Все права на текст принадлежат автору: Евгений Иосифович Перовский.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Темнота (Народные суеверия)Евгений Иосифович Перовский

Сост. Евгений Перовский Темнота (Народные суеверия) Издание 2-е

Вурдалак[1]

Трусоват был Ваня бедный;

раз он позднею порой,

весь в поту, от страха бледный,

чрез кладбище шел домой.


Бедный Ваня еле дышит,

спотыкаясь, чуть бредет

по могилам; вдруг он слышит, —

кто-то кость, ворча, грызет.


Ваня стал — шагнуть не может.

«Боже, — думает бедняк, —

это, верно, кости гложет

красногубый вурдалак.


Горе, малый я не сильный:

съест упырь меня совсем,

если сам земли могильной

я с молитвою не съем…»


Что же? вместо вурдалака

(вы представьте Вани злость), —

в темноте пред ним собака

на могиле гложет кость.



Антихрист

Ребята в ночном.

Кругом темь и тишина. Чуть слышно плещется рядом река да нет-нет хрустнет сухая ветка под ногами пасущихся стреноженных лошадей. И опять тихо.

Ребята сидят вокруг умирающего костра и тихо разговаривают.

— Скажи, Павлуша, — спросил Федя, — и у вас в Шаламове было видно предвидение-то[2] небесное?

— Как солнца-то не стало видно? Как же.

— Чай, напугались?

— И-и… страсть как. В одной избе баба, так та, как только затемнело, слышь, взяла да ухватом все горшки и перебила в печи: «Кому теперь есть, — говорит, — наступило светопреставление». Так щи и потекли. А у нас в деревне такие, брат, слухи ходили, что, мол, белые волки по земле побегут, людей есть будут, хищная птица полетит, а то и самого антихриста увидят.

— Какого это антихриста? — спросил Костя.

— А ты не знаешь? — с жаром подхватывает Илюша. — Ну, брат, откуда же ты, что антихриста не знаешь? Сидни же у вас в деревне сидят, вот уж точно сидни. Антихрист — это будет такой человек удивительный, который придет; а придет он такой удивительный человек, что его и взять нельзя будет и ничего ему сделать нельзя будет: такой уж будет удивительный человек. Захотят его, например, взять крестьяне: выйдут на него с дубьем, оцепят его, ну, а он им глаза отведет, — так отведет им глаза, что они же сами друг друга побьют. В острог его посадят, например, — он попросит водицы испить в ковшике; ему принесут ковшик, а он нырнет туда, да и поминай, как звали! Цепи на него наденут, а он в ладошки затрепещется — они с него так и попадают. Ну, и будет ходить этот антихрист по селам да по городам; и будет этот антихрист, лукавый человек, соблазнять народ христианский… Ну, а сделать ему нельзя будет ничего… уж такой он будет удивительный, лукавый человек..

— Ну да, — продолжал Павел своим неторопливым голосом, — такой. Вот его-то и ждали у нас. Говорили старики, что вот, мол, как только предвидение небесное зачнется, то антихрист и придет… Вот и зачалось предвидение. Высыпал весь народ на улицу, в поле, ждет, что будет? А у нас, вы знаете, место видное, привольное. Смотрят — вдруг от слободки с горы идет какой-то человек, такой мудреный, голова такая удивительная… Все как крикнут: «Ой, антихрист идет, ой, антихрист идет!» Да кто куда! Староста в канаву залез; старостиха в подворотне застряла, благим матом кричит, свою же дворную собаку так напугала, что та с цепи долой, да через плетень, да в лес. А Кузькин отец, Дорофеич, вскочил в овес, присел, да и давай кричать перепелом: «Авось, мол, хоть птицу-то враг, душегубец, пожалеет!» Так все переполошились… А человек-то это шел наш бочар, Вавила: он жбан себе новый на базаре купил да на голову его и надел. Так и шел…

Вот те и антихрист…

«Дворовый хозяин»

У тетки Матрены Буренка изо всей деревни. В стаде идет — выменем чуть ли не по земле чертит. А доит: в удой — ведро, в неудой — полведра.

Ну, понятно, Матрена в ней души не чает. Только и послышишь: «Буренушка, матушка… Кормилица!»

Буренке и в корме и в пойле — отказу нет. Такое счастье Матрене привалило. Да, ведь, счастье-то с несчастьем бок о бок живут.

Вышла как-то Матрена на обед животине корму задать. Опрокинула в ясли Буренке полну плетюху пырея лугового, — глядь, а там еще и утренняя дачка не изжевана.

Матрена не чует, где руки, где ноги, только и помнит, как во что-то мягкое в навозе плюхнулась. Опамятовалась — отпугнула от плетюхи овец.

Глянула Буренка — взгляд человечий… и на глазах слеза, будто вымолвить что хочет, да господь речью обидел, только жалостливо промычала.

«Перепетиха, гляди, окаянная сглазила… Она вчерась похвалила… Она и она… У ней и глаз нехороший!»

На дворе содом: Матрена голосит, Буренка мычит, овцы блеют… Микешка выскочил на босу ногу, — палец в рот — и заревел… Пегашка смотрел, смотрел и тоже игогокнул… Ну, просто ад и ад кромешный…

Спохватилась Матрена:

— Батюшки, да что это я прохлаждаюсь-то? Сем-ка, к бабке Соломониде сбегаю.

Избенка бабки Содомониды — за околицей, окнами в овраг, задворками на деревню.

Бабка Соломонида с чертями за панибрата — потому и к чертям поближе. Овраг да болото — чортово логово.

Бабка у очелка в печи мешает, на заплечике две звездочки горят: черный кот шершавится.

Мешает бабка, бубнит, бубнит и мешает.

Матрена из узелка горшочек сметанки на стол выставила.

Мурлычет кот, на кринку сметаны облизывается. Облизнулась и бабка.

— Что тебе, касатка?

— Так и так: Буренушка тово; а с чего — не ведаю.

Бабка в ковш с водицей уставилась и с «самим» вперешопотки.

Уж она шепталась. шепталась, наконец, дошепталась:

— «Хозяин дворовый» сердится.

— С чего бы ему сердится-то?.. Я ль не ублажала его, я ль не почитала?.. В Егорьев день хлебом-солью потчевала…

Опять бабка в ковш, опять в щопот.

— Вишь, скотина белой масти ему не понутру.

— Бело-ой? Да у меня, кажись, и скотины-то белой нет… Лошадь пегая, овцы серые… Кто же бы это был?

— Узнай, узнай, касатка… А вот животину водицей наговорной спрысни… Полегчает… Вот как полегчает…

Идет Матрена — нет, не идет, летит ко двору.

Спрыснула Буренку, а та, знай, охает да вздыхает. Охнет да мыкнет, мыкнет да охнет. Пригорюнилась Матрена над Буренкой.

Вдруг под ногами: «мяу, мяу…», — Машка, за молочком трется. Глянула Матрена: кошка-то белая… Так сердце и стукнуло:

«Так вот из-за кого «дворовый» Буренку губит… Вот…» — Раз, раз… и от Машки только мокренько…

А Буренка лежит и лежит… День прошел, другой прошел — Буренке не легче.



Опять у бабки Соломониды на столе яички из узелка раскатились. Опять бабка в ковшик уткнулась. Пошептала, головой покачала.

— Серчает все… Коли так, проучить надо.

— Проучи-и-ить? «Хозяина»-то?..

— Привяжи ты сороку пестробокую у яслей… Устрекнет «дворовый» со двора…. Устрекнет! Не вынесет он птицы поганой…

Микешка — парнишка хват: долго ли поймать сороку — овсеца горстку, плетюху на сторожок, — и сорока готова.

Над яслями крылья растаращила.

А Буренка чуть дышит. В деревне у колодцев только и аханья:

— У Матрены Буренка-то?.. Слышали? Издыхает…

И быть бы Матрене без Буренки, да спасибо учительнице: как-то встретилась, услыхала про беду и надоумила:

— А ты бы, Матрена, в город к ветеринару смахала. Он тебе поставит Буренку на ноги.

Задумалась Матрена: «Не съездить ли и взаправду? Кто знает?.. Ведь, когда тонешь, и соломинке рад будешь…»

Думала, думала, наконец надумала: запрягла Пегашку в дровни с задком и в город.

Приехал ветеринар. Все соседи собрались на двор к Матрене: пересмеиваются.

Посмотрел ветеринар Буренке на язык, брюхо помял и говорит Матрене:

— Объелась твоя животина… Запор у нее… Ну, да это дело поправимое…

И тут же засучил рукава, в глотку Буренке чего-то из бутылки плеснул, у хвоста что-то поделал… А немного погодя, как погонит из Буренки…

Так и хлещет… Прочистило Буренку. Фыркнула она, голову подняла и на четвереньки встала. А потом и совсем отошла — выздоровела.

Домовой

Приехал как-то в Костровку агроном. Собрал мужиков в школу, начал им речь держать. Говорил долго, картинки показывал, учил, как выгоднее хозяйство вести. Мужики слушали, головой покачивали, переговаривались с усмешечкой:

— На бумаге-то гладко выходит, а на деле как?

— Ты его к сохе подведи, — говорил старичок, — он ее, гляди, и держать-то не знает как.

Сидел Петька с матерью, слушал стариков и думал:

«Вот так агроном! Я и то как соху взять знаю».

Так и разошлись мужики, посмеиваясь. Шла Марья за мужиками, держала Петьку за руку, ворчала на мужиков:

— Вот, Петька, говорят, у бабы волос долог, да ум короток… А я на мужиков смотрю — думаю: и волос короток, да ум не велик. На, гляди-ка: тут им и картинки показывают, и слова достоверные, и человек живой, а и попробовать даже ни у кого охоты нет.

Петька дернул мать за рукав:

— Мам, давай мы попробуем! Может правда, а? Остановилась Марья средь улицы, подумала да назад:

— А что, Петька, всамделе? Хуже, чай, не будет, а? Эх, жаль, отца-то нет у тебя — смелый был на всякое новое дело…

Повернули опять в школу. Там агроном картинки свои прибирал, баночки с жучками, мешочки с семенами, листы с сухими травами укладывал. Увидел он Марью, покачал головой, сказал грустно:

— Темнота-то какая у вас в народе. Никакими словами не пробьешь.

— Мужики словам не больно верят, — сказала Марья, — обманывали мужика много. Делом ему показать надо.

Агроном руками развел:

— Да с кем же я дело-то начну, когда никто и пробовать не хочет?

— А вот, касатик, я и пришла: давай-ка со мной попытаемся дело делать. Пора подходящая, сев скоро. Буду тебя слушать во всем: как скажешь, так и делать буду, а там видно будет. Одна я, да вот помощник растет.

И показала на Петьку. А Петька как приклеился к картинкам, так и отстать не может. Обрадовался агроном, протер очки свои, стал расспрашивать.

— Да нет, со слов ничего не поймешь. Иди, показывай все хозяйство. А тогда и посмотрим, откуда начинать.

До вечера ходил агроном с Марьей по двору, потом по полю. Все обошли, все оглядели. Агроном прикидывал, соображал. Вернулись домой. Петька, как сумасшедший, навстречу выскочил:

— Мамка, — кричит, — мамка! У нас домовой был!

Кричит Петька, дрожит со страху. Агроном взял его за плечи:

— Пустое это все, мальчик мой.

— Да пойди погляди, какая грива-то у Серого!

— И глядеть нечего: гриву лошадям путает не домовой: никаких домовых на свете нет. Зверек такой есть, ласка называется, вроде крысы, что ли. Он по соломенным крышам водится и гривы, играя, лошадям плетет. Он иногда и кур душит, цыплят. Иной раз лошадь испугается, бьется, в мыле вся… Вот и сочинил про домового.

Засмеялась Марья:

— Вот те и домовой. ...



Все права на текст принадлежат автору: Евгений Иосифович Перовский.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Темнота (Народные суеверия)Евгений Иосифович Перовский