Грегори Бенфорд. Тоска по Бесконечности.

МОЦАРТ И МОРФИЙ

Это странное, но стильное научно-фантастическое произведение — творение одного из лучших авторов F&SF. Последние книги Грега Бенфорда — «Приливы света» и «За занавесом ночи» (в соавтворстве с Артуром Ч. Кларком). Бенфорд также был ведущим в серии радиопередач Пи-Би-Эс, выходившей в 1991 году под названием «Галактическая одиссея».

Как рабочую гипотезу для разрешения загадки нашего существования я готов выдвинуть предположение, что наша Вселенная самая интересная из всех возможных, и именно людям суждено сделать ее такой.

Фримен Дайсон, 1988

Теория суха, мой друг,

Но древо жизни вечно зеленеет.

Гёте, «Фауст»

Думаю, что тем летом, когда Господь, похоже, захотел остановить меня, я все же проник немного в Его замыслы.

Понимаю, что это не совсем обычный способ для научного изложения, которому свойственна серьезность и напыщенность. Но все же прислушайтесь, пожалуйста. Я попытаюсь рассказать о таких вещах, разговора о которых ученые стараются избежать, хотя эти-то скрытые ритмы и первостепенны для нашего ремесла.

Я живу в небольшой общине, чьи домики растянулись по берегу Тихого океана наподобие доброжелательной улыбки, сверкающей в золотых лучах солнечного света. Этому неослабевающему блеску словно в насмешку противостоял мрачный хаос, царящий в моей голове, сражающейся с физическими формулами. Целые дни я проводил за работой во внутреннем дворике, а за полоской песка раскинулась с евклидовой грацией синь океана, уходящая в перспективе в неизмеримую бесконечность. А оттуда все струился нескончаемый свет, делая до боли очевидной уродливость моих уравнений — единственного изъяна в природе.

У меня вошло в привычку завершать тщетные потуги разработчика теории частиц пробежкой по пляжу вечером. Соленый воздух прочищал мне мозги. Красное солнце висело низко, и я не спеша трусил по теплому, похрустывающему песку, наблюдая как океанские валы накатывают на берег. Я не обратил внимания, что впереди собрались какие-то люди, и поэтому первый выстрел застал меня совершенно врасплох.

Несколько подростков кинулись врассыпную, а сухопарый парень, лет около двадцати, целился в них из маленького, поблескивающего никелем пистолета и что-то выкрикивал. Я принял за аксиому, что пистолет должен быть заряжен холостыми — выстрел прозвучал негромко.

Стрелявший ругался на мальчишку, пробегавшего справа от меня. Я все еще тупо продолжал бежать, не сворачивая, когда раздался второй выстрел. Мальчишка почти поравнялся со мной, и пуля свистнула над моим ухом — тсииип!

Это уж точно не холостой. Следующие сто метров я пролетел за десять секунд, взрывая внезапно ставший очень вязким песок и только раз оглянувшись назад. Звук третьего выстрела долетел до меня, но воплей больше не было — только ругательства того сухопарого парня, который пятился наверх по бетонным ступенькам и пытался не дать сбившимся снова в группу подросткам приблизиться к нему.

Издалека было видно, как он выстрелил в последний раз, уже не стараясь попасть в кого-нибудь, а просто удерживая их на расстоянии. Потом он повернулся и побежал вверх по улице.

Я потрусил обратно, через толпу собравшихся на пляже зевак. Видимо, не поладили из-за наркотиков: подростки хотели надуть худого, и он вышел из себя.

Полицейские схватили его через несколько минут. Я видел, как ему зачитали его гражданские права… и внезапно в моем мозгу появилась зацепка относительно вычислений, которыми я занимался весь день. Просто вот так, взяла и появилась.

Черчилль однажды заметил, что ничто так не взбадривает, как просвистевшая мимо вас пуля.

Возможно, этим и объясняется мой творческий спурт всю следующую неделю. Я нашел несколько свежих математических приемов, новое сопряженное преобразование. Задачи решались сами собой.

Я пытался тогда создать модель Вселенной, не отталкивающуюся от предположений о количестве ее измерений. Мы привыкли к нашим трем уютным пространственным координатам и вечнотекущему времени — то есть, к четырем измерениям. Когда Господь создавал Вселенную, чем был обусловлен этот выбор? Могли бы основные законы, управляющие Вселенной, работать, скажем в шести измерениях? Двадцати шести?

Такой вопрос, конечно, отдает наглостью. Кто или что может обусловливать деяния Бога?

Но все же мое воображение свободно витало в лабиринтах формул, ручка спешила заносить их на бумагу. Я сидел в необычайном оживлении и созерцал пляж внизу, где судьба — «тсииип!» — миловала меня.

Я прервал свои размышления, чтобы слетать на восток к родителям, на их золотую свадьбу. В Алабаме стояла жара, тяжесть тамошнего воздуха как-то успокаивала.

Когда долго блуждаешь в потемках, что свойственно исследователям, в разговорах с родителями хочется коснуться темы нейтральной, в которой все одинаково несведущи: политики, детей, экономики. Я чувствовал, что выхожу из колеи беспристрастной математики, являющейся, по моему убеждению, основой всего.

Мы с отцом после утренней церковной службы ехали на прием по случаю годовщины. Это был влажный, солнечный день. Я лениво вдыхал запах сосновой смолы, разлившийся в воздухе, когда отец притормозил возле предупреждающего знака. Мы снова тронулись, и тут что-то ворвалось в поле зрения. Это была машина, вынесшаяся из-за телефонного шкафа-распределителя. Я крикнул: «Стой, папа!» — в одно слово. Отец нажал на тормоза, и та машина врезалась нам в крыло.

Лобовое стекло разлетелось алмазными осколками. Стальной обломок вонзился мне в голову. Боли я не почувствовал, но по лицу потекла кровь.

Крики и боль в виске. Отец притянул меня к себе, стеклянные осколки посыпались на дно машины. Я спустил ослабевшие ноги на мягкий гудрон и помог отцу стянуть с себя рубашку.

Мы перетянули ею рану, чтобы остановить кровь, а я все повторял: «…закололи как свинью…» — пораженный потоком крови, хлеставшим из меня.

В узле, туго стянувшем голову, будто в кулаке, была зажата моя жизнь. Прислонившись к машине, я почувствовал легкость, воздушность в теле. Судя по геометрии столкновения, отец успел спасти меня: нажми он на тормоз чуть позже, та машина протаранила бы нас насквозь.

— Еще бы чуть-чуть — и конец, — пробормотал отец.

Люди в другой машине были сильно потрясены. После внезапного ошеломляющего столкновения в наступившей тишине все кругом снова медленно-медленно стало сливаться воедино. Босая женщина-водитель. Машина из проката. У женщины сломана рука. Эта женщина сидит в придорожной канаве, измазанная красной глиной, раскачивается и стонет.

Отец принял все сдержанно, но в ушах моих звенела тревога. Сосны пахли еще острее. Широкие листья трав, азалии, яркие желтые цветы — изощренные орудия размножающейся, полной жизни природы. До невероятия четкий мир вокруг и мое упорное присутствие в нем требовали столь же ощутимого объяснения.

Преследовавшая меня в то тусклое серое лето загадка была порождением моего вечного желания привести все к общему знаменателю. Оно присуще всем физикам.

Дух Эйнштейна все еще движет нами, и мы пытаемся найти объединяющий Вселенную принцип в симметрии, заключенной в законах, управляющих материей. Все великие ученые стремились к унификации: Ньютон, Эйнштейн… и в самом деле, природа часто начинает свой великий труд с чего-то незамысловатого, единого. Вначале гомогенный, океан каким-то образом дифференцировался на клетки и микроорганизмы, хищников и жертв. Наши общие бесприметные обезьяньи предки нарушили свою симметрию, произведя нас такими как мы есть: с замысловатыми языковыми символами и культурами. Появление разнообразия из общности — вечный процесс.

Мы все стремимся найти то первозданное единство. Мы надеемся, что вся природа развилась из безмятежной симметрии. Единый управляющий Закон, по мере того как расширялась Вселенная, распадался на составляющие, расщепляя единство, выплескивая на поверхность бытия четыре известных нам теперь силы.

Но что за странные это силы. Гравитация удерживает нас на нашей одинокой планете. Электромагнитные силы дарят свет, который нашептывает нам 6 далеких галактиках, о странных космогониях. Звезды мерцают в бескрайней черной пустоте, подогреваемые сливающимися атомами, которые подчиняются силам слабого взаимодействия. А под кажущейся незыблемостью материи таится большая сила — клей, скрепляющий ядро.

Я работал тогда, чтобы отыскать самую первичную, единую силу. Ни один лабораторный эксперимент не может привести нас к ней, потому что требуемые энергии должны быть сопоставимы с теми, что возникли в самый первый момент времени. Поэтому составить карту белых пятен Главного Закона предстоит аргонавтам по морям математики.

Вслушайтесь в дыхание нашей Вселенной, Земли, атомного ядра, наконец, крохотной былинки, называемой сверхнитью. Каждый шаг вглубь материи перекрывает двадцать порядков. Вот как далеко продвинулись наши теории.

Такая бесконечная малость очень меня тогда заботила. Образ крохотной трепещущей сверхнити преследовал меня и ночью, в снах.

Иногда я просыпался с головной болью, все еще возвращавшейся после аварии. Мне было неприятно осознавать, что мой мозг защищен лишь хрупкой костяной раковинкой, словно заложник грубых сил. Разум в осаде.

Одна моя подруга отозвалась однажды о мозге, как о «компьютере из плоти». Она занималась исследованиями искусственного интеллекта, и в моменты, когда боль затихала, я часто вспоминал ее грубое, но, возможно, верное замечание. Хотя я все еще стремился найти разгадку лабиринтов теории.

В конце сентября я делал последние приготовления перед тем, как отправиться а конференцию в Индию, когда начались боли в животе. У детей были те же симптомы, и я решил, что это обычный грипп, ходивший по округе. Несколько дней вылежал, ожидая, что все пройдет. Чувствовал себя уже нормально, немного температурил, а боль сместилась куда-то ниже.

На полдня отправился в университет, чтобы встретиться с дипломниками. И там около двенадцати часов дня боль резко усилилась. Не мог встать. Мир сжался в шарик, а я был словно пришпилен в его центре. Я позвонил доктору, который вел прием неподалеку от университета, записался на прием и стал пересиживать боль. Она затихла, и я уже начал думать, что мир вернется к свей обычной линейной логике. Но анализы показали высокий уровень лимфоцитов в крови, жар и небольшое обезвоживание. Едва руки доктора дотронулись до моего правого бока, боль пронизала насквозь.

Врач решила, что это аппендицит и что меня надо срочно перевести в кабинет интенсивной терапии. Я подумал, что она поднимает слишком много шума из ничего, и попросил просто дать чего-нибудь обезболивающего. Хотелось лечь в больницу рядом с домом, где были знакомые врачи. И, хотя по долгу службы уже вызвали машину скорой помощи, я убедил себя в том, что мне уже лучше, сел в собственную машину и поехал вниз по дороге в каньон. Белые холмы блестели под невыносимо ярким солнцем.

У меня и вправду начался перитонит. Вскоре мимо меня уже плыли флюоресцентные лампы коридора, по которому анестезиолог вез меня в операционную. Он сказал, что я обладаю большой выносливостью к боли, ведь аппендикс явно воспалился и должен бы меня сильно беспокоить. Я спросил, когда начнут действовать транквилизаторы. Он было начал: «Ну…» — и вот я уже лежу, уставившись в потолок моей палаты, двенадцатью часами позже.

Ночь прошла хорошо, спокойно. Утром врач сообщил мне, что его подозрения оправдались — тот приступ, в офисе, был вызван разрывом аппендикса. К моменту операции гной уже разлился. Я попросил показать мой аппендикс, и мне принесли его немного позже, красный бугорчатый отросток, сверху весь покрытый белыми пятнышками. Я спросил, что это были за пятнышки, и сестра небрежно заметила: «А, это гангрена. Просто усеян».

Доктор сказал, что он уверен на шестьдесят процентов — антибиотикам не справиться с гангреной, охватившей мой кишечник. Но душу математические вероятности не убеждают. Конечно, я надеялся, что попаду в счастливые сорок процентов.

На следующее утро я понял, что обманулся. Меня всего лихорадило. После полудня я встал и немного походил, но когда медсестра попробовала помочь мне проделать это вечером, я уже не мог подняться. Меня тошнило чем-то горьким и мерзким; санитар стал объяснять, что собирается ввести трубки; а потом какой-то шланг пополз через нос в горло; бутылка рядом начала наполняться коричневой желчью, ровным быстрым потоком.

Ночью я не смог уснуть, даже под действием транквилизаторов. Кто-то говорил, что не надо давать мне слишком много снотворного, чтобы не подавлять работу центральной нервной системы. Этого я не понимал, но тогда уже все было как в тумане.

И тут началось. Пришел доктор и сказал, что антибиотики не действуют и количество лимфоцитов растет. Еще кто-то настаивал, чтобы я пользовался чудной трубкой со стаканчиком на конце и легким шариком внутри, которую мне накануне дала медсестра. В нее надо было дуть, удерживая шарик в воздухе и тренируя тем самым свою дыхательную систему. Это казалось глупым — я дышал нормально — но все же немного поупражнялся и попросил поесть. Меня не кормили, а давали все через капельницу, только иногда разрешали пососать кусочек льда.

Меня окружали дергающиеся, нечеткие фигуры в белых халатах. Температура каждые два часа повышалась на градус, жена остужала мне лоб влажной тряпочкой, хотелось есть. Я не понимал, каким образом они хотели вылечить меня, не давая еды. Они только тараторили по-своему и добавляли новые флаконы к действующему набору антибиотиков. Надели кислородную маску, но в голове от этого не прояснилось. От спазма сосудов капельница перестала функционировать. Какой-то человек все тыкал в мою руку иголкой, пытаясь найти неспавшуюся вену. Аккуратно и вежливо я попросил его отвалить. И принести мне что-нибудь поесть.

Меня уложили пониже, чтобы доктор мог применить в области сердца субклавиальную трубку. Она станет регулировать кровообращение, и тогда можно будет наладить капельницу. Затем я покатился под мягким холодноватым светом флюоресцентных ламп в большую тихую комнату. «Отделение интенсивной терапии», — сказал чей-то бас. Некоторое время я полежал абсолютно спокойно и расслабленно, видимо, — дела серьезные. Парень с трубкой и шариком куда-то делся, но сестры все равно заставляли меня проделывать это упражнение, что казалось мне по-прежнему страшно глупым, ведь я же не собирался прекращать дышать? Если бы они дали мне чего-нибудь поесть, я сразу пошел бы на поправку.

Когда раздражение прошло, я вдруг почувствовал, что дико устал. Я всю ночь не спал. Трубки мешали двигаться. А тут они еще ввели катетер, кстати, совсем безболезненно, и тогда я почувствовал себя подсоединенным ко всем этим машинам вокруг, переставшим быть независимым существом, а скорее, элементом слаженно работающей системы. Если я буду тихо лежать со сложенными на груди руками, то, может, мне удасться отдохнуть, а если я смогу отдохнуть, то выкарабкаюсь. Поэтому я сосредоточился на этой несводимой дальше единице действительности, погрузившись после инъекции морфия в блаженство, когда я мог позабыть обо всем мире и позволить ему позаботиться обо мне.

Я проснулся вечером. Мне снились гигантские цилиндры и пирамиды, с грохотом перекатывающиеся по синей бесконечной равнине, и огромные геометрические конструкции, весело резвящиеся на глади океана прямо перед моим домом…

На следующее утро меня вернул к действительности врач. Будто я вдруг вынырнул посреди чьей-то чужой жизни. Мне стало лучше. Видимо, оттого что ввели новые редкостные антибиотики, которые чуть сбили жар, градусов до сорока. Но опасность еще не отступила, и следующий день должен был стать переломным.

Комнату по-прежнему пронизывал режущий глаза свет. Пришла моя жена в платье с широкой юбкой, волосы собраны в хвост, как в молодые студенческие годы. Я пошутил над этим, но ни она, ни медсестры не поняли шутки. У порога смерти только и оставалось кутаться в лохмотья остроумия.

Жена принесла мой плеер и несколько кассет. Так я смогу отключиться от больничной обстановки, как от шумов аэропорта со всеми его взлетами и посадками. Мне хотелось покатиться далеко-далеко по той синей равнине из снов: она манила.

Я попросил сестру надеть мне наушники и включить пленку. Девушка как-то странно глянула, может, не поняла моих слов? Потом мелодия рондо унесла меня прочь.

Едва начинался приступ, сразу давали морфий. Почти каждый час я требовал инъекции, взмывал над больничными простынями и уносился по эфирным каналам; приняв Моцарта и морфия, я скользил под самым потолком комнат, где хорошо одетые люди умиленно смотрели на меня, прервавшего их изысканный ужин: телятина с цветной капустой, приправленная острыми соусами; комнат, куда надеюсь еще вернуться и повидаться со старыми знакомыми, на которых теперь нет времени, потому что надо лететь вдоль мягко освещенных желтых потолков, над алыми кушетками и блестящими белыми скатертями, и улыбками, и блаженством. К синим правильным фигурам. Моцарт видел этот бесконечный гавот и находил способ включиться в него, устремиться ввысь, мчаться и скользить, все дальше и дальше, к всесодержащей субстанции, не имеющей веса.

Физики не живут в реальном мире. Мы стали настолько расщеплены (еще одно жаргонное научное словечко), что считаем любое прикосновение реальности безнадежно грубым, неким забавным приближением.

От осязаемой материи мы легко ускользаем к сказкам о полях и частицах. С податливостью резины эти поля подчиняются четким дифференциальным уравнениям.

За ними лежат более глубокие выводы: группы симметрий связывают изощренными математическими формулами поля и частицы. Большинство физиков, занимающихся частицами, работают именно в этой области.

Но теперь мне открылась бездна более глубокой абстракции: группы симметрий сами по себе не наделены волей, и их лучше всего рассматривать как состояния, реализованные в десятимерном пространстве-времени. В этой большей вселенной наши скучные деяния, совершаемые в трех пространственных измерениях и времени, — просто мышиная возня.

И еще: сверхнити. Их динамика определяет конкретные состояния, возможные в том десятимерном мире. Вибрация их движений в этой неизмеримо большей вселенной вздымает прилив, выплескивающийся в низшие измерения, и далеко распространяется, подобно кильватерной волне океанского лайнера.

Именно это я и наблюдал в последующие дни. Все было там. Абстракции — да, но я также ощущал полные энергии и движения кинэстетические чувства, наполняющие математику. Я мог завязывать сверхнити в узлы, делать с ними все, что хотел. Несмотря на свою крохотность, они должны были повиноваться непоколебимой логике математики. Я знал.

Когда по прошествии недели доктор снял швы, он небрежно заметил:

— Знаете, вы были моим самым тяжелым случаем за год. Еще двенадцать часов, и вас бы не стало.

Хоть я и не совсем оправился, в ноябре все-таки поехал в Индию — было важно не дать тому странному новому духу спокойного восприятия смертности увести меня из реального течения жизни.

Как-то незаметно я утратил страх смерти. Могила более не казалась мне полным тайн пределом, а скорее, неким скучным местом за тонкой, как паутинка, перегородкой. Однажды эту тонкую черту придется пересечь, но для меня это событие больше не имело всепоглощающего, сверхважного значения. И по причинам, которые я не мог выразить, многие вопросы меньше заботили меня теперь, казались ерундой. Жизненно необходимыми стали люди, которых я знал, а все остальное измельчало, ушло на второй план.

Все, кроме работы. Я проводил очень много времени во дворике, наблюдая за классическим пространством, очерченным голубым морем.

Расчеты заняли всего несколько недель. Они оказались успешными, в том ограниченном смысле, в котором теории могут повлиять на мир. Да, они предсказали частицы, обнаруженные в недавно проведенных экспериментах на сверхускорителе. Действительно, эти вычисления описывают все четыре известных нам силы. Гравитация возникает, как проявление событий в десятимерном пространстве-времени.

Отсюда вытекает, что существует другой тип времени. В той системе наш усеченный континуум образует поверхность более общего, организованного через сверхнити пространства-времени. Из того мира все, что мы видим здесь, походит на поверхность мыльного пузыря, колеблющегося в воздухе. У пузыря нет конца, нет границы, и поэтому для нас нет резкого перехода в высшую систему координат.

Это подразумевает, что время, в общем смысле, нескончаемо. Конечно, это не наше время, а, скорее, длительность в высших измерениях. Существование этого абсолютного времени, возможно, одно из самых поразительных математических открытий.

Но что это означает? Мы ищем абсолютную единую теорию, выводящую из фрагментированных сил нашей хромой Вселенной Универсальную силу. Хотя даже это всего лишь набор правил и уравнений.

Что вдыхает огонь в математические выкладки и создает Вселенную, требующую описания? Теперь, когда достигнута единая модель, мы в какой-то мере ответили на вопрос, поставленный еще греками: «Что есть Вселенная?»

Мой ответ — мы испытываем события высших измерений. Наша обозримая Вселенная — тень высшей сферы.

Сейчас можно задуматься и над большей загадкой: «Почему существует Вселенная?» Задаться этим вопросом — значит попытаться познать мысль Господню.

Способны ли мы на это? В сравнении с мировоззрением, возникающим из наших последних открытий, список из четырех сил выглядит слишком удобным, приспособленным к нашим потребностям. Гравитация приобретает большее значение в сооруженной мною модели, потому что, несмотря на то что это слабейшая из четырех сил, ее постоянное воздействие может заставить материю сжаться до неописуемо малых размеров.

Это означает, что мы можем так никогда и не узнать, работают ли наши теории. Как их проверить? Мы же, в конце концов, не можем заглянуть в мир сверхнитей.

Лишь бесстрастная красота математики может вести нас. Но куда идет этот извилистый путь?

Мы даже не можем решить задачу о движении трех тел, следуя ньютоновской теории гравитации. В моей теории ни для чего нет никаких решений.

Поэтому нет определенности. Даже самая превосходная модель дает нам, в конечном счете, лишь набор уравнений. Но теперь эти закорючки описывают события высших миров, огромных векторных пространств, где неуловимые сущности танцуют свои дифференциальные вальсы.

Все это очень далеко от мира людей. Хотя мы, теоретики, как я понял, до смешного сильно привязаны к нему.

У нас, теоретиков, есть свой дом с прекрасным видом, достаточный уровень доходов, цифровые стереосистемы и импортные машины, уставшие от наших чудачеств супруги — и мы беспечно считаем, что разрешили парадокс нашего существования как мыслящего животного. Но какой компас нас ведет, когда мы плывем в кильватерной струе проходящих мимо, невидимых глазу океанских лайнеров?

В Агре я поднялся рано, чтобы увидеть Тадж Махал. В первых розовых лучах он был похож на призрак.

Тадж мерцал над роскошными садами, похожий на игрушку, пока я не осознал, насколько огромен был выстроенный целиком из белого мрамора дворец. Правитель, построивший его как гробницу для своей жены, намеревался построить еще и черный Тадж на другом берегу протекавшей позади реки. Он бы лежал, похороненный там, а длинный крутой мост соединял бы оба дворца.

Но его сын, рассудив, во сколько обошелся первый Тадж, сослал своего отца на последние семь лет его жизни в форт из красного песчаника в миле от города. Когда старый правитель был уже слишком болен, чтобы сидеть, он лежал и смотрел на белый Тадж в зеркало до самой смерти.

Я понимаю, мои слова не походят на обычно звучащие в этом зале. Пожалуйста, тем не менее не примите мои странный под-ход за знак неуважения. Я глубоко благодарен Нобелевскому Комитету.

Я попытался поговорить о восприятии науки человеком, потому что мы все, в конце концов, заперты в границах нашего собственного, ограниченного сознания. Если труд, за который я был удостоен такой чести, поднимает больше вопросов, чем разрешает, то это определено условиями нашего существования. Мы постоянно боремся с безмерностью.

Мы кажемся такими маленькими. И все же некая гордыня заставляет нас считать, что мы что-то значим в этом мире.

У философов есть парафраз:

Но посмотрите на микропроцессы, управляемые квантовой механикой. Материя не инертна. Она активна, она постоянно выбирает между вариантами, следуя законам вероятности. Разум существует, по крайней мере в том смысле, что природа делает выбор.

Давайте теперь поднимемся на уровень нашего мозга. Этот хрупкий контейнер усиливает воздействие процессов, происходящих на квантовом уровне, тех единичных выборов, которые совершают в нашей голове молекулы. Мы применяем рычаг масштаба к лежащим более глубоко вероятностным событиям. Мы — увеличители.

А теперь перейдем еще выше. Сама Вселенная выказывает некоторые признаки дизайна, по крайней мере в вопросе выбора основных физических констант. Если бы эти цифры были другими, ни существование жизни, ни даже стабильность звезд не были бы возможны во Вселенной.

Или, в свете моих вычислений, взгляните на реальность других измерений. Возможно, они свернуты, словно крохотные свитки. Возможно, они просто лежат за пределами нашего знания, за исключением тех проявлений, которые я сумел вычислить. Мы не знаем — пока.

Хотя теперь мы имеем свидетельства умственной работы на многих уровнях физической реальности. Мы можем оказаться всего лишь частью большего действа. Например, мы в какой-то мере участвуем в размышлениях Вселенной о самой себе.

Мы скорее всего никогда не уверимся в этом с достаточной физической точностью. Моя последняя работа и работы других исследователей предполагают тем не менее, что высшие сущности влияют на течение нашего времени, пусть издалека, но глубинно.

Уравнения могут лишь подсказать, намекнуть, описать. Они ничего не могут объяснить.

Но я лично подозреваю, что наш осажденный мозг все же имеет значение. Каким-то образом. Для чего-то.

Конечно, очень легко сказать, что в некоем далеком измерении у времени нет конца. Но для нас как личностей он-то точно есть: перестрелки, автомобильные катастрофы, болезни.

Однако нам дан маленький маячок восприятия, через божественный язык математики. Может быть, для существ, подобных нам, этого достаточно.

…За Тадж Махалом текла неглубокая река, к которой вели широкие мраморные ступени. Справа заходили в воду индуисты. Некоторые совершали омовение в священных водах; другие медитировали. Слева те же индуисты отправлялись в последний путь. Трупы более богатых жителей Агры сперва сжигали на погребальных кострах, а затем пепел бросали в реку. Тех же, чьи родственники не могли позволить себе оплатить сожжение, после скромной церемонии выбрасывали с пристани на илистую отмель или в воду, если река поднималась. Это делали обычно ранним утром.

В первых лучах рассвета, я наблюдал, как канюки пируют на отмели. Они быстро справились со своей задачей и в пять минут не оставили и следа от трупа. Тогда птицы снялись и улетели. Тадж стоял на берегу позади меня, безмятежно вечный, его цвет неуловимо менялся вместе с лучами солнца, которое поднималось над деревьями, холодный, совершенный купол гробницы мерцал, отбрасывая назад величественные тени. Каким-то образом в этом древнем, чужом мне месте все, казалось, находилось в соответствии друг с другом. Смерть наставала, так и должно было быть. Из этого простого факта вытекала неподвижность Индии. Я подумал о Моцарте и услышал слабую, словно звучащую издалека мелодию, почувствовал, что без усилий скольжу над морщинами коричневого пыльного мира, где бесконечно многообразие фрагментов и безостановочно кипение страстей, смотрел на падальщиков и на купальщиков, чувствуя медленное, грустное колебание двух несовпадающих миров.

Чем можно ограничить размерность мира? А помещается ли (см. рис.) четырехмерная мысль в трехмерном разуме? Или вот еще вопрос — какова толщина той трехмерной страницы четырех и более — мерной книги, где, возможно, записаны параллельные трехмерные миры, один из которых кажется таким реальным. И не приходится ли нам довольствоваться лишь тенями объяснений?

233° по Цельсию

Конечно, шел дождь. Беспрестанный, серый, моросящий, размывая расчерченнуюю четкость города и превращая ее в нечто туманное и двусмысленное. Алексу казалось, что каждый раз, когда он покидал свою уютную квартиру в центре города, небеса опускали на него свои холодные влажные ласки.

Он перебежал через широкую улицу, хотя движение было слишком редким для возможности дорожного происшествия. Машины в эти дни были такой же редкостью, как и правительства, заслуживающие доверия, причем по сходным причинам. Нефтяные скважины истощались, а промышленные конгломераты бесследно поглощали все последние технические идеи.

Это все, что было известно Алексу о том, как обстоят дела, как с обывательской, так и с научной точек зрения. Он воспринимал погоду как личное оскорбление, особенно будучи доведенным до кипения "прогнозистами" из 3Д, которые сообщали что-нибудь типа: "Как мы все знаем, повышение давления на широте Великой Метрополии способствовало (ха-ха) циклоническому скоплению влажных кучевых облаков в прибрежных районах..." и так далее, все дальше и дальше, в византийские просторы вычурной, витиевато разукрашенной метеорологии.

А все это означало, думал Алекс, пока холодные капли тонкими струйками стекали ему за шиворот, обыденную унылую неприглядность: с погодой вечно что-нибудь не в порядке из-за выхлопов мифических такси, которых никогда не оказывается рядом, когда они нужны. Вы только представьте себе, на что были похожи все эти улицы каких-то тридцать лет назад! И даже меньше. Представьте себе эти проспекты, этот чудный старый мир. Машины парковали у обочин, просто под открытым небом, на улицах, безо всякой охраны, которая отпугивала бы желающих повеселиться на чужом автомобиле.

- А ну, зонтец... - услышал он, а затем и увидел нищего, угрожающе помахивающего короткой черной дубинкой.

- Проваливай! - отреагировал Алекс, похлопав по несуществующей кобуре под пальто. Нищий пожал плечами и, хромая, поплелся прочь. Невелика победа, но Алекс почувствовал прилив гордости.

Дом с облупившейся штукатуркой он обнаружил в глухом проулке, скрючившийся в тени вымершей фабрики. Почтовый ящик квартиры 2F был до отказа забит старыми письмами и газетами. Алекс поднялся по скрипучей лестнице, морщась от вони, исходившей от старых половиков и следов невоздержанности собак и кошек. Он бессознательно искал признаки, подтверждающие, что дверь с табличкой "2F" уже была взломана. Однако краска была чиста, как кожа старой девы. Что же, возможно, ему действительно везло. Он выудил из кармана массивный ключ. Замок заело, потом он щелкнул, и ключ повернулся с недовольным скрежетом; электронной сигнализацией здесь и не пахло.

Он невольно задержал дыхание, когда дверь распахнулась. Действительно ли он видел какие-то неясные очертания во мраке комнаты? Это была последняя и самая старая из квартир дяди Херба. Все их адреса были записаны аккуратным, мелким почерком в описи имущества. Там, правда, не упоминалось, что иногда дядя Херб не посещал свои драгоценные сокровищницы по несколько лет.

Все прочие были опустошены, ободраны, разграблены. Старые пивные банки и груды мусора свидетельствовали о регулярных набегах местных банд. В квартире на Монтегю Алекс задержался слишком долго, оплакивая утраченные сокровища, упоминаемые в описи. Трое латиносов со взглядами убийц ворвались туда в тот момент, когда он изучал содержимое нескольких измятых коробок, оставшихся от дядиного богатства. Они восприняли его как вторгшегося в их владения чужака, поколотили и потребовали "арендную плату", заявив, злобно ухмыляясь, что они полноправные домовладельцы, и коробки были у них на хранении, платном, разумеется. "Народ владеть эта "фатера", поэтому ты платить народ", - объявил самый короткий из них.

В любой из них сокровищ было явно маловато, но сейчас...

Дверь скрипнула. Алекс пошарил по стене и нащупал выключатель. Смутные очертания превратились в четкие, бесконечные ряды - книги!

Длиннющие серые стальные полки заполняли всю комнату. У пола и потолка они были закреплены на случай подземных толчков. Он недоумевал, как балки этого дома могут выдерживать такую тяжесть. Алекс протиснулся между рядами и обнаружил сзади тускло освещенные комнаты, также загроможденные. Четырехкомнатная квартира, полностью лишенная мебели, окна заколочены, кухня узнаваема только по газовому подводу для отсутствующей плиты.

Впрочем, нет - в задней комнате притаилось облезлое кресло и торшер, похожий на аиста. Здесь было святилище дяди Херба, место, где, как было сказано в завещании: "скоротал много долгих вечеров в компании веков минувших". Дядя Херб часто вставлял в письменную речь старинные витиеватости, такие же, как оборчатый абажур цвета слоновой кости на этом торшере.

Книги стояли на полках так плотно, что после того, как Алекс просмотрел четвертую часть, у него уже болели мышцы рук. Он распечатал матовый полимерный чехол, и азот с шипением вырвался наружу. Надписанные и датированные "Марсианские хроники"! Алекс ласково и осторожно погладил пожелтевшие страницы. Запах стареющей древесины, такой резкий и не поддающийся описанию, ударил ему в нос. К тому же первое издание. Жаль только, что надписанное. Ненадписанные являлись большей редкостью, насколько он помнил.

Все равно, наверное, стоящая вещь. Он вставил книгу обратно на полку, уже раскаиваясь в том, что он пошел на поводу у минутной слабости и распечатал чехол, лишив книгу ее защиты в виде инертного газа. Он напевал про себя, изучая ряды книг, стоящие на полках, читая их названия, которые мельтешили у него перед глазами на расстоянии дюйма друг от друга. "Бесконечная война" в яркой обложке. Тянущееся почти на метр собрание романов Е.Е. "Док"'а Смита, тоже весьма неплохо оформленное. "Последние и первые люди" в первом издании 1930 года. Алекс слышал, что о ней говорили как о первой онтологической эпической поэме в прозе. Фраза застряла у него в мозгу. Конечно, он ее не читал.

А сборники! Целые ряды с яркими корешками, зазывавшими покупателей, которые теперь уже обратились в пыль. Алекс вздохнул. Видимо, все в двадцатом веке было захватывающим, изумительным, интригующим и даже пикантным. Героини, попавшие в беду, с юбками, задранными достаточно высоко, чтобы были видны очаровательные черные подвязки и значительная часть обтягивающих штанишек. Незнакомцы преувеличенно зверской наружности. Остроконечные серебристые ракеты с блестящими обводами.

Сборники занимали самую большую комнату. В коридоре начинались роскошные журналы. Алекс не устоял перед искушением с треском открыть один из экземпляров журнала "Кольер" с захватывающей космической эпопеей Вернера фон Брауна, оформленный фантастическими иллюстрациями Бонестела (как явствовало из интригующей аннотации). "На Луну!"

Ну, там Алексу довелось побывать, и, надо сказать, это не стоило тех денег, что он заплатил за путешествие. Он растянул руку, цепляясь за стены, когда кубарем катился вниз в одной из пещер. Малая гравитация, конечно, производила впечатление, серьезный ответ страдающему от пресности обычной жизни, но по возвращении на Землю он еще месяц чувствовал себя как воздушный шарик.

Пока он пробирался вдоль стеллажей, книги окружали его со всех сторон. На вскидку, здесь их были десятки тысяч, самая большая часть, оставшаяся от коллекции дядя Херба.

Одному богу известно, что было в остальных, пробормотал он, выбираясь из темных проходов к выходу. В завещании было сказано верно насчет этой квартиры - это все была научная фантастика. Ни одного издания в жанре фэнтези или ужасов, оскверняющих коллекцию. Дядя Херб был очень щепетилен в вещах, которые для Алекса не представляли никакого значения. Никаких романов, совмещающих в себе ракеты и размахивающих мечами варваров, никаких сладострастных вампиров, судя по обложкам.

Алекс помедлил в дверях и оглянулся назад, вздохнув. Блестящие останки утраченного прошлого. Он вспомнил, о каком благоговейном трепете упоминали британские археологи, добравшиеся до гробницы Тутанхамона. Только на сей раз исследователь сам был владельцем найденного сокровища.

Он вышел наружу, в холодную слякоть, удовлетворенно похмыкивая. Он унаследовал от дяди Херба порочные гены библиофила, но не в такой острой форме. Ему нравилась шероховатая поверхность книг, глянцевый блеск переплетов, шуршание перелистываемых страниц. Но читать? Никто этого больше не делал. И уж конечно, для коллекционера стоимость вещи нисколько не зависела от ее практической полезности.

Менее чем через час, развалясь на корейском лощеном диване, окруженный домашним комфортом, он разговаривая с Луизой Кеплер по видеофону, глядя на ее изображение на настенном экране. На лице были явные признаки того, что ее оторвали от важного дела, однако Алекс не позволил себе даже малейшим движением брови показать, что он это заметил, - никогда наперед не знаешь, как это будет воспринято. Луиза была ловкой, осторожной деловой женщиной, но по собственному опыту Алекс знал, что у таких людей часто бывают всякие скрытые комплексы, которые лучше не затрагивать.

- Мне нужно увидеть всю коллекцию, - сказала Луиза, глядя куда-то в сторону от экрана.

- Конечно, но я бы посоветовал тебе взять с собой телохранителя. - Ему не нравилось, когда деловой партнер, которому он звонил, казалось был одновременно занят чем-то еще, постоянно отвлекаясь на какой-то невидимый на экране предмет.

- В те места мне следовало бы поехать на танке, - улыбнулась Луиза, наконец-то одарив его дразнящей синевой своих глаз. Он сделал крупный план и удостоверился, что это был их настоящий цвет, даже без защитных линз, скрывающих лопнувшие кровеносные сосудики - плату за соблазны большого города.

- Ты уже делала индексацию? - Он хотел побыстрее закончить с этим делом. Кредиторы не ждали, а умирал дядя Херб очень долго.

- Конечно. Я только что пропустила ее через налоговую программу. - Алекс прохладно кивнул. Так вот что ее отвлекало. Легка на подъем! Его пробрала легкая дрожь и сожаление о том, что плата за отопление в этом месяце еще не была внесена. Термометр у него в перстне показывал 8 градусов Цельсия. Взглянув на окно, он увидел, что уголки покрыты корочкой льда. - Я надеюсь, что мы поладим на сходной цене...

- Алекс, мы уже вели дела вместе. Ты знаешь, что меня трудно провести.

Он заморгал.

- А разве что-то не так?

- Книги, Алекс? Ранние видео - да. Компакт-диски первого поколения - замечательно, никто ведь не знал, что их срок годности - семь лет, если их специально не сохранять. Это - редкость. - Она скривила губы.

- Но это - еще более старинное, намного...

- Согласна, но кого это интересует? Печатные тексты, Алекс?

- Но ты должна попробовать, - сказал он поспешно.

- А ты уже пробовал? - с сарказмом спросила она.

- Ну... немного...

- Детишки еще пытаются. Но не настолько, чтобы это вылилось во что-то реальное.

- Но это же была, ну... литература будущего.

- Их будущее, наше прошлое - ну и что из этого? - Высокие скулы придавали нечто величественное ее лицу. Она поплотней завернулась в свои меха.

Его познания в научной фантастике черпались в основном из огромного количества видеокниг, которые можно было достать. Теперь, когда этот жанр уже мертв, был некий шарм в воскрешении старинных, наивных, странно возвышенных произведений - но, конечно, только в форме развлечения - чтобы компенсировать дороговизну их перевода в видео.

- В них все-таки есть какое-то примитивное очарование, - произнес он неуверенно.

- Но все это так плоско! Так примитивно по сравнению с тем, что может быть сделано с драматическим сюжетом. - Она покачала головой.

Алекс раздраженно сказал:

- Послушай, я позвонил тебе не для того чтобы обмениваться критическими замечаниями об искусстве.

- Это уж точно. Я полагаю, ты рассчитываешь получить за них некую сумму.

- Да, причем как можно скорее. Были некоторые, э-э, имущественные расходы.

- Я могу подняться аж до двенадцати сотен иен.

- Двенадцать... - в первый раз в жизни Алексу не пришлось разыгрывать неприятное изумление после того, как была названа цена. Он задохнулся, пытаясь что-нибудь сказать, но только ловил воздух открытым ртом.

Луиза добавила:

- Если ты обеспечишь перевозку из того района и подобающее хранилище.

- Пере... - он прокашлялся. Двенадцать сотен составляли арендную плату лишь за два месяца, или трехмесячное отопление, по новым тарифам.

- На сегодняшний день это очень неплохая цена.

- Луиза! Но это просто смешно!

Она покачала головой.

- Ты отстал от времени. Это было бы хорошим бизнесом лет десять назад, не позже.

- Мой дядя потратил целое состояние на одни журналы! Полная подписка "Эмейзинг"! Я помню, как он покупал последний номер.

Она улыбнулась с неожиданной теплотой:

- Ах, уходящий век техники, не так ли?

- Совершенно точно. Великая биоинженерия.

- Но все это довольно скучно, я бы сказала. Великая эпоха книгопечатания уже завершилась.

- Это ничего не значит, - сказал Алекс, постепенно приходя в себя и пытаясь поколебать ее спокойствие. Он поплотней обернул одеяло вокруг занемевших ног. Может, ему стоит вскочить и заорать, чтобы добиться какого-то психологического преимущества, а заодно заставить кровь вновь прилить к окоченевшим конечностям? Вместо этого он хрипло прорычал: - Ты пытаешься меня надуть!

Она медленно и задумчиво покачала головой, рыжие локоны рассыпались по плечам. Алекс не мог не восхититься ее ловкостью. Она держалась так легко и естественно, одновременно пытаясь его ограбить!

- Ты не понимаешь пост-литературный мир, Алекс. Мы же занимались с тобой афишами, старинными автомобилями, надгробными украшениями. То были действительные ценности для коллекционера, а книги - нет.

- Но в той квартире такое богатство истории! Полные собрания сочинений всех мастеров периода расцвета жанра. От Андерсона до Желязны. Пурнель и Олдис, Хайнлайн и Лем - все!

- И все это ничего не стоит. Слушай, я знаю, в каком ты сейчас положении. Позволь мне...

- Я не нуждаюсь в благотворительности, Луиза. - Говоря начистоту, он нуждался, но лучше сейчас было держаться независимо.

- Вот другие квартиры Херба - там были действительно ценные вещи. - Она отвела взгляд от экрана, погрузившись в воспоминания. - Жаль, что он плохо о них позаботился.

- Это были хорошие районы, когда он покупал там квартиры для хранения своих коллекций. Учитывая налоговый контроль, это был лучший способ их использования. - Если он заговорит ее, у него будет шанс заставить ее поднять цену.

- Да и сейчас тоже, - задумчиво отозвалась она. - Я хорошо знала Херба. Он был настоящий коллекционер, да и человек хороший. Я давно советовала ему выбросить книги.

Подобная манера разговора была обычна для партнеров, но сейчас Алекс чувствовал, что она его раздражает. Он вспомнил слухи о том, что некоторые деловые партнерши дяди Херба были одновременно его любовницами, и вдруг ему пришло в голову, что Луиза, которая в тот момент сидела со взглядом, устремленным куда-то вдаль и плотно сжатыми губами, вспоминала какое-то из жарких свиданий.

Ее взгляд вернулся из Неведомого и стал деловым.

- О'кей, пятнадцать сотен. Это потолок.

- Позвони мне, когда успокоишься, Алекс.

Она отключилась и исчезла с экрана.

Он успокоился за видеокнигой. Его любимый проектор был похож на книгу с обложкой из буйволовой кожи и трубчатым корешком. Он вставил цилиндр с "Последним из могикан" и удовлетворенно наблюдал, как на оживающих стенах его комнаты разворачивались картины исторической драмы, перенеся его на веселую пирушку. Развлечения были необходимы в это ненавистное время, когда все, кто мог, уже перебрались в места с более теплым климатом. Неудачников же добивало поднятие уровня океана, доставляя прочим сардоническое наслаждение.

Отвлекаемый своими собственными проблемами, Алекс потерял сюжетную линию, и тогда открыл книгу-проектор и начал как бы изнутри просматривать движущуюся картинку. У "книги" была только одна страница. Цилиндрическое устройство в его корешке проецировало изображение в трех измерениях, давая возможность более подробно изучить место действия и детали, касающиеся главных персонажей драмы. Он высветил текстовое примечание, относящееся к некоторым историческим данным и подолгу изучал его, пока действие на стенах замирало. Когда он перевернул единственную страницу, действие автоматически перешло к следующей сцене.

Последнее время Алекс месяцами следил за хитросплетениями сюжета "Последних из могикан". Погружение в место и время, в котором восхитительно были смешаны фантазия, зрелищность, история и философия. Сложная драма была представлена многими гранями, целые сюжетные линии можно было изменять по своей воле. Алекс редко вторгался в сюжет, недолюбливая активное взаимодействие с происходящим. Он предпочитал естественный ход времени, чувство неотвратимости событий, вытекающих одно из другого. Реальный мир требовал большего взаимодействия, чем ему бы хотелось; конечно, не искал он его и в своих грезах. Старомодные аннотации были всего лишь несколькими абзацами печатного текста, самый минимум, чтобы не утомить зрителя. Он даже немного почитал, заинтересованный меню трапезы, которую индеец делил с хорошо сложенной белой женщиной. Женщина с аппетитом причмокнула губами, и в этот момент ее корсаж соскользнул, под пристальным взглядом его расширившихся глаз. Алекс наблюдал за бликами пламени, играющими на ее полных, похожих на налитые молочно-белые груши, грудях, и тут у него возникла одна идея.

- Алекс, - произнесла Виконтесса, - они изумительны.

- Лучшие из того, что у меня есть, - сказал он, уже сообразив, что лучший способ завладеть вниманием этих людей - держаться скромно и таинственно. - Большая редкость.

- Просто трудно поверить, не правда ли? - Виконтесса весело тряхнула своими белокурыми локонами. - И те люди БЫЛИ именно такими?

Алекс не имел ни малейшего понятия о том, что она имела в виду, однако ответил:

- О, да, ничто так не заходит за грани, как крайности, - чем надеялся произвести впечатление глубокомыслия. Слишком часто его остроты даже ему самому казались немного "не того", но Виконтесса сейчас ничего не заметила, повернувшись, чтобы поприветствовать других гостей.

Он относился к ним с той смесью страха и презрения, которая так хорошо знакома тем, чьи таланты вечно зарыты в землю, поскольку здесь был сам мэр и его последнее увлечение - женщина с шафрановой кожей, гладкой, как у подростка, и с глазами тысячелетней древности. Они кружились по необъятным апартаментам, как будто под музыку неслышного гавота, маневрируя между тесными кучками восторженных просителей. Мэр, богатый мошенник, был извечной темой пересудов в очень широких кругах. Его улыбающийся лик реял над городом, собранный из искусственных облачных образований, в сопровождении вездесущей рекламы напитков.

Невероятно, но эта лощеная парочка направляясь в сторону Алекса.

- О, мы слышали! - спутница мэра выдохнула с жаром. - Вы так изобретательны!

Мэр пробормотал что-то, на что Алекс даже не обратил внимания, будучи совершенно ошеломленным грациозной жизнерадостной женщиной. Алекс покашливал, моргал и наконец выдавил:

- Что вы, ничего особенного, правда.

- Я просто не могу ждать! - произнесла безупречно сложенная женщина с весьма правдоподобным энтузиазмом.

Алекс раскрыл рот для ответа, пытаясь выдать что-нибудь глубокомысленное. Но она уже была уводима мэром, повиснув у него на руке, будто была всего лишь миражем, сотворенным уличным фокусником.

Алекс вздохнул, наблюдая, как ее лебединая шея исчезла в одной из кучек восторженных трутней.

- Ну а я поговорю с тобой подольше, - услышал он голос Луизы, незаметно подошедшей к нему в этот момент.

Она была ослепительна. Ее медные волосы мягко вились, лаская плечи, воркуя и нашептывая что-то, когда роскошные пряди скользили и извивались - последнее достижение биокосметики.

Алекс скрыл свое удивление.

- Это уже значительно дольше, чем я ожидал, - предусмотрительно ответил он.

- О, нет, ты становишься предметом всеобщего увлечения. - Она тряхнула своими ослепительными волосами.

- Когда я получил приглашение прийти и, ну, сделать свое маленькое дело, я совсем не ожидал столкнуться с такой... такой...

- Такой бешеной популярностью? - Луиза скромно и ободряюще улыбнулась. - Я знала, поэтому и настояла на этом приглашении.

- А, - осторожно сказал Алекс. Он усиленно пытался сохранить уверенность в том, что его голова на самом деле не отделилась от тела и не пустилась волчком по комнате, подхваченная призрачной силой этого места. Через ближайшую прозрачную стену он увидел словно бы предательский обрыв, открывающий вид вниз, в серую промозглую реальность улиц. Град сыпался на город на расстоянии лишь нескольких футов от него. Небоскреб - самое неприятное на языке слово, подумал он.

Все-таки сумасшедшие контрасты составляли неотъемлемую часть городского шарма: бездомные, кашляющие за окнами ресторанов, в то время как сильные мира сего внутри облизывают свои десертные ложечки; продавцы жареных каштанов, обслуживающие смеющиеся пары в смокингах и роскошных платьях...

Даже на этой, кажущейся почти интимной, вечеринке присутствовали контрасты, хотя и прикрываемые демократичной вежливостью. В углу стояла женщина, чья неуверенная поза и обтягивающее платье явно выдавали в ней жительницу восточных бедных кварталов, изо всех сил старавшуюся выглядеть как обитательница престижной западной части города. Разве она не знала, что одеваться, как будто не замечаешь холода в комнатах, было капризом высокой моды прошлого года? Алекс машинально поправил уютный толстый твидовый пиджак, одолженный им для этого случая.

- ...и мне бы никогда не пришло в голову делать из этого всего лишь развлекательное шоу, - закончила Луиза.

Невероятно, но Луиза смотрела на него с восхищением. Он осознал, что до этого мгновения он просто скользил по жизни. А сейчас уважение, которое читалось в ее глазах, вдруг потрясло его. У него зазвенело в ушах. В своей жизни он встречал много людей, которые зарабатывали на хлеб своим умом, своим отточенным чувством переменчивого стиля. Но все они ничего не значили для него. Он понял, что высочайший профессионализм Луизы - это вовсе не все, что так привлекало его в ней. Ее искусные ходы, неподражаемое чувство здравого смысла и еще... эти глаза, эти волосы, эта кошачья грация, искусно скрывающая чувственные тайны ее тела. Виконтесса материализовалась около них, словно один из персонажей модного шоу из тумана. Послышался ее шепот:

- Ты не думаешь, что... пора?

- О, да, конечно.

Толпа заволновалась и отхлынула от них, как волны Красного моря. Виконтесса сделала несколько формальных объявлений, объяснила правила молчаливого аукциона, а затем обратилась к собравшимся с витиеватой вступительной речью. Слегка взмокший, несмотря на прохладу в комнате, Алекс раскрыл свой кейс и вынул первый экземпляр.

- Я хочу предложить вам "Триллинг уондер сториз", номер за июнь 1940 года, содержащий "Путешествие в никуда" - что ж, полагаю, теперь-то мы туда уже прибыли.

В их смехе было плохо скрываемое нетерпение. Карандаши застрочили по аукционным карточкам.

- Следующее: "Старлинг сториз", с обещанным "полным романом о будущем в этом номере". И если вы еще не напуганы, то перейдем к следующему экземпляру.

Постепенно он приближался к гвоздю программы.

- Ну, а теперь - романы. "Странный Джон", о супергении, свидетельствующий о том, что не только в наши дни быть интеллигентом - значит быть чудаком. У меня есть оба первых издания - английское и американское. Оба - подлинные.

Луиза с одобрением наблюдала за ним. Он объявил еще дюжину романов, перемежая все это шутками. Утопии, технологические грезы.

Слуги собирали аукционные карточки, одновременно подсчитывая общую сумму. Виконтесса одобряюще кивнула ему, сложив из большого и указательного пальцев "О", что явно свидетельствовало об успехе. Отлично. Тонкость заключалась в сборе сумм без остановки представления.

- Я счастлив, что вижу такую великодушную щедрость. - Алекс осторожно продолжал: - Напоминаю что собранные деньги пойдут на строительство первой бескнижной библиотеки для несчастных бедняков. А теперь...

Они зашумели от нетерпения.

Чтобы сильнее распалить аудиторию, Алекс решил: больше журналов с шокирующими обложками. Прекрасный экземпляр "Эйр вондер сториз" 1930 года, с изображенным на обложке летающей тарелкой, как бензопила, разрезающей пассажирский самолет. И наконец, "Эмейзин сториз", на обложке которого Нью-Йорк гибнет под сползающими ледниками.

- Нам же не надо этого, не так ли? - спросил Алекс.

- Нееееет! - радостно взревела аудитория.

- Так пусть прошлое защитит нас! - воскликнул он и поднес зажигалку к груде, которую уже устроил в еще не разожженном камине. Журналы занялись первыми, с ревом превращаясь в брызжущие искрами факелы.

Конечно, топить дровами было запрещено уже десятилетие назад. Даже использование для этого старой мебели считалось преступлением. Правительство обложило бы налогом даже выдыхаемый углекислый газ, если смогло. А уж о такой дерзости никто не мог даже подумать...

От старых журналов, высохших за столетие, занимались толстые романы. Их жесткие пыльные переплеты чернели и вспыхивали по краям. Тома раскрывались, когда возгорался клей корешков. Пламя освещало их страницы, пожирая их и навсегда забирая их из Будущего, которое они так и не смогли предсказать.

Холодная комната ожила, когда жар от очага коснулся их напряженных лиц. Алекс отступил от разгоравшегося пламени. Этот момент наступал всякий раз. Он проделывал этот трюк всего лишь несколько раз, но его странная власть уже распространялась по городу. То, что сначала вызывало лишь удивление, сейчас превратилось в модное увлечение. Мгновенная слава - все двери открыты перед ним - и все это за груду никчемной бумаги.

Блики пламени плясали на их вытянувшихся лицах, в их восхищенных глазах, взгляды с любопытством устремлены на камин. Ему уже доводилось наблюдать эту трансформацию на дюжине вечеринок, но только сейчас у него мелькнул проблеск понимания, что все это значило для них. Древнее тепло будило в них чувство запретного потворства своим желаниям, воспоминания о бурных эпохах, знакомых их прадедам. Но оно также уничтожало те времена, отвергало их безудержный оптимизм и неосознанное бахвальство. Да, вот оно пришло - холодом повеяло из их глаз, когда пламя взметнулось и на них дохнуло жаром. "Старлинг сториз" вспыхнули и начали раскрываться, потрескивая и шипя. Ньюйоркский ледник на глянцевой обложке журнала превращался в черный дым.

МЕСТЬ. Вот что они чувствовали.

Месть той эпохе, которая предала их. Возмездие тому времени, которое они бессознательно хотели превзойти, но так и не смогли. И потому ненавидели и презирали. Время Привилегированного Прошлого.

- Пошли отсюда, - шепнула Луиза.

Алекс видел, что мэр и его подруга были в состоянии транса. Из этих людей никто больше не нуждался в нем. Его измена уже совершилась, дядя Херб вновь был предан.

Они стороной начали пробираться к выходу. Рев пламени заглушал их уход. Луиза тесно прижималась к нему - обещание награды. Ее холодный профессионализм растаял в тепле пламени, жар которого подействовал даже на нее - коллекционера.

Двигаясь по ковру в направлении выхода, Алекс увидел, что произошедшее было вовсе не только хулиганской выходкой. Толпа грелась у огня, они стояли гордо выпрямившись, плечи расправлены. Он позволил этим людям ненадолго сбросить мертвую руку прошлого.

Не стремясь к этому, Алекс принес им облегчение. И, может быть, даже надежду.

С Луизой вместе он поспешил в холодную, удивительно манящую ночь.

И СНОВА МАНАССАС^[1]

Когда твою машину подстрелят в первом же сражении первой войны века - это не самое ужасное на свете, только ничего хуже Брэдли никак не мог придумать. Они встали чуть свет. Брэдли подбил своего приятеля Пола присоединиться к нему, и они полетели низко над холмами взглянуть на грандиозное скопление людей и техники. Чтобы их не засекли радары, Брэдли скользил над самыми верхушками деревьев, и верхние ветки порой хлестали по брюху корпуса. Еще до восхода солнца приятели вылетели на роскошном бесшумном корабле и скользили над широкими полями с расчетом на то, что поднимающееся солнце ослепит расположенные на земле оптические датчики.

Зрелище было воистину захватывающим. Сверкающие колонны, едкий дым над руинами, доносящиеся издалека приглушенные звуки сражения.

А потом их подстрелили.

Попали не прямо, а, к счастью, вскользь. Кренясь в прошитом снарядами воздухе, корабль смог перелететь через две гряды холмов. Приземлились они тяжело и остались живы только благодаря подушкам безопасности.

Из потерпевшей крушение машины им помогли выбраться оказавшиеся поблизости люди из военного отряда, и мальчикам не оставалось ничего, кроме как пойти со спасителями. Похоже на то, что командовал тут Декстер, крупный и загорелый мужчина, который сказал им:

- Мы получили известие, что по этой дороге движется группа мехов. Держитесь с нами, тогда, может, уцелеете.

- Еще чего! - вспылил Брэдли.

- Здесь небезопасно, парень, - отрезал Декстер. - Вы безалаберные избалованные дети, и вы угнали корабль. Может, сегодня вам хоть что-то втемяшится в головы.

Он усмехнулся, обнаружив отсутствие двух передних зубов, и махнул рукой, приказывая продолжать путь в неясном свете раннего утра.

Еды ни у кого не было, но даже если бы была, то с ними бы делиться не стали - так решил Брэдли. Бой за западным холмом отрезал все пути снабжения этих некогда сельскохозяйственных угодий.

К середине утра они добрались до перекрестка и сразу же по ошибке подстрелили меха-рабочего. Он заметил отряд в старой дубовой роще на склоне холма и со всей возможной для него скоростью бросился прочь. Он принадлежал к классу R, такой хромированный и блестящий.

Женщина с длинной палкой на плече внезапно скинула свою ношу, прицелилась - и прогремел такой громкий выстрел, что Брэдли подпрыгнул. R-мех упал.

- На сегодня первый, - констатировала женщина, которую тут называли Ангел.

- Должно быть, разведчик, - сказал Декстер.

- За что? - воскликнул пораженный происшествием Брэдли, когда они шли вниз по склону к механизму.

Рассветный воздух все еще был прохладным и влажным.

- Мехи отступают? - нерешительно предположил Пол.

Декстер кивнул:

- Сюда движутся. Держу пари, они ужасно напуганы.

Справа в спине у механизма виднелась небольшая дыра, выстрел пробил расположенный там сервопривод.

- Неплохой выстрел, - произнес кто-то из мужчин.

- Я ж говорила: эти штуковины работают, - гордо заметила Ангел. - На сей раз я хорошенько прицелилась. Помогает.

До Брэдли внезапно дошло, что люди несут с собой не просто механические стержни, а оружие, изготовленное на заводах, где работали исключительно люди. "Орудия убийства, - изумился мальчишка. - Совсем как в стародавние времена. Упоминания о них встречаются, например, в драмах, но сами уже лет сто как незаконны!"

- Может, этот мех просто испугался, - предположил Брэдли. - Его программное обеспечение позволяет испытывать такое чувство.

- С помощью бипера мы послали предупредительный сигнал, - сказал Декстер, хлопнув по ранцу у себя на спине. - Вот прямо отсюда, из этой маленькой штуковины. Если мехи не хотят нарваться на неприятности, им нужно всего-навсего медленно подойти к нам и лечь, чтобы мы взглянули на их программные кубы.

- Блокировали их?

- Конечно. Как еще сможем мы быть уверены?

- Этот удирал, ясно как белый день, - сказала Ангел, перезаряжая винтовку.

- Может, он просто не понял, - стоял на своем Брэдли. - Модели R - проворные, ловкие, их социальные навыки хоть куда.

- Разумеется, понял, - заявила Ангел, открывая центральный порт механизма и вытаскивая оттуда идентификационный куб. Смотрите, он из Санфрана.

- Если он не конфедерат, то зачем ему забираться в такую даль? - спросил чернокожий мужчина по имени Нельсон.

- Верно, - согласился Декстер. - Пометь его как солдата армии южан. - Тут он вручил Брэдли наручный коммуникатор. - Учет будем вести добросовестно. Парень, ты сегодня будешь заносить данные.

- Конфедерат, значит. Ясно, - сказал Брэдли, вводя информацию в коммуникатор. Это простое занятие было как нельзя кстати, оно успокаивало и помогало привести в порядок свои чувства.

- Уж будь уверен! - возбужденно заверил Нельсон. - Только посмотри на него. Какой сообразительный мех, поумней прочих, пытался спастись. Удирал от нас, людей. Ведь к западу отсюда мы только что смяли немало механизмов.

- Никогда не могла себе позволить такую хромированную штуковину, - произнесла Ангел. - И они тоже знали об этом. Один из мехова класса R скалился на меня в супермаркете, пытался выхватить банку соевой тушенки. - Она саркастически рассмеялась. - Тогда на полках уже почти ничего не осталось.

- Изящная вещица, да? - Нельсон пнул механизм, который покатился вниз по склону.

- Только вы его испортили, - подал голос Брэдли.

- Закатите его вон в ту яму, чтобы с дороги не было видно, - приказал Декстер. И жестом показал на Пола. - Ты пойдешь с другим отрядом. Эй, Мерсер!

Вперед шагнул верзила, который только что пытался, минуя шипы, осторожно сорвать плоды с растущей в овраге колючей груши. Все изголодались.

- Перейдешь через дорогу, спустишься вниз и устроишь засаду, - велел ему Декстер. Возьмешь с собой этого парня - тебя ведь Пол зовут, верно? - он поможет тебе. Мы встретим их на перекрестке огнем.

Мерсер ушел вместе с Полом. Брэдли помог Ангелу дотолкать мертвого меха до оврага. Робот катился вниз и взмахивал руками, оставляя средь весенней травы свежие сырые рытвины. Потревоженная земля источала влажные ароматы. На всякий случай люди прикрыли блестящий корпус прелой листвой, а Декстер к тому времени уже разместил своих людей на позиции.

Поодаль от асфальтированного перекрестка они организовали нечто вроде засады. Брэдли понял: им нужно, чтобы перекресток выглядел безопасным. Нужно, чтобы мехи двигались быстро и не останавливались.

Во время работы Брэдли услышал идущий от горизонта раскатистый низкий звук, словно где-то там, вдалеке, пробудился великан. С того места, где он стоял, просматривались обе дороги, по которым из района боевых действий могли катить мехи. Брэдли с уважением отметил, что Декстер одновременно находится будто бы повсюду и выкрикивает приказы.

Взрослые взволнованно обсуждали, как пойдет дело с мехами, насколько просто их одурачить и даже спровоцировать на драку между собой, - законы и акронимы действительно мало что значили для механизмов, но новомодным течением пропитывали массовую культуру. Брэдли про себя посмеялся этому. И на миг его тревогу пересилило чувство собственного превосходства.

Весеннее утро было свежим, показавшееся из-за дальнего холма солнце грело спины. В такое время все отлично растет, но заброшенные поля никто не возделывал. Здесь должны были бы работать мехи, заботиться о будущем урожае. Но вместо этого они отправились за неровные гребни холмов, чтобы биться с людьми, которые, как втайне надеялся Брэдли, надерут им задницу. Хотя у мехов задницы нет, напомнил он себе.

Вдвоем с Декстером они залегли за бугорком на склоне холма. Декстер бубнил в рацию, лицо его подергивалось от нетерпения и тревоги. Брэдли смаковал густой запах молодой травы и лениво размышлял, не отведать ли ему свежей зелени. Декстер присматривал за возводимой отрядом баррикадой, потом сказал:

- Знаю, мы находимся слишком близко от дороги, но, пока есть патроны, выражение "слишком близко" неуместно. С нашим оружием лучше подобраться к неприятелю как можно ближе. Когда роботы движутся быстро, их легче подкараулить, но и им тоже проще поразить нас.

Брэдли заметил, что сейчас Декстер проявляет больше нетерпения, чем когда находился со своим отрядом. На памяти Брэдли он вел себя так впервые. По крайней мере, в цивилизованном мире.

- Важно знать, что в крайнем случае можно и отступить, - продолжал Декстер.

Брэдли нравился Декстер, и он спросил у вояки:

- Как вы научились сражаться?

Вопрос озадачил Декстера, и он ответил:

- Хобби у меня такое. Я анализировал великие римские кампании в Африке, Азии, а также изучал здешние войны с индейцами.

- Они любили устраивать засады?

- Было такое дело. Конечно же, когда сыны Альбиона изобрели паровые автоматы, тогда да, римляне смогли диктовать условия всем племенам и не на шутку их беспокоить. - Тут Декстер искоса взглянул на мальчика и спросил: - А ты изучаешь историю, парень?

- Меня зовут Брэдли, сэр. Родители не разрешают мне читать о сражениях. Они не устают повторять, что мы выше всего этого.

- Ах, да! Всеобщая Церковь Справедливости?

- Да, сэр. Они говорят, что…

- Эта чепуха годится для людей. Другое дело - мехи.

- В чем их отличие?

Вглядываясь в дорогу, Декстер цыкнул зубом и сказал:

- Они нелюди. Игра по правилам.

- Думаете, их сложно победить?

Декстер усмехнулся:

- Эволюция трудилась над нами пару миллионов лет. Они же появились лет пятьдесят назад.

- Неужели только в тысяча восьмисотом? А я думал, что роботы у нас были всегда.

- Вздор. История для детишек все равно что темный лес.

- Нет, сэр. Мне известны такие значимые факты, как День американской независимости от Империи, а также Имперский запрет на такое оружие, как у вас, и еще…

- Сынок, история - это не только даты, которые тоже далеко не только цифры. Что с того, что мы наконец-то избавились от римлян? Они были горсткой малодушных трусов, и все. "Мирная Империя" - оксюморон, парень. Этот 3D, ребятки, пичкает вас всякой дрянью, не позволяя увидеть войну даже на экране, разве что изредка покажет изрядно приукрашенные исторические картинки, так что неудивительно, что вы не знаете, с какого конца ружье стреляет.

Брэдли счел это заявление несправедливым, но, понимая, что Декстер - не обычный для него человек, промолчал. Игра по правилам? Что бы это значило? Игра по правилам - это когда все довольны и каждый может победить.

Или мир не так прост, как прежде полагал Брэдли? Здешний чудный воздух звенел и потрескивал, отчего покалывало кожу, трепетали нервы.

Вернулась Ангел и, тяжело дыша, устроилась возле установленной на треноге тяжеленной штуковины.

Ниже по склону с винтовкой в руках расположился Нельсон. Он тоже установил треногу, на которой пристроил некую систему из множества цилиндров и темных стальных скользящих частей, - такого Брэдли раньше видеть не доводилось. Обливаясь потом, Нельсон засунул в это сооружение длинную изогнутую коробку, которая со щелчком встала на очевидно предназначенное ей место. Мужчина улыбнулся, явно довольный тем, что составные части правильно взаимодействуют друг с другом.

Брэдли пытался угадать функции всех этих различных видов оружия, когда услышал, как по дороге на большой скорости приближается машина. Он взглянул на бегущую с дальних холмов извилистую черную ленту асфальта и увидел между стволов ясеней нечто громоздкое.

Это оказался открытый грузовик с кузовом, набитым мехами. У этих были корпуса цвета меди. Наверное, фабричные роботы. Одинаковые, как упакованные в коробку яйца, они поблескивали в лучах солнца.

Декстер пробормотал что-то в рацию и показал на три мелово-белых камня у дороги - они были похожи на мишени. Грузовик миновал перекресток и выскочил на прямой участок дороги как раз перед Брэдли. Подъем здесь становился круче, а потому, проезжая мимо камней, грузовику пришлось сбросить скорость.

Брэдли никак не мог понять, откуда здесь взялись роботы - по крайней мере, не знал наверняка, - а потом выбросил эту мысль из головы. Сердце бешено стучало от возбуждения. Затаившийся рядом с ним Декстер напоминал кота, который отлично знает, где сидит канарейка, и готов в любой миг вонзить в нее когти.

Когда грузовик поравнялся с камнями-ориентирами, Ангел открыла огонь. Такого грохота Брэдли еще никогда не слышал, и первым его желанием было зарыться головой в траву. Когда он осмелился снова взглянуть на дорогу, то увидел, как грузовик закрутило вокруг оси, а потом он слетел в овраг и покатился вниз.

Медные роботы словно в замедленной съемке вылетали из кузова. Большинство из них приземлилось в траву и осталось неподвижно лежать на земле. Грузовик тяжко ударился о каменный выступ, и его падение прекратилось. Несколько мехов поднялись с земли и попытались спрятаться за грузовиком, полагая, быть может, что их обстреливает только одно орудие, но тут расположившийся напротив, через дорогу, отряд открыл огонь. Механизмы вновь попадали и затихли. В маленькой долине стало тихо. Брэдли слышал, что мотор грузовика все еще работал, потом неожиданно взвыл и умолк.

- Я попала прямо в приборную панель, видели? - громко отчиталась Ангел.

Хотя Брэдли этого не приметил, но все же ответил:

- Да, мэм, так и есть.

- Всегда бы так, - кивнул Декстер. - Если не нужно стрелять в каждого по отдельности, выходит хорошая экономия боеприпасов.

- Похоже на то, роботы моделей S и F, ужасно тяжелые! - крикнул Нельсон.

Ангел кивнула и усмехнулась:

- Будет проще скинуть их в овраг.

Декстер не слышал этого разговора, он находился рядом с Брэдли и говорил в рацию:

- Майрон, организуй людей, уберите это с дороги. С помощью ключей ручного управления можно заставь их топать ко дну оврага, там бежит ручей. Пусть сами прыгнут в воду.

- А как же грузовик? - спросил Брэдли, поражаясь собственной смелости.

Декстер на секунду нахмурился, потом сказал:

- Те, кто поедет по дороге следом, решат, что мы ударили с воздуха. На западе такое вчера частенько случалось.

- Сегодня что-то не видно наших самолетов, - заметил Брэдли.

- Мы несем потери. Уцелевшие остались на земле, потому что на закате некоторые мехи стали попадать по нашим. Троих подбили в небе. Только мехи не знают об этом. Они решат, что сегодня происходит то же, что и вчера, и этому грузовику просто не повезло. - Декстер улыбнулся и осмотрел свою винтовку, из которой, впрочем, до сих пор не сделал ни одного выстрела.

- Пожалуй, пойду помогу им, - сказал Брэдли и начал было вставать.

- Нет, у нас не так много ключей. Парни знают, как ими пользоваться. Ты лучше присматривай за дорогой.

- Но мне бы хотелось…

- Помолчи, - велел Декстер тоном одновременно небрежным и не терпящим Возражений.

Брэдли достал бинокль и принялся изучать дорогу. Утреннее солнце уже здорово припекало, и над долиной поднималось марево. Мальчик сперва никак не мог понять, действительно ли на расстоянии нескольких километров что-то движется, или это только ему кажется, но вскоре убедился в реальности происходящего. Он сообщил Декстеру, тот предупредил остальных, и мехов стали убирать с глаз долой в сумасшедшей спешке.

Роботы в самом деле были мертвы, но люди могли задействовать их резервные мощности и заставить на колесах или гусеницах катиться по дороге, чтобы затем опрокинуться в овраг и нырнуть в ручей. До Брэдли доносились взрывы смеха, которыми команда провожала мехов, с фонтанами брызг кувыркавшихся в коричневую воду. Некоторых коротило, они махали конечностями и крутились вокруг своей оси, комично имитируя движения пловцов. Это продолжалось считаные секунды, потом они тоже тонули.

Нельсон взбежал на холм с длинной трубой на спине и сказал:

- Вон гранатомет, о котором ты просил. Ренсинк не очень-то хотел отдавать эту штуковину.

Декстер рассматривал дорогу в бинокль.

- Оставь здесь. У нас тут повыше, чем у Ренсинка.

Декстер взял металлическую трубу, больше всего напоминающую телескоп, с помощью которого Брэдли со своими друзьями изучал небо. Мальчик спросил нерешительно:

- Если вы, сэр, не собираетесь стрелять из своей винтовки, э-э-э, я бы…

- Хочешь взять ее, да? - усмехнулся Декстер.

- Ну да, я подумал, что если вы не…

- Ну конечно. Держи. Стрелять нужно вот так. - Он показал как. - Держишь таким вот образом, прицеливаешься по этой линии. Я сам работал на станке, так что знаю, что к чему, - штуковина отличная. Чтобы сделать оружие, нам пришлось выучиться всем тонкостям ремесла старых добрых времен.

Брэдли ощутил вес и важность предмета, который держал в руках, и робко попытался прицелиться вдоль дороги. С осторожностью невинного любовника коснулся курка. Если он просто надавит на прохладный кусочек металла, то продырявит - ну, возможно, продырявит - корпус движущегося меха. И в грядущем хаосе больше не нужно будет иметь с ним дело. Таким вот образом размышлять о сложном вопросе казалось легче. И эта простота пришлась Брэдли по душе.

Мехи приближались небыстро, и теперь, глядя в бинокль, Брэдли смог разглядеть почему. Они катили на самодвижущихся машинах, представлявших собой трехколесные средства, платформы из блестящей латуни.

Платформы двигались медленно, - возможно, их запас энергии был на исходе. Пока Брэдли наблюдал за ними, один из механизмов развернул солнечную батарею, остальные последовали его примеру, только это не помогло, и двигались они по-прежнему медленно. Эти мехи совсем не походили на изящных бытовых роботов, которые носились по велосипедным дорожкам с разнообразными поручениями от хозяев. Тут были преимущественно механизмы класса N и Р.

Нажимая на педали передними манипуляторами, они выехали на перекресток. Передний заметил у обочины грузовик, сообразил, что здесь что-то не так, и поднажал. Хотя приказа от Декстера не поступало, Нельсон выстрелил в робота и попал. Первый мех кувыркнулся, его конечности попали в собственный цепной привод. Ангел не вытерпела и тремя выстрелами уложила трех мехов. Грянул хор выстрелов и взрывов - ни одно оружие не звучало как другое, - и в этой какофонии Брэдли нажал на курок и ощутил удар в плечо.

Он целился в движущийся в самом конце маленькой колонны механизм, и когда вновь взглянул на дорогу, тот со скрежетом металла об асфальт катил, заваливаясь набок и рассыпая сноп искр.

- Остановитесь! Прекратить огонь! - заорал Декстер. Грохот стрельбы смолк, и остался слышен только лязг механизмов, скатывающихся в овраг. - Убрать их с дороги, быстро! - приказал Декстер.

Он махнул Брэдли, показывая рукой вниз, и мальчик помчался взглянуть на развороченные механизмы вблизи. На бегу ему показалось, что механизмы остались практически целы за исключением нескольких вмятин, но вблизи оказалось, что в каждом зияет по нескольку дыр. Он улучил момент и взглянул на раскрасневшегося Пола, который тяжело дышал, прикрыв глаза. Было не до разговоров.

Мужчины и женщины с помощью ключей ручного управления вновь оживили механизмы, кроме одного, у которого полностью снесло заднюю часть. Брэдли помог троим мужчинам поставить его на колеса и докатить до эвкалиптовой рощи. Там его опрокинули в яму и забросали ветками. Брэдли поискал взглядом робота, которого сам подстрелил, но уже не смог отличить его от прочих.

Мальчика охватило тревожное предчувствие. В ноздри бил острый запах трав и деревьев. Брэдли взбежал по склону вверх, отыскал винтовку, которую уже считал своей, и залег в траве рядом с Декстером.

Он просто втягивал в себя воздух и разглядывал винтовку, состоявшую из всяких сложных деталей. Декстер бросил ему три обоймы и коробку патронов в медных капсулях. Надпись на коробке гласила, что патроны бронебойные. Брэдли неловко возился с винтовкой, учась заряжать обойму, но вдруг встрепенулся и поставил оружие на предохранитель. Вдалеке послышался шум гусеничного механизма.

Он приближался. Перекресток сейчас ничем не отличался от всех прочих, никаких явных признаков засады, но отряд Мерсера установил на дороге две мины. Их было уже не отличить от асфальта. Брэдли знал, где они находятся, по ориентиру - белым камням, - и еще поверхность мин была более гладкой, чем асфальт.

Интересно, могут ли мехи почуять мины. Их органы чувств по некоторым параметрам превосходили человеческие, но кое в чем уступали. Брэдли понял, что никогда не задумывался о внутреннем мире механизмов - не больше, чем о внутреннем мире животных. Хотя понять механизмы не составляло труда. В принципе, их можно было оцифровать и детально изучить.

Лязг приближавшегося транспортника вытеснил из головы мальчика праздные размышления.

- Активируйте! - крикнул Декстер, и прозвучавшее в его голосе напряжение было созвучно возбуждению Брэдли.

Словно в видеоигре, из-за растущих вдоль дороги деревьев показалась большая гусеничная машина. Она была полна мехов, которые болтало и трясло, на прицепной платформе их тоже набилось множество. Когда Брэдли перевел взгляд на заминированный участок дороги, мины сразу же бросились ему в глаза, подобно паукам на белоснежной скатерти. Вся долина трепетала и переливалась в ярком свете. В нос били запахи, ладони холодила блестящая винтовка.

Брэдли показалось, что робот-водитель непременно заметит мины, остановится и отъедет назад. А мехи-пассажиры спрыгнут с платформ и покатятся по дороге, стреляя по людям лазерами, переделанными из промышленных в боевые. Брэдли доводилось слышать о механизмах, которые умудрялись обойти ограничительные программы и начинали сражаться. Брэдли крепче сжал винтовку. Он чувствовал близость Декстера, который тоже целился из странного оружия, наподобие телескопа, и Ангела, которая вполголоса ругалась, выжидая.

- Если бы они были как мы, то остановились бы при первых признаках заварушки, - пробормотал Декстер. - Затем рассредоточились бы по обеим сторонам дороги и атаковали, обойдя нас с флангов.

- Думаете, они так и сделают? - озадаченно спросил Брэдли.

- He-а. Нет у них того, что есть у нас.

- И что… что же это? - Брэдли было известно о разнообразных специальных возможностях, которыми обладали механизмы.

- Яйца.

Взгромоздившиеся на платформу гусеничной машины механизмы обозревали дорогу, цепляясь манипуляторами за борта на крутых поворотах.

И тут один из них заметил мины и выбросил по направлению к ним серворычаг. Передние мехи предупреждающе взвыли, гусеничный грузовик дал по тормозам и съехал на обочину. Остановился у края оврага, тяжко заскрежетал и дал задний ход.

С передней платформы грузовика спрыгнули три меха. Брэдли взял на мушку одного из них, и тут прогремела серия взрывов, заставив мальчика вздрогнуть и позабыть обо всем на свете.

Капот грузовика растворился в голубом облаке. С жутким грохотом прицепная платформа отлетела назад.

В воздухе замелькали точки, подобно темному фонтану, взлетали ввысь осколки и падали на склон оврага. Поблизости от Брэдли на землю шлепнулись крупные обломки механизмов, и он зарылся лицом в траву. Вскрикнул, когда его ударило по колену, потом что-то перелетело через него. По спине забарабанили камни.

Когда Брэдли поднял голову, то ожидал увидеть на дороге лишь груду обломков. В ушах звенело. Может, он совсем оглох? Сквозь дым он увидел, как от развороченного грузовика ковыляют несколько механизмов. Их было пять, и держались они вместе.

Он вскинул винтовку и поспешно выстрелил в переднего робота. Тот упал, Брэдли пальнул в следующего, потом еще раз, и видел он только вихрь теней и крутящиеся, движущиеся кляксы.

Стреляла Ангел, и Нельсон тоже, резкий треск выстрелов напоминал звук, который получается, когда бежишь вдоль забора, ведя по нему палкой. Через несколько секунд на дороге уже не осталось ни одного механизма.

Но два засели в овраге. Клубился серый дым.

Брэдли увидел, как из дыма, подобно сполоху света, выскочил механизм. И услышал, как вскрикнула и выругалась Ангел. С руки у нее потекла кровь.

В воздухе на миг мелькнул другой сполох света и миновал Ангела, но третий выбил у нее оружие, которое с громким треском разлетелось на детали. Брэдли прицелился в механизм и палил до тех пор, пока не потерял из вида его, а также второго, который осел на землю и затих.

Долину накрыла плотная тишина. Горел грузовик, но на дороге больше ничто не двигалось.

Ангел стонала, Нельсон бросился ей на помощь, на ходу вытаскивая походную аптечку. Убедившись, что с Ангелом все будет в порядке, Декстер и Брэдли медленно двинулись по направлению к дороге.

- Держу пари, что это был последний большой отряд. Теперь-то мы без проблем доставим наших беспризорников.

Брэдли с трудом переставлял ноги, они стали тяжелыми, как колоды. Он махнул Полу, который уже стоял на дороге, но не хотел ни с кем разговаривать. Воздух был каким-то хрустящим, напоенным всевозможными запахами, которые будто наслаивались друг на друга, подобно разным видам мороженого с сиропом.

- Эй! - крикнул из кабины грузовика Мерсер. - Тут у них еда!

Внимание всех присутствующих переключилось на кабину. Мерсер вытащил коробки с сухим пайком, несколько банок консервов и упаковку безалкогольного напитка.

- Это что-то новенькое - мехи возят с собой еду, - удивилась Ангел.

Несколько минут они поглощали провизию, пока не послышался крик Пола:

- Тут у них человек!

Пол стоял над телом мальчика, наполовину скрытым под мертвым мехом. И Брэдли понял, что отряд механизмов прикрывал собой этого парня, защищал от пуль.

- Он еще жив, - сказал Пол. - Только едва-едва.

- Еда предназначалась ему, - проговорил Мерсер.

Брэдли склонился над раненым. Пол бережно поддержал голову мальчика, но было ясно, что надежды нет: белое лицо говорило о большой кровопотере, лужа крови растекалась вокруг и уже подсыхала коричневатой ржавчиной. И здесь нет установки криоконсервации. Посиневшие губы затрепетали, и мальчик прошептал:

- Плохо… мама… больно…

- На идентификационной карточке записано, что парень находится под наблюдением мехов, - сказал Декстер.

- Как такое возможно? - спросила Ангел.

- Тут сказано, что он психически уязвимый. Эти механизмы оказывали ему медицинскую помощь.

Декстер перевернул корпус одного меха и обнаружил эмблему касты Н.

- Какого черта они спутались с мехами из армии южан? - раздраженно вопросил Нельсон, явно жалея, что не на ком сорвать зло.

- Простая случайность, - сказал Декстер. - Неразбериха. Наверное, они сочли, что поступают правильно, вывозя подопечного из зоны военных действий.

- Проклятие, - снова выругался Нельсон. Потом безмолвно зашевелил губами.

Брэдли встал на колени и прогнал с лица умирающего мух. Попробовал дать ему воды, только взгляд мальчика был уже далеко, вода ручейком стекала по щеке. Ангел пыталась осмотреть рану, но взгляд у нее был словно восковой.

- Проклятая война, - проговорил Нельсон. - Мехи, они виноваты в этом.

Брэдли взял у Пола саморазогревающуюся чашку бульона и еще раз попытался напоить мальчика. На вид тому было не больше пятнадцати, и он невидящим взглядом уставился в безоблачное небо. На руку ему села бабочка, трепеща крылышками в свете косых желто-золотых солнечных лучей, и запустила хоботок в подсыхающую коричневую кровь. Брэдли отрешенно подумал: "Разве бабочки едят кровь?" Тут раненый поперхнулся, бабочка взмыла вверх, и ее подхватил ветерок, а когда Брэдли снова взглянул вниз, мальчик был уже мертв.

Некоторое время они стояли возле тела. Дорога была усыпана обломками корпусов, клубками спутанных внутренностей механизмов, кусками взорванного грузовика. На сегодня с засадами покончено, и дорогу никто не собирался расчищать.

- Знаете, эти механизмы по оказанию медицинской помощи, они довольно умны, - проговорил Пол. - Просто они приняли неверное решение.

- Может статься, они были поумней этого мальчика, - заметил Брэдли. Погибший парень был не намного его младше, но глаза у него были пустые. - Но тем не менее он был человек.

Приподнятое настроение и душевный подъем, который Брэдли ощущал все утро, улетучились.

- Ну и дела, да? - сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. Другие тоже так делали, просто говорили что-то ветру и, пока тот уносил слова, начинали наводить порядок.

И все же яркость и жизненная сила воздуха пока оставались при нем. Никогда еще Брэдли не чувствовал себя настолько живым. Внезапно ласковый и защищенный мир, окружавший его с рождения, показался ему ограниченным и лживым, показался западней. Все человеческое общество обитало в коконе, в бархатном чехле, за которым присматривали механизмы.

Люди давно нашли альтернативу войне: материальные блага. И простая человеческая доброта. Человеческая доброта.

Может, отныне все это в прошлом.

Ничего, не беда. Не то чтобы теперь они обрели мир, который хотели, но жизнь острую и пикантную, с зернистым привкусом войны. Прежде Брэдли обитал в кристальных мирах разума под спокойными безукоризненно-чистыми покровами, и его тело истосковалось по сырой земле и ее влажным тайнам.

Нельсон вместе с Мерсером собирали знаки отличия мехов.

- Хочешь АВ? Здесь мы нашли одного. Должно быть, его настигли и прихватили с собой эти рабочие мехи, - сказал Брэдли Нельсон.

- Я только запишу серийные номера, - машинально отвечал Брэдли, не желая разговаривать с Нельсоном больше, чем необходимо. И ни с кем другим тоже. Слишком уж много болтовни.

Он занес цифры в свой коммутатор, потом спихнул корпуса мехов с дороги.

К нему подошел Декстер и спросил:

- Уверен, что не хочешь взять один? - В руках у него был лазер одного из мехов-конфедератов. Черный, ребристый, блестящий. Ангел сохранит один на память. Наверное, всю жизнь будет рассказывать историю о своем ранении и показывать лазер, который, быть может, ранил ее.

Брэдли взглянул на элегантную и странно чувственную вещицу, заманчиво блестевшую на солнце.

- Нет.

- Уверен?

- Уберите эту проклятую штуковину.

Декстер озадаченно взглянул на него и отошел прочь. Брэдли смотрел на мехов, которых сталкивал с дороги, и пытался думать о том, как они отличались от того мальчика, который, скорее всего, был глупее их, но мысли затуманивало воспоминание о том, как приятно было держать в руках винтовку, вдыхать сладкий запах травы и стрелять по целям, которые появлялись на перекрестке в ярком солнечном свете. Размышлять на такой полуденной жаре было сложно, и вскоре Брэдли вообще перестал думать. Так проще.

ВНИЗ ПО РЕКЕ

Волшебная сказка первое, что учит ребенка образному мышлению.

Бруно Беттельхайм, «О пользе магических чар»

Глава I ВЫСАДКА НА БЕРЕГ 

Мальчик все плыл и плыл по серебристой реке в поисках отца.

Скорчившись на дне ялика, несомого переменчивым течением, он следил за поплавком на конце лесы, привязанной к корме. Он уже два дня ничего не ел. Жирная желтая рыбина мелькнула в мутноватой воде, но наживку не взяла.

Любопытство пересилило голод, и мальчик склонился над водой, чтобы узнать, ходит ли эта рыбина поблизости. Но увидел лишь собственное отражение в свинцово-серой, отливающей металлом воде.

Странно: на голове у его отражения красовалась соломенная шляпа, которую он уронил за борт еще вчера. Мальчик уставился на эту отраженную шляпу, чувствуя, что угодил в ловушку времени, отражавшего прошлое и умудрившегося постоянно плыть вровень с его яликом. Заодно он внимательно изучил и собственную вчерашнюю физиономию: выражение лица вполне оптимистичное, на лбу копоть от костра, из-за ушей-лопухов торчат клоки грязных волос.

Внезапно он отшатнулся от борта плоскодонки. Придонное течение, завихряясь точно струи жидкого металла, поднималось прямо к нему, просвечивая сквозь тонкую «кожу» реки. Один всплеск этой дряни, и ялик просто пойдет ко дну. От ощущения близкой опасности во рту сразу пересохло, а в горле застрял колючий комок.

В глубине, под мутной водой медленно разливалось желтоватое сияние: это ртуть прокладывала себе путь по дну реки и мутила воду. Предательство таилось в каждом движении этого жидкого металла, который то вспучивался пузырями, то вытягивался, как змея, то превращался в многорукое чудовище или в этакую Медузу Горгону с развевающимися волосами-змеями. Тысячи ползучих электрических тварей, вооруженных страшными клыками, скользили в металлических извивах течения, подобные затаившимся ширококрылым драконам.

Мальчик снова лег на дно ялика и лежал неподвижно, надеясь, что чрезмерно уплотнившаяся ткань времени несколько поредеет. Его безвольное тело содрогалось в приступах мучительной тошноты, и, чтобы отвлечься, он стал смотреть на вершины темных деревьев, склонившихся над водой.

Всемирная стена пятнами просвечивала сквозь чащу леса; на ней поблескивали яркие вспышки не погасшего еще пожара. Мир словно свернулся в трубку, и единственная уцелевшая река сверкающей змеей вилась меж скал и лесов. Вдали просторный туннель, точно высверленный в космическом пространстве, терял свои четкие очертания и расплывался туманом. Временами за очередной сверкающей излучиной реки мальчик мог видеть большой город. А позади, вверх по оси времени, был еще различим огромный изгиб Вселенной — гигантская холмистая возвышенность, тонувшая у горизонта в слепящей дымке. Мальчику все время хотелось вытащить бинокль, посмотреть в него и наконец увидеть…

Что-то глухо ударилось о дно лодки. Что-то тяжелое и явно движущееся.

Мальчик затаил дыхание. Обычно ялик плыл легко, как перышко, откликаясь на любую перемену течения и каждый вздох ветра, и лишь набирал скорость, спускаясь по течению этой серебристой реки — реки времени.

Мелькавшие у него над головой стволы и ветви деревьев, покрытых грубой корой, уступили место проблескам яркого света. На мгновение он даже пожалел о том полумраке, что царил меж лесистых берегов и был способен укрыть его в случае опасности. В этих небесах никогда не было солнца, и звезд мальчик тоже никогда не видел и не знал даже, что означает это слово. Свет, дробясь и мерцая, исходил от самой земной коры, точнее, от покрывавшей ее корки неких извержений, похожих на вулканические и испещривших бесчисленными брызгами весь противоположный конец этого свернутого в трубку мира. По словам отца, эти переливы красок являли собой трансмутировавшее эхо гигантских столкновений неведомых энергетических зарядов, похожее на дальние зарницы чудовищной грозы, — непознаваемый и неисчезающий результат бессмысленного насилия, неподвластного человеческому разуму.

Вдруг поверхность воды пошла рябью.

Мальчик мгновенно сел и схватил весло. Какая-то тощая усатая тварь вылетела из воды и щелкнула зубами прямо у него над головой. Он успел пригнуться и ударить усача веслом. Отвратительная шишковатая голова с узкими желтыми глазами-щелками качалась над подернутой рябью водой. Усач выдохнул из своего металлического нутра ядовито-зеленый дым и снова бросился в атаку. Мальчик что было сил замахнулся веслом и чуть не разрубил мерзкую тварь пополам.

Чудовище, порожденное придонными ртутными течениями, пронзительно закричало, плюхнулось в воду и исчезло. Мальчик опустил весло и принялся поспешно грести. Позади снова послышался плеск, и он еще сильнее заработал веслом, выгребая на глубину.

Когда клубы зеленого дыма унесло прочь и вода вокруг наконец успокоилась, мальчик направил лодку к берегу. Оставаться на середине реки было тоже опасно: обладавший мощными челюстями хищник мог в один миг сцапать его и утащить на дно, а мог и лодку пополам перекусить, если б сумел преодолеть тяжелое медлительное придонное течение — серебристо-серые потоки ртути с красновато-коричневыми вкраплениями брома. Видимо, очередной всплеск турбулентности заставил ужасную тварь подняться на поверхность, и это вполне могло повториться.

Стертые руки горели, дыхание с хрипом вырывалось из груди, и мальчик, с трудом подогнав лодку к берегу, перепрыгнул через борт и, торопливо шлепая по воде, вытащил ялик на сушу. Он привязал лодку к деревцу, росшему у самой воды, и укрыл ее разлапистыми густыми ветками.

Полный тревожных предчувствий, растратив последние силы, он решил, что пора немного подкрепиться, и достал несколько кусочков вяленого мяса, синеватого и волокнистого, но все же способного хоть немного утишить голод.

Поев, он стал внимательно осматривать раскинувшуюся перед ним, точно пологий купол, равнину. Вдали виднелись леса и пятна влажной распаханной земли. Но это ни о чем ему не говорило — во всяком случае, в подобной местности да еще у реки можно было ожидать чего угодно. И он решил пойти на разведку. Здесь было гораздо ближе к устью реки. А прошлой ночью он уснул, убаюканный темнотой и плеском воды, и вполне мог, несомый довольно быстрым течением, проплыть мимо нескольких городов, скрытых скалистыми берегами. На этой огромной и молчаливой реке ритмы земли почти не ощущались; она упорно несла одинокий ялик вниз по течению, вниз по оси времени, и ничего поделать с этим мальчик не мог.

Он поднялся повыше, на один из холмов, постоянно ощущая безмолвное воздействие времени. Сперва оно могло показаться похожим на теплый летний ветерок, но способно было мгновенно высосать всю энергию из любого, кто попытался бы ему противодействовать. Вскоре мальчик увидел небольшой лесок — переплетение стволов и ветвей, покрытых сине-зеленой листвой. Деревья спускались почти к самой воде. Никаких признаков человеческого присутствия заметно не было. Так что мальчик испуганно вздрогнул, когда из-за толстого ствола дерева вдруг появился какой-то человек со старинным короткоствольным ружьем с раструбом на конце. Ружье было очень похоже на утконоса.

— Как тебя звать-то? — усмехнулся мужчина, глядя на него, и смачно сплюнул.

— Джон.

— Вверх по реке идешь?

Лучше избежать прямого ответа, чем лгать, решил мальчик и сказал:

— Ищу, чего бы поесть.

— Нашел?

— Нет, еще не успел.

— Ну, далеко-то ты не уйдешь: в двух шагах страшная буря прошла. — Мужчина широко улыбнулся, раздвинув тонкие бескровные губы, за которыми виднелись коричневые зубы. — Я видел, как людям руки напрочь отрывало.

«Значит, он понимает, что просто так подняться сюда из низовий было бы невозможно», — подумал Джон и беспечным тоном сказал:

— Я с другой стороны приплыл, сверху. А на берег вышел в том месте, где лежит огромное старое дерево.

— Знаю я это место. Бывал там. Неподалеку от этого дерева ягод и грибов страсть как много. А сюда-то ты зачем пожаловал?

— Да я слыхал, что тут большой город есть.

— Скорее городишко, сынок. И по-моему, тебе лучше тут остаться, в диких краях, с нами вместе.

— А вы — это кто?

— Ну, я и еще несколько парней. — Улыбка у мужчины была будто приклеенной; уголки губ неласково опущены вниз.

— Нет, мистер. Мне пора идти дальше.

— А моя девочка утверждает, что у тебя тут срочные дела! — И мужчина грозно тряхнул своим мушкетоном.

— Да вы что! У меня же ни гроша нет.

— А нам твои деньги и ни к чему, парень. Зато тебе самому мои дружки точно обрадуются.

И он снова взмахнул мушкетоном, приказывая Джону идти вперед. Поскольку пока что никакой возможности удрать от этого типа не было, Джон быстро пошел в указанном направлении, а мужчина, наставив прямо на него широченное дуло, следовал за ним на удобном для выстрела расстоянии.

На самом деле мушкетон этот представлял собой украшенный резьбой плод одного из деревьев, которые Джон видел и раньше. Подобное оружие росло в виде тяжелых стручков на деревьях с ужасно скользкой корой. Когда «стручки» созревали, они как бы разбухали и становились такими твердыми, что их приходилось распиливать. Мушкетон выглядел как настоящий — с фланцем, уходившим прямо в приклад. Подобное оружие, будучи воткнутым во влажную плодородную землю, быстро прорастало и в свою очередь начинало давать плоды: пулеметные ленты. По размерам ствола мушкетона Джон догадался, что это вполне зрелое оружие, способное сделать не один выстрел.

Он, спотыкаясь, продирался сквозь заросли травы с острыми как нож краями и слушал презрительные комментарии типа с мушкетоном по поводу неуклюжести «некоторых». Наконец они выбрались на розоватую глинистую тропу. Похититель явно собирался притащить Джона в логово к таким же, как он сам, мерзавцам, но ни одной стоящей мысли насчет того, куда именно его тащат, что все это значит и как отсюда сбежать, мальчику в голову не приходило. Кто они, простые воры или компания педерастов? О педерастах он уже не раз слышал и даже видел их собственными глазами.

Однако хищный внимательный взгляд человека с мушкетоном свидетельствовал о чем-то большем, лежавшем за пределами знакомого мальчику мира. О пока еще неведомой ему трясине взрослой жизни.

Как же все-таки поступить?.. Но разум точно забуксовал.

Тропа резко пошла вверх. Вскоре Джон совсем запыхался. Как и большая часть дорог и тропинок, эта тропа была проложена почти перпендикулярно реке, а потому, следуя по ней, человек не испытывал ни леденящего душу давления настоящего момента, ни вызывавшего тошноту ощущения полета в пропасть, вызванного скольжением вниз по оси времени. Джон надеялся, что тропа в итоге приведет их в сухие коричневатые холмы предгорий. Насекомые с жужжанием висели над головой в неподвижности навевавших сон мимолетных мгновений. Еще немного…

Джон свирепо подстегивал собственные мысли. Вот они уже миновали зеленое холмистое поле, вот впереди, за угловатой излучиной реки, сталью блеснул довольно глубокий ручей, журча сбегавший с холма. Мальчик вдруг обратил внимание на дохлую мускусную летучую мышь, валявшуюся прямо на глинистой тропе.

Все мускусные твари пахнут противно, а эта мышь, видно, сдохла по крайней мере сутки назад, так что все вокруг пропиталось исходившим от нее зловонием.

Однако Джон ничем не проявил своего отвращения. Затаил дыхание и все. Рядом что-то шептал ручей, но этот слабый голосок времени лишь на мгновение замедлил его шаг. Рядом с дохлой летучей мышью валялась сбитая грозой ветка и горка мусора, оставшаяся после ливня. Иссиня-черная шкурка твари, раздувшейся на жаре, натянулась и потрескалась.

Мальчик перешагнул через дохлую мышь, прошел еще несколько шагов и оглянулся. Смуглое лицо его пленителя исказилось. Громко сопя от отвращения, он шарахнулся от мускусной мыши, потерял равновесие и запрыгал на одной ноге, дрыгая в воздухе второй. Дуло его мушкетона ушло в сторону.

Джон тут же схватил валявшийся на тропе сук и, не раздумывая, бросился на мужчину. При этом он невольно набрал в грудь воздуха, и от страшной вони его чуть не стошнило. Пришлось даже зажать себе рот. Сильно замахнувшись своим суком, он услышал характерный стук — ветка, видимо, ударилась о деревянный приклад — и чуть не упал.

Мужчина вскрикнул от боли; ружье вылетело у него из рук и плюхнулось в ручей… где и растворилось без следа с пронзительным шипением и легким хлопком, после которого в воздух поднялось прозрачное облачко оранжевого дыма. Увидев это, мужчина только рот раскрыл от удивления, потом посмотрел на Джона… и отступил назад.

— Так, теперь займемся тобой!

Собственно, Джон сказал первое, что пришло ему в голову, но постарался сказать это басом и с самым грозным видом.

Когда рядом протекает ручеек, способный запросто переварить любую металлическую вещь, схватка с противником может кончиться тем, что и сам в мгновение ока растворишься в такой «водичке». Джон чувствовал, что колени у него стали ватными от страха, а сердце стучит где-то в горле.

И вдруг этот тип бросился бежать. Он удирал со всех ног, вскрикивая на бегу коротко и хрипло.

Джон сперва прямо-таки остолбенел от удивления, а потом тоже бросился бежать, спасаясь от убийственной вони, исходившей от дохлой летучей мыши. Остановился он только на опушке, у обвитого каким-то ползучим растением куста, и оглянулся назад.

В груди его пела гордость. Он не побоялся сразиться с взрослым мужчиной, с вооруженным противником!

И только позднее он понял, что испуг того типа был вполне закономерным: на него с увесистой дубиной бросился весьма мускулистый юнец с абсолютно дикими глазами. Ничего удивительного, что он на всякий случай предпочел сбежать. Впрочем, сбежал он все-таки позорно, и выбившаяся у него из штанов грязная рубашка хлопала на ветру, словно хвост убегающего оленя!

Глава II ВЕТРЫ, НЕСУЩИЕ СМЯТЕНИЕ 

Джон сразу бросился в сторону от тропы, ведущей к холмам, — на тот случай, если смуглолицый мужчина вместе со своими приятелями все-таки вздумает его искать. Мальчик спустился по течению ручья вниз и шел до тех пор, пока его не одолела усталость. Он надеялся, что на таком расстоянии от реки ему удастся избежать той страшной бури времени, о которой упоминал его пленитель. Но, похоже, тот не врал.

Реку, впрочем, все равно было видно с любой сколько-нибудь достойной внимания возвышенности, а холмы так и толпились вокруг, поскольку и сами горы виднелись невдалеке. С такого расстояния поверхность реки казалась удивительно чистой, лишь слегка расцвеченной красновато-коричневыми пятнами придонного ила и серебристыми или свинцово-серыми мазками, свидетельствовавшими о смертельно опасных подводных течениях.

Проснувшись, Джон первым делом отыскал гроздь каких-то мучнистых ягод и съел их. Позавтракав, он снова пустился в путь, все время ощущая странное покалывание в ямке под затылком. Потом эта пульсирующая боль переместилась и заполнила всю грудь. Глаза щипало. Воздух казался каким-то слоистым, издали доносились глухие удары.

Мальчик поднял глаза. По ту сторону затянутой легким туманом долины была видна противоположная часть этого мира — странная, точно покрытая коркой запекшейся лавы холмистая местность; среди холмов виднелись крупные пятна растительности, небольшие озерца, извилистые ручьи… В общем, типичный бассейн крупной реки.

Пока мальчик смотрел вдаль, купол небес у него над головой развернулся, точно мехи аккордеона — однажды он видел, как на этом допотопном инструменте играла какая-то старая дама, — а потом вдруг снова сжался. Джон тоже чувствовал, что сжат, стиснут со всех сторон. Ребра его трещали, шею сдавило, ноги тянуло в разные стороны — казалось, его собрались разорвать пополам…

Вокруг скрипели и раскачивались деревья. Одно старое черное дерево с грохотом рухнуло совсем рядом с ним, и он тоже упал на влажную и пахучую плодородную землю там же, где и стоял, и во все глаза смотрел, как сжатый, скрученный в гигантскую воронку мир устремляется вниз по временной оси. Наконец компрессионная волна прошла, и все вокруг словно бы вздохнуло с облегчением и расслабилось. Это было похоже на рвотную судорогу какого-то огромного чудовища. Земля постанывала, шатались скалы. Последний раскат грома гигантским молотом ударил по лесу.

За свою жизнь мальчик видел только пять подобных временных бурь, но эта была самой страшной. Когда он достал свой бинокль, чтобы посмотреть, как буря катится дальше по течению, то впервые увидел вдалеке шпили города и то, как закачался один из них от удара этой чудовищной волны.

Странное дело, но все это время он только и думал что об этом городе — «городишке», как назвал его тот тип. Слово «город» было непривычным для Джона. Город казался ему местом, лишенным какого бы то ни было соприкосновения с дикой природой. Неуязвимым для нее.

Он быстро шел вперед. Фиолетовые вспышки уходящей грозы освещали могучие деревья и широкую полосу всемирной стены, уходившей далеко за горизонт, к дальнему концу свернутого в трубку мира. Мысли о городе не оставляли мальчика. И еще он думал о том, что в этом городе, возможно, сумеет напасть на след отца. В общем, он и думать забыл о временной буре.

Вдруг горло снова перехватило тошнотой. Влажный воздух вокруг задрожал, искривился, искажая перспективу; ветер задул как бы сразу со всех сторон.

Ноги отказывались слушаться, и ему приходилось постоянно следить, куда он ступает. Руки его то становились тяжелыми, как бревна, и безжизненно повисали, то вдруг, став совсем легкими, сами собой начинали раскачиваться при ходьбе. Просто повернуть голову, не обдумав заранее это движение, он не мог: это означало почти наверняка упасть на землю. Задыхаясь, с огромным трудом он продолжал идти. Бесконечно долго тянулись часы. Он останавливался, чтобы перекусить и немного вздремнуть, и снова шел. Сам воздух, казалось, высасывал из него силы; по всему телу бегали мурашки, словно выписывая на коже какие-то замысловатые узоры.

Онемение конечностей прекратилось, когда Джон резко свернул на дорогу, ведущую к городу. Он буквально валился с ног от усталости, но три шпиля по-прежнему звали его вперед, сияя белоснежной белизной. Это был самый прекрасный город на свете! Дома из светлого дерева стройными рядами стояли вдоль аккуратно вымощенных улиц, прямых как стрела; тротуары были выложены квадратами серо-голубой плитки.

И на улицах было столько народу, что не сосчитать! Дамы в пышных нарядах осторожно переступали через кучки лошадиного навоза, грубоватые циркачи веселили толпу у городских стен, толстые веселые торговцы и краснорожие лоточники зазывали покупателей; на лотках и в лавчонках можно было купить все что угодно — от сластей до пил и топоров. Толпа спорила, хвасталась, шумела, и люди вокруг Джона кишели, точно хлопотливые муравьи.

Мальчику показалось, что приноровиться к подобной жизни — все равно что попробовать напиться из водопада. И он бродил по шумным улицам среди забранных решетками окон, никем не замеченный и никому не нужный, прекрасно сознавая, что одет в лохмотья, а на голове у него ужасная шляпа с обвисшими полями. Теперь он искал то единственное, что действительно знал, — реку.

По широким каменным тротуарам тоже текла река, но людская; город постепенно заливала звенящая от насекомых жара. Некоторые люди дремали прямо на улице, похоже совершенно лишившись способности передвигаться; мальчик не раз видел, как они вдруг неловко оседали в кресла с продавленными плетеными сиденьями, опускали подбородок на грудь и надвигали шляпу на самые глаза. Вдруг Джон застыл на месте: огромная шестиногая свиноматка с потомством, похрюкивая, проследовала мимо него к рынку. Ей явно было чем поживиться среди сломанных упаковочных клетей и корзин.

А за этой ленивой, вяло текущей рекой людей простиралась настоящая река, отчасти скрывавшаяся в тени всемирной стены, отдельные участки которой ярко вспыхивали, отражая дневной свет. Выйдя к реке, Джон скинул заплечный мешок и, усевшись на парапет причала, стал смотреть на бесконечные волны, в которых то и дело мелькали серебристые пятна, испускавшие ядовитый дымок и тут же исчезавшие.

— Работу ищешь? — услышал он чей-то хриплый голос.

Голос принадлежал парнишке, который был чуть старше Джона, но гораздо крупнее, широкоплечий, в едва сходившейся на груди залатанной рубахе. Впрочем, глаза у парня были теплые, мечтательные.

— Может, и работу. — Деньги ему так или иначе понадобятся.

— Тогда кое-что разгрузить придется. Рук-то в порту вечно не хватает. — Парнишка протянул Джону широкую ладонь. Они обменялись рукопожатием. — Меня Стэн зовут.

— А меня — Джон. Груз-то тяжелый?

— Средний. Ну и дронеры, конечно, помогут.

И Стэн большим пальцем небрежно показал на пять абсолютно бесформенных фигур, сидевших вдоль ограждения. Джон видел таких и раньше, только в верховьях реки их называли «зомби» или же «зомы». Позы у всех были совершенно одинаковые: ноги раскинуты, руки безвольно обвисли, вес тела полностью сосредоточен на нижней части позвоночника, а само тело согнуто под неестественно острым углом. Ни один нормальный человек не в состоянии долго сидеть в такой позе. А этим, похоже, было вполне удобно. Они, наверно, были готовы на все, лишь бы не быть совсем мертвыми.

— Ты что, впервые здесь? — спросил Стэн, присаживаясь возле Джона на корточки и соскребая что-то с глыбы волнолома сломанным огрызком карандаша.

— Да, только что приплыл.

— На пароме?

— Нет, на ялике. Я причалил к берегу чуть выше того места, где временная буря прошла.

Стэн присвистнул.

— А сюда неужели пешком пришел? Далеко! И эта проклятая трясучка тебя носом в грязь не ткнула?

— Пыталась.

— Трудно тебе будет теперь свой ялик отыскать.

— Да нет, схожу и пригоню. Мне надо еще спуститься вниз по реке.

— Правда? — Стэн просиял. — А сам ты издалека?

— Не знаю, как тебе объяснить…

— Ну, с Горы Ангелов? Или из Рокпорта?

— Да, слышал я эти названия. И Албертс видел, только туман был сильный.

— Так ты из самых верховий, что ли? Раз мимо Рокпорта проплывал… Но ты ведь совсем мальчишка!

— На самом деле я гораздо старше, просто выгляжу так, — сухо возразил Джон.

— И акцент у тебя какой-то чудной!

Джон от злости даже зубами скрипнул:

— А по-моему, у тебя!

— Мне всегда казалось, что если так далеко уплыть от родных мест, спустившись по реке времени, так заболеешь, или спятишь, или еще что… — Стэн, похоже, действительно был потрясен до глубины души. Во всяком случае, он смотрел на Джона, широко раскрыв глаза, полные искреннего изумления.

— Я не случайно сюда попал. — «Ох, как глупо! Это ведь и ребенку ясно!» — подумал он. Пришлось остановиться и… кое-что разведать.

— А что тебя интересует?

Джон смущенно заерзал. Господи, вообще ни о чем даже упоминать не следовало! Ведь понятно же: чем меньше люди о тебе знают, тем меньше вреда они могут тебе причинить.

— Да так… Одно сокровище.

— Водород? Тут у нас многие водородом торгуют. В банках.

— Нет, это скорее… — Джон лихорадочно подыскивал подходящее слово. — Драгоценности. Старинные. Рубины там всякие и тому подобное.

— А ты не врешь? Я тут ничего подобного никогда не видел.

— Это большая редкость. Они остались с древних времен — их всякие дамы и лорды носили.

Стэн даже рот приоткрыл и языком поцокал, что, по всей вероятности, свидетельствовало об интенсивной мыслительной деятельности.

— Э-э… А кто это такие?

— Первобытные люди. Жили ужасно далеко отсюда, в самых верховьях. Они потому были такими богатыми, что их самих было очень-очень мало. В общем, всякие там сапфиры и золотые штуковины с них прямо-таки падали. Они их на руках и на шее носили.

Стэн еще шире разинул рот:

— Чесслово?

— Ага. И у них всяких таких украшений было, как пыли на дороге! Иногда им это надоедало, и дамы самые красивые камни, сверкавшие, точно спелые ягоды, целыми пригоршнями налепляли себе на шляпы. Тогда большие шляпы носили, с широкими полями. А если случалось наводнение и люди тонули, то эти шляпы, украшенные драгоценными камнями, уплывали — разумеется, вниз по течению.

— Шляпы? — Рот Стэна, казалось, уже никогда не закроется.

Джон пренебрежительно махнул рукой и пояснил:

— Да уж конечно не такие, как у меня! Не драные и не с обвисшими полями. Это были очень красивые шляпы, немного похожие на те, что в Оклахоме носят. И сделаны они были… из чистого водорода!

— Из водо… — Стэн запнулся; на лице его было написано полнейшее недоумение, и Джон понял, что надо как-то выпутываться.

— Понимаешь, в те доисторические времена водород был еще легче, чем теперь. Вот они из него шляпы и делали. А самые богатые даже ткали из него ткани и шили всякие модные куртки, красивые воротники и тому подобное.

Стэн подозрительно на него глянул и нахмурился.

— Но я никогда не видел никого, кто бы…

— Ну и что? Учти, именно так все и было! Я ведь, собственно, за этим и отправился в путешествие. Эти допотопные дамы и лорды, можно сказать, износили весь запас водорода! Вот почему теперь он стоит так дорого.

— О! — не произнес, а скорее выдохнул Стэн. — Нет, это же надо! Я что хочу сказать: известно, что водород — самый легкий и самый энергетически заряженный, так что ничего удивительного, если он каждому крупному подрядчику нужен. Или, скажем, машиностроителю. Да только где ж его достать? А ты-то, — он остро глянул на Джона, — откуда все это знаешь?

— Интересно, откуда мальчик все узнал? — попытался отшутиться Джон. — Да оттуда! Ведь мы там, в верховьях, куда ближе к древности, чем вы. Между прочим, у нас многие занимаются поисками таких «водородных шляп». Их приносит сверху река и выбрасывает на берег.

Стэн нахмурился:

— Тогда зачем же ты сюда пожаловал?

У Джона похолодело в желудке.

«Ну вот я и попался! — подумал он. — Сейчас Стэн поймет, что все это выдумки, и тогда мне придется плохо. А кроме того, я не смогу подзаработать, и придется сегодня ложиться спать голодным».

Однако уже через мгновение он не моргнув глазом втолковывал Стэну:

— Дело в том, что в верховьях все шляпы, выброшенные на берег, практически собраны. Вот я и надеялся поохотиться здесь на те, что успели проплыть мимо нас незамеченными.

— А-а-а… — протянул задумчиво Стэн, вполне, видимо, удовлетворившись таким объяснением.

А потом снова принялся задавать Джону вопросы насчет старинных шляп и охотников за сокровищами: как это следует делать? как сам Джон выискивает на берегу шляпы? удалось ли ему уже что-нибудь найти? и так далее.

Джон испытал огромное облегчение, услышав чей-то клич: «В гавань индукционный корабль входит!»

И вся сонная набережная мигом оживилась.

Глава III ЗОМБИ 

Джону показалось, что этот большой белый корабль возник на поверхности вод совершенно неожиданно: вдруг сразу стал виден весь его изящный четкий силуэт. Судно быстро приближалось к пристани, рассекая воды реки — так острый меч способен рассекать щит, сделанный из легкой пены. Во все стороны от носа корабля разлетались тяжелые серо-стальные брызги ртути.

Судно было трехпалубным; поручни украшены золотой резьбой; капитанская рубка на верхней палубе походила на египетскую пирамиду. Огромные старомодные колеса, занимая большую часть каждого борта, вращались все медленнее, издавая мелодичное монотонное гудение. Лишь эти колеса — являвшиеся на самом деле индукционными дисками, благодаря которым электропровод достигает покрытого жидким металлом дна, а электрические импульсы заставляют тяжелое судно двигаться вперед, — не затронула вечная привычка речного народа к украшательству. Причудливые завитушки спускались с каждого пиллерса, а сверху пиллерсы были коронованы прихотливыми капителями со старинным орнаментом. На мостике виднелись скульптурные изображения ангелов-хранителей, а шлюпбалки, утлегари ^[2]и верхушки мачт украшали увесистые позолоченные шлемы.

Пассажиры столпились у резных поручней, почувствовав, что судно замедляет ход. В воздух взметнулась речная пена, из-под кормы на каменный причал плеснула волна, послышался свисток, и быстрые руки палубных матросов перебросили на причал толстые канаты.

Стэн, ловко поймав одну из чалок, крикнул Джону:

— Пошли скорей! ...