Ник Орли Ярость титанов

Призрак

Конан в прекрасном настроении ехал по лесной дороге. Осталось позади напряжение последних дней, когда ему пришлось смиряться с тем, что он стал жертвой сверхъестественных сил и должен был ждать помощи от мага. Маг смог изгнать и уничтожить демонов, что Конана вполне устроило, а то, что у мага не получилось взять демонов под свой контроль, так это даже к лучшему. Обойдется!

Каждый раз, когда Конан вспоминал расстроенное лицо мага, его прошибало на ухмылку. Неудавшийся властелин демонов, ха! Как и все маги, Косталис вел себя по-человечески лишь до тех пор, пока перед ним не замаячил призрак могущества. Как только у мага появляется только надежда, не возможность даже, а только надежда на возможность приобрести могущество, недоступное другим магам, так они готовы сломя голову нестись в эту пропасть, попутно увлекая туда огромные деньги и окружающих людей, налаженную жизнь и равновесие Мироздания. Безумие какое-то!

Размышляя об этом, Конан не переставал следить за окружающим, отмечать, что дорога сильно заросла травой, то есть по дороге этой ездят довольно редко. Вот Конан проехал мимо старой вырубки, где уже поднималась молодая поросль деревьев, потом возле дороги открылось небольшое озеро, за ним открывался простор равнины. Конан остановился, спешился, привязывать лошадь не стал, только надел путы, чтобы она могла отдохнуть, а сам, оглядевшись, разделся и пошел в воду. Он с удовольствием смывал с себя пот и пыль нескольких дней, дым магических порошков и остатки обгоревшей бороды, въевшийся запах крови и смерти.

Когда Конан вышел из озера, возле его лошади стояли четверо. С тяжелым чувством ожидания неприятностей Конан подошел к ним. У одного в руках был обнаженный меч Конана, у двоих — топоры. Молодые мужики, бородатые, неухоженные, одеты по-коринфийски, но вразнобой, новая одежда соседствует с сущим рваньем. На мордах — неприятные ухмылки. Сброд. Но держатся правильно — если напасть на одного, другие тут же ударят в ответ. Четвертый — мужик уже пожилой, тертый и битый, сильно хромая, обошел троицу вооруженных бродяг и, заходя сбоку, спросил:

— Проездом в наших краях или как?

— Гостил я тут, — ответил Конан, — у моего большого друга. Маг Косталис его зовут. Познакомиться не желаете?

— Ни к чему нам занимать внимание великого мага своими ничтожными личностями, — ответил хромой, делая еще один шаг вперед.

Оружия у него в руках Конан не видел, но руки тот держал так, что вполне мог прятать за предплечьями ножи. Как-то он очень уж не понравился Конану, чувствовалось, что из всей четверки он — боец самый опасный.

— А вас никто не учил, что брать чужие вещи вредно для здоровья? — спросил Конан, делая шаг в сторону от хромого.

— Нас учили, что прав тот, у кого в руках оружие! — сказал тот, который держал меч. Клинок лежал у него на плече, и сейчас он повернул корпус так, чтобы с плеча и ударить, без замаха.

— Вот чему я всегда в этой жизни удивляюсь, — сказал Конан, — так это почему каждый засранец, взявший в руки оружие, полагает, что он от этого уже перестал быть засранцем?

Он рванулся вперед, пнул крайнего топорника в колено так, что тот повалился, нелепо взмахнув своим оружием, второй топорник оказался перекрыт мужиком с мечом, а тот должен был наносить удар из неудобной позиции — с правого плеча, отведенного назад, да на правую же сторону.

Миг промедления оказался для него критичен. Конан перехватил руку с мечом, левой рукой как кувалдой ударил противника по ребрам и, выворачивая свой меч из чужой руки, толкнул разбойника на второго. Конан уже перехватывал свой вновь обретенный меч для удара, как хромой разбойник в броске достал ноги Конана, оплел их руками и рванул в сторону.

Долю секунды Конан пытался устоять на ногах, но хромой не дал ему сделать хотя бы маленький шаг и восстановить равновесие. Падая, Конан извернулся и упал так, чтобы тяжестью падающего тела ударить хромого. Ему это вполне удалось, хромой заскрипел зубами от боли, но рванулся, как распрямляющаяся пружина, и рядом с горлом Конана прошел узкий клинок кинжала.

Хромой вцепился в киммерийца как пиявка, пытался бросить в глаза Конану песок, связывал движения и норовил пырнуть кинжалом. Вокруг топталась троица остальных разбойников, бестолково пытаясь внести свой вклад в одоление киммерийца.

Конан подсек одному из них ноги мечом, ухватил наконец хромого за кисть руки с кинжалом и, закрываясь им от остальных разбойников, ударил его рукоятью меча в голову. Хромой потерял сознание, а Конан отшвырнул обмякшее тело, крутанул мечом, отгоняя нападающих, и вскочил на ноги.

Уцелевшие разбойники обрушились на него с ударами такой силы, что никакой доспех не выдержал бы их, попади они в цель. Но один удар Конан отбил в сторону, от второго уклонился. Сделав ложный выпад, Конан развернулся, рубанул топорника по руке, тут же атаковал второго и молниеносным ударом зарубил его.

Посмотрев на поверженных противников, Конан подошел к своим пожиткам, надел штаны и вернулся к разбойникам. Один из них был убит наповал, другой тихо истекал кровью, третий жалостно скулил, глядя на свою рану с невыразимым ужасом.

Хромой очнулся, сел и смотрел на приближающегося киммерийца. Рядом с ним лежал второй кинжал, но он не пытался взять его в руки. Облизнув губы, он сказал:

— Опередил ты меня, варвар, чуть-чуть опередил. Стар я, видимо, стал. Что же, празднуй победу, только когда-нибудь и на тебя найдется молодой и быстрый противник.

— Так какого рожна ты полез искать себе добычу не по зубам, старый волчара?

— А куда мне было деваться? В наемники калеку не берут, старых друзей жизнь повыбила. Собрал вот молодых, видим — путник нездешний, искать его никто не будет. С деньгами, наверное, едет. Да еще и без оружия застали… Ну, так как? С собой ты нас всяко не потащишь. Так отпустишь или убивать будешь?

— Надо бы, конечно, вас прикончить. В бою бы я вас положил, глазом не моргнул. А сейчас — я не палач. Да и возиться с погребением неохота. Оставлю я вас, чтобы убитых похоронили. Кошелек-то мой успел прибрать?

— А как же.

Хромой бросил Конану его кошель. Киммериец проверил содержимое и подвесил кошелек к поясу.

— Кинжал тоже кинь.

Он забрал с собой кинжалы, чтобы у старого разбойника не было соблазна метнуть ему клинок в спину, сходил еще раз к озеру и отмыл меч. Хромой тем временем перевязывал раненого. Конан собрал вещи, сел на лошадь и поехал дальше по дороге. Настроение было мерзкое.

Дальнейший путь пролегал без приключений, дорога стала более торной и оживленной. Леса перемежались полями, стали попадаться деревни, стоянки углежогов, обозы, везущие бревна для строительства и соль на продажу, медь и руду для кузниц, продукты для горожан.

Переночевав в одном из селений, Конан отдал в стирку и починку одежду, узнал, что главный торговый город Коринфии — Монстардинос — уже недалеко.

Конан купил, как и собирался, новый меч, отдав в счет части оплаты старый выщербленный клинок, побрился и подстригся, так что в город он приехал не как бродяга, битый жизнью, а как уважаемый гость с тугим кошельком и серьезными намерениями. Кошелек, правда, уже изрядно опустел, но на некоторое время должно было хватить, если не пускаться в разгул и не швырять деньги на разные излишества.

В Монстардиносе Конан остановился на довольно приличном постоялом дворе. Здесь не было такого раздолья для воров, как в Заморе, но купцы Офира и Немедии были частыми гостями в Коринфии. Купцы из Аквилонии тоже бывали, но реже. Соляные копи Коринфии снабжали солью Офир и Немедию, Бритунию и Замору. Медь, добываемая в Карпашских горах, пользовалась спросом во всех окружающих странах, товары с востока шли через Коринфию в Аквилонию и Немедию, в Офир и Бритунию.

Высматривая среди купцов такого, кто успел распродать товар, но не успел вложить полученные деньги в покупку другого товара, Конан помногу не пил, в драки не встревал, знакомился с городом и ждал. Хозяйка постоялого двора, молодая вдова по имени Оливиния, быстро прониклась симпатией к киммерийцу, и Конан не стал разочаровывать ее, да и с чего бы молодому здоровому мужчине было отвергать знаки благосклонного внимания к своей персоне? Так что через пару дней Конан перебрался из своей комнаты в хозяйские покои. Оливиния строила радужные планы на совместную жизнь, Конан же не спорил с ней, зная, что бессмысленно загадывать наперед. Кто знает, что готовит ему будущее?

Через несколько дней после того, как Конан появился в Монстардиносе, он увидел в сопровождении одного из купцов своего знакомого. Вечером они встретились в таверне и Конан спросил:

— Скоро ли вы собираетесь обратно в Шадизар? У меня там остались кое-какие должники, я бы хотел, чтобы ты получил у них мои деньги и привез их мне. Я хорошо заплачу тебе. Кривой Максут выплатил мне лишь часть денег за те драгоценности, которые я отдал ему…

— Забудь, — отрезал Али. — Стражники выпотрошили лавку кривого Максута, а пока его водили к судье, лавка сгорела. И ты сам в этом виноват, Конан! Все знали, что кривой Максут скупает краденое, но пока это было в привычных пределах, это никого особо не волновала. Стража получала свой бакшиш, не давала чересчур распоясаться разной шушере, иногда ловила кого-нибудь из новичков и возвращала украденное, и всех это устраивало. Но ты, Конан, перегнул палку! Ну, обокрал ты половину шадизарских дворцов, но зачем тебе понадобилось красть королевские подарки у племянника короля?! Ладно, все знают, что король не больно жалует своих родственников, но грабить их он позволить все равно не может. Это было чрезмерно, Конан. Стражников настропалили так, что они носом землю рыли. Никакие взятки уже не помогали. Пострадал не только Максут, еще несколько скупщиков краденого вычистили. Похватали много воровского народу, кого сразу убили, кого на каторгу закатали, один из воровских кварталов просто выгорел дотла. И вот опять же, Конан, ловит тебя стражник — это же не значит, что он враг тебе. Ну, дал ты ему в рыло, убежал, потом встретились, ты его угостил, выручкой поделился — и оба довольны. А ты что творил? После тебя троих стражников похоронили, это еще ладно, а двое калеками остались. Как ты думаешь, другие стражники сильно радовались, на это глядя? Они, конечно, начали вымещать зло на всех прочих. Так что в Шадизаре ты устроил такую заварушку, что лучше тебе там не появляться. И денег не взыскать.

— Да я туда и не собирался. Ладно, Али, забудь. Не очень-то я и рассчитывал на эти деньги. Как сюда добирались, что слышно нового?

— Добирались обычно, старый тракт через перевалы. Я вот нанялся идти с соляным обозом. А на границе Офира и Коринфии, говорят, появился ночной призрак. Кого застанет ночью, того находят мертвым. Сначала, говорят, он бродил по Коринфии, потом объявился в Офире. Король Офира, говорят, согнал в приграничье лучших магов королевства и баронские дружины из окрестных округов. Впрочем, это же Офир! Там вечно какая-нибудь дрянь вызревает.

— О, я знаю, что с призраком делать! Тут один маг неподалеку живет. Он страсть это дело любит. Надо будет при случае ему подсказать, пусть скачет на границу Офира и ловит призраков, и ночных, и дневных, ха!

* * *

Тысячник Бертиозис сидел в своей парадной зале, перебирая пергаменты. Владелец серебряного рудника, один из богатейших людей Коринфии, он третий срок подряд избирался тысячником Монстардиноса. Войны не очень часто грозили Коринфии, но если не реагировать на мелкие стычки, то сосед может счесть такое государство легкой добычей. Такого допускать никак нельзя, поэтому тысячник внимательно следил за всеми сообщениями о событиях в стране и в соседних государствах. Власть его держалась на авторитете, и он не мог злоупотреблять ею без того, чтобы подорвать свой авторитет. Неразумные приказы и самодурство, обычные для венценосных владык других стран, были для него непозволительной роскошью.

И вот сейчас он был в затруднении. Замора пользуется торговым путем через Коринфию и не заинтересована в нарушении существующего порядка. К тому же в последнее время в Шадизаре происходили серьезные стычки стражи с горожанами, город пострадал и сейчас отстраивается. Так что со стороны Заморы неприятностей ждать не следует.

Немедия давно точит зубы на Коринфию и с радостью присоединила бы ее к своим владениям, но этому воспротивится Аквилония, которой усиление Немедии совершенно ни к чему. Офир, богатый золотом и сильный своей тяжелой конницей, может сделать попытку захватить южные районы Коринфии.

В связи с этим непонятно — есть ли появление ночного призрака провокация офирских магов, или это в самом деле новая проблема Коринфии, которую придется решать силами своих или нанятых магов.

И еще одно сообщение о появлении в пограничном городке у Карпашских гор какого-то ужасного оборотня. Бертиозис отметил себе послать гонца к магу Косталису — выяснить судьбу оборотня, и может ли появление оборотня быть связано с ночным призраком, и готов ли маг отправиться к границе Офира для борьбы с призраком.

— А ведь этот оборотень, Конан из Киммерии, — сказал помощник тысячника, оторвавшись от записей, — он ведь сейчас в городе. Более того, он живет на постоялом дворе твоей племянницы Оливинии.

— Вот как? Интересно, надо будет зайти к племяннице, попроведать. Значит, у Косталиса он не задержался… А Косталис в городе не появлялся на этих днях?

— Насколько мне известно, нет.

— Нет, значит, нет. Косталис скрываться не любит, если бы приехал, то объявился бы… Зайди к начальнику стражи, пусть десяток стражников подежурят у постоялого двора Оливинии. Если киммериец вздумает бежать, пусть хватают. Ну а если мы с ним нормально побеседуем, то пусть над душой не стоят.

— Насколько я информирован, десятка стражников может не хватить. Это тот самый Конан, из-за которого в Шадизаре неделю стража билась с ворами и выжгла целый квартал города.

— Да? Ну, тогда пусть стражники готовят засады в переулках вокруг. И усилят охрану городских ворот. Но больше десятка все равно не надо. Пусть справляются.

Предосторожности оказались излишними. Конан побеседовал с тысячником, и тот остался вполне удовлетворен рассказом киммерийца. Более того, Бертиозис решил предложить Конану работу. После ужина за кувшином офирского вина они продолжили беседу.

— Знаешь, Конан, какая у меня основная проблема в исполнении должности тысячника? — спросил Бертиозис. — Те люди, которые блистательно проявили себя на поле боя и заслужили, честно заслужили звание сотников, часто не соответствуют моим требованиям в мирной жизни. Они отличные воины и замечательные командиры в бою. Но что от них требуется в дни мира? С одной стороны, учить новобранцев, не распускать ветеранов, бдительно нести охрану и быть готовым встретить врага. С этим, как правило, они справляются. Как правило, потому что некоторые распускаются сами, и приходится принимать меры. Но с другой стороны, они должны быть политиками и разведчиками. Постоянно собирать информацию обо всем, происходящем вокруг. Желательно не просто посылать воинов преследовать банду разбойников или выбивать людей какого-нибудь оголтелого барона с нашей земли. Желательно предвидеть такие события и не идти вслед за событиями, а предвосхищать их. Особенно когда эти события оказываются не набором сиюминутных проблем, а складываются в события государственного значения. К сожалению, мы не можем позволить себе содержать постоянных разведчиков и вынуждены просто собирать все слухи, которые привозят купцы из сопредельных стран. И вот сейчас меня более всего беспокоит обстановка на границе с Офиром. Месяц назад ко мне стали поступать первые сообщения о каком-то ночном призраке. Встречи с ним однозначно оканчивались смертью человека, имевшего пагубную привычку ходить по ночам в одиночку. Кстати, ты не находишь, что этот призрак — на самом деле идеальное средство против воров? Ха-ха-ха! Не обижайся, Конан, слава о твоих подвигах достигла даже наших мест, но у нас тебе вряд ли удастся преумножить свою воровскую славу. У нас не Шадизар! У нас заключаются крупные сделки между купцами разных стран, но при этом редко торгуют драгоценностями. Слоновая кость и пряности, рабы и шелка — это не наш товар. Наши товары более весомы и обыденны. Нашу соль покупают четыре державы, но согласись, что украсть повозку с солью — это не то же самое, что ларец с драгоценными камнями! Если ты собираешься быть вором и дальше, тебе придется искать другой город и другую страну. Но зачем тебе это надо? Оливиния крепко держит свое хозяйство, и все же мужская поддержка ей не помешает. Обживешься у нас, будет у тебя дом и семья, дети и уважение соседей. Я не думаю, чтобы ты хотел обокрасть Оливинию и сбежать с ее деньгами?

— Я никогда не обижал женщин, Бертиозис! Но к чему ты толковал про офирскую границу и ночного призрака?

— А вот к чему. Если ты всерьез намерен остаться жить в Коринфии, я помогу тебе всем своим влиянием. Оливиния — моя племянница, и я чувствую некоторую ответственность за ее судьбу. Но пока я хотел бы послать тебя на офирскую границу. Туда же я посылаю мага Косталиса. Если призрак — порождение сверхъестественных сил, то уничтожить его — это прямая обязанность Косталиса. В этом случае ты окажешь ему любую посильную помощь, а потом вернешься и доложишь мне обстановку на границе. А если эта возня с призраком служит прикрытием для подготовки к войне, то ты постараешься предупредить меня об этом.

— А если я не успею предупредить?

— Тогда надеюсь, что ты примешь участие в этой войне. Я уже сейчас перевел на офирскую границу половину наших постоянных сил. Если начнется война, они будут сдерживать армию Офира, пока не подойдет ополчение. Ты, я думаю, будешь там полезен. Ты представляешь тактику сдерживания? Стычки с передовыми дозорами, засады и внезапные нападения… Ты сможешь проявить себя и стать потом сотником. Это немалая честь. Я мог бы послать с поручением кого-нибудь из своих проверенных людей, но это либо солдаты, которые могут сражаться и выполнять четкие приказы, но плохо ориентируются в политике, либо торговцы, которые оценят ситуацию, но не смогут решительно вмешаться в ход событий.

— Насколько сильна армия Офира?

— Насколько велик будет риск? Я принимаю меры, как военные, так и политические. Для Коринфии война может кончиться в самом худшем случае потерей южных районов. Ну а для каждого воина, который погибнет в этой войне, будет важна не столько сила армии, сколько его собственная удача.

— Бертиозис, риск меня не пугает, но я не привык строить далеко идущие планы. Тем более делать ставку на победу или поражение в войне. Сколько ты мне заплатишь за эту работу?

— Так ты все же не намерен оставаться в Коринфии?

— Не знаю. Я принимаю твое предложение и постараюсь сделать все возможное, чтобы выполнить твое поручение. Но мало ли что может произойти? Ты тоже смертен. Давай лучше договоримся об оплате.

— Хорошо. Я заплачу тебе двадцать золотых сейчас. И окончательный расчет — в зависимости от того, что будет происходить и как ты себя покажешь. Я заплачу тебе за каждый день двойную ставку коринфийского солдата, если войны не будет, и пятикратную, если тебе придется принимать участие в боевых действиях. Оплата выдающихся подвигов не оговаривается заранее, такие вещи оцениваются отдельно. Ну а военная добыча — естественно, это зависит только от тебя.

— Годится, — ответил Конан.

Плата была действительно неплоха для наемника, более того, Бертиозис шел на некоторый риск, отдавая деньги вперед известному вору. Конан предполагал, что Бертиозис провоцирует его. Если Конан захочет сбежать с доверенными ему деньгами, то для Бертиозиса лучше, если это случится раньше. Но Конан не стал выяснять это открыто: они оба понимают ситуацию, к чему произносить пустые слова? Чтобы склонить собеседника ко лжи?

— Да, а что ты говорил о призраке? — спросил Конан. — Он убивает ходящих по ночам в одиночку? Только в одиночку?

— Именно так. Никогда не нападает на нескольких человек, только на одиночек. При этом на человеке не остается никаких ран, следов яда или удушения.

— Но если призрак нападает только на одиночек, то откуда стало известно, что это призрак? Кто-то же его должен был видеть? Или у вас там, на южной границе, такие следопыты, что распознают следы призраков?

— В том-то и дело, что следов он никаких не оставляет. И видели его только издали, шагов с пятидесяти, не ближе. Ну, собственно, что видели? Неясный образ в лунном свете. Нашлись там один маг и двое воинов, достаточно смелые и глупые, чтобы в одиночку попытаться выследить призрака. И наши силы уменьшились на одного мага и двух смелых воинов. Так что я тебе не советую повторять сей доблестный поступок. В общем, призраком должен заняться Косталис. Но если этого призрака вызвали офирские маги, то тебе придется охранять Косталиса, пока он будет занят магическим поединком.

— Не люблю я магов, — проворчал Конан, наливая себе в кружку вина.

— Ну и не люби! Но как я понял, твои встречи с другими магами заканчивались исключительно смертельно для этих магов… а с Косталисом ты разъехался все-таки без обоюдного ущерба. Так что не настраивай себя против него заранее. Он человек благоразумный и не спесивый. Я думаю, вы сработаетесь.

— Может, и сработаемся. Только чувствую я, что Косталис не очень-то обрадуется моей помощи! Он, вполне вероятно, пожелает не просто уничтожить призрака, а подчинить его своей воле и использовать по собственному усмотрению! А я ему в таком деле не помощник!

— Тут я с тобой согласен. Но видишь ли, в чем дело — мне надо, чтобы призрака не стало. По крайней мере, не стало в моей стране. А что с ним сделает маг, меня интересует меньше всего — пусть он его уничтожит, прогонит, на цепь посадит или в рассоле замаринует!

* * *

Когда Конан подъезжал к границе с Офиром, навстречу ему уже шла волна войны. Не жалея коней, скакали от границы гонцы, разнося по стране весть о том, что офирские войска вступили на землю Коринфии. Пастухи угоняли стада скота, собирались отряды ополчения, остающиеся готовили тайники и укрытия. Сбор ополчения шел довольно организованно — отряды вооруженных мужчин постепенно собирались в армию. Пешие отряды шли к рубежу, расположенному в двух дневных переходах от границы, а конные устремлялись к границе, чтобы совместно с постоянным войском прикрывать сбор ополчения.

Под вечер Кокан смог разыскать сотника Пардика и передать ему пергамент от Бертиозиса. ...