Вера Камша Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

Дураки вечно путают величие с напыщенностью и вино с бутылкой…

Рокэ, герцог Алва

Когда задело берутся короли, логика может удавиться.

Марсель, виконт Залме

IX. «Дьявол» («Тень»)^[1]

Будьте реалистами — требуйте невозможного!

Эрнесто Рафаэль Гевара де ла Серна

Глава 1 Талиг. Мишорье Талиг. Лаик 400-й год К.С. 12-й день Осенних Молний

1

Приохотившийся к верховой езде Вальдес завел манеру после завтрака проминать коней, заодно проверяя посты, выставленные со стороны возможного подхода «зайцев». И неважно, что прошедшего с дегарского представления времени на подготовку к зимнему рейду не хватило бы самому Райнштайнеру, а Залю, пусть и озверевшему, в такой срок вряд ли удалось бы даже сдвинуться с места. Дозоры все равно должны быть наготове, а власти в лице господина адмирала — на виду.

С постами и на сей раз все было в порядке — люди Гедлера, дежурившие сегодня на заставах, службу несли исправно и на начальство глядели весело. Время шло к полудню, и Ротгер решил возвращаться. Разномастная кавалькада миновала голые по зимнему времени сады и углубилась в ремесленное предместье с его кузницами и мастерскими. Те, что покрупней, щеголяли оградами из необработанного камня, мелочь довольствовалась дощатыми заборами, а приличных мануфактур в Мишорье так и не завелось. Скромно державшийся в середине отряда охранник, он же Проэмперадор Севера и Северо-Запада, помнил, как проинспектировавший западные провинции Манрик сетовал на отсутствие устроителей с деньгами. Тессорий, суля нешуточные барыши, настырно склонял к тратам Придда и даже почти уговорил, но вмешались смерть Сильвестра и, видимо, все же глупость. Прыгнув в кансилльеры, Манрик собственными руками угробил свои же замыслы и в конце концов угодил в Надор на правах взятого на поруки каторжника, а славный городок продолжал жить по старинке, не ведая об утраченных возможностях и, соответственно, не скорбя.

Улочка ползла вверх, на холм, по сторонам тянулись серо-бурые ограды, но впереди уже маячили добротные дома Ратушного квартала, в котором располагался временно адмиральский особнячок с флюгерами в виде резвящихся лисят. Потихоньку признававшая Ли Проныра заговорщицки фыркнула и навалилась на повод, убеждая перейти если не на галопчик, то хотя бы на рысь. Ну зачем, скажите, плестись шагом между скучных заборов, когда можно сперва пробежаться, а потом отлично отдохнуть над кормушкой с овсом? Савиньяк был в целом согласен, однако вел кавалькаду не он. Лионель потрепал кобылу по крепкой шее и глянул на ехавшего во втором ряду Вальдеса; альмиранте будто того и ждал — махнув свите рукой, он перевел мориска в кентер. Верней всего, не терпевшему монотонности моряку опротивели бурые стены и похоронный аллюр, но Ли последнее время крайне занимало сродство душ и единство порывов. Ну что ж, за обедом выясним, а пока, как и все, прибавим ходу.

Окрыленная понятливостью наездника Проныра решила развить успех, сунувшись в щель меж забором и загораживающим дорогу гнедым увальнем. К её досаде, несший бдительного Мишеля увалень обойти себя не позволил; кобыла решила попытку повторить и повторила. С тем же успехом, и это было даже смешно. Пока слева сзади что-то коротко не звякнуло о булыжную стену.

— Муха, — гаркнул скакавший рядом фульгат, — гад за тобой!

— Монсеньор, — а это уже Мишель, — вперед! К перекрестку!

Юное желанье сорваться в погоню за таинственным «гадом» было растоптано с проэмперадорской безжалостностью. Получившая шенкелей Проныра прыгнула вперед, догоняя успевшего выхватить саблю Вальдеса.

— Кальявэра, альмиранте, к драгунам! — оно, конечно, не Торка, но влететь в Закат можно и отсюда. — Шварцготвотрум!

Смесь кэналлийского с дриксен подействовала — Бешеный честно погнал к перекрестку, где располагался солидный стоунволловский караул, а привычные к внезапным горным сшибкам «фульгаты» бросились назад. Кроме двоих, прикрывших «монсеньоров». Обернувшись на скаку, Савиньяк заметил, как троица Мухи прямо с седел прыгает на ограду и тут же исчезает во дворе, а остальные, с Мишелем во главе, проносятся мимо и пропадают в проулке. Наперерез рванули, вот только кому? Звяканье это — если слух не подвел, — предвещает не только погоню. Сюрприз оно предвещает.

— И что сей сон означает? — Недовольный, еще бы — не дали подраться, Ротгер уже осадил коня на перекрестке. Подбежали драгуны с мушкетами наизготовку, возглавляющий караул сержант вытянулся в струнку: спрашивать начальство, что случилось, невместно, а само начальство ни кошки не понимает.

— Арбалетчик, монсеньор, — с должным рвением доложил Савиньяк и сам собой восхитился. — Вы, монсеньор, будто почуяли, кентером пошли; преступник толком прицелиться и не сумел.

— Точно так, — один из охранников протянул Вальдесу короткую толстую стрелу. — Бил сзади, из-за забора. В стену влепил.

— Как романтично, — Ротгер с явной заинтересованностью разглядывал широкий, заметно погнутый наконечник. — Любопытно, как покушение перед обедом действует на аппетит. Удачные абордажи его улучшают, а опыта неудачных у меня нет. Надо будет кого-нибудь спросить, вопрос — кого.

Незнакомый с флотскими делами сержант предпочел промолчать, «фульгаты» настороженно оглядывали окрестные крыши, на крышах орали воробьи. Тридцать ударов сердца, и по ушам ударил с детства знакомый «алвасетский» свист. Резкий, с переливами, и тут же снова.

— Дичь подняли, — «перевел» Ли. — Загоняют. Одиночка.

— И кто же это решил нас развлечь? Не «заяц» же! — Альмиранте сунул стрелу ближайшему охраннику, каковым волей Леворукого оказался маршал. — Если я хоть что-то понимаю в этом старье, оно не здешнее и явно валялось пару лет без ухода.

Стрела в самом деле выглядела неважно, и отнюдь не из-за погнутого наконечника. Наскоро почищенное, в пятнах, древко с неровными пластинами некогда аккуратного оперения криком кричало о хозяйской нерадивости.

— Охотничья, монсеньор, — определил Савиньяк. — Хорошей работы, явно ноймарская, на крупного зверя. На кабана там или лося.

— Или… на оленя? А, в любом случае не на чаек!

Снова свист — «Все сюда!». Значит, обложили охотничка, ну, удачи вам, кошки закатные! Вальдес тронул своего мориска и рукой — левой, мерзавец эдакий! — остановил двинувшихся было следом драгун. Вчетвером они проехали пару домов и замерли, вслушиваясь, как «фульгаты», не прекращая пересвистываться, стягивают кольцо. Раздался треск пистолетного выстрела. Еще один… Нет, два.

— Хорошо им, — Ротгер не то жалуется, не то смеется. — Веришь ли, чудом сам не полез!

— Одну свинью ты на скаку уже отловил, хватит.

— Ну, не скажи! Впрок не наспишься, не наешься и не надерешься… Если «зайцы» ни при чем, это должно быть что-то очень личное.

— И при этом глупое. Шансов попасть в тебя, стреляя сзади, у злодея не было. Может, ему «фульгаты» не нравятся?

— Может, это вообще муж, только чей?

— Судя по состоянию стрелы, он впридачу еще и Окделл.

Шутки шутками, но Ричарда так и не поймали, а в мелких городишках укрыться легче легкого. Окделл — не Окделл, но кто-то мог здесь засесть со времен если не Алисы, то Эгмонта. Молчал, злился, боялся, а потом страх взял и пропал. Остались злоба и охотничий арбалет. Но тогда били бы именно по Вальдесу.

— Ты почему сменил аллюр?

— Захотелось. Сколько лет смотрю на заборы, но то, что они мне не нравятся, понял только сегодня. Ли…

— Да?

— Как думаешь, что сейчас в Лаик?

2

Лодка не перевернулась, адуаны с Джанисом не только ничего не перепутали, но и позаботились о то ли завтраке, то ли обеде, а начавшийся снегопад заботливо засыпа́л следы, обходясь при этом без ветра. Когда белесое одеяло прорвали караулившие Лаик деревья, Валме окончательно осознал, что ничего не случилось. До такой степени ничего, что можно было никуда не ездить.

— Мы угробили два дня и не выспались, — поделился своим открытием виконт, — но мы сделаем это сегодня.

— Тем более что послезавтра мы едем, — попытался испортить праздник Алва.

— На войну, — блаженно улыбнулся Валме, — там так уютно.

— Особенно на бастионах.

— Я смотрел карту, — не дал себя сбить виконт. — Чужих бастионов ближе Доннервальда нет, а Бруно с Лионелем помирились. О, ворота!

Ждать не пришлось — «фульгаты» с адуанами продолжали выяснять, кто лучше, и похоже, докатились до совершенства. Заскрипело, лязгнуло, метнулась с дерева дежурная ворона, обрушилась снежная шапка, словно похоронив, вернее, смыв паскудное столичное послевкусие, и тут ехавший рядом Иноходец вздыбил коня.

— Вы что? — удивился Марсель.

— Сам не знаю. — Робер, похоже, и впрямь не знал. — Глупо, но… как же хорошо!

— Будет еще лучше, — заверил Валме, — мы умоемся и закатим пирушку. Я глянул, что прислал папенька: закуски не хуже, чем у Коко, с горячим же положимся на адуанов. И вина жалеть нечего, до Аконы будет не до мелких радостей, а дальше нас станут поить Савиньяки.

— Как тихо… — Если Эпинэ и хотелось есть, на одухотворенности это не сказалось. — Будто во сне. Я давно не вижу снов, но этот снег и дом впереди… Мы вернулись, нас ждут.

Их не просто ждали. Кто-то догадался зажечь светильники на лестнице, у подножья которой ухмылялся Коннер и сидел, то есть уже не сидел, Котик. По ступенькам сбегал еще кто-то, однако Марселю было не до чужих. Вероломно покинутый волкодав не упрекал, как это делала маменька, и не спрашивал на папенькин манер о прегрешениях и ошибках. Именно поэтому виконт счел необходимым объясниться.

— Я пас регента, — Валме вытащил уцелевший кусок сахара, — и мы слегка отомстили за твою дальнюю родню, но больше никуда не поедем. То есть не поедем без тебя. Пошли, поздороваешься с дуксом, он — молодец, только ты его не лижи…

На сей счет у Готти имелось собственное мнение, а может, он просто не дослушал. Положение спас сам Раймон.

— Не надо меня мыть. — Салиган умело отвел песью морду. — Рокэ, дуксов здесь угощают?

— Тинтой, — Алва уже избавился от плаща, — из тайных запасов капитана Арамоны.

— А кагетское? — возмутился дукс. — А варастийская касера?

— Выпита, — отрезал Ворон. — По дороге и в трагической обстановке.

— Я вас угощу кэналлийским. Когда-нибудь.

— Кэналлийское здесь есть, но дуксам положена тинта. Эрвин, надеюсь, вы на нас не в претензии?

— Нет, — улыбнулся ноймар, это он сбегал по лестнице, — вот через месяц я бы точно обиделся, а сейчас я сам себя никуда не возьму. Всю жизнь ладил с лошадьми, но на ваших морисков, герцог, чужим лучше не садиться.

— Просто вам рано в Закат.

— Я туда и не рвусь, как выйдет, так и выйдет. Добрый день, Салиган. Должен перед вами извиниться, я очень долго считал вас мерзавцем.

— Постарайтесь считать и дальше, по крайней мере, при посторонних. Эпинэ, моя просьба относится и к вам.

— Мне будет трудно, — Иноходец словно что-то сглотнул, — но я готов называть вас Жан-Полем.

— Вы взяли другое имя? — удивился Литенкетте. — Зачем?

— «Раймон» с «дуксом» не сочетается, — охотно объяснил маркиз, — зато «Жан-Поль» звучит очень свободно. Никаких условностей и ограничений. Что смог взять, то твое. Констанс, вы многое потеряли, из вас, отринь вы свои манерочки, вышел бы отличнейший данарий.

— Мой друг, вы невозможны!

— Я-то как раз возможен…

— Ладно вам, — Марсель на адуанский манер хлопнул дукса по плечу. — Надеюсь, вы тут не скучали?

— Как можно? — барон в недоумении вплеснул руками. — Скука и разум — две вещи несовместные!

— Мы с Констансом всегда найдем чем себя занять, — подтвердил Салиган, — тем более в старинном местечке.

— В Лаик есть нижний храм, — уточнил Робер, — графине Савиньяк он очень понравился. Вам надо посмотреть.

— Так глядели уже, — засмеялся Коннер. — Господин барон как прознали за завтраком, что вы того, наладились в город, его не взямши, так сразу — шасть туда!

— Видите! — обрадовался дукс. — Коко своего не упустит. Ну и что ты спас?

— В эсператистской усыпальнице?! — Бровки барона поползли вверх. — Монашеские надгробия дам не шокируют, однако они скучны и предсказуемы. Разумеется, я спустился взглянуть, иначе меня бы не поняли, но сам вид древнего храма, превращенного в могильник, доводит почти до слез. После столь удручающего зрелища мне пришлось принять капель и лечь. Я не думал, что смогу уснуть, однако уснул и проспал почти сутки. Когда я не вышел к завтраку, граф Литенкетте послал узнать, все ли со мной в порядке; я был растроган.

— А с вами действительно все в порядке?

— О да! Видимо, сказались недавние треволнения, вернее то, что они остались в прошлом. Сейчас я готов вновь отдаться на милость дорог.

Вдовец в своем самодовольстве был отвратителен, и Валме почти что гавкнул:

— А мы — не готовы!

— Это, — ласково уточнил Салиган, — потому, что вы не спускались в усыпальницу, где нет ничего шокирующего. Проведите там ночь, и вами овладеют беспокойство и тяга к передислокации… Мной оно, впрочем, овладело и без могилок.

— Оно? — выразил общее недоумение ноймар.

— Беспокойство. Наши дуксы — такие забавники, найдут пару трупиков и придут к выводу, что я тоже почил, а почивший дукс подразумевает немедленную дележку наследия. Конечно, я его потом соберу, но при этом наверняка недосчитаешься если не часов, то ложек.

— Раймо… Жан-Поль, ты хочешь ехать? — не понял Робер. — Прямо сейчас?

— Не хочу, но выпью и поеду. С вами уже ничего не станется, а с вечными ценностями — запросто.

— Дорогой Робер, — в голосе Коко билось страдание, — вы никогда не отвечали за вечное, вам не понять…

— Куда ему! — подтвердил Салиган, на ходу вытаскивая из-под куртки плоский футляр. — Чтобы покончить с делами… Эпинэ, тут твоя расписочка на предмет меня. Регент вернулся, и наш договор теряет силу. Коробочку оставь на память, она хорошенькая. Рокэ, твое отпущение я подделать не смогу, у тебя очень неровный стиль, но оно мне необходимо.

— Обойдешься.

— Тогда поклянись, что переживешь либо дуксию, либо меня.

— Клянусь. Кровью и… — Ворон тряхнул волосами не хуже, чем на ундиях, и огляделся, — собакой виконта.

— Р-ряв, — откликнулся Котик, он не возражал, но для начала хотел пряника.

3

Недолгую, но напряженную тишину вспарывает частая дробь копыт. Ожидаемая — выследить загадившего ноймарский арбалет неряху «фульгатам» не трудней, чем обычному коту прихватить обнаглевшую мышь. Пара мгновений, и Муха на своем белоногом вылетает из-за поворота, чтобы осадить коня прямо перед начальством и с достоинством выпрямиться в седле. Точно, поймали.

— Господин адмирал, — вид у сержанта довольный, почти безмятежный, — преступник схвачен.

— Ну, раз схвачен, — Вальдес потянулся, — надо глянуть, кто тут нас с кабанами путает. Где?

— Через три улицы, я провожу.

— Только не молча, а то я почти заскучал. Расскажи мне что-нибудь про погоню.

— Слушаюсь. Мы, будучи числом в…

— Я сказал, расскажи, а не доложи. — Моряк начинал откровенно веселиться. — Хочется чего-нибудь занимательного, а занимательных докладов не бывает. Для красоты можешь приврать — про высоту забора там, непроходимость чащ, вековую вражду…

— Так, монсеньор, они уж лет пять как собачатся!

— Тогда про вековую не нужно.

Муха пару раз озадаченно сморгнул.

— Скучновато дурака ловить, — внезапно пожаловался он, — а куда деваться?

Деваться «фульгатам», как и искомому дураку, было некуда. Определить, где сидел сукин кот, по звуку не вышло, разве что сторону, да и то примерно. Оставалось сразу в нескольких местах запрыгнуть на скрывавшую стрелка стену, тут-то Муха и углядел метнувшуюся за постройки фигуру. Беглеца погнали через дворы, не давая надолго скрываться из виду, и гнали, пока на задах бондарной мастерской не прижали к стенке и не скрутили, хоть злоумышленник и пытался отмахиваться. Приличной такой жердиной.

— Никого не ушиб? Случайно, само собой.

— Ну что вы! — Муха аж задохнулся. — Кто бы ему позволил?! Бочечку побольше, как раз рядом стояла, накатили на холеру, да и спеленали.

— Кого? — вопрос был прямо-таки философическим, но суть «фульгат» понял.

— Да не разберем никак! — признался он с отвращением — Спервоначалу вроде как бесноватый выходил — лаялся непотребно, на клинки пер, по всему видать — ни хрена не умеет, а туда же! Только потом весь кураж будто куры склевали. Морда белая, трясется, хоть плачь над ним.

— Не стоит он ваших слез. — Ротгер рассеянно погладил коня. — И не ваших тоже. Жаль, Бе-Ме не дожил до скверны! Последнее впечатление самое сильное, а я, увы, запомнил труса, и если б только я! Господин Кальдмеер теперь сидит, кается и даже ни в кого не стреляет. Очень грустная история.

«Фульгат» на всякий случай кивнул — он знать не знал, кто такой Кальдмеер, — это Ли после разговора с Фельсенбургом попробовал влезть в шкуру трижды спасенного собственным адъютантом адмирала. Шкура оказалась жуткой, бедняге Фердинанду и то было легче — от него не ждали ни стали, ни льда.

— Ты с ним говорить пробовал? — зачем-то спросил Лионель. Вальдес в ответ лишь поморщился, Савиньяк бы, наверное, тоже поморщился, спроси его кто между делом, говорил ли он с Рудольфом.

— Приехали, — Муха указал на прямо-таки крепостные ворота, возле которых чернели драгунские мундиры. Патруль успел прибежать и вовсю занимался нужным делом, а именно не пускал внутрь стянувшихся на дармовое зрелище соседей.

— Похвали драгун, — шепнул Лионель, придерживая Проныру, как и положено скромному охраннику.

— Дам морковку, — пообещал адмирал и не дал, зато не преминул подмигнуть расфуфыренной тетке необъятных размеров. Толстуха девически потупилась и тут же покосилась на товарок — заметили ли? Те заметили и придвинулись поближе к воротам, однако караульные никого впускать не собирались, и внушительные створки как распахнулись, так и сомкнулись. Растерянно взлаял цепной пес, шарахнулись в стороны породистые мохноногие куры, надо думать, те самые, что склевали кураж, а грязно-белый петух забил крыльями и прокукарекал что-то верноподданное.

— Отставить, — велел птице Бешеный, оглядывая немалый, хорошо выметенный двор. В ближнем углу, нарушая гармонию, кокетничала с облаками огромная лужа, совершенно неуместная в столь достойном хозяйстве, в дальнем виднелась кучка народа, от которой уже отделились «фульгат» и драгунский капитан. Мир был тесен, особенно в пределах экспедиционного корпуса, — на помощь Мишелю подоспел тот самый Бертольд, что участвовал в ловле поросенка. Вальдес драгуна тоже узнал.

— Вы не находите, что все повторяется? — осведомился он, цепляя поводья за луку седла. — Безобразия, удирающая свинья, наши встречи, даже лужа. Прошлый раз она тоже присутствовала. Это был арбалет или что-то с выдумкой?

— Арбалет, — подтвердил Мишель. — Охотничий, только запущенный жуть. За снастью ж следить надо, а тут хоть бы в тряпицу завернули.

— Безобразие, — припечатал альмиранте. — Я это искореню в память дядюшки Везелли. Вы уже вникли в местные страсти? Муха доложил о многолетней войне, но я еще ни разу не воевал с бондарем. За что он на меня покусился?

— Господин адмирал, — Бертольд как-то умудрился не заржать, — покушался не бондарь, а хозяин соседних мастерских, столярных. Пока ездили за вами, я поговорил с местным аптекарем, кажется, это главный здешний сплетник. Стрелявший, Жан Бастьен, в городе его зовут Жан Постник, живет в Мишорье с рождения, унаследовал от отца мастерскую, теперь это почти мануфактура. Постник никуда не выезжал с самой весны, так что его связь с Залем маловероятна. Зато он последние несколько лет постоянно доносит на владельца вот этой самой бондарной мастерской, которого обвиняет в государственной измене и многочисленных покушениях на его, то есть Постника, жизнь и имущество. Бондарь, Жан Скоромник, отвечает тем же.

Судя по всему, столяр, узнав о вашем прибытии, решил устроить покушение и затем спрятать орудие преступления во дворе своего врага. Для этого он похитил охотничий арбалет, принадлежавший покойному тестю бондаря. Об арбалете Постник знал, потому что прежде состоял со Скоромником в большой дружбе.

— Столяры полны коварства, — кивнул Вальдес. — А где бондарь?

— Во избежание смертоубийства держим в доме. Арбалет он опознал, собственно, эта вещь в свое время и стала причиной ссоры.

— Как интересно!

— Монсеньор?

— Мы желаем подробностей, — возвестил Вальдес, заставив бедного Мишеля почти подавиться. — Они должны быть прекрасны.

И они были прекрасны! Болтливый аптекарь выложил, что тесть бондаря, заядлый охотник, оставил зятю в наследство дорогущий арбалет. Скоромник, предпочитавший видеть дичь уже на тарелке, собирался его продать, и тут Постник, тоже отродясь не охотившийся, воспылал к чудо-оружию воистину Дидериховой страстью. Будучи лучшим другом наследника, он принялся выпрашивать вожделенную цацку сперва просто так, затем ко дню своего рождения и, наконец, пожелал купить. Как именно торг перерос в склоку, аптекарь, к своему глубочайшему сожалению, не знал, но о последующих событиях Бертольд с Мишелем получили исчерпывающий отчет.

Прежде владения Постника и Скоромника разделяла дедовская капустная грядка. Постник в одну ночь возвел высокий забор, Скоромник подал жалобу на беззаконный захват двух бье принадлежащей ему земли и загубленный урожай овощей. Жалобу отклонили по причине отсутствия точной границы, а спустя пару недель забор сгорел. Столяр утверждал, что его поджег бондарь, бондарь обвинял столяра, а накуролесили подмастерья красильщика. Спьяну и на спор. Тем не менее уставшее от кляуз городское начальства обязало истцов разделить владения каменной оградой, а издержки поделить пополам. Истцы стену возвели, но обвинили друг друга в эсператистской ереси и оскорблении величества.

Годы шли, обвинения и доносы множились, на месте погибшей грядки возникла неподвластная плохоньким местным засухам лужа, а ставший причиной бедствия арбалет потихоньку рассыхался и ржавел. Скоромник не рискнул его продать, ведь покупатель мог оказаться наймитом Постника.

— Душераздирающе, — отдал должное местным страстям Вальдес. — Не представляю, как этот ужас скажется на моих снах. Мне, как полубергеру, остается лишь уповать, что первый агм с первым варитом просто подрались, но, никуда не денешься, пора судить. Приведите сюда второго, а я пока гляну на первого.

4

Злоумышленник смирно сидел у стеночки, кривя поджатые губы. Не столько высокий, сколько длинный, с благообразным унылым лицом, он запросто сошел бы за причетника или псаломщика, но это ничего не значило — бесятся и епископы.

— Очень мило, — Вальдес мазнул стрелка взглядом и повернулся к «фульгату». — Вчера я приметил похожего у ратуши.

— Монсеньор! — столяр попытался вскочить, но «фульгаты» всегда умели связывать. — Монсеньор… умоляю… Я не хотел… Я хотел…

— Так хотел или наоборот? — Когда Вальдес поднимал бровь, он начинал походить на Алву. Когда дрался всерьез — тоже.

— Я… донести до сведения… вашего превосходительства, — зашелестел Постник. — Мой сосед… убийца… Ратуша подчистую куплена…

С места, где стоял Ли, разобрать признания во всех подробностях не выходило, но суть ухватить удалось. Отчаявшись добиться справедливости от подкупленных супостатом чинуш, Постник зауповал на грозного Вальдеса. Увы, жалобу на имя героя засевшие в Ратуше мздоимцы не приняли, и тогда столяр решил действовать. Сперва он думал пробиться к «самому», но потом решил поберечь драгоценное адмиральское время. Злокозненный сосед был несомненным преступником, а начавшаяся война требовала решительных мер. Постник знал, где бондарь хранит оружие, он знал про соседа все. Под утро, усыпив корыстного пса, умник стащил арбалет, с которым и засел на пути Вальдеса. Нет, не подумайте, никого убивать он не собирался. Главное, чтоб гнусного изменника…

«Не собирался…» Как те Колиньяры! Обер-прокурор с братцем доводили до бунта провинцию и совали королю изнасилованную деву, столяр стрелял по солдатам. Да плевать ему было, попадет в кого или нет, главное — натравить, наконец, власти на соседа!

Позицию, надо отдать ему должное, Постник выбрал удобную, но «фульгатов» он не учел, а потом и вовсе впал в слабоумие. Дураку бы бросить оружие и прикинуться выбежавшим на шум добропорядочным горожанином, а он помчался к бондарю, надеясь средь бела дня сунуть арбалет в собачью будку и прошмыгнуть домой через тайный лаз.

— Я потерял голову… я никогда… я всегда… вашим людям… вреда… он — изменник… нужно остановить… особенно сейчас…

— А-а-а! — проорало из-за бочек. — Скулишь, вражина?! Он — убийца, монсеньор, и еще он в заговоре!..

— Лжец! — взвыл стрелок, пытаясь развернуться лицом к сопровождаемому драгуном врагу.

Прозвища в Мишорье давать умели. Скоромник был толст и румян в той же мере, в какой Постник — зелен и худ. И еще бондарь был невероятно, до сияния счастлив, так могла бы сиять перезревшая тыква, глядя, как огородник солит огурцы.

— Фрида! — ликующий вопль напомнил сразу о триумфальных маршах маэстро Алессандри и агмштадской глупости самого Ли. — Фрида! Где тебя носит, язва конопатая!

Выбежавшая служанка действительно была конопатой — вопреки зиме и далеко не юному возрасту; впрочем, она была бы недурна, не лиловей под глазом здоровенный синяк.

— Вина! — неистовствовал Скоромник. — Пива! Красный бочонок! Целый!!! Всем, кто выловил эту вошь! А ведь я докладывал… Я сообщал, я целых шесть лет…

Скромный кэналлиец всегда может увязаться за служанкой, Лионель и увязался — проверить мелькнувшую догадку можно было, не покидая двора, но Проэмперадору захотелось взглянуть на дом. Повелитель бочек жил хорошо, а обилие герани, вазочек и вышитых подушечек выдавало душу если не сентиментальную, то женатую и подчиненную вкусам супруги. Которой самое время было бы появиться.

— А хозяйка-то где? — полюбопытствовал Ли, став кем-то вроде Мишеля. — В отъезде или приболела?

— Ох, — Фрида и не думала скрытничать, — пластом второй день лежит!

— Упала? — «Мишель» с намеком и сочувствием уставился на подбитый глаз, — или муженек… приголубил?

— Он! — эта Фрида взгляды понимала правильно. — Ручища-то как лопата.

— Вот же скот! — развил наступление маршал. — Видать, правду этот, как его, говорит…

— Да не водилось за ним такого! — подтвердила возникшие подозрения служанка. — Не то б они с Постником давно друг друга порешили, а так бумажки писали да чинуш обхаживали.

— Неужели?

— Чего мне врать? — буркнула язва, обтирая мятым полотенцем красный в золотых цветах бочонок. — А нас с хозяйкой святой Конрад покарал, не иначе. Первым-то сосед лапы распустил. Трепло Бови, аптекарь который, шепнул, что от Постничихи за настойкой от синяков прибегали, мы и посмеялись. Дескать, пилила столярша своего столяра, пилила и допилилась. Кто же знал…

— Никто, — подтвердил Савиньяк, водружая на плечо расписное диво. Создатель золотых розанов талантом не уступал создателю розовых лебедей, но темперамент у него был другой, как и покупатели. Лебединые рамочки влекли алчущих нежности, цветастые бочки предполагали буйство страстей, но Скоромник смирно сидел средь гераней, а не менее терпеливого Постника пилила супруга. Два тихих врага годами уповали на кляузы и взятки. Они бы и дальше писали доносы и боялись жен, но кто-то расплескал колодцы, и тихони осмелели.

— Может, перепили с кем? — продолжил светскую беседу «Мишель», — встретили там кого, ну и…

Конопатая Фрида, хоть и побитая и изруганная, осталась справедливой и объяснила, что хозяин на стороне не пил, зато выяснилось, что на прошлой неделе враги очередной раз сошлись в суде. В страшной сказке Скоромник Постника бы укусил, в страшной жизни бондарю хватило пары часов в одной комнате с наглотавшимся скверны столяром.

— Осторожнее тут, — предупредила спутница, — дверь не про вас, низковата.

Савиньяк по-адуански хохотнул и галантно пропустил даму вперед, дама умело подобрала юбки, явив миру недурные щиколотки. Подбитый глаз жизни не помеха, ей ничто не помеха, кроме смерти.

На дворе прибавилось подмастерьев и драгун, среди которых мялась пара судейских и блестел счастливыми глазками живчик средних лет, его Ли тут же записал в аптекари. Вальдес вполуха слушал похожего на Гогенлоэ старика с цепью выборного, Постник так и сидел у стены, а у ног отдувающегося Скоромника появилась корзина — похоже, в винный погреб бондарь лазил лично.

— Зелены оба, — доложил по-кэналлийски Лионель, ставя ношу наземь. — Попробуй поджечь.

— Сейчас мы выпьем, — подскочивший Скоромник затряс пыльной бутылкой, — мы будем пить, и доблестные солдаты будут пить, а преступник будет дрыгаться в петле. Это отличное вино и отличный день, лучший день в моей жизни…

— Вино не трясут, — Вальдес ослепительно улыбнулся, — но последний день многим кажется лучшим. Развяжите столяра, он меня убедил.

— Как?!

— Так не покушаются, а за дурные шутки я не вешаю. Особенно если в них не все шутка!

— Монсеньор, — столяр молитвенно сложил развязанные руки. — Монсеньор… Умоляю во имя блага Талига… Скоромник, то есть мастер Пессон, — изменник. Он в сговоре!

— Не сейчас, — благожелательность Ротгера сделала бы честь мышкующему коту, — переоденьтесь, отдохните и, если судьбе будет угодно, вечерком приходите. Вы мне напомнили старого знакомого, я его никогда не забуду и уже никогда не увижу.

— Я… О, монсеньор! Я обязательно, обязательно… Монсеньор ценит мореный дуб?

— Ценю, — адмирал подхватил под руку выборного и отошел, оставляя столяра наедине с бондарем и бушующими чувствами. Чувства искали выход и нашли.

— Что, убийца? — окончательно развязанный Постник уже не шелестел, а скрипел, как несмазанная дверь. — Думал винишком купить? И кого? Самого адмирала Вальдеса!

Скоромник не отвечал. Тяжело отдуваясь и багровея, он пепелил врага взглядом, только враг не пепелился, напротив, вид онемевшего недруга пробудил в нем удаль. Окончательно расхрабрившись, столяр атаковал. Тощая фигура, неуклюже замахиваясь, галопом проскочила мимо «сержанта» Савиньяка, и вот она, вожделенная цель!

— Брюхо ты ходячее, — растопыренная пятерня метнулась к пламенеющей щеке, — да я тебе… в тебя…

— Ты?! — проревело в ответ. — Меня?!

Ответная затрещина сбила разогнавшегося столяра с ног. Отлетев назад и кувыркнувшись, Постник с воплем ринулся к валяющейся в паре шагов здоровенной жердине. Похоже, той самой, которой уже пытался отбиваться от «фульгатов», но Муха вовремя наступил на неё сапогом.

— Убью-ю-ю! — воет белоглазая оскаленная тварь, озираясь по сторонам. У твари, к её сожалению, нет ни клыков, ни когтей, она ищет, чем убить, и находит! Странного вида топор на длинной ручке — с лезвием, посаженным поперек. Но поперек оно или вдоль, голову-то всяко проломит, вот прямо сейчас, вот эту ненавистную голову!

— А ну, подходи! — мощный бондарь уже потрясает вторым топором. Обычным. — Глист!.. Мощи вонючие…

— Молчать! — бросает «успевший» вернуться Ротгер. — Не сметь трогать нужного мне человека!

Скоромник сотрясается всем телом и разворачивается к адмиралу. На багряной, как надорский штандарт, морде знакомо белеют полные смерти глаза.

— Так он тебе нужен?!! Купил, сволочь тощая!!! Все вы такие… Сдохни…

Длинный, достойный сразу и жабы, и льва прыжок, вскинутый над головой топор. До Вальдеса не больше шага, но Мишель уже рядом, уже за спиной. Веревка захлестывает запястья бесноватого, рывок осаживает тушу назад. Мгновение, и с двух сторон налетают «фульгаты», сбивают с ног, начинают сноровисто вязать.

— Больше эти телеса мне не нужны, — Вальдес слегка подвигается, давая взглянуть, как то же самое проделывают со столяром, — как и мощи. Но как же роскошно мог уйти из жизни Бе-Ме, ограничься он сушей. Увы, в море трус остается трусом. Эномбрэдастрапэ!

— Предатель! Сволочь кэналлийская!

— Убью-у-у!..

Постник в руках «фульгатов» извивается оскорбленной гадюкой, Скоромник извиваться не может, однако пытается. Более всего это напоминает подвешенный мешок, из которого рвется обезумевший боров.

— Я… — подает голос один из судейских, — я… должен… составить… должным образом…

Заходится лаем пес, держится за голову и порывается что-то говорить выборный. Аптекарь наслаждается зрелищем, конопатая служанка смотрит в землю, рядом блестит своей позолотой заветный бочонок. Пива в этом дворе сегодня не выпьют.

— Дальше неинтересно, — Вальдес окидывает бесноватых хмурым взглядом, — обоих на сук, а мы поехали.

— На сук? — обстоятельный Мишель явно прикидывает вес бондаря.

— Ну, или если в городе есть приличная виселица, то на неё. — Альмиранте беззвучно шевелит губами и изрекает: — За покушение на власти из дурно содержащегося оружия, что само по себе есть мятеж, отягощенный оскорблением памяти генерала Вейзеля, и подлежит немедленному искоренению. И за прилюдное нападение на меня, что подлежит таковому еще больше.

Глава 2 Талиг. Акона Талиг. Лаик 400-й год К.С. 12-й день Осенних Молний

1

С отъездом Жермон, само собой, затянул, надеясь наверстать в дороге, и таки наверстал. До Аконы генерал добрался даже на день раньше, чем обещал, убывая в негаданный отпуск, добравшись же, разозлился — армия еще не выступила! Она, по всем признакам, вот-вот собиралась это сделать, но задержаться в Альт-Вельдере еще на день, если не на два, было можно. Савиньяк разрешил догнать своих на марше, а Райнштайнер брался в случае необходимости помочь Карсфорну, только Мельников луг показал, что Гэвин в состоянии управиться с флангом сперва разбиваемой, а потом и разбитой армии, чего уж говорить об отдохнувшем, отлично экипированном авангарде!

Потерянных дней было жальче всей ухнувшей в пропасть юности. Ну, лишили наследства, ну, выставили в Торку, беды-то? А вот не добродить по стенам, не додержаться за руку, не дослушать, не досказать, не доцеловать… И все из-за дурацкого срока, который сам же себе и поставил!

Генерал сердито подкрутил усы, которые не сбрил лишь благодаря заступничеству ими же исколотой Ирэны, и придержал лошадь. Объезжать ползущий через перекресток обоз не захотелось, и Ариго почти бездумно следил за тяжелыми фурами, между которых пробирался куда-то спешащий разъезд. В глаза бросилась знакомая еще по Торке физиономия.

— Нед!

— Я! — Нед Минтерн, он же Нед-Надодумать, по-прежнему ходил в капитанах, но генеральскую руку тряханул без стеснения, после чего обрадовал — «завтра выходим».

— Отлично, — кивнул Жермон.

— Надо думать, — подхватил честно заслуживший свое прозвище Нед, и озерный замок канул в туман, вернее, в дым будущих схваток. Стало немного грустно, как бывает на закате, но солнце вместе с грустью уходит под землю, и понимаешь, что пора ужинать. Генерал Ариго понял, что пора воевать. Будущий рейд особых сложностей не обещал, разве что предстояло сказать офицерам про Заля. Пока истинную цель похода держали в секрете — Нед, по крайней мере, не сомневался, что корпус бросают против засевших в Олларии злыдней.

— Тоже мне, — вещал капитан, — цыплаки щипаные, а туда же, орлами глядят! Ничего, зажарим, с Савиньяком недолго прокукарекаешь.

— С которым Савиньяком? — перебил внезапно развеселившийся Ариго.

— Так со старшеньким! Второго не распробовали пока, надо думать, тоже неплох, Савиньяк же!

— Старший в Аконе?

— Аккурат перед обедом на Конской заставе видел, вместе с Райнштайнером. Надо думать — к Дубовому собрались, больше там никто не стоит.

— Это точно старший был?

— Куда уж точнее! Мориск в яблоках, кошки закатные в конвое, а уж глянул… Хорошо, не я наерундил!

Сам Нед по собственному почину не ерундил никогда, ибо, вопреки собственным призывам, много думать обыкновения не имел. Чем, между прочим, выгодно отличался от пресловутого Хорста, который доставшейся ему башкой пользовался при каждой оказии. Первый стал хорошим капитаном, второй — ужасным полковником, к счастью, подчиненным не Жермону.

Рыскать по окрестностям в поисках Савиньяка было откровенной глупостью, оставалось в ожидании начальства заняться своими прямыми обязанностями, и Ариго свернул к цитадели, надеясь найти там Карсфорна.

Засыпанный только что выпавшим снегом город казался праздничным, чему немало способствовала уличная суета. Скрипели фуры, носились курьеры и адъютанты, рысили по своим делам разъезды. Река уже стала, но на лед рисковали выбегать лишь мальчишки, так что у Цитадельного моста пришлось пережидать, пока пройдут артиллерийские запряжки. Задержавшаяся на том же въезде горожанка в отороченной пухом накидке послала генералу воздушный поцелуй, Ариго ответил. Красотки влюбленному в собственную жену Жермону были без надобности, но военный не должен спускать флаг галантности, иначе его не поймут, вернее, поймут не так и навоображают всяческих бедствий. «Ох, а генерал-то сам не свой, неспроста это, опять гадость где-то приключилась…»

Довольная полученным ответом женщина откинула капюшон и оказалось молодой и очень славненькой. Прежде Жермону такие нравились, прежде он завершил бы вечер в какой-нибудь комнатке с морискиллой и расшитой ромашками скатертью. Чудовищно!

2

Наследник Валмонов давно так не любил все сущее, а сущее давно не вело себя столь прилично. Вокруг было сухо, а кое-где еще и тепло, никто никуда не провалился, а папенька обеспечил роскошный стол, в довесок к коему собрал изумительную компанию. Пусть Коннер был предопределен еще в Сагранне, но остальные! Очаровательный Джанис, столь нужный для вправки мозгов Ноймаринену Литенкетте и миляга Дювье, которому можно смело препоручить Эпинэ. Единственной, хоть и некрупной, занозой был обхаживающий Литенкетте Капуль-Гизайль. Марсель ценил жизнь и комфорт всяко не меньше Коко, но вдовцу бы следовало побольше жалеть о Марианне и печься о судьбах отечества, без которого не будет ни концертов, ни соусов, ни Рож. Курлыкающий об антиках барон напрашивался на изысканную порку, однако повода не находилось, а успешное возвращение и скорый отъезд требовалось отметить. Виконт немного подумал и велел накрыть в галерее, у камина. Вышло уютно и необычно, что не могло не наложить отпечатка на беседу. Большинство знакомых виконту дам сочли бы ее всего лишь пикантной, но Повелитель Скал в своей добродетели был столь же тверд, сколь уныл.

— Прошу меня простить, — печально изрек он, воздвигаясь над плачущим сыром, — я не имею ни малейшего права требовать от вас, господа, избегать некоторых предметов, но они мне претят как эсператисту и пусть и косвенно, но задевают некую даму, которая выше всего земного.

— В таком случае, Надорэа, — Рокэ смотрел на свечу сквозь полный бокал и улыбался, — вам остается нас покинуть и провести вечер в мечтах и молитвах.

— Это ужасно… Ужасно, что вы…

— Тогда терпите, — отрезал, не дослушав, Ворон. — На пиру нечестивых праведникам положено либо терпеть, либо обличать, становясь при этом окончательно святыми и покойными, но мы вас, само собой, не убьем. Ваше здоровье!

— Благодарю, — надорец растерянно улыбнулся и еще более растерянно глотнул вина. «Черную кровь» тоже прислал папенька, а «Дурную» привез Лагартас. Бедняга! Ускакать на ночь глядя в снегопад, да еще с улыбкой, — это величественно. Над головой у Салигана хотя бы висит дуксия, но рэй Эчеверрия мог лишний денек и подождать.

— Эйвон, вы не правы. — Эпинэ обычно вел себя тихо, и Марсель сразу насторожился. — Если б только Левий… Поймите же! Агарис в выгребную яму превратили эсператисты, в смысле те, кто так себя называл. Вот они на словах не касались того, что было их сутью, а сами… Сами лезли в Гальтару, только не за красотой!

— В Гальтару? — не понял Эйвон. — Как?

— На карачках, жабу их соловей, — хохотнул Коннер, — вы бы, сударь, сели. Уж про кого, про кого, а про сударыню вашу тут никто и словечка не скажет. Зато мясо сейчас дойдет!

Удивительно, но Ларак-Надорэа не просто сел, он потянулся к тинте, которую вскипятили вместе с надранными в саду рябиной и шиповником. Коннер довольно хмыкнул, откромсал себе агарийской ветчины и от души ляпнул на нее алатской горчицы. В теории это было ужасно, однако Валме счел возможным попробовать. Оказалось недурно, всяко лучше, чем с дыней, кою предписывал «Трактат об изысканной и здоровой пище».

— Прошу простить мой порыв, — напомнил о себе Ларак, — я остаюсь с вами.

— И это упоительно. — Коко промокнул губы салфеткой с монограммой Арамоны. — К тому же в ваших претензиях есть зерно истины. Горькое зерно. Я бы тоже предпочел, чтобы гальтарские сюжеты были не столь… своеобычны.

Господа, надеюсь, вы понимаете, что я не ханжа и воздаю должное величию былых страстей. Дело в неприятном своеобразии некоторых из наших с вами современников. Конечно, я заведу львиную собаку, я уже договорился с генералом Коннером, это уменьшит, если так можно выразиться, риск матерьяльный, но не возвысит ду́ши моих гостей. Увы, среди них слишком много тех, кого возбуждает не искусство как таковое, а то, от чего некогда отталкивались гении. Те же Арсак и Сервиллий… Среднегальтарский период, восемь изумительных групп, и что же?! Покойный граф Ариго, я бы сказал, заслуженно покойный, трижды меня просил их показать, но разве его занимали пластика и композиция? Отнюдь нет! С другой стороны, графиня Савиньяк, поразительная женщина, могла бы оценить анаксианские шедевры, если б ее не отвращало то, что она считает клеветой, а я — взлетом фантазии, порожденным воображением гения и, видимо, высочайшим заказом. Сервиллий и Арсак вторичны, только разве это объяснишь матери, у которой столь блистательные сыновья, матери, вынужденно принимавшей таких гостей, как Колиньяры? Величие и красота влекли и будут влечь не только творцов, но и людей с разнузданным и при этом убогим и невостребованным воображением. Они упиваются своей распущенностью, а страдает искусство.

— Если искусство ведет себя, как упомянутые господа, оно рано или поздно начнет страдать. — Алва рассматривал на свет уже другое вино. — Порой от штанцлеров, порой — от шпаги.

— Иногда, — добавил Марсель, — еще и от розог. Как Дидерих!

— Это для нижних комнат, — замахал ручками барон, — когда я вновь их открою, там будут подавать форель и говорить под нее о Дидерихе, но мы до подобного не опустимся. Угорь и Иссерциал, а в присутствии дам — Веннен и легкий Лахуза. Восхитительное вино, герцог.

— Да, — согласился Рокэ, — удачный год… Вино при отсутствии дам позволяет коснуться изнанки совершенства. Я представляю, с чего и для чего Иссерциал изувечил Сервиллия, но откуда он взял развлечения Перидета и выходки похитителей Элкимены? Вы можете нас просветить?

— Мой дорогой, — вот теперь в голосе Коко прорезалось страдание, — вы ждете от меня невозможного! Я влюблен в гальтарское искусство, это так, но истинно влюбленный не в состоянии говорить о низменном, даже зная, что оно неотторжимо от предмета чувств.

Мы носим в своем сердце блеск очей, дрожание ресниц, выбившийся из прически локон, нежный смех, но не… иные звуки, издаваемые человеческим телом помимо нашего желания. Что бы вы сказали о поэте, воспевающем отрыжку своей красавицы, о худшем я даже не упоминаю! Если вам нужны уродливые подробности, ищите тех, кто испытывал уродливые чувства. Адепты Чистоты и Истины выискивали и уничтожали творения гальтарского гения и не постыдились оставить поучения. Эти писания омерзительны, но лишь в них вы найдете следы высохшей рвоты, толь…

Под коленку недвусмысленно толкнуло. Виконт понял, что пора ронять ветчину, и ошибся — нет, ветчина отправилась туда, куда следовало, но разделявший с адуанами тяготы ночного караула Котик явился не только и не столько за угощением. Ему требовался хозяин, причем срочно. Марсель неторопливо поднялся и не скрываясь — затянувшееся застолье подразумевает кратковременные отлучки — вышел. За порогом улыбался гениальный волкодав, при виде Марселя вильнувший бывшим помпоном и попятившийся.

— Иду, — заинтригованный Валме двинулся за проводником вниз по лестнице, где обнаружился адуан из числа тех, кто утром поджидал лодку.

— На конюшнях, — коротко объяснил он, протягивая плащ. — Ждут.

Дукс Жан-Поль Салиг восседал на сене и дразнил еще не кота, но уже не котенка. На всякий случай Валме взял пса за ошейник и получил заслуженно недоуменный взгляд — Котик детей не ел.

— Дело не в тебе, — быстро извинился Валме, — юность часто нападает первой. Салиган, так вы вернулись?

— Не вернулся, поскольку не уезжал, — рука в предусмотрительно не снятой перчатке почти подставилась под кошачье «объятие» и тут же издевательски отпрянула. — Вам никогда не приходилось забираться туда, откуда вас выставили, причем поделом? Упоительное чувство! Ощущаешь себя искупившим и при этом победившим. Это как выиграть у невинности вещицу, которую когда-то сперли у тебя самого…

— Не пробовал, — признался Валме, — но буду иметь в виду.

— Имейте. — Дукс ухватил разбушевавшегося полосатика за шкирку и водрузил на одну из низких балок. — Я знаю кэналлийский, но этот унар меня не понимает.

— Зато вас понимают кэналлийцы, — утешил Валме. — Меня тоже, но при этом ржут. Между прочим, вы меня выдернули из-за стола, а Готти — из дозора.

— Ну, выдернул. Общество Эпинэ на меня дурно повлияло, и я решил слегка покаяться. Для начала да будет вам известно, что Рожу нашел не корыстный обыватель, а я. Выручку мы с Коко поделили почти честно.

— Я бы дал и больше, чтобы вы ее потеряли, — признался Марсель. — Вместе с той, что раскопал Савиньяк.

— Который?

— Лионель.

— Тогда сами теряйте, а я предлагаю кое-что найти. То есть я уже нашел, но есть нюансы…

В спину ударило нечто мягкое, нетяжелое и при этом колючее. Настырно запищало, и виконт понял, что им воспользовались для спуска. Отцепить длиннохвостого «унара» было делом нескольких мгновений, но Салигану, чтобы вывалить на охапку сена свою находку, хватило.

3

Артиллеристы проскрипели, и Ариго торопливо послал коня на мост. Цитадель встретила деловитой беготней, никакого сравнения с тишиной месячной давности, однако искомое генерал нашел там же, где оставил. Карсфорн с привычно красными глазами поднял голову от знакомой карты — явно прикидывал план уже весенней кампании.

— День добрый, Гэвин, все не высыпаетесь? — Проявления чувств приводили начальника штаба в смущение, и Жермон, скрывая оные, тоже склонился над тщательно прорисованной Приддой. — Как интересно… Савиньяк нацелился еще и на Доннервальд или это вы на всякий случай?

— Добрый день, Жермон, — не запинаться, называя начальство по имени, Карсфорн все же научился. — Вы, видимо, еще не знаете. Диспозиция кардинально поменялась, теперь наша главная задача не допустить захвата Доннервальда Горной армией.

— Они-то здесь откуда?! — От кого, от кого, а от чуть ли не сросшихся с перевалами горников такой пакости никто не ожидал. — Гэвин, это точно?

Будь Карсфорн Ульрихом-Бертольдом, он бы грозно засопел и обличил гнусных варитов. Начальник штаба всего лишь передвинул карту.

— Как нам утром сообщил маршал Лэкдеми, — доложил он ровным голосом, — командующий Горной армией принял сторону Эйнрехта и выступил против Бруно. Доннервальд — его наиболее вероятная цель, причем есть серьезные опасения, что часть гарнизона крепости может присоединиться к мятежу. В свою очередь, лояльные Бруно офицеры должны получить поддержку от адептов ордена Славы, хотя вряд ли это можно считать достаточной гарантией. Маршал Лэкдеми полагает, что подпускать Горную армию к Доннервальду нельзя. Мы выступаем завтра.

— Это-то я как раз знаю… Гэвин, меня тут не было, да и не силен я в интригах, но вдруг слух о горниках — ловушка? Бруно нужен повод разорвать перемирие, причем по нашей вине, вот он и придумал.

— Говоря по чести, у меня и Гаузнера были похожие сомнения, — Карсфорн еще раз подвинул карту. — Райнштайнер и Фажетти полученным сведениям верят безоговорочно, поскольку маршал Лэкдеми сослался на брата, у которого собственные источники. За неимением серьезных возражений приходится допустить, что все так и есть.

— Сколько у них может быть людей? — Заматеревшие на перевалах дриксы — это тебе не зайцы, пусть и четырежды бешеные, это звери серьезные, и как бы не оказаться между двух огней! Сцепишься с горниками, а в спину или во фланг ударят из Доннервальда.

— Точных цифр маршал не называет, но не менее двадцати пяти тысяч.

— Тогда придется поспешить. — Правильно он не поддался искушению урвать у войны, пусть и задремавшей по зиме, несколько дней. Место командующего авангардом при авангарде, какими бы надежными ни были Карсфорн с Ойгеном. — У нас-то как дела?

— Основные приготовления успешно завершены, — улыбнуться начальник штаба себе не позволил, но он был доволен. — Мы выходим завтра, за нами — гвардейская пехота. Бергерский корпус двинется вечером, но ускоренным маршем. Шарли и алаты выступают из своих лагерей на следующий день и присоединяются к армии уже на марше. Артиллерия тоже готова, должен заметить, что Рёдер показал себя очень достойно.

— А как с обозом?

— В целом готовы, но просили еще один день. Маршал совершенно справедливо не дал, так что выйдут сразу за Рёдером. Вы голодны?

— Забыли, что я не голоден только после обеда? И то очень недолго. За Анселом послали или у Мариенбурга тоже ожидается… сюрприз?

— Одну минуту. — Карсфорн дернул шнур звонка, вызывая адъютанта. — Распорядитесь насчет обеда. Анселу, Лейдлору и в Марагону отправлены приказы быть наготове, ждать дальнейших распоряжений и усилить бдительность, но Лейдлор на север не пойдет в любом случае.

— Правильно, пусть сторожит Тарму… Леворукий, сразу как-то не дошло! Командующий ссылается на брата, выходит, Лионеля здесь нет?

— Может быть, вы удивитесь… — Карсфорн принялся сворачивать карту. — Лично я удивился, но маршал Савиньяк не намерен прерывать начатый им рейд. Армию возглавит маршал Лэкдеми.

— Какого Леворукого… И кто будет командовать здесь, если Савиньяки один на севере, второй на западе?

— Айхенвальд, которому переподчиняются все остающиеся в Придде войска. И те, что у Кольца, и разбросанные по провинции. — Гэвин покончил с картой и теперь смотрел прямо. — Жермон, я полностью разделяю ваше недоумение. Имеющихся в распоряжении Проэмперадора сил явно недостаточно для уничтожения Заля. Единственное объяснение, которое я смог найти, это желание Савиньяка лично помочь маршалу фок Варзов. Сейчас в распоряжении старика находятся один драгунский полк, два эскадрона разведчиков и некоторое количество собранных на месте добровольцев. Они, без сомнения, люди храбрые, а многие еще и с опытом, но в нормальный полк пока превратиться не успели. Несколько дней назад от фок Варзов пришла просьба об усилении корпуса кавалерией. Маршал Савиньяк, получи он аналогичное обращение, мог на него откликнуться в присущем ему… стиле.

— Пожалуй. — Особенно если Лионель сомневается. Основания для этого есть, а корпус может оказаться… скорее всего окажется как раз на пути у горников. Знать бы еще, взбесились они или просто хотят отлупить Талиг. — Кавалерию фок Варзов послали?

— Выйдут с рассветом. Генерал Райнштайнер предложил отправить туда «лиловых», усилив их ротой «фульгатов». Я и Рёдер, как видевшие Придда в деле, это предложение поддержали, маршал Лэкдеми не возражал. Кстати… Жермон, я могу вас немного обрадовать: нашелся ваш конь.

— Барон?! — не поверил своим ушам Ариго. — Где, как?!

— Судя по всему, жеребец как-то сумел перебраться через реку. Его поймал один из жителей Мюллебю и перепродал барышникам. Люди Придда, занимавшиеся лошадиным ремонтом, коня узнали и выкупили. Я думаю, уже можно перейти в столовую.

— Где Барон?

— На здешней конюшне. Жермон, вы же с дороги…

— Закатные твари, Гэвин, неужели вы ни разу не находили тех, с кем уже распрощались?!

4

Концы галереи уходили во тьму, как в воду или в неизвестность, но камин горел, а бокалы звенели. Кэналлийское, алатский хрусталь, странная пирушка после сумасшедшей прогулки, скорая дорога… Робер не понимал, пьян он или еще нет, он просто любил всех, кто собрался у этого огня, и не хотел больше никого терять. Никого и никогда!

— Где ваш бокал? — Алва держал очередную бутылку. Которую по счету? — Выпейте и подумайте о чем-нибудь славном.

— Вы в самом деле слышите мысли!

— Просто я вижу ваше лицо.

— Рокэ, я пьян…

— Скорее взволнованы.

— Я хочу выпить за вас! Не знаю, как такое вышло, но вы и Салиган… Почему вы это делаете? Катари… сестра сказала на суде, что вас всегда предавали! Всегда, а вы даже не мстили, но так же нельзя. Предавать вас нельзя! Я получил от вас две жизни и Дракко, но и это не все… Трудно объяснить…

— Хочешь сказать, что не предашь? Это очевидно, а Рамон… На моей памяти он еще ни разу не продал то, что я бы назвал совестью, зато все остальное, если сторгуетесь, твое. Кажется, — Алва возвысил голос, — здесь говорят о полотнах Коро?

— Барон хочет посмотреть наши картины, — засмеялся Эрвин. — Я не против, но когда отца нет, мама принимает только знакомых.

— О, я не навязчив, — барон потупился, — мне довольно надежды на то, что я когда-нибудь увижу ноймарские шедевры.

— Возможно, вы увидите еще и алвасетские. — Огонь и словно бы светящийся бокал, это уже было. Когда? Где? — Как вы думаете, почему одни картины живут дольше других? Краски, олифа, полотно или картон, даже рука — одни и те же, но что-то кажется написанным вчера, а что-то становится смутным пятном или расползается при первом прикосновении.

— Тонкое наблюдение. — Коко знакомо тряхнул париком. Зачем ему эти собачьи уши, ведь он же не лысый! — Тончайшее, но вы упомянули Алвасете! Неужели я когда-нибудь смогу увидеть…

— Сможешь, — донеслось из-за камина. — Прямо сейчас и меня!

— Салиган… — барон взлетел с места не хуже фазана, — какого зме… Какой знаменательный сюрприз!

— Случилось что? — благодушно осведомился посвятивший себя жарившемуся на углях мясу Коннер. — Погоди, сейчас стакан чистый найду.

— Зачем? — Салиган неторопливо вышел на свет, огляделся и уселся на место Валме. — Мне и этот сойдет.

— Раймон, — Коко понизил голос, — это место дорогого Марселя…

— А сяду дешевый я. — Салиган потянулся и внезапно подмигнул Роберу. — А у вас тут вкусно!

— Значит, — Эрвин повернул блюдо недоеденной стороной к Салигану, — вы решили поужинать?

— И это тоже, но главным образом развлечься, дуксия такая предсказуемая. Рокэ, ты не против?

— Если тебе не лень.

— Мне? — возмутился дукс, приглаживая топорщившуюся куртку. — Да я всю жизнь как раб на галерах — веслом меньше, веслом больше!..

— Только, дорогой мой, — Коко водрузил нож на тарелку, — умоляю, щадите чувства герцога Надорэа. Поскольку этого никто не сделал, вас представлю я. Герцог Надорэа прежде носил титул графа Ларака, и у него такая нежная душа.

— Что вы? — смущенный Ларак торопливо встал. — Я… Конечно, маркиз, я рад вас видеть. Мы ведь прежде не встречались?

— Увы, — поклонился дукс, — там, где вращались вы, мне нечего было делать во всех смыслах этого слова. Коко подтвердит, что наследие Святого Алана утонченные натуры не прельщает.

— Искусство тех времен грубо и поверхностно, — барон быстро, но аккуратно сложил салфетку. — Прошу меня простить, я… должен освежить в памяти одну запись, она в моем багаже. Дорогой Рокэ, это касается затронутого вами предмета.

— Вот оно, воспитание, — Салиган проводил Капуль-Гизайля взглядом, — другой бы банально улизнул. А не выпить ли нам? Герцог, в смысле Надорэа, давайте я вас поздравлю!

— Благодарю… Но я никогда не вожделел этого титула, я отказывался, но регент! Он навязал мне то, что принадлежит другому. Я надеюсь, когда мальчик вернется, он получит…

— Мальчик, несомненно, получит, — поддержал дукс. — Если вернется, а если не вернется, то, значит, уже получил. Господа, которые в состоянии встать, а не осквернить ли нам храм? Тот самый, с надгробиями, которые совершенно не привлекают Коко.

— Почему нет? — Алва уже стоял. — Похоже, Марсель прав и мне не хватает дыр. Ро, ты пьян или с нами?

— Я пьян… Но я иду.

— Ну не прелесть ли? — Салиган залпом допил «Кровь» и налил еще. — За тех, кто идет, когда может сидеть. И за тех, кто чешется, когда блохи.

Глава 3 Талиг. Лаик 400-й год К.С. 12-й день Осенних Молний

1

Ноха походит на Лаик, Багерлее походит на Лаик, Старая Барсина походит на Лаик… Лаик — мерило всему, ведь это юность, которая есть у всех, а у Ро, унара Робера, она была еще и счастливой. Дедовы наставления не помешали Эпинэ сойтись с однокорытниками. Они, тогдашние, ничего не делили, никому не завидовали, не разбирались, кто — «навозник», а кто — эорий, это пришло потом…

— Мне тут было хорошо, — признался Иноходец капитану «фульгатов», — но я ужасно хотел в Торку.

— Куда ж еще? — ничуть не удивился «закатный кот». Это он привез письмо Савиньяка и нашел графиню, а сейчас тащил фонарь, причем делал это залихватски. — Больше не хотите?

— Хочу! — чуть ли не крикнул Эпинэ. — Там все понятно, а я никакой не маршал! В лучшем случае полковник.

— Врешь ты все, — зашедший с другого бока Салиган подхватил Робера под руку. — Те, которые в лучшем случае полковники, держат себя исключительно за маршалов. Первых. Осторожно, тут ступенечка…

— Я помню, — засмеялся Иноходец, который на самом деле помнил и лестницу, и коридоры, и узкие высокие окна. — Сколько лет не вспоминал, а помню! Раймон, я рад, что мы на «ты»!

— Могилки сближают, хотя случается и наоборот. То есть вот-вот случится.

— Что случится?

— Валме собрался изящно помстить, — объяснил Салиган, поправляя встопорщившуюся куртку. — Мне понравилось, хотя обычно я за простоту. Взять тех же ворон, вроде и простенько, но смачно.

Вороньё данариям шло замечательно, но вспоминать об оставшемся за метелью городе было, нет, не больно — не ко времени. Вечер при всей своей странности выдался добрым и слегка безумным, портить его не хотелось. Эпинэ слушал вполуха болтовню не прекращавшего войну со своей одежкой Салигана и не знал, как объяснить неряхе-дуксу, что они теперь больше, чем родня. И дело не в Марианне, не в спасенных беженцах и даже не в выстреле по щербатой нечисти, — просто, когда в Олларию вломился Шар Судеб, Салиган встал рядом. Они вместе уходили из дворца, бросали в водопад золото, хотели жить и готовились умирать… Сколько погибло, но они уцелели и теперь не должны потерять друг друга из-за какой-нибудь ерунды. Со смертью не поспоришь, дела есть дела, но ведь случаются и обиды на пустом месте, ошибки, непонимание и еще что-то непонятное, раздирающее близость. Ты не предаешь, не забываешь, пытаешься быть откровенным, поднимаешь стаканы, а дружба тает, как сахар в кипятке…

Откуда вынырнул черноволосый унар, Робер не заметил, но держать в Лаик мальчишек было несусветной глупостью, пусть данарии и обходят поместье стороной. Разве что парень, когда начались погромы, прибежал сюда в чем был. Слуги его пустили, дали одежду… И все равно хорошим это не кончится!

— Его нужно забрать, — шепнул Эпинэ Ворону, словно бы не замечавшему пристроившегося рядом паренька. — В Аконе он не пропадет.

— Если Рамон отдаст, берите.

— И не подумаю, — огрызнулся Салиган. — Я слишком долго страдал в одиночестве, никто меня не понимал, не встречал и не кусал. Наконец на меня шмякнулось что-то вроде искупления, и тут некоторые готовы меня лишить…

— Раймон, давай потом, — попросил ничего не понимающий Эпинэ. — Унар, ваше имя?

Парнишка обернулся на голос — он был одно лицо с Рокэ! Вот, значит, как…

— Вы похожи, — не выдержал Эпинэ. Шестнадцать лет назад Катари было немногим больше десяти. Шестнадцать лет назад к услугам Алвы был весь мир! — Как его зовут?

Унар за себя ответил сам, однако Робер не разобрал — в левый глаз плеснуло болотной зеленью. Иноходец вздрогнул, но это была всего-навсего свеча в старческой руке — монахи вернулись в родную обитель, им было куда возвращаться.

— Танкредианцы ушли из Нохи, — торопливо объяснил Робер, — ничего не смогли сделать и ушли, потому мы их и не встретили.

Человек со свечой медленно повернулся. Это был дед! В своем любимом колете, с короткой алисианской бородкой — он так ее и не сбрил. Старый герцог требовательно глядел в лицо последнему внуку, и Робер не выдержал.

— Вы ошибались, — отчетливо произнес он, пытаясь унять разгоняющееся сердце. — Я исправлю, что смогу, но говорить нам не о чем. Постараюсь вас не проклясть…

— Сейчас зарыдаю, — неожиданно шмыгнул носом убийца семьи, — увы, я, как всегда, без платочка. Одолжите и проклинайте, но я не отдам.

Дед смеялся, рядом ничего не понимал малыш с перевязанной рукой и какие-то унары со свечами, разглядеть их мешал хохочущий Повелитель Молний, внезапно метнувшийся наискосок гигантским, взлетающим из-под самых ног голубем. Что-то резко сдавило плечо, мигнул красноватым дверной проем; какой высокий порог, даже странно.

— Странно…

Ни деда, ни унаров, ни зеленых свечей! Кажется, холодно, кажется, тянет дымом. Рядом — Уилер, так вот кто его удержал! В нешироком проходе их четверо, впереди, за порогом, свет. Совершенно обычный.

— Осторожней.

Второй раз Робер не споткнулся. Полутемное помещение казалось на редкость уютным, а горящий в гнезде факел позволял рассмотреть каменный стол, деревянную унарскую скамейку, строгую статую с совой, еще одну дверь.

— Я собирался заглянуть сюда завтра, но на закате это как-то логичнее. — Алва запрокинул голову, разглядывая потолок. — Очень необычный Покой озарений.

— Левий вроде бы назвал его удивительно приятным, — заметил оказавшийся тут же Марсель. — Готов согласиться, хотя скамейка выпадает из общего стиля. Если я еще не говорил, то кардинал сюда лазил вместе с графиней Савиньяк, а та написала батюшке… Робер, что с вами?

— Ничего… Потом объясню.

— Объяснишь потом, — кивнул Алва, — а отдохнешь — сейчас. Садись. Когда придешь в себя, Уилер тебя проводит в галерею.

— Не нужно, — сейчас он немного посидит и вспомнит… вспомнит что-то важное. — Я подожду здесь.

— Я за ним пригляжу. — Салиган запахнул строптивую куртку и ловко оттер Уилера. — Я умею, так что кощунствуйте спокойно, не торопитесь.

— Спасибо, — хорошо, что Раймон остается, он поймет… — Я в самом деле сяду.

Приветственно скрипит скамья, рука нащупывает буквы на тыльной стороне спинки — чей-то вензель… Чья-то юность… Теплое дерево, прохладный гладкий камень, непроглядно-черный и при этом блестящий, как зеркало в ночи. Камень ловит отблески огня, обычное дело, а кажется — в глубине мечутся полузнакомые тени. Грациозно изгибается выдра, ловит ветер хищная птица, взмывает в прыжке рогатый олень, трясет гривой одинокий конь. Олень. Конь. Снова черный олень в круге света. Багерлее, скованные руки, кровь… И сова. Откуда здесь сова?

2

— Диамнид… — Алва тронул рукой мрамор. — Он решил, что о нем будут знать только это. Что ж, быть по сему. Уилер!

— Монсеньор?

— Утром вернете плиту на место и обрушите лестницу.

— Будет сделано, — заверил «фульгат». — Ни одна сволочь не доберется.

— Именно, — рассеянно кивнул Алва, направляясь к следующему надгробию. — Итак, их было семеро, и они все испортили.

— Э, — не выдержал Марсель, — выходцы такого не говорили, и вообще, мы лезем или нет?

— Лезем? — глаза Ворона смеялись. — Ты часом не помнишь, кто за каждым завтраком требует от меня впредь обходиться без дыр?

— Это не дыра, — зашел с другой масти Валме, — это отверстие, причем рукотворное.

— Трижды, — уточнил Рокэ. — Одноглазый мальчик, о котором так беспокоится Арлетта, не мог бросить гробницу открытой. Времени у него было мало, но совесть и солдаты имелись… У кого здесь было первое, но нет ни второго, ни третьего?

— Ты ужасен! — прыснул Марсель. — Я, между прочим, от удивления чуть на зверя не сел.

— Рамон застиг тебя врасплох. Зачем вам вообще понадобилось кощунствовать? Веселее было сунуть эту радость во вьюк к Лараку и ждать результатов.

— Салигану нужно вернуться, а барон ведет себя как свинья, — Марсель опять злился, правда, не на Алву. — Когда я сказал, что Марианна умерла, этот вдовец даже не прослезился. У него не душа, а… Рожа!

— И тебе хочется, чтоб она шмякнулась? Ничего не имею против, но почему я должен лезть в дыру?

— Не должен, но ты меня приставил к Лараку, это способствует помрачению. Хорошо, лезу я, не оставлять же…

— Ну нет! Теперь я тоже играю, — перебил Алва. — Уилер, в гробнице спрятано нечто, влекущее воров. Найдите и заберите.

— Сейчас. — Фульгат отцепил саблю и вытащил из кольца факел. Он не боялся ни мертвецов, ни выходцев, и ему доверял Савиньяк. Любопытно, сколько времени понадобится лучшему разведчику Северной армии и полезет ли он в гроб?

— Покойника не тревожьте, — посоветовал примеривающейся к лазу спине Ворон, и Уилер исчез.

— Зачем только мы к Премудрой ездили и каменюку поливали? — буркнул Марсель. — Ты и так сквозь стены зришь.

— Не зрю, — Рокэ для вящей убедительности тронул надгробие, — а вот ты навел меня на мысль.

— Не тревожить усопших?

— Это мне объяснили лет тридцать назад в Алвасете, но сейчас дело в тебе. Человек со вкусом, к тому же лично знавший господина Альдо, не станет без крайней необходимости копаться в костях.

— Не стану, — подтвердил виконт и понял, что Ворон опять нашел лучшее решение — выбирающийся из гробницы Уилер был прекрасен в своем обалдении, которое и не пытался скрыть. При этом «закатный кот» умудрился вытащить сразу всё, насадив кубок на меч, а корону — на ручку факела. Мечущееся пламя играло с реликвиями в пятнашки — вспыхивали и тут же гасли разноцветные искры, их отблески киркореллами скакали по белому мрамору и пропадали, словно прятались в видимые лишь им норки.

— В вазах оно было, — доложил Уилер. — Больше красть там нечего, только в гроб я все-таки глянул.

— Зря?

— Как сказать… Ворюга торопился, все в кучу сгреб. Что мог, я поправил, запер и ключ забрал.

— Савиньяка можно с вами поздравить. Марсель, прими кубок и корону. — Алва забрал у тут же отошедшего «фульгата» меч и знакомым движением несколько раз крутанул вокруг кисти. — Баланс просто отличный…

— Это все, что ты можешь сказать?

— Сейчас — да. Ненавижу смерть.

Лучше бы он крикнул, топнул ногой, поклялся кровью. Хотя хватит с него клятв… И смерти тоже хватит.

— Извини, — Марсель тронул бы кэналлийца за плечо, но в одной руке был кубок, а в другой — корона. — Мы с Салиганом не подумали — дураки… Особенно я с этой дырой!

— Ты? — Алва почти улыбнулся. — Дело не в тебе, просто вспомнилось. Меч, жезл, Левий… Мы ведь так толком и не поговорили.

3

— Ваше высокопреосвященство, позвольте вас поблагодарить.

— Охотно, но за что?

— Вы не справляетесь о моем самочувствии, а ваш врач оставил меня в покое.

— Брат Анджело — лучший из известных мне врачей, его святейшество он тоже не донимал. Тем не менее рискну скатиться до пошлости и поинтересуюсь, не нужно ли вам чего-нибудь из того, что доступно кардиналам.

— Пришлите мне кошку.

— Пьетро, принеси Альбину.

Почти неслышные шаги, негромкий стук двери… Носить кошек — это тоже счастье, ходить, поднимать голову, не опасаясь свалиться без сознания, смотреть на собеседника не сквозь смешанную с кровью воду…

— Вы не помните, его святейшество не жаловался на сгнившие цветы?

— Нет, но он велел вынести из своей спальни все вазы.

— Благодарю вас. Теперь моя очередь спрашивать, не нужно ли чего вам.

— Надеюсь, вы понимаете, что бескорыстных клириков не бывает? Разумеется, нужно. Я балуюсь астрологией, однако ваш гороскоп, как и гороскоп первого Рамиро, ставит меня в тупик. Вы уцелели, когда шансов у вас почти не было, но…

— Умираю, когда должен жить? Меня это тоже занимает. Кстати о смерти, я бы не хотел, чтобы у вас возникли неприятности с моими друзьями. Возьмите.

— Что это?

— Письмо Савиньяку.

— Я тронут, но если астрология не заблуждается уже на счет мой и графа, я вряд ли смогу передать Лионелю Савиньяку это письмо, а он — прочесть. Не знаю, обратили ли вы внимание, но на так называемом суде прозвучало, что Оноре назвал «щитом слабых» именно вас. Вы должны выжить, маршал, не знаю как, но должны… Хотите шадди?

— Если он перебьет запах гнили.

— Я положу в два раза больше специй…

— Эпинэ, хватит спать, у нас тут такая прелесть!

— Я спал? — заморгал Робер. — Да, наверное… Это все еще Лаик?

— Она самая, — деловито подтвердил Салиган, — как тебе эти штучки?

Вот теперь Иноходец почти уверился, что спит. А что еще можно подумать, когда на черном каменном столе плюется алыми искрами корона, которую Рокслей с Мевеном вывезли в Эпинэ? Раймон фыркнул и опять запахнул куртку, на видение он никоим образом не походил, как и Рокэ с факелом. Эпинэ потер разнывшееся к снегопаду запястье и попытался сосредоточиться. Корона могла взяться только из Валмона, значит, она оттуда и взялась. Граф Бертрам совершенно справедливо решил, что регалии должны быть там же, где и король, вот и пошел на риск. Обошлось, то есть пока обошлось, до Кольца еще ехать и ехать…

— Надо было сразу отправить ее в Ноймар, — признал свою ошибку Робер, — то есть не сразу, а когда… я стал Проэмперадором.

— Папенька же вас уведомил, что больше, чем вы с Левием, сделали бы только трое, — напомнил Валме, — а сии куншты в Ноймар доставил бы разве что Арамона.

— До бунта мародеры крупные отряды пропускали, — не согласился Иноходец, — сейчас риск больше.

— Ординарные мародеры в данном случае были бессильны.

Молчат, улыбаются, смотрят хитро и чего-то ждут. Нашли когда и от кого!

— Знаете, на кого вы похожи? — развеселился Робер. — На закатных кошек, а я выпил, и вообще хватит с меня… мыслей и корон. Дайте мне полковничью перевязь и начальство, я буду воевать не хуже других.

— Эпинэ придется убить, — хмыкнул Салиган, — иначе сбегутся друзья Талига и примутся сажать беднягу на трон! Это же не король, а мечта любого прохиндея!

— Должны же они мечтать. Ро, ты примерял корону?

— Нет!

— Ну так примерь.

— Почему я?

— Так мы уже, — обрадовал дукс. — Лично мне жмет, а виконт понял, почему короли так любят казнить. Да ты сам попробуй.

— Лэйе Астрапэ, нет!

— Надень, — коротко велел Алва, и Робер надел. Голове стало жестко, тяжело и неуютно, а ведь в этом приходилось сидеть часами и что-то отвечать, решать, соглашаться, отказывать… Что делать дальше, Эпинэ не представлял, а Ворон не говорил. Зачем-то Иноходец повернулся, будто на примерке, теперь перед глазами был стол с каким-то кубком и пресловутым мечом, а вот жезл Валмон не прислал. Хотя это для Альдо жезл был талигойской реликвией, для прочих он — дар Эрнани Святого Эсперадору, только эсперадоров больше нет.

— Жезл надо вернуть, — Робер снял венец и аккуратно положил на черный камень. — Левий говорил про орден Славы, наверное, лучше им.

— Равнодушие к коронам всегда умиляет, но с оружием у тебя должно выйти лучше. Меч Раканов ты, надеюсь, в руках держал?

— Да. Для боя, для обычного боя, он не годится, но сталь хороша.

— А что скажешь теперь?

— Их почистили… И меч, и корону тоже, особенно камни. Марсель, у вашего отца замечательный ювелир.

— Папенька обожает, когда хвалят наших людей, но исключительно за дело. В данном случае их хвалить не за что.

— Да не понимает он намеков! — Салиган ухватил меч. — Мой дед мечтал, что я стану оруженосцем герцога. Я стал. Вот — герцог, вот оружие, и я его несу. Прошу!

Пальцы сами сомкнулись на лиловоглазой рукояти. Прошлый раз сию древность Робер трогал во дворце. Было пусто и как-то тревожно, он собирался ехать, но зачем-то завернул в малую тронную, долго смотрел на мертвое величие, потом все-таки взял.

— Лэйе Астрапэ! — Выпавшие камни можно вставить, но баланс!

— Это другой меч, — шепнул дукс, — и корона тоже другая, с ройями. Графиня Савиньяк совсем не умеет грабить могилки… О!

Негромкий свист поняли все — караульный предупреждал о гостях.

— Сейчас здесь будет очень весело, — пообещал Салиган, — ты только реликвию на столик верни и молчи.

— Хорошо, — с чистой совестью пообещал не расположенный к болтовне Иноходец, пристраивая «другой меч» рядом с короной. Раймон сунул руку за пазуху, негромко и хрипло пискнуло — в руке маркиза возмущенно извивалась кошка… Котенок. Салиган водрузил зверушку на стол, стащил куртку и набросил на регалии. Котенок пискнул еще раз, смешно разинув треугольный рот, и завладел образовавшейся кучей. Эпинэ еще успел задаться вопросом, почему у него такой длинный хвост, и тут в дверях окаменел барон.

4

Это осталось бы дивным, даже не окажись Коко бесчувственным репьем, но теперь это было еще и справедливо. Одни «справедливости» взрываются, другие таращатся на регентов, мучаясь сразу и неизвестностью, и подозрениями.

— Вы непредсказуемы! — Капуль-Гизайль все же победил столбняк и бросился на бастион. — Мало кто готов покинуть дружеский ужин ради не столь уж и впечатляющего некрополя! Милый Литенкетте сказал, что вы решили осмотреть нижний храм, однако я позволил себе усомниться. Каюсь, я заподозрил, что вы сочли общество герцога Надорэа чрезмерным и уединились в своих комнатах.

— Какая проза, — поморщился Алва. — А ведь в Лаик, случалось, исчезали по-настоящему. Впрочем, вас тоже есть в чем заподозрить, вы намекнули на что-то любопытное и сгинули.

— У меня возникли… сложности! Готти — дивное животное, но совершенно незыблемое. Я лишь сегодня понял, как спутник Лита становился быком, оставаясь при этом одновременно псом и Скалой, но я обижен…

Барон пытался ворковать — получался скулеж с взрыкиваниями. Салиган поочередно чистил рукава, Эпинэ с Алвой, видимо, все-таки слушали, юный подданный Леворукого дрых и, казалось, был здесь всегда. Коко догадался влезть в обысканную Арлеттой могилу, придет ли ему на ум согнать кота?

— Готти так долго пользовался моим гостеприимством, — жаловался Капуль-Гизайль лишь немногим хуже Бааты, — и что же? Он не пускает меня к моему же багажу! Конечно, там нет ничего ценного в банальном смысле этого слова. Я не рискнул взять с собой даже самый скромный презент графине Савиньяк, хоть это и вызов хорошему тону…

— Графиня вас поймет, — перебил Алва, — для нее, как и для нас, важнее ваши знания.

— Они принадлежат вам, но мне требуются мои записи, а Готти, он неумолим! Марсель, мой дорогой, объясните вашему льву, что он неправ, и мы воссоединимся за дружеским столом. Тема гальтарского искусства и его, если так можно выразиться, отблесков нами отнюдь не исчерпана, и она превосходно сочетается по крайней мере с двумя находящимися в нашем распоряжении десертами… Робер, вы так странно молчите, надеюсь, вы готовы к беседе о прекрасном?

— Если вы настаиваете.

— Будь я хозяином дома, я бы именно настаивал, но я всего лишь в гостях…

— Все мы, — зевнул Салиган, — будущие гости Леворукого. Кроме котов.

— Зато, — небрежно бросил Марсель, — всё, на чем лежал, лежит и когда-нибудь будет лежать кот, принадлежит сперва ему и лишь потом хозяину.

— Теперь понятно, почему у вас песик, — хмыкнул Салиган, — но это моя куртка, и она мне нужна!

— Раймон! — всплеснул крылышками барон, — вы завели животное? Какая неожиданность! Я просто в недоумении. Я еще мог бы представить рядом с вами алвасетского варана или йернского рогатого змеелова, но кот, зачем он вам?

— Поддался минутному порыву, — дукс ухватил спящего кота за шкирку и развернул мордочкой к себе, кот, само собой, заорал. — Это дитя не нужно даже собственной мамаше, не говоря уж о прочей родне, зато одинокому, никем не понятому дуксу в самый раз. Мы похожи уже сейчас, а когда Раймон заматереет, сходство станет очевидным даже твоим морискиллам.

— Вы дали зверьку свое имя?

— Только на хранение. Пока я — Жан-Поль, он будет Раймоном и Маркизом, а когда дуксию утопят в Данаре, станет Жан-Полем. Подержи-ка!

— Прости, но нет, — для убедительности барон отступил назад.

— Блох у меня не имеется, — заверил Салиган, накидывая куртку на плечи, — откуда им взяться у него? Э, да ты неважно выглядишь…

Дукс был тактичен, как посол, к тому же не кагетский — барон выглядел не просто «неважно», он выглядел кошмарно. Ноздри Коко раздувались, руки сжимались в кулаки. В свете факелов цвет лица не определишь, но Марсель почти не сомневался: лицо и шея вдовца побагровели. Шумно дыша, Капуль-Гизайль пожирал взглядом регалии, такие близкие и такие недоступные. Возмездие успешно вершилось, лучше бы вышло разве что с Рожей.

— Украл… — выдохнул Коко, — ты украл… Наушник, подонок, предатель, змея!

— Клевета, — Салиган дунул дрыгающемуся котенку в нос, — я не вор, не шпион, а дукс свободной Олларии, хотя и действую согласно иным обязательствам. Правда, я их на ваших глазах вернул, но что значит какая-то бумага…

Миг, когда барон бросился, залюбовавшийся дуксом Марсель позорно прозевал. В отличие от стоявшего вроде бы в стороне Ворона. Ухваченный за обе руки Капуль-Гизайль топорщился и пытался вырваться, но Рокэ мог запросто удержать Бонифация, бушующий Коко ему был на один зуб.

— Капуль, — светским тоном объявил Алва, — вы слишком чувствительны. Разумеется, Жан-Поль не крал животное, он его спас от прозябания в лаикской конюшне. Вот попытайся ваш друг присвоить, скажем, меч Раканов, его и впрямь пришлось бы признать вором и, невзирая на былые заслуги, предать суду. Мне, как регенту, это было бы неприятно, хотя мэтру Инголсу такой процесс доставил бы немалое удовольствие. Наш дорогой законник любит сложности, а похищение королевских регалий можно квалифицировать самым различным образом. От банального воровства, чреватого тюрьмой и полной конфискацией имущества, до оскорбления короны, кощунства и злоумышления на власть, а это уже Занха или, по военному времени, — казнь на месте. Вы успокоились, или вас еще подержать?

— Я спокоен, — мяукнул барон, и Марселю захотелось дунуть несчастному в нос. Он бы и дунул, но офицер для особых поручений при особе регента обязан вести себя пристойно даже после Олларии и полудюжины кэналлийского. Чувства тем не менее требовали выхода, Валме поднатужился и нашелся.

— Жаль, что регалии обнаружились, когда мы уже побывали в столице, — виконт, как мог изящно, развел руками, — я бы показал их Валтазару. Поганец почувствовал бы себя обокраденным и принялся бы страдать.

— Да, оплакивать нематериальное он не способен, — подтвердил Алва, выпуская Капуль-Гизайля. — Удивительный парадокс! Бестелесный дух помещает всю свою привязанность в предметы, как ему кажется, искусства, а вы, Констанс, при всей любви к материальным сторонам бытия превыше всего цените фантазии Иссерциала. Из этого можно вывести, что вы искупаете грехи Валтазара.

Барон нашел в себе силы улыбнуться, и Марсель нанес завершающий удар.

— Рокэ, — напомнил он, — нам с бароном пора на конюшню. Уже поздно, а мне еще убеждать Готти, что в багаже Коко нет, не было и не может быть ничего ценного.

Глава 4 Талиг. Лаик Талиг. Акона 400-й год К.С. 12-й день Осенних Молний

1

Салигану повезло — снегопад так и не прекратился. Утром даже самый дошлый хорь не поймет и не докажет, куда и с кем ездил дукс, хотя на отлучки Раймона вроде бы никто внимания не обращает. Ворюга-маркиз, дурак-казарон, пузатый щеголь… От того, над кем смеешься, удара не ждешь, какой удар от глупца и ничтожества?

— У вас все же очень выразительное лицо, — не пузатый и не завитой Валме ввалился без стука. — Я это заметил еще при первой встрече, то есть при первой нашей встрече в Олларии. В золотые юные годы я на вас особого внимания не обращал.

— Ну, я вас и вовсе забыл.

— Вам можно, вы жили такой насыщенной жизнью…

— Я жрал морковку, — засмеялся Робер. — И то за счет Эсперадора.

— Морковка, в отличие от розмарина, не способствует памятливости. Не запирать дверей и не выгонять гостей вас в Агарисе научили?

— Про засов я не подумал, да и к чему тут запираться? Вокруг свои.

— Рано или поздно вы меня вынудите прослезиться, — виконт уселся на внушительный, впору старшему Валмону, стул. — Я по поручению Рокэ. Соберано намерен вновь загнать нас в могильник. Желания загоняемых ничего не значат, равно как и усталость, но шадди сейчас принесут.

— Спать я точно не собирался. — Пусть куда хочет, туда и загоняет, лишь бы знал, что делать! — Мне бы после дороги и попойки свалиться, а я — хоть сейчас в седло. Коннер все-таки едет?

— Все едут.

— Меня тревожат эти кошачьи реликвии… То, что им место рядом с королем, понятно, но не маловат ли эскорт? Коннера отправляют в Варасту, этот рэй…

— Лагартас.

— Лагартас уже уехал, люди вашего отца — тоже, мы сразу за Кольцом сворачиваем к армии. У Эрвина остается дюжина солдат, даже не «фульгатов». Конечно, на военные отряды обычные мародеры не нападут, но можно ведь и на «бесноватых» нарваться.

— Можно, — согласился виконт, — а еще граф Литенкетте может подавиться, поскользнуться, простудиться, упасть с лошади; впрочем, он уже падал… Но вот чего он не сможет, так это утратить королевское имущество, потому что оно как лежало у папеньки, так и лежит. То, что вы очень точно определили как кошачьи регалии — ведь на них спал кот, — в Старую Придду не едет. Как оно вам, кстати?

— Такой меч в ближнем бою просто находка, а вообще глупо вышло. Мы спокойно проехали пол-Талига, всех, кого нужно, встретили, без потерь выбрались из Олларии, и вдруг эта нелепая ссора! Вы хоть поняли, кто укусил Коко? Спутать короны немудрено, я сам спутал, но Раймон-то здесь при чем?

— Спаси вас великий Бакра, — Валме простер руки к двери, — ибо сами вы не спасетесь! Войдите.

— Как велено, без сахара, — деловитый «фульгат» втащил поднос, водрузил на стол и тут же ретировался. Эпинэ с удовольствием взял немалую кружку с королевским вензелем — из таких унары пили молоко и травяные отвары. Или не пили, а под рассуждения о винах и шадди выплескивали «детское питье» в камин или за окно.

— Вас смущает посуда? — Валме тоже вертел в руках лаикскую память. — Да, она предназначена для иных напитков, но военные в походе могут пренебречь условностями.

— Ничего меня не смущает, — Иноходец засмеялся и от души хлебнул подзабытой в степях горечи, — просто в Лаик шадди пили только менторы.

— Они пили не только шадди, — уточнил Марсель. — Так рассказать вам про находку? Это забавно и само по себе, и потому, что частично подорвет вашу веру в человечество, а частично — наоборот.

— Расскажите, — попросил Робер. Кто бы ни варил этот шадди, он умел это делать. — Только я не так уж и доверчив. ...