Питер Бенчли Челюсти

Посвящается Венди

© Найденов В.В., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Введение

«Челюсти» – плод моей давней детской страсти.

Как и миллионы других детей, я с ранних пор восхищался акулами. Поскольку лето я обычно проводил на Нантакете, острове, расположенном в Атлантике, в тридцати милях от моего дома, я имел возможность регулярно потакать своей страсти. В 1940-е и 1950-е годы воды вокруг Нантакета были богаты фауной, и там, в том числе, водилось множество видов акул: песчаные, голубые, мако и большие белые. Хотя о последних я в то время не знал. Когда в безветренную погоду мы с отцом и братом отправлялись на рыбалку, то часто видели, как поверхность воды разрезают спинные и хвостовые акульи плавники. Мне они напоминали о чем-то неизвестном и таинственном, о невидимой опасности и бессмысленной жестокости.

В подростковом возрасте и когда мне было чуть больше двадцати, я прочитал большую часть всей имеющейся тогда литературы по акулам. Надо отметить, что написано было не так уж много. А в 1964 году я прочитал в газете о рыбаке, который у берегов Лонг-Айленда загарпунил белую акулу весом в 4500 фунтов^[1]. Помню, как в то время у меня в голове мелькнуло: «Боже мой! А что, если одно из этих чудовищ заплывет в курортную зону? И будет там рыскать?» Но потом на какое-то время я забыл об этом…

Затем, в 1971 году, вышел документальный фильм под названием «Открытое море, Белая Смерть». В нем рассказывалось об экспедиции Питера Гимбела, владельца универмага и профессионального путешественника, который решил отыскать и снять на пленку белую акулу. И тогда, и сейчас «Открытое море» для меня остается лучшим фильмом об акулах. В том же году была издана замечательная книга Питера Мэттиссена «Голубой меридиан» об этой экспедиции. Упомянутые два события не только укрепили мое восхищение акулами, но заодно и расшевелили в моей голове повествовательную жилку.

У меня не было интереса написать однобокую историю о нападениях акулы на людей. Я сосредоточился на том, что на самом деле может произойти, если в курортных водах вдруг появится огромный хищник. И подумал, что местные власти, наверное, прежде всего, попытаются умолчать об этой проблеме в надежде, что акула уплывет. Некоторые курортные городки зарабатывают за три летних месяца львиную долю (80–90 %) своих годовых доходов. Поэтому паника, возникшая в результате появления (и нападения) акулы, могла свести на нет весь летний бизнес. Естественно, после второго или третьего нападения акулы скрывать это будет уже невозможно.

Кто является представителем власти в таком городке? Ну, вероятно, шеф местной полиции. Разве не любопытно, если такой человек, к примеру, боится и даже терпеть не может воду? Какая у него жена? Есть ли у них дети? Разве они не обратились бы за помощью к специалистам? Скажем, к морскому биологу, который, со своей стороны, стремится, прежде всего, лучше изучить акулу, ее повадки, но ни в коем случае не убивать ее. И как на описанные события отреагировал бы городок?

И все эти вопросы, к которым потом добавилось множество других, не давали мне покоя, когда я начал рассказывать историю самому себе. Вскоре история получила развитие, начала обрастать новыми подробностями, а персонажи вырвались из задуманной для них канвы и зажили своей жизнью. Мне приходилось как-то сдерживать их «прыть», беседовать с ними и переопределять их цели и места назначения.

В то время, когда я писал «Челюсти», движения за охрану окружающей среды – в том виде, в каком мы знаем его сегодня, – просто не существовало. Да, было некое движение за спасение китов; да, люди понимали, что загрязнение воздуха и воды представляет собой большую проблему; было известно, что пестициды и прочие токсины признаны опасными для птиц и рыбы. Но для населения в целом океаны оставались такими же, как и всегда, – чистыми, вечными и неуязвимыми, независимо от того, чем человечество засоряло и продолжает их засорять. Что же касается акул… лишь горстка людей на планете знала о них хоть что-нибудь. Большинство же, особенно рыбаки и ныряльщики, твердо верили лишь в одно: хорошая акула – это мертвая акула.

Я гордился тем, что знал об акулах гораздо больше, чем простой обыватель. Но тем не менее поддался на разного рода слухи и басни по поводу акул. А таких историй было множество. Нападали ли акулы на лодки? Конечно, нападали. А на людей? Можете не сомневаться! Я читал о десятках нападений акул. Оставались ли они в одном и том же месте, продолжая охотиться и убивать – до тех пор, пока сами не были пойманы и убиты или пока не закончились запасы пищи? Да, черт побери, все верно. Помните акулу, которая в 1916 году поднялась вверх по реке и растерзала в Нью-Джерси четырех человек? Журналистов, которые брали у меня интервью, я вновь и вновь заверял, что каждый инцидент с акулой, описанный в «Челюстях» (именно в книге, а не в фильме!), происходил на самом деле. Но не с одной и той же акулой, а с разными, причем на протяжении ряда лет и в разных точках Мирового океана. И я был вполне корректен: каждый эпизод, описанный в книге, так или иначе, имел место… Просто причины могли оказаться совсем другие, равно как и результаты, которые стали плодом моего воображения.

Лишь с годами я начал лучше понимать биологические и поведенческие особенности любых акул в целом, и в частности больших белых. Изучал я их медленно, дотошно, зачастую в компании с учеными, рыбаками или дайверами, и каждое сделанное мной открытие было захватывающим, хотя и тревожным. Один из первых усвоенных мной уроков заключался в том, что акулы не только сами не ищут и не нападают на людей, но и всячески избегают людей. Ведь мы в конце концов крупные, шумные, уродливые чужаки, которые, насколько известно акуле, могут представлять смертельную опасность. Поэтому челюсти свои они пускают в ход крайне редко. Мы даже не нравимся им на вкус: большие белые акулы часто выплевывают людей, потому что они слишком костлявые и в них слишком мало жира (по сравнению, например, с теми же тюленями).

Изучив опыт десятков экспедиций, сотен погружений и бесчисленных столкновений с разнообразными видами акул, я осознал, что ни за что не смог бы написать «Челюсти» сегодня. Я никогда бы не смог демонизировать животное, особенно такое, которое значительно старше и намного успешнее в своей среде обитания, чем был или будет человек, – животное, которое жизненно необходимо для природного баланса в море, животное, которое мы рискуем – если только не изменим собственное деструктивное поведение – полностью уничтожить, стереть с лица земли.

По мере того как роман «Челюсти» готовился к публикации, мои амбиции были более чем скромными. Я понимал, что в чисто коммерческом отношении книга, скорее всего, успешной не будет. С одной стороны, это мой первый роман, и, за редкими исключениями (например, «Унесенные ветром»), первые романы обычно расходятся плохо, и книги долго пылятся на полках книжных магазинов. С другой стороны, это был к тому же первый роман о рыбе, и я не мог припомнить ни одного такого романа, который имел бы коммерческий успех или встретил радужные оценки критиков. Кроме того, я знал наверняка, что никто и никогда не снимет по этой книге фильм, потому что поймать и выдрессировать большую белую акулу просто невозможно, а киноиндустрия еще не настолько развита, чтобы достоверно воссоздать правдоподобный образец или механическую версию такой акулы.

Книга была издана весной 1974 года и получила довольно благоприятные отзывы. А некоторые читатели и рецензенты даже, что называется, дали маху. Например, Фидель Кастро в интервью для Национального общественного радио заявил, что «Челюсти» (в испаноязычных изданиях «Tiburón»^[2]) стали чудесной метафорой порочности капитализма. Другие критики описали его как аллегорию на Уотергейт^[3] и классическую историю мужской дружбы.

Вскоре после публикации «Челюсти» вошли в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс» и не покидали его в течение сорока четырех недель. Однако до первого номера в этом списке моя книга так и не добралась (место никак не уступала никудышная книжка про кроликов – «Обитатели холмов»). А вот с изданием в мягкой обложке все сложилось совершенно иначе. На протяжении нескольких месяцев книга была лидером всех мировых рейтингов. Только в Соединенных Штатах было продано более девяти миллионов копий. Но такой успех был отчасти связан с подготовкой и выпуском одноименного фильма, с блестящей рекламой, предпринятой издателем и кинокомпанией, а также с феноменальным везением.

Я получил огромное удовлетворение от отзывов читателей, в которых они писали о том, что «Челюсти» стали их первой взрослой книгой. Она научила их тому, что чтение – весьма увлекательное занятие; «Челюсти» пробудили в них интерес к морской биологии (мне написали несколько преподавателей, которые рост аспирантов в сфере океанологии в целом и в области изучения акул, в частности, приписывают непосредственно успеху книге и фильма); «Челюсти» пробудили в них подлинный интерес к акулам, им даже захотелось вступить в ряды защитников природы. Каждый год более тысячи молодых людей, которые на момент издания и выхода книги еще даже не родились, делятся со мной своими опасениями по поводу снижения популяций акул в мире и спрашивают, как помочь спасти этих потрясающих животных, которых они по-настоящему открыли для себя именно в моей книге.

«Челюсти», по сути, круто изменили мою карьеру. Последние десять лет или около того я работал в области охраны морской среды, посвящая этому почти все свое время. И до сих пор считаю дайвинг вместе с крупными существами едва ли не самым увлекательным занятием. И готов бросить все ради возможности погостить у белых акул под водой. Не знаю, многого ли мне удастся добиться – и никто, наверное, не знает. Однако после всего того, что мне в жизни дали акулы, я бы чувствовал себя крайне неблагодарным человеком, если бы не отдал им что-нибудь взамен.

В 1973 году, еще до издания книги, я встретился с Ричардом Д. Зануком и Дэвидом Брауном, продюсерами, для которых кинокомпания «Юниверсал Пикчерс» купила киноправа на «Челюсти». Надо сказать, я очень благодарен тому, что судьба свела меня с этими людьми (а позже нам всем чрезвычайно повезло, что мы попали в цепкие руки двадцатишестилетнего гения по имени Стивен Спилберг, хотя на тот момент никто еще не понимал своего счастья). Ричард и Дэвид не только оказались очаровательными, добродушными и умными людьми, за плечами которых многолетний опыт работы в кинобизнесе, но они также регулярно нарушали два из самых незыблемых клише Голливуда: они не лгали и отвечали на телефонные звонки.

Я никогда не писал сценариев, но все же попросил об этом и получил разрешение написать для «Челюстей» первые два черновых варианта. На нашей первой встрече после обычного обмена шутками Ричард Занук заявил (здесь я немного перефразирую): «Этот фильм от начала и до самого конца будет приключенческим, и поэтому нам нужно, чтобы вы удалили всю романтику, все, что связано с мафией, – все, что может отвлечь читателя».

Я понимаю, что тот, кто никогда не читал «Челюсти», а смотрел только фильм, сейчас хмурится и недоумевает. Я даже слышу, как вы ворчите: «Романтика? Мафия? О чем он? Куда все это подевалось?»

Вот вы почитайте – и узнаете все сами.

Часть первая

Глава 1

Короткими взмахами серповидного хвоста гигантская рыбина бесшумно рассекала ночную воду. Пасть рыбы была приоткрыта, пропуская в жабры достаточное для дыхания количество воды.

Ее движение было ровным и размеренным. Лишь изредка рыба меняла направление своего явно бесцельного перемещения, слегка приподняв или опустив один из грудных плавников. Как птица, которая меняет направление полета, опустив одно крыло и приподняв другое. Во мраке ночи ее глаза не различали ничего, а от прочих органов чувств примитивный мозг рыбы не получал никаких сигналов.

Могло показаться, что рыба спит, если бы не постоянное движение, обусловленное миллионами лет существования этого вида и его борьбы за выживание. Ввиду отсутствия плавательного пузыря, как у других рыб, а также околожаберных плавников, прогоняющих через жабры насыщенную кислородом воду, она вынуждена находиться в беспрестанном движении. Неподвижность означала бы для такой рыбы неминуемую гибель от нехватки кислорода.

Нынешняя ночь выдалась безлунная, и берег почти сливался с водой. Море от берега отделяла лишь длинная ровная полоска пляжа. Такая белая, что казалось, будто она светится. Из дома, расположенного за поросшими редкой травой дюнами, на песок падали желтые блики.

Наружная дверь дома открылась, и на деревянное крыльцо вышли мужчина и женщина. Некоторое время они молча вглядывались в морскую даль, затем быстро обнялись и спустились по ступенькам на песок. Мужчина был пьян. Шаги его были нетвердыми, и на нижней ступеньке он споткнулся. Женщина рассмеялась, подхватила его под руку, и они вместе побрели к пляжу.

– Сперва в воду! – сказала женщина. – Тебе нужно искупаться, чтобы в голове прояснилось.

– Далась тебе моя голова! – усмехнулся мужчина. И, посмеиваясь, опустился на песок, увлекая за собой женщину.

Они в спешке сорвали друг с друга одежду и слились в страстных объятиях.

Потом мужчина лег на спину и закрыл глаза. Посмотрев на него, женщина улыбнулась.

– Ну что, идем купаться? – спросила она.

– Иди, иди. Я лучше тебя здесь подожду.

Женщина поднялась и направилась вдоль берега, поближе к кромке воды. Ноги ее омывала прибойная волна. Вода была холоднее, чем ночной воздух. Впрочем, неудивительно, ведь еще была середина июня. Обернувшись, женщина крикнула:

– Уверен, что не хочешь пойти вместе со мной?

Ответа она не услышала – ее приятель уже заснул.

Женщина хотела было вернуться, однако потом снова метнулась к воде. Бежала легко, красиво, пока небольшая волна не ударила ее по коленям. Слегка покачнувшись, она все же устояла и шагнула в следующую волну, повыше. Теперь вода доходила ей до бедер.

Женщина откинула назад падавшие на глаза волосы и двинулась дальше. Войдя в воду по плечи, она поплыла. Резкие движения и голова над водой выдавали в ней неопытного пловца.

Плывущая всего в сотне шагов от берега огромная рыба почувствовала изменение в спокойном ритме моря. Нет, она не заметила женщину, не ощутила ее запаха. Но вдоль тела рыбы тянулось множество тонких каналов, наполненных особым веществом, чувствительные клетки которого улавливали мельчайшие колебания в воде и посылали сигналы мозгу. Рыба повернула к берегу…

Женщина продолжала плыть, удаляясь от пляжа. Она то и дело оглядывалась, проверяя в тусклом свете, струящимся из окон, не слишком ли далеко она отдалилась от берега. Течение было несильным, и ее никуда не сносило. Подустав, женщина легла на спину и, немного отдохнув, повернула обратно.

Теперь колебания воды усилились, и рыба почуяла добычу. Взмахи ее хвоста участились, проталкивая гигантское тело вперед с такой скоростью, что в воде вспыхнули крохотные фосфоресцирующие организмы, создающие подобие искрящейся мантии.

Сблизившись с женщиной, рыба проскользнула мимо нее совсем близко, всего в десяти-двенадцати шагах. Женщина ощутила лишь сильную волну, которая чуть приподняла ее, а потом снова отпустила.

На мгновение она замерла, затаив дыхание, но ничего странного не обнаружила. И тогда снова поплыла, резко взмахивая руками.

Теперь рыба почуяла ее, и колебания воды – неравномерные и резкие – сигнализировали о том, что добыча близко. Совершая круги, она начала подниматься к поверхности. Спинной плавник уже торчал над водой, а хвост могучими ударами вспенивал воду. Рыбу то и дело сотрясала дрожь.

Женщине вдруг стало страшно, но отчего – понять она пока не могла. Кровь переполнилась адреналином, покалывания и тепло в конечностях заставили ее плыть еще быстрее. По ее прикидкам, до берега оставалось футов^[4] пятьдесят, не больше. Она даже заметила полоску белой пены там, где волны накрывали берег, видела свет в доме, даже чью-то тень в окне. Это ее слегка успокоило. Правда, ненадолго…

Рыба проплыла в сорока футах от женщины, обойдя ее сбоку. Потом резко дернулась влево, нырнула и, дважды ударив хвостом, устремилась к своей добыче.

В какой-то момент женщине показалось, что она ударилась ногой о камень или корягу. Боли поначалу не почувствовала, только вот сильно дернулась правая нога. Она хотела дотянуться до ступни, но при этом энергично работала другой ногой, чтобы оставаться на поверхности. Она шарила левой рукой в темной воде, потом, так и не нащупав свою ступню, провела рукой повыше и… едва не потеряла сознание. Ее пальцы наткнулись на сломанную кость и обрывки мышц. Тут до нее дошло, что теплая пульсирующая струя, которую она явственно ощутила в прохладной воде, – ее же собственная кровь!

Ее захлестнули нестерпимая боль и ужас. А из груди вырвался вопль отчаяния.

Рыба, между тем, ненадолго отплыла в сторону. Она проглотила ступню, не прожевав, и кости с мясом моментально оказались у нее в пищеводе. Потом она повернула обратно, ориентируясь уже на кровь, хлеставшую из изуродованной ноги женщины. Такой ориентир был для рыбы ничуть не хуже, чем для моряка – маяк в безоблачную ночь. В этот раз рыба атаковала снизу. Она ринулась вверх, широко разинув пасть. Огромная конической формы голова ударила с такой силой, что женщину даже выбросило из воды. Мощные челюсти тут же ухватили ее за торс, круша кости, разрывая сухожилия с мышцами и перемалывая все это в сплошное кровавое месиво. Не выпуская добычу из страшной пасти, рыба плюхнулась в воду, подняв целый фонтан пены, крови и светящихся микроорганизмов.

Под водой рыба завертела головой, перепиливая и перекусывая сухожилия и мышцы острыми, как бритва, треугольными зубами. Тело женщины развалилось на куски, и рыба с жадностью их заглатывала. Ее мозг пока еще фиксировал сигналы о близкой добыче, но она не могла определить их источник и металась из стороны в сторону в мутном кровавом облаке, открывая и закрывая пасть, хватая все подряд. А когда облако рассеялось, большая часть истерзанного тела исчезла. Какие-то куски медленно опускались на песчаное дно, и там их увлекало за собой течение. Несколько кусков плавало у самой поверхности воды, и волны постепенно относили их к берегу.

Мужчина проснулся, поежившись от утреннего холода. Во рту у него стало липко и сухо, а в голове все смешалось от выпитого накануне виски и кукурузной водки. Солнце еще не поднялось, хотя розовая полоска на горизонте намекала на то, что рассвет уже скоро. На светлеющем небе слабо мерцали звезды. Мужчина встал и начал одеваться. Он был раздражен, что женщина не разбудила его, когда вернулась в дом. Но ему показалось странным, что она оставила на пляже одежду. Он собрал ее и направился к дому.

Пройдя на цыпочках по веранде, он осторожно приоткрыл дверь, так как знал, что, если сделать это резко, она заскрипит. В гостиной было темно и пусто, на столе стояли недопитые бокалы, пепельницы с окурками и грязные тарелки. Он пересек гостиную и, повернув направо по коридору, миновал две закрытые двери. Дверь в их комнату была открыта, на тумбочке у кровати горела лампа. Обе постели были застелены. Он швырнул одежду женщины на одну из них, вернулся в гостиную и включил свет. Оба дивана оказались пусты.

В доме было еще две спальни. Одну занимали хозяева, другую – еще одна, кроме них, пара гостей. Стараясь не шуметь, мужчина приоткрыл дверь в комнату гостей. Здесь стояло две кровати, и на каждой из них лежал только один человек. Он закрыл дверь и направился в следующую комнату. Хозяин и хозяйка спали в огромной постели – каждый на своем месте. Мужчина прикрыл дверь и вернулся к себе, чтобы взглянуть на часы. Было около пяти.

Он сел на кровать и уставился на кучку одежды на соседней кровати. Теперь он удостоверился, что женщины в доме нет. Других гостей на ужине не было. Если только она не повстречалась с кем-нибудь на пляже, пока он спал. Но если бы она даже и ушла, подумал он, ведь наверняка захватила бы хоть что-нибудь из одежды.

Только теперь позволил себе допустить мысль о несчастном случае. Очень скоро такое предположение превратилось в уверенность. Он вернулся в спальню хозяина, постоял недолго у изголовья кровати, после чего осторожно положил руку ему на плечо.

– Джек, – сказал он, похлопывая рукой по плечу. – Эй, Джек!

Мужчина вздохнул и открыл глаза.

– Что?

– Это я, Том. Терпеть не могу вот так тебя будить, но у нас, кажется, проблема.

– Что за проблема?

– Ты видел Крисси?

– Что ты хочешь этим сказать? Она ведь с тобой.

– Со мной ее нет. Ну, то есть, я не могу ее найти.

Джек поднялся, сел и зажег свет. Его жена заворочалась, потом натянула одеяло на голову.

– Господи, да ведь уже пять утра, а ты все не можешь отыскать свою пассию.

– Знаю, – сказал Том. – Прости, конечно, но ты помнишь, когда видел ее в последний раз?

– Естественно, помню. Она сказала, что вы пошли искупаться, и вы вместе вышли на крыльцо. Сам-то ты когда видел ее в последний раз?

– Там… на пляже. Просто потом… я уснул. Ты хочешь сказать, она не возвращалась домой?

– Ну, я ведь ее не видел. Может, просто не застал. Мы легли спать около часа ночи.

– Я наткнулся на ее одежду.

– Где? На пляже?

– Да.

– А в гостиной смотрел?

– Да. И еще в комнате Хенкельсов.

– Ты заходил к Хенкельсам?!

Том покраснел.

– Видишь ли, я знаю ее не так уж давно. И, насколько могу судить, это девица со странностями. Впрочем, Хенкельсы тоже. Ну, то есть я не намекаю, не подумай… Просто захотелось осмотреть весь дом, прежде чем тебя будить.

– Ну, а теперь-то что?

– Начинаю склоняться к мысли… – сказал Том, – не стряслась ли с ней беда. Может, она утонула?

Джек посмотрел на него, затем снова покосился на часы.

– Точно не знаю, когда в этом городишке начинает работать полиция, – озабоченно проговорил он, – но мне кажется, выяснить это можно прямо сейчас.

Глава 2

Патрульный Лен Хендрикс сидел за столом в полицейском участке Эмити и читал детектив «Живой не дамся». Когда зазвонил телефон, главную героиню Свистульку Дикси как раз собралась изнасиловать целая банда злобных байкеров. Хендрикс не снимал трубку до тех пор, пока Дикси не кастрировала первого из нападавших ножом, который заранее спрятала у себя в волосах.

Наконец Хендрикс поднял трубку.

– Полиция Эмити, патрульный Хендрикс, – представился он. – Чем могу помочь?

– Это Джек Фут, я живу здесь неподалеку, на Олд-Милл-роуд. Хочу заявить о пропаже человека. Ну, или, по крайней мере, я думаю, что она пропала.

– Можете повторить, сэр?

Хендрикс служил во Вьетнаме радистом и обожал военные словечки.

– Эта девушка – одна из моих постояльцев, – объяснил Фут. – Примерно в час ночи пошла купаться. Но до сих пор не вернулась. Ее приятель нашел ее одежду на пляже.

Хендрикс начал быстро записывать в блокнот.

– Как ее зовут?

– Кристина Уоткинс.

– Сколько ей?

– Не знаю. Хотя погодите-ка! Лет двадцать пять. Ее приятель тоже так считает.

– А рост и вес?

– Минутку. – Последовала пауза. – Наверное, около пяти футов семи дюймов^[5], а вес – сто двадцать – сто тридцать фунтов.

– Цвет волос и глаз?

– Послушайте, да зачем все это? Если утонула женщина, надо полагать, она одна такая сегодня. Разве не так? Вы ведь, надеюсь, не вытаскиваете здесь по дюжине утопленников за вечер?

– А кто говорит, что она утонула, мистер Фут? Может, просто пошла погулять куда-нибудь.

– Погулять? В чем мать родила?! В час ночи? Вам кто-нибудь сообщил, что где-то рядом разгуливает голая женщина?

Хендрикс воспользовался шансом показать свою выдержку.

– Нет, мистер Фут, пока нет, – невозмутимо ответил он. – Но когда начинается летний сезон, никогда не знаешь, чего ожидать. К примеру, в августе прошлого года какие-то педики-недоделки устроили пляски перед клубом. Нагишом, понимаете? Итак, цвет волос и глаз?

– Волосы… Кажется, светлые. Или, скорее, рыжеватые. А вот какого цвета у нее глаза, я не знаю. Сейчас спрошу у ее парня. Да нет, он тоже не знает. Ну, скажем, карие.

– Хорошо, мистер Фут. Мы займемся этим. Как только выясним что-нибудь, свяжемся с вами.

Хендрикс повесил трубку и поглядел на часы. Пять десять утра. Шеф встанет не раньше, чем через час, и Хендриксу не очень-то хотелось будить его только из-за весьма смутных показаний о пропаже. Не исключено, что девчонка кувыркается в кустах с каким-нибудь парнем, которого встретила на пляже. С другой стороны, могла ведь и утонуть… Если ее тело вдруг выбросило волной на берег, то шеф Броуди предпочел бы поскорее заняться этим делом. Иначе утопленницу обнаружит какая-нибудь няня с кучей ребятишек. Тогда пиши пропало: она ведь взбаламутит весь городок!

«Рассудительность и здравомыслие – вот что требуется добротному полицейскому», – то и дело повторял ему шеф. Здесь надо уметь поработать головой. Собственно, эта перспектива и заставила Хендрикса после возвращения из Вьетнама поступить в полицию Эмити. Жалованье платили неплохое: сначала девять тысяч долларов, а после пятнадцати лет службы – пятнадцать тысяч плюс разные льготы. Полицейская служба давала материальное благополучие, нормированный рабочий день, а также возможность заняться чем-то более интересным, чем гонять хулиганов или таскать за шиворот всякую пьянь. Можно было окунуться в реальное расследование, например распутать дело об ограблении или поймать насильника. Например, прошлым летом чернокожий садовник изнасиловал семь белых женщин, ни одна из которых так и не заявила на него. В общем, эта служба давала возможность обрести уважение в обществе. К тому же работать полицейским в Эмити не слишком опасно. Не то что в большом городе. И последний раз местный полицейский погиб аж в 1957 году. Он попытался остановить пьяного водителя на шоссе в Монток, но был сбит машиной и разбился насмерть о каменную стену.

Хендрикс был убежден, что как только закончатся эти скучные дежурства с полуночи до восьми утра, то он по-настоящему полюбит свою работу. Но пока что это была просто тоска смертная. Он отлично понимал, почему ему достались эти поздние дежурства. Просто Броуди нравилось нагружать своих молодых подчиненных постепенно, давая возможность выработать необходимые для полицейского качества – здравый смысл, рассудительность, выдержка и вежливость. Причем в такое время, когда они не слишком перегружены служебными делами.

Смена с восьми утра до четырех часов дня требовала и опыта, и определенных дипломатических способностей. В эту смену работали шесть человек. Один регулировал движение транспорта на перекрестке Мейн и Уотер. Двое патрулировали улицы в полицейских машинах. Четвертый отвечал на телефонные звонки в полицейском участке. Пятый занимался канцелярской работой. Ну, а шеф занимался публикой: разными дамочками, которых допекал постоянный шум, доносящийся из двух забегаловок, – «Рэнди-медведь» и «Сэксонс» не закрывались и ночью; домовладельцами, которые жаловались, что на пляжах полно всякого отребья, нарушающего спокойствие; банкирами, брокерами и юристами, заехавшими сюда отдохнуть. Они заходили поговорить с ним о том, как сохранить Эмити в первозданном виде и заодно превратить этот городишко в превосходный летний курорт.

Самой беспокойной считалась смена с четырех до полуночи. В это время молодые бездельники обычно собирались в баре «Рэнди-медведь», устраивали потасовки или напивались так, что потом, сев за руль, представляли смертельную угрозу на дорогах. В это время (хотя и не так часто) заезжие гастролеры из Куинса рыскали в темных переулках и грабили прохожих. В это же время суток, пару раз в месяц, полиция, собрав достаточное количество улик, совершала налет на один из огромных домов на берегу океана, где торговали наркотой.

А с четырех часов дня до полуночи на дежурство выступали шесть самых крупных мужчин в местной полиции, все в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти лет.

С полуночи же до восьми утра, как правило, ничего не происходило. Целых девять месяцев в году в это время спокойствие было почти гарантировано. Самым большим происшествием в прошлую зиму стала гроза, которая вывела из строя систему сигнализации, связывающую сорок восемь самых богатых домов городка с полицейским участком. В летнее время с полуночи до восьми обычно дежурили трое полицейских. Но один из них, молодой парень по имени Дик Анджело, как раз взял двухнедельный отпуск. Другой же, Генри Кимбл, отслуживший свои тридцать лет в армии, днем работал барменом в «Сэксонс» и предпочитал дежурства с полуночи до восьми, потому что они давали ему возможность хоть как-то выспаться. Хендрикс попробовал связаться с Кимблом по рации. Хотел попросить его прогуляться по пляжу вдоль Олд-Милл-роуд. Однако, как он и предполагал, эта попытка не увенчалась успехом. Кимбл, как всегда, крепко спал в полицейской машине, припарковав ее за аптекой. И поэтому Хендрикс снял трубку и набрал домашний номер своего шефа.

Броуди спал, это уже было то самое состояние перед пробуждением, когда сны быстро сменяют друг друга. Первый телефонный звонок удачно вклинился в сон: ему снилось, будто он обжимается с какой-то девчонкой на лестничной клетке в школе. Второй звонок вырвал его из сна. Броуди перекатился на край постели и схватил трубку.

– Да?

– Шеф, это Хендрикс. Терпеть не могу беспокоить в такую рань, но…

– А сколько времени?

– Пять двадцать.

– Леонард, надеюсь, у тебя был веский повод?

– Похоже, у нас всплывшая, шеф.

– Всплывшая? Господи, это еще что такое?

Словечко «всплывшая» Хендрикс почерпнул из одного из своих детективов.

– Ну, утопленница, – смущенно пояснил он. А потом рассказал Броуди о телефонном звонке Фута. – Я подумал, что, может, вы захотите проверить это, прежде чем народ повалит на пляж. Денек-то, похоже, намечается погожий.

Броуди тяжело вздохнул.

– А где Кимбл? – Он поднял голову и быстро добавил: – Впрочем, глупый вопрос. Когда-нибудь я сделаю так, чтобы его рация никогда не выключалась.

Некоторое время Хендрикс помолчал, затем продолжил:

– Говорю же, шеф, мне не хотелось вас беспокоить…

– Да, знаю, Леонард. Но ты поступил правильно. Я ведь все равно уже проснулся, так что могу и встать. Побреюсь, приму душ, выпью кофе и по дороге в участок загляну на пляж напротив Олд-Милл-роуд и Скотч-роуд. Вдруг там появилась твоя «всплывшая»? Потом, когда заступит дневная смена, заеду поговорить с Футом и с приятелем девушки. Скоро увидимся, пока.

Броуди положил трубку и потянулся. Он посмотрел на жену, лежавшую рядом на двуспальной кровати. Когда зазвонил телефон, она пошевелилась и проснулась. Но когда поняла, что никто никуда не спешит, опять погрузилась в сон.

Эллен Броуди было тридцать шесть, она была на пять лет моложе своего мужа. Однако тот факт, что на первый взгляд ей и тридцать-то даст не всякий, вызывало у Броуди одновременно и гордость и досаду. Ее красота и молодость свидетельствовали о том, что у ее мужа прекрасный вкус, да и сам он к тому же не лишен привлекательности. Разве не повод для гордости? Вместе с тем Элен сумела сохранить свою красоту и молодость несмотря на то, что вырастила троих детей, а Броуди уже начинал волноваться о таких вещах, как высокое давление и «животик». Хотя при весе в двести фунтов и росте в шесть футов и один дюйм его все равно никто не назвал бы тучным. Иногда летом Броуди ловил себя на мысли, что с ленивым вожделением поглядывает на молодых длинноногих девиц, которые с гордым видом разгуливают по городу, а их ничем не поддерживаемые груди колыхаются под тонкой хлопчатобумажной тканью. Но ему никогда не нравились такие ощущения, потому что в такие моменты волей-неволей приходилось гадать, не охватывает ли и Эллен такое же возбуждение при виде загорелых, стройных молодых парней, которые так здорово смотрятся рядом с длинноногими девицами. Как только эта мысль застревала у него в голове, так настроение тут же падало. Он вдруг сознавал, что ему уже за сорок, что лучшие годы позади и большая часть жизни прожита…

Лето было традиционно непростым временем года для Эллен Броуди: летом ее изводили мысли, которые она старалась гнать от себя подальше, – об утраченных возможностях и о той, другой жизни, которая могла бы у нее быть. Она встречала здесь людей, с которыми выросла: например, своих одноклассниц, которые вышли замуж за банкиров и брокеров. Лето они проводили в Эмити, а зиму – в Нью-Йорке. Эти, как правило, красивые женщины так же легко и непринужденно вели светскую беседу, как и играли в теннис. И они – в чем Эллен ни капельки не сомневалась – шептались между собой и посмеивались над ней, Эллен Шеперд!.. Ведь она вышла замуж за того самого полицейского, от которого залетела на заднем сиденье его «Форда» выпуска 1948 года. Хотя все было не так.

Когда Эллен познакомилась с Броуди, ей был двадцать один год. Она как раз закончила свой предпоследний год обучения в Уэллсли и приехала в Эмити на лето с родителями. Собственно, так происходило уже одиннадцать лет – с тех пор, как рекламное агентство, где работал ее отец, перевело его из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк. Хотя, в отличие от своих подруг, Эллен Шеперд вовсе не была так озабочена замужеством. Она предполагала, что через год или два после окончания колледжа найдет себе подходящего мужа из своей среды и со сходным материальным положением. Такие мысли не приводили ее в восторг, но и не огорчали. Она довольствовалась тем весьма скромным достатком отца и в этом повторяла свою мать. Но она не горела желанием прожить точно такую же жизнь. Окружавшие ее житейские проблемы и неурядицы наводили смертную тоску. Себя она считала прямой и честной и гордилась тем, что в 1953 году в школе Мисс Портер ее признали Самой Правдивой Ученицей.

Их первая встреча произошла в тот момент, когда Броуди находился на дежурстве. И арестовал ее – точнее, ее приятеля, который вез ее домой и перед этим очень много выпил. Он мчал на огромной скорости по узким улочкам. Машину остановил патрульный полицейский. Эллен мысленно отметила его молодость, приятную внешность и учтивость. Полицейский, сказав, что они нарушили правила, забрал у них ключи от машины и развез обоих по домам. На следующий день Эллен отправилась в город за покупками и случайно оказалась поблизости от полицейского участка. Она просто так, шутки ради, вошла в здание и спросила, кто из полицейских дежурил днем раньше около полуночи. Ей сообщили. Потом она отправилась домой, написала Броуди записку, в которой поблагодарила его за учтивость. Заодно она написала и начальнику полиции, расхваливая молодого Мартина Броуди. Броуди вскоре перезвонил и выразил свою искреннюю признательность за ее внимание к его персоне.

Когда он пригласил ее поужинать и пойти с ним в кино, она согласилась. Из чистого любопытства. Ну, во‐первых, ей редко когда доводилось беседовать с кем-нибудь из полицейских. Что уж тут говорить о свидании! Броуди явно нервничал, но Эллен проявила такой неподдельный интерес к нему лично и к его работе, что он успокоился и даже расслабился. Эллен нашла его очаровательным: сильный, скромный, добрый – и искренний. В полиции проработал уже шесть лет. Разговорившись с ней, Броуди сказал, что мечтает стать начальником полиции Эмити, иметь сыновей, с которыми он охотился бы осенью на уток, и собрать достаточно средств на то, чтобы раз в два-три года уезжать в настоящий отпуск.

Поженились они в ноябре того же года. Родителям Эллен очень хотелось, чтобы дочь закончила колледж, и Броуди готов был ждать до следующего лета. Но Эллен не могла себе представить, что еще один год учебы в колледже имеет какое-либо значение в той ее жизни, которую она для себя выбрала.

В первые годы их совместной жизни возникали порой и неловкие ситуации. Друзья Эллен иногда приглашали их на ужин, на обед или просто искупаться, и они с мужем принимали такие приглашения. Но Броуди чувствовал себя как-то неуютно, замечая, что к нему относятся снисходительно. Когда же они встречались с друзьями Броуди, то ситуация менялась с точностью до наоборот. Теперь друзья вели себя очень сдержанно, словно боясь облажаться. Со временем вся эта неловкость сгладилась. Но в кругу прежних друзей Эллен они с мужем больше не появлялись. Хотя ей удалось сбросить с себя ярлык приезжей и заслужить симпатии коренных жителей Эмити, все-таки расстаться с тем, к чему она привыкла за предыдущие двадцать с небольшим лет, было непросто. Она как будто переселилась в другую страну.

Такой разрыв с прошлым впервые потревожил ее года четыре назад. Она была слишком счастлива и чересчур занята воспитанием детей, чтобы думать о каких-то ранее упущенных для себя возможностях. Но когда младший сын отправился в школу, Элен вдруг ощутила себя брошенной и стала предаваться воспоминаниям о том, как видоизменилась жизнь ее матери, когда от нее начали потихоньку отдаляться дети. Это были походы по магазинам (занятие весьма приятное, поскольку средств хватало на все, разве что за исключением самых дорогих вещей), обеды с друзьями, теннис, вечеринки с коктейлями, поездки на пикники. То, что раньше выглядело каким-то мелким и скучным, теперь заиграло новыми красками и казалось раем.

Поначалу Эллен пыталась восстановить связи с друзьями, с которыми не виделась десять лет, но все то общее, что раньше их связывало, просто исчезло, растворилось. Эллен воодушевленно рассказывала о местном обществе, о происходящих здесь событиях, о своей волонтерской работе в Саутгемптонской больнице, – обо всем том, о чем ее бывшие друзья, многие из которых уже более тридцати лет каждое лето приезжали в Эмити, не имели особого представления, да, собственно, и знать-то не хотели. Они же, со своей стороны, рассказывали о том, что творится в Нью-Йорке, о картинных галереях, о знакомых художниках и писателях. Большая часть таких бесед заканчивалась тем, что кто-нибудь вспоминал что-нибудь интересное из своей молодости или кого-то из старых друзей. И каждый раз при расставании все клялись звонить друг другу и обещали снова встретиться.

Иногда Эллен пробовала заводить себе друзей среди «курортников», но подобные знакомства получались какими-то вымученными и недолгими. Некоторые из таких знакомых могли бы, наверное, стать ее друзьями, если бы Эллен не так стеснялась собственного дома, работы своего мужа и его невысокой зарплаты. Новым знакомым она тут же давала понять, что начинала свою жизнь в Эмити на совершенно другом уровне. Понимая, что поступает неправильно, она ненавидела себя за это. Ведь на самом деле она очень любила своего мужа, обожала детей и – большую часть года – была вполне счастлива своей судьбой.

Теперь она уже больше не вторгалась в общество курортников, однако давние обиды и тоска все еще не давали ей покоя. Она не чувствовала себя счастливой и эту свою неудовлетворенность вымещала в основном на муже. А тот был человеком терпеливым, потому что искренне любил ее. Вообще, в летний период ей иногда хотелось впасть в спячку, чтобы не замечать происходящего и не тревожить то, что давно накипело внутри.

Броуди прильнул к Эллен, потом приподнялся на локте, подставив ладонь под подбородок. Другой рукой он смахнул локон, щекотавший нос жены, и накрутил его на палец. Он чувствовал привычное утреннее возбуждение и раздумывал над тем, не стоит ли заняться с Эллен любовью. Он прекрасно знал, что Эллен просыпается медленно и ее утреннее настроение романтическим никак не назовешь. И все же… может, и стоило попробовать, кто знает? Вообще, в последнее время они так редко занимались сексом… А всему виной была летняя хандра Эллен.

Как раз в этот момент рот Эллен приоткрылся, и она захрапела. Броуди отпрянул от нее так, как будто кто-то плеснул ему в штаны ледяной воды. Вздохнув, он встал и отправился в ванную.

Когда Броуди свернул на Олд-Милл-роуд, было уже почти половина седьмого. Солнце уже почти взошло. Оно уже потеряло свой предрассветный багровый оттенок, стало оранжевым и теперь обретало ярко-желтый цвет. Небо было безоблачным.

Согласно действующим правилам, владельцы домов на берегу океана обязаны были держать проходы между домами свободными, чтобы не мешать доступу людей на пляжи. Но в большинстве таких проходов можно было видеть гаражи или живые изгороди из бирючины. С дороги пляж не был виден. Броуди мог разглядеть лишь верхушки дюн. Поэтому через каждые сто ярдов^[6] ему приходилось останавливать патрульную машину, выходить из нее на смежную дорогу к месту, откуда можно было осмотреть участок пляжа.

Никаких намеков на утопленницу он так и не обнаружил. На широком белом пространстве ему удалось рассмотреть лишь несколько коряг, пару брошенных консервных банок и шириной не больше ярда полоску морской травы и водорослей. Прибой был слабым, и если бы труп плавал на поверхности, то он бы его наверняка увидел. Правда, если тело все же под водой, размышлял Броуди, то он рискует его и вовсе не заметить. Остается лишь уповать на то, что рано или поздно волны выбросят тело на берег.

К семи часам Броуди успел осмотреть весь участок пляжа вдоль Олд-Милл-роуд и Скотч-роуд, ничего необычного не увидел, обратил внимание только на бумажную тарелку с кусочками апельсиновой кожуры – верный признак того, что летние пикники становятся изысканными.

Броуди поехал обратно по Скотч-роуд, потом свернул в сторону города на север по Бейберри-Лейн и в 7.10 прибыл в полицейский участок.

Когда Броуди вошел, Хендрикс заканчивал отчет. Вид у него был такой, будто он рассчитывал, что Броуди наверняка притащит труп утопленницы.

– Не повезло, шеф? – спросил он.

– Смотря что ты считаешь везением, Леонард. Если ты хочешь спросить, нашел ли я тело, то нет, не нашел. Я не скажу, что это так уж плохо. Кстати, Кимбл не появился?

– Нет.

– Ладно, надеюсь, он уже не спит. Вообще, только представь себе: люди уже отправились по магазинам, а полицейский храпит себе в машине и хоть бы что!

– К восьми явится, – уверенно сказал Хендрикс.

Броуди налил себе чашку кофе, прошел в свой кабинет и начал просматривать утренние газеты – ранний выпуск «Нью-Йорк дейли ньюс» и местную газету «Эмити Лидер», которая выходила раз в неделю зимой и ежедневно летом.

Кимбл прибыл без пяти минут восемь. И выглядел так, как будто он спал в форме. Сев рядом с Хендриксом, он стал пить кофе, дожидаясь прихода полицейских из дневной смены. Хендрикса сменили ровно в восемь. Надев кожаную куртку, он собрался было уйти, как вдруг из кабинета вышел Броуди.

– Собираюсь съездить к Футу, Леонард, – сказал Броуди. – Не желаешь присоединиться? Нет, это необязательно, конечно. Но я подумал, что ты, наверное, захочешь как-то разобраться с этим случаем, ну… со своей «всплывшей»? – Броуди улыбнулся.

– Гм… да, шеф, – кивнул Хендрикс. – На сегодня у меня особых планов нет, а высплюсь потом, во второй половине дня.

Они отправились в машине Броуди. Когда они выехали на дорогу, ведущую к дому Фута, Хендрикс сказал:

– Готов поспорить, что они еще дрыхнут. Помню, прошлым летом какая-то женщина позвонила в час ночи и попросила меня приехать утром пораньше, потому что ей кажется, будто пропало кое-что из ее драгоценностей. Я предложил приехать немедленно, но она заявила, что ложится спать. Ну, как бы там ни было, я явился к ней в десять утра, и – представляете? – эта дамочка выставила меня за дверь. И заявила, что, мол, не просила приезжать так рано.

– Что ж, поглядим, – проговорил Броуди. – Если они и в самом деле волнуются по поводу пропавшей девицы, спать они не будут.

Долго стучаться в дверь им не пришлось, открыли быстро.

– А мы ждали от вас вестей, – сказал молодой мужчина. – Меня зовут Том Кэссиди. Нашли ее?

– Я шеф полиции Броуди. Это полицейский Хендрикс. Нет, мистер Кэссиди, пока не нашли. Войти можно?

– О, конечно, конечно. Простите. Проходите в гостиную. А я позову Футов.

Не прошло и пяти минут, как Броуди выяснил все, что, по его мнению, было ему необходимо. Затем, втайне надеясь выяснить что-нибудь стоящее, он попросил показать одежду пропавшей женщины. Его провели в спальню, и он осмотрел одежду, сложенную на кровати.

– Она что же, и купальник с собой не взяла?

– Нет, – ответил Кэссиди. – Он вон там, в верхнем ящике, вон там. Я смотрел.

Броуди выждал немного, подбирая слова, затем сказал:

– Мистер Кэссиди, не хотел бы показаться бестактным, но не было ли у мисс Уоткинс каких-нибудь… необычных наклонностей? Ну, может, она среди ночи уходила из дому… или гуляла нагишом?

– Насколько мне известно, ничего такого за ней не водилось, – озадаченно ответил Кэссиди. – Хотя на самом деле я не слишком хорошо ее знаю.

– Ясно, – сказал Броуди. – Тогда, думаю, лучше еще разок пройтись по пляжу. Нет, нет, вам идти необязательно. Мы с Хендриксом вполне управимся.

– Если не возражаете, я бы все же пошел.

– Ну, хорошо, не возражаю. Просто мне показалось, что, может, вы не хотите.

Трое мужчин вышли на пляж.

Кэссиди показал полицейским, где он заснул – отпечаток его тела на песке остался нетронутым – и где лежала одежда женщины.

Броуди окинул взглядом пляж. Более чем на милю вокруг он был пуст, только кучи морских водорослей темными пятнами выделялись на белом песке.

– Давай прогуляемся, – предложил он. – Леонард, ты пойдешь на восток, вон туда. Мистер Кэссиди, мы с вами отправимся на запад. Ты ведь захватил свисток, Леонард? Это я так, на всякий случай.

– Да, – ответил Хендрикс. – Ничего, если я сниму ботинки? Так легче идти по сырому песку, да и ботинки не промокнут.

– Не возражаю, – ответил Броуди, – твое дежурство ведь закончилось. Можешь даже снять штаны, если пожелаешь. Но тогда я арестую тебя за непристойное поведение.

Хендрикс зашагал в восточном направлении. Под ногами хрустел мокрый песок. Хендрикс шел, опустив голову и засунув руки в карманы, поглядывая на ракушки и на клубки водорослей. Из-под ног разбегались прочь какие-то букашки, похожие на маленьких черных жучков, а когда волна отхлынула прочь, он увидел, что из дырочек, прорытых в песке песчаными червями, вылетают крошечные пузырьки воздуха. Ему от души нравилась эта прогулка. Забавная штука, размышлял он, вот так живешь всю жизнь на одном месте и почти никогда не делаешь того, ради чего приезжают сюда туристы. Не бродишь по пляжу, не купаешься в океане. Он даже не мог припомнить, когда сам купался в последний раз. Даже не был уверен, что у него есть плавки. Нечто подобное он как-то слышал о жителях Нью-Йорка – будто половина из них никогда не поднималась на крышу «Эмпайр Стейт Билдинг» и ни разу не побывала у статуи Свободы.

Время от времени Хендрикс поднимал голову и прикидывал, долго ли еще идти. Однажды он обернулся посмотреть, не обнаружили ли что-нибудь Броуди и Кэссиди. До них было примерно полмили.

Продолжив путь, Хендрикс заметил что-то впереди, что-то похожее на клубок из травы и водорослей, только слишком уж большой. Когда до него оставалось ярдов тридцать, Хендрикс подумал, что водоросли на что-то намотались и слиплись. Образовался большой бесформенный клубок.

Подойдя поближе, Хендрикс наклонился, чтобы сорвать часть водорослей и получше рассмотреть находку, и вдруг застыл на месте. Несколько секунд он смотрел, оцепенев от ужаса. Потом принялся судорожно шарить в кармане в поисках свистка, нашел его, приложил к губам, но так и не смог толком свистнуть. К горлу подступил комок, и началась рвота. Пошатнувшись, он опустился на колени.

На песке, опутанная водорослями, лежала… женская голова. Остались еще плечи, часть руки и туловища. Кожа была покрыта серо-голубыми пятнами, торчали обрывки мышц. В голове у Хендрикса мелькнуло, что грудь у женщины плоская, как засушенный в книге цветок… И это спровоцировало новый приступ рвоты. ...