Пограничные полномочия

Часть 1

28 августа 2096 года

В верхней секции условного шкафа тоже ничего нет.

Куда я его засунул?.. Белые стены, белый пол, белый потолок. Настроить по-другому несколько лет лень. Шкаф, стол, кровать – минимализм. Умудрился потерять здесь блокнот. На Земле и не подозревают, что тест на когнитивные способности я уже вряд ли пройду с прежним результатом… А! Он в промежуточном отсеке! Я же там… хех… горы рисовал, разглядывая через иллюминатор. То есть делал то, чего не умею никаким из возможных хоть обычных, хоть высокотехнологичных способов. А значит, блокнот подходит. Антикварная вещь – Алекс Тихорецкий подарил… И у меня есть ещё целых два года, чтобы придумать, как ему за это получше отомстить.

В «коридорчике» базы снова вглядываюсь в контуры пейзажа за окном. Если закрыть один глаз, местное небо окончательно теряет объём и кажется промежуточным наброском на плохо прокрашенном тёмном фоне. Если открыть оба – разительно реальнее не становится. Я настолько далеко от дома, что не получается ни как следует растеряться, ни осмыслить степень полученной свободы, ни уложить этот ставший непомерно значимым кусок пространства в голове.

Шесть лет – именно столько, по расчётам специалистов, можно проторчать в небесах в двадцати световых годах от жизни без последствий для психического здоровья. То есть… без необратимых последствий. В общем, это вам не с Марса астероиды расстреливать…

Отпуск на Землю не положен. «Возвращение к службе на погранкольце после короткого перерыва грозит критическим выгоранием». Информация в открытом доступе. Мог бы и насторожиться, подписывая контракт… Но в длительной изоляции виделись только плюсы, не война же… А на деле… И зачем меня сюда понесло?! Ну… за это хорошо платят. И… всегда старался скрыться от людей, остановиться и подумать. Задержаться, затормозить, раздвинуть тесные стенки секунды и как будто что-то вытянуть изнутри. В обычном мире время течёт быстрее. А здесь… Но уже через четыре месяца мне хотелось сбежать. К чёрту тренировки – подготовить к такому нельзя. Держало единственное, что всегда может заставить геройствовать, – нежелание оказаться слабым в собственных глазах.

Межнякова хватило на две трети срока – открылась язва желудка. Идиопатическая… Вроде и пустяковый диагноз, даже здесь. Можем синтезировать любые медикаменты. И на базе есть робот-хирург. Но хрен. Не спасало. Понять бы, какой закон природы срабатывает каждый раз, когда приходит маловероятный головняк и катит за собой целый ком обстоятельств ещё похлеще. Командование решило отправить больного обратно, а меня – на два месяца оставить одного, ждать итогов подготовки следующего новобранца. Потому что – я даже не удивился – в текущем резерве не было никого: запасных пришлось в полном составе перебросить на Бурую после июльского ЧП…

По-человечески не попрощались с Серёгой, так мы были раздражены. Не знаю, ради чего он вообще здесь был: с его-то выслугой мог бы безбедно жить в своей Москве… Да не мог он – как и я, искал возможности смыться от бегущего времени, всегда стремился действовать на месте и сам – и представлять себя причиной. А как только исчез из виду, уносимый высланным с Земли кораблём, я окончательно вышел из себя. Но меня никто в тот момент не видел, потому выходил из себя я про себя…

Почему всегда так? Стоит только начать выбирать пути потяжелее, и судьба подкидывает тебе ещё и бонусных проблем. Смеюсь сам над собой: от кого ожидал награды?

Точнее – пытаюсь не рассмеяться. Кажется, я делаю это бо́льшую часть жизни – пытаюсь не рассмеяться. Даже непонятно зачем. Ведь очень похоже на то, что если выключить серьёзность, картонный антураж рассыплется и можно будет увидеть смысл – на самом деле. На самом деле, конечно, нет…

Но Ритка бы сказала, я сейчас просто рисуюсь. Улыбаюсь, представив её комично разгневанное лицо. А вот и напрасно: здесь ведь больше никого нет – как в таком случае рисоваться?!

Надо наконец отправить ей обещанные голограммы местного мини-вулкана… И карикатуру на Тихорецкого, которой я по-настоящему горжусь!

29 августа 2096 года

Я по-настоящему горжусь теперь ещё и тем, что мне всё-таки удалось сфотографировать огнедышащую сопку – причём именно сфотографировать: сделать двумерный кадр, передающий разъярённую гору точно такой, какой она выглядит в моих глазах.

Поднимаюсь с покрытого жёсткой растительностью пятачка – и почти падаю, для равновесия вогнав в тонкую почву кулак. Не замечал в поиске удачной точки съёмки: ноги затекли так, что в первую секунду кажется, дальше я не смогу сделать ни шагу.

Это всегда только кажется. Особенно если тебе некуда деваться…

Сегодня тридцать девятый день моего вынужденного одиночества. Начинаю воображать, как разговариваю с Межняковым, сочиняя ответы в его духе, а что ещё хуже – радуясь репликам, предельно похожим на манеру этого разгильдяя выражаться. Добравшись до «Подумаешь, всего четыре промаха», «Успеем, куда торопиться?» и «Починим внешнее освещение завтра. Не хочешь поиграть в бадминтон?», изгоняю поселившегося у меня в голове мини-Межнякова и одобряю текущее положение дел.

На обратном пути держусь низко над поверхностью планеты, поминутно лихо уклоняясь от вырастающих прямо по курсу остроконечных пиков, с ехидным наслаждением представляя, что сказали бы на Земле о таком уровне риска при управлении летательным аппаратом. Риска не для меня: автоматика успеет так или иначе вывести пилота из-под удара. Риска для зверски дорогой штуковины под названием «Гермес-816-2». На самом деле и для неё никакого риска нет: для сведения его к нулю предназначен мой мозг. Но в мозги у нас на Земле принято верить гораздо меньше, чем в автоматику…

Сигнал тревоги – хорошо хоть учебной – застигает меня в десяти минутах лёта от базы. Набираю высоту и не снижая скорости вступаю в диалог с генерируемым программой неопознанным кораблём. На этот раз всё просто: виртуальный звездолёт никак не реагирует на запросы – и я даю команду уничтожить его.

А потом, отгоняя мучительную усталость, ускоряюсь до предела. Через несколько минут бессильно вваливаюсь «домой».

Всего один шаг в главный отсек – и подступает. Будто извне, будто кто-то со стороны указывает на до сих пор ускользавший от понимания, но убийственно непреложный факт…

Сползая на пол по ближайшей стене, не испытываю ничего, кроме глубокой ясности: всё, что меня окружает, не может быть реальным. Не только здесь, но даже если бы я был на Земле. Всё это – люди, действия, здания, аппараты, физические законы, звёзды, Вселенная и гравитация – попросту смехотворно. Ничего нет.

Осмысление несуразного обстоятельства засасывает куда-то за пределы причинно-следственных связей. Судорожно стараюсь нащупать берега. Ничего нет… Что-то же должно быть! Я? Глупо. Меня уж точно нет. Оглядываюсь на Вселенную – точнее, пытаюсь ухватить понятие Вселенной… Но двигаться в таком направлении не стоило совсем. Потому как Вселенной не существует определённо. Как можно было не видеть раньше? Прошибает холодный пот. Снова кидаюсь к идее себя – может быть, эта мысль не так уж и нелепа? Что происходит?!

Я ведь знаю что. Опять.

Приступ дереализации.

Словесная форма даёт облегчение. С напрягом нащупываю пол и допускаю его осязаемость. Как минимум. Резко поднимаюсь, непостижимым сверхконтролем заставляю себя упаковаться в кресло и выхожу на связь с Землёй. А точнее, с Риткой.

«Лови вулкан».

«Отличная фотка, Ваня! У нас сегодня сумасшедший дом какой-то был, я только прибежала домой и упала! Нет сил пошевелиться! Но! Вылечили Серёжку! Я сама пересмотрела файлы – нет у него больше никакой язвы! И ничего особенного не делали, само прошло! Наверное, ему очень хотелось вернуться домой! Но, конечно, пока на базу его не отпустят… А может, и никогда! Надеюсь, с тобой хотя бы всё в порядке. Джек разгрыз сумку-шарф, которую Тарасова подарила. Хи-хи! Как всегда, молодец!»

«Скучает один».

«А ты? Конечно, не скажешь ничего, но, по-моему, ты настоящий герой! Я бы так ни за что не смогла! Снится постоянно, как прилетаю тебя навестить! Нас там преследуют всякие чудовища. И тулисианский суслик, хорошенький такой! А ещё будто я могу подняться к тебе по лестнице, прямо отсюда, но у неё всегда не хватает нескольких ступенек – и я проваливаюсь в открытый космос! Кстати, „Звёздный след“ запатентовал новую модель скафандра… Выглядит так, как будто никакого скафандра вообще нет. Представляешь, ты в открытом космосе как будто без скафандра! В общем, держись там! Помни, мы с тобой – и я, и Алекс. Он же вообще слова из себя не выдавит!!»

«Посмотри, я на него шарж нарисовал».

«Ваня, ну просто нечто!! Даже не могу решить, показывать ему или нет».

«Сам покажу, ладно? И я не собираюсь останавливаться!»

«Всё рассматриваю вулкан, какая мрачная планета! Как ты там уже пятый год выдерживаешь?»

«Прости, отключусь пока. Компьютер не даст мне сегодня расслабиться».

Я не лгу: прервать целебную болтовню заставляет учебный сигнал тревоги – корабль в подконтрольной зоне.

17 сентября 2096 года

Сигнал тревоги: корабль в подконтрольной зоне. Бегу в главный отсек, по дороге принимая сообщение – текст на межпланетном символьном языке («морская азбука», как мы с ребятами его прозвали): «Разрешите посадку. Техническая неисправность». Падаю в кресло съёжившись. Слишком прохладной на ощупь стала его поверхность: перестарался со снижением температуры в помещении. Не имеет значения – сейчас станет жарко: тревога не учебная – придётся по-настоящему поработать.

Заявляю стандартное: «Сообщите ваш идентификатор и траекторию. Дезактивируйте бортовое оружие и передайте доступ к управлению моему компьютеру», – и запускаю сканирование звездолёта непрошенных гостей.

Посудина в стиле глубокого ретро… К счастью, насколько мне известно, производства дружественной цивилизации. Но если внутри такой же прошлый век, как и снаружи, то хрен его знает, где этому музейному экспонату подмахнули техосмотр. Потому бессмысленно предполагать, кто может оказаться внутри.

После тысяч часов тренировок и четырёх лет дежурства по выныривающим из ближайшей червоточины тарелочкам я отреагирую на любую подобную ситуацию даже во сне:

«Сложность посадки класс B: чрезвычайно гористая местность. Отключите автопилот. Бездействуйте. Я посажу корабль».

Хорошо хоть, по данным моего компьютера, технических препятствий для манёвра нет. Что у него за неисправность там? Отвлекаюсь на отчёты о состоянии звездолёта и просчитываюсь с оптимальной траекторией. Проклятая страсть делать всё вручную… Двадцать метров от обрыва на краю дико глубокой расщелины, которую мы с Серёгой окрестили Марианской впадиной. Ладно, хотя бы не на скалы.

«Покажете пляж, капитан?» – вроде бы острит непредвиденный визитёр. Да чтоб его… Нелепый юмор на символьной азбуке. Думал, только из меня это вечно прёт… Как бы то ни было, многообещающее начало…

Наконец включив трансляцию визуального образа, пришелец сопровождает адресованную мне улыбку приветственным жестом, похожим на смазанную попытку покрутить пальцем у виска. Фу-у-ух… точно, тулисианец. Самый мирный из возможных вариантов.

«Состав экипажа?» – продолжаю допрос.

«Только я».

«Оставайтесь на месте. Буду через восемнадцать минут», – грубо разворачиваю кресло и сжимаю виски: не по инструкции – оставляю базу, впустив на планету чужой корабль. Спонтанное желание живого общения перевешивает здравый смысл. Назовут потом этот синдром моим именем…

Бегом нацепляю скафандр, прыгаю в самолёт и направляю его, ладно уж, по пути с минимальным расходом энергии.

Снаружи назревает так называемый закат.

За буквы YOJH перед числовым кодом, который я никогда не запомню, в новой классификации небесных тел, зачем-то введённой на смену той, которую мы кучу лет учили в школе, а также за адского вида скалы вулканического происхождения, покрывающие большую часть поверхности, мы прозвали планету Ёжиком. Светлое время суток здесь изредка бывает, но днём в нормальном понимании его не назовёшь. А закат на Ёжике похож на лунное затмение, наблюдаемое через солнцезащитные очки. Бездарное сравнение… Так или иначе, меньше всего он похож на закат. И это катастрофически заколебало.

Приземлившись в нескольких метрах от силуэта звездолёта, врубаю налобный прожектор и замечаю устроившуюся на камне широкоплечую фигуру, повёрнутую вполоборота. Копна неестественно светлых волос инопланетянина резко очерчивается моим фонарём на фоне тёмного пейзажа, как парик допотопного актёра в выхваченном софитами нуарном антураже старинного фильма.

– Добро пожаловать, – транслирую по-тулисиански, активировав переводчик.

– Добрый вечер, – неожиданно отвечают мне голосом по-русски, на редкость варварски обращаясь со звуками.

– Д-ду… do you speak English?

Всякие межпланетные искатели приключений, бывает, более-менее владеют нашим английским, но вот попытки воспроизводить альтернативную земную речь в космосе слышу впервые.

– Как видно, русский – ваш родной язык, – всё с тем же нестерпимым акцентом заключает собеседник, развернувшись полностью и патетично указывая мне на грудь: именная надпись на скафандре выполнена в том числе и на кириллице.

– Да, но вам… будет проще общаться хотя бы по-английски? И у вас… очень плохое произношение, – признаюсь я.

– Если вы будете откликаться, это мало-помалу пройдёт. У меня… испортился принтер, а… блок межзвёздной навигации… барахлит. Если же… дрейф в открытом космосе… было бы неуютно. Всё слегка… как это… разладилось… кувырком?..

– Вышло из-под контроля.

– Вышло из-под контроля, да!

Что ж, надо проверить… Сбегав в «Гермес» и вооружившись сканером, изучаю корабль, постепенно увлекаясь: давно не встречал настолько старый и одновременно дееспособный экземпляр.

Не заметив внешних повреждений, забираюсь в рубку: здесь всё такое винтажное на вид, что, кажется, обстановка просто обязана источать запах натуральной кожи и чего-то ещё из музейного хранилища. Но снимать шлем, чтобы убедиться, я не собираюсь: и так уже превысил лимит по нарушению должностных инструкций.

Выясняется, что блок-то починить получится быстро, а вот с диагностикой и восстановлением принтера такой старой модели намечается головняк. В то же время обречь гостя на астрономические расходы – доставку запчастей в космическом пространстве в случае поломки на борту – бесчеловечно.

Пока вожусь с техникой, наблюдаю на экранах, как пришелец продолжает расхаживать в слабом свете вокруг корабля, озираясь по сторонам.

Сколько же этот антиквариат налетал? Метнув осторожный взгляд в иллюминатор – ну не видит он меня, конечно! – собираюсь вызвать отчёты об истории перемещений. При попытке аварийным доступом сбросить код стандартной тулисианской защиты – вдруг получаю решительный отказ системы. Хм… интересно. Но объяснимо. Позже разберусь.

Выползаю наружу:

– Зачем вы вообще продолжаете пользоваться такой древностью?

– Дорога как память, – с готовностью вступает в диалог, подавшись мне навстречу из уже почти кромешной тьмы.

– И… если бы не акцент… как вышло, что вы говорите по-русски?

– Я лингвист. Язык знаю, но опыта слишком мало. А вы – м… пограничник?

– Ну да, мы это так называем, – шкрябнув сканером по обшивке, захлопываю внешний люк и зависаю, изучая состояние корпуса инопланетного агрегата. Вроде разваливаться пока не собирается…

– И… и как вас обучают, ума не приложу… Наберётся уже минут пять в общей сложности, как вы стоите спиной к вооружённому пришельцу… И забрались в мой корабль в одиночку в довершение всего…

– И что, – сглотнув, не двигаюсь и ожесточённо разглядываю тёмный металл с расстояния сантиметра в три, подавляя приступ оглушительного потрясения (всё-таки занесло!), – вы тоже сидели ко мне почти спиной!

– Я вдвое сильнее, вы же знаете? Больше того: я… как это… в полном смысле слова неизвестно кто!

Автоматически хлопаю себя по бедру, проверяя наличие оружия. И, нервно скрипя зубами от собственной неосмотрительности, разворачиваюсь, ожидая чего угодно.

Но слышу только смех:

– В таком разе забудьте об остальных правилах и снимайте шлем: на этой планете можно дышать, – сам-то он безбашенно игнорирует неполезный состав местной атмосферы.

– Недолго, потом могут возникнуть проблемы. В любом случае я не буду снимать шлем, – кое-как возвращаю себе иллюзию контроля над происходящим, но мысль, что произошло именно то, о чём предупреждали психологи в штабе, не оставляет: изоляция даёт о себе знать. А ведь в учебных тестах у меня были прекрасные результаты…

Хочется добавить: «И отдайте мне ваш бластер», – но меня одолевает очередная глупость (азарт? слабость?) – и я произношу только:

– Пора лететь на базу. Трудно представить, что это возможно, но через полчаса здесь станет ещё темнее.

Заняв кресло в моём космолёте, пришелец сам отстёгивает кобуру и с глухим стуком бросает её на переднюю панель, объясняя:

– Компьютер на вашей базе… едва ли в такой же мере легковерен.

Он не знает, что местный искусственный интеллект может, если мне понадобится, действовать как угодно. Но хотя бы по этому поводу у меня хватает ума промолчать.

***

У меня хватает ума промолчать и только дёрнуть его за локоть, не позволяя ступить дальше входного люка. Стараюсь сообразить, эффективно ли я, впопыхах активируя коды, вывел своего внезапного гостя из зоны видимости системы и как вообще разместить его здесь на какое-то время, не оповещая об этом командование. На черта именно так – тот ещё вопрос. Некоторые вещи кажутся непререкаемо правильными с самого начала. Чем они заканчиваются… тот ещё вопрос.

– Иван – значит Ваня, да? – тыча пальцем в надпись у меня на груди, вопрошает тулисианец.

– Да, но только для тех, кто способен произнести это без искажений. А… ты?

– Том.

– М-м… земное имя?

– У нас одно время была мода.

Вот же бред…

– Ладно. Скафандр – сюда. База функционирует в ритме земных суток. Если ты плохо учился в школе – они примерно на четверть короче тулисианских. Тренировочная система имеет обыкновение будить меня в пять утра по-нашему, а мне потом ещё весь день работать, поэтому твоими поломками займёмся завтра.

***

Молниеносно избавившись от скафандра, почти вбегаю в главный отсек и с налёта обрушиваюсь в кресло. Что я творю, что я в который раз творю… Корабль пришельца вне опасности, по инструкции я должен был оставить его самого на борту до устранения поломки. С вероятностью девяносто процентов технический робот справится с задачей до утра без моей помощи. В крайнем случае для таких скитальцев у нас есть специальный изолированный модуль, как минимум потому что карантин… И потому что «это военная база, а не детский сад, Кузнецов». В ушах так и гудит голос полковника Гончара.

Запихивая бластер Тома в сейф, уговариваю себя: опасность мне не грозит. Поколебавшись, бросаю туда же и свой: всё равно воспользоваться им во внутренних помещениях базы – откровенное безумие. Я не рассчитывал на такой поворот сюжета и не смогу предотвратить передачу на Землю данных о применении оружия. И даже хорошо, что не смогу.

Спокойно. Всё под контролем. Что мне может угрожать, кроме инопланетного существа, вдвое превосходящего по мышечной массе…

– Неразумно было нарушать ваши… предписания из-за меня… – вздрагиваю от его голоса, совсем иначе звучащего в стенах просторного главного отсека. Этот акцент… ёлки, от него буквально вянут уши…

– Но?.. – уточняю, автоматически растирая виски, и, резко откинувшись назад, киваю ему на кресло, запакованное в стену с момента отлёта Межнякова.

– Я же не сказал «но»… – со второго раза понимает, как выдвинуть сиденье, и неторопливо обосновывается.

Тёмно-лазурного цвета джемпер, да ещё и серьги, оплетающие мочки ушей сине-серебристыми перевитыми спиралями. Похоже на макароны, которые мой автоповар называет каватаппи. Явно он не заморачивался с подбором одежды к фиолетовым тулисианским глазам.

– С чего ты вообще взял, что я нарушаю?

– Мне доводилось бывать в похожих местах… Здесь не предлагают гостиницу для заплутавших путников. Надо думать, ты очень талантлив, если смог… взломать компьютер.

– Взломать систему изнутри невозможно.

– А ты?.. – аристократично раскладывает кисти на подлокотниках. На трёх пальцах из десяти – побрякушки вроде серебряных перстней.

– А я – по-прежнему не понимаю, почему должен отвечать на все эти вопросы. Как насчёт ужина? Вы же способны употреблять любую нашу пищу?

– Способны! – оживляется он. – В целом да! Не очень много я пробовал разного вашего. Но только не стручковую фасоль, пожалуйста!

– Стручковой фасоли не место в моём доме! – успокаиваю я: данный ингредиент удалил из списка предпочтений на вторые сутки пребывания здесь. – Ладно, мы сейчас запросим что-то, отдалённо напоминающее говяжьи котлеты с картофельным пюре… Но сначала мне придётся отклонить пару десятков блюд, которые этот тиран считает гораздо более полезными…

Он рассеянно кивает, и я вдруг вспоминаю, что так и не задал главный (по инструкции) вопрос:

– Ты вообще откуда летел?

– С Ахдира, с межпланетного фестиваля культур… Выступал там с докладом о степени родства языков сумальцев и ахдирцев…

– И какая же у них степень родства? – поморщившись, отвергаю очередное заманчивое предложение автоповара – поужинать салатом из курицы и морской капусты.

– Решительно никакой…

– Хм? – после ритуальных препирательств с устройством наконец добираюсь до заветной картошки с котлетами и требую к ней ещё и контейнер с солью на случай явной разницы наших с Томом понятий о правильном вкусе.

Компьютер без комментариев выдаёт вдобавок несколько кусков ржаного хлеба – с этой моей привычкой он, кажется, смирился. Стучу ногой по полу, заставляя обеденный столик явиться, и водружаю на него тарелки.

– Надо думать, ты можешь вообразить, какие там у них сейчас настроения… Поэтому Межпланетный союз за мир во всей Вселенной отрядил меня… Словом сказать, пришлось пофантазировать, – он некоторое время перекатывает вилку по ладони, наверное, вспоминая, как ею пользоваться.

– Ну ты даёшь, блин… Мне было бы противно заниматься такими вещами… Да пусть хоть взрывают друг друга к едрене фене…

– Они ведь… без шуток могут взорвать, и физические последствия…

Я патетично взмахиваю рукой, давая понять, что плевать хотел и на физические последствия. Ну не псевдолингвистическими теориями же заниматься теперь миллионы лет…

– Хотя бы Солнечную систему ещё пацифисты не завоевали, – улыбается он, схватив кусок хлеба и принимаясь посыпать его солью, как русский крестьянин.

Долго удерживаться от смеха мне не удаётся…

***

Защёлкиваю заглушку иллюминатора, активирую панно, изображающее земную ночь за окном, и включаю горячий душ – собираюсь проторчать под ним до спасительного тумана на уме.

В космосе пугающих вещей – выше крыши. Поэтому мы просто перестаём о них беспокоиться… Случаи исчезновения кораблей при всяких непонятных обстоятельствах – считаю, просто домыслы – и всё объяснимо… Антропоморфность жителей ближайших планет – если задуматься, это гораздо страшнее, чем если бы они были похожи на говорящих тараканов… Хотя современная эволюционная теория этого тулисианского учёного, как его там, вроде бы приводит весомый довод… Но есть ещё такая хреновина, как раса двадцать шесть – мы не только не изобрели для неё нормального названия, но и не можем ничего делать, кроме профилактической атаки при попытках контакта. Чем именно они опасны – то ли неизвестная, то ли секретная информация. На бомбардировку запросами с базы не реагируют никак, хотя – мы знаем – способны управлять кораблями других обитателей космоса – выходит, вроде как проблем с интеллектом (или там, допустим, с восприятием измерений) у них нет… Мне достаточно уже и этого, чтобы без раздумий открывать огонь.

Хорошо хоть учёные разобрались с поставкой нормальных объёмов воды на базы и даже её эффективным возобновлением до того, как я здесь оказался. В голове проясняется, когда на неё со всей силы льёт… Но кожа на подушечках пальцев уже сморщилась. Выключаю душ.

А потом всё равно ворочаюсь без сна, так что входящее сообщение даже радует. К тому же это может быть только Тихорецкий – пренебрегающий моим спокойствием и возможный в любой момент времени (на самом деле я просто не понимаю, когда он вообще спит):

«Как служба на отдалённых рубежах родины?»

«И что ты натворил на этот раз? Если уж Ритка заставила тебя написать мне…»

«Не Рита. Интуиция».

«Отшил очередного её воздыхателя?»

«А ты – уже провалил оборону?»

«Пока не знаю. Угадал: она показала тебе мои картинки!»

«?»

«Ну!!!»

«Да. Но я-то умею рисовать, не забыл? Рискнёшь продолжить?»

Шарж, который он мне тут же предъявляет, называется «Покоритель глубокого космоса»: я вишу среди раскиданных в черноте аляповатых звёзд рядом с головным сенсором оборонительной системы, к которому приделана панелька, как у аэрокара, и одной рукой пытаюсь отключить автоуправление, а другой – отстреливаюсь от инопланетянина, высовывающегося из корабля, как из старинного кабриолета. На картинке я настолько похож на себя и на идиота одновременно, что приходится признать бесспорное поражение. Но мы ещё посмотрим, кто здесь по-настоящему умеет рисовать…

Открываю видеоканал, через пару секунд Алекс – тоже.

Аккуратный бардак в его квартире, простёганный кусками лунного света, накромсанного ламелями жалюзи, и насмешливое лицо самого Тихорецкого – когда я всё это видел в последний раз?.. Но изменений, которые обязаны были произойти за четыре года, не замечаю. Возможно, он набрал несколько килограммов, если, конечно, вообще на такое способен… Кажется, если Сашка вздумает поседеть или выкинуть ещё что-то в таком духе, я запросто могу осознать далеко не сразу.

– Не надейся, не остановлюсь, – сообщаю с нажимом.

Самодовольно ухмыляется, мол, нашёл чем напугать:

– Дерзай.

– Без проблем. Как прошёл день?

– Как всегда… – опускает глаза вроде случайно, но наверняка просматривает файлы по работе (в таком ракурсе мне не видно). – Квасцов потребовал физический макет коммуникаций шестой башни. Быстрее было отвезти мой, чем выдать туда на печать. И здесь он мне только мешал.

– На самом деле им просто нечего поставить в холле, да?

– Именно… – снова поднимает взгляд, иронично не моргая. – А с утра над Лахтой не протолкнуться…

– А ты всё ещё вне системы и без автопилота, ага?

– И по половине небоскрёба придерживаю в каждой руке.

– Чтобы части не растерять, как в прошлый раз? Ха-ха! А рулил ты чем?

– Усилием воли…

Мои щёки намертво заклинивает в улыбательном положении – хоть кулаками обратно выталкивай. Алекс сначала расслабляется, наблюдая, а потом хмурится, едва уловимо прищуривается и мрачнеет:

– Тормози там, Кузнецов.

– Угу. И без тебя знаю!

– Ну-ну. Спокойной ночи?

– Спокойной ночи.

Почему-то сразу же проваливаюсь в сон, едва отключив связь, будто Тихорецкий произнёс какое-то волшебное заклинание.

И пробуждаюсь от сигнала тревоги: корабль в подконтрольной зоне. Пять часов шестнадцать минут утра. Всё как обычно, кроме того, что тревога – не учебная.

Денёк обещает быть нескучным.

15 ноября 2098 года, Земля

Денёк обещает быть нескучным.

После возвращения с Ёжика уже третью неделю валяюсь в госпитале, увешанный высокотехнологичными датчиками. Точнее, то валяюсь, то подвергаюсь испытаниям на всевозможных тренажёрах. Судя по удовлетворённо кивающим людям в медицинских комбинезонах, служба меня ещё не доконала. А значит, сегодня должны наконец выпустить на свободу.

Звуковой индикатор сканера то и дело шуршит, возвещая появление свежих данных о состоянии моего тела. А какой-то остолоп, которому дали вволю поразвлекаться с настройками интерьера палаты, нагородил здесь удушающе-лилового беспредела, даже наверху! А ведь потолок просто обязан быть белым по закону сохранения рассудка всех времён и народов.

В дверь палаты протискивается румпель полковника Гончара.

– Кузнецов! – энергично констатирует он, будто обнаружил огромный боровик в лесу, а не человека, уже семнадцатый день находящегося на одном и том же месте.

– Ну? – реагирую, не ожидая ничего хорошего.

– «Ну»?! Что «ну», едрёна вошь?! Не «ну», а «здравия желаю, товарищ полковник»! Совсем там с катушек послетали на своих Ёжиках.

Подбородок начинает коварно дрожать, и я закусываю губу в отчаянной попытке подавить приступ веселья.

Глядя на такую бурную реакцию, Гончар с готовностью распахивает сияющую улыбку, которая тут же сменяется озабоченным выражением лица:

– Почему у тебя в вербальном тесте результат на двадцать баллов выше среднего?

– Это что – преступление, Пётр Николаич?

– Преступление – не преступление, но эскулапы подозревают у тебя шизотипическое расстройство.

– Офигеть методика. А заглянуть в мои результаты до отлёта они не додумались? Там то же самое было!

– Говорят ещё, ты склонен к социальной изоляции…

– А разве не поэтому именно меня вы отправили на шесть грёбаных лет к чёрту лысому на рога?!

– И то верно! Ну ясно: им тут просто делать нечего целыми днями… Там новенькая, которая тесты расшифровывает, с архивом ещё не разобралась, наверное. Познакомить, а? Молоденькая…

– Спасибо, Пётр Николаич, но с понедельника ничего не изменилось: я всё ещё склонен к социальной изоляции!

– Ну как знаешь! – делает один широкий шаг ко мне, с размаху вцепляется в плечи и остервенело трясёт вместе с кроватью – сканер при этом начинает тревожно скрежетать на одной ноте. – Спасибо за службу, Кузнецов! Два месяца один справлялся! Первый такой случай у нас! Значит, через два года можем тебя отправить…

– Не-не…

– Ну или через шесть лет опять на Ёжик – а?

– Это – подумаю, – говорю честно.

– Молодец! – оставляет моё тело в покое. – Отпустят тебя сегодня домой, разберусь! И… – добавляет уже тише, – не базарь там о двадцать шестой расе. Взяли моду басни сочинять!

– Как будто я о ней что-то знаю…

– Просто скажи: не видел!

***

Выхожу за ворота больничного корпуса без верхней одежды, потому что недалеко, и потому что в земной ноябрь хочется сразу ухнуть с головой, – и тут же вижу эту живописную команду: Алекса в распахнутой зелёной куртке, подпирающего плечом припаркованный у ограды сквера жёлтый аэрокар такси, Джека на красном поводке, переминающегося с лапы на лапу, и Ритку в фиолетовом комбинезоне, в чём-то убеждающую обоих, судя по головомойной жестикуляции.

Завидев меня, Джек начинает заливисто лаять и вырываться от Алекса, а Ритка бегом стартует навстречу. В ноябрьском Петербурге откуда-то взялось солнце и с непривычки слепит, хотя медики долго как-то там колдовали, чтобы адаптация проходила без подобных эффектов.

Ускоряюсь и в точке пересечения наших траекторий, бросив сумку в сторону, подхватываю Ритку под мышки и отрываю от земли.

– Ваня! Я… Мы… И… Я сильно изменилась?! – выпаливает она скороговоркой, краснея в ответ на вызванную потоком усмешку.

Что за вопрос! С ней, как и с Алексом, – я всё равно не замечу.

– По-моему, вообще нет… Только волосы… они стали ещё длиннее?

– Да! А ты… как это вообще?.. Шесть лет!

– В мозгах не укладывается, если честно…

Алекс позволяет визжащему Джеку вырваться и галопом прискакать к нам, а сам перемещается лениво, не расставаясь с фирменным снисходительным выражением лица, фирменной снисходительной походкой и фирменной снисходительной аурой, распространяющейся вокруг метров на двести.

– Неужели меня помнит? Он же был совсем щенком! – опускаю Ритку на землю и ловлю корги прямо в прыжке – в попытке заскочить на руки без разгона.

Он тёплый и пахнет в точности как обычная собака, а ещё, прищурившись, прицеливается и ловко облепляет языком кончик моего носа. От натиска почти забытых земных ощущений рассудок плывёт и кренится… Я так и стою, прижимая к себе притихшего Джека и уставившись в поверхность планеты под ногами…

– Явление Сияющего Офицера, версия сто двадцать пятая, всё ещё не исправленная, – начинает разминаться Алекс. – Прекрати играть бицепсами, китель лопнет.

– Если что-либо окажется способно порвать эту ткань… в общем, тут недалеко будет до краха всей нашей обороны. Ресторан под небесами пока ещё не обрушился? – парирую я, наконец отмерев.

– Нет, и я построил второй, поинтереснее. Проверим на прочность?

Отпускаю Джека, удерживая поводок, – он резво тянет к аэрокару. С трудом преодолеваю сопротивление, чтобы наклониться и подхватить сумку.

***

– Ну, – начинаю, неуверенно озираясь (в интерьере стандартного такси вроде бы ничего не изменилось). – Насколько ещё застроились в залив? Полетаем посмотрим со стороны воды?

– В ручном теперь только экстренное торможение. Остальное – для вояк и медиков, – Тихорецкий с укоризной переводит взгляд с меня на Ритку. – А человек, построивший половину города, не имеет права вырваться из сети стандартных маршрутов…

– Надо строить так, чтобы не хотелось вырываться, – злорадствую я, оттянув заглушку аварийного бокса и запуская идентификацию по сетчатке: несмотря на то что вероятность этого ничтожна, если система с первого раза не узнает меня в лицо, проблем не оберёшься. – И вообще, у тебя есть личные средства передвижения!

– Поздравляю, товарищ майор, – хмыкает Алекс, заметив мелькнувшее в воздухе приветствие. – Погоны забыл напечатать?

– Не стал поставлять тебе лишних поводов упражняться в остроумии…

Убедившись, что дал ему доступ к управлению каром, цепляюсь за потолочные упоры и перебираюсь на заднее сиденье к Ритке. На этот манёвр развалившийся там Джек реагирует бурной радостью, а моё тело – туманом в черепной коробке: проклятая адаптация.

Чуть не забыл: оставшиеся восемь карикатур на Алекса. Специально отложил для встречи. Достаю почти не потрёпанный блокнот – берёг! – и, наклонившись за спинку переднего кресла, перелистываю подряд, постепенно заставляя Риту переходить от сдержанного хихиканья к истеричному смеху. И сопутствующее этому прогрессу выражение затылка Тихорецкого – о… именно то, о чём я мечтал парочку последних лет… А нечего было делать подарки с намёками! Посмотрим, кто ещё здесь криворукий.

Даже частично переместившийся ко мне на колени Джек лыбится во всю свою валлийскую морду.

Не даёт покоя только… запах ландышей, пробирающий до самых пяток. Постоянно забываю спросить: она, что ли, не планирует менять духи вообще никогда?

Кажется, всё… Столько земного за раз я не переварю. И зачем только именно на ароматической составляющей сейчас сосредоточился…

– Вань, ты чего?! – Ритка придвигается ближе, только усиливая концентрацию майского леса у меня внутри.

Перед левым глазом неторопливо проплывает зигзагообразная светящаяся хреновина.

Как ответить-то теперь? Кроме «просто сейчас потеряю сознание, ничего страшного»? Я не на Ёжике, она же рядом. А что ещё хуже, меня видит Алекс, моментально переключившийся на трансляцию происходящего в салоне.

И наносит ответный удар:

– Окей. Променад и пиршество отменяются. Космический герой скоро в обморок кувырнётся.

Раздражение немного приводит меня в чувство:

– Тихорецкий, я тебя сейчас тресну! Это запрещённый приём! Я же не сказал ей, когда у тебя кровь носом пошла!

– И когда это у него пошла кровь?! – Рита спихивает Джека и невозмутимо переводит моё кресло в режим транспортировки нездоровых пассажиров и, неприятно зацепив кожу на шее, привычным движением расстёгивает ворот. Кажется, беспомощность уже перестала помещаться у меня внутри…

– Когда Гусев предъявил чудо-проект тройной башни за полтора месяца до презентации в комитете, – неожиданно спокойно выкладывает Алекс. – Странно, что у меня из глаз тогда кровь не хлынула…

– И повредила бы твой этот… кибернетический транспортир в хрусталике.

– Молчи лучше… летим к Рите. Будешь выпендриваться – отправлю обратно в госпиталь. И на Ёжик тебя второй раз не отпустят.

***

Ничего не изменилось. Юг, третий этаж, каркас предвечернего неба – облетевшие липы, по периметру рамы – отцветающая герань. В каком-нибудь тёмном шкафу, кстати, нужно будет обустроить цветок, который я привёз с Ёжика, если его не экспроприирует Гончар. Увидел в карантине и внезапно восхитился…

Космос, вечная работа, рваный сон, выматывающее одиночество, раса двадцать шесть, еле сдерживаемые приступы – попеременно гнева и опустошения – отсюда этого всего не видно. Я как будто переключил картинку искусственного интерьера: от белых стен внутри и черноты снаружи – к стандартному земному «дома». Стало намного легче, но открытые вопросы, оставшиеся там, всё равно не выбросить изнутри…

А ещё здесь как-то по-особенному тепло – мягко, что ли, как будто я способен определять оттенки температуры окружающей среды. И звуки приглушённые: комнаты маленькие, обитая тканью мебель.

Сибарит из меня никудышный: не болото вокруг и есть куда вытянуть ноги – уже нормально. Но сюда, в средоточие уюта, прихожу целенаправленно – за тем, что органически не способен выработать внутри себя – и без чего время от времени не могу обходиться. Последний раз перерыв затянулся.

Она купила квартиру в тот год, когда сорвался мой первый полёт на Ёжик. На тренировке упал с пятиметровой высоты, получил сотрясение мозга и сломал три ребра. Вылет должен был состояться через шесть недель. Но сотрясение посчитали значительным, и Гончар постановил, что я не полечу ни через полтора месяца, ни через два, на которые можно максимально отложить старт, а только через его труп. Естественно, больше всего именно этого мне тогда и хотелось… Земля к тому моменту опостылела до крайности. Так что после беседы с полковником я трое суток не мог уснуть от ярости. И только не вполне долеченные рёбра мешали вписаться в какую-нибудь компенсирующую невезение историю…

И тогда впервые оказался здесь. И уже через час вырубился напрочь прямо на полу в гостиной, а ещё через четырнадцать – проснулся с мыслью, что поторопился порывать с этой планетой…

А сейчас меня сгребло в охапку шаровидное кресло у окна, впустившего ранненоябрьский город, и сегодня всё наоборот: всеми силами пытаюсь быть частью земной жизни, а она атакует меня сразу по всем фронтам – впечатлениями, которыми я так любил пренебрегать, одновременно нуждаясь в них…

– Ну? – спрашивает Алекс, протягивая мне стакан минералки.

– Всё в порядке.

Мы сидим ещё час или полтора в полной тишине вчетвером, если считать Джека, когда за окном становится совсем темно – а Тихорецкий говорит:

– В девять у меня пресс-конференция.

И как только кар забирает его от входного люка, мы с Ритой сразу же приступаем к тому, что доставило мне столько мучений тогда, со сломанными рёбрами: принимаемся придуриваться и хохотать. Начинаем с передразнивания Алекса, возвращаемся к моим карикатурам, создаём ещё одну – на тему пресс-конференции и многозначительного молчания. Правда, мне она кажется тупой, а не смешной, но само по себе создание тупых карикатур – весело настолько, что Джек, подзаряженный нашими эмоциями, ошалело намотав двухсотый круг по комнате, падает без сил и только стучит по полу своим удивительно длинным для корги хвостом – гулко, как деревяшкой.

Притулившийся под боком у похожего на скопление аморфных холмов дивана круглый столик сервируется пиццей. Ритка изящно утягивает кусок и проваливается в адаптирующийся к её телу матрас. Только ноги торчат – кукольный размер, в коричневых носках со спиралевидным выпуклым узором. Воспоминания прут напролом, угрожая пробить многолетнюю защиту…

– Не надо, Ваня, всё хорошо, – предостерегает она шёпотом.

Отвлекает Джек, вежливо ткнувшийся носом в ладонь. Протягиваю порцию угощения и держу, пока он не спеша откусывает половину, разжёвывает, прижав уши, а потом аккуратно забирает оставшуюся часть.

Беззаботное настроение возвращается. Слова из Ритки льются через край: ругает диван, а заодно и Тихорецкого, который что-то там в нём поднастроил – куда ж без того, – а потом хвалит меня, тут же решившего проблему полным обнулением следов воздействия Алекса на искусственный интеллект. Уверен, она могла бы и сама, – но в этой игре у нас годами всё как по нотам.

Диван мне нравится: он делает отличный массаж шеи, правда, найти ту зону, в которую для этого требуется шею поместить, – задача не для заурядного ума и терпения.

С большим трудом взнуздав и почти скрутив в бараний рог своевольную мебель, мы приступаем к десерту – находим файл с романом, который вместе писали в детстве, и задыхаемся от смеха, зачитывая фрагменты друг другу.

– «Его глаза блеснули в неоновом свете, наливаясь яростью, сочащейся сквозь жерла зрачков». Я же сказал тебе, Рита, – закашливаюсь, восстанавливая сорванный голос, – я сам напишу сцену драки! Но тебя было не переубедить!

– Но это же шедевр, Ваня, ше-девр! Какой образ! Ну, подумаешь, немножечко перебор с метафорой… Ну, энергетика есть же! Свежий ракурс, неожиданный взгляд! – уронив подбородок на плечо, она хитро жмурится.

Джек дёргает меня за локоть, вопросительно нацелившись на тарелку с последней порцией пиццы. Получив одобрительный пинок, он хватает кусок за корку и укладывает мне на грудь – предлагает поделиться.

– Вот молодец, ну спасибо, не надо, забирай всё, приятель! – упаковываю еду ему в пасть по кусочкам: не хочу сегодня смотреть на состязание робота-уборщика и дивана-самодура. – А вы, женщины, вообще не понимаете, что такое драка! Мужчины с вами драться не станут. Да вам и сбежать можно! А между собой вы не дерётесь… В общем, разница в том, что драться вы не собираетесь – вы собираетесь только полностью друг друга уничтожать, вот!

– Это точно, Вань, – соглашается она, надув щёки.

– Ну так и вот! Нечего было писать сцену драки вместо меня!

– Но это всё равно… где же было… не хуже той сцены любви, хи-хи, которую ты вставил! Где же… Вот! «Она не знала, что именно чувствует, – ясно было одно: чувствовать что-нибудь обязательно требуется». И я же тогда это всё неправильно поняла! Я была уверена, ты шутишь! А могла же научиться видеть мужчин насквозь!

– Рита! А-ха-ха! Я не могу больше! Мы идиоты!

***

Просыпаюсь в обнимку с Джеком. Диван соорудил неплохие валики для разгрузки позвоночника. Я даже выспался, хотя нет и десяти часов утра.

– Рита?

Пёс со скрипом зевает, поднимаясь с подушки – вообще-то предназначенной для меня, – на которой он расположился во всю длину.

– Доброе утро. Плохо спалось, да? Разве ты встаёшь так рано по выходным? То есть – разве ты вообще просыпаешься по выходным?! Ваня, эй! – она надела нечто розовое, струящееся и шелестящее и ходит туда-сюда по комнате, разыскивая какие-то вещи. – Ты чего такой бледный – плохо опять? Давай я сканер принесу – проверим тебя?

Придётся выложить всё начистоту.

– Слушай, – с наслаждением касаюсь ногами прохладного пола. – Кажется, у меня психосоматика какая-то… Все эти земные штуки… Запахи… Меня твои ландыши довели. А сейчас они уже воспринимаются как раньше. А теперь – халат твой. Шуршит. Шёлковый – или как называется? Выходит… может, мне надо все эти штуки по очереди увидеть… Алексу не говори!

Садится рядом и вцепляется в моё запястье, считая пульс:

– Признайся честно: взломал биочип? Вчера в такси твой вид совсем не тянул на допустимый после такой миссии, а система не отреагировала! Ты же почти потерял сознание! И Алекс сделал морду кирпичом! Заговорщики! Восемьдесят восемь!

– Это потому что ты меня испугала сейчас! Вцепилась как пиранья!

– Испугала! Ну хватит, пожалуйста! Ты десять лет тренировался по спецпрограмме!

– Ну не испугала, а может, наоборот!

Джек закидывает передние лапы мне на колени, строго всматриваясь в лицо. Рита гладит его по затылку, прикасаясь розовым рукавом:

– Прекрати валять дурака! Ну! Говори правду насчёт чипа!

– Конечно взломал. Не чип, саму программу обработки медицинских данных в штабе. Ну Рита, ну что спецпрограмма, у меня же просто тип нервной системы… зато какая скорость реакции! Но им там по барабану! И что – из-за пары несанкционированных скачков пульса меня бы не пустили на Ёжик?

– Вань, ну там же не санаторий! Я знаю, что ты здоров, но с кем угодно может… Кстати, пока Алекс не слышит… ты видел расу двадцать шесть?

– Видел… – не оправдываю ожидания полковника Гончара (я всё-таки ничего не обещал!), – и шандарахнул их как следует. Не знаю пока за что…

Склонившись вбок, Рита заторможенно проводит кукольными пальцами по своей шее. Рукав спадает до локтя, выворачиваясь наизнанку.

– Ладно… – решает, встряхнув распущенными волосами и бросаясь щекотать Джека, живо ухватив за бока, – будем тебя к жизни возвращать! Земное многообразие раздражителей… Что скажешь насчёт каркаде? – весело улыбается. – Абсолютно натуральный! Исключительно ароматный: я даже упаковку ещё не открывала.

– Да… – прислушиваюсь к ощущениям, – это как раз в нужной степени отвратительно!

– Отлично! Остаёшься пока здесь.

18 сентября 2096 года, Ёжик

– Остаёшься пока здесь, – бросаю я высунувшемуся из бывшей каюты Межнякова Тому, на ходу натягивая футболку. Визуализация пожаловавшего в гости корабля, спроецированная планшетом в пространство у меня перед носом, выглядит ни разу не привлекательно. И я не имею ни малейшего понятия, что это за модель…

– А… куда я могу?..

– Из каюты ни шагу! И заткнись.

Компьютер продолжает выдавать звенящую металлом сирену, игнорируя данные о моём пробуждении.

Отправляю запрос на инопланетный объект:

«Пограничная зона Содружества населённых планет. Сообщите ваш идентификатор и цель полёта». ...