Александр Кира САНУЗЕЛ

Перевод с английского Л. Оборина

Москва

Издательство Студии Артемия Лебедева

2019

Alexander Kira

The Bathroom

New York

The Viking Press

1976

© Alexander Kira, 1976

© Л. Оборин, перевод на рус. язык, 2016

© Студия Артемия Лебедева, оформление, 2019

* * *

Филипу и Хелен

Предисловие к новому изданию

В основе настоящего издания лежит первый вариант книги, опубликованный в 1966 году. В ней подводились итоги семилетнего исследования, проведенного в Центре изучения дома и окружающей среды Корнелльского университета. Нынешнее издание значительно переработано и дополнено материалами новых исследований, длившихся без малого десять лет. Его содержание было пересмотрено и расширено. Я добавил две большие части: в одной речь идет о проблемах, связанных с общественными туалетами, в другой — об особенностях личной гигиены пожилых людей и инвалидов. Кроме того, я подготовил совершенно новые иллюстрации — надеюсь, они понятнее, подробнее и реалистичнее тех, что были возможны десять лет назад. Добавлены также фотографии современной сантехники, поскольку промышленность в последние годы начала реагировать на требования перемен.

Второе издание, как и первое, фокусируется на анализе наших личных гигиенических нужд в нескольких аспектах. Это отношение к личной гигиене и соответствующие ему приспособления; основные физиологические потребности; типичные последовательности действий (паттерны) и разработка критериев дизайна, способного удовлетворить эти нужды. Я акцентирую внимание на том, «что» необходимо в санузле, а различные «как» (проблемы гидравлики, санитарные и строительные нормы, технологии производства) оставляю тем, кто более сведущ в этих областях.

Вероятность того, что люди поймут необходимость важных улучшений, предлагаемых ниже, зависит от того, насколько сильно их заботят проблемы гигиены и насколько они готовы требовать прогресса и платить за более рациональные, удобные и надежные решения. История не раз доказывала, что общество может получить то, чего добивается и за что готово платить. Я и раньше отмечал, что ответственность за рациональный подход к личной гигиене лежит не только на производителях сантехники, но и на архитекторах, строителях, потребителях — словом, на всех нас. Производители, очевидно, будут выпускать надежные полезные предметы, а также сообщать об их доступности потребителям, но, к сожалению, обычно эти вещи покупают как раз не они. Думаю, самое главное, чтобы настоящие покупатели, то есть архитекторы и дизайнеры, отвечающие за обустройство наших ванных, понимали, что помещения для гигиены — это важная часть дома и повседневной жизни, а не просто необходимое зло, не место, которое нужно обустроить по рецептам морально устаревшей книжки или чертежа («сколько останется площади, столько и останется, денег вкладываем по минимуму, лишь бы соответствовало стандарту»). Беда в том, что в этой сфере, как и во многих других, мы потакаем запретам и чувству вины в ущерб собственному физическому и психологическому благополучию.

Я изучал проблемы личной гигиены и условий ее соблюдения несколько лет и за это время получил неоценимую помощь от сотен людей со всего мира. Эти люди щедро дарили мне свое время, участвовали в моих исследованиях, делились ресурсами своих учреждений. Назвать их всех невозможно, но всем им я глубоко благодарен и признателен.

Однако больше всего я в долгу перед Дорис Шварц и Рут Страйкер — за их неослабевающий интерес, за поддержку и целеустремленность, за такт, с которым они посвятили меня в тонкости личной гигиены престарелых людей и инвалидов.

Хочу также выразить особую признательность тем, кто работал вместе со мной над вторым изданием; благодаря им работа была не тяжкой ношей, а удовольствием. Спасибо Джулии Смит за самоотверженность, старательный труд, проверку и перепроверку бесконечных деталей, за редакторские замечания; машинисткам Эстер Дикинсон и Джин Уорхолик — за высокий профессионализм и готовность работать в любое время; моему доброму другу Яну Уайту — за энтузиазм и бесценные советы по дизайну и подготовке новых иллюстраций; Гертруде и Хедли Смитам за профессионализм и за то, что не щадя сил печатали сотни фотографий в непомерно сжатые сроки; моему коллеге Ричарду Пеннеру — за мастерскую подготовку рисунков; моему доброму другу Хьюмену Тану — за профессиональную визуализацию предложенных мной архитектурных решений; моим моделям — за терпение, интерес, доверие и отвагу при воспроизведении весьма интимных занятий.

Кроме того, я хочу поблагодарить компании, снабдившие меня фотографиями своих новинок; отдельное спасибо — за то, что они производят вещи, думая о проблемах, которые волнуют меня. Это компании «Адамсез», «Американ стэндарт», «Брудерус», «Эрмитейдж шенкс», «Буцке-Верке», «Клосомэт», «Жакоб Делафон», «Ханса», «Олсонайт», «Виллерой-Бох», «Рём». Хочу также принести искренние извинения тем производителям сантехники, чьи товары также заслуживали включения в книгу, но, к сожалению (иногда решения бывали непростыми), из-за ограничений по объему и бюджету не попали в нее.

И конечно, я должен еще раз поблагодарить всех людей и все учреждения, которые помогли состояться первому изданию: без него было бы невозможно и нынешнее.

Наконец, я хочу отдать должное тем, кто вольно или невольно поучаствовал в моих исследованиях. Одни мне неизвестны, другие хотели бы сохранить инкогнито. Всем им я с удовольствием говорю спасибо.

Александр Кира

Итака, Нью-Йорк,

май 1974

Часть первая. Приспособления для личной гигиены

Определяя критерии дизайна, связанного с главными гигиеническими процедурами (мытьем и выделением), нужно основываться на анализе этих процедур в нескольких аспектах. Во-первых, в контексте сложного культурного и психологического отношения к ним — это отношение влияет на гигиенические ритуалы и на наши представления о приспособлениях для гигиены. Во-вторых, в контексте анатомии и физиологии человека. И наконец, в контексте проблем прикладной эргономики этих процедур. Как известно, человек может отлично знать, что для него хорошо и полезно, но, кроме того, у него имеется масса других, более субъективных соображений — они противоречивы, непостоянны и недолговечны, но оказывают сильное влияние на решения в области дизайна. С другой стороны, человек телесный не меняется: его физические способности, ограничения и биологические потребности, с небольшими вариациями, одинаковы во всем мире, и тысячу лет назад они были почти такими же.

И хотя, с одной стороны, в нашем исследовании мы стремимся к скрупулезной объективности в обсуждении физиологических процессов, анатомии и антропометрии, с другой — мы вполне сознательно ограничиваем его рамками современной западной культуры. Следовательно, ниже представлен в известной степени компромисс между фактами и тем, как они воспринимаются в нашей реальности. Некоторые гигиенические практики других эпох и стран можно было бы настойчиво рекомендовать как физиологичные и полезные для здоровья — если бы только наши ценности, идеалы и образ жизни соответствовали тем социальным установкам, под влиянием которых формировались эти практики. Как мы покажем далее, при выработке критериев дизайна нужно решать столько же психологических и культурных проблем, сколько и чисто физиологических и технических. А иногда, рискнем заметить, все проблемы сводятся к культурно-психологическим.

1. Исторический обзор приспособлений для личной гигиены

Люди всегда и повсюду сталкивались с теми же фундаментальными проблемами личной гигиены, что известны нам и сейчас. Но справлялись они с ними по-разному — от культуры к культуре и от эпохи к эпохе. Хотя развитие технологий играет не последнюю роль, до сих пор самыми важными, определяющими наше поведение факторами остаются философские, психологические и религиозные взгляды на человеческое тело, физиологические процессы и продукты выделения. Эти взгляды лежат в основе нашего отношения к себе и часто оформляются в виде религиозных предписаний и светских законов. Всем мировым религиям, всем их ветвям и ответвлениям есть что сказать о теле, полах, рождении, смерти, болезни, менструации, телесных отправлениях и омовении. Далее мы увидим, что мнения религий часто противоречат друг другу, и кроме того, на них серьезно повлияли социальный климат эпохи, тогдашний уровень медицины и общественное мнение. По сути, единственное, что не менялось за всю историю человечества, — это природные, непроизвольные процессы, которые мы, нравится нам это или нет, не можем контролировать^{1}.

Как показывает практика, доступность технологий полностью зависит от социополитического заказа. Сами по себе они не слишком жизнеспособны. Наш недавний опыт (космическая программа, контроль над загрязнением окружающей среды, борьба за безопасность потребителя) вновь доказал, что технологии подвержены влиянию: их развитие ускоряется и замедляется в соответствии с общественными и культурными запросами эпохи. Создавая одни технологии, чтобы удовлетворять наши потребности, мы можем игнорировать другие и подолгу держать идеи под сукном. И потому у нас, с одной стороны, есть наследие минойской и римской цивилизаций, которые строили потрясающие инженерные сооружения (в том числе гигиенические помещения с горячей и холодной водопроводной водой, канализацию со смывом и парильни), а с другой — острая нехватка подобных сооружений сегодня, много веков спустя, когда технических возможностей для этого стало намного больше.

Другим ключевым вопросом нашего отношения к личной гигиене является ее необходимость в обществе. На вопрос «Почему мы вообще беспокоимся о чистоте тела?» есть только один честный ответ: «Из-за других». Из-за людей, которых много и которые постоянно находятся бок о бок, наше поведение становится предметом общественного внимания и в конце концов — общественного контроля. Конечно, если человек живет отшельником, и вокруг на тысячи квадратных километров больше никого, его личная гигиена — или ее отсутствие — имеет значение только для него. Но чем выше плотность населения, тем важнее для группы личные привычки. На протяжении почти всей своей истории человек был общественным или племенным животным; таким образом, уход за телом и личная гигиена всегда стояли на повестке дня. Потребность в мало-мальски сложных помещениях для гигиены обусловлена нашим числом и плотностью, но сама постановка этой задачи имеет социальные корни.

Как мы детально рассматриваем дальше, в разделе об общественных туалетах, забота о личной гигиене также всегда была связана с благосостоянием общества. Подобно многим другим вещам гигиенические приспособления сначала используются сообща, и только когда есть возможность, происходит неизбежный переход к частному владению. По мере развития общества прослеживается, например, такой паттерн: сначала общественные бани, затем бани, делимые с соседями, потом семейные бани и, наконец, собственные ванны. И все это зависит от доступности воды, способа ее транспортировки, качества топлива и так далее. Уже две тысячи лет назад существовали на удивление сложные гигиенические приспособления, но они редко бывали частными, разве что у немногих богачей. Современная личная ванная — недавнее изобретение; они не встречаются повсеместно даже сегодня, даже в самых развитых странах.

Для нас, однако, важно, что идея приватности, которая столь существенна для нынешнего общества, тоже появилась относительно недавно. Ее происхождение напрямую связано, во-первых, с самой возможностью уединения, а во-вторых — с религиозными веяниями последних двухсот лет. Чтобы скромность стала актуальной добродетелью, необходимо создать для нее условия. Или наоборот: если скромность имеет цену, эти условия создаются.

Со времен Римской империи до конца XVIII века мытье было занятием коллективным: иногда коммунальным, иногда семейным. В XVII веке у знатных дам и господ были личные ванны (часто рассчитанные на двоих), но их развлекали во время мытья, а нередко в ванне позировали художнику. В Японии и Скандинавии во время мытья мужчинам до сих пор прислуживают девушки-банщицы (женщинам, впрочем, тоже). В разных уголках света целые семьи моются вместе, как и много веков назад.

В отношении к дефекации и мочеиспусканию тоже не наблюдалось ни стеснения, ни чувства вины. Мало того что дефекация не всегда была интимным занятием — зачастую она выполняла важную общественную роль:

Короли, принцессы и даже генералы считали свое ретирадное кресло настоящим троном, сидя на котором можно давать аудиенции. Когда посланника при дворе Людовика XIV, лорда Портленда, монарх принял таким образом, это почли за великую честь. Именно с этого трона Людовик ex cathedra объявил о грядущей женитьбе на мадам де Ментенон^{2}.

То же можно сказать о другой «неназываемой» вещи — биде. Оно «впервые упоминается в 1710 году, когда маркиз д’Аржансон имел честь удостоиться аудиенции у мадам де При, пока она сидела на биде»^{3}.

C другой стороны, уличные уборные было трудно замаскировать даже тогда, когда в моду вошла приватность, хотя дорогу к ним в городках обсаживали шпалерами и вообще делали как можно более привлекательной. В сельской местности нужник прятали за неизменными подсолнухами — и они сразу же выдавали, что за ними скрыто. Часто подобным туалетом пользовалось одновременно несколько человек, и едва ли можно было сделать поход туда незаметным. Аналогичным образом традиционную субботнюю баню было так сложно организовать, что в ней мылась вся семья — вероятно, стараясь блюсти приличия, насколько это возможно. В XIX веке, во время великой волны урбанизации, даже семейная келейность стала роскошью. Первые гигиенические приспособления, подведенные к водопроводу и канализации, по большей части были коммунальными: единственной ванной в конце коридора пользовалось несколько семей, а в ватерклозет под лестницей ходили все жильцы. Такое интенсивное использование гигиенических приспособлений вело не только к ссорам и задержкам, но и, разумеется, к антисанитарии. Легко представить, как человек, попавший в многолюдный город и вынужденный пользоваться одной ванной с посторонними, привыкает запирать в ней дверь и прочее. Неудобства и эмоциональные травмы, характерные для подобной обстановки, наверняка сыграли роль в становлении нынешнего отношения к проблеме санузлов. Со временем мы пришли к тому, что у каждой семьи должны быть собственные помещения для гигиены. По той же причине домашние склоки и толкучка заставляют нас искать еще большего уединения и новых приспособлений для личной гигиены.

В самом упрощенном виде гигиенические устройства всегда были примерно одинаковыми: это емкость с водой для умывания и емкость для отходов. От содержимого последней избавлялись двумя способами: закапывали или смывали. В зависимости от настроений эпохи помещения отличались большим или меньшим удобством. Иногда резервуары встраивались в помещения, снабжались водопроводной водой, подсоединялись к канализации, а иногда были просто переносной утварью; воду могли накачивать насосом или приносить, а отходы попросту выливали. Древнейшие гигиенические приспособления современного типа найдены в Кносском дворце; их возраст — приблизительно четыре тысячи лет. Во многих первых монастырях, в то время единственных оплотах культуры, имелись водопровод, канализация и санузлы. В замкнутом и тесном мире средневековой крепости придумали уникальный способ избавления от экскрементов: туалеты здесь располагались высоко в башнях (человек был ближе к небесам, совершая низменное дело), а по встроенным в стену желобам отходы стекали в окружной ров — подмечено, кстати, что в реальности переплыть такой ров не отважился бы ни один голливудский герой^{4}. Крепости могли подвергаться длительным осадам, так что сточные воды было необходимо выводить за территорию. Кроме того, в житии св. Григория упоминается удивительная, но милая подробность: в этом месте уединения хорошо «читать без отвлечения». До относительно недавнего времени гигиенические приспособления представляли собой просто переносные резервуары разных форм и размеров, скромные и роскошные; от древнеримских ванн, высеченных из цельных кусков мрамора, до великолепных туалетных принадлежностей работы английских мебельщиков Шератона, Хепплуайта и других: сюда входили умывальные тазы, биде, ночные горшки, походные ванны и так далее. Все зависело от общественного положения владельца и от эпохи.

Кочевым народам и сельским жителям поневоле приходилось закапывать экскременты в землю и довольствоваться природными источниками воды; часто они были скудны и оттого особо ценились. Но появлялись и росли города, и люди почувствовали необходимость в централизованных водных запасах; кроме того, был нужен новый способ избавления от помоев, более эффективный, чем выплескивание ведра в окно (хотя много веков горожане поступали именно так). Рост городов ускорил развитие канализации, особенно после того, как стало ясно, что в антисанитарных условиях быстро распространяются болезни и эпидемии. Баки в домах и зданиях было необходимо связать с канализацией, чтобы не носить воду и отходы к колодцам и обратно.

Как только подключение к системе стало возможно, в домах начали оборудовать стационарные гигиенические точки. К концу XIX века приспособления приняли почти современные формы и устанавливались во многих домах среднего класса, по крайней мере в городах. С учетом обстоятельств неудивительно, что в первую очередь заботились не об удобстве использования, а о нормальном функционировании труб и цене монтажа. Такой подход до сих пор остается причиной серьезных проблем во многих стремительно растущих городских агломерациях. В некоторых сообществах нехватка воды существенно ограничивает возможности для роста городов. Но население увеличивается, и, вполне возможно, однажды нынешние канализационные системы исчерпают свои возможности. Тогда мы, вероятно, придумаем новые технологии утилизации отходов.

Следующим важным шагом по улучшению современного санузла стала стандартизация оборудования и размеров помещения. Набор из трех приспособлений, площадь полтора на два метра^[1] — в Соединенных Штатах это норма до сих пор, а начало ей положил строительный бум 1920-х: поначалу закон предписывал устанавливать частную ванну в каждой квартире новых жилых строений. А еще 1920-е — это время изящных, новаторских, прекрасно обставленных санузлов для состоятельных людей^{5}.

К сожалению, таких ванных теперь не делают, как не делают и знаменитую, хорошо нам знакомую мебель образца тех лет. После начала Великой депрессии мы вступили в тридцатилетний период тяжелых экономических условий и войн, после которых всякий раз начиналось лихорадочное строительство. В санузлах довольствовались только самым необходимым. В 1960-е в Америке обозначилась тенденция устраивать в доме, даже самым обыкновенном, несколько санузлов, но и они проектировались по аскетическим стандартам. Лишь в последние годы в дизайне санузлов стали появляться смелые, нестандартные решения. Высказывалось мнение, что, подобно тому как 1950-е и 1960-е стали эпохой кухни и гостиной, 1970-е станут эпохой ванных и ухода за телом. С точки зрения коммерции это весьма правдоподобно: в обычном современном доме санузел — самое необустроенное место.

Архитекторы Европы несколько десятилетий занимались центральным отоплением; вслед за ним пришла очередь кухни. Как ни парадоксально, европейские гигиенические приспособления во многом лучше американских, хотя там до сих пор бьются над обеспечением квартир санузлами (даже в 1970 году некоторые владельцы отелей предлагали строить гостиницы с номерами без ванн). Во многих случаях тот, кто поздно приходит на рынок капиталовложений, получает новейшие технологии и дизайн. Но для многих стран Европы и всего мира улучшение жилищных условий — главнейшая задача на ближайшие годы, ведь приспособления для гигиены до сих пор доступны не всем.

В 1930-е и особенно во время и сразу после Второй мировой войны инженеры предложили множество остроумных инноваций, в основном в области производства. Но успехом они не пользовались, и мало какие были внедрены. Фактический прогресс в эти годы был так незначителен, что сегодняшний стандартный санузел сложно отличить от построенного сорок лет назад. Главная причина этого как в США, так и в других странах — недостатки канализационной системы, которая подчинена общим принципам жилищного строительства: монтаж на месте, сборка тысяч независимо произведенных и зачастую не подходящих друг к другу деталей. Санузел — за редкими исключениями — никогда не рассматривался как проект, особенно сантехнической промышленностью. Но наше отношение к личной гигиене также не позволяет уделять этой проблеме должного внимания. По многим параметрам санузел, созданный среднестатистическими архитекторами и производителями, слишком примитивен с точки зрения современных потребностей, технологий, ценностей и взглядов.

2. Социальные и психологические аспекты мытья и ухода за телом

Внешний облик человека

Фрейд заметил: «Анатомия — это судьба». Со времен греческого мифа о Нарциссе и до наших дней человек прекрасно знал, что наружность играет в его жизни важную роль. Наш облик, настоящий или воображаемый, влияет на нашу судьбу и наши достижения^{1}. Пытаясь познать самого себя и других, человек почти всегда соотносит внешность с чертами личности, характером, умом. Сегодня мало кто принимает на веру положения физиогномики, френологии или соматотипологии, но почти все инстинктивно судят о людях по наружности, составляя суждения, которые затем с трудом меняются, несмотря на факты. По внешнему виду мы можем «определить» расу, религию, происхождение человека; мы можем «влюбиться с первого взгляда». Мы твердо убеждены, что все красивые люди — желанны, толстяки — добродушны, низкорослые мужчины — самовлюбленны; высокий лоб выдает ум, большая грудь — признак особенно привлекательной женщины и так далее. Многие из нас действительно склонны «судить по одежке». Этому нас учат реклама и жизненный опыт: согласно ему если внешность и не решает всех проблем, то по крайней мере дает хоть что-то.

Пусть это нелогично, но многочисленные примеры доказывают, что внешность человека влияет на наше впечатление о нем. Эксперименты с восприятием роста, одежды и других признаков убедительно демонстрируют, что мы реагируем на визуальные сигналы; нас успокаивает быстрая и несложная идентификация. Недавно некий консультант по «разработке гардероба» открыл магазин для бизнесменов, намеренных одеваться в соответствии с желаемым образом^{2}.

Феномен этот, разумеется, не нов. Хотя каноны красоты в разных культурах всегда неимоверно отличались, люди с незапамятных времен заботились о внешнем виде и его улучшении. Вечно ища признания, любви, успеха, мы придумали множество способов наряжаться, ухаживать за телом и наносить себе увечья «для красоты»^{3}. С незапамятных времен мы искали источник вечной молодости, хотя никогда она еще не ценилась так, как сейчас. Конечно, эта одержимость связана с глубокими изменениями в структуре общества и системе ценностей. Кому-то это может показаться прискорбным, но перед нами факт: культ молодости заставляет людей средних лет одеваться и причесываться так же, как их дети, носить парики, пересаживать волосы, делать пластические операции, вставлять зубы, сидеть на диете, ходить в спортзал и тому подобное. Уход за телом и кожей пропагандируется на каждом шагу — вероятно, никогда раньше он не имел такого значения в общественном сознании. Разумеется, у всего этого есть плюсы, и они касаются здорового образа жизни, умения держать себя в форме. C другой стороны, в большой степени такой уход поверхностен и ненатурален (мы подробнее поговорим об этом ниже), это следствие серьезного социального давления: вы должны выглядеть молодо, быть красивыми и стройными. Один журналист заметил, что сегодня одно из самых угнетенных меньшинств в Америке — толстые. Общество, которое сделало худобу ценностью, дискриминирует их, явно и неявно. «Страховые компании, производители косметики и одежды, авторы рекламы — все они и многие другие обрушивают на людей с лишним весом пуританский гнев, говорят о них осуждающе… Протестантская этика аскезы основана на самоотречении, подавлении страстей, и полнота объявляется развратом, заслуживающим возмездия». Кроме того, нельзя забывать, что чревоугодие входит в список семи смертных грехов, так что в основе дискриминации (на работе и в других сферах) по признаку внешности лежат моральные убеждения. Впрочем, во многих других обществах к полноте относятся очень благосклонно. В той же Америке до Первой мировой войны пышные формы считались признаком красоты^{4}.

Среди других последствий культа внешности стоит отметить строгие запросы к оборудованию и площади санузлов, и без того не отвечающих современным нормам. Предположительно отношения к санузлу вскоре претерпят некоторые изменения.

Идея чистоплотности

Мытье, как все универсальные и привычные занятия, может становиться ритуалом и обрастать философскими и психологическими смыслами. Ритуальное омовение в той или иной форме известно всем народам на протяжении почти всей истории человечества; во многих религиях оно сохраняется до сих пор. Итак, обрезание, мытье рук перед причастием, омовение ног, купание в священном Ганге и прочее — это гигиенические практики, которые имеют скорее символическое, чем гигиеническое значение. Чаще всего очистительные ритуалы совершаются после контакта с тем, что считается нечистым (предметами, людьми, действиями), или, напротив, перед контактом со священным. (Эта дихотомия точно подмечена, например, в чудесной дразнилке: «Француз моет руки до туалета, а англичанин после».) Нечистым может считаться многое: смерть, менструация, роды, убийство, люди низшей касты и так далее. Пилат обязан умыть руки, заявляя о своей невиновности; у этого поступка два значения: реальное и символическое. В свою очередь, традиционная баня устраивается в субботу не только из-за наличия горячей воды и всего необходимого, но и для приготовления к шаббату. По похожим причинам во многих культурах люди моются перед совокуплением, которое рассматривается как священный ритуал. Довольно долго считалось неприличным заниматься любовью, не вымывшись как следует, не приведя себя в порядок; сегодня этот ритуал сохраняется в виде совместного купания, он стал частью любовной прелюдии.

Хотя ритуальное омовение в тех или иных формах практикуется повсеместно, в истории западной цивилизации встречаются и случаи отказа от него. Наша культура, грубо говоря, колебалась между материализмом — сексуальностью и духовностью — аскетизмом. С одной стороны, мы считали Человека несчастным и приземленным созданием, которого Дьявол соблазняет потакать гнуснейшим привычкам; существом, которое может спастись только через страдание; а к плоти и ее зову можно в лучшем случае относиться с терпением. С другой стороны, мы говорили, что Человек — благороднейшее творение Бога и что человеческое тело прекрасно. У каждой точки зрения есть свои поборники, каждая в свое время приводила к крайностям: первая — к почти полному забвению тела и гигиены, что, в свою очередь, способствовало эпидемиям и личному дискомфорту; вторая — к эксцессам чувственности и сексуальности. История гигиены, как и история секса, неразрывно связана с религиозными убеждениями и властью церкви в каждую конкретную эпоху; причины этого в основном одни и те же.

Упрощая, можно сказать, что для эпох с преобладанием прагматических взглядов на человека характерны более высокие требования к личной гигиене. Греки и римляне, предшествующие им средиземноморские цивилизации и многие цивилизации Востока смотрели на чистоплотность серьезно; человек в этих культурах уважал себя и свое тело. В Римской империи практиковались изысканные банные процедуры, которые проходили в публичных заведениях непревзойденных размеров и роскоши. Все это — следствие гедонистического отношения к жизни. Впоследствии оно, не встречая никакого противодействия, вылилось в порочную чувственность; слово «баня» (bagnio) стало синонимом слова «бордель». Это, возможно, прискорбно, но неудивительно.

Были и времена, когда людей не на шутку волновали такие вещи, как грех, секс, вина, спасение души в раю. В эти эпохи жизнь и мирские радости ценились невысоко, а фундаментальные характеристики жизни и тела отрицались и подавлялись. Пример — период раннего христианства, когда грязь считалась знаком святости, а отказ от ухода за телом расценивался как благочестивый подвиг самоотречения, ведущий к спасению; когда можно было сказать: «Чистота тела и одежд знаменует нечистоту души». Хэвлок Эллис пишет: «Христианам не требовалось особой сообразительности (хотя мы сегодня склонны не обращать на это внимания), чтобы понять, что культ бани — на самом деле культ плоти»^{5}. Словом, в такие периоды вместо ритуального очищения стоит говорить скорее о ритуальной грязи^{6}.

В недавнем прошлом ситуация изменилась и таковой во многом остается по сей день. Предельное выражение она нашла в протестантском изречении, исполненном своеобразного благочестия: «Чистота — вторая после божественности». Телесная грязь, нечистоты объявляются злом, но, хотя путь к спасению теперь лежит через чистоту, чистотой не следует наслаждаться: она есть долг. Таким образом, перед нами либо лучший из возможных миров, либо худший, либо оба — это зависит от точки зрения.

Из подобных рассуждений с неизбежностью выводили, что «простой народ плохо пахнет», какого бы цвета ни была его кожа. Известно, что в основе классовой и кастовой системы лежит, среди прочего, стремление «…маргинализировать и презирать тех, кто выполняет самую необходимую и грязную работу и не имеет возможности следить за собой. Лучше всего доступ к санитарным благам там, где он меньше всего нужен; он распределяется пропорционально средствам. Таким образом, богатство и чистота — проявления праздности (и высшей добродетели), а нищета — показатель труда»^{7}. В книге «Чистота и божественность» Реджинальд Рейнолдс пишет, что британцы переняли привычку регулярно мыться у индусов, и только через несколько поколений ежедневное мытье прочно вошло в обиход британского высшего класса. «До сих пор именно они заслуживали прозвище великого немытого, которым их потомки в насмешку наградили класс бедняков; заслуживали больше, чем те, для кого это прозвище было придумано, потому что de facto были и велики, и грязны».

Разумеется, такое отношение характерно не только для современного западного общества. Оно старо как само человечество, существовало еще в Древнем Китае и других странах, и везде ему сопутствовали внешние атрибуты, которые обычно демонстрируют социальный статус. Например, длинные ногти были показателем праздности и богатства со времен первых китайских императоров до появления недавнего демократического новшества — накладных ногтей, которые позволяют любой машинистке потягаться со своими изысканными подругами. Сам Шерлок Холмс раньше мог определить профессию и социальное положение человека, взглянув на руки. Только недавно «джентльмен» перестал брезговать «ручным трудом» и беспокоиться по этому поводу^{8}.

Мы уравниваем чистоту с божественностью, непорочностью и добром, а грязь — с безнравственностью. Это отчетливо ощущается в языке, мы применяем эти понятия метафорически. К примеру, называя кого-нибудь чистоплотным, мы говорим не только о его внешности, но и о некотором моральном качестве. О подозреваемом в совершении преступления говорят «он чист»: это значит, он невиновен, по крайней мере на сей раз. Мы также говорим: «Вымыть бы тебе язык с мылом», а иногда даже исполняем эту угрозу, как будто буквальное, но по сути символическое действие может загладить вину, искупить грех. «Грязный старикашка» может быть вполне чистым на вид. Определение «великий немытый» сегодня относится лишь к слою общества, который полагают худшим по сравнению с остальными: худшим по разным показателям, в число которых не обязательно входит физическая чистота.

Эти символические ассоциации неминуемо ведут к символическим жестам. Оруэлл писал о ранних радикалах и социалистах, что они считали делом чести никогда не выглядеть чистыми или чисто одетыми; наказание трудом они превращали в вызов. В последние годы бунтующая молодежь часто одевалась в рваное тряпье и не следила за чистоплотностью: это очень эффективное, буквальное и в то же время символическое оскорбление истеблишмента и его ценностей. Многие люди старшего поколения говорят, что эти ребята (и их идеи) «были бы не так и плохи, если б не их грязь». Есть и молодые люди, которые стремятся вернуться к природе, прийти к натуральному образу жизни; они, судя по всему, считают чистоту и личную гигиену «неестественными» как еще одно изобретение цивилизации, которого надо сторониться.

Интересно, что символическое отрицание чистоты, хоть и не в таких масштабах, давно известно и бывает свойственно и вполне респектабельным людям. Вероятно, самый яркий пример — вполне очевидное поведение мужчин на рыбалке или охоте: никто не моется и не бреется, пока не приходит пора вернуться к цивилизации, которая налагает свои обязательства. Можно даже заподозрить, что сама рыбалка или охота — наименьшее из удовольствий. Бритье и мытье — это обязанности, которыми здесь можно пренебречь: почти так же маленький мальчик, сопротивляясь родительскому давлению, отказывается принимать ванну. Таким образом, отказ от гигиены — это удобный, безопасный и весьма наглядный способ не подчиняться власти общества, пусть и недолго.

Чистота или видимость чистоты?

Говоря об ответственности, общественных ожиданиях и социальном давлении, мы подходим к очень важному вопросу: в какой степени мы соблюдаем личную гигиену потому, что нам это нравится или представляется необходимым, а в какой — обманываем общество, создавая приличную видимость чистоты с помощью косметического ухода и одежды. Можно сказать, что сегодня забота о внешности и теле в западном мире — это в основном ритуальное действие для демонстрации сексуальной привлекательности, поскольку ухоженное тело выставляют напоказ (а не заботятся всерьез о телесном здоровье).

Представление о косметической чистоте не сводится лишь к уходу за телом: оно распространяется на многие другие области. Частенько в пользу цветных поверхностей говорят, что грязь на них не так бросается в глаза, как на белых. Занятно, что так же мы оцениваем домашнюю обстановку: «Очень красиво, но будет заметен каждый след и каждый отпечаток пальца». Если изучить рынок кухонных ковровых покрытий, можно заметить, что они пестрые и многоцветные — чтобы не было видно брызг и пятен. И чем больше мы углубляемся в проблему поддержания чистоты, тем яснее становится, что в первую очередь нас заботит внешний вид, а не действительная чистота. Грязь существует только в глазах смотрящего.

Другой пример: мы чаще всего моем руки, чтобы не запачкать одежду или то, к чему прикасаемся, а не затем, чтобы их очистить. После посещения туалета в каком-нибудь заведении мы моем руки (отнюдь не тщательно), чтобы избежать публичной неловкости: ведь нас научили, что так делать правильно. Недавний опрос среди посетителей большого общественного туалета показал, что только 60 % из них моют руки, и это с учетом сказанного^{9}. Можно допустить, что в домашних условиях процент еще ниже и что мытье рук дома — скорее редкое исключение, чем правило. Самое поразительное свидетельство — уровень гигиены паховой области: даже самые элегантные и утонченные люди носят белье, пропитанное мочой и запачканное калом.

Несколько лет назад об этом активно заговорили в Германии. Тогда пресса писала, что «среднестатистический немец меняет рубашку каждый день, носки и нижнее белье — раз в три-четыре дня, а постельное белье — раз в четыре недели». Больше половины населения моется только раз в неделю и чистит зубы лишь время от времени; около десяти процентов немцев моются раз в четыре недели. Сообщалось, что, когда командование армии ГДР пыталось заставить солдат менять трусы чаще, те просто отдавали в стирку чистое белье, а сами неделями ходили в старом^{10}.

Чтобы читатель не счел себя бог весть каким чистюлей, заметим, что эта статья примечательна только тем, что утешительные иллюзии были разбиты публично, в прессе. В то же время американские врачи охотно рассказывают, что многие молодые люди ходят вовсе без нижнего белья; несколько лет назад британское исследование показало, что белье не носит 9 % мужчин. Автор его замечал, что внешний облик часто обманчив. С виду «тедди-бой» — сама элегантность: набриолиненные волосы, начищенные остроносые башмаки и гордый вид; но стоит его раздеть, впечатление улетучится. То же можно сказать о людях с другим социальным статусом^{11}. В 1971 году Британский совет безопасности счел необходимым распространить на предприятиях около двадцати тысяч плакатов, призывавших рабочих мыться: «Мытье — защита от кожных заболеваний».

Недавнее предварительное исследование в Швеции показало, что на многих заводах рабочие не пользуются душевыми и раздевалками: они приходят на работу и уходят с нее в грязной спецовке, хотя могли бы вымыться и переодеться. Можно предположить, что эта проблема более распространена, чем кажется, особенно в Восточной Европе, где трудится много мигрантов. Большинство из них приезжают из регионов, где возможностей следить за личной гигиеной мало, а порой практически нет. Из этого следует, что, хотя за последние десятилетия средний класс увеличился в разы, а его ценности получили большее распространение, низшим слоям общества, состоящим из местных и приезжих, явно недостает просвещения в вопросах гигиены.

Частота смены белья очень показательна, поскольку тот, кто вымылся, почти наверняка не наденет вновь грязное. Это довольно устойчивая взаимосвязь; она работает, даже если человек не носит белья или редко меняет и стирает одежду. Кстати, в этом случае традиционное исподнее из беленого полотна будет совершенно непопулярно (обычно оно ценится, во-первых, за то, что приятно телу, а во-вторых, его удобнее и проще стирать, чем дорогую и сложную в уходе одежду). Ганди даже призвал всех одеваться только в белое, потому что цветная и узорная западная одежда слишком легко скрывает грязь.

В большинстве случаев редкость гигиенических процедур объясняется очень просто: есть прямая взаимосвязь между частотой мытья-стирки и наличием достаточного количества гигиенических приспособлений, горячей воды и всего необходимого. Даже в высокоразвитых странах, например Великобритании и Германии, а также во всей остальной Европе частными санузлами оборудовано лишь от 50 до 80 % домов. И все-таки у нас есть основания полагать, что самые вопиющие примеры — намеренный отказ от мытья или смена одежды раз в месяц — это результат действия более тонких, психологических факторов.

Флюгель и другие исследователи предположили, что психологическая защита — не менее важная функция одежды, чем защита от окружающей среды^{12}. Речь идет не о той психологической защите, которую дает нам определенная роль или самоидентификация, но о непосредственном чувственном ощущении покоя, основанном на прикосновении, подобно возвращению в утробу матери. Новорожденному ребенку нужно привычное физическое и психологическое ощущение тепла и уюта; эта потребность впоследствии проявляется сильнее или слабее, но не покидает нас всю жизнь^{13}. Одежда, постельное белье, человеческое прикосновение, секс — все призвано дать нам это чувство.

Вполне возможно, что месяц не сменявшееся белье и немытая кожа в некоторых ситуациях приносят такое же удовлетворение. Влечение к ним есть влечение к знакомому в самом прямом, сенсорном понимании: к ощущению кожи, одежды, к собственному запаху. Поверхность ношеной одежды и ее материал почти всегда мягче, чем у чистой; ношеная одежда «ближе» к телу; это практически невозможно выразить. Кожа, в свою очередь, вообще наша основная одежда, и разумеется, после мытья человек ощущает ее иначе, чем до. Кому-то эта мысль может показаться отталкивающей, но не приходится сомневаться, что отказ от гигиены служит важной эмоциональной потребности. Примерно так же человек не находит сил выбросить старую шляпу. Она может быть засаленной, пропитанной потом, закопченной, потерявшей форму, но для владельца она — часть его самого, и ему приятно ее носить.

Интересно, что подобное поведение наблюдается у пожилых людей: часто они перестают мыться и ходят в одном и том же день за днем. Конечно, для частичного или полного отказа от мытья бывают серьезные причины, например сухость кожи или артрит. Но здесь можно заподозрить и другие, скорее всего неосознанные, мотивации, особенно у тех, кто раньше тщательно следил за личной гигиеной. Ограничения в гардеробе отражают ограничения в исполняемых социальных ролях, но они же говорят о стремлении к личной защищенности очень интимного свойства, которую порой получить больше неоткуда.

Случается, мы говорим о ком-нибудь, что он «сидит у нас в печенках»^[2], то есть залезает под «одежду»-кожу, где мы действительно беззащитны. Иногда мы пытаемся «влезть в чью-то шкуру», чтобы понять человека настолько хорошо, что почти стать им. С идеей идентичности связаны также частые замечания после мытья: «как заново родился», «как будто другой человек». Обычно вышедший из душа просто сообщает, что освежился, но есть в этих словах нечто более глубокое и потаенное. Оно же присутствует в отношениях личности и ее текущей роли с уместными для ситуации действиями. Многие спокойно и даже с некоторым удовольствием терпят немыслимую грязь, когда заняты физическим трудом или какой-либо «пыльной» работой. Это кажется вполне приемлемой, иногда даже желанной переменой после привычной рутины. Когда ситуация и ожидания меняются, мы стараемся перемениться, чтобы соответствовать новым условиям.

Поскольку проявление кожных ощущений и связанных с ними психологических потребностей мало изучено, стоит вкратце заметить, что противоположная крайность не менее сложна. Некоторым нравится тепло, запах, влажность привычного интимного пространства; другие, напротив, моются по два-три раза в день, каждую ночь спят на свежем постельном белье, а в особо выраженных случаях перестилают постели по несколько раз за ночь, чтобы всегда лежать на прохладных, свежих, хрустящих простынях — это, кажется, было свойственно Франклину, Дизраэли и Черчиллю^{14}.

Кроме ритуальных функций у мытья тела, разумеется, есть и другие. Первая — поддержание здоровья: мытье предотвращает появление паразитов, не дает раздражениям и сыпи превратиться в очаги инфекции, не позволяет грязи мешать дыханию и секреции кожи и сохраняет ее хрупкий бактерицидный баланс. Вторая задача — поддержание принятой в обществе телесной эстетики в плане внешнего вида и запахов. Третья — использование воды, чтобы освежиться, прийти в чувство, расслабиться, охладиться, согреться, просто получить тактильное удовольствие.

В целом телесную эстетику и желание освежиться можно назвать главными факторами, которыми сейчас определяется наше поведение в ванной (по крайней мере в развитых странах). Эти мотивы логично вытекают из стандартной культурной схемы: если уж мы пришли к минимальному уровню гигиены, которого достаточно для избавления от паразитов и кожных воспалений, то дальнейшая забота о чистоте тела — это изыск или, если угодно, результат эффективной рекламы.

История гигиены показывает, что возможности для эстетического ухода появлялись вслед за основными, минимальными гигиеническими практиками. Но, как только уровень сибаритства достигал некоего пика, следовала обратная реакция, и в течение длительного периода времени чрезмерная тщательность в личной гигиене считалась признаком безделья, глупости, а то и аморальности. Сейчас популярны обе крайние точки зрения одновременно. С одной стороны, западное общество вроде бы принимает правила элементарной гигиены и даже, как видится некоторым, чрезмерно подчеркивает важность внешнего вида, особенно в США. С другой стороны, как мы писали выше, большой процент молодежи по всему миру в знак протеста отвергает не только излишнюю заботу о внешности, но и основы гигиены. И вот печальные последствия: паразиты, истребленные было в развитых странах, появились опять и уже представляют серьезную проблему для медицины. Чесотка, вызываемая чесоточным зуднем (Sarcoptes scabiei), вновь угрожает всем слоям общества во всем мире; это больше не бич бедняков. Чесотка всегда ассоциировалась с нищетой и антисанитарией, и после Второй мировой войны на Западе о ней не вспоминали. Исследование 1955 года показало, что болезнь практически искоренена. В 1971-м она вспыхнула во всем мире.

Кроме того, вновь возникла и более грозная проблема — вши. В 1972 году только в США, по оценкам служб здравоохранения, два миллиона человек были заражены педикулезом. Кое-кто даже стал носить собачьи противоблошиные ошейники. В распространении головной вши (Pediculus capitis) винят моду на длинные волосы, в распространении лобковой вши (Pediculus pubis) — современные нравы, а в распространении платяной вши (Pediculus corporis) — пренебрежение личной гигиеной. В связи с этим неплохо бы вспомнить о связи гигиены и видов прически. Короткая «солдатская» стрижка появилась в Америке не как дань моде или причуда, а как способ справиться с гигиеническими трудностями и вшами в тяжелых условиях войны. Великолепные шевелюры наших предков чаще всего были париками, которые надевались на обритые головы из тех же самых санитарных соображений. Платяная вошь — не только причина дискомфорта, но и серьезная угроза для здоровья, поскольку среди прочих микроорганизмов она переносит возбудителей сыпного тифа. Вошь была причиной множества свирепствовавших в мире эпидемий^{15}. В порыве отрицания молодежь, можно сказать, выплескивает с водой младенца.

Многие утверждают, что еще никто не умер от того, что не мылся. Напрямую от этого, возможно, и нет, но косвенно антисанитария погубила миллионы. Еще многие миллионы страдали и страдают от разных болезней: от сыпного тифа до полиомиелита и гепатита, — потому что не могут или не хотят соблюдать элементарные правила гигиены. В недавнем докладе о долгожительстве интересно звучало открытие команды исследователей, изучавших жизнь в глухой эквадорской деревне: оказалось, что некоторые жители не мылись уже два года (рекорд — десять лет). Исследователи отмечают, что чистота не обязательное условие долголетия. Но, с другой стороны, с антисанитарией почти повсеместно связана высокая детская смертность^{16}. Классический путь передачи заболевания — «анус — рука — лицо» — остается прежним, хотя за последние десятилетия многие стали применять элементарную защиту — мыть руки после туалета, и этот факт нужно отнести к достижениям системы здравоохранения. Даже обыкновенный, прозаический вирус простуды, согласно недавнему исследованию, скорее всего, передается по схеме «рука — лицо», при этом попасть на руку он может и воздушно-капельным, и оральным путем^{17}.

Мытье и эстетика тела

На противоположном конце спектра — нешуточная озабоченность косметической чистотой и уходом, подогреваемая рекламой; это особенно характерно для США. Больше всего мы печемся о том, чтобы не «оскорбить» никого дурным запахом от тела или изо рта. Нужно признать, что эти условности весьма относительны, как и большинство подобных, а в более широком контексте и вовсе напрасны. И действительно:

Нам кажется, будто порядочные европеоиды, усердно пользующиеся мылом и водой, не источают неприятных запахов. Но, сколько бы ни мылся тот, кто ест мясо, вегетарианцу покажется, что от него воняет, а запах вымывшегося с мылом англичанина — это смрад для готтентота, которому комфортно в компании земляков, смазывающих волосы прогорклым маслом^{18}.

Можно добавить, что курильщик заставляет страдать некурящего, что собака всегда опознает хозяина по запаху. Вероятно, успех рекламной кампании, которая заставляет нас задуматься о чужих носах, кроется вот в чем: обычно мы настолько привыкаем к собственным запахам, что сами их не замечаем. Мы не знаем, что чувствуют те, кто находится рядом, поэтому перестраховываемся и стараемся подавить дурной запах заранее.

В 1971 году Федеральная торговая комиссия инициировала программу обоснования рекламных утверждений: рекламодатели должны были доказать, что их продукты действительно обладают заявленными свойствами. Судя по всему, рекламодатели отреагировали с излишним энтузиазмом: комиссию завалили информацией, зачастую противоречивой. Среди проведенных исследований были сравнения разных марок дезодорантов: «специально обученные судьи» нюхали подмышки, чтобы решить, какой продукт лучше сдерживает запах пота. В результатах было такое расхождение, что теперь комиссии, возможно, понадобится проводить собственные тесты этих (и других?) дезодорантов^{19}.

Эта проблема — относительно недавняя и совсем не универсальная. Например, европейцев давно забавляет американская одержимость уничтожением якобы «натуральных» телесных запахов. Дезодоранты, антиперспиранты, жидкости для полоскания рта, хлорофилл в таблетках и прочие средства — все это нужно для бессмысленной, как представляется многим, погони за нейтральным, стерильным внешним обликом. Эрнест Дихтер, например, пишет: «Кое-кто из американских рекламистов никак не может смириться с тем, что в некоторых странах честный запах пота по-прежнему вполне приемлем»^{20}.

Конечно, в XIX веке английский герцог мог провозгласить: «Именно пот, черт побери, делает мужчину чистым!» Эрни Пайл замечал, что, если долго не мыться, отвяжутся даже блохи. Возможно; но москиты, комары и мошки отвяжутся точно, потому что их привлекает главным образом отдушка, которая почти всегда содержится в мыле, лосьонах после бритья и средствах для укладки волос.

Необходимо также признать, что не все телесные запахи кажутся людям неприятными или нейтральными. Многие, даже в Соединенных Штатах, находят запахи мужского или женского пота и тела волнующими и возбуждающими. Марчелло Мастрояни говорил о женщинах: «Мне нравится, когда они немного пахнут»^{21}. Виктор Эммануил II горько жаловался, когда к нему доставили восхитившую его девушку-крестьянку: перед аудиенцией ее чисто вымыли и с излишней щедростью надушили. Эротические телесные запахи — аромат «человеческого цветка», по выражению Гёте, — источает не только тело, но и одежда. Наша литература, от эротических романов до почтенной классики, полна описаний возбуждения, которое охватывает героев от запаха одежды возлюбленных.

Практически у всех животных телесные ароматы и высокоразвитое обоняние имеют большое значение для внутривидовой коммуникации. По запаху животные распознают страх, смерть, болезнь, поражение; важнее всего запахи в спаривании. Человек разумный относится к своим запахам как к наследству первобытных предков, ненужному в современном мире. Это подтверждается тем, что изо всех своих чувств человек менее всего склонен полагаться на обоняние. Наше тело по-прежнему вырабатывает пахучие вещества, реагируя на разные стимулы, но во внимание мы принимаем только запах изо рта: он указывает на какие-то неполадки в организме. Запахи, связанные со страхом, менструацией, беременностью и другими состояниями, в современном обществе считаются избыточными. Впрочем, недавнее исследование установило, что жирные кислоты, дающие человеческий «запах тела», также формируют половые феромоны, или химические сигналы, у макак-резусов, в чем видят вероятность сходного их действия и у высших приматов. Один ученый предположил, что наше увлечение дезодорантами и подобными средствами может быть бессознательным подчинением пуританским сексуальным табу.

Возможно, самое сильное сексуальное возбуждение многие испытывают от специфических запахов паховой области, различных вагинальных секретов и спермы. Одна из древнейших тем сексуального фольклора — привлекательность влагалищных секретов и запахов, женских лобковых волос; говоря на современном сленге, запах «киски». Вопреки этой привлекательности — а может быть, из-за нее — в последние годы появилась целая артиллерия вагинальных спреев и растворов для спринцевания с фруктовым запахом (и вкусом!). Если внимательно прочесть рекламные объявления, можно обнаружить следующее: некоторые производители утверждают, что создали дезодорант с простым и чистым запахом, спасающий женщин от неприличных (или привлекательных?) эманаций, а некоторые на голубом глазу говорят, что их продукт повышает женскую сексуальную привлекательность^{22}.

Здесь вспоминается старый непристойный (?) анекдот, описывающий некогда неправдоподобную ситуацию. Бедный фармацевт изобретает средство, от которого вагина пахнет апельсинами (это сейчас возможно), но не может найти финансовой поддержки (трудно представить). Проходит несколько лет, разбогатевший фармацевт живет в Париже, его встречает друг и спрашивает, удалось ли ему заработать на своем изобретении. «Нет, — отвечает фармацевт. — Я последовал совету банкира: он сказал, что на такой продукт нет спроса. Тогда я придумал, как сделать, чтобы апельсины пахли вагиной, и вот, стал миллионером!» (пока невозможно). Так что остается затаив дыхание ждать, когда искусство достигнет совершенства в подражании жизни.

Вероятность такого развития событий стоит оценивать, держа в уме недавние слова директора одного рекламного агентства:

В бизнесе заканчиваются части тела. Одно время на повестке дня была головная боль, но мы с ней разобрались. Своя минута славы была у подмышек, затем у ног c грибком. Мы проехали морщины, проехали диету. Мы победили геморрой. И вот бизнесмены садятся и спрашивают: «Что у нас осталось?» И какой-то умный парень говорит: «Вагина»^{23}.

Мыться или освежаться?

Третья из основных целей мытья — ополоснуться, чтобы освежиться, расслабиться, а иногда cогреться или охладиться. Просто вымывшись дочиста, человек, конечно, чувствует себя лучше, но в нашем случае мы все же имеем дело с «псевдомытьем». Это когда не моются, а снимают мускульное и нервное напряжение с помощью воды. Такие процедуры были известны еще в Римской империи и, разумеется, раньше: ведь это примерно то же самое, что купание в море (которое мы теперь чаще называем плаванием).

В некоторых культурах этот вид мытья общепризнан и регламентирован. Самый наглядный пример — современная Япония, где для очищения и расслабления существуют совершенно различные ритуалы и приспособления. Большинство из нас, однако, не подозревают о таких тонкостях, поэтому, принимая славную расслабляющую ванну, мы подолгу лежим в грязной воде. Впрочем, в Европе каждая ванна оборудована и душем, так что можно, «отмокнув», затем ополоснуться. В Японии же лежачая ванна офуро служит для важной задачи, не связанной с гигиеной, — сбережения воды. На островах Японии воды всегда не хватает, поэтому японцы веками относились к ваннам так, как мы относимся к бассейнам: вода месяцами остается в ванне и, когда нужно, просто подогревается печкой или водонагревателем. Каждый член семьи может принимать горячую ванну, не расходуя огромное количество воды; и это притом что в японскую ванну можно погрузиться с головой, а значит, ее объем больше американской. Между использованиями ванна накрывается плотно прилегающей крышкой. Очевидно, что в этих условиях для поддержания порядка необходимо тщательное мытье тела до и после ванны.

Важная, но редко упоминаемая цель «псевдомытья» — согревание. «По-моему, вполне очевидно, что все приятные ощущения от горячей ванны нужно приписать воздействию не воды, а тепла. Те народы, что больше других любят принимать горячую ванну, расходуют не так уж много воды, да и то в основном для мытья и очищения кожи»^{24}. Это особенно справедливо для стран вроде Японии и Великобритании, отличающихся сырым, промозглым климатом в сочетании с плохим отоплением. Популярность сауны в Скандинавии по крайней мере отчасти объясняется теми же условиями. Вечерняя горячая ванна для замерзших, с ног до головы закутанных людей — роскошь, которую многие из нас не ценят по достоинству. По той же причине в Европе редко устанавливают душевые кабинки. Чтобы душ можно было принять с комфортом, нужно, чтобы ванная комната хорошо прогрелась. Напротив, популярность душа в США определенно связана с наличием отопления и с более мягким, кое-где тропическим, климатом. Известно, что американцы любят принимать душ один или даже два раза в день. Очень возможно, что причина этого — простое желание восстановить силы или освежиться, а не вымыться. Климатический фактор и стрессы городской жизни тоже играют здесь роль.

Медицина всегда признавала терапевтическую силу воды. Водой лечат многие заболевания суставов и мышц. Сегодня минеральные воды уже вышли из моды, но раньше их назначали от множества недугов. Особенно популярны были источники Европы, известные с Античности. Водная терапия эффективна благодаря замечательной нервной и температурной чувствительности кожи. Вода может убаюкать человека, а может взбодрить его и усилить циркуляцию крови; вода может массировать (для этого изобретены специальные душевые насадки). Два главных способа мытья — в ванной и в душе — дарят совершенно различные ощущения; кроме того, с каждым из них связан свой набор реакций и установок.

Ванна

В сравнении с душем ванну обычно признают более расслабляющим, с претензиями на роскошь, женственным способом мытья. Расслабляет ванна, скорее всего, действительно лучше, потому что в ней можно расположиться сидя или полулежа. А неподвижная или едва колыхающаяся вода умиротворяет, в отличие от мощного потока воды из душевой лейки. Мы не хотим сказать, что люди вовсе не снимают напряжение под душем, просто расслабление в этих случаях понимается по-разному. В душ обычно идут «освежиться» и «взбодриться», а вот ванна «успокаивает» и «нежит». Тот, кому нужно забыть о тревогах и нервном напряжении, ищет, в общем-то, укрытия. И вот свидетельство в пользу этого: люди, у которых есть выбор, принимают душ, когда спешат, но ложатся в ванну, когда у них есть время и желание отдохнуть. Ванна популярна как вид отдыха как раз потому, что требует времени: ее нужно вымыть, наполнить, в ней нужно полежать, затем вымыться, и так далее. И для многих, например молодых матерей, это удобный способ какое-то время побыть в одиночестве; душ такой возможности не дает. Мы уже замечали, что важная функция современной ванной комнаты — предоставлять человеку более-менее гарантированное уединение, которое не вызывает вопросов. А недавно было обнаружено, что ванны в университетских пансионах — излюбленные места для учебных занятий, поскольку некоторые студенты чувствуют, что только здесь могут укрыться от соседей, шума и беспорядка.

Ванна, как и сон, — бегство от действительности, символическое возвращение в материнскую утробу. Аналогия полная: это теплое, тесное, замкнутое пространство, где человек чувствует себя в безопасности. Ее расслабляющее воздействие общепризнано: теплую ванну рекомендуют тем, у кого трудности со сном.

По целому ряду исторических и культурных причин ванна считается более роскошным приспособлением, чем душ, — во многом потому, что прочно ассоциируется с расточительством и излишествами. И наглядное подтверждение этому — внешний вид богато отделанных, изящных ванн, сохранившихся до наших дней. Фантазия и мастерство, с которыми они изготовлены, говорят о том, что в жизни своих владельцев они занимали важное место. Возможно, именно из-за ассоциации с роскошью считается, что ванной больше пользуются женщины (при этом неважно, так это или нет на самом деле). В истории, беллетристике, кинематографе соблазнительные женщины нежатся в ваннах (обычно изысканных), часто в компании любовников. Распространенность этой картины можно объяснить тем, что идея роскоши и идея женственности в нашем обществе взаимосвязаны. «Шикарная» женщина во все века была окружена роскошью, ну а роскошь, понимаемая как «чрезмерная забота о земных радостях и физических наслаждениях», в нашей культуре считается главным образом женской прерогативой. Разумеется, некоторые мужчины тоже ведут такую жизнь, но считаются чем-то исключительным, и смотрят на них с подозрением.

Есть, однако, люди, которым не кажется, что этот стереотип относится к американской ванне. Профессор Паркинсон вслед за многими сетует: «Американская ванна создана на основе какой-то пуританской традиции, потому что в ней можно сидеть, но невозможно лежать. Чистоплотность у нас не считается оправданием лишней роскоши»^{25}[3].

Все эти особенности отношения к ванне особенно явственно проявляются в рекламе: мужчин, как правило, изображают в душе и гораздо реже — в ванне. Реклама же, рассчитанная на женщину, предлагает два различных образа: «женщина в ванне», транслирующий идеи роскоши и эротизма, и более нейтральный «женщина в душе» (некоторые американские обозреватели называют его «свойским»). У рекламистов для него припасены слова «молодая и современная», «умеющая радоваться жизни», «активная». Модели, позирующие в душе, обычно отличаются «здоровой американской внешностью». Девушки в ванне скорее относятся к «знойному» типажу, и изображать их принято нечетко, окутанными дымкой, как во сне: этот хитроумный прием позволяет легально обратиться к эротике, ведь людей едва ли можно судить за сны.

С другой стороны, с чисто практической точки зрения ванна действительно может подарить роскошь и физическое наслаждение. К примеру, туда можно наливать ароматизаторы, масла, пенную жидкость, не говоря уж о такой экзотике, как шампанское и молоко. А может быть, стоит говорить не «экзотике», а «эротике» — если судить по рекламе в общенациональных журналах. Например, одно средство для ванн рекламируется на запечатанной черным цветом странице:

Примите вечернюю ванну в темноте, и пусть вода займется любовью с вашей кожей.

А внизу:

Рецепт волнующего удовольствия: 1. Погрузитесь в [название средства]. 2. Выключите свет. 3. Откиньтесь назад. Расслабьтесь. 4. Пусть аромат разбудит вашу фантазию.

В другом объявлении спрашивают:

В чем разница между американским купанием и французским купанием? А в чем разница между американским и французским любовником? [Название средства] гладит ваши руки и ноги, ласкает вас под подбородком и в сгибе локтя, целует в шею и за ушком — там, где вы любите, — с изощренной французской нежностью и сладостью: такого с вами в ванне еще не бывало.

Не нужно богатого воображения, чтобы понять, на что намекают эти благопристойные объявления. Эротическая суть ванны подтверждается также фактом, замеченным многими психологами: в ванной часто мастурбируют, особенно женщины. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что там нетрудно создать подходящую атмосферу и есть естественные причины изучать свое тело. Иногда ванну можно принимать вдвоем. Стандартная американская полутораметровая ванна немногим удобнее двухместного спортивного автомобиля, но во многих европейских ваннах спокойно поместится пара. В последнее время несколько фирм начали производить ванны, специально рассчитанные на двоих (илл. 60).

Совместное купание — не только эротическая игра. Во многих обществах это семейное занятие, например в Японии и Скандинавии. Концепция «семейного» санузла с большой ванной нашла выражение в недавнем немецком проекте «Жилая ванная». Вероятно, чаще всего в мире вместе купаются родители и маленькие дети. Например, молодые отцы нередко с удовольствием сидят в ванне и играют с младенцами-сыновьями. Это горячо одобряют многие психологи, и эти развлечения практически невозможны в душевой кабинке, особенно потому, что дети часто боятся душа. К тому же в ванне дети могут играть в игрушки, а в душе нет.

Итак, ванна является замечательным местом для «расслабления», что бы оно ни значило. Оно может быть буквальным, физическим, а может быть психологическим. И «мечтания», и подсознательное чувственное удовольствие, которое мы получаем в ванне, — все это отвлекает и расслабляет, притом что оно возможно и в других местах.

Душ

Как отмечалось выше, с душем связан набор установок и образов, которые почти полярны тем, что ассоциируются с ванной. Душ «освежает», душ — это быстро, эффективно, по-спартански. Иногда он представляется асексуальным — в том смысле, что его образ и применение не так уж связаны с эротикой (хотя совместное мытье под душем встречается сплошь и рядом). Эта нейтральность, впрочем, относится только к женщинам и сосуществует с отчетливо «мужественным» характером душа. Быстрота и действенность, способность бодрить и в целом деловитость и прагматизм — все это составляющие его образа. Душ сравнивают с ливнем, внезапным, неуправляемым, разрушительным и буйным, — словом, похожим на те условия, которые должен шутя переносить настоящий мужчина.

Популярный стереотип поющего под душем мужчины, возможно, имеет прямое отношение к мужчине под дождем. Пение в таких обстоятельствах — это скорее рев (если не по звучанию, то по духу), примитивное выражение мужественности, а не искусство. Представим себе картину: голый человек стоит под потоком воды, — и мы увидим, что перед нами физическое состояние первобытной свободы, которым так редко наслаждается современный городской мужчина и которое доступно ему только в специфических ситуациях.

Образ душа, таким образом, можно рассматривать в разных аспектах. Во-первых, он маскулинный; во-вторых, будучи связанным с женщиной, он становится, по сути, бесполым. Принимая душ, женщина символически вступает в мужской мир и ведет себя как мужчина — в результате половые различия стираются. Тенденция, в рамках которой женщины перенимают поведение, традиционно считающееся в нашей культуре мужским, широко известна и вполне приемлема. Справедливо это и для обратной ситуации, хотя, возможно, практических примеров такого рода меньше. В последние десятилетия мужчины все активнее занимались «женской работой» и отказывались от мужских прерогатив, в результате чего начал формироваться более нейтральный гендерный типаж^{26}.

В прошлом душ ассоциировался с публичными гигиеническими заведениями. Эта связь почти исчезла с тех пор, как душами начали повсеместно оборудовать частные дома. Пожилые люди, впрочем, по-прежнему считают, что душу не место в доме, что в нем невозможно как следует вымыться или что он очень неудобен (вероятно, оттого что в нем приходится стоять).

Насчет душа также имеются другие, довольно распространенные мнения. Например, некоторым женщинам кажется, что в душе у них не получается «вымыться дочиста» — может быть, потому что они не могут хорошенько «отмокнуть». В принципе если мыться достаточно часто, то эта проблема скорее воображаемая, чем реальная: люди, особенно женщины, не накапливают столько грязи, чтобы этот фактор имел какое-то значение. Объяснение, вероятно, в том, что женщины неосознанно подразумевают чистоту гениталий. Современное устройство душа практически не позволяет женщине с удобством подмываться.

Ирония заключается в том, что во всех прочих отношениях душ гораздо гигиеничнее ванны, если только после нее дополнительно не ополаскиваться. Мужчины и женщины, по крайней мере в США, все чаще используют душ для мытья головы — из тех же соображений о чистоте. Хотя у душа есть ограничения, мы можем заявить, что в Соединенных Штатах этот способ мытья лидирует с большим перевесом. Американские ванны, оснащенные душевой лейкой, чаще используются не по прямому назначению, а как душевые поддоны (и это несколько смягчает то обстоятельство, что пользоваться ими по прямому назначению неудобно). Тем не менее у ванны есть такие же преданные сторонники, как у душа, и оба способа мытья, без сомнения, будут существовать и дальше.

Гигиена промежности и паха. Биде

Поговорив об идеях, связанных с мытьем тела в целом и с приспособлениями для него, мы должны коснуться особой темы — ухода за промежностью и использования биде. И устройство, и сам процесс иногда при обсуждении вызывают сильнейшие эмоции, являя собой наглядный пример того, каким шлейфом из ассоциаций и психологических установок может обрасти предмет. ...