Все права на текст принадлежат автору: Муин Бсису, Александр Гёб.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Мой Советский Союз \ Танец белых журавлейМуин Бсису
Александр Гёб

Издательство «Прогресс» выпускает на иностранных языках книги серии «Свидетельства об СССР», которые адресованы зарубежному читателю. Авторы книг этой серии — посетившие СССР прогрессивные журналисты, писатели, общественные и политические деятели из различных стран — рассказывают, что они видели в нашей стране, о своих встречах с советскими людьми, о различных сторонах жизни общества развитого социализма.

В сборниках «По Советскому Союзу» книги этой серии в переводе на русский язык в сокращенном виде предлагаются вниманию советского читателя. Сокращения сделаны в основном за счет приводимых авторами общих сведений об СССР, фактических данных по истории, политике, экономике, культуре, которые, несомненно, интересны для зарубежного читателя, но хорошо известны каждому советскому человеку. Хотя в этих книгах, возможно, много общеизвестного, тем не менее наш читатель с интересом прочтет о личных, непосредственных впечатлениях иностранных авторов о Советском Союзе, о том, какой они видят и как воспринимают советскую действительность.



ЗАРУБЕЖНЫЕ АВТОРЫ О СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ

Муин Бсису

Мой Советский Союз

Александр Гёб

Танец белых журавлей

© Перевод на русский язык «Прогресс», 1984

Предисловие

Как пишут о стране, в которой прежде не бывали?

Кто-то на это ответил так:

— Для этого надо прожить в стране либо десять лет, либо десять дней.

Ответ несколько парадоксальный, но, в общем-то, верный. В самом деле, за десять лет можно хорошо изучить страну, ее историю и современные проблемы, познакомиться с образом жизни людей, с национальным характером народа, его обычаями, традициями. Разумеется, все это возможно лишь при условии, что тебя действительно интересует эта страна и ее люди.

Ну, а десять дней? Не следует, конечно, принимать эти временные рамки буквально. Дней для первого знакомства может быть несколько больше или меньше. Но недаром говорят, что первое впечатление порой самое верное. Первое, краткое знакомство с неведомой прежде страной невольно откладывает в памяти как наиболее яркие, сильные, необычные впечатления, так и, наоборот, наиболее часто встречавшиеся, то есть обычные, типичные, рутинные впечатления. Согласитесь, что совокупность этих двух компонентов, то есть необычности и характерности какого-то предмета или явления, помогает составить о нем хотя и первое, но довольно верное суждение.

Но несомненно, что сам по себе срок пребывания в новой стране, кстати сказать у авторов этой книги он существенно больше, чем «десятидневка», еще ни о чем не говорит. Важна позиция автора, его подход к жизненным явлениям и проблемам, его видение мира. Хочет ли он объективно рассказать обо всем увиденном или подход его к незнакомой стране в чем-то стереотипен и тенденциозен? Хочет ли он обратить внимание читателей на то, что объединяет людей разных стран, или он стремится выпятить то, что их разъединяет?

Во время пребывания в нашей стране, встречаясь со многими людьми, собирая личные впечатления и литературные материалы для своей будущей работы, каждый из иностранных авторов книг серии «Свидетельства об СССР», выпускаемых издательством «Прогресс», самостоятельно открывает для себя нашу страну, а открыв — знакомит с ней сограждан в меру своих возможностей, добросовестности и таланта.

Я видел во Франции на ежегодном празднике газеты «Юманите», каким спросом пользовалась у французских трудящихся книга их соотечественника Андре Ремакля «Сказание о КамАЗе» — первая в серии «Свидетельства об СССР». Она была издана в 1977 году. С тех пор «Прогресс» издал в серии «Свидетельства об СССР» не один десяток книг иностранных авторов из самых разных стран мира. Наиболее интересные и значительные книги этой серии после знакомства с ними зарубежных читателей переводятся на русский язык. В чем их интерес для советского читателя?

Интерес к книгам иностранных авторов о нашей стране состоит в том, что нам, советским гражданам, небезразлично, что думают о нас зарубежные публицисты, общественные деятели, ученые, какими предстаем мы в их восприятии. И это не любопытство мнительного или неуверенного в себе человека, пуще всего опасающегося пересудов или недоброй молвы. Как говорится, на чужой роток не накинешь платок. Но если зарубежный автор настроен непредвзято, если он хочет судить объективно, может мыслить масштабно, отличая главное и второстепенное, то его суждение о нас, несомненно, интересно и поучительно. Оно позволяет нам по-новому, часто под совершенно непривычным для нас углом зрения взглянуть на нашу жизнь, лучше оценить наши достижения, глубже осмыслить не решенные еще проблемы.

В очередном сборнике «По Советскому Союзу» читатель получает возможность познакомиться с творчеством еще двух иностранных авторов. Один из них молодой западногерманский писатель Александр Гёб, представленный «Танцем белых журавлей». Второй — крупнейший современный палестинский поэт Муин Бсису, чье произведение называется «Мой Советский Союз». Соседство столь разных литераторов под одной обложкой представляется мне удачным и выразительным. Но прежде чем поделиться своими впечатлениями о произведениях, вошедших в этот сборник, хочу рассказать о его авторах.

Муин Бсису родился в 1930 году в городе Газа. Для его творчества характерна ярко выраженная социально-политическая направленность. Его поэзия и публицистика представляют собой своеобразную летопись борьбы палестинского и других арабских народов против империализма и международного сионизма.

Муин Бсису — видный общественный деятель, заместитель главного редактора журнала «Лотос» — органа движения солидарности афро-азиатских писателей. Палестинский литератор неоднократно бывал в СССР, знаком со многими советскими писателями. Его произведения публиковались в нашей стране в переводах известных советских поэтов.

Александр Гёб на десять лет моложе палестинского коллеги. Он родился в Дюссельдорфе (ФРГ), а в настоящее время живет и работает в Кёльне. У себя на родине он сотрудничает в прогрессивной еженедельной газете «Дойче фольксцайтунг». В книгах и репортажах, посвященных внутренней жизни ФРГ, А. Гёб основное внимание уделяет социальным проблемам, в том числе проблемам молодежи. Его волнует также антивоенная тема. В 1978 году Александр Гёб удостоен звания лауреата премии имени Эгона Эрвина Киша.

В отличие от своего арабского коллеги А. Гёб побывал в СССР впервые в 1981 году. В результате этой поездки и родилась книга «Танец белых журавлей». В ее подзаголовке говорится: «Антивоенное путешествие: Киев, Москва, Иркутск, Братск, Якутск, Хабаровск».

Во время поездки по нашей стране западногерманский литератор сделал для себя немало открытий. Постижение советской действительности, встречи со многими людьми разных профессий, беседы, интервью, личные раздумья использованы автором с четко выраженной целью: способствовать лучшему взаимопониманию народов ФРГ и СССР, развенчать миф об «агрессивности» Советского Союза. Эта открытость цели, полемический характер диалогов (автор строит повествование в виде диалога с неким безымянным персонажем) служат А. Гёбу для ответа на самый главный вопрос: действительно ли хотят советские люди войны. В своей книге он шаг за шагом разоблачает наиболее широко распространенный на Западе досужий вымысел буржуазной пропаганды о так называемой «советской угрозе». «Ди руссен коммен — русские идут», — твердит на протяжении многих лет буржуазная пропаганда ФРГ, пытаясь запугать западных немцев, внушить им мысль о «неизбежности советского вторжения». Западногерманский прогрессивный публицист убедительно разоблачает эту зловещую ложь. Он приводит факты, которые хорошо известны советским людям, но упорно замалчиваются на Западе. Эти факты для большинства читателей, по-видимому, не будут обладать новизной, хотя для молодежи, которая не знает ужасов и тягот военного лихолетья, они, несомненно, представляют интерес, тем более в нынешних сложных условиях, когда над миром нависла угроза ядерной войны.

А. Гёб нашел удачный прием, введя необычную фигуру безымянного персонажа, некоего неизвестного, задающего автору самые различные вопросы. «Он — это можно понять — не друг советских людей, — поясняет А. Гёб, — он в лучшем случае сомневающийся». Читатель постоянно ощущает присутствие этого персонажа в книге, и по изменению характера задаваемых вопросов становится ясно, что вопрошающий скептик начинает постепенно кое над чем задумываться.

Одно из достоинств работы А. Гёба мне видится в том, что он широко использует документы, отрывки из произведений советских писателей, личные впечатления и беседы с советскими людьми, с которыми ему довелось встретиться во время поездки по стране. А встретился он со многими: генералом Драгунским и учительницей из Хабаровска Кудрявцевой, партизанским руководителем Федоровым и инженерами из Братска и многими другими… И всякий раз, повествуя о жизни конкретного человека, автор подчеркивает неразрывность связи настоящего с прошлым и будущим. Это особенно впечатляет, когда речь заходит о событиях военных лет.

«Кто старое помянет, тому глаз вон» — бытует у нас присловье. Но также верно и другое: кто забудет старое, тому оба глаза вон. Речь идет не о разжигании ненависти между нашими народами. А. Гёб в своей книге осмысливает прошлое для того, чтобы извлечь из него уроки, чтобы оно никогда не повторилось. Он не скрывает свою ненависть к фашизму и Гитлеру, которую он — немец — разделяет с советскими людьми, но он против проявления всякой неприязни, а тем более вражды между нациями. Писатель напоминает знаменитые слова: гитлеры приходят и уходят, а народы остаются.

Взаимоотношения противоборствующих сторон во время войны — сложная, острая и до сих пор не забытая страница истории не только в ФРГ. Вспоминается, как в Австрии шофер автобуса — симпатичный здоровяк лет около пятидесяти, очевидно, заботливый и любящий отец, испросивший позволения взять в поездку с нами своего сына-подростка, — однажды во время ужина затеял разговор о минувшей войне. Был чудесный теплый вечер. Мы сидели за ужином в уютном ресторане маленького городка Фельдкирхен на границе Австрии с княжеством Лихтенштейн. Назавтра мы должны были покинуть Австрию, пересечь Лихтенштейн и прибыть в Цюрих. Настроение, как всегда при прощании, было слегка грустное.

Я не сразу обратил внимание на то, о чем рассказывал притихшему вдруг застолью наш шофер. Оказалось, он вспоминал, как весной сорок пятого года советские войска вступили в Вену, как русские солдаты вели огонь из орудий, минометов, автоматов, как в результате уличных боев пострадали дома и жители столицы, в том числе его отец. В голосе папы-шофера звучало осуждение, а у шоферского сына навернулись слезы.

От благостного, умиротворенно-прощального настроения, еще недавно царившего за нашим столом, не осталось и следа. Я попросил переводчика максимально точно передать мои слова шоферу. А кто звал их — непрошеных «туристов» в железных шлемах в нашу страну? Кто убил всю мужскую часть моей родни? И почему сытые, ухоженные, кичащиеся многовековой культурой немцы творили на нашей земле такие чудовищные преступления? И если мы вынуждены были добивать жестокого, не сдавшегося врага в его логове, значит, мы же и виноваты?! Где же справедливость? Ужин в Фельдкирхине закончился в молчании, добродушный шофер предстал перед нами в ином свете. Утром мы холодно расстались.

Я вспомнил этот недавний эпизод, когда читал рукопись Александра Гёба. Он пишет о том, как в самом конце войны, когда ему было всего пять лет, он с матерью и грудным братишкой двигался по дорогам Германии в толпе беженцев на запад, уходя от наступающих советских войск. «Русских я лично встретил лишь однажды, — пишет А. Гёб. — Наша колонна беженцев была остановлена какой-то воинской частью. Мы решили, что будем все расстреляны… В то время как многие взрослые причитали и жаловались, я помню, что я был исключительно весел… Моя мать, которая, как и другие, явно испытывала страх, сказала мне, чтобы я шел к солдатам и раздал им сигареты. Откуда-то из глубины детской коляски она извлекла одну пачку. Я шел сквозь строй солдат и давал каждому по сигарете. Прошло немного времени, и солдаты начали улыбаться. Один погладил меня по голове и что-то сказал. И лишь один солдат, который, правда, носил другую форму, не смеялся. Позже мать сказала, что это был якобы поляк… Сегодня я, конечно, знаю, что ни у русских, ни у поляков не было тогда оснований обращаться с немцами с изысканной вежливостью. Сегодня я знаю, что тогда мы были на волосок от смерти. Военные искали нацистских офицеров, которые скрывались в колонне беженцев. Речь шла об эсэсовцах, которые незадолго до этого расстреляли большую группу поляков», — заканчивает рассказ об этом давнем случае А. Гёб.

Этот эпизод весьма показателен во многих отношениях, и, в частности, он глубоко контрастирует с тем, как обращались гитлеровцы с мирным населением оккупированных ими территорий, о чем также рассказывается в книге западногерманского литератора, и при этом на строго документальной основе. Этот маленький эпизод подчеркивает гуманизм советских людей, одну из главных черт нашего характера, подмеченную писателем из ФРГ.

Название книги «Танец белых журавлей» выбрано Александром Гёбом под впечатлением легенды, услышанной в Якутии от писателя Ивана Данилова.

Белый журавль в представлении якутов — символ мира, и легенда о нем как бы завершает полемику с неким «сомневающимся». Автор находит убедительные и доходчивые слова, чтобы выразить главную мысль, которая пронизывает всю книгу: советские люди ненавидят войну и хотят мира, миролюбие у них в крови.


Есть безошибочный признак определения подлинной силы и меры таланта писателя, и заключается он в масштабности того, о чем он пишет: Муин Бсису пишет о жизни и смерти, о добре и зле, о любви и ненависти. В книге палестинского литератора «Мой Советский Союз» повествование идет о многих вопросах нашего времени, в том числе о важнейшей проблеме современности: как предотвратить возникновение новой мировой войны. Автор книги, рассказывая о мирных буднях советских людей, живущих в Москве и Тбилиси, Алма-Ате и Ташкенте, Бресте и Сочи, дает четкий и убедительный ответ на этот жизненно важный вопрос, касающийся каждого из нас. Свой ответ писатель облекает в изящную художественную форму, наполняет ее глубоким смыслом. Сочетание поэтического видения со строгостью документального повествования придает произведению Муина Бсису своеобразный колорит.

Как у каждого настоящего поэта, у Муина Бсису свое видение мира, у него подчас усложненные ассоциации, своеобразные сопоставления, парадоксальные метафоры. Образный строй мышления палестинского поэта органично сочетается в нашем представлении с его социальным темпераментом бойца, человека, который видит светлое будущее, верит и страстно отстаивает свои идеалы. В публицистической прозе (это же проза поэта!) Муин Бсису умеет создать яркий образ, наполнить его глубиной и социальным смыслом, умеет выразить свою позицию художественно точно и емко.

Вот он на хлопковых полях Ферганской долины в Узбекистане в разгар сбора урожая, который ведут труженики совхоза «Ямпол».

«Впервые видел я хлопковые поля, — пишет М. Бсису. — До поездки в совхоз „Ямпол“ я видел хлопок только на ранах… Я наклоняюсь, срываю коробочку…

Я знаю, что этот хлопковый куст в Узбекистане растет и плодоносит, чтобы одеть советских людей, чтобы затянуть раны палестинскому бойцу в бейрутском госпитале „Газа“, чтобы стать платьем, прикрывающим женскую грудь в Аддис-Абебе, чтобы превратиться в сеть, которой ловят рыбу в Адене, в тапочки для рабочих, добывающих мрамор в Анголе… Я знаю этот хлопковый куст из Узбекистана… Я видел его и в Кабуле…»

Образное видение и поэтическое мышление Муина Бсису оказывают сильное воздействие на читателя, передают ему мощный заряд социальной зрелости, четкое понимание событий далекого и недавнего прошлого. Оказавшись на земле Белоруссии, узнав о том, как мужественно и стойко сражались белорусы с фашистскими оккупантами, потрясенный величием народного подвига, М. Бсису находит точные слова, когда размышляет над гибелью Николая Гастелло. Бомбардировщик, которым командовал капитан Гастелло, был подбит и загорелся. «Он и его экипаж могли выброситься с парашютом из охваченного пламенем самолета, но предпочли обрушить его на колонну фашистских танков, — пишет М. Бсису и продолжает: — О чем ты думал, товарищ Гастелло, в те мгновения, которые отделяли прыжок с парашютом от смерти в огне? Ты и твои товарищи сгорели, как метеор, чтобы еще ярче светила наша Красная Звезда. Ты сделал все, что мог, ради нас. Мы перед тобой в неоплатном долгу…»

Далеко земля Палестины от старинного русского города Мурома, на одном из заводов которого незадолго перед Великой Отечественной войной работал будущий Герой Советского Союза коммунист Николай Гастелло. Больше 40 лет прошло с того дня, когда отважный летчик вместе со своим экипажем совершил огненный таран. Но ни годы, ни расстояния не помешали узнать об этом подвиге палестинским патриотам, отстаивающим свободу и честь своей родины в борьбе с израильскими оккупантами. Когда летом 1982 года бойцы Организации освобождения Палестины отбивали атаки израильтян в осажденном Бейруте, они взяли на вооружение не только советскую военную технику, но с ними были и наши герои Великой Отечественной войны, в том числе и легендарный Николай Гастелло.

Невозможно оставаться равнодушным, когда читаешь страницы Муина Бсису, где он рассказывает о посещении Брестской крепости и о тех впечатлениях, которые он испытал при виде мемориала и памятника «Жажда». Этот памятник воздвигнут на берегу небольшой речки Мухавец. Он запечатлел бойца, который ползет к реке, чтобы набрать в каску воды для своих раненых товарищей. «В те дни, когда гитлеровцы осадили Брестскую крепость, — пишет М. Бсису, — ценой глотка воды был глоток крови…» И продолжает: «У реки Мухавец есть внук — колодец в палестинском лагере Телль-Заатар, расположенном в Ливане. Во время осады лагеря ведро воды из этого колодца добывалось ценой ведра крови…»

Это не просто художественный образ. Это жизнь наших современников, жизнь нашей планеты, наша жизнь. Палестинский литератор своей чуткой и ранимой душой сумел слить воедино далеко отстоящие во времени и пространстве события, выявить связь между ними. Образный строй повествования Муина Бсису обладает пронзительностью, свойственной лишь талантливым писателям. Порой всего лишь одна деталь позволяет ощутить потрясение, которое способно вызвать лишь подлинное искусство. Так, передавая рассказ женщины — белорусской партизанки, с которой вместе была дочь, писатель приводит поразительную художественную деталь: «Моя трехлетняя дочь вместе со мной пережила все ужасы смерти. Держась за мою руку, стояла она под винтовками врага. Глаза ее стали седыми…» Седые глаза ребенка… Гипербола, преувеличение, такого не может быть — говорите как хотите, но выразительность образа потрясающая.

Я, разумеется, не собираюсь пересказывать содержание произведения, написанного Муином Бсису. Он впечатляюще и убедительно, ярко и просто рассказывает о встречах с различными людьми нашей страны, среди которых писатель Валентин Распутин, скульптор Александр Кибальников, грузинская певица Нани Брегвадзе, знатная узбекская ткачиха из Намангана Милихон Абдулаева, сибирский ученый Ким Фолин, его коллега Богдан Войцеховский и другие.

У писателя из Палестины зоркий глаз, горячее сердце и памятливый ум. Многие эпизоды его путешествия по СССР дают нам не только большую эмоциональную радость общения с большим художником, но имеют и немалую познавательную ценность. Вот короткая встреча с учеными Сибирского отделения Академии наук СССР. И мы видим не просто добросовестного фиксатора, а публициста-поэта, который, впервые познакомившись на деле с лазером, сравнивает, например, лазерный луч с хором из атомов: «В этом хоре атомы поют не вразноголосицу, как в электрической лампе, а повинуясь дирижерской палочке». Такое запоминается.

Есть у нас в народе выражение: «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Два совершенно разных литератора — Александр Гёб и Муин Бсису — назвали имена советских людей, с которыми встречались, с которыми сдружились. Назвали откровенно, без оглядки. Писатели не лукавили, а говорили, что было на душе.

Узнаем ли мы в людях, повстречавшихся иностранным писателям, самих себя? Интересно ли нам это узнавание? Интересны ли нам авторы сборника? Интересны ли мы для зарубежных литераторов? Я, пожалуй, не стану отвечать на эти вопросы. Пусть это сделают сами читатели.

Виктор Ильин

МУИН БСИСУ Мой Советский Союз

Издательство «Прогресс», Москва, 1984

Перевод с арабского С. Иванова


Посвящаю Владимиру Ильичу Ленину — герою и знамени всех угнетенных.

Мой Советский Союз
«Москва» — царапали мы гвоздем на стенах тюремных камер. «Советский Союз» — писали мы пуговицами от рубашек.

И представлялось, что письмена, начертанные нами, как яркие бабочки, слетали с мрачных стен и, улетев, трепетали над полями и городами мира и возвращались к нам, покрытые именами друзей и ароматами всех языков. Так раздвигалась и исчезала перед нашим взором стена тюремной камеры.

Тюремная камера — зеркальный сколок, отражающий многострадальную судьбу Родины. Но в сердцах наших, исхлестанных плетками, изборожденных пытками, живет несгибаемая верность делу Палестинской коммунистической партии.


Я пишу эту книгу «Мой Советский Союз», находясь в осажденном Бейруте. В руках его — винтовка. На мешках с песком, уложенных на баррикадах, начертано слово «Москва».

Пишущая машинка стала тоже оружием. Из букв складываются могучие слова «Советский Союз». Эти буквы величаво шествуют по земле, увенчанные цветами.

До сих пор на дверях и стенах тюремных камер, раскиданных по белу свету, простреленная рука бойца пишет слова «Советский Союз», рисует символ коммунистической партии.

Я чувствую, что на лежащий передо мной лист бумаги падает тень всех моих старых и молодых товарищей по заключению. В их честь пишу я книгу «Мой Советский Союз».

Я пишу во славу тех неизвестных, имена которых никогда не услышит читатель, никогда не наберет типографский рабочий. Я пишу эту книгу во имя величия тех неизвестных, имена которых никогда не будут выбиты на надгробном камне их неизвестной могилы.

Они проходят сейчас предо мною длинными рядами, возникнув из чрева тюремных камер, с мест казни. Они приходят сейчас ко мне такими же, как погибли, в тот самый момент, когда сразил их враг. Каждый из них сам написал свою книгу-судьбу, ту, которая была у него. Я пишу эту книгу во славу их имен, для тех, кто был ими рожден, для тех старых и молодых товарищей, которые все еще томятся в тюремных застенках.

Я хочу, чтобы советские люди, люди нового мира, прочли, как дороги они мне и что они значат для палестинского поэта…

Я хочу встретиться с глазами Москвы и сказать ей:

— Никогда не предам я эти глаза!


Что для меня Советский Союз? Что я для него?

Недавно Союз писателей СССР пригласил меня посетить город-герой Волгоград. Один мой советский друг в Бейруте сказал мне:

— Ты поднимешься на Мамаев курган — курган павших героев, где камни и земля до сих пор пахнут кровью.

Мне надо было подняться на Мамаев курган, неся с собой то, что достойно имени Волгограда.

— Палестинская земля…

Эту горсть земли дал мне Бейрут. Он рассек штыком мешок с песком на своих баррикадах и одарил меня горстью земли.

Когда рассыпалась эта горсть земли на Мамаевом кургане, я почувствовал, что принесенный палестинцем песок с баррикад Бейрута, смешавшийся с воздухом Волгограда, дал первые зернышки, первые ростки моей книги о советской земле.

Я вновь и вновь поднимаюсь на Мамаев курган. Я хочу, чтобы эта книга была достойна горсти песка с баррикад Бейрута. Горсточка земли — сестра жизни, сестра капельки воды, сестра листика бумаги, сестра строки книги поэта…


Что для меня Советский Союз? Что я для него?

В Таганроге я побывал в гимназии, где учился Антон Чехов. Мне разрешили посидеть за деревянной партой, где сидел он. Мне дали кусочек мела, и на черной классной доске я начертал слово «Палестина».

Учился ли я писать в том классе, где учился Антон Чехов, где висит черная доска, на которой писал он?

Каким будет мой Советский Союз?

Каким буду я для него?

В Душанбе, где собрались писатели и поэты из многих стран, чтобы восславить память народного поэта Таджикистана Мирзо Турсун-заде, замечательный киргизский писатель Чингиз Айтматов, улыбаясь, сказал мне:

— Куда денешься на этом континенте от множества языков, виноградных гроздьев, коней и электричества? Послушай меня, палестинский поэт! Советский Союз — многоязычен, но он един для всех нас. Он не склеен из разных кусочков. Это мы, советские люди разных национальностей, создали его. У нас есть классическая литература и литература, созданная именно советской эпохой. У нас есть Александр Пушкин и Юрий Рытхэу — родоначальник современной литературы чукчей. Литературы народа, письменность у которого появилась лишь пятьдесят лет тому назад.

— Послушай, — продолжал он, — что случилось однажды. Чукотским детям прочли в школе сказку, начинавшуюся так:

У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том,
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом.
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит…
Но дети Чукотки не знали, что такое кот. Этого не знали ни их отцы, ни их деды. Поэтому дети ничего не поняли в этой сказке. Ведь они никогда не видели кошку, не видели златую цепь. И пришлось учительнице заменить кота песцом, златую цепь — железным тросом, чтобы чукотским детям стала понятна сказка Александра Пушкина, знакомая всем детям страны. Так в солнечном Таджикистане киргизский писатель Чингиз Айтматов рассказал мне о детях чукчей, немногочисленного народа сурового Севера, у которого письменность появилась лишь пятьдесят лет тому назад.

Что они мне? Что я им?


На берегу Невы в Ленинграде широко раскрытыми глазами смотришь на вонзающийся в небо шпиль Петропавловского собора.

— В 1830 году, — рассказывает мне гид, — сильный порыв ветра накренил фигуру ангела на шпиле собора. И вот казенный крестьянин-кровельщик Петр Телушкин вызвался исправить повреждение.

Что хотел сказать ангелу этот крепостной царской казны 150 лет тому назад? Его руки высказали все. В течение шести недель раз за разом поднимался он на вершину шпиля, пока не вернул ангелу его первозданную красоту.

Ангел прекрасного города на Неве никогда не склонял и никогда не склонит своей головы, никогда не сложит свои крылья!

Мир знает этот несгибаемый русский дух!

Что мне этот ангел? Что я ему?


Несколько лет назад в Москве был создан хор, известный ныне как хор старинной русской песни под управлением Дмитрия Покровского. Я слушал его в соборе бывшего Знаменского монастыря (XVII в.), расположённом рядом с гостиницей «Россия». Д. Покровский объездил со своими товарищами чуть ли не всю российскую землю, бережно собирая и записывая старинные народные песни. И сегодня хор Д. Покровского исполняет эти песни так, как они испокон веку звучали в народе, без всяких новомодных украшений.

В этом старинном соборе я услышал песню, известную еще с XIII века, о русском богатыре Илье из города Мурома, боровшемся против татаро-монгольского ига. Я услышал казацкую песню, сложенную в начале XIX века, о русском партизане Денисе Давыдове, сражавшемся против армии Наполеона.

Я слушал песни веселые и грустные, лирические и удалые. Они очаровывают и уносят в глубь веков. Незабываем голос Тамары Покровской, западающий в самую душу, когда она то величаво, то стремительно плывет по сцене…

Что мне хор Дмитрия Покровского? Что я ему?


Как-то один американец сказал мне:

— Посмотри, как одеваются люди в Москве и что носят в Париже, Риме, Лондоне…

Я хорошо знаю, что носят в Москве, потому что я знаю и видел узбекский хлопок, из которого делают бинты и вату для раненых бойцов палестинской революции!

Мне вспомнилась поэма советского поэта Давида Кугультинова «Бунт разума». В ней рассказывается об одном американце, который каждое утро съедал по печеному яблоку. И вот однажды в болезненном бреду ему почудилось, что печеное яблоко — это столь страшно преобразившаяся голова его сына, отправившегося во Вьетнам, чтобы убивать и быть убитым самому.

— А что носите вы сами? — спросил я американца. — В ваших парижах, римах, лондонах, нью-йорках? Если вы хотя бы на минуту прекратили бы пожирать печеные яблоки — головы своих и чужих детей, если хотя бы на час прекратили бы грабеж народов, то что бы вы носили? В каких одеждах разгуливали бы вы по свету?

Я пишу, чтобы увидеть эту минуту, чтобы приблизить этот час…


О Низами, азербайджанский поэт и мыслитель, шагнувший из двенадцатого века в век двадцатый!

«Хосров спросил: Ты кто? Тут все я знаю лица.

Ферхад: Мой край далек, и Дружба — в нем столица.

Хосров: Чем торг ведут, зайдя в такую даль?

Ферхад: Сдают сердца, взамен берут печаль.

Хосров: Сдавать сердца — невыгодный обычай.

Ферхад: В краю любви не каждые с добычей.

Хосров: В любви к Ширин тебе какая радость?

Ферхад: Сладчайшая душе влюбленной — сладость.

Хосров: Любовь к Ширин исторгни ты из тела.

Ферхад: О, чья б душа погаснуть захотела!

Хосров: Найди покой, не жди благого дня.

Ферхад: Спокойствие запретно для меня.

Хосров:. Хотел бы ты наложницу? Ответь.

Ферхад: Хотел бы я и жизни не иметь.

Хосров: Ты принужден о Сладостной забыть.

Ферхад: Но без души, нам сладостной, не жить!»[1]

Да, дорогой Низами, без души, нам сладостной, не жить, не породить жизнь. И Ферхад продолжает пробивать горы, чтобы найти Ширин. И я продолжаю писать, чтобы пожать руку Москвы…

И вновь чудится голос Низами:

— О любимая, ослепительноликая! Кому ты станешь любимой невестой? Чье имя будешь ты носить? Для кого ты будешь честью и гордостью? Этим вечером войдет к тебе твой господин… Кому царицей будешь ты? Благоуханные косы твои, сладость твоя, желаннее меда! Нет в мире напитка слаще тебя! Кому ты станешь нежно вздыхающим ручейком, живительной влагой? Ты — светоч ночи, имя любимого твоего выткано на твоем пупке! О родинка, летящая бабочкой! О бабочка, превращающаяся в звезду! Да сохранит тебя Аллах от дурного глаза, о дыхание жизни! Чьей возлюбленной ты будешь? Кто будет воспевать и обнимать тебя? Как сможет Низами жить один с печалью своей после ухода твоего?

Что мне Ширин? Что я ей?


Однажды в гостинице «Россия» я встретился с группой туристов из Западной Германии. Некоторым из них было уже лет шестьдесят-семьдесят. Они громко разговаривали и шутили. Что-то заставило меня вздрогнуть. Я вспомнил, как группа немцев такого же возраста стояла у поста пограничного контроля. Молодой советский пограничник перелистывал страницы паспорта пожилого западного немца и внимательно вглядывался в него… Немногим более сорока лет тому назад немцы пытались на танках войти в Москву, но Москва перемолола их…

Сейчас советский пограничник ставит штамп на паспорте старого западного немца и, возвращая ему документы, словно бы говорит:

— В Москву можно войти только с паспортом, только с мирной целью!

Я вхожу в Москву, мой паспорт — книга. И мне хочется, чтобы лесоруб в далеком сибирском лесу, повалив очередное дерево, сказал:

— Стань хорошей книгой!

ВСТРЕЧА С ЛЕНИНЫМ
Горки Ленинские…

Здесь, среди холмов, стоит дом, в северном флигеле которого первоначально поселился Ленин. В нем есть комната, самая маленькая из всех. Это комната Ленина. Простая кровать, на которой спал человек, основавший партию большевиков и Советское государство, простой платяной шкаф, в котором немного одежды и много книг…

Потрясает высеченный из гранита памятник Владимиру Ильичу Ленину скульптора С. Меркурова.

Он вознесен на плечи рабочих и крестьян, в глазах которых застыла вся скорбь небес, которую, кажется, никогда раньше не знало человечество. Руки, плечи людей, на которых покоится вождь пролетариата, — словно корни, навечно соединившие Ленина с народом.

Чувствуешь, как какая-то неведомая сила толкает тебя, и хочется подставить свое плечо, стать одной из ветвей дерева из человеческих тел, обнимающих Ленина.


Входишь в Большой дом, куда позднее переехал из флигеля больной Ленин, поднимаешься по лестнице. Специально для него были сделаны особые перила, чтобы он мог опираться на них: правая рука его, рука, поставившая у власти серп и молот, была парализована. Ленин мог только левой рукой опираться на перила, обмениваться рукопожатиями.

На этих деревянных перилах мне видятся отпечатки ленинских пальцев. Протянутый вдоль перил музейный шнур не способен преградить путь моей руке, которая невольно тянется к деревянным перилам, хранящим тепло ленинской руки…

Так рука палестинского поэта соприкоснулась с рукой Владимира Ильича Ленина…

Кабинет Ленина. Здесь он работал. Четыре или пять метров в длину, деревянный пол, диван, небольшой стол, на стене календарь, над которым ленинская рука прикрепила портрет Антона Чехова.

Невольно возникает вопрос: чей портрет висит в кабинете какого-нибудь президента в Америке или в другой стране, которую хотят перекроить на американский лад? Чей портрет висел над календарем какого-нибудь американского президента, отвергавшего поэта Уолта Уитмена, его книгу «Листья травы», отвергавшего писателя Джона Стейнбека и признавшего его лишь тогда, когда он выступил с оправданием агрессии США во Вьетнаме, отвергавшего Говарда Фаста, американского писателя, когда тот был в одном ряду с автором «Спартака», но признавшего его, когда Фаст стоял у Стены плача в оккупированном сионистами Иерусалиме?

Портрет Чехова — это как красная гвоздика, распустившаяся при жизни Ленина. Он напоминает нам, что до залпа «Авроры» был «Вишневый сад», были поэмы Пушкина и Лермонтова…

Настенные часы… Стрелки их остановились в шесть часов пятьдесят минут… Календарь с датой: 21 января 1924 года… Нет слов, чтобы выразить горе… Слово «смерть» не существует для таких, как Ленин.

Вторая встреча с Лениным — в его музее-квартире в Кремле, цитадели интернационализма. В марте 1918 года столица первого в мире социалистического государства была перенесена из Петрограда в Москву, и здесь, в Кремле, в течение пяти лет жил и работал В. И. Ленин.

С трепетным чувством вхожу я в его кремлевский кабинет. Отсюда Ленин руководил коммунистической партией и Советским государством, тут он написал многие свои важнейшие труды, здесь он размышлял о будущем страны, всего мира. Французский коммунист Поль Вайян-Кутюрье писал: «Человек, потрясший весь мир, в чьем сознании беспрерывно переваривалось все, чем жил и дышал этот мир, этот человек сохранил в себе до конца сознательной жизни удивительную способность чувствовать и мыслить, как китайский кули, как носильщик-негр. Угнетенный аннамит, индус были ему так же понятны, были такой же открытой книгой, как ленинградский металлист, как парижский текстильщик, как шахтер Новой Виргинии»[2].

Ленин прислушивался к пульсу жизни всей планеты. Он знал многие иностранные языки: в совершенстве немецкий, английский, французский, хорошо — польский, итальянский, чешский, шведский, латынь, древнегреческий.

В кабинете Ленина все еще звучали голоса борцов-коммунистов, с которыми он встречался: итальянца Умберто Террачини, англичанина Уильяма Галлахера, француза Марселя Кашена, японца Сэна Катаяма, болгарина Георгия Димитрова, монгола Сухэ-Батора…

Здесь Ленин беседовал с Максимом Горьким, читал любимые стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова… В кабинете Ленина только художественной литературой заполнены два книжных шкафа. Он знал и любил не только русскую литературу. В его библиотеке — книги В. Гюго, Э. Золя, Д. Байрона, Ф. Шиллера, В. Шекспира… Как правило, иностранную литературу Ленин читал на языке оригинала. В его библиотеке свыше 800 книг и журналов на разных языках. В одной из записок секретарю Л. Фотиевой в июне 1921 г. он пишет: «Попросите библиотекаршу достать мне на время Гейне, томика 2 стихов и Гёте, Фауст, обе по-немецки, лучше бы малого формата»[3].

В личной библиотеке Ленина, заполнявшей книжные шкафы в кабинете, во всех четырех комнатах квартиры и в специальном помещении —8 тысяч книг и 1300 журналов. Несмотря на огромную загруженность государственными делами, он находил время, чтобы постоянно следить за важнейшими новинками по всем областям знания, знакомиться с творчеством советских и иностранных писателей.

В одном из разделов библиотеки — книги датского писателя М. Андерсена-Нексе, француза Анри Барбюса, англичанина Б. Шоу, сделавшего на своей книге «Назад к Мафусаилу» дарственную надпись: «Николаю Ленину — единственному европейскому правителю, который обладает талантом, характером и знаниями, соответствующими его ответственному положению. От Бернарда Шоу. 16 июня 1921 г.»

Революция была в кольце блокады. Но голодающая и разутая революция знала, что печатное слово так же ценно, как зерно пшеницы, что перо писателя так же важно, как винтовка красноармейца.

Эта революция дала толчок многим революциям, потому что она — как самая первая линия электропередачи, несущая свет в будущее.


Кровать в комнате Ленина покрыта шерстяным клетчатым пледом, подаренным ему матерью.

Это простое материнское покрывало защищало Ленина от холода, а вместе с ним защищало наш мир от кровопролития и пороховой гари. Мир нуждается в этой защите и поныне, ибо до сих пор живы хищники, пытающиеся растерзать и покорить нашу планету.

В кабинете Ленина вспоминаешь, что как-то он сказал, что невозможно взобраться на гору по кратчайшему пути.

Сколько вершин покорил в своей жизни Ленин!

И сколько гор еще должны будем покорить мы, идя по ленинскому пути…


Среди подарков Ленину, хранящихся в его кабинете, — любопытная бронзовая статуэтка: обезьяна, сидя на стопке книг Ч. Дарвина, с изумлением разглядывает человеческий череп, как бы размышляя о земной эволюции. Эту статуэтку подарил Ленину американский бизнесмен А. Хаммер.

Сегодня эта госпожа Обезьянка вызывает не только улыбку, она рождает и мрачные опасения: не такой ли будет судьба человечества, если империалисты развяжут ядерную войну…

Из окон Кремля видишь Красную площадь, покрытую брусчаткой. Камни ее хранят отпечатки следов поколений бойцов революции. Мнится, что на этот каменный ковер, покрывающий Красную площадь, ниспадает сейчас роса будущей Палестины. ...



Все права на текст принадлежат автору: Муин Бсису, Александр Гёб.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Мой Советский Союз \ Танец белых журавлейМуин Бсису
Александр Гёб