Scan: amyatishkin; DjVu: Dmitry7

(Дневники полярных экспедиций)

91 Т66

Художник А. Я. САЛТАНОВ

КНИГА ПЕРВАЯ На дрейфующих льдах

ХРЕБЕТ ИМЕНИ М. В. ЛОМОНОСОВА

Ранней весной 1941 года к Полюсу недоступности из Ленинграда вылетел четырехмоторный самолет с бортовым номером Н-169…

Впрочем, нет, с этого момента нельзя начинать рассказ об освоении Севера советскими полярниками хотя бы потому, что история его завоевания полна приключений и драматизма, которые уходят в дальние времена. Да и задачи, стоявшие перед нашими учеными, тесно связаны с постепенным стиранием «белых пятен» на карте этого до сих пор во многом загадочного края.

Русские люди впервые появились в высоких широтах в XI–XIII веках, когда, спасаясь от крепостного гнета, они уходили на север и расселялись по берегам Северной Двины, Онеги, Пинеги, на побережье Белого моря. Хлеб там плохо рос, и прежние крестьяне стали промышленниками-мореходами, научились строить морские суда-парусники, организовали промысел тюленей и моржей, охотились на пушных зверей и ловили рыбу. В поисках все новых и новых мест поморы отправлялись в далекие плавания, совершали походы вдоль северного побережья Ледовитого океана далеко на восток, в Сибирь. Благодаря смелости и предприимчивости они сделали много крупных географических открытий, достигли к середине XVII века крайних восточных пределов Азии и вышли к Тихому океану.

Первая половина XVIII века ознаменовалась выдающимися экспедициями русских военных моряков по обследованию и описанию северных берегов Сибири, объединенных под названием Великой Северной экспедиции. М. В. Ломоносов, изучив ее материалы, даже выступил с проектом отыскания «возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию». Конечно, нельзя было плавать среди льдов на парусниках, но организованные многочисленные экспедиции по отысканию пути из Атлантического океана в Тихий собрали ценные данные о природе Арктики.

Найти этот путь пытались также многие иностранные экспедиции, но все потерпели неудачу.

Попытки проникнуть в высокие широты Арктики, достигнуть заветной точки — Северного полюса — продолжались весь XIX и в начале XX века, чему немало способствовало появление парового флота. Но Северный морской путь все еще оставался слабо изученным.

Новый этап в освоении Арктики начался после Великой Октябрьской социалистической революции. В Арктику были отправлены морские экспедиции по изучению глубин, течений, климатических и ледовых условий, на побережье и на островах сооружены постоянные полярные гидрометеорологические станции, построены навигационные знаки и маяки.

Одновременно с этим на Крайнем Севере производились географические, геологические, ботанические исследования, в результате которых были открыты крупные месторождения полезных ископаемых и выявлены другие природные ресурсы. Разведывались воздушные трассы, и постепенно создавалась полярная авиация.

С каждым годом все больше и больше транспортных судов плавало по Северному морскому пути в сопровождении ледоколов. Однако нет таких ледоколов, которые могут ломать морские льды напролом, их нужно обходить, выбирая наиболее благоприятное время года, когда их мало и они ослаблены таянием, то есть нужно знать, как распределены эти льды. Для наблюдений за ними были использованы самолеты полярной авиации.

Морские льды находятся в непрерывном движении — дрейфуют под воздействием ветра и течений, тают под влиянием солнечной радиации и тепла, приносимого воздушными и морскими потоками. Течения и состав водных масс в океане зависят от глубин и строения дна. Поэтому, чтобы предвидеть ледовые условия в арктических морях, необходимо знать не только свойства морских льдов, но и весь комплекс процессов, происходящих в воздушной среде, в водной толще и на дне. Так возникли новые разделы гидрометеорологии: ледовые и метеорологические прогнозы. Они были необходимы, чтобы заблаговременно спланировать проводку караванов кораблей по Северному морскому пути и выбрать наиболее выгодный и безопасный проход через льды.

Но арктические моря, омывающие берега Советского Союза, являются лишь заливами Северного Ледовитого океана. Поэтому морские течения, дрейф льдов в океане оказывают решающее влияние на ледовые и гидрологические условия в морях-заливах.

Погода в этих районах тоже зависит от атмосферных процессов, развивающихся в Атлантике, в Тихом океане, над материками в Центральной Арктике. В свою очередь атмосферные явления Центральной Арктики нередко распространяются далеко на юг и влияют на климат Европы, Азии и Америки.

Кроме гидрометеорологических явлений, важную роль при плавании кораблей и полетах самолетов играет магнитное поле Земли, ведь магнитные компасы до сего времени остаются основными навигационными приборами. Но поведение магнитной стрелки компаса особенно капризно в высоких широтах, где расположены магнитные полюса, где наиболее резко проявляются магнитные бури.

С поведением магнитного поля Земли связано строение верхних слоев атмосферы — ионосферы. А ионосферные слои являются отражательным экраном для радиоволн. Благодаря наличию ионосферных слоев возможна радиосвязь на дальние расстояния.

Таким образом, возникла необходимость в изучении целого комплекса вопросов, а по существу — всей природы центральных районов Арктики. Вот почему советским полярным исследователям нужно было во что бы то ни стало знать, что там делается.

В 1937 году по плану академика О. Ю. Шмидта и полярного летчика М. В. Водопьянова была организована высокоширотная воздушная экспедиция по высадке научной станции на дрейфующий лед вблизи Северного географического полюса. Четыре многомоторных самолета доставили сюда четверку отважных исследователей и необходимое снаряжение. Девять месяцев в неустанных трудах прожили на льдине Иван Дмитриевич Папанин, астроном-метеоролог Евгений Константинович Федоров, океанограф Петр Петрович Ширшов, радист Эрнест Теодорович Кренкель. Они собрали обширный научный материал и были сняты ледоколами в Гренландском море.

В том же году начал свой вынужденный дрейф от Новосибирских островов через западную часть Арктического бассейна ледокольный пароход «Г. Седов». Участники этого дрейфа под руководством океанографа Виктора Харлампиевича Буйницкого выполнили важные и интересные наблюдения. Они систематически определяли движение льда, наблюдали за погодой и изучали состояние магнитного поля Земли. «Г. Седов» освободился из ледового плена в районе Шпицбергена в начале 1940 года.

После этих удачных дрейфов был составлен план систематического обследования Арктического бассейна, в первую очередь изучения рельефа дна. А удавшиеся посадка и взлет самолетов с дрейфующих льдов во время высадки папанинцев натолкнули ученых на мысль использовать для этого самолет, оборудованный портативной лебедкой для измерения глубин и другими приборами, с целью кратковременных наблюдений в разных точках Центральной Арктики.

И вот ранней весной 1941 года к Полюсу недоступности из Ленинграда вылетел четырехмоторный самолет с бортовым номером Н-169. Командовал самолетом летчик Иван Иванович Черевичный, вторым пилотом был Михаил Николаевич Каминский, а штурманом — Валентин Иванович Аккуратов.

Тогда я впервые услышал их имена. А впоследствии с этими людьми мне пришлось летать много раз в различные районы Арктики, садиться на дрейфующие льды.

На борту самолета находилась научная группа в составе астронома-магнитолога М. Е. Острекина, метеоролога-актинометриста Н. Т. Черниговского и гидролога Я. С. Либина.

Яков Соломонович Либин был в то время директором Арктического института и возглавлял экспедицию к Полюсу недоступности. Михаил Емельянович Острекин в послевоенные годы стал научным руководителем ряда воздушных высокоширотных экспедиций. А Николай Трофимович Черниговский неоднократно выезжал на дрейфующие станции и многие месяцы уже с молодыми учеными занимался исследованиями по воздействию солнечной радиации на ледяной покров.

Так вот, 2 апреля 1941 года экспедиция высадилась на ледяное поле в тысяче с лишним километрах к северу от острова Врангеля, на 81°27′ северной широты и 178° восточной долготы.

Какова же глубина в этой точке? — вот что в первую очередь интересовало участников экспедиции. Дело в том, что четырнадцать лет тому назад, 29 марта 1927 года, американские летчики Г. Уилкинс и Б. Эйелсон на небольшом одномоторном самолете, примерно в этом же районе, в точке 78° северной широты и 175° западной долготы, совершили посадку на дрейфующий лед. С помощью эхолота они измерили глубину в 5440 метров. Достоверность этой величины у некоторых исследователей вызывала сомнение. Советские ученые привезли с собой лебедку с тонким прочным тросом, и точная глубина оказалась здесь равной 2657 метрам, через некоторое время для надежности Либин еще раз измерил глубину — 2427 метров. Это было в 360 км к северо-западу от места посадки самолета Г. Уилкинса.

На льдине советские исследователи пробыли четыре дня, почти непрерывно ведя магнитные, астрономические, гравиметрические, метеорологические и актинометрические наблюдения. Была установлена радиотелефонная связь с береговыми станциями. На разных глубинах в толще океана были измерены температуры воды и взяты пробы для последующего определения ее солености.

После этого самолет еще два раза совершал полеты в район Полюса недоступности. Он садился в точке 78°26′ северной широты и 176°10′ восточной долготы, где глубина оказалась 1856 метров, и в точке на 80° северной широты и 170° западной долготы, где глубина была 3370 метров. Во второй раз экспедиция длилась один день, а в третий — шесть.

Полюс недоступности перестал быть недоступным. Эта условная точка (вернее, район), самая удаленная от берегов, окружающих Арктический бассейн, теперь стала называться Полюсом относительной недоступности.

Резкие колебания глубин дна в районе Полюса относительной недоступности, обнаруженные советскими исследователями в 1941 году, не подтвердили, но и не опровергли глубину, определенную Уилкинсом и Эйелсоном в 1927 году. Данные лишь указывали на сложность рельефа Арктического бассейна.

Воззрения на рельеф дна Арктического бассейна в разные времена менялись очень резко. Еще М. В. Ломоносов предполагал, что в районе Северного географического полюса может находиться остров или даже целый архипелаг островов.

До конца девятнадцатого столетия считалось, что океан в приполюсном районе мелководен. Но вот измерения норвежцев во время дрейфа «Фрама» в 1893–1896 годах показали, что в западной части Арктического бассейна расположен океанический бассейн с глубинами более 3000 метров. Однако Ф. Напсен и после дрейфа «Фрама» указывал на вероятность существования суши по другую сторону полюса — между полюсом и Канадским Арктическим архипелагом.

Американский геофизик Р. Гаррис, изучая приливы в Северном Ледовитом океане, в 1911 году выдвинул гипотезу, по которой направление приливной волны, распространяющейся из Атлантического океана на север, искажалось каким-то препятствием в Арктическом бассейне. Хотя Гаррис и указывал, что это может быть не обязательно суша, а лишь обширная отмель, все же впоследствии эту землю рисовали на картах под названием «Земли Гарриса».

В 1926 году над Арктическим бассейном пролетел дирижабль «Норвегия». Этот перелет известен под названием воздушной экспедиции Амундсена — Элсуэрта — Нобиле. Поднявшись со Шпицбергена 11 мая 1926 года, дирижабль взял курс прямо к Северному географическому полюсу, сделал круг над полюсом и продолжал полет к Аляске, над местами, которых еще не видел человеческий глаз. От полюса до 86° северной широты воздухоплаватели наблюдали лишь торосистый лед, прорезанный трещинами и полыньями. Никаких признаков земли не было. Дальше дирижабль летел в тумане, но 13 мая в просветах появилась земля — это была Аляска.

В 1928 году Г. Уилкинс и Б. Эйелсон совершили на самолете полет из Аляски в Гренландию. Одной из задач этого полета были поиски «Земли Гарриса». Но земли не оказалось. Взору пилотов предстало бесконечное пространство дрейфующих льдов. Вопрос о «Земле Гарриса» был закрыт.

Папанинцы в 1937–1938 годах и ледокол «Г. Седов» в 1938–1939 годах дрейфовали в западной части Арктического бассейна, и глубины здесь всюду оказались более 3000 метров.

После этого создалось впечатление, что весь Арктический бассейн представляет собой глубоководную океаническую чашу. Его так и стали изображать на географических картах. Даже сомнительная глубина, измеренная Уилкинсом в 1927 году, казалось, подтверждала эту гипотезу.

Но после второй мировой войны советские полярные исследователи снова обратили внимание на Центральную Арктику.

Самолеты ледовой разведки начали летать в более высокие широты, и стало очевидным, что никаких неизвестных земель здесь нет. Но что находится под ледяным покровом? Какие там глубины? Все чаще и чаще мы в Арктическом институте задавали себе эти вопросы. Ведь на огромной области Арктического бассейна в секторе между 150-м восточным и 70-м за-ладным меридианами с вершиной в Северном полюсе было измерено лишь три глубины.

На заседаниях Ученого совета с 1946 года зазвучали настойчивые голоса об экспедиции в Центральную Арктику. Энтузиастами этих предложений были метеорологи В. В. Фролов и Е. И. Толстиков, магнитолог М. Е. Острекин, океанологи и ледо-исследователи М. М. Сомов, П. А. Гордиенко, Я. Я. Гаккель, В. X. Буйницкий, Н. А. Волков, М. М. Никитин, Л. Л. Балакшин, И. С. Песчанский, В. С. Антонов и многие другие. При этом вопрос шел не только об изучении рельефа дна, а предлагалось развернуть исследования по комплексу природных явлений в Центральной Арктике, включая проблемы гидрометеорологии и особенно геомагнетизма.

Магнитный полюс в Северном полушарии, где подвешенная свободно магнитная стрелка становится вертикально, был открыт в Канадском Арктическом архипелаге, недалеко от берега Северной Америки, и местоположение его определил в 1831 году Джемс Росс. Он иногда так и называется «магнитный полюс Росса».

Наблюдения за магнитным полем Земли, проводившиеся регулярно во время дрейфов папанинской станции и ледокола «Г. Седов», указывали на резкое увеличение вертикальной составляющей магнитного поля Земли не в сторону «полюса Росса», а к району, расположенному где-то к северо-востоку от Новосибирских островов. На основе этого ряд советских геофизиков высказали гипотезу о существовании в Арктике второго магнитного полюса в Северном полушарии. Известный советский геофизик Б. В. Вайнберг указал на местоположение этого полюса в точке 86° северной широты и 180° восточной долготы и назвал его «магнитный полюс Седова». Геомагнитные наблюдения в экспедиции на самолете Н-169, казалось, подтверждали эту гипотезу. На ряде географических карт предполагаемый второй магнитный полюс стал наноситься как существующий.

Но из-за отсутствия каких-либо наблюдений между «полюсом Росса» и «полюсом Седова» эту гипотезу нельзя было ни принять, ни отвергнуть.

Михаил Емельянович Острекин имел наибольший опыт организации исследований на дрейфующих льдах. И он правильно считал, что только непосредственные наблюдения в Арктическом бассейне дадут окончательный ответ. Так, когда в 1945 году праздновалось 25-летие Арктического института, М. Е. Ост-рекин в докладе на юбилейной сессии говорил: «Окончательное решение проблемы о втором магнитном полюсе и получение точных данных для составления надежных карт в этой области требуют проведения здесь наблюдений».

Являясь в те годы начальником геофизического отдела, Острекин поддержал идею создания походной магнитной станции, предложенную физиком Ленинградского университета Б. Е. Брюннели. Уже в 1946 году такая станция была изготовлена в экспериментальных мастерских Арктического института. Она легко перевозится с места на место, быстро и просто устанавливается и автоматически записывает составляющие магнитного поля Земли. По точности станция не уступала громоздким стационарным магнитографам. Ее создание явилось первым шагом в подготовке будущих воздушных высокоширотных экспедиций.

Проекты таких экспедиций составлялись в 1946, затем в 1947 году. Но их нельзя было осуществить из-за отсутствия средств. Наконец в начале 1948 года Советское правительство одобрило план воздушной экспедиции в высокие широты. Руководителем ее был назначен тогдашний начальник Главсевморпути А. А. Кузнецов, а заместителем по научной части — М. Е. Острекин. Экспедиция получила название «Север-2».

Первый номер было решено оставить за высокоширотной экспедицией 1937 года, возглавляемой О. Ю. Шмидтом.

Началась подготовка. Экспедицию предполагалось осуществить весной, в марте — мае. Весна в высоких широтах — понятие относительное. Хотя солнце и не заходит за горизонт, но морозы еще стоят крепкие —30, —40 градусов ниже нуля, и нередки свирепые метели. Для работы людей на дрейфующем льду нужны легкая, но теплая одежда, удобные помещения, калорийное питание, портативные и надежные приборы. Сейчас, когда номер высокоширотных экспедиций уже подходит к двум десяткам, все отработано и налажено, ясно, что и в каком виде нужно брать с собой на льдину, а тогда все создавалось заново.

Планом предусматривалось осуществить комплекс исследований в нескольких точках, но за короткое время — от 1 до 3 суток, с одновременными наблюдениями в двух базовых пунктах в период всей работы экспедиции. Одновременная работа нескольких отрядов самолетов с научными группами на борту требовала их четкого взаимодействия. Вместе с полярными лет-чипами ученые разрабатывали десятки вариантов. Был установлен строгий вес научного оборудования каждого отряда.

Сергей Анатольевич Шапошников когда-то предложил конструкцию палатки для папанинской дрейфующей станции. Но эта конструкция нам уже показалась неудачной, а главное — громоздкой: для утепления ее использовался тяжелый полог со слоем гагачьего пуха. Обыкновенные туристские палатки для полярных условий тоже не годились — они не держали тепло. Шапошников на этот раз создал совершенно новый тип палатки. Она имеет полусферическую форму, наподобие киргизской юрты. На каркас из дюралюминиевых дуг натягивается чехол из плотной черной ткани, снизу пришнуровывается пол из водонепроницаемого перкаля, а внутри подвешивается слой плотной белой бязи таким образом, что между ним и наружным покрытием образуется воздушная прослойка. Такая палатка легко собирается и разбирается, а в собранном виде три-четыре человека легко могут переносить ее с места на место. Благодаря полусферической форме воздушный поток прижимает ее к земле, и она способна выдерживать напор сильного ветра. Такая палатка сокращенно была названа КАПШ, что означает — каркасная арктическая палатка Шапошникова, и в последующие годы получила широкое распространение в разных полярных экспедициях. Для отопления палаток С. А. Шапошников предложил использовать газ бутан-пропан в металлических баллонах, В 1948 году эти баллоны были выпущены в опытном порядке, и, прежде чем попасть на дачи в пригородах Москвы и Ленинграда, они прошли испытания в Центральной Арктике. Газовая плитка отопляла палатку, и одновременно на ней готовилась пища. Даже всем известные сейчас «раскладушки»: складные столики и стулья из дюраля, получили «крещение» в наших высокоширотных экспедициях.

Продукты были самыми обыкновенными, лишь упаковали их в легкую непромокаемую тару, но наиболее удобными оказались сибирские пельмени. Готовить в тех условиях разносолы было некогда, а ведра пельменей хватало на обед всему составу отряда.

Я и мои коллеги-океанографы знали, как много времени и тяжелого труда занимали измерения глубин и глубоководные океанографические наблюдения у папанинцев и седовцев с помощью ручной лебедки. Вот что писал по этому поводу Э. Т. Кренкель:

«С первого дня лебедка доставляла нам много хлопот… Груз, приборы и трос при измерении больших глубин весили около 80 килограммов. Опускали приборы быстро и легко; надо было только внимательно следить и вовремя притормаживать, но подъем был делом трудным и мучительным.

Бедная лебедка! Сколько проклятий и крепких слов пришлось ей услышать. Лебедка была отлично сделана, разные подшипники и шестеренки, по мысли конструктора должны были облегчить работу, но, к сожалению, мы этого не чувствовали. В зависимости от глубины на полную гидрологическую станцию требовалось около 30 часов времени».

Уже в экспедиции на самолете Н-169 к лебедке был приделан мотор, но это не спасло ее от недостатков, и она казалась нам громоздкой. Юрий Константинович Алексеев, конструктор многих гидрологических приборов Арктического института, получил задание усовершенствовать лебедку. Хоть это и не такой уж сложный прибор, но он должен отвечать всем нашим требованиям. Быстро разбираться на части, которые мог бы переносить один человек. Иметь на барабане не менее 5000 метров прочного троса. Лебедки на океанографических судах с таким тросом весили обычно несколько тонн. С этой задачей Алексеев блестяще справился. Лебедка представляла собой металлическую ажурную треногу с журавлем-кронштейном. На треногу крепился барабан, а на барабан надевался бензиновый моторчик, который и вращал барабан, наматывая на него трос. На одном из ленинградских заводов был заказан стальной семижильный трос диаметром всего 1,3 миллиметра, способный выдерживать груз не менее 100 килограммов. Алексеев же сконструировал нам легкую грунтовую трубку для взятия колонок грунта с морского дна и много других вещей, необходимых в экспедиционных условиях.

Основное научное оборудование изготовлялось рабочими экспериментальных мастерских Арктического института и сразу же осваивалось океанологами. Помню, как М. М. Сомов, П. А. Гордиенко, М. М. Никитин, Л. Л. Балакшин и я вечерами, в выходные дни вместе с рабочими на морозе в саду института наматывали трос на барабаны лебедок, проверяя каждый его сантиметр и одновременно проверяя работу мотора, тормозов, тросоукладчиков. Несмотря на то что каждый из нас имел опыт экспедиционных исследований, мы тщательно проверяли каждую деталь и отрабатывали все операции, ибо знали, что от четкости работы там, в Арктике, зависит успех дела. Нам хотелось выполнить наиболее широкий комплекс наблюдений, ибо любая деталь в совершенно неизведанном районе могла расшифровать то или иное явление или даже решить судьбу открытия. Взять же с собой представителей разных специальностей мы не могли. Все наблюдения в толще океана обязаны были выполнить океанографы. Вот почему мы еще в Ленинграде отрабатывали технику лова организмов специальными сетками или проходили многочасовую практику фиксирования химических элементов в гидрохимической лаборатории.

Аналогичную подготовку вели геофизики и аэрометеорологи.

Теперь, через много лет, когда на смену нам пришли молодые специалисты, мы с удовлетворением отмечаем, что основные приемы исследований в Центральной Арктике, выработанные нами в 1948–1949 годах, не претерпели существенных изменений.

Наконец, к концу марта 1948 года, то есть всего лишь за два месяца, самый сложный этап экспедиции — ее подготовка — был в основном закончен. Один за другим в Арктику вылетали экспедиционные самолеты, доставляя на береговые базы палатки, баллоны с газом, продовольствие. В саду Арктического института мы упаковывали в легкие фанерные ящики последние приборы и сразу же отправляли их в аэропорт.

В Ленинграде пахло весной, уже набухали почки на деревьях, а мы отправлялись на Север, где хоть и сияло яркое солнце, но оно было холодным, и где, казалось навечно, лежали белые снега, переметаемые ветром, трещали морозы.

Е. И. Толстиков, до этого много лет работавший в Арктике, главный синоптик экспедиции, со своими помощниками вылетел раньше всех для составления прогнозов погоды по Центральной Арктике.

Как они давали эти прогнозы? Ведь на огромных пространствах имелась лишь цепочка полярных станций на побережье материка и островах. А в Центральной Арктике ничего не было. Некоторые знания движения воздушных масс, большой практический опыт да единичные полеты с разведкой погоды выручали наших синоптиков. И вот в начале апреля они дали «добро» летчикам на прыжок в неизвестное — на дрейфующую льдину.

9 апреля 1948 года самые опытные полярные пилоты — И. И. Черевичный и И. С. Котов вылетели на лыжных самолетах. На борту самолета Черепичного находился полярный ветеран-летчик М. В. Водопьянов. Через несколько часов они сообщили, что совершили посадку в намеченной точке к северу от Новосибирских островов. Создана первая база экспедиции. Ее координаты — 80°32′ северной широты и 150°10′ восточной долготы. Экспедиция началась.

На другой день туда прилетела первая научная группа в составе магнитологов М. Е. Острекина и Б. Е. Брюнпели, метеоролога В. Г. Канаки, ледоисследователей И. С. Песчанского и В. М. Сокольникова и океанографов М. М. Сомова и П. А. Гордиенко.

13 апреля был совершен следующий «прыжок» к северу — Черевичный и Котов основали вторую базу экспедиции всего лишь в 380 километрах от Северного географического полюса, на 86°З8' северной широты и 157°22′ восточной долготы. Вскоре туда была доставлена научная группа в составе океанографов Я. Я. Гаккеля, В. Т. Тимофеева, метеоролога А. А. Ледоховича и магнитологов В. П. Орлова и Н. А. Миляева.

Я был назначен руководителем третьего научного отряда для работы в районе Полюса относительной недоступности, на границе Восточного и Западного полушарий. Третью базу было поручено открывать пилотам М. И. Козлову и М. Н. Каминскому на самолетах ЛИ-2 на лыжах. Я вылетел на одном из этих самолетов 17 апреля. Вначале летели по освоенной трассе на базу № 1. Оттуда регулярно сообщали о хорошей погоде. Нас приняли на льдине по всем правилам, как на настоящем аэродроме. Здесь же раскинулся целый поселок из палаток, в стороне, за грядой торосов, научный городок, где мои коллеги уже полным ходом вели научные исследования. Все буднично и деловито.

Заправившись горючим, наши самолеты взяли курс на восток, примерно вдоль восьмидесятой параллели, теперь уже в неизвестность. Синоптики нас заверили, что над всем Арктическим бассейном сейчас установился антициклон. Но вскоре самолеты оказались над сплошным слоем облаков.

— Что делать? Возвращаться обратно? — спрашивал я пилота.

— Жалко горючего, жалко времени. Еще немного вперед, а там и повернем, — отвечал он.

К счастью, при подходе самолетов к намеченному району пелена облаков оборвалась. Видимость стала беспредельной. Сияло низкое солнце, сверкали снега.

Тонкими черными нитями извивались трещины, рассекающие ледяные поля. А местами были видны серые пятна — это полыньи и разводья, покрытые тонким льдом. Отсюда, с высоты, они выглядели совсем невинными, и лед как будто застыл неподвижно. Но это только кажется. Под влиянием течений и ветра лед непрерывно движется. Массы льда в миллионы тонн даже при небольших скоростях обладают огромной энергией. Движение льдин неравномерное, и, сталкиваясь, они разламываются, куски громоздятся друг на друга, образуя гряды торосов.

Через несколько часов мы совершили посадку на большую, покрытую снегом многолетнюю (паковую) льдину. Штурман Н. М. Жуков по солнцу определил координаты. Мы сели на 80°15′ северной широты и 175°40′ восточной долготы. Над нами было светло-голубое небо, разрисованное легкими перистыми облаками. Мороз тридцать градусов.

В первые часы все кажется неуютным, холодным. Первым делом собрали жилые палатки, в них загорелись газовые плитки, признанные повара-любители из состава экипажа самолета приготовили обед. И через несколько часов льдина стала обжитой, нашей. Остальные члены научной группы должны были прилететь следующим самолетом вслед за нами, но на побережье задула сильная пурга, и все полеты прекратились.

Со мной были лебедка и палатка. Я приступил к подготовке гидрологической лунки в стороне от аэродрома и жилья. Процедура не сложная, но тяжелая. На ровной ледяной площадке я убрал снег, топором вырубил во льду круглую яму глубиной 40 сантиметров, диаметром 1,5 метра. В центре этой ямы пешней выдолбил колодец глубиной 70 сантиметров и диаметром 30 сантиметров. Наступил наиболее ответственный момент. В резиновую оболочку заложено около 2 килограммов аммонита, туда же вставлен запал-взрыватель и около двух метров бикфордова шнура. Заряд опускаю в колодец и засыпаю осколками льда, утрамбовывая при этом осторожно, но плотно. Зажигаю спичку, закурился невинным голубым дымком шнур. Отбегаю метров на 50 в подветренную сторону и жду. Через несколько секунд раздается взрыв, в воздух взлетает фонтан осколков льда, затем воды; вслед за звуком взрыва под ногами раздается удар подледной волны. Осколки льда с шумом падают на лед. Потом мне приходится вылавливать из лунки куски льда и массу шуги специальным сачком. Образовавшиеся на стенках лунки небольшие ледяные выступы скалываю пешней. И вот готово окно в подледный океан. Вода в лунке прозрачная, зелено-голубого цвета. Для определения прозрачности опускаю в лунку белый диск на топком лине. Только на глубине 48 метров его не видно.

Над лункой устанавливаю лебедку. Две передние ноги опираются на края лунки таким образом, чтобы направляющий блок на конце кронштейна был над ее серединой. Все это накрывается палаткой, внутри устанавливается газовая плитка, соединенная резиновым шлангом с баллоном. Постепенно в палатке теплеет. На высоте человеческого роста быстро становится жарко, а внизу температура почти не повышается. Замерзшие части лебедки оттаивают. Начинается промер глубины. К концу троса подвешивается пятикилограммовый груз — лот. Определить, когда лот достигнет дна на больших глубинах, по ощущению невозможно, так как вес троса больше веса лота. Происходит это автоматически. Если барабан лебедки буде! вращаться свободно, то вытравится весь трос и глубину не определить. На барабан лебедки надеты ленточные тормоза, натяжение которых регулируется тормозным винтом. Я опускаю лот в воду, он тащит за собой трос. Теперь я, слегка поворачивая винт, затягиваю тормоза с таким расчетом, чтобы вес длины вытравливаемого троса был равен тормозному усилию. Вращение барабана лебедки происходит равномерно только под влиянием веса лота. Практически нужно регулировать тормоза, добиваясь равномерного вытравливания троса. А делать это несложно.

Вот уже на счетчике тысяча метров, две тысячи… Вскоре барабан лебедки остановился — лот упал на дно. Смотрю, на счетчике глубина 2410 метров. Вращаю барабан лебедки ручкой и выбираю несколько десятков метров троса. Чтобы быть уверенным, еще раз опускаю лот. Когда барабан остановился, снова читаю на счетчике — 2410 метров, глубина определена точно.

К сожалению, мотор лебедки нам еще не доставили, и эти 2410 метров мне пришлось выбирать вручную. Тут я на собственном опыте убедился, как много физических усилий затрачивали папанинцы и седовцы.

…Наконец на берегу отшумела пурга, снова установилась погода, а через два дня к нам стали летать самолеты. Прилетел мой напарник М. М. Никитин, и мы приступили к океанографическим исследованиям по полной программе. Специальной грунтовой трубкой взяли колонку грунта со дна. Опускали батометры на разные горизонты, измеряли температуру и брали пробы воды, специальными сетками по слоям вылавливали мелкие организмы и много-много часов измеряли движение воды на разных глубинах. Более двух недель мы выполняли эту кропотливую, утомительную, но интересную работу.

Магнитолог К. К. Федченко установил магнитные приборы и тоже систематически изучал поведение магнитного поля Земли.

Спать приходилось урывками. Еду нам готовили экипажи дежуривших самолетов.

Вскоре после организации базы к нам доставили группу ледоисследователей во главе с И. С. Песчанским.

В нашем районе ледяной покров состоял из льдин разного возраста. Между многолетними ледяными полями находились участки годовалого льда. Вероятно, прошлым летом старые льдины раскололись, между ними образовались разводья, а потом эти разводья замерзли. Для ледоисследователей здесь были отличные возможности сравнивать свойства разного льда. Ведь в процессе длительного существования морской лед изменяет свою структуру, прочностные характеристики; из старого льда постепенно вытекает соленая вода, попадающая между ледяными кристаллами в момент ледообразования, и лед становится почти пресным.

Работая на своей льдине, мы по радио следили за ходом всей экспедиции. Особенно драматические события развернулись в районе Северного географического полюса. Там после посадки самолетов и развертывания кратковременных научных исследований началась интенсивная подвижка льдов. Льдину разломало на отдельные куски, которые, наползая друг на друга, громоздились в хаотические гряды торосов. Местами образовались разводья. Лагерь разделило. Трещины прошли даже под самолетами, но быстро удалось запустить моторы и перерулить самолеты на более крупные обломки льдин, при этом самолеты перегоняли через трещины, делая настилы из досок.

В составе научной группы на Северном полюсе были океанографы Сомов, Гордиенко, геофизики Острекин и Сенько. Двумя самолетами на лыжах командовали пилоты И. С. Котов и В. И. Масленников.

Более суток происходила подвижка льдов. Летчики на всех других базах держали моторы самолетов в прогретом состоянии. Они готовы были вылететь в любой момент на помощь товарищам. На вторые сутки подвижки прекратились. Льдины сошлись, образовались свежие гряды торосов. Пришлось полосу строить заново. В ход были пущены кирки, лопаты, ломы, взрывчатка. В торосах прорубали широкие проходы, глыбы льда на небольших санках и фанерных листах отвозили к трещинам, засыпали их и заливали водой. К счастью, мороз был около тридцати градусов, и трещины, забитые мокрым льдом и снегом, быстро замерзали.

Усилиями дружного коллектива удалось соорудить взлетную полосу от одного разводья до другого длиной лишь 340 метров. Это вполовину меньше длины, необходимой для нормального взлета. Но другого выхода не было. Пилоты решили взлетать.

Из баков слили значительное количество горючего, оставили на льду запасы продовольствия, часть снаряжения, включая гидрологическую лебедку. Вначале взлетел самолет Котова, а затем Масленникова.

Тем временем руководство экспедиции послало самолет для организации временной базы вблизи Северного полюса. В ста километрах от аварийного лагеря пилот Шульженко посадил самолет на ровное поле и сообщил о готовности приема самолетов на временной базе.

Через час самолеты совершили там посадку, заправились горючим, и дальше работа пошла по плану.

Все участники экспедиции, внимательно следившие за событиями на полюсе, вздохнули с облегчением. Научная группа, несмотря на драматические события, программу наблюдении выполнила полностью. По измерениям Сомова и Гордиенко глубина в точке Северного полюса оказалась равной 4039 метрам.

Это было интересно. Ведь папапинскую станцию создали в мае 1937 года в нескольких десятках километров от полюса, а первое измерение глубины она провела лишь в июне, когда льдина отдрейфовала еще южнее, в сторону Гренландского моря.

Но наиболее интересные данные о глубинах получили океанографы Гаккель и Тимофеев на базе № 2, которая была создана всего лишь в 380 километрах от Северного полюса. При первом промере, произведенном 18 апреля, глубина оказалась 2733 метра. Через сутки океанографы опустили серию батометров для определения температуры и взятия проб воды на больших глубинах. Велико же было их удивление, когда нижний батометр, опускавшийся на глубину 2500 метров, был поднят в раскрытом виде и оказался заполнен илом. Значит, он упал на дно. Измерили вновь глубину — 2355 метров. Почти на 400 метров меньше! А льдина продрейфовала всего лишь несколько километров к юго-западу. Промеры стали делать чаще. Когда льдина дрейфовала на восток, глубина увеличивалась, на юго-запад — резко уменьшалась. В крайней юго-западной части дрейфа обнаружили глубину 1290 метров. Это было 27 апреля в точке 86°26′ северной широты и 154°53′ восточной долготы. К сожалению, в последующие дни льдина под влиянием западных ветров двигалась на северо-восток, и глубина дна стала увеличиваться.

Изменение глубины почти на 1500 метров на очень небольшом расстоянии свидетельствовало о резких колебаниях рельефа дна. Но что это было? Гора? Хребет? Или изолированное поднятие?

По одному факту ответить на этот вопрос было бы трудно. Но к тому времени мы уже могли сопоставить многие данные.

Дело в том, что еще в начальный период дрейфа ледокола «Г. Седов» в 1938 году к северу от Новосибирских островов были обнаружены сравнительно небольшие глубины, и с тех пор на батиметрической карте в этом районе рисовался обширный выступ в виде подводного полуострова. Теперь этот полуостров можно было продлить значительно дальше, в виде хребта, по крайней мере до 87° северной широты. ...