Возвращение домой: Крымский тустеп. Возвращение домой. Крымский ликбез - Комбат Мв Найтов

Все права на текст принадлежат автору: Комбат Мв Найтов, Комбат Найтов.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.

Купить эту книгу в ЛитРес

Комбат Найтов Возвращение домой: Крымский тустеп. Возвращение домой. Крымский ликбез

Крымский тустеп

Он грешниц любил, и они его,
И грешник был он сам,
Но где ж ты святого найдешь одного,
Чтобы пошел в десант
Михаил Анчаров

Глава 1 Крымские пляжи сорок первого

– Делай «раз», делай «два», делай «три», – раздавались команды старшины второй статьи Бобича, и отделение кололо соломенные чучела, отбивая штыками и стволами винтовок торчащие из них палки-винтовки.

– Старший краснофлотец Матвеев! Энергичнее! Вам замечание! – послышалось сзади. Матвеев остановился и повернулся лицом к «комоду».

– Товарищ комод! Разрешите взять другую винтовку? Тогда буду энергичнее!

– Вам что, в бою будут оружие менять? – Бобича аж перекосило.

– После таких «упражнений» мне необходимо заново ее пристреливать! Снайперская винтовка предназначена для другого! Это все равно, что микроскопом гвозди заколачивать!

– Отделение! Смирно! Старший краснофлотец Матвеев! Бегом к старшине роты и доложите ему о вашем неподчинении!

– Есть! – вскинув винтовку на плечо и придерживая ее рукой, Матвеев добежал до края площадки, увидел старшину роты на левом фланге и побежал туда. Перешел на строевой.

– Товарищ главный старшина! Разрешите обратиться! Старший краснофлотец Матвеев!

– Что у тебя? Опять с Бобичем поругался?

– Да, товарищ старшина! Получил замечание от него за неэнергичный отбой «винтовки» противника. Вступил в пререкания, что это все равно, что микроскопом гвозди заколачивать. Я – снайпер, и эта винтовка не предназначена для штыкового боя.

Филимонов покрутил головой, окрикнул какого-то бойца из первого взвода.

– Гришанин, ко мне! Дай винтовку! Держи! В атаку, вперед! – и побежал за Матвеевым, наблюдая за его движениями. Тот не ломанулся напрямую, а бежал коротким зигзагом, постоянно смещаясь вправо и влево. Добежав до линии чучел, правильно и резко атаковал четыре подряд мишени. Последовала команда: «Стой!»

– Молодец! Умеешь действовать. Ну-ка, пошли обратно.

Матвеев вернул винтовку Гришанину, и они со старшиной прошли к месту, где занималось отделение. Вызвав отделение назад, старшина дал команду: «К бою, вперед!» Матвеева он оставил рядом с собой. Посмотрев на «атаку», он послал его в строй и подозвал Бобича. Довольно долго что-то выговаривал тому, затем забрал у него винтовку и подозвал Матвеева.

– Матвеев! Держи! – он перекинул ему винтовку, которую тот поймал, забросив за спину свою. – В атаку, вперед!

Пришлось еще раз показывать атаку. После этого ему разрешили не использовать «его микроскоп для забивания гвоздей». Но вечером он получил наряд вне очереди за что-то другое от Бобича. Такие мелкие стычки с командованием преследовали его все время, с того момента, как Кронштадтское высшее военно-морское училище имени Фрунзе эвакуировали в Астрахань, а оттуда в Ахубинск. Там четверокурсников произвели в командиры и направили в бригады морской пехоты лейтенантами и командирами взводов. Всех, кроме него. Ему же не повезло нарваться на военкома училища бригадного комиссара Ефименко в момент бурного свидания с поварихой на лестничной клетке камбуза. В результате спорол нашивки мичмана, стал старшим краснофлотцем и угодил в 83-ю морскую стрелковую бригаду старшим стрелком.

По приезде в Баку, с помощью «огнетушителя»^[1], добытого по дороге на станции Кизляр, получил редчайшую АВС-36 с оптическим прицелом (их всего выпустили две тысячи штук), с записью в краснофлотскую книжку, не так давно введенную на флоте и в армии, и был направлен старшим стрелком во второе отделение второго взвода 9-й роты третьего батальона. Командиром отделения был старшина 2-й статьи Бобич Роман Васильевич из Осиповичей, что под Минском, точнее, из маленького села под Осиповичами под названием Верайцы, в шестидесяти километрах от Минска. Тот служил второй год, а Дмитрий – шестой, из них три с половиной года в ВВМОЛУ имени Фрунзе. Однако общего языка с командиром они не нашли, и начались постоянные придирки. Шел октябрь 1941 года, РККА отступала по всем направлениям, родная Беларусь отделенного уже была под фрицем, он нервничал, и срывал это на всем отделении.

Филимонов был с ЧФ, служил более десяти лет, добровольно перешел с «Парижской Коммуны» в 83-ю бригаду. Весь средний и старший комсостав бригады был с Черноморского флота. Но бригада формировалась как из состава добровольцев с трех флотов, так и из призывников запаса. Военкомы на местах смотрели только на ВУС, он должен был быть флотским. Но большинство личного состава опыта сухопутных боев не имело. Поэтому сразу в бой их не послали, а дали месяц на обучение.

Близился ноябрь 1941 года, немцы были под Москвой, в Крыму, под Ленинградом, Мурманском и под Ростовом.

Высокий и видный Матвеев сильно выделялся в роте. Он успел получить практику в сороковом году под Ленинградом, но Филимонов, который после учебного дня подошел с этим вопросом к ротному, старшему лейтенанту Россу, получил от ворот поворот:

– Ты его характеристику видел? Краше в гроб кладут! Хлебнем мы с этим распи…ем горюшка по самое не хочу! И вообще, штат укомплектован, и завтра грузимся в вагоны и выдвигаемся в Коноково. Дальше будем посмотреть. Подъем в 5:30!

Прибывшего на внеочередной наряд Матвеева старшина отправил спать, ничего не объяснив. Ночью Диме снилось, как они с Настей, в Ленинграде, бродили по набережным и наблюдали разводку до утра. Снились ее плотные тугие груди и прерывистое дыхание. В самый интересный момент прозвучал голос старшины Филимонова:

– Рота, подъем! Сбор!

«Завтрака не будет!» – первое, что подумал Митя, привычно влезая в клеши и во фланку. Быстро зашнуровав «хромачи», вытащил из рундука зеленый вещмешок и побежал к вешалке за бушлатом. Затем в оружейную, достал все семь магазинов из нижнего отделения, сунул их в вещмешок, выскочил из оружейки, на ходу вешая штык-нож на ремень. На построении был первым и начал строить отделение. Полусонные краснофлотцы собирались довольно долго. Затем последовала команда: выдвинуться на плац. Там на ветру долго стояли, потом была вдохновенная речь военкома батальона и команда: «На-пра-аво! Правое плечо вперед, шагом марш!» Почти час шли до вокзала, затем погрузка. А патронов не выдали… И еды тоже… Ехать не так далеко: всего 850 км. В мирное время за ночь можно преодолеть. Но поезд кланялся каждому столбу, ни дров, ни угля к буржуйкам не было. На станции Огни Матвееву удалось выпросить уголь и растопку в теплушку. Опять получил втык от командования, но появился кипяток, и стало чуточку веселее ехать.

Ночью чуть не загремел в комендатуру в Новом Кушете, но сумел купить картошки и лепешки на станции. Разделили на одиннадцать человек. Утром наконец выдали сухой паек за два дня, обещали к вечеру покормить горячим. Чуть ускорилось движение, и в конце дня добрались до Прохладного. Там встали на шесть часов, с запрещением покидать вагоны. Железнодорожники пропускали длиннющие составы, шедшие на восток с ранеными, каким-то оборудованием, беженцами и эвакуируемыми.

По вагонам разнесли сильно подгоревшую кашу и дурно пахнущий чай. Ночью тронулись далее и остановились уже в Минеральных Водах. Там к эшелону прицепили несколько вагонов с пушками и минометами. Пришлось выделять караул на вагоны. Медленно двинулись в сторону Невинномысска, пропуская встречные на каждом разъезде. Опять «забыли» покормить. Весь день ушел на эти постоянные гудки, торможения, разгоны. Лишь к двум часам ночи поезд встал на какой-то небольшой станции, и была подана команда: «К вагонам!» Станция называлась Коноково. Справа по ходу поезда небольшая аккуратная станица, но батальон выгрузили налево, затем сооружали помост и по нему выгружали орудия и боеприпасы к ним. Ставили палатки, оборудовали лагерь.

Провозились всю ночь, толком не выспались, буржуек было меньше, чем палаток, да и топлива не было. Начальство переместилось в станицу, а остальные мерзли на станции, ожидая прибытия других эшелонов бригады.

Днем подвезли печки, уголь, дрова. Лагерь обустраивался, началась длительная и суматошная процедура с пере-обмундированием в новую полевую форму. Приближался праздник, была отдана команда закончить переобмундирование к 7 ноября. Из флотского разрешили оставить тельники и ремни. Но многие пытались припрятать форму 4 и бескозырки. Дмитрий на этот соблазн не поддался и, пользуясь расположением старшины роты, неплохо прибарахлился для будущих боев: два маскхалата, куча тряпок для винтовки, отличные меховые сапоги, ватник, ватные брюки, катанки в сапоги, меховые трехпалые рукавицы. Седьмого ноября прослушали речь Сталина на параде в Москве, а восьмого получили приказ сворачивать лагерь и грузиться по вагонам. Зачем было столько сил вкладывать в оборудование лагеря? Через полтора дня высадились в Троицкой, там погрузились на баржи и маленькие пароходики. Перед посадкой наконец выдали боеприпасы. И двинулись в сторону Темрюка по узкой и извилистой Кубани. Там, в Темрюке и в порту Емрюк, накапливался десант 51-й армии, которому предстояло высаживаться в Керчи. Командовал бригадой полковник Леонтьев, бывший старший преподаватель тактики ПВО в Стрельне, комиссаром бригады был полковой комиссар Василий Навознов из Одессы, командиром батальона – старший лейтенант А. П. Панов. Бригада собиралась не слишком организованно: впервые командира бойцы увидели 8 ноября. Комплектование происходило «по ходу пьесы»: приходил очередной пароходик с одной или двумя баржами, на нем техника и небольшая группа краснофлотцев и командиров. Их распределяли по комплектуемым ротам, взводам и батареям. Шестнадцатого ноября была оставлена Керчь, части 51-й армии эвакуировались на Таманский полуостров и занимались строительством укрепрайонов. От места базирования бригады до противника было чуть больше шестидесяти километров. А из-под Севастополя приходили все более тяжелые новости: Манштейн, сбросив армию Батова в море, начал перегруппировку для решительного штурма города. Еще через неделю стало известно, что наши войска оставили Ростов-на-Дону, а бригада продолжала медленно пополняться. Все считали, что ее перебросят под Ростов. Но командование медлило. Немецкая авиация господствовала в небе две недели после шестнадцатого, затем ее активность упала до нуля. Место расположения бригады ей вскрыть не удалось. Через шесть дней стало известно, что войска Южного фронта перешли в наступление под Ростовом, и 28 ноября ворвались в Ростов.

Восемьдесят третья бригада продолжала формирование, Темрюк считался тылом, поэтому норма питания была тыловая, наркомовские были не положены. Единственным развлечением были земляные работы. Зато в большом количестве. Отделенный оказался плотником, поэтому все отделение пилило бревна и сбивало сходни и помосты для неприспособленных для десанта пароходиков, барж и кораблей Азовской флотилии. На этих работах на Дмитрия обратил внимание капитан-лейтенант Бархоткин. Ребята потащили сбитый трап куда-то, а Дмитрий забавлялся со штык-ножом, метая его то снизу, то сверху в щит, стоявший от него в пятнадцати метрах. За этим занятием его и поймали Бархоткин, и Росс. Росс решил «раскатать» за порчу казенного имущества, но его остановил начальник разведки флотилии и минут десять наблюдал за тем, как нож влетает практически в одно и то же место из любого положения. После этого они подошли к Дмитрию, у которого застрял нож в щели между досками. Дима отправил нож в ножны и доложил Россу:

– Второе отделение второго взвода занимается хозяйственными работами. Старший стрелок Матвеев.

– Да вижу я, какими работами вы тут занимаетесь.

– Погоди, погоди, старлей! Давно служишь, краснофлотец?

– С весны 1936 года, товарищ командир.

– Воевал?

– Немного, с финнами.

– А с немцами?

– Нет еще.

– Он – курсант, отчисленный из «Фрунзе».

– С боевой подготовкой как?

– Умелый боец, снайпер, но дисциплина хромает на обе ноги.

– Снайпер, говоришь… А что еще умеешь?

– Все, что должен уметь вахтенный начальник.

– На ключе работать можешь?

– Сто восемьдесят знаков.

– Продолжайте работать! – командир отдал честь и пошел в сторону КП флотилии, вслед за ним двинулся и Росс. Через час подошел какой-то старшина 1-й статьи, перепоясанный пулеметной лентой, с гранатами на поясе.

– Кто тут старший краснофлотец Матвеев?

– Ну, я.

– С оружием и вещами к штабу флотилии, – и раскачивающейся походкой двинулся в том направлении.

Пожав плечами, Дмитрий пошел на БР-15, в трюме которой была плавказарма 9-й роты. Забрал у старшины свои вещи, забрал свой вещмешок.

– Куда тебя? – спросил Филимонов.

– Не знаю, к штабу флотилии.

Старшина 1-й статьи ждал его, сидя на крыльце штаба.

– Блин, мешочник! Ну, давай, помогу.

Дима передал ему более удобный для переноски вещмешок, а сам взвалил на плечо холщовый мешок с обмундированием.

– Флотский?

– С Балтики.

– У-у, кореш! А мы с Одессы. Кеша! – представился он.

– Дмитрий.

– Димон? Отлично!

– И куда меня?

– На кудыкину гору, коров пасти. Где ты так прибарахлился?

– Я – снайпер, все согласно аттестата.

– Вот как! Ну, проходи, пришли! – улыбка слетела с его лица, и он доложился: – Товарищ капитан-лейтенант! Старший краснофлотец Матвеев доставлен.

В довольно светлой комнате за длинным столом сидело человек пятнадцать, в основном в нижнем белье, в комнате было жарко. Потрескивала дровами русская печь, возле которой суетилась пожилая женщина в косынке, завязанной на лбу.

– Вот, знакомьтесь, товарищ Матвеев, разведвзвод Азовской военной флотилии. Ваше новое место службы. А я – начальник разведки Азовской флотилии, капитан-лейтенант Бархоткин, Александр Сергеевич. Командир взвода сейчас на задании, его обязанности исполняет лейтенант Острец. С остальными познакомитесь по ходу службы. Раздевайтесь, садитесь и расскажите о себе.

Дмитрий снял ватник и ватные штаны, оставшись в гимнастерке.

– Родился в Петрограде, перед самой революцией, жил на Васильевском, там же пошел в школу. Закончил десять классов, пошел добровольцем на флот для поступления в морское училище, в моей семье все мужчины были военные моряки. Служил два года на эскадренных миноносцах наводчиком, затем поступил в училище имени Фрунзе, на артиллерийский факультет. На практике, на втором курсе, участвовал в войне против белофиннов, в артиллерийской разведке 15-го отдельного артдивизиона, перешел на 4-й курс, тут война. С октября в 83-й бригаде старшим стрелком.

– А почему не стал командиром? Всем же лейтенантов присвоили? – задал вопрос лейтенант Острец.

– Уже после приказа, но до его объявления, был дежурным по камбузу, отвлекся от службы на оказание половых услуг в не очень подходящем месте – других мест не было. Меня попытались остановить, я и послал «помощника». А это оказался военком училища. – Матвеев слегка улыбнулся, а взвод закатился в хохоте.

– Все!!! Наш человек!!! – прохрипел, давясь от смеха, Кеша.

Вытирая слезу с глаза, каплей Бархоткин сказал:

– Гораздо важнее, что есть опыт корректировки артогня. Так, а ты чего не ешь? Налегай! Василий! Проверь его подготовку и включай в свою группу. Выход через два дня!

Он встал, разведчики тоже, прощаясь, накинул шинель и вышел из хаты. Через час после обеда лейтенант Острец объявил тактические занятия. С интересом рассмотрел «боевую сбрую» Дмитрия, у которого магазины лежали в специальных карманах на масккомбинезоне, и его лешак был гораздо гуще увешан различными веревочками, чем у остальных разведчиков.

– А это что?

– Маска.

– Не мешает?

– Иногда, в основном помогает.

– Ну, давай, артразведка Балтфлота, показывай, что умеешь.

Вечером лейтенант доложил каплею, что Матвеев полностью готов к выходу, а сейчас занимается со взводом рукопашным боем. Он, оказывается, занимался боевым самбо у самого Ларионова и был чемпионом Ленинграда.

Через два дня «ТКА-1», типа Д-3, отвалил дождливой ночью от причала в Емрюке и двинулся в сторону Арабатской стрелки. Разведчики разместились в форпике и в каюте экипажа. Погода не баловала, катер шел малым ходом к пляжам Ак-Моная. Уже в море был лед, поэтому даже средним ходом можно было повредить винты, предстояло пройти сто восемь миль, поэтому через полчаса командир катера лейтенант Овчинников прибавил ход, выставив еще одного впередсмотрящего на баке. Радовало только то, что ветер был юго-западный, он должен был отогнать лед от берега Керченского полуострова. В группе было семь человек: лейтенант Острец, старшина 1-й статьи Кеша Андрушко, два пулеметчика – Красавин и Хабибуллин, радист Сергеев, похожий на подростка связной Архипцев и снайпер Матвеев. Другое плохо, что дно в этом районе каменистое и прибрежная мель довольно большая. Катеру с его выступающими винтами там к берегу не подойти. Берег укреплен еще при турках: через каждые пятьсот метров блокпост со взводом пехоты. Во многих местах установлены орудия, которых в 46-й немецкой дивизии более двухсот пятидесяти. Поэтому за кормой катера на буксире шла шлюпка, а на баке лежали сколоченные плотики на одного человека с грузом. Поверх всей одежды группа надела костюмы химической защиты. Максимально удобной бухтой для высадки была бухта Насыр, но наверху стояло татарское село и четыре пулеметных гнезда немцев и татарских полицейских. Высаживаться там разведке было невозможно.

Высадка у Ак-Моная не состоялась: немцы не дремали, постоянно пускали ракеты, слабая видимость и дождь насторожили их. Поэтому катер высадил группу на траверзе села Корбек, почти в пятидесяти километрах от планируемой точки. Перетащили плотики через Арабат и форсировали на них Гнилое море. Степь да степь кругом, нигде не спрятаться, кроме камышей вдоль берега Сиваша. По наблюдениям, в Чуюнчи и в Дмитриевке постоянных гарнизонов нет, но много полицейских. Дважды выходили на связь со штабом. В Некрасовке немцы гоняют местных жителей на какие-то земляные работы, пришлось форсировать Сиваш и уходить плавнями по косе. У немцев где-то недалеко аэродром. Как только стихла погода, с него начали постоянно взлетать и садиться самолеты, но в сторону Тамани они не летали, уходили к Севастополю. Напротив Чуюнчи – артиллерийская позиция, но орудий нет, охраняется немцами.

Вообще, немцев в районе мало. Отдельные посты по десять – двенадцать человек, отделение с пулеметом.

Много вышек построили. Лишь на девятые сутки вышли к Владиславовке, конечному пункту высадки. Станцию охраняет до роты немцев, три батареи малокалиберных «Эрликонов» и шесть 88-мм зениток. Санька Архипцев переоделся в гражданку и куда-то ушел, остальные остались на старых пехотных позициях в разрушенном блиндаже в небольшом овраге на восточном берегу озера Ачи. Вели наблюдение за тремя ветками железной дороги и готовили их подрыв в день «Д». Предположительно, это должно быть тринадцатое декабря. До него оставалось два дня. Выпавший снег, который парализовал действия группы, наконец смыло дождем. Продукты практически кончились, оставалась пачка галет на шестерых. Кончалась батарея к рации. В этот момент Бархоткин организовал сброс группе продуктов, тола и батарей. Летчики на «У-2» отбомбились точно: один из мешков упал прямо на блиндаж и порвался. Как назло, именно в нем были продукты. Их пришлось собирать из-под бревен, чистить от грязи. Ночью тринадцатого приняли сигнал о начале операции. Трое пошли к Кош-Асаку, там мост, вторая группа, где был Дмитрий, к мосту у Владиславовки. Мост охраняло два отделения немцев и полицейских.

Четыре пулеметных точки. На троих – это очень много.

Последние восемьсот метров ползли, буксируя за собой три ящика тола. В двухстах метрах от моста неглубокий, почти сухой ручей. Удалось скрытно подползти на семьдесят метров от южной пулеметной точки. Два немца сидели там, а два полицейских гуляли по мосту. И тут на скате дороги Дима увидел торчащий из земли «веник» немецкой «лягушки». Мины! Сзади подполз командир группы Кеша. Дмитрий отрицательно помотал головой и показал на мину. Командир хлопнул его по плечу и подал сигнал отхода. Ополз на тридцать метров. Дмитрий накинул суровую нитку на «веник» и довольно долго отползал назад.

– Удочка, – прошептал он. – Отползайте еще дальше, займите качественную позицию, так, чтобы видеть дорогу. Сигнал к открытию огня – взрыв мины.

Подождав несколько минут, он снял с предохранителя винтовку, дождался, когда оба немца высунут головы из окопа, и произвел два выстрела подряд. Ударила огневая точка с противоположной стороны моста, но немцы били наугад. Дмитрий щелкнул прицелом, произвел еще один выстрел. Пулемет затих. Зато открыл огонь полицейский на мосту. Выстрел. Огонь прекратился. Вновь заговорил пулемет. Выстрел. Через пути к пулеметной точке метнулось тело. Точку на прицел. Ждать! А по дороге уже топали сапоги немцев. Немец попался опытный, он ждал подмоги. Чуть заметно дернулся ствол, показалась голова, выстрел. И Дима начал подтягивать на себя нитку. Вокруг стрекотали пули, но он был прикрыт берегом ручья. Нитка натянулась. А он, лежа на боку, наблюдал, как приближаются солдаты и полицейские. Рывок! Послышался хлопок подкидного заряда и взрыв. Тут же сзади заговорил МГ, сметая с шоссе остальных немцев, а Дмитрий, подхватив ящик, бежал к мосту. Сзади слышались довольно шумные шаги Андрушко. МГ прекратил огонь. Добив из ТТ пулеметчика с обратного ската, Андрушко заложил ящик под балку, Дмитрий под вторую, а подбежавший Хабибуллин под третью, соединили ящики детшнуром, зажгли огнепроводный.

– Отход! Двадцать секунд! Ноги! – выкрикнул Кеша. Успели нырнуть в любимый ручей. Взрыв!

– Ноги!

Сзади одиноко захлопала винтовка. Кто-то умудрился выжить.

– Димон! Ты чем занят?!

– Нитку наматываю.

– Ты что, сдурел?

– Пригодится еще, это ШХБ-20, из парашютных строп.

И точно, еще три дня с ее помощью рыбу ловили, так как путь назад, к продуктам, им отрезали полицаи. Сорок четвертая армия и 7-я ОСМБр высадились в Феодосии, но развить успех смогли не очень сильно. Феодосия освобождена, но бои вокруг города не прекращались. Группа отошла к Дальним Камышам, к реке Песчанке. Там была небольшая пещерка, вырытая, видимо, детьми. В Тома Сойера играли. Море видно, видно, как бьют по немцам крейсера и эсминцы, до города всего восемь кэмэ. А связи и хода нет. Сырая рыба невкусная, но не дает умереть с голоду. На пятый день немцы появились на шоссе, и у Ближних Камышей разгорелся сильный бой. Группа вышла из укрытия и ударила по немцам с тыла, захватив водонапорную башню в Ближних Камышах. Немцы драться в окружении не любят, и они начали отход к Узловой и Владиславовке. Через несколько часов отход превратился в бегство. А группа вышла к своим. Впрочем, вышел один Дмитрий. Остальных вынесли из «Башни». Кеша еще был жив. Диму перевязали на полковом сборном пункте: два касательных ранения и посекло осколками кирпичей. Намазали лицо йодом, и он упал спать. Во сне чувствовал, что его грузили на телегу, куда-то везли, он с кем-то разговаривал, но очнулся в небольшом домике с видом на море. Чернявая женщина принесла воды, лепешек и козьего молока. Ее звали Десфина Илиади. С виду – обыкновенная татарка, но высокая, грудастая, и волосы ничем не мажет. Она говорила, что она «румейка» – крымская гречанка. Рассказала, что легкораненых разрешили забрать из Ближних Камышей, выдали справку, и по ней можно получить продукты в Феодосии. До Феодосии тут недалеко. Взяв с собой справку из эвакогоспиталя, Дима пошел в город. Час что-то доказывал в комендатуре, затем прошел на канлодку «Красная Абхазия» и попросил связать его со штабом Азовской флотилии. Передал, что жив и находится на Керченском шоссе у самого въезда в Сары-Гель. Затем получил продукты и пошел обратно. Десфина обрадовалась тушенке, муке и другим продуктам, вечером покормила скотину, приготовила мусаку, откуда-то достала сладкое вино. Выпила немного водки, полученной Димой по справке. Постелила ему на постели и куда-то вышла, вернулась в какой-то накидке, долго что-то шептала на образа, потом задула лампаду перед иконой и легла с ним рядом, обдав ароматами каких-то масел. Всю ночь она неистовствовала, лишь немного давая ему отдохнуть. Только под утро, наконец, устала и уснула, крепко прижав его к себе. Однако проснулась раньше него, зажгла свет перед лампадой, долго молилась, а потом побежала по домашним делам. Весь день она его не беспокоила, стыдливо отводила глаза, но ночью повторила все то же самое, и опять до утра. А утром у них были гости: приехал Бархоткин из Керчи на машине за Дмитрием. Глаза Десфины наполнились слезами, она молча собрала ему еду в дорогу. Проводила до машины, тут ее нервы не выдержали, и она бросилась ему на шею, целуя и шепча, что будет его ждать.

– Ну, прям Таис Афинская! – улыбнулся Александр Сергеевич после того, как машина тронулась. – Как себя чувствуешь, не спрашиваю! Сразу видно, что я рановато приехал. Но труба зовет! Контр-адмирал Горшков присвоил тебе звание лейтенант. Взвод понес большие потери, твоя задача: восстановить взвод. Так что принимай командование.

– А что с Острецом?

– На связь не выходил. Мост в Кош-Асаке цел до сих пор.

– Там подходы заминированы.

– Уже знаем, но у тебя же получилось!

Дмитрий достал катушку с ниткой и долго на нее смотрел.

– Что это?

– Нитка, которой подорвал мину.

– Не дергайся! Козлов, Батов и, в меньшей степени, Первушин настаивали на другой последовательности исполнения операции, чем было определено Ставкой по предложению вице-адмирала Октябрьского и нашего командующего Горшкова. Они настаивали на первоначальной высадке в Керчи, и позже. Ваши радиограммы, что на Парпачском перешейке войск нет, и доклад Архипцева, что в Феодосии сосредоточен всего батальон охранных войск, решили исход операции. Сорок шестая дивизия сняла два полка и бросила их на Феодосию, а в этот момент наши высадились на Этильгене, в Казантипе, Насыре, Хрони, Зюке, Тархане и Камыш-Буруне, и враг побежал. И мы его преследуем. Снят Шпонек, командир 42-го армейского корпуса, вместо него Маттенклотт, отменен штурм Севастополя, 170-я дивизия снимается и перебрасывается под Феодосию.

– Танки нужны… А у нас всего пара недель.

– Танки уже выгружаются в Керчи, сейчас увидишь.

Действительно, у Кенегеза увидели большую колонну танков, машин сто – сто двадцать, правда, все легкие:

Т-26. Кого-то увидев, капитан-лейтенант приказал водителю остановиться.

– К машине!

Дмитрий вышел из эмки и пошел за Бархоткиным к группе командиров, стоящих на холме. Подойдя к ним, каплей попросил разрешения обратиться. Командиры были все незнакомые Дмитрию. Знаков различия ни у кого не видно, все в полушубках и ушанках. Он приотстал от Александра Сергеевича и не слышал обращения. Поэтому остановился, не доходя нескольких шагов до начальства. Доносились только обрывки фраз. Бархоткин знаком приказал подойти. Дмитрий представился:

– Лейтенант Матвеев.

– Единственный оставшийся от группы Остреца, это он подорвал мост во Владиславовке, Павел Иванович.

– Лейтенант, сюда подойдите. Покажите, что видели западнее Парпачка.

Дмитрий отметил разведанные объекты, показал два аэродрома, позиции артиллерии, рассказал о состоянии дорог.

– Сергей Георгиевич! Разберитесь с этим дивизионом!

– Извините, товарищ генерал! – вставил Дмитрий. – Вот здесь вот, напротив этих позиций, старая турецкая крепость. Там около батальона немцев и восемь 150-мм орудий. Сектора обстрела у них могут быть круговыми. Собственно, Парпач прикрывало два таких батальона с усилением: один в Феодосии, второй в Ак-Монае. В Феодосии батальон разгромлен, а в Ак-Монае еще сидит. С моря его не взять. Но немцы там наступать не будут. Там у них нет войск и дорог, они ударят от Старого Крыма и от Коктебеля. Там пока держится 2-й румынский горнострелковый.

– Это не наш сектор! Это сектор Первушина. Разговорчивые у вас лейтенанты, Сергей Георгиевич!

– На этом фланге у противника войск нет, кроме одного батальона, дороги в очень плохом состоянии. Активно работает только аэродром «Ички», за селом Ислям-Терек, и западнее Феодосии, и в Первомайке, тоже работающий аэродром противника. А нашу авиацию за три недели мы так ни разу и не видели. Чуть погода наладится, будет нам на орехи, – устало проговорил Дима. Ему было все равно, чем закончится разговор, принимавший нехороший оборот.

Худощавый генерал, которого Бархоткин назвал Павлом Ивановичем, обернулся на него, чуть прищурив левый глаз. На узком, покрытом глубокими морщинами лице играли желваки. Ему не нравилось, что лейтенант не испытывает благоговейного трепета перед ним. Помолчав несколько минут, он картинно откинул правую руку, в которую адъютант тут же вложил трубку телефона.

– Четырнадцатого… Алексей Николаевич! Тут разведка Азовской флотилии вернулась… Да-да! Та самая. Предлагают без задержки нанести визиты на аэродромы противника в Ички и в Первомайке. Говорят, что самолетов там много. У меня закончили высадку и сосредоточение 56-я танковая бригада и 24-й отдельный танковый полк. У тебя как?.. Понял! Принимай 24-й полк, кадровый, справится. Кроме того, разведка говорит, что удар будет нанесен по тебе с двух направлений: от Старого Крыма и от Коктебеля. Что говоришь? – указательный палец его левой руки указал на Дмитрия: – Когда?

– Двадцать восьмого – тридцатого.

– Через пять – семь дней, Николаич… Задача? Феодосия. А уж потом за меня примутся.

– Уходим! – послышался шепот Бархоткина. Дойти до машины они не успели. Танки взревели моторами, и пришлось пропускать полколонны. В машине каплей вздохнул:

– М-да, с дисциплиной у тебя действительно не очень. Впрочем, разведка, которая врет, никому не нужна. Но это я так, себе.

Оставшуюся дорогу до Керчи они молчали. Командный пункт флотилии располагался в здании управления Керченским судоремонтным заводом, взвод разведки занимал помещение бывшей столовой. Во взводе осталось восемь человек: два радиста, три пулеметчика, три автоматчика. Один радист не сильно годился для выходов: девчонка. Коротко представив Дмитрия, Бархоткин перешел к постановке задач. Его интересовал аж Геническ и Перекоп. Вскользь он, правда, упомянул, что Перекоп находится в зоне ответственности Черноморского флота. Выслушав с каменным лицом командира, Дмитрий заметил, что стоит ли так замахиваться? Испокон веку одна крепость у Арабатской Стрелки отлично держала это направление. На косе не спрячешься, и окоп не выроешь, сразу вода проступает. Если речь идет о Генической Горке и о Стрелковом, то да, некоторый смысл это имеет, а сам Геническ не удержать. И вообще, его учили, что ко всему надо готовиться заранее. Он бы, например, сделал закладки в Аджимушкайских каменоломнях в виде топлива, продовольствия и боеприпасов. А то 51-ю армию месяц назад вышибли из Керчи, и в момент высадки поддержать десант с тыла оказалось некому. А немец воевать в окружении не любит. И вообще, требуется сейчас сосредоточиться на поддержке десанта, а не на распылении его сил, которых и так не много.

– Что ты паникуешь? Видал, сколько танков перебросили?

– Видал! И все с противопульной броней. Их сами защищать надо, а пошлют вперед, как танки прорыва. Это танки поддержки пехоты, и они должны действовать позади нее, поддерживая ее огнем. Вот увидите завтра.

Мужиков жалко. Вы же видели, что танки шли без пехоты и без ПВО.

– Стратег! Но доля истины в твоих словах есть. Что предлагаешь?

– По машинам и туда. Использовать наше положение как разведки флота.

– Ты думаешь, что нас кто-нибудь будет слушать?

– Ну, выслушал же, как его, Павел Иванович, подъедем, дескать, прибыли на усиление.

– С десятью человеками?

– А больше никого нет?

– Нет, обещают послезавтра прислать пополнение.

– А сколько раций на складе?

– Пять.

– И еще одна в блиндаже у Ачи. У вас станции с собой? – спросил он у радистов. Те подтвердили. – Вот и повод, и это – поддержка. Вы с… тебя как зовут? – спросил он у радистки.

– Соня, краснофлотец Красовская.

– Вы с Соней на КП армии, а мы по частям. Все, открывайте склад!

Через пятнадцать минут, не забыв погрузить продовольствие и боеприпасы в машину, выехали в обратном направлении. КП 51-й армии находился на том же холме, но занял какой-то каменный амбар чуть ниже по склону. Александр Сергеевич доложился командующим контр-адмиралу Горшкову и генерал-лейтенанту Батову, что, так как пополнение пока не прислали, то принято решение прибыть в их распоряжение с восемью радиостанциями, с целью обеспечить управление войсками и взаимосвязь с флотилией. На проводную связь в таких условиях надеяться не приходится. Батов улыбнулся:

– Небось, твой неугомонный лейтенант придумал? Ты-то сам без рации ездишь!

– Он, товарищ генерал. Он – опытный, вторую войну тянет. Артиллерийский разведчик.

– А вот это дело! А что без наград?

– Разгильдяй и бабник! Все через это!

– Давай его сюда!

Матвеев подошел и доложился.

– Значится, так, лейтенант, смотри сюда: вот здесь стоит дивизион корпусной 152-мм артиллерии. А тут 24-й танковый полк и 177-й полк 236-й дивизии 44-й армии. Они проведут атаку на аэродром в Первомайке. Твоя задача – обеспечить, по необходимости, корректировку огня крупнокалиберных пушек-гаубиц. Бери еще одного радиста и мой приказ. Дуй туда и побыстрее налаживай связь. Тебя будут ждать.

По приезде в дивизион выяснилось, почему «по необходимости»: снарядов на позициях восемнадцать штук на орудие, меньше трети комплекта, остальное еще на Тамани. Оставив там радиста, Дима понесся в Феодосию. Путем опроса местных жителей нашел 24-й отдельный полк. Его штаб располагался на западной окраине поселка Солнечное. Полковник Лебеденко уставился на приказ.

– Нет впереди никаких немцев, румыны. И аэродром румынский. Щаз ударим, и побегут.

– Не побегут. Это 2-я королевская горнострелковая дивизия, гвардейская. Вооружена она неплохо, а ваши танки крупнокалиберным пулеметом пробиваются. Зато пушка мощная и снарядов много. Вот и поддержите огнем пехоту, следуйте за пехотой на расстоянии двухсот пятидесяти – трехсот метров.

– То есть как бы прикрыться пехотой?

– Нет, вы прикрываете пехоту, а она прикрывает вас.

– Это не по уставу!

– А товарищ дело говорит!

– Кто сказал?

– Я! Старшина Маслов, командир первого взвода первой роты. Мы так в Финскую действовали.

– Я с Финской, 15-й отдельный артдивизион, – сказал Дмитрий.

– Северные форты? Так же, как там, прикроешь?

– Снарядов мало, постараюсь.

Созвонились с 177-м полком, уточнили задачи и, как только стало темнеть, начали атаку без артподготовки. Пехота двинулась вперед, вслед за ней пошли танки, и они шрапнельными снарядами прижали румын к земле. Полк был действительно опытный, стреляли танкисты очень хорошо: всаживали 45-мм снаряды прямо в амбразуры дотов с первого или второго выстрела. Артиллерийскому дивизиону на первом этапе стрелять не пришлось. Затем пехота уселась на броню, и танки двинулись к аэродрому. Дмитрий ехал на концевой машине. Из-за лесопосадки ударили «Эрликоны», сожгли две машины и были расстреляны остальными танками. Обнаружив на противоположном конце поля еще установки, танкисты, пользуясь большим калибром, расстреляли остальные пушки. Поднялась пехота, тут заговорили 88-мм «флаки», и Дмитрий вызвал пристрелку. Недолет, метров триста! Пересчитав поправку, передал:

– Влево два, больше ноль-три!

По направлению легли точно, перелет.

– Вилка! Меньше ноль-ноль-пять, беглым, три!

Три огромных чемодана перепахали всю позицию. Опять поднялась пехота, пошли танки. Медленно, но верно. Танки давят последнее сопротивление, а затем танкисты с удовольствием раскатывают «Капрони» и «Мессершмиты». Сорок четвертая армия пришла в движение, к ночи взят Старый Крым, передовые отряды к утру заняли Олений и Грушевый перевалы, и начали укрепляться.

Наступление на правом фланге дошло до Золотого Поля и встало на берегу разлившейся небольшой речушки. Левый фланг 51-й армии тоже продвинулся вперед на тринадцать километров, а правый штурмовал Ислям-Терек, где пытались закрепиться части 46-й дивизии немцев, но без тяжелого вооружения. Трофейные пушки Батов активно приобщил к делу, благо что немцы оставили в Керчи большие запасы снарядов к ним. Пятьдесят девятая бригада была обучена ночным боям, и все ее танки были оборудованы для их проведения. Так как он слышал переговоры между 24-м полком и 177-м, а атаку он начал позже, то Батову также сопутствовал успех.

Манштейн забеспокоился: передовые отряды русских за ночь продвинулись на сорок километров по шоссе на Симферополь. «Неужели и здесь повторится успех русских под Ростовом и Москвой? Ситуация на фронтах развивается так, что фюрер вряд ли сможет выделить мне дополнительные средства, как обещал. Необходим успех, но погода! Чертова погода прижала авиацию к земле! Необходимо убрать две «группе» пикировщиков из «Ичке», но туман не дает никакой возможности для этого. Остается один способ: удерживать Ислям-Терек». Он стал диктовать приказ Маттенклотту, но через десять минут Маттенклотт прислал шифровку, что выбит из Ислям-Терека и отходит на Киянлы, противник продолжает преследование. Второе неприятное известие было о том, что русские восстановили поврежденный мост на перегоне Феодосия – Владиславовка и пустили по нему восстановленный самими немцами бронепоезд «Орджоникидзевец», который русские повредили при взятии Феодосии в бою между ним и крейсером «Красный Кавказ». Его 85-мм универсальные корабельные орудия уже ведут огонь по аэродрому «Ичке». День 24 декабря Манштейн запомнит надолго! Хорошенький рождественский подарок! Части 170-й пехотной, посланные взять обратно Феодосию, были вынуждены частично сойти с более или менее приличного шоссе и немедленно утонули в грязи.

Части 132-й ПД пока продолжали движение по приморскому шоссе, и только что передовые отряды миновали Алушту. Впереди много километров труднейшей горной дороги.

А генерал Батов вошел во вкус, сменил уставшие части 302-й дивизии свежей 83-й бригадой морской пехоты и продолжал гнать немецкую 46-ю пехотную. Кругом степь, деться немцам некуда. Они практически лишились автотранспорта. А 224-я дивизия спешно грузилась в вагоны на станции Владиславовка, и поезда отправлялись вслед ушедшему вперед бронепоезду, с целью прикрыть его действия и закрепить успех, если таковой случится. У Первушина выступили 9-я и 63-я горнострелковые дивизии с целью надежно захватить перевалы. К сожалению, автомашин не хватало, предстоял пеший марш. Автомобилей у Крымского фронта было кот наплакал! Чуть больше четырехсот полуторок. И сотня трофейных. Каждое колесо на вес золота! Все самолеты в Ичке прищучить не удалось, но сто тридцать пять машин остались на аэродроме. Остальные поднялись и куда-то улетели. Хотя в такую погоду сесть практически невозможно. Батов начал выравнивать линию фронта, наступая левым флангом. В результате марша и боевых столкновений 56-я бригада потеряла более двадцати машин. Часть из них танкисты грозились реанимировать. Вернувшегося от соседа Матвеева принял приветливо, но виду не подал, что копировал действия 44-й армии и 24-го полка.

– Сколько танков потеряли? – спросил он после доклада.

– Мне не докладывали, я видел два на аэродроме. Хороший полк, только командир у них своеобразный: «Это не по уставу!», и техника устаревшая. Надо бы, товарищ генерал, попытаться блокировать дорогу Алушта – Судак.

– Как и чем? Слушай, а что ты за Сорок четвертую так беспокоишься? Азовская флотилия придана мне! У меня Джанкой и Симферополь. Вот туда и смотри.

– На них идут две дивизии, у нас пока все в порядке, только левый фланг надо укрепить.

– Навязался на мою голову. Откуда ты такой умный?

– Из Ленинграда.

– А воевать где научился?

– Финны обучали.

– Хорошая школа. Ну, и что там было интересного?

– Подвижность и скрытность их частей и соединений. По этому параметру мы отстаем и сейчас. Но когда финны куда-то не успевали, то впереди их войск всегда действовали лыжные отряды, которые организовывали завалы на дорогах, минные ловушки, засады, обвалы и тому подобные мероприятия. С единственной целью: задержать противника и дать своим закрепиться и подготовить оборону.

– Дам я тебе батальон с усилением, но гляди у меня! – генерал снял трубку и запросил «Березу»: – Ко мне, срочно!

Минут через тридцать вошел командир с автоматом ППД на груди.

– Командир отдельного авиадесантного полка ЧФ майор Няшин.

– Значит, так, майор! Есть сведения, что по шоссе от Алушты к Судаку выдвигается колонна противника численностью до дивизии. Конкретно, если интересно, 132-я ПД противника. Требуется максимально задержать ее на этом шоссе и, по возможности, нанести ей максимальные потери. Много сил выделить не могу: не мой участок! Но дам человека, который проведет эту операцию. Лебедев твой еще не десантировался?

– Нет, сидит в Геленджике, сегодня ночью обещали пригнать недостающие машины и вооружения.

– Тогда так: батальон Андрейченко переходит в подчинение Матвеева, разведка АВФ, ибо туман, и когда сможет вылететь Лебедев, неизвестно. А батальон Лебедева сменит Андрейченко уже в Ичке. Батарею 82-мм минометов придать Андрейченко. Вопросы?

– Вопросов нет.

– У меня есть, товарищ генерал! – подал голос Дмитрий.

– Задавай!

– Автомашины будут?

– От сердца отрываешь! Будут!

– Нужны 150– или 152-мм снаряды, взрыватели и километра три детшнура, мины всех образцов, тол, огнепроводный шнур, подрывные машинки, трофейные пулеметы, немецкая униформа.

– Машины освободить сразу после выгрузки и у себя не держать!

– Слушаюсь, знаю, что нужны по горло.

– Все, майор. Действуй, времени совсем нет.

– Разрешите идти?

– Идите!

Дмитрий вышел вместе с майором. Тот тихо матерился, было понятно, что его такой расклад не устраивает. Его батальон взял Ак-Монак почти без потерь, а теперь, когда наметилась перспектива, его куда-то забирают. Ехали на «козлике», молча, прибыли в Ак-Монак, майор вызвал Андрейченко. Тот оказался сокурсником Дмитрия, уже старший лейтенант и командир десантного батальона: в предыдущем десанте из всех командиров выжил только он. Володя радостно улыбнулся, когда увидел Диму, потом нахмурился, выслушав задание. Предстоял стокилометровый рейд по тылам противника, скорее всего, в одну сторону. Пока обсуждали задачи, прибыло тридцать пять автомобилей, пять из них были загружены «саперкой»: три тонны снарядов, полторы тонны мин, около тонны принадлежностей. Доставил инженер 51-й армии. Погрузку закончили в 00:30 25 декабря.

– По машина-а-ам!

До Судака девяносто километров. Средняя скорость километров сорок, постоянно кто-то встает, колонна рассыпается. После трех дошли до Грушевой, еще пятнадцать километров, и наших войск не станет. Дальше – как повезет! Уточнили положение у командира батальона 177 полка, тот сказал, что в Переваловке находится его группа БРД (боевой разведдозор). Контакта с противником не имеет. Колонна двинулась дальше. Остановились у отворота вправо на околице за селом. Подали к машинам, и майор Няшин зачитал приказ командующего армией, представив Матвеева батальону. Дмитрий поздоровался с бойцами и приказал первому взводу первой роты, автомашине «Бюсинг» и двум мотоциклам «БМВ», выйти из колонны для получения отдельного задания. Остальным свернуть направо и выдвигаться по проселочной дороге к лесничеству. Диверсионному взводу оставаться на месте со всем имуществом.

– Исполнять!

Он попрощался с майором, и тот на мотоцикле выехал в Феодосию. В «Бюсинг» погрузили тридцать немецких 150-мм снарядов, две катушки детшнура, три подрывных машинки, пятьдесят противотанковых мин и полсотни противопехоток. Шесть человек из диверсионного взвода пошли переодеваться в немецкую форму вместе с первым взводом, остальные помогли выгрузить необходимое и уехали к лесничеству. Два человека в 1-м взводе говорили по-немецки, бумаг, естественно, не было.

– Смотри сюда, лейтенант! Впереди деревня Лесное, вот дорога, на втором повороте уходишь направо на старую окружную дорогу. Вот здесь вот. Не промахнись! Если будет пост – снимай в ножи. Выскочишь на западной окраине Судака, и еще раз направо в сторону Морского. Здесь постарайся проскочить тихо, если получится. Нет – уничтожай пост, оставляй заслон. Если сможешь по-тихому, то вот точка для засады. Закладываете снаряды через каждые десять метров, готовится снаряд вот так! – он взял ключ, кусок шнура и показал несложную процедуру. – Если будет время, можно по шашке добавить, положив под снаряд, как при подрыве. Понятно?

«Диверы» покивали головами.

– Места: на подъеме со стороны Морского, и так, чтобы с обратной стороны был обрыв. Самим находиться не ближе двухсот метров! Разлет осколков до полукилометра. Укрытие должно быть надежным! Первый взрыв – самый восточный, потом хвост, потом середка. Твоя задача, лейтенант, обеспечить безопасность работ и прикрыть отход. Отходить вот сюда. Если закладки сделаете удачно, то немцы будут вынуждены свернуть на объездную дорогу, а это больше тропа через Межреченскую. Здесь мы их будем ждать. Если серьезного завала создать не удастся, даешь по радио сигнал «666», в случае удачи – «777». Все понятно, лейтенант Иванов?

– Разрешите выполнять?

– Действуй! – Дмитрий сел на мотоцикл и тронулся вслед за основной колонной.

Мотоциклами десантники разжились у немцев, также как и «Бюсингом». Довольно быстро догнав колонну, которая еле плелась по раскисшей дороге, он отправил три мотоцикла вперед на разведку к лесничеству. Через час разведчики доложили, что там расположился взвод румынских горных стрелков. Остановились на горке, где дорога поворачивает на юг, разгрузили машины, разобрали оставшиеся снаряды и мины, распределили все по бойцам, отозвали разведку и углубились в довольно густой лес, отослав машины и погрузив на них мотоциклы. Двое десантников отправились проследить, чтобы «баллоны» не замылили мотоциклы вместе с колонной. Через шесть часов радист принял РДО от Иванова, что закладки они произвели. Автомашину замаскировали и подготовили к взрыву, приготовив «подвижный заряд» для тех немцев, которые подъедут из Судака помогать восстанавливать дорогу. Противника пока не видно. В ответном РДО Митя поблагодарил первый взвод за оперативность и инициативу, хотя было понятно, что кто-то стал смертником. Красное солнце село в море, батальон продолжал спускаться и подниматься по густому смешанному лесу, покрывшему все горы в этом месте. Так прошло 25 декабря 1941 года. За день прошли двадцать один километр. Бойцы устали, в 22 часа сделали большой привал. У многих оказался сухой немецкий спирт, так что даже подогрели консервы и попили чаю. Андрейченко сварил себе и Дмитрию кофе, знал, что Дима его любит.

– Ну, рассказывай, как дошел до такой жизни! – попросил Володя Дмитрия, кладя ему в кофе кусок сахара и подвигая ближе открытую тушенку с хлебом.

– Вы уехали, а меня еще трое суток держали на «губе», потом сунули в руки предписание и включили в маршевую роту 83-й бригады, направили нас Баку. Там покантовался две недели, потом в Емрюке. 27 ноября перевели в разведку Азовской флотилии, оттуда сюда. Здесь с первого декабря. Завтра шторм будет. Видел солнце на закате?

– ОБС? Или прогноз?

– Народная примета.

– Что дальше делать будем?

Они взяли карту и разобрали предполагаемые шаги командира 132-й пехотной Вернера Гальвица и его начальника Эриха Хансена.

Под утро проснулись от холода: дул пронзительный юго-западный ветер, хлопьями валил тяжелый мокрый снег, горы закрыты плотными облаками, в трех шагах ничего не видно. Деревья скрипят, и за их шумом ничего не слышно. В общем, погода – хороший хозяин собаку на двор не выгонит. Батальон построился, проверили снаряжение и укладку, тронулись в путь. Особое место занимало ориентирование в таком тумане. Скорость продвижения меньше двух километров в час. Подъем на гору занял семь часов. Вышли к верхней дороге. Затем чуть вернулись и вышли на связь со штабом армии. Те передали, что тоже не получали сигнала от Иванова. Связи с отделом разведки АВФ не было. Попытались оборудовать позиции, но кроме небольшой пещерки ниже по склону, больше ничего не нашли. Сигнал от Иванова поступил в 03:24 27 декабря 1941: «777»! Диверсия удалась! Тут же получили поздравления от Батова и Первушина, которые ждали этого сигнала не меньше, чем Дмитрий. Он построил батальон, несмотря на то что глубокая ночь, рассказал о задании первого взвода первой роты, бойцы закричали: «Ура!» После этого он приказал минировать дорогу. А третью роту отправил по дороге к развилке у перевала Маски и урочища Ай-Серез. Вторая рота перешла к хребту Орта-Сырт и начала готовить позиции там. Первая рота осталась на месте и занялась дорогой. Все минные поля делали управляемыми. Спустя два часа от Первушина пришло сообщение, что 9-я горнострелковая дивизия начала движение с задачей захватить Судак. А 63-я получила приказ выдвигаться к Судаку от Коктебеля. Ее усилили 126-м отдельным танковым батальном армии, в составе которого были и КВ, и Т-34, и Т-60. Девятая наступала с батальоном 24-го полка. Воодушевляющее начало, но погода совсем не радовала. Утром двадцать седьмого шторм стих, облака чуть поднялись, из штаба 44-й армии пришло РДО включить привод. Включили. Через некоторое время послышался стрекот мотора «Шаврушки», и в небе одиноко хлопнул парашют, раскрытый на минимале. Через пару часов в расположении первой роты появился майор Няшин. Он принес приказ по 51-й армии лейтенанту Матвееву возвратиться во Владиславовку, в штаб армии. Ночью на левом фланге слышались выстрелы сорокапяток, майор сказал, что румыны в лесничестве уничтожены. Принял командование, выделил двух бойцов проводить Матвеева до своих. Диме все это не нравилось, но не подчиниться он не мог, поэтому собрал нехитрые пожитки, бросил на плечо АВС и пошагал с бойцами вниз. Погода была средней паршивости, шли довольно быстро. К утру вышли к лесничеству. Там ждала машина, маленький открытый американский грузовик повышенной проходимости, и пять бойцов сопровождения. Быстро долетели до штаба армии.

– Товарищ генерал-лейтенант! Лейтенант Матвеев прибыл по вашему приказанию.

– Садись! Чай будешь?

– Поесть бы…

– Сейчас сообразят. Гаврилов! Ну-ка, собери что-нибудь поесть! Не обижайся, я сам весь в обидках. Операцию у нас забрали. Сейчас ею командуют Октябрьский и Первушин. А я получил втык от Верховного, что нет данных разведки по Симферополю и Джанкою. Но то, что ты сделал, остановив продвижение 132-й дивизии… За тебя! За нового Героя Советского Союза! – генерал поднял стакан с водкой, а второй пододвинул Дмитрию.

Выпили, закусив рукавом.

– Много времени дать не могу. Требуются данные по двум направлениям, но до первого числа – отдыхай. Можешь штабной «Додж» взять!

Принесли вкуснейшую говядину с каким-то кислым соусом и жареную картошку. Генерал ел быстро и шумно. Еще пару раз выпили. После этого Дмитрий сел в машину, забросил туда продукты, вино и водку, выделенные Батовым, в кармане лежала бумажка о предоставлении ему отпуска до 12:00 1 января 1942 года. Расспросил водилу, как переключаются передачи, выслушал его нытье, что «осторожней, товарищ лейтенант!», запустил двигатель и с визгом развернулся на площадке перед штабом и рванул в Сары-Гель. Погудел у дома Десфины, свет зажегся. Но никто не вышел. Он выпрыгнул из «Доджа», подошел к окну и постучал. В маленьком окошке появилось ее лицо, потом она прижала ладошку к губам и исчезла. Звякнул засов, Десфина выскочила под дождь с босыми ногами и повисла у него на шее. В перерывах между поцелуями, он сумел сказать:

– Машину надо во двор поставить! Танками могут раздавить. И обуйся! Холодно ведь!

Десфина подхватила его под руку, и они вошли в сени. Там она обтерла ноги какой-то тряпкой, сунула в низкие сапожки, накинула плащ и пошла открывать воротца. Дмитрий въехал во двор, заглушил машину, вытащил вещмешок, который сунули туда поварята Батова. В хате передал его Десфине.

– Я в отпуске до Нового года.

Десфина уткнулась ему в плечо и тихо всхлипывала: «Пришел, пришел, не забыл!»

– Я ждала! Я знала, что ты будешь цел.

Три дня пронеслись, как один миг. Дмитрий из постели практически и не вылезал. Только на двор по естественным надобностям. Десфина светилась счастьем. Но все когда-то кончается! Без двадцати двенадцать первого января он снял ее руки с плеч:

– Мне пора! – рыкнул двигатель при пересечении ворот, он через борт джипа поцеловал ее и дал газ.

В 11:58 сдал отпускное свидетельство в строевой отдел штаба армии и тут же получил втык от начальника строевого отдела за неуставной вид: на его чистенькой и заботливо заштопанной гимнастерке на рукавах была пришита красная звезда с золотистым кантом, соответствующая званию старший краснофлотец. Званий морской пехоты еще не вводили, поэтому петлиц не было. На правой стороне одиноко висел белый «поплавок» с надписью «ВВМОЛУ им. Фрунзе», который Дмитрий повесил с целью не потерять. Командирскую форму одежды он получить так и не успел, о чем и было доложено полковнику Строгачеву:

– Воинское звание лейтенант мне присвоено несколько дней назад, штаб флотилии, где я стою на вещевом довольствии, находится в Емрюке. Я там еще не был, отпуск проводил в Сары-Гель. Полуостров Крым не покидал, так как не имел проездных документов, товарищ полковник.

– Что, так и будете щеголять в форме рядового состава? Архипов!

– Слушаю, товарищ полковник!

– Старшина, у тебя есть на складе морская форма?

– У меня много чего есть, товарищ полковник. У товарища есть вещевой аттестат?

– Нет, мой аттестат в Емрюке.

– Тогда не положено, товарищ полковник.

– Я знаю, что не положено, Архипов. Войди в положение товарища, он – прикомандированный, а ходит по нашему штабу, а ну как на начштаба попадет?

– А вы откуда, товарищ лейтенант?

– Командир взвода разведки Азовской флотилии, прикомандирован к штабу армии с 23 декабря.

– Слышал, слышал о вас, разведчиках! Я схожу, посмотрю по закуткам, товарищ полковник. Мож, чего и найдется!

– Сходи, сходи, Трофимыч! Идите с ним, лейтенант.

Старшина неторопливо собрался, надел полушубок, опоясал его командирской портупеей с новенькой кобурой от ТТ. Надел новенькую шапку старшего командного состава, взял в руки меховые летные перчатки. Вид у него был прижимистый и фасонистый. Войдя на склад и увидев, как порхнули во все стороны кладовщицы, Дмитрий сразу понял, что нужно делать. Скинул вещмешок, развязал его, засунул туда руку и сказал:

– Товарищ старшина, а что вы с таким несолидным оружием-то ходите?

Старшина хлопнул себя по боку, вытащил новенький ТТ и внимательно рассмотрел его.

– А что тут такого несолидного? Трофейный носить запрещают.

– Так смотря какой! А как насчет вот такого? – и Дмитрий положил на прилавок Browning НР.

– Немецкий?

– Союзнический!

У старшины загорелись глаза.

– Вот что значит разведка! Богато живут! Но и мы не бедствуем! Глаша, Клава, Людочка! Одеть требуется героя-разведчика по высшему классу! Он – флотский, лейтенант!

Девочкам ушла бутылка шоколадного ликера и пачка летного немецкого шоколада. Со склада Матвеев вышел, имея повседневную, парадную и полевую форму старшего комсостава, с пришитыми нашивками и в новеньком белом полушубке, мечте всех младших командиров. Но в строевой отдел он больше не пошел, дабы не подводить старшину. Заглянул в разведотдел, там практически никого не было, кроме радистов. Пошел в оперативный, надеясь найти кого-нибудь из своих, флотских. Никого! Даже странно. Пришлось идти на узел связи и искать Бархоткина через разведотдел флотилии. Связисты из Емрюка сообщили, что он в штабе армии на полуострове. «Сам знаю!» – подумал Дима, делать нечего, надо идти к Батову. Помощник из орготдела сообщил, что командующий сейчас под Джанкоем, в дивизиях.

– А капитан-лейтенанта Бархоткина или контр-адмирала Горшкова не видели?

– Они в Феодосии, на совещании у командующего флотом.

«Черт! Зря машину отдал!» – подумал Дмитрий и вышел из штаба. Водитель «Доджа» пристраивал тент на машину.

– Ефрейтор! Мне надо в Феодосию, не подбросишь?

– Я бы рад, но путевки у меня нет. А вы свою сдали или нет?

– Нет!

– А посмотрите: до какого времени она выписана?

– До второго, включительно.

– Дайте посмотреть!

– Держи!

– Она на вас выписана, товарищ лейтенант. Так что сейчас тент доставлю, и езжайте, я не могу, меня в ней нет.

Дмитрий положил надоевшую винтовку и два тюка с формой на заднее сиденье и дождался окончания работ. Водитель с удовольствием побежал греться в казарму, а Матвеев поехал в Феодосию. Бархоткина нашел в штабе 44-й армии. Тот выходил оттуда вместе с Горшковым. Дмитрий спросил разрешения у адмирала обратиться к капитан-лейтенанту, но такого разрешения не получил.

– Вот его и задействуйте, Александр Сергеевич. Приказание Филиппа Сергеевича должно быть выполнено точно и в срок. От этого зависит судьба Севастополя и всего флота. Идите, оба!

Взяв под козырек, развернулись и пошли к машинам.

– Ну, ты и распижонился! Где так прибарахлился?

– На складах штаба армии. Полковник Строгачев послал переодеться, я же так и не успел форму получить.

– Где тут и чего успеешь! Поехали!

– Не могу! Я на машине, и там вещи лежат. А где взвод располагается?

– Ух, ты! Откуда такое богатство?

– Батов дал до конца второго числа.

– Васильев! Поезжай за нами!

Он сел справа, Дмитрий за руль.

– Куда?

– Дом культуры во Владиславовке знаешь? Это по дороге в штаб армии.

– Видел.

– Вот там твоя рота и находится. Давай, погоняй! Времени в обрез. Через пару часов Батов будет в Джанкое. Манштейн развернул 170-ю дивизию туда, бои у Земляничного он проиграл. Похоже, что у него нет танков, или их очень мало. В основном действует на бронетранспортерах. Пожгли их 177-й и 24-й полки немало. Через Олений перевал их не пропустили. А Батов, воспользовавшись, что 170-я дивизия увязла в боях и грязи, ударил вдоль шоссе на Джанкой, а там, кроме разбитой дивизии Маттенклотта, никого не было. Джанкой обороняют два батальона охранных войск и около полка 46-й дивизии. По состоянию на 14:00, Батов ворвался на аэродром и вокзал, ведет уличные бои за Днепровку. То есть шоссе и железная дорога им уже перерезаны. Ближайшая станция – Отрадная. Но там поработали наши пикировщики, и успешно! Черноморский флот готовит десант в Красноперекопск. Наша задача – Чонгар. Авиаразведка мало чего дает. Море замерзло, высадить вас кораблями не можем. А тут еще, видишь, морозы ударили. Как можно попасть туда? Как считаешь?

– Лучший способ – аэросани. Хотя я не понимаю, зачем? Что сейчас мешает двинуть туда «Орджоникидзевец»?

– Батов говорит, что этот бронепоезд ему нужен, чтобы удержать Джанкой. А Емрюк встал по ледовой обстановке.

– Тогда «Шаврушками», но тоже ненадежно. Плюс почему они считают, что снабжение Манштейна прервется, если перерезать железную дорогу?

– Октябрьский говорит, что суда в Евпаторию он не пропустит. А мы настилаем ледовую дорогу через Керченский пролив. На той стороне пролива скопилось около пяти тысяч автомобилей с грузами и войсками. Автомобили хорошие, американские, как этот.

– Он же маленький!

– Есть большие, «Студебеккеры» называются. До пяти тонн берут. И в Феодосию идут несколько судов с тяжелыми и средними танками.

– Все, приехали! Здесь?

– Здесь.

Они вошли в расположение. Дневальный рявкнул:

– Смирно!

Подбежал дежурный и начал докладывать капитан-лейтенанту, но тот остановил его:

– Докладывайте командиру. – Увидев смущение дежурного по роте, добавил: – Лейтенанту Матвееву.

– Товарищ лейтенант! За время моего дежурства происшествий не случилось. Рота находится на занятиях по парашютной подготовке в поселке Ичке. Дежурный по роте старшина 1-й статьи Мальцев.

– Вольно!

Каплей провел Диму за сцену, там в небольших комнатушках находились жилые помещения комсостава.

– Твоя комната, – указал он на одну из дверей.

– Так я – командир роты? – удивленно спросил Дмитрий.

– Да, Горшков утвердил твою кандидатуру. В роте семьдесят два человека, восемьдесят процентов – курсанты из разведшколы в Саратове. Восемнадцать человек имеют фронтовой опыт, остальные не обстреляны. Кроме тебя еще три командира взводов и политрук. Двое из командиров не имеют опыта в разведке, но все фронтовики. Люди разные, присматривайся. И хотя Горшков настаивает, чтобы ты шел на Чонгар, пойдет Разумовский, командир 1-го взвода. Надо обкатать и проверить его. Он из 83-й бригады, может быть, ты его знаешь.

– Нет, не слышал.

– Итак, ты говоришь, аэросани или «Шаврушки»?

– Можно на «У-2». Но проще всего – на буерах. Во-первых, бесшумно, во-вторых, расстояние великовато для саней. Может закончиться топливо. В сороковом их активно применяли в последней фазе войны. Очень эффективное средство в ветреную погоду! Экипаж три человека: рулевой и два «балластника». Скорость до ста километров в час, абсолютно бесшумные, паруса белые, корпус можно выкрасить в любой цвет. Зимой – в белый! Ходят и на коньках, и на лыжах. Поднимают до двух тонн груза и больше. Хорошая штука!

– А где взять буера?

– Я думаю, в Ейске или Новороссийске есть, в Ленинграде у нас было их много. Главное, это мачты и паруса, а остальное не так сложно сделать. Плюс их можно использовать для перевозки грузов с Тамани.

Каплей позвонил в Емрюк и поставил дежурному по базе задачу найти буера. Нашлись в Ейске. Третьего января произвели разведку состояния железнодорожного моста в районе Чонгара. Немцы мост не восстанавливали. Из похода не возвратились три человека, в том числе и командир 1-го взвода лейтенант Разумовский. Они вернулись аж через шесть дней: обмороженные, голодные и злые. На отходе зевнули, и влетели на небольшой торос, потеряв конек вместе с креплением. Их случайно обнаружил патруль на буерах, который контролировал Сиваш и Азовское море. С легкой руки разведроты, буера продолжали эксплуатироваться на фронте. Используя морозы, Манштейн перебросил в район Новожиловки 73-ю пехотную дивизию и навязал Батову бои. Батов же, получив дополнительно с Большой земли пополнение и танки, пересадил обстрелянных и проверенных в боях танкистов 56-й танковой бригады на КВ и Т-34, но оставил там бывшие у них Т-26. А легкие Т-60, которые превосходили Т-26 по бронированию, скорости и надежности, стали использовать как тягачи для противотанковой и дивизионной артиллерии. Особенно для транспортировки трофейных пушек, коих было много – но немцы не дураки, пушки они бросили, укатив на запад на их тягачах. Поэтому подвижность сформированных из трофеев частей была нулевой. Выяснив в первых же боях, что боевая эффективность нового «танка» близится к нулю, Батов, с подачи Дмитрия, превратил их в огневые точки и тягачи. Тут новая беда! В наступившие морозы начали активно выходить из строя катки Т-26. С них слетала старая и не очень качественная резина. В Керчи на судоремонтном заводе рабочие и техники смогли наладить выпуск литых опорных катков для 24-го полка и 56-й бригады. Таким образом, рабочим удалось восстановить много танков.

Рудольф фон Бюнау, прусский генерал, кавалер двух железных крестов еще за Первую мировую войну, командир 73-й пехотной, был старым опытным воякой. В отличие от 170-й пехотной, которая, по сути, была почти корпусом, так как в ее состав входила 240-я дивизия резерва, что существенно повышало ее огневую мощь и мобильность, 73-я была чисто пехотной дивизией, вся артиллерия и обозы перемещались у нее на лошадях и подводах. Эта дивизия предназначалась для непосредственного штурма Севастополя, где техника пройти не могла, где лошадь и солдатские руки решали все. Снятие ее с Севастопольского участка было вынужденной мерой.

Две дивизии застряли в горах и грязи, а сын потомственного промышленника генерал-майор Виттке, который, благодаря связям своего отца в Берлине, натаскал в свою дивизию кучу бронетранспортеров SdKfz 251 «Hanomag» якобы в качестве эксперимента, встал без возможности подвезти топливо еще 27 декабря, после этого Манштейн приказал обеспечить подвоз топлива и боеприпасов тыловым частям 73-й пехотной. Вслед за тылами и сама дивизия развернулась на северо-восток. Когда 28 декабря стало ясно, что армия генерала Батова решительно перешла в наступление на Джанкой и, имея неповрежденную железную дорогу, превосходит немецкие части в подвижности и огневой мощи, стал ясен замысел русских: отрезать 11-ю армию от снабжения, окружить ее по частям и уничтожить. До этого русские всегда наступали всем фронтом, «держа линию», здесь же применили излюбленный немецкий прием – танковые клинья. Как назло, 1-я танковая армия, понесшая большие потери под Ростовом, ничем существенным помочь не могла. Она сама с трудом сдерживала атаки русских на Миус-фронте. Третьего января Черноморский флот высадил тактический десант у Красноперекопска, похоронив надежду на подход резервов ставки. Одиннадцатая армия оказалась в техническом окружении. Манштейн поставил новую задачу фон Бюнау: захватить Джанкой и деблокировать армию.

С наступившими морозами зашевелилась и 170-я дивизия. Оставшимся бронетранспортерам подвезли горючее, в воздух поднялись немногочисленные самолеты, оставшиеся после удачного рейда русских по трем аэродромам.

Подготовка заняла три дня, и четвертого января 11-я армия перешла в решительное наступление на Джанкой.

Поначалу все складывалось удачно, но заменивший нерешительного генерала Первушина на должности командующего 44-й армией генерал-лейтенант Львов, правильно предположив, что немцы ослабили правый фланг, ударил на Карасу-Базар, подрезая во фланг позиции 170-й дивизии Виттке. Виттке был вынужден ослабить давление на Батова. Оставшиеся у Манштейна восемьдесят пять самолетов не смогли предотвратить удары русской авиации по наступающим немцам. За сутки немцы продвинулись на шесть километров, но 5 января налетел ураганный шторм, авиация была прижата к земле, русские перешли в контрнаступление, забрали обратно эти шесть километров и двинулись дальше, пользуясь своим превосходством в танках и артиллерии. Виттке бросил в бой свой последний резерв – остатки 240-й дивизии резерва, и смог остановить продвижение 44-й армии, захватившей часть Карасу-Базара. В городке начались упорные уличные бои.

Там, у Карасу-Базара, и обстреляли роту Матвеева. Послали их туда с благой целью: подвезти боеприпасы, быстренько их загрузить и разгрузить. Тот фланг вообще снабжался боеприпасами хуже, чем правый фланг фронта, где была железная дорога. Фронт, видимо, экономил горючее, поэтому боеприпасы доставлялись в Керчь автомашинами, там перегружались в вагоны, сто двадцать километров ехали в них, затем перегружались на станции Владиславовка опять в машины или шли дальше на Джанкой. Рота располагалась недалеко от вокзала, командовал там подполковник Нечихайло, который взял за правило подключать роту разведки к разгрузке боеприпасов. И в случае чего, тыкал в нос бумажкой, что имеет право привлекать на работы любые воинские части и расстреливать командиров, отказывающихся выполнять его распоряжения. С одной стороны, все правильно: если налетит немецкая авиация и звезданет эшелон с боеприпасами, то от станицы и станции ничего не останется. А с другой стороны, иметь такого соседа было и опасно, и тяжело для бойцов, которые весь день или ночь бегали по полям, а всю ночь или день разгружали эшелон с тяжелыми снарядами. Пятого января Нечихайло потребовал не только людей, но и все машины поставить на станцию, плюс дал свои пять «Студебеккеров».

Грузили вразнобой, по разнарядке, потом пришло сообщение, чтобы Нечихайло обеспечил выгрузку в Карасу-Базаре, так как свободных войск там нет. Колонна из пятнадцати «студеров» и одного «Доджа», которого Батов «подарил» Дмитрию – передал в роту разведки – двинулась через зимнюю крымскую ночь вдоль гор к Карасу-Базару. Вместо разгрузки рота ввязалась в отражение ночного штурма станицы, предпринятого солдатами «свежей» 73-й дивизии. Воевали подготовленные и опытные солдаты рейхсвера, а не юнцы из резервистов. Это чувствовалось по всему: не торопясь, прокладывали себе дорогу гранатами под прикрытием пулемета. Если что не так, поджигали соломенную крышу хаты зажигательными пулями или факелом.

Три роты 236-й дивизии они уже смяли, в батальоне кончились патроны, танки, если их так можно назвать, расстреляли напрасно свой боезапас, большая часть из них сгорела, остальные отошли на восточную окраину, куда и подъехала рота. Еще во Владиславовке, узнав, что предстоит ехать и «разгружать» боеприпасы в Карасу-Базаре, Дмитрий не поленился остановиться возле расположения, несмотря на матюки сопровождающего, и рота полностью экипировалась. Увидев зарево пожаров ночного боя, остановились, Дмитрий собрал командиров, в том числе и отделенных, на карте ознакомил всех с возможной ситуацией. Бойцы разобрали гранаты, командиры – трассирующие патроны для целеуказания. Ночной бой рота недавно отрабатывала, ну и надо отметить, что этому виду боя в спецшколах учат, и много – основной вид боя разведки. Подъехали в тот момент, когда в держащем оборону батальоне боеприпасы практически закончились, и он был готов отходить.

– Мои твоих подменят, комбат! Это рота разведки АВФ.

– Давай! Смотри сюда! – комбат раскрыл карту с текущей обстановкой. – Немцы вышли к реке Биюк-Карасу и сейчас накапливаются у трех мостов.

– Понял, обеспечь тремя-пятью танками, двадцатимиллиметровки в трех машинах в середине. Я пошел.

– Ни пуха!

– К черту.

Рота развернулась, установили связь. Диму чуть потряхивало из-за адреналина, радист бежал сразу за ним. Триста метров, отделявших МТС от речки, преодолели быстро, затем порядок расстроился, так как вошли во дворы. За рекой немцы развертывали минометную батарею и готовили четыре 37-мм пушки. Снайпера взяли их под обстрел, а рота перебежками двинулась вперед. Часть бойцов несло боеприпасы для батальона, которые начали расхватывать.

– Вовремя вы! – сказал комроты Бирюков подбегающему Дмитрию. Тот упал рядом с ним и через прицел рассматривал картину боя. «Офицер!» – увидел он человека в фуражке. Привычно ударило в плечо отдачей. Взяв микрофон рации, передал:

– Снайперам работать по офицерам и унтерам. Особое внимание пулеметчикам.

Попав под плотный огонь, немцы вызвали артиллерию. С нашей стороны артподдержки не оказалось. Напрасно связист кричал в трубку телефона:

– Ольха, Ольха!

– Ольха, я Брелок! Подавите огонь батареи у изгиба шоссе! – сказал Дмитрий.

– Брелок, я Ольха! Корректуру обеспечите?

– Давай пристрелку!

На шестом залпе «полкачи» пристрелялись и перешли на беглый. В это время начали перебегать немцы, пытаясь задавить роту, но снайперы не давали возможности пулеметчикам поддержать атаку. Атака захлебнулась. Немцы поняли, что вместо батальона подошло другое подразделение. Началась охота за командирами и снайперами уже с их стороны. А Дмитрий начал выдвигать вперед пулеметчиков. В роте их сорок. С тыла поднесли еще боеприпасы для Бирюкова. Тот неспешно распределял их по ротам и взводам. Его связисты восстановили связь.

– Эй, ротный! Хлебнешь?

– В бою не пью, и тебе не советую!

– Оно и верно, но нас чуть не смяли.

– Да выбили вас, чего прибедняешься.

– Ну, метров на шестьсот отошли, щас заберем взад.

Дмитрий непрерывно наблюдал за боем, иногда производя выстрелы, затем сменил позицию. Заметил появившихся огнеметчиков у немцев, и устроил там «подсветку». Пламя осветило разбегающихся немцев, по которым ударили пулеметчики. За кочующей минометной батареей немцев вели охоту часа четыре. Немцы меняли позицию после двух-трех залпов, располагались за хатами и вели беспокоящий огонь. Начало светать. Бойцы Дмитрия уже форсировали ручей и залегли на довольно высоком берегу. Он сам находился сзади, лежал под довольно большим и толстым тополем на другой стороне реки. Подал команду:

– Перебежками, вперед! – внимательно следя за противником. Восход слепил немцев, и их приборы наблюдения бликовали, поэтому участились выстрелы снайперов. Несколько пулеметов противника захлебнулись, в этот момент Бирюков поднял свою роту. Дмитрий недовольно поморщился, глядя, как пехотинцы в рост пошли в атаку.

– Поддержать огнем! – скомандовал он.

Немцы отошли на одну линию домов и открыли сильный огонь, находясь в мертвой зоне для разведчиков. Пришлось выдвигаться вперед, оставив удобную позицию. Дома здесь сложены из известняка, и каждый дом – маленькая крепость. В ход пошли гранаты. Дмитрий заменил магазин и перескочил через ручей, гордо считающийся рекой. Шесть домов – шесть гранат, улица Зеленая, как написано на покосившейся табличке. С рассветом заговорила дивизионная артиллерия, сзади подошел свежий полк. Какой-то чудак на букву «М», послал вперед танки «БратскаяМогила-2», типа Т-60, пехота за ними не успела, и немцы со смаком и удовольствием их сожгли, все двадцать. Дмитрий грязно выругался и подал команду выходить из боя на исходные. Увидев, что приказ выполняется, пожал руку Бирюкову, выслушал его многочисленные спасибо и, вместе с радистом, пошагал к машинам. На дворе МТС был остановлен вопросом:

– Почему отходите, боец? – и с удивлением повернулся в сторону говорящего.

– Командир роты разведки Азовской военной флотилии лейтенант Матвеев, товарищ армейский комиссар. Рота прибыла для разгрузки боеприпасов, немцы мешали нормальной выгрузке, поэтому я дал команду выдвинуться вперед и прикрыть выгрузку. Выгрузка закончена, рота следует к месту расположения в станицу Владиславовку.

Вокруг них стали скапливаться командиры и краснофлотцы. Несколько бойцов были ранены, их сразу несли к машинам, а комиссар разошелся, стал кричать что-то о приказе Сталина.

– Я не получал такого приказа, товарищ армейский комиссар. Сталин в Москве, а я у Карасу-Базара. Я получил приказ подполковника Нечихайло: погрузить боеприпасы и выгрузить их на территории МТС в Карасу-Базаре. Приказ мной выполнен.

Тут в дело вмешалась Соня Красовская, потрясающей красоты полуполячка-полуеврейка, которая весь бой находилась на КП 655-го полка, и что-то отрывисто и с возмущением сказала по-еврейски.

– Молчать! – подал команду Дмитрий. Но армейский комиссар уже повернулся к ней. Девчонку спасло то, что она еврейка, и комиссар тоже был им. Соня с вызовом смотрела на него, и он опустил глаза.

– Следуйте в расположение! – сквозь зубы процедил он.

– Есть, товарищ армейский комиссар! Рота! Становись! Командирам взводов доложить о потерях!

Выслушав доклады, Дмитрий повернулся к продолжавшему стоять рядом незнакомому комиссару:

– Товарищ армейский комиссар! Отдельная рота разведки разгрузила боеприпасы на МТС Карасу-Базара. В ходе разгрузки имела боестолкновение с противником. Потери: один убитый, одиннадцать легкораненых. Командир роты лейтенант Матвеев. Прошу разрешения следовать на погрузку!

– Демагог! Следуйте!

– Рота! Напра-аво! На погрузку шагом марш! – повернулся к комиссару и, вскинув руку, сказал: – Разрешите идти?

– Девчонке спасибо скажи! Свободен!

– Есть объявить наряд вне очереди!

– Это за что?

– Чтобы не вмешивалась в разговор старших по званию, товарищ армейский комиссар!

– Клоун! Идите!

Дмитрий бегом побежал к машинам, на ходу подав команду: «По машинам».

Вернувшись на базу, Дмитрий доложил о происшествии и бое Бархоткину и попросил его перевести роту подальше от фронтового склада боепитания. В тот же день перебрались в Ичку, на самую окраину, в какую-то старинную кошару, палуба которой была покрыта толстым слоем овечьего навоза. Сверху набросали соломы, заделали часть окон, старшина добыл досок, и соорудили нары, комнаты для комсостава и единственной девушки-радистки. Дмитрий поинтересовался, что же она сказала аркому.

– Ничего особенного, товарищ командир, напомнила ему, что он только что хвалил роту и обещал дать Героя их командиру.

– Угу, даст! Если догонит.

Как в воду глядел! Где-то через неделю «Крымский воин» опубликовал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении званий Героев Советского Союза трем командирам Крымского фронта: подполковнику Няшеву, капитану Андрейченко, старшему лейтенанту Иванову – а также краснофлотцу Суничеву (посмертно). Под указом громадный подвал, где в красках описан их подвиг. Они остановили 132-ю пехотную дивизию, нанесли ей тяжелые потери и долго мотали по лесным горным дорогам и тропам. Остатки батальона в количестве двадцати пяти человек были представлены к орденам Ленина и Красного Знамени. Об участии в этом приключении взвода разведки АВФ ни одного слова не было написано. Прочитав статью, Дима специально зашел к радистке и показал ее. Он вообще-то сторонился Сони: она была красавицей и знала себе цену. Плюс воспитание соответствующее, романов ни с кем не крутила, хотя охотников было хоть отбавляй.

– Как же так, товарищ командир? Ведь… – Дима прижал палец к своим губам, показывая ей соблюдать тишину.

– Видишь, все описание начинается без дат, даты появляются после 29 января. Сразу после того, как меня в отпуск отпустили. Все тонко! Я в отпуске был, и имеются документы об этом. Поняла?

– Это несправедливо! Надо Сталину написать!

– С ума сошла? Не смей! Этим ты не поможешь, только хуже будет. Переживу, ордена – дело наживное! – забрав газету, коснулся свернутым кончиком носа Сони и вышел из помещения радиостанции. Спустя несколько секунд оттуда выбежала, вся в слезах, радистка. Старший политрук Костин посмотрел на нее и на командира:

– Что с ней? Ты, что ли, ее обидел? Че ты к ней пристаешь? Она же недотрога!

– Поэтому и пристаю! – улыбнулся Дмитрий, хотя на душе скребли кошки и хотелось так же, как Соня, выплакаться, но он понимал, что в том бою, под таким чутким руководством, можно было полностью потерять роту. А так и овцы целы, и волки сыты. Рота работает, за последнюю неделю восемь выходов. Морозы стоят на загляденье. Он никогда и не думал, что в Крыму бывают такие! Немцы прекратили наступать и перешли к обороне. Начальство, помладше армейского комиссара Мех-лиса, довольно и хвалит за точные и своевременные данные о противнике. А комиссара он переживет, если не расстреляют! С такими «веселыми» мыслями он собрал сводки за последние сутки, взял охрану и поехал в штаб армии. Конечно, находиться во Владиславовке ему было удобнее: и штаб рядом, и иногда к Десфине успевал забежать. Теперь об этом приходится только мечтать. Тут же внизу стало немного жарко, и стало неудобно сидеть. Десфина ему нравилась. Но, мечтая о жарких ласках, он не забывал внимательно смотреть за дорогой.

– Стой! К бою! – он заметил легкое шевеление в придорожной канаве и натянутый через дорогу трос. Перекувыркнувшись через плечо, распластался на дороге, изготовив ППД к бою. Но засада молчала! Скаты явно заминированы. Либо группа в мертвом пространстве, либо… Краснофлотцы начали проявлять нетерпение, пришлось прикрикнуть:

– Лежать!

Он достал бинокль, и старался рассмотреть, с какой стороны немцы. Те не выдержали первыми! Поверх голов ударил пулемет, а камыши у дороги зашуршали в сторону от шоссе.

– Вызывай роту и разведупр! Сообщи о засаде! – прокричал он радисту.

– Станция в машине осталась, товарищ лейтенант.

Немец прошелся по «Доджу», тот загорелся и взорвался. «Каюк рации!» Дмитрий перевернулся на спину, посмотреть в другую сторону, и тут же дал очередь по выскочившему из камышей немцу. «Становится жарковато!» – подумал он. В этот момент на шоссе появилась колонна автомашин со стороны Владиславовки. «Пуфф!!!» – выдохнул Матвеев, видя, как спешиваются бойцы, открывают огонь по пулемету.

– Держим спину! – подал он команду, впрочем, бойцы и без этого четко заняли круговую оборону. Спустя несколько минут по шоссе уже можно было ходить. Одна рота преследовала немцев справа от шоссе, вторая слева. Камыши здесь узковаты, поэтому через некоторое время бойцы провели мимо четырех задержанных: трех немцев и одного гражданского, остальные были убиты. Саперы проверяли скаты и канавы вдоль дороги, а Дмитрий отчитывал радиста за брошенную рацию. Добрались на попутках. Допрос пленных показал, что они работали без наводки, просто хотели взять офицера, желательно штабного. Бархоткин скупо похвалил Митю, что без потерь справился с засадой.

– Матереешь! Скоро таким волчарой станешь, что и не подходи! Удачненько я тебя присмотрел в Емрюке! Пойдем, доложимся!

Горшков был очень доволен действиями разведчиков, и тут же вручил Дмитрию Красную Звезду. Пятерым остальным разведчикам достал из стола пять медалей «За отвагу»! Дмитрий отложил одну медаль в сторону.

– Савельеву вручим, но позже, товарищ контр-адмирал. Он рацию в машине оставил.

– Да ерунда! Он у вас давно, заслужил! А награды только что пришли из Москвы.

– Так я и говорю, что вручим, но позже, пусть проникнется. А пока у меня полежит.

– Ишь, воспитатель! – улыбнулся Сергей Георгиевич. – Ну, как знаешь! Где твои?

– Во дворе.

– Пошли, сам вручу!

Дмитрий построил ребят, и они получили из рук адмирала первые свои награды. После этого Сергей Георгиевич приказал ехать в Феодосию и получить новый «Додж», взамен подбитого, и радиостанцию. На обратном пути Матвеев решил заехать к Десфине и показать ей орден. Остановились возле ее дома, Дмитрий открыл калитку, подошел к двери и увидел, что дверь опечатана! «Вот это номер!» – подумал он и пошел на выход со двора. Когда закрывал калитку, услышал:

– Особый отдел армии! Попрошу предъявить документы!

– Лейтенант Матвеев, командир отдельной разве-дроты Азовской флотилии. Прошу!

– Здесь по какой надобности, товарищ лейтенант?

– Тут живет женщина, которая меня выхаживала после ранения. Привез ей немного продуктов.

– Покажите!

Дима раскрыл вещмешок, показал буханку трофейного хлеба в целлофане, трофейные консервы, трофейный шоколад и несколько пачек трофейных сигарет. Десфина не курила, но сигареты можно было легко обменять на что угодно. Ничего армейского внутри не было.

Хмыкнув, контрразведчик вернул мешок Дмитрию, вернул документы, отдал честь и сказал, что Дмитрий свободен.

– А вы не подскажете, где хозяйка?

– Согласно постановления от 31 января 1938 года, лица греческой национальности, проживающие в Крымской области, подлежат депортации. Она депортирована.

– И куда?

– Я не знаю, контрразведка этим не занимается.

– Спасибо!

«Странно! – подумал Дмитрий. – А почему именно сейчас выполняется довоенное постановление? Обидно!» Сел справа от водителя, и они поехали в штаб армии – доложить командованию, что все получили, и получить новые задания. По дороге вспоминал, что ему известно о подружке. Рано вышла замуж, в шестнадцать лет, вдова – муж и семилетний сын в первые дни войны погибли в море: самолет проштурмовал фелюку, на которой они ловили кефаль у Судака, – активная участница подполья, и в госпиталь за ранеными сама приехала. Не за что ее выселять! Что-то тут не то! Конечно, идиотизма на войне хватает, но чтобы вспомнили какой-то устаревший приказ, да еще в момент активных боевых действий… И почему у дома крутились контрразведчики? Либо Десфина говорила неправду, либо… «Додж» затормозил у штаба, Дмитрий выпрыгнул из него и вошел в штаб.

Комфлотилией был у командарма. Пришлось ждать возле адъютанта, но не долго. Из кабинета вышел Бархоткин и махнул ему рукой:

– Дмитрий! Зайди!

Он попытался доложиться о прибытии – Батова он не видел больше недели. Тот отмахнулся от рапорта:

– Что у тебя произошло с Мехлисом?

– Собственно говоря, ничего, товарищ генерал. Я доложил об этом по команде: мою роту направили выгрузить боеприпасы под Карасу-Базар. А там у батальона, который держал поселок, заканчивались патроны, пришлось выдвинуться вперед и прикрыть район разгрузки, иначе бы их смяли. Удержали правый берег Биюк-Карасу, с помощью полковых гаубиц подавили батарею на западной окраине, а затем минометную батарею. Захватили плацдарм на левом берегу – три квартала поселка по фронту, и сдали их подошедшему 509-му полку. Потери: один человек убит, одиннадцать легко ранено. Носимый боекомплект подходил к концу, патронов к МГ, а их у нас двадцать штук, на складах боепитания не было. Я вывел роту из боя.

– А причем здесь Мехлис?

– Он находился на МТС возле КП 655-го полка. Я отходил первым, вместе с радистом, его за забором не видел. Он слева был, а я шел к машинам. Я был в камуфляже, он меня с бойцом перепутал, у меня же винтовка. Он меня окликнул и спросил: «Почему отходите, боец?» Я представился и доложил, что вышел из боя, так как выполнил свою задачу. Он начал говорить про какой-то приказ Сталина, который нам не доводили. Я ответил, что никакого приказа Сталина я не получал, получил и выполнил приказ подполковника Нечихайло. Тут влезла со своими замечаниями краснофлотец Красовская, которой я приказал замолчать и не вмешиваться. После этого рота отбыла в расположение.

– С кем согласовал отход?

– С командиром 509-го полка майором Рыльцевым, с командиром роты, на позициях которой мы располагались, старшим лейтенантом Бирюковым. Мы подменили его сводную группу.

– А с армейским комиссаром почему вопрос не согласовали?

– А откуда я знал, что он находится там? И что произошло, собственно? Приказа штурмовать Карасу-Базар я не получал. Помог мужикам удержать поселок и отошел, так как не своим делом пришлось заниматься. Мало того, что постоянно Нечихайло роту третировал разгрузкой-погрузкой, так еще и за 44-ю армию воевать, что ли?

– Ладно-ладно, ты не шуми! Ты что-то не договариваешь. Я тебя как облупленного знаю! Ты просто так из боя хрен выйдешь! Не ври, а говори, как есть!

– Я бы расстрелял командира 236-й дивизии, – выдавил из себя Дмитрий.

– Я бы тоже, дальше!

– В общем, пока было темно, и командовали всем комбат Шаронов и комполка Князев, все шло нормально. У меня сорок пулеметов, двадцать из которых с оптическими прицелами, двадцать снайперов и двадцать три автоматчика. Задавили мы немцев, только минометчики сильно мешали. Мотались туда-сюда по поселку, никак их накрыть не могли, а в полку минометов нет. Охотились за ними с помощью гаубиц, а стреляют их артиллеристы херово. До утра с ними и промаялись. Тут какой-то козел послал батальонную группу вперед. Немцы отошли на квартал, оставив в каждом доме прикрытие. И положили на землю мужиков. Пришлось идти вперед и выбивать «прикрышку», так как у батальона гранат почти не было. Прошли квартал, но запасы гранат не резиновые. Тут кто-то посылает вперед танки, с 20-мм пукалкой!

А они даже стену пробить в доме не могут. Пехота не пошла, танки сожгли. Двадцать штук. Следующим номером программы явно был бы штурм поселка моей ротой. С пустым боекомплектом. Под таким командованием идти в бой бессмысленно. Рота вела бой грамотно и почти без потерь. Бойцы у меня, что надо. А управлять боем надо уметь, и точно рассчитывать каждый шаг и каждое движение. Была бы безвыходная ситуация, я бы остался, а так, класть роту из-за какого-то…

– Прекрати немедленно! Ладно, все понятно. Тут тебе Мехлис какой-то подарок оставил. Возьми! – он достал из стола и протянул Дмитрию пакет. Дима покрутил пакет в руках и вскрыл его. Совершенно непроизвольно у него вырвалось:

– Ах, ты ж, сука!

– Что ты сказал? – спросил Батов, но увидев побелевшее лицо Матвеева, протянул руку: – Дай!

Дмитрий покачал головой, но Павел Иванович с силой забрал пакет и вытряхнул его на стол. Оттуда выпала упаковка немецких презервативов.

– Что это? – спросили Горшков и Бархоткин.

– Не понял, что за дурацкий подарок? – сказал Батов.

Дмитрий забрал упаковку со стола.

– Объясни, в чем дело, и почему ты такой белый?

– Разрешите не объяснять!

– Нет!

– Это личное!

– Тем более!

– Мою девушку депортировали.

Все замолчали.

– За что?

– Командир из Особого отдела 44-й армии сослался на какое-то постановление от 1938 года.

– Сядь! Ты мне все сказал?

– Абсолютно, товарищ генерал. Даже то, что никому бы не сказал.

– Хорошо, Дмитрий. Успокойся и, пожалуйста, ничего не предпринимай против него. Найдем мы твою девушку. Обязательно найдем. Если, конечно, дело не связано с контрразведкой. Она же в оккупации была?

– Была. Активная подпольщица.

– Ну, тогда легче. В общем, я подключу нужных людей, но обещай мне: самостоятельно ничего не предпринимать.

– Есть, товарищ генерал.

– Иди! Займись делами, будет легче.

– Есть! – Дмитрий развернулся и вышел из кабинета. Его била дрожь, ненависть просто захлестнула все его мысли. Бойцы, ожидавшие его, видя не совсем обычное выражение лица начальства, быстренько и без разговоров уселись в машину.

– В роту! – приказал Матвеев и всю дорогу молчал. Сжав нервы в кулак, Дмитрий выслушал доклад дежурного. Откозырял, сказал:

– Вольно! – и прошел в свою комнату. Полчаса никто его не беспокоил, затем раздался осторожный стук в дверь.

– Товарищ лейтенант, разрешите? – раздался голос Костина.

– Заходи, Владимир Николаевич.

– Что случилось? Почему на вас лица нет? – тут он заметил орден и попытался поздравить Дмитрия.

– Не надо об этом, товарищ старший политрук. Вот, возьмите медаль, удостоверение, и вручите Савельеву. Я не приду на построение, у меня был очень тяжелый день.

Серьезные бои развернулись у села Рейзендорф или Фрайлебен, некогда богатого колхоза. Населения там не осталось, до войны в колхозе жили почти исключительно евреи. Перед самой войной рядом с селом был открыт один из крупнейших аэродромов на территории Крыма.

Здесь базировались тяжелые бомбардировщики ТБ-3 Черноморского флота. Во время войны стояли бомбардировщики Хейнкель-111 сотой дивизии люфтваффе.

Ко дню высадки, Манштейна поддерживало три дивизии бомбардировщиков и одна, 77-я, дивизия истребителей. Из допросов захваченных в Джанкое летчиков и штабных офицеров 27-й бомбардировочной дивизии стало известно, что одной дивизии, 51-й, более не существует. Ее потери после проведенных рейдов по аэродромам и усиления штурмовок составили более ста пятидесяти самолетов, 27-я дивизия пострадала меньше, более половины летчиков сумели улететь из Джанкоя в Евпаторию и Сарабуз, но технический состав по большей части погиб, плюс потеряно техническое и автомобильное обеспечение этой дивизии. Для восполнения потерь, люфтваффе решило перебросить из Германии четыре «группе» из первой учебной дивизии, которая базируется в Кенигсберге. Ожидаемое время прибытия – март месяц. Посылать только самолеты, без наземного обеспечения, Геринг, с согласия Манштейна, отказался.

В Крым перелетело дополнительно двадцать четыре самолета Ме-109F для усиления 77-й дивизии. Хотя наша авиация и вела воздушную разведку, но облачная погода, многочисленные снегопады и метели не позволяли широко развернуть воздушную войну. Плюс большое количество наших самолетов находилось в плачевном состоянии. На территории полуострова базировалось четыре неполных полка истребителей, значительно уступающих основному истребителю немцев. Поэтому основная часть этой войны легла на плечи разведчиков армии и флота. К тому же в Сарабузе находился штаб 11-й армии. В очередном циркуляре, полученном Матвеевым, именно Сарабуз числился как важнейший пункт для диверсий. Штаб 11-й армии находился на улице Октябрьской в здании школы № 1. В том же квартале, но с входом со стороны улицы Карла Маркса, проживал небезызвестный генерал-полковник Манштейн. Недалеко протекает речушка Салгир. Сведения добыла агентурная разведка ГРУ ГШ. От них в роту приехал из Ростова-на-Дону начальник оперативно-инженерной группы Илья Старинов, знаменитый диверсант, с группой опытнейших минеров. Началась разработка операции по уничтожению штаба 11-й армии и ее командующего.

Полковник Старинов сразу взял быка за рога: начал проверку подготовки личного состава, хотя и поставил ограничения. Рота должна была сопроводить и обеспечить подход к объекту группы его «спецов». Вся остальная часть операции ложилась на плечи восьми совсем неприметных, одетых в гражданку человек, двое из которых были девушки. Старинов гонял роту на проверке до потери пульса, затем удовлетворенно хмыкнул и дал сутки отдыха. Планировал операцию сам Старинов, никто в роте и в группе не знал ни маршрута движения, ни точки назначения. Только Старинов. Косвенно о цели выхода догадывался Дмитрий, исходя из циркуляра. Занятия группа Старинова проводила отдельно от роты. Линию фронта перешли в двадцати двух километрах от Улу-Узеня, высоко в горах. Оттуда ночью рота двинулась к Первому Симферопольскому совхозу – марш в тридцать два километра по горной местности с 40-50-кило-граммовым грузом. Рота была экипирована в немецкую полевую форму разведчиков. Под утро форсировали шоссе Симферополь-Феодосия. Впереди три татарских села: Чуюнча, Чуйке и Джурчи. По ручью Тубай перебежали в одноименную балку с кучей карстовых пещерок, здесь и разгрузились. Отдыхали до вечера, потом группа Старинова ушла. Из-за этого у Матвеева со Стариновым возник спор: впереди был хутор Беки-Эли, двенадцать домов, там сто процентов был полицейский пост. Была необходимость нарушить связь, но Старинов не соглашался.

– Нельзя нарушать спокойствие! Я дал указание пройти тихо.

Сам однорукий диверсант остался в пещерах. Он был слишком известен в узких кругах. Сразу после отхода группы Илья Григорьевич приказал Дмитрию отходить и уводить людей.

– Товарищ полковник, а если что-то не так пойдет? Кто подстрахует группу?

– Чем? Чем ты можешь их подстраховать?

– Мы можем пройти маршем в Сарабуз, товарищ полковник. Доставить все прямо на место и атаковать обе цели.

– Какие обе? У нас одна цель! Того, что понесли с собой мои люди, для нее достаточно. Маленький домик в «Плодоводе».

– А зачем тогда столько тола?

– Закладка, приказано доставить для какого-то партизанского отряда.

– В этой части Крыма нет партизан!

– Есть. Два отряда. Видимо, для них.

– Товарищ полковник! Здесь абсолютно точно никаких партизан нет. Есть два отряда, которыми руководит гауптман Штольц. Базируются в Азеке и Бай-Кияте. Недалеко отсюда. Сто процентов немцы будут использовать этот тол для подрывов в Симферополе.

Старинов выматерился.

– Это точно? Нас же повесят за одно место!

– Эти сведения дал татарин, которого взяли вместе с немецкой группой 12 января. Мы же посылали копии допросов в Ростов!

– Такие сведения не поступали! Так! Подсвети!

Их накрыли плащпалаткой, полковник достал немецкие бланки и начал их заполнять.

– Готово! Строй роту, вместе с грузом.

Рота вышла на дорогу, обрубили провода в Симферополь, двинулись дальше. Старинов, изображавший немецкого майора, шел спереди колонны. Дмитрий, гауптман, шел позади и зачищал полицейские посты с помощью 3-го взвода. К переезду подошли в тот момент, когда одна из девушек пыталась через него пройти, но жандармы к ней пристали. Требовали показать содержимое сумочки и трусиков. В ножи взяли пост, заменили жандармов. Отсюда до штаба армии ровно 1154 метра. Пропустили эшелон, идущий сторону Джанкоя – пополнение на фронт. В садике, на изгибе шоссе, подготовили жерди и заряды. Их несли в середине колонны. На перекрестке Октябрьской и Карла Маркса комендантский пост, с двумя пулеметными точками. Роте подана команда: правое плечо вперед. Бдительный жандарм помахал красно-белым кружком: «Стой!» Майор пошел к нему. Не доходя двух шагов до жандарма, майор уронил смятую бумажку – сигнал атаки. Нож «гауптмана» Матвеева из-под руки влетел в горло пулеметчику, второго пулеметчика заранее прикрыли от «кино» и взяли тоже в ножи. Майор вместе с бумагами «подал» кинжал в горло. На все ушло около секунды. Рота проследовала к зданию штаба, а несколько человек проскользнули в сад колхоза «Садовод». Штаб обошли, оставив его охрану у входа нетронутой. В 22:00 завыли сирены воздушной тревоги, появились самолеты, и рота атаковала штаб армии. Охрана у входа ничего не подозревала до того момента, пока не посыпалось стекло в окнах первого этажа, и туда на жердях были доставлены пятьдесят четыре ящика тола с зажженными шнурами, а в транспортеры у штаба влетело по противотанковой гранате.

Несколько пулеметов поставили жирную точку на посту фельджандармов.

Рота отходила в полном порядке. Задание «два» осталось невыполненным. Домик Манштейна был подорван, но его в этом домике не было. Он находился где-то в частях на фронте. Отходили на Беш-Терек, немного изменив маршрут движения. Рассвет застал роту в двух километрах от леса возле села Бура, и Старинов приказал идти в село и «искать партизан». В разгар проверки приехал взвод фельджандармов, его командир переговорил со Стариновым, довольно усмехнулся, глядя, как солдаты тщательно осматривают каждый дом. Тут захлопали выстрелы, и кого-то погнали в горы. Дали уйти, выстроились в цепь и двинулись следом, имея на хвосте жандармов. Рота углубилась в лес, собралась, и ускоренным маршем двинулась наверх. «Кинокомедия» удалась. Все время в гору, особо не побежишь. Через час пришлось делать привал и восстанавливать сбитое дыхание. Илья Григорьевич помотал головой и платком вытер пот.

– Я уже собирался их атаковать! Как вовремя кто-то из татарчат побежал!

– Да это Кузнецов побежал. Накинул татарский пиджачок, отдал пулемет и рванул в лес, а мы мимо стреляли! – рассмеялся второй взвод. – Вон он лежит!

Но через час над горами повисла «Рама», а снизу начал подниматься батальон в боевом порядке. Немцы все-таки догадались, что видели диверсантов. Поэтому опять рота изменила маршрут следования и двинулась на восток, перевалив в соседнее урочище. «Рама» несколько раз кого-то обстреливала на старом маршруте. Через некоторое время стал слышен бой, яростный, но короткий. Так и отходили лесами в сторону фронта, а у Карасу-Баши свои чуть не обстреляли. Но обошлось. Позже стало известно, что группа Старинова взорвала крупное бензохранилище в Сарабузе. А Манштейн куда-то переехал.

«Старик», уже в Ислям-Тереке, в расположении роты, прощаясь, сказал:

– Ну, Дмитрий Васильевич, дай «краба»! Как ты умудрился сформировать такую роту? Даже немецкий знают!

– Это не я! Это Бархоткин выбил пополнение из спецшколы, после того как у нас во взводе осталось восемь человек.

– Из Саратова, что ли?

– Оттуда.

– Так получается, что вы – наши! Эту школу я и организовывал, еще до войны.

– Ну, получается, что так.

– Я тебе парочку инструкторов пришлю по минной подготовке. Мы тут много чего в Ростове придумали.

– Не откажусь! Есть несколько задумок на тему: «Как нам преобразовать рабкрин». Так, чтобы удобнее было использовать силы специального назначения. Но, видите, весна началась, зима здесь короткая, хоть и злая. Лед растает, пойдем вам навстречу, к Ростову. До свидания, Илья Григорьевич!

– До свидания, Дмитрий Васильевич!

Гибель, почти в полном составе, штаба армии несильно повлияла на положение на фронте, и немцы довольно быстро восстановили управление. Но значительно усилили части охраны тыла, сняв несколько частей с фронта. А это, в свою очередь, ускорило продвижение наших частей. Наступившая распутица остановила их движение в направлении Черноморска. На Перекопе нас продолжала атаковать 22-я пехотная дивизия, пытаясь прорвать там оборону. Немцы ее переделали в танковую, вооружив сорока восьмью танками Т-IV. К 28 января части 44-й армии сумели пополниться, прорвали фронт и продвинулись на двадцать один километр, заняв Зую.

А 51-я заняла Пролетную и немецкое село Китай. Оба немецких аэродрома под Симферополем оказались под артобстрелом, и немцы были вынуждены перебросить авиацию оттуда в Евпаторию и в Новофедоровку. Черноморский флот закончил переброску одной пехотной дивизии и одной морской бригады в Севастополь, и севастопольский гарнизон, при поддержке Черноморского флота, взял Бельбек. Но состояние дорог было таким, что вязло все! Как у нас, так и у немцев. К сожалению, немцы наладили воздушный мост в Евпаторию, а у авиации фронта и флота не было возможности прервать его.

Тем не менее попытки сделать это не прекращались весь январь, а в первых числах февраля над расположением роты загудели незнакомые моторы. На аэродром Ичке село тридцать два истребителя «Аэрокобра». У них были подвесные баки, и они были предназначены для того, чтобы охотится за транспортниками немцев. Немцы контролировали около трети полуострова. Затем состоялся Евпаторийский десант: крайне неудачный, немцы сбросили его в море, но десантники значительно повредили порт в Евпатории, плюс флот обстрелял из крупнокалиберных орудий аэродромы в Каче, Новофедоровке, Евпатории и Донузлаве. В принципе, положение 11-й армии было катастрофическим, но Гитлер приказал держаться до последнего солдата, и Манштейн предпринимал все для этого. Рота продолжала работать в интересах 51-й армии, но сделала два выхода для 44-й. Затем Батов вызвал Дмитрия и приказал выдвинуться в район Ангарского перевала и попытаться провести диверсию на шоссе Симферополь-Алушта. Был тяжелейший переход по лесистым горам, где еще лежал снег. Подходы к шоссе были плотно минированы немцами. Посты, собаки, полно фельджандармерии. Немцы не из тех, кто любит наступать на одни и те же грабли. А оборонялась здесь 132-я пехотная дивизия, уже знакомая с методами Дмитрия. Первый взвод сумел подобраться и заминировать дорогу у Курлюк-Баша, второй в районе Лаванды, третий взвод потерял семь человек, но подойти к Ангарскому перевалу не смог. Нанести серьезные повреждения дороге не удалось. Места, где была вероятность что-то сделать, охранялись очень хорошо. А скрипучий снег выдавал движение собакам. Общие потери, в том числе и на отходе, были непривычно большими: двенадцать человек. Операция длилась десять суток. Вышли у Бурульчи. Однако при отходе от перевала, бойцы третьего взвода Сагалаева обнаружили, а взводный нанес это место на карту и нарисовал план, довольно обширную пещеру, имевшую несколько выходов на разные стороны хребта. Входы малозаметные. Боец прятался от карателей, заполз под камень, там оказался провальчик. Переждал. Там сухо, гораздо теплее, микроклимат. Походил немного, нашел еще один выход, вернулся к первому, нашел своих и показал место. У Дмитрия родился план, с которым он подошел к Бархоткину. Все вроде оговорили, пошли к Горшкову. Иметь такую базу в таком месте было выгодно. Немедленно отправили отделение Мальцева туда, рядом небольшая площадка, куда организовали сброс продуктов, снаряжения и боеприпасов. Затем доложили об этом начальству. Батов недовольно пробурчал:

– Вечно тебя на тот фланг тянет!

– Местность там удобная для диверсий. А оттуда оседлаем шоссе, и доставим много неприятностей Манштейну. И потом, Пал Иваныч, я туда один взвод отправлю только.

Тут выяснилось, что район «занят»! Крымский обком заявил, что в этом районе действует его партизанский отряд номер двенадцать. В четырнадцати километрах от этой точки. За последние два месяца провел три операции. Уничтожил до взвода фашистов.

Горшков не выдержал и брякнул от всего сердца:

– Если бы моя флотилия так воевала, я бы со стыда сгорел. Там будет действовать моя рота разведки. Там рокадная дорога, по которой противник перебрасывает значительные объемы грузов и войск. Дорога хорошо охраняется, и партизанам она не по зубам. По докладу командира роты, даже его людям было сложно проводить там диверсии. К тому же погода не позволяла. А имея такую базу, где можно держать значительные объемы взрывчатки и продовольствия, роту можно использовать более эффективно.

После короткого спора, вопрос был решен, Сагала-ев с бойцами отправился туда уже ночью. Через неделю туда прибыл и Дмитрий с остальными. Пещера оказалась довольно солидных размеров. Антон Сагалаев, увлекавшийся историей, показал Мите наскальные рисунки древних людей и их стоянку. Особое внимание уделили обработке следов на отходе. Немцы активно использовали собак для охраны и во время преследования. Готовился штурм Симферополя, перед ротой была поставлена задача: не допустить переброски резервов с юга на помощь Симферополю. Рота скрытно подготовила проходы в минных полях немцев и сделала закладки зарядов на протяжении семи километров. Заминировала двадцать мостов, установив радиоуправляемые взрыватели Старинова. Двадцать третьего февраля начался штурм Симферополя. Двадцать пятого 132-я дивизия получила приказание передислоцироваться в Симферополь и не допустить его сдачи. Выполнить приказ она не сумела. Ее зажали на дороге, обе стороны которой были заминированы самими немцами, а оставленные проходы заминировали разведчики. Колонна, растянувшаяся на сорок километров, была остановлена и блокирована. Хорошая погода позволила разведчиками и авиации разгромить ее на месте. Одновременно с освобождением Симферополя, были взяты Алушта и Ялта. Севастопольцы доложили, что немцы прекратили обстрелы города: у 11-й армии начался снарядный голод, была урезана продовольственная норма, так как вместе с Симферополем большая часть продовольственных запасов армии перешла в руки Крымского фронта. Казалось, что все уже сделано, но в этот момент в Черноморск прорываются три румынских и два болгарских транспорта со снабжением для немцев. Черноморский флот зевнул в тумане этот караван. Попытка потопить транспорты в порту не удалась: «Красный Кавказ» получил 210-мм снаряд во время обстрела города и был вынужден уйти в Севастополь, а плотнейший зенитный огонь не дал нашим самолетам даже подойти к порту. Немцы понимали, что это их шанс на спасение. Пароходы назад они не отпустили и реквизировали их на случай эвакуации из Крыма.

И Манштейн издал приказ, что фюрер помнит и заботится об 11-й армии и требует от ее солдат и офицеров до конца выполнить свой долг. Гитлер, прочитав приказ командарма, прослезился, закатил пафосную речь по радио и присвоил генерал-полковнику Манштейну звание фельдмаршала. А линию фронта перешла та самая неприметная девчонка, которую рота выручила под Сарабузом. Ее доставили в штаб 51-й армии. Там она и рассказала, что фельдмаршал живет в Саках, в пустом селе Горопашник. Его жители были расстреляны 21 ноября 1941 года, так как по национальности они были евреи.

Все село забито войсками. Дом, в котором живет Манштейн, находится у дороги в вишневом саду. С обратной стороны дома – площадка МТС. Манштейн не каждый день бывает там, иногда остается ночевать в штабе фронта, который находится в Саках на улице Куротной на берегу Тобе-Чакпака или Сакского озера. Там в парке санатория есть музей, в нем часто ночует командующий. Теперь штаб занимает не одно здание, а несколько, чтобы исключить такие диверсии, как в Сарабузе.

Анечка еще не отошла после перехода линии фронта, поэтому рассказывала все сбивчиво. Она была слегка контужена. Приходилось направлять ее рассказ. В этот момент у командующего армией появился армейский комиссар Мехлис. Дмитрия аж передернуло, когда он его увидел. Выслушав доклад Батова, Мехлис с интересом подключился к допросу Ани, сел рядом с ней, поздравил с возвращением, очень умело направил ход ее рассказа, достал из шинели шоколадку и дал ей. Через полчаса выжал из нее всю информацию. Вызвал своего адъютанта и вручил девчонке орден Боевого Красного Знамени, напомнив ей, что это самый первый орден СССР, и что он, от имени Верховного Совета СССР и всего советского народа, благодарит ее за тот подвиг, который она совершила. Проводил до дверей, передал своим адъютантам, чтобы позаботились о ней и переправили ее в Новороссийск в госпиталь на отдых и лечение. А сам повернулся к Батову и задал вопрос:

– Как считаете, товарищ генерал-лейтенант, пленение или уничтожение фельдмаршала заставит полностью окруженных немцев сдаться или нет?

– Ну, – протянул Павел Иванович, – сдаться они вряд ли сдадутся, но повлиять в худшую сторону такое событие, конечно, может.

– Саки находятся в полосе наступления вашей армии?

– Да, в моей.

– Может быть, стоит продумать вариант осуществления подобной операции? Тем более что именно ваша армия наиболее часто их проводит, даже взорвала штаб армии.

– Собственно, главный специалист по подобным операциям как раз здесь. Наверное, стоит спросить его.

– Вот как! И кто это? – спросил Мехлис, обводя глазами присутствующих.

– Лейтенант Матвеев, товарищ армейский комиссар. Он вчера вернулся с Ангарского перевала.

– Лейтенант? Интересно!

Дмитрий опустил руки, встав по стойке смирно и представился.

– Я вас где-то видел! – сказал Мехлис и протянул руку, но Дмитрий так и остался стоять по стойке смирно.

– У Карасу-Базара, товарищ армейский комиссар первого ранга! Я – командир отдельной роты разведки Азовской военной флотилии.

– Да-да, припоминаю, – сказал арком и опустил руку. – Так что вы думаете о проведении подобной операции?

– Судя по тому, что рассказала товарищ Анна, проведение подобной операции в настоящее время нереально. Манштейн предпринял шаги для своей защиты, находится настороже и готов к проведению подобной операции, товарищ арком.

– Вот как! Объясните!

– Прошу к карте, товарищ комиссар. Смотрите, здесь три соленых болота: два средних и одно очень большое. Они непроходимы. В Новофедоровке крупный гарнизон немцев, насыщенный скорострельными зенитными орудиями от 20 до 88 миллиметров. В Горопашнике двести домов, соответственно, по нормам немцев, там расквартирован полк фельджандармерии на бронетранспортерах. В Бай-Кияте располагается разведдиверсионный отряд гауптмана Штольца. Численность до батальона, отличное знание местности, так как они местные – татары. Плюс они знают, что их даже в плен брать не будут. В войсках такое настроение.

– Есть такое! – заметил Мехлис.

– Численность гарнизона в Саках неизвестна, но Манштейн не ночует постоянно в одном месте, а меняет их. Площадь парка санатория примерно четыре квадратных километра, одиннадцать зданий, бомбоубежища. И главное, подход только один: вот по этой дамбе, длиной более километра. Единственная зацепка – вот это здание, Сакский историко-краеведческий музей. Но прекрасно обученная для таких операций товарищ Анна не смогла заложить там свои заряды. Так что штурмом или десантом его не взять.

– А диверсионной группой?

– Я не являюсь специалистом по легальному проникновению в города, оккупированные противником, товарищ армейский комиссар. Я – специалист по войсковой разведке. Так что не смогу быть вам полезным. И потом, у меня еще тот ваш подарок не кончился!

– Какой подарок?

– Вот этот! – Дмитрий положил на стол упаковку презервативов. – Разрешите идти?

Мехлис огорошенно взял со стола упаковку, но сказал:

– Идите!

– Что это? Причем здесь это? Откуда? – спросил он тихо стоящих командующих.

– Подарок, от вас. Мне его принесли с просьбой вручить от вашего имени, – сказал Батов.

– Что? Кто принес? Вот так?

– Нет, он был в пакете.

– Где пакет?

– Вот! – Батов из стола достал злополучный пакет и передал его Мехлису. Тот, взглянув на почерк, заорал:

– Михайлов! Захарченко ко мне!

Он положил упаковку и прикрыл ее пакетом.

– Мне действительно не понравился выход из боя роты, только что успешно отражавшей атаки 73-й дивизии и умело продвигавшейся вперед. Командир роты, как мне показалось, вместо прямых ответов начал откручиваться, что, дескать, участок не мой, я выполнял прикрытие второстепенных действий и выполнял приказ какого-то неизвестного полковника. Приказал разобраться с этим вопросом полковому комиссару Захарченко. И, увидев в ходатайстве о присвоении звания Героя Советского Союза его фамилию, вычеркнул ее до выяснения обстоятельств. Захарченко передал мне характеристики на него, где он характеризовался крайне отрицательно. Что и в случае с действиями батальона отдельного авиадесантного полка в тылу у немцев он вышел из боя до того, как батальон начал активные боевые действия. И сказал, что он уже наказан. Я, естественно, о нем и думать забыл, пожалел только, что не расстрелял его перед строем. Никаких подарков я ему, естественно, не передавал.

В комнате стояла тишина, все понимали, что Мехлис на пределе и лучше молчать.

– Вы сказали, генерал, что это лучший специалист по диверсиям в вашей армии. Это так?

– Хоть он и не в моей армии, а у товарища Горшкова, но с 23 декабря он прикомандирован к штабу армии. Единственный выживший из группы, посланной на перешеек 1 декабря. Обеспечил точными данными фронт, что можно высаживаться в Феодосии. Разработал и осуществил остановку продвижения 132-й дивизии немцев в декабре, а сейчас полностью ее уничтожил. Обеспечил разведку Чонгара, удержал Карасу-Базар. Взорвал штаб Манштейна. Много что сделал для армии и фронта. Резок, за словом в карман не лезет. Но если ему что-то поручаешь, то либо это будет выполнено, либо это невозможно было выполнить. Он и капитан-лейтенант Бархоткин создали самое боеспособное подразделение, которое мы используем на всех самых сложных заданиях.

– Награды имеет?

– Мы ждали присвоения звания Героя, но 12 января он был награжден мною за уничтожение и пленение разведгруппы немцев у нас в тылу орденом Красной Звезды. За подрыв штаба Манштейна написано ходатайство о присвоении звания Героя Советского Союза. Ответа нет, – ответил Горшков.

Вошел и доложился полковой комиссар Захарченко.

– Подойди к столу!

Мехлис снял пакет и положил его рядом с пачкой презервативов.

– Узнаешь? Твоя работа?

Тот побледнел и кивнул.

– Расстрелять! Оформите протоколом! – сказал ар-ком Михайлову.

Матвеев лежал у себя в комнате, когда услышал:

– Рота! Смирно! Товарищ армейский комиссар!..

– Вольно! Командир у себя? Проводи!

Застегиваясь на ходу и натягивая портупею, он выскочил из комнаты, но Мехлис широким шагом, в расстегнутом реглане уже подходил к его комнате.

– Товарищ армейский комиссар! Отдельная рота разведки находится на боевом выходе и полевых занятиях! Командир роты лейтенант Матвеев.

– Вольно!

– Рота, вольно.

– Разрешите? – Мехлис указал рукой на дверь в комнату командира.

– Прошу.

Мехлис вошел в комнату, и первое, что ему бросилось в глаза, была лежащая на столе крупномасштабная карта Сакского района. На ней непонятные значки, написанные аккуратным мелким почерком. Он повернулся к Матвееву и сказал:

– Вас совершенно незаслуженно оскорбили от моего имени, и хотя не я это сделал, я приношу вам свои извинения и прошу меня простить! – и протянул Дмитрию руку.

Дмитрий подал руку и сказал:

– Извинения принимаются, товарищ армейский комиссар, но совершенно невинно пострадал еще один человек. Поэтому простить смогу только тогда, когда увижу Десфину Илиади в ее домике в Сары-Гель, где она выхаживала меня после ранений в бою у Ближних Камышей.

– Мне об этом никто ничего не сказал. Я посмотрю, что можно сделать. А почему вы карту Сак смотрите? Не все мне сказали? Есть возможность достать Манштейна?

– Проверял сам себя. Нет, возможности его достать в этом месте действительно нет. Разрешите? – Мехлис дал пройти Дмитрию к карте. – Я нанес обстановку по вот этим аэрофотоснимкам и по той информации, которую принесла товарищ Анна. Рассчитал скорости движения при атаках с трех разных сторон. Минимальное время сближения с противником – при атаке через дамбу, но она простреливается насквозь вот с этого берега, и все равно у Манштейна фора почти тринадцать минут. А дамба может быть заминирована. Вот, смотрите, ни на одном из снимков на ней не видно ни людей, ни машин. Так что задание невыполнимо. Но как только войска возьмут Старый Лез, он оттуда уедет. И скорее всего, это будет Кировское, Черноморского района.

Дмитрий достал из-под карты другую карту.

– Скорее всего, поселится он возле вот этих вот домов, – Матвеев ткнул в здания совхозного дома культуры и школы. – Мне кажется, что вот здесь.

– Почему?

– Он всегда селится в домах с садом.

– М-да, а ты – психолог! – улыбнулся комиссар, хлопнул Дмитрия по плечу и вышел из комнаты.

Через десять дней Манштейн поселился в доме директора школы поселка Кировский. Как только он вошел в дом, проверенный саперами 11-й армии несколько раз с миноискателями, собаками и тому подобное, домик взлетел на воздух. «Утерянные победы» остались ненаписанными. Аня, а это была ее работа, отстреливалась до последнего патрона и застрелилась. Одиннадцатая армия сдалась 16 марта 1942 года.

В тот день Дмитрий поседел. После совещания в Феодосии, он проехал через Сары-Гель и увидел свет керосиновой лампы в окошке. Десфина выскочила опять босиком на сырую землю. Ночью она сказала, что у них будет ребенок.

– Вот и хорошо, Фина! Пусть будет! Вот только меня переводят под Барвенково. Но это будет завтра!

Глава 2 «Паровозик» из Барвенково

Сначала о том, как Дмитрий поседел. Сидели под Евпаторией, в блиндаже, принимали сигналы от радиостанции в Кировском. Манштейн осматривает те дома, которые не минированы. В три заминированных дома с садиком не идет. А там все готово! Над позицией сильный воздушный бой. Немцы пытаются сорвать штурм Евпатории всеми доступными методами. Неожиданно раздается грохот, сквозь три наката пробивается стокилограммовая бомба с замедлением и втыкается в середину стола, стол в клочья, бомба в грунт, а старшина 1-й статьи Мальцев от неожиданности кидает шерстяные перчатки, которые попадают в кольцо стабилизатора. Инерциальная вертушка, дающая замедление, зажовывает его перчатки и останавливается. Несколько секунд управление роты смотрит на бомбу, потом все вылетают наружу, валятся на землю и ждут взрыва. Тишина. Все начинают отползать от блиндажа. Проходит минуты три, и бомба взрывается. Никого не убило. Ржали все долго, а потом подарили Дмитрию клок его седых волос. Почти сразу после этого пришло сообщение, что подрыв осуществлен, затем что радист и Анна приняли бой. Старинов запретил сопровождать группу, и был совсем рядом – на КП 177-го полка. Радист работал минут семь, потом со связи ушел. Было понятно, что это все. Чуть позже Дмитрия вызвали в Симферополь, где на Советской площади в доме бывшей городской Управы, состоялся Военный совет фронта. На нем объявили, что командующий фронтом генерал-лейтенант Дмитрий Тимофеевич Козлов разжалован и снят с командования фронтом, исполняющим обязанности назначен генерал-лейтенант Батов. Его заместителем и командующим 44-й армией назначен генерал Львов, совмещающий эти две должности. ЧВС остается Мехлис. Дмитрий впервые участвовал в совещаниях такого уровня. Он очень стеснялся своих нашивок, тем более что остальные участники были в званиях от полковника и выше. Но его несколько раз хвалили, и в конце концов заставили выступить на совещании. Правда, перед этим, в перерыве, на него насели несколько полковых и дивизионных комиссаров и заставили выучить текст выступления. Дмитрий демонстративно прочел его по бумажке, от а до я! Собственно, его держали на совещании, чтобы наградить в присутствии. Наградили. Похвалили. И выпроводили в буфет – обмывать ордена и медали вместе с такими же окопниками, кто не решал судьбу фронта. В буфете последовал вопрос полкового комиссара Черняева, из 44-й армии:

– Я видел вашу роту на марше в Карасу-Базаре. У вас нештатное вооружение: пулеметы ДТ и МГ-34, снайперские винтовки трех модификаций и автоматы ППД, снятые с вооружения. Другого вооружения я у вас не видел. На каком основании вы используете такое вооружение?

– Товарищ генерал-майор, помимо того, что вы видели, в оружейке роты находится вооружение пулеметной, снайперской и штурмовой роты вермахта; кроме того, роты фельджандармерии и СС. Но все сразу не поднять. Вооружаемся в зависимости от задачи. И обмундировываемся тоже. Рота выполняет специальные задачи. При подготовке к операции приходится учитывать в том числе и уставы противника. В какое время вы видели роту? И я смогу сказать, почему она была вооружена именно так.

– Да и так понятно! Нам ведь никто не дает такой возможности! – ответил капитан Храпов, комроты из 177-го полка. – Нас заставляют сдавать трофейное оружие.

– Тимофей, приказ не дает тебе возможности получать боеприпасы на трофеи со складов боепитания, и все. На меня он тоже распространяется.

– Точно?

– Абсолютно, поэтому я использую только то, что захватил во время наступления или притащил с выходов. Единственное исключение – если работаем с ГРУ ГШ. В этом случае получаем в полном объеме. Так что не надо ля-ля!

– Ну, хорошо, уговорил! Все равно, тебя флот снабжает значительно лучше, чем нас.

– Хочешь посмеяться?

– Ну, давай!

– Форму на мне видишь?

– Вижу, хорошо одели.

– Моя собственная, приобрел на складах 51-й армии, частью трофейная. Наш штаб и склады в Емрюке. Я там с 1-го декабря не был!

– Вот о чем я и говорю! Все на нас ездят! – сказал комроты разведки 236-й дивизии.

На этом спор прервался, так как на сцену вышла Изабелла Юрьева, и зал разразился аплодисментами. Зазвучал «Синий платочек», потом «Сердце мое», затем «Я так любила вас». Зал активно поддерживал певицу: мало того, что кроме пулеметных очередей, давно ничего не слышали, так и местные девицы ходят в зипунах и грязных кирзачах, а тут что-то воздушное и небесное. Дослушать Дмитрию не дали: уволокли на совещание. Собственно, оно уже закончилось, в комнате на третьем этаже остались только посвященные.

– Садись, слушай. Есть данные, что справа от нас сосредоточились тридцать пехотных и шесть танковых дивизий. Задача – Баку, – сказал Батов.

– Товарищ генерал-лейтенант! Силы противника раза в три преувеличены. Там их даже поместить негде, плюс они бы нас уже атаковали. А так к нам ломится только одна 22-я дивизия.

– Лейтенант! Сведения предоставлены нашей стратегической разведкой. Проверены и переданы нам из Москвы, – достаточно резко сказал Мехлис.

– Лев Захарович, – обратился к нему Павел Иванович, – у нас с товарищем Матвеевым такая форма совещания: вопросы и сомнения говорим сразу, но не всегда их сразу освещаем. Таким образом мы очерчиваем круг задач и вопросов, на которые у меня нет ответов. Ну, а насчет сведений разведки, они всегда нуждаются в перепроверке, в том числе и те сведения, которые принесет Дмитрий.

– Хорошо-хорошо, не буду больше вмешиваться, Павел Иванович!

«Блин! Сама любезность! Точно что-то не так!» – подумал Дмитрий.

В результате переговоров пришли к мнению, что немцы разводят нас, демонстрируя большие силы, чем имеют. Единственная темная лошадка – 6-я армия Рейхенау, которая куда-то спряталась. Последний раз светилась под Ржевом в феврале. Ходили упорные слухи, что ее командующего уже нет: то ли сняли, то ли заболел, то ли погиб.

– Начинать придется с севера, Дмитрий, и больше месяца дать не могу. Нужна расстановка сил на участке от Днепропетровска до Таганрога. Сил и средств у тебя маловато, поэтому я дал задание Бархоткину пополнить роту и довести ее численность до батальона. Это будет отдельный разведбат фронта. Но ты сам этим вопросом не сильно заморачивайся. Твоя работа там, за линией фронта. Командировку тебе выпишем сегодня. Завтра и езжай. И поторопись. Ставка настаивает на начале мая. Успеешь?

– Не знаю, Павел Иванович. Пока – не знаю.

– Самолеты мы вам выделим! – добавил Мехлис.

– Требуется согласовать с Горшковым, товарищ генерал. Я его сегодня здесь не видел, – косвенно задал вопрос Дмитрий Батову.

– Он в Феодосии, готовит совещание, тебе тоже надо быть!

– Может, лучше в роте порядок навести?

Батов показал ему кулак.

– Шибко ты разговорчивый стал, лейтенант Матвеев! Укороти свой язык! После совещания представлю тебя новому командующему 51-й.

– А начальства-то развелось! Просто не продохнуть! – съерничал Дмитрий, тут же получив тумака от Батова. Генерал был молодым и крепким. Служить он начинал в разведке, еще в Первую мировую. Матвеев сделал серьезную мину и попросил разрешения ехать в Феодосию.

– Езжай, послезавтра быть в Ичке, с группами.

– Есть, товарищ генерал.

– Скажешь Октябрьскому, что мы будем завтра в 16:00, – добавил Мехлис.

Дорога в Феодосию представляла из себя грязную лужу посреди степи. Лишь в горах она становилась чуть более проходимой, но добавлялись дополнительные воронки от снарядов. Еще недавно здесь шли сильные бои. Пятеро бойцов с радиостанцией тряслись в кузове. «Додж» хоть и считался полулегковой машиной, но был начисто лишен какой-либо амортизации. Водители чуть приспускали колеса, чтобы не отбивать задницу. Впрочем, эта модель, одна из первых, имела централизованную подкачку колес, правда, не на всех машинах. Грязь и вода часто летели через весь корпус, но жаловаться было некому! На совещание Дмитрий опоздал, поэтому пришлось отираться в коридоре до перерыва. Бархоткин отчитал его, но потащил в столовую и покормил. Флотских талонов у Димы не было. Весело прожевывая пищу, Александр Сергеевич ставил перед ним схожие задачи, о которых говорили Батов и Мехлис, но разворачивал его на то, что Матвеев должен обеспечить, в том числе, и проход флотилии в Днепровский лиман.

– Вернусь из Барвенково, схожу, товарищ каплей.

– Только попробуй не вернуться! – и опять ему достался тумак по плечу. Судя по всему, и Батов, и Бархоткин знали что-то о ситуации под Барвенковым и Лозовой, но предпочитали пока молчать. Совещание закончилось затемно, бойцов он отправил давно в роту на попутке. Секретных документов с собой не было. Те записи, которые вел на совещаниях, он сдал в секретный отдел. По дороге в Ислям-Терек Дмитрий и решил сделать крюк и заглянуть в Сары-Гель. Забор без хозяйки кто-то слегка завалил. Увидев свет в окошке, он подумал, что в дом кого-то подселили или кто-то его захватил, и был готов качать права. Постучав в окошко, он неожиданно увидел лицо Десфины, а через несколько секунд ее тонкие руки обхватили его шею, а губы жадно искали его губы. По щекам обоих текли слезы и капли начавшегося дождя. Хорошо, что в вещмешке были продукты, в том числе и вкусные, из Симферополя. И большая банка черной икры, которую выдали в Феодосии участникам совещания. Икра была местного производства. Флот передал немного топлива и предоставил ремонтные доки для рыбколхоза. До войны этим колхозом руководил муж Десфины. Кроме икры выдали по килограмму копченой белуги. Вообще-то, на войне всегда голодно и спать хочется. Обычно слегка протекают сапоги, надо следить за руками, особенно в районе ногтей, потому как это место склонно к воспалениям. Поэтому такие маленькие радости и подарки были приятны и необходимы людям, вырвавшимся на некоторое время из этого ада: когда тебя трясет от избытка адреналина, когда с неба льется сплошным потоком холодный дождь, а ты не имеешь права укрыться от него, когда по восемнадцать часов приходится лежать на снайперской позиции, не имея возможности даже пошевелиться. Война – очень грязное дело.

Десфина сразу затопила баню, которая сильно отличалась от русской. Это «турецкая», точнее, греческая баня. Турки – кочевники, бань у них не было до тех пор, пока они не захватили Византию. Черноморский вариант сильно уступает баням Константинополя и современного Стамбула по размерам сооружений, но хранит в себе ароматы тысячелетий! Десфина колдовала с маслами и настойками, Диму разморило в донельзя горячей бане, но уснуть ему не дали! Чашка крепкого кофе после бани вкупе с очень энергичным массажем – и путь к обоюдному блаженству был открыт. Уже после Десфина немного рассказала о своих злоключениях. Она находилась два месяца в пересыльном лагере в Краснодарском крае. Перед самой посадкой в эшелон этапа ее сняли с поезда. Накормили. Отвели в баню. Переодели, потому что она порядком истрепала свою одежду за это время. Посадили на катер, идущий в Керчь, оттуда на машине привезли домой. Единственное, что ей сказали: вскрылись новые обстоятельства, и постановление по ее делу отменено. Она приехала три дня назад. Дмитрий должен был получить ее письма, написанные и отправленные сразу по приезду. До этого переписка была запрещена. Десфина еще была слаба: она здорово похудела за это время.

– Кормили очень плохо, хотя умереть с голоду было невозможно, но есть хотелось постоянно. Контингент разный, в основном семьи полицаев и предателей, но есть и нормальные люди, оказавшиеся в сложной ситуации. Из подпольщиков Феодосии, тех, кого я знаю, было двое. Один из них – зам. головы управы. Его связник погиб, и он поехал в ссылку. Некому доказать, что он работал на нас. Как этого добиться?

– Не знаю, Фина. Сложно все это. Завтра, если успеем, сменим тебе фамилию, и ты оформишь все документы на новую. Ты же в управе не работала?

– Нет. Я руководила артелью рыбаков.

– Случайно не той, которая нам рыбу подарила?

– Какую?

– Ну, ту, что я принес!

– Я еще не видела!

– Посмотри!

– Странно! Феодосия, но я этого названия не знаю. Бог с ним! А икра сделана плохо! Пересолена! И сахар надо добавлять!

– Его же добыть или получить надо!

– Ты знаешь, Дима, для меня главное, чтобы ты вернулся, все остальное я сделаю. И еще, Дмитрий, нас стало трое. Я…

Дима закрыл ее губы поцелуем. Он не мог ей пообещать, что вернется, и если вернется, то в каком состоянии. Улицы города были наполнены безрукими и безногими инвалидами. Особенно неприятно выглядели обгорелые летчики и танкисты. Он ушел от этого ответа. О том, что он – разведчик, Десфина не знала.

Утром их разбудил грохот противнейшего звонка будильника. Требовалось успеть в отдел ЗАГС и на аэродром. Быстро позавтракав, они выехали в направлении центра поселка. В ЗАГСе возникли некоторые сложности: отсутствовала справка о смерти мужа Десфины. Бюрократия, она бессмертна, в отличие от людей. Дама с красными усталыми глазами монотонно объясняла Десфине, что это была ее обязанность зафиксировать смерть мужа и ребенка. Уговоры, что Десфина до самой оккупации надеялась, что оба вернутся, были напрасны. А потом ЗАГС не работал. Дмитрий не выдержал, попросил невесту выйти, дескать, надо переговорить с глазу на глаз с заведующей. После этого заведующая и выдала ему целую тираду о том, что это все потому, что есть указание на выселение всех греков, а эти подлейшие бабы меняют фамилии, чтобы избежать выселения!

– А ты где была, когда здесь были немцы?

– В Новороссийске.

– А она здесь, и меня после ранения выхаживала. Мне через полчаса надо быть в Ислям-Тереке.

– Ну, тем более! Вернетесь, и я вас зарегистрирую!

– Сучка! – Дмитрий хлопнул дверью. Многие дома были разрушены, и жители надеялись, что благодаря выселению улучшат свои жилищные условия. Десфина расстроилась и попросила Диму оставить эту затею и ехать по своим делам.

– Слушай, Фина! Прекрати, садись, поехали! – он дал по газам и понесся к штабу армии. Сам штаб уже перебирался в Симферополь, но строевой отдел еще находился здесь. Полковник Строгачев был на месте.

– А, лейтенант Матвеев! Дай взглянуть! – пришлось расстегивать полушубок и демонстрировать новенькую золотую звездочку и орден Ленина.

– М-да! Растут люди! – удовлетворенно крякнул полковник. – Что хотел?

– Зарегистрировать брак с гражданкой Илиади. Вот ее паспорт.

– А сама где?

– В машине возле штаба, пропуск нужен.

– Пойдем, проведу.

Процедуру полковник не очень хорошо помнил, поэтому сразу сказал, что повторять дурацкие вопросы не будет, позвал двух свидетелей расписаться, и выдал справку Десфине, что она действительно является женой лейтенанта Матвеева, при регистрации брака взяла фамилию мужа. Брак зарегистрирован при воинской части 65390. Справка подлежит обмену на свидетельство о браке. Быстро и без проволочек!

– Горько! – даже водка нашлась!

Попросив кого-то довезти жену домой, Дмитрий понесся в роту. Успел до того, как рота начала грузиться в машины на аэродром. Разумовский доложил, что рота к посадке готова.

– Сажай людей, сам ко мне! Все погрузили? – спросил он лейтенанта, после того как тот сел в машину.

– Так точно! А что задержались? Вы же сказали, что будете вечером? Мы уже волноваться начали.

– Десфина вернулась, и мы поженились.

– Во даете! Когда?

– Только что! Все потом!

Они двинулись за колонной. Через полчаса началась погрузка на ПС-84, десять бортов которых ждало их в Ичке. Вкруговую, с одной посадкой, добрались до Воронежа, где находился штаб Юго-Западного фронта. Тимошенко, которому Матвеев передал пакет от Батова и Мехлиса, недовольно посмотрел на него:

– Собственно говоря, я не понимаю, зачем ты сюда прилетел.

– Мне приказали, товарищ маршал.

– Н-да, серьезная аргументация. Чего там Захарыч чудит? Ну-ка, Ильин, позови Никиту.

Вошел маленького роста лысоватый бригадный комиссар.

– Слышь, Никита, что Захарыч учудил! Прислал к нам свою разведку, дескать, сведения о концентрации в Ростовской области тридцати дивизий ошибочны. То есть он не верит данным ГРУ, ПУР и стратегической разведки. Прислал сопливого лейтенанта проверить. Представляешь?

– Я знаю. Я разговаривал с Хозяином. Товарищ Мех-лис и его сумел убедить в необходимости такой проверки. Так что, Семен Константинович, придется исполнять.

– А приказ об этом есть?

– Есть, вот он. Подписан самим!

– А почему он не у меня на столе?

– Пришел циркуляром по ГПУ.

Маршал набычился и зашагал по кабинету резкими шагами. Затем подошел к вешалке, сдернул полушубок, нахлобучил папаху.

– Давай, лейтенант! Показывай свое воинство! – и, резко распахнув дверь, вышел из комнаты. Матвеев пошел за ним, обогнал и открыл перед ним дверь, придерживая ее снаружи.

– Ну, хоть службу знаешь! – недовольным голосом пробурчал маршал. Следом за ними почти бежал бригадный комиссар. Увидев роту, маршал аж побелел, перед ним стояла «немецкая» рота: маскхалаты – немецкие, оружие – тоже.

– Это что за балаган?

– Первая рота отдельного разведывательного батальона Крымского фронта, товарищ маршал. Пятьдесят процентов личного состава – поволжские немцы, добровольцы из Саратова. В совершенстве знают язык, обучены в спецшколе ГРУ, имеют опыт боевых разведвыходов на Крымском фронте. Эта рота взорвала штаб 11-й армии. Весь личный состав роты – орденоносцы.

– Хм, – фыркнул маршал. Он показал пальцем на одного из бойцов, и приказал: – Ко мне!

– Краснофлотец Штерн! – представился подбежавший радист второго взвода.

– Ну-ка, поймай мне Берлин!

Сдернув рацию из-за спины, Володя быстро поймал Deutscher Rundfunk.

– Берлин, товарищ маршал.

– Переводи!

– «Несмотря на некоторые успехи действий русских войск на Южном фронте, наш победоносный вермахт продолжает успешно отражать яростные и бесполезные атаки врага под Петербургом, где в боях уничтожено пять русских дивизий…»

– Достаточно! Хватит слушать это вранье. Товарищ бригадный комиссар, займитесь размещением и покормите бойцов. А ты, лейтенант, за мной. Давно воюешь?

– Вторую войну.

– И все лейтенант?

– Мне недавно присвоили, в конце декабря.

– А на Финской где был?

– Пятнадцатый отдельный артдивизион Балтфлота, товарищ маршал. Артиллерийская разведка.

– Понятно, проходи.

Дмитрий снял полушубок, повесил его на вешалку. Семен Константинович накрыл карту вторым листом, скрыв тыловую часть расположения войск, и пригласил Дмитрия к столу.

– В отличие от вас, фронт у нас большой: четыре армии. Вот смотри. От Курска до Харькова. Напротив стоит армия Вейхса, в составе 6-го и 55-го корпусов. Семь дивизий. Больше моя разведка никого на участке не обнаружила. Южнее стоит 17-я армия Гота, стык армий в районе Сум. От двух до четырех корпусов. От семи до одиннадцати дивизий. Еще южнее стоит первая танковая армия Клейста, но это уже сектор Южного фронта. В январе на правом фланге появлялся Рейхенау, затем его части были отмечены под Ржевом. Здесь он не появлялся. Считаю, что Ставка правильно определила, что его переместили ближе к вам – в Ростовскую область и под Мелитополь. Дела у немца в Крыму были плохи. Скорее всего, он там.

– Разрешите, товарищ маршал.

– Давай! ...

Купить эту книгу в ЛитРес