Издательство «Прогресс» выпускает на иностранных языках книги серии «Свидетельства об СССР», которые адресованы зарубежному читателю. Авторы книг этой серии — посетившие СССР прогрессивные журналисты, писатели, общественные и политические деятели из различных стран — рассказывают, что они видели в нашей стране, о своих встречах с советскими людьми, о различных сторонах жизни общества развитого социализма.

В сборниках «По Советскому Союзу» книги этой серии в переводе на русский язык в сокращенном виде предлагаются вниманию советского читателя. Сокращения сделаны в основном за счет приводимых авторами общих сведений об СССР, фактических данных по истории, политике, экономике, культуре, которые, несомненно, интересны для зарубежного читателя, но хорошо известны каждому советскому человеку. Хотя в этих книгах, возможно, много общеизвестного, тем не менее наш читатель с интересом прочтет о личных, непосредственных впечатлениях иностранных авторов о Советском Союзе, о том, какой они видят и как воспринимают советскую действительность.

ПО СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ

© Перевод на русский язык издательство «Прогресс», 1983

ПРЕДИСЛОВИЕ

О Сибири написаны тысячи книг. Появление любого нового произведения чревато опасностью повтора, перепева уже освоенных тем. Поэтому новую книгу о Сибири всегда берешь в руки с некоторым и любопытством и опасением.

* * *

Книга Гарольда Гриффина «Советские рубежи будущего» с первых же страниц привлекает внимание читателя в силу двух обстоятельств. Ее автор — историк, и именно в силу исторического взгляда на многие явления сегодняшнего дня его книга обретает своеобразную объемность. Это касается и советско-канадских отношений, и развития сегодняшней Сибири, показанного в ретроспективе. Второе — и оно придает повествованию, пожалуй, уже не просто объемность, но и стереоскопичность — связано с тем, что Гриффин рассматривает проблемы развития Советского Севера в сравнении с тем, как аналогичные проблемы решаются в его стране. Разумеется, между северными районами Сибири и Канады много общего и географически, и климатически, и исторически. Умелый социальный анализ, лишенный нажима и поверхностной категоричности, позволяет объективно взглянуть на многие стороны нашей жизни, наши достижения и наши проблемы.

От двух людей, с которыми судьба свела Гарольда Гриффина в разное время, он (а вместе с ним и мы узнает кое-что о Сибири. Метис Том, охотник по профессии, рассказывает ему о том, как в 1919 году он побывал в Сибири с канадским экспедиционным корпусом. Гриффин оговаривается, что «для меня и Тома Сибирь, которая по территории немного превосходит Канаду, не разделялась тогда на приморские районы Дальнего Востока и собственно Сибири, а казалась огромным единым краем, протянувшимся от побережья Тихого океана до Уральских гор». Рыбак Джек Треливинг рассказал о борьбе канадских профсоюзов в 1918–1919 годах за прекращение интервенции против молодой Советской республики, за возвращение канадских солдат домой из Сибири. Эпизоды, подобные этим, разбросаны по всему повествованию. Однако автор использует их отнюдь не для поддержания, так сказать, читательского интереса. Нет, он делает это для того, чтобы показать неизменный политический курс тех сил, которые на всех этапах существования Советского Союза пытались любыми средствами — от экономических санкций до прямого вооруженного вмешательства — уничтожить нашу страну. Год 1943-й. Автор совершает путешествие по Северо-Западным территориям, Юкону и Аляске. Он собирает материал для своей новой книги. В. Фэрбенксе он узнает, что там находятся советские пилоты. Их задача — перегонять американские самолеты через Аляску и Сибирь на советско-германский фронт. «Но даже в то время, — пишет Гарольд Гриффин, — когда советские летчики гибли в сталинградском небе и судьбы мира оставались неясными, встречались носители вируса будущей „холодной войны“, которые громогласно предрекали, что когда-нибудь русские вернутся на американских самолетах и будут бомбить города Аляски». Именно этот «вирус», носящий весьма четко выраженный классовый характер, вызывал и сразу после второй мировой войны, и в конце 70-х — начале 80-х годов приступы и даже эпидемии антисоветской истерии.

В одной из центральных советских газет был опубликован отрывок из нового романа Юрия Рытхэу о сотрудничестве СССР с Западом в освоении Северного Ледовитого океана. В частности, в нем говорилось о возможном строительстве железнодорожного моста через Берингов пролив. Читатель книги Гриффина с понятным интересом узнает о том, что в конце прошлого века между русскими и американцами обсуждался проект строительства железной дороги Канада — Аляска — Сибирь. И сегодня грандиозные проекты, предполагающие экономическое сотрудничество многих государств на благо человечества, выдвигаются и обсуждаются учеными и строителями. Достаточно упомянуть здесь о дерзновенном предложении строительства 85-километровой дамбы через Берингов пролив для решения многих экономических задач.

Гарольд Гриффин начал свою поездку по Сибири из Тюмени, куда он прилетел из Москвы. И хотя это была его четвертая поездка в СССР, в Сибири он оказался впервые. Конечно же, историка Гарольда Гриффина интересуют и великий поход Ермака, и сравнительные темпы освоения Сибири и Канады в XVI–XVII веках, и изучение Сибири-ссылки — Сибири-тюрьмы в дореволюционной России. Жестоким и справедливым обвинением царизму, в частности, явилась книга Джорджа Кеннана «Сибирь и ссылка», которая вышла в США и Англии в 1891 году, а затем многократно переиздавалась. На фоне визита в городской музей, где историк Гриффин знакомит читателя со старой Тюменью, особенно ярко и внушительно выглядит Тюмень сегодняшняя, с которой читателя знакомит Гриффин-журналист. Правда, он не рисует все одной только розовой краской. Ему не нравятся узкие улицы, старые дома, грязные дороги. Он не обходит острые проблемы, как, впрочем, и не упускает случая провести аналогии с канадской действительностью — сегодняшней, вчерашней, позавчерашней.

Сильная сторона его творчества — историко-социальный анализ. Именно здесь он добивается наибольшего успеха, именно этому посвящены лучшие страницы книги. Так, автор энергично полемизирует с теми иностранными писателями, которые, посетив Новосибирск, называли его сибирским Чикаго. Только потому, что Чикаго — большой промышленный город и, как и Новосибирск, — крупный железнодорожный узел? Мне довелось несколько раз бывать в Чикаго, и я полностью разделяю точку зрения Гарольда Гриффина. Тем более что, описывая Новосибирск, он показывает характерные черты нового города новой общественной формации, созданного рабочим классом — и для себя.

Пожалуй, все знают сибирскую поговорку: пролетая над Сибирью, бог отморозил себе пальцы и выронил все свои сокровища. Но далеко не все знают, сколь велики оказались эти «сокровища». Задача состоит в выборе оптимального варианта их реализации, то есть экономически рационального освоения гигантской территории. Этим занимаются и плановые органы, и геологи, и строители, и целая армия ученых. Побывав в Академгородке под Новосибирском, Гриффин запишет потом, что он «больше, чем какие-либо другие достижения, подчеркивает разницу между старой и новой Сибирью».

Новая Сибирь… Это и Нижневартовск, город, в котором средний возраст жителей равен 28 годам, это и БАМ, о котором, к сожалению, «очень немногие знают в Канаде и США». Почему? Да потому, что большинство органов массовой информации Запада замалчивают эту гигантскую стройку. Это и Мирный, в котором «все окна на юг», и прообраз будущего — экспериментальный поселок Удачный, это и Вилюйская электростанция с ее необычной земляной плотиной, где земля и камень сцементированы вечной мерзлотой, и многое, многое другое.

Книга канадского поэта и писателя, историка и журналиста Гарольда Гриффина добра и оптимистична. Да-да, я не оговорился, именно поэта, ибо, кроме трех журналистских книг по истории и современной Канаде, Гарольд Гриффин выпустил три поэтических сборника, которые были переведены на ряд иностранных языков. Вообще жизнь этого человека интересна и поучительна. Более полувека он редактировал такие еженедельные издания, как «Пасифик трибюн» и «Фишермен». Последний является органом профсоюза рыбаков и рабочих родственных профессий. Кстати, этот профсоюз удостоил Гриффина чести быть его пожизненным членом. Правда, родился Гарольд Гриффин в Лондоне, где в возрасте пятнадцати лет начал карьеру репортера. Однако через три года он оставил Флит-стрит и эмигрировал в Канаду. Там он работает в ежедневных газетах и становится активным деятелем профсоюзного движения. В период «великой депрессии» 1929–1933 годов, он был рыбаком, работал шахтером на золотых приисках. Поэтому для него визит в Бодайбо — центр Ленских золотых приисков — явился вовсе не прогулкой любопытствующего иностранца. «Мне всегда хочется побывать на приисках, — пишет он, — познакомиться с их историей и технологией золотодобычи».

Гриффин, писатель и журналист, затрагивает вопрос о технической оснащенности сибирских предприятий: от золотых приисков до нефтяных разработок. В подавляющем большинстве случаев здесь работает советская техника. Работает отлично. Однако есть техника и иностранная. Например, гусеничные тракторы и рудовозы. В этой связи хотелось бы сказать несколько слов об экономических санкциях администрации Рейгана, направленных на срыв строительства газопровода «Сибирь — Западная Европа». Свое путешествие по Сибири Гарольд Гриффин предпринял осенью 1980 года, как раз тогда, когда нынешнее американское правительство находилось еще, так сказать, в избирательных урнах. Однако все, что увидел в Сибири канадский писатель, является свидетельством бесплодности любых попыток Запада помешать нашему экономическому прогрессу. Никакие санкции не способны задержать, а тем более сорвать строительство газопровода. Гарольд Гриффин в своей книге приводит весьма показательный пример. В свое время горнодобывающий синдикат «Де Бирс» отказал нам в технических алмазах. Результат? Активизация разработки месторождений в Мирном, где, по свидетельству автора, работает сегодня «фабрика № 3 — одно из крупнейших предприятий по обработке кимберлита в мире».

В 1971 году в Сибири побывал канадский министр Жан Кретьен. Вот что он сказал перед отъездом на родину: «Повсюду, где бы мы ни побывали в Сибири, мы становились свидетелями прогресса XX века». Книга Гарольда Гриффина является конкретным и наглядным тому свидетельством.

Мирный — Новосибирск — Ашхабад — таков был заключительный этап четвертого путешествия по СССР Гарольда Гриффина.

Если в районах Севера и Сибири жизнь — это тепло, то в районах Советской Средней Азии, и в частности в Туркмении, жизнь — это вода. Гриффин неназойливо показывает взаимосвязь и взаимозависимость многих явлений в жизни. В 1954 году началось строительство Каракумского канала. Затем в пустыне Каракумы находят месторождение нефти и газа. Канал дал щедрый урожай, но, по заявлению ученых туркменского Института пустынь, к 2000 году водные запасы республики будут истощены. Выход? Подать воду из Сибири, которая имеет ее в изобилии. Проект переброски сибирских вод (и не только в Туркмению) — проблема сложнейшая. У нее много сторонников и противников. Более того, она затрагивает экологически интересы не только Советского Союза, но и многих других государств. Этой проблеме посвящена глава в книге Гарольда Гриффина. Что же касается собственно Сибири, то, если будет у нее взято слишком много воды, это отрицательно скажется на климате, флоре и фауне, на всем комплексе жизни. Однако оптимальное решение проблемы воды для Туркмении разрабатывается в едином всесоюзном комплексе и будет найдено без ущерба для других областей.

Гриффин побывал в двух туркменских колхозах. Его впечатления от этих поездок представляют интерес именно сегодня, когда наше сельское хозяйство активно приступило к реализации Продовольственной программы, намеченной майским (1982 года) Пленумом ЦК КПСС. «Масштабы и состояние дел в обоих хозяйствах, — подчеркивает Гриффин, — свидетельствуют о беспочвенности распространяемых на Западе мифов о неэффективности советского сельского хозяйства».

Завершая книгу, автор рассказывает о своих встречах с советскими космонавтами, о посещении Звездного городка, размышляет о путях дальнейшего освоения космоса человечеством.

Во время моих поездок в Канаду я встречался с представителями самых различных слоев населения этой большой, соседней с нами страны. Интерес к жизни в Стране Советов был всеобщим. И очень часто канадцы, мечтательно улыбаясь, говорили: «Как было бы здорово совершить путешествие по Транссибирской железной дороге и хотя бы из окна вагона посмотреть на вашу сказочную Сибирь». Именно поэтому я убежден, что книга Гарольда Гриффина будет с интересом и симпатией встречена канадским читателем. Что же касается читателя советского, то для него зарисовки Гарольда Гриффина будут любопытны как взгляд со стороны, взгляд умный, внимательный, доброжелательный.

Книга западногерманского писателя Фридриха Хитцера «Сибирское лето», как явствует из ее названия, тоже посвящена Сибири. Однако между путешествием Гарольда Гриффина и поездкой Фридриха Хитцера существует много различий. Канадец предпочел самолет, его немецкий собрат по профессии выбрал поезд. Гриффин путешествовал один, Хитцер — с женой. Кстати, Сильвели Хитцер во время поездки вела свой дневник, скупые выдержки из которого придают своеобразное очарование повествованию ее мужа. Кроме того, у Фридриха Хитцера огромное преимущество перед подавляющим большинством иностранцев, посещающих нашу страну. Заключается оно в том, что он свободно владеет русским языком. Как мне представляется, именно знанием русского языка (плюс, разумеется, писательский дар) можно объяснить глубокое проникновение Фридриха Хитцера в психологию тех людей, с которыми он встречается. А это в свою очередь помогает ему создавать выпуклые, запоминающиеся характеры.

Фридрих Хитцер относится к числу тех честных и трезвомыслящих немцев, которые обладают чувством исторической памяти. В книге много размышлений о преступлениях фашизма во время второй мировой войны. Фридриху Хитцеру было всего шесть лет, когда фашисты совершили вероломное нападение на Советский Союз. Ему неимоверно тяжко сознавать, что именно «немцы поверили страшным сказкам о большевистской угрозе, напали на их страну и стали с беспримерной методичностью уничтожать жизнь и выжигать их землю». Поэтому рассказ Фридриха Хитцера о том, как незнакомая девочка в поезде дарит им, немцам, конфеты, воспринимаешь не как сентиментально-слезливый эпизод, а как осознание широты и доброты русского характера. Ведь дети существуют не сами по себе, они — слепок своего общества, его идеалов, его устремлений.

К сожалению, в ФРГ еще живуч лозунг о «русской угрозе». Недаром родственники и знакомые Фридриха Хитцера считали его сумасшедшим, когда он собирался предпринять путешествие в Сибирь.

Садясь в поезд «Москва — Новокузнецк», Хитцеры опасаются, что не найдут общего языка со своими соседями. Но опасения эти оказались напрасными. Русские и немцы обретают общий дом на колесах. Благодаря предприимчивости сопровождающего его журналиста Фридрих даже провел пресс-конференцию среди пассажиров. Хитцер интересуется судьбами людей, условиями их жизни, мнением по самым различным вопросам. Однако пресс-конференция не остается «улицей с односторонним движением». Советские люди задают писателю из ФРГ свои вопросы: почему фашисты распоясались? Почему существуют «запреты на профессии»? Почему продолжается оболванивание людей жупелом «советской угрозы»? «Странно, — замечает Хитцер, — но именно сейчас захотелось, чтобы на моем месте оказались Штраус, Геншер…»

В книге есть несколько новелл о простых советских людях, с которыми в ходе путешествия по Сибири встречаются Фридрих и Сильвели Хитцер. Сколько теплоты и симпатии вложил автор, например, в рассказ о проводнице Клаве. И получилось, на мой взгляд, переданное скупо, но умело повествование об одной человеческой судьбе, через которую рассматривается судьба поколения.

Оказавшись в Кузбассе, Фридрих Хитцер чувствует себя там чуть ли не старожилом. Еще бы! Он побывал там пять лет тому назад, все видел, оставил много друзей. Например, Петр Степаненко, заместитель секретаря парткома Западно-Сибирского металлургического комбината, на котором, как отмечает автор, трудятся русские, украинцы, армяне, грузины, белорусы, эстонцы, немцы, казахи, таджики, узбеки, шорцы и многие другие. Гости приехали в воскресенье, и Степаненко прямо с вокзала везет их в «Берендею», одну из здравниц Запсиба. Рабочие платят один рубль в день, остальное оплачивается профсоюзами. Когда вечером они возвращаются в город, перед ними возникает панорама завода, панорама «исполина», который трудится вместе со всем Кузбассом, вместе со всей страной.

Изобретательность антисоветской пропаганды поистине безгранична. Всему миру известно, что в 1930 году была закрыта последняя биржа труда в СССР, и с тех пор в стране нет ни одного безработного. Однако на Западе не гнушаются никакими средствами, чтобы доказать обратное. Оказывается, у нас и штаты раздуты непомерно, и многое делается на холостом ходу, и хозяйство носит громоздкий, бюрократический характер. Разве это, мол, не скрытая безработица? «Однако никто, — пишет далее Хитцер, — какие бы убедительные доводы в пользу достижения экономики, организованной на частном принципе, он ни приводил, не может отрицать одного важного фактора труда в Советском Союзе: увольнения почти полностью исключены, трудящиеся не опасаются их». В полемике со своими оппонентами писатель приходит к выводу, что работа лишь тогда становится вдохновенным и радостным творчеством, когда над головою работающего не висит дамоклов меч безработицы. Он без колебаний отдает предпочтение фактору сознательности, а не фактору страха.

Вдохновение и радость — именно эти два ощущения выносишь от общения с героями книги Фридриха Хитцера. И тут уж не важно, какой пост они занимают. Скромная проводница и пенсионер, секретарь горкома партии и сталевар, преподаватель и шофер — все они трудятся во имя единой цели, все они товарищи в битве за коммунизм.

Иногда непосредственность, «лобовая» любознательность не могут не вызвать улыбки. Например, когда в разговоре с заслуженным шахтером он спрашивает, «за что дают Героя».

И тут же, буквально на следующей странице, глубокие, беспощадные в своей правдивости размышления о том, как старшее поколение в ФРГ, «которое молчало или замазало свастику „свободой и демократией“, воспитало беспомощную молодежь в духе политического воздержания или приспособления к „экономическому чуду“. И старшие промолчали снова, когда в 1953 году запретили Союз свободной немецкой молодежи, а в 1956 году — Коммунистическую партию Германии — те организации, в которых отцы и дети принесли наибольшее количество жертв в борьбе против фашизма и войны». Нет, Фридрих Хитцер не может со всем этим согласиться, равно как он отвергает расхожий тезис о так называемой равной ответственности за преступления фашизма обманщиков и обманутых, судей и подсудимых, палачей и жертв. Страстно, взволнованно пишет автор о месте каждого человека в борьбе за будущее, об исторической ответственности целой нации и отдельной личности. И многое становится ясным немцу, который родился в Ульме на Дунае и живет сейчас в Мюнхене, который редактирует влиятельный журнал «Кюрбискерн» и является членом правления Баварского общества по развитию отношений между ФРГ и СССР. Ясным — после встреч с советскими людьми в Кузбассе и других местах, после откровенных разговоров с ними, острых диспутов и многочасовых дискуссий. Да, жизнь учит, жизнь преподносит приятные сюрпризы. Одним из таких приятных сюрпризов для Фридриха Хитцера была его встреча в Кемерове с экономистом С. Шнапиром. Шнапир был делегатом третьего съезда комсомола, слышал речь Ленина. Проблема отцов и детей — вот как она решалась большевиками:

«Когда оглядываешься назад, — рассказывал Хитцеру Шнапир, — и спрашиваешь себя, какую ориентацию получила молодежь, то понимаешь, что Ленин поставил перед ней созидающую задачу: учитесь, чтобы вы смогли построить коммунизм. Впервые в истории человечества глава большого государства пришел к молодежи и сказал ей: вам сейчас 15–16 лет. Всю свою жизнь вы будете строить коммунизм, это будет цель вашей жизни…»

Другим приятным сюрпризом было знакомство с итальянским рабочим Альфредо Маури, которому удалось уйти от смертного приговора в Италии Муссолини и при посредничестве Луиджи Лонго приехать в Кузбасс и получить работу на Кузнецкстрое. Там Хитцер узнал и о немецких рабочих из Рура, которые прибыли туда работать в начале тридцатых годов. Он узнал об «Автономной индустриальной колонии Кузбасс» («АИК — Кузбасс»). Однако началось все это много раньше. В 1921 году 19 сентября В. И. Ленин писал секретарю ЦК ВКП(б) В. В. Куйбышеву о том, что его посетили представители группы американской рабочей колонии, желающие взять Надеждинский завод и ряд предприятий в Кузнецком бассейне в свои руки и восстановить. Ленин энергично поддержал этот проект. В январе 1922 года прибыла первая группа в 17 человек, к лету их насчитывалось уже 175. История «АИК — Кузбасс» являет собой незабываемый эпизод интернациональных связей, и Фридрих Хитцер тепло и взволнованно повествует об этом в своей книге.

* * *

В этой книге под одной обложкой опубликованы отрывки из двух произведений зарубежных авторов о Советском Союзе. Один из авторов — из Федеративной Республики Германии, другой — из Канады. Два разных языка. Два разных подхода к теме. Два разных стиля. И при всем их различии — единство цели обоих авторов. Цель эта — служение взаимопониманию между народами. Цель эта — смелый и правдивый рассказ о стране Ленина. Наперекор потокам лжи и клеветы, которые вот уже 65 лет извергают на нас все империалистические органы массовой информации.

Выпуск издательством «Прогресс» серии сборников «По Советскому Союзу» — это не просто добрая традиция. Это насущное веление времени.

Олесь Бенюх

СОВЕТСКИЕ РУБЕЖИ БУДУЩЕГО ГАРОЛЬД ГРИФФИН

Harold Griffin

Soviet Frontiers of Tomorrow Progress Publishers, Moscow, 1982

Перевод с английского Л. Огульчанской

ОТ ЮКОНА ДО СИБИРИ

Наконец плотная облачность стала таять. Далеко внизу под крылом самолета я увидел обширные массивы темного леса, разорванного то вставшей на дыбы горной грядой, то тускло блестевшей полосой водной глади. Мы пересекали Урал — старую горную цепь, протянувшуюся на две с лишним тысячи километров от арктического побережья до казахстанских пустынь, разделяя Европу и Азию. Пока облака не сомкнулись вновь, я отдавался своему первому мимолетному знакомству с Сибирью, с краем, о котором так много слышал, но так мало знал и который так давно жаждал увидеть.

Минуло почти полвека с тех пор, как один метис, охотник — я помню только, что его звали Том, — развеял туман моего неведения и пробудил интерес к Сибири, которая была для меня тогда лишь обширным пятном на карте мира с незнакомыми наименованиями. Это произошло на территории Юкон^[1], когда мы, пробираясь из Кэр-кросса к маленькому индейскому поселению на берегу озера Тэгиш, укрылись от надвигавшейся пурги в заброшенной бревенчатой хижине.

Давным-давно покинутая избушка была срублена на скалистом озерном мысу еще во времена «золотой лихорадки». Она стояла без двери, зияя пустым оконным проемом. Сквозь щели между бревнами, откуда выпал ссохшийся мох, проникал холод. Но железная печка была цела и извергала волны горячего жара, когда Том подбрасывал в нее поленья, сваленные в грязном углу. Снаружи у стены, где мы оставили нарты, свернувшись клубком, лежали привязанные собаки, казалось безразличные к вихревой пляске снега. Озерный лед за хижиной тонул в снежной мгле, слышен был лишь слабый посвист вьюги.

Том чувствовал себя счастливым, сидя на тесовой скамье, единственно уцелевшей из всей мебели, с кружкой чаю, которую он крепко держал рукой в меховой перчатке.

— Как, разве вы не слышали, что я побывал в Сибири? — воскликнул он.

— Когда? — спросил я.

— Сразу после войны, в 1919-м, — ответил Том. — Я был там с Сибирским экспедиционным корпусом.

По всей вероятности, его взяли в корпус как охотника, который мог управляться с собаками и прекрасно знал Север. Том не сказал, был ли он призван или вступил в армию добровольцем, но признал, что вскоре разочаровался в службе. Он знал французский и подружился с франкоканадцами-призывниками, шестеро из которых отказались следовать с батальоном в Россию, и их привели на борт судна под конвоем. Английский грузовой пароход, доставивший солдат во Владивосток, был грязным и тесным, к тому же в северных районах Тихого океана сильно штормило.

— Мы плыли, — продолжал Том, — почти три недели, и к концу пути большинство из нас пожалели, что покинули родную землю. Потом все стали спрашивать, зачем нас вообще послали в Россию.

С растущим интересом я слушал, как Том рассказывал об унылой гарнизонной службе во Владивостоке, о том, что нашим войскам нечего было делать в чужом краю. Через несколько месяцев широкая оппозиция в стране интервенции вынудила канадское правительство вернуть солдат на родину. Для меня и Тома Сибирь, которая по территории немного превосходит Канаду, не разделялась тогда на Приморские районы Дальнего Востока и собственно Сибирь, а казалась огромным единым краем, протянувшимся от побережья Тихого океана до Уральских гор. Мне не было и девятнадцати лет в ту зиму на Юконе, когда я впервые познакомился с необъятными северными просторами своей страны. Неожиданно для себя я узнал о другом обширнейшем крае, отделенном от нашего материка Беринговым проливом и во многом так похожем на Канаду. К тому же я узнал о тех событиях из прошлого своей страны, о которых почти не упоминалось в прочитанных мною книгах.

Годами позже Джек Треливинг, рыбак с Тихоокеанского побережья, несколько больше рассказал мне об участии Канады в интервенции, предпринятой по настоянию Великобритании и вызванной стремлением нашей страны получить после войны солидную долю в торговле с белогвардейской Сибирью, а также ненавистью к молодому Советскому государству, которую канадское правительство разделяло со своими союзниками. Я встретился с ним в его скромном маленьком домике на реке Фрейзер километрах в сорока к востоку от Ванкувера.

Джек Треливинг вспоминал, как в 1918 году он находился в учебном лагере в Петававе, когда на специальном смотре объявили о наборе добровольцев в Сибирский Экспедиционный корпус.

— Вечером один парень, его звали Гибсон, он был постарше меня и дружил со мной, дождался, пока я остался один, пришел в палатку и сказал, что подумывает согласиться. Он хотел, чтобы я пошел вместе с ним, — рассказывает Треливинг.

— Послушай, — заметил Гибсон. — Я знаю, ты ненавидишь армию.

— Это уж точно, — ответил я. — Давно хочу смотаться отсюда. Не вижу ничего хорошего во всей этой чертовой бойне.

— Знаешь, — предложил он, — отправимся вместе, а когда доберемся туда, дождемся подходящего случая и перемахнем на другую сторону. Я думаю, за этой страной будущее. Они сражаются за стоящее дело.

— Он меня убедил, и я пошел добровольцем, — сказал Треливинг.

Когда эпидемия гриппа охватила основной лагерь в Петававе, части, предназначенные для отправки в Сибирь, были переведены в Нью-Вестминстер (провинция Британская Колумбия). Недели тянулись за неделями в ожидании погрузки на суда. Неоднократно солдатам говорили, что все готово к отправке, но приказа все не было. В лагере ходили слухи, что портовые рабочие, сочувствовавшие большевикам, намеренно не торопились с установкой стойл для лошадей на судах. Наконец в январе 1919 года пришел долгожданный приказ.

— Мы отправились ночью верхом до Ванкувера, — продолжал Треливинг. — Нужно было ехать вдоль железнодорожного полотна, и мы с трудом держались в седлах. Знаете, как противно стучат копыта, задевая о рельсы. Добравшись до порта, мы еще долго ждали, пока лошадей примут на борт.

— Когда отчаливаем? — спросили мы у проходившего мимо сержанта.

— Не знаю, — бросил он. — Судно еще не готово.

Нам было известно, что рабочие продолжали стоять на своем. Профсоюз портовых грузчиков, принявший резолюцию о поддержке большевиков, являлся лишь одним из отрядов растущего движения протеста против интервенции, которое федеральное правительство сэра Роберта Бордэна напрасно старалось подавить, приняв на своем сентябрьском заседании решение о запрещении в 1918 году деятельности четырнадцати общественных организаций. Несмотря на травлю и антисоветскую истерию, яростно развернутую прессой, полицейские облавы, аресты и изъятие политической литературы, рабочие организации с новой силой выдвинули свое требование — прекратить прямое военное вмешательство в дела России. Бросая вызов цензуре, запрещенные рабочие газеты вышли вновь под другими названиями. Так, газета «Горн Запада», ставшая «Красным флагом», писала в своем номере от 15 февраля 1919 года: «По всей Канаде раздается требование: „Верните наших парней домой!“ Мы единодушно присоединяемся к этому призыву: „Верните их домой из Сибири!“…»

Это требование с наибольшей силой прозвучало на конференции рабочих Запада в Калгари (провинция Альберта), проходившей с 13 по 15 марта 1919 года, на которой присутствовали представители профсоюзов четырех западных провинций. Все 239 делегатов единодушно проголосовали за резолюцию, призывавшую объявить первого июня всеобщую забастовку, если канадские войска не будут вскоре отозваны с Мурманского фронта и из Сибири.

Капитуляция Германии лишила правительство Бордэна повода для отправки новых контингентов канадских войск в Советскую Россию. О разногласиях в федеральном правительстве, где консерваторы имели пятнадцать портфелей, а либералы — десять, наиболее ярко свидетельствуют слова министра сельского хозяйства Т. А. Крерара, который откровенно заявил: «Я не могу согласиться с тем, что необходимость установления прочного порядка в Сибири может оправдать сохранение там наших войск и отправку в Россию новых сил. Нас не касается, как Россия станет решать свои проблемы, это ее дело». В апреле канадское правительство начало вывод своих войск.

Что касается Треливинга, то он так и не попал в Сибирь. Когда судно отчалило, его вместе с другими гриппозными больными поместили в лазарет. После пятидневного плавания военный транспорт вернулся в Ванкувер.

Так закончилась эта бессмысленная авантюра, не принесшая славу Канаде.

Когда в начале 1943 года я снова совершил путешествие по Северо-Западным территориям, Юкону и Аляске, чтобы собрать материал для книги «Аляска и канадский северо-запад: наша новая граница», Канада и США находились в состоянии войны с Японией, а СССР был нашим союзником в войне с фашистской Германией. В то время люди во всем мире, боровшиеся против фашизма, мужчины и женщины, с восхищением и тревогой следившие за обороной Сталинграда, с облегчением узнали о советском контрнаступлении, окружении и пленении 6-й армии генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса, разгроме мощной 330-тысячной группировки. Сталинградская битва стала поворотным этапом в войне, но жители Аляски имели собственные основания высоко оценить ее значение.

Добравшись до Фэрбенкса на Аляске, я вскоре узнал — это был секрет Полишинеля, — что в городе находились советские пилоты, которые учились летать на американских самолетах и перегоняли потом машины на советский фронт через Аляску и Сибирь. Я иногда встречал русских летчиков на улицах, в кафе и магазинах. Большинство из них были молоды, скромны, воспитанны. Когда они поднимались в небо, то летали с большим искусством и отвагой, и жители Аляски, разбирающиеся в летных делах лучше других американцев, с удивлением покачивали головами. Но даже в то время, когда советские летчики гибли в сталинградском небе и судьбы мира оставались неясными, встречались носители вируса будущей «холодной войны», которые громогласно предрекали, что когда-нибудь русские вернутся на американских самолетах и будут бомбить города Аляски.

Однако в то время жителей Аляски тревожила не мифическая советская угроза, а настоящая война с Японией. Японские войска начали вторжение на Алеутские острова и рвались к Атту и Кыске. Над прибрежными городами Аляски нависла угроза нападения. В отличие от американцев, живущих в других штатах, население Аляски всегда больше знало о Советском Союзе, своем близком соседе по ту сторону Берингова пролива. Когда, в частности в 1939 году, американские газеты подняли шумиху о том, что «Советы» якобы укрепляют острова Диомида в Беринговом проливе, жители Аляски не очень-то верили этому, ибо знали, что «советские фортификационные сооружения» были на самом деле обычной метеорологической станцией. По-настоящему аляскинцы боялись лишь милитаристской Японии.

В предвоенные годы жители Аляски, сознавая уязвимость морских путей, предлагали провести автомагистраль через Канаду, чтобы связать полуостров с остальной частью США. Самым горячим сторонником этого проекта был Дональд Макдональд, инженер-геодезист с Аляски, который построил Стискую дорогу из Фэрбенкса в Серкл на реке Юкон. В поисках наиболее удобной трассы для автомагистрали он тщательно исследовал многие районы. Изучая архивы, он наткнулся на забытый проект международной железной дороги Канада — Аляска — Сибирь, обсуждавшийся в конце прошлого века между русским правительством и американским железнодорожным магнатом Е. X. Гарриманом. Почему бы вместо рельсового пути не протянуть международную автомагистраль, вопрошал Д. Макдональд. В конце концов настойчивого геодезиста выслушали в Вашингтоне. Но дело не двигалось с места. Лишь японское вторжение в Китай в 1937 году заставило вновь обратиться к идее строительства автомагистрали через Канаду. В 1938 году администрация Рузвельта в Вашингтоне и королевское правительство в Оттаве^[2] назначили комиссии для изучения трех предложенных проектов. Конечным пунктом всех проектов был, естественно, Фэрбенкс. Американская комиссия отдала предпочтение «западному» варианту, канадская — «восточному». Конец бесплодным спорам и разногласиям положило нападение Японии на Пирл-Харбор в 1941 году. За три месяца США и Канада достигли соглашения о сооружении автомобильной магистрали по маршруту, который ранее не рекомендовала ни одна из комиссий. По пустынным необжитым местам сквозь топи и вечную мерзлоту были проложены 2500 километров шоссейной дороги. Американские военные строители, белые и черные, работавшие здесь, в большинстве своем не имели должных навыков и почти не были знакомы с опытом сооружения дорог в подобных условиях.

— Мы слышали, что русские прокладывали автомагистрали в таких же суровых краях, — говорил мне американский полковник Альберт Е. Лейн в Досон-Крике, — но не знали, как они это делали. Мы располагали лишь старой статьей по строительству дорог на Аляске, написанной в 1917 году и опубликованной в «Справочнике инженера-дорожника» Хейгера и Бонни. В нем рекомендовалось осушать все болотистые места. Однако мы вскоре узнали из собственного опыта, что такой способ эффективен на неглубоких топях, в противном же случае предпочтительнее настилать дорогу поверху. Мы прокладывали бревенчатую лежневку, продолжая добавлять настилы по мере того, как болотная жижа размораживалась и бревна тонули в грязи. В некоторых особенно топких местах приходилось настилать до восьми слоев.

В своих статьях, написанных для журнала «Нью Мэссиз» в 1944 году, когда сенатская комиссия Трумэна запрашивала американское правительство, будет ли вообще проложена аляскинская автомагистраль, я сообщал, что имеющиеся недостатки в строительстве дороги допущены из-за всеобщей неподготовленности и халатности, ибо американских военных инженеров, не обладавших должным опытом ведения строительных работ в субарктических условиях, заставили взяться за незнакомое дело и завершать давний проект в рекордные сроки.

Соединенные Штаты могли получить доступ и к богатому советскому опыту развития Севера, к опыту строительных работ в северных районах. Но, как я писал: «В те годы мало кто из русских посещал Аляску, к тому же из-за возникшей стены подозрительности отрицалась схожесть условий Аляски и Сибири. Жители полуострова стремились познакомиться с достижениями своих соседей по ту сторону Берингова пролива, но они знали лишь, что Сибирь преобразуется, тогда как их необъятный край, представлявшийся большинству американцев пустыней, непригодной для жилья, хиреет… Аляска и Сибирь — эти „новые рубежи“ XX века, имеющие столько общих проблем, — могли бы достигнуть многого при совместном сотрудничестве, однако они оставались соседями, которые вместо близкого общения предпочитали, как правило, разговаривать на почтительном расстоянии друг от друга».

Тем не менее я встречал на Аляске людей, не только хорошо осведомленных о Сибири, но даже живших и работавших там. Один из них — Берт Карлсон, урожденный швед, был специалистом по размораживанию вечной мерзлоты при землечерпальных работах на золотых приисках Доусон и Руби в низовьях реки Юкон. Он был в Сибири в 20-х годах, где работал инженером-консультантом на Алданских золотых приисках в Якутии.

— Если бы меня высадили сейчас в некоторые районы Сибири, я, вероятно, подумал бы, что нахожусь на Аляске, — говорил мне Берт Карлсон в своем доме в Фэрбенксе. — Русские построили на Севере города и создали там различные отрасли промышленности. Мы могли бы сделать у себя то же самое.

Его жена — русская, с которой Карлсон познакомился в Сибири, — согласно кивнула головой.

— Когда я приехала на Аляску, — пояснила она, — я увидела не только большие различия между нами, но и много общего. Природа, прежде всего, была почти одна и та же, но мне показалось, что на Аляске очень мало сделано. Когда мы уезжали из Сибири, она преображалась прямо на глазах. В новые районы приезжали люди, осваивали их и вскоре двигались дальше вперед.

Из Фэрбенкса, где современные здания вытеснили старые бревенчатые дома, я вылетел в Ном, который тогда все еще не оправился от пожара 1934 года, уничтожившего большую часть города. Война почти не принесла никаких изменений в жизнь города, основанного в 1899 году во времена «золотой лихорадки»; по-прежнему с наступлением лета старатели промывали песок, отыскивая мелкие крупинки драгоценного желтого металла.

В тот день, когда я покидал Ном, серое еще накануне небо прояснилось над Беринговым проливом до прозрачного бледно-голубого цвета. Во время перелета на северо-запад в Тин-Сити, где находится единственный на Аляске оловянный рудник, мы плыли над заснеженной искрящейся тундрой; вдруг в легкой дымке тумана на краю горизонта возникли очертания Чукотки. Дальше лежала Сибирь. Однако прошло сорок лет, прежде чем я увидел ее.

Самолет снижался. В разрыве облаков, из-за которых на протяжении трехчасового полета из Москвы я так ничего и не разглядел, кроме быстро промелькнувших Уральских гор, показалась Тюмень.

Я слегка коснулся локтем задремавшей Ляли Чальян, молодой женщины, сопровождавшей меня в путешествии по Сибири. Для нее оно тоже было первым.

— Что случилось? — спросила она.

— Подлетаем, — ответил я.

Нас встречал заместитель начальника управления издательств, полиграфии и книжной торговли Тюменского облисполкома Валерий Былино, высокий, стройный молодой человек.

После размещения в гостинице нефтяников и ужина мы отправились вечером погулять по тюменским улицам. Моросил мелкий нескончаемый дождь, омывая улицы, удаляя грязь с кромки тротуаров. Под ногами блестели лужи. В вечерних сумерках, обдавая зазевавшихся прохожих мутными брызгами, двигался нескончаемый поток легковых машин и грузовиков. Всего в квартале от гостиницы нам пришлось обойти огромную лужу, растекшуюся на асфальте. Неужели это Тюмень, ворота Сибири? С прогулки я возвратился разочарованный. Я так много читал о больших сибирских городах, но эти узкие улицы и старые дома слишком отличались от того, что я ожидал увидеть.

Яркое утро и солнечный день внесли коррективы в мое настроение, изменили облик Тюмени. Как оказалось, вчерашним дождливым вечером я познакомился с самой неприглядной частью города. Наша гостиница находилась в старом районе, среди бревенчатых домиков, часть из которых накренилась под грузом прожитых лет, но рядом стояли здания, построенные гораздо позднее — перед войной или вскоре после ее окончания. Старые районы необходимо реконструировать, но не все надо сносить, говорил Валерий, показывая мне в тот солнечный день свой город.

— Здесь будет новое административное здание… Здесь — новый медицинский комплекс… там — площадка для строительства новой железнодорожной станции… а тут — новый музей… вся эта улица подвергнется реконструкции и станет в три раза шире, чем сейчас.

Перед моими глазами развертывался план реконструкции Тюмени, набросанный Валерием.

Новый город, раскинувший свои кварталы вокруг старого, походил на яркую пышную оболочку, окружающую изъеденную временем сердцевину. Всю историю города можно проследить по изменениям в его застройке. Тюмень была основана как торговый центр в 1586 году на холме над рекой Турой и разрасталась по ее берегу вдоль и вширь. После революции город рос медленно. Однако во время второй мировой войны перед угрозой наступавших фашистских войск в Тюмень было эвакуировано до ста промышленных предприятий. После войны около двадцати из них осталось в городе. Сейчас Тюмень насчитывает триста шестьдесят тысяч жителей и превратилась в один из крупнейших промышленных центров Западной Сибири.

Новые районы Тюмени стали заметной вехой в сибирском градостроительстве. Жилые дома здесь отличаются разнообразием, свободным расположением по отношению друг к другу. Монолитные кварталы старой застройки уступили место ансамблям микрорайонов, что позволяет архитекторам и строителям ярче проявлять свои знания и способности, используя при этом все преимущества промышленного производства основных деталей зданий. Земля в городе расходуется бережно, с большим искусством.

Когда мы возвращались в гостиницу, Валерий показал на современное административное здание — величественное белое сооружение, перед которым раскинулась Центральная площадь. В сквере среди травы и деревьев росло множество ярко-красных флоксов.

— Раньше здесь торговали лесоматериалами, — сказал мой спутник. — А вон там, — указал он через площадь в сторону памятника В. И. Ленину, — стояли старые казармы. Вот улица Республики, в прошлом, не таком уж и далеком, по ней весной нельзя было пройти. Лошади, телеги обычно застревали в жирной грязи, и людям приходилось пробираться по скользким деревянным мосткам.

Я рассказал Валерию старый канадский анекдот о городе Виннипеге. Лет сто назад один приезжий, с трудом пробираясь по необычайно грязной Главной улице города, увидел перед собой меховую шапку. Когда он поднял ее, вдруг откуда-то снизу донесся голос:

— Будьте добры, отдайте мою шапку. Я стою на повозке и совсем без нее замерзну.

Валерий рассмеялся от всей души.

Разговорившись, мы коснулись ранней истории Тюмени и неизбежности появления такой личности, как Ермак.

Располагая отрядом приблизительно в 800 казаков, Ермак в 1581 году отправился в поход из владений купцов Строгановых. Спустя год он разгромил хана Кучума и захватил его столицу Сибир, которая находилась на берегу реки Иртыш неподалеку от нынешнего Тобольска, основанного на год позже Тюмени. Ермак утонул во время внезапного ночного нападения на его лагерь, но западносибирские татары, потомки воинов Чингисхана, не смогли остановить русского продвижения вперед. Путь на восток был открыт. Продвижение русских от Уральских гор к Тихому океану протекало поразительно быстро. После основания в 1586 году Тюмени, первого укрепленного города, русские в 1604 году продвинулись до нынешнего Томска, в 1628 году — до Красноярска, через два года — до Илимска, а в 1632 году дошли до Якутска. В 1646 году на берегу Тихого океана был построен город-крепость Охотск, а спустя два года первопроходец казак Семен Дежнев проплыл вдоль побережья Северного Ледовитого океана, обогнув восточную границу Сибири — мыс, названный впоследствии его именем. За шестьдесят лет русские овладели Сибирью.

Подобно французским и английским торговцам пушниной в Канаде, русские использовали реки в качестве транспортных путей, но в Канаде освоение территорий шло гораздо медленнее. После основания Квебека Самуэлем де Шампленом в 1608 году, быстрого броска на запад Этьена Брюле и Жана Николе французы в 1648 году не продвинулись дальше озера Мичиган, а англичане все еще исследовали Гудзонов залив в поисках пути на северо-запад. Только полтора века спустя, к 1793 году, когда Александр Макензи достиг побережья Тихого океана у Белла-Кула, было завершено завоевание североамериканского континента. Четырьмя годами раньше, в 1789 году, Макензи спустился до самого устья реки, получившей его имя, имея при себе карты северной Канады, составленные его другом — путешественником и торговцем пушниной Питером Пондом. Макензи должен был принести эти карты в дар Екатерине Великой после того, как достигнет России через Уналашку и Камчатку. Вместо северной части Тихого океана, значащейся на картах Понда, Макензи вышел к арктическим берегам моря Бофорта. К тому времени русские уже почти полвека жили на Аляске.

Русские купцы точно так же, как англичане и французы в Канаде, в значительной степени зависели от коренных жителей, с которыми они сталкивались в поисках пушнины. За несколько лет интенсивной охоты количество красного зверя резко снижалось, что вынуждало торговцев и промысловиков продвигаться дальше от одной речной долины к другой в поисках неизведанных мест. И в Сибири, и в Канаде торговцы обманывали местное население, обменивая дешевое оружие и никчемные побрякушки на меха, приносящие после продажи на далеких рынках целое состояние. Однако в Канаде французы и англичане были злейшими конкурентами, ради защиты своих торговых путей и новых источников получения пушнины они истребляли индейцев, побуждали их к кровавым братоубийственным войнам; из-за этих столкновений и болезней целые народы оказались на грани исчезновения, а результатом хищнической погони за мехами стало почти полное истребление пушных зверей.

У русских торговцев пушниной в Сибири не было европейских конкурентов. Прямой доход государству приносила и ежегодная пушная подать — ясак, взымавшаяся с коренных жителей. Вначале, когда пушной зверь водился в изобилии, эта подать была не так обременительна, как позднее, когда соболь почти исчез, а лису и других мелких пушных животных добывать становилось все труднее. ...