Марш — веселый, уверенный, мужественный.

Под него — в такт, с наездами, во весь экран, сменяя друг друга, появляются фотографии.

Мужчина и женщина. И восьмилетний стриженый мальчик, бесстрашно уставившийся в объектив.

Этот же мальчик, только постарше, в пионерском галстуке, среди других пионеров отдает пионерский салют. Они стоят подтянутые и торжественные. За их спинами — портрет юного героя Павлика Морозова, и рядом — панно с изображением Днепрогэса.

Марш переходит в песню, и мужской энергичный голос запевает: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью..."

Групповая фотография участников субботника. Мо­лодые улыбающиеся лица.

Портрет юноши во весь рост. Белая рубашка с за­катанными рукавами, черные брюки, большая кепка, на руке, чтоб было видно, — крупные часы.

А марш все растет и ширится, и уже хор подхватил любимый припев: "Все выше и выше, и выше..."

Фотография лета сорок первого: ополченцы — полувоенные-полуштатские.

Наш герой в солдатской гимнастерке, в каске, с автоматом на груди. Фотография на память.

Групповой портрет выздоравливающих раненых у подъезда госпиталя.

Еще одна группа. В гражданском и военные. Все — с оружием. Партизанский край.

Калинин пожимает руку при вручении правительственной награды.

Два друга, в медалях и орденах. Смелые, уверен­ные, улыбающиеся.

Большая группа военных на фоне какого-то мону­ментального памятника, в какой-то столице Европы.

Прощание с погибшими.

Братское кладбище.

Танк на постаменте.

Обелиск погибшим.

Залп Победы.

Парад Победы.

Официальная фотография капитана Николая Куз­нецова.

Семейная — он, жена, маленький ребенок.

Другая фотография — на фоне портрета генералиссимуса Сталина и знаменитой картины, где товарищ Сталин и товарищ Ворошилов идут вдоль Кремля, радостный, счастливый Николай Кузнецов среди праздничных колонн поднимает навстречу солнцу своего любимого сына.

И опять — папа, мама и сын, уже подросток, такой же решительный и бесстрашный, как родитель.

Опять семейная. На фоне елки, под Новый год, значит. Уже — четверо. Четвертая — маленькая девочка, дочь.

И вся семья перед автомобилем "Москвич".

За празднично накрытым столом. Папа и сын в темных костюмах, в галстуках. Вид у всех торжествен­ный.

Во весь экран — первая страница газеты с призы­вами ЦК КПСС к Первому мая. Левитан по радио по­вторяет их.

Первая программа телевидения.

Вторая.

Третья.

Четвертая.

Всевидящий глаз хроники рассказывает и показы­вает, как советский народ с невиданным подъемом встречает свой праздник.

Сверхплановая пойманная рыба.

Сверх плана срубленный лес.

Сверхплановое распаханные и засеянные поля.

Спиленные рога.

Металл.

Ткань.

Станки.

Приборы.

Досрочно законченные строительные объекты.

...Наконец наступает первомайское утро. Застывшая Красная площадь. С последним ударом из Спасских ворот выезжает машина.

Объезд войск.

Речь министра обороны.

Фанфаристы.

И начало парада, когда от Исторического музея начинают марш юные барабанщики. И этот миг засты­вает в стоп-кадре, и идут титры.

И дальше изображение пойдет на мгновениях стоп-кадров до тех пор, пока не кончатся титры. Музыка будет та, которая будет звучать в этот час над площадью. Кроме того, будут раздаваться перво­майские призывы, разносимые по площади динами­ками:

— Да здравствует наше родное Советское прави­тельство! Ура!

— Ура!

— Да здравствует наш славный героический рабо­чий класс! Ура!

— Ура!

— Да здравствует советская интеллигенция! Ура!

— Да здравствует...

— Ура!

Академия имени Фрунзе.

Ракеты. Танки.

Мавзолей.

Гости на трибунах.

Дети с цветами.

Спортсмены.

Демонстрация трудящихся столицы.

Транспаранты, флаги, улыбки.

Кузнецов со своей семьей.

Макет рвущегося в космос корабля.

Наполненная людьми площадь.

Кончаются титры. Панорама по московским вечер­ним улицам. Длинная. Долгая. По украшенным домам, по праздничным витринам, по лицам людей.

Салют.

"Москвич" старой марки передвигался по загородному шоссе. Город оставался позади.

В машине было четверо — семья Кузнецовых. Алеша, сын, — прилежный спортивный юноша семнадцати лет — сидел за рулем. Глава семьи, откинувшись, сидел рядом. Женская половина — мать и дочь — разместилась на заднем сиденье.

Был второй день весенних праздников, весна была ранняя, погода замечательная, и настроение у всех было благодушное.

Потом машину вел отец.

Опять сын. Осторожно спустились по проселку к речушке. Дал газ. Форсировал сходу, поднимал брызги.

Отец оглянулся назад.

— Ничего, — сказал он. — Можешь.

Машина медленно пробиралась вдоль опушки, вы­бирая место стоянки.

Мать сказала:

— Посмотрите, как красиво!

Дочь повторила:

— Мамочка, правда очень красиво!

— Мы здесь прошлой осенью были, в сентябре, помнишь? — спросил отец.

— Помню. Когда дерево упало.

— Это в Бородине упало, — сказал Алеша. — Пом­нишь ты очень хорошо!

Мать подтвердила:

— Это в Бородине...

Впереди показался маленький лагерь: костер, ма­шина "Москвич-402", фигуры людей.

— Стоп, — сказал отец. — Алеша остановил. — Пошли на разведку. — Они вылезли из машины. — А вы здесь осмотритесь.

После звука мотора тишина особенно была заметна, все было тихим и покойным.

Внизу ласково и доверчиво толкалась среди бере­гов река. Все вокруг — и туда за реку — было зеленым и никуда не торопилось, и двигалось медленно, как черно-белое стадо на той стороне.

И дым костра был одиноким и радушным на теплой земле.

Отец внимательно оглядел всю эту тишину, и лицо его на миг стало отчужденным и резким, будто из другого времени.

— Очень хорошо, — сказал он себе, лицо его раз­гладилось. — Пошли, Алексей.

Они шли к лагерю, и было приятно идти по прошлогодней мягкой, пружинящей хвое и слышать, как тихо вокруг и как изредка неведомые птицы подают голоса, даже, видно, не подозревая, что на свете есть города.

У свободно и просторно раскиданных вещей — сумок, пледов, одеял — рядом с костром сидела жен­щина, стоял мальчик лет шести и смотрел в их сторо­ну, чуть поодаль подкидывала волан на ракетке де­вушка, тоненькая, в серых узких брючках и с длинны­ми светлыми волосами.

Отцу девочка понравилась, и он скосил глаза на сына и поймал его врасплох.

— Хорошая девушка, — сказал отец.

Сын растерялся, сбился с ноги и отстал.

Они подходили.

Отец улыбнулся, ему все нравилось: и день, и река, и он сам, и его семья, и люди у костра ему тоже нра­вились.

— Добрый день, — сказал отец.

— Здравствуйте, — сказала женщина и тоже при­ятно улыбнулась.

Девушке отец сказал отдельно "здравствуйте". И мальчику кивнул и улыбнулся.

Сын поздоровался со всеми сразу и стоял за отцом в нескольких шагах.

Женщина привстала, и отец уже повернулся к ней, когда мальчик потянулся и сказал:

— Здравствуйте, дядя. А меня зовут Боря.

— Видишь, как хорошо, а меня — дядя Коля.

— Дядя Коля?

— Точно. — И, уже понимая, что пора приступить к делу, не снимая руки с головы мальчика, спросил у мамы: — Извините, пожалуйста. Скажите, мы вам не будем мешать, если расположимся вон там?

— Располагайтесь где хотите. Место общественное, хотите там, хотите с нами.

— Спасибо. Если вы не возражаете, нам было бы очень приятно.

— Пожалуйста, пожалуйста!

— Спасибо. Меня зовут Николай Дмитриевич, а это мой старший — Алеша. Прошу любить и жаловать.

Алеша переступил, наклонил голову, сказал тихо:

— Алеша.

— А с остальными вы сейчас познакомитесь.

— Очень приятно, — сказала женщина и представилась: — Лидия Васильевна, моя дочь Наташа. — И она ласково посмотрела на Алешу. — Борю вы уже знаете, а папа наш, Рудич Евгений Маркович, скоро будет.

И Кузнецовы, не как отец и сын, а как два брата-близнеца разом поклонились и разом сказали:

— Очень приятно!

Располагались. Уже все перезнакомились, и была общая суета. Все содержимое багажника растаскивали и перетаскивали по траве вокруг костра. У всех было отличное настроение, хотелось двигаться, прыгать, скакать, и все делали очень весело.

— Боря, Боря, встань, простудишься, — говорила мама-Кузнецова, разбирая рюкзак. — Он у вас тепло одет?

— Хорошо. — Но чтобы поддержать внимание и заботу новой знакомой, кивнула сыну. — Боря, встань! Тебе что тетя говорит!

Кузнецов-старший закончил надувать мяч. Под­бросил. Боря поддал его.

— Футбол! — закричал он. — Футбол!

— Мама, мы можем сыграть в футбол? — спросил Кузнецов.

— Играйте, — сказала одна мама.

— Можете, — сказала другая.

— Так, Алексей и я — капитаны. — Он глянул на девушку. — Наташа — туда, Боря и Лена — за меня. Пошли!

Хотелось бегать по зеленой траве, хотелось играть, после долгой зимы, после зимних одежд хорошо было бегать в джинсах и кедах, и играли с удовольствием и с азартом.

Алеша играл старательно и прилежно, обводил противников и выкладывал мяч Наташе. Наташа спешила, била с близкого расстояния мимо пустых ворот, а Алеша с благородной невозмутимостью кивал головой.

Зато другая команда кричала и орала по любому случаю и радовалась любому празднику, и маленькому и большому, и капитан ее старался больше всех. Женщины накрывали на стол. Делали они это умело, и их взаимная умелость нравилась им обеим и нравились их дети, и нравилось, что вот они такие люди, незнакомые, а так хорошо сидят и так приятны друг другу.

— Ваш муж любит детей, — сказала одна женщи­на, зная, что говорит приятное.

Другая охотно откликнулась.

— Они его тоже очень любят. Он с ними каждое воскресенье на лыжах, на коньках, за город. Я даже измучилась с ними, иногда хочется в гости сходить, посидеть спокойно, поговорить, попеть, а он: родила детей, давай, говорит, воспитывай, чтоб веселые дети были и здоровые и песни пели.

Другая мать сказала:

— Это хорошо, что он так к детям. А он у вас не пьет?

— Сама удивляюсь. Ведь фронт прошел, всякое бы­вало, а сейчас рюмочку — и хватит. Угощать любит, а сам нет: сердечник, говорит, нельзя. И сыну не разрешает.

— Это хорошо.

— Я даже говорю, что ты обижаешь парня, ему, может быть, перед товарищами неудобно. Пускай, говорит, боксом занимается, все будет удобно, нечего ему, мол, по моде плыть. А сейчас действительно с молодежью трудно!

— Очень сложно. А мальчик у вас хороший. Скромный. Он в школе учится?

— Заканчивает. Десятый. А ваша Наташа — тан­цовщица?

— Нет, она в школе, в спецшколе, правда, англий­ский изучает, но не танцовщица.

— А я смотрю, такая тоненькая, такая изящная, прямо танцовщица. И вежливая. Хорошая девочка, — сказала мать по-матерински.

Другая мать выслушала с удовольствием и заме­тила:

— Она неплохая девочка, но сколько с ними надо заниматься!

— Ну что вы!..

На поле раздался крик.

— Какой счет? — спросила мать Наташи.

Все промолчали, и Наташа ответила:

— Три — один.

— В чью пользу?

Наташа, видимо, стеснялась говорить о своей побе­де и Кузнецов-старший пришел на помощь:

— Бьют нас, мать, приходи на помощь!

— Да ну вас, — сказала мать и пояснила: — Они меня раз в регби так толкнули, чуть не убили, да еще и обругали: не умеешь — не играй... Коля, Коля, за водой надо сходить!

— Айн момент! До пяти — и проигравшие идут за водой. Идет?

— Идет, — сказал Алеша.

— Мать, собирай ведра, Алексей сейчас за водой пойдет!

— Посмотрим, посмотрим...

— И смотреть нечего. — Отец разделся до пояса. — А то ишь ты, собрались лбы маленьких обижать.

В это время он все водился с сыном и оттирал его, и отталкивал, и все пытался обмануть и обвести. А сын не давал ему мяч, и отец отдувался и злился.

— А ты, я вижу, братец, хлюст. Поиграл сам, дай другому!

Алеша рассмеялся и потерял бдительность. Отец к вырвался вперед.

— А-а! — закричал он, и вся его команда завопила и замахала руками.

Мяч укатил далеко вперед, но отец успел догнать его и направить в ворота. Наступило ликование.

— Лопушок, развесил уши! Мать, а мать, слы­шишь, какого ты лопушка вырастила?

Сын побежал за мячом, мрачный-мрачный, но отец подлил еще масла в огонь, поддав его пониже спины ладонью. Наташа отвернулась.

— Ладно, — пообещал Алеша.

— Чего ладноть-то, давай играй. Сейчас мы вас по бревнышкам раскатаем!

— По бревнышкам! — поддержал Боря, которому очень понравилось это выражение.

Алеша вывел, дал пас, получил, прошел мелюзгу, вышел на отца и вместо традиционного паса партнер­ше сделал обманное движение, обвел противника и вышел один на один с пустыми воротами.

Отец охнул, заметался, но догнать и помешать не смог, тогда, еще раз охнув, зацепил сына за ногу. Сын проехал по траве, отец нарочно упал рядом.

Сын встал. Ни на кого не глядя, не отряхивая колени и локти, сказал серьезно:

— Пеналь!

— За что? За что пеналь-то? — заканючил отец. — Сам толкаешься...

— За то, что на ногу наступил, — сказал сын спокойно и установил мяч.

— А что, нельзя? А я и не знал! ...