Чарли Хольмберг Дым и Дух

Charlie N. Holmberg

SMOKE AND SUMMONS

Text copyright © 2019 by Charlie N. Holmberg LLC

All rights reserved.

This edition is made possible under a license arrangement originating with Amazon Publishing, www.apub.com, in collaboration with Synopsis Literary Agency

Художественное оформление Алексея Дурасова

© Лобия М. Р., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Маме, которая поощряла мое творческое безумие

1

«Есть причина остаться», – размышляла Сэндис.

Здесь отлично кормили. Даже дома, когда еще были живы родители, она не пробовала ничего подобного. Такими разносолами на скудный фабричный заработок не разживешься, таких деликатесов на улице не выцыганишь. Здесь было сухо. Крыша не текла, и постоянные «кап-кап-кап» не сводили с ума, как когда-то в невольничьем бараке. Ей не приходилось стирать и штопать. Она могла спать сколько влезет и не волноваться, что опоздает на смену. Она могла нежиться в теплой ванне.

Кроме того, если поймают, накажут – а Кайзен мастак придумывать изощренные наказания. Если же не поймают – в чем она очень сомневалась, – она наверняка умрет с голоду, и ее безжизненное тело выбросят в ближайшую помойную яму, коих в этом городе великая тьма. Особым ремеслом она не владела, а на черновой работе – единственной, для которой была годна, – денег на квартиру и пропитание не заработаешь. Помнится, они с Аноном, вкалывая вдвоем с утра до ночи, еле-еле перебивались с хлеба на воду.

«Еда – вот что главное, – крутилось в голове у Сэндис, пока она нехотя ковыряла в тарелке свиной бок с поджаристой корочкой, нарезанную кубиками картошку и моченые яблоки. – И еда здесь – отменная. Не забывай о еде!»

Однако, вопреки голосу рассудка, взгляд Сэндис блуждал по бледному потолку, а мысли – по булыжным мостовым и заброшенным зданиям там, наверху, в городе. Сэндис не знала, как глубоко под землей она находилась, но подозревала: на то, чтобы прокопать тоннель наверх, потребуется большая часть ее жизни. Она была отрезана от всего внешнего мира уже четыре года – с тех самых пор, как попала сюда.

– Сэндис? – чуть слышно прошептала сидевшая напротив Элис.

Элис – пятнадцать… на год больше, чем было Сэндис, когда она повстречалась с Кайзеном. Сэндис, хотя она ни разу не осмелилась спросить прямо, постоянно мучил вопрос, не полукровка ли Элис. Карие глаза девочки явно указывали на то, что в роду у нее были настоящие колины, но белокурые волосы резко выделяли ее среди других вассалов Духа и бесчисленных оккультников, незримо сновавших в логове Кайзена.

Сэндис приложила палец к губам, призывая Элис к молчанию: Кайзену нравилось, когда его прислужники держали язык за зубами. Элис слабо кивнула и уставилась в тарелку. «Умница», – подумала Сэндис. Похоже, Элис пришлась здесь ко двору: Кайзен ни разу не запирал ее в карцере. Возможно, никогда и не запрет.

Затрещали деревянные рейки, и рядом с ней на общую скамью тяжело опустился Хит. Не удостоив ее и взглядом, он сразу же уткнулся в тарелку и, вооружившись ножом и вилкой, принялся неторопливо и обстоятельно есть. В отличие от Элис, Хит выглядел истинным колином – темные глаза и копна темных волос. Как и у Сэндис. Как и у его брата, сидевшего за дальним концом стола и глядевшего прямо перед собой, кроме тех мгновений, когда он искоса поглядывал на примостившуюся рядом Кайли. Сэндис нахмурилась – зря эта парочка жмется друг к другу. Кайзен взбеленится, если узнает, что они дружат. У Риста же все на лице написано.

Хит тряхнул головой. Сэндис, украдкой глядя на него сквозь прядь ниспадавших на лицо волос, чуть-чуть не доходивших ей до плеч, отметила залегшие у его глаз морщинки, трепещущие ноздри и напряженные, будто сведенные судорогой, плечи. «Снова он впал в мерехлюндию, – подумала она, – бодрится, стараясь не показывать этого, но явно не находит себе места».

В соседней комнате что-то упало. Хит чуть не свалился со скамьи. Надо же, поразилась Сэндис, он пробыл здесь гораздо дольше ее, а до сих пор шарахается от собственной тени. Хит нахмурился и трясущимися руками насадил на вилку кусочек свинины.

«Ему тоже невмоготу», – озарило Сэндис. Большинству вассалов – Ристу, Дару, Кайли – тут по душе. Такое чувство, что, пройдя посвящение, они забыли прежнюю жизнь. Такое чувство, что, кроме жратвы, их больше ничего не волнует. Но Хит… Чем объяснить его невысказанное стремление к свободе? Если б она только знала… Но спрашивать нельзя. Не здесь… Не сейчас… Не при Зелне – морщинистой толстухе, намывающей посуду в углу.

Есть еще одно «но», вернулась к своим мыслям Сэндис. Если бежать, то… для чего? И куда? Глухая, ушедшая внутрь боль всколыхнулась в ее груди: Анон, братишка. Он пропал без вести четыре года назад, но воспоминания о нем до сих пор бередили душу Сэндис, как открытую рану. Она искала его, когда попалась в руки работорговцев. В тот страшный день, когда узнала, что младший брат не просто исчез, а погиб, она покорилась своей участи.

Почти…

Дверь в крошечную столовую приоткрылась, и Сэндис подбросило, как на углях. Черт, она прозевала, когда он вошел!

Отложив нож и вилку, она воззрилась на застывшего в дверном проеме сухопарого высокого мужчину с громадным орлиным носом и черной, надвинутой на глаза шляпе. Сколько она помнила, Кайзен всегда предпочитал эту шляпу и черную, под стать ей, одежду. Как, впрочем, и все оккультники. Бежевые одеяния вассалов казались на их фоне просто лучами солнца в этом узилище тьмы.

Клеймо засвербило, но она не осмелилась почесать спину.

Все затаили дыхание. Никто не жевал, никто не отводил глаз. Хит задрожал. «В последнее время он трясется, словно овечий хвост», – подумала Сэндис и легонько ущипнула его под столом за ногу. Совсем чуть-чуть, чтобы привести в чувство, а не причинить боль. Элис была вся внимание. Похвально.

Глаза Кайзена, удивительного небесно-голубого цвета, пробежали по лицам вассалов и остановились на Сэндис. У нее затряслись поджилки. Обжигающий огонь, рвущиеся мышцы и сверхъестественное существо, пожирающее ее целиком, жаром воспоминаний опалили ее. Она – орудие в руках Кайзена.

Теплая пульсирующая боль ударила ей в голову. Она почувствовала Его. Того, кого не должна была чувствовать. Невидимую силу, тайну, которой ни с кем не собиралась делиться.

Вассалам не положено ощущать присутствие нумена, даже если они – его мирское воплощение, даже если они ему посвящены.

Только бы Кайзен не прознал про ее уникальность. Ведь яснее ясного, что быть уникальным здесь смертельно опасно.

– Сэндис.

Услышав свое имя, она зябко поджала пальцы на ногах, обутых в мягкие тапочки, и мгновенно вскочила, расправив плечи и вытянувшись во весь рост, выказывая безукоризненную готовность и повиновение. Послушание – ключ к сердцу Кайзена. Он не выносил строптивых рабов. Взгляды вассалов обратились на нее, но ее глаза пожирали лишь хозяина, Кайзена.

Вытянув костлявый, скрюченный от старости палец, он поманил ее за собой.

Забыв про недоеденный ужин, она последовала за ним.

✦ ✦ ✦

В четыре часа ночи в продуваемом насквозь подвале мужчины трепетали от ужаса – перед ними стояла Сэндис. Для того Кайзен и привел ее сюда, для того он и водил ее повсюду – чтобы нагнать страха. И потому, несмотря на пронизывающий холод, на ней была легкая туника, обнажавшая стигму – древние носконские письмена, отливавшие золотом, начертанные на позвоночнике.

Когда оккультники наносили на спину Сэндис знак Духа, она и не догадывалась, что боль от клеймения – ничто по сравнению с тем, что ждало ее впереди.

Сэндис спокойно глядела перед собой. Она была обычной восемнадцатилетней девчонкой, не слабее и не сильнее других. Она не владела никаким мастерством, если не считать умения работать на конвейере, приобретенного ею в детстве. Она не могла похвастаться крепким сложением, недюжинным ростом или свирепым оскалом. Она даже не была вооружена.

И в то же время находившиеся рядом с ней мужчины – банкиры, счетоводы и тройка местных «шакалов» прекрасно понимали, насколько она опасна. Они знали, в кого она могла обратиться. Кайзену достаточно прошептать несколько слов, чтобы невольница Сэндис исчезла, а в ее тело вселился Дух из потустороннего мира. Дух, чье имя, смешанное с кровью и золотом, горело и полыхало у нее на спине. Существо, подвластное лишь воззвавшему к нему жрецу-заклинателю.

Ирет.

– Уверяю вас, все в полном порядке, – произнес один из банкиров.

Сэндис ни секунды не сомневалась, что верно угадала его профессию: так, с иголочки, одевались только банкиры. А еще она ни секунды не сомневалась, что он трепетал от ужаса. Он дрожал как осиновый лист, прятал глаза, а на его верхней губе блестели капельки пота. Вместе с двумя товарищами он мялся возле стола, что был напротив двери в самом дальнем конце комнаты.

Невыгодная позиция.

– Надеюсь, так оно и есть, – отозвался Кайзен. Голос его, невзирая на возраст, по-прежнему оставался звонким и сильным.

За все четыре года, что она провела в логове, Кайзен ни разу не упомянул, сколько ему лет, и Сэндис полагала, что около семидесяти. Он, как скала, возвышался и над Сэндис и над банкирами (ему вообще было не привыкать возвышаться над каждым встречным), и только сегодня один маячивший в отдалении широкоплечий «шакал» мог потягаться с ним в росте. Бандиты не особо отличались от оккультников: просто они предпочитали разбираться со своими обидчиками без помощи ведовства и не превращали людей, подобных Сэндис, в оружие языческой мести. По правде говоря, бандиты сторонились оккультников. Однако в последнее время Кайзена и «шакалов» объединяли общие интересы – шальные деньги и враги. А банкиры, по всей видимости, насолили обеим заинтересованным сторонам.

Пока Кайзен стращал финансистов, Сэндис держалась особняком. Мало кто что-либо понимал в обрядах, требующих погружения в эфирную среду. И лишь единицы отваживались их совершать. Стоило чуть-чуть напутать с заклинанием или забыть смешать кровь вассала и жреца, как нумен выходил из повиновения и набрасывался на того, кто его призвал. Стоило только полиции пронюхать, что кто-то занимается ведовством, как жрец и его вассал тотчас оказывались за решеткой в «Герехе», самом жутком узилище Колинграда, по сравнению с которым логово Кайзена представлялось обителью блаженства. Ведовство считалось ересью. Хотя Кайзена религия заботила мало.

А вот Сэндис заботила. Когда-то. Давным-давно.

Широкие поля шляпы скрывали продолговатое лицо Кайзена и прятали блеск его хищных глаз – блеск, по которому немудрено было угадать дальнейшие намерения жреца. Если, конечно, уметь читать по глазам. А Сэндис наловчилась в этом изрядно. Кайзен о ее способностях не догадывался. По крайней мере, она очень на это надеялась. Когда дело дойдет до схватки с Кайзеном, это умение ей пригодится, как и пара-тройка других, которые она приобрела за годы общения с ним.

– Нет ничего особенного в том, что я хочу взглянуть в приходно-расходные книги, – настаивал Кайзен.

Неужели банкиры оглохли и не слышат угрозы в его голосе? Голосе, от которого у Сэндис мурашки бегут по коже. Вроде бы простые слова, но Кайзен никогда ничего не говорил просто так. Он никогда не повышал голоса, не просил и не умолял. С какой стати ему было до этого опускаться: любой и каждый в этой комнате, любой и каждый в этом городе был пешкой в его игре… игре, в которой ему не было равных.

Банкир кивнул и повернулся к сотоварищам. Они сдавленно зашушукались, один из «шакалов» вытянул шею и навострил уши. Кайзен, склонив голову набок, застыл, выпрямился во весь свой немалый рост. Его длинные и тонкие пальцы, словно лапы паука, сплелись на серебряном набалдашнике трости. На Сэндис он не смотрел.

Чаще всего на подобных мероприятиях Сэндис стояла как столб, бессмысленно таращась в пустоту. Кайзен не одобрял, когда вассалы совали нос в его дела. Она и не совала, не вела даже бровью, чтобы не выдать свою заинтересованность. Однако от глаз ее не укрылось, как банкир вытащил запертый ларец, поставил его на вымытый до блеска стол и, повозившись с замком, наконец-то его отпер.

– Не понимаю, для чего они здесь, – буркнул он, косясь на «шакалов».

Скользнув глазами по первому отчету, Кайзен сразу же отложил его в сторону и потянулся за следующим. Прочитал титульный лист, открыл, быстро пролистал. Отчет о расходах за текущий месяц, если судить по дате; Сэндис поспешно отвела глаза. Кайзен был уверен, что она не умеет читать – одержимые в массе своей были неграмотны. Не стоит давать ему повода для подозрений: лишний козырь в рукаве ей не повредит, а она ни за что его не отдаст.

– Ваша нерасторопность пагубно отражается на моих с ними отношениях. Потому-то они и здесь. – Кайзен ожесточенно листал приходно-расходную книгу.

Один из бандитов перехватил ее взгляд, но тут же потупился.

Дружба дружбой, а от Сэндис все предпочитали держаться подальше, хотя без Кайзена она была совершенно беспомощной. Она кое-что помнила о своих перевоплощениях. Еще один секрет, который Сэндис тщательно хранила от своего хозяина. Вассалы никогда – никогда – не помнили о том, что происходило, когда ими овладевал Дух.

«Ирет», – подобно грому раздалось у нее в голове, и Сэндис на мгновение испугалась, что произнесла имя Духа вслух. Но вокруг все шло своим чередом: Кайзен препирался с банкирами и уделял ей внимания не более, чем колченогому стулу. Сэндис осторожно обвела глазами комнату, пытаясь угадать, о чем думают окружающие ее люди, и внутренне содрогаясь от запахов пота, керосина и страха, пропитавшего эти темные прочные стены. В дальнем углу комнаты виднелись два сейфа. Окон не было вовсе. Все лампы, кроме двух, перенесли поближе к столу, где Кайзен с хозяйской дотошностью просматривал счета и бухгалтерские отчеты.

Казалось, самый молодой банкир, худенький, как тростинка, юноша, вот-вот упадет в обморок. Он побледнел, как полотно, под его глазами залегли фиолетовые круги. Сэндис поспешно отвела взгляд – незачем пугать его до полусмерти.

Слева от нее вдоль всей стены тянулась длинная пробковая доска с пришпиленными на ней бумагами и записками. Под доской в многочисленных ящиках громоздились кипы приходно-расходных книг, папок и различных финансовых документов. Она медленно шарила глазами по одной из надписей – да, она умела читать, но без постоянной практики было сложно мгновенно осознавать прочитанное. Требовалось время, чтобы слова обрели смысл.

«Пожертвования» – прочитала она. И рядом: «Обмен золота».

Кайзен пробормотал что-то себе под нос. Взгляд Сэндис метнулся обратно к банкирам, и она замерла: она увидела слово, которое могла прочесть без запинки, слово, знакомое ей лучше всех слов на всем белом свете – «Гвенвиг». Ее собственная фамилия.

Дыхание Сэндис пресеклось, и она заставила себя бесцельно пялиться вдаль, пока снова не пришла в себя.

– Но так работают все банки, Кайзен, – сказал третий, пожилой, банкир – не тот, первый, со вспотевшей губой, и не тот, второй, без кровинки в лице. Лоб его избороздили глубокие морщины. – Испокон века банки – это кредиты и ссуды.

Бросив взгляд на книгу, Сэндис снова увидела свою фамилию. «Гвенвиг». Не самую благозвучную и не самую обыкновенную фамилию. Кроме нее только трое носили эту фамилию – и все трое были мертвы.

– Ошибаетесь, мистер Бан, – медоточиво проговорил Кайзен, и у Сэндис душа ушла в пятки. – С вашей корпорацией я работаю на особых условиях. И, смею вас заверить, мои финансовые вложения работают по-другому.

«Гвенвиг». Она чуть-чуть наклонила голову, чтобы прочитать целиком – «Талбур Гвенвиг». Мужчина. Не отец и не брат. Совершенно неизвестный ей человек.

«Тише, Сэндис, тише». Проглотив застрявший в горле комок, она призвала сердце к спокойствию и порядку. Кайзен примечает все, даже когда притворяется слепым и глухим. Она снова подняла глаза, но, заметив, каким ужасом исказились лица банкиров, опустила глаза долу.

«Гвенвиг. Гвенвиг. Гвенвиг».

Неужели он член ее семьи и живет в Дрезберге?

Неужели у нее, Сэндис, есть семья?

У нее пересохло во рту. Голоса в комнате слились в неразборчивый гул. Родители умерли, когда они с Аноном были совсем детьми. Брат ушел в небытие незадолго перед тем, как ее купил Кайзен. У нее никого не осталось. Только оккультники и Ирет.

И все-таки… Гвенвиг. Неужели спасение рядом – только протяни руку?

Холодная длань Кайзена легла на ее плечо, и пауки-пальцы сомкнулись. Она вскинула глаза, но он не смотрел на нее. Она что-то проворонила? Ужасно! Если ее хозяин требует уделить ему внимание у всех на виду, это означает только одно…

Три банкира оледенели от ужаса. Двое «шакалов» стремглав кинулись вон из комнаты.

– Кайзен, – отчаянно вскрикнул пожилой банкир, пытаясь придать своему голосу уверенности. – В этом нет никакой необходимости!

– Еще как есть.

Кайзен развернул Сэндис лицом к себе, и книга, которую она так страстно хотела изучить, осталась у нее за спиной. Повернуться она не посмела – Кайзен мигом бы обо всем догадался. Она уткнулась в пол и закрыла глаза, ожидая перевоплощения. В жилах ее закипела кровь. Кайзен поколебался секунду, глядя ей через плечо, затем надавил ладонью ей на затылок. Сэндис попыталась расслабиться, отрешиться от происходящего. Кайзену, должно быть, не терпелось приступить к обряду, иначе он бы вначале приказал ей раздеться, чтобы не портить зря одежду.

Перевоплощение – мука мученическая. Неважно, сколько раз Кайзен призывал в ее тело нумена. Каждый раз – словно заново. Искаженные страхом лица несчастных жертв Кайзена и невыносимая боль, когда Дух разрывал ее тело, чтобы вселиться.

Желудок Сэндис болезненно сжался, но она распахнула душу, приветствуя Ирета. Чем меньше сопротивляешься, тем легче.

Ирет не желал ей зла.

Кайзен благоговейно вскинул руки, и тягучие слова на забытом ныне языке полились у него изо рта. Заклятие тьмы. Четыре строки, словно четыре слова. Сэндис вздохнула и тотчас же позабыла их – ее затопила всесокрушающая, неукротимая ярость.

Раздирающий уши вой оглушил ее, и тело ее, истерзанное, изломанное, избитое, разнесло в клочья. Кислая горечь подступила к горлу, железо ободрало рот. Живот вспороло, кости обратило в труху, жилы вытянуло: «хрум», «хрясь», «вжих»…

✦ ✦ ✦

По телу Сэндис прошла судорога, и девушка очнулась. Первое, что она увидела, – знакомый до одурения коричневый в клеточку потолок. Значит, она в спальне вассалов. По руке ползли мурашки, у нее все еще был жар. Сэндис прикрыла глаза. И мысленно увидела огонь. И почувствовала, что она для чего-то нужна, и…

Видения исчезли.

Сэндис осторожно села на кровати. Главное – не дергаться, иначе голова взорвется от невыносимой боли. Она вздохнула размеренно и глубоко и невидящим взглядом уставилась на серое одеяло, пытаясь вспомнить… Но на сей раз память напоминала чистый лист бумаги. И только разрозненные, обрывочные картинки проплывали перед ее мысленным взором. Она попыталась ухватиться за них. «Огонь». Ирет всегда оставлял по себе видение огня. «Нужна». Да, она частенько ощущала, что Ирет нуждался в ней.

Три с половиной года Сэндис пробуждалась после обряда вселения, не помня ровным счетом ничего. Даже сны не желали заполнить зияющие пробелы в ее памяти.

И вдруг полгода назад начались видения. В ее памяти всплывали лица, крики, голос Кайзена, отдающий приказы, исполнить которые было не под силу обычному смертному.

Сэндис никому не призналась в том, что Ирет с ней общался. О какой помощи просил огненный конь и что ему было надо от Сэндис, оставалось тайной за семью печатями. К сожалению, говорить с ней напрямую нумен не умел, а может, и не пытался.

Поморгав, Сэндис сбросила остатки сна, вернулась к реальности и тут же сморщилась от головной боли. На ней были новые штаны и рубаха; неудивительно – вселяясь в нее, Ирет в клочья раздирал одежду. Она вытянула руку, и мышцы во всем теле разом взвыли от нечеловеческого перенапряжения, недавно выпавшего на их долю. На прикроватной тумбочке Сэндис нащупала деревянную чашку с водой и осушила ее в три глотка. На зубах противно заскрипел песок. На дне чашки лежала пилюля. По всей видимости, Сэндис провела в бессознательном состоянии гораздо больше времени, чем обычно.

В животе глухо заворчало. Она взволнованно оглядела комнату и вздохнула удовлетворенно, заметив на подносе возле двери холодное мясо и яблоко. Кайзен хорошо кормил своих невольников. С голодного вассала толку мало.

Сэндис сползла с кровати, сделала шаг на трясущихся, как желе, ногах и услышала, как в дальнем углу кто-то приглушенно всхлипнул. Сэндис внимательно осмотрела шесть узких постелей – собственность Кайзена – и заметила на койке Хита несуразный куль. Куль тихонько подвывал.

Сэндис перевела взгляд с Хита на мясо и обратно. Вздохнула.

– Хит?

Куль вздрогнул.

Будь это кто-то другой (Элис, Кайли, Дар или хотя бы Рист), Сэндис бы не на шутку встревожилась. Но Хит вечно сгущал краски. Настроение у него менялось стремительнее, чем смены на оружейной фабрике. Он носился со своими страхами, как дурень с писаной торбой.

Сэндис неторопливо – голова по-прежнему немного кружилась – направилась к страдальцу.

– Хит, что стряслось?

Хит, закутавшись в одеяло, как в кокон, качался из стороны в сторону; его непослушные каштановые волосы стояли дыбом, глаза – впрочем, как и у Сэндис, наверное, – были налиты кровью. Такое случалось после обряда. А еще Сэндис боялась, что, если так пойдет и дальше, она вскоре станет седой, как лунь.

Хит, который был на два года старше Сэндис, захныкал, словно малое дитя.

– Я – следующий, – заскулил он. – Я – следующий. Следующий…

– Маловероятно, что Кайзен снова призовет нас. – Сэндис присела на краешек постели Риста. – Ты голоден? Я с тобой поделюсь.

– Не прикидывайся! Ты ведь слышала крики сегодня утром! Конечно, слышала…

Сэндис зазнобило, холодные иглы закололи шею. Она подняла руку, чтобы почесать зудевшую под волосами кожу, и скривилась от боли. На локтевом сгибе виднелось красное пятнышко – след от укола. Сэндис нахмурилась: пока она пребывала в небытии, Кайзен взял у нее кровь, чтобы держать в узде Ирета. Впрочем, этого и следовало ожидать.

– Я спала мертвецким сном, – пошутила она.

Хит остервенело затряс головой и, внезапно сбросив одеяло, с размаху припечатал огромные ручища к ушам.

– Кто-то кричал. Как и на прошлой неделе.

И вновь Сэндис кинуло в озноб. Та ночь до сих пор не шла у нее из головы. В тот раз истошный крик посреди ночи подбросил ее на кровати. Она зажала уши и, качаясь из стороны в сторону, убаюкивала себя колыбельной, пока не наступила тишина. Она не стала выяснять, кто кричал и почему. Кайзену не нравилось, когда они покидали спальню по ночам, а Сэндис строго следовала правилам. Она была образцовым вассалом.

Тем более, здесь, под землей, кричали много и часто.

Хит обнял руками колени и зашатался, как маятник.

– Он снова взялся за свои эксперименты.

– Снова? – съежилась, как от удара, Сэндис.

– Он что-то замышляет. Хочет вызвать нечто… нечто, доселе невиданное. Не знаю, но я – следующий.

Сэндис, забыв про голод, встревоженно оглянулась на дверь.

– Почему ты так думаешь? – спросила она прерывающимся голосом.

Нет, так не пойдет. Сэндис закашлялась, прочищая горло. Нельзя потакать Хиту, когда на него находит. Его надо держать в ежовых рукавицах.

– Потому что я – следующий. – Хит затряс головой и перекатился туда-сюда. – Он ненавидит меня, точно тебе говорю. К тому же я до сих пор не посвящен.

А вот Сэндис посвящена, как Дар и как Рист. Она провела рукой по имени Ирета, вытатуированному в самом низу своей шеи. Если ты посвящен, то вызов Духа проходит гораздо быстрее. Ирет был могучим нуменом, Духом седьмого уровня. Седьмого из десяти возможных. И Кайзен частенько прибегал к его услугам.

– Не такое уж это и счастье – быть посвященным, – вздохнула она.

Как странно ощущать сродство с Иретом, существом, которого ты никогда не видела. Существом, которого ты никогда не увидишь. У Дара и Риста все по-иному – она это знала наверняка. По тому, как они беседовали с ней, как отвечали или уклонялись от ответов на ее хитроумные вопросы, она знала – они не чувствуют связи со своими нуменами.

Хит качался не переставая, и у Сэндис закружилась голова. Ее затошнило.

– Он не станет экспериментировать на посвященных, – простонал Хит. – Не станет вселять Демона в вассалов Духа. Он практикуется на всякой швали, такой, как я.

– О каком Демоне речь? – Сэндис натянулась как струна.

Довольно. Она сыта Хитом по горло. Хватит плясать под его дудку. Еще чуть-чуть, и он совсем расклеится, и тогда Рист оторвет ей голову.

– Никакая ты не шваль, Хит, – уверила она его. – Кайзен тебя ценит. И ты это знаешь.

Как бы то ни было, а одержимые на каждом углу не валялись. Чтобы стать вассалом, требовалось отменное здоровье – никаких болезней, никаких недомоганий. Это не обсуждалось. Не приветствовались также шрамы, проколотые уши и носы: в таких вассалов не могли вселяться нумены высших ступеней. Кроме того, как утверждал Кайзен, вассал был немыслим без «открытой души», дара, и человек либо наделялся им с рождения, либо приобретал его после долгих размышлений и медитаций. Каждый одержимый стоил Кайзену целое состояние. Состояние, которое, как подозревала Сэндис, Кайзен быстро отыгрывал назад.

Когда-то Кайзен и сам был вассалом. Только тот, кто хоть раз в своей жизни был одержимым, мог стать жрецом-заклинателем. Однако с тех пор много воды утекло. Кайзен – и в этом нет никаких сомнений – избавился от печати Духа на своем теле. Он больше не сходил с ума от боли. Теперь он с невыразимым наслаждением причинял ее другим.

– Но не так, как тебя. Ты его любимица. Тебя он не пустит в расход.

– Элис и Кайли тоже не посвящены, – попробовала зайти с другой стороны Сэндис, – а ты сильнее их, вместе взятых. Просто Кайзен хочет, чтобы ты оставался… свободным.

Как и она, Хит выдерживал присутствие Духов седьмого уровня, а также Духов послабее.

«Когда Кайзен использовал его в последний раз?»

Хит стенал и качался, зарывшись лицом в колени. Стенал и качался…

– Он прав.

Сэндис вздрогнула и оглянулась. В дверях, небрежно привалившись к косяку и скрестив на груди руки, стоял Рист. Черная прядь волос свисала ему на глаза.

Хит застонал.

– Да я не про тебя, – раздраженно отмахнулся от него Рист.

Рист никогда не давал спуску брату, и Сэндис это казалось донельзя странным – ведь они были семьей.

– В последнее время Кайзен только и делает, что покупает рабов, – процедил Рист, двинувшись к ним.

– Ты их видел? – В груди у Сэндис похолодело.

– Не я. Кайли. Зато я видел отпечатки их пальцев на договоре в кабинете Кайзена.

– Ты снова за старое, Рист!.. – выдохнула ошарашенная Сэндис. – А ведь в прошлый раз он еще мягко с тобой обошелся…

Избивать вассалов до полусмерти – не для Кайзена. У него были иные способы воздействия. Когда Рист, пытаясь выяснить, что задумал Кайзен, попался, его заперли в карцер почти на целую неделю! А ведь Рист даже читать не умел. Он там чуть не свихнулся! Иногда Кайзен лишал преступника еды или воды или заменял их суррогатами… Или натравливал Голта на другого вассала и заставлял нарушителя смотреть, как пытают невиновного. От подобного Сэндис просто с души воротило. Однако чаще всего предугадать, что придумает Кайзен, было невозможно, и эта неизвестность страшила Сэндис похлеще самой суровой из известных расправ. Поэтому она и держалась словно кремень и никогда не преступала правил. Поэтому она и держалась словно кремень и ходила в «любимчиках», как выразился Хит.

Она лезла из кожи вон, чтобы казаться паинькой.

– Не важно. – Рист поджал губы. – Я думаю, он экспериментирует по ночам, когда под рукой есть подходящий вассал. Тот, кого не жалко угробить. Какая-нибудь шелупонь, которую он скупает за бесценок.

– Но одержимые – большая редкость, – возразила Сэндис.

– Только здесь, – дернул плечами Рист. – За границей – другое дело.

Хит зажал уши руками.

– Кайзен не причинит тебе зла. – Сэндис положила руку ему на плечо. – Он не причинит зла никому из нас. С нами все будет хорошо.

Тревога омрачила лицо Риста, и Сэндис поспешно отвернулась и уставилась на ряд пустых постелей. Где сейчас Элис, Дар, Кайли? Кто-то, возможно, готовится к обряду, кто-то гнет спину на побегушках у Зелны, а кто-то держит ответ за проступок, о котором Сэндис пока ничего не ведает. Нет, об этом даже думать не след, иначе сдуреешь.

Взгляд ее скользнул по кровати Элис. Элис… Новенькая, юная, самая слабая из вассалов Кайзена. Если приобретенная Кайзеном «шелупонь» окажется ни на что не годной, не решит ли он попрактиковаться на Элис?

«Нет! Он не тронет Элис. Ты ее всему обучила, – твердила про себя, как заклинание, Сэндис. – Она знает все, что ей положено знать. Она не поднимает глаз, молчит и не нарушает правил. Точно так же, как и ты. Ей ничто не грозит».

Уж Сэндис об этом позаботилась.

Однако яд сомнения уже разлился по ее венам, и желудок ее скрутило невыносимой болью. Уверяя себя, что ей просто хочется есть, Сэндис встала и направилась к подносу.

Но каждый проглоченный кусок застревал у нее в горле.

2

«Что может быть лучше, чем мчаться по крышам Дрезберга», – ликовал Рон.

Конечно, и здесь никуда не деться от смрада, но тут, по крайней мере, почти нет людей, никто не толкается, и вероятность вляпаться в кучу неизвестно чего сведена к минимуму. А это уже немало.

Разумеется, прыгать с крыши на крышу – иногда с веревками и досками, иногда с иными подручными средствами, а когда и вовсе без них – небезопасно. Однако, полагал Рон, овчинка выделки стоит: что ни говори, а на высоте пяти этажей вряд ли тебя разденут до нитки, оплюют с головы до ног или проткнут кинжалом. Не то что там, внизу, на брусчатке.

И упасть не страшно: у него есть оберег.

Прошло несколько минут, и зловеще громадное солнце закатилось за массивную стену, отделявшую Колинград от остального мира. Не стена – гора! При взгляде на нее Рона всякий раз охватывала тоска: это не город, а клетка, где люди гадят по углам и напрочь забыли, что такое свежий и чистый воздух. Только здесь, в вышине, Рон мог заглянуть за стену. Он вскинул голову и вообразил себя там. «Вот это – по мне, – подумал он. – Широченные дороги и бесконечный простор».

«Так, однако, и сверзнуться недолго», – урезонил он сам себя, опустил глаза, разбежался и прыгнул.

Дрезберг был вонючей выгребной ямой: куча людей, заводов и выматывающей душу работы. Болезни процветали, дома жались друг к другу, а люди все строили и строили их и набивали квартиры хламом. Высокие небоскребы. Тесные жилища. Дети, пищавшие в каждом углу. С другой стороны, чем меньше пространства, тем проще Рону. Длинноногий, как олень, он с легкостью перемахивал узенькие переулочки, а через плотно стоявшие дома и вовсе переступал, словно через трещинки в мостовой.

Прогулялся лунной ночью по крыше, умыкнул то, что надо, – и все дела.

Это ведь даже не кража, внушал себе Рон. За вещицу заплатили чин чином. Просто деньги перекочевали в карман Рона, а не владельца безделки. Тем более сегодня Рон отправился на охоту за носконской тиарой, истинный владелец которой почил в бозе тысячу лет тому назад. Наверняка. Точно тысячу? Рон почесал в затылке: кем-кем, а прилежным учеником он никогда не был. Да и, к слову сказать, папаша не особо старался натаскать его на всемирную историю.

Рон задержался на крыше библиотеки (ну, или чего-то на нее похожего), отдышался и расправил плечи. Жители-богатеи селились как можно ближе к стене – подальше от дымового кольца и бедняков, ютившихся в его окрестностях. С чего вдруг люди, имевшие стабильный и непомерный доход, предпочитали жить в Дрезберге, не укладывалось у Рона в голове. Не все же из них безмозглые политиканы, окопавшиеся в Иннеркорде! Не все же из них принимали бессмысленные законы и вкушали свежее мясцо! Хотя, конечно, толстосумы от свежего мясца никогда не отказывались.

Сегодня Рон тоже сродни толстосумам, но вот свежее мясцо ему не по карману – дороговато, как, впрочем, и арендная плата.

Под его ногами дрожали и переливались огни ночного города. Рон дал знатного кругаля, чтобы обогнуть полицейский участок, неспешно перепрыгнул на крышу двухэтажного дома и скользнул вниз по прочной водосточной трубе. В неприметной серой одежде он был почти неразличим во тьме. А изящного покроя воротничок-стойка, последний крик моды, удачно маскировал его под жителя фешенебельного квартала. Пригодится, если кто его засечет.

Выудив из кармана бумажку, Рон сверил адрес:

Округ Два, северо-восточный район столицы.

Он свернул за угол, миновал переулок, перепрыгнул забор и очутился на соседней улице. Ничего себе! Да это не квартира. Дом! Никаких тебе соседей бок о бок или общих владений. Домина, белый-пребелый. Только диву даешься, зачем в этом городе, почерневшем от ядовитого фабричного дыма, который дождь превращает в грязевые потоки, люди красят дома в белый цвет. Вот уж повезло какой-нибудь сиротке прибираться в этаких-то хоромах.

Впрочем, сиротки Рона заботили мало.

Улицы были безлюдны. Здешние жители не вкалывали на фабрике с утра до ночи и с ночи до утра – в этот час они все уже спали. Рон беззвучно – спасибо учителю, который, не жалея сил, вбивал в него науку неслышного шага, – приблизился к дому.

Дорожки в небольшом дворике были посыпаны скрипучей кварцевой крошкой, и Рон недовольно скривился – придется балансировать на бетонном бордюре, чтобы добраться до цели. Хорошо еще, что Эрнсту Ренаду, хозяину дома, не стукнуло в голову завести себе сад. В Дрезберге ничего не росло, даже на окраинах. Все овощи и фрукты для жителей города доставляли с отдаленных северных ферм, куда не проникал удушающий смог.

Рон подошел к юго-западному углу дома и, цепляясь за дымоход и белесые карнизы, вскарабкался на третий этаж. Душка Эрнст позаботился о том, чтобы предложить ему уютный балкончик. Присев на перила, Рон пошарил в кармане, проверяя, на месте ли его маленький золотой оберег, бессчетное количество раз спасавший его от смерти. Вряд ли ему сегодня понадобится амаринт: кража древнего артефакта у одного из богатейших жителей Дрезберга казалась Рону плевым делом, однако никогда не мешает подстраховаться.

Его наниматель в мельчайших подробностях объяснил, как выглядит и где хранится сокровенная тиара. Однако Рон не знал, можно ли ему доверять: наниматель был новый, Рон никогда не работал с ним прежде. Какой-то промышленник, или типа того, вынес он свой вердикт после встречи с работодателем с глазу на глаз. Рон был вольным стрелком, и его клиенты часто менялись.

Он соскочил с перил. Одна только беда с этими кражами – если попадешься, богатеи могут подмазать тюремщиков и политиканов, и те засудят тебя за милую душу! Такой срок впаяют – закачаешься. Разумеется, законы, адвокатов и судей никто не отменял, но в конечном счете в Дрезберге все решали деньги. Да и не только в Дрезберге – повсеместно. А с коррупцией не мог совладать даже оберег Рона.

Мозолистой ладонью он потер щетину на лице. Сейчас или никогда.

Вытащив заточку из заднего кармана брюк, он отжал отштукатуренную дверь и очутился внутри. Почти не дыша зашел в комнату и настороженно пригнулся, разглядывая гигантскую кровать. «У некоторых людей квартиры меньше, чем эта кровать», – мелькнуло у него в голове. На кровати небрежными комками лежали два одеяла. Рон прокрался мимо, давая глазам возможность привыкнуть к темноте, и опасливо шагнул в распахнутую настежь дверь спальни. У Эрнста Ренада было двое взрослых детей – наверняка их сейчас нет дома, но кто знает. Надо быть начеку.

Рон оказался в огромном коридоре с убегающей вниз лестницей и свесился через перила, защищавшие владельцев дома от нечаянного падения вниз на два этажа. «Ничего себе архитектурка, – поразился Рон, вглядываясь в огромный пустой колодец, простиравшийся от парадной двери на первом этаже до высоченного потолка на третьем. – Выдумали же – изъять такую прорву жилого пространства! Вот ведь деньги на ветер». Завернув за угол, Рон принялся считать двери. «Так, это, должно быть, гостиная… А, нет – бельевой шкаф… А это… Бинго!»

Рон заскочил в комнату и плотно запер за собой дверь (до отказа, чтобы та не скрипнула), повернув направо шишковатую ручку. Замер. Даже в неверном свете пепельно-серой луны, этого единственного для него источника света, он был поражен видом комнаты, как громом. Да работай он двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю всю свою жизнь, он не наскреб бы и на половину всех этих побрякушек! Подумать только: позолоченные зеркала, отражавшие его встрепанную фигуру, картины в золоченых рамах, причудливые яйца, инкрустированные то ли настоящими, то ли фальшивыми бриллиантами. Роскошные ковры и журнальные столики с украшенными затейливой резьбой ножками, а на них – настольные игры с вычурными фигурками на крышках. А это что? Арфа? Рон закатил глаза.

Его добыча поджидала в углу, за толстым, обвисшим шнуром, предостерегавшим любопытных – «смотри, но не трогай». «Как мило», – ухмыльнулся Рон, перешагнул через шнур и вплотную подошел к проволочному манекену с неполным комплектом носконских доспехов. Проржавевший по краям нагрудник зиял дырами. Заржавеешь тут, если тысячу лет проведешь под возведенным над тобой городом. Первопроходцы-колинградцы даже не удосужились разгрести завалы носконского поселения и воздвигли свои строения прямо на руинах древнего города. Рон опустил руки. Что ж, спасибо им и за это.

И тут, как бы напоминая ему, что нужно пошевеливаться, его плечо пронзила острая боль.

Оторвавшись от созерцания лат, Рон поднял глаза к голове манекена и покоящейся на ней тиаре – венцу, обшитому золотою тесьмой и отделанному нефритом. В том месте, где венцу надлежало касаться лба, полыхал треугольный синий сапфир. Бесценный артефакт – и не потому, что волшебный, как амаринт, а потому, что старинный. Зачем артефакт понадобился его нанимателю, Рон не интересовался. Языком чесать – не его работа.

Его работа – совершать невозможное. Как ни крути, а порой Рон достигал невиданного мастерства в своей профессии.

Стащив с некоторым почтением тиару с манекена, Рон направился к ближайшему окну, отворил его и выбрался на сколотый карниз.

Внимательно повертел головой, проверяя, все ли спокойно, и легко, по-кошачьи, спрыгнул на землю. Треклятая кварцевая крошка предательски затрещала под ногами. Выпрямившись во весь свой немалый – метр восемьдесят – рост, Рон спрятал артефакт под полами куртки и был таков. Ушел он, правда, иным путем – перепрыгнул через соседний забор, пересек двор и юркнул на улицу.

«Да они сговорились тут, что ли, посыпать дорожки этой скрипучей крошкой!»

Засунув руки глубоко в карманы и склонив голову, Рон размашисто зашагал по переулку. И почти выбрался.

И тут путь ему перерезал свет фонаря.

– Эй, ты!

С северной оконечности квартала к нему на всех парусах несся полицейский в темно-алой форме. За ним по пятам неслись два его товарища. Итак, район, где обитают денежные мешки, патрулируют три полицейских. А в это время в дымовом кольце у какого-то бедолаги, возможно, тумаками и зуботычинами отбирают последний кусок хлеба!

Рон вскинул голову, улыбнулся. Мама уверяла, что у него чарующая улыбка. С ней, кстати, соглашалась уйма других хорошеньких женщин.

– Чем обязан? – Рон приставил козырек ладони к глазам, защищаясь от света назойливого фонаря.

– Странное время для прогулок, – хмыкнул полицейский, осматривая его с головы до ног. Взгляд его задержался на шикарном воротничке – фетише «золотой молодежи». – Ты здесь живешь?

– Ага, во-он там, – махнул рукой Рон.

– Кто-то запалил сигнальную лампу. Сказал, что увидел чью-то тень.

– Тень? Ночью? – Рон недоверчиво приподнял бровь, всем своим видом выражая ничем не прикрытое изумление. – Да я две дюжины теней насчитаю прямо сейчас, не сходя с места. И вы – одна из них.

Служитель порядка нахмурился и снова уставился на воротник Рона. Не вынимая руки из кармана, Рон схватился за амаринт. Если «алых» уболтать не удастся, придется задать стрекача. И тогда ему в спину нацелятся три пистолетных дула. Амаринт даст ему одну минуту форы. Рон скользнул взглядом за спину полицейского, оценивая его напарников. Ничего, прорвемся.

– Там – это где? – поинтересовался блюститель закона, опуская фонарь.

– Там – это где свет, – мотнул головой Рон в сторону двух освещенных домов.

– Ладно, ступай, – разочарованно протянул полицейский, словно Рон нанес ему смертную обиду, решив прогуляться на сон грядущий. – И лучше сиди по ночам дома, сынок. Нечего шлындать тут, время наше попусту тратить.

«Нечего груши тут околачивать и попусту тратить деньги налогоплательщиков, несясь по первому зову того, кто засветит красную лампу». Господи Боже, как же он ненавидит Колинград. Как же он ненавидит Господа Бога.

Благонравно кивнув полицейскому, Рон расслабленной походкой отправился восвояси.

Но лишь только свет полицейского фонаря поглотила тьма, он бросился во двор, приподнял крышку канализационного люка и нырнул в водосток.

3

«Огонь. Нужна».

Сэндис вздрогнула и проснулась. Кровь бешено стучала в висках, словно она слишком глубоко занырнула. Глаза горели. Дыхание перехватывало, и каждый вдох давался ей с неимоверным трудом. Протянув руку, она нащупала кувшин, перелила его содержимое в чашку и выпила все до последней капли.

Боль и напряжение потихоньку отпустили. Сэндис помассировала шею. Чуть слышно хрустнули позвонки. Коротко подстриженные, до подбородка, волосы упали ей на лицо. Желудок мучительно сжался. Пристально вглядываясь в темноту, которую прорезала лишь бледная, выглядывавшая из-под двери полоска света, Сэндис, успокаивая себя, пробормотала: «Не сегодня. Сегодня ты ему не нужна».

Невозможно привыкнуть к страданиям, причиняемым вселяющимся в тебя Духом. Сэндис, по крайней мере, привыкнуть не могла.

Она повалилась на кровать, прислушалась к дыханию вассалов и вдруг уловила сдавленный, но отчетливо прозвучавший в ночной тишине крик. Крик, эхом прокатившийся по коридору.

По коже пробежал мороз. Зарывшись в подушку, она твердила, как заведенная: «Это ветер, просто ветер». Неважно, что они жили глубоко под землей. Неважно, что Хит рассказывал ей про крики.

Она закрыла глаза, пытаясь уснуть, но зов Ирета – она нисколько не сомневалась, что это Ирет взывал к ней, – упрямыми молоточками стучал в ее голове, отгоняя сон. Который час? В спальне вассалов часов не было. Как и свечей и ламп.

«Огонь. Нужна».

Кричал мужчина.

Сэндис приподнялась, прищурилась, вглядываясь во тьму. Кровати в спальне образовывали что-то вроде подковы: они стояли достаточно близко, но не впритык друг к другу. Вассалы, лежавшие на соседних койках, располагались «валетом»: один спал головой к центру, другой – ногами. Кровать Сэндис размещалась у самой двери, от нее полукругом расходились кровати Элис, Кайли, Хита, Риста и Дара.

Сощурившись так, что заслезились глаза, Сэндис скрипнула зубами, перекатилась с постели на пол, встала на четвереньки и поползла. Ее туника развевалась на сквозняке. Вассалы всегда спали в дневной одежде, которая у всех была почти одинаковой – полотняные штаны и, для девушек, мешковатые туники с наглухо закрытым воротником и открытой спиной. Сэндис чувствовала, как ветерок ласкает золотую стигму у нее на позвоночнике.

Кровать Хита оказалась пуста.

Сэндис замерла, беспокойно облизала губы.

Вполне возможно, Хит вместе с Кайзеном. Хотя обычно Сэндис просыпалась, когда Кайзен и этот его мерзкий кореш-коротышка Голт входили в спальню, чтобы призвать одного или нескольких из них.

В голове ее раздались слова обмирающего от страха Хита.

«Я – следующий. Он меня ненавидит. Он хочет вызвать нечто…»

Сэндис, все так же на карачках, метнулась к своей постели и застыла, сидя на пятках и не сводя глаз с двери.

Вассалам запрещалось покидать по ночам спальню даже для того, чтобы сходить в туалет: для этого в углу находилось ведро.

Снова раздался крик – приглушенный и отдаленный, но Сэндис взвилась будто пружина.

«Ты его любимица».

Ну а раз так, то она легко отделается, если вдруг попадется. Тяжелая дверь застонала, возвещая миру о ее своевольстве, и Сэндис, распахнув ее, выскользнула прочь.

Коридоры были пусты. Обычно они всегда бывали пусты, даже днем. Оккультники, когда не требовалось поучить уму-разуму зарвавшихся соперников, держались обособленно и носа не казали из своих нор. Но Сэндис и без них знала, где отыскать Кайзена, с головой ушедшего в очередные эксперименты. Здесь. Рукой подать.

Коридор был низкий и тесный (двум мужчинам не разминуться, не столкнувшись плечами) и чуть-чуть изгибался, как серп. Из-под двух дверей – той, что слева, и той, что в самом конце, – струился ласковый свет.

Сэндис вжалась в стену, шарахаясь от света, льющегося из-под первой двери кабинета Кайзена. За дверью слышался голос Зелны, что-то бубнившей себе под нос. Сэндис помедлила, затем быстро шмыгнула мимо и на цыпочках – благо на ногах мягкие туфли – затрусила к дальней двери, той, где творились обряды.

Голову сдавило железным обручем. «Ирет?» Но, само собой, нумен не мог ей ответить. Еще ни разу конь-огонь не обратился к ней напрямую.

Прикоснувшись к шишковатой ручке, она тихонько потянула на себя дверь и заглянула в приоткрывшуюся махонькую щелочку. Обрядовая комната была самой вместительной в логове Кайзена и больше походила на товарный склад. Сначала она заметила Голта. Словно верный пес, тот бегал туда-сюда, таская своему хозяину все, что бы тот ни попросил. Наверное, потому дверь и осталась незапертой. Если бы Голт, коренастый крепыш лет под сорок, не курил до посинения мозгодурь, Сэндис сочла бы его привлекательным. С другой стороны, как может быть привлекателен грубый и дрянной человечишко с душою черной, как непроглядная ночь?

– Готов, – тихо и спокойно сказал Кайзен, но для Сэндис его слова прозвучали, словно грозовые раскаты.

Задрожав всем телом, она отняла руку от дверной ручки, чтобы в любое мгновение дать деру. Или придумать отговорку. Она была вышколенным и послушным вассалом, ее отговорке вполне могли бы поверить. Могли бы. Например, если бы она прикинулась, что услышала во сне призывающего ее Кайзена…

Ухо Сэндис уловило цоканье копыт, и она снова прильнула к щелке. Голта нигде не было видно, и вдруг он появился, ведя на поводу крепкую сильную лошадь. Кобыла, догадалась Сэндис, хотя мало что смыслила в лошадях. А вот ее мама души в этих созданиях не чаяла. Голт и кобыла прошли мимо и исчезли с глаз Сэндис.

Сэндис закусила губу. Неужели они убьют несчастное животное? Когда Дух входил в тело непосвященного вассала, без жертвоприношения не обходилось. Но раньше Кайзен довольствовался мелкими зверушками. Никогда прежде он не умерщвлял лошадь. Сэндис хотела уже заткнуть уши, но подумала, что может прослушать, когда кто-нибудь подойдет к двери, и тогда… тогда ей не улизнуть.

Лошадь лишь тихонько всхрапнула, когда ей перерезали горло, и Сэндис вознесла хвалу Целестиалу. Бедное животное рухнуло на пол. Пол загудел.

Дрогнуло пламя свечи. Сэндис осмелела, носком туфли пошире приоткрыла дверь. И чуть не захлебнулась криком.

На коленях, в расплывшейся луже багряной крови возле павшей кобылы стоял Хит. То ли его опоили, то ли он махнул на все рукой, но выглядел он ужасно. На нем лица не было. Кайзен начертал носконские письма на его руках и ногах. Сэндис не могла их разобрать, но тотчас смекнула, что это не обычные письмена заурядного обряда.

И снова ее голову стянуло железным обручем. Прижавшись щекой к дверному косяку, она вытянула шею, чтобы ничего не пропустить.

Стоя по щиколотки в крови, Кайзен возложил ладонь на голову Хита. Затем отступил и нараспев, монотонно затянул знакомые до боли слова, вонзавшиеся в сердце Сэндис острыми кинжалами.

– Вре эн несту а карнат, // Йи мем энтре ай амар. // Вре эн несту а карнат, // Колосос, эпси граденид!

Сэндис беззвучно шевелила губами, пробуя на вкус неведомое ей ранее имя «Колосос», как вдруг кроваво-красная вспышка света на миг ослепила ее.

Она отшатнулась, взмахнула рукой, утирая покатившиеся градом соленые слезы, и яростно заморгала, ничего не видя вокруг. «Но почему, почему вспышка красная, – билась в ее голове отчаянная мысль, – она же всегда белая!»

И вдруг комната наполнилась звуками, которые не могли ей привидеться и в самом кошмарном сне. Хлюпали и чавкали по грязи промокшие башмаки, рвалась в клочья кожа. Булькала в горле вода, хрипел раскрытый рот, тщетно моля о глотке воздуха. Хрустел под подошвой раздавленный жук.

Перед глазами у Сэндис поплыли круги. Навалившись на дверь, она еле-еле сдерживала позывы к рвоте. В нос ударил невыносимый запах сырого мяса.

Кровавая лужа превратилась в озеро, а в нем…

К горлу Сэндис подкатила тошнота. Испугавшись, что ее вот-вот вырвет, она отскочила от двери и на цыпочках бросилась бежать. Ее мутило. Она кусала язык и судорожно глотала воздух, лишь бы удержать в желудке рвущуюся наружу полупереваренную пищу.

Кровь. Сырое мясо. Хит.

То, что когда-то было Хитом.

Она застыла у двери в спальню, прижавшись взмокшим от пота лбом к прохладной стене. Дышала она тяжело, с присвистом, нисколько не заботясь о том, что ее могут услышать, и бессмысленным взглядом таращилась в пустоту. Ее снедал ужас.

«Хит».

Вассалы гибли и прежде. Порой на ее глазах. Бывало, вассала подводило здоровье, и его сердце не выдерживало обряда, а бывало, жрец-заклинатель пытался вселить слишком могучего Духа в тело слишком хилого вассала и терпел крах. И тогда вспыхивал свет, и мертвое тело тряпичной куклой валилось на пол. Иногда изо рта, носа и глаз текла кровь. Такое бывало…

«Но Хит… Хита вывернуло наизнанку, словно перчатку!»

С тех пор как она очутилась в логове Кайзена, она повидала много зла и заглянула в самое сердце тьмы. Но такого… Такого она еще не видела. Что задумал Кайзен? Зачем он призывает Демона?

Сэндис жадно глотала воздух. Ей было гадко и дурно. Кровь бурлила, голова раскалывалась на части. Ирет ли звал ее или то метались, как звери в клетке, ее собственные страхи?

«Колосос, – прошептала Сэндис, растягивая гласные, – Колосос». Так звали Демона, которого Кайзен вознамерился вселить в тело Хита. Хита, который спокойно принимал в себя могучих Духов седьмой ступени. Так же, как Сэндис.

А ведь на его месте могла оказаться она.

Мир Сэндис перевернулся в одно мгновение. Озарение потрясло ее, словно удар молнии: пора делать ноги. Сейчас – или никогда. Промедление смерти подобно: она либо растеряет последние остатки мужества, либо потерпит неудачу. Но бежать надо одной – в неизвестность, где нет крыши над головой, без денег и каких-либо надежд…

Странный звук эхом отразился от коридорных стен. Не оборачиваясь, Сэндис проскользнула в спасительную темноту спальной комнаты. Прислушалась, затаив дыхание, не проснулись ли ее друзья по несчастью. Все спали.

«Но может… – всколыхнулась в ней надежда. – Может, ты не так одинока, как думаешь».

Талбур Гвенвиг. Она же видела его имя в банковской книге. Человеку с такой фамилией ничего другого не остается, как только быть ее родственником. Но примет ли он ее? Она из кожи вон вылезет, лишь бы принял, – умолчит о том, в кого превратилась, падет перед ним на колени, станет выполнять все его распоряжения…

Сэндис впилась зубами в костяшки пальцев: запах растерзанной плоти Хита стоял у нее в носу и побуждал бежать без оглядки.

В коридоре послышалась какая-то возня. «Беги. Сейчас или никогда». Она удерет налегке. Никакой сменной одежды, никакой еды, никакого оружия. Иначе приспешники Кайзена вмиг смекнут, что у нее на уме. Но надо предупредить остальных! Если она оставит вассалов в неведении, ее загрызет совесть. С другой стороны, они могут ей не поверить. Или она упустит время, пытаясь их добудиться. Да и кроме того, не могут же они убежать все разом! Тут такой переполох подымется. Нет. Придется бросить здесь все, даже своих товарищей.

Сэндис кинула прощальный взгляд на холмики одеял на кроватях. Сердце ее разрывалось. Она должна рассказать им! Они ведь никому не проболтаются, верно? Или среди них найдется предатель, который выдаст ее, и ее схватят прежде, чем она успеет сделать хоть шаг, или Кайзен силой выбьет из них правду… или просто прибьет их сгоряча.

«Нет-нет», – покачала она головой. Кайзен и пальцем их не тронет, пока Сэндис в бегах. Ни один волос не упадет с их головы, пока он не изловит Сэндис и не заставит ее смотреть, как по ее вине истязают товарищей.

Она задержалась взглядом на Элис. Белоснежные волосы девочки, казалось, сияли во тьме. Сэндис всему научила ее – всему, что знала сама. Элис не пропадет. Кайли позаботится о ней так же, как когда-то позаботилась о Сэндис. Сердце девушки заныло. «Беги. Не мешкай».

Может статься, она никогда больше их не увидит.

Зато у нее есть семья. Семья, живущая в этом городе. Сэндис не в силах помешать экспериментам Кайзена. Ее смирение не защитило Хита. Ее спасение – только в ее руках.

Стиснув зубы так, что чуть не сломала челюсть, Сэндис развернулась и прокралась в коридор. С каждым шагом она все больше удалялась от спальни и друзей-вассалов, безжалостно разрывая узы товарищества и братства, некогда связавшие их. Узы, скрепленные незаметным пожатием рук под столом, в темноте, когда Кайзен и его холуи не маячили поблизости. Узы, которые теперь трещали по швам – «хруп, хруп, хруп».

Она прошла мимо кабинета Кайзена – спокойно, хладнокровно и уверенно. «Выше голову. Прикинься, что идешь по делу. Представь, что рядом, положив на твое плечо руку, шествует Кайзен, великодушно разрешая тебе выйти за пределы узилища». Не останавливаясь, тихо и неприметно, держась тени, она шагала по коридору. «Хруп. Хруп». Стапс, еще один оккультник, привалившись массивной тушей к стене, лениво ковырял под ногтями. Его длинные волосы, перехваченные тесьмой, разметались по плечам. Сэндис даже не посмотрела на него. Прошла мимо с высоко поднятой головой, чувствуя его настороженный взгляд. Но Сэндис – идеальный вассал. Любимица Кайзена. И Стапс не осмелился остановить ее. Еще чего не хватало – совать голову в пасть льва-Кайзена. А вдруг он осерчает? «Хруп».

«Простите меня».

Она молилась за каждого встречного (по крайней мере, за тех, кого знала по имени). «Простите. Вы и ведать не ведаете, что вскоре на вас обрушится гнев Кайзена».

Теперь на лестницу, вверх. Открыть дверь. Пройти мимо группки играющих в карты стражников, мимо двух продажных девок, укрывшихся в нише, чтобы пересчитать деньги. Одна из них окликнула Сэндис, но товарка быстро схватила ее за руку и угрожающе зашипела. Их ошеломленные взгляды жгли спину Сэндис. Надо бы спрятать стигму прежде, чем покинуть логово. Если кто заподозрит, что она, пусть и невольно, принимала участие в ведовских обрядах, ее вздернут на виселице.

И хоть грех ее, золотом выгравированный на спине умелой рукой, был велик и ужасен, Целестиал сжалился над ней и распахнул двери к свободе, оставив лежать на полу возле прачечной чью-то позабытую куртку. По заплатам на локтях Сэндис определила ее владельца – Рависа, долговязого лакея Кайзена. Куртка была велика, но отлично скрывала то, что Сэндис так хотелось скрыть.

Громила-мордоворот, несущий стражу у входной двери, преградил ей путь. «Как же его имя? Марек?»

– Где Кайзен? – рыкнул он, косясь на куртку.

Сэндис, стараясь ничем не выдать глодавшего ее страха, вперила взгляд прямо в глаза мордоворота и прохрипела самое страшное, что только пришло на ум:

– Ирет грядет.

Если бы Марек хоть немного соображал в колдовстве, он бы понял, какую чушь порет Сэндис. Но его нанимали не за смекалку, а за тяжелые кулаки. Глаза его выкатились из орбит. Он затрясся от ужаса, отшатнулся от Сэндис, словно от ядовитой змеи, и вжался в стену. А затем, ежесекундно оглядываясь, отворил дверь.

В лицо Сэндис ударил холодный, пропахший дымом ночной воздух Дрезберга.

4

Ночь шла на убыль, а вместе с ней убывала и прыть Рона. Ему нравилось все делать быстро и ловко – комар носа не подточит. Завернув тиару в неописуемое рванье, он оставил ее в заранее обговоренном месте, где его уже ждала награда. Миг – и увесистая пачка банкнот перекочевала в карман его куртки. Не в тот, где лежал амаринт. Хмурое солнце неохотно вставало над горизонтом, почти неразличимым за покрытыми сажей и копотью стенами Дрезберга. Дом, милый дом манил и взывал, но, прежде чем вернуться в него, Рон решил заскочить в гости.

Мама наверняка уже проснулась; можно было и постучать, но Рон на всякий случай открыл дверь ее квартиры своим ключом.

Квартира была миленькой, хоть и простенькой, раза в два больше его собственной. По правую руку располагались жилые комнаты, а кухня с крошечной гостиной – потому что ни одна миленькая квартирка немыслима без гостиной – были по левую руку. Прямо у входной двери стоял небольшой книжный шкаф, пестревший иноязычными названиями корешков книг, купленных по баснословной цене. Затем, завиваясь полукругом, шли мамина комната, туалет и кладовка.

Оповещая о своем приходе, Рон с треском захлопнул дверь.

– Это ты, Рон? – послышался нежный, но строгий голос. – Надеюсь, что ты, а не коммивояжер-прилипала! Тот как начнет втюхивать свой товар – спасу нет!

– А если я начну втюхивать деньги? – рассмеялся Рон.

– Не мели вздор, Рон. Ты хоть сам понимаешь, какую околесицу несешь? Подожди минутку. Я одеваюсь.

Рон поддел ногой стул, стоявший возле обеденного стола, придвинул его к себе и с наслаждением плюхнулся на сиденье. Откинул на спинку голову, смежил веки. Дрема сковала его, серой дымкой затянув глаза. Может, не торопиться домой, а прикорнуть тут на кушетке? Денег на извозчика жалко, а по крышам он уже напрыгался на сегодня.

Через мгновение, причесывая волосы, из комнаты появилась мама. На ней были яркий, но дешевый хлопковый жакет и юбка.

– Собираешься на работу? – спросил Рон.

Три смены в неделю его мама работала на административную контору при Иннеркорде, где клевреты государственной власти трудились до седьмого пота над уложениями и актами. Мама Рона заполняла документы.

– Да. Так что я не нуждаюсь в твоей благотворительности.

– Какая жалость! – Рон запустил руку в карман, вытащил половину спрятанных там банкнот и залихватски швырнул на стол.

– Рон, я серьезно! – Мать положила расческу на столешницу и уперла руки в бока.

– Как знаешь. Но если ты их не возьмешь, мне придется набить ими карманы домовладельца. ...