнуться с проблемами взрослой жизни. И это вовсе не из-за упущения в их воспитании. Просто они такими родились. Это их натура. – Лаура Витстейбл немного помолчала, а потом продолжила: – Есть люди, которые желают владеть, а есть и такие, кто хочет, чтобы ими владели. Что это, результат позднего взросления или недостаток воспитания? Ответить на этот вопрос никто не может: человеческая личность слишком мало изучена.

– Значит, ты не считаешь меня собственницей? – теряя интерес к общим рассуждениям о проблеме детей и родителей, спросила Энн.

– Я считаю, что у тебя с дочерью сложились вполне нормальные взаимоотношения. Скажу прямо: вы очень любите друг друга, что вполне естественно. Но у Сары еще детские взгляды на жизнь.

– Но я всегда полагала, что она для своего возраста слишком взрослая.

– Я бы этого не сказала. У нее рассуждения девушки моложе девятнадцати лет. И это меня в ней несколько удивляет.

– Но у нее уже свои, установившиеся взгляды. Да и держится она вполне уверенно. Очень энергичная и всегда полна всяких идей.

– Чужих идей, – уточнила Лаура Витстейбл. – Пройдет еще много времени, прежде чем у нее появятся свои собственные. А современная молодежь уж слишком энергичная. Именно поэтому она и нуждается в поддержке взрослых. Мы живем в таком мире, где все нестабильно, и молодые это остро чувствуют. Неуверенность в завтрашнем дне, нестабильность жизни, распавшиеся семьи, отсутствие у людей моральных принципов. А молодому растению, чтобы оно не сломалось, необходима хорошая и надежная опора.

Госпожа Лаура неожиданно улыбнулась.

– Как, впрочем, и всем пожилым женщинам, – добавила она и допила молоко. – Как ты думаешь, почему я это пью?

– Потому что оно полезно для здоровья?

– Ха! Да нет. Просто я люблю молоко. И это с тех пор, как меня на летние каникулы отправили в деревню. Но есть еще и другая причина: я очень люблю порисоваться. Да мы все это любим, но я особенно. Слава богу, что я это хоть понимаю. А вот другие – нет. Ну а теперь о тебе, Энн. С тобой все в порядке. Просто для тебя наступил новый этап жизни. Так сказать, подули новые ветра. Только и всего.

– Лаура, что ты имеешь в виду? Уж не… – Энн прервалась на полуслове.

– Я имею в виду не физиологический этап, а интеллектуальный. Женщинам повезло, хотя девяносто девять процентов из них этого не осознают. Скажи, в каком возрасте святая Тереза приступила к реформированию монастырской жизни? В пятьдесят лет. Могу привести тебе еще несколько примеров. Понимаешь, женщина от двадцати до сорока лет сильно загружена. Ее главная забота – дети, муж, любовник. Второй период расцвета ее умственных способностей и духа наступает, когда она достигает среднего возраста. С годами женщина проявляет больший интерес к тому, что лично с ней не связано. Интересы же мужчины, наоборот, становятся все уже. Обычно мужчина в шестьдесят лет только повторяет себя, словно заезженная граммофонная пластинка. А вот женщина в шестьдесят становится очень интересной личностью.

Энн вспомнила о Джеймсе Гранте и невольно улыбнулась.

– Женщина с годами тянется к чему-то для себя новому, – продолжила Лаура Витстейбл. – Или же начинает совершать необдуманные поступки. Иногда она становится сексуально озабоченной. И тем не менее для нее этот возраст – время потрясающих возможностей.

– Лаура, ты великая утешительница! – воскликнула Энн. – Так ты полагаешь, что мне следует чем-то заняться? Каким-нибудь общественно полезным делом?

– Здесь все зависит от того, насколько ты любишь людей, – суровым голосом произнесла госпожа Витстейбл. – Без огня в душе заниматься этим не стоит. Никогда не надо делать того, чего не хочется. В противном случае добрые поступки могут привести к неожиданным результатам. Если тебе нравится заботиться о больных, беспомощных старушках или работать с трудными подростками, то непременно займись этим. Многие от такой работы получают истинное удовольствие. Но, Энн, не надо заставлять себя делать то, что тебе не по душе. Запомни: что посеешь, то и пожнешь. Свой материнский долг ты уже исполнила. Я не думаю, что ты сможешь стать реформатором, заняться искусством или работать в сфере социального обеспечения. Ты, Энн, обычный человек, но очень хороший. Подожди немного. Все спокойно обдумай и только потом реши, на что направить свои усилия. Ты должна наполнить свою жизнь чем-то по-настоящему интересным.

Лаура замолчала, а потом после некоторого колебания спросила:

– Скажи, у тебя были любовные романы?

– Нет, – покраснев, ответила Энн. – А ты считаешь… Ты считаешь, что мне следовало бы завести любовника?

Госпожа Витстейбл так громко фыркнула, что задрожали стоявшие на столике стаканы.

– Ох уж эти современные моральные принципы! – воскликнула она. – В эпоху королевы Виктории мы о сексе и думать-то боялись. Даже ножки мебели и те прикрывали! Сначала о сексе умалчивали, притворялись, что его просто не существует. Это конечно же очень плохо. Но теперь нас бросило в другую крайность. Мы стали смотреть на секс как на средство от многих болезней. Как на лекарства, содержащие серу, или как на пенициллин. Ко мне часто приходят молодые женщины и спрашивают: «Может быть, мне лучше завести любовника? Как вы думаете, может быть, мне следует родить?» Я считаю, что спать с мужчиной, не получая от этого удовольствия, – это ненужная жертва. Энн, ты женщина не пылкая, хотя ты и способна на большую любовь. Однако любовь включает в себя секс, а это в отношении с мужчинами для тебя не самое главное. Если хочешь, чтобы я предсказала твое будущее, то слушай: пройдет некоторое время, и ты снова выйдешь замуж.

– О нет! Не думаю, что я когда-либо на это решусь.

– Тогда скажи, зачем ты купила букет фиалок и одну из них приколола к своему пальто? Ты, правда, и раньше покупала цветы, но только для того, чтобы украсить ими свою квартиру. Но я не помню, чтобы ты прикалывала их к своей одежде. Эти купленные тобой фиалки – своеобразный символ. Ты купила их потому, что где-то в глубине души ощутила приближение весны.

– Хочешь сказать, что у меня наступает вторая молодость? – упавшим голосом произнесла Энн Прентис.

– Да, можно назвать твое теперешнее состояние и так.

– Лаура, это все, конечно, неплохо, но я купила эти фиалки только потому, что женщина, продававшая их, выглядела такой одинокой и очень несчастной.

– Это тебе только так показалось. На самом деле причина покупки букетика цветов была совершенно иной. Не бойся взглянуть правде в глаза и научись понимать себя. Самое главное в жизни – уметь разобраться в себе. Боже, уже третий час! Я должна лететь. Что ты делаешь сегодня вечером?

– Иду на ужин с Джеймсом Грантом.

– Полковником Грантом? Ах да. Симпатичный мужчина.

Глаза Лауры Витстейбл лукаво заблестели.

– Энн, он уже давно за тобой ухаживает, – заметила она.

Энн Прентис рассмеялась. Лицо ее залило краской.

– О нет, – возразила она. – Наши встречи – не более чем привычка.

– Но он несколько раз делал тебе предложение. Разве не так?

– Да, это так. Лаура, но это же полный абсурд. Ты что, считаешь, что я должна была согласиться стать его женой? Если мы оба одиноки…

– Когда стоит вопрос о браке, то никаких «должен» или «должна» быть не может, Энн! Плохой спутник жизни – это хуже, чем никакой. Бедняжка полковник Грант. Но я его совсем не жалею. Мужчине, постоянно предлагающему женщине руку и сердце и не способному добиться своего, втайне нравится, что ему отвечают отказом. Нет, ему все же больше подходит командовать отрядом легкой кавалерии, чем быть мужем! Как же мы в нашей стране любим делать ошибки и терпеть поражения! А вот своих побед мы, похоже, стали стыдиться!

Глава 2

1

Вернувшуюся домой Энн служанка Эдит встретила довольно холодно.

– На обед я подам вам отличную камбалу, – появившись в дверях кухни, сказала она. – И заварной карамельный крем.

– Извини, но я уже пообедала с госпожой Лаурой. Я же звонила тебе и предупредила, что дома обедать не буду.

– Но рыбу я еще не пожарила, – сурово произнесла Эдит.

Она была высокой худощавой женщиной с выправкой гренадера и вечно поджатыми губами, что придавало ей недовольный вид.

– Обедать вне дома – не в ваших привычках, – ворчала прислуга. – Хотя чему тут удивляться, ведь Сара же уехала. После ее отъезда я нашла перчатки, которые она искала. Они валялись за софой. Но было уже поздно.

– Жаль, что ей пришлось уехать без них, – взяв в руки оставленные дочерью перчатки, сказала Энн. – Как бы то ни было, но она все же уехала.

– И надо думать, очень довольная, – заметила Эдит.

– Да. Сара и ее попутчики были очень веселы.

– Только бы она не вернулась обратно на костылях.

– О, Эдит, не говори такого!

– Там, в Швейцарии, опасно. Сломаешь себе руку или ногу, а они не так срастутся. Чего доброго, начнется гангрена, а там и смерть. Когда мясо гниет, оно жутко воняет.

– Ну, будем надеяться, что с Сарой такого не случится, – спокойно ответила Энн, уже привыкшая к мрачным предсказаниям своей служанки, делавшей их с большим удовольствием.

– Без мисс Сары дом выглядит совсем по-другому, – сказала Эдит. – Теперь в нем станет так тихо.

– За то время, пока ее не будет с нами, ты хоть немного отдохнешь.

– Я немного отдохну? – возмутилась Эдит. – А что я буду делать? Сидеть сложа руки? Как говаривала моя мать, лучше износиться, чем заржаветь. Вот этому принципу я всегда стараюсь следовать. Нет, пока Сара в отъезде, пока она со своими друзьями не будет то и дело сновать в дом – из дому, я лучше займусь капитальной уборкой. Ваша квартира давно нуждается в хорошей уборке.

– Эдит, но мне кажется, у нас чисто.

– Это вы так считаете. Но я-то лучше вас знаю. Прежде всего надо снять все шторы и хорошенько их вытрясти. Люстры надо помыть… Боже, да тут столько всего, что нужно сделать!

Глаза Эдит заблестели в предвкушении генеральной уборки.

– Тогда найди себе помощницу, – предложила Энн.

– Мне помощницу? Ну уж нет. Я люблю, чтобы все было сделано аккуратно. А кому из женщин сейчас можно доверить убрать квартиру? У вас столько красивых дорогих вещей, а с ними надо обращаться осторожно. Вот я и разрываюсь между уборкой и стряпней.

– Ну, Эдит, готовишь ты превосходно. Ты и сама это знаешь.

На мгновение недовольная гримаса на лице служанки сменилась удовлетворенной улыбкой.

– А-а, готовка… – небрежно бросила Эдит. – Да это для меня пустяки. С таким стажем, как у меня, можно было бы готовить и получше.

Направляясь на кухню, она обернулась и спросила:

– В котором часу будете пить чай?

– О, только не сейчас, – ответила Энн. – Где-то в половине пятого.

– На вашем месте я бы сейчас легла и немного вздремнула. А то у вас такой усталый вид. Раз уж есть такая возможность, почему бы вам перед походом в ресторан не отдохнуть.

Энн рассмеялась. Она прошла в гостиную и позволила Эдит уложить себя на софу.

– Эдит, ты ухаживаешь за мной, как за маленькой девочкой, – сказала она.

– Когда я впервые пришла в ваш дом, вы были еще ребенком. С той поры вы для меня почти не изменились. Да, звонил полковник Грант. Напомнил, что вы встречаетесь в ресторане «Могадор» в восемь часов. Я сказала, что вы все знаете. Боже, какие же эти мужчины суетливые. А военные – особенно.

– Как это мило с его стороны пригласить меня на ужин. Он понял, что мне станет совсем одиноко, и решил меня развлечь.

– Я ничего не имею против полковника. Он хоть и очень беспокойный, но истинный джентльмен, – сурово произнесла Эдит и, немного помолчав, добавила: – Хорошо, что это полковник Грант, а не кто-то похуже.

– Что ты сказала?

Эдит немигающими глазами уставилась на хозяйку.

– Я сказала, что вокруг вас вьются ухажеры, которые полковнику и в подметки не годятся. Надеюсь, что после отъезда Сары мы будем реже видеть этого мистера Джерри.

– А что, Эдит, он тебе не нравится?

– И нравится, и не нравится. Не знаю, поняли ли вы меня. Да, у него хорошие манеры. Этого отрицать нельзя, но он – человек ненадежный. Моя сестра Марлин вышла за такого замуж. И что? Ее муж по полгода нигде не работает и уверяет, что это не его вина.

Эдит вышла из гостиной, а Энн откинула голову на подушку и закрыла глаза.

С улицы доносился приглушенный шум машин, похожий на приятное жужжание пчел. На столике рядом с софой в вазе стояли желтые нарциссы, источавшие нежный сладковатый запах.

Теперь Энн успокоилась, она ощущала почти блаженство. Только сейчас она поняла, как приятно хотя бы на время остаться наедине с собой. А ведь сегодня утром, проводив дочь, Энн почувствовала себя жутко одинокой.

«Интересно, кого еще пригласил на ужин Джеймс Грант?» – подумала она.

2

«Могадор» был небольшим, довольно старомодным рестораном с хорошей кухней. В нем всегда царила спокойная, непринужденная атмосфера.

Из числа гостей, приглашенных полковником, Энн приехала первой. Когда она вошла в ресторан, Джеймс Грант стоял у барной стойки в вестибюле и озабоченно поглядывал на часы.

– Дорогая Энн, – увидев миссис Прентис, произнес полковник и направился ей навстречу.

Подойдя к ней, он восхищенными глазами окинул ее черное вечернее платье и тонкую нитку жемчуга на шее.

– Редко, когда красивая женщина бывает такой пунктуальной, – заметил полковник.

– Я опоздала почти на три минуты, – улыбаясь, ответила Энн.

Джеймс Грант был высоким мужчиной с военной выправкой, густыми седыми волосами и упрямым подбородком.

– Но почему же остальные задерживаются? – снова взглянув на свои наручные часы, недовольно произнес полковник. – Наш столик будет накрыт к четверти девятого, а для начала я заказал что-нибудь выпить. Для тебя конечно же шерри. Всем коктейлям ты предпочитаешь именно его. Не так ли?

– Да, мне, пожалуйста, шерри. А кто еще приглашен?

– Массингемы. Ты их знаешь?

– Да, конечно.

– И Дженифер Грехэм. Это моя двоюродная сестра. Не знаю, виделись ли вы…

– Да. Однажды. Тогда она, кажется, была с подругой.

– И еще один мужчина, которого зовут Ричард Колдфилд. Не видел его много лет, а вот вчера неожиданно встретил. Большую часть своей жизни он провел в Бирме. Теперь вернулся на родину и чувствует себя немного потерянным.

– Да, это бывает.

– Отличный человек, но с печальной историей. Его жена скончалась при первых же родах. Ричард очень любил ее, тяжело переживал потерю и, в конце концов, покинул страну. Вот так он и оказался в Бирме.

– А ребенок?

– Он тоже умер.

– Какая трагедия!

– А вот и Массингемы приехали.

Миссис Массингем, которую Сара называла не иначе как «мадам Сагиб»^[2], появилась в холле ресторана с улыбкой во все свои тридцать два зуба. Это была сухощавая женщина с белой кожей, иссушенной под жарким индийским солнцем. Ее муж, коротконогий толстячок, имел необычный для мужчины тонкий голос.

– Как я рада вас видеть, – здороваясь с Энн за руку, произнесла миссис Массингем. – Наконец-то представился случай нарядно одеться. Уж и не помню, когда я последний раз надевала вечернее платье. У меня такое ощущение, что я все свое время провожу возле мойки! Нет, жизнь в этой стране для нас совсем неинтересна. Мы уже подумываем, а не перебраться ли нам в Кению.

– Довольно многие из наших знакомых хотят куда-нибудь уехать, – заметил ее супруг. – Жить здесь стало невыносимо, правительство бездействует…

– А вот и Дженифер, – произнес полковник Грант. – И Колдфилд.

Дженифер Грехэм была высокой тридцатипятилетней женщиной, с лицом, похожим на лошадиную морду. Да и смех ее напоминал лошадиное ржание. Ричард Колдфилд оказался мужчиной средних лет с очень загоревшим лицом.

Он сел рядом с Энн, и та первой завела с ним разговор. Давно ли он вернулся? Какой ему показалась Англия?

К изменениям, произошедшим в стране, ему предстоит еще привыкнуть, ответил ей мистер Колдфилд. Слишком многое отличается от того, что он видел здесь до войны. Сейчас он ищет работу, но для мужчины его возраста найти ее не так уж и легко.

– Вы правы, – согласилась с ним Энн. – В Англии все стало совсем по-другому.

– А потом, мне как-никак уже скоро пятьдесят, – по-детски обезоруживающе улыбнувшись, заметил он. – Я скопил кое-какой капитал и теперь намереваюсь приобрести в сельской местности небольшой участок земли. Надеюсь заняться выращиванием фруктов. Или разведением цыплят.

– О, только не цыплят! – воскликнула Энн. – Кое-кто из моих друзей уже пытался заняться их разведением, но все они потерпели неудачу. Знаете, цыплята такие слабые существа. Они часто подхватывают болезни и гибнут.

– Да, возможно, что будет лучше, если я займусь выращиванием фруктов. Больших денег я при этом не заработаю, но удовольствие от садоводства получу огромное. – Колдфилд глубоко вздохнул. – Но здесь, в Англии, все стало так сложно, – продолжил он. – Вот если бы правительство сменилось…

Энн молча с ним согласилась, хотя и неохотно: многие сейчас видели панацею от всех бед в смене правительства.

– Да, трудно выбрать себе подходящее занятие, – заметила она. – Столько сложностей…

– А я совсем не боюсь трудностей. Если человек верит в себя и делает правильный выбор, то все проблемы отпадают сами собой.

Энн с сомнением посмотрела на Колдфилда. Не слишком ли он самоуверен?

– А я все-таки в этом сомневаюсь, – сказала она. ...