Все права на текст принадлежат автору: Сэнди Джонс.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Другая женщинаСэнди Джонс

Сэнди Джонс Другая женщина

Посвящается Айви Рольф, моей бабушке, которая всегда призывала меня быть тем, кем я хочу быть

Sandie Jones

THE OTHER WOMAN

Copyright © Sandie Jones 2018

Published in the Russian language by arrangement with Darley Anderson Literary, TV & Film Agency of Estelle House and The Van Lear Agency

Russian Edition Copyright © Sindbad Publishers Ltd., 2020


© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2020.

Пролог

В подвенечном платье она прекрасна. Оно ей необыкновенно идет. Именно так мне и представлялся ее выбор: нечто элегантное, сдержанное и при этом уникальное. Как и она сама. Просто сердце разрывается при мысли, что желанный день для нее никогда не наступит. Но ей пока не нужно об этом знать.

Я думаю о гостях, которые никогда не придут, о рамках без фотографий, о безмолвном и незримом первом танце, о несъеденном свадебном торте и чувствую, что моя решимость ослабевает. И тут же приказываю себе собраться. Сейчас не время для сомнений.

Предстоит еще столько всего сделать, причинить столько боли. Но я не отступлю. Один раз у меня не получилось. Но теперь все будет как надо.

Иначе нельзя. Слишком многое поставлено на карту.

1

Когда я впервые увидела Адама (в переполненном баре лондонского отеля «Гросвенор», у другого края стойки), мне понравилось в нем практически все – за исключением его неумения сочувствовать. Я тогда как раз шла с невероятно скучной конференции «Будущее рекрутинга» и нуждалась в выпивке значительно больше, чем казалось Адаму. Или бармену.

У меня уже сложилось впечатление, что я целую вечность торчу возле стойки, демонстративно размахивая в воздухе потрепанной десятифунтовой купюрой, когда у той же стойки, чуть подальше, возник темноволосый мужчина, пробившийся сюда из глубин зала. В руке он держал карточку.

– Да-да, сюда, приятель, – потребовал он громогласно.

– Э-э… извините, – произнесла я несколько громче, чем хотела. – Думаю, вы сами видите, что я подошла первая.

Он с улыбкой пожал плечами:

– Простите. Я уже жду чуть ли не час.

Я стояла и с изумлением наблюдала, как они с барменом понимающе кивнули друг другу и как без единого слова со стороны клиента перед ним поставили бутылку перони.

– Глазам своим не верю, – беззвучно пробормотала я, когда он снова взглянул на меня. И тут он опять улыбнулся той же улыбкой. И повернулся к очереди, выстроившейся за ним и сплошь состоявшей из мужчин: он явно намеревался принять их заказы.

– Да вы шутите, – простонала я и уронила голову на руки. Теперь я не сомневалась, что меня не обслужат до скончания времен.

– Что вам налить? – вдруг осведомился у меня бармен. – Вон тот парень думает, что вы по части розового, но я готов поспорить, что вам больше по вкусу джин с тоником.

Я невольно улыбнулась:

– Мне бы очень хотелось доказать, что он не прав. Но, боюсь, сейчас для меня лучше всего именно бокал розового. Будьте любезны.

Он поставил передо мной бокал, и я протянула ему десятку, но он покачал головой:

– Незачем. Прошу вас принять это как подарок от джентльмена, который пролез без очереди.

Даже не знаю, кто из них был мне милее: бармен, которого, по-моему, следовало срочно повысить до главного сомелье, или довольно, между прочим, славный парень, улыбавшийся мне с другого края стойки. Охлажденное розовое оказывает мощное воздействие на наши взгляды.

Мое лицо залилось румянцем примерно того же оттенка, когда я подняла бокал, салютуя ему, и направилась в тот угол, где кучковались мои коллеги по семинару, каждый из которых лелеял в руках собственное алкогольное предпочтение. Мы познакомились только часов семь назад, и как-то само собой выработалось общее мнение: пусть каждый раздобудет себе питье и не переживает за остальных.

А вот мистер Перони явно устроился со своими знакомцами иначе, подумала я, внутренне улыбаясь: подняв глаза, я обнаружила, что он продолжает заказывать напитки для других.

Я отпила совсем чуть-чуть и буквально слышала, как мои вкусовые сосочки благодарят меня за эту холодную жидкость. Подразнив их, она мощно окатила мою гортань. В первом глотке есть особая неповторимость, непонятно почему. Иногда я ловлю себя на том, что нарочно оттягиваю такие моменты – лишь бы не пропустить это ощущение.

Может показаться, что я завзятый алкоголик, хотя на самом деле я пью только по выходным. И еще по нудным, отупляющим средам, после того как целый день промаринуюсь в одном помещении с двумя сотнями сотрудников кадровых управлений. Во время лекции под названием «Никто нас не любит. Но нам все равно» нас любезно проинформировали, что, по данным одного из недавних социологических опросов, консультанты по рекрутингу быстро становятся самыми нелюбимыми специалистами, уступая в этом лишь риелторам. Хотелось бы мне бросить вызов ненавистникам и доказать, что не все мы – безнравственные дельцы, которым чужды всякие представления об этике. Но когда я озираю этих наглых, самоуверенных, крикливых юнцов с зализанными волосами и явно неискренним выражением лица (и все как один мечтают работать в Сити), мне остается лишь поднять руки в знак поражения: да, все так и есть, сдаюсь.

Хотя сегодня на «форуме» я уже представлялась почтеннейшей публике, теперь, приближаясь к этой хищной стае, я почувствовала, что мне следует проделать это снова.

– Привет, я Эмили, – неловко назвалась я какому-то типу на самом краю собравшегося общества. Не то чтобы мне именно с ним особенно хотелось поговорить, но с кем-то говорить следовало – если я хотела прикончить свой бокал и при этом не выглядеть совершеннейшей букой, лузером и изгоем. – Я консультант в «Фолкнере».

Я протянула руку, и он отозвался кратким пожатием, как бы слегка обозначая свою территорию: «Это – мое имение, ты – на моей земле». Хотя мы, между прочим, весь день учились делать диаметрально противоположное.

– Будьте открыты. Пусть к вам будет легко обратиться, – призывал Докладчик № 2 совсем недавно. – И работодателям, и сотрудникам хочется иметь дело с дружелюбными лицами. Им необходимо чувствовать, что они могут вам доверять. Что вы работаете для них – а не наоборот. Взаимодействуйте с клиентами на их условиях, а не на ваших, даже если это наносит ущерб вашей гордости. Рассматривайте каждую ситуацию индивидуально и реагируйте на нее соответственно.

Я всегда гордилась тем, что поступаю именно так. Не зря ведь я уже семь месяцев подряд считалась в «Фолкнере» ведущим консультантом. Как личность я представляла собой полную противоположность тому, чего обычно ожидают от представителей моей профессии: честная, понимающая, пресыщенная всем этим неуклонным стремлением к достижению цели. И меня все устраивало: в конце концов, такая работа позволяла мне оплачивать аренду жилья, еду и отопление. Между тем на бумаге я демонстрировала потрясающие успехи. Клиенты рвались вести дела исключительно со мной, и я поймала на крючок больше компаний, чем кто-либо еще во всей нашей сети из пяти филиалов. Комиссионные текли рекой. Может, это мне следовало стоять на трибуне и поучать их всех, рассказывая, как это делается.

После рукопожатия выяснилось, что этот тип работает в каком-то малоизвестном агентстве, которое базируется в Ли-он-Си. Он сделал вялую попытку втянуть меня в их кружок. Никто не отрекомендовался. Все предпочитали ощупывать меня взглядом сверху донизу и обратно. Можно подумать, они впервые увидели женщину. Один даже одобрительно покачал головой и негромко присвистнул. Я презрительно покосилась на него и тут сообразила, что это Айвор, плешивый толстяк, возглавляющий крошечную компанию в Бэлеме. Перед обедом я имела несчастье стать его партнером по деловой игре и тут же обнаружила, что изо рта у него несет вчерашним карри. Я так и представила, как он нетерпеливо его поглощает, угнездив на коленях серебристый поддон из фольги.

– Продайте мне эту ручку, – рявкнул он во время упражнения «Как продать снег эскимосу». Меня накрыло невидимое облако затхлой куркумы, и я поморщилась. Я взяла у него самый обычный шариковый «бик» и принялась расхваливать его выдающиеся достоинства: великолепный пластмассовый корпус, легкость движения шарика, плавность подачи чернил. При этом я (не в первый раз) мысленно недоумевала, какой во всем этом толк. Натан, мой шеф, вечно настаивал, что нам очень полезно участвовать в таких конференциях: мол, они помогают нам не закоснеть.

Если он надеялся, что я обрету новый заряд мотивации и буду захвачена рассказами об удивительных новых методах работы, он записал меня на неподходящий день. И моим партнером по игре стал неподходящий человек, это уж точно.

Я все продолжала распинаться насчет замечательных качеств ручки, но, когда подняла взгляд, обнаружила, что Айвор даже не пытается смотреть на пишущее устройство у меня в руке: он уставился пониже, на мой скромный вырез и едва различимую ложбинку между грудями.

– Кхм, – слегка откашлялась я, пытаясь привлечь его внимание к предмету нашего задания. Но он просто улыбнулся, словно пребывая в мире собственных фантазий. Я инстинктивно свела края блузки, пожалев, что надела не свитер под горло.

И вот теперь я стояла рядом с ним в баре, и его рачьи глазки по-прежнему на меня пялились.

– Вы ведь Эмма? – проблеял он, делая шаг вперед. Я скосила взгляд на бедж, прикрепленный у меня на груди, слева, – как если бы хотела сама вспомнить свое имя.

– Э-ми-ли, – отчеканила я, словно обращаясь к годовалому ребенку. – Меня зовут Э-ми-ли.

– Эмма, Эмили, все едино.

– На самом деле нет.

– Нас сегодня утром поставили в одну пару, – горделиво сообщил он другим мужчинам, обступавшим его со всех сторон. – Мы неплохо провели время, как по-вашему, Эм?

Я ясно ощутила, как у меня по спине поползли мурашки.

– Меня зовут Э-ми-ли, а не Эм, – раздраженно бросила я. – И мне кажется, что вместе мы работали не особенно успешно.

– Да ладно вам. – Он огляделся по сторонам, но лицо у него было совсем не такое уверенное, как голос. – Из нас вышла отличная команда. Вы наверняка это почуяли.

Я с подчеркнутым равнодушием посмотрела на него. Никаких адекватных слов для завершения диалога не существовало, а если бы они и нашлись, я не стала бы трудиться их произносить. Я покачала головой, а все прочие неловко глядели в пол. Но я не сомневалась: стоит мне повернуться к ним спиной, как они начнут поощрительно хлопать его по спине. И называть молодчиной.

Вместе со своим наполовину выпитым бокалом я ретировалась в небольшое пустое пространство на краю стойки. В баре было полно народу, и уже минуты через две я поняла, почему на этом месте никто не стоит: здесь в меня то и дело упирались костлявые локти официантов, постоянно мельтешивших поблизости, передавая напитки и собирая опустевшую посуду. Иногда они не стеснялись просто отодвинуть меня плечом.

– Это наша зона, – гаркнула молоденькая девчушка с лицом, целиком состоящим из поджатых и заостренных мест. – Не занимайте ее.

– Гос-споди, – пробормотала я, но она меня не услышала, поглощенная чем-то слишком важным, чтобы постоять неподвижно хотя бы секунду. Все-таки я немного отодвинулась, чтобы выйти из «ее зоны», и стала рыться в сумочке в поисках телефона. В бокале у меня оставалось три маленьких глоточка или один большой. Еще максимум четыре минуты – и пойду.

Я тайком проглядела почту, надеясь, что: 1) меня никто не станет беспокоить и 2) будет казаться, что я кого-то жду. Я невольно задумалась, что же мы делали в таких случаях до появления мобильных с их хвалеными информационными возможностями. Вероятно, я бы задумчиво листала у этой стойки Financial Times или даже сочла уместным завязать разговор с незнакомцем, который мог бы оказаться интересным человеком? В любом случае в результате я наверняка стала бы гораздо информированнее. Зачем же тогда я захожу в Твиттер посмотреть, как там дела у Ким Кардашьян?

И я внутренне застонала, когда услышала возглас: «Эмили, не желаете еще одну?» Что, правда? Он не уловил намек? Я посмотрела в сторону Айвора, но он с кем-то увлеченно беседовал. Я осторожно огляделась, смущенно осознавая, что человек, который предложил мне выпить, сейчас наблюдает мое смятение. Мой взгляд ненадолго задержался на мистере Перони, который ухмылялся, являя миру ровные белые зубы. Я мысленно улыбнулась, вспоминая, как мать говорила мне (познакомившись с моим последним молодым человеком по имени Том): «Главное – зубы, Эмили. Ты всегда можешь положиться на мужчину с хорошими зубами». Ну да, ну да. И полюбуйтесь, чем это кончилось.

Больше значения я придавала тому, достигает ли улыбка глаз. И заметила, что у этого незнакомца она да, достигала. Я мысленно раздела его, даже не отдавая себе отчета в том, что делаю, и пришла к выводу, что его темный костюм, белая рубашка и галстук с чуть распущенным узлом надеты на хорошо сложенное тело. Представила себе его широкие голые плечи над могучей спиной, сужающейся к талии. Треугольник. А может, и не совсем треугольник. Трудно сказать, что там под костюмом. Иногда он скрывает массу грехов и огрехов. Но я надеялась, что моя оценка верна.

Он пристально смотрел на меня, рукой отбрасывая волосы набок, и я почувствовала, что от выреза блузки у меня поднимается жар. Я жалко улыбнулась, а потом постаралась вывернуть голову на 360 градусов – продолжая искать источник прозвучавшего голоса.

– Это «да» или «нет»? – Теперь его голос звучал чуть ближе. Мистер Перони ухитрился путем незаметных маневров оказаться почти рядом со мной – если не считать разделявшего нас посетителя. Почти сосед. А вот он уже и совсем рядом.

Словно не замечая его, я подумала: если вы живете через два или через три дома, это все равно называется «почти сосед»?

– Сколько вы уже приняли? – Он рассмеялся, а я продолжала бессмысленно таращиться на него, хоть и понимала каким-то краешком сознания, что на таком небольшом расстоянии он выше.

– Извините, мне показалось – меня кто-то зовет, – ответила я.

– Я Адам, – представился он.

– Вот как. Эмили. – Я выбросила вперед руку, которая тут же вспотела. – Я Эмили.

– Я знаю. Это написано у вас на груди. Довольно крупно.

Я посмотрела вниз и почувствовала, что краснею:

– Ага. Значит, разыгрывать из себя недотрогу – это не для меня.

Он наклонил голову набок, лукаво блеснул глазом:

– А кто сказал, что мы играем?

Я понятия не имела, играем мы или нет. Умение флиртовать вообще никогда не относилось к числу моих сильных сторон. Я никогда не знала, с чего начинать. Так что пусть сам играет, подумала я. Если, конечно, его интересует именно эта игра.

– Зачем вам тут бедж с именем? – осведомился мистер Перони, он же Адам, со всем кокетством, на какое способен мужчина.

– Я участвую в элитарной конференции, – заявила я очень смелым тоном, который вовсе не соответствовал моим ощущениям.

– Вот как? – Он улыбнулся.

Я кивнула:

– Учтите, в своей сфере я принадлежу к специалистам экстра-класса. По статусу и по эффективности мне практически нет равных.

– Ну и ну. – Он усмехнулся. – Значит, вы участник семинара продавцов туалетной бумаги? Я видел объявление на входе.

Я с трудом подавила улыбку.

– На самом деле это секретное совещание MI5, – прошептала я, озираясь с заговорщическим видом.

– Потому-то вы и написали свое имя через всю грудь? Чтобы никто не догадался, кто вы.

Я пыталась сохранить видимость невозмутимости, но уголки рта у меня неудержимо ползли вверх.

– Это мой оперативный псевдоним, – заявила я, похлопав по дешевой пластмассовой табличке. – Исключительно для конференции.

– Понимаю, агент Эмили, – ответил он, поднимая рукав и обращаясь к своим часам. – Значит, тот джентльмен по направлению три ноль-ноль – тоже агент?

Он ждал, чтобы я подхватила шутку, но я даже не знала, куда смотреть. Я вертелась во все стороны, тщетно пытаясь найти «три ноль-ноль» на своем внутреннем компасе. Он со смехом поймал меня за плечи и развернул так, чтобы я посмотрела на Айвора, который бурно жестикулировал, обращаясь к коллеге мужского пола и жадно пожирая глазами дамочку в обтягивающих кожаных штанах, расположившуюся позади упомянутого коллеги. К счастью, она явно не осознавала, что он впился в нее взором. Я невольно содрогнулась.

– Ответ отрицательный, – сообщила я, приставив руку к уху. – Это не агент. Дополнительная информация: это не джентльмен.

Адам рассмеялся. Похоже, ему понравилось, что я все больше проникаюсь шпионской темой.

– Следует ли классифицировать его как противника? – поинтересовался он.

– Ответ положительный. Можете его ликвидировать, если хотите.

Он прищурился, чтобы разглядеть бедж объекта.

– Айвор? – спросил он.

Я кивнула.

– Айвор Длиннон?

Он посмотрел на меня, ожидая реакции. Честно говоря, до меня далеко не сразу дошло, в чем тут соль. И все время, пока я соображала, он просто стоял и глядел на меня.

2

Вообще-то я не искала себе нового молодого человека. Я даже не знала, что этого хочу, – пока не появился Адам. Мы с Пиппой, моей соседкой по съемной квартире, жили в благословенном довольстве: ходили на работу, возвращались домой, устраивали чай на подносиках, а потом объедались шоколадом, пока смотрели подряд сразу несколько серий «Побега». Эти несколько кратких часов – просто рай земной, но наутро я встаю на весы и проклинаю четыре килограмма, которые набрала за зиму. И каждый год то же самое, и тут мало помогает тот факт, что я никогда не хожу в зал, за который плачу, между прочим, семьдесят два фунта в месяц. Я больше не влезаю в джинсы двенадцатого размера, которые преспокойно носила еще прошлым летом. Но вместо того чтобы купить себе четырнадцатый, я предпочитаю прочесывать магазины в поисках более щадящего двенадцатого, в который я все-таки смогу себя запихнуть. Я все лето провела в состоянии отрицания реального положения вещей. И до сих пор обманывала себя: теперь я мысленно твердила, что нам обещают бабье лето, и тогда-то ко мне вернется мотивация по части поддержания себя в форме.

Время от времени я куда-нибудь выбираюсь, особенно в районе дня зарплаты, но все эти выходы в свет – уж не те, что раньше. Может, потому, что я становлюсь все старше. А может, потому, что все прочие делаются моложе. Так или иначе, я не вижу особой пользы в том, чтобы стоять в битком набитом пабе, где нужно локтями прокладывать себе дорогу к барной стойке всякий раз, когда хочется выпить. Пиппа несколько раз, преодолевая мое бешеное сопротивление, затаскивала меня на концерты – но, к сожалению, мы так ни разу и не сходили в «O2»[1]. Она предпочитает всякие подземные катакомбы, где группы (у меня такое ощущение, что она спала почти со всеми этими музыкантами) бесятся на сцене и призывают зрителей поступать точно так же. А я в одиночестве стою где-то сзади, слушая через наушники «Величайшие хиты из мюзиклов» (выведя звук погромче).

Слава богу, что есть Себ. Это мой лучший друг и, так сказать, мужская версия меня. Я бы вышла за него еще сто лет назад, если бы думала, что его можно хотя бы на какую-то долю процента сделать натуралом. Но увы – я вынуждена довольствоваться вечерами в звуконепроницаемой кабинке для караоке, где мы с ним сражаемся за лучшие строчки из «Отверженных». Мы познакомились во время моего «парикмахерского периода» (так он это называет). Было так: секретарская работа меня не удовлетворяла, вот я и пошла на вечерние курсы парикмахеров и визажистов. Видимо, я представляла, что стану кем-то вроде Ники Кларка[2] в юбке, что у меня будет модный салон посреди Мейфэра и что знаменитостям придется записываться ко мне за несколько месяцев. Вместо этого я три месяца провела за подметанием обрезков чужих волос и заработала экзему на руках – из-за едкого шампуня. Я вечно кидалась осуществлять какие-то свои малопродуманные идеи: меня всегда завораживали ложные представления о величии. К примеру, в нашем местном колледже я записалась на домоводство. При этом я вовсе не намеревалась узнавать, как делать хорошенькие диванные подушечки или часами отскребать пять слоев старой матовой краски с дряхлого комода. О нет, я собиралась стать новой Келли Хоппен[3] и каким-то образом обойти упорные труды и освоение основ – все то, что требуется для овладения новыми умениями. Я планировала отправиться прямиком в Нью-Йорк, где мне тут же, конечно, поручат разработать дизайн гигантского лофта для Чендлера из «Друзей». Незачем добавлять, что подушка так и осталась недоделанной, а образцы обоев и тканей, которые я купила для занятий, так больше и не узрели света дня.

Себ с близкого расстояния проследил по меньшей мере за четырьмя такими изменениями моего выбора будущей карьеры и неизменно – с огромным энтузиазмом – поддерживал каждое мое решение на сей счет, заверяя, что я «ну просто создана для этого». Но когда очередное увлечение проходило и я, валяясь на диване, жаловалась на свою полную никчемность, он старался убедить меня, что на самом-то деле мне не очень подходит такое занятие. Теперь-то я нашла свое призвание. Это произошло в несколько более позднем возрасте, чем я планировала. И тем не менее я понимаю: продавать людей – это мое. Я знаю, что делаю. И я делаю это хорошо.

– Итак, он аналитический аналитик и работает в IT? – с подозрением уточнил Себ на другой день. Мы сидели в парке Сохо-сквер и вдвоем ели один сэндвич и один салат из кафе «M&S». – Что бы сие ни означало.

Я с энтузиазмом закивала, хотя в глубине души испытывала такие же сомнения. Я помещала реальных людей на реальные рабочие места: продавцов-консультантов – в магазины, секретарей – в офисы, медсестер-стоматологов – в клиники. Информационные технологии – это совершенно особая новая игра, это отрасль чудовищных размеров, и мы в «Фолкнере» ее не трогаем: пусть тамошними кадрами занимаются специалисты.

– Судя по твоему рассказу, он большой шутник, – заметил Себ, отчаянно пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица. – Чем он тебя взял? Очаровал своими мегабайтами?

Я засмеялась:

– У него не такой вид, как ты мог бы ожидать.

– То есть без очков и без пробора посреди головы?

Улыбаясь, я помотала собственной головой.

– И его зовут не Юджин?

– Нет, – промычала я, набив рот хлебом с ростбифом. – Он высокий, у него темные волосы и отличные зубы.

– О-о, твоя мамочка будет в восторге.

Я тронула его за плечо:

– А еще у него очень сексуальный голос. Глубокий и таинственный. Как у Мэттью Макконахи, только без техасского акцента.

Себ насмешливо поднял брови:

– Отсюда следует, что он говорит совершенно не как Мэттью Макконахи.

Но я настаивала:

– Ты знаешь, о чем я. И большие руки, реально большие. И ногти очень аккуратные.

– Какого черта ты пялилась на его руки? – Себ чуть не подавился своим лимонадом (без газа). – Ты с ним провела всего пятнадцать минут и умудрились разглядеть, что там у него с кутикулами?

Обиженно пожав плечами, я заметила:

– Я просто говорю, что он явно заботится о своей внешности, и мне это нравится в мужчинах. Это важная вещь.

Себ хмыкнул:

– Все это очень мило, но каковы шансы, что ты с ним еще увидишься? По шкале от одного до десяти.

– Честно? Один. Или два. Во-первых, он из тех, у кого всегда есть девушка. А во-вторых, по-моему, он на все смотрел через пивные очки.

– Он был пьяный или просто… навеселе?

– Трудно сказать. Вообще они провожали кого-то из сослуживцев. И он, кажется, что-то говорил насчет того, что они перебрались сюда из какого-то паба в Сити, так что они явно уже какое-то время угощались. Адам-то нормально выглядел. Ну, может, он был такой… немного растрепанный, но я же не знаю, какой у него обычно вид. А вот из его приятелей один-два, похоже, уже сильно набрались, они с трудом на ногах держались.

– Обслуге в «Гросвеноре», конечно, очень понравилось, что у них заправляется такая публика, – рассмеялся Себ.

– Кажется, их попросили покинуть помещение – тогда же, когда я сама уходила. – Я скорчила гримасу. – Как раз начинали подтягиваться клиенты-толстосумы, а бар больше напоминал не почтенное заведение на Парк-Лейн, а что-то такое на Магалуфе.

– Похоже, дело дрянь, – проговорил Себ.

Я сморщила нос:

– Ну да. Думаю, вероятность того, что он проявится, близка к нулю.

– А ты посмотрела на него особенным взглядом? – поинтересовался он.

– Каким еще взглядом?

– Сама знаешь. Есть такое выражение лица: «затащи меня в постель, а то потеряешь навеки». – Он помахал ресницами и облизал губы самым несексуальным манером – как пес после того, как ему насыпали шоколадных шариков. Один мой потенциальный поклонник некогда сообщил ему, что у меня «глаза, навевающие мысли о спальне» и «пухлейшие на свете губы». Разумеется, потом Себ повторял мне это несметное количество раз. – Ну так что, посмотрела или нет?

– Да иди ты!

– В чем ты была? – спросил он.

Я поморщилась:

– Черная юбка-карандаш, белая блузка. А что?

– Он позвонит. – Себ улыбнулся: – Вот если бы ты была в этом платье-палатке, которое ты ухватила на распродаже в Whistles, тогда я бы сказал – без шансов. Но я видел твою юбку-карандаш. Шансы – от средних до высоких.

Я засмеялась и кинула в него вялым листком салата. У каждой женщины должен иметься такой вот Себ. Он дает откровенные – до жестокости – советы, которые иногда совершенно сбивают меня с толку и заставляют переоценить всю свою жизнь. Но сегодня, как ни удивительно, я способна принять его умозаключение. И сейчас я даже рада, что у меня есть такой специалист, который может разобраться в ситуации. Потому что он всегда, черт побери, оказывается прав.

– И как же ты намерена сыграть, когда он позвонит? – осведомился Себ, извлекая лист салата из бороды и бросая его в траву.

– Если он позвонит, – подчеркнула я. – Сыграю как всегда. Роль застенчивой скромницы.

Себ расхохотался и повалился на спину, щекоча себе ребра для вящего эффекта:

– Из тебя такая же скромница, как из меня мачо.

У меня возникло сильное искушение опрокинуть ему на голову оставшееся содержимое пластмассовой салатницы, пока он корчится от смеха на траве, но я знала, что в таком случае это, скорее всего, перерастет в полномасштабную продуктовую битву. В ближайшие часы мне предстояло еще много дел и как-то не хотелось подвергать свою шелковую рубашку массированной атаке с применением приправ, содержащих бальзамический уксус. Так что я просто слегка пнула его носком своей лакированной туфли-лодочки.

– И ты все время объявляешь себя моим другом? – надменно вопросила я, поднимаясь, чтобы уйти.

– Объявишь мне, когда он объявится! Позвонишь, когда он тебе позвонит! – крикнул Себ мне вслед. Он продолжал хихикать.

– Я тебе позвоню, когда он позвонит! – крикнула я в ответ, уже дойдя до ворот парка.

Чуть позже, посреди одной из моих дневных встреч, у меня зазвонил телефон. Мой клиент, китайский бизнесмен, с помощью переводчика искавший персонал для своей неуклонно расширяющейся компании, жестом показал мне, чтобы я ответила на звонок. Вежливо улыбнувшись, я покачала головой, но надпись «Неизвестный номер» подогрела мой интерес. После еще трех сигналов предприниматель взглянул на меня умоляюще: можно подумать, он прямо-таки упрашивал меня отозваться.

– Извините, – произнесла я и вышла. Ну держитесь. Если это не что-то важное, я вам покажу.

– Эмили Грандбок, – сказала я, проведя пальцем по экрану айфона и поднеся аппарат к уху.

– Грандбок? – переспросил голос в динамике.

– Да. Чем я могу вам помочь?

– Неудивительно, что они не стали помещать вашу фамилию на бедж. – Он засмеялся.

По шее у меня явно поползла краснота, снизу вверх. Ее сполохи добрались до моих щек.

– К сожалению, в данный момент у меня деловая встреча. Могу я вам перезвонить?

– Не помню, чтобы у вас был такой шикарный аристократический выговор. Или вы всегда так по телефону?

Я промолчала, но улыбнулась.

– Ладно, перезвоните, – разрешил он. – Это Адам, кстати. Адам Бэнкс.

Он думает, что я дала свой номер какому-то несметному количеству мужчин?

– Пришлю вам эсэмэску, – добавил он. – А то вдруг мой номер у вас не высветился.

– Благодарю вас. Я постараюсь в ближайшее время с вами связаться.

Я отключилась, но успела услышать его смешок.

Остаток встречи я толком не могла сосредоточиться и даже поймала себя на том, что норовлю свернуть ее раньше времени. Впрочем, я не хотела перезванивать ему слишком быстро: иначе он подумает, что я прямо рвусь с ним пообщаться. Поэтому, когда переводчик сообщил, что клиент желал бы показать мне свое новое офисное пространство, находящееся несколькими этажами выше, я с благодарностью ухватилась за это предложение.

Неделю спустя, во время нашего совместного обеда, мне пришлось объяснять Адаму, почему в тот раз я перезвонила ему только через три часа.

– И вы всерьез предполагаете, что я клюну на такую басню? – спросил он недоверчиво.

– Ну вот честное слово. Я не из тех, кто нарочно оттягивает разговор, просто чтобы показаться крутым. Может, часок и могла бы заставить вас понервничать. Но три? Это уж просто грубо. – И я рассмеялась.

У него появились морщинки у глаз: он сдерживал улыбку.

– И вы застряли в лифте? И все это время там проторчали?

– Да. Три реально длинных часа. С человеком, который почти не говорит по-английски. И с двумя суперумными телефонами. Как выяснилось, ни одному из них не хватает ума позвать на помощь.

Он поперхнулся своим совиньон-блан и, брызгая вином, заметил:

– Вот вам и китайская техника.

Когда я месяц спустя познакомила Адама с Себом, мы успели встретиться с ним (с Адамом) еще восемнадцать раз.

– Ты что, серьезно? – простонал Себ, когда я третий вечер подряд заявила, что не могу с ним увидеться. – Когда ты сможешь и меня вписать в свой график свиданий?

– Только вот не надо этой ревности, – поддразнила я его. – Завтра вечером – как тебе?

– Если только он не попросит тебя о еще одной встрече, да?

– Обещаю, завтрашний вечер – твой и только твой. – Хотя даже в этот момент, произнося эти слова, я чувствовала некоторое огорчение.

– Ладно. Чем займемся? – спросил он не без обиды в голосе. – Тут вышел фильм – по книге, которую мы оба когда-то обожали.

– «Виноваты звезды»? – Я не думала ни секунды. – Мы с Адамом сегодня вечером идем.

– А-а.

Я почувствовала его разочарование, и мне тут же захотелось отвесить себе пощечину.

– Ничего страшного, – проговорила я с напускной бодростью. – Я завтра еще раз схожу. Книга была потрясающая, значит, и фильм должен быть классный, правда? Мы с тобой просто обязаны вместе его посмотреть.

– Ну, если ты так уверена… – Казалось, настроение у Себа немного улучшилось. – Смотри там, не слишком им наслаждайся со своим дружком.

Случайности – тонкая штука. Когда мы сидели в кино, я слишком отчетливо осознавала, что рядом Адам ерзает в своем кресле, то и дело поглядывая на экран телефона.

– Что ж, очень милая сказочка, – заключил он, когда часа через два мы вышли на улицу.

– Тебе-то хорошо, – заметила я, хлюпая носом и стараясь понезаметнее высморкаться в салфетку. – А мне завтра опять все это переживать.

Он остановился и повернулся ко мне:

– Почему так?

– Потому что я обещала Себу пойти с ним.

Адам вопросительно поднял брови.

– Мы с ним оба очень любили эту книгу и всегда клялись, что, когда снимут фильм, мы пойдем на него вместе.

– Но ты его уже увидела, – заметил он. – Работа сделана.

– Я знаю, но это такая вещь, которую мы с ним хотели сделать вдвоем.

– Мне нужно познакомиться с этим Себом, который пытается тебя увести, – произнес он, притягивая меня к себе и, чего уж там, вдыхая запах моих волос. Потому что он ткнулся в них носом.

– Если бы он был натурал, для тебя возникли бы серьезные проблемы, – засмеялась я. – А так тебе не о чем переживать.

– Все равно давайте все вместе соберемся как-нибудь вечерком на той неделе. Обсудим достоинства и недостатки глупого фильма, который мы только что посмотрели.

Я нанесла ему шутливый удар по руке, а он поцеловал меня в макушку. Казалось, мы с ним уже давным-давно, но восторг от того, что он просто здесь, рядом, до сих пор пузырьками носился у меня в крови, словно наполняя огнем каждый нерв. И я не хотела, чтобы это ощущение когда-нибудь исчезло.

Еще слишком рано было строить уверенные прогнозы, но во мне росло нечто такое, чего никто не мог разглядеть, какая-то незримая часть меня, которая надеялась, что у нас с ним происходит нечто особое. Мне не хватало храбрости (а может, глупости), чтобы распевать со всех доступных крыш, что Адам – «тот самый, единственный», но мне нравилось, как все это ощущается. Ощущалось это необычно – в том смысле, что совсем не походило ни на что предыдущее. И я скрестила все возможные пальцы, надеясь, что моя интуитивная догадка окажется верной.

Нам друг с другом было комфортно – не до той степени, чтобы я оставляла дверь в ванную нараспашку, но я уже не так безумно волновалась, подходит ли лак для ногтей к оттенку помады. А ведь в моей жизни было мало молодых людей, которые задерживались в ней достаточно надолго, чтобы увидеть, как эти цвета перестают у меня гармонировать.

– А не слишком ли рано применять себометр? – спросил Себ, вытирая глаза, когда двадцать четыре часа спустя мы с ним выходили из того же кино. – Еще ведь даже месяц не прошел?

– Большое спасибо, ты всегда в меня вселяешь такую уверенность, – мрачно отозвалась я. Признаться, я тоже всхлипывала (как и вчера), но, поскольку я была с Себом, это не имело значения. Я взяла его под руку, объединяя нас в этой грусти по поводу финала.

– Я не хочу показаться пессимистом, но тебе не кажется, что у вас все как-то слишком интенсивно? Такие штуки обычно не длятся долго. Ты с ним видишься почти каждый вечер. У вас очень быстро началось – но, может, быстро и прогорит? Не забывай, я-то знаю, какая ты.

Я улыбнулась, хотя меня немного задело его – разумеется, совершенно несправедливое – предположение, что у нас с Адамом просто мимолетный романчик.

– Нет, Себ, я никогда такого раньше не чувствовала. И мне нужно, чтобы ты с ним познакомился. Потому что мне кажется – возможно, это превращается во что-то серьезное. И мне важно, чтобы он тебе понравился.

– Но ты же знаешь, что получишь очень честную оценку, – заметил он. – Ты к этому готова?

– Думаю, он тебе придется по душе, – ответила я. – А если нет – притворись, что пришелся.

Он рассмеялся:

– А есть какие-то запретные темы? К примеру, рассказ о том, как ты предлагала мне жениться на тебе? Или о том, как на концерте Take That ты кинула в музыкантов своими трусами?

Я тоже засмеялась:

– Ну и что, можешь про все это рассказывать. И вообще говори что хочешь. Нет ничего такого, о чем он не должен знать.

– Погоди. – Себ наклонился и издал такой звук, будто его вот-вот стошнит. – Ага, теперь получше. Так о чем мы говорили?

– Тебе известно, что ты умеешь жутко доставать людей? – спросила я со смехом.

– А ты бы сама не захотела, чтобы я вел себя по-другому.

– Если серьезно, он довольно сдержанный тип, так что вряд ли ты сумеешь его так уж легко ошеломить.

Да уж, сдержанность Адама меня всегда поражала. Температура его ледяной выдержки приближалась к абсолютному нулю. В его мире все всегда спокойно и под контролем – что-то вроде моря без всяких волн. Он не злится, когда перед нами мучительно медленно тащится машина, которую невозможно обогнать. Он не обзывает «Юго-восточные железные дороги» всеми возможными эпитетами, когда листопад на путях вызывает задержки поездов. И он не винит соцсети во всех бедах Земли. «Если тебе не нравится то, что они выкладывают, зачем ты туда вообще ходишь?» – спрашивал он, когда я жаловалась, что мои школьные друзья постят каждое слово, срыгивание и испускание газов, произведенные их дитятей.

Никакие банальные происшествия, которые заставляли меня кипеть от негодования почти каждую минуту каждого моего дня, казалось, совершенно его не трогали. Может, он нарочно пока отстранялся, осторожно прокладывая себе путь так, чтобы не задевать мои собственные волны и течения. Может, думала я, потом он мне начнет рассказывать обо всяких своих проблемах. Мне хотелось, чтобы он говорил о себе побольше. Мне требовалось убедиться, что в венах у него настоящая кровь и что она будет сочиться наружу, если он порежется.

Я несколько раз пыталась спровоцировать его на острую эмоциональную реакцию – в сущности, просто чтобы проверить, бьется ли у него вообще сердце. Но мне все никак не удавалось его расшевелить. Казалось, он совершенно доволен тем, что беззаботно бредет по жизни. Казалось, у него нет ни потребности, ни желания предлагать мне что-то большее. Может, я к нему несправедлива. Может, он просто так устроен. Но мне время от времени хочется, чтобы кто-то бросил мне вызов, даже если это будет просто в форме обсуждения какой-нибудь статейки в Daily Mail. Да пусть это будет что угодно, лишь бы оно позволило мне заглянуть в его мир. Но, несмотря на все мои усилия, в итоге всегда оказывалось, что говорим мы обо мне, даже когда я сама начинала задавать ему вопросы. Я не могла отрицать, что иногда эта перемена казалась очень освежающей: последний молодой человек, с которым я провела вечер, весь этот вечер трепался о своей страстной увлеченности видеоиграми. Но Адам постоянно отклонял все мои вопросы о нем. И я спрашивала сама себя: а что я о нем, собственно, знаю?

Вот для чего мне потребовалось участие Себа. Он из тех, кто умеет пробуриться сквозь все эти бесчисленные оболочки, окутывающие истинный характер человека, и проникнуть в самую душу – которую собеседник часто обнажает перед ним всего через несколько минут после того, как с ним познакомился. Как-то раз он спросил у моей матери, был ли мой отец ее единственным мужчиной. Я тут же закрыла уши руками и запела «ля-ля-ля», но все-таки услышала ее признание. Оказывается, у нее был чудесный роман с одним американцем, как раз перед тем, как они с моим отцом стали жить вместе.

– Но это не была такая интрижка, о которых сегодня говорите вы, молодые, – заметила она. – Никаких тайных свиданий и аморального секса. Мы оба не состояли в браке, так что это не была связь в вашем смысле. Просто замечательная встреча двух людей, которые во всем находились на одной волне.

Я так и раскрыла рот от удивления. Мало мне потрясения, что моя мать, судя по всему, занималась сексом больше двух раз в жизни (в результате этих двух раз она произвела на свет меня и моего брата), так в этом еще и участвовал не только мой отец? Дочерям редко выпадает возможность услышать из уст родителей такие вот драгоценные откровения об ушедших временах. Не успеешь оглянуться, а спрашивать уже некого. Но когда ты с таким, как Себ, наружу выплывают все крупицы истины, и ты даже не понимаешь, как это происходит.

В общем, мы с Адамом и Себом договорились, что в ближайший же уикэнд пересечемся в одном баре в Ковент-Гардене. Я не хотела предлагать, чтобы мы прямо вот пообедали вместе – на случай, если встреча покажется немного натужной и неловкой. Но все-таки надеялась, что вечер естественным путем выльется в совместный ужин. Мы еще не допили первый бокал, когда Себ уже спросил Адама, где тот вырос.

– Возле Рединга, – ответил он. – А когда мне было девять, мы перебрались в Севенокс. А ты?

Вот он, его излюбленный прием. Но Себа так просто не собьешь.

– Я родился в одной больнице в Луишеме и с тех пор там остаюсь. Ну, не в роддоме, конечно, а в двух улицах от него, буквально. Рядом с Хай-стрит. Пару лет назад я ездил в Севенокс. Я тогда встречался с одним парнем – у него было там дизайнерское консалтинговое бюро. Там очень мило. А что тебя сподвигло на переезд из Рединга?

Адам неловко поерзал:

– Э-э… Отец умер. У мамы в Севеноксе жили друзья, и ей не помешала бы помощь – она теперь нами одна занималась. Мной и младшим братом. В Рединге ей было незачем оставаться. Отец много лет работал там в майкрософтовском филиале, но теперь…

Он умолк.

– Ну да, я вот тоже потерял отца, – сообщил Себ. – Мерзко, а?

Адам печально кивнул.

– И что же, твоя мама до сих пор одна? Или она кого-нибудь встретила? – спросил Себ и тут же с виноватым видом добавил: – Прости, я ведь так понял – она еще с нами?

Адам снова кивнул:

– Слава богу, да. Она до сих пор в Севеноксе. И до сих пор одна.

– Тяжело, когда они одни, правда? – проговорил Себ. – Чувствуешь куда больше ответственности за них. Даже когда ты еще ребенок; и это дети должны вести себя как настоящие взрослые.

Подняв брови, Адам опять кивнул. Я не могла поддержать этот разговор, поскольку и отец, и мать у меня, к счастью, живы. Поэтому я предложила принести нам всем еще выпить.

– Да я сам, – вызвался Адам, с явным облегчением хватаясь за эту возможность на время избавиться от допроса, который ему учинил Себ. – Вам то же самое?

Мы с Себом кивком ответили положительно.

– Ну и? – спросила я, едва Адам повернулся к нам спиной.

– Очень славный, – изрек Себ. – Очень.

– Но? – Я чувствовала, что грядет какое-то «но». Сердце у меня, что называется, ушло в пятки.

– Даже не знаю. Есть в нем что-то такое… пока не понимаю, в чем тут дело.

В эту ночь, уже после любви, мы с Адамом лежали рядом, проводя пальцами друг другу по груди, и я снова подняла тему его родителей.

– Как по-твоему, я бы понравилась твоей матери? – спросила я.

Он перекатился на бок и приподнялся, опираясь на локоть. Свет был выключен, но занавески мы оставили открытыми, и в ярком свете луны я видела его силуэт, совсем рядом. И я чувствовала на своем лице его дыхание.

– Конечно понравилась бы. Она бы решила, что ты – просто совершенство.

Я невольно отметила, что он сказал «она бы решила», а не «она решит». Огромная разница. Первое – нечто гипотетическое. Второе – нечто более весомое, нечто такое, что выражает определенные намерения. То, что он выбрал условное наклонение, а не будущее время, говорило о нем очень много.

– Значит, ты в ближайшее время не планируешь нас знакомить? – Я постаралась, чтобы мой вопрос прозвучал как можно легковеснее.

– Мы вместе всего месяц. – Он вздохнул, явно чувствуя истинный вес вопроса. – Давай не будем спешить. Посмотрим, как все повернется.

– Получается, я достаточно хороша, чтобы со мной спать, но недостаточно хороша, чтобы знакомить меня с твоей матерью?

– Ты хороша и для того и для другого. – Он засмеялся. – Просто давай не будем торопить события. Никакого давления. Никаких обещаний.

Горло у меня так и сжалось. Борясь с этим ощущением, я отвернулась. Никакого давления, никаких обещаний? Это еще что такое? И почему для меня это вдруг так важно? Я могла сосчитать всех своих любовников на пальцах двух рук. Каждый из них для меня что-нибудь да значил, если не считать одного поразительно нехарактерного для меня одноразового эпизода после празднования совершеннолетия одной моей подруги.

Ну да, я раньше и влюблялась, и просто ощущала желание, но я не могла вспомнить, чтобы прежде у меня возникало в отношениях с мужчиной подобное чувство защищенности. Адам вызывал у меня именно такое чувство – а также вышеперечисленные. Можно было проставить галочки напротив всех пунктов в списке – всех до единого. Впервые в своей взрослой жизни я ощущала себя целостной – как если бы все кусочки пазла наконец встали на свои места.

– Ладно, – произнесла я. Меня саму раздражала собственная липучесть. Я бы с радостью продемонстрировала его какой-нибудь троюродной сестре сводной тетки моей матери. Но он, видимо, смотрел на это иначе. И мне это было неприятно. И я ничего не могла с собой поделать.

3

Внизу просигналила машина.

Пиппа (она курила, свесившись из окна) крикнула мне:

– Прикатил твой парень! На своей шикарной тачке.

– Ш-ш-ш, – укоряюще прошипела я. – Услышит.

– До него три этажа. И его, черт побери, слышит половина улицы, так что я бы насчет этого не переживала.

Я частично протиснулась в то же самое окно и помахала ему. Он прогудел в ответ, и наш сосед Билл поднял голову, оторвавшись от мытья собственной машины.

– Все нормально, Билл! – успокоила его Пиппа. – Это просто кавалер Эмили прибыл.

Пожав плечами, Билл вернулся к своему занятию. Идеальный сосед: настороже, когда надо, а когда не надо, делает вид, что ничего не замечает.

Мы с Пиппой не соответствовали типичной демографической ячейке данного района: статистической нормой здесь считалась молодая семейная пара, среднее количество детей – 2,5. Все они уверяли, что обожают Ли, этот отличающийся большим человеческим разнообразием анклав между Луишемом и Блэкхитом, но и мы, и они знали, что они лишь ждут возможности вскарабкаться на очередную социальную ступеньку и перебраться в богатенький Блэкхит. (Эта ступенька была, надо признать, очень высокой.) Зона «Юго-Восток-3» – вот где всем хотелось очутиться. Там чувствуешь себя, словно ты не в Лондоне, а в какой-то забавной деревушке. И там полно открытых пространств, совершенно необозримых. Говорят, в XVII веке там хоронили жертв чумы, Черной смерти, отсюда и название Блэкхит – «черная вересковая пустошь». Но это мало беспокоит наших современников, которые летним вечерком не прочь устроить там импровизированный пикник с шашлыками. Мы с Пиппой много раз присоединялись к этим веселящимся массам, которые делают вид, будто там живут, и зажигали огонь под одноразовым подносиком из фольги, поспешно купленным на ближайшей заправке. Мы как-то всегда приходили туда слишком поздно, и нам уже не доставались лучшие места (возле пабов). Когда мы набирались храбрости и считали, что сегодня британская погода нас не подведет, было уже четыре часа дня и в Sainsbury успевали вымести подчистую весь шашлычно-грильный отдел.

– О-о, ты роскошно выглядишь, – отметила Пиппа.

Я сделала вид, что разглаживаю свое обтягивающее платье спереди, хотя разглаживать там было, прямо скажем, нечего.

– Ты думаешь?

Я почти час мучительно выбирала, что надеть. Миленькая блузка и белые джинсы – более непринужденный наряд. Платье с особой структурой – более формальный. При этом мне не хотелось создавать впечатление, будто я приложила слишком много стараний. Но мне показалось, что приложить недостаточно усилий в таком случае – это еще хуже. В итоге победило это самое платье темно-синего цвета. Креп сжимал мне талию, облегал бедра и заканчивался чуть ниже колена. Декольте было самое скромное, зато этот крой очень выигрышно подавал мою грудь. Как заметила бы моя мать, «это платье натянуто везде, где нужно».

– Волнуешься? – спросила Пиппа.

– Да нет, все нормально, – соврала я. Ей незачем было знать, что после выбора наряда я еще целый час провела, орудуя феном, собирая волосы в высокую прическу, распуская их, снова собирая. Они успели отрасти до плеч, даже сильнее: я уже довольно давно им такого не позволяла. Вид оживляли несколько мелированных прядей среди моих натуральных рыжих. В итоге я все-таки решила все это поднять, а две прядки убедила спуститься по обеим сторонам лица, чтобы выглядеть не так строго. Пару дней назад я сделала французский маникюр, и он до сих пор хорошо держался. Макияж – легкий, типа «естественный», я всегда такой предпочитала. Мне хотелось создать образ непринужденного шика. В конце концов, я ведь просто ехала знакомиться с матерью своего молодого человека. На самом деле я меньше готовилась к свадьбам близких подруг.

– Удачи, – окликнула меня Пиппа, когда я уже взялась за ручку двери. – Она тебя страшно полюбит.

Но я, увы, не разделяла ее уверенности.

Идя по дорожке к машине, с букетом в руке, я заметила, что Адам смотрит на меня, и постаралась вышагивать как можно элегантнее.

– Ого, выглядишь великолепно, – сообщил он, когда я забралась в машину и наклонилась его поцеловать. Процедура длилась несколько дольше, чем мы ожидали, и я упрекнула его, что он размазал мне всю помаду.

– Да, придется тебе, видно, заново краситься. – Он с улыбкой вытер губы. – А колготки запасные ты прихватила? – Его рука прошлась по моим ногам, снизу вверх. – А то вдруг я эти порву.

Я подняла взгляд на Билла, полировавшего капот, и беззлобно отпихнула руку Адама.

– Ну хватит, а? У бедняги уже был инфаркт. Хочешь, чтобы я ему устроила еще один?

– Скорее всего, он уже много лет не видел ничего столь же интересного, – рассмеялся он.

Цыкнув на него, я повернулась и осторожно уложила цветы на заднее сиденье.

– Ага, пытаемся на кого-то произвести впечатление, да? – осведомился он с улыбкой.

– Ха-ха, жутко смешно.

– Как ты вообще насчет этого, нормально? – Он взял меня за руку.

– Вообще меня немного тошнит, – призналась я. – Я в своей жизни знакомилась только с одной матерью.

Он рассмеялся:

– Похоже, встреча прошла не слишком успешно, раз ты здесь, со мной.

Я слегка толкнула его локтем – уже привычный шутливый жест:

– Для меня это очень важно. Если я ей не понравлюсь, это конец. Ты меня, скорее всего, даже не повезешь обратно.

– Она тебя сразу полюбит, – заверил он, порываясь взъерошить мне волосы.

Я перехватила его руку:

– Даже не думай. Ты хоть представляешь, сколько времени ушло на эту прическу?

– Черт возьми, ты тратишь гораздо меньше сил на все эти украшательства, когда со мной куда-нибудь выходишь. Надо тебя почаще знакомить с моей матерью.

И он снова засмеялся.

– Мне больше не нужно стараться произвести на тебя впечатление, – пояснила я. – Ты у меня по струночке ходишь. А теперь мне надо завоевать еще и твою мать. Если смогу перетянуть ее на свою сторону, обрету возможность править миром. – Я издала зловещий смешок.

– Я ей сказал, что ты самая обычная женщина. Тебе пора начать вести себя соответственно.

– Ты ей сказал, что я обычная? – взвизгнула я, изображая бурный протест. – Не очень-то интригующе звучит, как по-твоему? Ты что, не мог меня описать поинтереснее? – На лице у него расплылась ухмылка. – Ну, что еще ты обо мне поведал?

Немного подумав, он ответил:

– Что ты веселая, умная и готовишь очень неплохой английский завтрак.

– Адам! – простонала я. – И это все? Я для тебя – всего лишь поставщик сосисок?

Тут мы оба рассмеялись.

– Нет, ну правда, как по-твоему – я ей понравлюсь?

– Она тебя полюбит. Правда. Да и как тебя не любить?

Если он таким окольным путем объявляет, что любит меня, пускай, решила я. Не идеальное признание, но сойдет. Он еще не объяснился по-настоящему, но мы пока провели вместе меньше двух месяцев. Так что я предпочитала видеть его чувства в том, что он для меня делал. Скажем, иногда он в обеденный перерыв заходил ко мне в офис, принося мне сэндвич, чтобы я могла перекусить, никуда не выходя. Или, к примеру, один раз я валялась у себя в квартире с простудой, и он явился и лег рядом со мной на кровать, и я его всего обчихала и обсопливила. Я рассуждала так: ведь все это явно стоит дороже, чем три глупых слова? Всякий может их произнести, на самом деле ничего такого не чувствуя. Поступки говорят о человеке больше, чем слова, вот какая у меня была философия. И я старалась ее придерживаться – разумеется, до тех пор, пока он не промолвит бессмертное «я тебя люблю», и тогда на все его поступки можно будет наплевать с высокой горки.

Мы выехали на А21, слушая «Легкое радио»: Адам сообщил, что это любимая станция его матери. Мол, это мне поможет войти в нужное настроение. Я бы предпочла на время выкинуть из головы предстоящее знакомство с его родительницей. Мне как-то не очень хотелось сейчас забивать эту самую голову ее излюбленными мелодиями.

– Ну, какая она? – спросила я.

Он задумчиво потер щетину на подбородке.

– Думаю, она как все матери. Любит вить гнездо и всех мирить. Всеми силами старается оберегать своих детей. Всегда на их стороне. Надеюсь, и я тоже всегда ее защищаю и берегу. Не терплю, чтобы при мне о ней плохо отзывались. Она хорошая женщина.

На меня и без того давила необходимость ей понравиться, но его комментарий еще больше усилил это давление. Если же, паче чаяния, она не понравится мне… Я уже понимала, что мне придется разбираться с этим в одиночку. И я подумала: и ради меня, и ради нее нужно, чтобы эта встреча прошла успешно. Я должна постараться.

Я обрадовалась, когда из динамиков полилось «Лето» Уилла Смита. Мы помнили все слова и оба подпевали, пока дело не дошло до строчки про запах шашлычного дыма, который навевает ностальгию.

– Никакой не «запах дыма». – Он рассмеялся. – Он поет про «запах дамы»!

– Вот еще глупости, – возразила я. – Какой еще дамы? Почему от этого ностальгия? У них пикник, сосиски шипят на гриле – и тут эти ребята вдруг подмечают, какой ностальгический аромат у дамочки, которая идет мимо?

Он покосился на меня так, словно я спятила.

– Каким должен быть запах шашлыка, чтобы вызывать ностальгию?

– Мне даже не верится, что мы вообще это обсуждаем. Все знают, что там «запах дыма».

– Погуглим, когда к маме приедем.

Мне понравилось, что он сказал просто «к маме», а не «к моей маме». Я ощутила себя более причастной к его семейному кругу.

– Это «Легкое радио» – просто кладезь открытий, – заметила я. – Вот уж не знала, что твоя мать – фанат хип-хопа. Кто бы мог подумать?

Лицо у него изменилось, и в салоне машины словно повеяло холодом.

– Ты говоришь о моей матери, – произнес он довольно сердитым тоном. – Тебе не кажется, что это было неуместное замечание?

Я засмеялась, думая, что это он просто мне подыгрывает. Но ведь я уже заметила, как он поджимает губы, как у него напрягаются скулы. Я должна была ощутить, что для него это не шутка.

– О-о, только вот не надо пафоса. – Я хихикнула, глянула на него, чтобы убедиться – сейчас его лицо дрогнет в улыбке. Но оно оставалось все таким же ледяным.

– Ты проявляешь неуважение.

Я подавила смешок:

– Господи, да я просто…

– Ты просто – что? – резко бросил он.

Включив сигнал, он перешел на полосу медленного движения, и я, с трудом переводя дыхание, мысленно прокрутила в голове эти несколько минут нашего общения. Я так и видела, как на ближайшем же съезде он разворачивает машину. А потом высаживает меня на тротуаре возле квартиры, где я живу. И уносится прочь. Как мы так быстро перешли от невинного перешучивания к вот этому? Почему он вдруг встал на дыбы? Как за такое короткое время все могло повернуться так ужасно неправильно?

Он вцепился в руль обеими руками, и костяшки у него побелели. Я положила руку ему на кисть.

– Прости?.. – неуверенно пробормотала я, толком не зная, за что, собственно, извиняюсь.

– Ты хочешь это сделать или нет? – Голос у него смягчился. – Потому что, если ты не готова, можно просто все отменить.

Он так говорил, словно я – какой-то подопытный зверек. Может, так оно и было.

– Прости меня, – сказала я тихо. На самом деле я не хотела, чтобы в моем голосе звучали эти примирительные интонации, но я ничего не могла с собой поделать: если честно, его реакция меня потрясла.

Он переключил радио на «Поцелуй FM», и до конца пути мы больше не разговаривали.

4

– Я всегда давала себе клятвы, что не превращусь в мамашу, которая делает такие вещи, но позвольте мне показать вам хотя бы вот эту.

Адам застонал, глядя, как его мать пролистывает здоровенный фотоальбом, лежащий у нее на коленях. Обложка у альбома была кожаная, темно-бордового цвета.

– И нечего стонать, – укорила она его. – Ты был самый очаровательный ребенок.

Она похлопала по цветастой ткани, обтягивающей диван, и я уселась на него рядом с ней.

– Вот смотрите. – Она показала пальцем. – Это Адам и Джеймс у нас в саду, еще в Рединге. У них разница тринадцать месяцев, но тут их не отличишь друг от друга, правда? Они были такие замечательные дети. Все соседи в один голос твердили, какие у них милые мордашки. И никто никогда не слышал, чтобы они плакали. Они были идеальные.

Я подняла взгляд на Адама. Хмыкнув, он сунул руки в карманы и отошел к книжному шкафу, стоявшему в углу. Наклонив голову набок, он читал надписи на корешках примерно двух десятков альбомов, украшавших собой полки. На каждом переплете был аккуратно отмечен год.

– Прекрасно, когда столько фотографий, – заметила я. – Таких, на которые можно по-настоящему смотреть.

– Как вы правы, милая. Теперь их никто не печатает, ведь так? Снимают их своими новомодными телефонами и, наверное, больше на них не смотрят. И очень жаль. Вот как надо выставлять фотографии. – Она нежно погладила прозрачную пластиковую пленку, которая отделяла ее от изображения четырехлетнего Адама: расплывшись в улыбке, он гордо воздевал вверх какую-то рыбешку. За его спиной улыбался в камеру мужчина.

– Это отец Адама? – робко поинтересовалась я.

Адам уже извинился передо мной за свою вспышку, но я все равно очень волновалась. Я никогда не видела эту сторону его натуры, поэтому теперь невольно задумалась – может, вопрос насчет его отца относится к «неуместным»? Но он не повернулся ко мне. Он стоял не шелохнувшись, чуть ссутулив плечи, словно перед прыжком.

После совсем небольшой паузы его мать ответила:

– Да. – Казалось, она сдерживается, чтобы не зарыдать. – Это мой Джим. Он был такой хороший человек. Настоящий столп нашего общества. Куда бы мы с ним ни пошли, все всегда говорили: «Ага, вот идут Памми и Джим». Мы с ним были идеальной парой.

Грудь у нее начала подниматься от чувств, и она быстро извлекла платок из рукава кардигана.

– Прошу прощения, милая. – Она высморкалась. – Прошло столько лет, но я до сих пор так это переживаю. Очень глупо, я знаю. Но тут уж ничего не поделаешь.

Я сжала ее руку в знак сочувствия:

– Нет-нет, что вы, совсем не глупо. Вам наверняка ужасно тяжело из-за этого. Даже представить себе не могу. И ведь ваш муж был совсем молодой?

– Ладно, ладно, мама, все в порядке, – негромко произнес Адам, подходя и опускаясь перед ней на колени. Она тут же выпустила мою руку и окружила его лицо своими ладонями, поглаживая пальцами его двухнедельную бороду. По щекам у нее текли слезы, и он осторожно вытирал их. – Ничего страшного, мама. Все в порядке.

– Я знаю, я знаю, – проговорила она, выпрямляясь, словно это могло придать ей сил. – Не понимаю, почему на меня до сих пор это находит.

– Я уверена, это совершенно нормально, – заметила я, снимая свою руку с ее колена (с того места, на которое она ее уронила).

Убирая выбившуюся прядь за ухо, я смотрела на Памми, и меня захлестывало чувство вины. Перед этим я три дня, можно сказать, только и делала, что планировала это мероприятие: что я надену, какой я хочу предстать, как я должна себя вести, что мне следует говорить. Жуткий эгоизм. Как бы эта женщина ни следила за собой, ей не спрятать долгих лет страданий и горя, которые в буквальном смысле согнули ее плечи под своей тяжестью. Ее боль никогда не удалось бы замаскировать с помощью этой короткой прически в стиле «перья» с модными полосками седины, распределенными с такой равномерностью, которой можно добиться только в хорошей парикмахерской. Кожа у нее отличалась фарфоровой гладкостью, но вокруг печальных ввалившихся глаз образовались глубокие морщины, я отчетливо видела их, когда она смотрела на меня, кусая нижнюю губу. На ее лице по-прежнему, спустя столько лет, читались потрясение и скорбь: любимый муж ушел из мира вскоре после того, как они с ним стали родителями. Эта пара открывала новую увлекательную главу своей жизни. Но вдруг жена овдовела, и ей пришлось как-то перебиваться с двумя детьми. Теперь мне казались жалкими и банальными заботы о том, как я выгляжу, что мне надеть. И резкие слова Адама больше не представлялись мне чем-то очень уж значимым. Мне открылась куда более обширная картина. И я чувствовала: если я хочу в нее вписаться, мне нужно вести себя разумно и постоянно напоминать себе о том, что важно, а что – нет.

– Вероятно, мы должны благодарить эту очаровательную девушку за новое добавление к твоей внешности? – Она слегка улыбнулась, продолжая ерошить бородку Адама.

Я вскинула руки, изображая раскаяние:

– Готова признать свою вину. Мне она так нравится. По-моему, очень ему идет.

– О, еще как идет, – проворковала она. – Ты с ней еще красивее. – Она притянула его к себе и положила голову ему на плечо. – Мой красивый мальчик. Ты всегда будешь моим красивым мальчиком.

Адам неловко высвободился и глянул на меня. Я заметила, что он слегка покраснел.

– Как насчет обеда? – проговорил он. – Мы тебе можем чем-то помочь?

Всхлипы Памми стали затихать. Она потянула за рукава своего кардигана, огладила клетчатую шерстяную юбку.

– Нет-нет. – Она помахала пальцем, подчеркивая это отрицание. – Все готово, я еще утром все сделала. Может быть, Адам, ты мне поможешь принести с кухни?..

Я начала вставать с дивана, но Памми настояла:

– Нет-нет, побудьте здесь. ...



Все права на текст принадлежат автору: Сэнди Джонс.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Другая женщинаСэнди Джонс