Майкл Дж. Салливан Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера 

Книга третья Смерть леди Далгат

Глава первая Новая вывеска

Если бы кто-то спросил Ройса Мельборна, что он ненавидит больше всего в настоящий момент, он бы ответил: собак. Собаки и гномы возглавляли его список – и обладали множеством общих презренных качеств: приземистые, злобные и непростительно волосатые. С годами неприязнь Ройса к ним росла, и вот почему: и те, и другие причинили ему невероятно много огорчений и боли.

Сегодня ночью это была собака.

Поначалу он принял мохнатое существо на матрасе в спальне на третьем этаже за грызуна. Темная тварь с закрученным хвостом и плоским носом по размерам напоминала крупную канализационную крысу. Ройс гадал, каким образом крыса пробралась в столь роскошный дом, как поместье Хемли, когда существо поднялось. Они уставились друг на друга: Ройс в плаще с капюшоном, с дневником в руке, и шавка на четырех тоненьких лапках. Секундное замешательство позволило Ройсу осознать свою ошибку. Он отпрянул, догадываясь, что сейчас произойдет, что происходило всегда, и мелкая зверюга его не разочаровала.

Псина принялась гавкать. Это было не почтенное рычание или низкий лай, а пронзительное, высокое тявканье.

Определенно не крыса. Почему ты не крыса? С крысами у меня никогда проблем не было.

Ройс потянулся к кинжалу, но крысопсина отпрыгнула, цокая коготками по твердому дереву. Он надеялся, что она убежит. Даже если крошечное чудовище разбудит хозяина, то не сумеет объяснить, что незнакомец в капюшоне проник в будуар леди Мартел. Пробудившись от счастливого сна, хозяин может чем-нибудь швырнуть в тварь, чтобы та заткнулась. Но это была собака, и, подобно гномам, собаки никогда не поступали так, как хотел Ройс. Вместо того чтобы убежать, зверюга держалась на безопасном расстоянии, продолжая истерично тявкать.

Как столь крошечное создание умудряется создавать такой шум? Звук эхом отражался от мрамора и красного дерева, превращаясь в воющий сигнал тревоги. Ройс сделал единственное, что оставалось: выпрыгнул в окно. Он не планировал скрываться подобным образом – окно вообще не входило в его планы, – однако неподалеку рос тополь. Ройс схватился за толстую ветку, радуясь, что та не сломалась под его весом. Тем не менее, дерево содрогнулось и громко зашелестело в тишине темного двора. Коснувшись ногами земли, Ройс без особого удивления услышал:

– Не двигайся!

Он замер. К нему шел человек с самострелом – взведенным, заряженным и нацеленным Ройсу в грудь. Стражник выглядел неутешительно дееспособным; даже его форма была аккуратной. Все пуговицы застегнуты и блестят в лунном свете, складки остры, как бритва. Этот парень был честолюбцем или, хуже того, профессиональным солдатом, опустившимся до работы стражника.

– Держи руки так, чтобы я мог их видеть.

И не идиот.

За первым стражником появился второй. Прибежал, тяжело ступая, позвякивая ремнями и металлическими цепями. Выше первого, но хуже одет. Рукава куртки слишком короткие, в медных рядах пуговиц зияет прореха, на воротнике – темное пятно. В отличие от первого стражника, у второго не было самострела. Зато были три меча: короткий на левом бедре, чуть длиннее – на правом и огромный меч за спиной. Стражники Хемли таким оружием не пользовались, однако человек, державший Ройса на прицеле, не оглянулся на своего коллегу.

Обнажив самый короткий из мечей, второй стражник не обратил внимания на Ройса, а ткнул острием в затылок первого стражника.

– Опусти самострел! – велел Адриан.

Помедлив мгновение, стражник выпустил оружие. От удара о землю сработал спусковой рычаг, и болт прошуршал сквозь траву подстриженного газона. Где-то сзади продолжала тявкать крысопсина, хотя стены особняка приглушали звук. Теперь, когда напарник взял ситуацию под контроль, Ройс спрятал записную книжку за пояс и посмотрел на дом. Света не было. Аристократы крепко спали.

Обернувшись, он увидел, что Адриан по-прежнему держит меч у шеи дотошного стражника.

– Убей его, и пойдем отсюда.

Стражник напрягся.

– Нет, – возмущенно ответил Адриан, словно Ройс попросил его выкинуть бутылку доброго вина.

Ройс вздохнул:

– Не начинай. Почему мы вечно спорим об этом?

Бывший стрелок съежился и стиснул кулаки, по-прежнему ожидая удара, который окончит его жизнь.

– Все хорошо. Я не подниму тревоги.

Ройс много раз видел эту картину и решил, что парень неплохо держится. Не рыдает, не кричит, не умоляет. Ройс терпеть не мог, когда его жертвы падали на колени и хныкали, хотя должен был признать: убивать таких было проще.

– Заткнись, – приказал он и хмуро посмотрел на Адриана. – Прикончи его, и пошли. У нас нет времени на споры.

– Он бросил самострел, – возразил тот. – Убивать его нет необходимости.

Ройс покачал головой. Опять это слово – «необходимость». Адриан часто его использовал, словно для убийства требовалось оправдание.

– Он меня видел.

– И что? Ты человек в темном капюшоне. Сотни людей носят капюшоны.

– Можно мне сказать? – спросил стражник.

– Нет! – рявкнул Ройс.

– Да, – кивнул Адриан.

– У меня есть жена. – Голос стражника дрожал.

– У человека есть жена, – сочувственно произнес Адриан, не убирая меча от шеи пленника.

– И дети… трое.

– Борода Марибора, у него трое детей, – решительно сказал Адриан и убрал меч.

Стражник выдохнул. Почему-то он и Адриан считали, будто способность размножаться имела отношение к этой ситуации. Они заблуждались.

– А у меня есть лошадь, – провозгласил Ройс столь же праведным тоном. – На которой я уеду отсюда, как только ты убьешь этого несчастного ублюдка. Хватит пускать слюни. Это ты проявляешь жестокость, а не я. Покончи с этим.

– Я не собираюсь убивать его.

В глазах стражника забрезжила надежда, уголки его губ дернулись в улыбке облегчения. Он посмотрел на Ройса, ожидая подтверждения, знака, что действительно увидит новый рассвет.

Ройс услышал, как распахнулась дверь, и кто-то позвал:

– Ральф!

В доме зажглись огни. В семи окнах на четырех этажах замерцали свечи.

Может, им потребовалось столько времени, чтобы их зажечь.

– Я здесь! – завопил Ральф. – Грабители! Нужна помощь!

Ну разумеется, он не поднимет тревогу.

Это решило дело. Ройс потянулся к кинжалу. Не успел он коснуться рукояти, как Адриан оглушил Ральфа головкой меча. Стражник рухнул на траву рядом с разряженным самострелом. Неясно, что заставило Адриана ударить пленника: его крик или движение Ройса. Ройс хотел надеяться на первое, но опасался последнего.

– Давай убираться отсюда, – сказал Адриан, перешагивая через Ральфа и дергая Ройса за руку.

Это не я нас задерживал, подумал Ройс, однако не стал спорить. Где есть один самострел, отыщутся и другие. Самострелы не были низенькими или волосатыми, однако их тоже следовало включить в список. Ройс и Адриан пробежали в тени стены, обогнув цветущие розовые кусты, хотя Ройс не понимал, к чему трудиться. В облачении стражника Адриан гремел, как лошадь в упряжке.

Меленгарская провинция Галилин была мирной земледельческой областью, в которой не привыкли к воровству, и охрана в поместье лорда Хемли отличалась печальной неэффективностью. В ходе разведки Ройс заметил не менее шести стражников, прочесывавших территорию, однако этой ночью их оказалось всего трое: стражник у ворот, Ральф и псина.

– Ральф! – снова позвал кто-то. Голос был далеким, но разнесся по открытой лужайке.

Позади в темноте заплясали пять фонарей. Они двигались хаотично, сбитый с толку поисковый отряд напоминал пьяных светлячков.

– Аарон, разбуди всех!

– Выпустите Мистера Хиппла! – крикнул женский голос, в котором звучали мстительные нотки. – Он их найдет!

И все это на фоне непрерывного тявканья крысопсины – без сомнения, Мистера Хиппла.

У главных ворот никого не было. Очевидно, стражник умчался на крик Ральфа о помощи. Они беспрепятственно вышли, и Ройс подивился удаче Адриана: этот человек был ходячей кроличьей лапкой. Три года в Школе прагматизма Ройса почти не оставили царапин на идеалистической эмали его напарника. Будь Мистер Хиппл более крупным и агрессивным животным, им бы не удалось скрыться с такой легкостью. И хотя Адриану вполне было по силам прикончить любую собаку, Ройс сомневался, что он бы это сделал.

У нее есть щенки, Ройс! Трое!

Они добрались до густых зарослей, где оставили лошадей. Лошадь Адриана звали Танцорка, но Ройс не видел смысла давать лошадям имена. Пряча дневник в седельную сумку, он спросил:

– Сколько лет ты служил солдатом?

– В Аврине или в Калисе?

– Вообще.

– Пять, но последние два года были… не столь формальными.

– Пять лет? Ты сражался в армии пять лет? Повидал битвы?

– О да, и жестокие.

– Надо же!

– Злишься, что я не убил Ральфа?

Ройс прислушался. Ни звуков преследования, ни огней среди деревьев, ни даже тявканья маниакальной крысопсины, несущейся по следу. Ройс перекинул ногу через седло и вставил ступню в стремя.

– Думаешь?

– Послушай, я просто хотел выполнить хотя бы одну работенку, никого не убив.

Адриан стащил с себя куртку стражника и надел шерстяную рубашку и кожаную тунику, которые достал из седельной сумки.

– Зачем?

Адриан тряхнул головой:

– Забудь.

– Ты ведешь себя странно. Мы выполнили много заданий, никого не убив. В любом случае, все хорошо.

Ройс взялся за связанные вместе поводья.

– Что ты сказал?

– Хорошо. Все хорошо.

– Хорошо? – Адриан вскинул бровь.

Ройс кивнул:

– Ты оглох?

– Я просто… – Адриан озадаченно уставился на него, а потом спросил: – Ты собираешься вернуться?

Вор не ответил.

– Зачем?

Ройс развернул лошадь:

– Люблю все делать тщательно.

Адриан сел на Танцорку:

– Не будь ослом. В этом нет нужды. Ральф не представляет для нас угрозы.

Ройс пожал плечами:

– Ты не можешь этого знать. Тебе известно значение слова «тщательно»?

Адриан нахмурился:

– А тебе известно значение слова «осел»? Убивать Ральфа нет необходимости.

Опять это слово – «необходимость».

– Давай вернемся к этому позднее. Я не собираюсь убивать его сегодня ночью.

– Хорошо.

Адриан выдохнул. Они покинули заросли и выбрались на тропу, ведущую к дороге.

* * *

Они ехали бок о бок. Дождь начался прежде, чем они добрались до Королевской дороги. Уже рассвело, но солнце пряталось за тяжелыми тучами, и мир казался грязным пятном. К счастью, Адриан молчал. В каждой таверне спутник Ройса затевал беседу, вне зависимости от того, знал кого-то или нет. Он болтал с незнакомцами, словно со старыми друзьями. Хлопал их по спине, покупал выпивку и выслушивал захватывающие истории, например, о козле, который постоянно забирался в соседский сад.

Когда они вдвоем ехали по дороге, Адриан обсуждал деревья, коров, косогоры, облака, теплую или холодную погоду и состояние всего подряд, начиная от сапог (которым требовались новые подошвы) и заканчивая коротким мечом (рукояти которого пригодилась бы обмотка получше). Любая мелочь заслуживала комментария. Присутствие шмелей или их отсутствие было поводом для двадцатиминутной речи. Ройс никогда не отвечал – не хотел поощрять спутника, – однако Адриан продолжал разглагольствовать о своих пчелах, цветах и грязи, которая была еще одной излюбленной темой его рассуждений.

Невзирая на неистребимую любовь к беседам с самим собой, Адриан всегда притихал, когда шел дождь. Может, дождь нагонял на него тоску, или стук капель заглушал слова. В общем, в дождь Адриан Блэкуотер молчал, и потому Ройс любил непогоду. Почти всю дорогу домой ему везло. Весна в Меленгаре выдалась на удивление сырая.

Время от времени Ройс оглядывался по сторонам. Адриан ехал, опустив голову, его капюшон промок и обвис.

– Почему ты никогда не говоришь в дождь? – наконец спросил Ройс.

Адриан приподнял край капюшона большим пальцем:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты постоянно разговариваешь, но только не в дождь. Почему?

Адриан пожал плечами:

– Не знал, что тебе это мешает.

– Не мешает. Мне мешает твоя непрерывная болтовня.

Адриан выглянул наружу, по его скрытому мокрым капюшоном лицу блуждала слабая улыбка.

– Тебе ведь нравятся мои разговоры?

– Я же только что сказал…

– Да, но ты бы промолчал, если бы действительно любил тишину.

– Поверь мне, я действительно люблю тишину, – заявил Ройс.

– Ну-ну.

– Что означает твое «ну-ну»?

Адриан уже откровенно ухмылялся:

– Долгие месяцы мы путешествовали вместе, и я один вел все разговоры. Ты никогда не присоединялся к ним, хотя некоторые были весьма неплохи. Ни разу не произнес ни слова – но теперь, стоило мне замолчать, как ты сразу принялся болтать языком.

– Один-единственный вопрос – не болтовня.

– Однако ты проявил интерес. Потрясающе!

Ройс тряхнул головой:

– Я просто подумал, что с тобой что-то не так. И, очевидно, не ошибся.

Адриан продолжал ухмыляться с излишне дружелюбным удовлетворением, словно завоевал очко в воображаемом состязании. Ройс натянул капюшон, чтобы не видеть спутника.

Стряхивая воду и звеня сбруей, лошади брели по грязи, к которой изредка примешивался щебень.

– Все льет и льет? – произнес Адриан.

– Заткнись.

– Жена фермера в Олмстеде говорила, что это самая сырая весна за десять лет.

– Я перережу тебе глотку во сне. Обещаю.

– Она подавала суп в кружках, потому что ее муженек с Джейкобом – это ее ленивый пьяница-деверь – разбили хорошие керамические миски.

Ройс пнул лошадь и затрусил вперед.

* * *

Ройс и Адриан вернулись на Кривую улицу в Нижнем квартале Медфорда. Весна заканчивалась; в других частях света розовые лепестки цветущих деревьев сменялись зеленой листвой, и теплый ветерок разносил ароматы земли, а фермеры торопились завершить посев. На Кривой улице дождь, ливший четыре дня подряд, превратил один из ее концов в грязный пруд. Как обычно, вода захлестнула открытую сливную канаву, проходившую за домами. Канава, которую вежливо называли Общим Делом, влилась в бурлящее озеро, распространяя запах человеческих и животных экскрементов.

Дождь не прекращался. Ройс, Гвен и Адриан стояли на дощатом крыльце Медфордского дома и глядели поверх мутного пруда на новую вывеску над дверью таверны. На кованой скобе висела красивая лакированная табличка, на ней был изображен алый цветок с вьющимся стеблем с одним острым шипом. Вокруг цветка тянулась изящная надпись: «РОЗА И ШИП».

Вывеска казалась неуместной на обшарпанном строении с просевшей крышей из разномастной дранки и старых досок. Но несмотря на внешний вид, таверна и пивная стали заметно лучше. Год назад заведению, известному как «Гадкая голова», не требовалась вывеска для неграмотных посетителей. Запачканные стены и заляпанные навозом окна говорили сами за себя. Получив таверну, Гвен избавилась от грязи и навоза, однако настоящие изменения произошли внутри. Новая вывеска стала первым шагом к улучшениям снаружи.

– Очень красиво, – произнес Адриан.

– На солнце выглядит лучше. – Гвен скрестила руки, оценивающе изучая табличку. – Цветок удался на славу. Эмма сделала набросок, а Диксон помог раскрасить вывеску. Думаю, Розе бы понравилось. – Гвен посмотрела на темные тучи. – Надеюсь, она это видит… видит свою розу над старой дверью Гру.

– Уверен, что так и есть, – сказал Ройс.

Адриан уставился на него.

– Что? – рявкнул Ройс.

– С каких это пор ты уверовал в загробную жизнь?

– Ни с каких.

– Тогда почему ты сказал…

Ройс стукнул по перилам, разбрызгав скопившуюся на них дождевую воду.

– Видишь? – обратился он к Гвен. – Вот с чем мне приходится работать. Он делает замечания по поводу моего поведения. «Почему ты не улыбаешься? – говорит он. – Почему не помахал рукой тому ребенку? Ты умрешь, если будешь вежлив со старухой? Почему не можешь сказать ни одного доброго слова?» А теперь, попытавшись проявить немного такта, что я слышу? – Ройс вскинул ладони, словно представляя Адриана Гвен.

Адриан продолжил таращиться на него, но поджал губу, словно говоря: «Неужели?» Потом ответил:

– Ты ведешь себя прилично только из-за нее.

– Из-за меня? – спросила Гвен. Стоя между ними, она крутила головой, глядя то на одного, то на другого, невинная, будто капля росы. – При чем тут я?

Адриан закатил глаза, запрокинул голову и рассмеялся:

– Вы отличная парочка. В вашей компании я словно попадаю в общество незнакомцев – нет, не незнакомцев, противоположностей. Он превращается в джентльмена, а ты делаешь вид, будто совсем не знаешь мужчин.

Ройс и Гвен по-прежнему изображали непонимание.

Адриан усмехнулся:

– Ладно. Пусть отныне этот день будет Днем противоположностей. По этому поводу я собираюсь пересечь Море ароматов, чтобы выпить во Дворце изысканных блюд и чистых простыней.

– Эй! – Гвен с негодованием уперла руки в бедра.

– Да уж! – воскликнул Ройс. – И кто еще ведет себя грубо?

– Прекратите. Вы меня пугаете.

И Адриан ушел. Когда он скрылся в доме, Гвен сказала, не отрывая взгляда от гигантской пузырящейся лужи:

– Я по тебе скучала.

– Меня не было всего несколько дней, – ответил Ройс.

– Знаю. И все равно скучала. Я всегда скучаю. Иногда мне становится страшно – я боюсь, вдруг случится что-то плохое.

– Боишься?

Она пожала плечами:

– Тебя могут убить или схватить, а может, ты встретишь прекрасную женщину и никогда не вернешься.

– С чего тебе бояться? Ведь ты знаешь будущее, – пошутил Ройс. – Адриан сказал, однажды ты прочитала его ладонь.

Гвен не засмеялась.

– Я прочитала много ладоней, – ответила она, посмотрела на вывеску с одинокой цветущей розой, и ее лицо стало печальным.

Ройсу захотелось убить себя.

– Прости, я… я не имел в виду…

– Все в порядке.

Это была неправда. Мускулы Ройса напряглись, ладони сжались в кулаки, и он был рад, что Гвен на него не смотрит. Она видела его насквозь. Для всех остальных он был непроницаемой пятидесятифутовой стеной с острыми пиками по верху и рвом у основания; для Гвен он был незанавешенным окном со сломанной щеколдой.

– Но я действительно тревожусь, – продолжила она. – Ведь ты не сапожник и не каменщик.

– Не тревожься. Сейчас я не делаю ничего такого, о чем нужно тревожиться. Адриан за этим следит. Я возвращаю похищенную собственность, прекращаю междоусобицы… Ты знаешь, что мы помогли фермеру распахать поле?

– Альберт нашел вам работу с плугом?

– Нет, это Адриан. Фермер заболел, и его жена была в отчаянии. Они задолжали денег.

– И ты распахал поле?

Ройс усмехнулся.

– Значит, пахал Адриан, а ты смотрел?

– Я же говорю, он совершает ужасные поступки. – Он вздохнул. – Порой в них нет никакого смысла.

Гвен улыбнулась. Скорее всего она приняла бы сторону Адриана – как и большинство людей. Все считали, что добрые дела – это здорово, по крайней мере, на словах, и на лице Гвен читалось спокойное понимание, словно лишь вежливость заставляла ее молчать. Это не имело значения. Она ему улыбалась – и на мгновение дождь прекратился. На миг выглянуло солнце, и он никогда не был убийцей, а она – проституткой.

Ройс протянул руку, отчаянно желая прикоснуться к Гвен и сохранить это мгновение в ладонях, поцеловать ее улыбку, сделать чем-то большим, нежели мимолетное сияние, которое останется в воспоминаниях меркнущей искрой. Потом замер.

Гвен посмотрела на его руки, затем на лицо:

– Что такое?

Не разочарование ли слышится в ее голосе?

– Мы не одни, – сказал Ройс, кивнув на противоположную сторону улицы, где в тенях у кухонной двери двигались три сгорбленных силуэта. – Поговори со своим буфетчиком. Диксон выбрасывает объедки за дверь, и они привлекают мух.

Гвен оглянулась:

– Мух?

– Эльфов. Они роются в твоем мусоре.

Гвен прищурилась:

– О, я их даже не заметила. – Она махнула рукой. – Ничего страшного. Я велела Диксону отдавать им остатки еды. Надеюсь, он не бросает их прямо в грязь. Нужно поставить бочку или стол.

Морщась, Ройс следил за жалкими созданиями. Их тела прикрывали лохмотья. Насквозь промокшие эльфы напоминали обтянутые кожей скелеты. Кормить их, пусть из добрых побуждений, было жестоко. Гвен давала им ложную надежду. Лучше позволить эльфам умереть. Лучше для них – и для всех прочих.

Он посмотрел на Гвен:

– Ты понимаешь, что они вернутся? Ты никогда не избавишься от них.

Гвен толкнула его локтем и показала на Кривую улицу:

– Альберт пришел.

Окутанный туманной пеленой дождя, Альберт Уинслоу с отвращением приблизился к жуткому озеру. Он насквозь промок, новая шляпа без полей расплющилась, съехав на одну сторону лица. Плащ облепил тело. Виконт посмотрел на грязную лужу, затем перевел хмурый взгляд на Гвен и Ройса.

– Если теперь так будет всегда, почему бы тебе не сделать мостки, Гвен? – крикнул он.

– У меня нет разрешения для строительства на улице, – ответила она. – Или на Общем Деле. Тебе придется обсудить это с королем или хотя бы с купеческой гильдией Нижнего квартала.

Альберт посмотрел на вспененную лужу, поморщился и пошел вброд.

– Я хочу лошадь! – крикнул он небесам, когда вода достигла середины его голеней. – Во имя Марибора, я же виконт! Мне не пристало преодолевать канализацию лишь для того, чтобы сделать отчет.

– Мы не можем позволить себе трех лошадей, – заметил Ройс. – У нас едва хватает денег на корм для двух.

– Теперь можем. – Откинув плащ, Альберт продемонстрировал кошелек и встряхнул его. – Нам заплатили.

* * *

Шесть блестящих золотых монет с меленгарским соколом и двадцать серебряных с ним же лежали на столе в Темной комнате. Единственное помещение без окон, когда-то оно использовалось в качестве кухонной кладовки. Гвен превратила его в штаб-квартиру Рийрии, компании головорезов-наемников, включавшей Ройса и Адриана. Гвен добавила в комнату очаг для света и тепла и стол, на который Альберт опустошил кошель.

Ройс принес свечу. Все королевства и города-государства чеканили собственные монеты, но тенент являлся международной валютой и должен был иметь определенный вес – равный среднему весу яйца малиновки. Серебряный тенент весил столько же, сколько золотой, но был крупнее и толще, поскольку чеканился из более легкого металла. Так предполагалось – и, по большей части, так и было. Эти монеты казались подлинными.

– Кстати, вам удалось выйти сухими из воды. – Альберт встал у огня и стянул с себя мокрую шляпу. – Леди Мартел либо не знает, что ее дневник украли, либо слишком смущена, чтобы сообщить об этом. Полагаю, дело в последнем.

Альберт принялся выжимать шляпу на пол.

– Нет, нет, нет! – прикрикнула на него Гвен. – Давай сюда. И все остальное тоже снимай. Твои вещи нуждаются в стирке. Диксон, принеси, пожалуйста, одеяло.

Вскинув брови, Альберт посмотрел на Гвен, которая ждала, протянув руки. Затем вопросительно покосился на Ройса и Адриана. Те лишь ухмыльнулись.

– Альберт, ты действительно считаешь, будто у тебя есть нечто такое, чего я не видела? – поинтересовалась Гвен.

Нахмурившись, Альберт, откинул влажные волосы с лица и начал расстегивать дублет.

– В любом случае, как я говорил, лорд Хемли даже не приказал начать поиски. Если верить нашей заказчице, леди Константин, леди Мартел сообщила лишь об испуге посреди ночи, который оказался беспричинным.

– Беспричинным? – переспросил Ройс.

– Не уверен, что Ральф и Мистер Хиппл согласились бы с этим, – заметил Адриан.

– И чего же, по ее словам, они испугались? – осведомился Ройс.

Альберт скинул мокрую парчу, и Гвен взяла ее. Здоровяк-буфетчик вернулся с одеялом. Гвен забрала одеяло и вручила Диксону дублет.

– Пожалуйста, отдай это Эмме и попроси сделать все возможное.

– Скажи ей быть аккуратнее, – добавил Альберт. – Это дорогая вещь.

– Мы знаем, – напомнил ему Ройс.

– Эмма умеет обращаться с парчой, – заверила виконта Гвен, когда Диксон ушел. – А теперь давай избавимся от этих чулок и бриджей.

– Можно мне стул?

– После того как снимешь бриджи.

– Так о каком испуге упомянула леди Мартел? – спросил Ройс.

– О… – Усмехаясь, Альберт снял длинные чулки. – Она сказала, что в окно спальни проник енот, и ее собака залаяла. Один из стражников побежал на шум, но в темноте ударился головой о ветку тополя. И поднял тревогу, решив, что на него напали.

– Решив, что на него напали?

– Он сказал, что двое парней вломились в поместье и угрожали его убить. Леди Мартел заявила, что он бредит.

Ройс уселся перед огнем и сложил вместе кончики пальцев. Что же было в том дневнике, раз леди Мартел захотела избежать расследования?

Адриан рассмеялся.

– Что? – спросил Альберт, вручая Гвен второй чулок, который та взяла с отвращением.

– Леди Мартел только что спасла Ральфу жизнь, – объяснил Адриан.

– Неужели? А кто такой Ральф?

– Бредящий стражник. Ройс ждал, пока закончится дождь, чтобы нанести старине Ральфу визит.

Альберт хлопнул в ладоши:

– Значит, у нас есть повод для праздника!

– После того как снимешь бриджи. – Гвен нахмурилась.

– Ты так обращаешься со всеми клиентами? – спросил Альберт.

– Альберт, ты не клиент.

– Нет, я – виконт.

Повисла короткая пауза, а затем все рассмеялись.

– Ладно, ладно, вот, держи мои штаны! Забирай их. К чему мне штаны? Я уже и так лишился последней капли достоинства.

– К чему достоинство, когда есть деньги?

Ройс кинул ему стопку серебряных монет и золотой сверху. Альберт поймал их, словно жонглер. Он стоял голый перед огнем и с улыбкой разглядывал монеты.

– Я снова благороден!

– Завернись. – Гвен вручила ему одеяло. – Для одного дня мы повидали достаточно твоего благородства.

Она собрала оставшуюся одежду Альберта и вышла.

Альберт закутался в мягкое шерстяное одеяло и уселся на стул, как можно ближе к огню. Потирая монеты пальцами, сказал:

– Золото и серебро так красивы. Жаль, что придется с ними расстаться.

– Надолго их не хватит. – Ройс вздохнул и посмотрел на Альберта. – Учитывая частоту, с которой подворачивается работа, и незначительность сумм, положение становится трудным. Нам нужно нечто более доходное.

– Вообще-то у меня на примете есть еще одно дело. За него платят – только не падайте – двадцать золотых тенентов плюс расходы. Что хорошо, поскольку работать придется в южном Мараноне.

Ройс и Адриан выпрямились.

– Быстро, – заметил Адриан. – Обычно ты так не напрягаешься.

– Верно, но эта работа буквально свалилась нам в руки. – Капля воды скатилась по лицу виконта, и он замолчал, чтобы вытереть волосы уголком одеяла. – Кроме того, она кажется невероятно легкой.

– Не тебе судить, Альберт, – возразил Ройс.

– Но так и есть. Вам даже не придется ничего делать.

Ройс наклонился вперед, внимательно глядя на виконта.

– Кто платит двадцать золотых за безделье? Что это за работа?

– Судя по всему, кто-то пытается убить леди Нису Далгат.

– Мы не наемные телохранители.

– Телохранители у нее есть. Леди Далгат – графиня. Она станет правителем крошечной провинции на юго-западе Маранона, как только присягнет на верность королю Винсенту. Ее отец, граф Бидль Далгат, недавно скончался, и она – его единственный ребенок.

– Его убили? – спросил Ройс.

– Нет, он умер от старости. Настоящая развалина, ему было почти шестьдесят. Но кто-то точит зуб на его дочь. Как мне рассказали, за последний месяц на нее покушались трижды. После всех этих неудач они хотят профессионала. И тут в игру вступаете вы.

Альберт пристально посмотрел на Ройса.

– Я бы не назвал убийство графини бездельем. Кроме того, сам знаешь, что он думает насчет работы такого типа. – Ройс кивнул в сторону Адриана.

Альберт взмахнул рукой:

– Нет, ты меня не понял. Вас нанимают не для того, чтобы ее убить. Судя по слухам, для этого уже кого-то наняли.

Ройс покачал головой.

– Если у них нет проблем с деньгами, их наемник окажется убийцей из «Черного алмаза». У нас договор не лезть в дела друг друга.

– Я помню, – произнес Альберт. – Но от вас не требуется ловить убийцу. Вы должны оценить ситуацию и сообщить шерифу Ноксу, как бы вы сами организовали убийство леди Далгат, чтобы он смог предотвратить его.

– Почему мы?

Альберт улыбнулся:

– Я обмолвился, что ты был убийцей в «Черном алмазе».

Ройс нахмурился:

– В Мараноне всем плевать, чем ты занимался в других местах. Речь идет об аристократах. Мораль для них – понятие весьма растяжимое. Они будут рады человеку с опытом.

– Звучит… – начал Адриан и замолчал, подыскивая слово.

– Подозрительно, – предложил Ройс.

– Я думал сказать, «чудно», – ответил Адриан. – Странное задание. Может, именно шериф и желает ее смерти?

– Маловероятно. Не уверен, что он вообще об этом знает. Нас нанял не он.

– А кто? В смысле, кто нас нанял?

Альберт на мгновение замялся, потом ответил:

– Церковь Нифрона.

Глава вторая Художник

Стиснув кисть в руке, но сам этого не осознавая, Шервуд Стоу смотрел на леди Нису Далгат. Она стояла в десяти футах от него, положив одну руку на живот и опустив другую, держа перчатки для верховой езды, будто вот-вот умчится на охоту. Изумительная осанка, подбородок высоко вздернут, длинные жемчужные серьги висят абсолютно ровно. Волосы заплетены в косу, которая обвивает голову, словно королевская диадема. На леди Далгат было изысканное золотое платье из шелковой парчи, с широкими рукавами, на плечах – палантин с лисой, которая ухмылялась, будто тоже радовалась возможности находиться рядом со столь восхитительной женщиной. Царственный взгляд леди был нацелен в недоступные высоты, и Шервуд жалел лишь о том, что она смотрит не на него. В действительности она смотрела поверх его головы, на люстру, висевшую в ее личном кабинете.

По меркам замка Далгат комната была небольшой. В мыслях Шервуд называл ее «интимной», как будуар или гостиную, где ведут ухаживания. Однако к гостиным прилагались дуэньи, а в кабинете они находились вдвоем.

– Почему вы не смотрите на меня? – спросил Шервуд.

– Это необходимо? – ответила она, не отрывая взгляда от люстры. Губы леди Далгат застыли в равнодушной полуулыбке, как пристало государственному лицу. Обычно Шервуд ценил моделей, которые могли сохранять величавую позу, пока он писал, однако в ее случае это граничило с крайностью. Ниса не позировала – она пряталась.

– Скажем, это просьба.

– Просьба отклонена. – Слова были восхитительно нейтральными, как и ее губы, в них не чувствовалось ни тепла, предполагавшего дружелюбие, ни холода, означавшего недовольство.

Я даже не могу понять, дышит ли она.

Ниса была какой-то застывшей. Разумеется, именно этот образ она и хотела запечатлеть на портрете, однако Шервуда Стоу не интересовал портрет будущей графини Далгат. Его интересовала женщина. И хотя в обществе он ни разу не произносил ее имени, мысленно всегда называл ее Нисой – и никогда леди Далгат.

Род Далгатов был колоссом, монументом, знаменитой династией, покрытой пылью веков. Нисе едва исполнилось двадцать – Шервуд не знал, как давно, он не мог этого определить, поскольку ее тело обладало юной энергией, а вот глаза казались древними. Прекрасное, загадочное создание – но ее движения выдавали обман. Слишком изящные. Шервуд знал многих женщин – леди, принцесс, даже королев, – и ни одна не обладала и долей ее самообладания и элегантности. Ниса была кружащимся листком, подхваченным ветром, и, приземлившись на поверхность безмятежного озера, она бы не потревожила воду.

– Господин Стоу, разве у художников не принято подносить кисть к холсту, когда они пишут? – сказала леди Далгат люстре. – Вы простояли здесь двадцать минут, смешивая краски и держа воздетой эту палочку со щетинками, однако ни разу ею не воспользовались.

– Откуда вам знать? Вы ведь смотрите на люстру.

– Смотреть и видеть – разные вещи. Уж вам-то следует это понимать.

Шервуд кивнул и вновь добавил масло грецкого ореха к густеющей умбре. Его старый учитель, Ярдли, без сомнения, ворочался в своей могиле. Ярдли всегда настаивал на том, что работать нужно с яичной темперой, однако Шервуд предпочитал масло. Оно не только придавало его портретам полупрозрачную глубину, но и медленно сохло, тем самым позволяя ему делать… ну… что угодно.

– Совершенно верно, и поскольку вы тоже это знаете, следовательно, поймете причину моей медлительности и важность неспешности.

– Неспешность – неподходящее определение для вас, господин Стоу. Неспешна капля меда зимой. Она течет, пусть крайне неохотно, но течет. Вы, господин Стоу, – не брызги меда. Вы – скала.

– Жаль, я так люблю мед. Может, вы пересмотрите свою оценку?

– Скала, говорю я. Огромная гранитная глыба, недвижимая и непоколебимая в своем намерении не шевелиться.

– Неужели?

– А чем еще вы объясните два месяца ежедневных часовых сеансов? Итого шестьдесят часов. Я слышала, хорошие художники способны написать портрет за неделю.

– Верно, верно. – Шервуд постучал пальцем по подбородку, оставив пятнышко краски. – Полагаю, единственное объяснение заключается в том, что я не хороший художник.

Он закрыл бутылочку с маслом и поставил ее на полочку мольберта, где лежали запачканные тряпки и пузырьки с пигментами – некоторые из них стоили непозволительно дорого. «За морем» – или ультрамарин – ценился особенно высоко, поскольку камень, использовавшийся для приготовления темно-синей краски, привозили из-за океана, из той самой сказочной страны, откуда доставляли несравненное вино «Монтеморси». Стоимость этой краски в золоте в двадцать раз превосходила ее вес. К счастью, за исключением художников, об этом знали немногие, иначе его собратьев постоянно избивали бы и грабили.

– Вы это признаете?

– Разумеется, я не хороший художник. – Шервуд взял тряпку, сделанную из последней старой рубашки, и вытер масло, которое стекало по кисти на руки. Как бы он ни старался соблюдать аккуратность, его руки вечно притягивали краску и масло. – Я – лучший художник.

Леди Далгат выдохнула, и это был почти смешок. Одна изящная бровь скептически изогнулась.

– Вы самоуверенны.

Наконец какая-то реакция.

– Нет, я уверен в себе, а это разные вещи. Самоуверенность – неоправданная вера в себя. Уверенность – простое понимание собственных возможностей. Я не хвалюсь, будто я великий любовник – хотя мог бы им быть. В данном вопросе судить не мне. Это я оставляю женщинам.

На сей раз поднялись обе брови, и на лбу леди Далгат возникла крошечная морщинка.

– Однако мы обсуждали искусство, и в этом вопросе я – эксперт. Следовательно, вы можете поверить, когда я говорю, что художника лучше вам не найти, а говорю я это потому, что являюсь самым тонким судьей художественной ценности.

– Господин Стоу, не думаю, что могу доверять вам в вопросах искусства или каких-либо других. Ведь вы отказываетесь позволить мне взглянуть на свою работу. Вы никому не разрешаете хотя бы одним глазком увидеть ваш двухмесячный шедевр.

– Истина не создается по расписанию.

– Истина? Значит, вы пишете истину? Я-то считала, вы пишете меня.

– Да, вас, по крайней мере, пытаюсь, но вы мешаете процессу, отказывая в содействии.

– Что вы имеете в виду?

– Вы от меня прячетесь.

– Я… – Ее взгляд почти сместился. Он видел, как дрогнули зрачки. Прикусив нижнюю губу, она взяла себя в руки, и ее глаза застыли. Она подняла подбородок, едва заметно, возмущенно. – Я перед вами.

– Нет… вас тут нет. Передо мной – графиня Далгат, со всем ее изысканным благородством и пышными регалиями, но это не вы – на самом деле вы другая. Я хочу увидеть ту, что прячется внутри вас. Личность, которую вы скрываете ото всех, боясь, что они заметят…

Леди Далгат посмотрела на него. Не взглянула, не уставилась, а прожгла взглядом. Лишь на мгновение – но за это мгновение он увидел больше, чем за два месяца. Силу. Ярость. Бурю, заключенную в женском теле, под тонким слоем печали утраты и сожалений. Он увидел ее. Это зрелище потрясло Шервуда настолько, что он отступил на шаг.

– Мы закончили, – провозгласила леди Далгат, нарушив позу и сбросив лису. – И я не вижу смысла продолжать эту глупость. Я согласилась на портрет лишь потому, что так пожелал мой отец. Он мертв, а значит, портрет больше не нужен.

Она развернулась на левом каблуке и направилась к двери.

– В таком случае, увидимся завтра! – крикнул Шервуд ей вслед.

– Нет, не увидимся.

– Я буду здесь.

– А я нет.

Выходя, она захлопнула дубовую дверь, оставив Шервуда в одиночестве слушать затихающее эхо ее шагов.

Он не отрывал глаз от двери, которая ударилась о косяк и вновь открылась, позволив ему заметить отблеск исчезающего золотого платья.

Удивительно.

Секунду спустя Шервуд подобрал кисть и тряпку, которые уронил, сам того не заметив, и начал рисовать. Кисть носилась в воздухе, будто подхваченная вихрем, стремительно перемещаясь между палитрой и холстом. Шервуд так сосредоточился на работе, что заметил вошедшего в кабинет молодого человека, лишь когда тот заговорил.

– Что-то случилось?

Шервуд узнал синий сатиновый дублет прежде, чем увидел козлиную бородку, и сразу прикрыл картину. Закрепил сверху на раме мольберта ткань, которую использовал для этой цели. Незаконченные картины часто закрывали, чтобы уберечь от мошек, пыли и волосков, однако сейчас занавесь выполняла более важную задачу.

– Лорд Фокс, простите, я вас не заметил. Что вы сказали?

– Я спросил, не возникло ли проблем, – ответил Фокс, оглядывая кабинет с привычной смесью смущенной невинности и зловещего подозрения. – Я услышал громкий стук и увидел, как графиня выбежала в коридор. Могу я вам чем-нибудь помочь?

– В этом нет нужды. Сеанс выдался особенно хорошим, но он окончен. Я просто соберу вещи. Сегодня мы далеко продвинулись.

Фокс обошел мольберт и хмуро уставился на прикрытый портрет:

– Надеюсь, это не простыня?

– Вообще-то это моя ночная сорочка, точнее, то, что от нее осталось.

– А в чем же вы спите?

– Сейчас? Ни в чем. Обстоятельства вынудили.

– Хвала Новрону, уже почти лето. – Лорд Фокс взял бутылочку с ультрамарином и перебросил из руки в руку. Вряд ли он по чистой случайности выбрал именно этот пигмент. В отличие от других людей его круга, лорд Кристофер Фокс явно не был чужд миру искусства. – Почему вы до сих пор здесь, Шервуд?

Художник кивнул на прикрытую картину и улыбнулся. Показывать было легко, улыбаться – намного сложнее: Фокс продолжал подкидывать синюю бутылочку.

Лорд оглянулся и презрительно усмехнулся:

– Прошлым летом вы писали портрет моей тетушки Моби, на ее вилле в Суонвике.

– Да, я помню. Прекрасное место. Леди Суонвик была чрезвычайно мила и щедра.

Фокс кивнул:

– Ярдли написал ее портрет за два года до вас, и все же она настояла на том, чтобы вы, его ученик, также ее написали.

– Вообще-то это не редкость.

Фокс прервал игру с бутылочкой и ткнул большим пальцем в закрытую картину:

– Все ахнули, когда вы открыли ее портрет.

– И это тоже не удивительно.

– Увидев вашу работу, тетушка Моби расплакалась. И десять минут не могла успокоиться. Дядюшка Карл решил, что вы ее оскорбили.

– Граф Суонвик вызвал стражу.

– Я слышал, они схватили вас за руки и поволокли прочь, когда тетушка Моби обрела голос и остановила их. «Это я! – сказала она. – Такая, какая я есть на самом деле. Никто прежде не видел меня такой».

– Это тоже случается.

– Вы с ней спали? – Лорд подкинул бутылочку выше прежнего.

– Прошу прощения?

– Таким способом вам удалось произвести на нее впечатление? Заставить проявить подобную щедрость?

– Вы видели картину?

Фокс усмехнулся:

– Нет. Я всего лишь слышал историю. Тетушка Моби хранит портрет под замком в своей спальне, где, не сомневаюсь, предается мечтам о молодом художнике, что постиг ее столь глубоко. Не могу понять, почему нищий художник произвел такое впечатление на супругу графа.

– В этой истории есть смысл?

– Смысл в том, что ту картину, которая столь совершенно запечатлела тетушку Моби, что, возможно, склонила ее к супружеской измене, вы написали за пять дней. Поэтому я повторю свой вопрос: почему вы до сих пор здесь, Шервуд?

– Некоторые портреты писать сложнее других.

– А некоторых женщин сложнее соблазнить.

Шервуд поймал бутылочку в воздухе.

– Краски – не игрушки.

– Как и леди Далгат. – Мгновение Фокс смотрел на бутылочку в руке Шервуда, затем отвернулся. – Я полагал, вы просто пользуетесь добротой своего клиента. Тянете время, потому что у вас нет других заказов. Теперь я думаю, что проявил наивность. – Он снова покосился на укрытую тканью картину, словно это было лицо за вуалью, которое следило за ними. – Наверное, жизнь свободного художника полна трудностей и опасностей. Полагаю, для вас комната в замке, с собственной постелью и студией, – это значительный прогресс. Но вы кое-что забыли. Она благородна, а вы – нет. Это запрещено законами.

– Подобных законов не существует.

Шервуд опустил бутылочку с синим пигментом на мольберт и встал между ним и Фоксом.

Лорд нахмурился:

– А должны бы.

– Если уж говорить о том, что должно было бы быть, вам бы следовало родиться молочником из Келси, а не кузеном короля Винсента. Хотя это было бы ужасно несправедливо по отношению к коровам, о чем, не сомневаюсь, и думал Марибор, когда создал вас безземельным лордом.

Шервуд был чрезвычайно рад, что Фокс лишился его драгоценной бутылочки «За морем». Маранонский лорд без-определенного-места-жительства зарычал. Его плечи поднялись, будто шерсть на спине собаки. Прежде чем он успел открыть рот, чтобы выплюнуть какое-нибудь жуткое оскорбление, Шервуд опередил его:

– А почему вы до сих пор здесь? С похорон прошло больше месяца.

Он словно плеснул в огонь холодной воды. Фокс трижды моргнул, затем с ненавистью уставился на художника.

– Очевидно, вы были слишком поглощены своими глупыми попытками пробраться в постель ее светлости и не заметили, что кто-то пытается ее убить.

– При чем тут это?

– Я здесь, чтобы защитить ее.

– Неужели? – Шервуд вложил в это слово больше сарказма, чем собирался, однако лорд вывел его из себя. – Очевидно, вы не заметили, что у нее есть для этого опытные стражники. Или вы считаете, что единственной преградой, отделяющей леди Далгат от гибели, является страх, который испытывает убийца перед троюродным братом короля?

Это замечание не смирило ярость в глазах Фокса, но его взгляд вновь сместился к мольберту.

Шервуд знал, о чем думает лорд, и сделал еще один шаг вперед. Он не питал иллюзий, что возьмет верх над Фоксом в ссоре. Существовал закон, запрещавший бить аристократа, даже самого жалкого. Шервуд блефовал, но пытался использовать блеф как можно лучше: он распрямился во весь рост, став на дюйм выше Фокса, и ответил лорду не менее ядовитым взглядом, стиснутой челюстью и сжатыми кулаками.

В итоге Фокс предпочел просто плюнуть Шервуду на ногу и покинуть комнату.

Он тоже хлопнул дверью, но на сей раз она осталась закрытой.

Глава третья Маранон

Всю дорогу до Мегана погода была ужасной. Если только облака не преследовали их, как воображал Адриан, и весь северный Аврин страдал от подобного потопа, Кривой пруд должен был превратиться в озеро после еще трех дней непрерывного дождя, что поливал Ройса и Адриана по пути на юг. К утру четвертого дня синие небеса расчистились, и огромное южное солнце залило светом роскошные плавные холмы.

Большинство заданий Рийрия выполняла в Медфорде и его окрестностях, лишь изредка выбираясь на юг, в Уоррик. Хотя Адриан вырос менее чем в пятидесяти милях от границы, это было его первое путешествие в Маранон. Если считать полуостров Делгос рукавицей, Маранон был большим пальцем, причем зеленым. Необъятные бархатистые просторы цвета леса под луной тянулись к горизонту, изредка нарушаемые небольшими лиственными деревьями. Маранон славился своими лошадьми – лучшими в мире. Сначала Адриан подумал, что на лугах пасутся олени, но олени не собираются в стада по полтора десятка голов. И не гремят копытами, когда скачут по полям, меняя направление и кружа, словно стая скворцов.

– У них есть хозяин? Или можно забрать себе любую? – спросил Адриан.

Они с Ройсом ехали на шелудивых северных лошадях, которые хотя бы были чистыми, спасибо трехдневному дождю.

Ройс откинул капюшон и пытался высушить плащ на ветру, не снимая. Он посмотрел на скакунов, взлетавших на далекий холм.

– Да и нет. Они как олени на севере – на самом деле, как что бы то ни было где бы то ни было. У всего есть хозяин. Эти кони дикие, но все здесь принадлежит королю Винсенту.

Адриан поверил Ройсу. Несмотря на нелюбовь напарника к пустым разговорам, Адриан догадывался, что тот много путешествовал – по крайней мере, в Аврине. Он прекрасно знал густонаселенные окрестности крупных городов, таких как Колнора и Ратибор, которые изобиловали работой для вора и бывшего убийцы. Для Адриана поездка в Маранон была сродни отдыху. Перемена погоды лишь усиливала ощущение, что они решили немного расслабиться.

Привстав на стременах, Адриан оглядел зеленые просторы. Он увидел дорогу, далекие горы – и ни души. Ни города, ни деревни.

– Что помешает мне заарканить одну и увезти домой?

– Имеешь в виду, кроме самой лошади? – уточнил Ройс.

– Ну да.

– Вообще-то ничего. Если только тебя не поймают и не повесят.

Адриан усмехнулся, но Ройс не смотрел в его сторону.

– Большая часть наших поступков тянет на повешение.

– И что?

– То, что этот кажется не столь уж плохим. Я хочу сказать… – Адриан взглянул на редкие пушистые белоснежные облака, чьи тени бежали по холмам. – Это потрясающее место. Будто мы выбрались из сточной канавы – и попали в рай. Я никогда не видел столько оттенков зеленого. – Он посмотрел вниз. – Словно трава в Медфорде чем-то больна. Если нам приходится воровать, почему бы не зарабатывать на жизнь кражей лошадей? Вряд ли это сложнее, чем карабкаться по шпалерам и башням.

– Правда? Ты когда-нибудь пытался поймать дикую лошадь?

– Нет… а ты?

– Я тоже нет, но объясни мне, каким образом человек на лошади может поймать лошадь без всадника? Тем более маранонскую? Это край бесконечных пологих холмов, и ловушки здесь ставить негде. Даже если ты ее поймаешь, что дальше? Существует разница между дикой лошадью и необъезженной. Ты ведь это знаешь?

Адриан когда-то слышал нечто подобное, но прежде, до слов Ройса, об этом не вспоминал. Лошади, родившиеся на фермах, с детства привыкали к присутствию людей. Их могли не обучать, и им не приходилось терпеть человека на спине, но они все равно были относительно ручными.

– С тем же успехом можешь попробовать оседлать оленя.

– Это была просто идея, – сказал Адриан. – Как долго мы собираемся этим заниматься?

– Чем?

– Воровать.

Ройс рассмеялся:

– С тех пор как ты стал моим напарником, я почти перестал воровать. Как ни прискорбно. В хорошей краже есть своя красота. Мне ее не хватает.

– Мы украли тот дневник.

Ройс с жалостью посмотрел на него и печально покачал головой:

– Это не кража, а мелкое воровство. И теперь еще это. Сама мысль, чтобы предотвратить чье-то убийство, кажется…

– Грязной? – предположил Адриан.

Снова взгляд, на сей раз недоуменный.

– Нет. Она кажется неправильной, будто ходьба задом наперед. В теории все просто, а на практике – затруднительно. Я даже не знаю, чего от меня хотят. Должен ли я поговорить с этой женщиной, с живой мишенью? Обычно я не болтаю с почти покойниками.

Это была самая длинная речь Ройса, что он произнес в пути за три года. Недовольный тон объяснял, в чем дело. После неудачи с Коронной башней Ройс еще ни разу не оказывался так далеко от своей зоны комфорта. Профессиональный вор редко выходил из себя, но когда выходил, становился разговорчивым.

– Она аристократка, – продолжил Ройс. – Я не люблю аристократов. Они вечно зациклены на себе.

– Все дело в воспитании, – заметил Адриан со знанием дела.

Ему доводилось общаться с аристократами, но все они были калианцами, и он мог с тем же успехом утверждать, будто знает грызунов, потому что накормил несколько белок. Калианские аристократы ничуть не походили на авринских. Они были более легкомысленными и раскованными, менее напыщенными – и намного более опасными. Адриан думал, что большинство калианских аристократов понравились бы Ройсу, по крайней мере, пока не попытались бы обнять его. Адриан быстро усвоил, что Ройс Мельборн не любил обниматься.

– Именно, – кивнул Ройс. – А ведь это женщина – и к тому же маранонка.

– А что такого в маранонских женщинах?

– Помнишь бурю на Высокогорьях, рядом с Фэллон-Майр? В том месте, где ветра с Чедвика сталкиваются с ветрами с хребта?

– Да, – кивнул Адриан, припомнив ночь, которую они оба провели без сна.

– Маранонские женщины такие же. – Ройс презрительно махнул рукой на роскошную, прекрасную местность, тянувшуюся к горизонту. – Взгляни на эту землю. Приходится ли здесь людям трудиться в поте лица? Как по-твоему, тупятся ли мотыги о камни в этой почве? Приходится ли местным крестьянам трижды в неделю ложиться спать на пустой желудок? Да тут поместные крепостные живут лучше, чем Гвен. А теперь представь их аристократов. Я полагаю, эта женщина, Далгат, окажется хуже всех. Ты знаешь, что провинция Далгат – старейший феод в Аврине?

– Откуда же мне это знать? – улыбнулся Адриан, радуясь красноречию Ройса.

– Но так и есть, – раздраженно сказал тот, словно Адриан усомнился в его словах. – Если можно доверять Альберту в вопросах истории различных благородных семейств, Далгат появился одновременно с Новронской империей, и правящее здесь семейство может возрастом спорить с основоположниками Первой империи. Большинство аристократов берут в качестве имени название области, управление которой им поручают, но тут все наоборот. Провинция Далгат названа в честь ее основателей. С учетом этого, как ты думаешь, насколько привилегированной особой считает себя леди Далгат? И мне предлагается ее спасти?

– Вообще-то, на мой взгляд, их интересует, как бы ты ее убил.

Ройс зловеще ухмыльнулся:

– Полагаю, самое сложное будет удержаться от соблазна. В кои-то веки мне может пригодиться твое нашептывание прямо в ухо: не убивай, не убивай! – Ройс поднял голову к великолепному бескрайнему небу. – Я выберусь отсюда, только запятнанный голубой кровью.

* * *

Они были на развилке. Дорога налево загибалась к югу, а их путь уводил к горизонту, туда, где зеленые холмы сливались с зелеными горами.

Ройс надолго задумался, глядя на левую дорогу, и Адриан тоже на нее посмотрел. Прямая и ровная, она тянулась по краю зеленого хребта к более высоким скалистым горам, казавшимся голубыми в полуденном воздухе. Время шло, а Ройс все продолжал глядеть, и Адриан решил, что его напарник заблудился. Это было очень странно. За три года, что Адриан знал Ройса, тот ни разу не утратил чувства направления – ни в глухом лесу, ни в густом, как сметана, тумане, ни беззвездной ночью, ни даже в слепящую пургу. Но сейчас вор сидел на лошади, не отрывая глаз от длинной дороги на юг.

– Нам сюда? – наконец спросил Адриан.

Ройс вскинул голову, словно очнувшись:

– Что?

– По этой дороге мы попадем в Далгат?

– По этой? – Ройс покачал головой. – Нет… нет, не по этой. Она никуда не ведет.

Адриан снова посмотрел на широкий, наезженный тракт со следами колес и полукруглыми отпечатками подков.

– Неплохо наезжена для тупика.

Ройс усмехнулся, будто Адриан отпустил вульгарную шутку:

– Да, совсем неплохо.

Удерживая лошадь на месте, Ройс все глядел на широкую дорогу, словно не доверял ей. Он не объяснил, что его тревожит, и Адриан не стал спрашивать.

Когда они начали работать вместе, объединив свои таланты ради взаимной выгоды, Адриан предпринимал неоднократные, но безуспешные попытки открыть сундук с историей Ройса. Однако приподнять эту крышку смогли только смертельно опасные стычки и, как выяснилось, ожидание встречи с маранонскими аристократами. Куда бы ни вела южная дорога, от Ройса Адриан этого не узнает. Но в двух вещах он не сомневался: Ройс по ней ездил, и она куда-то вела.

Впрочем, их дорога тоже куда-то вела. Вверх.

После нескольких часов молчаливой езды дорога сузилась, превратившись в серпантин, который взбирался к тесному перевалу. За ним лежал другой мир, еще более красивый, чем тот, что остался позади. Цветущие луга и лиственные леса соседствовали с океаном, необъятной водной гладью, которая бухтами и заливами вдавалась в мощные скалы. Адриан предположил, что они оказались на западном краю Маранона, на берегу Шаронского моря. Он никогда раньше не видел его, однако издалека оно ничем не отличалось от восточных океанов. В этой маранонской глуши, где узкие дороги скорее напоминали тропки, было много деревьев и ручьев и больше водопадов.

Горы от моря отделяло не более десяти миль, и на них раскинулась тенистая долина, уютная и укромная, которая словно болтала пальцами ног в морской синеве, разбивавшейся белой пеной об острые скалы. Замок Далгат стоял на единственном мысу, что указывал на юг, будто искривленный палец. Построенный из скального камня, замок полностью сливался бы с крошащимся утесом, если бы не прямые углы башен и не бело-синие флаги.

– Миленько, – заметил Адриан.

Ройс показал на красные ягоды рядом с дорогой:

– Они тоже миленькие, но я бы не советовал их есть.

Вниз спустились быстро и в молчании. Когда они приблизились к долине и им начали попадаться фермы и путники, Ройс натянул капюшон. Дома были из плитняка, с аккуратными соломенными крышами. Многие имели несколько этажей – и все выглядели очень живописно. Местные жители были смуглее меленгарцев: черноволосые, со смуглой кожей и карими глазами. Упитанные и пышущие здоровьем, они предпочитали яркую одежду зеленого, оранжевого и желтого цветов, в отличие от Меленгара, где бедняки носили некрашеную шерсть, тускло-серую от грязи. Грязь была главной краской севера, однако юг купался в цветах.

Дружелюбные лица поворачивались к ним, когда они проезжали мимо. Ройс нигде не задерживался и не замедлял ход. Когда какой-то человек поприветствовал его с протяжным маранонским акцентом, вор пустил лошадь рысью. Адриан, напротив, улыбался и махал рукой в ответ, особенно симпатичным молодым женщинам.

– Нам следует переселиться сюда, – заметил он.

– Все наши связи – на севере. Там я знаю, что к чему, там у нас есть ресурсы и репутация. Здесь придется начинать с нуля и работать вслепую. Мы даже не знаем местных законов.

– Но тут мило.

Ройс оглянулся:

– Ты это уже говорил.

Адриан заметил очередную девушку, на сей раз – с подведенными глазами. Она улыбнулась.

– Становится все милее.

Они ехали по дороге сквозь пятнистые тени, под кваканье древесных лягушек. Вскоре оно сменилось стуком колес и разговорами: Ройс и Адриан добрались до скопления домов. За поворотом раскинулась деревня, со свечными лавками и сапожными мастерскими. Дома здесь щеголяли черепичными крышами со свесами и стеклянными окнами со ставнями. Старые фундаменты поросли мхом, густой плющ карабкался по трубам и наличникам. Заросшая травой тропа превратилась в мощенную камнем улицу, которая тянулась через деревню, хотя дорогу трудно было разглядеть из-за собравшихся на ней людей.

Мужчины и женщины толпились на деревенской площади, представлявшей собой открытый рынок, где купцы и лоточники могли выставлять на продажу пуговицы, медные чайники и свежий улов. Однако люди окружили большой котел, подвешенный над огнем. Из котла шел пар. Поначалу Адриан подумал, что они попали на праздник, и понадеялся, что их пригласят на общий пир, но едой не пахло. Вместо запаха еды он ощущал тошнотворное зловоние кипящей смолы. В толпе местных жителей несколько сердитых мужчин удерживали старика, чьи запястья были связаны за спиной. Пленника провели мимо четырех мешков с перьями к котлу со смолой.

– Нужно что-то сделать, – сказал Адриан.

Ройс приподнял капюшон, чтобы лучше видеть напарника.

– Зачем?

– Кипящая смола погубит старого человека.

– И?

– Если мы ничего не сделаем, они его убьют.

– Какое отношение это имеет к нам?

– Но ведь мы здесь.

– Неужели? Таков твой аргумент? Мы здесь? Вряд ли ты выиграл много споров. – Ройс огляделся. – Обрати внимание: мы не одни. В этом участвует вся деревня. Возможно, этот несчастный ублюдок – преступник. Отравитель детей, мучитель женщин, может, даже каннибал.

– Каннибал? – Адриан покачал головой. – Ну и мысли у тебя, честное слово. Это…

– Практично? Разумно?

– Жестоко. Ройс, взгляни на его сутану. Этот человек – священник.

Ройс нахмурился:

– Худшее из преступлений.

К ним начали поворачиваться головы. Люди указывали на двух конных незнакомцев, наблюдавших за происходящим. Наибольший интерес вызвали Адриан и его три меча. Собравшиеся притихли. Четверо крупных мужчин вышли из толпы и бесстрашно приблизились к путникам.

– Кто вы такие? – спросил самый крупный.

Спускавшиеся на плечи волосы не могли скрыть могучую шею, толщиной соперничавшую с головой. Мощная челюсть, широкий нос, глаза скрыты под нависшим лбом. Задиристо прищурившись, здоровяк размял огромные руки.

Адриан с улыбкой представился. Ройс поморщился.

– У нас нет причин не быть дружелюбными, – произнес Адриан, спешиваясь, и тихо добавил: – Какой в этом смысл? Мы не делаем ничего противозаконного.

– Пока, – прошептал Ройс.

Адриан шагнул вперед и протянул руку мужчинам. Ни один ее не принял.

– Ты рыцарь? – спросил человек с бычьей шеей.

– Я? – усмехнулся Адриан. – Нет.

– Небось, очередной бездомный лорд, явившийся за дармовыми харчами после похорон.

Произнесший это господин стоял справа от Бычьей Шеи и был немного ниже ростом. Ярко-оранжевая туника препятствовала его попыткам выглядеть угрожающе. Еще один из четверки, предпочитавший короткую стрижку, но не знавший, как она делается, кивнул.

– Может, они из церкви? Сереты и кураторы считают еретиком любого, кто не склонил колено у алтаря Новрона, – предположил мужчина, стоявший сзади.

– Кто бы вы ни были, – сказал Бычья Шея, – вам следовало захватить больше людей, если хотите помешать нам вывалять в перьях пастора Пейна.

Адриан опустил плечи.

– Вообще-то мы не…

– Нуждаемся в дополнительных людях, – перебил Ройс.

Адриан повернулся к нему:

– Не нуждаемся?

– Нет, – подтвердил тот. – А вот они – да. – Привстав на стременах, он помахал рукой мужчинам, державшим пастора Пейна. – Идите сюда. Вашим друзьям понадобится помощь.

– Э-э… Ройс? – спросил Адриан, когда еще пятеро мужчин протолкались вперед.

Не все они были здоровяками, и ни один размерами не мог сравниться с Бычьей Шеей и его оранжевым приятелем. У двоих в волосах серебрилась седина. Трое оказались молодыми, долговязыми и тощими, с красивыми, чистыми лицами. Ни у одного не было даже палки.

– Так вы хотите узнать, почему Адриан носит три меча? – обратился Ройс к толпе. Несколько человек кивнули, и он с ухмылкой повернулся к напарнику: – Расскажи.

Они и раньше проделывали этот фокус. Не всегда успешно.

Адриан скривил губы в приветливой улыбке и произнес, уделяя особое внимание возвышавшейся перед ним стене мускулов:

– В своих странствиях я заметил, что многие не хотят сражаться с человеком, вооруженным мечом, если только у них самих нет меча. Большинство добропорядочных людей – вроде вас – не имеют оружия. Поэтому я ношу с собой дополнительные мечи, на случай подобной ситуации. Таким образом я могу немного облегчить невыгодное положение своих противников в схватке.

Адриан обнажил висевшие на поясе клинки элегантным, плавным движением. Толпа отступила и хором ахнула.

– У вас есть выбор. – Он крутанул короткий меч на ладони. – Это короткий клинок, рабочая лошадка битвы, древнее, надежное оружие. Отлично подходит для близкого боя и часто используется вместе со щитом. Или… – Адриан крутанул более длинный клинок в другой руке. – Это полуторный меч, также называемый бастардом – полагаю, потому, что никто не знает, откуда он взялся. – Адриан усмехнулся, но никто его не поддержал. Он вздохнул. – Взглянув на рукоять, вы увидите, что здесь хватит места двум рукам, однако меч достаточно легкий, поэтому им можно работать и одной. Действительно хороший, разносторонний клинок.

Адриан с отточенной легкостью вернул оба меча в ножны. Затем протянул руку и достал из-за спины огромный меч.

Толпа снова ахнула и отступила перед массивным клинком еще на шаг.

– А это – спадон. – Держа меч одной рукой, Адриан нацелил его на собравшихся. – Сами видите, он большой. Скорее трех-с-половиной-ручный меч.

Он ухмыльнулся, но ему никто не ответил. Все следили за острием меча, словно за головой змеи.

– Очевидно, это двуручное оружие, причем не для слабых сердцем. Вы можете решить, что это отличный выбор, ведь он такой длинный, однако большинство не сможет даже замахнуться им, не говоря уже о том, чтобы повторить то, что делаю я. – Адриан взмахнул огромным мечом, описывая широкие арки, заставляя воздух петь, потом выпустил клинок и поймал другой рукой. – И пока вы будете пытаться поднять его, я заколю вас коротким мечом.

– Я видел, как он это делает, – солгал Ройс. – Обычно колет бедных придурков прямо в живот. Одним быстрым ударом. Такая рана убивает не сразу. И это больно. – Нахмурившись, он покачал головой. – Один несчастный кричал и стонал так долго, что собственная мать захотела удушить его подушкой.

Лица собравшихся побледнели. Ройс был опытным лжецом.

Бычья Шея нахмурил лоб, подобный горному уступу, а его верный друг в оранжевом отступил еще немного, отдавив ногу стоявшей позади женщине. Та вскрикнула и оттолкнула его обеими руками.

– И если вы надеетесь взять его скопом… – Ройс усмехнулся. В этом звуке не было ничего веселого. Адриан прежде не видел, чтобы Ройс смеялся от радости. Когда он смеялся, младенцы рыдали. – Должен упомянуть, что он способен убить десятки человек своим огромным мечом. Косит людей, как вы – пшеницу. Но, конечно, грязи и шума от него больше. Из пшеницы не хлещет кровь, а солома не кричит.

Глаза, по-прежнему прикованные к мечу, расширились. Адриан знал: они представляют, как он машет клинком в толпе, словно собирает урожай.

Ройс подался вперед, и кожа седла скрипнула. Он уже не смеялся, губы сжались в суровую, прямую линию.

– А теперь, когда вы познакомились с Адрианом, я тоже представлюсь. Я – тот, с кем лучше не связываться. – Ройс помолчал. – Отпустите священника, или я буду вынужден продемонстрировать, почему Адриан – меньшее из двух зол.

Стена мускулов отодвинулась назад, заставив остальных тоже отступить. Потом все кинулись врассыпную, скрываясь в дверях или переулках. Толпа рассеялась так быстро, что никто даже не позаботился развязать пастора Пейна; он остался стоять в ядовитых испарениях кипящего котла.

Кашляя, священник побрел к Ройсу и Адриану.

– Спасибо вам… спасибо, – прохрипел он, согнувшись пополам и пытаясь вдохнуть.

Старик был в круглой фетровой шапочке, из-под которой с обеих сторон торчали два клока белых волос. Под печальными глазами набрякли веки. Вдоль линии челюсти и на подбородке щетинилась белая борода, но верхняя губа и щеки были чисто выбриты. Сутана красновато-ржавого цвета была застегнута до самой шеи и спускалась почти до земли, скрывая ноги.

Прежде чем убрать огромный меч, Адриан перерезал веревку на запястьях священника.

– В чем причина всего этого?

Пастор Пейн закашлялся в ладони, затем вытер губы и глаза. Покачал головой, с отвращением глядя вслед убегающим местным жителям.

– Отсталые люди, язычники и еретики. Время обошло стороной эту часть света, и здешние обитатели – настоящие варвары.

– Это не ответ на вопрос.

Ройс спешился.

– Их возмущает мое присутствие. Нет, это не совсем верно. Их возмущает церковь Нифрона, которая слишком долго откладывала возвращение этих людей к вере в Новрона. Они погрязли в прошлом, и моя задача – вывести их к будущему.

Адриан повернулся к Ройсу:

– Я думал, это не наша проблема.

Тот пожал плечами:

– Похоже, наша.

Адриан окинул взглядом опустевшие улицы, мощенные, как он только что заметил, хорошим булыжником. Он по-прежнему слышал хлопанье дверей и шепот.

– Мы нажили множество врагов. Зачем?

Ройс взял свою лошадь под уздцы и показал на Пейна:

– Потому что мертвый клиент не платит. Пастор Пейн – наш заказчик.

* * *

– Кстати, Пейн пишется через «е», не через «э», – сообщил пастор, останавливаясь перед лачугой из покоробившихся досок и растрескавшихся камней, вероятно, единственным помещением в деревне, не покрытым плющом. Священник повернулся и внимательно оглядел Ройса и Адриана, потом вздохнул: – Полагаю, это неважно. Ни один из вас не знает грамоты. Я прав?

– Нет, – ответил Ройс.

– Неужели? – Пастор Пейн выпятил нижнюю губу. – Здесь читать и писать умеют только церковники. Я бы предположил, что… людям вашего сорта это ни к чему.

– Нашего сорта?

– Наемным убийцам, – объяснил Пейн. – Ведь именно этим вы занимаетесь, верно? Мне сообщили, что по крайней мере один из вас выполнял эту функцию в воровской гильдии «Черный алмаз». Это так?

– И по этой причине вы решили, что мы невежды? – поинтересовался Ройс.

Священник энергично закивал:

– Люди, проливающие кровь за деньги, всегда невежественны. – Он снова оглядел их. – Ну, или почти всегда.

– У невежества нет предрассудков, оно может поразить каждого, – заметил Ройс.

На лице Пейна отразилось недоумение, потом он улыбнулся и кивнул. Ройс посмотрел на Адриана, вскинув бровь. Тот пожал плечами.

– Добро пожаловать в мою церковь, – сказал пастор, показывая на покосившуюся хибару, что тяжело привалилась к искривленному стволу оливы.

– Это церковь? – удивился Адриан. – В Медфорде церковь… больше.

– В Медфорде нет церкви, – возразил старый пастор. – Медфорд может наслаждаться собором. Здесь же мы только начинаем. Уверяю, к следующему вашему визиту все изменится. Заходите. Я приготовлю вам что-нибудь поесть.

Окна – стеклянные или какие бы то ни было еще – в церкви отсутствовали, и ее освещали солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь щели между досками. Движения священника в крошечной каморке всколыхнули облака густой пыли. Осмотрев большие керамические горшки на полу и заглянув в маленькие горшочки на полках, он наконец нашел, что искал.

– Ага! – Пастор с улыбкой достал завернутый в ткань круг сыра. – Теперь, если только мне удастся… готов поклясться, где-то у меня была ежевика. Сам собирал. Простите, что ничего больше не могу предложить.

Адриан огляделся в поисках стула, но не увидел предмета, который мог бы выдержать его вес. Ройс замер в шаге от двери, держа руки под плащом.

– Вот вы где! – Пейн достал с темной полки корзинку ягод, улыбаясь, словно обнаружил золото в ручье. – Угощайтесь. Я знаю, где взять еще. – Пастор закинул две ягоды в рот и принялся жевать, довольно напевая себе под нос. – Чудесная еда, не правда ли? Зима в этом году будет суровой.

– Разве здесь не теплее?

– Верно, но местные люди похожи на ледышки. Летом я хотя бы могу себя прокормить. Зимой же мне вряд ли следует рассчитывать на щедрость своей паствы. – Он съел еще две ягоды, потом обструганной палочкой отрезал кусок сыра.

– Они определенно вас не любят, – сказал Ройс.

– Монахи настроили их против церкви.

– Монахи?

Пейн кивнул, жуя сыр. Проглотил его и показал на западную стену.

– Наверху есть старый монастырь. Стоит здесь с имперских времен и назван в честь нелепого куска ткани. – Он снова сглотнул. Увидел их недоуменные лица и махнул рукой. – Не имеет значения. Мои неприятности с монахами – не ваша проблема. Церковь о них позаботится. Вы здесь, чтобы предотвратить убийство.

– Нет, – возразил Ройс. – Лишь высказать профессиональное мнение.

– Верно. Что ж, идти в замок сейчас нет смысла. Скоро стемнеет. Вы можете переночевать тут, а утром я представлю вас Ноксу. Хью – главный шериф этой провинции. Вы будете работать с ним. Я также представлю вас лорду Кристоферу Фоксу. В последнее время он оказал немалую помощь церкви и леди Далгат. Чудесный молодой человек, кузен короля Винсента. Именно он предложил побеседовать с виконтом Аланом Уин-что-то-там. Который порекомендовал вас.

– Альбертом Уинслоу.

– Да, именно с ним. – Пастор Пейн уселся на свернутый сноп соломы, и Адриан невольно задумался, не переночевать ли под открытым небом. – Он близкий друг епископа Парнелла с севера. Епископ привез меня сюда, когда приехал провести последние обряды над усопшим графом. Затем отбыл на весенний конклав в Эрванон. Епископ встретился с виконтом Уинслоу, а тот прислал вас.

– Что вы можете рассказать нам о леди Далгат? – спросил Ройс.

Пейн вытер губы:

– Она единственная дочь – единственное дитя – лорда Бидля Далгата, покойного графа Далгата. Она молода, полагаю, ей двадцать два года. Очень хороша собой. Пошла в мать, которая скончалась при родах. Бидль больше не женился. Он был сентиментальным человеком. Эмоциональным. Слабым, как говорит епископ Парнелл. Позволил провинции погрязнуть в беззаконии, свидетельством чему является нынешняя скромная демонстрация. Вы можете представить, что произойдет, если медфордские крестьяне притащат священника на главную площадь, чтобы окунуть в смолу и вывалять в перьях? Король Амрат украсит Королевскую дорогу пиками с их головами.

– Вы много знаете про Медфорд, – заметил Адриан.

– Я учился в Шериданском университете. Свободные дни мы часто проводили в Медфорде.

– Мир тесен. Мы знаем профессора Аркадиуса из Шеридана. Он…

– Давайте вернемся к леди Далгат! – перебил Ройс.

– Итак… – Священник забарабанил пальцами по подбородку. – Она нравится людям. Можно даже сказать, ее любят… полагаю, все.

– Очевидно, нет. – Ройс было прислонился к дверному проему, но вовремя одумался и снова выпрямился. – Когда начались нападения?

– Через несколько недель после похорон Бидля. По крайней мере, я так слышал. Точно сказать трудно. Мы знаем лишь о тех попытках, которые заметили. Нокс расскажет вам больше.

Лицо Ройса было кислым. Обычно Альберт имел дело с клиентами, которые хотели заполучить некий предмет. Адриан и Ройс несколько дней следили за домом, отмечая посетителей и стражу – если таковая имелась – и устанавливая, когда и в каких окнах гаснет свет. Лишь в исключительных случаях они проверяли дом изнутри. Если требовались планы этажей или другие детали, Альберт наносил семейству визит. Адриан знал, что Ройс редко общался с людьми, особенно со священниками, аристократами и, несомненно, главными шерифами. Последний представитель закона, с которым он побеседовал, был зверски убит, а его труп украсил фонтан на Дворянской площади Медфорда. Адриан сомневался, что пастору Пейну известно о причастности Ройса к тому случаю. Иначе он бы не представлял его всем подряд.

Глава четвертая «За морем»

На следующее утро Шервуд, как обычно, вошел в кабинет. Через три недели после его появления в замке прислуга перестала обращать на него внимание. Они и прежде не знали, что с ним делать. Художник – редкий гость в замках, даже в больших. В Далгате Шервуд был загадкой.

Он не стремился провоцировать сплетни, однако с удовольствием прислушивался к перешептываниям, которые породила его противоречивая натура. Водил компанию с аристократами, но одевался, как слуга. Был дружелюбным, легко заводил разговор без малейших признаков заносчивости – но рассказывал истории об интригах при дворах великих королей.

В хорошие дни Шервуд оставался в своей комнате. По утрам после ночного дождя предпринимал долгие прогулки, в основном вдоль берега. Прислуга не догадывалась, что он ищет охру, которая лучше выделялась на скалах во влажную погоду, и что улитки, из которых он готовил «Имперский пурпур», в изобилии встречались после дождя. Возможно, слуги считали его полоумным. Удивительно, но благодаря его странностям они приняли Шервуда.

Когда он собирался в Далгат, все в Мегане предупреждали, что люди, каких ему предстоит встретить, «немного того». В итоге Шервуд чувствовал себя как дома и стал членом «замковой семьи». А поскольку его имени не предшествовал титул и он не требовал особого отношения, слуги считали его чем-то большим, нежели предмет мебели. Все, за исключением одной. Горничной Нисы, Риссы Лин. Шервуд знал ее имя, поскольку госпожа несколько раз произносила его во время сеансов.

Рисса Лин, не забудь подготовить мое синее платье на вторую половину дня.

Рисса Лин, когда я закончу, меня должна ждать горячая ванна.

Нет, Рисса Лин, не закрывай портьеры. Ему нужен свет.

За два месяца Шервуд ни разу не слышал, чтобы Рисса Лин сказала в ответ что-либо, кроме: «Да, миледи». Но она проявляла внимательность. Рисса Лин наблюдала за госпожой и за Шервудом. Этим утром она снова пристально следила за ним, когда он вносил мольберт в кабинет. Она стояла у подножия лестницы, а когда он оглянулся, покраснела и скрылась.

Шервуд поместил мольберт на привычном месте; сделанные углем отметки на полу указывали, где должна располагаться каждая из трех ножек. Таким способом он мог обеспечить одинаковый ракурс изо дня в день. Выдерживать одинаковое освещение было сложнее; именно поэтому сеансы проводились ежедневно в одно и то же время. Шервуд подошел к окну, раздвинул и подвязал портьеры. Ему повезло: небо было безоблачным. Но смена времен года мешала работе. Следовало попросить графиню начинать пораньше. А теперь она может вообще не прийти.

Он не видел Нису с тех самых пор, как она вчера захлопнула дверь. В этом не было ничего странного. Обычно они встречались только на сеансах, и он всегда приходил первым.

Шервуд снял куртку и повесил сзади на мольберт. Закатал рукава и достал палитру, чтобы развести краски. Он пользовался ею, не желая тратить пигменты впустую, но за ночь краски загустевали. Шервуд предпочитал, чтобы они имели консистенцию сливочного крема. Он начисто вытер кисти и расположил их аккуратными рядами, от самой большой к самой маленькой. Его любимая кисть нуждалась в ремонте. Щетина распушилась, в ней скапливалась краска. Ярдли всегда говорил, что Шервуд способен убить любую хорошую кисть.

Шервуду было десять лет, когда он поступил в ученики к Ярдли, и тот стал для него не просто наставником. Старый перфекционист с неприятным смехом и отвратительной привычкой постоянно сплевывать был Шервуду ближе, чем родные отец и мать, рудокоп и его жена. Помимо рисования портретов, отыскивания и перетирания пигментов и ухода за кистями, Ярдли научил Шервуда рыбачить, свистеть, танцевать, ориентироваться в придворной жизни и защищаться при помощи кулаков и клинка. Где Ярдли научился сражаться на мечах, осталось загадкой, но старик знал, что делает, и хорошо обучил Шервуда. Одинокий художник на пустой дороге – слишком соблазнительная мишень, и мастерство Шервуда не раз подвергалось испытанию.

Закончив с приготовлениями, Шервуд уселся на табурет.

В комнате было тихо, только из открытого окна доносился шум моря, мягкий и приглушенный, далекое вечное сражение между волнами и скалами. Чайка дважды крикнула и затихла. Ветер колыхал портьеры и перекатывал пергаменты, лежавшие на письменном столе, перед которым обычно стояла Ниса.

Вытянутый прямоугольник солнечного света скользил по полу, пересекая стол и взбираясь по стенным панелям. Шервуд умел определять время по пути лучей и каждое утро следил за ним взглядом художника. Он работал над фоном картины, лишь когда леди Далгат не было в комнате, но несколько недель назад закончил все, что не имело отношения к Нисе.

Свет достиг края каменного очага, и Шервуд понял: она опаздывает. Он похлопал рукой по ножке табурета, словно благодаря за хорошую работу. Пусть в этом не было его заслуги, табурет остался в кабинете. Графиня не приказала убрать его.

Это уже что-то… верно?

Свет перемещался по первому камню очага – тому самому, с цветом которого у Шервуда возникли проблемы, поскольку у него закончился гематит, – и он начал осознавать, что леди Далгат сдержала слово. Шервуд ей не поверил. Они всего лишь немного повздорили. Люди не…

Он почувствовал, как сердце пропустило удар, а грудь сдавило. Он не мог вдохнуть.

Я всего лишь художник. Я для нее ничто.

Шервуд попытался сглотнуть и едва не подавился собственной слюной.

Я никогда раньше не терял модель, подумал он, будто это имело значение. Никогда не лишался возможности закончить картину.

Шервуд смотрел на пустоту перед письменным столом, на отметки, которые нарисовал на полу, чтобы Ниса знала, где встать.

Словно она мертва. Эта мысль обрушилась на него. А если так и есть?

Он покачал головой.

Нет, в замке воцарился бы хаос. Она просто не идет. Не идет, потому что не…

Знакомый шорох парчового платья возвестил о ее появлении. Леди Далгат вошла в кабинет, словно Шервуда в нем не было. Встала на привычное место, развернувшись на левом каблуке. Накинула на шею лису, схватила перчатки для верховой езды и устремила взгляд к люстре.

– Подбородок вверх, совсем немного, – тихо произнес Шервуд.

Она безмолвно приподняла голову.

За дверью кабинета, которую Ниса оставила открытой, мажордом Уэллс говорил кому-то:

– Сейчас она занята. Но… хорошо, я спрошу. Полагаю, она сможет вас принять. Подождите здесь.

Что означало: она тратит время впустую с этим ужасным художником, как всегда по утрам.

Уэллс не враждовал с Шервудом – к счастью для последнего, поскольку мажордом управлял замком и при желании мог осложнить жизнь гостя. Однако, как и многие люди его положения, считал художников никчемными.

Леди Далгат позволила себе взглянуть на Шервуда. Тот улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Его сердце подпрыгнуло, и он сделал глубокий вдох. Шервуд настолько утратил самообладание, что едва успел закрыть картину тканью, прежде чем Торберт Уэллс вошел в кабинет.

– Миледи, – сказал мажордом, останавливаясь в дверях и отвешивая поклон.

Торберт Уэллс был полным мужчиной, питавшим слабость к дорогим поясам, каких не мог увидеть ни он сам, ни его собеседники. Живот мажордома также заслонял его обувь, например, изысканные туфли из мягкой кожи, которые он надел сегодня утром. Уэллс редко надевал одну и ту же пару дважды в неделю. У него было столько обуви, что однажды Шервуд спросил лакея, пытался ли тот когда-либо подсунуть Уэллсу туфли из разных пар, чтобы посмотреть, заметит ли он это. Подобные шутки обеспечили Шервуду доступ в кухню по ночам и порцию ячменного виски из спрятанной под полом бутыли.

– Шериф Нокс привел к вам неких джентльменов, – сообщил Уэллс.

– Джентльменов? – переспросила графиня.

– Э-э… да, по поводу недавних неприятностей.

Уэллс не мог произнести слово «убийство». Даже когда речь шла о перепелах к обеду, он говорил: «О птицах позаботятся», – словно перепела разделяли его любовь к поясам и туфлям и должны были занять достойное место за столом.

Графиня вновь посмотрела на Шервуда, и тот не сомневался, что она просит о… возможно, не позволении, но понимании. Его сердце подскочило к горлу, словно хотело стать свидетелем этого выдающегося мгновения.

– Очень хорошо, пригласите их, – произнесла леди Далгат с подобающим раздражением, которое свидетельствовало о том, что это вторжение, нарушившее их уединение, ее не обрадовало.

Снова поклонившись, Уэллс впустил в кабинет троих мужчин.

Шервуд узнал шерифа Нокса, хотя прежде не имел повода с ним пообщаться. Однако он нередко видел шерифа в замке, особенно в последнее время, и Хью Нокс принадлежал к людям, которых трудно не заметить: обычно при встрече с ними возникает желание перейти на противоположную сторону улицы. Грубый, с подозрительным взглядом, он стягивал светлые волосы в «хвост» и носил красную перевязь, которая пересекала грудь и охватывала пояс. Эта перевязь, обшитая золотом, была отличительным знаком его должности. Он не был уроженцем Далгата – об этом свидетельствовал цвет его волос и щетины. Прищур глаз и презрительная ухмылка довершали картину. Этот человек был не из благородных. Он носил две сабли и стальные наплечники поверх толстого кожаного гамбезона длиной три четверти. Сегодня шериф выглядел усталым – и неудивительно, с учетом недавних неприятностей. Человек, отвечавший за соблюдение законов и безопасность графини, не мог сладко спать.

Шерифа сопровождали двое мужчин, оба не маранонцы.

Один был высоким, с приветливой улыбкой и расслабленной походкой, словно ему предстояла встреча со знакомым буфетчиком, а не графиней. Его одежда была из потертой кожи, пряжки на трех ремнях потускнели – Торберт Уэллс не притронулся бы ни к одному из них, даже под страхом лишиться штанов, – через плечо был небрежно перекинут длинный плащ. Он превзошел Нокса, вооружившись тремя мечами. Клинок за его спиной, судя по размерам, годился для рубки деревьев. Другой мужчина, на несколько дюймов ниже первого, вполне мог оказаться женщиной. Он скрывался в глубинах темного плаща с поднятым капюшоном, пряча руки в складках. Виднелись только острый нос, тонкие губы и бледный подбородок.

– Ваша светлость. – Нокс опустился на одно колено, поднялся и представил своих спутников: – Это Ройс Мельборн и Адриан Блэкуотер из Меленгара. Их рекомендовали виконт Уинслоу из Колноры и епископ Парнелл.

– Рекомендовали для чего? – осведомилась графиня, склонив голову набок, изучая мужчин.

Нокс замялся и покосился на Уэллса и Шервуда.

– Возможно, мы могли бы поговорить наедине?

– Это тайна? – спросила она.

– В некотором роде, миледи.

– Они здесь для того, чтобы меня защитить?

– Нет, – ответил человек с капюшоном, не снизойдя до вежливого тона или обращения «миледи».

Графиня вскинула голову и посмотрела на него, не скрывая раздражения:

– Тогда зачем вы явились?

– Нас наняли, чтобы найти лучшие способы убить вас.

Шервуд уронил свою любимую кисть, щетина которой нуждалась в замене. Уэллс зажал мясистой ладонью рот, его крупные щеки надулись и покраснели. Нокс зажмурился, поднял голову к потолку и открыл рот, но промолчал.

Леди Далгат скрестила руки под лисьей головой и вскинула изящную бровь:

– Неужели? И сколько вам за это заплатят? Адриан, если не ошибаюсь?

Капюшон качнулся из стороны в сторону.

– Меня зовут Ройс, и эти сведения останутся между мной и моим заказчиком.

На сей раз даже Нокс прикрыл лицо рукой.

– Прошу прощения, – вмешался высокий мужчина с мечами. – Миледи, я Адриан. – Он изящно поклонился. – Надеюсь, вы простите моего напарника. Он не привык общаться с… людьми, э-э, такими как вы. Понимаете, нас попросили оценить меры безопасности, чтобы узнать, есть ли способы их усилить. Ройс – специалист по поиску слабых мест, особенно в том, что касается покушений на убийство.

Услышав слово «убийство», мажордом отпрянул.

– То есть вы считаете, что моя жизнь в опасности? Поэтому вы здесь?

– А вы так не считаете? – спросил Ройс.

– В общем, нет. – Леди Далгат выдохнула и развернулась на левом каблуке к ним спиной. Сделала три шага к окну, остановилась, вновь развернулась на том же каблуке, чтобы посмотреть на них. – Иначе я бы не впустила человека с тремя мечами и еще одного в капюшоне в свой личный кабинет.

Ройс пожал плечами:

– Я подумал, вы просто…

– Ройс! – рявкнул Адриан. И более мягким тоном продолжил: – Мой друг очень устал после долгого путешествия. Если никто не пытается причинить вам вред, нам незачем здесь находиться. Но поскольку мы проделали долгий путь и рассчитывали на плату, надеюсь, вы предоставите нам возможность хотя бы осмотреть Далгат. Никто из нас прежде не был в Мараноне. Ваш уголок поистине прекрасен.

Леди Далгат не отрывала взгляда от Ройса.

– Снимите капюшон, – приказала она.

Адриан положил руку на плечо напарника и что-то прошептал ему.

– Какие-то проблемы? – осведомилась графиня.

– Я здесь, чтобы работать, – ответил Ройс. – А не чтобы вас развлекать.

– Вы явились в мой замок без приглашения, без соблюдения приличий и правил хорошего тона. Предпочтете развлекать меня в темнице?

Ройс усмехнулся.

– Предпочтете, чтобы я…

Шервуд не знал, почему так поступил. Может, потому, что не хотел слышать слов, которыми наверняка закончилась бы эта фраза. Он схватил ближайшую бутылочку с пигментом и швырнул в мужчину. Художник стоял сбоку и позади посетителей. Он не видел глаз человека в капюшоне и знал, что Мельборн тоже его не видит. Бутылочка была маленькой, но тяжелой благодаря толстому стеклу – прекрасный предмет для бросания, совсем как гладкий речной камушек. Бросок оказался метким. Бутылочка должна была врезаться мужчине в голову – однако этого не произошло. Тонкая рука взметнулась из-под темного плаща и схватила бутылочку в полете. Затем капюшон повернулся, и Шервуд ощутил себя мышью, привлекшей внимание ястреба.

Высокий мужчина снова вмешался:

– Может, нам отложить эту встречу до другого раза?

Лицо Уэллса стало почти багровым:

– Полагаю, вы правы. Мне изначально не следовало ее допускать. Господа, прошу вас.

Он замахал на них руками, и широкие рукава захлопали.

Леди Далгат промолчала, но продолжала смотреть на человека в капюшоне, пока он и остальные не покинули кабинет.

Лишь тогда Шервуд посмотрел на мольберт. И с ужасом понял, что швырнул бутылочку «За морем».

Глава пятая Замок Далгат

Замок Далгат представлял собой три простые башни на краю скалы. Невысокая каменная стена защищала замок спереди, а сзади был отвесный обрыв над морем. Доступная разве что чайкам, скала не располагала к роскоши. Фундамент замка занимал большую часть места, и оставшийся клочок двора был неосмотрительно отдан во власть неуправляемых кустов азалии, которые на удивление пышно разрослись вдоль каменной стены. Здесь, среди розовых и пурпурных цветов, Ройс, Адриан и Нокс обнаружили пастора Пейна.

– Как все прошло? – спросил он.

– Паршиво, – ответил Адриан.

– Чего и следовало ожидать, – добавил Ройс, потрясая кулаком с по-прежнему зажатой в нем бутылочкой пигмента. Он не собирался угрожать пастору, просто был раздражен.

Пастор отступил, его округлившиеся глаза стали похожи на гусиные яйца.

– Может, вам следовало пойти с нами, – заметил шериф Нокс. – Почему вы этого не сделали?

– Я бы не назвал леди Далгат верной сторонницей церкви Нифрона. С самого прибытия я стараюсь держаться на безопасном расстоянии. Возникли проблемы?

– Все в порядке, – ответил шериф Нокс. Он был спокоен, но на его лице застыло кислое выражение. Он повернулся к Ройсу и спросил: – Ведь вам для этого не требуется ее содействие?

Если бы не дурное настроение, Ройс рассмеялся бы, услышав подобную глупость.

– Наверное, вы удивитесь, шериф, но те, кого я собираюсь убить, никогда не оказывают мне содействия.

Воцарилась тишина. Все уставились на Ройса. Даже Адриан вскинул брови. Ройс закатил глаза:

– Я не имел в виду… А, забудьте. – Он повернулся к Пейну. – Послушайте, вы заплатите мне больше, если я действительно убью ее?

Пастор отступил еще глубже в кусты, прячась в цветах.

– Нет… конечно, нет!

Ройс посмотрел на остальных.

– Ну вот… видите? – Вспомнив взгляд молодой женщины, угрожавшей посадить его в тюрьму, он уточнил у пастора: – Вы уверены?

– Вы здесь, чтобы защитить графиню Далгат! – воскликнул Нокс, окатив Ройса брызгами слюны на слове «защитить».

– Следовало сказать это ей. – Ройс наклонился к Адриану. – Что я тебе говорил насчет избалованных аристократов, точнее, избалованных аристократок? Может, нам следует забыть об этом деле?

– В таком случае, не сомневаюсь, что церковь не станет оплачивать ваши услуги, в том числе дорожные расходы, – вмешался Пейн. – Если вам не нужно взаимодействовать с дамой, почему бы не последовать моему примеру и не держаться на расстоянии? Что напомнило мне вот о чем… – Он с тревогой покосился на вход в замок. – Я свою миссию выполнил и больше ничем вам помочь не могу. Мне пора.

Пейн отрывисто поклонился, слабо улыбнулся и ушел.

Когда пастор покинул двор замка, Адриан повернулся к Ноксу.

– Осмотреться не повредит, верно? – Он стоял ближе к Ройсу, чем обычно, и жизнерадостно улыбался. – Почему бы вам не рассказать о неудачных покушениях? Что именно произошло? Почему вы решили, будто жизнь графини в опасности?

– Я вам покажу.

Нокс жестом пригласил их следовать за ним.

Они поднялись по каменным ступеням к одному из задних парапетов. Ройс оценил его длину. Ни стражи, ни часовых. Внизу во дворе не было ни души. Наклонив голову, Ройс осмотрел многочисленные окна, крошечные черные дыры на поверхности высоких башен. Я мог бы войти сюда среди бела дня в полном рабочем облачении – и меня никто бы не заметил.

– Вот. – Нокс показал на отсутствующий зубец.

Ройс обратил внимание на царапины и выбоины, оставленные ломом. Перегнувшись за край, увидел прямо под собой дорогу, которая тянулась вдоль стены. Квадратная двухфутовая каменная глыба лежала в зеленой траве, куда скатилась после падения.

– Разминулась с госпожой на считаные дюймы, – сообщил Нокс.

Дав Ройсу возможность осмотреться более внимательно, он повел их обратно на лужайку.

– В какое время суток? – спросил Ройс.

– Прошу прощения?

Ройс закатил глаза:

– В какое время дня огромный кусок скалы едва не раздавил прекрасную даму?

– Около полудня.

– И никто ничего не заметил? – уточнил Адриан.

Нокс покачал головой и развел руками:

– Сами видите, замок Далгат – не самое населенное место.

– И не самое защищенное, – вкрадчиво добавил Ройс.

– Сегодня вы явно в настроении заводить друзей. – Шериф облизнул губы. – Знаете, я сказал епископу, что не нуждаюсь в чужаках, которые будут указывать мне, как выполнять мою работу. Далгат – не Колнора. Здесь нет таких, как вы. Это мирная провинция.

– Правда? Тогда почему я здесь?

– Честно говоря, не знаю.

– Надо полагать, список того, чего вы не знаете, у вас весьма длинный.

Нокс попытался толкнуть Ройса, но тот шагнул назад и в сторону, и шериф упал плашмя.

– Ах ты сукин сын…

Он поднялся, и его взгляд не предвещал ничего хорошего.

Адриан тоже все понял и попытался перехватить Нокса. Он часто так делал – путался под ногами, – однако на сей раз Ройс не возражал. Он провел четыре дня в пути и проехал сто двадцать пять миль не для того, чтобы убить провинциального шерифа. Ройс сомневался, что Адриану удастся загасить вспыхнувшее пламя, поэтому переложил бутылочку с пигментом в левую руку и потянулся под плащ к рукояти своего кинжала Альверстоуна.

– Шериф Нокс! – позвал человек, вышедший из парадных дверей замка, и быстро зашагал к ним. – Почему бы вам не представить меня своим новым друзьям?

Нокс яростно отряхнул травинки с одежды, скаля зубы на Ройса.

– Хью, прошу вас! – крикнул человек, переходя на рысь. – Не будьте грубым. Это неподобающий способ заводить знакомство.

Шериф сделал вдох, потом другой.

– Это лорд Кристофер Фокс, троюродный брат короля Винсента.

– Здравствуйте, господа! – радостно воскликнул лорд. Он хлопнул в ладоши и потер руки, словно человек, собирающийся хорошенько потрудиться. – Наверное, вы Ройс Мельборн. – Лорд протянул руку, потом быстро отдернул ее и поднял палец. – Э-э, нет, полагаю, вы не любитель рукопожатий. Это хорошо. Мастера должны заботиться о своих инструментах. – Фокс повернулся к Адриану. – Но вы – совсем другое дело. Господин Адриан Блэкуотер, верно? – Его рука вновь устремилась вперед, и когда Адриан принял ее, лорд Фокс дважды крепко сжал его ладонь, после чего хлопнул Адриана по плечу. – Отличный меч! Спадон, полагаю? Древность. Сейчас редко такие увидишь. Мой друг сэр Гилберт – он старший рыцарь моего кузена Винсента – никогда ими не пользуется. Говорит, они вышли из моды много веков назад… еще когда рыцари действительно сражались в войнах!

Фокс громко рассмеялся собственной шутке.

Его никто не поддержал, но либо лорд не заметил, либо его это не волновало.

– Ах, Хью, эти двое – еще тот ломоть острого сыра, да? Прошу, позвольте мне устроить им экскурсию. Уверен, вас ждут более важные дела, не так ли? – В последних трех словах не было веселья, они звучали как приказ.

– Разумеется, ваша светлость.

На прощание Нокс смерил Ройса мрачным взглядом, поправил портупею и зашагал к главным воротам.

– Хью – парень эмоциональный, – негромко заметил Фокс. – Откуда-то из Уоррика, если память мне не изменяет. Не сомневаюсь, у него кровавое прошлое. Думаю, он здесь скрывается.

Ройс смотрел Ноксу вслед, пока тот не скрылся из виду.

– Итак, именно вас епископ Парнелл выбрал для того, чтобы должным образом спланировать убийство леди Далгат. – Фокс усмехнулся и подмигнул.

Ройс не мог понять, дурак он или гений. Лорд проявлял признаки и того, и другого. Ни один из вариантов Ройса не радовал, однако за свою жизнь он чувствовал себя непринужденно лишь в обществе четырех человек. В число которых не входил хорошо одетый подмигивающий аристократ с громким голосом. Ройсу никто никогда не подмигивал. Факт, что этот мужчина с черной козлиной бородкой и подвижными руками решил ему подмигнуть, представлял собой загадку, достойную дальнейшего изучения.

– Все в порядке, – сообщил им Фокс, разводя руки с растопыренными пальцами. – Я знаю, что происходит. На самом деле, это потрясающе, как в пословице: клин клином вышибают. Я слышал, что вы двое имеете представление о том, как вести себя, когда обстановка накаляется. – Он придвинулся ближе и, понизив голос, добавил: – Ходят слухи, что на севере убит известный аристократ. Полагаю, вам об этом кое-что известно.

– Слухам нельзя доверять, – произнес Ройс.

– Разумеется, нет. – Фокс покосился на главные ворота. – Однако сомневаюсь, будто наш шериф знает об этом происшествии или понимает, что, возможно, обязан мне жизнью. Насколько я помню, тот покойный аристократ был верховным констеблем. Ноксу следует быть более осторожным. Тому, кто купил яд, не стоит забывать про перчатки. Изысканный и опасный инструмент заслуживает уважения. Вы согласны?

– Полностью, – кивнул Ройс. – И раз уж вы об этом упомянули, я вроде бы припоминаю какие-то слухи. Это случилось в Медфорде?

– Да, именно там.

– Понимаю ваше беспокойство насчет шерифа, но если говорить начистоту… убитый был не только верховным констеблем. Он также являлся кузеном короля.

* * *

Лорд Фокс провел их в конюшню замка Далгат, которая располагалась за поврежденной стеной, дальше по дороге, где земля была достаточно ровной для лошадей. Здание больше напоминало красивый сельский дом, с окнами, разделенными на двенадцать секций, и мозаичным кирпичным полом. Здесь было чище, чем на Кривой улице, даже чище, чем в «Розе и шипе», несмотря на усердия Гвен. Внутри не пахло конюшней. Ни следа навоза, ни стебелька соломы. С высокого потолка свисали люстры, дверные проемы украшала лепнина. Лошади стояли в стойлах из мореного дуба с черными железными дверцами. На каждой лошади красовалась своя попона, и перед каждым стойлом имелся большой, изящно сделанный ларь.

– Симпатичная конюшня, – заметил Адриан, задрав голову к шпунтовому потолку.

– Приемлемая, – ответил Фокс, выпятив нижнюю губу. – В Далгате нет ресурсов, талантов и склонностей, чтобы всерьез заниматься лошадьми. Полагаю, вы хотели пошутить, Адриан, но в Мараноне это вряд ли может произвести впечатление.

Лорд Фокс прошагал вдоль длинного ряда дверец и остановился перед стойлом с лошадью в шерстяной попоне. Большие черные глаза увидели Фокса, и белая голова просунулась в отверстие в решетке, сделанное специально для этой цели. Лорд заворковал и зачмокал, почесывая лошади шею.

– Это Безупречная, она принадлежит мне.

Фокс залез в небольшую сумочку на поясе и положил на ладонь кубик сахара. Лошадь взяла угощение и громко шлепнула губами, демонстрируя удовольствие.

– Зачем мы здесь? – спросил Ройс.

Раздражение мелькнуло на лице Фокса, но тут же сменилось теплой улыбкой.

– Не любите лошадей?

– Я предпочитаю ездить, а не ходить пешком, но женщины мне нравятся больше.

– Ха! Неплохо сказано. Тем не менее, хорошая лошадь – это благословение Новрона. – Лорд ласково потрепал Безупречную по шее. – Никто не понимает нашу любовь, – прошептал он достаточно громко, чтобы его услышали, и отвернулся.

Фокс переместился к соседнему стойлу, которое занимала черная как смоль лошадь под белоснежной бархатной попоной. Животные казались такими совершенными и обладали столь ровным окрасом, что Ройс заподозрил, не красят ли их напыщенные местные обитатели специально. Даже копыта вороной лошади были абсолютно черными. Фокс наклонился и открыл ларь. Внутри обнаружились подставка с седлом, сложенная попона, узда и повод. Седло было двухцветным, из выделанной кожи с вышитым замшевым сиденьем и начищенными латунными пряжками. Эта роскошь, а также две передние луки свидетельствовали о том, что седло дамское, хотя Ройс не сомневался: седло лорда Фокса окажется не менее вычурным.

– Это Дерби, кобыла леди Далгат. И это, – Фокс поднял дамское седло, – также принадлежит ее светлости. – Он продемонстрировал его Ройсу и Адриану.

– Очень мило, – сказал Адриан.

Фокс усмехнулся:

– Взгляните на подпругу.

Ройс наклонил голову, чтобы изучить свисавшую вниз тканую полосу. В отличие от двойных D-образных колец, к которым они с Адрианом привязывали кожаные ремни, на этом седле имелись пряжки, скрытые крылом. Подпруга была из белой шерсти.

– Очень мило, – повторил Адриан.

– Оно новое, – заметил Ройс.

Лорд ухмыльнулся:

– Острый глаз.

Фокс бросил седло, закрыл ларь и направился к дальней стене, где стояла открытая бочка. Из нее он достал подпругу, почти такую же, но потертую и покрытую пятнами пота. Ройс взял ее и осмотрел края – сначала четкие и ровные, затем разлохмаченные, в том месте, где шерстяная полоска порвалась. Адриан выжидающе глядел на него.

– Кто-то прорезал ее до середины. Дальше она порвалась сама во время езды.

Фокс кивнул:

– Когда это случилось, леди Далгат переходила с трехтактного кентера на четырехтактный галоп. Она сильно ушиблась. К счастью, не прыгала, хотя готовилась к прыжку. Подпруга порвалась, когда леди Далгат готовилась к Далгатским розовым скачкам с препятствиями.

Фокс забрал у Ройса подпругу и бросил в бочку.

– Итого два, – сказал Адриан. – Как ее пытались убить в третий раз?

– Яд, – произнес Ройс.

Адриан и Фокс изумленно посмотрели на него.

– Откуда вы знаете? – спросил Фокс.

– До настоящего момента я не знал, но это казалось логичным, учитывая азалии во дворе.

– Эти розовые цветы ядовиты? – обиженно воскликнул Фокс, словно Ройс растоптал его детскую веру. – Они такие красивые!

– И опасные. Когда я работал на «Алмаз», было обычной практикой посылать букет азалий в черной вазе в качестве предупреждения другим гильдиям, которые могли посягать на нашу территорию.

– Следует немедленно избавиться от них!

– Не тревожьтесь. По-настоящему они опасны разве что собакам и детям. Многие цветы ядовиты – хризантема, ландыш, гортензия, наперстянка, глициния. Съешьте их – и заболеете, но вряд ли умрете. Чтобы кого-то прикончить, нужен болиголов: восемь листьев – и вы покойник. Прекрасно подойдет аконит: он всасывается через кожу и не оставляет следов. Или белладонна: достаточно одного листа или десяти ягодок. Женщины-убийцы предпочитают ее, потому что она всегда у них под рукой. Можно заварить чай из листьев и избавиться от назойливого муженька. Разумеется, лучше всего мышьяк, но отыскать его почти невозможно, а приготовить вытяжку непросто.

– В таком случае, почему вы решили, что леди Далгат пытались отравить? – поинтересовался Фокс.

– Вы имеете дело с любителем. Сбросить каменную глыбу и перерезать подпругу – жалкая, халтурная работа. Я даже не назвал бы убийцу новичком. Это идиот-неумеха. Многие слышали, что азалии ядовиты. Если ты придурок, но хочешь кого-то угробить, трудно устоять перед этими красивыми цветочками. Полагаю, недавно графине было плохо?

Фокс кивнул:

– Мы завтракали, и она пожаловалась на жжение во рту. Леди Далгат ела выпечку, потом у нее изо рта потекла слюна, и ее вырвало. Отвратительно.

– Она завела дегустатора? – спросил Ройс.

– Да.

– С чего вы решили, что этот беспомощный несостоявшийся убийца сдался и нанял профессионала?

– Преимущественно из-за слухов. Кроме того, уже давно ничего не происходило. Я плохо разбираюсь в подобном, но, полагаю, требуется время, чтобы найти подходящего человека, привезти его сюда и составить план. Вот почему я рад, что вы приехали. А как бы вы подошли к убийству графини Далгат?

Ройс покачал головой:

– Не знаю. Пока. Вы не ошиблись насчет тщательного планирования. Нельзя торопиться, если хочешь все сделать правильно.

– Когда вы узнаете?

– Мне нужно присмотреться к этому месту, изучить привычки леди Далгат, выявить ее слабости и уязвимые места. Хороший убийца – как хороший портной. Занимается подгонкой по фигуре.

– Значит, на это уйдет время. – В голосе Фокса прозвучало разочарование.

– Как вы и сказали, в противном случае она была бы уже мертва, так что я бы не жаловался. Время поджимает, и мне пора взяться за работу. – Ройс повернулся к Адриану: – Сможешь подыскать нам комнату в деревне, пока я осматриваюсь?

– Вы можете поселиться в замке, – предложил Фокс. – Здесь есть свободные комнаты, и я наверняка смогу убедить Уэллса, что вы нам нужны.

Ройс покачал головой:

– Я бы предпочел независимость и взгляд со стороны. Но это навело меня на мысль. Нам нужно алиби, чтобы оправдать наше пребывание тут.

Адриан огляделся:

– Как насчет торговцев лошадьми или объездчиков? Чего-нибудь такого?

Фокс покачал головой:

– Лошади – наша религия. Мирянину не обмануть истинно верующего.

– Кроме того, мы должны иметь возможность наблюдать и задавать вопросы, не привлекая внимания, – добавил Ройс.

– Может, Пейн скажет, что вы дьяконы церкви?

– Местные жители видели, как я махаю мечами, – возразил Адриан. – А кто не видел, уже слышал эту историю. Один парень решил, что мы сереты, потому что помогаем пастору Пейну. Вероятно, это сработает?

– Мечами? Помогаете Пейну? О чем вы говорите? – удивился Фокс.

– Когда мы приехали, горожане собирались облить его смолой и вывалять в перьях. Поскольку он наш клиент, я решил вмешаться, – объяснил Ройс.

Фокс кивнул:

– Местные жители не слишком любят церковь, хотя теперь ситуация изменится, ведь епископ Парнелл создает миссию. Я бы не советовал притворяться серетами. Военная ветвь церкви состоит из фанатиков, которым лучше не переходить дорогу. Однако это подсказало мне идею. Как насчет…

– Чего?

– Мы можем использовать это происшествие в своих целях. Вы увидели, что совершается преступление, и предотвратили его. Мы сделаем вас шерифами.

– Ч-что? – не поверил своим ушам Ройс.

– Да, так и поступим. Я поговорю с Ноксом.

– Я не стану на него работать, – заявил Ройс.

– В определенном смысле, вы уже на него работаете, – возразил Фокс. – Но, похоже, вы ему не понравились. Ничего страшного. Вот что я предлагаю. Я скажу, что вы двое – особые королевские констебли, присланные лично королем для расследования покушения на жизнь леди Далгат. В этом есть смысл. Винсент должен приехать сюда в ближайшие дни – осмотреть феод, принять клятву верности леди Далгат и продлить присягу. Разумеется, он бы отправил собственных людей, чтобы позаботиться о безопасности, хотя бы своей, если не ее. Да… – Фокс усмехнулся. – Два королевских констебля. У вас будет право ходить куда вздумается и допрашивать кого угодно.

– Как мы это докажем?

– Я поручусь за вас и поговорю с Уэллсом и Ноксом. Объясню, что это поможет защитить леди Далгат, и они должны поддержать меня, если кто-нибудь спросит. При необходимости я могу быть убедительным. Мы составим официальные на вид бумаги с подписью Винсента. Почти никто здесь не умеет читать, но если бумага будет выглядеть внушительно и если мы с Уэллсом и Ноксом подтвердим вашу историю, все поверят.

– Констебли? – пробормотал себе под нос Ройс.

Ему доводилось играть разные роли: лавочников, торговцев, солдат, сборщиков налогов. Однажды он даже изображал палача – эта роль ему особенно удалась. Но он и не предополагал, что когда-нибудь притворится королевским должностным лицом, следящим за соблюдением закона. Сама эта идея тревожила его, словно просьба отведать человечины.

– И это очень к месту, – заявил Фокс и раскинул руки, напоминая, где они находятся. Адриан и Ройс не поняли, и он объяснил: – Слово «констебль» появилось в имперские времена и обозначало офицера, отвечавшего за лошадей. Будто знак Новрона!

Ройс согласился с ним. Только он не был уверен в том, что именно предвещает этот знак.

Глава шестая Дом и спальня

Направляясь в одиночестве обратно в лощину Брекен, Адриан пришел к выводу: с деревней что-то не в порядке. Ощущение было призрачным и отстраненным, словно первое холодное дуновение, ничего конкретного, ничего, на что можно было бы указать пальцем, только общее ощущение неправильности. Увидев симпатичные ягоды у дороги, он вспомнил слова Ройса о том, что они ядовиты. Напал ли он на след – или просто ведет себя как Ройс? За последние два года Адриан неоднократно наблюдал Ройса, который вел себя как Ройс, и привык к его неповторимой смеси паранойи с цинизмом. Если кто-то предлагал помощь, это считалось оскорблением или уловкой. Если кто-то нуждался в помощи, это был обман или уловка. Почти все воспринималось как некая уловка, за исключением открытого использования, и Ройс почему-то называл его честностью.

Видеть в людях и в окружающем мире только худшее было ловушкой, в которую легко угодить. Адриан сражался вместе с солдатами, придерживавшимися схожей точки зрения. Эти люди считали зло и добродетель наивными, детскими понятиями. По их мнению, в убийстве не было ничего особенного; ты убивал, когда тебя принуждали к этому обстоятельства.

Ужасная жизнь. Что хорошего в мире, зачем жить, если щедрость и доброта – лишь мифы?

Подобно всем остальным, Ройс видел то, что хотел видеть. Адриан хотел видеть доброту и верил, что ему от этого только лучше.

Кто откажется от мира, в котором больше света?

Адриан ехал вдоль невысокой стены, которая скорее украшала, чем защищала один из многочисленных каменных фермерских домов. Фермеры всегда строили из того, что подворачивалось под руку, а у подножия старых гор поля, наверное, напоминали каменоломни. Будучи сыном кузнеца, Адриан никогда не надрывал спину на пашне в Хинтиндаре, но знал многих, кто этим занимался. Они приходили к его отцу с искореженными плугами, разбитыми мотыгами и встревоженными лицами. Камни были не меньшим проклятием фермеров, чем погода.

«Хорошо растут только сорняки да камни» – эту поговорку часто повторяли в его родной деревне, когда весна одаривала их очередным урожаем того и другого. И с каждым годом стены вокруг полей становились все выше и длиннее. Когда-то Адриан боялся, что они его не выпустят.

Обратив внимание на стену, вдоль которой он ехал, он удивился ее незначительной высоте. На него вновь обрушилось ощущение неправильности: все в деревне казалось странным, неуместным. Не просто неуместным – искаженным.

Приблизившись к двум дубам, отмечавшим южную границу деревни, Адриан отметил, что они напоминают пару колонн при входе. Но эти колонны были покрыты темной корой и скрывались под кронами, что отбрасывали густую, раскидистую тень. Низина – лощина, – в которой расположилось поселение, казалась скоплением листьев в начале ущелья, где единственная дорога из внешнего мира входила в долину Далгат.

Из внешнего мира. Он уже думал о «здесь» и «снаружи», словно находился в ином месте, вдали от всего, вдали от нормы. Второй раз оказавшись в лощине Брекен, Адриан решил, что плющ был не просто симпатичным украшением, а скрывавшим все под собой одеялом. Стук копыт Танцорки по камням эхом отдавался в низине.

Все возвращается эхом. Звуки отражались от стен ущелья. Даже звук не может выбраться.

Оказавшись возле шаткой лачуги пастора Пейна, Адриан увидел старика: тот отрывал расшатавшиеся доски и складывал их шаткой стопкой.

– Эй! – позвал Адриан. – Вы можете посоветовать постоялый двор? Я хочу снять комнату нам с Ройсом.

– В этой деревне ни одного нет. По крайней мере, ни одного, который я мог бы посоветовать. Лучше всего обратиться к Фассбиндеру.

– А кто он?

– Фассбиндер – мыловар, в прошлом году он потерял двоих сыновей. Первую ночь я провел у него, однако потом епископ Парнелл договорился об этом, – пастор показал на лачугу, – великолепном жилище. Он уверяет меня, будто весь край станет завидовать новой церкви.

Адриан представил Ройса за ужином с Фассбиндером и его женой. Его не обрадовала перспектива долгих вечеров в неуютном молчании.

– А как насчет таверны с комнатами?

– Есть еще «Колдуэллский дом», но, как я уже говорил, я бы не советовал там останавливаться.

– Почему? Там блохи?

– Хуже. Он стоит у реки, возле площади, на которой мы познакомились. – Пейн вытянул руку и ткнул костлявым пальцем в сторону центра деревни, где старые дубы и плющ росли особенно густо. – Обитель греха и пьянства.

– Значит, они продают пиво?

В ответ пастор раздраженно усмехнулся. Адриан принял это за подтверждение.

– Я не приближаюсь к реке. На той стороне нет Господа. Это дурная сторона.

– А что там?

Адриан вскинул голову. По дальнему краю деревни тянулся овраг, где, очевидно, и текла река. За крышами и фронтонами виднелись только деревья и склон холма.

– Ничего… ничего достойного внимания.

Обычно Адриан с трудом понимал священников – им всегда удавалось создавать впечатление отстраненной осведомленности, которое весьма мешало, если тебе требовалось оценить достоверность полученной информации.

– Фассбиндер живет там, – сообщил Пейн, показав на недавно засеянные поля к югу.

– Спасибо.

Адриан слез с лошади, решив пройти оставшуюся часть деревни пешком. Он полагал, что Танцорка оценит его намерение.

Солнце сияло в небесах, стоял очередной чудесный, теплый маранонский день, но людей на улицах было мало. Пара мальчишек и собака гоняли овец на лугу выше по ущелью, женщина набирала воду в главном колодце, но больше Адриан никого не видел. Две двери захлопнулись при его приближении, ставни почти на всех выходивших на улицу домах были закрыты.

Понадеявшись, что пастор за ним не следит, он свернул под горку, к реке.

В этот день работал деревенский рынок. Небольшой, продуваемый ветрами, с прилавками и тележками, с которых торговали солью, специями, изделиями из кожи, свечами, медными котелками и латунными пуговицами. Адриан без труда нашел «Колдуэллский дом». Здание стояло на углу «ЭТОЙ СТОРОНЫ» и «ТОЙ СТОРОНЫ». Указатель сбивал с толку, ведь это был перекресток пяти дорог, две из которых, правда, больше напоминали тропинки. Одна вела к уединенному дому, окруженному деревьями, а другая тянулась к тому, что, очевидно, являлось «Колдуэллским домом» и, вероятно, самым большим строением в деревне.

Здание было высоким, четырехэтажным, если считать три мансарды и пять фронтонов, явно достроенных позднее. Оно тоже было из плитняка и толстых брусьев. Плющ окутывал дом, придавая ему сходство с живым растением с дверями и двумя дымящими трубами. Вывеска у входа отсутствовала, однако дверь была открыта, а на крыльце сидели трое мужчин и курили длинные черные трубки. Они внимательно, без улыбки осмотрели Адриана.

– Прошу прощения, это таверна? – Никто не ответил, и он добавил: – Ну, знаете, гостиница, постоялый двор, трактир?

Молчаливые взгляды.

– Место, где люди могут снять комнату, чтобы переночевать?

Мужчины выпустили из трубок клубы дыма и ушли в дом.

Не желая отказываться от возможности выпить кружку доброго – или хотя бы приемлемого – пива, Адриан привязал Танцорку к столбику крыльца и потрепал лошадь по шее.

– Постой здесь, а я разузнаю, удастся ли добыть что-нибудь и для тебя.

Он обогнул перила и поднялся на крыльцо.

– Не обращай на них внимания, – раздался голос. Мгновение спустя из полумрака в глубине дома, сквозь обрамленный плющом дверной проем, вышла молодая женщина.

Рыжие волосы… копна рыжих волос.

Разделенные пробором посередине, пылающие пряди падали на обнаженные плечи женщины, спускаясь до пояса. Невысокая и опасно красивая, она была в платье, элегантном по фасону, но не по исполнению. Черный фетр, стянутый кожаной шнуровкой, приподнимал грудь, а рукава были из грубой шерсти. Боковые вставки – из замши, манжеты и подол – из сшитых вместе кусков мешковины. Лишенное изысканности, лоскутное платье выглядело смелой попыткой нищенки подражать гардеробу благородной дамы. Однако в отличие от целомудренного аристократического одеяния это творение из шерсти и кожи жадно стискивало женское тело, натягивая неровные стежки.

– Не обращать? – переспросил Адриан, пытаясь смотреть ей в лицо, хотя, с учетом приветливой улыбки женщины, эта альтернатива была не столь уж неприятной.

– Нет. – Она подняла руки, собрала волосы и откинула за спину, словно сеть. – Ты один из тех, кто помешал вывалять пастора в перьях, верно? – Женщина не стала дожидаться ответа. – Кое-кто затаил на вас обиду.

– Но не ты?

– Меня там не было. Я только слышала об этом. В маленьких деревнях слухи разносятся быстро. Тебя мучает жажда?

– Да, но сейчас я ищу комнату и стойло для лошади. Так это таверна?

– «Колдуэллский дом» может быть чем угодно, по твоему желанию.

Она подмигнула. Ее возраст было трудно определить. Платье свидетельствовало о молодости, но уверенный тон заставил Адриана подумать, что она на пару лет старше него.

– Ты здесь… работаешь?

– Что? Шлюхой?

В ее голосе не слышалось обиды, и она не сделала ударения на слове «шлюха». Просто небрежный вопрос, словно они обсуждали лимонад или засуху.

Адриан действительно думал о проститутках, но после ответа женщины решил отступить.

– Наверное, прислугой?

Это тоже могло быть оскорблением. Вдруг она хозяйка заведения, как Гвен?

– Я артист. – Женщина подпрыгнула, вскинув руки, и элегантно закружилась в вихре развевающихся юбок. – Меня зовут Додж. – Она дернула себя за волосы. – Скарлетт Додж. Фантазия у матушки была как у восьмилетней девчонки с пятнистым щенком.

Он усмехнулся:

– Приятно познакомиться, Пятныш. Я Адриан.

– Взаимно. – Она сделала изящный реверанс. – Значит, ты с севера?

– Только что из Меленгара.

Ее глаза засияли, улыбка стала еще более соблазнительной. ...