Глава 1

— От таких предложений не отказываются, Васнецова! Ты хоть понимаешь, как тебе повезло?

— Понимаю, Галина Петровна.

Заведующая любимой кафедрой заметно обрадовалась и повысила голос так сильно, что сотовый завибрировал в моих руках.

— Вот и молодец! Молодчина! — непонятно зачем подбадривала она меня. — Да я сама не позволю упускать такие шансы, вы же мне как дети…

Это ее «как дети» уже стало притчей во языцех, над которой студенты устали смеяться. Но если уж совсем откровенно, то она не преувеличивала — Галина Петровна, главный человек кафедры «Туризм и отельный бизнес», на самом деле радела за всех своих подопечных. Или хотя бы за тех, в ком видела неподдельное рвение. Я оказалась в числе фаворитов, и этому факту стоило порадоваться. А я не только не впала в блаженный экстаз, но и не удержалась от вопроса:

— Галина Петровна, а Большая восьмерка тоже всё лето будет в «Грёзах»?

К счастью, она не стала притворяться, что не поняла, о ком речь. Но таким аргументом ее с цели сбить было невозможно:

— Скорее всего! И что с того, Васнецова? Ты думаешь, тебя на практику в руководство отеля возьмут? Хорошо, если в хозчасть. Совсем отлично, если хоть неделю позволят за стойкой постоять! Ты с… эм-м… остальными студентами нашего вуза даже встречаться там не будешь, прости за откровенность — разного полета птички. Так каков будет твой положительный ответ? Клянусь твоим красным дипломом, Ульяна, через семь секунд я намерена разговаривать с Михайловым! И плевать, что у него средний балл ниже твоего, зато уже через восемь секунд он радостным галопом побежит оформлять трудовую книжку, не задав ни одного лишнего вопроса. Чуешь разницу?

Да, уговаривать она умеет. Я была бы полной дурой, если бы тут же не завопила:

— Я согласна, Галина Петровна! Огромное вам спасибо за доверие!

— То-то же! — рявкнула она, констатируя свою победу. Хотя, честно говоря, никто в таком окончании телефонного разговора и не сомневался. Теперь заведующая орала так же громко, но уже без угрожающих нот: — «Грёзы» выделили только восемь мест, и давай будем реалистами, Васнецова: ни одно из этих мест не предназначалось простым смертным. Не будем и злорадствовать, а просто отметим, что наш дорогой мэр зря отправил своего любимого сына в Альпы посреди учебного года. Злорадствовать не будем, но ногу Анатолию не мы с тобой ломали, чем он и освободил одно местечко. В общем, у тебя неделя, чтобы закрыть сессию. А потом поезжай и порви там всех! — завкафедрой вдруг осеклась. Вероятно, и сама поняла, что немного перегнула с боевым настроем. Закончила чуть мягче: — В смысле, заложи первый кирпичик в фундамент своего светлого будущего.

Еще несколько секунд после окончания разговора я молча рассматривала подсвеченные июньским солнцем пылинки, кружившие возле окна, а потом непроизвольно начала улыбаться — с каждой секундой все шире. Замечательная Галина Петровна была права, от таких шансов не отказываются, а моя первоначальная одеревенелость связана только с шоком — не каждый день с самого утра сносят с ног настолько приятными новостями. Лучший отель побережья «Грёзы русалки» предлагал не просто практику, но еще и трудоустройство на все лето. С такой первой записью в трудовой книжке я по своей специальности сделаю не один, а целых десять шагов вперед, даже если на практике не буду заниматься вообще ничем серьезным. Бренд решает всё. А «Грёзы» — это даже не бренд, а флагман целого рынка. Нельзя сказать, что выбор пал на меня без оснований — Галина Петровна на единственное свободное место выбирала не по человеку, а по среднему баллу успеваемости. Я заслужила! Потому и имею право радоваться.

В любой бочке меда есть ложка дегтя. Устройство на летнюю практику в лучший отель по эту сторону моря могло бы снести крышу, если бы не разбавлялся менее радостным фактом: там же будет находиться вся Большая восьмерка — сборище наглых, избалованных мажоров, детей политиков и владельцев все тех же отелей. А я имела несчастье уже быть с ними знакомой. И настолько неприятным стало для меня то знакомство, что я и спустя год не могу вспоминать о нем, не поморщившись. Хуже всего то, что удар пришелся в самое уязвимое мое место.

Тогда я только приехала в этот город и еще пребывала в уверенности, что плохое оставила в Москве, а здесь, на фоне бесконечного солнца и сумасшедше красивого моря, никогда ничего плохого не случится. Особенно со мной, всему важному наученной. До того момента мне казалось, что я достигла состояния неуязвимости. У каждого в шкафу свои скелеты, и мои мне подсказывали, что не стоит привлекать к себе лишнего внимания, потому я никогда не использовала косметику, а одеваться предпочитала очень скромно. На фоне Верочки, моей двоюродной сестры, я выглядела вообще серой тенью.

Дядя Сережа навещал нас в Москве в новогодние праздники. Тогда же неожиданно предложил мне переехать к ним и перевестись в другой институт, где училась его дочь. С ней мы просто обречены стать подружками, а места для еще одного жильца у них дома хватит. Я раньше о подобном не мечтала, но стоило услышать про туристический бизнес, который сулил мне тот самый вуз, как сразу же начала мечтать. Предложил дядя Сережа это, скорее всего, для проформы, отреагировав на мое заявление, что я хотела бы уехать из столицы. Ему просто к слову пришлось, вином и приятной компанией навеялось, — именно так и восприняла моя мама, отмахнувшись. А я зацепилась, буквально насела на маминого брата, едва не насильно принимая его приглашение. В итоге так всё и решилось: ему от своих слов было отказываться совестно, и мама сдалась. В тот момент я не думала о том, что доставлю родне неудобства своим переездом. Мне было настолько невыносимо оставаться, что я наплевала на их неудобство.

Тетя Римма, увидев на пороге не только мужа, но и племянницу с вещами, предсказуемо в восторг не пришла, но развела руками и приняла гостью. Верочка, их единственная дочь, вообще не могла скрыть первого раздражения: ей просто навязали компанию человека, с которым она общалась всего несколько раз за предыдущую жизнь. Мне удалось перевестись в ту же группу, где училась она, разницу я сдала в рекордные сроки. Последнее очень позитивно сказалось на отношении ко мне преподавателей, а одногруппники вообще с легкостью приняли новенькую, которая явно не претендовала на роль королевы вуза. Не клеилось у меня только с Верочкой. Нас с ней роднила одинаковая фамилия, но на этом все сходства заканчивались — если во внешности еще можно было хоть что-то похожее найти, то характеры отличались полярно.

Надо отдать Верочке должное — смирившись с моим присутствием в ее доме и в ее институтской группе, она пыталась найти со мной хоть какой-то общий язык. Из последних сил она втягивала меня в обсуждение стоимости маникюра, клубов или парней, однако сдалась, поскольку я не могла поддерживать ее в этой болтовне. Меня действительно, без преувеличения, не интересовала ни собственная внешность, ни мужчины, ничто из того, что не касалось учебы. Я со своей стороны тоже делала шаги навстречу, объясняя причины такой позиции, но Верочка от моих попыток только хмурилась, так и не понимая:

— Тебя там изнасиловали, что ли?

— Нет, конечно! Вера, ты меня не слушала?

Сестра тут же успокоилась и отмахнулась, потеряв интерес к деталям. Собственно, это и был самый откровенный разговор между нами. После я только кивала и агакала, слушая очередной бред про какого-то красавца Германа, в которого Верочка влюблена со дня поступления. А она кивала и агакала, когда я пыталась увлечь ее разговорами о новом факультативе или интересном проекте. У нас не находилось ни единой точки пересечения интересов, а я уже мысленно желала ей счастья с этим самым парнем, обладателем нерусских имени и фамилии, лишь бы она угомонилась и оставила меня в покое. Верочка была глуповатой и завистливой, но внешне очень миленькой: родственное сходство между нами можно заприметить только в одинаковых зеленых глазах, Верочка ниже ростом, зато она могла похвастаться более женственной фигурой, волосы ее рыжее моих, что добавляло ей яркости и очарования, но черты лица — немного пухлые, если не сказать детские — подчеркивали легкую инфантильность и в образе, приводя его в соответствие с характером. Не первая красотка в городе, но умеющая себя преподнести, подчеркнуть достоинства одеждой и макияжем, чего я принципиально не делала. Влюбляются и за меньшее. Вот пусть у сестры личная жизнь так заладится, чтобы ей стало некогда загружать мой мозг ежедневной и абсолютно неперевариваемой информацией о всяких Юрах-Анатолях-Германах. Верочка все это время мне казалась куколкой-пустышкой, на которую только смотреть приятно, сама же я себе виделась скалой, битком набитой драгоценностями, а неказистость наружности лишь прибавляла очков к харизме.

Но жаловаться мне было не на что — первый курс я заканчивала в другом вузе и в другом городе, а ощущала себя так хорошо, будто бы именно здесь и должна была оказаться. Сессия была закрыта на одни пятерки, и радость от этого перекрывала даже тот факт, что через пару дней я собиралась лететь в Москву, чтобы провести каникулы с мамой. Ведь потом я вернусь снова — сюда, где бесконечное море и воздух пахнет неосознаваемым счастьем. И буду рада видеть вечно хмурую тетю Римму и вечно болтающую о мальчиках Веру, потому что они часть этого нового для меня мира.

Быть может, этот запах и перепутал мои мысли, когда мы возвращались с Верочкой в троллейбусе домой, сдав последний экзамен. Сестра втыкала в телефон, не обращая на меня внимания, а я, не желая садиться на свободное место рядом с ней, стояла и улыбалась улицам, мелькавшим за окнами. И вдруг Верочка сильно вздрогнула, заметно напряглась, вытянулась, прислушиваясь к шумной компании, что вошла в заднюю дверь на предыдущей остановке. Резко повернулась, все сильнее удивляя меня вытягивающимся лицом:

— Ульяна, это же Керн…

Я не поняла ее фразы и переспросить не успела. На меня налетели сзади, обнимая и прижимая к себе. А потом и вовсе поцеловали в висок, выдыхая радостно:

— Иришка, черт тебя возьми, ты когда приехала? Почему не позвонила-то?

Мужчина прижимал меня к себе сильно, не позволяя легко вывернуться. Меня замутило, до судорог скрутило от отвращения, что какое-то постороннее чмо меня лапает, потому и мой рык прозвучал резко, заставляя всех пассажиров покоситься в нашу сторону. После этого я сразу получила свободу, отлетела на пару метров, едва не снеся с ног другого пассажира, и посмотрела на своего обидчика.

Парень, едва ли намного меня старше, удивленно хлопал ресницами чуть темнее русой шевелюры.

— Ой, — единственное, что он сказал после драматической паузы.

— Вот именно, — я чувствовала, как злость отступает, но все же обозначила свое отношение: — Никакая я тебе не Иришка, и не смей меня трогать!

— Ой, — повторил он, уже начиная улыбаться. — А со спины и не отличишь. Извини, пожалуйста. Ой.

Обознался, конечно, перепутал с какой-то знакомой. Потому улыбается теперь так изумленно, тушуется и глупо ойкает. Я уже успокоилась, отмахнулась и тоже улыбнулась в ответ:

— Ничего страшного, бывает. Ты тоже извини за реакцию.

Я ждала, когда он наконец-то отойдет и позволит мне встать на прежнее место, но парень все смотрел и улыбался — и, должна признать, улыбался он совершенно очаровательно. Высокий, широкоплечий, русоволосый, глаза — светлые, почти серые. Но такой цвет обычно сильно меняется, в зависимости от одежды, и может колебаться от насыщенного синего до почти бесцветно-металлического. Однако красивым его делала именно улыбка — открытая, широкая, смущенная. Обескураживающая. Мне кажется, что такие люди могут рождаться только на берегу моря — лишь у детей, выращенных на бескрайнем солнце, бывают такие улыбки, будто впитавшие яркие блики.

— Ты точно не Иришка? — задал он совсем уж нелепый вопрос.

— Точно-точно, — я не могла не улыбаться. Стоило бы снова начать смотреть в окно, потому что пока я смотрела на налётчика — улыбалась, как форменная дура. Хотя, уверена, весь троллейбус улыбался, глядя на него. Очаровательный балбес. Точно очаровательный и точно балбес.

— А кто? Не то чтобы я интересовался, как тебя зовут, но мне срочно надо удостовериться, что ты не Иришка! Потому что на ощупь Иришка.

Позади нас хохотнула какая-то женщина.

— Да не Иришка я!

— А кто? — он добавлял в голос бронебойной наглости.

— Ульяна, — ответила я, не в силах сопротивляться напору. — Доволен?

— Более чем, — обрадовался он и тут же позвал другим тоном, едва не мурлыкая: — Ульяна!

— Что?

— У меня проблема, Ульяна. Не одолжишь ручку? Черт, мне срочно нужна ручка! Ульяна, ручку или карандаш дай! — он говорил всё громче и быстрее.

Я окончательно растерялась, но порылась в сумке и быстро нашла в кармашке то, что он просил.

— А листок есть? — этот наглец вообще закусил губу и заглядывал ко мне в сумку с видом любопытного ребенка. — Зачем мне карандаш без листа?

Я вынула и блокнот, дернула оттуда лист, протянула. Но парень покачал головой и заявил:

— Нет, сама пиши, у меня руки заняты.

— Чем?

— Вдруг ты падать начнешь, и мне придется тебя ловить. Вот тогда и порадуешься, что я в тот момент всякую ерунду не держал!

— А что я писать-то должна?

— Как что? Свой телефон, конечно.

Теперь к хихикающей женщине присоединилось еще несколько веселых пассажиров. Уже до всех дошел смысл представления. Даже до меня, отчего я невольно начала краснеть. Покачала головой.

— Так ты специально на меня налетел? Извини, но…

Он не сбавлял тона, чем смущал меня еще сильнее:

— Только не говори, что проблема во мне! Если бы каждый раз, когда мне отказывает красивая девушка, я получал сто рублей, то у меня сейчас бы было… сто рублей!

Ему удалось выбить меня из колеи окончательно:

— Красивая девушка?

— Ульяна, срочно, телефон! Ты разве не видишь, что я без твоего телефона совсем пропаду? Уже моя остановка. Решай. Решай за нас обоих, Ульяна!

Давно я определилась, что мне не интересна всякая романтика. Потому не красилась, потому делала всё, чтобы не привлекать к себе внимания. И вот он передо мной — смотрит так, что я просто не могу собраться. И вдруг понимаю — мне действительно хочется, чтобы он мне позвонил. Наверное, я не успела затюкать в себе ванильные потребности окончательно, а этот симпатичный балбес с очаровательной улыбкой так запросто вытащил их наружу и дал тем самым потребностям право голоса, что я обо всех настройках забыла. Забыла и о том, как раздражалась совсем недавно, когда Верочка влюбленной дурой болтала мне о какой-то сахарной чуши. Я написала цифры и отдала лист ему. Он напоследок сжал его в кулаке, подмигнул и развернулся, чтобы уйти. Странное знакомство — я даже имени его не спросила, так смутилась.

Троллейбус остановился, парень выскочил наружу, а следом за ним вышли еще четверо человек, что стояли на задней площадке. Блондинка взяла его под локоть и звонко засмеялась, поглядывая на меня, а невысокий шатен сказал, ничуть не приглушая голос:

— Десять из десяти, Гер! Да как ты их вообще разводишь?

И тот самый парень ему ответил, не оборачиваясь:

— Боже, храни страшных лохушек! Всё, это была десятая, Мишель, сегодня же перепишешь тачку…

Конец разговора я не расслышала, поскольку двери закрылись. Я все еще глупо улыбалась, больше по инерции, до мозга никак не доходили важные сигналы. Блондинка развернулась на шпильках, увидела меня через стекло и снова разразилась смехом. Вся компания запрыгивала в машину с открытым верхом, которая ждала их на остановке, но парень, взявший у меня номер, задержался — остановился недалеко от урны и броском профессионального баскетболиста, явно рисуясь перед друзьями, отправил туда смятый комок. Я знала, что это листок из моего блокнота, а продолжала улыбаться, потому что все еще не хотела перемещаться в очередной, уже не такой яркий, кадр своей жизни. Как и осмысливать.

Эмоции сползали с моего лица постепенно, теперь я опустила голову, чтобы ни на кого не смотреть. Скорее всего, большинство зрителей тоже поняли, что меня просто развели — некрасиво, грубо, как самую последнюю идиотку. Хуже всего был не сам обман, а моя реакция — ведь именно я была твердо уверена, что застрахована от подобных переживаний. Как так получилось, что я за две минуты забыла, как выгляжу и что меня не интересует ничего, кроме учебы и в будущем карьеры? Мне было не просто стыдно — больно. Даже не перед посторонними людьми, а перед самой собой неловко до слабеющих коленей. Какие-то придурки просто повеселились, подняли себе настроение за мой счет, и меня это растоптало вместе со всеми моими настройками.

До нашей остановки еще минут десять езды, как бы их пережить. Верочка ожила:

— Это же Керн! — повторила она ту же непонятную фразу.

Я предпочла сделать вид, что беззаботно болтаю с сестрой, а не переживаю о произошедшем.

— Кто? — переспросила тихо.

Вера подскочила, встала рядом со мной и смотрела снизу вверх круглыми от переполнявших эмоций глазами:

— Герман Керн! Ты совсем слепая, Ульяна? Или кроме себя ничего в жизни не видишь?

Я отвесила челюсть, постепенно понимая. Тот самый Герман, в которого Верочка влюблена с первого взгляда? Ну да, ничего так, симпатичный. Правда, мудак.

— Вера, — я говорила едва слышно, впервые ощутив с ней какую-то общность. — Я сейчас сквозь землю готова провалиться, но мне жаль, что он оказался таким…

Но она меня не слышала:

— Сам Герман Керн! В троллейбусе! Ульяна, тебя обнимал сам Керн! Да чем же ты заслужила?

Я растерялась, пытаясь уловить в ее глазах хоть признаки осмысленности.

— Вера, ты разве не поняла, что он… в смысле, он и его друзья просто надо мной посмеялись?

Сказать это было сложно, все равно что поверх свежей раны новое клеймо припечатать. Но сестре не было дела ни до констатации фактов, ни до моих мучений:

— Почему тебя-то? Никогда в жизни больше не буду сидеть в троллейбусах! Блин, надо было рядом с тобой стоять…

Я медленно перевела взгляд на большое окно и выдохнула с облегчением — конкретно в этом троллейбусе я оказалась не самой большой идиоткой.

После того случая я слушала ее рассказы чуть внимательней. Оказывается, для Верочки и не было секретом поведение Большой восьмерки — Керна и его приятелей, таких же придурков. Учились они в том же институте, в разных группах, нечасто посещали занятия — числились там больше для галочки. Нередко издевались над другими, а иногда и выходили за все допустимые рамки, — и никаких последствий, потому что с деньгами их семей можно выпутаться из любой проблемы, а вуз закрывал глаза на что угодно, если это вовремя подсвечивалось финансовыми вливаниями. В их дружеской компании был и сын мэра, и дочь нефтяного магната, а сам Герман — сын Марка Керна, владельца крупнейшей сети отелей побережья, в том числе и «Грёз русалки».

Два месяца в Москве притупили ощущения от неприятной сцены, там я погрузилась в апатию другой природы. А вернувшись, уже спокойнее воспринимала неприятный инцидент. С Большой восьмеркой я однажды столкнулась в коридоре института — они просто прошли мимо. Я-то замерла, не в силах пошевелиться, но Герман, шагавший впереди, мазнул по мне взглядом, ни на секунду не задержавшись. И тогда я поняла, что он меня не узнал. В смысле, вообще никак — я для него не лохушка, которую он развел на потеху своим друзьям, а вообще никто. Это было обидно, но одновременно успокаивало. Вышло, что мой позор никто не собирался мусолить, потому что Верочка об этом тоже не спешила распространяться — ей-то совсем не хотелось вспоминать, как ее идеальный любимый обнял ее занудную сестренку.

Большая восьмерка хоть и числилась в том же учебном заведении, но со мной и мне подобными практически не пересекалась. Я ненавидела их, но ненавидела на недосягаемом расстоянии. В то время как сами они даже не придавали значения моему существованию. Отчего я ненавидела их еще сильнее.

В ненависти я была не одинока, ее поддерживали многие. За исключением Верочки и подобных ей кретинов, которые, наоборот, хотели бы любым образом приблизиться к группе избалованных мерзавцев. Однако я начала замечать, что говорят о них слишком часто, и теперь сама недоумевала, почему же раньше этого не замечала, ведь это была излюбленная тема студенческих сплетен. Оказалось, что мне еще повезло: их проделки иногда были настолько ужасными, что я, можно сказать, вообще ерундой отделалась. Например, в восемнадцать лет Герману Керну подарили дорогущую тачку, на которой он в первую же неделю насмерть сбил человека. Разумеется, богатый родитель откупил сыночка, того даже прав не лишили. В сравнении с подобным мелкие шалости выглядели лишь шалостями.

У Германа в предыстории еще несколько ярких эпизодов упоминалось, но старые дела заботили не так, как новые происшествия, порождающие свежие темы для обсуждений. И даже не захочешь, а все равно будешь в курсе, что Керны опять судятся с Невскими, а их сыновья, Герман и Юрий, остаются лучшими друзьями. Вероятно, тем самым они доводили и собственных отцов, поскольку для их дружбы не придумывалось больше никаких причин: Юра Невский настолько отмороженным идиотом никогда не являлся, потому вообще непонятно, что он забыл в этой компании. Его даже в том самом злополучном троллейбусе не было.

Слухами коридоры полнились, не ограничиваясь только центральными персонажами. Приходилось узнавать, что Кристина, та самая вечно смеющаяся красавица-блондинка, снова попала в таблоиды с очередным ухажером преклонных лет, который на вид ей в дедушки годится. Или что Кеша-торчок опять торчит, мало его богачи-родители денег угрохали на лечение, чтобы снять наследника семейной индустрии с иглы. Или как близняшки Анжела и Ангелина устроили в коридоре почти порно-сцену, заворожив тем самым всю мужскую половину института, включая директора, — они специально изображают эти нежности на грани инцеста, чтобы доводить всех подряд. Или о том, как Анатоль с Мишелем улетели в Мёлльталь прямо в конце семестра, в очередной раз всем показав, как именно забивается болт на институтские правила. И уже там сын мэра сломал ногу — собственно, именно с этого происшествия и открылся путь в «Грёзы» для меня.

Да, присутствие в отеле семи из Большой восьмерки несколько удручает, но я не позволю радости потухнуть из-за такой мелочи. Понятно же, что они туда едут не ради практики или трудового стажа, будут только отдыхать и выносить мозги постояльцам. Мне со своей стороны остается придерживаться той же стратегии, которая работала целый год после нашего знакомства: ненавидеть, но на расстоянии, и никогда ни по каким вопросам не пересекаться.

Итак, я переехала к морю для того, чтобы получить самую лучшую на свете специальность. И теперь у меня есть возможность почти три месяца провести в «Грёзах русалки» на практике, что для обычной студентки можно считать прорывом. Вряд ли потом я скажу, что моя жизнь не повернула наконец-то в лучшую сторону. Спасибо Галине Петровне, для которой «все студенты — ее дети», но в первую очередь она все-таки подумала о рейтинге успеваемости.

Глава 2

Я должна была это предвидеть!

Стоило сообщить Вере о том, что меня уже оформляют в «Грёзы», как она зависла: просто застыла в воздухе и никак не могла сфокусировать взгляд. А как сумела снова двигаться, бросилась ко мне буквально в ноги и завизжала, оглушая ультразвуком:

— Сестра, сестреночка… господи! Ульяна, как же повезло! Я всегда знала, что твоя учеба поможет! Боже, если бы у любых действий всегда были такие результаты, я бы сама из институтской библиотеки не вылезала!

Я ненадолго опешила — никак не укладывалось в голове, что Вера так искренне за кого-то радуется. Не слишком вписывается такое в ее характер. Так я и недоумевала ровнехонько до той секунды, пока она не сформулировала свой восторг окончательно:

— Договорись обо мне! Ты же договоришься, правда? Перезвони Галинычу, — так студенты называли нашу завкафедрой. — Для нее мы все как дети, а уж сестренку лучшей студентки она точно пристроит!

— Э-э-э, — тянула я, осторожно отодвигая от себя девушку. — Никого она не пристроит, с чего ты взяла?

Верочка округлила зеленые глазища, поднырнула снизу так, чтобы глядеть на меня как можно жалобнее.

— Ульяна, а кого тебе еще пристраивать? У тебя ж никаких друзей здесь нет, кроме меня?

Строго говоря, и она никогда не была. Но сейчас не об этом:

— Да с чего ты взяла, что Галина Петровна сможет выбить еще одно место?! — я уже кричала, не в силах осмыслить ее просьбу целиком.

Но Вера своему репертуару не изменяла — она ничего не видела и не слышала, если уже погрузилась в свои желания:

— Да раз уж «Грёзы» выделили восемь мест, то выделят и девять! У них там тысячный штат, одной лишней и не заметят!

Поняв, что разумные аргументы бессильны, я просто открывала и закрывала рот. С растущим отчаянием я только слушала, что именно обязана сказать Галине Петровне, в каком месте разговора разреветься, чтобы ее разжалобить, и что Вера за такую услугу мне будет по гроб жизни обязана. Мне ее обязанность была без надобности, что сестра и прочитала в моем взгляде, потому и перешла к открытым угрозам — мол, если я отправлюсь на практику, вышвырнув ее за борт, то такого она мне уже никогда не забудет. И если до сих пор терпела мое присутствие, то только потому, что мы родня. И как раз в моей власти продемонстрировать, считаю ли я ее своей родней тоже.

Она чередовала кнуты, пряники и давление на гниль. Дошло до того, что я уже была готова просто отказаться от этого места, лишь бы туда взяли Верочку. Так ведь все равно же не возьмут! Прямым текстом было сказано, что следующим в списке претендентов стоит Михайлов, ему и предложат. Чтобы очередь дошла до Верочки, половина нашего факультета должна отказаться, предоставив ей дорогу. Все это я говорила, повторяла и старалась не выходить из себя, — и все равно не была услышана.

Хуже стало, когда с работы вернулась тетя Римма, преспокойно выслушала истерику дочери и посмотрела на меня строже, чем смотрела до сих пор.

— Хватит уже визжать, Верочка, — обратилась она к дочери, но не отрывала пристального взгляда от моего лица. — Ты же двоюродной сестре даже думать не даешь. Разумеется, Ульяна сделает все возможное, чтобы и тебя приняли в такое место. Мы семья, а в семье именно так и поступают.

Она впервые вспомнила о семье за полтора года моего пребывания здесь. Отношения между нами оставались холодными. Конечно, мама присылала деньги, я не питалась за счет родни, но все равно их стесняла своим присутствием. Тетя Римма никогда об этом раньше прямо не заговаривала — я просто чувствовала, но и не винила ее: никто не обязан радоваться, когда к нему в дом какую-то воду на киселе поселяют. Всегда до сих пор я полагала, что она сделала для меня больше, чем была обязана, и теперь не находилась с ответом. Тетя Римма все так же бесконечно спокойно продолжила:

— Ульяна, не хотелось бы вспоминать старое, но все-таки это мы не задали тебе ни единого вопроса, когда поселили у себя. Даже ни разу не спросили, что ты там в Москве натворила, раз так спешила оттуда убраться. Сейчас Верочке нужна твоя помощь, так странно ли, что она после всего от тебя этой самой помощи ждет?

Если ее дочь давила беспорядочно, то эта женщина сразу взяла быка за рога. И ведь нельзя сказать, что она хоть в чем-то приврала: ей в самом деле просто навязали племянницу, и она в самом деле никогда лишних вопросов не задавала. А что встала на сторону дочери — так кто бы на ее месте не встал? В такой атаке я выиграть и не могла:

— Я позвоню Галине Петровне, спрошу у нее. Но, пожалуйста, не расстраивайтесь, если она откажет…

Тетя Римма легко отмахнулась:

— На большее мы и не рассчитывали!

Рассчитывали, конечно. Мне даже звонить заведующей с таким вопросом было стыдно, и уж я точно могла предположить, какую реакцию получу в случае отказа. А в том, что мне откажут, я и не сомневалась.

Я не ошиблась:

— Васнецова, ты там от радости умом тронулась? Может, пусть Михайлов поезжает, а тебе лучше проконсультироваться с медиками?

Во мне никогда не было столько наглости, чтобы и после этого продолжать. И я бы попрощалась, если бы на моей руке во время этого телефонного разговора не висела Верочка, постепенно расширяя глаза до невообразимой окружности и начиная жалобно поскуливать. Я решила сделать невозможное — то есть выставить себя еще большей дурой, хотя говорила монотонно, не в силах еще и какие-то эмоции изображать:

— Галина Петровна. Пожалуйста. Неужели нет никакой возможности вписать на практику еще и Веру? Нет? Жаль.

На это заявление женщина рассмеялась, я безнадежно развела руками, но Верочка не сдалась — подтянулась к трубке и заголосила:

— Галиночка Петровна, пожалуйста! Вы хотя бы позвоните им, спросите!

— И тебе здравствуй, Васнецова! — поздоровалась завкафедрой и с Верой, хотя тон ее быстро изменился, стал холоднее — видимо, и до нее уже дошло, что этот абсурд будет продолжаться, пока его не остановят усилием воли. Сама она его и остановила, не скрывая злорадства: — Я бы позвонила, да вот только чувствую, что на слово вы мне в отказ не поверите. Потому берите и звоните сами!

— Кому? — от такого поворота даже Вера опешила. — Самому директору, Марку Александровичу?

— Зачем же? — женщина ехидно над нами издевалась. — Герману Марковичу, конечно. Раз уж он всех своих друзей смог пристроить, то в его власти пристроить и еще одного человека. Марк Александрович, может, и в следующем году для наших студентов места выделит, не будем ему уже сейчас показывать, что мы неблагодарные идиоты.

— Герману… Марковичу? — Верочка запнулась.

— Ага, — бессердечно добила Галина Петровна. — Ваша судьба в ваших руках, девочки, а мое имя даже не упоминайте!

Она отключила вызов, и уже через полминуты напряженной тишины сообщением пришел телефонный номер со смайликом на конце. Представляю, как Галина Петровна сейчас над нашими терзаниями ржет. Я сообразила быстрее, швырнув телефон в руки сестренке, и поставила точку:

— Ну всё, теперь дело за тобой!

Верочке деваться было некуда. Но она настолько оцепенела от невозможности выбраться из тупика, что забыла обрадоваться неожиданному получению личного номера своего любимого Германа. Даже ей, с ее-то влюбленностью и не особенной природной одаренностью, было понятно, в каком направлении ее пошлет такой приятный человек, как Герман Маркович Керн, посмей она обратиться к нему с просьбой. Вообще с любой просьбой.

Вере хватило ума не звонить. Она очень протяжно, как побитый щенок, поскуливала себе под нос от безысходности, но сжала пухлые губы и время от времени качала головой, поглядывая на мой мобильник, будто бы саму себя останавливала. А потом с грустненьким-грустненьким личиком поплелась из комнаты, — и это я посчитала финальной точкой. Теперь только сессию закрыть, в «Грёзы» укатить, а по возвращении, возможно, буря уже уляжется…

Да где уж там! Буря и до моего отъезда только набирала обороты. Верочка следующим же вечером поймала меня в комнате, больно схватила за локоть и задышала в лицо с горячечным жаром:

— Ульяна, она нам не просто разрешила позвонить — Галина Петровна, можно сказать, нам задание дала!

— Ну да, — я обреченно поглядывала на конспекты, которые придется отложить, пока сестра опять не придет во вчерашний ступор. — Тогда бери и звони, я ведь не отговариваю.

— Герману?! — заорала она на меня с такого расстояния, будто собиралась укусить сразу за все лицо. — Он же и слушать не станет! А если и выслушает, то точно не согласится! Зато может разозлиться и запомнить — и тогда крест на нашем романтическом будущем!

Я скептически ухмыльнулась:

— Не хотелось бы тебя расстраивать, Вера, по поводу романтического будущего, но…

Вот только оказалось, что у сестры уже созрел план:

— Но Галина Петровна прямым текстом распорядилась, чтобы мы позвонили! И мы позвоним!

— Герману? — на этот раз спросила я, чувствуя себя полной дурой.

— Нет, конечно! Юре Невскому! — она победоносно вынула из кармана какой-то листок. — Я сегодня всех друзей подняла, а они своих друзей, а те своих… ну, ты поняла. И теперь у меня есть номер лучшего друга Германа. И даже ты должна быть в курсе, что с Невским можно договориться. Да, вероятность отказа та же, но зато мы после этого не попадем в черный список жертв, над которыми будут измываться до самого выпускного! Понимаешь, Ульяна? Я нашла выход, при котором мы ничего не теряем! Так что бери и звони!

Мне удалось оторвать ее руки от моей одежды и отступить на шаг.

— Почему я?

— Потому что… — Верочка начала гневно, но вдруг сбавила тон, сцепила руки в замок, будто собиралась умолять, и запричитала: — Потому что только так может что-то выгореть. Ульяна, тебя уже приняли и именно тебе посоветовали позвонить, а я, выходит, никто — и никаким боком пока к «Грёзам» не отношусь… И если он откажет, то уже всё, я просто лягу и умру. Понимаешь? Ты понимаешь, что это, быть может, мой первый и последний шанс оказаться к Герману так близко? Ты, бесчувственная заучка, которой нет дела до чужих сердечных мук, хотя бы представить способна, как сильно все мое счастье зависит от того, что ответит Юра?

— Ты каждую бесчувственную заучку разжалобить сумеешь…

— Лягу и умру! Прямо здесь!

Безнадежна. У Верочки крыша не просто съехала, но еще и к земле гвоздями приколотилась, чтобы никаких шансов не осталось вернуть ее на место. Я взяла у нее из рук телефон с уже набранным номером, соображая, что скажу. Скорее всего, он просто посмеется, но виноватой после этого я себя чувствовать откажусь. Плохого о нем я знала только то, что он лучший друг Керна. Так что вроде бы Верочка права — я ничем не рискую. Зато будет надежда, что помирать она уйдет в другую комнату, ведь ко мне претензии должны иссякнуть.

Глава 3

Юра ответил почти сразу:

— Кристина, это уже реально не смешно. У меня полтора процента зарядки!

Похоже, мой звонок пришелся не вовремя. Но отступать было уже поздно:

— Юра, здравствуй. Мы не знакомы…

— У тебя совесть есть? Ты как будто цель поставила меня задолбать.

— Я не Кристина, если ты…

Он перебил:

— Ну-ка, еще раз повтори.

По смыслу во фразе содержался наезд, но тон был мягким. Потому я просто промямлила снова:

— Юра, мы не знакомы, меня зовут Ульяна.

— Не Кристина? — его тон изменился. Вероятно, и повторить он просил только лишь для того, чтобы лучше услышать мой голос. Но вкрадчиво уточнил: — И не от Кристины?

— Нет, — я усмехнулась. — Меня зовут Ульяна, и я звоню по очень важному вопросу, — я перевела взгляд на Верочку, которая даже не дышала, а по громкой связи слышала весь разговор. Быстро вдохнула и затараторила, чтобы не дать самой себе возможности передумать. — Юра, я еду на практику в «Грёзы русалки», а надо туда еще и Веру. Так Галина Петровна сказала! Хотя сказала она совсем не так, но суть не в этом. Я решила спросить, сможешь ли ты помочь. Она моя сестра, а я… просто решила обнаглеть… ради сестренки! Понимаешь?

— Даже близко нет, — ответил он без паузы. — Я вот прямо сейчас пытаюсь припарковаться на перекрестке Теркина и Маркса, если ты понимаешь степень моего гемора. А еще через минуту у меня или телефон сядет, или вечернее занятие начнется. В общем, у тебя секунд тридцать.

— Чтобы объяснить?

— Наоборот. Чтобы понять. Тебя неправильно информировали. «Грёзы» — это не наш отель, и каждый в городе знает, что побережье практически разделено надвое — Керны направо, Невские налево. В смысле, всё восточное направление — это не ко мне, это скорее к Герману. Скинуть номер? — он несколько секунд подумал. — Хотя он просто проржется, даже слушать не станет про твою сестренку… Ну если только твоя сестренка не топ-модель. Она не топ-модель?

— Нет.

— Тогда советую даже не соваться. Герман козлина, сбить с толку его можно только о-очень длинными ногами. И то ненадолго. И то, если сестренку совсем не жалко. Я бы ему свою сестренку не доверил. Собственно, каждый день благодарю судьбу, что у меня ее нет.

Мне он уже нравился! Они точно лучшие друзья? Я невольно начала улыбаться:

— Именно поэтому я и звоню тебе, Юра. Ни за что не решилась бы тебя беспокоить, но ты сам сформулировал очень верно. Боюсь, тут или с твоей помощью, или вообще никак. Видишь ли, для нас с сестрой практика в «Грёзах» — это за гранью мечты.

— Не знаю, могу ли я что-то сделать… — он обрадовал хотя бы тем, что все еще не послал, а всерьез задумался. — Слушай, Ульяна же, да? Давай для начала попробуем…

И всё, в трубке вдруг повисла тишина. Повторный набор подсказал, что сбылось самое пессимистичное предсказание, и прямо сейчас продолжить разговор не получится. Я, честно говоря, увидела надежду — судя по всему, с Юрой можно поговорить об этом и завтра. Но Верочка вдохновилась до надежды совсем другого уровня: она подскочила на месте и завизжала от счастья:

— Мы были правы, он все устроит! Только надо ковать, пока горячо! Поезжай туда и добей!

— К… куда?

Верочка вытаращилась на меня, как на полоумную.

— Ты почему такая медленная-то, Ульяна? Неужели у тебя весь мозг на учебу израсходовался, а на жизнь ничегошеньки не осталось? Тебя же прямым текстом пригласили — к учебному центру на перекрестке Маркса и Теркина. Занятие длится не больше часа, скорее всего, как раз успеешь собраться и спокойно доехать. Так даже лучше! При личной беседе куда больше шансов разжалобить и убедить. Ты ведь в лицо Невского знаешь?

— В… видела.

— Ну так и чего расселась? Вставай скорее! Надо успеть накраситься.

Я кое-как ожила:

— Это еще зачем? Я же не крашусь.

— Один раз нужно — тебе же разжалобить и убедить… Хм, кстати, никогда не замечала, какая ты у меня симпатичная… Ну, не в полном смысле этого слова, возрадуемся, что хоть все части лица на месте. Сейчас немножко глазки подчеркнем, ты кого хочешь потом в «Грёзы» устроишь!

До меня дошло, что я не просто убеждать Юру должна, а практически обольщать. Потому и вложила в следующую фразу весь накопленный сарказм:

— Вера, я тебя на практику через постель устраивать должна?

Но она юмора не уловила и ответила предельно серьезно:

— Надеюсь, что не придется. Да и не накрасим мы тебя до такого уровня. К Невскому по этому вопросу, наверное, очередь длиннее, чем по всем остальным. Мы с тобой в другой очереди стоим, Ульяна, так что не раскатывай губу.

Разумные аргументы у меня закончились еще вчера, а теперь и силы оставили. Я просто отшвырнула от себя Верочку вместе с ее тушью, схватила сумку и рванула на выход:

— Лучше поспешу, чтобы успеть!

Только так у меня был шанс отделаться малой кровью. Совсем отделаться от Верочки шансов уже давно не осталось.

Я минут двадцать мялась возле арки — входа в центр, где проводились платные курсы по всем отраслям и специальностям, известным человечеству. И даже не надеялась, что пропущу Юру. Сегодня пропущу, завтра придется его снова дергать. Завтра не дерну, так мне жизнь медом вообще не покажется. А мне еще и сессию сдавать, готовиться когда-то, в перерывах между основной работой по трудоустройству рыжей бестии.

Когда увидела его выходящим из центральной двери, не удивилась, не обрадовалась и не расстроилась. Просто зашагала наперерез, остановилась перед ним, хмуро посмотрела снизу вверх, дожидаясь, когда и он обратит на меня внимание. Юру Невского можно назвать очень симпатичным — он чуть выше Германа, но стройнее, изящнее, брюнет с глубокими, умными глазами. Черты лица немного острые, тонкие, такой типаж часто дополняют очками в изящной золотой оправе, чтобы уж окончательно довершить картинку. Юра очков не носил, но и без них выглядел образцом интеллигентности, в очках бы он с ног сносил. Карие глаза замерли на моем лице, а темная бровь поползла вверх.

— Я Ульяна, — призналась обреченно. И совсем уж обреченно выдавила: — И я не справлюсь без твоей помощи.

— Та самая?

— Боюсь, что да, — я больше не могла смотреть ему в глаза, было очень стыдно. — И я не сталкерша. В смысле, сталкерша, как видишь, но со мной такое впервые.

— Лишь бы не вошло в привычку, — он, кажется, начал улыбаться.

— Лишь бы не вошло, — покорно согласилась я.

Он кивнул и направил меня к стоянке. Сначала дождался, пока усядусь в машину, затем внимательно выслушал всю историю. Я даже не утаила тот факт, что считаю себя обязанной родственникам, которые приютили меня. И о том, что семья Верочки, как и сама я, никогда не получит другого подобного шанса. В общем, была максимально искренна, надеясь именно этим до него достучаться. Хотя от стыда уже была вся красная, а смотреть предпочитала на свои руки.

Юра думал долго, а я тихо радовалась, что хотя бы не прогонял.

— То есть ты хочешь, чтобы я попытался уговорить Германа? — переспросил он, хотя уже и так все понял. — Это не слишком просто. Тебя, скорее всего, в хозчасть оформляют, там же все предельно на каждую штатную единицу подбито. А вас двоих если и пристроят, то… я даже не знаю кем.

— Да кем угодно. Я уже буду рада, если нам просто рядом с окнами разрешат постоять.

Я устала до такой степени, что сейчас обрадовалась бы даже отказу. Только бы завершить стыдный разговор, вернуться домой и забраться с головой под одеяло. И плевать, что под тем же одеялом со мной наверняка окажется и Верочка.

— В общем, я попробую, — вдруг сказал Юра и серьезно добавил: — Но только при одном условии. Сама понимаешь, услуга очень большая, грандиозная, бесплатно такие вещи не делаются.

Я от изумления глянула на него и удивилась — оказывается, он улыбался, глядя на меня. Про грандиозность услуги мог бы и не говорить, я и без того все понимала. Но теперь просто нахмурилась, ожидая продолжения. И Юра озвучил свое требование:

— Если у меня получится тебе помочь, Ульяна, то ты прямо сейчас обязуешься, что выполнишь любое мое желание. Без вопросов и обсуждений.

— А-а… — растерялась я. — Если только это желание не будет связано с чем-то вопиющим…

— Список вопиющего сейчас обсудим? — он явно иронизировал. — Нет, ничего такого, что ты сама ни при каких обстоятельствах бы не сделала. Просто мне нужно, чтобы в тот момент ты не задавала вопросов. Договорились?

— Договорились, — неуверенно ответила я, не совсем понимая, что он имеет в виду, но притом и не чувствуя угрозы. В конце концов, не кровью же контракт подписываю.

Его сотовый лежал на панели, подключенный зарядкой к подкуривателю. Юра медленно взял аппарат, включил. Я сразу же перестала переживать о его условии и затаила дыхание, наш договор будет иметь смысл только в том случае, если Юра каким-то образом сумеет договориться…

В салоне было тихо, я слышала все слова его собеседника, который взял трубку после первого сигнала. Они даже не поздоровались, Юра поразил меня отсутствием каких бы то ни было предисловий:

— Герман, в «Грёзы» надо студентку на лето пристроить, чтобы засчитали как стаж. Вера Васнецова, закончила второй курс, специальность «Туризм и отельный бизнес». Запиши хоть фамилию.

Голос Германа Керна не ассоциировался у меня ни с чем хорошим:

— Не грузи лишней инфой, пристроена твоя подружка. А если она там еще и работать будет, так меня отец ваще в обе ягодицы расцелует.

— Спасибо.

— Да похрен, Юр. Но я против того, чтобы в Тулу со своими самоварами ездить. В смысле, на кой хрен тебе там подружка? Но дело твое. А этой Миле респект за наглость.

— Вере.

— Да похрен. До завтра.

— Давай.

Вот и весь разговор. После которого Юра завел машину и глянул иронично на меня. Я никак не могла поверить:

— И всё?! Я-то думала, что его придется… да хотя бы десять секунд уговаривать! И это та самая грандиозная услуга?

— Почему же? Я тебя еще и домой отвезу. Куда ехать? Ульяна, мы в институте ни разу, что ли, не пересекались? Хотя у меня же факультет другой…

Я назвала адрес, а сама не знала, как себя ощущаю: я добилась цели, но радость моя направилась совсем в другое русло. Мне почему-то очень понравилось ехать с Юрой в одной машине и обмениваться бессмысленными репликами. Все лучше, чем оказаться дома, а уже там быть задушенной от радости.

Глава 4 ...