Марцин Подлевский Глубина: Прыгун

Marcin Podlewski

Głębia: Skokowiec

© Marcin Podlewski, 2015

© Кирилл Плешков, перевод, 2020

© Валерий Петелин, иллюстрация, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Мы в тридцати тысячах световых лет от центра галактики.

Мы совершаем круг каждые двести миллионов лет.

И наша галактика – лишь одна из миллионов миллиардов.

В этой удивительной расширяющейся Вселенной.

Вселенная продолжает все расширяться и расширяться.

Во все стороны она может разлетаться со свистом,

Так быстро, как только возможно, – скорость света, знаете ли.

Двенадцать миллионов миль в минуту, и это самое быстрое.

Так что помни, когда чувствуешь себя маленьким и уязвимым.

Сколь удивительно маловероятно твое рождение.

И молись, чтобы где-то в космосе была разумная жизнь.

Потому что тут на Земле – сплошное дерьмо.

Монти Пайтон, «Galaxy Song», слова и музыка: Эрик Айдл и Джон Дю През

I. «Черная лента»

1. Сборище

Целью каждой Программы является реализация.

Машинный кодекс, параграф первый

Корабль был старый, серо-голубого цвета и явно чересчур большой. Не хватало всего нескольких тонн, чтобы считать его полноценным фрегатом. Наверняка он прекрасно смотрелся в полете сквозь космическую бездну, поблескивая желтыми огоньками позиционных огней и голубым выхлопом энергии реактора из грушевидных дюз. Миртон Грюнвальд, уже успевший слегка набраться, осматривал корабль со всех сторон, но не замечал никаких серьезных дефектов. Разве что корпус чуть поцарапан, компьютеры стоило бы обновить, а в одной из кают чем-то воняло.

– Что так дорого? – поинтересовался он у нервного коротышки-торговца, который ходил за ним как приклеенный, потирая маленькие шершавые лапки. Дорого как раз особо не было, но торговля – в своем роде танец, и имело смысл наступить партнеру на мозоль. – Это правда, что про него болтают? – выпалил Миртон в порыве пьяного вдохновения. Он понятия не имел, что говорили про корабль и говорили ли вообще, но попытаться не мешало.

– Да все это неправда, чушь полная, – разволновался коротышка. – Никаких привидений там нет!

Привидения! То, что надо. Миртон присел возле стазис-кресел в рубке управления и с наигранным отвращением потянул за одну из трубок, по которым подавался наркотик.

– Внутри кораблей всегда шумит, – продолжал гнуть свое торговец. – Сами знаете – энергосистемы старые, да и в гальюне порой булькает. Ну и начинают болтать всякие глупости: один по пьяни увидит, как из сральника выходит его покойная мамочка, а другой верит, будто управляющая консоль передает ему некие сигналы. И начинается – «на корабле завелись привидения», «духи переставляют стулья в кают-компании»… Всё от скуки.

Миртон его не слушал. В духов он не верил, но, если это помогало сбить цену, он готов был поверить в целую их стаю, перемазанную эктоплазмой. Торговец просил два миллиона юнитов – кредитных единиц Альянса – в том числе десять процентов в качестве первого взноса. У Миртона имелось пятьсот тысяч с мелочью – все его накопления, последние заработки и то, что он получил за оставшиеся от «Драконихи» запчасти. Должно было хватить на взнос, переделки и запись программного обеспечения. Быстро посчитав в уме, он понял, что у него остается около ста тысяч, то есть минимальная сумма, которая должна поступать на счет продавца каждый стандартный лазурный месяц, вплоть до внесения полной оплаты с двенадцатью процентами комиссионных.

Кошмар.

Корабль стоил как эксклюзивные апартаменты на Лазури – планете-столице Альянса.

– Оружие? – спросил Миртон, почесывая подбородок.

Торговец явно оживился:

– Лазер с камнережущим режимом, две турбинные пушки, плазма и луч захвата. Плазма повреждена, как и одна из турбопушек, но можно починить. Луч захвата работает отлично, как и лазер. Прекрасное оружие! Предыдущий владелец несколько его… модифицировал, как и стазис-навигаторскую, но все законно!

– Предыдущий владелец… А как этот красавец назывался до перерегистрации? – спросил Миртон, бросая бдительный взгляд туда, где должна была располагаться стальная табличка с выгравированным названием. Таблички не было. Торговец замахал лапками.

– Думаете, я помню? Откуда мне…

– Не важно. – Миртон небрежно взмахнул бутылкой, до половины наполненной миндальным виски. – Сейчас он сам нам скажет. Немного похимичить в реестре бортжурнала – и готово, – он хлопнул по кнопке включения главного компьютера и пробежался пальцами по запыленной клавиатуре. Система зашумела, а затем застрекотала.

– Что вы делаете? – пискнул торговец, но было уже поздно.

– Ну вот и все, – Миртон нажал клавишу, и на слегка выпуклом экране появился логотип корабля: волнистая черная линия на фоне холодных звезд и название жирным белым шрифтом:

ЧЕРНАЯ ЛЕНТА

– «Черная лента», – прошептал Грюнвальд. – Прелестно.

О «Черной ленте» ходили легенды. Корабль-неудачник, корабль-призрак, корабль-убийца. Якобы он затерялся в Глубине – загадочном псевдопространстве, через которое летали, чтобы преодолеть гигантские космические расстояния, – а когда вернулся, оказалось, что вся его команда отключена от трубок, подающих стазис. Естественно, все погибли. Сквозь Глубину необходимо было лететь, находясь под воздействием стазиса, – иначе человек впадал в безумие, необратимо разрушавшее мозговые связи, что неизбежно заканчивалось смертью. Глубинный прыжок никому не удалось пережить находясь в сознании – слишком чудовищными оказывались последствия. Но история «Черной ленты» на этом не заканчивалась.

В том, что корабль затерялся в Глубине, не было ничего из ряда вон выходящего. Подобное случалось часто – либо из-за аварии глубинного привода, либо из-за ошибочно введенных астролокатором координат. Но «Черная лента» вернулась из Глубины лишь наполовину – корабль появлялся и исчезал с плененной на его борту командой, получив прозвище одного из «призраков», не вполне материальных невольников Глубины.

Так происходило до тех пор, пока «Черная лента» не вышла из Глубины в последний раз, где-то в Рукаве Персея, теперь уже полностью материальная и бесповоротно мертвая.

Чудом найденный корабль подвергли очистке, обновили программы и обследовали до последнего винтика в соответствии с применявшимися во всем Альянсе процедурами, а затем, не найдя ничего подозрительного, выбросили на свободный рынок. Там его купил некий Проклис или Моклис – Миртон точно не помнил – и вбил себе в башку, что займется контрабандой оружия для мелких герцогств во Внешних системах, у самой Галактической границы. Проклис-Моклис установил на корабле тысячи систем безопасности и нелегальное оружие – ходили слухи о чем-то биологическом, подпадавшем под Эстафорскую конвенцию, касающуюся вирусного терроризма, – а затем, как это часто бывает, поссорился с собственной командой из-за прибыли. Кто-то из особо энергичных подчиненных воткнул ему в горло нож для сыра, а поскольку торговец-параноик поставил блокировку на компьютерные системы, вскоре оказалось, что его убийство – не самая лучшая идея. В итоге корабль нашли во второй раз – по прошествии примерно лазурного года, с другим набором трупов на борту. Альянс, нисколько не обеспокоенный дурной славой «Черной ленты», в очередной раз очистил корабль и выбросил его на рынок, где им завладели элохимы.

В Выжженной Галактике, где уже много тысячелетий не существовало иных рас, элохимы воспринимались как некая странная группировка, болезненно тосковавшая по легендарной «иности». Сперва они функционировали как обычная человеческая секта, возведшая в культ историю «отвергнутых ксенобратьев», но затем сумели добраться до незаконных генотрансформаторов, изменив себя с их помощью как телесно, так и психически.

Навязчивая идея об изменении тела, свойственная некоторым группам людей, не представляла ничего нового. Секта элохимов, так же как Собрание или стрипсы, тосковала о настоящих Иных. Однако лишь элохимы сумели достичь столь высокого уровня иности. Им удалось настолько изменить собственный разум, что их образ мыслей и действий выглядел по-настоящему иным. И именно они окончательно испоганили «Черную ленту», ибо мало кого интересовал бывший «призрак», принадлежащий полусумасшедшим элохимам, которые устанавливали на своих кораблях артефакты, оставшиеся после Иных, вроде инзедримов или прочих ксено из легенд времен еще до Машинной войны.

– Откуда она у тебя? – спросил Грюнвальд. Торговец захлопал глазками.

– Не понимаю…

– Прекрасно ты все понимаешь. Этот корабль воняет. Мне плевать на духов, но этот прыгун принадлежал элохимам, – Миртон постучал по клавиатуре, – семь с лишним лазурных лет. Каким чудом он оказался на этой захолустной планете?

– Можете не покупать, – ощетинился торговец.

– Вот только тебе очень хочется, чтобы я его купил, и притом недорого, – спокойно ответил Миртон, отхлебывая виски и бесцеремонно протягивая бутылку торговцу. Коротышка с отвращением покачал головой и словно ушел в себя, с явным испугом глядя на Грюнвальда. – Ибо я намерен рассказать всем, какое сокровище ты пытался мне впихнуть, и тогда тебе нескоро удастся прилично заработать. Большинство оставшихся от элохимов кораблей оборудованы артефактами ксено, которые мало кто сумеет починить, если те сдохнут. Будь я настолько сумасшедшим, чтобы купить бывший корабль-«призрак», меня рано или поздно ждет путешествие к элохимам. А может, не стоит? – Миртон театрально пожал плечами и с притворной задумчивостью поскреб плохо выбритый подбородок. – Просто вброшу информацию о том, что ты тут у себя держишь, в Поток, и тогда ты прославишься в каждом уголке Выжженной Галактики. Разве что, – он сделал драматическую паузу, – мы договоримся о скидке.

– Да вы что?! Это большой прекрасный корабль! Космическая яхта! Отлично оборудованные каюты! Да это в принципе фрегат! У него тоннаж почти как у фрегата!

– Половина цены. Девятьсот тысяч юнитов.

– Это цена за хороший транспортник, не за такой грузовик!

– Никакой это не грузовик – грузовики больше. Собственно, они могут быть какой угодно величины. А это что? Напасть знает что это такое. Здоровенный прыгун, не более того.

– И девятьсот – вовсе не половина!

– С математикой у меня всегда были проблемы, – согласился Миртон.

Именно так он и купил «Ленточку».

Порт на Бурой Элси мало чем отличался от остальной планеты – грязный, обветшалый и коричневый. Кораблей, стоявших на стартовых полосах, было три: бочкообразный транспортник с гербом Великого герцогства Плиц, изящный «Логан-9», скорее всего, истребитель дальнего радиуса действия некоей военной касты, и, наконец, сама внушительная «Черная лента», которой совсем скоро предстояло сменить имя на «Ленточку». Над ней как раз завершали работу портовые механики – последние три дня шла запись проходившего очередные этапы тестирования нового программного обеспечения, частично скопированного с «Драконихи», предыдущего корабля Миртона, и модифицированного специалистами Научного клана за немаленькую сумму в двести тысяч юнитов. Передвижной портовый кран под управлением одного из механиков загружал в открытые люки трюма большие черные ящики, набитые богатыми белком лишайниками.

Миртон встретил свою команду возле корабля, опираясь об одну из подставленных под него лесенок.

– Рад всех приветствовать. Если кто-то меня еще не знает, меня зовут Миртон Грюнвальд, и я алкоголик, – чуть хрипло произнес он. Выглядел он довольно неряшливо, словно плохо выбритый актеришка из средневекового черно-белого плоскофильма. В уголках глаз пролегли морщинки, не давая точно определить возраст. Общую картину дополняли черные растрепанные волосы. – Нет, погодите… у нас тут встреча по другому поводу. Меня зовут Миртон Грюнвальд, и я ваш капитан. А это, – он показал на корабль и небрежно плеснул на него пенящимся шампанским, – «Ленточка». Добро пожаловать на борт.

«Это „Ленточка“, а это какой-то клоун, – подумала первый пилот Эрин Хакль. – Вид у него такой, будто он только что проснулся. Только что оттаял после того, как его вытащили из холодильника. А впрочем… какая разница?»

Эрин смертельно устала. Последний день перед запланированным выходом на орбиту она провела в обществе приятелей, с которыми познакомилась на Бурой Элси, и те накачали ее литрами дешевой местной водки. Бурая Элси славилась производством водки, зерна, открытых некоей Элси Нимхоффен бурых лишайников, комплектующих для недорогих электронных гаджетов и воняющей мочой шерсти.

– Это он? – со странным испугом спросила астролокатор Пинслип Вайз. – Тот самый корабль?

– Да, – кивнул Хаб Тански, одетый в потрепанный компьютерный комбинезон со множеством заштопанных карманов, шлейфов и микроразъемов, в котором он выглядел еще более тощим, чем обычно. Эрин успела дать ему прозвище Дракула, которое и впрямь подходило ему как нельзя лучше. – Модифицированный транспортник, но, как вижу, тоннаж у него побольше, – пояснил компьютерщик. – Наверняка на артефактных модулях, а компьютроника третьего поколения. Такие кораблики называли семейными прыгунами, поскольку, в отличие от обычных одноместных и по большей части автоматизированных прыгунов, они были крупнее и вполне могли заменить дом для какой-нибудь сумасшедшей звездной семейки.

– Что-то он мне не нравится. Какой-то… холодный.

– Ничего, мы его еще разогреем, красавица, – бросил тучный бортмеханик Месье, возившийся с сумкой на транспортной платформе, куда они свалили весь багаж, а если точнее, всю свою жизнь. – Так же, как и твою…

– Цыц, Месье. – Хакль уже успела понравиться миниатюрная Вайз, хотя, по ее мнению, не вылезавшей из астрокарт девушке и впрямь не помешал бы крепкий шлепок по перепуганной заднице. – Осторожнее, там модули памяти с дорогими симуляциями. Если разобьешь – придется платить.

– Как прикажешь, принцесса.

На борт они входили не спеша, передав часть вещей нанятым Грюнвальдом носильщикам. Соединенный со шлюзом трап привел их в глубь средней палубы, где находилась кают-компания и небольшие каюты с микротуалетами. Из девяти кают были открыты лишь шесть поменьше, ожидая прибытия команды. Запертая средняя каюта должна была играть роль гостевого помещения для перевозки туристов, а две побольше предназначались капитану и доктору Гарпаго, который по поручению Миртона разыскал их контракты в Потоке с помощью подсаженного в его личный персональ «ПсихоЦифра».

– Он и впрямь величиной с фрегат, – пробормотала Эрин, с интересом разглядывая размещенные возле кают спасательные капсулы, один вид которых вызывал приступ клаустрофобии. – Неплохую кто-то провернул комбинацию.

– Корабль был переделан, – заявил Месье, зевая во весь рот. Он никому не рассказывал, как он провел последнюю ночь, но ясно было, что он не спал. – И, похоже, неоднократно. Предыдущий судовладелец наверняка дал на лапу контролерам из Альянса. Тоннаж действительно почти как у фрегата, так что и оплата требуется больше. Его еще и перекрасили. Здесь и здесь, – он показал на фрагменты борта, – видна черная краска.

– Черная? – удивилась Хакль. – Как у кораблей пограничников? Вроде есть какой-то указ, по которому это запрещено?

– А Сердце? – спросил Тански.

– На главной палубе, – рядом возник Миртон Грюнвальд, распространяя вокруг слабый запах алкоголя. – Господин Хаб, – обратился он к Тански, задумчиво облизывавшему обветренные губы, – вам ведь наверняка хотелось бы взглянуть на Сердце?

– Компьютерное помещение?

– Именно. Стандартная система, соединенная с глубинным приводом и самим реактором. Его запустят, когда Научный клан закончит записывать программное обеспечение. Доступ туда будете иметь вы, я и доктор Гарпаго. Пока что, – улыбнулся Миртон, демонстрируя набор на удивление белых зубов. «Будто жемчужины, – подумала Хакль. – Хоть сейчас для голорекламы». – Что касается остальных… кто хочет, может выбрать себе каюту. Моя и докторская, естественно, уже заняты. – Грюнвальд махнул рукой в неопределенном направлении. – И в завершение нашей экскурсии: на уровне средней палубы имеется как бы вырастающая из нее главная палуба, то есть рубка управления со стазис-креслами. Стандартная СН, или стазис-навигаторская, может, слегка доработанная… прежними владельцами. К находящемуся поблизости Сердцу ведет небольшой коридорчик с лесенкой, в данный момент заваленный кабелями наших чудотворцев-интерфейсников, которые закончат, – он бросил взгляд на часы, – где-то через лазурных полчасика. Все соединено с компьютроникой корабля, нейроконнекторами, а также осязательным голоинтерфейсом. Можете взглянуть на прекрасную, обновленную навигационную консоль в СН. Над главной палубой и над частью средней есть еще маленькая верхняя палуба, или модифицированная бронированная боевая рубка, которой пока некому заведовать, – естественно, соединенная с СН. Ниже главной и средней палуб вдоль всего корабля тянется нижняя палуба, то есть трюмы с люками, машинное отделение и реактор. Глубинный привод, как и на любом корабле, находится снаружи, как и антигравитоны. Насколько я помню, у господина Месье, как и у госпожи Вайз, есть права глубинника… так ведь?

– Крейсерский класс, – подтвердил механик, почесывая плохо выбритый подбородок.

– Прекрасно, – улыбнулся Миртон. – Если вдруг что-нибудь накроется, до привода вы сможете добраться через такой… довольно неприятный канал. Ими покрыта вся «Ленточка». Как они называются?.. Забыл.

– Служебные ходы.

– Ну да. В крайнем случае можно прыгнуть в скафандр и приклепать отваливающуюся деталь молотком. Пока достаточно, – объявил Грюнвальд. – Занимайте каюты. Инструктажа не будет, но приглашаю всех в СН через… два часа. Старт в восемнадцать по планетарному времени, то есть в двадцать два часа по стандартному времени Лазури. Прыжок еще через час. Летим в сторону Ядра, к более цивилизованным системам, которые дрожат от предвкушения купить наши лишайники. Стороной обойдем только… гм… Рукав Персея. Так или иначе, чтобы туда долететь, придется еще немного покрутиться по Внешним системам, а точнее, по Пограничным герцогствам. Первая остановка: шахтерская станция в системе Гадес, то есть во внешнесистемной заднице. Доктор, – бросил он только что появившемуся Гарпаго, – попрошу вас на минутку в стазис-навигаторскую. А вас всех благодарю за внимание, – закончил он и неожиданно подмигнул смутившейся Вайз.

«Вот Напасть! – подумала Эрин. – Да он еще и бабник. Великолепно».

Всоответствии с поручением Миртона они начали занимать каюты – не спеша, может, за исключением Хаба, который целеустремленно направился к каюте, расположенной ближе всего к главной палубе. Никто не возражал – Тански требовался как можно более быстрый доступ к Сердцу.

Пинслип Вайз выбрала каюту последней.

– Пинслип Вайз, – прошептала она, кладя ладонь на осязательный интерфейс. С этого момента каюта должна была принадлежать только ей, и никто не мог попасть внутрь без ее разрешения. Овальная дверь с тихим гидравлическим свистом ушла вверх, и астролокатор вошла в каюту.

Помещение было небольшим, но нетесным – пристегивающаяся к стене койка, столик, встроенные в стену шкафчики, несколько похожих на мыльницы полок, голониша и, наконец, туалет с душем. Вайз закрыла за собой дверь и, уверенная, что никто ее больше не видит, повалилась на разложенную койку.

Собственная каюта. Последний корабль, на котором она служила, был не только тесным, но на нем еще и негде было уединиться. Каюту ей приходилось делить с монашкой, последовательницей культа ксено, готовившейся ко вступлению в секту элохимов. Монахиня была до ужаса худой, у нее воняло изо рта, и полностью отсутствовало чувство юмора. Когда капитана – некую Содео Матака – задержали за контрабанду, а корабль конфисковали, Вайз с облегчением восприняла долгие допросы, которым подверг ее Контроль Альянса. Все лучше, чем не вполне нормальная монашка, без конца твердившая заученные фразы об Ушедших и бившаяся головой о пол в приступе религиозного умопомрачения. Впрочем, теперь это было уже неважно. Вайз не волновали ни Альянс, ни Матака, ни тем более Дурдом. Она была свободна, и ей наконец ничто не угрожало.

Лишь бы только выбросить из головы ту неприятную холодную дрожь, которую она ощутила еще сильнее, едва ступив на трап! Но пока что Вайз решила об этом не думать. Она не спеша начала доставать свое имущество – книги по астролокации, модули памяти, сувенирные брелки за литературные абонементы в библиотеках Потока, проигрыватель «КеноЗеро» и – что самое важное – черный куб Кристалла с записанной в нем картой всей известной Выжженной Галактики, от Ядра в Рукаве Трех Килопарсеков до самых Внешних систем, забитых не входящими ни в какие объединения планетами и Пограничными герцогствами.

У Эрин Хакль, в отличие от Вайз, не имелось практически ничего.

Окинув критическим взглядом свою каюту, она почти сразу же схватилась за висевший перед входом в микротуалет турник. Раз подтянувшись, она решила, что снаряд не помешает усовершенствовать, воплотив в жизнь ряд собственных идей. Она также обратила внимание на то, на что едва взглянула Пинслип, – черную коробочку кофемашины с простым программатором. Выглядело это как нетипичное расточительство энергии – насколько знала Эрин, в кают-компании уже имелась кофемашина, но вид собственной доставил ей немалое удовольствие. Может, она была и не столь хороша, как на камбузе в кают-компании, но, к счастью, в ней имелась опция приготовления самого обычного, веками известного человечеству кофе – черного, подобно ночи, и сладкого, подобно греху. Хакль признавала молоко только у беременных.

– Думаю, мы друг другу понравимся, – сказала она кофемашине и начала извлекать самое большое свое сокровище – модули памяти с симуляторами, которые можно было подсоединять через нейроконнектор. Часть из них, о чем она прекрасно знала, были нелегальными, подключенными к пиратским серверам, где хранились симуляторы истребителей не только Альянса (те были ей прекрасно знакомы), но и Старой Империи, а также, по крайней мере, три – времен легендарной Машинной войны, которая после Ксеновойны и таинственной Напасти в буквальном смысле выжгла всю Галактику, оставив в живых лишь горстку пригодных для заселения систем.

Если симуляции были в самом деле настоящими, то за обладание одним таким модулем грозила полугодовая ссылка на тюремную планету. За обладание тремя… Что ж, мало кто пробовал рискнуть и сам убедиться, какие санкции грозят за установку в нейроконнекторе глубоких симуляций запрещенных древних боевых кораблей. Наверняка весьма суровые, поскольку подробные данные о каждом из смертоносных истребителей, фрегатов и крейсеров вполне годились для постройки их реальных версий.

То, что хранилось в модулях памяти Хакль, наверняка заинтересовало бы Хаба.

Изголодавшийся, пожелтевший от неоникотина Тански вплыл в свою каюту, словно худая водоросль, распространяя вокруг слабый запашок пота и тлеющих окурков. Его бритую, слегка морщинистую макушку залило компьютерное свечение от экрана голониши, которую он включил сразу же, едва успев войти. Свет лазеров падал на сморщенное лицо и свободно болтающийся комбинезон компьютерщика.

– Старая система, – определил Хаб. – Но стандарт выше среднего, – его худые пальцы заплясали по консоли с грацией пианиста. Голониша зашумела, демонстрируя структуру данных на фоне трехмерной мозаики. Тански, однако, не интересовали развлечения, которые тысячами – а может, миллионами – предлагала система корабля. Куда больше увлекал его вопрос аварийных ходов, дававших тот или иной доступ к Сердцу с уровня кают. Нажав комбинацию клавиш, отвечавших за перезагрузку системы, он быстро, еще до того как снова засветился экран, заблокировал автозапуск. Экран позеленел, покрывшись белыми, как кость, буковками.

Склонившись над клавиатурой и не глядя на комбинации букв, цифр и пиктограмм, Хаб начал строка за строкой вводить команды. Слышалось лишь его тихое дыхание и стук пластиковых клавиш.

Команда, команда, выполнить. Команда, команда, выполнить.

Ничего. Никакого доступа, никаких копий, никаких черных ходов. И проблема заключалась вовсе не в программном обеспечении – никакого физического соединения попросту не существовало, к тому же сеть была заблокирована столь мощной защитой, что та выглядела такой же огромной, как и сама сеть. Если абстрагироваться от факта, что программа еще не до конца была введена в Сердце и компьютеры корабля, защиту загрузили в самую первую очередь. Что ж, может, это был еще и не конец войны, но данное сражение Хаб проиграл в самом начале.

– Подождем Сердца, хитрый лис, – проговорил Хаб, доставая из-за уха окурок.

Из всех четверых, только что принятых на работу, только Месье не интересовали голониша, шкафчики, туалет или даже распаковка вещей. Закрыв дверь, механик рухнул на койку и почти сразу же заснул.

Корабль шумел.

Механики из Научного клана не спеша отсоединяли кабели и забирали инструменты. Системы со свежезаписанными программами ждали ввода кодов. На темных экранах компьютеров мигали белые черточки курсоров.

Сев в капитанское кресло, Миртон Грюнвальд хлопнул ладонью по кнопке, переводя сиденье в позицию полулежа. Стоявший рядом доктор Гарпаго проверял трубки-инъекторы. При соединении с импринтом стазис приходилось подавать аккуратно, чтобы отключить двигательные функции, но не мозг.

– Как ты их оцениваешь, доктор? – спросил Грюнвальд.

Гарпаго пожал плечами.

– Они в точности такие, как вы и хотели, капитан.

– Откуда ты знаешь, чего я хотел?

Джонс присел, нажимая кнопку введения наркотика. Находившийся над управляющими консолями счетчик показал двадцать секунд. Стазис действовал быстро, но для безопасности прыжок в Глубину происходил еще через десять секунд. Естественно, в случае настоящего ввода стазиса, а не его несколько разбавленной версии запас времени обычно устанавливали больше.

– Думаю, знаю, капитан.

– Джонс… – Миртон чувствовал, как начинают застывать мышцы лица. Может, стазис и был разбавлен, но дело свое делал. – Сжалься. Давай подробности.

– «ПсихоЦифр» подтвердил, что все ведут себя достаточно скрытно, – сказал доктор. – Скорее всего, они настолько отчаялись, что готовы закрыть глаза на ваше прошлое… насколько им это удалось. Заметно, что история с «Драконихой» больше всего беспокоит Хакль. Подписывая контракт, она несколько раз пыталась расспрашивать о… вашем бывшем корабле. Так или иначе, я мало что о них знаю, но «ПсихоЦифр» утверждает, что это лучшие из кандидатов. Может, для начала… вы меня слушаете?

– Да-а, – невнятно пробормотал Грюнвальд. Тело постепенно теряло структуру и очертания – Миртон уже почти плыл в кресле. – Ка-ак-нибудь на-адо будет повтори-ить…

– Сейчас будет немного больно, – предупредил доктор. – Возвращаясь к нашей теме… о механике мне ничего не известно. Какие-либо данные отсутствуют, не считая крайне высоких профессиональных оценок. Нет даже никаких спецификаций, только этот идиотский псевдоним. Но ко всем остальным бумагам не придраться. Так что, похоже, для нас он ценное приобретение. Внимание, включаю управление импринтингом.

Миртона затрясло. Почти невыносимая боль пронзила тело, вызвав ряд непроизвольных судорог.

– Тански, в свою очередь, тот еще фрукт, – продолжал доктор, проверяя уровень загрузки. – Возможно, был как-то связан с Научным кланом. Эгоцентрист до мозга костей, как и все они. Данные о прежних местах работы он стер сам. Каким образом, понятия не имею. Может, и правда он раньше нигде не работал? Скорее всего, самоучка. По сути, мы знаем о нем ровно столько, сколько хотелось бы ему самому. Быстро идет… уже двадцать процентов. Выдержите?

Грюнвальд застонал.

– Эрин Хакль была военным пилотом. Эсминцем, правда, не командовала, но это вовсе не значит, что она не справлялась со своими задачами. Поскольку официальных данных нет, подозреваю тайные операции Альянса. Молниеносная карьера – а потом она вдруг исчезает, причем имея весьма хорошие рекомендации от начальства. Почему – неизвестно. Известно лишь о нескольких последних, не особо интересных контрактах, но трудно сказать, чем они закончились. Уже почти сорок процентов… еще немножко… – доктор поскреб плохо выбритый подбородок. – Больше всего мы знаем о Пинслип Вайз. Она – гений астролокации и высококлассный глубинник. Родом с Евромы-7, маленькой лесистой планеты. Увы, последние несколько лет она провела в Дурдоме – кажется, три года. Это мы знаем точно, поскольку такие документы не скроешь.

– В Ду-урдо-оме?!

– Именно. На Центральной психиатрической планете Альянса. Но прежде чем вы заявите, что сумасшедшая вам на корабле ни к чему, напомню, что хорошего астролокатора практически не найдешь, и уж точно не на то жалованье, которое позволяет ваш бюджет. А она весьма хороша… хотя и ведет себя… не знаю… как мимоза? Девяносто процентов. Уже почти всё.

Грюнвальд его не слушал, обмякнув в кресле. Внезапно, когда желтая полоска загрузки сменила цвет на зеленый, он ощутил корабль.

Вряд ли это чувство можно было описать словами. «Ленточка» вдруг попросту стала полностью принадлежать ему. Он ощущал потоки и пульсации в реакторе, размеренный шум Сердца, воспринимая нервными окончаниями щекотку компьютеров и генокомпьютеров, напряженные волны антигравитонов, а также сам глубинный привод, опутывавший корабль сетью соединений и магнитно-гравитационных наростов. Может, что-то еще, нечто почти неуловимое, но ощущение взаимосвязи уже исчезало, расходясь медленными волнами и ослабевая вместе с воспоминаниями о боли.

– Готово, – кивнул доктор Гарпаго. – Мне стоит говорить, что это вас убьет?

– Дай… – простонал Грюнвальд. Поморщившись, доктор протянул ему бутылку с энергетиком. – Не то… – скривился Миртон, но доктор был неумолим.

– Никакого алкоголя после импринта, – объявил он. – Предписание врача. Вам уже хватит.

– Эгоцентрики, говоришь?

– Все до единого.

– Ты разыграл все так, как я говорил?

– Да. Они думают, будто что-то выяснили, но на самом деле не знают ничего.

– Хорошо. А ты… как их оцениваешь? Поладят друг с другом?

– Насколько смогут. Похоже, Хакль понравилась Вайз, но могу поспорить, что лишь до поры до времени, – доктор Гарпаго отключил трубки со стазисом. – «ПсихоЦифр» никогда не ошибается. А, по его мнению, о вашей новой команде точно можно сказать одно.

– И что же?

– Сыгранной команды из них никогда не выйдет, даже если бы они сами захотели, – ответил доктор, а затем, наклонившись к капитану, прошептал: – И они никогда не узнают правды.

2. Слежка

Человека ограничивает сам человек.

Книга элохимов

Отверженный.

Натрий Ибессен Гатларк из рода Гатларков сидел на террасе старинного родового замка Гатларк, недовольно глядя через выщербленное ограждение.

Веселье только начиналось. О празднестве в честь помолвки Исы Анемотрии Ибессен Гатларк с принцем Рунхоффом Казаром из рода Исеминов, транслировавшемся вживую с помощью тысяч летающих голокамер, было объявлено больше лазурного месяца назад, и оно должно было продолжаться еще по крайней мере месяц. Торжество по случаю будущего замужества глуповатой Исы с якобы слегка психически ненормальным Рунхоффом все же не относилось к разряду обычных. Союзу двух молодых людей предстояло завершить старый конфликт между системами Гатларк и Исемин. «Собственно, даже не конфликт, – подумал Натрий, – а бессмысленную грызню. Грызню, которая ни к чему не приводила и вполне могла длиться еще несколько столетий».

Гатларк, Исемин и полтора десятка других близлежащих систем официально входили в состав Альянса, который – по великой своей милости – позволял частично сохранять структуры Старой Империи. Чем ближе система находилась к ядру Выжженной Галактики и Лазури – планеты-столицы Альянса, – тем меньшую терпимость к ней проявляли. Кого, однако, волновали Пограничные герцогства? Внешние системы на краях Выжженной Галактики, может, и объединялись в коалиции или вели между собой романтические войны, но – что важнее всего – регулярно платили причитающиеся налоги и выделяли часть своих флотов пограничникам для их патрулей, охраняющих Галактическую границу. Соответственно, им позволяли существовать в прежнем виде – как из сентиментальных чувств и удобства, так и из-за невозможности полностью их контролировать.

«Что ж… интересно, позволят ли нам существовать так и дальше, когда мы заключим союз с соседней системой, – с усмешкой подумал Нат. – Пока что ничего особо интересного. Бывшие генералы крутятся внизу, подобно сломанным каруселям, вспоминая былые дни космической славы и борьбы с Исемином. С точки зрения нашего нового союзника, дело вполне выгодное. Системы Гатларков – Гадес, Эзоон или Дохлый Пес – основательно обогатят их галактический портфель. Но – мир? Застой? Генералы наверняка напьются, – решил он. – Я бы тоже напился, если бы отец пустил вниз сына-калеку, страдающего психофизией. Отверженный, – снова пробормотал он себе под нос. – Отверженный».

Обреченно вздохнув, он нажал клавишу на пульте своей антигравитационной коляски, приблизив фрагменты показывавшей торжество голограммы. Подвыпившие дамы, молодые щеголи, чиновники… Где-то там и отец. Интересно, он…

Погоди-ка.

По изображению что-то промелькнуло – лишь на мгновение, но нечто такое, что сразу же должно было вызвать у Натрия некие ассоциации. Что-то, внушавшее тревогу.

Он провел пальцами по клавишам. Картинка замерцала и стабилизировалась, сосредоточившись на одной конкретной личности в серой чиновничьей форме. Форме, характерной лишь для одной группы, прекрасно известной во всей Выжженной Галактике.

Контролер Альянса.

Не может быть.

«Вальтер Динге», – услужливо проинформировал Поток. Контролер Альянса без выделенного ему сектора для контроля.

Нат почти сразу же нажал кнопку вызова. Встроенный в кресло голопроектор зашумел и выплюнул небольшую сферу, в которой появилось заспанное лицо коротко подстриженной Керк Блум. На заднем фоне виднелась захламленная деталями генокомпьютеров комната и немилосердно измятая постель.

– Нат… – Керк потерла глаза. Он заметил шедший от ее плеча кабель – похоже, она снова подключилась. – Чего тебе? Ты что там, не развлекаешься?

– Канал закодирован? Никто нас не слышит?

– Сейчас… – лицо Блум на мгновение исчезло из сферы. – Уже нет, – сказала она, появляясь снова. – Стопроцентное экранирование. Спать хочу, – зевнула она. – Сегодня чинила клиенту личную систему… повреждение персоналя с отключением функции эпифиза. Нат, знаешь, до чего же это напастно больно? А ты что, просто потрепаться захотел?

– Мне на все это наплевать, Блум. Нам сел на хвост контролер Альянса, – процедил Натрий. – Шпион с Лазури!

– Контролер? Здесь? В этой заднице? – Керк протянула руку и отсоединила кабель. Видно было, как по ее телу пробежала дрожь – отключение от системы приятных ощущений отнюдь не вызывало. – Что он тут делает?!

– Это ты мне расскажи. Я его только… – он поколебался. Блум, может, и знала о психофизии, но ей вовсе не обязательно было знать, что эта болезнь означает для него лично. – Я его только случайно увидел и понял, что что-то тут не так, – уже увереннее закончил он. – Может, Альянс интересуется союзом с Исемином? Может, это первые шаги перед тем, как впихнуть нас под полную юрисдикцию Лазури? А может, он узнал что-то о Ложе? – Нат понизил голос. – Мне нужно выяснить, зачем его сюда прислали. Ты подключишься к нему. Полный отчет с непрерывной голотрансляцией. Мне нужно видеть и слышать, о чем он говорит и с кем, где болтается, где спит, с кем спит… в общем, все.

– Ладно, – Керк уже не выглядела полусонной. – Будет сделано, Нат.

– Я бы предпочел «Так точно, ваше высочество».

– Так точно, ваше долбаное высочество.

– За работу, – приказал Нат и выключил голопроектор.

У него были дурные предчувствия. Собственно говоря, ему вовсе не хотелось знать, до чего докопается Керк Блум.

Весь Гатларк вонял.

Запах был раздражающим и липким – странная мешанина пота, мокрых камней и чего-то неуловимого, но весьма мерзкого. Старость, решил Динге. Все дело в старости. Старая планета, старые камни, старые люди. Старость и ползучая планетарная смерть. Особенно его раздражали гости на торжестве по случаю помолвки идиотки и психопата. Прежде всего, они не отличались чистотой – естественно, не в физическом смысле, хотя он мог бы поклясться, что тела их кишат невидимыми невооруженным глазом паразитами и местными бактериями. Чистота в понимании Вальтера Динге являлась чем-то трансцендентным, независимым от тела. Чистота – это состояние души. Скажем так, им не хватало благовоспитанности.

Проклятая деревенщина.

Естественно, его пытались задержать.

Сперва к нему прицепилась некая дама, чересчур часто пользовавшаяся запрещенными Альянсом генотрансформаторами, что видно было по бледной, почти прозрачной коже, пережившей множество генетических перегрузок. Еще немного, подумал он, и ее примут за элохима. Дама была явно пьяна, и Динге едва удержался от желания ее оттолкнуть. Следующим оказался какой-то толстяк, пытавшийся представиться бароном Генхоффеном, хотя Вальтер сомневался, что точно расслышал произнесенную слюнявыми губами фамилию. Потом снова какой-то неестественно щеголеватый офицер и очередная дама, на этот раз годившаяся Вальтеру в матери. Динге улыбался каждому и издавал культурные звуки, но взгляд его был полон отвращения, которого, к счастью, никто не замечал.

Проклятый, похотливый, вонючий муравейник! Но выхода у Динге не было – только здесь он мог добыть эти проклятые данные с поверхности планеты.

Он ускорил шаг, уже не заботясь о приличиях, и почти ввалился в свою комнату, оборудованную простым магнитным полем, которое защищало от голокамер. Гостям бала требовалась некоторая интимность. Тщательно заперев дверь, он достал контрольный модуль персоналя, включив опцию голоконтакта. Устройство тихо запищало, соединяясь с расположенным над Гатларком спутником, после чего Динге включил встроенный в персональ глушитель. С этого момента все приемники и передатчики поблизости могли уловить лишь исходящий из его комнаты белый шум. Выбрав контакт и подтвердив его зеленой иконкой вызова, Вальтер улыбнулся про себя.

Наконец-то, пусть и ненадолго, он оказался в полном одиночестве.

Керк Блум пришла в ярость, потеряв связь с Вальтером Динге.

Когда голокамеры отрезал от комнаты контролера магнитный барьер, она особо не беспокоилась – замок был нашпигован жучками, которые в изобилии имелись даже в якобы отдельном от всех прочих помещении для гостей. Часть их уже работала, часть нет, а часть ей удалось активировать заново. Вскоре этот смешной щеголеватый человечек оказался перед ней как на ладони, и Керк весело смотрела, как он достает модуль персоналя и кладет его на стол. Соединение со спутником! Наверняка все тот же напастный Альянс, с мстительным удовлетворением подумала она, почти машинально записывая данные спутника и номер канала связи. Ни для кого не было тайной, что в каждой из обитаемых систем на орбите болтался по крайней мере один шпион Лазури.

«Ты у меня в руках», – улыбнувшись, подумала Керк.

Увы, в это самое мгновение сукин сын включил потоковый глушитель.

Устройства для глушения сигналов были столь же стары, как и первые передатчики данных. И точно так же столь же стары были способы их обхода. До Керк, однако, доходили слухи о новой интересной технологии, которую можно было – естественно, неофициально – встраивать в уже несколько веков составлявшие часть человеческих организмов персонали: хитросплетение введенных в тело проводов, нанитов и микрочипов, без которых в Выжженной Галактике человеческий организм попросту не мог нормально функционировать.

«Это конец», – решила Керк. Никто и ничто не могло пробиться через подобный белый шум. Существовали фильтрующие программы, якобы позволявшие выделить из сигнала заглушаемую передачу, но Блум знала, что пока что это лишь пустые мечты. Из качественно заглушенного Потока можно было получить самое большее хаос, перемежающийся немногочисленными фрагментами данных.

«Нат придет в бешенство», – подумала она. Что ж, это не ее проблема – ничего больше поделать она все равно не могла. Нату она была обязана многим, в том числе жизнью, но через глушитель не пробиться никому. Это было попросту невозможно. Тот напастный контролер экранировал всю комнату так, будто находился в пузыре информационного вакуума.

Разве что…

Керк включила нейроконнектор. Полностью подключаться она не стала – лишь вызвала интерфейс компьютерного управления и быстро просмотрела записи за последние несколько минут. Данные спутника и контактный номер все еще оставались там, поблескивая зелеными циферками на черном фоне. Блум машинально проверила каналы связи. Спутник заливал участок планеты сканирующим полем с возможностью отправки и приема данных. Он принимал белый шум из комнаты Вальтера, но внутри его хранилась незакодированная передача, наверняка шифровавшаяся лишь с помощью внешней программы и передававшаяся на Лазурь с помощью глубинного передатчика.

Динге мог заглушить комнату, но не мог заглушить спутник. Зато у Блум имелся доступ к спутнику Альянса – если ей удастся его взломать… или скорее подслушать, о чем шепчутся в Потоке.

Ей никогда еще не приходилось идти на подобный риск. Если Альянс ее обнаружит, ей придется убираться с Гатларка – а может, и из всей Выжженной Галактики.

Поколебавшись лишь мгновение, Керк Блум вновь влилась в систему, превратившись в поток компьютерных данных. Всплыв вместе с ними наверх, она притаилась в потрохах спутника, прогуливаясь, словно муха из нулей и единиц, по пузырю сетевых экранов. Ей хватило нескольких секунд, чтобы понять, что в спутнике установлены стандартные программные преграды, не представлявшие особых проблем для генохакера. Однако пробиваться сквозь них она не стала, копируя все данные – вместе с разговорами Вальтера Динге – в свою собственную систему. Сам процесс копирования в принципе поддавался обнаружению, но Блум прекрасно знала свое дело. Она запустила хакерскую подпрограмму, имитировавшую стирание копии в реальном времени и притворявшуюся внутренним программным обеспечением спутника. Благодаря этой операции все выглядело так, будто сам спутник сбрасывал данные во вспомогательную память с целью их защиты и дефрагментации. Система эта, однако, имела один недостаток: длившийся долю секунды импульс в памяти спутника, с помощью которого ее могли обнаружить. Этого импульса Керк боялась больше всего, но выбора у нее не оставалось.

По прошествии нескольких лазурных минут она убедилась, что контролер закончил свою передачу. Динге переслал свои данные и получил ответную информацию, наверняка отправленную раньше и ожидавшую приема в памяти спутника. Проверив, что скачано действительно все, Керк завершила процесс и покинула спутник, по возможности затирая все свидетельствовавшие о ее присутствии следы. Отключилась она и от нейроконнектора, пробудившись из генокомпьютерного транса.

Блум села на постели, ощущая холод, как обычно бывало после чересчур напряженного пребывания в системе, и машинально почесала плечо возле контактного интерфейса – порта доступа персоналя, позволявшего подключаться к Потоку через нейроконнектор.

– Ладно, – хрипло проговорила Керк, вновь включая нейроконнектор и консоль. Теперь она уже могла беспрепятственно пробиться через скопированные сетевые экраны. – Посмотрим, что тут у нас.

Передача Вальтера Динге и передача с Лазури длились около трех стандартных лазурных минут. Керк Блум включила воспроизведение, чтобы первой услышать то, что хотел получить Нат.

По мере того как она слушала, ее прекрасные миндалевидные глаза становились все шире.

3. Сюрприз

Неизбежен вопрос: что я могу сделать для Плана? Ничего. Ты не можешь быть лишь препятствием для его реализации. Необходимо обретение технологического спасения.

Выдержки из «Плана стрипсов»

Глубина.

Ученый конца ХХ века доимперской эпохи, некий Ален Аспект, обнаружил, что субатомные частицы взаимодействуют между собой не только мгновенным образом, но и вне зависимости от разделяющих их расстояний. Каждая электронная частичка тотчас же знает, что происходит с другой частичкой на другом конце Вселенной. Вселенная оказалась Великой Одновременностью, которую благодаря глубинному приводу Гарольда Крэмптона можно было пересечь, оказавшись в предварительно занесенной в каталог точке Галактики. Если, конечно, удавалось рассчитать параметры такой точки.

Экстраполяция данных прыжка была не единственным ограничением. В зависимости от массы корабля и мощности глубинного привода, а также таких данных, как параметры переменных векторов или гистерезис, использовавший прыжковую экстраполяцию корабль мог позволить себе прыжок в радиусе всего лишь нескольких световых лет, не рискуя исчезнуть в космической бездне. Любая малейшая ошибка в расчетах могла отбросить его за миллионы или триллионы километров от цели, тем самым обрекая на гибель во вселенской пустоте. Поэтому в имперскую эпоху, когда Галактикой правила Старая Империя (называвшаяся тогда не Старой, а Галактической Империей), беспилотные зонды с глубинным микроприводом засевали межзвездное пространство семенами локационных буев, оборудованных глубинными передатчиками, которые позволяли более дальние прыжки, хотя и не превосходившие пятнадцати световых лет. Соответственно, чтобы пролететь через всю Галактику, имевшую в поперечнике около ста двадцати тысяч световых лет, теоретически требовалось совершить восемь тысяч прыжков по пятнадцать световых лет каждый, хотя физически – учитывая материальные ограничения и необходимость заряжать реактор – это было невозможно.

Так или иначе, Галактика постепенно каталогизировалась – хотя разумнее было бы говорить, что ее покрыла сеть соединенных между собой точек. Вряд ли стоило считать ее точной картой – настолько огромным было разделявшее точки расстояние. Но чтобы создать даже такую сеть, человечеству пришлось дожидаться рождения Крэмптона, который показал, как совершить прыжок через таинственное пространство, находившееся одновременно во Вселенной и за ее пределами.

Прыжок через Глубину.

На «Ленточке» не было ни единой живой души.

Выдернув корабль из Глубины, глубинный привод медленно угасал, уступая место остальным навигационным системам, получавшим питание от реактора. Символ глубинного привода – двойной круг – все слабее мигал в уголках экранов, пока наконец не исчез полностью. Корабль разгонялся до половины скорости света, постоянно отслеживая перегрузку, которую уравновешивали антигравитоны.

Компьютерное Сердце «Ленточки» с тихим жужжанием перерабатывало данные, считывая их с модулей и кристаллов памяти. Мозг Сердца – небольшой нейронный генокомпьютер предпоследнего поколения – двукратно тестировал все системы корабля. Лишь проведя все необходимые расчеты, он принял решение о подаче на борт кислородно-азотной смеси и воскрешении экипажа.

Слово «воскрешение» заменило «пробуждение» после того, как человечество уже поняло, что Глубину можно безопасно преодолеть лишь благодаря стазису. В отличие от использовавшегося ранее анабиоза стазис не замораживал организм, но вводил его в воистину шредингеровское подвешенное состояние, когда, подобно знаменитому запертому в ящике коту жившего в доимперские времена физика, человек в состоянии стазиса не был ни жив, ни мертв, пребывая в итоге в полной безопасности. И, хотя иногда все же употреблялись слова вроде «пробуждение» или «выход из стазиса», все прекрасно понимали, что речь идет о чем-то значительно более глубоком.

Производством позволявшего войти в это состояние наркотика, который называли гасителем, стазисом или «белой плесенью» по цвету планеты, откуда его доставляли, занимался исключительно Научный клан. Естественно, пытались искать и другие решения – в конце концов, бессознательного состояния можно достичь множеством способов. Однако еще во времена Старой Империи стало ясно, что усыпленный или замороженный мозг может воспринимать данные даже вопреки собственной воле, а данные эти могут рано или поздно привести к безумию и смерти, ибо пребывание в Глубине в сознании вызывало не до конца объясненный прогрессирующий распад нейронных связей. Итогом становилась неизбежная смерть мозга, а предшествовавшему ей состоянию могли бы позавидовать продвинутые шизофреники и психопаты.

Судя по историческим сведениям, лишь Машины, как до этого часть Иных, могли беспрепятственно преодолевать Глубину – что в конце Машинной войны едва не привело к вымиранию человечества. Многие заплатили смертью за знание о том, что корабли Машин способны реагировать сразу же после появления из Глубины. Человечеству же требовался стазис, так что было решено, что расстояние и время, необходимые для полета сквозь Глубину, определяются не только объемом энергии, поставляемой реактором глубинному приводу, или тоннажем самого корабля, но и количеством требовавшегося для этого наркотика, дозы которого, рассчитанные Сердцем, позволяли совершить полет без послеглубинных осложнений.

Пинслип ожила первой.

Так было всегда – насколько она себя помнила, ей требовались самые маленькие дозы гасителя, а процесс воскрешения происходил у нее почти мгновенно. Когда-то, еще во времена учебы, кто-то угостил ее нелегально добытой дозой разведенного стазиса, после чего она тут же свалилась, и пришлось вызывать реанимационную бригаду. Случившееся нисколько не способствовало ее будущей карьере астролокатора и обошлось в немало дополнительно оплаченных сессий ПСП, или Подготовительной стазис-программы, которую ей пришлось пройти, чтобы попасть хоть на какой-нибудь корабль с глубинным приводом. Время показало, что расходы окупились с лихвой.

Она лежала на разложенном в стазис-навигаторской кресле не шевелясь – единственным ее движением стало поднятие век. Далеко не каждому капитану было по нраву, когда кто-то из команды воскресал раньше него. Она мысленно отсчитывала секунды – одну, вторую, третью… а дойдя до пятой, услышала кашель первого пилота Эрин Хакль.

– Никак не привыкну к этому дерьму, – заявила Эрин, хлопая по кнопке, переводившей кресло в сидячее положение. – Кто-нибудь уже тут?

– Да, – прошептала Вайз, тоже поднимая спинку кресла.

– Отлично. Найди мне локационный буй.

– Так точно.

– Я пошел к Сердцу, – хрипло проговорил только что воскресший Хаб. – Что с капитаном?

– Пока как кот в ящике.

– Хм, вы даже шутить способны? – удивился Месье, слезая с кресла. Толстый механик потянулся и судорожно закашлялся. – Как очнется, скажите ему, что я пошел взглянуть на реактор.

– Погодите, – возразил доктор Гарпаго, выбираясь из кресла и подходя к Миртону. – Капитан уже с нами. Еще немного… и все, – он нажал кнопку пробуждения на панели управления стазисом сбоку капитанского кресла.

– Буй 736В, пограничная зона системы Гадес, – начала зачитывать Вайз. – Три возможных пути подхода к станции Гадес-Сигма.

– Каков уровень безопасности корабля? – хрипло спросил Грюнвальд. Эрин машинально бросила взгляд через плечо. Миртон в самом деле уже неуклюже сидел в кресле, словно воскрес не после них, а до.

– Желтый, – ответила Пинслип. – Редкие системные патрули, возможна преступная активность.

– Пираты? – поинтересовался Месье, подходя к ведущей на нижнюю палубу лесенке.

– Гадес – шахтерская планета в первой зоне Внешних систем, – объяснил Грюнвальд. – А там, где есть шанс на добычу, появляются и пираты – особенно если речь идет о каком-нибудь мелком герцогстве. Месье, разрешаю спуститься в машинное отделение. Глянь, что там с реактором.

– Благодарствую.

– Хакль, выбираем путь В. Час управляемого полета, затем пилотирование возьмет на себя наш кастрированный искин. Вайз, тщательно проверь системную карту. Не хочу никаких сюрпризов, кроме… ожидаемого.

– Ожидаемого? – переспросила Хакль. Миртон пожал плечами.

– Возможно, нас ждет скромная встреча. – Он повернулся в кресле. – В окрестностях станции. Хаб, слышишь меня?

– Четко и ясно, – протрещало в динамике.

– Что говорит Сердце?

– Подтверждает удачный прыжок и готовность всех систем. Отчетливо ощущается послеглубинная волна.

– Пусть так и остается. Проверь автоматику верхней палубы, особенно связь с боевой рубкой. В случае каких-либо неприятностей будем обороняться тем, что есть, пока не найду специалиста по оружию. Доктор Гарпаго?

– Да?

– Кофе.

Проверяя запорные вентили с фонариком в зубах, Месье думал о Пинслип Вайз.

К женщинам он относился достаточно просто – он их покупал. Изображавших из себя дам девиц-андрогинов, черных полногрудых злюк и худых как щепки бывших любительниц генотрансформаторов, обычных ленивых шлюх с захолустных шахтерских верфей и странно напуганных сисястых обитательниц немногочисленных сельскохозяйственных планет Альянса, вонявших скотиной, сеном и страхом.

Но ни одна из них не подействовала на него так, как миниатюрная, похожая на девочку-подростка Вайз.

Эрин Хакль он не удостоил даже взглядом – за парсек было видно, что она из бывших военных, а подобные бабы обычно лежали в постели как бревно. Да, симпатичная, с небольшой, хоть и торчащей, грудью, но один лишь вид военной формы отбивал у него всякую охоту. Плюс еще ее светлые волосы, завязанные в какой-то солдатский конский хвост… Хакль наверняка даже спала в форме, для надежности засунув себе между ног снятые с мундира нашивки. В этом он не сомневался.

Пинслип – совсем другое дело.

Она выглядела столь слабой и эфемерной, что ее хотелось просто придушить. В отличие от светловолосой Эрин, у нее были длинные, черные с фиолетовым отливом волосы. Отчего-то она вызывала у Месье ассоциации с неким талисманом, дающим немедленное и беспроблемное наслаждение. От нее исходил свежий, не вполне понятного происхождения запах, вызывавший у него болезненную, мучительную эрекцию. К тому же она носила короткое, обтягивающее изящный задик платье. Платье! Последнее он видел, пожалуй, разве что в каком-то засранном музее. Средневековое одеяние доимперских времен вызывало у него еще большее желание.

Именно из-за нее он решился на этот контракт. В запасе у него имелось еще три варианта – окрестные системы не предлагали особого выбора. Но когда он пришел на встречу с доктором и увидел Вайз, его перестала интересовать плата или возможность устроиться на фрегат герцогства Хьюстон. Автоматически подписав контракт, он позволил внести свои данные в потоковую Торговую систему Альянса. Капкан захлопнулся, и теперь каждый потенциальный работодатель будет смотреть на историю его трудоустройства через призму корабля, на который он нанялся из-за зудевшего члена.

«Я должен ее заполучить, – подумал он тогда. – И заполучу». Пинслип Вайз предстояло близко познакомиться с Месье – намного ближе, чем она могла предположить. Можно даже сказать – познать его во всех смыслах, и притом неоднократно. Но с данным конкретным мотыльком вряд ли все получилось бы легко и просто. Он видел, как она на него смотрит – словно на пустое место, видя лишь жирный грубоватый силуэт закопченного бортмеханика.

Но все наверняка должно было стать иначе, и, может быть, уже скоро. Корабль был не слишком велик, но вполне достаточно, чтобы почувствовать себя одиноким. А он, Месье, позаботится о том, чтобы раз и навсегда покончить с одиночеством. Как следует ее придушить, овладеть ею, а потом…

Он вынул изо рта фонарик. Мысли мешали ему работать, и он немного подождал, пока видение ослабнет, сменившись монотонным шумом машинного отделения корабля.

«Главное – спокойствие», – решил он и снова сунул фонарик в зубы.

Пока Хакль и Вайз занимались коррекцией траектории корабля, Хаб успел узнать много интересного.

Сердце, с которым он уже успел подружиться, напоминало формой срезанный у основания шар, внутри которого он сейчас находился. Вокруг мигали информировавшие о состоянии систем огоньки и теснились лесенки клавиатур. Тански сидел внутри сферы словно старый отощавший паук, высасывавший живительные соки из потоков данных. Он развернул свою паутину, цепляясь к черным шкафчикам компьютерных и генокомпьютерных подсистем, в большинстве своем исполнявших роль банков резервной памяти для самого Сердца, оборудованного блокировкой искусственного интеллекта, как того требовал Альянс, и скрывавшегося за простым кинескопным экраном, расположенным под изобиловавшей кнопками контактной консолью.

Хаб решил, что сердце корабля должно стать и его сердцем. Лишь тогда он сможет погрузиться в полную покоя и стабильности тишину. Тишину, полную свободы. Разве любым королевством не правили на самом деле маги? А он, Хаб Тански, был могущественным магом, вооруженным миллионами микроскопических магических книг. Да, это сравнение особенно ему нравилось. Маг за спиной короля. Человек за занавеской. Хаб, сотканный из тени.

Ему требовалось только знать.

Увы, знание было ему недоступно.

Сперва он не понял, что происходит. Да, у него имелся доступ ко всему… но, по сути, этот доступ на уровне пользователя ничего ему не давал, не позволяя войти в ключевые данные. Кубики были уже расставлены, и он мог прогуливаться по образованному ими лабиринту, но не мог ничего построить сам. Некоторые здания были заперты и даже забиты досками, а часть их украшали раздражающие надписи: «Информация только для капитана», «Свяжитесь с администратором», «Введите капитанский пароль доступа».

Подобным образом защитить систему никто не мог. Это было не только невозможно, но и оскорбительно. Как долго ему удастся шарить в аортах Сердца, оставаясь незамеченным? Пациент оказался весьма искушенным, но и он, Хаб Тански, был опытным хирургом. Что, однако, в состоянии сделать хирург без согласия больного? Что он может сделать, столкнувшись со столь печальным отсутствием доверия? Это пугало его и тревожило. Отсутствие доверия было для него чем-то новым – и весьма неприятным.

«Импринт», – вспомнил он. Гарпаго во время подписания контракта говорил что-то о том, что капитан будет находиться в состоянии импринта с кораблем. Не может быть – и тем не менее… Полное слияние с кораблем, побочный эффект попыток преобразовать человека, которые проделывали над людьми Машины. Но это было тысячелетия назад, в конце войны! Хабу доводилось читать самое большее о двух подтвержденных случаях за последние двести лет… да и те воспринимались скорее как легенда или диковинка. Как такое вообще возможно?! Удобнее устроившись в своем паучьем коконе, Тански начал нервно вводить очередные бесполезные команды.

Сигнал объявленной Миртоном «скромной встречи» появился на мониторах чуть меньше чем через тринадцать часов.

Его услышал доктор Гарпаго, сидевший в своей каюте после только что принятой дозы успокаивавшего тело и душу когнитика, запрещенного в большинстве цивилизованных систем.

Его услышала Пин, подумав, не очередной ли это симптом окутывавшего корабль странного холода.

Его услышали сидевшая за приборами прыгуна Эрин и трудившийся в машинном отделении Месье. Услышал его и стучавший по клавишам Хаб Тански.

Услышал сигнал и Миртон Грюнвальд.

Капитан «Ленточки» лежал на удобной кушетке, держа в руке стакан с выпивкой и нажимая кнопку голопульта. В центре каюты появлялся голубоватый светящийся силуэт женщины, которая произносила два слова, улыбалась и исчезала, после чего Грюнвальд снова нажимал кнопку, и представление повторялось сначала.

– Хватит, Миртон, – говорила голографическая женщина. – Хватит, Миртон.

– Сама знаешь – не могу, – отвечал он.

– Хватит, Миртон, – повторила она, но картинка уже дрожала, искаженная вибрацией сигнала о приближении «Ленточки» к некоему космическому объекту.

– Могу сказать одно, – заявил Миртон, выключая голо. – У тебя получается все лучше и лучше.

Женщина улыбнулась и пропала.

4. Зонд

Я – наука. Я – свет во мраке, надежда в сомнениях, спасение в гибельные времена. Я – наука, а наука – меч мой и щит.

Математический альманах Научного клана, фрагмент предисловия

Вальтер Динге, контролер Альянса, кавалер ордена Лазурной жемчужины, чиновник третьей степени, дипломированный специалист в области системного хозяйства и один из шести самых доверенных сотрудников КА, чувствовал, как у него потеют подмышки.

Естественно, это была лишь иллюзия – пятнадцать стандартных, то есть лазурных, лет назад Динге подвергся простой легальной генотрансформации, и его тело больше не выделяло никаких ненужных жидкостей. Ощущение стекающего пота, однако, никуда не девалось – подобно фантомной боли, оно появлялось даже на сухой и тщательно вымытой дезинфицирующим средством коже. Все из-за проклятой грязи и биологических испарений – Вальтер в буквальном смысле видел, как атмосфера Гатларка пытается окутать его парами, нарушая столь любимую им чистоту. Даже там, где, казалось, было чище всего – в каменных Пустошах.

На Гатларке, как и на большинстве населенных планет, имелись городские агломерации. Странность их, однако, заключалась в том, что они уходили корнями в древнее Средневековье, о котором Вальтер знал лишь то, что оно относилось к доимперским временам. Видимо, первые имперские поселенцы представляли собой некий любопытный исторически-религиозный осколок, поскольку они отказались от многих удобств, которые предлагала Старая Империя, и по завершении терраформирования решили возвести каменные здания, используя для этой цели местную разновидность известняка и серо-белого песчаника.

Ладно, не важно. Риск следовало свести к минимуму, и Вальтер сообщил координаты точки на границе окружавших столицу Пустошей. За ними, как он уже успел понять, простирался лишь Мрачный лес – так местные называли густую чащу странно скрученных толстых деревьев. Прекрасное, отдаленное, а самое главное, безлюдное место встречи. Отличный выбор – пока он не понял, что не знает, как туда попасть.

Желая сохранить тайну, он предпочел не пользоваться антигравитационными скутерами, которые предлагал замок Гатларк. В конце концов, уже потеряв надежду, в здании с вывеской «Гутфин и сыновья» он нашел ходуны – относившиеся, похоже, еще к Имперской эпохе металлические ходячие устройства с примитивной, не подпадавшей под запрет машинерией. Состоявшие из рычагов, шестерен и трубок, они выглядели так, будто вот-вот развалятся.

Хозяин, скаля желтые зубы, радостно сообщил, что это «авторизованные самим герцогом Ибессеном паровики». Лишь после долгих объяснений стало ясно, что металлические устройства используют некую основанную на давлении пара технологию и не снабжены даже самыми простыми антигравитонами, а это означало, что в случае падения Вальтер вполне мог свернуть себе шею.

– Вот тут повернете, и порядок, – говорил довольный торговец, показывая на торчащие из ржавой панели управления рычаги. – Вот эта ручка для скорости, автопилот на замок запирается…

Ходун пыхтел и клокотал, а сиденья на его верху – для водителя и пассажира – выглядели изрядно потертыми, и из них вылезала губка. Вальтер решил, что на максимальной скорости доберется до места за стандартные пятьдесят минут.

Поездка стала для него настоящим кошмаром. Механизм раскачивался, трясся, с шипением испускал пар и скрежетал. Добравшись наконец до цели, Динге едва сумел слезть с сиденья. Ему пришлось с минуту подождать, прежде чем он смог полностью выпрямиться. Однако, в отличие от физического состояния, в душевном плане он чувствовал себя намного лучше. Не так уж страшны Пустоши, решил он. Каменная равнина с немногочисленными кратерами, испещренная скоплениями белых кустов, действовала успокаивающе. К тому же тут наверняка было чисто. Может, просто обо всем забыть, хотя бы на мгновение? Нет. Никак и ни за что. И все из-за Мамы Кость.

Запищал сигнал на модуле персоналя. Вальтер бросил взгляд на небо, где постепенно увеличивалась черная точка, и со странной обреченностью достал маленькую коробочку с ионизирующими таблетками, которые он принимал с тех пор, как появился на орбите этой унылой системы. Таблеток оставалось еще восемь. Ему не хотелось думать, что с ним будет, когда они закончатся.

Небольшой кораблик, глубинный прыгунок «Игла», уже садился на планету. Корабль едва заметно задрожал, охлаждая поверхность, а затем открылся вертикальный люк, и на Гатларке появился его пассажир – опутанная управляющими механизмами Маделла Нокс, верный гончий пес Совета Альянса, повсеместно известная как Мама Кость. Ее называли «бичом контролеров», и в этом не было никакого преувеличения, хотя от названия ее официальной должности еще больше бросало в холод: смотрительница сектора Контроля. Но слово «смотрительница» употреблялось редко. Нокс предпочитала, чтобы к ней обращались по прозвищу, в чем Вальтер не видел никакого смысла. Но, по крайней мере, оно вполне подходило к ее худой фигуре и бледному лицу со сжатыми в тонкую линию губами – она действительно напоминала обтянутый кожей скелет.

– Внешние системы, – проговорила она, отсоединяясь от мигающих голубыми лампочками модулей. – Хуже того – какое-то всеми забытое Пограничное герцогство. Пусть уж лучше это в самом деле окажется правдой, Динге.

– Это правда, Мама.

– Посмотрим. Раз уж ты меня сюда вытащил – значит, уверен, как Напасть знает кто. Да, да… – Она неохотно махнула рукой. – Знаю, про меня ты не думал. Что, неприятный сюрприз, Динге? Ожидал какую-нибудь мелкую сошку из КА? Которой ты мог бы скормить любую чушь и похлопать на прощание по спине, после того как он подпишет разрешение на вмешательство? Нет, извини – тебе было нужно вовсе не это, – лишь не осознававший опасность новичок воспринял бы улыбку Мамы Кость как желание разрядить обстановку. – Никакие разрешения тебе не требовались. Ты знал, что когда твоя информация дойдет до Лазури, ты уже давно уладишь все сам. И оправдание у тебя найдется.

– Контроль? – сухо спросил Динге.

– Контроль, – неохотно согласилась Нокс. – Снова слухи насчет Возвращения и тому подобная чушь. Элохимы летают у Галактической границы как сумасшедшие, Собрание выступает с какими-то мрачными предсказаниями… Чего стоишь? Помоги мне выйти. Нужно перебросить координаты «Иглы» на «Няню». Если у тебя действительно что-то ценное, может, попрошу разрешения официально нарушить запрет на вход в атмосферу, и нам спустят транспорт.

– «Няня» здесь?

– Не думаешь же ты, будто я прилетела в эту жопу мира на глубинном прыгунке? Я уже почти год в контрольном полете. А ты на чем сюда прилетел? Не на этом же? Что это – староимперский ходун?

– Я прибыл «ТрансЛинией»… Но… не вызовет ли подозрений корабль класса эсминца? Я ведь прямо говорил, что мне важно сохранить тайну…

Маделла поморщилась.

– Не неси чушь, Динге. «Няня» – не крейсер. Она лишь чуть больше типового фрегата. Никто тут из-за этого не обмочится в комбинезон. Не тот порядок величины.

– У Гатларка есть сканирующие спутники, Мама. И собственный флот. Может, и небольшой, но…

– Всех технических усовершенствований «Няни» так просто не обнаружишь. Для постороннего наблюдателя это лишь небольшой эсминец. Напасть, мне что, учить тебя классификации кораблей? Дай мне руку, или я оставлю тебя на этой захолустной планете контролировать ежегодный прирост чирьев у каждого ее жителя.

Мысленно вздохнув, Вальтер неохотно подал руку Маме Кость.

Нат понятия не имел, почему он не избавился от Аро – своего механического опекуна. Может, из-за первобытного страха, который он ощущал при виде Машины, – страха, приятно напоминавшего симптомы психофизии.

Человечеству потребовалось триста лет после Машинной войны, чтобы решиться на появление первых полуразумных механизмов, и еще триста, чтобы начать создавать новое, хотя и обедненное с технической точки зрения, поколение Машин. Новые Машины грубо подразделялись на три разряда. Первый означал устройства с искусственным интеллектом на уровне насекомых, второй – зверей, а третий, опасно приближавшийся по разуму к человеку, был нашпигован всевозможными средствами защиты.

Существовали якобы и Машины повышенного третьего разряда, именовавшегося также уровнем три с половиной, интеллект которых почти соответствовал человеческому, но встречались они столь редко, что найти их можно было только во Внутренних системах, а количество их ограничивалось жесткими протоколами Совета Альянса. Мифический четвертый уровень был полностью запрещен под страхом смерти, но даже Машины третьего уровня воспринимали во Внешних системах как неких демонов из древних легенд, облеченных в металлические тела.

Натрия Гатларка демоны нисколько не волновали – в конце концов, его и так подозревали в том, будто он сам один из них.

Сейчас имело значение только время. Получив информацию от Керк, Нат почти сразу же отправил сообщение в защищенном глубинном зонде. Более быстрого способа не существовало, так что оставалось лишь ждать ответа. Нат рассчитывал, что, если ответ запишут достаточно быстро, зонд должен преодолеть обратный путь примерно за пятьдесят шесть стандартных минут.

Проблема галактического общения решалась трояко. Можно было отважиться на связь посредством Потока, пересылавшего информацию от одного стационарного спутника до другого, что само по себе уже означало, что отправленная с помощью глубинного передатчика данного спутника информация достигала цели со значительной задержкой. Впрочем, именно так функционировал Поток, основанный на электронном шуме, испускаемом каждой населенной системой, и опутывавший Выжженную Галактику таинственной сетью постоянно обновляющихся связей. Именно таким потоковым спутником воспользовался ранее Динге.

Второй способ был столь же очевиден, как и прост. Информацию забирали корабли, чаще всего принадлежащие известной во всей Выжженной Галактике «ТрансЛинии» Альянса. Перемещаясь быстрее, чем пересылаемая потоковым методом информация, они добирались до определенной системы и начинали передавать данные всем находившимся в ее окрестностях спутникам.

Третий и последний способ, самый быстрый, но и самый дорогой, заключался в использовании глубинных зондов, представлявших собой не что иное, как беспилотные кораблики, конструктивно приспособленные для преодоления заданных расстояний в точно определенном направлении. Расстояние не могло быть слишком большим – с его увеличением возрастала также стоимость зонда и степень его сложности, что по достижении определенного предела ставило под вопрос окупаемость их производства. Однако величина эта превосходила пятнадцать световых лет – в конце концов, зонды, в отличие от кораблей, не обладали большой массой. Максимальное расстояние, которое они могли преодолеть, с трудом поддавалось определению – работа над постоянно совершенствующимися новыми версиями открывала новые возможности, и уже шла речь о зондах, способных преодолеть расстояние втрое большее, чем могли позволить себе обычные прыгуны.

Увы, точная настройка зонда для его успешного – и, соответственно, самого быстрого – полета требовала учета в его конструкции постоянных составляющих, а именно координат старта и конечного пункта. Короче говоря, зонды оправдывали себя лишь на проторенных транспортных путях.

Проблема заключалась в невозможности их перепрограммировать – внести изменения в физическую конструкцию привода было не так-то просто. К тому же около пятнадцати процентов зондов никогда не возвращались – масса их была слишком мала, чтобы подобная «мошка» могла каждый раз безопасно преодолевать Глубину. Всем этим и определялась их цена, и ничто не говорило о том, что в ближайшие десятилетия ситуация может хоть как-то измениться. Даже пограничники пользовались в основном рассеянными вокруг Границы спутниками, подключенными к Потоку.

– Нат?

Аро затрещал, включая голосовую связь. Во встроенном динамике послышался размеренный белый шум, внезапно сменившийся напряженным голосом Керк Блум.

– Нат? – снова позвала она. – Слышишь меня? Голограмму передавать не буду – канал может быть под контролем. Но одно лишь аудио мало кто проверяет.

– Слышу, – странно безжизненным голосом ответил он.

– Ты уже передал информацию?

– Да.

– Напасть… Ну ладно. Раз уж тебе так было нужно…

Натрий перестал постукивать пальцами о подлокотник. Неужели она что-то нашла? Напастная Керк! Не могла сообщить раньше?

– Что случилось? – спросил он, пытаясь сохранять спокойствие. Ему ответило молчание – Блум секунд на пять задержала дыхание. Лишь затем в динамике Аро послышался мрачный вздох.

– Прямого канала у тебя, конечно, не будет?

– Прямого? Он за пределами системы! Я передал информацию с глубинным зондом. Это самый прямой контакт, какой я смог получить. Что там у тебя, Блум?

– Ничего особенного, – сообщила она. – Контролер, не считая диалога, отправил пакет закодированных файлов. Я уже раньше их скопировала, но они зашифрованы его персоналем. Мне удалось их раскодировать всего несколько минут назад.

– И?

– У нас есть координаты, о которых он говорил. С точностью до тысячи километров. Всего-то!

– В сообщении для Альянса он утверждал, будто это лишь предположения. Откуда столь точные данные? – удивился Нат.

– Похоже, этот самый Динге любит историю. Я не взламывала его персональ – сам знаешь, что это практически невозможно и наверняка легко обнаруживается, – но мне удалось подсмотреть названия нескольких содержавшихся в нем пакетов данных. Там была масса исторических сведений, в том числе о мертвых прыжках, затерянных в Глубине кораблях и так далее. И еще больше о «призраках». Я просто мельком взглянула, ни во что не вмешиваясь, – голос Керк дрогнул. – И они там были, Нат. Эти напастные координаты.

– Сбрось мне их, – хрипло проговорил Нат, доставая модуль персоналя и вставляя его в слот Аро. Послышался треск, Аро запищал, а Керк начала передавать.

До возвращения глубинного зонда оставалось еще около тридцати лазурных минут.

Керк Блум ощущала знакомую дрожь.

Около десяти лазурных лет назад она выбралась в Центр Собрания – высокое серое здание секты на окраине Прима, города, в котором она жила, построенного Альянсом примерно в ста двадцати километрах к юго-востоку от столицы Гатларка. Прим, который Альянс именовал «технологическим шансом» планеты, постепенно приходил в упадок – опустевшие площади и автономные дома не вызывали симпатии у жителей древнего герцогства, и Блум, как и многие ее ровесники, жила там словно в технологическом заповеднике. Жизнь была тяжелой, но Центры Собраний по всей Выжженной Галактике обещали вполне конкретные суммы за возможность проводить выборочные исследования потенциальных парапсихологических способностей ее обитателей. Керк по молодости лет было весьма любопытно, нет ли каких-нибудь сверхъестественных способностей и у нее. К тому же она по наивности верила, что, если Собрание обнаружит у нее телепатию, телекинез или какое-нибудь еще парапсихологическое умение, это не будет иметь никаких последствий. Вряд ли секта стала бы отказываться от потенциальных приобретений.

Шансы на положительный результат теста были весьма велики – в то время девушка уже имела на своем счету несколько удачных геноподключений к генокомпьютерным комплексам, значительно превосходивших обычное подсоединение к системе.

Здание Собрания показалось ей холодным и мертвым. Оно располагалось в не слишком плотно застроенном секторе, выглядевшем достаточно удручающе, чтобы у Блум пропала всякая охота проходить какие бы то ни было испытания, однако она все же решила, что занимаемая Центром территория не сильно отличается от остального унылого Прима, с его расположенными как попало кварталами и вымершими площадями.

Оставив антигравитационный скутер на парковке возле Центра, Керк позволила просканировать свои гены у дверей, которые мгновение спустя раздвинулись с тихим шипением, вызывавшим ассоциации со звуком открываемой перегородки на космической станции. Пожав плечами, Блум вошла внутрь, ступая по сверкающему белизной коридору, за которым наверняка наблюдали голокамеры Собрания. Она не знала, где проходят тесты и вообще интересует ли кого-то она сама, пока вдоль части коридора не начала слегка пульсировать зеленая линия, направляя ее в одно из помещений. Она быстро двинулась вперед, желая побыстрее покончить с неприятной частью испытания.

– Керк Блум? – приветствовала ее последовательница секты. Одетая в белое, слегка грязноватое монашеское одеяние, она напоминала отвратительную старуху. – Мы тебя ждали.

Слова ее развеселили Керк. Собрание отличалось склонностью к подобным утверждениям, не имевшим, как она полагала, никакого отношения к реальности, – всего лишь прикрывающая неведение дымовая завеса для наивных. Женщину, однако, не слишком интересовала реакция Керк на заученную фразу. Она лишь удобнее устроилась в стоявшем за длинным узким столом кресле и провела пальцами по стопке, напоминавшей пачку отпечатанных на средневековой бумаге документов.

– Это все касается тебя, – сообщила она, довольно похлопывая по одной из набитых документами папок. – Мы всегда проверяем потенциальных кандидатов. Садись, – она показала на стул. Керк пожала плечами.

– Я хотела только пройти испытания, – ответила она.

– Конечно, – согласилась женщина, наклоняясь и протягивая нечто похожее на разъем тестирующей машины. – Нас интересует твое будущее. Прогнозы выглядят весьма любопытно. То, что ты видишь, называется «ПсихоЦифр», – она положила на стол разветвитель, заканчивавшийся несколькими проводами и контактной иглой. – Он модифицирован для нужд Собрания. Чтобы он правильно работал, требуется подключение.

Подключение к анализирующей программе? То был, пожалуй, первый «ПсихоЦифр», требовавший непосредственного соединения с мозгом. Ничего хорошего это не предвещало. Керк не пугало подключение к чему бы то ни было, но только при условии, что она сама решала, что это и как оно будет копаться в ее нейронах.

– Я обязана проинформировать тебя, что исследование может оказаться болезненным, – добавила женщина.

– Великолепно, – поморщилась Блум. – И насколько?

– Зависит от обстоятельств, – ответила женщина. – Боль – это путь. Путь – это познание.

– Чтоб меня Напасть задрала, – выругалась Керк. О боли ей никто не говорил – как и о сумасшедшей в монашеском облачении с растрепанными седыми волосами, выглядевшей так, будто у нее полностью перегорели мозги. – Ладно, будем прощаться, – она встала, не глядя на женщину и не сомневаясь, что совершила напастную ошибку, придя сюда. Ее все сильнее охватывала дрожь, которую она уже ощущала раньше. – Пока. Путь – это познание, унитаз – это говносрание и так далее. Всего хорошего.

– Блум.

Керк не знала, почему остановилась, но голос женщины приковал ее к полу на полпути к двери. Она обернулась почти вопреки собственному желанию. Сектантка улыбалась, положив подбородок на небрежно опертую о стол руку.

– Ты это чувствуешь, девочка, – сказала она. – Не знаю, что оно для тебя значит, но ты его чувствуешь. Оно внутри тебя и снаружи тебя – твое будущее. Если ты отсюда уйдешь, ты никогда не узнаешь, каково оно. Это нечто большее, чем твои компьютеры, большее, чем геносоединение с Потоком. Твое будущее зовет тебя.

«Напасть, – подумала Керк. – Что со мной?» Дрожь начала подбираться все ближе к сердцу. Она все так же стояла, не шевелясь, думая, сумеет ли вообще выйти из Центра.

– Собрание даст тебе то, чего не даст никто другой, – продолжала женщина, окутывая ее голосом, словно липкой паутиной. – Ты можешь стать его частью. Можешь познать его в той мере, в какой оно желает быть познанным. Можешь укрепить его своей силой. Можешь, – добавила она, и от этих ее слов Керк охватил ужас, – стать другой.

Именно тогда внутри Керк что-то оборвалось. Дрожь охватила ее сердце, а затем она ощутила то, что ощущала уже не раз, – холод. Она стала холодной, словно компьютерная система, – холодной и надежной, словно геносоединение, и ей ничто больше не угрожало. А потом она перерезала нить.

– Спасибо, – спокойно проговорила она. – Но я не воспользуюсь вашим предложением. У меня слишком много работы и мало времени на всякую чушь.

– Блум, – снова сказала явно застигнутая врасплох женщина, но Керк вышла так же быстро, как и появилась. Краем глаза она успела заметить, как сектантка встает и нажимает спрятанную где-то кнопку, и ускорила шаг, в последнее мгновение выйдя через закрывающиеся двери Центра. Спокойно и уверенно подбежав к скутеру, она сняла генную блокировку и включила зажигание. Машина затарахтела, а затем с негромким свистом устремилась как можно дальше от Центра, дальше от Собрания, дальше от Прима.

Лишь когда Керк оказалась достаточно далеко, холод и дрожь начали проходить, пока наконец она не смогла затормозить, сойти со скутера, сесть, и ее начало трясти.

И теперь, сидя перед шумящим аудиоканалом и подтверждая передачу обновленных данных, она чувствовала то же самое – нарастающую дрожь, доходящую прямо до сердца и предвещающую близкую смерть. Завихрения будущего. Выбор пути.

Да, она это чувствовала. Дрожь никогда ее не обманывала. Она шагнула в дерьмо, в черную дыру, и ее вышвырнуло за Галактическую границу, в пустоту.

Но связь она не прервала, глядя, как постепенно заполняется полоска передачи данных, вспыхнув в конце веселым ярким зеленым цветом.

Зонд вынырнул из Глубины, оставляя за собой серо-голубой отблеск вибрирующих суперструн и квантово-гравитационных трещин. Если бы в космосе мог распространяться звук, можно было бы услышать затухающий гул и свист только что разорванного пространства-времени. Но на эпилептической орбите Гатларка царила тишина.

– Фли-инк… Фли-инк…

Второй астролокатор «Няни», Цицеро Флинк, невольно вздрогнул. Как он и предполагал, первый астролокатор развернулся в кресле и смотрел на него умоляющим старческим взглядом.

– Да, Лем?

– Что-то тут у меня сдохло…

Напасть, опять то же самое! После того как Научный клан недавно обновил программное обеспечение, стоны и жалобы Захария Лема раздавались все чаще. Дошло до паранойи: гаситель с эмблемой корабля вызывал у первого астролокатора приступ паники. Проведя пальцами по коротко подстриженным светлым волосам, Цицеро уставился на старика.

– Где?

– Вот тут, что-то мигает…

«Во имя Ушедших, – мысленно простонал Флинк. – Один из самых современных кораблей Альянса, эсминец самой смотрительницы сектора Контроля, с кастрированным самое большее на четверть искином, – а я вынужден нянчиться со старым дурнем!»

С деланой, полной театрального сочувствия улыбкой, он встал с кресла и, стараясь не вызывать лишнего любопытства у остальной команды, подошел к Лему, который ткнул высохшим старческим пальцем в пульсирующее пятнышко на фрагменте двухмерной карты на экране монитора. Новая графическая надстройка, которую не мог или не хотел понять Захарий, светилась голубой черточкой послепрыжковой полосы – едва заметной, но вполне реальной.

В пространстве Гатларка появилось нечто незарегистрированное, к тому же оно вело передачу неизвестным искину «Няни» кодом. «Шифр, – понял Флинк. – С какой-то межзвездной мошки». Что же это? Наверняка нечто достаточно продвинутое, а потому дорогое. Дорогое, а потому интересное. Оно как раз начало испускать тонкие струйки локационного сигнала, ища, как приблизиться к планете.

Глубинный зонд.

– Починишь? – в ужасе простонал Лем. Цицеро кивнул.

– Конечно. Оставь мне… – Он уже сидел на месте поспешно поднимающегося Захария. – Сделаю все, что надо.

«А когда закончу и запишу в бортжурнале как собственную заслугу, – подумал он, – может, разрешу тебе оставить нашивку со звездочкой астролокатора».

5. Доверие

Я видел лицо Императора, видел ожидающую ответа Машину. Вот она, дилемма: смерть Империи или невообразимое число обреченных на гибель планет. Но Единственный не прогнулся перед требованиями искусственного разума, одним лишь жестом перечеркнув надежду на мир.

Хроники Машинной войны, записанные имперским секретарем Альцебиусом Хабом и сохранившиеся в Галактической сети

Межзвездное пространство вовсе не пусто.

Его заполняют газ и пыль, пересекают потоки нейтрино и отблески электромагнитного излучения. Отчасти оно заполнено тянущимися на миллионы километров межзвездными облаками, освещенными космическими лучами и перемежающимися крошками заблудшей материи. Заполняющие его туманности препятствуют затерянному в космосе свету, который словно набухает и расползается, превращаясь в призрак медленно гаснущих красок.

В царящей среди звезд тишине открытие Глубины напоминает внезапный отчаянный крик. Материя Вселенной трескается, образуя щель, которая одновременно существует и не существует, а возвращение из Глубины подобно эху того самого крика. Затем появляется послепрыжковая волна, словно серебряная пыль фей, – но это никакая не пыль, а угасающий шрам.

«Ленточка» что-то шептала про себя, сканируя пространство полосами шумящих датчиков. В ее Сердце билась программа, отыскивающая следы частиц и излучения, затерянных энергетических пятнышек, которые оставлял привод, эхо напряжений антигравитонов и затихающего воя Глубины.

Обнаружить эхо послеглубинного разрыва практически невозможно, учитывая, насколько огромен космос. Со времен открытия нового привода и экспансии человечества Вселенная словно сжалась, изрезанная сетью торговых трасс и уменьшенная до содержащихся в Галактических кристаллах данных. Когда-то невообразимые расстояния стали вполне приемлемыми, поскольку они определялись лишь количеством прыжков и решимостью звездоплавателей. Само собой, существовали и глубинные дыры – естественные червоточины Глубины, позволявшие совершать прыжки на гораздо более далекие расстояния; но часть их была нестабильна, часть уничтожена во время Машинной войны, а часть зарезервирована для «ТрансЛинии» Альянса.

«Ленточка» искала шрам во внесенной в каталог точке пространства, а когда она наконец его заметила, ожили мониторы, на которых вспыхнул сигнал тревоги. Консоли с негромким треском загружали вспомогательную память множеством данных. Корабль модифицировал курсовую блокаду, наложенную Эрин Хакль, и скорректировал полетные директивы, учтя послеобраз Глубины. Все это длилось лишь несколько секунд.

А потом все погасло.

– Тански, есть направление?

– Нет, Сердце не отвечает.

– Мне нужно направление, Хаб.

Хаб застучал по клавиатуре, запуская фазу концентрации сигнала, который только что ударил в датчики «Ленточки». Тень чужого корабля никуда не делась, нужно было найти сам корабль. Как назло, компьютерщик всего два часа назад выбрался из Сердца, чтобы выпить кофе. Он соорудил себе слаборазведенный напиток с большим количеством молока и сахара, и ему хватило ста миллилитров этой дряни, чтобы его внезапно начало клонить в сон.

Когда он оказался в своей каюте и закрыл глаза, весь корабль неожиданно засверкал огнями, словно бар на шахтерской станции в день зарплаты. Полусонный Тански сполз с койки и направился в компьютерное помещение, краем глаза заметив напряженно сидевшую в кресле первого пилота Эрин Хакль. Никого больше не было. Док наверняка сидит на жопе и готовит мази от геморроя, механик жрет, астролокатор пердит в койку, а капитан… что ж, капитан капитанствует. Жаль, что не на главной палубе.

«Все-таки мушки начинают трепетать крылышками, – довольно подумал Хаб. – Вот к чему может привести обещанная капитаном „скромная встреча“». Усевшись в подвижном кресле Сердца, менявшем положение в зависимости от потребностей оператора, он вновь заплясал пальцами по контактной консоли. На главном мониторе начали появляться таблички с данными; буквы цвета слоновой кости на зеленоватом фоне задрожали, превращаясь в математические столбики. Бо́льшую часть работы должен был проделать искин, но это вовсе не означало, что Тански нечем было заняться.

– Вызываю неопознанный корабль в пространстве Гадеса, – донесся до его ушей спокойный голос Хакль. – Прошу представиться. Говорит частный пилотируемый прыгун «Ленточка», торговая спецификация тысяча четыреста десять NE, в пути к станции Гадес-Сигма. Повторяю…

– Повторяй, повторяй, – буркнул себе под нос Тански. Он уже поймал послепрыжковую волну и вводил ее в навигационную систему, передавая эстафету Эрин. Теперь ему оставалось лишь смотреть на потоки данных и рассчитывать, что ничего не накроется. По крайней мере, он на это надеялся.

Бросив взгляд на экраны, он похлопал по потертому комбинезону и удовлетворенно извлек из одного из многочисленных карманов забытый окурок. В Сердце нельзя было курить, а тем более вещества, являвшиеся копией существовавшего когда-то никотина, но он уже успел стереть наложенные блокировки – что, как ни странно, ему удалось. Даже на удивление легко – Грюнвальд оставил ему иллюзию свободы. Хитрец.

Затянувшись неоникотином, Хаб замер в ожидании.

Человечество быстро поняло ценность, которую представлял хороший астролокатор. Пилота легко можно заменить, так же как механика или даже капитана. Еще легче заменить компьютерщика. Замена же астролокатора была крайне трудной задачей.

Речь шла не только об образовании – с этим Альянс мог справиться, располагая соответствующими средствами и сотрудничая с Научным кланом. Астролокатор должен был обладать неподдающимися генотрансформации способностями, свойственными гениальному музыканту или поэту. И он должен был уметь ими пользоваться.

Само собой, не каждый астролокатор был гением. Большинство просто выполняло свою работу, к тому же с течением лет и появлением Потока труд астролокаторов постепенно терял свою значимость. Данные, касавшиеся Выжженной Галактики, постоянно обновлялись, а локационных буев становилось все больше. Однако человечество не могло вновь довериться искусственному интеллекту, и потому работа астролокатора по-прежнему считалась достаточно престижной. Ценность ее падала лишь в том случае, если астролокатор попадал в черный список – как из-за собственных ошибок, так и вследствие иных обстоятельств.

Например, таких, как пребывание в Дурдоме.

Сидевшая в кресле второго пилота Пинслип Вайз взглянула на выведенное на навигационный монитор плоское изображение системной карты. По краям ее уже виднелись помехи, излучаемые послепрыжковой волной. Потрепанные неровные пульсирующие кружки обозначали только что обнаруженный эпицентр – след разрыва Глубины. Услужливый компьютер изобразил поблизости треугольник – очертания космического корабля, сигнатуру и точное положение они пока не могли определить.

– Лечу в тот квадрат, – сказала Эрин, хотя этого вовсе не требовалось. – Точное направление… – она замолчала, вводя координаты, – на 60С. Пин?

– Наверняка он тоже передает локационный сигнал, – ответила Вайз, увеличивая выбранный фрагмент карты. – Если будешь лететь по прямой, есть шанс, что мы легко найдем друг друга.

– Что там?

– Обычный прыгун. Достаточно большой, чтобы его идентифицировать, и достаточно маленький, чтобы затеряться в помехах. Лети на 60С, но на границе… вот здесь, в этом месте. По картам это чистая локализация, никаких шумов. Сигнал будет чище.

– Ладно, – согласилась Хакль, перемещая ручку управления чуть правее. «Ленточка» плавно свернула и поплыла вперед, оставляя позади слабую струйку энергии из питаемых реактором сопел.

Пребывавший в явном замешательстве Месье грыз кусок колбасы. У него имелись причины для беспокойства, хотя здесь, в машинном отделении на нижней палубе, напротив светящегося десятками огоньков реактора, он чувствовал себя удельным князем. Хаб мог хозяйничать в Сердце, но единственное, что мог делать тощий компьютерщик, – это нежно прикасаться к поверхности реальных предметов, вроде реактора, глубинного привода, антигравитонов или пока неиспользуемой боевой рубки на скромной верхней палубе. Испускаемые Тански электромагнитные импульсы, может, и отдавали приказы механическим частям корабля, но только от Месье зависело, готова ли данная часть их слушаться и в какой степени.

«Ленточка» плавно набрала уравновешиваемую антигравитонами – частично, поскольку полностью избавиться от перегрузки можно было не всегда, – скорость в пять десятых от световой. Похлопав по циферблату реактора, Месье достал ключ с датчиками и проверил уровень напряжения в третьем секторе – предпоследнем на нижней палубе, перед самым механизмом приводных дюз. Капитан мог быть уверен, что корабль начищен до блеска и упакован программным обеспечением Научного клана, словно подарок, но механик предпочитал сам проверить, что все в самом деле работает. Если все пойдет как надо и он как следует отрегулирует эту напасть, вся эта древняя лайба войдет в режим торможения, даже не дрогнув.

Уже после того, как Месье неожиданно для самого себя подписал контракт, он обнаружил, что, помимо своих планов насчет симпатичной Вайз, он сможет подробно ознакомиться с состоянием и историей самого корабля. Достаточно быстро – как наверняка и остальная команда – он докопался до предыдущего названия корабля, которое основательно его развеселило. Ничего удивительного, что Миртон купил корабль, никому, вероятно, не нужный даже задаром. Похоже, он был куда решительнее, чем предполагал Месье.

«Черная лента», может, и не производила особого впечатления на фоне десятков тысяч подобных кораблей – как их там называл капитан?.. «семейных прыгунов»? – но история ее была достаточно интересна для того, чтобы оставить свой след в Потоке. Информация о названии, правда, хранилась лишь в файлах капитанского бортжурнала и черном ящике корабля, но Месье списал и ее, просто на всякий случай, решив сохранить в личной базе, на полке между нейроконнектором с коллекцией утонченно-чувственного порно на модулях памяти и собственным, редко использовавшимся модулем персоналя. Но дело было вовсе не в этом. «Черная лента», несмотря на многочисленные модернизации и подходящий скорее для фрегата тоннаж, доходивший до пятидесяти с лишним тысяч тонн, была попросту очень старой. Месье удивлялся, что она вообще до сих пор функционирует и что ей удалось пройти строгие тесты Контроля Альянса… пока не заметил, что на ней имеются усовершенствования элохимов.

Артефакты!

Гребаная секта! Все в Выжженной Галактике знали, что элохимы владеют самым большим количеством оставшихся после Иных артефактов, но запихать их в такой невзрачный корабль? Зачем? Пока что он насчитал пять артефактных кронштейнов для реактора и мог побиться об заклад, что столько же их элохимы установили под глубинным приводом. Об их предназначении он мог лишь догадываться, а это означало, что он не в состоянии исследовать корабль так, как велели ему яйца – второй, не менее важный элемент его системы принятия решений, сжимавшийся в моменты опасности.

Уже сама связь человеческих технологий с изобретениями ксено казалась ему абсурдом. Научный клан, естественно, занимался изучением возможностей, которые могло дать объединение чужих и человеческих технологий, но большинство проведенных экспериментов закончились фиаско. Технология Иных была… в общем иной. Однако то, что остановило Научный клан, нисколько не умерило амбиции элохимов. Секта, ведшая свое происхождение откуда-то с пограничья между самим Кланом и столь же фанатичными стрипсами, завладела немалой частью материалов Клана еще во время Машинной войны. Не удивительно, что почти каждый попадавший в их лапы корабль они пытались превратить в корабль Ушедших.

«Ленточка» летала. Все показатели были в норме. Сердце, как утверждал Хаб, работало безупречно. Но что, если накроется какая-нибудь деталь, доставшаяся от элохимов? Скажем, ни с того ни с сего перестанет функционировать система жизнеобеспечения, потому что от качающего кислород и азот регенератора отвалится поблескивающий зелеными огоньками артефакт, принадлежавший хаттонам, инзедримам или каким-нибудь другим говнюкам из числа Иных?

Месье проглотил последний кусок колбасы, думая о том, в какие дебри судьбы и смерти завела его собственная похоть. Нужно поторопиться, решил он. А потом валить отсюда, и побыстрее. Даже ценой досрочного разрыва контракта.

Самого корабля они еще не видели, но искин «Ленточки» уже получил его спецификации. Проектор на главной палубе выплюнул небольшой трехмерный эскиз, подрагивавший над навигационной консолью.

– Не отвечает, – сообщила Эрин. – Я знаю, что он нас слышит, но говорить не желает.

– Что-нибудь еще? – спросил стоявший рядом с ней Миртон.

– Корабль тяжело вооружен, – решила Хакль. – Вот и вот, – она подсветила сиявшие красным фрагменты корабля. – Лазеры, стандартная плазма. Скорее всего – скрытые бортовые орудия, увы, не знаю, какие именно. И, как и у нас, луч захвата. Трудно сказать, с чем мы имеем дело, но их реактор перебрасывает туда немало энергии, плюс столько же уходит на магнитное поле. На сам привод почти ничего не остается. Корабль маленький, обычный прыгун. Возможно, настолько автоматизированный, что на нем только один человек, – она ткнула пальцем в голограмму, показывая на очередной фрагмент. – Похож на «Ленточку», у него есть грузовые люки, но только две палубы. Частично состоит из модулей, которые я не могу идентифицировать.

– Что он передает?

– Приветствие, но без названия корабля. Я советовала бы быть с ними поосторожнее.

– И все?

– Еще они передают какую-то музыку. Усилить нашу защиту и переключить подачу энергии в оборонительный режим?

– Пока нет. Подлетай ближе, а музыку переведи на громкоговоритель.

– Есть. Хаб, сбрось сигнал на громкоговоритель в СН.

– Сделано.

– Что это? – спросила Пинслип, когда главную палубу заполнили звуки медленного средневекового вальса. – Красиво.

– Венский вальс некоего Штрауса доимперской эпохи, – ответил Тански, частично приглушая передачу. – Очень старая запись. Старше даже нашего дорогого доктора.

– Вы это мне прекратите, – недовольно буркнул Гарпаго, слегка поглаживая идеально сидевший на нем форменный китель. Вайз хихикнула, но тут же склонилась над приборами, делая вид, будто полностью поглощена их показаниями. Музыка вальса становилась все громче, заполняя собой всю палубу.

– Капитан? – спросила Эрин.

Миртон поскреб подбородок.

– Я знаю этот вальс. И знаю, что это за корабль. «Кривая шоколадка» капитана Тартуса Фима.

– Это ее мы ждали?

– Скажем так – да.

– Разве она не должна была быть ближе к станции?

– Должна была. Подлетай ближе и ложись на параллельный курс.

– Параллельный? Будем перебрасывать трап?

– Конечно, – Грюнвальд уже отошел от стазис-навигаторской и не спеша направлялся к себе в каюту. – Умойтесь как следует, побрейте ноги. У нас будет гость.

«Гость», – недовольно подумала Эрин, перебросив подачу энергии с реактора на стандартный привод и плавно выводя «Ленточку» на параллельный курс. Больше капитан предпочел ничего не сообщать.

На всех предыдущих кораблях, где довелось служить Хакль, к астролокаторам и механикам относились как к дорогой, но необходимой части оборудования. Ничего удивительного – человек на подобном посту до определенной степени становился продолжением корабля, его частью, биологической приставкой к механизмам. То же касалось сидевших в Сердце компьютерщиков. Последние были настолько окружены ореолом тайны, что их воспринимали как неизбежное зло, но все равно им доверяли. По крайней мере настолько, насколько можно доверять программному обеспечению корабля.

О настоящем доверии между капитаном и командой можно было говорить лишь в отношении пилота или оружейника. Именно они поддерживали наиболее близкий контакт с командиром, и без глубокого доверия им было не обойтись.

«Что ж, – подумала Эрин. – Придется привыкать к тому, что у нас будет иначе».

Миртон шел к себе в каюту, полный тревожных предчувствий.

Напасть, все должно было быть не так. Совсем не так. На мгновение остановившись, он что-то забормотал себе под нос, почесывая трехдневную щетину. Не так они договаривались. Не в пустом пространстве.

Гребаный паршивец.

«Кривая шоколадка» должна была появиться значительно позже – перед самым Гадесом, в радиусе действия датчиков станции, что позволило бы лучше контролировать ситуацию. Капитан «Кривой шоколадки» осознавал бы, что в случае провала пострадают они оба, а Миртон не чувствовал бы себя заранее проигравшим. Несмотря на риск, оба имели бы равные права – во всяком случае, записи со сканеров в ближайших окрестностях станции показали бы встречу двух кораблей. А теперь? Теперь все сваливалось на него. А если что-то накроется? Что тогда сделает этот говнюк? Разведет руками – мол, мне очень жаль, но я ничего не знаю, господин контролер. Какой Миртон? Какая «Ленточка»? В жизни не видел такого корабля.

Напасть, Напасть, Напасть…

По кораблю пробежала едва заметная дрожь, тут же подавленная антигравитонами, – процесс сближения подходил к концу. Через несколько секунд Эрин включит луч захвата и выдвинет магнитные зацепы, затем развернет трап и разгерметизирует шлюз. Произойдет контакт. «Контакт, которого я вовсе не желаю, – понял Грюнвальд. – По крайней мере, не здесь». Коснувшись ладонью генодатчика, он открыл дверь капитанской каюты и вошел внутрь. Сперва он решил допить содержимое бутылки, но внезапно у него пропала всякая охота к алкоголю. Миртон провел рукой по растрепанным черным волосам.

Он знал, что нужно сделать. Нужно выйти и встать у этого напастного шлюза. Дождаться капитана «Кривой шоколадки» и отдать ему все почести. Он видел, как смотрят на него остальные – на видео из кают, в коридорах «Ленточки», в кают-компании. Он видел, что ему не доверяют.

Что ж – взаимно. ...