Кристина Ульсон Лотос-блюз

Часть I «Речь о моей сестре…»

РАСШИФРОВКА ИНТЕРВЬЮ

С МАРТИНОМ БЕННЕРОМ (М. Б.)

ИНТЕРВЬЮЕР: ФРЕДРИК УЛАНДЕР (Ф. У.), независимый журналист

МЕСТО ВСТРЕЧИ: номер 714, «Гранд-отель», Стокгольм

М. Б.: Насчет истории, которую я собираюсь рассказать. Сразу предупреждаю: вы мне не поверите. Ясно? Только меня это, если честно, не колышет. Я просто должен рассказать, что со мной случилось. От начала и до конца. Должен выложить все.

Ф. У.: О'кей, я вас выслушаю. Ведь за это и платил. Я не полицейский и не судья. Буду молчать и слушать.

М. Б.: Надеюсь. Важно, чтобы вы все выслушали, а главное, записали. Чтобы моя история сохранилась. Иначе весь наш разговор не стоит ломаного гроша. Понятно?

Ф. У.: Само собой. Потому я и здесь. Чтобы выслушать вашу версию случившегося.

М. Б.: Что значит — мою версию?

Ф. У.: Простите?

М. Б.: Вы сказали, что пришли выслушать мою версию случившегося. Стало быть, намекаете, что версий несколько. Моя и чьи-то еще. Но на самом деле других версий нет.

Ф. У.: О'кей.

М. Б.: Я ведь вижу, что́ вы думаете. Что я либо глуповат, либо вообще псих. Но, уверяю вас, это не так.

Ф. У.: Может, не будем спорить о том, что я думаю и что не думаю. Давайте лучше начнем с самого начала. Итак, вы утверждаете, что стали жертвой заговора? что вас обвиняют в преступлениях, которых вы не совершали?

М. Б.: Вы слишком торопитесь.

Ф. У.: Вот как?

М. Б.: Вы сказали, надо начать с самого начала. А сами опережаете события. Ведь когда эта история началась, на скамье подсудимых сидел не я.

Ф. У.: Прошу прощения, тут вы, разумеется, правы. Но в таком случае рассказывайте. Как считаете нужным.

М. Б.: Извините, что я так придирчив к деталям. Но то, что вы напишете по окончании нашей беседы, будет самым важным за всю вашу жизнь.

Ф. У.: Не сомневаюсь.

(Молчание.)

М. Б.: Прежде чем мы начнем разговор, хочу предупредить еще об одном.

Ф. У.: Да?

М. Б.: Вы услышите самую что ни на есть шаблонную историю, шаблоннее просто не бывает.

Ф. У.: Правда?

М. Б.: Безусловно. Сплошные шаблоны. Нераскрытые убийства. Крупный наркобарон. Успешный адвокат, помешанный на сексе. И — барабанная дробь — очаровательный маленький ребенок. Словом, фильм хоть куда. Если бы не одна важная деталь.

Ф. У.: А именно?

М. Б.: Это не фильм. Все случилось на самом деле. Здесь и сейчас. Прямо перед носом обыкновенных идиотов, которые ничегошеньки не заметили. И всё — да-да, всё! — было не тем, чем казалось на первый взгляд.

1

Ненастье принес с собой Бобби. Вообще-то дождь в Стокгольме — обычное дело. Но я точно помню: пока в моей жизни не возник Бобби, у нас светило солнце.

Так или иначе, шел дождь. Делать мне было почти нечего, да и не хотелось. Лето, скоро отпуск, и я запру контору. Мы с Люси поедем в Ниццу, будем купаться и загорать. Пить крепкие напитки и натирать друг друга кремом, чтоб не сгореть на солнце. Белла тем временем поживет у деда с бабушкой. Так что в дверь позвонили чертовски некстати. Наш с Люси ассистент Хельмер впустил посетителя и провел ко мне в кабинет. Он остановился на пороге.

Я чую проблему сразу, с первой секунды. Увидев Бобби, я мгновенно заподозрил неладное. И дело не в том, как он был одет. И не в том, что от него воняло как от старой табачной фабрики. Нет, его выдал взгляд. Глаза смахивали на две старые пистолетные пули. Черные, как уголья.

— Вы по какому вопросу? — спросил я, даже не потрудившись снять ноги со стола. — Я скоро закрываю.

— Не раньше, чем поговорите со мной. — С этими словами он вошел в кабинет.

Я поднял брови:

— Кажется, я не приглашал вас зайти.

— Странно, — отозвался он. — А по-моему, приглашали.

Тут я снял ноги со стола и сел как подобает.

Он протянул руку через стол:

— Бобби Т.

Я рассмеялся прямо ему в лицо. Отнюдь не дружелюбно.

— Бобби Т.? — Я пожал ему руку. — Любопытно.

Вообще-то я хотел сказать: чертовски смешно. Ну кто в Стокгольме представляется как Бобби Т.? Хреновое имя хренового гангстера из хренового американского фильма.

— Когда я был маленьким, в нашем классе учились два Бобби, — сказал он. — Вот нас и звали Бобби Л. и Бобби Т.

— Вот как? Стало быть, два Бобби? Редкий случай.

Наверняка не просто редкий, но уникальный. Я старался не смеяться, и без того хватит уже.

Бобби молча стоял у моего стола. Я смерил его взглядом с головы до ног.

— Что было, то было, — сказал он. — Но если вам неохота говорить Бобби Т., то и не надо. Просто Бобби тоже сойдет.

Мысленно я опять вернулся в мир американского кино. Там Бобби был бы здоровенным чернокожим парнем с мамашей в папильотках и папашей, который грабил банки. А сам Бобби Т., старший из четырнадцати мальчишек и кудлатых девчонок, кадрил бы девиц, рассказывая, как водил младших ребятишек в школу, пока мамаша пила. На женщин подобная дребедень всегда действует безотказно. Жалеют они таких мужиков.

Но вернемся к реальному Бобби. Белобрысый. Тощий и потрепанный. Волосы курчавые, жирные, кожа блестит. Что этому парню нужно?

— Давайте ближе к делу, — сказал я, поскольку посетитель начал мне надоедать. — Я, знаете ли, не лгал, когда сказал вам, что скоро закрываю. У меня сегодня вечером свидание с чертовски горячей штучкой, так что надо успеть принять душ и переодеться. Понимаете?

По-моему, он совершенно не понимал. Мы с Люси иной раз забавы ради гадаем, когда люди последний раз занимались сексом. Бобби, похоже, не занимался им уже несколько лет. Я даже насчет онанизма не был уверен. Люси куда лучше меня наторела в подобных догадках. Говорит, что по нижней части ладони сразу видно, много ли мужчина онанирует.

— Я пришел не ради себя, — сказал Бобби.

— Вот как, — вздохнул я. — А ради кого? Ради папаши? Или мамаши?

Или дружбана, который вовсе не хотел избивать тетку, ограбленную на прошлой неделе?

Этого я не сказал.

Научился держать язык за зубами, когда надо.

— Речь о моей сестре, — сказал Бобби.

Он беспокойно переступил с ноги на ногу, взгляд его впервые стал мягче. Я легонько хлопнул ладонями по столу и стал ждать, надеясь, что мой вид выражает терпеливость.

— Даю вам десять минут, Бобби Т., — сказал я.

Пусть не думает, будто времени у него сколько угодно.

Бобби несколько раз кивнул. Потом без приглашения уселся на один из стульев для посетителей.

— Я все расскажу, — начал он, будто я проявил интерес к его истории. — Я хочу, чтобы вы ей помогли. В смысле, моей сестре. Хочу, чтобы вы доказали ее невиновность.

Как же часто адвокат по уголовным делам слышит такое! Люди загоняют себя в самые что ни на есть сомнительные ситуации, а потом просят помощи, чтобы оттуда выбраться. Но все обстоит иначе. Роль адвоката — моя роль — заключается не в том, чтобы вместо ада отправлять народ в рай. Моя задача — проследить, чтобы те, кто выносит окончательное решение, выполнили свою работу как полагается. И чаще всего так и бывает.

— Вы имеете в виду, ее обвиняют в совершении преступления? — спросил я.

— Не одного. А нескольких.

— Ну хорошо, ее обвиняют в нескольких преступлениях. Но разве у нее нет защитника?

— Был. Только он свою работу не выполнил.

Я потер подбородок.

— Значит, она хочет нового адвоката?

Бобби покачал головой.

— Не она. Я.

— Простите, я что-то не понимаю. Вам самому нужен адвокат? Или вы полагаете, ей нужен новый?

— Последнее.

— Почему же вы хотите другого адвоката, а она нет? Лучше не навязывать людям, что именно им нужно. Большинство могут сами о себе позаботиться.

Бобби сглотнул, взгляд опять стал жестким, как раньше.

— Только не моя сестра. Она никогда не умела заботиться о себе. О ней всегда заботился я.

Стало быть, ответственный брат. Неплохо. В мире таких слишком мало. Или нету вообще.

— Послушайте, — сказал я. — Коль скоро ваша сестра дееспособна, вы не вправе вмешиваться и организовывать для нее защиту. Фактически вы оказываете ей медвежью услугу. Лучше пусть она сама решает.

Бобби наклонился вперед, облокотился о мой стол. Я не выдержал его дыхания и отодвинулся подальше. — Вы меня не слушаете, — вздохнул он. — Я сказал, моя сестра никогда не умела заботиться о себе. Не умела. Прошедшее время.

Я ждал, толком не зная, что будет дальше.

— Она умерла, — сказал Бобби Т. — Полгода назад.

Застать меня врасплох очень трудно, почти невозможно. Но Бобби Т. сумел. И от него не отмахнешься, он ведь не пьян и не под кайфом.

— Ваша сестра умерла? — осторожно переспросил я.

Бобби Т. кивнул, явно обрадованный, что я наконец-то понял.

— Тогда вы все-таки должны объяснить, зачем пришли сюда. Покойникам защитники не требуются.

— Моей сестре нужен защитник. — Голос у Бобби дрогнул. — Какая-то сволочь ложными обвинениями разрушила ее жизнь, и я хочу, чтобы вы помогли мне это доказать.

Настал мой черед покачать головой.

Тщательно подбирая слова, я сказал:

— Бобби, вам надо обратиться в полицию. Я адвокат и расследованием преступлений не занимаюсь. Я…

Бобби треснул кулаком по столу, и я невольно подскочил.

— Да мне по барабану, чем вы там, по-вашему, занимаетесь. Послушайте-ка меня. Я уверен, вы поможете моей сестре. Потому и пришел. Вы же сами говорили, я слышал. По радио.

Я удивился:

— Вы слышали, как я говорил по радио, что хочу помочь вашей сестре?

— Вот именно, вы сказали, что любой адвокат мечтает о такой подзащитной, как она.

Мало-помалу до меня дошло, о чем он толкует. И кто его сестра.

— Вы — брат Сары Техас, — сказал я.

— Телль! Ее фамилия Телль!

Горячность в его голосе заставила меня отпрянуть. Он поспешно сменил тон, повторил:

— Вы сказали, что хотите помочь ей. Сказали по радио. Значит, вправду так думали.

Ах ты черт.

— Это было интервью по поводу актуальных уголовных преступлений. — Теперь я старался держаться дружелюбно. — Просто я неловко выразился. Глупо получилось. Дело вашей сестры было весьма необычным. Потому я и сказал, что это мечта любого юриста.

Я и сам толком не верил, что это правда.

Передо мной сидел брат женщины, которая созналась ни много ни мало в пяти убийствах, а потом, получив увольнительную, за день до суда сбежала от конвоя и покончила с собой.

— Я помню ваши слова, — сказал Бобби, — потому что слушал это интервью не один раз. Оно выложено в интернете. Да и справки о вас я навел. Вы умелый адвокат.

Надо же, каков льстец.

Умелым меня назвал.

С этим я, понятно, не мог не согласиться.

Умелый, но не настолько, чтобы воскрешать мертвых.

— Боюсь, вам придется примириться с реальностью. Вашу сестру обвиняли в очень тяжких преступлениях. И она созналась, Бобби. Глядя прямо в глаза дознавателю и прокурору, сказала, что всех этих людей убила именно она. Сначала двоих, когда работала няней в Техасе, в Штатах. Потом еще троих здесь, на родине, в Швеции. Улики были веские и остались таковыми. Вы уже ничего не можете для нее сделать.

Он долго молча смотрел на меня, потом наконец проговорил:

— Она лгала. Не убивала она этих людей. И у меня есть доказательства.

Я устало развел руками. И только затем сообразил, что́ следовало сказать с самого начала:

— Если у вас есть информация, указывающая на невиновность вашей сестры, вам надо идти в полицию. Немедля. Ведь это означает, что убийца кто-то другой и его необходимо остановить.

Когда я сержусь или нервничаю, ноздри у меня раздуваются. Как у коня. Люси сказала мне об этом чуть ли не сразу после знакомства и, если б видела меня сейчас, наверняка бы расхохоталась.

— Вы понимаете, о чем я говорю, Бобби? Вам надо идти в полицию.

Окаянный дождь барабанил по окну у меня за спиной с такой яростью, что мне казалось, еще немного — и стекло не выдержит.

Бобби, видимо, тоже нервничал.

— Я там уже был. Они меня не слушали. Ни когда Сара была жива, ни потом.

— Сходите еще раз.

— Да им начхать.

— Возможно, так кажется, но поверьте: они слушают. И если решают оставить ваш рассказ без внимания, то потому, что считают его неинтересным. И с этим вы должны примириться.

Бобби стремительно вскочил, даже стул опрокинул. Лицо его, до сих пор бледное, побагровело.

— Я никогда не примирюсь с тем, как они поступили с Сарой. Никогда!

Я тоже встал.

— Откровенно говоря, тогда я не знаю, что вам делать. Ведь я вам помочь не могу.

На секунду мне показалось, что сейчас Бобби вмажет мне в челюсть, но, похоже, он сумел обуздать бешенство. Потом расстегнул пиджак, достал из внутреннего кармана сложенный листок бумаги, протянул мне:

— Вот.

Я нерешительно взял листок, развернул.

— И что это? — спросил я, прочитав, что там написано.

— Доказательство ее невиновности, — сказал Бобби.

Я перечитал бумагу еще раз.

Вроде как билет, автобусный или железнодорожный. С английским текстом:

Houston to San Antonio

5.30 PM

Friday 8 October 2007

Я отчаянно старался подавить досаду. Нет у меня времени на подобную чепуху.

— Автобусный билет, который кто-то купил, чтобы отправиться из Хьюстона в Сан-Антонио в полшестого вечера в пятницу восьмого октября две тысячи седьмого года. Это и есть доказательство, что ваша сестра невиновна?

— Билет не автобусный, а железнодорожный, — сердито поправил Бобби, будто разница была принципиальной. — Как я погляжу, дело моей сестры вам пока не очень знакомо. В пятницу восьмого октября две тысячи седьмого года произошло первое убийство, в котором обвиняли Сару. Жертва скончалась в восемь вечера. В городе Галвестон, в Техасе. Но моя сестра не могла совершить это убийство, потому что ехала тогда на поезде в Сан-Антонио. У вас в руках ее билет.

Я не знал, с чего начать. Ведь билет ничего не доказывал. Она вполне могла отказаться от поездки железной дорогой. Если билет вообще ее.

— Где вы его взяли? — спросил я, помахав билетом.

— У подружки Сары, у Дженни. Она тоже работала няней. В том же городе, что и Сара. Она ходила с этим билетом в техасскую полицию, но они его не взяли. И в конце концов она переправила его мне, а я показал его нерадивому сестрину адвокату.

Ну что тут скажешь?

Да, я действительно не вникал в подробности дела Сары Телль, ознакомился с ним лишь в общих чертах. Улики против нее были очень веские. Материалов у обвинения хватало с избытком. Билет совершенно ничего не доказывал.

Но я понимал, что с пустыми руками Бобби отсюда не уйдет. Ему нужна надежда. Как и всем, кто переступает порог моей конторы.

И я поступил так, как поступаю обычно, когда нет иного выхода.

Солгал:

— Ладно, Бобби. Вот что мы сделаем. Оставьте мне билет и номер вашего телефона, а я обещаю вникнуть в вашу проблему. В конце недели, скажем в воскресенье, я вам позвоню и сообщу, намерен ли я работать с делом вашей сестры. И если решу, что не намерен, вам придется это принять. Согласны?

Я протянул ему руку.

Он долго колебался, но все же пожал ее.

— Согласен.

Записав на листке свой телефон, он наконец убрался из моей конторы. А сам я так и сидел со старым железнодорожным билетом в руках. О невиновности Сары Техас речи быть никак не может. И даже если она невиновна, это уже не имеет значения, ведь она мертва, нет ее в живых.

Я выдвинул верхний ящик стола, сунул туда билет.

Через час у меня встреча с Люси, а она наверняка не ляжет со мной в постель, если я не приму душ. Так что лучше поспешить домой.

Тут дверь конторы снова открылась — опять Бобби.

— Еще две вещи, — сказал он. — Во-первых, как я уже говорил, у Сары был адвокат. Только он свою работу не выполнил. Будете читать дело, сами увидите. Подкачал он.

— Почему вы решили, что подкачал?

— Он кой-чего знал, но никому не говорил. Знал про билет, который я вам дал. Ну и всякие другие вещи.

Терпеть не могу людей, которые говорят загадками. Терпеть не могу игры. Я играю с одной только Беллой. Ей четыре года, и она пока что верит в гномов.

— И что же, по-вашему, он знал?

— Потолкуйте с ним. Тогда и поймете. Больше я ничего не скажу.

Его риторика действовала мне на нервы, но я не стал продолжать спор.

— А что еще? Вы сказали, что хотите сообщить две вещи.

Бобби сглотнул.

— Мой племянник Мио. Он пропал в тот же день, когда сестра покончила с собой. Я хочу, чтобы вы его нашли.

Сара Техас была матерью-одиночкой. Полиция подозревала, что Сара убила своего маленького сына, а тело спрятала. По крайней мере, я знал, что дознание не выявило ни малейшей зацепки, указывающей, куда девался ребенок.

— Тут я должен провести четкую границу, — сказал я. — Это адвокатская контора, а не добровольное общество по розыску пропавших людей. Извините. Я обещал посмотреть дело вашей сестры, но с поисками ее сына, увы, помочь не могу.

— Одно связано с другим, — сказал Бобби. — Вы сами увидите. Это части одной истории.

Он повернулся, вышел и на сей раз уже не вернулся.

2

— Чтоб ты знал: сегодня я с тобой спать не собираюсь.

Ну почему женщины всегда так? Только мы сели и заказали напитки, а Люси уже решила испортить вечер.

— Когда шел сюда, о сексе я думал в последнюю очередь.

— Ах, Мартин.

— А что? Это чистая правда.

Принесли заказ, и я пригубил горький напиток. Джин с тоником, нестареющая классика.

На мою простенькую ложь Люси, понятно, не купилась. Она меня знает. Знает мужчин, знает, что у нас вечно на уме секс. Такова природа, и ничего тут не поделаешь.

— О чем же ты думал, если не о сексе?

— О Саре Техас.

Люси фыркнула, даже расплескала свой коктейль. Для начала она всегда пьет «космополитен», а потом вино.

— Классный напиток.

Я почувствовал, как она расслабилась, улыбка потеплела. Пожалуй, секс все-таки состоится. В таком случае я непременно скажу Бобби спасибо, когда буду с ним говорить.

При мысли о новой встрече с Бобби я помрачнел. Жадно хлебнул джину с тоником и ощутил на плече руку Люси.

— Что-то случилось? — спросила она.

— После твоего ухода в контору заявился посетитель.

Я рассказал про Бобби, Люси слушала, глядя на меня во все глаза.

— Странно, — сказала она, когда я закончил. — Стало быть, у Сары Техас есть брат, который считает, что она невиновна.

— Большей частью так и бывает, — сказал я. — У преступников есть родственники, уверенные, что они ничего дурного не делали. Но…

Люси подождала.

— Да?

— Черт, Люси, что-то с этим парнем не так. Мало того, что он брат Сары Техас. Он еще и весьма задиристый. И уверенный.

— В Сариной невиновности?

— Да, отчасти, но еще и в том, что я соглашусь заняться ее делом.

Люси нахмурила брови:

— Так ведь Сара Техас умерла?

— Ну да, конечно. Причем уже несколько месяцев назад.

Газеты взахлеб писали о ней. О ее детстве в стокгольмском пригороде Бандхаген, об отце-алкоголике, который продавал ее своим дружбанам. Выступали ее учителя, рассказывали, какое горькое у нее было детство. Даже слезы проливали. Сокрушались, что раньше не позвонили в социальную службу.

— Я плохо помню эту историю, — сказала Люси. — Как ее в Техас-то занесло?

— Она там няней работала.

— Господи, кто берет в няни таких, как она?

— Что значит «таких, как она»? На бумаге любой может выглядеть классно. Вопрос скорее в том, как можно брать в няни девчонок, едва оставивших родной дом. Ведь в этой возрастной категории вряд ли есть люди, от которых мы обычно ожидаем родительских чувств.

Люси отпила глоток коктейля.

— Должно быть, она испытала огромное облегчение. Когда вырвалась из своей безумной семейки.

— Наверняка. — Я подумал о том же. — Печально только, что она не нашла новообретенной свободе лучшего применения, кроме как убить уйму людей.

Люси усмехнулась:

— Сухарь ты, Мартин.

— Ты тоже, детка. Потому и не можешь без меня. Я обнял ее за плечи, и она вырываться не стала. Когда-то мы были парой. Кажется, никогда я так не задирал нос, как в ту пору. Я, Мартин Беннер, сумел завоевать самую крутую юристку в Стокгольме, а может, и во всей Швеции. Люсию «Люси» Миллер. Полный улет.

Да, улет, только не особо надолго. И виноват, понятно, я, а не она. Как обычно, я поддался панике и начал спать с другими. Какая-то частица меня считает, что я не могу иначе. У всех свои недостатки. Одни рыгают после еды, другие не могут быть моногамными.

— Где сегодня Белла? — спросила Люси.

— С няней, — коротко ответил я.

— Кстати, как насчет доверить воспитание ребенка другому?

— Когда этот другой сам уже не ребенок. Сигне пятьдесят пять, отличный возраст для няни.

— Чепуха, ты нанял пожилую няньку по одной-единственной причине: знал, что не соблазнишься на секс с нею.

Я допил остатки джина, делая вид, будто и не слышал.

— Будьте добры, еще один, — сказал я бармену.

— Ты по-прежнему не хочешь брать Беллу в Ниццу? — спросила Люси.

— Белла определенно в Ниццу не поедет. Побудет у бабушки с дедом. Самое милое дело.

Встречаясь со мной, люди в большинстве не подозревают, что у меня есть дети. Да у меня их и нет. По крайней мере биологических. И тем более запланированных. Белла — дочка моей сестры. Сестра и ее муж погибли в авиакатастрофе три с лишним года назад. Белле тогда было девять месяцев. Никто, включая меня самого, не помышлял о том, что Белла будет жить у меня. Все думали, ее возьмет в свою семью тетка по отцу. Но эта мерзавка сочла, что не сможет позаботиться о племяннице. У нее двое своих детей, и по отношению к ним будет несправедливо брать в семью еще одного ребенка. Муж ее думал так же: у них, мол, нет ни времени, ни средств воспитывать еще одного малыша. Осиротевшая девочка не вписывалась в их семейную идиллию. Дом слишком мал, машина слишком тесная.

На самом-то деле правду тогда сказала Люси: в сердце — вот где у них было слишком мало места.

И социальное ведомство решило отдать Беллу в приемную семью. Да не где-нибудь, а в Шёвде, у черта на куличках.

Помню, у меня аж пульс участился, когда я услышал об этом. Сам не знаю, как я добрался до социальной конторы — просто вдруг очутился там.

«Но мы же все обсудили, — сказала чиновница. — Тетя Беллы не хочет брать ее к себе. Вы тоже. А ваша мама, то есть бабушка Беллы, слишком стара. Как и дед и бабушка со стороны отца. Значит, придется доверить девочку кому-то другому. — Она ободряюще улыбнулась. — А у этой семьи многолетний опыт воспитания приемных детей. Они живут на превосходной ферме, где много домашних животных. Белле будет там хорошо».

Перед моими глазами возникла яркая картина. Белла среди неотесанной деревенщины, учится доить коров. Черт побери, неужто тем все и кончится.

«Я передумал, — услыхал я собственный голос. — Она будет жить у меня».

Тем вечером я плакал. Впервые за бог весть сколько лет. Ведь даже на похоронах сестры ни слезинки не уронил. Потом я пошел к себе в кабинет и вынес оттуда всю мебель. Покрасил стены в желтый цвет и нанял рабочих заново отшлифовать полы. Спустя четыре дня Белла переехала ко мне. До тех пор я ни разу в жизни не менял пеленки. Никогда не подогревал бутылочку с жидкой кашкой. Фактически никогда не держал на руках такого крохотного человечка.

Мне все еще снятся кошмарные сны о том, как Белла поначалу кричала. Если б не Люси и не моя мама, я бы не выдержал того первого года. Но теперь понимаю, что дело того стоило. Порой так здорово поступать правильно.

Люси заказала бокал вина.

— Как будет хорошо уехать отсюда, — сказала она.

— Согласен, — кивнул я.

Я притянул ее поближе, вдохнул запах ее волос. Ладно, не хочет она спать со мной, ну и не надо, главное, чтобы не спала с кем-нибудь другим.

— Что будешь делать? — спросила Люси.

— Ты о чем?

— О Саре Техас и ее братишке.

— Что буду делать? Ясное дело, ничего. В смысле, что там сделаешь-то? Сара мертва. И она созналась, Люси. That's it^[1]. Дело закрыто, думать тут не о чем.

— Но как же билет?

— А что билет? Всего-навсего билет на поезд. Он ничего не доказывает. К тому же выяснять такие подробности вовсе не моя задача. Это прерогатива полиции.

Люси молчала. Знала, что я прав. Меня удивило, что она вообще заговорила об этом.

— О чем ты думаешь? — спросил я.

— Ни о чем. Глупости всякие. Она, разумеется, была виновата. А если и нет, ты все равно прав. Разбираться в обстоятельствах — дело полиции.

Она отпила глоток вина.

А я обратил внимание на женщину в другом конце ресторана. Красотка, которой явно прискучил собственный кавалер. Она держала бокал в ладонях. Кольца нет. Я бы наверняка сумел ее охмурить, меньше чем за полчаса.

Люси проследила за моим взглядом.

— Ох, Мартин, ты совершенно невозможный.

— Да ладно тебе, я же просто смотрю. — Я поцеловал ее в щеку. — Что тут такого?

Люси обиделась.

— Допивай свой джин.

— Ты хочешь домой?

— Да, а ты поедешь со мной. Я передумала. Пожалуй, займусь с тобой сексом.

3

Запомните: самый старый трюк — всегда самый действенный. Достаточно было посмотреть на другую женщину, и Люси немедля изъявила готовность заняться со мной сексом. Спустя час-другой, лежа нагишом рядом с Люси на полу в ее квартире, я опять поразился, до чего же легко всегда настоять на своем. В начале вечера она сказала «нет», а потом все-таки согласилась.

Same old story^[2].

Зазвонил мобильник. Мой.

— Мартин, ты должен приехать. У меня в подвале потоп.

Ну вот пожалуйста.

Мама звонит только затем, чтобы спросить, не надо ли ей присмотреть за Беллой, или когда ей нужна моя помощь. На ее просьбы у меня заготовлен стандартный ответ:

— Ты же знаешь, Марианна, я бы непременно помог тебе. Но никак не успеваю. Мне срочно надо к клиентке, я не могу бросить ее в беде. Позвони кому-нибудь еще, а я потом оплачу счет.

Чепуха, будто не становишься счастливее оттого, что богат. Деньги позволяют купить время, а значит, и свободу. Ну а кто свободен, тот и счастлив.

Кстати сказать, я никогда не называл свою маму мамой. Ее имя — Марианна, и называть ее иначе нет оснований.

Закончив разговор, я заметил, что Люси смотрит на меня.

— Не очень-то любезно.

— Поздновато уже. Пора домой, сменить няню на дежурстве.

Я встал с пола, потянулся.

— Если хочешь, могу поехать с тобой, — сказала Люси. — Переночую у тебя, а утром отвезу Беллу в садик.

Я натянул трусы и брюки.

— Детка, это неудачная идея.

Мы оба знали почему. Потому что Белла не должна видеть нас вместе слишком часто. Не хочу я, чтобы она подумала, будто мы на самом деле пара.

— В другой раз, ладно?

Люси ушла в ванную и закрыла за собой дверь. Потом пустила воду в умывальнике. Чтобы я не слышал, как она писает. Вот идиотизм.

Но куда больше идиотизма было в том, что я продолжал размышлять о Саре Техас. И о Бобби.

Она созналась в пяти убийствах. И ведь все это отнюдь не какое-нибудь дурацкое киношное реалити-шоу. Существовали улики. Сара назвала точное время и даты. Рассказала, где находятся орудия убийства, в тех случаях, когда они были. А в других случаях сообщила иные детали, о которых никто, кроме убийцы, знать не мог.

И все же во мне смутно шевелилось сомнение.

Этот чертов билет. Мог ли он что-то доказать? Он же анонимный, имя человека, который им пользовался, не указано.

Бобби сказал, что получил его от подружки сестры, от Дженни. Бобби. Опять же стрёмное имечко. Проблемное. По крайней мере в Швеции. Бобби и Сара. Я помню фотографии, которые видел в газетах. Она нисколько не походила на брата. Хотя это, конечно, никакой роли не играло. Я и сам не очень-то походил на мою сестру. Отцы у нас разные. Мой — чернокожий, родом из США. Из Техаса, если точно. А сестра была такая же белая, как мама. Ее отец родом из Селена^[3]. Правда-правда. А я и не предполагал, что там кто-то живет.

При мысли, насколько по-разному выглядели мы с сестрой, я улыбнулся. Когда я первый раз привез малышку Беллу в детский сад, воспитательницы обалдели. Я сразу заметил, хоть они и промолчали. Как у долговязого негра может быть такой крошечный белый ребенок?

Сара Техас. Ясное дело, фамилия у нее не Техас, а Телль, как и сказал ее брат. Прозвищем Техас ее наградили газетчики. Ведь именно в Техасе она убила своих первых жертв. Как охотник добычу.

Я вздохнул. Мне наверняка не устоять, знаю. Сяду и прочту все, что только смогу найти про Сару Техас, ночь напролет глаз не сомкну, если понадобится. А на рассвете буду тереть глаза и усну прямо за письменным столом. Чары разрушатся, как только проснется Белла. Злой и помятый, я повезу ее в садик, а потом буду ждать воскресенья, чтобы позвонить Бобби и сообщить о своем решении: дело его сестры, разумеется, интересное, но не для меня.

Потому что ее нет в живых.

Потому что я не частный детектив.

Потому что на дворе лето и у меня скоро отпуск.

Только одну сказанную Бобби фразу я не мог отбросить с такой же легкостью. Что адвокат Сары не выполнил свою работу. Что он «кой-чего знал».

Люси вышла из ванной. Обнаженная и красивая. Непостижимо, что когда-то она вправду была моей. — Ты не помнишь, кто защищал Сару Техас? — спросил я.

Люси рассмеялась, подняла с полу свои трусики. — Так я и знала, что ты этого не оставишь.

— Да ладно, просто мне любопытно.

— Понятно. Ее делом занимался Тур Густавссон.

Я присвистнул. Старина Густавссон, а я-то напрочь запамятовал.

— Он вроде недавно вышел на пенсию?

— В декабре прошлого года, сразу после смерти Сары, — сказала Люси. — Ты пропустил его проводы, потому что вы с Беллой на те выходные ездили в Копенгаген.

Я поймал себя на том, что расплылся в улыбке, когда Люси напомнила о поездке в Копенгаген. Поездка была замечательная. Только мы вдвоем — Белла и я. Во второе воскресенье адвента мы с Беллой самолетом отправились в Данию и остановились в отеле на побережье. Пожалуй, именно тогда я впервые осознал, что дети со временем меняются. Постепенно подрастают. Глупо, но почему-то я удивился, когда за обедом в ресторане Белла ела по всем правилам. Могла сказать, что ей нравится, а что нет. Я пил вино, а Белла — лимонад. Когда мы возвращались в отель, она шла сама. Никаких колясок, никаких «на ручки». Идти, конечно, было не особенно далеко, но я все равно испытывал гордость. И в то же время жутко загрустил. Потому что сестра умерла, когда Белла была совсем крошкой. Потому что тот, кто взял на себя заботу о Белле, то есть я, знать не знал, что она умеет есть сама.

После этого я дал себе слово проводить с девчушкой побольше времени. И сдержал обещание.

Воспоминания согрели меня, а затем на глаза едва не навернулись слезы, и я несколько раз моргнул.

— Проводы были донельзя унылые, — сказала Люси. — Густавссон произнес длиннющую речь, до бесконечности рассуждал о том, сколько всего он сделал за годы своей карьеры.

— И о Саре Техас упомянул?

— Нет, и это чертовски странно. Ведь фактически ее дело — самое крупное из всех, с какими он работал. Наверно, он считал его неудачей. Она же умерла.

Что правда, то правда. Помню, я удивился, увидев, что газеты цитируют Густавссона. Почему Сара выбрала себе в защитники одного из лучших столичных адвокатов, раз все равно решила сознаться, а потом, еще до суда, покончить с собой?

— Вызвать такси? — спросила Люси.

Я заправил рубашку в брюки.

Выглянул в окно — дождь. Что же, так теперь и будет? Дождливо и мокро.

— Да, пожалуй, — ответил я.

Немногим позже я сидел в такси. Позвонил маме и спросил, как там с потопом. Сантехник уже выехал.

4

Когда я приехал домой, няня Сигне сидела на кухне, пила кофе.

— Спокойный был вечер? — спросил я. Она улыбнулась.

— Вполне, никаких проблем.

Сигне делает все, чего не успеваю я, отец-одиночка, работающий полный день. Я отвожу Беллу в садик, а она забирает. Ходит в магазин и готовит. Когда Белла пойдет в школу, она и с уроками будет помогать. Убираться и гладить белье ей не нужно. Этим занимается уборщица.

Я уже говорил: деньги позволяют купить время, время же обеспечивает свободу. А свобода для человека — счастье.

Когда няня ушла, я заглянул в комнату к Белле. Девочка спала на спине, с открытым ртом. Розовое одеяло выглядело огромным, она словно потерялась под ним. Я тихо подкрался, немного откинул его. Так определенно лучше. Наклонился и легонько поцеловал Беллу в лобик.

Потом вернулся на кухню, достал бутылку виски. Пить виски меня научил дед, мамин отец. Всегда single malt^[4], причем неохлажденный. Со льдом пьют только blended^[5].

Деревянные половицы поскрипывали под ногами, когда я шел в библиотеку и закрывал за собой дверь. Нет лучшей сторожевой собаки, чем старые деревянные полы. Когда Белла прожила у меня год, я купил соседнюю квартиру и соединил ее со своей. Нам с малышкой требовалось пространство.

Я включил компьютер, плеснул себе виски.

Сара Техас.

Просмотрю кой-какие материалы, а потом лягу спать. Если Бобби нужен частный сыщик, пусть обращается к кому-нибудь другому.

Мысли перескочили на Тура Густавссона. Адвоката, который не выполнил свою работу. Который «кой-чего знал».

Вот с этого и начну, подумал я. Завтра позвоню старине Густавссону. А потом звякну Бобби и скажу, что отказываюсь.

Вентилятор в компьютере тихонько урчал.

Пальцы пробежались по клавиатуре.

Сара Техас Телль.

Собственно говоря, какие секреты она унесла с собой в могилу?

Двадцать шесть. Столько лет было Саре Телль, когда она созналась в убийстве пяти человек. Трех женщин и двоих мужчин. В криминалистике ее назвали уникумом. После того как ее задержали и упрятали в СИЗО, начались долгие дебаты о том, считать ли ее серийным убийцей. Вот этого я не понимаю. Сара, безусловно, серийный убийца. Не будь она привлекательной молодой женщиной, никому бы в голову не пришло затевать эту дискуссию.

Мы, люди, очень не расположены верить в то, что выходит за рамки ожидаемого. Сара Телль не была красавицей, но в миловидности ей не откажешь. Черты лица тонкие, правильные, словно кукольные. Рост выше среднего женского, примерно метр восемьдесят. Если б не это, дело сочли бы еще более странным. Ведь было бы непонятно, как она сумела совершить свои преступления.

Объяснения убийствам она не дала. Во всяком случае в газетах я ничего не нашел. Минула полночь, в библиотеке становилось душновато. Виски казался мутным, спина занемела.

Я помнил то радиоинтервью, о котором говорил Бобби. Интервьюер, падкий до сенсаций репортер, спросил, что я думаю о Сариных шансах на оправдание. Иной раз мне задают подобные вопросы в связи с разными делами, потому что я — правда, очень недолго — служил в полиции. К тому же в Штатах. Насчет Сары Техас я сказал, что шансов на оправдание у нее нет, однако, как я полагаю, все люди, что бы они ни натворили, в ходе судебного разбирательства имеют право на защитника. На вопрос, мог ли бы я сам защищать Сару, я ответил именно так, как говорил Бобби: о деле Сары можно только мечтать. И я бы охотно ей помог.

Но чем, думал я сейчас, сидя за компьютером и читая одну за другой статьи о совершенных ею ужасных преступлениях. Сара Техас не выглядела как женщина в беде. Наоборот. Складывалось впечатление, что она была способна позаботиться о себе. На рисунках из зала суда она выглядела решительной. Бесстрашной и привлекательной. Невесть почему меня зацепило, что она носила очки. Серийная убийца с милым личиком, в очках и жакете. Одно с другим никак не вязалось. И не потому, что я страдал предвзятостью насчет того, кто в нашем мире совершает преступления. Сара Техас была парадоксом. И именно этим вызывала интерес. Именно из-за этого мне хотелось встретиться с нею.

Почти инстинктивно я потянулся за ручкой и бумагой. Быстро выписал несколько основополагающих фактов. Первое убийство она совершила в двадцать один год. Зарезала молодую женщину в Галвестоне, штат Техас. Годом позже она убила мужчину в Хьюстоне. Потом вернулась в Швецию. Третье убийство произошло вскоре после того, как у нее родился сын. Четвертое и пятое — когда мальчику было без малого три года.

Техасской полиции потребовалось около пяти лет, чтобы вычислить, что именно она убила женщину в Галвестоне и мужчину в Хьюстоне. Случай сдвинул тамошнее расследование с мертвой точки и заставил их обратиться к шведским властям с запросом о ее экстрадиции в США. Однако наши власти, разумеется, ответили отказом. Мы не экстрадируем людей в страны, где им грозит смертная казнь. Зато можем сами расследовать преступления, даже если они имели место за рубежом. Именно этим и занялась прокуратура.

Вот тогда и выяснилось, что Сара убила еще троих. Причем все три преступления числились в полиции нераскрытыми. И, вероятно, так бы и остались висяками, если бы о них не рассказала сама Сара.

Господи боже мой, ну почему люди так поступают?

Сознаются в трех убийствах, о которых никто даже не думал спрашивать. Это превосходило мое разумение.

Если не считать газетных статей, источник в принципе несерьезный, я, пожалуй, заметил еще несколько труднообъяснимых странностей.

Не было ни отпечатков пальцев.

Ни следов крови и слюны, ни волос, чтобы выделить ДНК.

Ни забытых предметов.

Ни свидетелей преступлений.

Однако она была знакома со всеми жертвами, пока они были живы. В подобных обстоятельствах такая деталь поневоле вызывает подозрения. А поскольку жертв оказалось ни много ни мало пятеро, причем убитых на двух континентах, обойти этот факт вниманием было просто невозможно. Вместе с тем речь шла отнюдь не о пяти близких друзьях Сары. Одна из жертв работала в гостинице, где она останавливалась. Другая была шофером такси, который ее подвозил. Такие отношения близкими не назовешь.

В итоге напрашивался один-единственный вывод: в шведском суде она избежала бы наказания, если бы не призналась и не представила вещдоки.

Я слегка покачал головой.

Почему люди так поступают? Потому что совесть нечиста? Потому что испытывают потребность рассказать?

Но Сара никогда не выказывала раскаяния. Никогда и ни у кого не просила прощения, не объясняла мотивы своих преступлений. Черт ее знает, что ею двигало.

Я устал, глаза щипало. Погасил настольную лампу, пошел в спальню и лег.

В деле Сары Техас что-то таилось.

Только я не знал, как к этому чему-то подступиться. Оно действовало мне на нервы.

Чертовски раздражало.

5

Снова лил дождь. Крупные, как черника, капли сыпались с неба прямо на мои волосы и на пиджак.

Люси улыбнулась, когда я появился на пороге.

— Ну и красавец! — Она быстро поцеловала меня. — Кстати, спасибо за вчерашний вечер.

— Тебе спасибо. Прекрасно, как всегда.

Адвокатскую контору мы с Люси открыли без малого десять лет назад. Оба мы были на рынке труда более или менее новичками, одинаково полными энтузиазма. Помнится, я видел в ней родственную душу. Она с увлечением делала все, за что бралась, да и сейчас такая же. Поначалу мы часто рассуждали о том, каких успехов достигнем и сколько сотрудников наймем. До найма сотрудников, правда, так и не дошло. Нас вполне удовлетворяла работа вдвоем, и привлекать новых людей мы не хотели. Исключением стал наш помощник Хельмер.

Кто-то из приятелей однажды спросил, как я умудряюсь работать бок о бок с женщиной, в которую некогда был так влюблен. Я вопроса не понял. И до сих пор не понимаю. Находиться рядом с Люси не составляло проблемы, ни раньше, ни сейчас. Больше того, для меня было бы настоящим ударом, если бы она собрала вещи и ушла.

— Ты выглядишь усталым, засиделся допоздна?

— Да нет. — Я подавил зевок.

— Ну-ну. Вокруг глаз круги — точь-в-точь как у панды. Признавайся: лежал в постели и читал про Сару Техас.

— Вовсе нет, — сухо ответил я. — Я читал сидя. Чертовски интересно, вообще-то.

— Могу себе представить, — сказала Люси. — Смазливая девчонка.

Я прошел к себе и едва успел закрыть дверь, как она снова открылась. Вошел наш помощник Хельмер.

— Какой-то сантехник звонил. Хотел перепроверить, на какой адрес прислать счет за ликвидацию потопа в подвале. Я сказал, что у нас нет подвала, и посоветовал посылать фиктивные счета кому-нибудь другому.

— В таком случае перезвони ему и извинись, — сказал я. — Потому что у нас, безусловно, есть подвал, где вчера случился потоп.

Хельмер недоуменно воззрился на меня. По-моему, такое с ним бывает слишком уж часто, но Люси он нравится.

— Не понимаю.

— А тебе и не надо понимать. Будь добр, перезвони. Пусть пришлет счет в контору.

Хельмер исчез, закрыв за собой дверь.

Не прошло и пяти минут, как я разыскал домашний телефон адвоката Тура Густавссона. Старикан был легендой. Пожалуй, не вполне заслуженно, но факт есть факт. Однажды ему довелось защищать очень успешного предпринимателя, которого обвиняли в убийстве жены. Как Густавссону удалось добиться его оправдания — загадка, но буквально за считаные секунды и суд первой инстанции, и верховный суд признали его невиновным. После этого всем захотелось работать с Густавссоном.

Но теперь он, стало быть, на пенсии. Сара Техас была его последним крупным делом. Надеюсь, на мой звонок он обижаться не станет. Нет на свете ничего хуже обиженных стариков, я так считаю.

Гудки, один за другим. Никто не отвечал. Я уже хотел положить трубку, когда послышался звонкий голос: — Алло?

Я прокашлялся от неожиданности, такая у меня дурацкая привычка.

— Мартин Беннер, — сказал я. — Из адвокатской конторы «Беннер и Миллер». Мне бы Тура Густавссона.

Некоторое время царило молчание, потом голос произнес:

— Весьма сожалею, но Тур сейчас не может подойти к телефону.

Я разговаривал с женщиной. Эх, будь она передо мной, я бы наверняка заполучил Густавссона к телефону.

— Печально, — сказал я. — Ведь я звоню по довольно важному делу.

— Вы журналист?

Вопрос застал меня врасплох.

— Да нет, что вы, я не журналист. Адвокат, я ведь сказал. Простите, с кем имею честь?

— Гунилла Густавссон, невестка Тура. А какое у вас дело?

Я помедлил. Чутье подсказывало, что имя Сары Техас не откроет мне двери.

— Я звоню по поводу одного старого дела. С которым Тур работал… некоторое время назад.

На другом конце линии послышался вздох:

— По поводу Сары Техас?

Черт. Хочешь не хочешь, я подтвердил:

— Да.

— Ее дело совершенно измотало свекра, и я вовсе не желаю, чтобы вы говорили с ним об этом.

— Может быть, я, с вашего разрешения, позвоню, когда ему станет лучше? — спросил я.

— Думаю, не стоит. Видите ли, некоторое время назад у него случился тяжелый инсульт. А на прошлой неделе — инфаркт. Мало того, спустя два дня началось воспаление легких. Ему необходимо использовать буквально все свои силы, чтобы пойти на поправку. Иначе вообще неизвестно, выкарабкается ли он.

Голос у нее был ясный и сдержанный, но я отчетливо слышал скрытую тревогу. Неудивительно, учитывая то, что она рассказала.

— Конечно, — сказал я. — Передайте ему пожелания скорейшего выздоровления. Надеюсь, все обойдется.

Я встречал Тура Густавссона лишь несколько раз, но, возможно, он меня вспомнит.

— Спасибо, — сказала невестка. — Я передам, что вы звонили. А кстати, почему бы вам не позвонить Эйвор.

— Эйвор?

— Его помощнице. Вероятно, она сумеет ответить на вопросы о Саре Техас.

Я тотчас заинтересовался:

— А где мне найти Эйвор?

— Она вышла на пенсию одновременно со свекром. Живет в маленькой квартирке в Старом городе. — Невестка Тура продиктовала мне телефон. — Можете сказать ей, что номер вам дала я. Эйвор для нас почти член семьи. Она так восхищалась свекром.

Могу себе представить. Обыкновенная житейская история. За спиной любого успешного мужчины стоит женщина с мягкой улыбкой и тихонько предупреждает, что брюки у него коротковаты. В случае Тура Густавссона эту женщину звали Эйвор. В моем — она пока была безымянной. По крайней мере, ее точно звали не Люси.

Прежде чем связаться с Эйвор, я позвонил в детский сад Беллы. Утром, когда я уходил, малышка куксилась. И я хотел справиться, все ли спокойно.

— Сейчас она в полном порядке, — сообщила воспитательница. — Не забудьте завтра дать ей с собой еды. У нас экскурсия.

Экскурсия и еда — тут не соскучишься. Закончив разговор, я сразу же позвонил няне.

— Завтра Белле надо взять с собой в школу обед.

— Ты имеешь в виду что-нибудь поесть? И в детский сад, а не в школу.

— Ну да. Можешь сообразить вечером что-нибудь простенькое?

— Мартин, речь о том, чтобы сделать несколько бутербродов и купить воды.

— По-твоему, я должен сам?..

Няня молчала.

— Купи что-нибудь попить, а я приготовлю бутерброды, — сказал я.

Закончив и этот разговор, я сосредоточился на вещах поважнее дурацких бутербродов.

Эйвор. Давняя помощница Тура Густавссона. Сможет ли она помочь мне?

Она смогла. И — что куда важнее — хотела помочь. Встретились мы у нее дома. В маленькой, но сказочной квартирке. Словно из иллюстрированного еженедельника. Она наверняка не жалела сил, стараясь облагородить жалкие квадратные метры, на которых решила поселиться.

Эйвор провела меня на кухню и усадила на стул возле треугольного столика. Очевидно, здесь мы будем пить кофе.

— У вас, наверно, уйма дел, я ненадолго, — сказал я.

Имея в виду, понятно, что у меня самого дел выше крыши и мне недосуг распивать кофе с совершенно чужим человеком. Но Эйвор явно не понимала завуалированных намеков.

— Оставайтесь сколько нужно, — сказала она. — У меня времени предостаточно.

Господь даровал мне не то чтобы много талантов, однако наделил незаурядной способностью обаять женщин всех возрастов и культур. Вот и Эйвор не устояла. Сидя за столом, я внимательно слушал, а она дрожащим голосом рассказывала, как плохи дела с Туром Густавссоном и как все это печально.

— Видели бы вы его за работой, — сказала она. — Клянусь, время в суде останавливалось, когда он выступал с защитительными речами.

Я чуть не рассмеялся, но вовремя изобразил кашель.

— Я слыхал о Туре много хорошего. Он был рыцарь закона.

— Пока что он жив, — заметила Эйвор.

— Верно, Тур и сейчас рыцарь закона.

У них явно был роман. Вероятно, не один десяток лет. Эйвор с увлечением рассказывала обо всех тех годах, что работала у Густавссона помощницей. Осторожными маневрами я сумел ускорить ее рассказ, и мы наконец-то подошли к последнему большому делу Тура, к Саре Техас.

— Она ведь созналась, — сказала Эйвор. — Тур пытался ее урезонить, я точно помню. Но она уперлась. Мол, все должно быть по справедливости.

— Тур не сомневался, что она говорит правду?

— Нет, с какой стати? Улики были однозначны. Признания девушки подтвердились. Что ему было делать? Он оказывал ей необходимую поддержку, следил, чтобы в СИЗО с ней обращались по-хорошему. А… потом случилось то, что случилось.

— Она покончила с собой.

Эйвор легонько кивнула.

— Да. Тур очень сокрушался, когда узнал. Но это же не его вина. Я сто раз ему говорила.

Старинные мурские часы^[6] тикали в углу. Дождь стучал по оконному стеклу, а я думал: чем я занимаюсь? Сижу, пью кофе у словоохотливой пожилой дамы. Что я, собственно, надеюсь от нее узнать? Эпохальную правду, которую она и Густавссон долгие месяцы утаивали?

Я гонялся за призраками.

Оттого что идиот, именовавший себя Бобби Т., приперся ко мне в контору и учинил переполох.

— Вы не знаете, Тур контактировал с братом Сары Телль?

Эйвор вздрогнула.

— С Бобби? О да. Он жутко злился на Тура, знаете ли. Кричал и ругался у него в кабинете.

— Почему?

— Парень втемяшил себе в голову, что его сестра невиновна.

— И у него были доказательства?

— Помню, как-то раз он явился в контору, размахивая билетом. Но Тур не желал слушать его бредни. И Сара тоже. Она запретила Туру разговаривать с ее братом, и потом Бобби к нам больше не приходил.

Вот это уже интересно. Значит, Сара прогнала брата, когда он попытался ей помочь.

— Как по-вашему, почему Саре было так важно, чтобы ее осудили за убийства? — спросил я.

— Она хотела обрести покой. — В глазах у Эйвор блеснули слезы. Она повертела в руках чашку. — Наверно, мы все этого хотим. Покоя.

Покой. Пожалуй, это самое странное, что я когда-либо слышал.

Кухня вдруг показалась мне холодной и промозглой. Кофе стал противным на вкус, и мне захотелось обратно в контору. Может, найдется повод еще раз навестить Эйвор, но сегодня я определенно потратил время зря.

— Спасибо, что согласились поговорить со мной. — Я поставил чашку в крошечную мойку.

— Это вам спасибо. Очень мило с вашей стороны заглянуть ко мне.

Будто я приходил ради нее.

Она проводила меня в переднюю, стояла и смотрела, как я обуваюсь. Вообще нам, шведам, пора с этим завязывать, незачем заставлять людей ходить в носках. Это же унизительно.

— Кстати, у меня на чердаке есть кой-какие материалы, которые вы, вероятно, были бы не прочь посмотреть, — сказала Эйвор.

Я вопросительно взглянул на нее.

— Насчет Сары Техас, — уточнила она. — Там всего одна коробка. Хотите взглянуть?

Я медлил. Неужели всерьез раздумываю, не потратить ли еще больше времени на это дохлое дело?

Хотя какого черта, раз уж я начал разматывать этот паршивый клубок, надо довести дело до конца.

— А что, с удовольствием, — сказал я.

Будто в ответ на мои слова, над крышей дома грянул громовой раскат.

— Тогда я сбегаю на чердак, принесу бумаги, — сказала Эйвор, надевая кофту. — Подождите здесь.

В ее отсутствие я ответил на несколько мейлов. Тоскливо сидеть одному в этой квартире.

Скоро Эйвор вернулась.

— Вот, давайте поглядим.

Тяжело дыша, она поставила коробку на пол и присела на корточки. Похоже, на чердак она поднималась пешком.

Руки у нее слегка дрожали, когда она открывала коробку.

Я стоял позади, заглядывая ей через плечо.

Бумаги, папки, какие-то блокноты. Многовато, чтобы просмотреть прямо здесь.

— Я бы охотно взял все это с собой, — решительно произнес я.

Она встала.

— Мне бы этого не хотелось.

— Я не смогу внимательно просмотреть и оценить такую уйму материала прямо сейчас, — сказал я и веско добавил: — А в чем проблема, если я возьму коробку с собой? Там ведь нет никаких секретов, неизвестных полиции?

Эйвор побледнела.

— Конечно, нет.

— Ну вот, — сказал я, нагнулся и поднял коробку. — Тогда я на время заберу ее.

6

— Слышь, Шерлок, что мы будем делать со всем этим?

Люси стояла на коленях возле картонной коробки, которую я привез от Эйвор.

— Понятия не имею. Завтра поглядим.

Сейчас у меня встреча с другим клиентом, а потом надо забрать Беллу из садика.

Иногда я сам заезжаю за Беллой. Чтобы унять нечистую совесть или под этим предлогом пораньше уйти из конторы. А иногда я просто-напросто скучаю по ней. Сегодня это был предлог уйти из конторы.

— Другой клиент? — сказала Люси, не глядя на меня. — У тебя что же, сейчас несколько клиентов?

Я прикусил язык.

Нет, не несколько. Клиент у меня только один, его-то я и собирался навестить в СИЗО. Или я всерьез подумывал заняться делом Сары Техас?

Я вполне отдавал себе отчет, что норовлю ввязаться в историю, которая мне не по зубам. И вместе с тем не мог остановиться. Люди думают, у нас, адвокатов, увлекательная работа, от которой постоянно зашкаливает адреналин. Ничего подобного. Интересные дела попадаются нечасто. А исключительные вообще такая редкость, что мы в принципе знать о них не знаем, пока они не попадают к кому-нибудь другому. Вот я и клюнул на визит Бобби. Волей-неволей.

— Завтра потолкуем, — сказал я.

Я отбросил мысли о коробке, привезенной от Эйвор. Все происходило чертовски быстро. Слишком быстро. Дело у меня сейчас только одно, а именно клиент, которого надо навестить в СИЗО, на нем-то и необходимо сосредоточиться.

— Вечером увидимся? — спросила Люси.

Странно. Вообще-то мы никогда не проводили вместе два вечера кряду. Это только сбивало с толку. Между нашими свиданиями сексуальную озабоченность приходилось удовлетворять с другими.

— Нет, — ответил я. — Надо поработать.

Вранье, и Люси это знала. Но мне не хотелось встречаться с нею. Достаточно того, что скоро мы вместе поедем в Ниццу. Марианна, моя мама, однажды попросила меня объяснить наши с Люси отношения. Я не сумел. Они такие, как есть. Марианна намекнула, что ей жаль Люси. Я рассердился: жалеть Люси — значит недооценивать ее. И сам я никогда так не поступал.

Из конторы в СИЗО я поехал на машине. Всего-то километра полтора, но погода — хуже некуда. Наша контора расположена у моста Санкт-Эриксбру, в одной из многоэтажных башен. Прекрасный вид из окон, высоченная аренда.

Я тогда ездил на «порше-911». Потому что хотел и мог себе позволить.

«Быстрей!» — иногда говорила Белла, когда мы выезжали куда-нибудь за город.

Она знала, как быстро разгоняется «порше», и любила, когда я газовал. С Беллой все будет хорошо, девочка знает, что важно в этой жизни.

Я неправильно припарковался на Бергсгатан и вбежал в дверь СИЗО с такой скоростью, словно удирал от погони.

Охранник хохотнул:

— Всю дорогу бегом, а?

— А что, рак свистнул?

Охранник снова усмехнулся и пропустил меня в помещение, где ждал клиент.

— Он целый день по вам скучал, — сказал охранник. — Вот и чудненько. — Я смахнул с плеч капли воды.

Дверь за мной захлопнулась.

Увидев меня, клиент явно вздохнул с облегчением. Мы поздоровались за руку и сели.

Поначалу мы решили, что этим красавцем займется Люси, но потом пришли к выводу, что он больше подходит для меня. Парень, ранее несудимый, признался, что неделю назад избил на Кунгсгатан другого парня. Избиение закончилось тяжкими телесными повреждениями. По словам клиента, в драку он полез спьяну, лучшего объяснения не придумал.

Все это я узнал от его прежнего адвоката. Обычно я терпеть не могу быть вторым, но на сей раз сделал исключение. Прежний адвокат — мой приятель, и от дела ему пришлось отказаться, так сказать, по причинам личного характера. Его дочка-подросток пыталась покончить с собой, и он взял отпуск, чтобы, как он выразился, разрулить проблемы. Жуткая история. Сам я с ужасом жду того дня, когда Белла станет взрослым человеком с настоящими проблемами. С настоящими проблемами, от которых мне никак не отвертеться.

— Я ознакомился с твоей историей, — сказал я. — Но охотно послушаю еще раз, из твоих уст.

Клиент начал рассказывать. Слова слетали с языка легко, будто он долго ждал возможности снова поговорить с кем-нибудь о том, как он все это себе подсудобил.

Они с дружками пошли в кабак. Решили отметить первое лето по окончании школы и собственную удачу: им всем посчастливилось найти работу. Мой клиент стал учеником паркетчика. Он оживился, рассказывая, какие возможности открывает такая профессия.

— Представляете, сколько денег можно заработать, — сказал он. — В перспективе я бы мог открыть свою фирму.

— Ну и как теперь? — спросил я. — Загремишь в тюрьму за тяжкие телесные, тем более что ты во всем признался и свидетели есть.

Парень сник.

— Да, теперь уж, понятно, ничего такого не светит. — Он сглотнул, поковырял заусенец на пальце. — Думаете, меня посадят?

Не голос, а едва внятный шепот.

Он был вконец перепуган.

Сколько раз я видел, как самые неисправимые юные преступники и те не могли держать фасон и ударялись в слезы, когда речь заходила о лишении свободы.

Но с этим парнем все было по-другому. Совсем по-другому.

Что-то в его истории не так.

— Расскажи-ка еще раз, — попросил я. — Вы, значит, с дружками вышли из кабака. Ты крепко поддал. Вот тут-то и появился приставучий малый, и тебе захотелось непременно его накостылять.

Клиент побледнел.

— Не просто приставучий. Он нас провоцировал.

— Как именно?

— Говорил всякое разное.

— А точнее?

— Не помню.

— Не помнишь? Но что сбил его с ног, помнишь?

— Ага.

Опять шепотом.

— Ладно, рассказывай дальше. Как ты его бил?

— Кулаком. По скуле. В висок. Он рухнул навзничь и треснулся головой.

То-то и скверно. Что малый упал и ударился затылком. С тех пор он лежит в больнице, да еще и эпилепсию заработал на всю оставшуюся жизнь. Н-да, невеселая история для кой-кого из участников.

Я заглянул в бумаги, которые прихватил с собой.

— Есть четверо свидетелей случившегося. Пять вместе с пострадавшим, но от травмы он потерял память. Первый свидетель — старикан, который толком не присматривался, но запомнил, что тот, кто свалил жертву, был в красной куртке. На тебе такой куртки не было. Второй и третий свидетели — твои собственные друганы. Оба утверждают, что не запомнили ни секунды происшедшего. Не помнят ни что было сказано, ни что ты ударил. А четвертый свидетель…

Мой клиент беспокойно заерзал.

— Тебе что, плохо? — спросил я, хотя спрашивать было глупо.

— Все о'кей.

— Ладно, тогда продолжим. Четвертый свидетель — твой дружок Расмус, и, в отличие от остальных, он помнит все, что слышал и видел. Его история полностью совпадает с твоей.

Я отложил бумаги в сторону. ...